Фаминцын Андрей Сергеевич
Современное естествознание и психология

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава пятая.

   

СОВРЕМЕННОЕ ЕСТЕСТВОЗНАНІЕ И ПСИХОЛОГІЯ.

Академика А. Фаминцына.

(Продолженіе *).

*) См. "Міръ Божій", No 4, апрѣль.

Глава пятая.

   Прежде чѣмъ перейти къ содержанію этой главы: психикѣ животныхъ, я сдѣлаю нѣсколько добавочныхъ замѣчаній о психикѣ человѣка и напомню читателю два основныхъ, исходныхъ положенія проводимаго мною въ настоящей работѣ взгляда.
   Первое положеніе заключается въ томъ, что я не считаю возможнымъ допущеніе двухъ, якобы реальныхъ сущностей: духа и матеріи (субстанціи); принимая оба эти термина за абстракцію, я не могу не признать за ложныя и всѣ на реальности ихъ построенныя философскія системы. Явленія духовныя и матеріальныя, различаемыя лишь по способу познаванія ихъ нами, могутъ вѣдь оказаться на самомъ дѣлѣ лишь различными сторонами одного и того же бытія, въ которомъ взаимныя ихъ отношенія представляютъ для насъ неразрѣшимую тайну.
   Въ тѣсной связи съ первымъ положеніемъ находится и второе; слѣдуя впервые Миллемъ изложенному взгляду на суть и характеръ раскрываемой намъ естествознаніемъ причинности явленій, и подвергнувъ его дальнѣйшему развитію, я пришелъ, какъ выше было изложено, къ выводу, что при разслѣдованіи причинной связи явленій, независимо отъ того, будутъ ли предметомъ розысканія явленія матеріальныя или духовныя, мы не въ состояніи указать, ни для одного изъ изучаемыхъ явленій, одной, неразрывно связанной съ нимъ причины. То, что обыкновенно обозначаютъ этимъ именемъ, есть не болѣе, какъ недостававшее, для реализаціи желаемаго явленія, въ данномъ частномъ случаѣ, условіе, которое, будучи присоединено ко всѣмъ остальнымъ, имѣвшимся на лицо, при совокупномъ съ ними дѣйствіи, вызываетъ ожидаемое явленіе (см. главу 2-ую, стр. 138). Понятно изъ этого, что, разслѣдуя реакцію живого организма на внѣшніе раздражители, мы никогда не будемъ въ состояніи связать вызванное явленіе непосредственно съ какою-нибудь одною непосредственною причиной. Дѣйствіе на организмъ опредѣленнаго раздражителя скажется въ реакціи на него организма, выраженной совокупнымъ отвѣтомъ на раздраженіе всѣхъ жизненныхъ условій, его составляющихъ. Какъ механическое раздраженіе не ограничивается одними матеріальными измѣненіями, но непремѣнно отражается и на психикѣ, такъ и психическое вліяніе производитъ дѣйствіе не только на психику, но и на тѣлесный субстратъ, и отъ нашего произвола зависитъ, обратить ли вниманіе только на измѣненіе тѣлеснаго субстрата, или психики, или на то и другое вмѣстѣ.
   Мнѣ кажется поэтому большимъ заблужденіемъ господствующее среди психологовъ убѣжденіе въ возможности выясненія между послѣдовательно наступающими другъ за другомъ психическими состояніями причинной связи, въ обыденномъ смыслѣ этого слова; принятіе въ настоящее время двухъ параллельныхъ рядовъ причинной связи, которыми соединены между собою явленія матеріальныя съ одной стороны и психическія -- съ другой, должно, по моему мнѣнію, быть отвергнуто, какъ несостоятельное. Неотразимымъ слѣдствіемъ изъ этого является невозможность существованія психологіи, въ видѣ науки о дѣятельности и природѣ духа, какъ объекта самостоятельнаго и внѣ связи съ явленіями матеріальными.
   Съ равнымъ правомъ, конечно, можно утверждать, принимая во вниманіе вышесказанное, что не можетъ быть и самостоятельной науки о матеріи, разсматриваемой внѣ связи съ явленіями психическими; мнѣ могутъ возразить, что подобное утвержденіе нелѣпо, такъ какъ всякому извѣстно, что таковыя науки не только существуютъ, но и признаются всѣми за весьма важныя и полезныя. Современное естествознаніе почти цѣликомъ сюда относится. Насколько такой взглядъ одностороненъ, было уже мною выше достаточно разъяснено, и мнѣ не представляется надобности возвращаться къ объясненію, что познаніе наше о мірѣ внѣшнемъ, за исключеніемъ случаевъ, гдѣ мы по аналогіи предполагаемъ психику, сводится въ настоящее время на изученіе явленій не полное, именно лишь ихъ внѣшней стороны.
