Д. В. Философовъ. Неугасимая лампада. Статьи по церковнымъ и религіознымъ вопросамъ. М. 1912. Стр. 203. Ц. 1 р.
Небольшая по объему книга г. Философова представляетъ собою сборникъ статей, раньше, какъ видно изъ ихъ содержанія печатавшихся въ періодическихъ изданіяхъ и являвшихся своего рода откликами автора въ различныя злобы дня. Темы этихъ статей довольно разнообразны. Личность А. В. Караулова, котораго авторъ именуетъ "предтечей русской реформаціи", православная и старообрядческая церковь въ ихъ отношеніяхъ къ извѣстному православному архимандриту, позднѣе старообрядческому епископу Михаилу, Вл. Соловьевъ и его взгляды на католическую и православную церковь, современные разговоры о соединеніи церквей, петербургскіе "трезвенники" и "братецъ Иванушка", статья г. Бончъ-Бруевича о "Новомъ Израилѣ", работы проф. Кондакова въ области русской иконографіи, обсужденіе вопросовъ церковной жизни въ Государственной Думѣ и Государственномъ Совѣтѣ въ 1908--10 гг., наконецъ, споръ "богоискателей" и "богостроителей" въ томъ курьезномъ значеніи, какое усвоено было этимъ терминамъ въ нашей публицистикѣ послѣднихъ лѣтъ,-- таковы темы, затрагиваемыя г. Философовымъ въ отдѣльныхъ статьяхъ его книги, Достаточно перечислить эти темы, чтобы видѣть, что ихъ не связываетъ какое-либо внутреннее единство. И, дѣйствительно, если въ статьяхъ, вошедшихъ въ книгу г. Философова, и есть какая-нибудь связующая, всѣмъ имъ равно общая мысль, то развѣ только мысль о рѣшительномъ первенствѣ религіознаго начала въ жизни русскаго народа. Эту мысль авторъ выдвигаетъ уже въ своемъ, написанномъ съ претензіей на художественность, предисловіи, рисуя "нелѣпое русское село", въ которомъ "нѣтъ ни христіанства, ни язычества, ни первобытности, ни культуры", но теплится у церкви "неугасимая лампада". "Въ лампадѣ -- продолжаетъ авторъ -- какъ бы теплится вся подлинная жизнь села. Безъ нея -- небытіе. Безъ нея ярмарочные баранки, дѣвки въ пестрыхъ сарафанахъ, пьяные мужики, больные, сидящіе на крылечкѣ въ ожиданіи пріема,-- все мертвѣетъ, тускнѣетъ, становится ненужнымъ, чѣмъ-то лишнимъ въ этой строгой, чистой природѣ... Творческаго огня для обновленія жизни нѣтъ, пока еще нѣтъ. И еле мерцающій огонь неугасимой лампады -- единственный свѣтъ, просвѣщающій мрачную жизнь русской деревни. Деревни ли только?" (6, 7). Въ не столь импрессіонистской формѣ, но не съ меньшей категоричностью та же мысль повторяется и въ отдѣльныхъ статьяхъ, вошедшихъ въ книгу г. Философова. "Истинно народная "общественность" -- пишетъ и подчеркиваетъ г. Философовъ -- не въ политикѣ, а въ религіи. Политика -- всегда для избранныхъ, и русскій народъ понять ея не можетъ" (13). "Сознательная, духовная жизнь народа связана съ вопросами религіозными -- утверждаетъ авторъ -- и только русская реформація способна соединить сознаніе со стихіей, превратить русскій бунтъ, безсмысленный и жестокій, въ возрожденіе народныхъ плоти и духа" (14). Соотвѣтственно этому для г. Философова самый "народъ" исчезаетъ тамъ, гдѣ исчезаетъ преобладающій интересъ въ. религіи, и даже тамъ, гдѣ такой интересъ существуетъ, но соединенъ съ сознательной мыслью. "Что такое "народъ",-- говоритъ авторъ, разсказывая о собраніяхъ петербургскихъ "трезвенниковъ" у "братца Иванушки", -- никто не знаетъ, никто не опредѣлитъ. Это -- загадочный "иксъ". Но инстинктивно чувствуется, что именно трезвенники -- типичный кусокъ народной массы. Сектанты, "сознательные" рабочіе или крестьяне, это -- въ нѣкоторомъ родѣ исключенія" (72). Разсуждая такимъ же порядкомъ хотя бы объ Англіи, г. Философовъ могъ бы, пожалуй, договориться до того, что англійскій "народъ" исчерпывается Арміей Спасенія, и тогда, вѣроятно, самъ бы остановился въ нѣкоторомъ недоумѣніи передъ сказаннымъ. Но онъ говоритъ не объ англійскомъ народѣ, а о русскомъ, о которомъ давно принято разсказывать диковинныя вещи, и мысль его не встрѣчаетъ никакихъ препонъ. Впрочемъ, онъ и не аргументируетъ эту мысль, не трудится даже сколько-нибудь развить ее и, если она и связываетъ отдѣльныя его статьи, то только въ томъ смыслѣ, что повторяется въ нихъ и служитъ до нѣкоторой степени общимъ фономъ для частныхъ разсужденій автора. Въ свою очередь эти послѣднія носятъ на себѣ не менѣе яркую печать холоднаго, чисто разсудочнаго импрессіонизма, и это всецѣло опредѣляетъ ихъ цѣну. Нельзя отрицать за г. Философовымъ нѣкоторыхъ спеціальныхъ знаній, хотя наличность этихъ знаній не мѣшаетъ ему подчасъ дѣлать непростительно грубыя ошибки, нельзя отрицать за нимъ и извѣстной литературной талантливости. И тѣмъ не менѣе его статьи представляютъ собою ничто иное, какъ бѣглые фельетоны, одинаково лишенные и строгой послѣдовательности мысли, и заразительности горячаго убѣжденія. Въ нихъ можно найти отдѣльныя вѣрныя замѣчанія, но врядъ-ли кто, однажды ихъ пробѣжавшій, вздумаетъ когда-нибудь снова перечитывать ихъ. Собранные вмѣстѣ, они производятъ поэтому впечатлѣніе какой-то странной и ненужной случайности, ненужной, пожалуй, даже для тѣхъ, кто склоненъ, говоря словами Герцена, интересоваться спорами о томъ, откуда происходятъ вѣдьмы, изъ Кіева или изъ Чернигова.