Фроленко Михаил Федорович
Воспоминания о движении 70-х и 80-х годов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Воспоминанія о движеніи 70-хъ и 80-хъ годовъ.

   Хотя о движеніи 70-хъ и 80-хъ годовъ немало уже написано, но все-таки мнѣ не разъ пришлось слышать, почему это я, очевидецъ и участникъ этого движенія, не опишу въ болѣе послѣдовательномъ порядкѣ разные этапы движенія въ ихъ постепенномъ развитіи. Я и рѣшилъ изложить весь ходъ дѣла, какъ сохранилось оно въ моей памяти.
   Освобожденіе крестьянъ, новый судъ, земство, городовое положеніе и многое другое, имѣвшее начало въ шестидесятыхъ годахъ и задуманное сначала широко, къ концу этого десятилѣтія, какъ извѣстно, перестало удовлетворять прогрессивную часть общества. Явилась критика, охлажденіе. А между тѣмъ, общество, ободренное этими реформами, какъ бы очнувшись отъ долгаго сна, вдругъ страшно заторопилось, чтобы наверстать пропущенное время, и принялось за энергичную ломку старыхъ устоевъ.
   Карьеризмъ, взяточничество, погоня за богатствомъ, почестями семейный деспотизмъ, битье дѣтей -- все это порицалось, и на мѣсто ихъ выставлялись на первое мѣсто идея долга служенія странѣ, народу; свобода личности, принесеніе себя въ жертву долгу. Люди, охваченные такими порывами, набрасываются на школы, артели, ассоціаціи, чтобы помочь народной темнотѣ и ея бѣдности. Идутъ въ земство, въ судъ, городскія управы съ тою же мыслью -- приносить пользу другимъ, странѣ. Работа закипаетъ по всѣмъ направленіямъ, но скоро начинается и охлажденіе. Реформы не получаютъ настоящаго развитія и начинаютъ даже урѣзываться. Школы отнимаютъ, всюду воздвигаютъ стѣсненія, запреты. Легальная дѣятельность сильно тормозится. Это охлаждаетъ многихъ, и вотъ, не прошло и десяти лѣтъ, какъ въ воздухѣ повисло извѣстное мнѣніе, что никакими частными реформами, никакой легальной дѣятельностью народному горю, бѣдѣ народа не помочь... Такъ, напримѣръ, освобожденіе крестьянъ въ томъ видѣ, какъ оно было произведено, не только не улучшило ихъ положенія но, въ матеріальномъ отношеніи еще ухудшило. Земство, ограниченное въ своихъ средствахъ и въ своей дѣятельности, не было въ состояніи дать ни школы на всѣхъ, ни медицинской помощи. О поднятіи же крестьянскаго хозяйства и думать было нечего.
   Молодежь, чуткая ко всему, быстро схватываетъ ходячія мысли, усваиваетъ и дѣлаетъ свои выводы, не останавливаясь ни передъ чѣмъ. Воспитанная шестидесятыми годами, она глубже впитала въ себя и идею служенія на пользу народа и отрицаніе карьеризма, личныхъ благъ. Многіе въ дѣтствѣ пережили тогда еще искреннюю вѣру. Для нихъ ученіе Христа -- положить душу свою за другихъ, раздать имущество, претерпѣть муки за вѣру, идею оставить ради нихъ отца и матерь, отдать всего себя на служеніе вѣрѣ -- были завѣтомъ Бога. На этой почвѣ уже нетрудно было усвоить и ученіе шестидесятыхъ годовъ о долгѣ передъ народомъ, о необходимости заплатить ему за всѣ блага, полученныя отъ рожденія. Необходимость отдать себя всецѣло на служеніе народу, странѣ, казалось обязательнымъ, и каждый, проникаясь этой мыслью, очень рано "начиналъ задавать себѣ вопросъ, какъ и въ какой формѣ онъ сможетъ это сдѣлать".
   Собранія молодежи того времени, съ цѣлью саморазвитія, выработки міровоззрѣнія, главнымъ образомъ, къ тому и сводились, чтобы уяснить себѣ этотъ вопросъ. И въ концѣ шестидесятыхъ годовъ мы наталкиваемся уже на цѣлую организацію такихъ собраній, устроенныхъ Нечаевымъ, гдѣ не только занимаются саморазвитіемъ, но уже ставятъ вопросъ и о необходимости приступитъ къ дѣлу.
   Нечаевской организаціей и слѣдовало бы собственно начинать исторію 70-хъ годовъ, какъ имѣвшей мѣсто наканунѣ ихъ, но есть черты, по которымъ дѣло Нечаева скорѣе относится къ прошедшему десятилѣтію, чѣмъ къ наступающему, и рѣзкой чертой отдѣляетъ отъ него. Уцѣлѣвшіе послѣ погрома въ очень незначительномъ количествѣ "нечаевцы" потомъ пристали къ дальнѣйшему движенію. Большая же часть ихъ относилась скорѣе даже отрицательно, а то и враждебно къ самому Нечаеву, перенося это и на самое дѣло, къ которому онъ призывалъ. Я помню, какъ удивились однажды въ Москвѣ на одномъ вечерѣ, когда я высказалъ въ 72 году нѣсколько словъ въ защиту Нечаева. "Первый разъ это слышу", -- замѣтилъ одинъ новичекъ въ Нечаевскомъ дѣлѣ. Все оно держалось какъ бы однимъ человѣкомъ, сумѣвшимъ заставить повѣрить въ существованіе какой то фикціи, сильнаго заграничнаго комитета, и продолжалось лишь до перваго случая, когда эта фикція стала ясной. Выходило такъ, что людей связывала не общая идея, а лишь крѣпкія возжи, сильная воля Нечаева. Лопнули возжи, не стало Нечаева, и дѣло разомъ было брошено. Многіе винятъ въ этомъ Нечаева. Говорятъ, что его генеральство, его система надувательства были причиной, что погрому удалось совершенно уничтожить всю организацію. Мнѣ же кажется, что эта смерть была естественна. Ею закончились шестидесятые годы, когда еще не вполнѣ пропала вѣра въ возможность продуктивной легальной дѣятельности, когда чисто студенческія дѣла, какъ борьба за кассы взаимопомощи, библіотеки, право собраній, кухмистерскія отвлекали молодежь отъ общественнаго вопроса. Такія вѣрующія личности встрѣчались даже и позднѣе -- въ 71-72 году, но раньше ихъ, конечно, было больше, и вотъ въ этомъ и надо искать разрѣшенія вопроса, почему уцѣлѣвшіе нечаевцы не пошли потомъ въ народъ, а попытались войти въ жизнь, занять различныя положенія. Поэтому же, вѣроятно, въ 69-мъ году люди туго, какъ бы нехотя, несамостоятельно вступали въ организацію, и она не могла развернуться такъ широко, какъ это вышло 4-5 лѣтъ спустя -- въ 74 году. По всему этому я и начну съ 70-хъ годовъ. Семидесятые годы начинаются тоже съ кружковъ саморазвитія, самообразованія, но за какіе-нибудь два-три года, отдѣляющіе ихъ отъ предшествующихъ движеній, много ушло воды, многое измѣнилось: критика окончательно подорвала вѣру въ продуктивность легальной дѣятельности. На всѣ реформы стали теперь смотрѣть, какъ на заплаты, которыя не только не помогаютъ, чинить старое платье, но только еще больше его раздираютъ.
   Даже уже во времена нечаевскаго процесса въ 71-мъ году въ Петербургѣ, по тому интересу, съ какимъ слѣдила тогда за нимъ молодежь, видно было, что времена мѣняются, что: отношеніе теперь совсѣмъ иное. Студенты, чтобы попасть въ залу суда на разборъ дѣла, иногда дежурили напролетъ всю ночь на дворѣ (уда. Залъ набивался публикой до невозможнаго. Газеты брались нарасхватъ, а рѣчами защитниковъ, подсудимыхъ зачитываются всѣ больше романовъ. Главное обвиненіе вращается на убійствѣ Иванова и всячески старается выставить подсудимыхъ въ дурномъ свѣтѣ. Публика и сама не одобряетъ факта, но она пропускаетъ его мимо ушей, какъ бы не замѣчаетъ или пытается взвалить все на отсутствующаго Нечаева, подыскивая для подсудимыхъ разные оправдательные мотивы, рисуя ихъ героями, мучениками за идею, за желаніе послужить, поработать на благо родной страны, на пользу народа. Отъ нихъ, отъ ихъ смѣлыхъ рѣчей всѣ въ восторгѣ, имъ въ душѣ рукоплещутъ. Благодаря такой идеализаціи, этотъ процессъ, вѣроятно, заставилъ очень многихъ задуматься надъ вопросомъ, что дѣлать, какую выбрать дѣятельность, чтобы быть полезнымъ другимъ. По крайней мѣрѣ, со мной и товарищемъ вышло слѣдующее. Въ процессѣ дѣйствіе происходитъ въ Московской Земледѣльческой Академіи. Это сразу наталкиваетъ меня съ товарищами на мысль ѣхать туда, изучать сельское хозяйство, стать агрономами и въ качествѣ таковыхъ нести свои знанія въ деревню, научить ее улучшеннымъ способамъ обработки земли, ея удобренію, и т. д. Насъ было шестеро. Нѣкоторые изъ насъ находились уже въ лѣсномъ институтѣ, гдѣ проходилась и агрономія, но она стояла здѣсь на второмъ планѣ, а въ Петровской Академіи обратно, и насъ потянуло туда. Благодаря нечаевскому процессу, Петровка казалась выше, интереснѣе. Въ ней и всѣ порядки былинные, болѣе свободные: курсовъ не было,-- всякій выбиралъ и изучалъ только то, что ему нравилось. Послѣ гимназіи, послѣ обязательныхъ уроковъ, экзаменовъ, эта свобода особенно прельщала, и мы, быстро собравшись, двинулись въ путь. Съ переѣздомъ въ Петровку, вскорѣ знакомимся съ болѣе старыми петровцами и черезъ нихъ мало-по-малу втягиваемся въ начавшееся движеніе 70-хъ годовъ. Товарищи мои, впрочемъ, черезъ годъ уѣзжаютъ, но я остаюсь, вступаю въ кружокъ Чайковскаго, и вмѣстѣ съ прочими, переживаю все десятилѣтіе, вплоть до ареста 17-го марта 1881 года. Въ 74-мъ году я дѣлаюсь нелегальнымъ, мнѣ совѣтуютъ бѣжать за-границу, но я отказываюсь, какъ и позднѣе, и, такимъ образомъ, все это время нахожусь въ Россіи, принимая участіе и въ хожденіи въ народъ, и въ поселеніяхъ,и въ бунтарствѣ, и въ "Землѣ и Волѣ", и въ "Народной Волѣ". Всѣ эти этапы движенія 70-хъ и 80-хъ годовъ и хочу я изложить въ личномъ переживаніи. Начну съ Петровки. Многія подробности я буду выпускать,-- онѣ напечатаны раньше.
   Едва мы высадились на полустанкѣ "Петровская Академія", какъ начали восхищаться прежде всего полосами чуднаго хлѣба, а затѣмъ роскошной лиственничной аллеей, ведущей къ Академіи. Кончилась аллея, новый восторгъ: небольшой, но очень изящный дворецъ, гдѣ читались лекціи {Петровская Академія (земля лѣсъ и дворецъ) принадлежала раньше Разумовскимъ.}, за нимъ большой паркъ съ громадными аллеями по сторонамъ главной дороги, далѣе обширный прудъ-озеро, кругомъ лѣсъ. Увидали впервые скачущихъ по деревьямъ бѣлокъ, отыскали и, якобы Ивановскій, гротъ, гдѣ разыгралась трагедія,-- все это въ первый разъ представлялось въ какомъ-то особенномъ необычайномъ видѣ, и мы вполнѣ были довольны своимъ выборомъ. Однако, недолго длился нашъ восторгъ. Дѣйствительность чуть ли не на другой же день принялась окачивать насъ холодной водой. Петровку преобразовали: съ этого года вводились курсы, обязательные переходы, необходимость выдерживать экзаменъ на соотвѣтствующій курсъ по числу проведенныхъ въ академіи лѣтъ. Для поступленія требовался гимназическій аттестатъ. Вольной жизни положенъ былъ конецъ. Столовую у студентовъ отобрали. Лавочка и библіотека закрылись, а товары и книги разобрали по рукамъ. Студенческихъ старостъ не стало. Многіе въ силу всего этого должны были оставить Петровку, другіе не могли поступить въ нее. Повѣяло пустотой, сѣрой осенью кругомъ, стало неуютно и грустно за разъѣзжающихся.
   Проходитъ такъ нѣкоторое время, и вдругъ неожиданно наносятся самый сильный ударъ, разбивающій всѣ наши мечты и надежды быть полезными народу своими знаніями.
   Гуляя по окрестностямъ, мы вскорѣ натолкнулись на жалкія, чахлыя хлѣбныя полоски крестьянъ изъ сосѣдней деревни. Что за диво? Вблизи академіи, вблизи столькихъ знатоковъ дѣла, на виду ея высокаго, густого хлѣба -- такой рѣдкій, низкій хлѣбъ рядомъ. Гдѣ, въ чемъ причина; бросились мы съ разспросами къ старшимъ знакомымъ петровцамъ. Вѣдь, цѣль академіи въ томъ и состоитъ, чтобы научить мужика умѣло обращаться съ землей, дать ему возможность этимъ избавиться отъ голоданія, а тутъ, какъ будто и нѣтъ ея на свѣтѣ, или она за тридевять земель. Ни малѣйшаго вліянія. Почему? А потому, что народъ не хочетъ знать нашей науки,-- отвѣчаютъ намъ пытавшіеся, по ихъ словамъ, внести культуру въ деревню.-- Какъ жили и работали отцы нагни, такъ и мы хотимъ жить и работать,-- отвѣчали, будто, имъ въ деревняхъ и наотрѣзъ отказались отъ всякихъ новшествъ.
   Не зная деревни, не зная, какъ и при какихъ обстоятельствахъ происходило дѣло, мы не могли отнестись критически къ словамъ говорящихъ и, вѣря имъ всецѣло, вѣрили и ихъ выводамъ, видя къ тому же, что примѣръ академіи дѣйствительно не произвелъ ни малѣйшаго вліянія. Но разъ это такъ, разъ народъ не желаетъ воспользоваться нашими знаніями, то на что и намъ знанія, дипломы? Вѣдь, еще въ гимназіи мы уже стали критически относиться къ дипломамъ ради карьеры, наука же ради самой науки насъ тоже не интересовала, казалась роскошью. Намъ нужна была такая наука, которую можно было бы использовать сейчасъ, въ настоящее время, и притомъ не ради личной выгоды, а на пользу общую, на пользу бѣдняка. Такой наукой мы считали агрономію, но намъ сказали, что она безсильна что-либо сдѣлать, и у насъ разомъ пропадаетъ всякій интересъ къ ней, къ Петровкѣ. Мы почти забрасываемъ лекціи и принимаемся за чтеніе журналовъ, книгъ, вродѣ Спенсера, Дрепера, Милля, и т. п." -- словомъ, книгъ общеобразовательнаго содержанія.
   Въ свою очередь, и болѣе старые петровцы, оправившись малость и отъ нечаевской исторіи, и отъ новшествъ Петровки, зашевелились снова и, войдя въ сношенія съ петербургскими кружками самообразованія, начали устраивать обычные тогда вечера. Къ извѣстному дню прочитывалась та или другая книга, кто-нибудь писалъ рефератъ. Выслушавъ его, дѣлали возраженія, и начинался горячій споръ, часто вскорѣ уклонявшійся отъ первоначальной темы, но на это никто не обращалъ вниманія,-- каждому хотѣлось излить накопившееся въ немъ. Вечера выходили бурными, шумными, по первому впечатлѣнію можно сказать безтолковыми, но на дѣлѣ сильно склочивавшими людей, помогавшими ихъ развитію и выработкѣ опредѣленныхъ взглядовъ. Пригласили и насъ. А такъ какъ мы жили большой компаніей и имѣли въ своемъ распоряженіи цѣлую дачу, то эти вечера сначала устраивали и у насъ. Такъ прошла зима начала 72-го года. Весной четверо товарищей, съ которыми мы пріѣхали въ Петровку, уѣхали. Одинъ взялся за науку, я же вступилъ въ кружокъ, находившійся въ связи съ Петербургомъ. Тамъ, покончивъ уже съ личнымъ саморазвитіемъ, выработавъ себѣ уже опредѣленные взгляды, люди -- это были будущіе чайковцы -- надумали помогать другимъ въ этомъ. Они, войдя въ соглашеніе съ разными издателями и книжными магазинами, стали пріобрѣтать съ большой уступкой книги общеобразовательнаго характера и разсылать ихъ по разнымъ университетскимъ и неуниверситетскимъ городамъ, гдѣ у нихъ заведены были уже и знакомства между студентами и нестудентами. Пытались снабжать и деревню такими книгами, какъ "Дѣдушка Егоръ" и въ этомъ родѣ, но это не пошло. Помню, какъ большой тюкъ этого Егорушки, хранившійся въ номерахъ на чердакѣ, гдѣ я жилъ, такъ и исчезъ неизвѣстно куда, не будучи использованъ, а распространитель его попалъ въ кутузку. Распространеніе же книгъ для интеллигенціи пошло сразу хорошо, тѣмъ болѣе, что въ книжныхъ магазинахъ нѣкоторыя книги можно было покупать студентамъ съ уступкой и прямо безъ посредниковъ. Кромѣ помощи саморазвитію, это дѣло имѣло и еще одно важное значеніе: благодаря ему, теперь Петербургъ, Москва, Харьковъ, Кіевъ, Одесса и другіе города (Тула, Орелъ, Вятка, Пермь, Саратовъ, Самара, Ростовъ, Вильно, Минскъ, Херсонъ) связаны были дѣдомъ и очутились въ тѣсномъ общеніи другъ съ другомъ. Распространеніе книгъ и явилось, такимъ образомъ, первымъ практическимъ шагомъ начавшагося движенія. Это, конечно, не осталось въ тайнѣ; начались арестъ;, стѣсненія, и книжному дѣлу скоро положенъ былъ конецъ; но тогда взялась, и опять въ Петербургѣ, та же компанія уже за дальнѣйшее.
   Заводили знакомства съ рабочими, приглашали ихъ къ себѣ, нѣкоторые изъ кружка поступали даже на фабрики, и все это съ тѣмъ, чтобы обучить рабочихъ грамотѣ, помочь ихъ развитію. Явилось нѣсколько школъ на домахъ, не то ходили прямо въ артели, начинали съ грамоты, ариѳметики, географіи, исторіи, русскаго языка, а затѣмъ уже переходили и къ политикѣ.
   Тихомировъ пишетъ сказку о четырехъ братьяхъ. Москва и другіе города еще не выступаютъ на практическую почву. У насъ въ Петровкѣ идетъ еще усиленная разработка вопроса о возможности продуктивной легальной дѣятельности на пользу народа при данныхъ условіяхъ. О личной карьерѣ, конечно, никто въ кружкѣ не заикается, но есть еще единицы, которыя пытаются доказать, что въ земствѣ возможно сдѣлать многое. Къ концу 72-го года эти голоса уже окончательно умолкаютъ, и общимъ мнѣніемъ становится, что никакими реформами горю не помочь, что все это лишь "заплаты", что при помощи ихъ, какъ "въ корытѣ моря не переплыть"; какъ "шиломъ воды не нагрѣть". Есть не мудрая книжка того времени,-- это "Хроника села Смурина" Засодимскаго. Въ ней все это и излагается, въ видѣ повѣсти. Здѣсь всѣ благія начинанія рушатся отъ соприкосновенія съ дѣйствительностью, и герои невольно приходятъ къ вышеуказанному выводу. Насколько основательно былъ сдѣланъ выводъ -- это дѣло другое, этого я не касаюсь. Я беру, какъ было дѣло... Мы его вполнѣ раздѣляли, зачитываясь Шпильгагенымъ "Одинъ въ полѣ не воинъ", и сообразно съ этимъ стали искать выхода въ другомъ. Французская революція, борьба коммунаровъ, Стенька Разинъ, Пугачевъ, гайдамаки,-- вотъ единственный путь, на который призывалъ герой этого романа Шпильгагена. Путь этотъ казался намъ самымъ цѣлесообразнымъ, и мы принялись обсуждать, какъ же его осуществить. Несомнѣнно, освобожденіе крестьянъ безъ достаточнаго количества земли ихъ не удовлетворило и породило сильное неудовольствіе. Народъ никакъ не можетъ помириться съ этимъ и только и думаетъ и гадаетъ, какъ бы ему заполучить настоящій надѣлъ. Надо, воспользовавшись его недовольствомъ, попытать способы Разина, Пугачева, чтобы дать ему землю, а вмѣстѣ съ тѣмъ установить и болѣе справедливый порядокъ. Вопросъ лишь въ томъ, какъ поднять народъ, какъ сдѣлать, чтобы и онъ понялъ, что это единственный способъ, что надѣяться ему болѣе не на кого и не на что. Другого пути нѣтъ, и мы обязаны, это нашъ долгъ, растолковать, разъяснить и помочь ему сорганизоваться, ибо всѣ бунты Разина, Пугачева потому и не удались, потому и не достигли цѣли, что народъ не былъ организованъ; это одно, но раньше надо еще сумѣть подойти къ народу, къ деревнѣ, надо, чтобы онъ повѣрилъ говорящему, а мы такъ мало знаемъ деревню, мужика, пожалуй, не сможемъ и заговоритъ-то съ нимъ понятнымъ языкомъ, можемъ показаться барами. Дѣло пропащее: барину онъ не повѣритъ. Какъ же быть? Ставился вопросъ, съ чего, какъ начать? Очень просто. Надо обучить, развить рабочихъ, и тогда вотъ вамъ и естественные пропагандисты-посредники, съ которыми вы сможете и войти въ довѣріе къ мужику и передать, понятно, свои мысли. Петербуржцы уже этимъ и занялись,-- отвѣчали отъ лица петербуржцевъ наши устроители вечеровъ, и Москва пошла по слѣдамъ Петербурга. До чего въ то время мысль о занятіяхъ съ рабочими висѣла въ воздухѣ -- сужу по себѣ.