   Не болѣе удовлетворительными представляются мнѣ философскія теоріи, построенныя на признаніи только духа или одной матеріи за
   реальныя сущности; споръ о томъ, что изъ нихъ есть первичное, или, другими словами, есть ли духъ эманація матеріи, или же, наоборотъ, матерія производное отъ духа, по моему мало отличается по существу отъ спора по вопросу: что появилось на свѣтѣ прежде: яйцо или курица? Мы постоянно наблюдаемъ, что изъ яйца вылупляется превращающійся въ курицу цыпленокъ и что курица порождаетъ яйца. Возможность подобнаго вопроса вытекаетъ изъ убѣжденія, ничѣмъ не обоснованнаго, что или яйцо, или курица представляетъ непосредственный продуктъ творенія; причина спора о первенствѣ духа и матеріи кроется также въ необоснованномъ, но унаслѣдованномъ и по привычкѣ удерживаемомъ убѣжденіи, что или духъ, или матерія, или оба вмѣстѣ суть первичныя причины всего сущаго. Разсматривая же ихъ лишь какъ абстракціи нашего ума, я и не буду больше входить въ ихъ ближайшее разъясненіе. Оставаясь вѣрнымъ естественно-историческому методу разслѣдованія, предписывающему съ неумолимою строгостью ее утверждать ничего не обоснованнаго фактическими данными, но допускающему самыя смѣлыя предположенія, теоріи и гипотезы въ роли свѣточей для избраннаго изслѣдователями пути розысканій, я безъ колебанія приступаю къ изложенію соображеній касательно новаго, ингредіента нашей жизни -- самовнушенія, вводимаго мною, на Основанія изложенныхъ въ предыдущей главѣ опытныхъ данныхъ изъ области гипнотизма. Естественно-историческій методъ строгій въ своихъ требованіяхъ касательно научныхъ выводовъ, съ раскрытыми объятіями принимаетъ самыя, на первый взглядъ, невѣроятныя фактическія данныя, если только они являются хорошо обоснованными. Къ таковымъ относятся, по моему мнѣнію, имѣющіеся факты относительно внушенія и самовнушенія.
   Подъ вліяніемъ самовнушенія совершаются всѣ акты нашей жизни, какъ не доходящіе до нашего сознанія, такъ и сознательные. Самовнушеніе въ вышеприведенномъ смыслѣ не есть какая-либо первичная причина; оно продиктовывается нашими чувствами и заслуживаетъ особеннаго вниманія лишь какъ психическій актъ, непосредственно предшествующій обнаруживанію какъ растительныхъ, такъ и высшихъ сознательныхъ отправленій.
   Вникая въ цѣль нашихъ сознательныхъ дѣйствій или, другими словами, въ главную суть нашей психической жизни, не трудно замѣтить, что она цѣликомъ направлена на удовлетвореніе присущихъ намъ желаній, невѣдомо откуда идущихъ и нерѣдко завладѣвающихъ нами безконтрольно, даже вопреки оказываемому нами сопротивленію. Изъ нихъ самыя тираническія, ставящія на карту нашу жизнь, принадлежатъ къ низшимъ изъ психическихъ потребностей, напр., голодъ, жажда и т. п. Таковыхъ потребностей очень много, но далеко не всѣ въ одинаковой мѣрѣ ощущаются нами; находя удовлетвореніе нѣкоторыми изъ нихъ, почти повсюду, мы обыкновенно и не сознаемъ потребности въ нихъ, замѣчая ихъ лишь въ необычныхъ, экстерныхъ условіяхъ; къ послѣднимъ, напр., относится наша потребность въ кислородѣ, или потребность въ опредѣленномъ атмосферномъ давленіи, т. е. опредѣленной плотности воздуха; только поднявшись на воздушномъ шарѣ, выше извѣстной высоты, мы испытываемъ важное значеніе послѣдняго фактора для нашей жизни: кровоизліяніе изъ ушей, сопровождаемое головокруженіемъ, доходящимъ до полной потери сознанія, неотразимо объ этомъ свидѣтельствуетъ. Всѣ мы знаемъ, сколько потребно силы и энергія исключительно для самозащиты и поддержанія жизни въ борьбѣ съ окружающими условіями, между которыми одно изъ наиболѣе видныхъ мѣстъ занимаетъ борьба изъ-за существованія какъ со стихіями, такъ и съ окружающими насъ людьми, но въ жизни каждаго наступаютъ болѣе или менѣе продолжительные періоды, когда мы ихъ почти или вовсе не замѣчаемъ.
