Lib.ru/Классика: Федоров Борис Михайлович. Ник. Смирнов-Сокольский. "Кабинет Аспазии"

Ник. Смирнов-Сокольский

"Кабинет Аспазии"

Ник. Смирнов-Сокольский. Рассказы о книгах.

М., "Книга", 1983

Известный дореволюционный библиофил и знаток русских иллюстрированных изданий В. А. Верещагин в 1914 году в Петербурге выпустил почтенной толщины книгу "Памяти прошлого"¹. В книге помещен ряд статей и заметок о старинной мебели, о веерах, о модах, о книгах и о многом другом.

Все эти статьи и заметки были ранее напечатаны автором в журналах "Старые годы", "Русский библиофил", "Столица и усадьба" и других.

Весьма возможно, что, напечатанные порознь, статьи эти оставляли приятное впечатление, но будучи собранными вместе, в одну книгу, они стали чуточку напоминать каталог комиссионного магазина, владелец которого расхваливает свой товар исключительно только по той причине, что он старинный. Никаких других достоинств, кроме древнего года рождения, у этого товара не оказалось.

Это тем более обидно, что В. А. Верещагин -- человек с несомненным вкусом. Он был председателем петербургского Кружка любителей изящных изданий и выпустил ряд книг, образцовых по оформлению².

Любование стариной вне связи с историей, развитием науки, культуры и искусства -- совершенно непонятно.

Предисловие автора книги "Памяти прошлого", в котором говорится: "От современной нам тусклой бездарности, от томительных будней мы словно стремимся уйти в мир иной, где жили полнее и благороднее чувствовали", -- сейчас просто смешно. Это же опять знаменитое: "В старину живали деды веселей своих внучат"...

Забавно, что в самой старинной книге, имеющейся у меня в библиотеке, в сочинении Симеона Полоцкого "Притча о блудном сыне" примерно это же самое говорилось в 1685 году, почти триста лет назад!

Да когда же, в конце концов, эти самые деды жили действительно лучше! При Адаме или при Ное?

В книге В. А. Верещагина "Памяти прошлого" мое внимание остановила заметка, озаглавленная "Кабинет Аспазии. Альманах на 1815 год".

Заметка написана в том же сентиментально-восторженном тоне, как и вся книга. Начинается заметка словами: "Вы конечно помните Аспазию, знаменитую гречанку, красавицу, умницу, обучавшую афинян красноречию, жену Перикла, друга Алкивиада и Софокла. Ее памяти посвящен прелестный альманашек 1815 года".

И далее: "Благоуханными цветами он усыпает свою дальнюю дорожку. Это не пышные розы и не роскошные орхидеи, пробуждающие своей чувственной прелестью греховные помыслы. Это скромные полевые цветочки: голубые васильки и незабудки, желтые лютики и алые лазоревки, душистые и нежные..."

Ряд примеров, приводимых В. А. Верещагиным, показывает, что альманах "Кабинет Аспазии" посвящен авторами и издателями (ни тех ни других В. А. Верещагин не называет) женщинам, "прекрасному полу"... Разговор идет о модах, о "прелестных ручках и ножках" и о всем прочем, что характеризует подобные же издания того времени вроде "Журнала для милых", "Дамского журнала" и так далее.

Заканчивает свою статью В. А. Верещагин призывом: "Перелистайте же альманах лучше сами! Вы найдете, я уверен, на его пожелтевших страницах еще много таких же маленьких розовых жемчужин. Пробегите его нежные мадригалы и наивные эпиграммы, чувствительные романсы и элегии, дифирамбы и сказки, побасенки и песни. Они очаровательны любезной своей искренностью и свежей непосредственностью".

Я уже говорил, что альманахи и сборники -- это своего рода "конек" моего книжного собирательства. Однако "Кабинета Аспазии" я в своем собрании не имел и, честно говоря, до В. А. Верещагина ничего о таком альманахе не слышал. Неудивительно, что я кинулся к своим "книжникам, но не фарисеям" с воплем: "Достаньте мне "Кабинет Аспазии"!"

