Фигнер Вера Николаевна
Николай Александрович Морозов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  
   Галлерея Шлиссельбургскихъ узниковъ
   Подъ редакціею: Н. Ѳ. Анненскаго, В. Я. Богучарскаго, В. И. Семевскаго и П. Ф. Якубовича
   Часть I. Съ 29 портретами.
   Весь чистый доходъ предназначается въ пользу бывшихъ шлиссельбургскихъ узниковъ.
   С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича, Bac. остр., 5 лин., 28. 1907.
  

Николай Александровичъ Морозовъ.

  
   Богатый молодой помѣщикъ, блестящій офицеръ въ отставкѣ, П. А. Щепочкинъ, посѣщая въ началѣ 50-хъ годовъ свои псковскія и новгородскія помѣстья, встрѣтилъ въ одномъ изъ нихъ очень красивую и необыкновенно развитую дѣвушку, дочь своего крѣпостного крестьянина. Влюбившись, онъ далъ ей вольную и, какъ жену, увезъ въ село Никольское, свое имѣніе мологскаго уѣзда Ярославской губерніи. Такова романтическая, но во время крѣпостного права не очень рѣдкая исторія отца и матери Николая Александровича Морозова. Бракъ, хотя прочный и вполнѣ счастливый, не былъ однако оформленъ церковнымъ обрядомъ, почему H. А., родившійся 25 іюня 1854 г., и не носитъ фамиліи своего отца. Послѣдній, по воспоминаніямъ сына, обладалъ умомъ, сильной волей и умѣньемъ обращаться съ людьми; для своего времени это былъ человѣкъ образованный: въ его библіотекѣ были всѣ лучшіе русскіе журналы. Взгляды отца H. А. отличались полной опредѣленностью: онъ былъ англоманъ-конституціоналистъ. Личному освобожденію крестьянъ онъ вполнѣ сочувствовалъ, но надѣленіе землей, даже съ выкупомъ, считалъ грабежомъ и несправедливостью. Этотъ пунктъ, на ряду съ несбывшимися надеждами на дарованіе конституцій, ставилъ его въ число недовольныхъ реформами Александра II, и неоднократные, весьма непочтительные отзывы отца объ этомъ государѣ не остались безъ вліянія на молодой умъ сына.
   Мать Н. А., Анна Васильевна Морозова, здравствующая и понынѣ, не была заурядной крестьянкой: отъ своего отца, большого грамотея и бывалаго человѣка, она усвоила не только простую грамотность и первоначальныя свѣденія по ариѳметикѣ, географіи и т. д., но и нѣкоторое литературное образованіе и вкусъ: Пушкинъ, Лермонтовъ, Крыловъ и Гоголь были ея любимыми авторами въ дѣвичествѣ.
   Нравственный обликъ Анны Васильевны характеризуется добротой, мягкостью и деликатностью. Ея физическая красота бросается въ глаза даже на современныхъ карточкахъ, когда ей 70 лѣтъ: "свѣтъ погасъ" въ ея очахъ уже давно (она не видитъ), но очертаніе и выраженіе лица -- прекрасны и привлекательны. Это прелестное лицо и мягкій характеръ она передала и сыну, тогда какъ серьезную складку ума и превосходныя способности Н. А., повидимому, наслѣдовалъ отъ отца.
   Быть можетъ, какъ это часто случается, ненормальныя съ условной точки зрѣнія отношенія родителей, бросавшіяся въ глаза тѣмъ рѣзче, что отецъ Н. А., какъ крупный помѣщикъ и предводитель дворянства, былъ у всѣхъ на виду, -- послужили причиной ранняго пробужденія сознательности въ мальчикѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ и, быть можетъ, по той же причинѣ онъ рано замкнулся въ себѣ, стараясь собственными силами найти ключъ къ тѣмъ соціальнымъ вопросамъ, которые возникали въ его умѣ относительно неравенства богатыхъ и бѣдныхъ, знатныхъ и простолюдиновъ.