   Ради стипендіи мнѣ необходимо было держать экзамены. Но такъ какъ весь годъ я занимался плохо -- на моихъ рукахъ была лавочка, тайная библіотека, а, главное, моя квартира, находясь въ центрѣ, представляла какъ бы заѣзжій дворъ, куда приходили, уходили, толклись -- то на приготовленіе къ экзаменамъ потребовалось немало времени, и я малость отсталъ отъ кружковыхъ вечеровъ, не зналъ и о послѣднемъ рѣшеніи относительно необходимости занятій съ рабочими. Тѣмъ не менѣе, будучи въ Москвѣ и попавъ, случайно, въ гости къ бывшему сторожу той дачи, гдѣ мнѣ однажды пришлось жить въ Петровкахъ, я сейчасъ же предложилъ себя въ учителя послѣ экзаменовъ. Раньше, живя на дачѣ, я обучалъ, конечно, даромъ грамотѣ сынишку этого сторожа. Теперь онъ меня встрѣтилъ и затащилъ къ себѣ (онъ жилъ на фабрикѣ). Такимъ образомъ, предложеніе обучать грамотѣ являлось какъ бы дѣломъ естественнымъ и, само собой, понятнымъ. Мы желали подѣлиться своими знаніями, рабочіе жаждали ихъ. Съ этими новознакомцами мнѣ и не удалось устроить занятія: они скоро перебрались далеко на другія фабрики, но вмѣсто нихъ я заполучилъ зато цѣлую маленькую артель и зачисленіе въ члены кружка Чайковскаго. Послѣ экзаменовъ, повидавшись съ товарищами, переѣхавшими въ Москву, я сообщилъ имъ и о своемъ намѣреніи учить рабочихъ. "А мы въ Москвѣ уже завели такія занятія. Завтра пріѣзжаетъ Чайковскій. "Приходи-ка повидаться съ нимъ", -- замѣтили мнѣ. Я пошелъ и былъ принятъ только теперь въ члены его кружка, а затѣмъ, немного спустя, мнѣ передали для занятій и артель рабочихъ. Въ 73-мь году занятія съ рабочими, какъ вторичная стадія движенія, достигаютъ высшаго развитія. Кромѣ чайковцевъ въ это время выступаютъ и долгушенцы въ Москвѣ. Отпечатавъ "Къ русскому народу", "Какъ должно жить по закону природы и правдѣ" и "Къ интеллигенціи", -- долгушенцы тоже начинаютъ заводить знакомства съ фабричными рабочими, устраивая свиданія въ Москвѣ, на нашей квартирѣ. Ради занятій въ артели я переѣхалъ въ Москву, и здѣсь насъ трое наняли небожшую квартиру, завели верстаки и принялись обучайся сголярству.
   Долгушенневъ скоро арестовываютъ, и они сходятъ со сцены. Въ Петербургѣ аресты чайковцевъ хотя тоже начались, и даже раньше, но съ ними не такъ ужъ легко было- справиться. Большая часть изъ нихъ успѣла избѣгнуть ареста и перебралась частью въ Москву, съ болѣе развитыми рабочими, другіе же остались и повели дѣло болѣе конспиративно.
   Наряду съ переходомъ къ занятіямъ съ рабочими, явилась мысль и о нелегальной литературѣ. Для этого обратились за границу, вступили въ переговоры съ Лавровымъ объ изданіи большого журнала. Въ результатѣ появляется нѣсколько книжекъ и журналъ "Впередъ". Но пока настраивалось это дѣло., жизнь ушла уже впередъ, и журналъ Лаврова не могъ удовлетворить всѣхъ. Люди рвались къ дѣлу, спрашивали, какимъ путемъ поднять народъ, а Петръ Лагровичъ совѣтовалъ имъ: кончивъ одинъ факультетъ, переходитъ на другой, третій. Поднялись споры, несогласія, даже нѣкоторая враждебность, и несогласные ждать ухватились за Бакунина. Такимъ образомъ, появляются у насъ лавристы и бакунисты. Бакунисты настолько считали себя обиженными, что, напримѣръ, привезя въ Москву "Государственность и анархію" Бакунина, они не хотѣли даже, чтобы эта книга попала къ намъ, чайковцамъ, считавшимся лавристами. Но тутъ вышелъ курьезъ. Московскіе чайковцы, добывъ двѣ или три такихъ книги, сейчасъ же принялись за ея пропаганду. Ѣздили нѣсколько разъ даже въ Петровку и устраивали тамъ вечера и читали Бакунина. Дѣло въ томъ, что къ этому времени у, самой молодежи совершенно самостоятельно назрѣвала уже мысль о необходимости, не откладывая въ долгій ящикъ, идти въ народъ и войти съ нимъ въ непосредственное общеніе. Бакунинъ развивалъ ту же мысль, и поэтому его-читали нарасхватъ, между тѣмъ, какъ "Впередъ" все болѣе и болѣе дѣлался книгой людей никуда и ни къ чему не спѣшащихъ. Но такъ какъ это былъ солидный журналъ и журналъ съ того берега, то его все-таки долго не бросали, поддерживали, переводили, хотя онъ и не направлялъ жизнь,-- она шла сама по себѣ. И споры лавристовъ съ бакунистами имѣли больше теоретическое, чѣмъ практическое значеніе. Какъ тѣ, такъ и другіе въ 73-74 г.г. рѣшили уже, что знаній у насъ достаточно, что, если бы удалось намъ передать эти знанія народу и поднять его развитіе, хотя бы до нашего, то большаго и желать нечего. Дѣло не въ пріобрѣтеніи новыхъ знаній, а въ томъ, какъ научить народъ, какъ подойти къ нему, чтобы передать ему свои мысли, стремленія, какъ поднять его.
   Занятія съ рабочими, ставъ извѣстными, подверглись сильному гоненію. Дѣло стало сильно тормозиться, и выработка посредниковъ затянулась, а время же не ждетъ. Двое изъ болѣе нетерпѣливыхъ (Рогачевъ и Кравчинскій) одѣваются въ простые костюмы. иду$ъ въ деревню, дѣлаются пильщиками и, какъ таковые, принимаются за пропаганду. Къ удивленію, ихъ слушаютъ, понимаютъ, а, главное, вѣрятъ. Дѣло налаживается сразу, но тутъ вмѣшивается посторонняя сила, ихъ арестовываютъ и везутъ къ становому. Съ дороги, однако, при содѣйствіи крестьянъ, имъ удается бѣжать. Очутившись въ Москвѣ, они съ восторгомъ горячо разсказываютъ всѣмъ и каждому о своемъ успѣхѣ. Молва, что народъ можетъ понимать насъ и повѣритъ, разъ мы явимся въ мужицкомъ видѣ, быстро расходится повсюду и поднимаетъ вопросъ -- стоитъ ли продолжать занятія съ рабочими; не лучше-ли, подготовившись къ какому-нибудь ремеслу, двинуться прямо самимъ въ народъ, не выжидая, когда выработается достаточно посредниковъ.
   И вотъ, въ концѣ 73-го года въ Москву пріѣзжаетъ изъ Петербурга Крапоткинъ,-- устраивается собраніе, и эти вопросы ставятся на рѣшеніе. Сначала подробно уясняется, въ какомъ положеньи находится дѣло съ рабочими, а затѣмъ, на основаніи этого, всѣ единогласно рѣшаютъ, что занятія необходимо пока прекратить, а вмѣсто этого надо начать готовиться къ веснѣ, чтобы идти по деревнямъ. Такое постановленіе у насъ въ Москвѣ состоялось еще до появленія книги Бакунина въ Россіи. Въ силу его мы сейчасъ же занялись устройствомъ столярно и сапожно-башмачной мастерской. На мое мѣщанское имя была открыта въ Москвѣ столярная, и я съ Аносовымъ, какъ умѣющіе уже немного строгать и пилить, принялись обучать петровцевъ. Позднѣе пріѣхалъ Войнаральскій и устроилъ еще столярную мастерскую, гдѣ, однако, больше учились сапожно-башмачному дѣлу. То же происходитъ и въ другихъ городахъ. Къ этому начали заготовлять уже и костюмы: полушубки, поддевки, сарафаны, паневы, простые сапоги, башмаки. Было убѣжденіе, что надо, какъ можно хуже, бѣднѣе одѣться.
   Въ такое то время, когда люди только что открыли новый путь и полны были вѣры, что удастся поднять народъ, вдругъ въ Орлѣ Маликовъ начинаетъ проповѣдь "богочеловѣчества". Чайковскій, бывшій тамъ, увлекается, дѣлается послѣдователемъ и спѣшитъ въ Москву, въ надеждѣ обратить и другихъ товарищей въ эту вѣру. Это не удается. Онъ уѣзжаетъ, и только весной двое-трое изъ молодыхъ юнцовъ неожиданно объявили себя "богочеловѣками" и уѣхали въ Орелъ; ихъ тамъ въ 74-мъ году арестовали, а Чайковскій и еще нѣсколько вѣрующихъ переѣхали въ Америку. На этомъ богочеловѣчество и закончилось, не произведя серьезнаго вліянія на ходъ движенія, которое продолжало быстро и широко развиваться, охвативъ какъ университетскіе, такъ и неуниверситетскіе города. Только московскіе студенты почему то слабо реагировали, но зато Петербургъ, можно сказать, положительно кипѣлъ. Весной 74-го года на Пасху мнѣ пришлось побывать тамъ, и я просто диву давался, не успѣвая бѣгать съ вечера на вечеръ. Всюду на нихъ толпа, оживленные споры, возгласы: "подло теперь думать о дипломахъ, кончать курсъ,", такъ и стояли въ ушахъ. И, дѣйствительно, нужна была большая сила воли, чтобы устоять и не пойти въ народъ, узнать условія его жизни, познакомиться съ его міровоззрѣніемъ.
   У насъ, въ Москвѣ, даже условились, чтобы осенью съѣхаться и, только побывши въ народѣ, тогда окончательно рѣшить, что дѣлать и какъ дѣлать. Другіе, напротивъ,-- собирались прямо вести бунтовскую пропаганду и разсчитывали въ три года покончить дѣло. Наконецъ, наступила весна 74-го года, тронулись рѣки, а вмѣстѣ съ ними разлилось широкой волной по всей Руси молодое движеніе. Шли на Уралъ, на Волгу, на Донъ, на Днѣпръ. Выбирали мѣстности, извѣстныя уже въ исторіи своими движеніями. Нѣкоторые, впрочемъ, не уходя въ деревни, проникли въ артели пришлыхъ плотниковъ, каменщиковъ, и вели тамъ пропаганду.
   Уралъ выбранъ былъ Шишко, тремя рабочими, Аносовымъ и мной. Начитавшись у Ядринцева, что изъ Сибири ежегодно бѣжало около 40.000 человѣкъ, мы надумали воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобы попытаться сорганизовать изъ нихъ боевой отрядъ. О пропагандѣ же сибирскаго крестьянина мы и заранѣе мало думали, когда же увидали его нѣкоторую зажиточность, изобиліе скота, земли, крѣпкія избы, отсутствіе жалобъ и неудовольствія, то и подавно не стали пробовать заводить рѣчи. Напримѣръ, бывшіе заводскіе рабочіе подъ Екатеринбургомъ были очень довольны уже тѣмъ, что теперь они могутъ вдоволь ѣсть пшеничнаго хлѣба, между тѣмъ, какъ раньше и чернаго-то не давали.
   Переваливъ черезъ Уралъ, подивившись, что на границѣ между Европой и Азіей нѣтъ ни бугорка, ни горки, а ровная степь лишь, на которой стоитъ у дорога столбъ съ надписью на одной сторонѣ "Европа", а на другой -- "Азія", мы двинулись къ Екатеринбургу, а оттуда въ сторону на заводы и фабрики, ища мѣста. Шишко съ товарищами это удалось, мнѣ же съ Аносовымъ нѣтъ, и мы наняли въ одной деревнѣ комнату съ хлѣбами, водворились тамъ и стали ходить въ лѣсъ, взбираться на отдѣльно стоящія горки. Картина развертывалась тогда передъ нами чудная: сколько хваталъ глазъ, видимъ сплошной сосновый боръ, а среди него, какъ сѣрыя пятна, выглядѣли рѣдко деревеньки, фабричныя и заводскія трубы, постройки. Главное, поражала обширность лѣса, его веселая свѣжесть; но бѣглыхъ нѣтъ и не видно. Изъ разспросовъ же жителей узнаемъ, что бѣглые идутъ одиночками, крадучись, въ ужасно изможденномъ видѣ, и выходятъ лишь на дальнія заимки, прося хлѣба у женщинъ; мужиковъ же избѣгаютъ. Такъ мы и не встрѣтили ни одного бѣглаго, проживъ болѣе мѣсяца вблизи перевала. Въ концѣ представился было отличный случай устроиться въ одной деревнѣ въ качествѣ башмачника болѣе основательно. Но мы получили уже изъ Москвы зовъ вернуться, а потому, сшивъ на обратный путь башмаки, повернули назадъ. Шишко съ товарищами ушли еще раньше. Въ Нижнемъ намъ сообщили о начавшихся арестахъ. Въ Москвѣ нашли мы уже цѣлую компанію возвратившихся. Меня здѣсь, оказалось, искали, хотя и по другому дѣлу, въ которомъ я не принималъ никакого участія. Пока мы собирались и ходили въ народъ, Мышкинъ въ Москвѣ сталъ печатать въ своей типографіи нелегальщину. Его арестовали, вмѣстѣ арестовали наборщицъ. Мужъ одной былъ моимъ товарищемъ по Петровкѣ, и они жили на Выселкахъ, около академіи. Уѣзжая на Уралъ, я оставилъ въ канцеляріи свой адресъ на ихъ квартиру. При ихъ арестѣ хватились и меня, узнали и другую мою квартиру, гдѣ я жилъ одно время. Однако, не подозрѣвая, что меня поджидаютъ, я именно и явился на эту другую квартиру. Это были дешевые номера на Хитровомъ рынкѣ. Ареста я избѣгъ, но пришлось всю ночь прогулять по московскимъ бульварамъ, причемъ со мной могла провалиться "Копейка" Кравчинскаго, которую онъ только что написалъ и далъ намъ въ номера на прочтеніе.
   Съ каждымъ днемъ слухи объ арестѣ росли и росли. Но въ Москвѣ мы еще не унывали. Устраивали собранія на Воробьевыхъ горахъ и выработали даже новое положеніе, что бѣглый набѣгъ на деревню необходимо оставить, а слѣдуетъ устраиваться тамъ поосновательнѣе. Въ силу этого положено было въ нѣкоторыхъ городахъ завести даже настоящія мастерскія. Мнѣ дана была рекомендація въ Рославль, гдѣ я и поступилъ въ желѣзнодорожныя мастерскія.
   Въ это время въ Москвѣ затѣвается освобожденіе Волховскаго. Выписываютъ к меня ради заведенія сношеній съ тюрьмой. Устроить сношенія эти удается быстро, и я спѣшу снова вонъ изъ Москвы. Въ Смоленскѣ нахожу кустарную мастерскую извозчичьихъ экипажей и простыхъ дрогъ, повозокъ; за 15 руб. въ мѣсяцъ хозяинъ соглашается меня учить его ремеслу и кормить, и я остаюсь, но скоро въ семьѣ хозяина начинается домашняя драма. Оставаться у него -- это попасть въ свидѣтели -- мнѣ неудобно. Рабочіе предлагаютъ выходъ: устроить съ ними артельную мастерскую. Я хватаюсь за эту мысль, лечу въ Москву порадовать извѣстіемъ и добыть денегъ. "Какія тамъ мастерскія, не до нихъ теперь. Уходи-ка, по примѣру другихъ, скорѣе за границу", заговорили въ Москвѣ уцѣлѣвшіе. "Мы я сами сбираемся туда", добавили они. Побѣгъ Волховскаго не удался, и теперь всѣ спѣшили уѣхать, торопясь распродать экипажи, лошадей, заготовленныхъ для побѣга; такимъ образомъ, въ какіе-нибудь два-три мѣсяца почти вся громадная волна движенія очутилась въ тюрьмахъ разныхъ городовъ. Арестовано было въ 37-ми губерніяхъ около 800 человѣкъ, изъ нихъ 193 попали въ большой процессъ, но движеніе все-таки не было убито.
   Заграница мнѣ какъ-то вообще не улыбалась. Я скорѣе готовъ былъ попасть въ тюрьму и потому на предложеніе бѣжать тянулъ съ отвѣтомъ. "Поѣдемъ-ка лучше въ Одессу. У насъ еще тамъ все тихо",-- неожиданно заговорилъ старый товарищъ, узнавъ при встрѣчѣ объ этомъ. Онъ пріѣзжалъ на освобожденіе Волховскаго и собирался теперь обратно. "Отлично",-- говорю,-- "и мы полны еще вѣры и надежды. Гдѣ за деньги, гдѣ зайцами, добираемся съ нимъ до Одессы. У насъ всего на всего было 25 рублей на двоихъ при отъѣздѣ изъ Москвы. Оставили мы Москву въ снѣгѣ, въ холодѣ. Одесса встрѣтила насъ яркимъ, теплымъ солнцемъ, изобиліемъ всюду продаваемыхъ фруктовъ, но тутъ встрѣчаемъ на улицахъ знакомыхъ и узнаемъ, что и въ Одессѣ забраны, за исключеніемъ двухъ, всѣ чайковцы. Оказались забранными и всѣ "жебунисты",-- это небольшая группа лицъ, бывшихъ раньше за границей и самостоятельно пришедшихъ тамъ къ выводу о необходимости работы въ деревнѣ. Больше въ качествѣ учителей, они еще раньше общаго движенія поселились въ 73-мъ году въ Малороссіи, и теперь ихъ постигла общая участь. Такимъ образомъ, такъ весело, бодро, съ такими надеждами начавшійся годъ къ осени представлялъ картину повсемѣстнаго сидѣнья по тюрьмамъ съ ея неизбѣжными послѣдствіями, -- подавленностью, нѣкоторой разочарованностью, даже растерянностью.
   Что же теперь дѣлать оставшимся въ живыхъ? Не надолго ушли они изъ жизни общества, но какъ трудно, тяжело снова войти туда; положительно нѣтъ охоты, желанія тянуть обычную канитель, да и нельзя бросить сидящихъ товарищей. Съ ними заводятся сношенія, начинается оживленная переписка, и на этомъ кончается 74-й годъ у насъ въ Одессѣ. Въ Москву же наѣзжаетъ изъ-за границы снова молодежь и разсѣивается по фабрикамъ, заводамъ и т. д., а въ 1875 году принимается за пропаганду рабочихъ. У насъ, въ Одессѣ, въ началѣ 1875 года меня снаряжаютъ объѣхать сидящихъ на югѣ, сообщить взаимно другъ другу показанія ихъ. Несмотря на погромъ, въ Кіевѣ и Харьковѣ оказалось, однако, немало людей, не сложившихъ оружія, собирающихся къ новому выступленію, и лѣтомъ 75 года это происходитъ, хотя не въ такихъ размѣрахъ, какъ было въ 74-мъ. Я отправляюсь въ Николаевъ. Въ Николаевѣ былъ кружокъ Ковальскаго, который вошелъ въ сношенія съ молоканами и штундистами и, выдавая себя за братьевъ, т. е. единомышленниковъ, пытался обратитъ ихъ вниманіе на политику. Одно время существовалъ взглядъ, что старовѣры и сектанты представляютъ очень благодарную почву для пропаганды, а потому съ ними и старались заводить знакомства. Меня же, кромѣ того, привлекала мысль о возможности, войдя въ ихъ среду, приписаться и стать снова легальнымъ. Чтобы лучше сойтись, Ковальскій сначала строго держался религіозныхъ вопросовъ, но продолжать въ этомъ родѣ мы нашли не имѣющимъ смысла. Намѣтивъ двухъ-трехъ болѣе развитыхъ изъ братьевъ, ихъ пригласили отдѣльно и тугъ постарались познакомить съ нашими взглядами. Несмотря на то, что у штундистовъ главнымъ положеніемъ признается: "подставь правую щеку, если бьютъ въ лѣвую",-- наши гости вскорѣ согласились съ нашими доводами. Въ это время, какъ разъ, шелъ судъ надъ нѣкоторыми штундистами, и ихъ осудили.
   "Мы понимаемъ васъ. Намъ отъ Бога дано это понятіе"," -- говорили приглашенные,-- "оно только не надо этого говорить всѣмъ братьямъ -- не поймутъ и соблазнятся; не станутъ васъ и за братьевъ считать",-- предупреждали они. Съ однимъ изъ нихъ мнѣ вскорѣ пришлось ходить по деревнямъ. Заходили къ братьямъ. Мой спутникъ оказался отличнымъ ораторомъ-самородкомъ, но, хотя къ этому времени пропаганда его подвинулась значительно впередъ, онъ нигдѣ и словомъ не заикнулся о политикѣ. Въ силу этого пришлось молчать и мнѣ. Предполагалось, сообща съ крестьянами, взять въ аренду берегъ Буга и заняться рыболовствомъ, имѣя въ виду потомъ завести небольшое судно, чтобы ѣздить по Бугу и сноситься съ братьями, живущими въ разныхъ деревняхъ по берегу. Чтобы съ перваго раза не вспугнуть -- "не соблазнить", какъ выражались штундисты, пришлось помалкивать о политикѣ, но это скоро стало тяготить. Тѣ немногіе, что не соблазнялись нашими рѣчами, насъ не удовлетворяли; ихъ было мало; они были городскими. Насъ же больше манила деревня, а она то не подавала никакой надежды на возможность говорить съ нею по душѣ. Къ тому же не удалось снять большой берегъ въ 4 вер. Пришлось ограничиться десяткомъ саженей. Участниковъ понадобилось совсѣмъ мало; другіе взялись за скупку и продажу свиней, но и это не пошло. Подводя итоги въ концѣ лѣта, мы увидѣли, что почти не "двинулись съ мѣста. Надежда на штундистовъ не оправдалась. Явилось недовольство, вопросъ, стоитъ ли продолжать. Въ свою очередь, какъ видно, и у нихъ накоплялось то же.
   Самый простой случай послужилъ къ расхожденію. Въ самомъ Николаевѣ былъ нанятъ небольшой домикъ, и къ намъ по воскресеньямъ наѣзжали изъ деревень братья. Здѣсь пѣли псалмы, читали евангеліе, говорили проповѣди, а затѣмъ шла бесѣда. Понемногу стали знакомить ихъ съ вопросами о небѣ, землѣ, природѣ. Ихъ это заняло, и слушали они съ интересомъ. Но вотъ какъ-то Ковальскій, увлекшись объясненіями объ облакахъ, тучахъ, вдругъ услыхавъ громъ, слегка замѣтилъ, "а дурни православные думаютъ, что это Илья-пророкъ по небу катается"; Штундисты святыхъ не признаютъ, но тутъ имъ стало обидно почему то за Илью. Они умолкли, быстро собрались и разъѣхались. "Какіе это братья, они и въ Бога не вѣруютъ" -- пошелъ послѣ этого говоръ, и между нами сразу порвалась связь. Сношенія съ деревней прекратились. У насъ, кромѣ общаго недовольства, было и еще одно обстоятельство, которое заставляло насъ не особенно огорчаться разрывомъ, даже желая его. Это то, что штундисты по Бугу въ деревняхъ, кромѣ одной, были еще въ значительномъ меньшинствѣ и въ большомъ загонѣ. Къ тому же, на боевое выступленіе ихъ нечего было и разсчитывать, благодаря ихъ догмѣ -- непротивленію.
   Лучше займемся православной деревней, рѣшаемъ мы, и начинаемъ готовиться. Главное, необходимо найти денегъ, такъ какъ теперь надумали тамъ устраиваться уже основательно, но денегъ не такъ то легко достать, и дѣло затягивается. Пріѣзжаетъ Аксельродъ изъ-за границы звать въ Герцеговину, не то Черногорію, воевать съ турками, но въ то же время до насъ доходятъ темные слухи о Чигиринскомъ движеніи, поднятомъ крестьяниномъ Прядкой. "Нѣтъ. У насъ есть свое дѣло",-- говоримъ мы посланцу, и остаемся въ Николаевѣ. Въ Одессѣ же въ этомъ году Заславскій, имѣвшій печатню, ведетъ пропаганду съ рабочими и основываетъ южно-русскій союзъ рабочихъ. Пропаганда рабочихъ въ Москвѣ ведетъ къ арестамъ, но благодаря этому перебрасывается въ Тулу, Иваново-Вознесенскъ. Въ Кіевѣ основывается "коммуна", происходитъ движеніе по деревнямъ Съ чигиринцами заводятъ сношенія. Въ результатѣ хожденія кіевлянами вырабатывается новая программа. Программа чисто бунтарская. Движеніе изъ чисто пропагандистскаго переходитъ въ бунтарство, оно вступаетъ въ новую стадію своего развитія. На организацію этого движенія и уходитъ теперь конецъ 75-го и начало 76-го года.
   Между тѣмъ, какъ въ Николаевѣ, сколько мы ни хлопотали о деньгахъ, деньги не являлись, и мы въ концѣ рѣшили послать кого-нибудь въ Румынію, гдѣ жилъ братъ одного изъ насъ, а тамъ, какъ онъ говорилъ, легко ихъ будетъ добыть. Повѣривъ на слово, снаряжаютъ меня и этого парня. Мы ѣдемъ въ Кишиневъ. Товарищъ отправляется впередъ, и, конечно, контрабанднымъ путемъ, Я остаюсь выжидать такого же случая, о въ это время встрѣчаюсь съ двумя знакомыми чайковцами. Одинъ изъ нихъ изъ Кіева. "Дѣло не за деньгами стоитъ. Люди нужны",-- говорятъ они мнѣ, когда я сообщилъ имъ о своихъ планахъ. Денегъ у насъ много, людей мало. Чѣмъ тебѣ ѣздить въ Румынію, приставай-ка лучше къ намъ и зови николаевцевъ",-- заключили они, начавъ излагать программу кіевскихъ бунтарей.
   Въ Кіевѣ изъ предыдущаго хожденія въ народъ вынесли взглядъ, что никакой пропаганды въ деревнѣ не требуется. Мужикъ здѣсь и безъ того настроенъ враждебно. Необходима лишь хорошая организація, которая смогла бы поддержать и развить начавшееся возстаніе, а оно возможно каждый моментъ, если не въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ. Намъ остается только запастись оружіемъ, разселиться по деревнямъ и выжидать случая, увеличивая свои силы, подготовляясь къ выступленію. На основаніи такихъ выводовъ и составлена была новая программа дѣйствій нѣкоторыми члена" бывшей "кіевской коммуны". Не хватало людей, но деньги были якобы въ изобиліи. Какъ разъ обратное тому, что у насъ въ Николаевѣ. Правда, мы еще не ставили вопроса о поднятіи бунта, но вѣдь это только потому, что не наталкивались на возможность его. Но всѣ наши начинанія къ тому же только и клонились, чтобы вызвать бунтъ, поднять его. Чего же тогда искать еще денегъ, заводить новыя поселенія въ херсонской губерніи, когда все это найдется въ кіевской, да еще съ большей продуктивностью, и я быстро соглашаюсь на предложеніе. Товарищу, уѣхавшему въ Румынію, посылаю немного денегъ на житье, а относительно Николаева рѣшаемъ ѣхать всѣ втроемъ, сообщить имъ, что деньги теперь есть, что не хотятъ ли они пристать къ Кіеву. Такъ мы и сдѣлали, и вся зима начала 76 года въ томъ и прошла, что набирались люди, запасались револьверами, учились стрѣльбѣ, намѣчали мѣста, гдѣ съ весны лучше будетъ устроиться, выработали планъ организаціи, отправили за границу купить печатный станокъ.
   Центральнымъ пунктомъ для поселенія выбрали мѣстечко Смѣлу Кіевской губ. Здѣсь отъ прежнихъ лѣтъ сохранился конспиративный заѣзжій дворъ, гдѣ и устраивались по временамъ совѣщанія. Въ 12-ти -- 15-ти верстахъ находились: Жабоышъ, Матроніевскій лѣсъ, Грушевка,-- все мѣста извѣстныя гайдамачиной. Во главѣ организаціи поставлены были четыре иниціатора (три мужчины и одна женщина) -- руководители, избранные большинствомъ, затѣмъ члены-исполнители, какъ постановленій собраній, такъ и руководителей, и, наконецъ, агенты,-- лица, которымъ сообщалась программа, по дѣла всей организаціи и членовъ не должны были быть извѣстны, кромѣ дѣлъ того члена, при которомъ состоялъ онъ агентомъ въ качествѣ подручнаго-сотрудника.
   Великимъ постомъ 1876 года уже всѣ поселенцы сидѣли по мѣстамъ. Коробейники ходили по ярмаркамъ. Кой-кто оставался въ Кіевѣ. Двое руководителей больше разъѣзжали. Такъ началось бунтарство.
   Я поселился съ Вѣрой Ивановной Засуличъ. Однако, наше поселеніе около Смѣны оказалось выбраннымъ неудачно. Здѣсь, въ самой Смѣлѣ, распространился слухъ о появленіи какой-то шайки, занимающейся грабежами и отсылающей, якобы, деньги за границу. Этотъ слухъ намъ передавалъ хозяинъ постоялаго двора, дошелъ до исправника, и тотъ изъ всѣхъ силъ принялся искать шайку. Къ этому, какъ нарочно, въ томъ селѣ, гдѣ мы жили съ Вѣрой Ивановной, "варта", т. е. ночная стража изъ парней, остановила ночью ѣхавшаго къ намъ гостя. Несмотря на то, что у него былъ паспортъ чиновника, его все-таки заставили переночевать въ волостномъ правленіи, выпустивъ лишь утромъ. Въ другомъ селѣ нашего же, державшаго лавочку, посадили въ кутузку за непоклонъ старикамъ.
   Все это заставило насторожиться и поспѣшить избрать другую мѣстность. Теперь центромъ уже сталъ Елисаветградъ, и въ немъ наняли цѣлый домъ со дворомъ, сараемъ. хозяева жили отдѣльно. Мы могли пріѣзжать, уѣзжать -- никто не видалъ. У нѣкоторыхъ появлялась мысль снять обширную степь и на ней попытаться воспроизвести маленькую сѣчь, наподобіе запорожской, но это ограничилось лишь тѣмъ, что поѣхали снять покосъ, но онъ уже былъ отданъ другимъ, и о сѣчи умолкли. Безъ опредѣленнаго дѣла дѣлалось скучновато ждать у моря погоды, но тугъ неожиданно получается изъ одного села, гдѣ раньше велась пропаганда, приглашеніе пріѣхать кому-нибудь изъ насъ для переговоровъ насчетъ бунта. Мокріевичъ и Дробязгинъ отправляются. Ихъ принимаютъ съ почетомъ и устраиваютъ настоящую "раду" (сходъ). Въ избѣ помѣщаются старики, внѣ -- парубки. "Хотя бы только денекъ пришлось попасти въ панскомъ саду воловъ, и то съ меня довольно", раздавались возгласы. "Пожили, можно и на покой, лишь бы дѣтямъ добиться лучшей жизни", было общее рѣшеніе. У насъ еще отъ прошлаго немало сохранилось по застрѣхамъ всякаго стараго оружія, но только надо и новаго,-- говорили они и просили нашихъ позаботиться объ этомъ. Тутъ же шла рѣчь о выборѣ атамана, есауловъ, а главное о томъ, какъ привлечь на свою сторону другія станицы. Сами крестьяне стояли за манифестъ отъ лица царя. По всему было видно, что это была не случайная вспышка, а дѣло обдумывалось и раньше.
   Наши, вернувшись изъ собранія, были въ полномъ восторгѣ, разсказывая, вспоминая то ту, то другую частность. Дѣло лишь стало за нами. Требовалось оружія, и притомъ не мало, а денегъ то, хотя въ Кишиневѣ и говорилось, что ихъ куры не клюютъ, на дѣлѣ оказалось очень и очень ограниченное количество, ибо расчеты на большое полученіе не оправдались. Едва наскребли сотъ пять, кажись, но была надежда, что въ Петербургѣ "патансоновцы" достанутъ еще. Послали меня, какъ чайковца и какъ знающаго кой-кого изъ петербургской компаніи. Ѣду, быстро нахожу въ Петербургѣ, въ одномъ оружейномъ магазинѣ, цѣлую партію залежалыхъ револьверовъ курковой системы, заряжающихся не готовыми патрона", а порохомъ и пулей отдѣльно, и для насъ потому очень удобныхъ. Порохъ легче добыть, чѣмъ патроны. Теперь иду къ петербуржцамъ, излагаю дѣло, какъ мнѣ самому было разсказано, прошу денегъ.
   "А вы можете поручиться, что дѣйствительно въ извѣстное время крестьяне поднимутся"?-- вдругъ задаютъ мнѣ вопросъ.
   "Нѣтъ,-- говорю,-- такого обязательства не возьму, да, вѣроятно, никто не взялъ бы и другой. Возстаніе не пикникъ, хотя и тотъ иногда разстраивается",-- продолжаю я. "Въ такомъ случаѣ, мы не можемъ дать денегъ",-- категорически отказались петербуржцы. Пришлось отъ склада отказаться и начать окупать на свои по мелочамъ, гдѣ только было возможно. Въ то время шла война въ Туркестанѣ, и на мою закупку смотрѣли въ лавкахъ, какъ на покупку для тѣхъ краевъ, и потому никто не обратилъ на то вниманія полиціи. Съ ящиками, тяжелыми саками, двинулся я на югъ, возбуждая всюду вниманіе, вопросы, что это такое? "А какъ вы думаете",-- спросилъ я самъ вопрошавшаго. Слесарные инструменты, чугунные приборы,-- отвѣчалъ онъ мнѣ; я соглашался, и всѣ успокаивались. Такъ доѣхалъ до Харькова. По условію, здѣсь должно было быть присланнымъ письмо, съ указаніемъ, въ какое мѣсто удобнѣе доставить оружіе. На вокзалѣ вижу -- письмо есть. Прошу дать, разрываю, начинаю читать и съ перваго же слова вижу, что дѣло что-то неладно. Совѣтуютъ ѣхать прямо въ Одессу, не заѣзжая даже въ Елисаветградъ. Вчитываюсь дальше и вижу уже ясно, что случился крупный провалъ. Такъ оно и было. Открытое совѣщаніе не осталось, конечно, тайной, дошло до Кіева. Оттуда налетѣли, и разомъ всему положенъ былъ конецъ. Всѣмъ нашимъ поселенцамъ пришлось бѣжать, причемъ нѣкоторые спаслись только чудомъ. Однако, ушли всѣ благополучно, но теперь стало не до оружія, и мнѣ въ Одессѣ не мало хлопотъ было съ нимъ, чтобы найти мѣсто для храненія.
   Этимъ заканчивается бунтарство. Большая часть собирается въ Харьковѣ, и на первомъ планѣ уже является вопросъ о личномъ существованіи. Денегъ нѣтъ, и достать негдѣ. Къ счастью, у двухъ оказались пріятные голоса (Аня Макаревичъ и Маруся Ковалевская). Ихъ принимаютъ пѣть въ какой-то садъ и платятъ по 20 или 25 руб. въ мѣсяцъ. На эти средства пришлось жить. Но это было еще хорошо, но продолжалось недолго, а затѣмъ наступилъ довольно продолжительный періодъ, когда ради заработка болѣе сильные и кули носили на пристани и землю въ мѣшкахъ для укрѣпленій, занимались и перепискою, актерствомъ, сапожничествомъ, словомъ, всяческимъ способомъ, раза два-три задумывали даже экспропріаціи, но ни разу окончательно не рѣшались или не доводили дѣла до конца. Между тѣмъ, въ Петербургѣ къ этому времени сорганизовывается побѣгъ Крапоткина. Въ Одессѣ свѣжая волна молодыхъ чайковцевъ взялась снова за рабочихъ и деревню. Здѣсь же появляется группа "Ткачевцевъ" и Ковальскій, съ юнцами изъ Николаева. Въ декабрѣ 76-го года происходитъ казанская исторія въ Петербургѣ. Въ Одессѣ оглушаютъ Гориновича, обливаютъ его, кромѣ того, сѣрной кислотой. Онъ былъ раньше въ компаніи кіевской коммуны и при арестѣ выложилъ все и вся начистую. Его выпустили. Вмѣсто того, чтобы по выпускѣ стать въ сторонѣ и зажить обычной жизнью, онъ вдругъ, очутись въ Елисаветградѣ, усиленно сталъ добиваться свиданія со старыми знакомцами, зная хорошо, что они нелегальны и послѣ разгрома бунтарства усиленно скрываются. Его настойчивость приняли за умыселъ выдать ихъ, а потому и рѣшили покончить съ нимъ, но ошиблись, принявъ обморокъ за смерть.
   Изъ-за границы въ 76-мъ году переправляютъ (Стефановичъ и Дейчъ) печатный станокъ, и для его храненія устраивается лавочка въ Одессѣ -- образуется еще особая группа Юрковскаго. Вообще къ концу 76-го года въ Одессѣ набирается довольно значительное количество людей разныхъ оттѣнковъ. Здѣсь многіе изъ бунтарей и Ковальскій, возящійся съ одесскими штундистами и съ юнцами изъ Николаева, и "башенцы", жившіе въ Одессѣ въ башняхъ подъ домомъ, чайковцы, начавшіе только что работать между рабочими, и ткачевцы, державшіеся какъ-то особнякомъ, и Юрковскій въ качествѣ представителя отъ группы, якобы, сельскихъ учителей. Народу много.
   Невольно являлась мысль о сплоченіи всѣхъ одной программой. Дробязгинъ и я составляемъ таковую въ бунтарскомъ направленіи я рѣшаемся поставить ее на обсужденіе, но раньше, чѣмъ это сдѣлать, намъ надо получить свободу отъ обязательствъ предъ нашей прежней компаніей, чтобы выступать не отъ лица ея, а отъ себя лично. Дѣло въ томъ, что къ бунтарямъ въ Одессѣ относились довольно критически, называли ихъ вспышкопускателями и боялись вообще входить въ тѣсное общеніе. Такому отношенію способствовало то обстоятельство, что большая часть бунтарей, оказалось, вышла изъ такъ называемой кіевской коммуны, а эта коммуна пользовалась плохой славой, и это теперь перешло на бунтарей, хотя къ отдѣльнымъ личностямъ это не относилось. Поэтому, чтобы войти въ соглашеніе съ другими кружками, чтобы составить новый, требовалось быть вполнѣ самостоятельной, свободной личностью. Зимой, на послѣднее собраніе собрались бунтари въ Кіевѣ, и здѣсь, предоставивъ право на печатный станокъ Стефановичу, который все время не прерывалъ сношеній съ чигиринцами и надѣялся вести дѣло дальше, мы объявили о роспускѣ нашей компаніи и объ освобожденіи впредь отъ всякихъ обязательствъ, исключая, конечно, выдачи тайнъ, предательства..
   Получивъ свободу, съ развязанными руками, летимъ мы въ Одессу и увѣрены, что теперь наше дѣло будетъ въ шляпѣ. Къ намъ лично, мы знаемъ, относятся здѣсь хорошо. Устраивается собраніе разъ, другой. Съ нами спорятъ, но возраженія не серьезны, иногда комичны. Такъ, одинъ здоровый, красивый паренъ, доказывая преимущества пропаганды передъ бунтарствомъ, увлекся и бухнулъ: "Напримѣръ, на свекловичныхъ плантаціяхъ сколько бываетъ бабъ", началъ было онъ, но сконфузился, увидавъ общую улыбку, и умолкнулъ такимъ образомъ. Всѣ пункты одинъ за другимъ принимались дружно. Кончилось ихъ обсужденіе. Осталось согласиться теперь образовать одинъ большой кружокъ и заняться выработкой внутренней организаціи. Не тутъ то было. Время большихъ организацій еще не пришло. Никто изъ бывшихъ не захотѣлъ лишиться свободы самостоятельнаго существованія и дѣйствія. Соглашеніе не состоялось, и всякъ пошелъ своей дорогой, пока не подошелъ къ одному и тому же углу, и этотъ уголъ оказался не за горами. Зимой начала 77-го года на югѣ уже перестали думать о крупныхъ выступленіяхъ въ деревню. Люди скопляются въ городахъ. Освобожденія, заведеніе типографій, уничтоженіе шпіоновъ -- выступаютъ на первое мѣсто.
   Въ Кіевѣ похищается станокъ, устраивается печатаніе. Стефановичъ усиленно подготовляетъ для чигиринцевъ манифестъ и золотую грамоту. Въ Одессѣ я удачно вывожу въ мартѣ Кастюрина изъ жандармскаго заключенія. Въ Питерѣ "троглодиты", будущіе землевольцы, организуются въ солидную компанію, устраиваютъ типографію, облюбовываютъ Поволжье и тамъ заводятъ разныя поселенія, занимаютъ мѣста. Лѣтомъ 77-го года обнаруживается чигиринское дѣло. Стефановича, Дейча, Бохановскаго арестовываютъ. Въ Кіевѣ находятъ квартиру свиданій съ чигиринцами, устроенную Мокріевичемъ съ Марусей Ковалевской, арестовываютъ приходящихъ туда, но Мокріевичъ съ Марусей успѣваютъ уйти и переѣхать въ Одессу. Сюда же передвигаются и другіе кіевляне, привозятъ шрифтъ, наборщика, служившаго раньше въ настоящей типографіи. Маруся съ Мокріевичемъ нанимаютъ квартиру, знакомятся быстро съ "башенцами" "живо сходятся съ ними. Это имѣетъ большое значеніе. Стѣна недовѣрія рушится, и происходить единеніе -- рознь прекращается. Въ Одессѣ мною нанимается домъ, и начинается вестись подкопъ черезъ улицу въ тюрьму. Туда привезли вновь арестованнаго Костюрина.
   Шутки ради, въ Одессѣ набирается небольшое объявленіе -- указъ о дачѣ конституціи, и расклеивается по городу около участковъ. Попадаетъ утромъ одно въ редакцію газеты къ Южакову. Онъ увѣровалъ и отдалъ объ этомъ замѣтку для напечатанія. Но полиція уже увидала, посрывала наши объявленія, и конституціи былъ положенъ конецъ въ тотъ же день. Но мысль о ней не пропала, и ниже я скажу, какъ въ началѣ 78-го года она возникаетъ снова и выступаетъ уже въ Кіевѣ. Костюрина потребовали на судъ въ Петербургъ, а потому квартиру съ подкопомъ пришлось бросить, но зато теперь на очередь сталь вопросъ объ освобожденіи Стефановича съ товарищами.. Въ концѣ 77-го года, въ первый разъ появляется на югѣ Осинскій. Онъ привезъ изъ Петербурга деньги на освобожденіе Стефановича и долженъ былъ сдѣлать наборъ желающихъ заняться этимъ дѣломъ. Желающими оказались Мокріевичъ, два "башенца" и я. Всѣ мы сейчасъ же и двинулись въ Кіевъ. Въ Кіевѣ мы застали довольно сильное студенческое движеніе, но на почвѣ больше студенческихъ интересовъ: кухмистерской, собраній, библіотеки. Не прошло и недѣли, какъ Осинскій и Волошенко дѣлаются душой собраній. Однако, здѣсь мы не остались. Осинскій, Попко, Волошенко и я ѣдемъ на время въ Петербургъ, а въ Кіевѣ Мокріевичъ берется завести пока сношенія съ тюрьмой и узнать подробнѣе всѣ условія. Проѣздомъ черезъ Москву, попадаю къ троглодитамъ, сюда же прибѣгаетъ изъ Саратова Плехановъ. Въ Саратовѣ произошелъ провалъ квартиры саратовскихъ поселенцевъ. Необходимо было сей же часъ ѣхать туда и извѣстить лицъ, сидящихъ на мѣстахъ, о провалѣ, чтобы они не ѣздили на провалившуюся квартиру. Это поручили сдѣлать мнѣ. Тутъ только я узналъ, какъ широко и солидно троглодиты заселили Саратовскую губернію. У нихъ были и фельдшера, и учителя, и писаря, и держатели заѣзжихъ дворовъ... Но только случай помогъ мнѣ исполнить порученіе хорошо. Подъѣзжая къ Саратову, замѣтилъ я, что вошелъ на одной станціи молодой человѣкъ, напоминающій очень молодежь 74-го года, когда она направлялась въ народъ изъ Петербурга.
   На вокзалѣ, при покупкѣ билетовъ, можно было часто тогда отличить переодѣтаго студента; такъ и теперь вошедшій показался мнѣ подозрительнымъ. Я подсѣлъ къ нему, завелъ разговоръ и понемногу выспросилъ, кто, откуда онъ. Оказался учитель такой то деревни, фамилія такая то. "Васъ мнѣ и нужно",-- говорю. Знаете, что въ Саратовѣ заболѣли такіе то. Откуда вы знаете?" -- привскочивъ въ волненіи, спрашиваетъ онъ. Я объясняю, и мы вмѣстѣ начинаемъ составлять планъ, какъ скорѣе увѣдомить другихъ. Оказывается, если бы я шелъ тѣмъ путемъ, какой былъ мнѣ указанъ въ Москвѣ, то на много бы запоздалъ, и кой-кто попался бы въ ловушку, устроенную на квартирѣ. Зато теперь мнѣ самому едва удалось скрыться во время изъ гостиницы и удрать въ Москву. Номерному показалось страннымъ, что ко мнѣ вмѣстѣ съ хорошо одѣтый барышнями заявлялись и люди въ простыхъ полушубкахъ и валенкахъ. Около гостиницы тотчасъ же появляются шпики и такъ неумѣло шныряютъ, что нельзя было не узнать, хотя нужно замѣтить, что я никогда особенно не обращалъ на нихъ вниманія, и тѣмъ, кажется, постоянно сбивалъ ихъ съ толку: разъ человѣкъ не оглядывается по сторонамъ, значитъ совѣсть чиста.
   Изъ Саратова попадаю въ Петербургъ. Здѣсь необыкновенное оживленіе. Многихъ предварительно выпустили до окончанія суда 193-хъ. Они наняли въ однихъ номерахъ комнаты, и тутъ у нихъ идетъ настоящая ярмарка, споры, сговоръ насчетъ поселенія въ деревню. Происходитъ исторія съ Боголюбовымъ. По приказанію Трепова его наказываютъ розгами въ петербургскомъ домѣ предварительнаго заключенія. Поэтому послѣ новаго года троглодитами намѣчается отомстить Трепову за Боголюбова. Нанимается комната, Попко съ товарищами поселяются тамъ, и начинается выслѣживаніе Трепова, но, пока это дѣлалось -- Вѣра Засуличъ идетъ къ нему и стрѣляетъ.
   Мы всѣ, южане, теперь быстро снимаемся и ѣдемъ опять въ Кіевъ. Здѣсь уже заведены сношенія съ тюрьмой, и, мало того, найденъ ключникъ, который за тысячу рублей соглашается вывести трехъ. Намъ, значитъ, дѣлать нечего. Осинскій, Волошенко, Мокріевичъ уходятъ всецѣло въ студенчество, я остаюсь внѣ и потому рѣшаюсь пробраться въ тюрьму, хотя тамъ и есть уже свой ключникъ. Студентами же въ Кіевѣ нанимается квартира, устраиваются правильныя собранія, и здѣсь начинаютъ разрабатывать вопросы о конституціи и вообще бесѣдуютъ. Проѣзжавшіе двое или трое, освобожденные но "Большому процессу" (193-хъ) чайковцы сказали свои горячія рѣчи. Въ университетѣ вышла какая-то исторія. Явилось недовольство, захотѣлось въ отместку выкинуть скандалъ. Въ это время пріѣхала въ Кіевъ на гастроли Лавровская и пѣла въ театрѣ. Студенты задумали устроить ей овацію на улицѣ послѣ представленія и хотѣли помѣряться силами съ полиціей, но тутъ конституціоналисты засидѣлись на своемъ собраніи, пришли поздно и видѣли только, какъ пришедшихъ раньше полиція разбила на-голову и гоняется за одиночками. На другой день запоздавшіе отправляются къ начальству и жалуются на вчерашнее избіеніе. Ихъ фамиліи переписываются, а затѣмъ, вскорѣ, снаряжаютъ поѣздъ и ихъ отправляютъ на сѣверъ Россіи, кажется, въ Петрозаводскъ. Въ Москвѣ на вокзалѣ собираются московскіе студенты, но охотнорядцы производятъ настоящее побоище ихъ. Въ Кіевѣ же мнѣ удается поступить сначала сторожемъ, а потомъ и надзирателемъ въ тюрьму, когда ключникъ, взявшійся за освобожденіе, въ рѣшительную минуту испугался. Онъ сдѣлалъ нарочно скандалъ помощнику смотрителя, и его выгнали, меня же повысили изъ сторожей въ надзиратели. Этого, однако, было мало. Надо было стать ключникомъ. Тутъ только цѣлый рядъ случайностей помогаетъ заполучить въ свои руки ключи, имѣть право во время дежурства приводить и выводить ночью на смѣну новыхъ надзирателей, жившихъ внѣ тюрьмы. Пользуясь такимъ дежурствомъ, я и вывожу Стефановича, Дейча, Бохановскаго. За воротами насъ ждала лошадь; мы сѣли и уѣхали, раздѣлившись въ городѣ. Я ушелъ на квартиру Мокріевича, а трое другихъ на приготовленныхъ заранѣе лодкахъ пустились по Днѣпру въ Кременчугъ, а тамъ по желѣзной дорогѣ въ Харьковъ и дальше. Это освобожденіе произвело окончательный переполохъ въ Кіевѣ. Тѣмъ болѣе, что передъ этимъ тамъ былъ заколотъ Попко Гейкингъ, а въ Котляревскаго стрѣляли у самаго дома. Теперь цѣлыхъ трое ушли изъ тюрьмы. Творится нѣчто небывалое, особенно на югѣ. Здѣсь даже такіе завзятые пропагандисты, какъ "башенцы", и то выдѣляютъ отъ себя для новыхъ пріемовъ борьбы Попко, Медвѣдева, Волошенко. Что же говорить о другихъ, которые будутъ выбиты изъ деревень еще раньше, сидя въ городахъ, задумались надъ вопросомъ непосредственной борьбы. Все это народъ былъ нелегальный, каждый мигъ ждалъ ареста, но сдаваться не хотѣли, а потому запасались оружіемъ. Этому особенно много способствовало бунтарство. Всѣ бунтари вооружены были револьверами, умились постоянно стрѣльбѣ, и ношеніе револьвера, а нѣкоторыми и кинжала, перешло и къ другимъ. Въ Николаевѣ Юрковскій устроилъ еще раньше какъ то домашнюю кузницу, и тамъ ковались и закаливались только кинжалы. Можно было встрѣтить учебныя черныя доски, скамьи, прострѣленныя наполовину. Это учились стрѣлять въ цѣль. За городомъ часто шла кампанія, и тутъ происходило то же. Словомъ, на югѣ почва сильно была уже подготовлена къ чему то новому. Въ Одессѣ же произошло и первое вооруженное сопротивленіе Ковальскаго. Когда явился туда Осинскій, человѣкъ, умѣющій замѣчательно привлекать къ себѣ и совершенно несвязанный ни партійной программой, ни узостью взглядовъ, отзывчивый на всякую мысль, онъ быстро понялъ настроеніе южанъ и, самъ увлекаясь, толкалъ ихъ дальше. Такія дѣла, какъ Гейкинга и Котляревскаго, несомнѣнно произошли подъ его вліяніемъ. Въ дѣлѣ Котляревскаго, онъ и самъ участвовалъ. Какъ человѣкъ общительный, живой, онъ вносилъ всюду жизнь, желаніе и самому двигаться, дѣйствовать. Въ Кіевѣ, несмотря на много высланныхъ, всѣ нелегальные уцѣлѣли,-- кромѣ того, пріѣхали еще новые и сообщили объ удачномъ уничтоженіи шпіона на Дону. Теперь это дѣло было поставлено на первый планъ, и чтобы прокламаціи могли произвести большее впечатлѣніе, рѣшено было сдѣлать печать пострашнѣе, и чтобы она была не отъ какой-нибудь группы, а отъ цѣлаго комитета. Отсюда и появленіе печати отъ, якобы, исполнительнаго комитета, хотя, пока, никакой еще опредѣленной организаціи не составилось, и никакого исполнительнаго комитета не существовало. Было много только народа, и много было желающихъ и готовыхъ выполнить такія порученія -- вотъ и комитетъ.
   Въ это время и въ Петербургѣ задумываютъ большое дѣло. Это освобожденіе нѣкоторыхъ осужденныхъ по Большому процессу и теперь везомыхъ въ Харьковскую Централку. На этомъ дѣлѣ сходятся всѣ -- и народники, и троглодиты, и бывшіе бунтари, и, даже, одна централистка. Въ Харьковъ наѣзжаетъ много народа, покупаютъ лошадей, экипажъ, оружіе, для соитія кандаловъ напильники, зубила, молоти. Устраиваютъ перевязочную квартиру съ женщиной-врачемъ. Дежурные на вокзалахъ въ Петербургѣ и Харьковѣ ждутъ днями и ночами. Они должны извѣстить о вывозѣ и привозѣ.
   Наконецъ, сигналъ данъ о привозѣ. Экипажъ съ двумя сѣдоками и двое верховыхъ спѣшатъ на дорогу за городъ, но изъ города двѣ дороги. По какой повезутъ, вотъ вопросъ, который надо еще рѣшитъ. Одинъ верховой отряжается въ городъ, проѣхавшись немного по одной дорогѣ, а экипажъ помѣщается такъ, чтобы могъ поспѣть и на другую. Не успѣлъ верховой вернуться, какъ бывшіе при экипажѣ замѣчаютъ вдали тройку на второмъ пути. Они сначала спѣшатъ опередить тройку и уѣзжаютъ впередъ, но потомъ дожидаютъ верхового (одинъ совсѣмъ запоздалъ), останавливаются, даютъ подъѣхать тройкѣ и тутъ открываютъ пальбу и по жандармамъ, и по лошадямъ. Одинъ жандармъ-проводникъ валится на бокъ, но лошади, несмотря на раны, мчатся во всю и уносятъ Войнаральскаго (это везли его). Освобожденіе не состоялось. Освободители покуда повернули назадъ и въ тотъ же день разъѣхались изъ Харькова, побросавъ и экипажъ, и лошадей. Одинъ Медвѣдевъ (Ѳоминъ), по ошибкѣ пріѣхавшій на другой пунктъ и не попавшій потому на освобожденіе, остался въ Харьковѣ, быль арестованъ и судимъ. Въ харьковскомъ дѣлѣ, какъ я сказалъ, участвовали уже липа разныхъ направленій, и это имѣло серьезныя послѣдствія. Людей стала связывать не программа, а однородное дѣло. Это дѣло, можно сказать, и положило начало организаціи будущей Народной Воли. Здѣсь сѣверъ, въ лицѣ отдѣльныхъ лицъ, познакомился и сошелся съ Югомъ, а дальнѣйшія событія вскорѣ заставятъ ихъ сблизиться еще тѣснѣе. Въ Кіевѣ происходитъ вооруженное сопротивленіе.
   Въ Одессѣ разстрѣливаютъ Ковальскаго. Въ Петербургѣ Кравчинскій черезъ два дня послѣ того закалываетъ Мезенцева, Это ведетъ къ разгрому Земли и Воли въ Петербургѣ, но не надолго. Затѣмъ въ Харьковѣ Гольденбергъ убиваетъ Крапоткина (9 февр. 79 г.). Въ мартѣ Мирскій стрѣляетъ въ Дрентельна, и такъ начинается 79-й годъ -- годъ выступленія Народной Воли, годъ, когда крупныя событія заставляютъ сразу вмѣсто пропаганды у бунтарства выдвинуть на первое мѣсто терроръ и вмѣсто радикальнаго соціальнаго переустройства остановиться на конституціи, какъ переходномъ этапѣ. Борьба закипѣла на смерть. Но сначала выступаетъ совершенно самостоятельно, независимо отъ партій, одинъ Соловьевъ, онъ хочетъ однимъ потрясающимъ фактомъ положить конецъ начавшейся борьбѣ. Это ему не удается, кромѣ того поднимается сильный разладъ въ средѣ дѣйствовавшей тогда Земли и Воли. Меньшая часть членовъ -- горожане -- одобряетъ фактъ, другіе, большинство сельчане, страшно возмущены, находятъ его положительно вреднымъ во всѣхъ отношеніяхъ. Принципіально -- потому что онъ ведетъ къ конституціи. Практически -- потому что у крестьянъ подрываетъ довѣріе къ революціонерамъ, причемъ, благодаря репрессіямъ, труднѣе вести дѣло пропаганды. И, дѣйствительно, хотя стрѣлялъ одинъ, но правительство, принявъ это за вызовъ какой-то большой силы, прибѣгло къ чрезвычайнымъ мѣрамъ, оно обратилось за помощью даже къ самому обществу. Бѣлый терроръ водворился на Руси: ссылка, казни, иногда даже пустячно виновныхъ. Въ Кіевѣ, напримѣръ, повѣсили мальчика Розовскаго, виновнаго лишь въ томъ, что у него нашли пакетъ съ книгами и бумагами, оставленный ему человѣкомъ, котораго искали, котораго онъ отказался назвать. Въ Одессѣ повѣсили Дробязгина, Лизогуба и Давиденку, не имѣя серьезныхъ данныхъ, ибо обвиненіе Лизогуба, что онъ давалъ громадныя средства на революцію, совершенно неосновательно, и судьи знали это. У Лизогуба, правда, было большое имѣніе, но это имѣніе большихъ доходовъ не давало, а продать его онъ не могъ. И я лично помню, что, когда мы, бунтари, обратились къ нему однажды за помощью, онъ наотрѣзъ отказалъ. Даже во время суда онъ долго не соглашался дать довѣренность А. Михайлову. Вся же виновность Дробязгина сводилась къ тому, что онъ былъ веселымъ, разбитнымъ старостой въ тюрьмѣ. Административная же высылка тогда у насъ на югѣ захватила, напримѣръ, даже такихъ лицъ, какъ Южаковъ, Гернетъ, думскій дѣятель, баронъ Иксъ, писавшій хорошо фельетоны, и т. д., не говоря о студентахъ: ихъ вагонами отправляли изъ Одессы. Надъ городомъ точно повисъ густой туманъ. Всѣхъ сталъ давить кошмаръ; крикъ, что такъ жить нельзя, всюду носился въ воздухѣ. Всѣ насторожились, стали ждать особыхъ выступленій со стороны революціонеровъ. Отдѣльныя личности сами выступали иногда и предлагали себя въ помощники на то, чего требуетъ время, въ чемъ люди видятъ выходъ. Конечно, все это видѣлось, чувствовалось, слишкомъ невольно передавалось, сообщалось и намъ: казалось, что вывести изъ такого положенія обязанъ никто другой, какъ мы, начавшіе такъ или иначе борьбу. Поэтому споръ, поднятый чистыми народниками, не только не остановилъ новаго направленія, но, напротивъ, побудилъ лишь тѣснѣе сплотиться всѣхъ, дѣйствовавшихъ раньше вразсыпную, и составить болѣе прочную организацію. Вышло это такъ. Въ то время, какъ на югѣ, послѣ бунтарства, не смогли сорганизовать подъ однообразной программой ни одной большой группы, хотя народу было и много, на сѣверѣ, начиная съ 76 по 79 годъ, успѣла вырости, окрѣпнуть и выступить довольно крупная организація "Земли и Воли". Въ Петербургѣ находилась ея типографія, паспортный столъ, центральное правленіе -- бюро; все это не разъ проваливалось, погибало, погибали и люди, но скоро и возобновлялось, благодаря значительному числу членовъ, благодаря хорошимъ связямъ. Въ деревнѣ же къ этому времени у землевольцевъ еще лучше стояло дѣло. Тамъ было тихо, и до нихъ долетали лишь отдаленные звуки начавшейся борьбы. Выстрѣлъ Соловьева нарушаетъ этотъ покой, является страхъ за него. Между тѣмъ, жившіе въ Петербургѣ, стоявшіе въ центрѣ, какъ А. Михайловъ, Квятковскій и другіе, вдругъ оказались на сторонѣ Соловьева. Маю этого, когда вышла неудача, они выступили съ предложеніемъ о необходимости продолжать это дѣло, довести его до конца. Споръ, поднятый еще при обсужденіи предложенія Соловьева, теперь выросъ въ бурю. Тогда рѣчь шла еще о человѣкѣ, не связанномъ обязательствами съ ними, да и то выражались мысли, что могутъ найтись и Комиссаровы. Но другое дѣло, когда члены самой же организаціи хотятъ вдругъ заняться тѣмъ же. Допустить немыслимо. Споръ достигаетъ высшей степени. Несогласному меньшинству оставалось одно -- выходъ, по тогда они теряли почву подъ ногами. Лучше отдадимъ споръ на рѣшеніе общаго собранія, предложили они. Тѣмъ болѣе, что въ 79-мъ году долженъ былъ происходить очередной съѣздъ всѣхъ членовъ организаціи Земли и Воли. Ладно, говорятъ имъ несогласные и бросаются въ деревню, чтобы тамъ подготовить почву, познакомить членовъ съ сутью спора. Въ новомъ направленіи чудился имъ страшный подрывъ прежней программы. Увидали въ немъ стремленіе къ конституціи, вмѣсто соціальнаго переворота. Въ свою очередь не сидѣли сложа руки и новонаправленцы. Въ Петербургѣ ихъ къ этому времени набралось уже немало; рѣшили къ этому сдѣлать еще призывъ отовсюду, всѣхъ единомышленниковъ (дѣла въ Харьковѣ и Кіевѣ много помогли взаимному знакомству) и, устроивъ предварительно частный съѣздъ, постараться сорганизоваться въ болѣе тѣсную группу съ опредѣленной уже программой дѣйствій. На сѣверѣ Михайловъ и Квятковскій занялись этимъ. Мнѣ, какъ южанину, поручено было произвести наборъ, кликнуть кличъ въ Одессѣ, Кіевѣ, Орлѣ, Харьковѣ. Лица, къ которымъ раньше никто и не подумалъ бы обращаться съ предложеніемъ, какъ Желябовъ, Перовская, ярые народники,-- теперь по первому слову соглашались, а Перовская даже обидѣлась, когда на первыхъ порахъ ее обошли предложеніемъ. Общій съѣздъ сначала назначили въ Тамбовѣ, но потомъ нашли болѣе безопаснымъ Воронежъ. Такъ какъ Липецкъ находится недалеко отъ Воронежа, я кромѣ того ость небольшой лечебный курортъ, то для частнаго съѣзда и остановились на немъ.
   Здѣсь я не стану описывать ни этого съѣзда, ни программы, принятой на немъ,-- все это уже извѣстно. Закончу лишь исторію появленія Народной Воли. На Липецкомъ съѣздѣ былъ заложенъ фундаментъ, выработанъ планъ организаціи, намѣчены дѣла, новая программа, но все-таки о существенномъ измѣненіи землевольской программы пока не думали, разсчитывая работать подъ старымъ флагомъ, думая совмѣстить старое съ новымъ. Тѣмъ болѣе, что воронежскій съѣздъ сверхъ всякаго ожиданія отнесся снисходительно къ походу противъ высшей власти. Одинъ лишь Плехановъ вышелъ изъ собранія, увидавъ, что всѣ его доводы не трогаютъ большинства.
   Съѣздъ не только разрѣшилъ сдѣлать новое покушеніе, но онъ призналъ даже право на совершенно самостоятельное дѣйствіе всей труппы, желающей посвятить себя на террористическія дѣла.
   Оставлена была общая типографія, общія средства и только для рѣшенія спорныхъ дѣлъ выбраны были два уполномоченныхъ, для ихъ улаживанія. Такимъ образомъ, съѣздъ не повелъ еще къ раз дѣлу, но это была лишь оттяжка на нѣсколько мѣсяцевъ. Дѣло въ томъ, что съѣзду, гдѣ много было людей изъ деревень, легко было признать возможность совмѣстной работы; живя въ разныхъ мѣстахъ, нисколько не мѣшали другъ другу, хотя каждый все дѣлалъ по своему. Не то вышло въ Петербургѣ. Первая же статья, принесенная въ типографію террористомъ, подняла бурю. Типографщики-народники отказывались набирать. Редакторъ начинаетъ возражать. Въ денежномъ дѣлѣ -- еще хуже. Всѣ средства стали уходить на предпріятія. Поселенцамъ стало нехватать. Поднялись жалобы, укоры. Продолжать совмѣстное веденіе дѣла съ каждымъ днемъ становилось труднѣе и труднѣе, а потому и рѣшили лучше разойтись мирно, додѣлить общее имущество и повести каждому свою линію по своему и на свой страхъ. Нельзя было только подѣлить девизъ: "Земля и Воля", а потому каждый выбралъ свой, болѣе соотвѣтствующій ихъ программѣ. Террористы имѣли въ виду доставить власть народу и назвались "Партіей Народной Воли". Народники на первомъ мѣстѣ ставили добиваться земли для народа и потому назвались "Чернымъ Передѣломъ".
   Такимъ образомъ, начатое въ 70-хъ годахъ съ распространенія книгъ, завершилось въ 79-мъ нарожденіемъ "Народной Воли", дальше чего это движеніе уже и не пошло, сложивъ свою голову въ половинѣ 80-хъ годовъ. Замѣчательно здѣсь то, что чайковцы, главнымъ образомъ, начавшіе движеніе, сами и закончили весь его циклъ. Перовская, Желябовъ, Колодкевичъ, Лашансъ, Морозовъ, Фроленко и друг. встрѣчаются на первыхъ порахъ движенія. Ихъ находимъ и въ концѣ.

М. Фроленко.

"Современникъ" Кн. XI. 1913 г.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru