Фигнер Вера Николаевна
Из политической жизни 80-х годов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Изъ политической жизни 80-хъ годовъ.

   Въ началѣ текущаго года появилась книга В. Я. Богучарскаго: "Изъ исторіи политической борьбы 70-хъ и 80-хъ годовъ XIX вѣка. Партія народной воли, ея происхожденіе, судьбы и гибель".
   Эта книга, уже вызвавшая нѣкоторый откликъ въ литературѣ {См. рецензію въ январской кн. "Рус. Бог.", "Совр. Міръ" кн. V, ст. Плеханова; брошюру Кистяковскаго: "Страницы прошлаго". М. 1912 г.}, требовала бы тщательнаго просмотра и поправокъ со стороны оставшихся въ живыхъ народовольцевъ. Но въ данномъ случаѣ я не задаюсь этимъ и обращаюсь къ той части книги В. Я. Богучарскаго, которая посвящена тому, что извѣстно въ публикѣ подъ названіемъ переговоровъ правительства съ "Исполнительнымъ Комитетомъ" партіи "Народной Воли" въ 1882 г.
   Еще въ 1906 и 1907 гг. въ журналѣ "Былое" печатался рядъ воспоминаній разныхъ лицъ, такъ или иначе причастныхъ къ этимъ переговорамъ. Писали: николадзе, Бороздинъ; была перепечатана посмертная записка H. К. Михайловскаго, и т. д.
   Подъ впечатлѣніемъ этихъ статей, и желая зафиксировать собственныя воспоминанія, я тогда же, въ концѣ 1907 г., записала то, что знала сама объ этомъ. Дѣло въ томъ, что, какъ указываютъ эти авторы, осенью 1882 г. H. К. Михайловскій пріѣзжалъ ко мнѣ въ Харьковъ, какъ къ единственному члену Исполнительнаго Комитета, остававшемуся тогда на свободѣ въ Россіи. И пріѣзжалъ онъ именно съ тѣмъ, чтобы передать предложенія, которыя, по его выраженію, дѣлало правительство черезъ николадзе партіи "Народной Воли".
   О свиданіи H. К. Михайловскаго со мной я и хочу разсказать теперь, потому что въ книгѣ Богучарскаго повторяются тѣ же версіи, которыя заставили меня 5 лѣтъ тому назадъ записать то, что совершенно отчетливо сохранилось у меня въ памяти. Я считаю это тѣмъ болѣе необходимымъ, что въ замѣткѣ Михайловскаго наша дѣловая бесѣда передана кратко, блѣдно, мѣстами невѣрно и безъ того опредѣленнаго характера, который она носила. Нѣкоторыя интересныя подробности ея совсѣмъ опущены: объ однѣхъ онъ могъ совсѣмъ забыть, а о другихъ, быть можетъ, находилъ неудобнымъ писать. Что же касается разсказа Николадзе, перепечатаннаго теперь въ книгѣ В. Я. Богучарскаго, то онъ находится въ полномъ противорѣчіи съ тѣмъ, что 30 лѣтъ тому назадъ мнѣ передалъ H. К. Михайловскій, со словъ того же Николадзе. Въ этомъ можетъ убѣдиться всякій, кто сравнитъ соотвѣтствующія мѣста въ моемъ разсказѣ и въ передачѣ Николадзе (см. въ особенности стр. 355, 356 соч. Богучарскаго).
   Ниже я переписываю свою прежнюю статью, безъ внесенія въ нее какихъ-либо измѣненій, кромѣ тѣхъ, которыя вызваны появленіемъ упомянутой книги, тщательно отмѣчая то, что мнѣ лично извѣстно по данному дѣлу. Находясь въ Шлиссельбургѣ, я, въ теченіе болѣе чѣмъ 15 лѣтъ, не имѣла возможности говорить съ кѣмъ-либо на эту тему, а въ послѣдующія 5 я слышала кое-что отъ товарища по заключенію С. А. Иванова. О первой стадіи переговоровъ, происходившихъ въ Россіи, и о которыхъ я намѣрена разсказать теперь, онъ ровно ничего не зналъ, зато могъ разсказать мнѣ о второй стадіи, имѣвшей мѣсто за границей.
   Тутъ я услыхала не мало для меня новаго и нѣкоторымъ подробностямъ съ трудомъ могла повѣрить. Такъ, напр., онъ разсказывалъ о милліонѣ не то франковъ, не то рублей, которые правительство будто бы должно было дать революціонной партіи Народной Воли въ случаѣ успѣха переговоровъ о прекращеніи террора. Такъ передавалъ С. А. Ивановъ; такъ и говорится въ запискѣ, написанной имъ по моей просьбѣ въ 1907 г.
   Николадзе совсѣмъ не упоминаетъ о милліонѣ {"Былое", сентябрь 1906 г.}, а Бороздинъ говоритъ {"Былое", октябрь 1907 г.}, что, по предложенію Тихомирова, этотъ милліонъ, положенный въ банкъ, долженъ былъ играть роль залога по выполненію правительствомъ тѣхъ обязательствъ, которыя оно на себя принимало, и въ случаѣ неисполненія -- перейти въ руки Исполнительнаго Комитета.
   Разсказы С. А. Иванова имѣли своимъ источникомъ его бесѣды съ Л. Тихомировымъ и М. Ашаниной-Оловенниковой; когда въ 1885 г., т. е. 3 года спустя послѣ событій, онъ попалъ за границу.
   Нечего и говорить, что ни о какихъ милліонахъ въ Россіи рѣчи не было, и, я думаю, что, выплыви они на сцену, Николай Константиновичъ даже не взялся бы передавать мнѣ обо всемъ дѣлѣ.

-----

   15 октября 1882 г. H. К. Михайловскій пріѣхалъ въ Харьковъ и черезъ книжный магазинъ Кончаловскаго розыскалъ меня. Встрѣтившись, мы отправились въ какой-то ресторанъ, и тамъ въ отдѣльной комнатѣ, гдѣ можно было свободно говорить, онъ сказалъ, что, подъ предлогомъ устройства своихъ литературныхъ дѣлъ, пріѣхалъ спеціально ко мнѣ по очень серьезному, важному дѣлу. Онъ разсказалъ, что къ нему явился Николадзе и передалъ слѣдующее: одно весьма высокопоставленное лицо, по своему характеру заслуживающее полнаго довѣрія, просило его (Николадзе) быть посредникомъ между правительствомъ и партіей Народной Воли и войти въ переговоры съ Исполнительнымъ Комитетомъ партіи съ цѣлью заключить перемиріе...
   Моя увѣренность въ H. К. Михайловскомъ была такъ велика, что -- разъ онъ не назвалъ мнѣ высокопоставленное лицо -- я не сочла возможнымъ спрашивать имя. Я спросила только, извѣстно ли ему это имя, и вполнѣ ли данное лицо заслуживаетъ довѣрія? Отвѣтъ былъ данъ утвердительный.
   Только въ Шлиссельбургѣ отъ С. А. Иванова я узнала, что это былъ министръ двора графъ Воронцовъ-Дашковъ.
   "Правительство, -- такъ со словъ Николадзе, передавалъ Михайловскій рѣчь министра,-- утомлено борьбой съ Народной Волей и жаждетъ мира. Оно сознаетъ, что рамки общественной дѣятельности должны быть расширены, и готово вступить на путь назрѣвшихъ реформъ. Но оно не можетъ приступить къ нимъ подъ угрозою революціоннаго террора. Не что другое, а только терроръ является тормазомъ для осуществленія благихъ намѣреній правительства... Прекратится терроръ -- и реформы будутъ произведены. Итакъ, все дѣло заключается въ томъ, чтобы партія Народной Воли прекратила свои разрушительные акты. Правительство предлагаетъ Исполнительному Комитету партіи пріостановить свою террористическую дѣятельность до коронаціи. И въ такомъ случаѣ при коронаціи будетъ изданъ манифестъ, который дастъ:
   1) полную политическую амнистію,
   2) свободу печати,
   3) свободу мирной соціалистической пропаганды".
   По моимъ воспоминаніямъ, относительно прекращенія террора Исполнительный Комитетъ долженъ былъ дать лишь словесное обѣщаніе. Но покойный Спандони {Умеръ 15 октября 1906 г.}, котораго, какъ и Дегаева, я посвятила потомъ въ это дѣло, на мой запросъ о томъ, что помнитъ онъ о пріѣздѣ ко мнѣ Н. К. Михайловскаго, въ сохранившемся у меня письмѣ отъ 26 марта, отвѣтилъ: "Исполнительный Комитетъ долженъ былъ выпустить прокламацію, въ которой объявлялъ бы о томъ, что до коронаціи онъ не предприметъ террористическаго покушенія"...
   А Дебагоріо-Мокріевичъ сообщаетъ {"Былое" апрѣль 1907 г.}, будто въ 1882 г. такая прокламація Исполнительнаго Комитета была, какъ онъ слышалъ, даже опубликована въ одномъ изъ польскихъ революціонныхъ изданій въ Варшавѣ (?)
   Если это не ошибка со стороны Мокріевича, то это какой-то подлогъ: никакой подобной прокламаціи вплоть до моего ареста въ февралѣ 1883 г. Народная Воля не выпускала и, по самому ходу дѣла, не могла выпустить.
   Въ доказательство искренности своихъ обѣщаній правительство, по разсказу Михайловскаго, предлагало: тотчасъ же выпустить кого-нибудь изъ политическихъ узниковъ, ранѣе осужденныхъ, напр., Исаева, содержавшагося тогда вмѣстѣ съ другими народовольцами въ Алексѣевскомъ равелинѣ.
   Это имя крайне удивило меня, и его одного было достаточно, чтобы заставить насторожиться и вызвать улыбку: Исаевъ, очень хорошій человѣкъ и цѣнный техникъ, важной роли въ партіи не игралъ; освобожденіе его, не имѣя для партіи существеннаго значенія, никоимъ образомъ не могло служить доказательствомъ какой бы то ни было искренности правительства. Какъ-разъ наоборотъ, предложеніе выпустить именно его, а не кого-нибудь изъ другихъ выдающихся членовъ Исполнительнаго Комитета, томившихся въ равелинѣ, было само по себѣ подозрительно.
   Любопытно, что въ Шлиссельбургѣ отъ Фроленко, гулявшаго съ Исаевымъ (ум. въ Шлиссельбургѣ), я впослѣдствіи узнала, что къ Исаеву въ равелинъ являлся Судейкинъ и предлагалъ свободу, если онъ дастъ обѣщаніе уговаривать своихъ, еще находящихся на волѣ, товарищей отказаться отъ террора. Отъ подобной миссіи Исаевъ, конечно, отказался.
   Интересно, было ли предложеніе графа Воронцова-Дашкова и Судейкина выпустить Исаева простымъ совпаденіемъ, или же графъ Воронцовъ-Дашковъ дѣйствовалъ тутъ въ полномъ согласіи съ начальникомъ политическаго сыска? Или же, въ виду версіи В. Я. Богучарскаго объ интригахъ и соперничествѣ между графомъ Воронцовымъ-Дашковымъ и министромъ вы. дѣлъ графомъ Д. Толстымъ купно съ Судепкинымъ, слѣдуетъ допустить, что въ данномъ случаѣ они сознательно оспаривали другъ у друга, каждый съ особымицѣлями, одно и тоже орудіе.
   Михайловскій сказалъ мнѣ, что онъ придаетъ большое значеніе предложенію правительства и потому по просьбѣ Николадзе взялся розыскать кого-нибудь изъ членовъ Исполнительнаго Комитета. Экая, что я нахожусь въ Харьковѣ, онъ пріѣхалъ для переговоровъ со мной, какъ единственнымъ, извѣстнымъ ему, членомъ Комитета, оставшимся въ Россіи.
   Лично онъ вѣрилъ въ возможность осуществленія по иниціативѣ правительства вышеназванныхъ трехъ пунктовъ и сочувствовалъ тому, чтобы Комитетъ вступилъ въ договоръ.
   Что касается меня, то съ перваго же раза я отнеслась ко всему предложенію совершенно отрицательно. Я указывала Михайловскому, что предложеніе высокопоставленнаго лица есть не что иное, какъ полицейская ловушка съ цѣлью напасть на слѣдъ революціонной организаціи, чтобы потомъ нитка по ниткѣ всю ее разобрать. Слѣдя за тѣми, кто ведетъ переговоры, легко было достигнуть этого. Послѣ открытія въ іюнѣ динамитной мастерской въ Петербургѣ и арестовъ: Буцевича, Грачевскаго, Корба, Прибылевыхъ и др., этотъ слѣдъ былъ потерянъ, и теперь полиціи, во что бы то ни стало, нужно было снова найти его.
   На это Михайловскій твердилъ одно: высокопоставленное лицо, давшее порученіе Николадзе, выше всякихъ подозрѣній и ничего общаго съ политическимъ сыскомъ не имѣетъ.
   Но, по самому существу дѣла, оно казалось мнѣ невѣроятнымъ. Правительство, которое въ 1881 г., послѣ 1-го марта, не сдѣлало никакихъ уступокъ и открыто заявило, что никакихъ измѣненій въ политическомъ строѣ не послѣдуетъ, это самое правительство теперь, послѣ полуторагодового почти полнаго затишья {За все время былъ лишь одинъ террористическій актъ -- убійство военнаго прокурора Стрѣльникова въ Одессѣ.}, искало перемирія съ партіей Народной Воли... Оно было утомлено борьбой... Понимало потребность общества въ большей свободѣ... и готово было вступить на путь реформъ...
   Это казалось страннымъ...
   Въ прошломъ была исторія съ Гольденбергомъ, арестованнымъ три года назадъ. Взывая къ его патріотическому чувству, прокуроръ Добржинскій уловилъ его увѣреніями, что только терроръ мѣшаетъ правительству осуществить столь необходимыя либеральныя реформы: пусть Гольденбергъ раскроетъ всѣ силы и планы террористовъ... пусть пожертвуетъ друзьями и товарищами -- это будетъ великая жертва родинѣ, для которой откроется возможность идти впередъ по пути прогресса.
   Гольденбергъ увѣровалъ... Онъ началъ свои показанія словами: "Сердце мое обливается кровью, но я долженъ..." Далѣе слѣдовали хвалебныя характеристики наиболѣе близкихъ и дорогихъ ему людей и наряду съ этимъ ихъ физическія примѣты... Онъ сообщилъ относительно Народной Воли все, что зналъ, но, убѣдившись потомъ, что "жертва" была безплодна, кончилъ самоубійствомъ въ Петропавловской крѣпости.
   Теперь снова терроръ являлся единственнымъ препятствіемъ для реформъ, и рѣчи Добржинскаго повторялись почти слово въ слово.
   Если же предложеніе, переданное черезъ Николадке, принять за военную хитрость, то все становилось понятнымъ. Прошло уже болѣе полутора года послѣ смерти Александра И, а о коронація новаго императора не было ни слуху, ни духу. По общему убѣжденію, такое промедленіе происходило отъ неувѣренности правительства въ безопасности коронаціонныхъ торжествъ. Послѣ взрыва царскаго поѣзда подъ Москвою, взрыва въ Зимнемъ дворцѣ и катастрофы 1 марта -- чего нельзя было ждать отъ Исполнительнаго Комитета?!.. Несмотря на множество арестовъ и судьбищъ въ 1881 и 1882 г.г., самые безпокоящіе слухи циркулировали въ публикѣ и, конечно, волновали государственную полицію, Такъ, въ концѣ 1881 г. разсказывали, что Кобозевъ (Юрій Богдановичъ), содержавшій магазинъ сыровъ на Малой Садовой, гдѣ была заложена мина для 1-го марта, проникъ въ число предпринимателей по коронаціонной иллюминаціи въ Москвѣ... Понятно, какія опасенія внушали подобные слухи, и какую тревогу возбуждала мысль о возможныхъ послѣдствіяхъ террористическаго акта во время торжествъ. Быть спокойнымъ въ этомъ отношеніи, обезопасить коронацію отъ всякихъ неожиданностей, конечно, было очень важно и для этого стоило дать обѣщанія. Наконецъ, для осуществленія предполагавшихся свободъ -- свободы печати и свободы соціалистической пропаганды {Не лишнее вспомнить, что Судейкинъ не разъ въ бесѣдахъ въ арестованными называлъ себя соціалистомъ, сторонникомъ мирной соціалистической пропаганды -- лишь бы не терроръ!} -- никакихъ гарантій не предлагалось. Слова: "Народное представительство", "Конституція" при всѣхъ этихъ разговорахъ ни разу непроизносились.
   Всѣ эти соображенія были приняты во вниманіе въ бесѣдѣ съ Михайловскимъ, но онъ поставилъ мнѣ въ упоръ существенный вопросъ: "А можете ли вы, фактически, осуществлять террористическую часть програмы? Предпримете ли вы и можете ли вы что-нибудь предпринять въ смыслѣ центральнаго террора?"
   На такой прямой вопросъ я могла отвѣтить только отрицательно. Обманывать его или себя какими-либо иллюзіями на этотъ счетъ не было возможности. Центръ партіи Народной Воли -- Исполнительный Комитетъ -- въ то время уже не существовалъ. Всѣ его члены погибли: одни на эшафотѣ, другіе умирали въ Алекcѣевскомъ равелинѣ, третьи ждали суда; Тихомировъ и Ашанина удалились за границу. Оттуда они совѣтовали мнѣ создать новый центръ изъ молодыхъ народовольцевъ, но я относилась къ этому плану совершенно отрицательно: эти молодыя, неиспытанныя силы не могли замѣнить старыхъ, опытныхъ товарищей. При такихъ условіяхъ и полномъ разгромѣ связей въ Петербургѣ и Москвѣ о какихъ-нибудь серьезныхъ актахъ нечего было и думать.
   Я отвѣчала Михайловскому категорическимъ: "Нѣтъ!"
   Этимъ я дала ему оружіе противъ себя. Онъ сталъ убѣждать меня, что, разъ мы не въ силахъ въ данное время продолжать борьбу съ правительствомъ въ прежней формѣ и, вмѣсто террористическихъ актовъ, должны заняться накопленіемъ силъ и ихъ организаціей, то наша обязанность воспользоваться случаемъ, который посылаетъ судьба въ формѣ предложенія правительства. Терять при такихъ обстоятельствахъ, по мнѣнію Михайловскаго, мы ничего не теряли, такъ какъ и безъ того принуждены были сдѣлать то, чего хотѣло отъ насъ правительство, а между тѣмъ "все-таки, говорилъ онъ, есть надежда что-нибудь да получить".
   Доводы и уговоры Николая Константиновича заставили меня сойти съ той твердой почвы полнаго отрицанія всякихъ переговоровъ, на которой я ранѣе стояла.
   Обдумавъ все, я предложила Николаю Константиновичу слѣдующую комбинацію: лично я рѣшительно отказываюсь отъ какихъ бы то ни было сношеній по этому дѣлу и предлагаю Михайловскому сообщить Николадзе, что никого изъ членовъ Исполнительнаго Комитета онъ не нашелъ, потому что, какъ онъ узналъ, мѣстопребываніе комитета перенесено за границу; пусть Николадзе отправляется туда и обратится со своимъ предложеніемъ къ Л. Тихомирову и М. Ашаниной-Оловенниковой. Тѣмъ временемъ я, безъ вѣдома Николадзе, пошлю къ нимъ человѣка, чтобы извѣстить о его миссіи, возможномъ пріѣздѣ къ нимъ и моемъ недовѣрчивомъ отношеніи ко всему дѣлу. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я намѣревалась передать Тихомирову, что, направляя къ нему Николадзе, мы, въ Россіи, сохраняемъ полную свободу дѣйствія и будемъ руководиться лишь наличными условіями и возможностями, оставляя за собой въ послѣднемъ счетѣ право принять или отвергнуть тѣ условія, которыя Тихомировъ и Ашанина могутъ выработать за границей, если войдутъ въ сношеніе съ Николадзе.
   Относительно предложенія освободить Исаева, въ доказательство искренности правительства, я рѣшительно заявила Михайловскому, что требовать надо не Исаева, а Нечаева, Александра Михайлова или -- какъ того хотѣлъ самъ Михайловскій -- Чернышевскаго, и что въ этомъ же смыслѣ мной будетъ данъ наказъ за границу.
   О назначеніи разслѣдованія по поводу разгрома и избіеній въ Карійской тюрьмѣ между мной и Михайловскимъ рѣчи не было. Гдѣ и когда возникъ вопросъ объ этомъ, я ничего не знаю.
   Условившись обо всемъ, мы разстались: Михайловскій уѣхалъ въ Петербургъ, а я вызвала изъ Одессы Садову и просила ее отправиться за границу съ моимъ порученіемъ къ Тихомирову, что та и сдѣлала.
   Дальнѣйшій ходъ дѣла за границей остался мнѣ лично совершенно неизвѣстнымъ, такъ какъ вплоть до моего ареста, 10 февраля 1883 г., я не получала никакихъ писемъ,-- ни отъ Саловой, ни отъ Тихомирова изъ-за границы, ни отъ Михайловскаго изъ Петербурга. Да и сама я не обращалась ни къ кому изъ нихъ съ какими-либо запросами, считая все дѣло пустымъ и безнадежнымъ.
   Между тѣмъ, какъ теперь это извѣстно, Николадзе, по указанію Михайловскаго, дѣйствительно отправился къ Тихомирову, и переговоры между ними состоялись: сначала -- въ Женевѣ 27 и 28 ноября ст. ст., а потомъ, начиная съ 8 декабря, въ Парижѣ.
   Сергѣй Андреевичъ Ивановъ въ запискѣ, написанной для меня, говоритъ, что однажды, когда переговоры между Тихомировымъ и Николадзе были въ полномъ разгарѣ, послѣдній "прибѣжалъ къ Тихомирову крайне встревоженный и показалъ только что полученную имъ изъ Петербурга телеграмму, въ которой говорилось о необходимости тотчасъ же ликвидировать начатое предпріятіе, но избѣжаніе крупныхъ убытковъ. Иносказательный смыслъ этой телеграммы былъ таковъ: прекращайте немедленно переговоры и возвращайтесь въ Россію, если не хотите нажить крупныхъ непріятносте й... Николадзе высказывалъ крайнее изумленіе по поводу такого оборота дѣла, но, конечно, тотчасъ возвратился въ Россію"...
   Николадзе ни о какой телеграммѣ не говоритъ, а Бороздинъ повѣствуетъ, что послѣ того, какъ Николадзе получилъ отъ Тихомирова проектъ договора, "ему ничего болѣе не оставалось дѣлать въ Парижѣ; а какъ въ то же время телеграммой изъ Петербурга извѣщали его о тяжкой болѣзни княжны Гурамовой, онъ и поспѣшилъ выѣхать. Нѣсколько дней спустя выѣхалъ и я",-- говоритъ Бороздинъ -- "и 31 декабря былъ уже въ Петербургѣ". ("Былое", октябрь 1907 г., стр. 161).
   Смѣшалъ ли С. А. Ивановъ въ разсказѣ Тихомирова объ исторіи съ телеграммой имя Николадзе съ именемъ Нивинскаго, который въ августѣ 1882 г. велъ подобные же переговоры съ Лавровымъ отъ имени "Земской лиги" {Подъ этимъ флагомъ дѣйствовала та же Священная Дружина, но уже въ лицѣ кн. Щербатова.} и былъ внезапно вызванъ въ Петербургъ, или Николадзе, по какимъ-нибудь соображеніямъ, ввелъ въ заблужденіе Бороздина -- такъ или иначе, дѣло съ переговорами на этомъ обрывается.
   Въ статьѣ "Освобожденіе Чернышевскаго" {"Былое", сентябрь, 1906 г., стр. 270.}, Николадзе разсказываетъ, что, вернувшись въ Петербургъ въ послѣднихъ числахъ декабря, онъ передалъ гр. Воронцову-Дашкову собственноручную записку Тихомирова объ условіяхъ перемирія между Народной Волей и правительствомъ; но гр. Воронцовъ-Дашковъ встрѣтилъ его заявленіемъ, что "надежды и разсчеты его разрушились: положеніе дѣлъ въ Петербургѣ измѣнилось настолько, что ему наврядъ ли теперь удастся хоть что-нибудь сдѣлать въ смыслѣ прежнихъ предположеній. Онъ просилъ Николадзе немедленно увѣдомить объ этомъ Тихомирова и сообщить ему, что онъ и его товарищи, въ виду измѣнившихся обстоятельствъ, вольны считать себя свободными отъ всякаго уговора".
   Такую же перемѣну въ настроеніяхъ въ Петербургѣ нашелъ и Бороздинъ {"Былое", октябрь, 1907 г., стр. 161.}.
   Нельзя не обратить вниманія на то, что въ той же статьѣ (стр. 271) Николадзе говоритъ, что по пріѣздѣ въ Петербургъ все, что нужно, онъ сообщилъ Михайловскому, высланному въ Выборгъ, черезъ О. Н. Кривенко, довольно часто навѣщавшаго Михайловскаго въ изгнаніи. Между тѣмъ Михайловскій въ своей посмертной запискѣ пишетъ, что Николадзе "вернулся съ очень страннымъ результатомъ, никого не нашелъ" {"Былое", сентябрь, 1907 г., стр. 213.}.
   Если бы Николадзе сообщилъ ему дѣйствительный ходъ и развязку дѣла, которому Михайловскій придавалъ значеніе и въ которомъ Михайловскій участвовалъ, разсказалъ бы все то, о чемъ онъ пишетъ въ своихъ мемуарахъ {"Былое", 1906 г., сентябрь.},-- то мыслимо ли, чтобы Михайловскій могъ забыть рѣшительно все, и занести слова, что Николадзе "никого за границей не нашелъ"?
   А въ такомъ случаѣ, чѣмъ же объяснить поведеніе Николадзе по отношенію къ Михайловскому?

-----

   Истинная причина перерыва переговоровъ для непосредственственныхъ участниковъ дѣла осталась въ то время тайной, и, какъ мнѣ кажется, можетъ считаться еще и теперь спорной.
   Въ 1882 г., когда велись переговоры, въ нихъ постоянно фигурировало слово: "Правительство". Исполнительный Комитетъ все время былъ увѣренъ, что имѣетъ дѣло именно съ нимъ. За правительство уже въ теченіе цѣлаго 25-лѣтія принимало одну изъ договаривающихся сторонъ и общественное мнѣніе.
   Но В. Я. Богучарскій въ своей книгѣ объясняетъ, что подъ именемъ правительства оперировала "Священная Дружина" -- анти-революціонное тайное общество. Въ число членовъ этого общества, образовавшагося послѣ 1 марта, входили многія высокопоставленныя и вліятельныя лица, имѣвшія большія связи и денежныя средства. Но направленіе и тенденціи этихъ лицъ были весьма различны. Съ одной стороны -- это были люди, преслѣдовавшіе цѣли чистѣйшаго сыска и искавшіе сношеній съ Исполнительнымъ Комитетомъ, чтобы, проникнувъ въ сокровенныя тайны его, предать ихъ въ руки полиціи. Съ другой -- это были люди либеральные, желавшіе для Россіи свободныхъ учрежденій и думавшіе бороться "съ крамолой" путемъ введенія конституціонныхъ реформъ. Таковы были: гр. Воронцовъ-Дашковъ и гр. Павелъ Петровичъ Шуваловъ. Но версіи В. Я. Богучарскаго, эти искренніе конституціоналисты предполагали обезоружить Исполнительный Комитетъ посредствомъ договора,-- съ тѣмъ, чтобы дѣйствительно добиться обѣщанныхъ въ договорѣ свободъ, но имъ помѣшалъ въ этомъ министръ вн. дѣлъ Д. Толстой. В. Я. Богучарскій разсказываетъ, что между Священной Дружиной и министерствомъ вы. дѣлъ существовала непрерывная борьба за власть, за вліяніе. Священная Дружина въ цѣломъ, какъ организація совершенно обособленная, отъ министерства совершенно независимая, но преслѣдовавшая, однако, по отношенію къ революціи одну и ту же цѣль -- искорененія,-- была занозой въ глазу гр. Д. Толстого и его правой руки -- Судейкина. Стремленія же графовъ Воронцова-Дашкова и Шувалова въ ихъ глазахъ могли быть только революціонной попыткой сверху. Соперничество и интриги Д. Толстого привели наконецъ къ роспуску Священной Дружины -- этой добровольной охраны, не состоявшей ни подъ какимъ офиціальнымъ контролемъ. 5 декабря 1882 г., какъ сообщаетъ В. Я. Богучарскій, по приказанію государя, Дружина была распущена.
   Это и было, по мнѣнію того же автора, истинной причиной прекращенія переговоровъ.
   Однако, среди участниковъ переговоровъ, какъ и въ широкой публикѣ, до самаго послѣдняго времени господствовало совершенно другое объясненіе.
   20 декабря 1882 г. въ Одессѣ былъ арестованъ Дегаевъ, хозяинъ типографіи, устроенной имъ по моему порученію.
   Изъ документа, предъявленнаго мнѣ въ Петропавловской крѣпости весною 1884 г. и написаннаго собственной рукой Дегаева, я увидѣла, что онъ предалъ рѣшительно все, что только было ему извѣстно о революціонныхъ дѣлахъ партіи. А въ то время, послѣ ареста старѣйшихъ членовъ Исполнительнаго Комитета, онъ былъ посвященъ мною во все, болѣе итти менѣе важное, между прочимъ, и во всѣ детали моей бесѣды съ. Михайловскимъ. Кромѣ того, по моему же порученію, передъ поселеніемъ въ Одессѣ, онъ совершилъ объѣздъ всѣхъ пунктовъ, гдѣ были военные кружки, въ числѣ которыхъ были такіе, доступа къ которымъ онъ ранѣе совершенно не имѣлъ (Кіевъ, Одесса, Николаевъ).
   Когда прокуроръ Добржинскій, въ присутствіи генерала Середы, но Высочайшему повелѣнію назначеннаго для производства слѣдствія по всей имперіи по дѣлу о военной организаціи, предъявилъ мнѣ тетрадь съ признаніями Дегаева, то прежде всего спросилъ:
   -- "Узнаете ли вы этотъ почеркъ?"
   Почеркъ былъ незнакомъ (я не знала руку Дегаева), и я отвѣ тила отрицательно. Тогда Добржинскій перевернулъ ту тетрадь сѣрой бумаги большого формата, которая лежала передо мной, и я увидѣла подпись: "Сергѣй Дегаевъ"; и, какъ это ни странно, у меня сохранилось воспоминаніе, что стоявшіе тутъ же рядомъ число и мѣсяцъ были: 20 ноября. И это число оставалось у меня въ памяти до опубликованія въ "Быломъ" воспоминанія Спандони, въ которомъ говорится, что Дегаевъ былъ арестованъ 18 декабря (по даннымъ Богучарскаго -- 20 декабря).
   Я видѣла подпись и число лишь одинъ мигъ и была, быть можетъ, слишкомъ потрясена открытіемъ, чтобы потомъ не спутать мѣсяца, хотя иногда въ такія минуты все запечатлѣвается особенно ясно. Но тогда подпись была для меня важнѣе числа; во всякомъ случаѣ, оно было ужасающе близко къ моменту ареста Дегаева...
   Послѣ того, какъ Дегаевъ далъ свои показанія, онъ вошелъ въ сдѣлку съ жандармами: ему былъ устроенъ фиктивный побѣгъ по дорогѣ на вокзалъ, куда его повезли на извозчикѣ, будто бы для отправки въ Кіевъ. Какъ бѣглецъ, онъ явился сначала въ Николаевъ, а потомъ ко мнѣ въ Харьковъ, чтобы выдать меня. Здѣсь не мѣсто описывать подробности нашей встрѣчи, когда я волновалась радостью видѣть его на свободѣ, а онъ былъ совершенно подавленъ предстоящимъ предательствомъ.
   Числа съ 25--26 января по 10 февраля 1888 г. Дегаевъ пробылъ въ Харьковѣ въ постоянныхъ сношеніяхъ со мной, при чемъ ту психическую перемѣну, которую я видѣла въ немъ, я объясняла тѣмъ, что его жена, арестованная вмѣстѣ съ нимъ, оставалась еще въ тюрьмѣ. За это время прежній другъ, всегда выказывавшій мнѣ крайнюю преданность, тщательно выспросилъ у меня всѣ подробности моей повседневной жизни и отъ меня самой получилъ всѣ указанія, необходимыя для того, чтобы, не будучи заподозрѣннымъ, выдать меня. Для этого онъ воспользовался другимъ предателемъ -- рабочимъ Меркуловымъ, который ранѣе, на улицахъ Одессы, ловилъ для полиціи своихъ прежнихъ товарищей. Услышавъ отъ меня, что я считаю себя въ Харьковѣ въ полной безопасности, если только не встрѣчусь съ Меркуловымъ, который знаетъ меня въ лицо, Дегаевъ выписалъ его и поставилъ на моемъ пути съ квартиры.
   Въ одинъ изъ 14--15 дней, которые при мнѣ Дегаевъ провелъ въ Харьковѣ, послѣдовало правительственное распоряженіе о назначеніи въ маѣ коронаціи, внушавшей до того времени такъ много опасеній.
   Теперь, послѣ предательства Дегаева, бояться и опасаться было нечего. Дегаевъ зналъ, что Исполнительный Комитетъ уже не существуетъ, а молодыя группы въ Харьковѣ, Кіевѣ, Одессѣ и отдѣльные народовольцы Москвы и Петербурга не въ силахъ предпринять что-нибудь серьезное. Военная организація, начало которой было положено зимой 1880 г., хотя и бездѣйствовала со времени ареста Суханова, но до декабря 1882 г. была въ полной цѣлости; оживить ее я надѣялась при помощи выхода въ отставку Ашенбреннера, Рогачева, Крайскаго и Похитонова. Посредникомъ между мною и ими по этому поводу былъ Дегаевъ, посѣтившій ихъ передъ отъѣздомъ въ Одессу. Теперь всѣ они, вся военная организація, были отданы Дегаевымъ въ руки политической полиціи. Совершенный Дегаевымъ объѣздъ Петербурга, Москвы, Кіева, Одессы, Николаева давалъ ему доступъ ко всѣмъ мѣстнымъ организаціямъ, и ему было достаточно въ каждомъ городѣ назвать хотя бы одно лицо, чтобы но нему, какъ по концу нитки, размотать весь клубокъ.
   Кромѣ того, съ этого времени во главѣ революціоннаго движенія становится тайный агентъ правительства: Дегаевъ не остановился на измѣнѣ и предательствѣ -- онъ сталъ провокаторомъ, въ исторіи русскаго революціоннаго движенія первымъ провокаторомъ изъ интеллигенціи {До этого человѣка 4--5 рабочихъ были въ разныхъ мѣстахъ убиты, какъ таковые (Рсйнштейнъ въ Москвѣ, Никоновъ, Прейсъ и др.).}.
   Такимъ образомъ полиціи не только выяснялось настоящее, но было обезпечено и будущее.
   Когда передъ правительствомъ всѣ карты были раскрыты -- къ чему были нужны какіе бы то ни было переговоры, искренніе или лукавые, исходившіе отъ конституціоналистовъ или отъ сыщиковъ? Положеніе партіи Народной Воли было ясно, всѣ наличныя силы -- извѣстны, и на будущее время въ организаціи, въ самыхъ верхахъ ея, становился провокаторъ.
   Итакъ, несмотря на новыя данныя В. Я. Богучарскаго о роспускѣ Священной Дружины 5 декабря 1882 г., я все же считаю, что истинной причиной прекращенія переговоровъ былъ не этотъ роспускъ, а измѣна Дегаева (арестованнаго въ концѣ декабря), измѣна, не оставившая въ революціонномъ мірѣ ничего тайнаго для правительства.
   Что вѣрнѣе? Что правдоподобнѣе?
   Интриги и взаимное подсиживаніе между лицами различныхъ вѣдомствъ вполнѣ возможны. Исторія и въ прошломъ, и въ настоящемъ даетъ немало тому примѣровъ. Нѣтъ ничего невѣроятнаго, что роспускъ Священной Дружины произошелъ по настоянію министра вы. д. Д. Толстого. Она могла быть распущена, но графъ Воронцовъ-Дашковъ и графъ Шуваловъ могли и послѣ этого продолжать вести свою линію. Развѣ роспускъ Священной Дружины, въ которой были разнообразные элементы, самъ по себѣ доказываетъ, что графъ Воронцовъ-Дашковъ и графъ Шуваловъ потеряли довѣріе и расположеніе верховъ?
   Самые переговоры съ Тихомировымъ въ Парижѣ происходили, по словамъ Николадзе, около половины декабря {Съ этимъ согласуются даты Бороздина.}, т. е. послѣ роспуска Дружины {"Былое" 1900 г., сентябрь, стр. 270.}, а по возвращеніи въ Петербургъ онъ еще въ мартѣ и апрѣлѣ 1883 г. видался съ графомъ Шуваловымъ. Послѣдній даже предлагалъ ему выхлопотать аудіенцію у государя, если онъ, Николадзе, согласится "твердо и властно увѣрить", что революціонеры произведутъ новое страшное потрясеніе, если Россіи не будетъ дана конституція {Ib. стр. 271--272--279.}.
   Очевидно, графъ Шуваловъ не зналъ, что во главѣ революціоннаго движенія правительство имѣетъ провокатора и ему не страшны уже никакія угрозы. Между тѣмъ это обстоятельство было такимъ большимъ козыремъ въ игрѣ Д. Толстого и Судейкина, что за спиной гр. Воронцова-Дашкова и гр. Шувалова отнимало у нихъ всякую почву и измѣняло положеніе дѣлъ въ Петербургѣ настолько, что всякіе шансы на успѣхъ ихъ конституціонныхъ плановъ утрачивались.
   Оставляя въ сторонѣ, насколько искренними конституціоналистами были графы Воронцовъ-Дашковъ и Шуваловъ, какъ-ни-какъ состоявшіе въ одномъ сообществѣ съ неофиціальными сыщиками, при чтеніи документовъ бросается въ глаза, что они ламентировали на одну и ту же тему, одними и тѣми же словами и давали такія же обѣщанія, какъ и представители государственной полиціи. Такъ, въ томъ же 1882 году, прокуроръ Добржинскій и директоръ департамента полиціи Плеве предлагали О. Любатовичъ и Г. Романенко быть посредниками между партіей Народной Воли и правительствомъ ("Былое" 1906 г., іюнь, ст. О. Любатовичъ: "Далекое и Недавнее").
   Подозрительно похожи другъ на друга также и всѣ крахи этихъ попытокъ. Такъ, Плеве по неизвѣстной причинѣ внезапно прерываетъ переговоры съ Любатовичъ и Романенко; докторъ Нивинскій {Представитель графа Щербатова (по Богучарскому).}, въ августѣ 1882 года ведетъ переговоры съ Лавровымъ и Оловенниковой и внезапно прерываетъ ихъ, вызванный въ Петербургъ. Позднѣе, если вѣренъ разсказъ С. А. Иванова, то же самое происходитъ и съ Николадзе... Что за странныя совпаденія!..

-----

   Посмертная записка Михайловскаго начинается словами:, Первое, что мнѣ вспоминается, это одна необыкновенно грустная исторія, которую стыдно разсказать, а грѣхъ утаить" {"Былое", сентябрь, 1907 г., стр. 212.}.
   Эти строки, конечно, вызваны мыслью, что всѣ переговоры, въ которые Николадзе вовлекъ Михайловскаго и Народную Волю, были комедіей, пустой игрой, не стоившей вниманія и траты силъ.
   Но какимъ образомъ могло случиться, что, выслушавъ Николадзе, Михайловскій передалъ мнѣ содержаніе ихъ бесѣды въ томъ видѣ, какъ я разсказываю, а не такъ, какъ 24 года спустя Николадзе говоритъ въ статьѣ "Освобожденіе Чернышевскаго" {"Былое", сентябрь 1906 г.}.
   При первомъ свиданіи съ министромъ Двора, пишетъ Николадзе, я развивалъ программу, которая "заключалась въ приглашеніи (курсивъ мой. В. Ф.) правительства стать на путь соціальныхъ, вѣрнѣе -- экономическихъ, улучшеній народнаго быта, съ значительнымъ въ этомъ смыслѣ расширеніемъ сферы воздѣйствія печати и земскаго или общественнаго самоуправленія" {"Освобожденіе Чернышевскаго", стр. 256.}.
   Во время второго свиданія, продолжаетъ Николадзе, "я услышалъ отъ графа Воронцова-Дашкова, что осуществленіе правительствомъ высказанныхъ мной предположеній (курсивъ мой. В. Ф.) было бы возможно, если бы существовала увѣренность, что этимъ путемъ положенъ будетъ конецъ террористическимъ явленіямъ и вообще нелегальной дѣятельности революціонной партіи" (курсивъ мой. В. Ф.).
   "Но раньше, чѣмъ правительство окончательно станетъ на этотъ путь и приметъ рѣшеніе держаться такой политики, ему необходимо получить точныя свѣдѣнія о минимальныхъ стремленіяхъ революціонной партіи, узнать изъ достовѣрнаго источника, насколько и въ какихъ случаяхъ можно быть увѣреннымъ, что она откажется отъ своей подпольной дѣятельности и вернется къ легальной. Не предпринимая, покамѣстъ, ничего, не принимая на себя никакихъ обязательствъ и не обѣщая ни малѣйшаго измѣненія своихъ дѣйствій, правительство, для своихъ соображеній, желало бы уяснить эти вопросы. Поэтому гр. Воронцовъ-Дашковъ просилъ меня обстоятельно переговорить съ кѣмъ-либо изъ руководителей партія и выяснить осторожно ея виды и стремленія, не компрометируя правительства {Курсивъ въ обѣихъ цитатахъ -- мой.} и не подвергаясь опасности принять единоличное мнѣніе того или другого заговорщика за настроеніе и программу всей партіи". (Стр. 265--266, "Освоб. Чернышевскаго", "Былое", сентябрь 1906 г.).
   Итакъ, Николадзе высказываетъ Воронцову-Дашкову свои предположенія объ умиротвореніи страны, а министръ проситъ, не компрометируя правительства, сдѣлать осторожную развѣдку...
   Между тѣмъ, H. К. Михайловскій, со словъ Николадзе, передаетъ дѣло въ такомъ видѣ, что въ глазахъ однихъ -- роняетъ личное достоинство гр. Воронцова-Дашкова, внушая мысль о его причастности къ сыску, а въ глазахъ другихъ -- явно компрометируетъ полновластное правительство, которое унижается до трусливаго заискиванія у революціонной партіи.
   Правда, на страницахъ, предшествующихъ только-что приведеннымъ цитатамъ, Николадзе пишетъ, что содержаніе бесѣдъ съ гр. Воронцовымъ-Дашковымъ было предварительно обсуждено съ H. К. Михайловскимъ и С. Н. Кривенко... Но, въ такомъ случаѣ, какимъ образомъ Михайловскій могъ скрыть отъ меня истинный характеръ этихъ бесѣдъ?
   А если Михайловскій умолчалъ, то почему за границей, въ переговорахъ съ Тихомировымъ, молчалъ Николадзе и не обрисовалъ, какъ слѣдуетъ, роль вельможи -- роль, осторожную и ни къ чему не обязывающую?..
   Все это загадки... загадки, придающія всему эпизоду видъ мистификаціи.
   Кто же кого мистифицировалъ? Михайловскій -- меня или Николадзе -- Михайловскаго, Тихомирова и черезъ нихъ (и меня) "Народную Волю"?..
   И поневолѣ думаешь, что въ исторіи революціоннаго движенія, быть можетъ, теперь совершенно отсутствовала бы глава о переговорахъ Священной Дружины съ Исполнительнымъ Комитетомъ партіи "Народной Воли", если бъ содержаніе 265--266 страницъ статьи Николадзе было въ свое время извѣстно всѣмъ непосредственнымъ участникамъ пресловутыхъ "переговоровъ".

В. Фигнеръ.

"Русское Богатство", No 11, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru