Франко Иван Яковлевич
Каменщик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод О. Рувимовой и Р. Ольгина.

   

Ив. Франко.

ВЪ ПОТѢ ЛИЦА.

ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.

ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орѣховъ.

   

Каменщикъ.

   Ахъ, этотъ стукъ, этотъ шумъ, эти крики на улицѣ, какъ разъ противъ моего окна, гонятъ всякую мысль изъ головы, не даютъ мнѣ ни минуты покоя, отрываютъ отъ работы!.. И некуда мнѣ дѣться, некуда спрятаться отъ этого неугомоннаго шума. Съ утра до вечера онъ не прекращается, а когда я, измученный дневнымъ зноемъ, лягу спать, то ясно слышу его даже во снѣ. Ужъ цѣлыхъ два мѣсяца! И подумайте такъ только! Съ тѣхъ поръ, какъ противъ моихъ оконъ начали строить это несчастное каменное зданіе, я не написалъ ни одной строчки, а стукъ и шумъ не переставали звучать въ моихъ ушахъ...
   Не въ состояніи что-нибудь самъ дѣлать, сижу день деньской у окна и гляжу на работу другихъ. Отъ движенія, бѣготни, работы нѣсколькихъ десятковъ людей, суетящихся въ этомъ тѣсномъ мѣстѣ, словно муравьи въ кучѣ, нервное раздраженіе проходитъ. Я успокаиваюсь, глядя, какъ мало-по-малу подъ руками этой массы рабочаго люда растетъ громадное зданіе, какъ подымаются вверхъ его стѣны, какъ шипитъ и курится известь, которую гасятъ въ большихъ досчатыхъ ящикахъ, а оттуда спускаютъ въ ямы; какъ каменщики обтесываютъ кирпичи, приспособляя ихъ къ надлежащему мѣсту, какъ женщины и дѣвушки-носятъ цементъ въ бадьяхъ, черезъ ушки которыхъ пропущены палки; какъ помощники, согнувшись въ дугу, на деревянныхъ носилкахъ, ярмомъ наложенныхъ на плечи вокругъ шеи; тащатъ кирпичъ вверхъ по лѣсамъ. Ежедневная тяжелая работа этихъ людей проносится предо мною, словно туча, и, слыша ихъ крики, шутки и разговоры, я забываюсь, будто топу въ какомъ-то безбрежномъ, непроницаемомъ туманѣ, и быстро, неуловимо плыветъ часъ зачасомъ, день за днемъ.
   Лишь надсмотрщики со своимъ крикомъ, со своей руганью, угрозами, бранью, да произволомъ надъ рабочими, отвлекаютъ меня отъ этого тумана, напоминаютъ о живой, скверной дѣйствительности. Надсмотрщиковъ всего двое, а, между тѣмъ, всюду ихъ видно и слышно. Гдѣ кто изъ нихъ пройдетъ, тамъ всѣ рабочіе нагибаются и умолкаютъ. Ничѣмъ имъ не угодишь, ничто имъ не нравится, на все у нихъ готова брань, готово сердитое, ругательное слово. А если какой-нибудь рабочій посмѣетъ отозваться, защищаться или вступиться за товарища, -- сейчасъ лицо пана надсмотрщика наливается кровью, изъ устъ брызжетъ пѣна, и достается же тогда отъ него виновнику!.. И то еще хорошо, если ему позволятъ остаться, если не прогонятъ въ ту-же минуту съ работы!... Но, вѣдь, они здѣсь полные хозяева, ихъ власть надъ рабочими безгранична, а прогнавши одного, они сейчасъ-же достанутъ четырехъ, которые еще и сами будутъ напрашиваться на мѣсто прогнаннаго. О, нынѣшнее лѣто для надсмотрщиковъ урожайное! Выбирай любого и урывай изъ платы, сколько хочешь,-- ничего не скажутъ рабочіе. А если кто-нибудь изъ нихъ вздумаетъ пожаловаться архитектору -- долой, пусть гибнетъ съ голоду, если не хотѣлъ быть покорнымъ!
   Однажды, когда я, по обыкновенію, сидя у окна, посматривалъ на работу, поднялся вдругъ крикъ на самой передней стѣнѣ. Причины крика я не видѣлъ -- слышалъ только, какъ надсмотрщикъ набросился на одного рабочаго, высокаго, мрачнаго, среднихъ лѣтъ каменщика, и началъ ругать его послѣдними словами. А тотъ ничего: наклонился и продолжалъ работу. Но это упорное, угрюмое молчаніе еще болѣе разсердило надсмотрщика.
   -- Ты, ворюга, голякъ, арестантъ, сейчасъ-же вонъ съ работы!-- съ пѣною у рта кричалъ мастеръ, все ближе подступая къ рабочему.
   Я видѣлъ, какъ мрачное, склонившееся надъ кирпичомъ лицо каменщика все болѣе краснѣло, словно наполнялось жаромъ. Онъ стиснулъ зубы и молчалъ.
   -- Что? мнѣ сто разъ тебѣ говорить, висѣльникъ, босякъ, разбойникъ, а?!.. Маршъ отсюда!.. Сейчасъ-же убирайся, а то прикажу сбросить!..
   Работникъ, очевидно, боролся самъ съ собою; лицо его даже посинѣло. Наконецъ, не разгибаясь, онъ поднялъ голову и медленно, съ невыразимымъ презрѣніемъ въ каждомъ звукѣ процѣдилъ:
   -- Мужикъ -- мужикомъ! Не дай, Боже, изъ мужика пана!..
   При этихъ словахъ надсмотрщикъ остолбенѣлъ. Очевидно, слова каменщика поразили его въ самое больное мѣсто: онъ былъ изъ крестьянъ и теперь, ставъ "паномъ надсмотрщикомъ", очень стыдился своего происхожденія. Однако, минуту спустя, онъ оправился и крикнулъ:
   -- Вотъ какъ?!.. такъ ты со мною разговариваешь?!.. Подожди же, я тебѣ покажу!.. Я тебя научу!.. Вонъ!..
   Работникъ не трогался съ мѣста и продолжалъ работать.
   -- Убирайся, разбойникъ!.. Ступай къ ста чертямъ, а то велю позвать полицейскаго!..
   Работникъ упрямо стучалъ молоткомъ о кирпичъ. Тогда надсмотрщикъ подскочилъ къ нему, вырвалъ изъ рукъ молотокъ и швырнулъ на улицу. Разозленный каменщикъ заскрежеталъ зубами и выпрямился.
   -- Хамъ,-- крикнулъ онъ,-- какого чорта ты пристаешь?.. Чего тебѣ отъ меня нужно?..
   -- А!.. такъ ты угрожать?!-- рявкнулъ надсмотрщикъ,-- караулъ!.. караулъ!.. Разбойникъ!..
   На этотъ крикъ прибѣжалъ другой надсмотрщикъ, и оба соединенными силами бросились на каменщика. Тотъ не защищался. Кулаки посыпались на его плечи; сопровождаемый пинками, нѣмой отъ гнѣва и отчаянія, онъ сошелъ съ лѣсовъ и взялъ на плечи свой мѣшокъ съ инструментами.
   Остальные рабочіе, видѣвшіе эту сцену, работали молча, склонившись надъ кирпичомъ и стиснувъ зубы. Никто изъ нихъ не сказалъ ни слова.
   -- Мужикъ всегда останется мужикомъ! крикнулъ каменщикъ уже на улицѣ. На его лицѣ еще разъ показалась натянутая насмѣшка, но въ то-же время въ глазахъ заблестѣли на солнцѣ слезы.
   -- Пошелъ вонъ, пока голова цѣла, разбойникъ поганый!-- крикнулъ надсмотрщикъ со стѣны и погрозилъ уходящему кулакомъ.
   На другой день я всталъ рано и выглянулъ въ окно. На улицѣ было еще тихо. Рабочіе только что сходились "на фабрику". Я очень удивился, увидавъ между ними прогнаннаго вчера каменщика. Заинтересованный, я началъ смотрѣть, что изъ этого выйдетъ, когда придетъ надсмотрщикъ. Рабочіе мало бесѣдовали между собою, а къ прогнанному и совсѣмъ никто не подходилъ; онъ стоялъ сбоку, около забора.
   Но вотъ и надсмотрщикъ подошелъ, пыхтя чего-то, словно мѣхъ кузнечный. Онъ быстро окинулъ взглядомъ рабочихъ; сердитый взоръ его остановился на прогнанномъ вчера каменщикѣ.
   -- А ты, мерзавецъ, снова здѣсь?.. Чего ты здѣсь?.. Кто тебя звалъ?..
   -- Панъ надсмотрщикъ,-- отзывается рабочій, приближаясь на два шага (среди общей тишины слышно, какъ дрожитъ его насилу сдерживаемый голосъ), панъ надсмотрщикъ, простите меня!.. Что я вамъ сдѣлалъ?.. За что вы лишаете меня хлѣба?.. Вы, вѣдь, знаете, что я теперь нигдѣ не найду работы, а дома...
   -- Вонъ, арестантская рожа!-- рявкнулъ надсмотрщикъ, которому сегодня не по-нутру была покорность, какъ вчера упорное, мрачное молчаніе.
   Каменщикъ свѣсилъ голову, взялъ подъ мышку мѣшокъ съ инструментами и пошелъ.
   Цѣлую недѣлю потомъ видѣлъ я по утрамъ эту сцену на улицѣ. Прогнанный каменщикъ, очевидно, нигдѣ не могъ найти работы и каждое утро приходилъ просить надсмотрщика, чтобы тотъ его принялъ.-- Но надсмотрщикъ былъ твердъ, какъ камень. Никакія просьбы, никакія мольбы не трогали его, и чѣмъ больше каменщикъ гнулся и пресмыкался передъ нимъ, чѣмъ глубже впадали его потускнѣвшіе глаза, тѣмъ больше ломался надъ нимъ надсмотрщикъ, тѣмъ все болѣе непріятными и презрительными словами бранилъ онъ бѣднаго рабочаго.
   А этотъ несчастный послѣ каждаго отказа стискивалъ зубы бралъ молча подъ мышку свой мѣшокъ и, не оглядываясь, уходилъ торопливо, словно боялся страшнаго искушенія, такъ и толкавшаго его на скверное дѣло.
   Было это вечеромъ въ субботу. Неожиданный дождь захватилъ меня посреди улицы, и я принужденъ былъ спрятаться въ ближайшій шинокъ. Въ шинкѣ не было никого; грязная, сырая комната была слабо освѣщена одною лампою, которая печально раскачивалась на потолкѣ, а за прилавкомъ дремала старая, толстая еврейка. Осмотрѣлся я по сторонамъ, -- вотъ диво!-- за однимъ столомъ вижу знакомаго каменщика бокъ-о-бокъ со своимъ врагомъ -- надсмотрщикомъ. Передъ каждымъ изъ нихъ стоитъ стаканъ пива, до половины надпитый.
   -- Ну, дай вамъ Богъ, кумъ!-- сказалъ каменщикъ, ударяя своимъ стаканомъ о стаканъ надсмотрщика.
   -- Дай Богъ и вамъ!-- отвѣтилъ тотъ тономъ немного болѣе мягкимъ, нежели на улицѣ во время работы.
   Меня заинтересовало это странное товарищество. Я велѣлъ подать себѣ бутылку пива и сѣлъ далеко, въ другомъ концѣ комнаты, въ углу.
   -- Да что, кумъ,-- говорилъ каменщикъ развязно, но видимо черезъ силу,-- нехорошо, что ты такъ на меня взъѣлся, право, нехорошо!.. За это, кумъ, Господь гнѣвается.
   Говоря это, онъ застучалъ стаканомъ о столъ и потребовалъ еще два стакана пива.
   -- Ты, вѣдь, знаешь, кумъ, какая у меня въ домѣ нужда!.. И говорить не стоитъ!.. Жена больна, работать не можетъ, а тутъ я, по твоей милости, уже цѣлую недѣлю ни вотъ столечки не заработалъ!.. Да еще если-бы я одинъ былъ, то какъ-нибудь терпѣлъ-бы. А то, видишь, больная жена да и бѣдные птенчики уже едва ползаютъ, хлѣба просятъ!.. Сердце разрывается, кумъ,-- право!.. Отецъ, вѣдь, я имъ!..
   Надсмотрщикъ слушалъ эти слова, понуривъ голову и качая ею, словно дремалъ. А когда еврейка принесла пива, онъ первый взялъ стаканъ, стукнулъ о стаканъ каменщика и сказалъ:
   -- За здоровье твоей жены!..
   -- Дай, Боже, чтобы и ты не болѣлъ!-- промолвилъ каменщикъ и отпилъ немного изъ своего стакана. Видно было по его лицу, какъ неохотно его уста касались напитка. Ахъ, можетъ, на него пошли послѣдніе гроши изъ одолженнаго четырьмя днями раньше гульдена {Гульденъ -- около 80 коп.}, который долженъ былъ прокормить всю его несчастную семью до лучшихъ дней, ибо другой -- Богъ вѣсть -- удастся-ли одолжить!.. А теперь онъ за послѣдній грошъ рѣшился угостить своего врага, чтобы хоть этимъ его задобрить.
   -- И что-же ты, кумъ милый, думаешь?.. Что я тебѣ такого сдѣлалъ? Что въ сердцахъ сказалъ тебѣ грубое слово?.. А сколько ты мнѣ наговорилъ? Право, кумъ, не хорошо такъ обижать бѣднаго человѣка.
   Кумъ, выпивъ пиво, снова склонилъ голову и качалъ ею, словно дремалъ.
   -- Да полно,-- заговорилъ несмѣло каменщикъ,-- будь ласковъ, въ понедѣльникъ... того... Самъ видишь,-- некуда бѣдному человѣку дѣться! На улицѣ съ женою и дѣтьми пропадать остается!
   -- А что?.. Прикажешь подать еще стаканъ пива?-- прервалъ его слова надсмотрщикъ.
   -- А, конечно, конечно!.. Эй!.. еще кружку пива!..
   Еврейка принесла пива; надсмотрщикъ выпилъ его и обтеръ губы.
   -- Ну, такъ какъ-же будетъ?-- спросилъ тревожно каменщикъ, стараясь взять надсмотрщика за руку и глядя ему въ лицо.
   -- А?.. какъ будетъ?-- отвѣтилъ тотъ холодно, вставая и собираясь уходить.-- Благодарствую тебѣ за пиво, а на работу въ понедѣльникъ нечего тебѣ приходить,-- я уже другого принялъ. И вообще (эти слова онъ сказалъ уже около самыхъ дверей шинка), такихъ разбойниковъ, такихъ висѣльниковъ, какъ ты, мнѣ не нужно!..
   И въ одинъ прыжокъ надсмотрщикъ выбѣжалъ на улицу и захлопнулъ за собою дверь шинка.
   Какъ громъ поразили эти слова несчастнаго каменщика.
   Долгое время стоялъ онъ неподвижно, не зная, навѣрно, что и думать. Потомъ очнулся. Какая-то дикая мысль блеснула въ его головѣ. Одною рукою онъ рванулъ столъ, за которымъ сидѣлъ, оторвавъ отъ него одну ножку, а потомъ отломанною ножкою замахнулся по стойкѣ. Брязгъ, звонъ, шумъ, крикъ еврейки, гомонъ набѣжавшихъ людей, крикъ полицейскаго -- все слилось въ дикую, оглушительную гармонію. Минута -- и несчастный каменщикъ очутился среди кричащей и визжащей толпы евреевъ, которые съ большимъ шумомъ отдали "сбѣсившагося разбойника" въ руки полицейскаго. Грозный стражъ общественной тишины схватилъ его за плечи и толкнулъ впередъ. Рядомъ съ полицейскимъ поволоклась перепуганная до полусмерти шинкарка, оставивъ, вмѣсто себя, въ шинкѣ какую-то другую еврейку, а вмѣстѣ съ ними, голося и шумя, цѣлая толпа евреевъ и всякой уличной голытьбы повалила къ полиціи.
   
   1878.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru