Тайга... Бесконечная северная тайга... Корявые, обомшелые лиственницы, покрытый багульником кочкарник и мягкий, розоватый, полный хлюпающей воды сфагнум -- болотный мох. Наступишь -- мох вдавится, швякнет, и следок ноги заполнится водой. Кое-где брусника, краснеющая на бледном мху, как капли крови. Багульник цветет: белые пучки цветов испускают назойливый, приторный запах.
На лиственничной мари жарко и парно: соленый пот заливает глаза и скатывается с висков по щекам. Глухо позванивают боталы. Таежные кони один за другим, опустив головы и шаркая по стволам переметными сумами, медленно, шаг в шаг, идут вслед за конюхом. За ними по вьющейся тропке растянулась гуськом разведывательная партия: первым идет Александр Иванович, горный инженер и начальник, сзади него -- биолог Говорков Захар Иванович. Их так и зовут -- наши Иванычи. Говоров весь обвешан сумками, сумочками, бутылками и коробочками. По временам он нагибается и что-то разбирает во мху. Из-за него приходится останавливаться всем идущим сзади.
-- Да идите вы Захар Иванович! Ведь этак мы и до завтра не дойдем до табора.
Это говорит Миша. Официальное его звание -- геодезист, но так как во время переправы через разлившуюся реку погибли все геодезические инструменты, то специальность Миши теперь довольно неопределенная: он стреляет дичь, охотится на белок, собирает к чаю бруснику, помогает рыть шурфы и добывает образцы почвы. В общем, здесь он -- человек полезный.
За Мишей идут двое бородачей-приискателей, дальше -- трое молодых парней, еще новичков в таежной работе. Наконец сзади всех плетется Ричка -- белая короткошерстая собака. Она бредет, свесив язык, опустив голову и прихлебывая по пути воду из мокрых следков.
Бухает централка... Ричка по старой памяти на мгновенье тыкается вперед, но сейчас же останавливается и опять семенит позади всех.
Партия в тайге вот уже два месяца. И ищет она... Да все, что найдет ценного и нужного. Александр Иванович -- он хитрый и в глубине души надеется на что-нибудь вроде золота, платины или даже какого-нибудь там иридия или осмия. Хотя не брезгует он и простым железом... А вот для Захара Ивановича дело здесь обстоит несколько хуже: мох, глина, клюква и вода... Да еще вечная мерзлота: круглый год здесь земля не оттаивает. Тысячи лет она в таком состоянии. И здесь, в этой самой мерзлоте -- большой интерес для Захара Ивановича. Но пока он свое дело держит в секрете и даже Мише ничего не говорит по этому поводу. И тот немного сердится. Что за секреты?..
-- Захар Иванович, а я знаю, что вы там в мерзлоте ищете...
-- Ну?
-- А... место для будущего ледника выбираете: провизию хранить.
Захар Иванович только ухмыльнется на это в свою излюбленную комарами бороду: какой там ледник!.. А между тем каждый раз он опускается в глубокие шурфы и копается там в слоях замерзшей почвы и ила.
Шурфы рыли довольно часто, то мелкие, то очень глубокие. Последний, откуда сейчас шла партия, довели до восьми метров глубины. Прошли глубже горизонта оттаивания и рыли вечную мерзлоту. Рыть было очень трудно: глину, твердую как железо, приходилось оттаивать или просто на воздухе, или раскладывая костры. Но в узком колодце глубокого шурфа смолистая лиственница сильно дымила и не хотела гореть. Мучение, а не работа! Еще счастье, если попадался чистый лед, -- тогда кайла легко колола и вороток вытаскивал наверх полные бадейки желтоватого льда. Лошади с жадностью хрупали его зубами.
-- Примесь соли, -- говорил Александр Иванович.
Когда дошли до восьми метров, Александр Иванович как-то сразу потерял интерес к шурфу и дал распоряжение назавтра идти дальше. За время углубления шурфа стенки его постепенно подтаяли, а на месте слоев льда чернели глубоко вдающиеся в почву растаявшие "карманы". С опасностью быть раздавленным осевшей почвой Захар Иванович лазил в эти "карманы". Что значит опасность, когда здесь, в этом льду, он нашел остатки таких ископаемых... Да только ли остатки? А может быть они сохранились целиком? Какой был бы вклад в науку!..
Новый табор разбили на небольшой полянке: маленькая палатка для Иванычей, большая, даже не палатка, а просто перекинутый на два ската брезент -- для действующих сил партии. Так называет Миша рабочих и самого себя, считая в глубине души, что всю работу партии делают он и рабочие. Но свое вольнодумство Миша крепко держит про себя.
У входа в палатки разведены дымокуры (лучше дым, чем комары), и люди, раздевшись, нежатся на брезенте.
Захар Иванович садится возле палатки на лиственничную чурку и, плача от едкого дыма, осторожно опорожняет свои карманы. Сумы еще не раскрыты и лупу достать нельзя. Ну, да все равно; сильная лупа есть и у Александра Ивановича.
-- Саша, дай-ка мне лупу.
-- Надолго не могу, -- слышится голос из палатки, -- самому скоро понадобится.
-- Я сейчас...
Захар Иванович принимает лупу и достает из кармана жестянку. В ней ватка, а в ватке -- оно самое и есть... Осторожно, пинцетами вынимает Захар Иванович эту вещь и довольно долго рассматривает ее в лупу.
-- Несомненно! -- говорит он громко. -- Никакого сомнения... Саша, ты знаешь?
-- Н'знаю, н'знаю, -- скороговоркой отвечает тот, погруженный в какие-то очень сложные занятия. -- Мне некогда. Тут у меня... тоже...
Но Захару Ивановичу не терпится поделиться интересной новостью.
-- Миша! Миша!.. Пойди-ка сюда...
-- Что тут у вас, Захар Иванович?
-- Ты посмотри-ка, -- передает Захар Иванович Мише лупу. -- Посмотри хорошенько!
Миша смотрит в лупу и молчит.
-- Ну, видишь? -- не выдерживает Захар Иванович.
-- Да, вижу, Захар Иванович... вроде как... Слюду, что ли, вы нашли?
-- Да какая же это, брат ты мой, слюда? -- говорит растроганным голосом Захар Иванович. -- Ты всмотрись получше. Сетчатое строение! А разве у слюды бывает сетчатое строение?
-- Так какая же это будет порода?
-- Да не порода это, а... гм... крыло... очень крупного... ископаемого насекомого...
Захар Иванович искоса смотрит на Мишу -- каково впечатление? Но Миша молчит.
-- А что, Миша, если бы и ледяных пластах вечной мерзлоты... -- голос Захара Ивановича падает до шепота, -- сохранилось целое насекомое? И -- в состоянии анабиоза... Ведь вот кусочки крыльев, смотри, как сохранились.
-- Да что ж в крыльях особенного, Захарваныч? Да этих самых крыльев, если хотите, -- Миша налету ловит слепня, -- я надеру вам хоть сотню.
И он отходит в сторону, а непонятый Захар Иванович вздыхает.
-- А знаешь, Саша, -- апеллирует он вновь к Александру Ивановичу. -- Я нашел в вывалах последнего шурфа... кусочек крыла ископаемого насекомого... А?
-- Молодчина! -- довольно холодно раздается из палатки.
В это время приносят переметную суму, в которой находятся вещи Иванычей. Захар Иванович быстро ее развязывает и, зная заранее где что лежит, вытаскивает из нее красный деревянный ящичек с микроскопом. Опять появляются на сцену пробирки, предметные стекла. На четверть часа Захар Иванович замирает над микроскопом, потом очень долго рассматривает в лупу наполненную водой пробирку. Наконец он вскакивает взволнованный и красный.
-- Саша! Саша! Скорей!
-- Что такое? -- выглядывает тот из палатки. -- Что случилось?
-- Помнишь, я тебе говорил, что, кажется, в слоях вечной мерзлоты сохранилась жизнь. Ну и вот. Тогда еще я взял пробы, и теперь... в дистиллированной воде... понимаешь, в дистиллированной воде? Они развелись -- эти низшие растения и животные! Смотри, -- приподнимает он предметное стекло, -- вот, несомненно, гифы живого гриба. Гриба, который пролежал в земле тысячи и тысячи лет! А вот... Это чрезвычайно интересно... В этом образце, по-видимому, были яйца рачки дафнии, и вот... Посмотри, дафнии... плавают!.. Это даже простым глазом видно в пробирке... Существа, жившие многие тысячи лет назад, теперь ожили. Подумать только!.. Все это время были в анабиотическом состоянии.
-- Это очень интересно, Захар, очень! -- говорит Александр Иванович. -- Следует это описать. Не забудь взять образцы для демонстрации в столице.
Незаметно подошла ночь, тихая, теплая. Слабо тлеют костры, дым столбом поднимается вверх. Изредка переступают и пофыркивают кони или трещат угли костра. От багульника или от другой цветущей травы приносятся волны терпкого аромата. Духота и этот запах нагоняют на людей сон. Конюх еще раз осматривает лошадей, прикуривает крученку угольком от костра и ныряет под брезент. Табор спит...
А утром, выйдя из палатки, Миша наткнулся на мертвую Ричку. Собака лежала недалеко от костра. Белая шерстка ее на шее была вся в крови...
Люди быстро выскочили из палатки. Мертвая собака уже успела закоченеть. На шее у нее виднелась странная рана: мясо и кожа расходились узенькими ремешками, будто кто-то несколько раз резанул по горлу острой бритвой. Больше никаких укусов и порезов на теле собаки не нашли.
Захар Иванович наклонился над мертвым животным.
-- Странно... Клыками ведь делается рваная рана, а эта... Может собака ночью наскочила на кусок стекла?
-- Ну, откуда же здесь стекло? -- сказал Александр Иванович.
-- Ричка-то ночью чего-то рычал и лаял, -- заметил конюх. -- Да никого не было -- я выходил, присматривал...
Собаку зарыли недалеко от табора, а ночью установили караул. Первым вызвался дежурить Миша. С централкой, заряженной пулей Жакана, он всю ночь ходил вокруг табора. А перед самым рассветом вдруг трахнул из централки.
-- Похоже, будто большая птица. Однако далеко, плохо видел. Надо бы в нее дробью, а я жаканом. А и трудно, ребята, караулить. Смердит здесь чем-то из кустов, не скверно, а вроде как тошно делается. Цветами или уж не знаю чем, но понюхаешь -- и спать охота. Ходишь -- глаза слипаются. В полусне и в птицу-то... Кабы не спросонья -- не ушла бы.
-- Заклятое место! -- пробасил старый приискатель Гладун. -- Есть такие места в тайге, я знаю.
-- Ну, уж это ты брось! -- оборвал его Александр Иванович.
Ночные дежурства, однако, решили не прекращать. Следующей ночью разделились на две смены; в первую попал молодой рабочий Костя Краснов, во вторую -- приискатель Гладун. Наутро Краснов сам признался, что проспал почти всю смену.
-- Часов около одиннадцати как понесло из кустов, ну, глаза сами слиплись. Вы простите меня, Александр Иванович!
Инженер ничего не ответил, только хмуро взглянул на парня. Гладун же уверял, что видел в палатке змею.
-- На костиной груди сидела. Хвостом так и петляет, так и петляет. А около головы у нее вроде как серебром поблескивает. И только я в палатку -- сразу сгинула.
-- На мне сидела? -- побледнел Краснов.
-- Глупости все, -- сказал Александр Иванович. -- Стыдись, товарищ Гладун!
Но после завтрака, осматривая лошадей, конюх заметил на Спиртоносе поток засохшей крови: шея лошади была в нескольких местах как бы изрезана бритвой, -- опять такая же рана...
-- Александр Иванович, как бы и лошадей не того... не зарезали бы! -- доложил конюх начальнику партии.
Александр Иванович был немного смущен. Он конечно ни минуты не верил в заклятое место, но... Выбрав удобный момент, он отвел в сторонку Захара Ивановича.
-- Захар, ты обратил внимание на раны у собаки и у Спиртоноса? Какое животное могло нанести подобные раны, а?.. Потом этот усыпляющий запах. Почему он появляется только ночью? Одним словом, что ты обо всем этом думаешь?
Захар Иванович ответил не сразу.
-- Что я думаю? Я думаю, что нам с тобой, пожалуй, нужно самим подежурить.
Александр Иванович кивнул.
-- И если тебе все равно, -- уступи мне вторую половину ночи, -- добавил биолог.
Захару Ивановичу, видимо, не спалось. Он оделся и вышел из палатки за час до полуночи. Полянка табора как туманом была закутана дымом. Александр Иванович сидел у костра и подбрасывал поленья.
-- Что ты так рано? -- встретил он биолога.
-- Неужто рано? -- удивился тот. -- Ну, да все равно, уж я оделся. Можешь сдать мне смену. Все спокойно?
-- Спокойно.
Инженер ушел, рабочие уже давно спали, и Захар Иванович остался один. У него были свои собственные соображения насчет таинственных нападений, но пока он воздерживался высказывать их вслух. Слишком необычным казалось все это.
Он закурил папиросу и стал ходить вокруг табора по тропинке, протоптанной инженером. Назойливо пели комары, и Захар Иванович, думая о своем, машинально махал перед лицом веткой лиственницы. Он уже два раза смотрел на часы -- было всего четверть второго. Как медленно тянется время...
Вдруг из лесу потянуло чем-то сладко-приторным. Сразу захотелось спать.
"Надо взять себя в руки", -- подумал биолог, выпрямляясь. Он вырвал из почки комок влажного мху и приложил его к лицу. Стало как-то легче, сонливость прошла.
-- Неужели это действительно ее запах? -- прошептал Захар Иванович.
Он набрал новую горсть влажного мху и дышал через него.
Сонная одурь прошла, но как только он отнимал мох от лица, мозги обволакивались сонной волной, а ноги подкашивались.
-- Фу!.. да это и впрямь наркоз.
Подняв большой, испачканный в саже чайник, биолог стал пить из носка холодную воду. В вышине, попискивая, пронеслись какие-то птицы. Захар Иванович осмотрелся кругом: ночь стояла черная и непроглядная. Он почувствовал даже какую-то робость и, подойдя к костру, расшевелил головешки. Огонь вспыхнул ярче, но прогалины между деревьями стали еще чернее. Захар Иванович решил заглянуть в палатку к рабочим. И едва он сделал к ней несколько шагов, как на освещенной костром стороне брезента мелькнула какая-то длинная тень.
"Она!" -- вздрогнул Захар Иванович.
Подкрадываясь к палатке, он взвел курки. Кругом -- ни звука. Лишь в кармане, на груди, живым пунктиром тикали карманные часы.
Стоя на коленях, Захар Иванович чувствовал, как сквозь материю просачивается вода. Он осторожно поднялся с колен и заглянул в палатку.
То, что он там увидел, заставило его на мгновение оцепенеть... На груди у Гладуна шевелилась черная змея. Толщиной в запястье руки туловище ее, казалось, дышало. Большая, не по-змеиному широкая голова ее была наклонена над шеей приискателя, громадные глаза сверкали зеленым, металлическим блеском...
Невольно вскрикнув, Захар Иванович кинулся в палатку, но сразу же упал, зацепившись за чью-то ногу. Падая, он успел, однако, заметить, как змея метнулась по земле наружу.
-- Меганейра! -- заорал Захар Иванович не своим голосом. -- Ископаемая стрекоза!..
-- Да стреляй же, Захар, бей! -- кричал Александр Иванович, выскакивая из своей палатки и на бегу выпуская вверх всю обойму из браунинга. Там неслась огромная стрекоза. Ее крылья, почти метр в размахе, со свистом рассекали воздух. Длинное, толстое туловище ее изгибалось наподобие змеи.
К полминуты весь табор был на ногах. Но стрекоза уже исчезла...
-- Ведь она была на груди у Гладуна! -- опомнился, наконец, Захар Иванович, все еще сидя на земле, у входа в палатку. -- Как бы чего не вышло...
-- Ничего, Захар Иванович. Не успела тварь проклятая! -- послышался бас приискателя. -- Только бороду и горло немного побрила, стерва!
Действительно, борода Гладуна была коротко и ровно обрезана, как ножницами, а на горле краснели полоски перерезанной кожи.
-- Режет, как бритвой, -- продолжал Гладун. -- Однако я спал и ничего не слышал.
-- Стрекоза усыпила тебя, товарищ Гладун. Она сначала этим своим запахом сон на тебя нагнала, а потом уже кусать начала, -- сказал биолог, несколько успокоившись.
-- Неужели она, Захар, действует так обдуманно? -- недоверчиво спросил Александр Иванович.
-- Ну, нет... Ей просто свойственен этот запах, как и многим теперешним насекомым. Но, конечно, сила запаха ее больше, в соответствии с размерами. Он помогает ей захватывать добычу.
-- А ты действительно думаешь, Захар, что это была живая... ископаемая стрекоза Меганейра?
-- Все данные за это. На последнем шурфе я нашел в сланце несколько крупных отпечатков крыльев и головы этой крупной стрекозы. Наконец в слое чистого льда мне посчастливилось найти даже кусок ее крыла. Я его еще показывал Мише.
-- Ага, Захар Иванович, я видел... вроде слюды.
-- Ну, да! Ты принял это за слюду. У меня тогда еще мелькнула мысль -- не может ли во льду сохраниться целое насекомое. И вот...
-- Мне все-таки как-то не верится, -- сказал Александр Иванович, -- чтобы это была живая ископаемая стрекоза. Может быть, это одна из теперешних стрекоз, но почему-то достигшая таких громадных размеров. Как могла сохраниться Меганейра до нашего времени? Кто этому поверит?
-- Как сохраниться? Я тебе уже, Саша, объяснял: во льду... в состоянии анабиоза... Поверят ли, ты спрашиваешь? А вот этим живым грибкам и дафниям, которые у меня там (Захар Иванович указал на свою наладку), -- поверят? Они ожили после многих тысячелетий скрытой жизни. И не только ожили, но размножаются и растут. Вероятно в том слое мерзлоты, откуда я достал рачков и водоросли, имелись идеальные условия для длительного состояния анабиоза.
-- Оботри лицо-то, Захар, -- перебил биолога Александр Иванович. -- Все в комарах!
Захар Иванович машинально обтер лицо: он не чувствовал комариных укусов.
Иванычи уселись около костра на потниках. Повар принес им две кружки чаю и сухарей.
-- Ну, что ж! Пусть будет Меганейра, -- задумчиво произнес Александр Иванович, размачивая в чаю сухарь. -- Так и запишем.
-- Одно только у мена в голове не укладывается, -- сказал Захар Иванович, взглянув на Спиртоноса. -- Ротовые органы у стрекозы жующие, а эта, похоже, как будто сосала кровь.
-- Так она и пробовала жевать, -- помирил Александр Иванович биолога с его наукой. -- Видел ведь, как она изрезала челюстями, да шкура-то у добычи крепкая попалась. А кровь -- это привходящее обстоятельство, случайность.
Захар Иванович с сожалением посмотрел вверх, в утреннее небо: конечно, ожившие дафнии, водоросли и грибы, -- все это очень хорошо. Но вот если бы привезти такую... О!..
Захар Иванович вскочил с места.
-- Саша!.. Поищем? А?
-- Я не прочь.
-- Ну, тогда... а вперед, а вы меня нагоняйте!
-- Да ты хоть ружье-то возьми, Захар! -- крикнул ему вслед Александр Иванович.
-- Разрешите, Лексанваныч; я его мигом догоню и ружье передам.
И Миша бросился вдогонку за Захаром Ивановичем.
Минут через десять уже вся партия быстро двигалась в том же направлении. На таборе остался только конюх.
Люди шли торопливо, часто спотыкаясь о кочки, озирались кругом и, прикрываясь ладонью, щурились в небо. Но все было тихо.
Прошло часа два.
-- И Захар Иванович пропал, -- высказал общую мысль Костя Краснов. -- Не заплутал бы.
Теперь тайга постепенно поднималась в гору. Мох стал сухим и упругим, серый лиственничный лес зажелтел стволами сосен. На вершине склона, сквозь зелень опушки, просвечивало голубое небо: гора кончалась обрывом.
Александр Иванович поднял руку, -- все остановились и прислушались: к слабому шелесту деревьев примешивался глухой рокот воды.
Вдруг раздался слабый крик и громыхнул выстрел. Все бросились к опушке. Сразу раскрылась ширь речной долины, а внизу, под крутым обрывом, пенился и ревел водопад. На прибрежной отмели суетился Миша, в руках у него было ружье. Поперек реки, прыгая с камня на камень и по временам окунаясь в туман водяных брызг, двигался Захар Иванович -- туда, где на светлом камне резко выделялся неподвижный силуэт Меганейры.
-- Назад! Назад! -- закричал Александр Иванович, торопливо спускаясь с обрыва. -- Утонешь!
Но Захар Иванович не слыхал крика; раза два он сорвался и нырнул в пенистую зелень воды, но потом вновь выбрался на камни.
Застывшая, как изваяние, Меганейра вдруг блеснула крыльями и взвилась в воздух. Миша приложился и ударил из централки. Стрекоза, вильнув в воздухе, камнем упала вниз и сразу пропала в пене водопада. Взмахнув руками, Захар Иванович бросился за ней в воду.
Срываясь и падая, люди сбежали с обрыва и, не задумываясь, кинулись в реку: все хорошо знали, что Захар Иванович не умел плавать.
Наконец повыше водопада из воды показалась голова Гладуна.
-- О-хо-хо! -- крикнул он.-- Держу!
К нему подплыл Александр Иванович, и они вдвоем вытащили на берег тело биолога.
-- Жив?
Александр Иванович послушал сердце и кивнул головой.
-- Наглотался...
-- Храбер! -- усмехнулся Гладун. -- Не смотри, что щуплый.
С Захара Ивановича сняли мокрую одежду, развели костер. Вскоре биолог вздохнул и открыл глаза.
-- Достали Меганейру? -- был его первый вопрос.
-- Где же там достать, Захарваныч: всю ее размололо между камнями, -- ответил Миша. -- Ладно еще -- вас спасли.
-- Как можно, Захар, так рисковать жизнью?
-- Можно, Саша, -- пролепетал слабым голосом биолог. -- Можно... для науки... Какой бы экспонат... у нас... Эх!..
Комментарии
А. Фористер. Меганейра
Впервые: Вокруг света, 1936, No 12.
Автору, явно выступавшему под псевдонимом, принадлежат несколько фантастических и приключенческих произведений, опубликованных в журнале "Вокруг света" в 1936-1937 гг. Биографических сведений о нем не имеется.
С. 13. ...гифы живого гриба -- Гифа -- одноклеточное или многоклеточное нитевидное образование у грибов, помогающее им поглощать воду и питательные вещества.