Книжники пожимали плечами и отвечали, что-де слыхать они о таком альманахе слыхали, но что он уже давненько не попадался...

-- Да как давненько-то? -- спросил я у одного, наиболее расположенного ко мне "мага и волшебника" книги, -- год, два, десять?

-- Ну, десять -- не десять, -- ответил мне "маг и волшебник", -- но я, как вы знаете, работаю в книжном деле лет сорок, так вот все сорок лет и не попадался...

Я понял, что "Кабинет Аспазии" принадлежит к тем непрославленным книжным редкостям, которые порой встречаются куда реже знаменитых и прославленных раритетов. О последних все знают, все их берегут, а такие вот "Кабинеты Аспазии", если иногда и появляются, то на них никто и внимания не обращает. При случае, их можно купить за копейки, только где же искать случай?

Но случай все-таки пришел.

У меня было одно чрезвычайно приятное знакомство, которым я очень дорожил и берег его, что называется как "зеницу ока". Это -- знакомство (с горечью говорю -- было) с ленинградским профессором-литературоведом Василием Алексеевичем Десницким, скончавшимся недавно на 81 году жизни.

Автор многочисленных трудов о Пушкине, Горьком и других русских писателях, В. А. Десницкий собрал библиотеку, которую смело можно было считать одной из достопримечательностей Ленинграда. Впрочем, покойный Василий Алексеевич и сам был неотъемлемой достопримечательностью этого города. Познания Василия Алексеевича в книжном деле были безбрежны, и нет ничего удивительного, что в одно из своих посещений этого чудесного человека я обратился к нему с вопросом, что он может рассказать мне о "Кабинете Аспазии"?

Василий Алексеевич погладил бороду и, поблескивая очками, спросил в свою очередь:

-- Это какой же "Кабинет Аспазии"? Восемьсот пятнадцатого года, наверное?

Я было кинулся рассказывать профессору о статье Верещагина, о своих долгих и бесплодных поисках этого "альманашка", но В. А. Десницкий, остановив поток моего красноречия, протянул руку к полке и достал маленькую, толстую книжку в стареньком переплете. Жестом, полным нарочитой, но очаровательной небрежности (ах, надо знать библиофилов!), он перебросил эту книжку на мой конец стола:

-- Вероятно, вы говорите об этом "Кабинете Аспазии"?

На моем лице отразилось при этом столько откровенного удивления и еще более откровенной зависти, что Василий Алексеевич не выдержал, расхохотался и сказал:

-- Ну ладно, ладно! Не завидуйте! Владейте этим "Кабинетом" -- мне он вовсе не нужен...

В. А. Десницкий проживал в Ленинграде почти в самом конце Каменноостровского проспекта. До "Европейской гостиницы", где я останавливаюсь, -- немалый конец. Я не стал ждать ни такси, ни автобуса, а отмахал пешком это расстояние в рекордно короткий срок, производя, вероятно, на встречных прохожих впечатление не очень нормального человека. Но, что знают прохожие о ни с чем не сравнимой радости прибежать домой и начать перелистывать долгожданную книжку!

Прежде всего оказалось, что "Кабинет Аспазии" -- не альманах в строгом значении (кстати, очень спорном) этого слова. Точное именование книги: "Кабинет Аспазии. Литературный журнал". Издание выходило ежемесячными книжками примерно от 80 до 100 страниц в каждой. Всего за половину 1815 года вышло шесть книжек. Однако назвать "Кабинет Аспазии" журналом -- оснований не много. В конце шестой книжки объявление издателей гласит, что продавался этот полужурнал-полуальманах сразу полугодием, "в двух частях в переплете", по цене 12 рублей. Внешне, по размеру (шестнадцатая доля листа), да и по характеру содержания, он также ближе к альманаху³.

В следующем полугодии вышла еще одна, седьмая книжка "Кабинета Аспазии", но ее нет в моем экземпляре, да и вряд ли она находима вообще. Первые шесть книжек, продававшиеся переплетенными вместе, еще могли уцелеть, как нечто единое, а уж отдельная книжонка, существовавшая, что называется, на отшибе, -- вовсе исчезла с книжного горизонта.

Ознакомление с содержанием этого "Кабинета Аспазии" показало, что и первые-то шесть номеров этого "литературного журнала" хранить в библиотеках современным ему собирателям нужды особой не было.

Нельзя не согласиться с критиком "Сына отечества", который в этом "Кабинете Аспазии", именовавшем себя литературным журналом, "не увидел ни журнала, ни литературы". Это -- случайное собрание плохих стихов, прозаических подражаний Карамзину пошловато-сентиментального порядка. Мелочи, анекдоты о ручках и ножках "милых", хвалебная статейка в честь графа Хвостова и две-три "антикритики", огрызающиеся на "Сына отечества" и другие журналы. Сомнительно, чтобы сама Аспазия, знаменитейшая женщина Греции, выбрала бы именно этот альманах в качестве своего "кабинета".

Если он и представляет какой-то интерес сейчас, то отнюдь не с той стороны, с которой восторгался им В. А. Верещагин. Издавал "Кабинет Аспазии" пресловутый Борис Федоров, и, просматривая сейчас его "нежные эпиграммы и наивные мадригалы", невольно вспоминаешь экспромт, написанный не то Дельвигом, не то Соболевским:

Федорова Борьки

Мадригалы горьки,

Эпиграммы сладки,

А доносы гадки...⁴

Деятельность стихотворца, драматурга, журналиста и писателя для детей Б. М. Федорова, во всем, кстати сказать, равно бездарного, может служить материалом для исследования литературных нравов своего времени, но отнюдь не должна вызывать чьи-либо умиления и восторги.

В. Г. Белинский почти все рецензии на федоровские книжки для детей заканчивал неизменным возгласом: "Бедные дети!" В рецензиях на прочие сочинения Б. М. Федорова у В, Г. Белинского всегда звучали только сарказм и насмешка. Не жаловал великий критик этого писателя! Да и не за что было его жаловать.

Один из отвратительнейших поступков Б. М. Федорова заслуживает, как мне кажется, более подробного рассказа. Он относится к 1815 году, когда после появления сатирического журнала "Весельчак", издававшегося Адольфом Плюшаром, на улицу высыпал дождь юмористических листков с самыми "зазывными" названиями.

Уличные листки эти подробно описаны Н. А. Добролюбовым в известной его статье, специально посвященной их разбору и характеристике. Уже в наше время напечатана статья И. Г. Ямпольского, также посвященная этим уличным листкам и содержащая ряд новых, интересных подробностей⁵.

Появление журнала "Весельчак", породившего уличные листки 1858 года, а вслед за тем выход в свет лучшего русского сатирического журнала шестидесятых годов "Искра", во главе с В. С. Курочкиным и Н. А. Степановым, вызваны подъемом общественной мысли после падения Севастополя в 1855 году. Появился спрос на обличительную литературу, которая, с одной стороны, блеснула "Губернскими очерками" M. E. Салтыкова-Щедрина и прогрессивным демократическим журналом "Искра", а с другой -- имела в своем арсенале и ряд бесцветных журналов, вроде того же "Весельчака", "Арлекина", "Гудка", "Развлечения" и других.

К их числу необходимо отнести и весь "вихрь" уличных листков, откровенно спекулировавших на этом спросе на обличительную литературу.

М. А. Антонович в своих мемуарах писал об этих листках:

"В то время свирепствовала мания, какое-то поветрие на издание сатирических листков, которые натуживались забавлять и смешить читателей"⁶.

Литературный материал этих листков был низкого качества, но распространение они имели весьма значительное. Н. А. Добролюбов в своей статье об уличных листках 1858 года приводит такую сценку:

"Я сам видел, как одного почтенного горбатого чиновника, бежавшего в департамент с портфелем под мышкой и, по-видимому, с очень мрачными мыслями, остановил вдруг на Невском проспекте ловкий господин, запустивший руку в карман пальто почтенного чиновника. "Что это, что это значит?" -- забормотал испуганный чиновник. "Пять копеек-с", -- развязно отвечал ловкий господин, указывая на листок "Смеха", торчавший уже из кармана горбатого чиновника. Бедняк, застигнутый врасплох, остановился, разинув рот, но, не будучи в состоянии произнести ни одного слова, с видом отчаяния и покорности судьбе взглянул он на "Смех", медленно вынул из кармана пятачок и молча подал его развязному господину, с такой печальною, убитою гримасой, что на него смотреть было жалко. Но развязный господин был, по-видимому, слишком весел для того, чтобы проникнуться чувством сострадания: он жадно схватил пятачок проговорил с улыбкою: "Точно так-с", и исчез"⁷.

Так, примерно, распространялись эти листки газетчиками на улицах. Листки и внешне имели сходство с газетой, они издавались размером в пол-листа, на четырех страницах.

Кстати, эта газетная форма юмористических листков служила по мнению цензуры, одной из причин их большого распространения. Позже, когда было решено покончить с листками, их прежде всего предложили печатать уже не в форме газеты, а в виде брошюр, размером в восьмую долю листа. Получилось нечто вроде книжек, которые продавать на улице было уже неудобно, и издания эти быстро исчезли. Впрочем, и увлечение ими тоже прошло, так как немудрящее содержание их перестало удовлетворять даже тех невзыскательных читателей, на которых листки были рассчитаны.

В истории журналистики появление уличных листков 1858 года было чрезвычайно характерным фактом. Этот факт, правда очень своеобразно, повторился в начале семидесятых годов, в разгул реакции.

Появился почти такой же вихрь лубочных изданий, на этот раз имевших форму уже не газеты и не брошюры и носивших подзаголовок "альманах" или "литературный сборник". Все они были размером в четвертую долю листа и имели от 8 до 16 страниц текста; по содержанию они мало чем отличались от "юмора" летучих листков 1858 года. Эти издания указаны в моей книге "Русские альманахи и сборники 18 и 19 веков"⁸.

Можно вспомнить, что во время революционных событий 1905 -- 1906 годов появился тоже целый вихрь сатирических изданий-однодневок, выходивших в форме журналов, кончавших свое существование, за редкими исключениями, на первом, втором или третьем номере. Разумеется, революционное содержание этих журналов не идет ни в какое сравнение ни с уличными листками 1858 года, ни с лубочными альманахами и сборниками семидесятых годов. Различны и причины возникновения тех и других. Речь идет лишь о формальном сходстве.

Немало было выпущено сатирических изданий, разнообразных по форме и, в большинстве случаев, убогих по содержанию, после февральской революции 1917 года. Это был тоже своего рода вихрь листовок и журналов.

В последний раз нечто подобное такому же вихрю уличных юмористических листков, появилось было уже в наше советское время, в 1922 году.

В какой-то мере в этом последнем "ренессансе" был повинен я сам. Хорошо относившийся к моим эстрадным выступлениям народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский как-то поддался на мои уговоры о необходимости популяризации эстрадного репертуара и разрешил мне издать его в виде юмористической газеты. Был я тогда еще очень молод и, не задумываясь, написал какую-то забавную "передовую", смешную "хронику", сатирические "объявления" и прочее. Самое же главное, дал газетке более чем неуместное название: "Известия Смирнова-Сокольского".

Курьезная газетка незаслуженно прошумела и привлекла внимание, мною никак не ожидавшееся. Появились и другие юмористические газетки вроде "Веселой простокваши", просто "Простокваши" и так далее. Все это отличалось крайне невысоким качеством и быстро было прикрыто тем же Анатолием Васильевичем. Встречаясь со мной, он долгое время после этого, еще издали, сердито грозил мне пальцем: "Я покажу вам "Известия"!"

Это было не страшно, так как человека, равного Анатолию Васильевичу по душевной доброте, не было на свете. Этот талантливейший, европейски образованный публицист и политик обладал большим чувством юмора и единственно, к чему относился непримиримо -- это к пошлятине, в чем бы она ни проявлялась. Был он страстным библиофилом, и его многоязычная библиотека являлась предметом, о котором он говорил много и охотно. А говорил он ярко, красочно, увлекательно. Незабываемый человек! Множеству советских артистов, писателей и художников он оказал чуткую помощь и поддержку.

Возвращаясь к летучим листкам 1858 года, надо сказать, что сейчас они, разумеется, чрезвычайно редки. Ну кто же собирал подобную литературу? Конечно, только специалисты -- литературоведы. Коллекция, собранная именно таким специалистом -- П. А. Ефремовым, и попала в мою библиотеку. После мне удалось пополнить ее: изредка листок-другой еще попадались на книжном рынке. Я приведу здесь их список, так как самые названия листков характеризуют в достаточной степени содержание и направление этих летучих изданий. Вот он:

"Смех No 0", "Смех No 00", "Смех под хреном", "Смех смехович", "Пустозвон" (три номера), "Смех и горе" (три номера), "Ералаш" (два номера), "Шутник", "Потеха" (два номера), "Пустомеля", "Рододендрон", "Щелчок", "Дядя шут гороховый, со племянники чепухой и дребеденью", "Бесструнная балалайка", "Юморист", "Раек" (два номера), "Сплетни", "Литература в ходу" (два номера), "Правда деда Федота", "Фантазер", "Сплетник", "Фонарь", "Смех" ("Чудеса в решете"), "Русский мужичок-говорун", "Смех и горе-горемыка", "Смех и горе", "Бардадым", "Бессонница", "Попугай", "Всякая всячина", "Новейшие юмористические рассказы" (два номера), "Картинки с натуры" (три номера), "Не журнал и не газета", "Разгулье на петербургских островах", "Говорун", "Муха", "Юбки кринолины", "Турусы на колесах" (два номера), "Правда в стихах и прозе". Вероятно были и другие, но не много.

Авторами и в большинстве случаев издателями этих листков являлись следующие лица: А. К. Фриде, С. И. Турбин, Е. Бернет, Г. П. Надхин, П. И. Пашено, Б. И. Корзон, Е. С. Щукин, H. H. Герасимов, А. Узанов, К. Т. Козлов, А. К. Нестеров, М. Евстигнеев, А. Балашевич, И. К. Зейдель, А. Троицкий, Танеев, Л. Пивоваров, Н. Брусков.

Часть этих людей -- писатели, которые стали участниками листков случайно, часть -- профессионалы лубочной литературы.

Труд и тех и других в летучих листках не внес в литературу какого-либо мало-мальски ценного вклада, но и не нанес ей существенного вреда. Можно вполне согласиться с цензором А. В. Никитенко, записавшим у себя в дневнике следующее: "Поутру был у князя Щербатова. Неутешительный разговор о современных делах. В Главном правлении училищ генерал-губернатор напал на несчастные листки, которых развелось ныне множество и которые продаются на улицах по пяти копеек. Это его пугает. Между тем, в этих листках нет ничего ни умного, ни опасного. Им строго воспрещено печатать что-нибудь относящееся к общественным вопросам. Это пустая болтовня для утехи гостинодворцев, грамотных дворников и пр. Один господин литератор и мне говорил, что их следовало бы запретить. Зачем? -- отвечал я. -- Конечно, это вздор, но он приучает грамотных людей к чтению. Все-таки это лучше кабака и харчевни. Между тем, от вздорного они мало-помалу перейдут и к дельному. Ведь и хлеб вырастает из навоза. Да и что это за система -- все запрещать. К чему только протянет руку русский человек самым невинным образом, тотчас и бить его по рукам. Ведь и в старину издавались же для народа лубочные картины с разными рассказами и сказками! Но наши великие администраторы во всем видят опасность"⁹.

Повторяю, что с этими суждениями о летучих листках цензора Никитенко можно было бы согласиться, если бы в их число не внес и своего "вклада" интересующий нас сейчас Борис Михайлович Федоров. "Вклад" его был, разумеется, просто подлый, и листки его резко отличны от всех других листков 1858 года.

В приведенный выше список летучих листков я нарочито их не включил, так как считал, что подобные "опусы" Бориса Федорова заслуживают быть представленными отдельно. "Листков" у него было всего два и назывались они: "Басня ороскоп кота (акростих)" и "Моим трутням совет".

Первый листок напечатан в Петербурге, в типографии X. Гинце и имеет цензурное разрешение от 10 апреля 1858 года. Это -- второе издание листка. Первое вышло в феврале того же года. Весь текст напечатан на одной стороне листа и представляет из себя стихотворение-акростих следующего содержания:

Кот Васька, желчный и кривой,

Отсюда в Альбион забрался,

Ломать придумал край родной,

Он в чуже, знать, ума набрался:

К мадзиновским рядам пристал.

Онучки с полушубком тертым,

Лежанку на которой спал,

Ь .........................

Щипать, да рыть не уставал

И весь тот сор -- в журнале издавал!

Как вдруг молва о том идет

У бриттов alien bill -- в закон войдет!

Пришельцу Ваське стал грозить

Европы общий приговор:

Таких как он велят ловить,

Ловить, чтобы печатный вздор,

Ясновельможный кот и вор,

Гремучим наполняя сором,

Отважно не бросал в людей!

Тут Ваську как освищут хором,

Отправят вдруг в Ботанибей,

Велят: за полюса -- звезду повесить,

А колокол коту к хвосту привесить.

И выйдет тут такой трезвон,

Что мыши, крысы и педанты,

Сулил которым гибель он,

Не попадут уж в арестанты!

Вся эта галиматья подписана "Ижицын", расшифрованным ныне псевдонимом Бориса Федорова.

Из первых букв этого, с позволения сказать, акростиха получается фраза: "Колокольщику петля готова". Не трудно догадаться, что под "Колокольщиком" подразумевается издатель "Колокола" А. И. Герцен. Злобная пена тупорылой шавки брызжет на него и в самом содержании стихотворения.

Несколько загадочными казались последние четыре строки стихотворения, из начальных букв которых получается непонятное "ИЧСН". Долгое время это расшифровывали, как "и черт с ним", то есть -- полностью: "Колоколыцику петля готова и черт с ним". Советский литературовед Ю. Г. Оксман предложил куда более точную расшифровку "ИЧСН". Это значит: "и Чернышевскому с Некрасовым", или полностью: "Колоколыцику петля готова и Чернышевскому с Некрасовым". Ю. Г. Оксман, конечно, держится более правильного мнения о мере подлости господина Федорова.

Листок этот, несомненно, издан с благословения и при помощи Третьего отделения, в котором Борис Федоров считался своим человеком. Популярность летучих листков была использована охранкой в целях своеобразной агитации против А. И. Герцена, Н. А. Некрасова и Н. Г. Чернышевского. Имя Герцена не было полностью названо, так как существовало запрещение даже упоминать эту фамилию в печати. Охранка не хотела нарушать своих же собственных постановлений.

Пасквиль не мог нанести Герцену какого-либо вреда, и он высмеял его у себя в "Колоколе" (1858 г., No 17), перепечатав целиком. "Наконец-то, -- писал Герцен, -- разрешено в России говорить о "Колоколе", хотя для начала только по-китайски, читая буквы сверху вниз..."

Н. А. Добролюбов написал ироническую рецензию в "Современнике", прикинувшись ничего не понимающим в содержании акростиха, но так, что читателям было все ясно. Рецензию эту цензура из журнала вырезала, но с текстом познакомила Федорова, подбивая его на ответ.

До Н. А. Добролюбова против пасквилянта выступила "Иллюстрация" В. Р. Зотова, разумеется, тоже в крайне осторожной форме.

В ответ Б. Федоров выпустил второй листок, также под псевдонимом "Ижицын", с названием "Моим трутням совет". Здесь был напечатан акростих, из начальных букв которого выходило "Обезьянам трезвона", подразумевая "подражателей" А. И. Герцена. В содержании самого акростиха заключалась беспардонная брань по их адресу. На обороте листка напечатано несколько рисунков, изображающих колокол, петлю, обезьян-подражателей и так далее. Листок напечатан в типографии Академии наук и разрешен цензурой 6 июня 1858 года.

Надо ли говорить, что оба пасквильных листка Бориса Федорова сделаны бездарно, без тени остроумия. Но они представляют несомненный интерес как документы, свидетельствующие о борьбе лагеря крепостнической реакции с революционным демократом А. И. Герценом.

Подловатая физиономия пасквилянта Бориса Федорова выглядит отвратительно, и можно еще раз подивиться, как В. А. Верещагин, рассматривая его же, федоровский, "Кабинет Аспазии", нашел возможным с умилением говорить, что альманах этот "благоуханными цветами усыпает свою дальнюю дорожку"? "Дорожка" эта была отнюдь не дальней, и вела издателя альманаха Бориса Федорова прямо в Третье отделение.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Верещагин В. А. Памяти прошлого. Статьи, и заметки. Спб., 1914.

² Четыре книги, имеющиеся у меня, заслуживают такого определения. Они назы-ваются: 1. "Невский проспект" Н. В. Гоголя, с рисунками Д. Кардовского. Спб., 1905. (Напечатано 150 экземпляров); 2. Четыре басни И. А. Крылова, с неизданными рис. А. Орловского. Спб., 1907 (150 экз.); 3. "Рассвет", поэма А. Голенищева-Кутузова, с рис. А. Пятигорского. Спб., 1908 (250 экз.); 4. "Казначейша" М. Ю. Лермонтова, с рис. М. Добужинского. Спб., 1914 (500 экз.).

³ Кабинет Аспазии. Литературный журнал. Кн. I--VI. Спб., тип. И. Байкова, 1815. 88, 106, 127, 114, 111, 77 с. 16R. Кроме многочисленных сочинений Б. Федорова (издателя) в альманахе помещены работы А. Рихтера, В. Бахирева, И. Исакова и др.

⁴ Цитируется по книге В. Вересаева "Спутники Пушкина", т. 2. М., 1937, с. 366.

⁵ "Доклады и сообщения филол. ин-та Ленингр. ун-та им. А. А. Жданова", вып. 2, 1950, с. 117.

⁶ Цитируется по статье, указанной в предыдущем примечании.

⁷ Добролюбов Н. А. Собр. соч., т. 1. Л., 1950, с. 599.

⁸ Смирнов-Сокольский Н. Русские литературные альманахи и сборники XVIII и XIX вв. М., 1956.

⁹ Дневник А. В. Никитенко. Запись от 17 мая 1858 г.

Оставить комментарий Федоров Борис Михайлович (bmn@lib.ru) Год: 1983 Обновлено: 23/08/2017. 27k. Статистика. Статья: Критика О творчестве автора	Скачать FB2 Ваша оценка:

Федоров Борис Михайлович Ник. Смирнов-Сокольский. "Кабинет Аспазии"

Федоров Борис Михайлович
Ник. Смирнов-Сокольский. "Кабинет Аспазии"