   Н. А. росъ въ деревнѣ, среди простора полей, въ обстановкѣ богатаго "дворянскаго гнѣзда" съ вѣковымъ паркомъ. Не мудрено, что онъ рано полюбилъ природу и часто вспоминалъ въ тюрьмѣ тѣнистые уголки, прелестный прудъ и лужайки деревенскаго приволья. Въ дѣтствѣ старая нянька передала ему поэтическое міровоззрѣніе русскаго народа, видящаго во всей природѣ нѣчто живое и одухотворенное. Этому вліянію онъ самъ приписываетъ то, что для него, какъ естественника, во вселенной нѣтъ ничего мертваго, но все движется, все живетъ и имѣетъ душу. Н. А.-- убѣжденный пантеистъ, и не въ силу теоріи, а по непосредственному чувству, освѣщенному свѣточемъ науки. Это сліяніе простосердечной поэзіи народа съ послѣдними выводами, сдѣланными въ кабинетъ ученаго, составляютъ характерную, полную прелести своеобразность умственнаго склада Н. А. Быть можетъ, этимъ объясняется та оригинальная черта, что для пытливаго взора его равно раскрыты, какъ страницы ученыхъ трактатовъ отъ Ньютона до Оствальда, такъ и полныя лицедѣйствія строки Апокалипсиса, лихорадочно-пестрые образы котораго пугаютъ умъ зауряднаго читателя, но полны картинной поэзіи и научно-астрономическаго смысла для проникновеннаго взгляда Н. А.
   Отданный во 2-ю Московскую гимназію, H. А. получилъ въ ней полное отвращеніе къ "грекамъ и римлянамъ", но ревностно отдался естественнымъ наукамъ. Еще дома, старая астрономія, найденная въ библіотекѣ отца, въ высшей степени заинтересовала его, и онъ прочелъ ее не одинъ разъ, а гувернеръ Морель положилъ начало его знакомству съ ботаникой и энтомологіей. Потомъ въ гимназіи, въ классѣ Н. А.-- ча организовался особый кружокъ для теоретическихъ и практическихъ занятій по естествознанію, и эти занятія развили и укрѣпили въ Н. А. инстинкты натуралиста, позднѣе проявившіеся въ тюремномъ заключеніи.
   Въ гимназіи, воображеніе рисовало ему карьеру ученаго, и профессорская каѳедра была его мечтой. Прекрасныя способности, любовь къ природѣ и громадный интересъ къ ея явленіямъ, на ряду съ задатками самостоятельнаго мышленія, казалось, обезпечивали осуществленіе этой мечты. Однако, вмѣсто ученаго изъ Морозова вышелъ страстный политикъ и мученикъ, почти полъ-жизни проведшій въ стѣнахъ тюрьмы... И произошло это потому, что, кромѣ стремленій и наклонностей ученаго, способнаго пытливо искать новые пути въ наукѣ, онъ имѣлъ и горячую голову энтузіаста и романтика.
   На ряду съ астрономіей онъ прочелъ въ дѣтствѣ множество повѣстей и романовъ, которые производили сильное впечатлѣніе на его воображеніе. На ряду съ вопросами: откуда луна и солнце? что такое звѣзды? изъ чего состоитъ золото и изъ чего мука?-- молодая душа рвалась за предѣлы обыденной жизни и жаждала подвиговъ самоотверженія, стойкости и отваги.
   Понятно, что, когда 19-лѣтнимъ юношей онъ встрѣтилъ въ лицѣ членовъ московскаго кружка чайковцевъ людей новаго типа, превосходившихъ по нравственному уровню все, что онъ видѣлъ до тѣхъ поръ въ жизни, -- онъ увлекся ими всецѣло. Въ нихъ, казалось, онъ нашелъ воплощеніе тѣхъ героическихъ натуръ, очертанія которыхъ носились, какъ мечта, въ его умѣ. Въ центрѣ московскаго кружка стояла женщина -- яркая и поэтическая фигура Олимпіады Григорьевны Алексѣевой. Красавица, полная энтузіазма къ соціалистическимъ идеямъ, -- она сразу приковала вниманіе Н. А. и навсегда оставила о себѣ нѣжное воспоминаніе. Кружокъ приглашалъ стряхнуть съ себя аристократизмъ и всяческую буржуазность, отказаться отъ всѣхъ земныхъ благъ и эгоистическихъ стремленій къ покою, благосостоянію и почету... Онъ звалъ къ обиженнымъ, и униженнымъ, чтобы горячимъ призывомъ поднять ихъ на борьбу за лучшій, болѣе справедливый строй, который дастъ счастье всему человѣчеству...
   Какъ было не пойти съ людьми, преслѣдовавшими такія цѣли и отважно рѣшившимися пожертвовать для нихъ собою?!.
   Идти рядомъ съ ними... вмѣстѣ съ ними начать борьбу и совершать подвиги... и, если нужно, вмѣстѣ погибнуть -- вотъ чего требовала пылкая душа, и, послѣ короткаго колебанія между мелькавшей впереди ученой карьерой и политическимъ мученичествомъ, H. А. выбралъ послѣднее...
   За рѣшеніемъ быстро послѣдовало выполненіе. Весной 74 г. съ новыми друзьями (Саблинымъ, Клеменцемъ и др.) H. А. отправился "въ народъ" и жилъ сначала въ даниловскомъ уѣздѣ Яросл. губ., а потомъ путешествовалъ пѣшкомъ по Воронежской и Курской губерніямъ. Впечатлѣнія, вынесенныя за эти немногіе мѣсяцы общенія съ крестьянствомъ, не соотвѣтствовали горячимъ надеждамъ H. А. Какъ видно въ настоящее время, стремленія пропагандистовъ 70-хъ годовъ на ЗО лѣтъ опередили настроеніе и подготовку народныхъ массъ. H. А. видѣлъ лишь возможность выработки отдѣльныхъ личностей путемъ пропаганды... Даже самое главное орудіе дѣйствія на умы -- простая грамотность почти отсутствовала въ деревнѣ; нѣсколько книжекъ подпольнаго изданія, которыя теперь кажутся почти дѣтскими по содержанію и формѣ, составляли весь литературный арсеналъ, предназначенный для читателя-простолюдина. Никакихъ шансовъ на что-либо похожее на возстаніе или партизанскую войну, о которыхъ мечталъ Н. А.-- не было. Глубокое раздумье охватывало человѣка, жаждущаго революціонной битвы. Но хорошо разобраться въ этихъ впечатлѣніяхъ, еще и еще провѣрить ихъ H. А -- чу не пришлось. Той же осенью (74 г.)въ 36 губерніяхъ Евр. Россіи произошли массовые аресты, послѣдствіемъ которыхъ была почти полная гибель всѣхъ революціонныхъ кружковъ и организацій. Пострадалъ и кружокъ чайковцевъ. Въ періодъ остраго преслѣдованія, желая сохранить даровитаго юношу для будущаго, друзья Морозова отослали его вмѣстѣ съ Саблинымъ за границу. Оба оставались тамъ однако, не долго и уже весной 75 г. отправились обратно въ Россію, но при переѣздѣ черезъ границу были арестованы и протомились въ тюремномъ заключеніи до такъ называемаго "большого процесса", тянувшагося съ 18 окт. 77 по 13 янв. 78 г. По этому дѣлу (дѣло 193-хъ) H. А -- чу было вмѣнено въ наказаніе то продолжительное заключеніе, которому онъ подвергся до суда, и онъ былъ выпущенъ на свободу.
   Опасеніе быть сосланнымъ административно, -- какъ это случилось съ тѣми изъ освобожденныхъ, кто не успѣлъ во-время скрыться, -- заставило H. А. послѣ процесса сдѣлаться нелегальнымъ. Въ это время среди революціонныхъ организацій первое мѣсто въ Петербургѣ, да и во всей Россіи, принадлежало тайному обществу "Земля и Воля", основанному осенью 76 года. Было бы долго останавливаться на его происхожденіи и программѣ, извѣстной подъ именемъ "народнической". Достаточно сказать, что въ эту программу, наряду съ пропагандой и, въ особенности, агитаціей въ крестьянствѣ на почвѣ уже сознанныхъ народомъ потребностей, впервые былъ введенъ терроръ, чѣмъ было положено основаніе той борьбѣ за политическую свободу, которую потомъ велъ Исполнительный Комитетъ и которая еще доселѣ бушуетъ въ нашей странѣ.
   Морозовъ принялъ программу "народниковъ", но, благодаря старымъ связямъ, вступилъ не въ главное общество, а въ группу, державшуюся отдѣльно, хотя она и раздѣляла ту же программу. Въ этой группѣ были: А. К. Соловьевъ, Ю. Н. Богдановичъ, А. И. Писаревъ, Евгенія Ник. Фигнеръ, я и нѣкоторые другіе. Сначала Н. А. отправился въ Тамбовъ, потомъ въ Саратовъ, думая устроиться, въ болѣе или менѣе демократической формѣ, въ деревнѣ. Но это оказалось не такъ легко и требовало времени. Между тѣмъ, террористическая часть программы, съ ея опасностями и рискомъ, сильно привлекала пылкаго и увлекающагося юношу. Онъ возвратился въ столицу и, вмѣстѣ съ петербургскими землевольцами (Ольгой Натансонъ, Трощанскимъ, Оболешевымъ и др.) съ головой окунулся въ боевыя предпріятія. На очереди стояли планы вооруженныхъ освобожденій нѣсколькихъ выдающихся лицъ, осужденныхъ по процессу 193-хъ. Хотѣли освободить Брешковскую, Ковалика, Войнаральскаго.-- Дѣятельное участіе въ этомъ принялъ и Н. А. Но Брешковскую провезли чрезъ Нижній прежде, чѣмъ заговорщики успѣли опомниться, а вооруженное нападеніе на конвой, везшій Ковалика и Войнаральскаго въ Зміевскую центральную тюрьму, потерпѣло неудачу.
   Возвратившись послѣ этого дѣла въ Петербургъ, H. А. вплотную примкнулъ къ обществу "Земля и Воля", и съ этой поры начался самый кипучій и блестящій періодъ его революціонной дѣятельности. Организація, полная силъ и молодой энергіи, съ жаромъ ринулась на новое поприще, на подвиги, которые должны были встряхнуть русское общество, взволновать наше сонное царство. Каждый мѣсяцъ приносилъ какую-нибудь громовую вѣсть, и въ исторической перспективѣ нельзя не назвать этой эпохи -- бурной. Въ той организованной силѣ, которая совершала эти дѣла, занималъ свое мѣсто и Морозовъ жившій въ то время всѣми фибрами души. Тогда же началась и его серьезная работа въ революціонной литературѣ, такъ какъ онъ участвовалъ въ органѣ "Земля и Воля" и состоялъ редакторомъ "Листка Земли и Воли", отзывавшагося на всѣ событія момента.
   Между тѣмъ, среди бурнаго волненія, охватывавшаго сердца при каждомъ активномъ нападеніи на существующій строй, среди горечи неуда^ъ и упоенія побѣдой созрѣвала идея "Народной Воли", которая должна была вскорѣ народиться.
   Уже въ зиму 78--79 г. нѣкоторые члены "Земли и Воли", пламенные революціонеры: Валеріанъ Осинскій, Александръ Михайловъ, Александръ Квятковскій, Марія Николаевна Ашанина, H. А. Морозовъ и нѣкоторые другіе образовали внутри Общества "Земля и Воля" особую тайную организацію, о которой не знали остальные члены Общества, и, принявъ названіе "Исполнительнаго Комитета", были истинной душой политическихъ актовъ, волновавшихъ тогда Россію. Дѣло въ томъ, что къ этому времени внутри общества "Земля и Воля", благодаря двойственности и неопредѣленности программы, образовалось два теченія: съ одной стороны, ясно намѣчалось увлеченіе политикой, сознаніе, что безъ политической свободы невозможенъ ни одинъ шагъ впередъ, никакая дѣятельность въ народѣ; съ другой стороны, болѣе, такъ сказать, консервативная часть членовъ требовала продолженія работы въ деревнѣ и при существующихъ условіяхъ: она вѣрила въ возможность народнаго возстанія, которое одновременно съ гнетомъ экономическимъ сломитъ и старыя политическія формы.
   Первые стремились къ сосредоточенію силъ въ городахъ, чтобы здѣсь биться съ правительствомъ; вторые считали это вреднымъ увлеченіемъ и звали назадъ -- въ деревню...
   Послѣдствіемъ внутренняго раскола, который неминуемо долженъ былъ кончиться распаденіемъ общества "Земля и Воля", и было образованіе внутри его сплоченнаго, единодушнаго и энергичнаго ядра, которое послужило началомъ партіи Народной Воли съ "Исполнительнымъ Комитетомъ" во главѣ.
   Сторонники новаго направленія получили болѣе опредѣленную организацію на съѣздѣ въ Липецкѣ, куда они собрались непосредственно передъ воронежскимъ съѣздомъ членовъ общества "Земля и Воля", но безъ вѣдома этихъ послѣднихъ. Цѣль Липецкаго съѣзда состояла въ томъ, чтобы сосчитать силы и намѣтить тактику, какъ внутреннюю, такъ и внѣшнюю.
   Явившись затѣмъ на Воронежскій съѣздъ во всеоружіи, сговорившіеся и единодушные, они провели на немъ въ члены общества "Земля и Воля" цѣлую серію лицъ испытанной вѣрности, энергіи и самоотверженія. Нельзя воздать достаточной хвалы проницательности и широтѣ замысловъ липецкихъ товарищей: они шли плотной шеренгой въ даль будущаго, пролагая новые пути революціи; они окинули взглядомъ всѣ революціонныя силы тогдашняго времени и стянули людей со всѣхъ концовъ Россіи, создавъ этимъ общерусскую, еще небывало широкую организацію. Все, что было выдающагося, энергичнаго въ революціонномъ мірѣ, они привлекли въ свою среду или намѣтили для будущей работы.
   Валеріанъ Осинскій тогда уже погибъ, но другіе столь-же отважные энтузіасты держали дѣло политической борьбы въ своихъ сильныхъ рукахъ. На ряду съ названными раньше тутъ были: Желябовъ, Фроленко, Колоткевичъ, Ширяевъ -- эти орлы и герои революціи. H. А. Морозовъ былъ однимъ изъ самыхъ энергичныхъ иниціаторовъ новаго направленія. Среди горечи неудачи, эти люди выносили новое направленіе въ своихъ сердцахъ... Они вынесли его на своихъ плечахъ черезъ рутину и косность и привели, наконецъ, -- къ побѣдѣ...
   Съѣздъ въ полѣ 79 г. въ Воронежѣ былъ послѣдней попыткой членовъ "Земли и Воли" дѣйствовать сообща. Это былъ компромиссъ и, какъ таковой, онъ не даль никакихъ опредѣленныхъ результатовъ, хотя на немъ не произошло и открытаго разрыва.
   Однако, но прибытіи въ Петербургъ, какъ только началась революціонная работа, практическія неудобства противорѣчивыхъ стремленій въ нѣдрахъ общества принудили къ оффиціальному раздѣлу... Тогда образовались двѣ самостоятельныя фракціи: "Народная Воля" и "Черный Передѣлъ".
   Съ этой минуты "Исполнительный Комитетъ" сталъ центромъ общероссійской народовольческой организаціи и въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ на почвѣ борьбы съ самодержавіемъ развилъ небывалую энергію и дѣятельность, служа пугаломъ и предметомъ отвращенія однихъ и путеводной звѣздой, предметомъ упованій для другихъ.
   Дѣятельность Исполнительнаго Комитета -- общеизвѣстна, объ ней нечего распространяться... Что касается до роли H. А., то объ этомъ когда-нибудь онъ самъ разскажетъ: здѣсь достаточно сказать, что во всѣхъ дѣлахъ Комитета, подобно другимъ агентамъ, онъ принималъ, какъ нравственное, такъ и физическое участіе и, кромѣ того, состоялъ редакторомъ партійнаго органа "Народная Воля".
   Затѣмъ, въ февралѣ 80 г., послѣ ареста типографіи, гдѣ печаталась эта газета, H. А. временно отбылъ за границу. Онъ жилъ тамъ, главнымъ образомъ, въ Швейцаріи, но посѣтилъ также Лондонъ и Парижъ. Сношенія съ разными лицами, собираніе матеріала по исторіи революціоннаго движенія въ Россіи и, на ряду съ этимъ, слушанье лекцій въ Женевскомъ университетѣ -- составляли предметъ его занятій. Къ этому же времени относится и появленіе его талантливой брошюры о террорѣ. Въ январѣ 81 г. онъ задумалъ вернуться въ Россію, но на границѣ былъ арестованъ и преданъ суду вмѣстѣ съ другими народовольцами (процессъ 20-ти въ началѣ 1882 г.: Сухановъ, А. Михайловъ, Фроленко и т. д.).
   Морозовъ приговоренъ былъ къ каторгѣ безъ срока и, вмѣстѣ съ другими выдающимися членами партіи, заточенъ сначала въ Алексѣевскій равелинъ, а потомъ (въ 84 г.) перевезенъ въ Шлиссельбургъ.
   Покойный товарищъ нашъ П. С. Поливановъ и М. Ф. Фроленко въ своихъ мемуарахъ прекрасно описали, что такое была жизнь въ равелинѣ. Желающіе -- могутъ обратиться къ нимъ. Я съ свой стороны, прибавлю только, что, разсказывая въ Шлиссельбургѣ объ условіяхъ этой ужасной жизни, H. А. не безъ гордости говорилъ, что понималъ прекрасно, что весь режимъ Алексѣевскаго равелина имѣетъ цѣлью извести медленной смертью узниковъ, заключенныхъ въ немъ, и что это сознаніе заставляло его настойчиво сопротивляться болѣзни, одолѣвавшей его отъ постояннаго голоданія... Мучимый цынгою, преодолѣвая страшныя колющія боли въ ногахъ, онъ старался какъ можно болѣе ходить. Да! онъ ходилъ по камерѣ и повторялъ въ умѣ: "Меня хотятъ убить... а я все-таки буду жить!.."
   И онъ выжилъ, несмотря на то, что многіе годы харкалъ кровью и, казалось, неминуемо долженъ былъ погибнуть.
   Во все время заключенія въ Шлиссельбургѣ H. А. сохранялъ полное самообладаніе и неизмѣнную доброту. Для заключенныхъ онъ былъ "третьей сестрой", какъ его въ шутку называли товарищи {Двумя первыми -- были женщины.}, къ которымъ онъ всегда былъ готовъ придти со словами утѣшенія; а за отмѣнно учтивое обращеніе съ жандармскимъ персоналомъ его звали "маркизомъ". Но самымъ употребительнымъ прозвищемъ было названіе "зодіакъ" за пристрастіе къ астрономіи и поиски на небѣ такъ называемаго "зодіакальнаго свѣта".
   Послѣ осужденія всѣ мы потеряли не только гражданскія и человѣческія права, но и свои имена. Мы стали чѣмъ-то въ родѣ казенныхъ вещей и обозначались безличными номерами. Наши фамиліи должны были оставаться тайной, какъ для сосѣдей по камерѣ, такъ и для всего штата высшихъ и низшихъ стражей. Въ первые годы это такъ и было, при чемъ офицеры, конечно, только притворялись, будто не знаютъ, кто мы такіе. Впослѣдствіи, когда начали практиковаться прогулки вдвоемъ, имена, сами собой разумѣется, разоблачились, потому что жандармы не могли не слышать ихъ въ нашихъ разговорахъ. Тогда жандармы усвоили даже наши псевдонимы, и одинъ унтеръ-офицеръ пресмѣшно передѣлалъ "зодіака" въ "забіяку", что невольно вызывало смѣхъ въ виду добродушнѣйшаго характера Н. А. Въ самомъ дѣлѣ, поссориться съ нимъ было невозможно. Былъ всего лишь одинъ памятный случай, когда онъ серьезно разсердился на одного товарища, который сгребалъ и топталъ ногами для удобренія грядъ цѣлыя кучи фриганокъ -- небольшихъ сѣтчатокрылыхъ, миріадами налетавшихъ къ намъ съ Ладожскаго озера. H. А. находилъ это безобразнымъ и самъ чрезвычайно смѣшилъ насъ тѣмъ, что въ своей камерѣ ловилъ безпокоившихъ его мухъ въ баночку и потомъ, выходя на прогулку, выпускалъ ихъ...
   Но сказать о H. А., что онъ быль неизмѣнно мягокъ, добръ и ровенъ -- было бы сказать очень мало. Только первые, самые удручающіе годы они, былъ молчаливъ и всегда словно погруженъ въ мечту или грезу. Но и тогда онъ находилъ силы утѣшать Буцевича, умиравшаго отъ чахотки и даннаго ему въ первые товарищи по прогулкѣ. Когда же тюремныя условія измѣнились къ лучшему, H. А. поражалъ своей живостью и веселостью.
   Удивительная, трудно объяснимая, но всегда свѣжая и молодая иллюзія, что скоро насъ увезутъ изъ Шлиссельбурга, и мы возвратимся къ семьѣ, друзьямъ и жизни, -- ни на минуту не покидала его. Каждую зиму онъ говорилъ, что весной насъ увезутъ, а когда проходила весна, говорилъ, что увезутъ осенью, и такъ -- безъ конца. Проходилъ годъ за годомъ, и всѣмъ ужъ надоѣло слушать эти предсказанія. По поводу ихъ возникали насмѣшки, анекдоты, не мало увеселявшіе публику, но онъ не смущался и не переставалъ вѣрить... И такъ эта мечта не оставляла его цѣлыхъ 24 года! Всѣ переставали или перестали ждать, но онъ все вѣрилъ и все ждалъ, -- и, когда 26 октября 1905 г. жандармы позвали его вмѣстѣ съ товарищемъ съ гулянья, не говоря, зачѣмъ, -- онъ, на недоумѣніе спутника, съ величайшей простотой отвѣтилъ: "да затѣмъ, чтобъ объявить объ освобожденіи!"
   На этотъ разъ онъ угадалъ: дѣйствительно, ихъ звали, чтобы объявить объ "амнистіи" 21 октября...
   Въ тюрьмѣ, гдѣ все сѣро и однообразно, гдѣ видишь одни и тѣ же лица и, въ концѣ концовъ, слышалъ однѣ и тѣ же рѣчи, добрый и веселый товарищъ -- сущій кладъ. Высокая фигура Н. А. въ нескладномъ арестантскомъ халатѣ, обвѣшанная -- во избѣжаніе простуды -- какими-то тряпочками и увѣнчанная сѣрой шапкой съ несуразнымъ доморощеннымъ козырькомъ, всегда вносила оживленіе и смѣхъ тамъ, гдѣ появлялась. Въ молодости онъ не любилъ шутокъ и возмущался, когда люди постарше дозволяли себѣ ихъ. Но въ тюрьмѣ онъ самъ сталъ шутить, при случаѣ мистифицировалъ и выдумывалъ разныя смѣшныя исторіи и положенія. Это дѣлалось всегда съ такимъ добродушіемъ, съ такими искорками забавнаго лукавства въ ласковыхъ карихъ глазахъ, что только мертвый могъ не смѣяться... Онъ и самъ, какъ нельзя лучше, переносилъ насмѣшку и шутку. Таки, неистощимымъ предметомъ поддразниваній являлся небольшой сакъ-вояжъ, сдѣланный С. А. Ивановымъ для Л. А. Волкенштейнъ, но не взятый ею при отъѣздѣ. Морозовъ не разставался съ нимъ ни на минуту, нося съ собой всюду: на гулянье, въ мастерскую и т. д. Этотъ сакъ звали "mecum porto" -- сокращая извѣстное изреченіе философа omnia mea mecum porto, -- ибо въ немъ были всѣ его сокровища, начиная съ сахара и кончая дамскимъ сувениромъ. Такъ спасалъ онъ свое добро отъ возможнаго прикосновенія жандармскихъ рукъ. За эту вѣчную ношу Г. А. Лопатинъ называлъ его "сумчатымъ"... Но называли-ль его "сумчатымъ" или "морскимъ конькомъ" (за манеру держать голову), онъ отвѣчалъ всегда лишь милой улыбкой или остроумнымъ репримандомъ, за которымъ никогда не лѣзъ въ карманъ. Разсердить же его рѣшительно не было возможности: въ этомъ отношеніи никто не могъ похвалиться удачей.
   Въ заточеніи, когда пропала возможность всякой практической дѣятельности, Н. А., отрѣшаясь отъ тяжелой дѣйствительности, погрузился въ работу мысли. Въ тиши равелина въ немъ проснулся мыслитель, и тогда же въ его умѣ зародились основныя идеи по вопросу о строеніи вещества, которымъ онъ посвятилъ потомъ свое главное произведеніе. Но въ равелинѣ не давали письменныхъ принадлежностей, и вся работа мысли оставалась въ головѣ. За то въ Шлиссельбургѣ, когда стали давать научныя книги и разрѣшили карандашъ и бумагу" H. А. всецѣло отдался любимымъ занятіямъ.
   Въ послѣднія 10--12 лѣтъ этотъ узникъ съ высохшимъ тѣломъ, но съ трепетавшей въ его умѣ живой мыслью, съ удивительной и трогательной настойчивостью, день за днемъ, обдумывалъ и набрасывалъ на бумагу гипотезы и соображенія, дѣлалъ безконечныя вычисленія, составлялъ таблицы и схемы. Позади его была почти уже вся жизнь, а впереди -- съ холодной точки зрѣнія -- одна безнадежность, ничѣмъ не отмѣченная могила на маленькой косѣ у крѣпостной стѣны, гдѣ легли его товарищи, когда-то, какъ и онъ, полные энергіи и силы, но сломленные чахоткой и цынгой...
   И все-таки онъ работалъ! Онъ мыслилъ и писалъ, одушевленный несокрушимой надеждой, что его идеи когда-нибудь да увидятъ свѣтъ... Порой, измученный, больной, въ дружескомъ изліяніи онъ признавался, что источникъ жизни въ немъ изсякаетъ, что силъ у него остается мало; но это служило лишь стимуломъ къ тому, чтобы спѣшить поскорѣе занести на бумагу все, что онъ имѣетъ сказать и что можетъ внести хоть небольшую крупицу знанія въ общую сокровищницу человѣческой мысли.
   Еще въ равелинѣ Морозовъ пришелъ къ убѣжденію, что такъ называемыя простыя тѣла на дѣлѣ не таковы, что они составляютъ лишь конечный продуктъ длинной эволюціи вещества, которое въ теченіе безконечно длиннаго періода жизни земли претерпѣло многочисленныя и разнообразныя метаморфозы, первичныя древнія фазы которыхъ скрыты въ дали временъ. Н. А. вѣритъ, что настанетъ время, когда эти "простыя" тѣла, золото, серебро, мышьякъ и т. д., будутъ разложены въ лабораторіи на составныя части и путемъ синтеза вновь возстановлены въ ту же форму.
   Вопросъ о сложности такъ наз. простыхъ тѣлъ есть животрепещущій вопросъ современной химіи, и такія знаменитости, какъ Круксъ и др., уже съ 70-хъ годовъ не сомнѣваются въ разрѣшеніи его въ положительномъ смыслѣ.
   Въ этомъ отношеніи, шлиссельбургскій узникъ, замурованный на цѣлую четверть вѣка въ непроницаемую для посторонняго взгляда тюремную келью и погруженный въ глубокое размышленіе о метаморфозахъ вещества, походилъ на средневѣкового алхимика, который въ своемъ таинственномъ, фантастическомъ кабинетѣ склонился и застылъ надъ ретортой, гдѣ изъ различныхъ химическихъ ингредіентовъ должно образоваться чистое золото.
   О работахъ Морозова въ свое время публика услышитъ, а теперь скажу только, что въ числѣ ихъ находится и изслѣдованіе объ Апокалипсисѣ, гдѣ на основаніи остроумныхъ астрономическихъ соображеній доказываетъ онъ, что время написанія этой книги можетъ относиться лишь къ 395 г. по Р. X.
   Сборникъ стихотвореній, написанныхъ H.А. въ различные годы тюремнаго заключенія (нѣкоторыя относятся къ 70-мъ годамъ прошлаго столѣтія), изданъ недавно "Донской Рѣчью" и, такимъ образомъ, уже отданъ на судъ читателей.
   Всѣ, кто имѣлъ случай видѣть Н. А. но выходѣ его изъ Шлиссельбурга, единодушно удивляются, насколько онъ сохранилъ бодрость и живость, а его мягкость и умное, кроткое лицо очаровываютъ всякаго, кто приходитъ съ нимъ въ соприкосновеніе.
   Мои личныя воспоминанія обнимаютъ жизнь H. А. съ 20-лѣтняго возраста, когда прелестнымъ юношей-ригористомъ онъ впервые пріѣхалъ въ Швейцарію, гдѣ я училась въ университетѣ. Съ тѣхъ поръ, при всѣхъ измѣнчивыхъ условіяхъ жизни, на свободѣ и въ тюрьмѣ, гдѣ мы стояли плечомъ къ. плечу, онъ всегда оставался вѣренъ себѣ. Цѣлью всей его жизни, въ наукѣ и въ политикѣ, было исканіе истины и свободы, освобожденіе человѣческой личности отъ оковъ природы, отъ насилія, деспотизма и эксплуатаціи... При мысли о немъ, невольно вспоминаются чудные стихи Огарева:
  
   Когда я былъ отрокомъ тихимъ и нѣжнымъ,
   Когда я былъ юношей страстію-мятежнымъ,
   И въ возрастѣ зрѣломъ, со старостью смежномъ,
   Всю жизнь мою -- снова, и снова, и снова --
   Звучало одно неизмѣнное слово:
             "Свобода! Свобода!"

В. Фигнеръ.

[]

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru