"Мы сегодня, съ папашею и моимъ женихомъ, отправляемся въ лѣтній клубъ къ Измайловскому-Мосту; тамъ, ты вѣрно слышала, по середамъ играетъ Гильманъ: попросись у твоего папаши, чтобъ онъ отпустилъ тебя съ нами. Я увѣрена, что онъ тотчасъ согласится, и тогда ты къ шести часамъ приходи ко мнѣ -- въ семь начинается музыка.-- Оттуда мы проводимъ тебя до дома, и я съ рукъ на руки передамъ тебя твоей мамашѣ. Жду тебя и надѣюсь вдоволь насладиться сегодняшнимъ вечеромъ, если ты будешь вмѣстѣ со мною. Прощай! Твоя навѣки
"Мери."
Эта записка, написанная очень-миленькою дѣвушкою, имя которой вы знаете, была запечатана и отдала горничной, съ приказаніемъ отнести ее Вѣрѣ Ивановнѣ. Получивъ это приказаніе, горничная мигомъ накинула на голову цвѣтной платочекъ, взглянула въ зеркало, прищурила глазки и, вышедъ на улицу, черезъ минуту скрылась въ калиткѣ сосѣдняго деревяннаго домика. Письмо было доставлено по адресу Вѣрѣ Ивановнѣ, короткой пріятельницѣ и пансіонской подругѣ Мери.-- Пока горничная, принесшая письмо, тараторила съ знакомою кухаркою о вещахъ для нихъ интересныхъ, Вѣра прочитала письмо и вошла въ комнату своей матери. Мать ея, Аграфена Ивановна, сидѣла у окна на старомодномъ кожаномъ креслѣ и съ вниманіемъ, достойнымъ математика, вывязывала пятку какого-то чулка. Это была женщина не молодыхъ лѣтъ, съ добрымъ, выразительнымъ лицомъ, надъ которымъ забота и горе трудились болѣе нежели время, чтобъ украсить его морщинами. Костюмъ ея былъ небогатъ, старъ, но крѣпокъ и чистъ.-- При входѣ дочери, свѣтлая улыбка замѣнила серьёзную мину на лицѣ старушки.-- Что скажешь, Вѣрочка? спросила она.
-- Вотъ что, мамаша, отвѣчала послѣдняя:-- Маминька прислала мнѣ письмо; сегодня она съ своимъ папашей ѣдетъ въ клубъ и приглашаетъ меня; тамъ играетъ оркестръ Гильмана; что мнѣ отвѣчать ей?
-- Что хочешь, дружочекъ.
-- Я бы хотѣла, мамаша... я такъ люблю музыку, да и съ Машенькой вмѣстѣ..
-- Хочешь, такъ съ Богомъ; я тебя отпускаю.
-- А папаша пуститъ ли?
-- Отъ-чего же нѣтъ? ужъ если я отпускаю, такъ и онъ отпуститъ; съ кѣмъ бы съ другимъ и я, можетъ-быть, не позволила, а съ Машинькой я тебя охотно отпускаю.
-- Благодарю, мамаша, сказала Вѣра, цалуя старушку въ плечо, и тихо вышла изъ комнаты. Аграфена Ивановна съ нѣжною улыбкою глядѣла ей во слѣдъ.
Вѣра написала отвѣтъ подругѣ и потомъ, взявъ пяльцы, пошла вышивать въ ту комнату, гдѣ сидѣла мать.
Вѣра на сценѣ, а вы не знаете ея, любезный читатель.-- Виновата, что я вамъ ни слова не сказала о ней прежде; но я заглажу свою вину -- вотъ біографія. Она была очень хороша собою; конечно, еслибъ она была богата, всѣ сказали бы, что она прекрасна; но она дочь бѣднаго чиновника, и всѣ говорили про нее просто: хорошенькая.-- Я нахожу, что этого эпитета было мало для Вѣры; въ-самомъ-дѣлѣ, представьте себѣ семнадцати-лѣтнюю стройную дѣвушку: лицо ея блѣдно; на немъ выражается грусть и нѣжность; бархатный взглядъ какою-то благодатью льется изъ ея большихъ темноголубыхъ глазъ; походка ея совершенно соотвѣтствуетъ нѣсколько грустному выраженію лица -- она тиха, плавна; манеры ея благородны, просты и граціозны.
Вѣра дочь бѣднаго чиновника 9-го класса, все насущное котораго, со всѣмъ его семействомъ, т. е. съ женою и дочерью, составляетъ жалованье: полторы тысячи рублей ассигнаціями въ годъ. Можно вообразить, какъ не много это для цѣлаго семейства. Между-тѣмъ, Вѣра воспитывалась въ очень-хорошемъ пансіонѣ: крестная мать ея, богатая женщина, жила постоянно за границею; однажды посѣтивъ Петербургъ, она вспомнила о своей крестницѣ, и, желая чѣмъ-нибудь выказать свое о ней попеченіе, отдала Вѣру на свой счетъ въ пансіонъ. Вѣрѣ тогда былъ пятнадцатый годъ. Но судьба не долго покровительствовала бѣдной крестницѣ: не болѣе, какъ черезъ два года, умерла ея крестная мать, и вотъ Вѣра на семнадцатомъ году должна была оставить пансіонъ, что было незадолго до времени нашего разсказа.-- Два года, разумѣется, немного въ воспитаніи; но такъ-какъ для нѣкоторыхъ и многое бываетъ малымъ, такъ для иныхъ достаточно бываетъ и малаго -- Вѣра очень-много сдѣлала въ два года. Кромѣ изученія языковъ и нѣкоторыхъ наукъ, она въ эти два года освободилась навсегда отъ вліянія мелочной жизни, которая, необходимо окружая ее въ домашнемъ быту, могла подавить многія святыя чувства, чему примѣръ мы видимъ такъ часто.-- Напротивъ, ученіе, общество въ эти два года, возбудили въ ней тотъ природный тактъ, съ которымъ женщина остается женщиною, и не теряется въ неисчислимыхъ мелочахъ, дрязгахъ ежедневной жизни; тотъ тактъ, который ничтожнѣйшему дѣйствію даетъ какое-то неуловимое благовоніе и гармонію, свойственныя однѣмъ только женщинамъ.-- Вотъ болѣе или менѣе удачный портретъ Вѣры.
-- За тобой зайдетъ Машенька? спросила мать, когда Вѣра съ пяльцами сѣла возлѣ нея.
-- Нѣтъ, мнѣ надобно быть у нея къ шести часамъ.
-- Папенька, я думаю, прійдетъ скоро изъ должности; послѣ обѣда, ты и ступай сейчасъ; все ли ты только приготовила для гулянья, Вѣрочка? какое ты надѣнешь платье?
-- Я, право, и не подумала объ этомъ, мамаша.
-- Какая же ты разсѣянная; какъ же объ этомъ не подумать! вѣдь ты у меня ужь не ребенокъ, а цѣлая невѣста.
-- Все равно, мамаша, объ этомъ подумать успѣю и послѣ обѣда.
-- Все равно; какая ты самонадѣянная, сказала старушка съ улыбкою, искоса поглядывая на дочь;-- ты думаешь, что все тебѣ къ лицу, что бы ни надѣла;-- а я совѣтую надѣть тебѣ бѣленькое платье.
-- Хорошо мамаша, хоть бѣленькое.
-- Или нѣтъ, не лучше ли черное, гроденаплевое; когда ты въ немъ ѣздила въ пансіонъ прощаться, такъ даже и мадамъ-то ваша, какъ-бишь ее, долгоносая такая...
-- Штейнгеръ, сказала Вѣра.
-- Да, и она похвалила тебя въ черномъ платьѣ; или... я прибираю твои платья, какъ-будто у тебя ихъ и Богъ вѣсть какая пропасть, а всего-то...
-- Какое вамъ угодно, мамаша, черное такъ черное, мнѣ право все равно.
-- Ну, такъ черное, оно и не марко, гроденапль чудесный, покойная крестная мать тебѣ еще подарила; ну, а кардиналку надѣнешь?
-- Я думаю, мамаша...
-- Я тоже думаю, ныньче вѣдь вечеромъ сыро, а вы, поди-ка, долго-тамъ пробудете?
-- Не знаю, какъ Машинька... она меня проводитъ оттуда до самаго дома.
-- То-то, да и попроси подождать ихъ, пока тебѣ не отопрутъ ворота... Долго бы продолжались эти материнскія заботы въ ихъ безчисленныхъ формахъ, съ безчисленными оттѣнками, еслибъ ихъ не прервалъ приходъ главы семейства -- Ивана Ивановича. Это былъ высокій, худощавый мужчина лѣтъ сорока-пяти.-- Его сморщившееся лицо выражало смиренную покорность своей участи; онъ, казалось, на все смотрѣлъ съ равнодушною улыбкою, но сквозь эту улыбку порой выглядывало еще какое-го чувство, которое бы можно было выразить словомъ: "авось".-- Иванъ Ивановичъ вошелъ въ комнату, таща огромную кипу бумагъ, что было вѣрнымъ признакомъ его вечернихъ занятій. Положивъ свою ношу на столъ, Иванъ Ивановичъ поздоровался съ женою и дочерью, и тотчасъ же узналъ отъ первой, что Вѣрочка приглашена въ клубъ на музыку.
-- Съ Богомъ, съ Богомъ, погуляй, матушка, говорилъ онъ дочери, садясь за столъ:-- ты и то все дома, а въ молодости надо веселиться, чтобъ было чѣмъ вспомнить ее въ старости; и мы въ свое время гуливали.
-- Гдѣ ты гулялъ-то? спросила его жена:-- я думаю, только и гулялъ, что на службу, да со службы.
-- Нѣтъ, матушка: мы, бывало, соберемся, молодежь, да на лодкѣ и отправимся на Рѣзвые-Острова, въ Екатерингофъ или куда-нибудь въ другое мѣсто, и такъ время проведешь, что чудо... Иванъ Ивановичъ началъ расказывать свои прогулки во дни оны; супруга его иногда ему поперечила, но не для того, чтобы съ нимъ ссориться или спорить; а такъ только, какъ-будто для того, чтобы еще болѣе подстрекнуть его къ повѣствованіямъ. Вѣра говорила мало; но въ ея немногихъ словахъ, въ ничтожныхъ услугахъ выражалась глубокая любовь къ отцу и матери. Отобѣдали; было около пяти часовъ.
-- Ну, Вѣрочка, ступай скорѣе одѣваться -- не надобно заставлять дожидать себя, сказала мать. Вѣра вышла, и черезъ четверть часа явилась снова совершенно готовою. Черное платье обрисовывало ея стройную талію и бюстъ; но ревнивая кардиналка скрывала эти прелести отъ любопытныхъ взоровъ; соломенная простенькая шляпка шла, какъ-нельзя-болѣе, къ ея лицу. Когда Вѣра вошла въ комнату просто, безъ кокетства и жеманства, со взоромъ грустно-нѣжнымъ, то родители, взглянувъ на нее, невольно улыбнулись и молча поглядѣли другъ на друга. А!.. ужь и готова, чудо какъ скоро, сказала мать; повернись-ка, Вѣрочка.
Дочь повиновалась.-- Хорошо, вотъ только надо поправить воротничекъ, и мать шевелила руками воротничекъ, ничего не поправляя, потому-что нечего было поправить: ну, вотъ и это хорошо; взгляни-ко на меня; да будь повеселѣе, а то и намъ съ папенькой грустно, мы все думаемъ, что ты скучаешь, что ты чѣмъ-нибудь недовольна...
-- О, нѣтъ, маменька, я всѣмъ довольна, сказала Вѣра, крѣпко цалуя руку матери, протянутую къ ея головѣ, чтобъ пригладить совершенно гладкую прическу.-- Ну, вотъ и головка теперь гладка, ступай съ Богомъ; Иванъ Ивановичъ, а вы что же не посмотрите на Вѣрочку.
-- Я смотрю, матушка, отвѣчалъ отецъ; только я право не знаю зачѣмъ это вы рядите ее все въ черное; то-ли дѣло, какъ что нибудь свѣтленькое, особенно въ ея-то года. Ну, пусть платье черное, такъ хоть бы кушачекъ или пелериночку какую цвѣтную.
-- Нѣтъ, папаша, это будетъ пестро, такъ лучше.
-- Конечно такъ лучше, поддержала Аграфена Ивановна.
-- Ну, какъ знаете, коли такъ лучше, такъ и ладно; я самъ вижу, что и такъ нехудо.-- Прощай, Вѣрочка, Господь съ тобою.
Вѣра поцаловала мать и подошла къ отцу.-- А вы, папаша, сказала она, опять хотите заниматься; да отдохните хоть не много, вѣдь это нездорово цѣлый день трудиться.
-- Надо, дружочекъ.
-- Да хоть часокъ отдохните, папочка, а то мнѣ вѣдь скучно будетъ и гулять, если я буду думать, что вы въ то время трудитесь; мнѣ будетъ жаль васъ. Мамаша, не давайте папочкѣ хоть часъ иль два заниматься, а то цѣлый день, цѣлый день... и Вѣра не столько словами, сколько взглядами умоляла отца исполнить ея просьбу.
-- Да и то въ-самомъ-дѣлѣ, что ты расписался, успѣешь и послѣ, вѣдь правду Вѣрочка говоритъ, что это нездорово, сказала Аграфина Ивановна.
-- Право, папочка, отдохните, хоть для маменьки...
-- Экая добрая, спасибо хоть меня бережешь, старика; ну, ладно, ладно, не скучай: отдохну, такъ и быть; ступай, пора; гуляй, веселись; все намъ разскажи что увидишь, говорилъ отецъ, и наклонивъ головку дочери, крѣпко ее поцаловалъ.
Вѣра вышла на улицу; Аграфена Ивановна смотрѣла въ окно ей вслѣдъ, кланялась, пока та наконецъ не вошла въ сосѣдній домъ.-- А что, вѣдь Вѣрочка у насъ красавица, сказала она:-- что, еслибъ да мы были богаты; отъ жениховъ бы отбою не было.
-- Да, кабы, отвѣчалъ Иванъ Ивановичъ и глаза его и лицо улыбались и выражали не то грусть, не то надежду, а что-то похожее на то и другое вмѣстѣ.
II.
Въ то время, когда дачные жители наслаждались всевозможными лѣтними удовольствіями, когда они каждый день то слушали Гильмана или Гунгля, то любовались фейерверками и иллюминаціями, у петербургскихъ, городскихъ жителей было очень немного такихъ дней, когда они могли пріятно, по-лѣтнему провести время, певыѣзжая изъ города: въ числѣ такихъ дней была особенно замѣчательна середа.-- Въ этотъ день, одно изъ дачныхъ наслажденій, въ лицѣ оркестра Конкордіи, переѣзжало съ береговъ Карповки на берега Фонтанки, и здѣсь шестнадцатью, семнадцатью музыкальными нумерами восхищало публику средняго класса.
Было около восьми часовъ, когда Вѣра съ своею пріятельницею и остальною компаніею пріѣхала на это гулянье. Онѣ опоздали отъ-того, что хорошенькая невѣста немножко-много занималась своимъ туалетомъ.
Первое впечатлѣніе, которое получила Вѣра и ея спутники, при входѣ въ клубскій садъ, было очень пріятно: налѣво отъ входа въ павильйонѣ оркестръ; противъ всего безконечное число скамѣекъ, усѣянныхъ какъ макомъ разноцвѣтными шляпками и бурнусами; далѣе длинная прямая аллея съ движущимися толпами; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сада карточные столы съ игроками; и все это шумитъ, движется, смѣется: нѣтъ блеску, но бездна простоты; множество неслишкомъ модныхъ и свѣжихъ нарядовъ, за то нѣтъ претензій на общее удивленіе. Къ довершенію всего, на этихъ гуляньяхъ бываютъ множество хорошенькихъ, несмотря на то, что красота ихъ часто уменьшается и почти никогда не возвышается нарядомъ.
Вѣра со своимъ обществомъ обошла весь садъ: она шла подъ руку съ отцомъ Машеньки, которая шла подъ руку съ своимъ женихомъ.-- Общество было веселое, непринужденное; Машенька, немножко шалунья, болтала, острила безъ умолку; остальные хохотали. Наконецъ, они вошли въ комнату, гдѣ играли въ лото.
-- Однако испытайте, вотъ одинъ мой знакомый оставляетъ игру, я беру его мѣсто и играю на ваше счастье, дайте ручку.
-- Проиграете, сказала Машенька, протягивая руку.
-- Кому вы даете руку, тотъ никогда не проиграетъ, улыбнувшись отвѣчалъ Александръ Ивановичъ (имя жениха) и сѣлъ къ столу.
Началась перекличка нумеровъ -- выигралъ какой-то старичекъ въ очкахъ; другая, третья, четвертая игра -- все выигрываютъ другіе, а не Александръ Ивановичь.
-- Вотъ видите, какая у меня несчастливая рука, вѣдь я вамъ говорила это, сказала Машенька. Началась пятая игра.-- Вѣра, посмотри напротивъ, тихо сказала она же, толкнувъ свою подругу.-- Вѣра, постоянно смотрѣвшая на карту Александра Ивановича, приподняла голову, и глаза ея встрѣтились съ другими глазами, которые смотрѣли на нее; легкій румянецъ мелькнулъ на щекахъ Вѣры, глаза опустились и казалось съ большимъ противъ прежняго вниманіемъ стали смотрѣть за карту.-- Не правда ли, чудесные глаза, шептала Машенька.-- Вѣра это замѣтила; ей хотѣлось еще разъ взглянуть на нихъ, но она не смѣла, потому-что чувствовала, что на нее смотрятъ.
-- Вѣрочка, посмотри, если не разглядѣла, просто прелесть: черные, блѣстящіе, да и какое у него прекрасное лицо... Послѣ такихъ похвалъ незнакомцу, любопытство Вѣры не выдержало, вѣки ея быстро приподнялись, взоръ ея снова встрѣтился съ глазами незнакомца, быстро снова опустился, а на лицѣ зардѣлся румянецъ ярче прежняго.
Машенька, наблюдавшая за незнакомцемъ и за Вѣрою, лукаво улыбнулась, поглядывая на послѣднюю. Она, можетъ-быть, и позавидовала бы своей подругѣ въ этихъ долгихъ взглядахъ, бросаемыхъ черными глазами, еслибъ не была уже счастлива, но была невѣстою любимаго человѣка. Шестой тиражъ длился довольно долго; у Александра Ивановича было заставлено рядомъ четыре нумера. "Шестьдесятъ семь гласитъ судьба;-- "довольно!" кричитъ офицеръ.
-- А вы-то, мой любезнѣйшій, вы то какъ играете, совсѣмъ на карты не смотрите, говорилъ громко какой-то старичекъ молодому человѣку съ выразительными глазами: -- посмотрите, пожалуйста, у васъ давно квинта, а вы только три нумера заставили; на что вы смотрите, ей-Богу.
-- Да, я проглядѣлъ, спокойно сказалъ незнакомецъ.
-- Проглядѣли, 21 р. 60 к. серебромъ проглядѣли, еще съ большимъ жаромъ продолжалъ старичекъ: -- вотъ, право, людямъ само счастье въ руки лѣзетъ, нѣтъ-таки и тутъ упускаютъ его; не совѣтую вамъ, право, играть въ лото... какъ возможно проглядѣть два нумера.
-- Очень-легко, отвѣчалъ молодой человѣкъ, взглянувъ на Вѣру; но она стояла потупивъ глаза, и только лукавая улыбка ея подруги ясно говорила, что дѣйствительно, иногда, не трудно просмотрѣть.
Наконецъ, старикъ, такъ сильно негодовавшій на молодаго человѣка за просмотръ, утихъ, потому-что началась новая перекличка нумеровъ. Въ-продолженіи ея, онъ безпрестанно долженъ былъ толкать своего знакомца, чтобъ тотъ заставлялъ вышедшіе нумера, иногда даже долженъ былъ пальцемъ указывать ихъ, но счастье прошло и выиграли другіе. Послѣ этой игры, разсѣянный молодой человѣкъ представилъ свою карту въ полное распоряженіе старичка, а самъ помѣстился за его стуломъ и могъ свободно располагать своими взглядами. Разумѣется, что во время остальныхъ игоръ, Вѣрѣ приходилось наклоняться ниже и ниже, Мери чаще и чаще тихонько подталкивать свою подругу. Наконецъ и эта партія кончилась.
-- Не правду ли я вамъ говорила, что моя рука несчастлива, сказала Мери своему жениху.
-- Неправда, потому-что если я не выигралъ еще, то выиграю въ слѣдующіе тиражи.
-- Но я надѣюсь, что вы не лишите насъ удовольствія слушать музыку, вмѣсто того, чтобъ ждать въ этомъ чаду, пока вы выиграете.
-- Я въ вашемъ распоряженіи.
-- Итакъ, бросьте лото и отправимтесь въ садъ.
Мери положила свою ручку въ руку Александра Ивановича; старикъ, ея отецъ, подалъ руку Вѣрѣ и всѣ отправились.
-- Однако, вѣдь чрезвычайно странно быть такъ разсѣяннымъ, чтобъ проглядѣть два нумера, замѣтилъ дорогою отецъ Мери.
-- Вы думаете, папаша? иногда это и не бываетъ странно.
-- Мнѣ кажется какъ можно не слыхать того, что кричатъ во все горло, не видать того, что передъ глазами.
-- Да, это правда; но какъ можно слышать, когда не слушаешь, и видѣть, когда не смотришь.
-- Ты говоришь, мой другъ, что-то странное; на что жь смотрѣть, какъ не на карту, если играешь въ лото?
-- Папаша, взгляните на вашу даму, что, не покраснѣла ли она?
При этихъ словахъ, Александръ Ивановичъ, Мери и ея отецъ разомъ взглянули на Вѣру.
-- Мери, ты все шутишь, сказала послѣдняя, между-тѣмъ, какъ лицо ея дѣйствительно горѣло румянцемъ.
-- Шучу, mon ange, но не лгу, спроси моего папашу или Александра Ивановича, какъ они находятъ цвѣтъ твоего лица...
-- Ну, что жь изъ этого, прервалъ отепъ, желая вывести изъ затрудненія свою милую спутницу.
-- Не-уже-ли вы не догадались? А все очень-просто, продолжала Мери:-- этотъ молодой человѣкъ не спускалъ глазъ съ моей хорошенькой пріятельницы; а смотря на нее, не трудно просмотрѣть все другое...
-- Насмѣшница, сказала Вѣра.
Въ это время они подошли къ оркестру. Всѣ замолкли, прислушиваясь къ то грустнымъ, то веселымъ мотивамъ штраусова вальса. Вѣра задумалась: подъ знакомые звуки, ей казалось, что на нее все еще устремленъ долгій, выразительный взглядъ молодаго человѣка, и хотя она по смѣла сознаться самой себѣ, по ей хотѣлось видѣть его еще разъ; ей было какъ-то совѣстно передъ собою, что она съ такимъ упорствомъ избѣгала его взглядовъ -- и ея сердце трепетало робкою надеждою и желаніемъ увидѣть его опять. Послѣдніе звуки вальса давно уже замерли въ воздухѣ, а Вѣра, не перемѣняя положенія, смотрѣла на оркестръ и, казалось, слушала музыку. Вдругъ ее кто-то дернулъ за руку; она оглянулась, подлѣ нея стояла Мери съ своею милою, хотя немножко лукавою улыбкою.
-- Вѣра, сказала она тихо:-- ты задумалась; я знаю о комъ; но взгляника на право... Вѣра невольно обернулась; въ трехъ шагахъ отъ нея стоялъ незнакомецъ съ выразительными главами; онъ разговаривалъ съ какою-то старушкою, между-тѣмъ, какъ глаза его были обращены на нее.
-- Я думаю, что ты успѣла его разглядѣть наконецъ, спросила Мери: -- какъ онъ тебѣ нравится; но ты молчишь... молчаніе есть знакъ согласія, я замолчу тоже. Что теперь будутъ играть? сказала она, обращаясь къ Александру Ивановичу.
-- Увертюру изъ Фенеллы.
-- Какъ бы хорошо было сѣсть близь музыки; но гдѣ достать стульевъ...
-- Я поищу, сказалъ Александръ Ивановичъ и замѣшался въ толпу. Черезъ десять минутъ онъ явился съ однимъ стуломъ.
-- Только одинъ, сказала Мери.
-- И то едва досталъ; здѣсь добывать стулья такъ же трудно, какъ и выигрывать въ лото.
-- Благодарю и за одинъ, но кому же сѣсть на него? Папаша, садитесь, мы вѣрно устали менѣе васъ.-- Отецъ отказался.-- Ну, такъ садись ты, Вѣрочка.-- Нѣтъ, Мери, этотъ стулъ вполнѣ принадлежитъ тебѣ; я не сяду, потому-что не устала.
-- Если всѣ отказываются, такъ я сажусь, сказала Мери.
-- Сударыня, не угодно ли и вамъ сѣсть, сказалъ позади ихъ пріятный голосъ. Обѣ подруги обернулись, и увидѣли все того же молодаго человѣка съ выразительными глазами; онъ держалъ два стула.
-- Какъ вы добры, сказала Мери, взявъ отъ него одинъ стулъ, и подвигая его къ отцу; другой же онъ подвинулъ къ Вѣрѣ, которая поблагодарила его взглядомъ. Всѣ сѣли, незнакомецъ стоялъ нѣсколько времени позади; казалось, онъ хотѣлъ заговорить съ Вѣрою, но, вѣроятно, боясь показаться навязчивымъ -- отошелъ къ прежнему своему мѣсту.
-- Благодарю тебя, Вѣрочка, сказала Мери.
-- За что? спросила Вѣра.
-- Какъ за что, за стулья; они принесены для тебя: теперь, по-крайней-мѣрѣ, мнѣ не совѣстно сидѣть, потому-что и вы съ папашей сидите: а вонъ и Александръ Ивановичъ несетъ себѣ стулъ.
Всѣ усѣлись близь оркестра; неподалеку молодой человѣкъ съ выразительными глазами сидѣлъ возлѣ старушки. Вѣра нѣсколько привыкла къ его взглядамъ, и не опускала глазъ своихъ тотчасъ при встрѣчѣ съ его глазами.
Такъ прошло ололо часа.
-- Не пора ли домой, голубчикъ, сказала наконецъ старушка, обращаясь къ своему сосѣду.
-- Какъ вамъ угодно, тётушка; но, продолжалъ онъ, взглянувъ на Вѣру,-- развѣ вы не хотите слушать музыку до конца?
-- Если ты не соскучился, то я, пожалуй, посижу еще.
-- О! я, конечно, не соскучился; я сегодня провелъ вечеръ такъ пріятно, какъ не проводилъ никогда еще... Мери толкнула Вѣру.-- Да къ-тому же, продолжалъ молодой человѣкъ: -- вѣдь еще будутъ играть венеціанскій карнавалъ, который вамъ такъ нравится.
-- Какъ, развѣ его будутъ играть? а ты давича говорилъ, что нѣтъ.
-- Но, можетъ-быть, прибавятъ, какъ это часто дѣлаютъ. Старушка не противорѣчила; она видѣла, что ея племяннику не хотѣлось еще ѣхать домой. Молодой человѣкъ былъ самъ очень-доволенъ своею стратегіею. Но какова же была его досада, когда онъ увидѣлъ, что хорошенькая незнакомка и все ея общество встали съ своихъ мѣстъ и сбираются домой.
-- Какъ быть: она уѣдетъ и я не узнаю, кто она; о! еслибъ я былъ безъ тётушки, думалъ онъ, и не зналъ, на что рѣшиться. Въ это время Вѣра проходила мимо его; она невольно взглянула на него, и взоры ихъ опять встрѣтились... Молодой человѣкъ долго глядѣлъ ей вслѣдъ.
-- Не отправиться ли намъ, тётушка, сказалъ онъ; -- сосѣди мои говорятъ, что "венеціанскаго карнавала" не будетъ. Конечно, это была его собственная выдумка.-- Какъ хочешь, пожалуй, поѣдемъ, сказала тётка и встала съ своего мѣста; она едва могла слѣдовать за племянникомъ, который шелъ чрезвычайно скоро. Онъ надѣялся увидѣть еще разъ соломенную шляпку; но ни въ залѣ, ни въ передней ея не было!
III.
Былъ двѣнадцатый часъ. Въ комнатѣ, въ которой мы давича видѣли Вѣру, у открытаго ломбернаго стола сидѣлъ Иванъ Ивановичъ въ очкахъ, и занимался дѣлами; неподалеку отъ него сидѣла его жена и вязала чулокъ. Въ комнатѣ господствовало молчаніе и только по временамъ шелестъ бумаги или стукъ щипцовъ о подсвѣчникъ, когда Иванъ Ивановичъ снималъ со свѣчки, разнообразили эту тишину.
-- Долго нѣтъ Вѣрочки, сказала наконецъ старушка.
-- Да, загулялась; вѣдь поди-ка ужь часовъ двѣнадцать, отвѣчалъ супругъ, потягиваясь на стулѣ.
-- Впрочемъ, вечеръ чудесный, ты бы хоть по двору прошелся, Иванъ Ивановичъ; день-деньской съ мѣста не сходишь.
-- Некогда, матушка, видишь, какая еще бездна дѣла, надобно все къ завтраму кончить, сказалъ Иванъ Ивановичъ, указывая на кипу бумагъ; онъ снова нагнулся къ столу, снова заскрипѣло перо и въ комнатѣ по прежнему водворилось молчаніе. Оно продолжалось не долго; не болѣе какъ черезъ пять минутъ у воротъ зазвенѣлъ колокольчикъ, на лѣстницѣ зашелестило женское платье и Вѣра вошла въ комнату.
-- А, легка на поминѣ; милости просимъ, давно не видались, говорила мать, весело улыбаясь вошедшей дочери.
-- Очень-хорошо, папаша; какая чудесная была музыка!
-- А народу много было? спросила Аграфепа Ивановна.
-- Чрезвычайно: такъ много, что мы едва достали мѣсто у музыки.
-- Да, ужь какъ вамъ бы но достать, если были съ Александромъ Ивановичемъ; онъ, вѣдь, говорятъ, такой молодецъ.
-- Да, онъ очень-добръ; впрочемъ, мѣсто досталъ не онъ одинъ... Вѣра замолчала: въ головѣ ея мелькнули воспоминанія, которыми она не хотѣла дѣлиться съ другими.
-- Что жь ты вдругъ вамолчала, Вѣра? спросила мать, неподозрѣвая, что въ это время какое-то новое чувство дрожало въ сердцѣ ея дочери.-- Разсказывай что-нибудь; ты поди-ка какъ сѣла у музыки, такъ цѣлый вечеръ ни шагу.
-- Нѣтъ, мы прежде гуляли по саду; смотрѣли, какъ играютъ въ лото.
-- А прежде того скажи-ка, Вѣрочка, не хочешь ли ты чаю? перебила Аграфена Ивановна.
-- Нѣтъ, мамаша, я уже пила.
-- Да, можетъ-быть, давно; выпей дома; ты, можетъ-быть, озябла, вѣдь теперь вечеръ нетеплый.
-- Не безпокойтесь, мамаша, я ни сколько не озябла, и мнѣ совсѣмъ не хочется чаю.
-- Ну, такъ скушай хоть чего-нибудь, сказалъ отецъ.
-- Право, не хочу ничего, папаша, я сыта.
-- Вотъ отъ-того-то, Вѣрочка, ты и не полнѣешь совсѣмъ; кушаешь, право, какъ птичка: гуляла, гуляла цѣлый вечеръ; тутъ, гдѣ бы покушать съ апетитомъ, а ты, вишь, сыта; ужь что хочешь; а я пойду приготовлю чего-нибудь тебѣ; а Иванъ Ивановичъ не ужиналъ, такъ и онъ за компанію съ тобою перекуситъ.
-- Пожалуй; отъ хлѣба-соли я никогда не прочь, сказалъ Иванъ Ивановичъ
-- Я пойду, сказала Аграфена Ивановна и вышла изъ комнаты.
-- Ну, а кто выиграетъ, такъ тому и несутъ деньги, говорилъ улыбаясь Иванъ Ивановичъ:-- а тамъ вѣдь кушъ немалый, двадцать цѣлковыхъ, кажется, съ чѣмъ-то?
-- Да, кажется столько, папаша.
-- Ну, и кто жь при тебѣ выигралъ?
-- Да какой-то старичекъ выигралъ два раза.
-- Два раза! сорокъ цѣлковыхъ; и не-уже-ли оба раза взялъ сряду.
-- Нѣтъ, кажется, не сряду; однако скоро одинъ разъ послѣ другаго.
-- Экое, подумаешь, людямъ счастье, сорокъ цѣлковыхъ ни за что, ни про что.
-- А другой, папаша, Вѣра опять покраснѣла:-- проглядѣлъ выигрышъ.
-- Проглядѣлъ! вскрикнулъ Иванъ Ивановичъ:-- да какъ же это возможно?
-- У него ужь давно вышли всѣ пять нумеровъ, другой кто-то кричитъ довольно, это значитъ, что онъ выигралъ; а этотъ и не замѣтилъ бы даже, что проглядѣлъ, если бы ему не сказалъ какой-то знакомый.
-- Да гдѣ же у него глаза-то были; на что онъ смотрѣлъ, если этого не видалъ?
-- Я не знаю... право, я не знаю, бормотала Вѣра, краснѣя пуще прежняго, между-тѣмъ, какъ въ глазахъ ея блистало невинное удовольствіе...
Старикъ-отецъ ничего этого не замѣтилъ.
-- Просмотрѣть; нѣтъ, я бы не просмотрѣлъ, говорилъ онъ, скорыми шагами ходя по комнатѣ:-- я бы не проглядѣлъ: въ-самомъ-дѣлѣ, разомъ хватить сорокъ, шестьдесятъ, а пожалуй... и восемьдесятъ цѣлковыхъ: это не шутка, можно бы поправиться...
-- Идемъ, отвѣчалъ Иванъ Ивановичъ, идя за дочерью въ другую комнату.
-- А при счастьи и восемьдесятъ можно, думалъ онъ, садясь за столъ. За ужиномъ Иванъ Ивановичъ занимался не только желудкомъ; улыбка и взгляды, бросаемые поперемѣнно то на дочь, то на жену, ясно обнаруживали въ немъ какія-то думы... какъ видно, довольно-пріятныя.
Вѣрочка почти ничего не кушала, не смотря на всѣ убѣжденія матери.
-- Если не хочешь кушать, такъ съ Богомъ ложись спать; вѣдь ты, я думаю, устала сегодня, сказала послѣдняя.
Вѣра встала изъ-за стола, поцаловала отца, подошла къ матери, крѣпко поцаловала нѣсколько разъ ея руку, и еще крѣпче поцаловала въ лицо.
-- Здорова ли ты, Вѣрочка, спросила старушка: -- у тебя такія горячія губы; не простудилась ли ты?
-- Нѣтъ, это... Просто такъ, мамаша, сказала Вѣра и вышла изъ комнаты.
-- А можетъ-быть и отъ усталости это, сказала Аграфена Ивановна, минуту спустя по уходѣ дочери -- она же вѣдь не привыкла много гулять.
-- Никто какъ Богъ, будетъ здорова, сказалъ Иванъ Ивановичъ.
-- Какъ бы хорошо, если бъ мы могли возить Вѣрочку на гулянья, да на балы, какъ бы ей тогда было весело; а то все дома да дома съ нами стариками; спасибо, хоть Машенька, вотъ, иногда зоветъ ее съ собою.
-- Мнѣ право и самому подъ-часъ бываетъ жаль Вѣрочку; что, думаю, всего-то одна дочь у меня, а никогда я ей удовольствія не могу доставить! Ну, какъ бы ужь безъ образованія дѣвушка, все не такъ бы жаль: вотъ, напримѣръ, намъ съ тобою, Аграфена Ивановна -- по мнѣ и въ старые годы, хоть никогда бы не было всѣхъ этихъ баловъ и театровъ; ну, а она, бѣдняжка, училась всему, знаетъ и по-французски и по-нѣмецки, въ пансіонѣ была съ богатыми; слыхала и про театры, думала, поди-ка: вотъ какъ выйду, такъ все увижу; а вотъ второй годъ живетъ съ нами, а что видѣла,-- даже и Каратыгина не видала. А вотъ, тамъ, говорятъ, еще какія-то двѣ французскія актрисы завелись; Михайлъ Михайловичъ, нашъ правитель канцеляріи, только объ нихъ и говоритъ. Итальянцы опять наѣзжаютъ; а нашей Вѣрочкѣ ничего не видать.-- Да, жаль, прибралъ Богъ рано мать ее крестную; а то бы не оставила она Вѣрочки.
-- На все Господня воля, со вздохомъ сказала Аграфена Ивановна: -- авось все какъ-нибудь поправится... Мы съ тобой толкуемъ о балахъ, да о театрахъ; а вотъ не увидишь, какъ прійдетъ 17-е сентября. Вѣрочка имянинница; надобно ей что-нибудь подарить.
-- Сегодня вѣдь 27-е; да, ровно черезъ три недѣли.
-- Знаешь что, Иванъ Ивановичъ, хорошо бы ей купить бурнусъ; теперь осень; иной разъ и къ обѣднѣ сходить; безъ салопа холодно; а въ салопѣ жарко; вотъ бы сшить ей тихонько бурнусъ, да и подарить въ имянины.
-- А сколько будетъ онъ стоить, спросилъ Иванъ Ивановичъ.
-- Да все рублей шестьдесятъ обойдется; вѣдь надобно получше, она уже невѣста у насъ; кой-какого и не хочется.
-- Да, вотъ оно что, шестьдесятъ рублей; а жалованья всего сто съ небольшимъ получимъ 1-е число; такъ тутъ и изволь изворачиваться съ 40, съ 50-го рублями, тутъ и квартира и все...
-- Ты бы хоть впередъ попросилъ жалованья, а тамъ бы по срокамъ выплатилъ; можетъ-быть, къ Рождеству дадутъ и награжденіе; вотъ бы мы и поправились.
-- Да, изъ кулька въ рогожку, съ грустью сказалъ Иванъ Ивановичъ: -- и теперь-то мы едва-едва концы сводимъ; а какъ я заберу еще впередъ, такъ мы задолжаемъ кругомъ. Нѣтъ, ужь лучше подождать; если получу награду къ Рождеству, такъ она вся Вѣрочкина.
-- Нечего дѣлать, надо подождать; а ужь мнѣ такъ хотѣлось сшить ей бурнусъ; я, признаться, ужь и фасоны присматривала въ магазинахъ, и матерію приторговывала...
-- А вотъ что развѣ, прервалъ Иванъ Ивановичъ:-- попробовать на счастье, авось разика два возьму.
-- Что это ты говоришь, спросила Аграфена Ивановна.
-- А вотъ что: не рискнуть ли на лото; очень-многіе выигрываютъ, я слыхалъ; да вотъ еще сегодня, при Вѣрочкѣ, одинъ старикъ выигралъ два раза по 20 цѣлковыхъ; значитъ 40 цѣлковыхъ; а можетъ-быть, поставилъ всего цѣлковыхъ два, три.
-- Да какъ же это такъ, я вѣдь не понимаю. Всѣ говорятъ, лото да лото, а какое это лото -- такое, что ли, какъ было у покойнаго братца?
-- Ну, да, такое же, только выигрышъ здѣсь 20 цѣлковыхъ слишкомъ. Если я поставлю 4 цѣлковыхъ, то могу играть шестнадцать игоръ; а въ 16 игоръ, не-уже-ли я не выиграю ни разу... вѣрно хоть разъ, а можетъ-быть и два, и даже... при этой мысли Иванъ Ивановичъ чуть не расхохотался.
-- Попробовать бы, Иванъ Ивановичъ, авось и возьмешь, говорила улыбаясь Аграѳена Ивановна, таявшая отъ сладкихъ надеждъ подарить свою дочь.
-- Да, я ужь и самъ думаю: изъ жалованья брать нельзя 60 рублей, а тутъ поставишь 4 или хоть и 6 цѣлковыхъ, выиграешь, можетъ-быть, 40, 60 и... а если и проиграешь, такъ все не очень-много... да, нѣтъ, не можетъ быть, чтобъ я проигралъ, я непремѣнно выиграю, вѣдь я пойду не для себя, -- а для Вѣрочки.
-- Дай Богъ, дай Богъ. Когда же ты думаешь пойдти? спросила супруга.
-- Да вотъ, какъ жалованье получу, такъ ужь и рискну; авось...
-- Значитъ 1-го числа; ахъ, еслибы ты взялъ да 60, тогда бы я ужь купила Вѣрочкѣ и шляпку.
-- Все, что хочешь, все, чего душѣ угодно, говорилъ Иванъ Ивановичъ улыбаясь и вставая изъ-за стола:-- а теперь пора мнѣ заниматься.
-- Не сиди долго, лучше завтра встань пораньше.
-- Ладно, матушка. Прощай, тебѣ пора спать.
-- Я лягу, только зайду къ Вѣрочкѣ посмотрѣть: хорошо ли она спитъ. Прощай, Иванъ Ивановичъ; здѣсь старики поцаловались. Аграфена Ивановна вышла изъ комнаты; а супругъ ея снова принялся за дѣла.
Между-тѣмъ, Вѣра пришла въ свою маленькую комнату, освѣщенную слабымъ свѣтомъ лампады; опустивъ голову, она машинально прошлась нѣсколько разъ, потомъ оперлась рукою на стоявшій коммодъ, и въ такомъ положеніи оставалась нѣсколько минутъ совершенно неподвижною; она была занята какою-то мыслью; это доказывалъ румянецъ, являвшійся и пропадавшій на ея щекахъ. Наконецъ, она какъ бы очнулась отъ сладкаго сна, встряхнула головкою и, ставъ передъ образомъ, тихо склонилась на колѣни. Свѣтъ лампады какою-то благодатью обливалъ ея кроткое лицо; глава были подняты, уста шевелились теплою молитвою. Но вдругъ, взоръ ея поникъ, молитва замерла на устахъ, поднятая рука упала, не сдѣлавъ креста... грѣшная мысль, Богъ-вѣсть о чемъ, мелькнула въ ея головѣ; она задумалась. Опомнившись чрезъ нѣсколько секундъ, она невольно вздрогнула -- такая разсѣянность въ молитвѣ случилась съ ней въ первый разъ; щеки ея покрылись густымъ румянцемъ, легкая влага подернула глаза, она пала ницъ и молилась усерднѣе, жарче прежняго... Когда къ ней вошла Аграфена Ивановна, Вѣра уже спала сномъ невинности. Старушка положила земной поклонъ передъ образомъ, набожно перекрестила дочь свою и, тихонько поцаловавъ ее, на ципочкахъ вышла изъ комнаты.
Все затихло въ квартирѣ Ивана Ивановича, и только скрипъ пера въ большой комнатѣ, далеко за полночь, давалъ знать, что не спитъ бѣдный труженикъ.
IV.
Съ этого дня, т. е. съ 27 августа, въ характерѣ двухъ петербургскихъ жителей произошла небольшая перемѣна, именно.въ характерѣ Вѣры и молодаго человѣка, проигравшаго черезъ нее въ лото. Очень-вѣроятно, что лица, окружающія того и другаго, но слишкомъ замѣтили эту перемѣну, однако Аграфена Ивановна почувствовала, что Вѣрочка какъ-будто не та. Она замѣтила въ характерѣ ея какую-то неровность, которой прежде въ немъ не было. То Вѣрочка, грустная, сидитъ задумавшись передъ пяльцами; иголка не дотрогивастся до канвы; глаза устремлены на одно мѣсто или совершенно опущены; то вдругъ Вѣрочка весела такъ, какъ прежде никогда не бывала; она прыгаетъ, вѣшается на шею то ей, то Ивану Ивановичу, цалуетъ ихъ, нянчитъ дѣтей сосѣда-жильца, заплетаетъ въ косы волосы бѣдной дѣвочки, живущей на дворѣ; рисуетъ картинки для ея маленькаго брата; однимъ словомъ -- ей какъ-будто хочется всѣмъ оказать услугу; хочется, чтобъ всѣ веселились, смѣялись -- были счастливы. Аграфена Ивановна постаралась объяснить себѣ причину перемѣны прежде ровнаго и спокойнаго характера Вѣрочки; она смѣялась до слезъ вмѣстѣ съ нею, когда та смѣялась, и горевала и боялась за нее, когда та задумывалась. А причина всему этому заключалась во встрѣчѣ въ лѣтнемъ клубѣ. Вы улыбаетесь, любезный читатель? Вѣра влюбилась страстно, пламенно, съ одного взгляда; въ-слѣдствіе непостижимой симпатіи сердца, влекущей... и проч. и проч., хотите сказать вы съ ировіею? Нѣтъ, любезный читатель, страстной, пламенной любви здѣсь нѣтъ еще; здѣсь покуда по впечатлѣнію съ той и другой стороны. Что же касается до внезапной любви, являющейся изъ однихъ безмолвныхъ взглядовъ, то она возможна, и бываетъ не въ однихъ только романахъ. Правда, я не объясняю ея тайною симпатіею сердецъ, а просто, нѣкоторыми обстоятельствами внутренними или внѣшними, которыя иногда особенно располагаютъ къ впечатлѣніямъ того или другаго рода, а отъ впечатлѣній (конечно, нѣжныхъ) до любви очень-недалеко, особенно, если имъ помогаютъ все-таки обстоятельства. Въ-самомъ-дѣлѣ, представьте себѣ дѣвушку въ восемнадцать лѣтъ, съ образованіемъ и сердцемъ -- я говорю о Вѣрѣ. Она все дома, передъ глазами у нея ежедневная, будничная жизнь; старикъ-отецъ, старушка-мать; у ней все одинаково: сегодня, какъ завтра, завтра, какъ вчера, и, вдругъ, въ то время, когда ея дѣвственное сердце еще находится подъ вліяніемъ только-что прослушанной музыки -- глаза ея встрѣчаютъ лицо выразительное, умное, со взоромъ, обращеннымъ на нее. Будь въ этомъ взорѣ хоть искра наглости, дерзости, онъ не произвелъ бы никакого впечатлѣнія на сердце Вѣры, онъ оскорбилъ бы ее и былъ бы оставленъ безъ вниманія; но взоръ этотъ былъ глубокъ, почтителенъ и полонъ благородства. Взоръ этотъ дологъ; послѣдствіе его; проигрышъ, проигрышъ безъ сожалѣнія о немъ. Эта спокойно-принесенная жертва разсѣянію, причиною котораго была Вѣра, если не въ глазахъ послѣдней, то въ нашихъ глазахъ, право, имѣетъ нѣкоторую цѣну. Признайтесь, любезные читатели, вы очень были бы недовольны, еслибъ одна изъ прекраснаго пола, конечно, прекрасная, сдѣлала бы вамъ такой убытокъ, еслибъ ея античная профиль или блестящіе глаза заняли васъ на минуту, во время вашихъ серьёзныхъ занятій вистомъ, преферансомъ, и вы прибавили бы себѣ десятокъ ремизовъ; какъ бы, я думаю, вы поморщились; но вы морщитесь на меня, не сердитесь! Я, если не прекрасная, то все-таки женщина: обратитесь къ Вѣрѣ. Еще нѣсколько встрѣчъ съ незнакомцемъ въ саду, его услуга, его взгляды, въ которыхъ выражается и желаніе смотрѣть на нее, и боязнь оскорбить ее этимъ, всё оставляетъ пріятное впечатлѣніе въ сердцѣ Вѣры. И вотъ, по прежнему окружаетъ ее жизнь однообразная, тихая; но у ней есть впечатлѣніе сильное, брошенное въ ея дѣвственное сердце. Это впечатлѣніе, какъ алмазъ блеститъ въ окружающей пустынѣ, прошедшаго и настоящаго -- а время и мечты гранятъ его, придавая все новый и новый блескъ.
Вѣра, въ свою очередь, оставила сильное впечатлѣніе въ сердцѣ незнакомца. Онъ очень-хорошо зналъ женщинъ и легко отличалъ скромность и всякое движеніе сердца отъ кокетства. Будь Бѣра кокетка, онъ смѣло, можетъ-быть, дерзко взглянулъ бы на нее; но онъ видѣлъ въ ней только скромность; ея лицо поразило его своею кроткою добротою, и ему совѣстно было смотрѣть на все своимъ обычнымъ, смѣлымъ взглядомъ -- онъ глядѣлъ на нее съ благоговѣніемъ. Случалось часто послѣ этого вечера, онъ сидитъ за дѣломъ, и вдругъ ему представится незнакомка съ ея томно-голубыми главами, съ ея граціознымъ движеніемъ, въ ея простенькой соломенной шляпкѣ, и онъ перестаетъ заниматься и задумывается. Часто онъ ѣздилъ въ лѣтній клубъ, надѣясь тамъ встрѣтить соломенную шляпку: все тамъ было по-прежнему, постоянные посѣтители преважно трудились надъ освобожденіемъ себя отъ ремизовъ; нѣсколько Нѣмочекъ бродили тамъ-и-сямъ по саду, сопровождаемыя цѣлыми шайками бѣгающихъ дѣтей; а незнакомки съ чудными глазами нѣтъ-какъ-нѣтъ.
V.
Въ одинъ изъ тѣхъ дней, когда Петербургъ свой вѣчный разговоръ о погодѣ замѣнилъ разговоромъ о воздухоплавателѣ Леде, слѣдовательно, въ первыхъ числахъ сентября, Иванъ Ивановичъ, по обыкновенію, въ четвертомъ часу, вернулся со службы. Въ этотъ день физіономія его была не со всѣмъ обыкновенная; въ ней свѣтилась какая-то сладкая надежда, какое-то удовольствіе, во всѣхъ его движеніяхъ проглядывало веселое расположеніе духа; онъ то потиралъ руки, то поправлялъ галстухъ; вообще онъ чувствовалъ себя какъ-то выше обыкновеннаго: "Ну, душка, пора обѣдать, вѣдь мнѣ скоро надобно и идти". Сейчасъ все будетъ готово, отвѣчала Аграфена Ивановна, торопливо выходя изъ комнаты.
Точно, не прошло и десяти минутъ, какъ столъ уже былъ накрытъ, и всѣ сѣли обѣдать.
-- Такъ-то, такъ-то, говорилъИванъ Ивановичъ, обращаясь къ Вѣрѣ и гладя ее по рукѣ.-- Такъ-то, Вѣрочка, такъ-то, повторялъ онъ, незяая что говорить далѣе, между-тѣмъ, какъ въ сердцѣ у него копошилось очень-многое.
Вѣра съ улыбкою глядѣла въ глаза отца-его веселость пріятно подѣйствовала и на нее.
-- Да, моя милая Вѣра Ивановна, продолжалъ онъ: -- не скажете ли вы намъ чего-нибудь новенькаго, хорошенькаго, а?.. И Иванъ Ивановичъ улыбался.
-- Нечего сказать, папаша, я рада, что вы такъ сегодня веселы.
-- Я-то, я-то, моя милочка, веселъ, ты говоришь -- въ это время Иванъ Ивановичъ чуть не хохоталъ:-- а какъ ты думаешь, отъ чего бы это я такъ веселъ?
-- Не знаю, папаша.
-- Не знаешь, а сказать развѣ, и Иванъ Ивановичъ посмотрѣлъ на Аграфену Ивановну...-- нѣтъ, матушка, сказалъ онъ ей: -- ужь что хотите, не могу вытерпѣть, скажу... да и отъ-чего же бы и не сказать Вѣрочкѣ-то, нашей единородной, любезной дочкѣ-то.
-- Если это тайна, папаша, сказала Вѣра:-- я не любопытна и согласна не звать ее.
-- Какая тутъ тайна. Просто, Вѣрочка, я сегодня иду играть въ лото.
-- Въ лото, въ клубъ, невольно вскрикнула Вѣра, у которой въ головѣ блеснуло много пріятныхъ воспоминаній.
-- Да, въ лото, хочу попробовать счастья, сейчасъ послѣ обѣда и отправимся въ клубикъ; вотъ нашъ бухгалтеръ далъ и записочку для пропуска.
-- Ахъ, болтушка, болтушка, что на умѣ, то и на языкѣ, съ улыбкою сказала Аграфена Ивановна, которой хотѣлось неожиданно сдѣлать Вѣрочкѣ подарокъ на выигрышныя деньги.
-- Тутъ нѣтъ худаго, что я сказалъ Вѣрочкѣ, что иду въ лото, не велику тайну открылъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, Иванъ Ивановичъ сказалъ только, что пойдетъ играть въ лото, но не сказалъ съ какою цѣлію онъ это дѣлаетъ, чему чрезвычайно была довольна Аграфена Ивановна.
-- Ну, а скажи-ка ты мнѣ, Вѣрочка, какъ ты думаешь: выиграю я или нѣтъ, т. е., возьму, этакъ, цѣлковыхъ сорокъ или хоть двадцать?
-- Не знаю, папаша. Какъ будетъ счастье...
-- Ну, ну, попробуемъ, я надѣюсь, я чувствую, что выиграю, говорилъ Иванъ Ивановичъ, вставая изъ-за стола.
Онъ мигомъ вымылся, надѣлъ сюртукъ, и, стоя передъ зеркаломъ, подергивалъ свой галстукъ.
-- Вотъ мы и готовы, говорилъ, прибодряясь, Иванъ Ивановичъ, между-тѣмъ, какъ улыбка не сходила съ его лица: -- ну, а ужь какъ выиграю, такъ въ линейкѣ прикачу, слышите ли, въ линейкѣ, -- и такой трезвонъ подыму у воротъ, что держитесь, хи, хи, хи!-- Ну, а пока платочекъ пожалуйте, Аграфена Ивановна, да ручку на счастье.
-- Нѣтъ, Иванъ Ивановичъ, у меня несчастлива рука, проиграешь, возьми у кого-нибудь другаго.
-- Вѣрочка, ну дай хоть ты ручку.
-- О, папаша, ни за что не берите, я замѣтила: моя рука для игры очень-несчастлива; это мнѣ даже въ пансіонѣ говорили.
-- У всѣхъ несчастлива, такъ какъ же быть, а руку чью-нибудь на счастье взять надобно; у меня тяжела рука.
-- А вотъ бы что, сказала Аграфена Ивановна: -- ты бы взялъ руку у мальчишки, что на дворѣ все бѣгаетъ; онъ вѣдь страшный хобалъ, а этакіе вѣдь, говорятъ, и счастливы.
-- Да его, я думаю, собаками не отъищешь, говорилъ Иванъ Ивановичъ, съ озабоченнымъ видомъ выглядывая въ надворное окно.
-- Вотъ, какъ пойдешь, такъ вѣрно его встрѣтишь; онъ вѣдь цѣлый день слоняется по нашей улицѣ.
-- Хорошо, какъ такъ, а нѣтъ, то что я безъ руки буду дѣлать...
-- Ну, идучи дорогой, встрѣтишь какого-нибудь мужика или лучше ребенка, который покажется тебѣ счастливымъ на взглядъ, и возьми у него руку на счастье.
-- И то ладно; а впрочемъ, лучше бы было, если бы гдѣ-нибудь поймать этого шалуна, онъ и мнѣ кажется счастливымъ: глаза такъ и бѣгаютъ у головорѣза, сказалъ Иванъ Ивановичъ и взялъ шляпу.
-- А взялъ ли ты деньги, спросила Аграфена Ивановна.
-- Тутъ, отвѣчалъ ея супругъ, пощупавъ боковой карманъ.-- Ну, теперь прощайте, прощай, Аграфена Ивановна, прощай, вѣрочка, поцалуііте меня; -- къ 12 часу буду дома, -- слышали: если выиграю, вамъ конфектъ привезу, прощайте.
Иванъ Ивановичъ вышелъ изъ комнаты.
Не прошло и пяти минутъ послѣ его ухода, какъ на дворѣ кто-то громко звалъ Аграфену Ивановну по имени. Она вышла въ сѣни и увидѣла внизу лѣстницы Ивана Ивановича.
-- Что вамъ надобно? спросила она.
-- Ахъ, матушка, главное-то я почти и забылъ, а воротиться не хочу, пути не будетъ.
-- Что же это такое?
-- А вотъ что, старинную копеечку, знаете, екатерининскую еще, почернѣлую такую; она лежитъ въ коммодѣ, въ верхнемъ ящикѣ, въ коробочкѣ; вы знаете; она въ тряпочкѣ, и тряпочка-то счастливая, я ужь испыталъ; такъ принесите мнѣ ихъ, пожалуйста.
-- Сейчасъ принесу, сказала Аграфена Ивановна и пошла въ комнаты.
Едва она ушла, какъ калитка съ шумомъ отворилась и ожиданный счастливецъ съ крикомъ ворвался на дворъ.-- Хотя Иванъ Ивановичъ не терпѣлъ всякаго нарушенія тишины и порядка; но на этотъ разъ не сдѣлалъ никакихъ замѣчаній ея нарушителю, а напротивъ, очень-ласково подозвалъ его къ себѣ.-- Ну, что, братъ, здоровъ ли? спросилъ онъ его.-- Мальчикъ не привыкъ къ подобному ласковому обращенію, особенно со стороны Ивана Ивановича, и потому сначала пресерьёзно посмотрѣлъ ему въ лицо, а потомъ присѣлъ немножко, и во все горло пропѣлъ пѣтухомъ. Экой шалунъ, замѣтилъ Иванъ Ивановичъ:-- все шалитъ, да дуритъ; ну, Вася, дай-ка мнѣ руку.-- Вася не противился и положилъ маленькую, грязную, исцарапанную рученку въ руку Ивана Ивановича.-- Тотъ, пожавъ ее, выпустилъ, а предполагаемый счастливецъ, не думая продолжать разговора съ своимъ сосѣдомъ, пустился за ворота. Боецъ, подумалъ Иванъ Ивановичъ.-- Въ это время явилась Аграфена Ивановна; она держала въ рукахъ сѣренькую, худенькую тряпочку, въ которой и была завернута завѣтная копеечка; она хотѣла все это подать Ивану Ивановичу.-- Нѣтъ, Аграфена Ивановна, нѣтъ, не давайте мнѣ изъ вашихъ рукъ, вѣдь вы говорите, что онѣ несчастливы, а я ужь взялъ на счастье руку у Васи: бросьте лучше мнѣ это.-- АграфенаИвановна бросила тряпочку съ копейкою; Иванъ Ивановичъ подхватилъ ихъ на лету, глубоко спряталъ въ боковой карманъ, еще разъ простился съ своею супругою и вышелъ на улицу.
Былъ пятый часъ, погода была прекрасная; множество гуляющихъ встрѣчаюсь Ивану Ивановичу; онъ съ женскимъ любопытствомъ осматривалъ женскіе наряды, мысленно примѣрялъ ихъ на свою Вѣру, улыбался, поглаживалъ бакенбарды и шелъ далѣе.-- Что, думалъ Иванъ Ивановичъ,-- если да я выиграю, что я сдѣлаю?-- Тотчасъ же выпью пуншу стаканчикъ; потомъ отправлюсь домой, заѣзжаю въ кондитерскую и покупаю Вѣрочкѣ конфектъ... Если только 20 цѣлковыхъ, такъ не надобно нанимать извощика, можно и такъ дойдти; лучше эти деньги отдать для Вѣрочки, она вѣдь у меня невѣста... Конечно, если бы выиграть побольше, хоть 40, напримѣръ, тогда бы можно распорядиться другимъ образомъ, напримѣръ, можно бы было и себѣ сшить что-нибудь, хоть жилетку... Впрочемъ, я-то перебился бы и такъ, какъ-нибудь; -- ну, да изъ 40-го цѣлковыхъ можно бы жилеточку, а то мои обѣ ужь начинаютъ расползаться, да тогда бы...Тутъ размышленія Ивана Ивановича прервались; онъ стоялъ передъ окнами магазина. Множество осеннихъ дамскихъ шляпокъ, одна другой красивѣе, висѣло передъ нимъ; ниже ихъ были разставлены прекрасные дамскіе зонтики, разложены мужскіе шарфы, дамскіе платочки и множество другихъ вещей.-- Вотъ можно бы здѣсь купить Вѣрочкѣ шляпку; вотъ хоть эту, думалъ онъ, смотря на ту, на которой было больше цвѣтовъ; я думаю цѣлковыхъ 15, а можетъ-быть и 10, вѣдь ныньче этотъ товаръ дешевъ... и зонтичекъ бы хорошо купить ей... и мнѣ бы вотъ галстучекъ... Аграфенѣ Ивановнѣ купилъ бы я самъ на платье; вѣдь я думаю, въ этомъ магазинѣ продаютъ и шерстяныя матеріи... ужь все такъ разомъ бы и купить въ одномъ мѣстѣ; тогда бы сдѣлали, конечно, и уступочку... Потомъ бы все это. тихонько принести домой и спрятать въ коридорѣ; сказать, что-молъ не выигралъ ничего, а потомъ вдругъ и внести это все... Вотъ бы радости-то было у Аграфены Ивановны; а тутъ бы вынуть двѣ красненькія кредитки изъ кармана, да и отдать ихъ Вѣрочкѣ на бурнусъ, а... отъ такой блестящей мечты сердце затрепетало, заёкало у Ивана Ивановича, глаза забѣгали, онъ засмѣялся отъ будущихъ удовольствій, и, твердо про себя: авось, попробую... отвернулся отъ соблазнительнаго окошка и скорымъ шагомъ продолжалъ свою дорогу.
Наконецъ онъ достигъ до дому Коссиковскаго, вслѣдъ за какимъ-то пальто, который Ивану Ивановичу показался Нѣмцемъ, изъ чего онъ и вывелъ, что и пальто идетъ въ клубъ; онъ забрался съ нимъ во 2-й этажъ.-- А! здѣсь и есть, должно-быть, тихонько сказалъ Иванъ Ивановичъ, когда вошелъ въ не слишкомъ-чистую переднюю, гдѣ толстая физіономія сидѣла за толстою книгою.-- Здѣсь берутъ билеты? спросилъ онъ толстую физіономію. Та отвѣчала утвердительно и приставила кончикъ пера къ открытой книгѣ: "на чье имя вы пришли?" спросила она. Иванъ Ивановичъ подалъ записку и 30 коп. серебромъ, въ замѣнъ чего получилъ билетъ. Тутъ же онъ отдалъ этотъ билетъ другой, довольно-толстой фигурѣ, которую всѣ мимо-проходящіе съ улыбкою называли Карломъ Иванычемъ, и очутился въ слѣдующей комнатѣ.-- Гдѣ играютъ въ лото? спросилъ онъ у человѣка въ красномъ жилетѣ, въ которомъ угадалъ лакея. Тотъ довольно отрывисто сказалъ ему нѣсколько словъ, изъ которыхъ Иванъ Ивановичъ узналъ то, чего желалъ, а посторонній наблюдатель, не имѣвшій въ головѣ какихъ-нибудь высшихъ цѣлей, какъ, напримѣръ, лото, узналъ бы еще, что человѣкъ въ красномъ жилетѣ не привыкъ къ хорошему обращенію. Ивану Ивановичу было не до того, онъ почти пробѣжалъ рядъ немножко закопченныхъ комнатъ, съ воздухомъ, состоящимъ изъ табачнаго дыма и чада отъ какого-то жаренаго и очутился лицомъ-къ-лицу съ завѣтнымъ колесомъ лото и фортуны и съ завитымъ юношею, который вращалъ это чудное колесо. И колесо и тотъ, въ рукахъ котораго были надежды не многихъ, но всѣхъ бывшихъ въ этой комнатѣ, стояли выше всего сидящаго и стоящаго, выше гостя съ эполетами и безъ эполетъ, выше стариковъ и молодыхъ, лысинъ и хохловъ.
Изъ этого положенія Иванъ Ивановичъ и заключилъ, что это красное колесо и есть именно то колесо, про которое ему разсказывала Вѣрочка, а юноша, возвышающійся надъ толпою, и есть... Иванъ Ивановичъ обратился къ нему:
-- Что, здѣсь играютъ въ лото? спросилъ онъ.
-- Здѣсь, отвѣчалъ курчавый юноша.
-- Такъ, позвольте узнать, гдѣ-бы достать карту, я хотѣлъ бы играть.
Курчавый юноша, молча, поворотилъ колесо, изъ котораго и выпалъ шарикъ.-- 17-й нумеръ, пожалуйте сюда деньги, сказалъ онъ, указывая глазами на человѣка съ лысиною, сидящаго за кипою ассигнацій.-- Иванъ Ивановичъ съ почтеніемъ взглянулъ на этого почтеннаго человѣка, у котораго въ рукахъ было такъ много денегъ, а на головѣ такъ мало волосъ.
Между-тѣмъ, онъ разстегнулъ сюртукъ, вынулъ изъ боковаго кармана попошеный бисерный кошелекъ, развязалъ его затянутое горло и съ осторожностію вынулъ оттуда кредитку въ три рубли серебромъ. Отдавъ ее кому слѣдовало, онъ взялъ рубль серебромъ сдачи и положилъ его въ кошелекъ; потомъ пощупалъ пальцами внутренность своего казнохранилища и здѣсь замѣтилъ свою ошибку: забывшись, онъ, вмѣстѣ съ деньгами, назначенными на лото, взялъ съ собою еще три рубли серебромъ, которые завтра надобно было отдать портному. Ахъ, Боже мой! вслухъ, хотя довольно-тихо, сказалъ Иванъ Ивановичъ:-- зачѣмъ я эту-то притащилъ съ собою... ну, да все равно, гдѣ ни лежать ей, сказалъ онъ послѣ минутнаго раздумья и пошелъ оттискивать свое мѣсто. Сердце его билось то часто-часто, то вдругъ замирало, и Иванъ Ивановичъ то улыбался, то дѣлался серьёзнымъ: между-тѣмъ, онъ осматривалъ все окружающее его. Точно фабрика какая, думалъ онъ: -- дымъ, шумъ, столы, свѣчи, народъ; сколько народу то, -- однихъ играющихъ только вѣдь девяносто! Девяносто, и всякій хочетъ вѣдь выиграть; всякій бы такъ и выигрывалъ каждый разъ! Ну, конечно, если есть такіе, какъ я, на-примѣръ, играютъ для поправленія своихъ дѣлишекъ, или можетъ-быть, и такіе, которые надѣются выигрышемъ семью прокормить -- недѣлю, мѣсяцъ.-- А то вѣдь есть, я думаю, много и такихъ, что просто изъ одной жадности играютъ: у самихъ, можетъ-быть, дѣтей нѣтъ, а доходу тысячь десять, -- а все играютъ, все выиграть хочется. Нѣтъ, я бы не такъ; будь у меня тысячки въ годъ четыре, такъ я бы не заглянулъ сюда, вишь какой дымъ! Въ это время Иванъ Ивановичъ закашлялся отъ огромнаго облака дыма, пущеннаго, вѣроятно, не нарочно какимъ-то гостемъ, что и прекратило его философскія размышленія. Онъ не успѣлъ еще совершенно откашляться, какъ раздался звонъ колокольчика: все засуетилось, задвигалось, и курчавый юноша, проходя мимо играющихъ, подавалъ каждому по картѣ. Иванъ Ивановичъ съ сердечнымъ трепетомъ взялъ карту, осмотрѣлъ всѣ ея нумера, перевернулъ, и на оборотѣ замѣтилъ цифру: 87 -- 17 и 87 -- нечетъ; это не худо, подумалъ Иванъ Ивановичъ.-- Наконецъ, шумъ нѣсколько пріутихъ: началась выкличка нумеровъ.
Иванъ Ивановичъ съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣлъ на карту: глаза его горѣли, ротъ былъ нѣсколько открытъ и удлинялся въ улыбку всякій разъ, какъ вышедшій нумеръ былъ у него на картѣ.-- Хорошо, хорошо, шепталъ онъ, взъерошивая виски, когда у него уже было заставлено четыре цифры сряду:-- еще бы девять... девять...-- Девяносто-девять, произноситъ однозвучнымъ голосомъ выкликающій.-- Довольно! громко кричатъ въ другомъ концѣ комнаты.
-- Какъ, выиграно ужь развѣ, спросилъ Иванъ Ивановичъ у своего сосѣда, когда пріостановилась перекличка нумеровъ.-- Да, отвѣчалъ сосѣдъ, стряхивая съ карты стеклышки. Иванъ Ивановичъ машинально послѣдовалъ его примѣру; но ему все какъ-то не вѣрилось, что такъ скоро можно выиграть двадцать цѣлковыхъ; ему все еще казалось, что эту партію выиграетъ онъ, потому-что у него давно уже были заставлены четыре нумера рядомъ. Но очарованіе кончилось, онъ самъ видѣлъ, какъ курчавый юноша взялъ нѣсколько ассигнацій и понесъ ихъ въ тотъ конецъ, гдѣ закричали -- довольно.-- Да, только бы девять, только девяти у меня и недоставало; выйдь девять, я бы выигралъ; а тутъ выходитъ девяносто-девять, и кончено, не правда ли, это предосадно, говорилъ Иванъ Ивановичъ своему сосѣду.-- Да, это часто такъ случается, отвѣчалъ тотъ и поворотилъ лицо въ другую сторону... Началась новая игра, у Ивана Ивановича опять заставлено, съ самого начала, четыре нумера, и опять онъ не выигралъ. Другая, третья: то же самое. Иванъ Ивановичъ, казалось, приросъ глазами къ картѣ; щеки его зардѣлись багровымъ румянцемъ; иногда онъ почти не дышалъ, прислушиваясь, не тотъ ли выходитъ нумеръ, который бы ему былъ нуженъ.. но все напрасно -- кончилось и восемь игоръ; а онъ ничего не выигралъ! Не вдругъ же выиграть; можно одиннадцать игоръ проиграть, а двѣнадцатую выиграть, думалъ Иванъ Ивановичъ, отдавая еще два цѣлковыхъ:-- хоть четыре проиграю, да если выиграю двадцать, все-таки шестьнадцать цѣлковыхъ въ выигрышѣ. Началась опять игра. Иванъ Ивановичъ замѣтилъ, что одинъ изъ его сосѣдей положилъ карту цифрами на оборотъ, а нумера заставлялъ онъ гривенниками; другой же сосѣдъ, заставляя нумера, бралъ стеклышко обѣими руками и тихо переносилъ его на карту, какъ-будто въ немъ было пуда три вѣсу. Это вѣрно для счастья, дай попробую, подумалъ Иванъ Ивановичъ и перевернулъ карту и бралъ стеклышки обѣими руками, но увы! и это не помогло. Сидѣвшіе противъ, возлѣ, позади его по-очередно кричали:-- довольно, и прятали въ карманы разноцвѣтныя кредитки, а онъ, какъ какой-нибудь заклятой несчастливецъ, ничего не беретъ, ни разу не кричитъ: довольно... Поставлю послѣдніе два цѣлковыхъ; больше проигрывать не могу; шесть ассигновано на лото, и баста! Иванъ Ивановичъ въ ожиданіи игры всталъ, чтобъ пройдтися по комнатѣ. Онъ ходилъ скоро, заложивъ руки за спину, трудно было узнать въ этой раскраснѣвшейся физіономіи съ нѣсколько-растрепанными волосами, въ этой быстрой, рѣшительной походкѣ всегда блѣднаго, смиреннаго чиновника съ гладко-вычесанною сѣдою головою, ходившаго всегда тихимъ, ровнымъ шагомъ: казалось, онъ переродился.
-- Ба...ба...ба, Иванъ Ивановичъ, закричалъ кто-то позади его въ то время, когда онъ подходилъ къ своему мѣсту:-- какъ, и вы пустились въ лото, браво, вѣрно деньжонокъ-то позавелось у васъ.
Иванъ Ивановичъ оглянулся назадъ и увидѣлъ двухъ молодыхъ чиновниковъ, служившихъ съ нимъ вмѣстѣ. Чиновники эти, какъ водится съ мелкими канцелярскими чиновниками, были съ тщательно-завитыми головами и повязанными шарфами; они съ насмѣшкою немножко нахально смотрѣли на Ивана Ивановича.
-- А, мое почтеніе, господа, сказалъ послѣдній, протягивая руки.-- Что, говорю я, вы вѣрно разбогатѣли, что пустились въ лото, сказалъ одинъ изъ чиновниковъ.-- Иванъ Ивановичъ не зналъ, что отвѣчать на подобный вопросъ; онъ переминался съ ноги на ногу, подвигаясь тихонько къ своему мѣсту. Видишь, Курочкинъ, въ какой азартъ пришелъ Иванъ Ивановичъ, покраснѣлъ какъ ракъ, сказалъ другой чиновникъ.-- Я только такъ... я только попытать счастія хотѣлъ... говорилъ Иванъ Ивановичъ.-- Ну, попытайте, попытайте, сказалъ Курочкинъ: -- да, смотрите, если допытаетесь (Курочкинъ былъ острякъ), такъ за вами бутылка шампанскаго, не правда ли, Пѣтушковъ?-- Конечно, конечно, отвѣчалъ его товарищъ:-- вы намъ должны выставить шампанскаго. Мелкіе чиновники и купеческіе сынки помѣшаны на шампанскомъ: это ихъ идеалъ, къ которому стремятся лучшіе ихъ помыслы.-- Не обѣщаю, господа; я и такъ проигрался; если выиграю, не много чистаго-то выигрышу прійдется, а денегъ у меня, я думаю, знаете, что не много.-- Ну, такъ я и думалъ, закричалъ Курочкинъ.-- Иванъ Ивановичъ не разступится, не таковъ: онъ рюмкой водки не попотчуетъ.-- Да, это извѣстно, что онъ скупъ, безъ церемоніи говорилъ Пѣтушковъ:-- еще сегодня въ департаментѣ разсказывали, что Иванъ Ивановичъ ни разу не пріѣзжалъ туда на извощикѣ.-- Господа, можно ли мнѣ тратить на это деньги, вѣдь у меня семейство.-- Да, вѣдь у Ивана Ивановича есть дочь; вѣрно для нея и копитъ. Признайтесь, много ли накопили ей приданаго, говорилъ Курочкинъ, фамильярно постукивая по плечу старика Ивана Ивановича.-- Не много скопите, если будете играть въ лото, возразилъ Пѣтушковъ.
Грустно стало отъ этого замѣчанія Ивану Ивановичу, онъ проглотилъ слезу, которая давила его горло; онъ бы и не говорилъ, быть-можетъ, съ этими повѣсами,-- еслибъ не зналъ ихъ.-- Такъ, значитъ, отъ Ивана Ивановича, какъ отъ козла, ни шерсти, ни молока; allons, Курочкинъ, сказалъ Пѣтушковъ, взявъ пріятеля своего подъ руку, и они вышли въ другую комнату.
Иванъ Ивановичъ сѣлъ на свое мѣсто; черезъ минуту началась игра, за ней другая, третья,-- съиграно уже семь игоръ; а онъ все-таки ничего не выигралъ. Началась восьмая. Послѣдняя, думаетъ Иванъ Ивановичъ, между-тѣмъ, какъ глаза его отяжелѣли отъ свѣта, жара и отъ слезъ, которыя, онъ чувствовалъ, готовы были брывнуть; но онъ глоталъ ихъ. Кончилась и восьмая игра:-- онъ проигралъ. Можно вообразить состояніе его души въ это время: сколько надеждъ убилъ онъ, вмѣстѣ съ временемъ и деньгами; какъ выло его сердце при воспоминаніи о своей Вѣрочкѣ: да, думалъ онъ, лучше бы мнѣ не играть; а на эти проигранныя деньги купить бы ей что-нибудь; а теперь... и онъ задумался.
Вы, можетъ-быть, удивляетесь, любезный читатель, какъ можетъ человѣкъ грустить о такихъ пустякахъ; вы смѣетесь надъ этимъ мелкимъ горемъ Ивана Ивановича. Если вы такъ думаете, -- то вы счастливы! Вы, значитъ: не только не испытали, во и не знаете этой мелкой жизни, гдѣ малое такъ много значитъ.-- Впрочемъ, вы все-таки пожалѣете Ивана Ивановича, когда вспомните тѣ побужденія, которыя засадили его играть въ лото, когда вспомните, что все это онъ дѣлаетъ изъ отцовской любви.-- Право, будь на свѣтѣ Иванъ Ивановичъ одинокъ или даже вмѣстѣ съ своею старою Аграфеною Ивановною, и проиграй онъ, потеряй даже не шесть, а шестьдесятъ цѣлковыхъ: онъ бы погрустилъ, поскучалъ; но сжался бы въ своей домашней жизни: ѣлъ бы за обѣдомъ одно блюдо вмѣсто двухъ, трехъ; не пилъ бы чаю; онъ бы выгадалъ на себѣ и своихъ прихотяхъ эту потерю; но теперь, когда къ его существованію привязана юная, прекрасная, добрая дочь; когда его сердце чувствуетъ, что ей вдвое тяжеле переносить недостатки и нужду, нежели ему самому, даже въ его прежніе годы; то невольно навернутся слезы при потерѣ единственной надежды чѣмъ-нибудь хоть украсить, эту юную, прекрасную жизнь, лучшіе годы которой должны пройдти въ однихъ безпрестанныхъ лишеніяхъ.
-- Нѣтъ, думаетъ Иванъ Ивановичъ: не можетъ-быть, чтобъ я не выигралъ, попробую еще партію, деньги у меня есть. Правда, ихъ надобно завтра отдать портному; ну, да онъ подождетъ, а можетъ-быть и выиграю... и онъ опять садится играть.-- Все опять идетъ попрежнему: тотъ же шумъ, та же однозвучная выкличка нумеровъ, то же "довольно", произносимое на разные тоны, а Иванъ Ивановичъ все молчитъ, все проигрываетъ: проигралъ и еще восемь игоръ.-- Кончено! больше нечего и не на что играть, сказалъ онъ самъ себѣ, вставая со стула:-- и Вѣрочкины и портнаго денежки проиграны.-- Представьте, съигралъ 32 игры, и хоть бы разъ взятъ, хоть бы на смѣхъ одинъ разъ взять; ну, хоть бы пополамъ съ кѣмъ-нибудь; а то нѣтъ-таки: четыре нумера заставлено всякую игру, а пятаго никогда не дождешься,-- говорилъ Иванъ Ивановичъ какому-то совершенно постороннему человѣку.-- Сердце его требовало излить свою печаль кому бы то ни было. Проигрываютъ иногда и 20 рублей серебромъ, да ничего не берутъ, отвѣчалъ незнакомецъ: -- а иной за два цѣлковыхъ выиграетъ шестьдесять.-- Да, есть же такіе счастливцы; на два выигрываютъ, а тутъ восемь и ничего, это ужь такое несчастье!
Иванъ Ивановичъ въ это время былъ такъ занятъ своимъ несчастьемъ въ игрѣ, что даже забылъ, для чего онъ игралъ. Думая только о проигрышѣ, онъ вышелъ въ другую комнату, гдѣ играли въ карты: лицо и глаза его были красны; тоска точно сосала сердце; мысли его въ это время начали мѣшаться, сбиваться; наконецъ, онѣ словно оцѣпенѣли. Онъ ничего не думалъ, ничего не чувствовалъ, но былъ въ самомъ непріятномъ положеніи. Молча, смотря на полъ, онъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ.-- Что кончено, то кончено, выпью съ горя, сказалъ онъ вслухъ и подошелъ къ буфету.-- Горькой! рѣшительно сказалъ Иванъ Ивановичь; выпилъ рюмку, другую, закусилъ, потомъ вынулъ изъ кошелька гривенникъ и положилъ на прилавокъ.-- Здѣсь мало, сказалъ буфетчикъ.-- А, мало! такъ вотъ, и онъ отдалъ цѣлковый,-- и этотъ не удержался, и его пришлось размѣнять! Такъ нечего жалѣть, подумалъ Иванъ Пвановичь и спросилъ пуншу.
Черезъ пять минутъ, въ углу той же комнаты, Иванъ Пвановичь сидѣлъ съ стаканомъ пунша, не думая болѣе ни о чемъ. Черезъ полчаса онъ съ сладкою улыбкою, запустивъ руки въ карманы, отважно разгуливалъ по комнатамъ клуба, Эффектно выбрасывая ноги и переваливаясь немного съ-боку-на-бокъ: мнѣ все ни по чемъ, говорила его физіономія и походка. Совершивъ такую пріятную прогулку по комнатамъ клуба, Иванъ Ивановичь очутился опять близь буфета съ новымъ стаканомъ пунша.-- Но за то, когда онъ его окончилъ, то несмотря на все свое желаніе пройдтись еще разъ, онъ могъ дойдти только до слѣдующей комнаты, гдѣ и сѣлъ на первый попавшійся стулъ.
-- Браво! брависсимо! раздалось въ два голоса недалеко отъ Ивана Иваноновича. Послѣдній обернулся; передъ нимъ стояли прежніе Курочкинъ и Пѣтушковъ.