   Если вся жизнь наша сводится на исканіе удовлетворенія присущихъ намъ, помимо нашей воли, желаній, часто переходящихъ въ неотложныя потребности, то и вопросъ о сути и значеніи нашей жизни сводится къ разрѣшенію вопроса о возникновеніи и сути нашихъ желаній, не покидающихъ насъ съ момента рожденія вплоть до прекращенія нашей жизни, когда наступаетъ, для живого человѣка, странно звучащее состояніе "вѣчнаго покоя". Съ первымъ проблескамъ сознанія простѣйшаго организма, сопровождаемымъ различеніемъ пріятнаго отъ непріятнаго и появленіемъ желаннаго, сказывается несомнѣнный зачатокъ присущей и намъ жизни, опредѣляющій не только ея потребности и внутренній смыслъ; смыслъ, правда, не вѣдомый не только для живого существа на этой первоначальной стадіи развитія, но остающійся тщательно сокрытымъ и отъ наиболѣе сложнаго и совершеннаго представителя жизни на землѣ -- отъ человѣка. Такъ велика однако и настоятельна, въ продолженіи всей жизни, потребность дѣятельности для удовлетворенія присущихъ намъ желаній, что только сравнительно крайне незначительное число живыхъ существъ, даже и среди людей, задумывается надъ этимъ неразрѣшимымъ вопросомъ, опредѣляющимъ весь смыслъ нашей жизни; но и эти послѣдніе, хотя и мучимые его невѣдѣніемъ, убѣдившись въ неисполнимости ихъ желанія, отходятъ отъ него; обрѣтая, если не полное, то все-таки значительное удовлетвореніе въ разысканіи путей, приближающихъ ихъ къ его разъясненію. Увѣренные, что труды ихъ не пропадутъ безслѣдно, они посвящаютъ наукѣ лучшіе годы жизни и завоевываютъ искомую область для человѣчества, подвигаясь впередъ хотя и медленными, но вѣрными шагами.
   Слово: желанное должно быть принято здѣсь въ самомъ широкомъ его смыслѣ. Въ болѣе простыхъ формахъ живыхъ существъ, значеніе пріятнаго и непріятнаго, а слѣдовательно и желаннаго, совпадаетъ съ обыденнымъ ихъ смысломъ; но въ организмахъ болѣе сложнаго строенія и въ особенности у человѣка опредѣленіе желаннаго рѣзко измѣнилось; среди насъ уже получило неоспоримое право гражданства положеніе, что не все пріятное дозволительно; въ связи съ этимъ и выработалась о желанномъ особая наука -- этика, разслѣдующая характеръ желаннаго и дающая ему новое, далеко не совпадающее съ первоначальнымъ, опредѣленіе. Задача психики стала иною, въ сообразованіи дѣйствій организма, согласно указанію внутренняго голоса, голоса совѣсти. Эта потребность для многихъ сдѣлалась второй натурой. но какъ ни различны между собою желанное первоначальное и требуемое этикой, они тѣмъ не менѣе представляютъ лишь крайнія звенья одной и той же цѣпи, связанныя между собою рядомъ переходныхъ формъ.
   Стремленіе достигнуть желаннаго, независимо отъ его содержаніи, представляетъ единственный, могучій импульсъ кипучей и неустанной дѣятельности всего живого на земной поверхности, дѣятельности, производимой организмами безъ вѣдома того, что творятъ, или вѣрнѣе: вѣдая почему, но не вѣдая для чего творятъ. Громадное большинство людей, не вдаваясь въ теоретическія соображенія касательно смысла жизни и ея задачъ, въ полномъ смыслѣ слова инстинктивно преслѣдуютъ, въ разнообразнѣйшихъ проявленіяхъ жизни, одну цѣль: удовлетворить потребности достиженія желаннаго, являющагося выразителемъ совокупности всѣхъ присущихъ въ данный моментъ организму желаній. Русскій простолюдинъ мѣтко опредѣляетъ это желанное терминомъ: чего душа проситъ. Но не только онъ, но и все остальное человѣчество преслѣдуетъ эту же задачу; все совершаемое человѣчествомъ, вся его исторія, обусловлена погоней за достиженіемъ того, "чего душа проситъ". Этому же неудержимому стремленію, и ничему иному, обязана своимъ возникновеніемъ и процвѣтаніемъ современная цивилизація, со всѣми свѣтлыми и темными ея сторонами.
   Стремленіе это лежитъ въ основѣ жизни всего животнаго и, какъ увидимъ ниже, и растительнаго міра.
   Могучимъ пособникомъ въ достиженіи преслѣдуемыхъ организмомъ цѣлей служитъ, опытомъ и наблюденіями, неоспоримо засвидѣтельствованная механизація функцій организма, состоящая въ томъ, что, но мѣрѣ упражненія, всякій органъ постепенно все болѣе и болѣе приспособляется къ своей спеціальной функціи; исполненіе ея требуетъ поэтому все меньшаго и меньшаго сознательнаго участія въ ней организма, и со временемъ совершается почти, или даже совсѣмъ безъ нашего вѣдома. Возможность для артиста исполненія трудной музыкальной пьесы, при веденіи разговора о постороннемъ предметѣ, а также бѣглаго, механическаго чтенія, когда читающій поглощенъ мыслями, ничего общаго не имѣющими съ содержаніемъ книги, и многіе другіе подобные примѣры свидѣтельствуютъ объ этомъ съ достаточною ясностью.
   Сознательная психическая дѣятельность, съ одной стороны освобожденная такимъ образомъ отъ участія въ цѣломъ рядѣ механизированныхъ функцій, требовавшихъ раньше сильнаго ея напряженія, а съ другой стороны, располагая теперь органами, болѣе приспособленными къ исполненію возлагаемыхъ на нихъ функцій, чѣмъ прежде, задается новыми, болѣе сложными цѣлями и преслѣдуетъ ихъ со всею присущею ей энергіей. По достиженіи этихъ новыхъ цѣлей, сознательная дѣятельность не удовлетворяется однако пріобрѣтеннымъ результатомъ и, по свойственной ей природѣ, создаетъ себѣ новыя цѣли; достигнутый успѣхъ не даетъ покоя; подъ вліяніемъ его разыгрывается лишь аппетитъ, разгораются глаза, и интензивнѣе прежняго закипаетъ напряженная работа для достиженія желаннаго. Таково, по крайней мѣрѣ, поведеніе человѣческой психики; ненасытность во всѣхъ ея стремленіяхъ -- ея отличительное качество. Нѣтъ, или, по крайней мѣрѣ, не предвидится предѣла ея притязаніямъ.
   Самъ собою, однако, при этомъ напрашивается вопросъ: дѣйствительно ли, по самой природѣ человѣческой психики, невозможенъ предѣлъ ея жажды къ дѣятельности, или же это только явленіе временное, и мыслимо ли достиженіе полнаго равновѣсія желаній и ихъ удовлетворенія?
   Вопросъ этотъ не праздный, каковымъ онъ можетъ показаться съ перваго взгляда, и не метафизическій, а по существу своему подлежащій естественно-историческому методу изслѣдованія. Рѣшеніе его въ тонъ или другомъ смыслѣ опредѣляется отвѣтомъ на слѣдующій вопросъ: способенъ ли человѣческій организмъ къ безграничному видоизмѣненію и совершенствованію, подъ вліяніемъ дѣятельности и требованій его психики, или же этому положенъ опредѣленный предѣлъ? Въ виду тѣснѣйшей обоюдной зависимости организаціи и психики, а слѣдовательно, и степени успѣха, или же полной остановки въ ихъ развитіи, на что мною было уже неоднократно указано, можно съ достовѣрностью заключить, что съ достиженіемъ предѣльнаго развитія организаціи наступитъ и предѣльное развитіе психики; достигается полное соотвѣтствіе между желаннымъ и достигаемымъ и жизнь, оставаясь сознательною, цѣликомъ сведется къ исполненію совершенно опредѣленнаго рода болѣе или менѣе механизированныхъ отправленій, при полномъ отсутствіи стремленія къ дальнѣйшему прогрессу. Въ этомъ случаѣ мыслимо установленіе полной гармоніи желаннаго съ достигаемымъ и полнаго довольства, но, конечно, въ томъ только случаѣ, если окружающія условія не поставятъ преграды къ удовлетворенію обыденныхъ потребностей организма.
   О судьбѣ человѣчества въ будущемъ нельзя, конечно, сказать ничего опредѣленнаго, но возможно постараться подойти къ рѣшенію этого вопроса косвеннымъ путемъ.
   Въ настоящее время признается какъ въ животномъ, такъ и въ растительномъ царствѣ по нѣскольку филогенетическихъ рядовъ или типовъ органическихъ формъ, возникшихъ постепеннымъ дифференцированіемъ изъ группы простѣйшихъ организмовъ и изображается развитіе какъ животнаго, такъ и растительнаго царства въ видѣ вѣтвистаго дерева, концы развѣтвленія котораго представляютъ существующія въ настоящее время формы.
   Вѣдь мыслимо, что нѣкоторые изъ этихъ типовъ продолжаютъ прогрессировать и въ настоящее время, между тѣмъ какъ другіе, достигнувъ возможнаго для нихъ максимума развитія, остановились въ своей эволюціи, хотя и продолжаютъ производить новыя поколѣнія, ко построенныя по совершенно опредѣленному и неизмѣнному типу, по крайней мѣрѣ при существующихъ условіяхъ. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ и психическая дѣятельность, соотвѣтственно постоянству организаціи, будетъ повторяться съ неизмѣнною періодичностью безъ дальнѣйшаго прогресса. Правда, до сихъ поръ не удалось, какъ выше было уже выяснено, ни по одной формѣ, убѣдиться въ продолжающемся еще прогрессѣ развитія, но получился ли этотъ результатъ вслѣдствіе происшедшей остановки развитія, или только отъ того, что по медленности прогресса эволюціи, послѣдній ускользалъ отъ нашего наблюденія -- фактически не установлено. Прежнее ученіе, утверждавшее неизмѣняемость видовъ, разсматривало, какъ извѣстно, всѣ организмы, какъ формы неподвижныя; по господствующей же въ настоящее время теоріи эволюціи, наоборотъ, всѣ формы, какъ животныя, такъ и растительныя, принимаются за безпрерывно прогрессирующія. Нельзя однако не сознаться, что, въ этой формѣ, послѣднее воззрѣніе столь же мало фактически обосновано, какъ и прежнее, и нѣтъ возможности подтвердить его фактическими данными. Предположеніе, что существуютъ формы, уже достигшія крайняго предѣла развитія, можетъ быть съ успѣхомъ поддерживаемо, не прибѣгая къ отрицанію эволюціи.
   При этомъ не слѣдуетъ однако упускать изъ виду, что остановка въ эволюціи можетъ быть и не окончательною, а лишь временною. Нельзя отрицать громаднаго вліянія на жизнь организмовъ внѣшнихъ условій; остановка эволюціи, наступившая при опредѣленныхъ условіяхъ, можетъ, при измѣненіи послѣднихъ, прекратиться и уступить вновь мѣсто прогрессивному развитію; поэтому является допустимымъ еще третье предположеніе, что среди формъ животныхъ и растеній нѣкоторые пребываютъ, въ продолженіи всего періода времени, доступнаго наблюденію человѣчества, во временной пріостановкѣ развитія.
   Въ таковыхъ формахъ мы имѣли бы примѣры жизни, руководимой исключительно инстинктомъ, приравнивая инстинктивное дѣйствіе къ поступкамъ загипнотизированнаго. Въ обоихъ случаяхъ поступокъ совершается съ роковою необходимостью, но съ полнымъ сознаніемъ окружающихъ условій и съ неотразимымъ стремленіемъ совершитъ желаемое.
   Обыкновенно противополагаютъ инстинктивную жизнь животныхъ разумной психической дѣятельности человѣка; врядъ ли найдется предположеніе менѣе вѣроятное и менѣе обоснованное. Инстинктивное въ жизни человѣка хотя и допускается психологами, но ему придаютъ лишь малое значеніе; между тѣмъ какъ, по моему мнѣнію, громадное большинство нашихъ дѣйствій вполнѣ подходитъ подъ вышеприведенное опредѣленіе инстинкта. Исключительно вниманіе удѣлено было философами одной сознательной психической дѣятельности. Я достаточно долго уже останавливался на выясненіи кореннаго сходства психики животныхъ и человѣка. Въ заключительной главѣ еще разъ возвращусь къ этому предмету.

----

   Теперь же, обращаясь къ психикѣ животныхъ, я постараюсь, на основаніи точно наблюденныхъ фактическихъ данныхъ, прослѣдить ее на разныхъ ступеняхъ развитія животныхъ организмовъ и выяснить рядомъ примѣровъ степень приближенія психики высшихъ представителей животнаго царства къ психикѣ человѣка.
   Еще недавно господствовало мнѣніе, что между высшими позвоночными животными и человѣкомъ -- глубокая пропасть. Не смотря на чрезвычайное сходство всѣхъ органовъ у человѣка и животныхъ, не исключая и вмѣстилища психическихъ явленій -- мозга, а также и не меньшаго сходства въ зачатіи зародыша и его развитіи, дознанныхъ наукою, всѣми признавалось, что психика человѣка не только количественно выше животныхъ, но и по природѣ и качеству своему отличается столь рѣзко отъ послѣдней; что пало имѣетъ съ ней общаго. Только въ сравнительно недавнее время перестали разсматривать животныхъ, въ противоположность къ человѣку, какъ бездушныя машины. Еще основатель современной философіи Декартъ, жившій въ первой половинѣ семнадцатаго столѣтія, ясно формулировалъ это различіе, и исповѣдывалъ съ такою искренностью и убѣжденіемъ, что по временамъ немилосердно билъ двухъ превосходныхъ собакъ своихъ, наслаждаясь искусствомъ, съ которымъ эти неодушевленныя, по его воззрѣнію, машины подражали живому человѣку въ заявленіи своихъ, лишь симулированныхъ страданій. И въ настоящее время большинство людей видитъ еще и въ высшихъ животныхъ существа представляющія мало общаго съ человѣкомъ. Между тѣмъ наблюденія надъ нравами ихъ представителей обнаруживаютъ все большее и большее сходство съ человѣкомъ. Не достигая*конечно, его развитія, уже вслѣдствіе своей организаціи, далеко уступающей организаціи человѣка, животныя, въ нѣкоторыхъ точно констатированныхъ случаяхъ, оказались способными къ психическимъ актамъ, которые и среди людей причисляются къ категоріи наиболѣе высокой, именно къ проявленію альтруизма самой чистой пробы.
   Можно было бы наполнить цѣлый томъ имѣющимися разсказами объ умѣ и несомнѣнно благородныхъ поступкахъ животныхъ. Къ сожалѣнію, эти данныя, въ громадномъ большинствѣ случаевъ носятъ анекдотическій характеръ и не могутъ быть приняты на вѣру, безъ тщательной провѣрки.
   Тѣмъ цѣннѣе тѣ немногія изъ нихъ, которыя, исходя отъ лицъ вполнѣ компетентныхъ и надежныхъ, не могутъ возбуждать сомнѣнія въ своей достовѣрности. Отсылая читателя къ спеціальнымъ сочиненіямъ по этому предмету, я ограничусь здѣсь приведеніемъ лишь слѣдующихъ двухъ примѣровъ, особенно ясно и убѣдительно говорящихъ въ пользу проявленія альтруизма у животныхъ.
   Первый примѣръ касается обезьяны (гамадриловъ); я заимствую его изъ сочиненія Брэма "жизнь животныхъ". Вотъ что пишетъ онъ на стр. 191 и 192: "Замѣтивъ стадо гамадриловъ, сидящее рядами и какъ бы прилѣпленное къ совершенно отвѣсной скалѣ, столь высокой, что на мѣткость выстрѣловъ надѣяться было трудно, мы рѣшились, по крайней мѣрѣ спугнуть ихъ. Звукъ первыхъ выстрѣловъ произвелъ между ними страшное смятеніе: все стадо принялось мычать, ревѣть, лаять и кричать самымъ ужаснымъ образомъ. Потомъ вся цѣпь пришла въ движеніе и гамадрилы двинулись вдоль кряжа съ такою увѣренностью, какъ будто они шли по гладкому полу; между тѣмъ мы никакъ не могли понять, на что они ступаютъ. Наши выстрѣлы довели волненіе обезьянъ до ужаса. Особенно комично казалось намъ, какъ всѣ обезьяны, послѣ каждаго выстрѣла, цѣплялись за скалу, какъ будто боялись отъ одного сотрясенія упасть внизъ. Кажется, что наши выстрѣлы не задѣли ни одной обезьяны, но ужасъ, ими испытанный, вѣроятно, лишилъ ихъ обычной разсудительности. При новомъ изгибѣ долины, мы застали все стадо уже не на вершинѣ скалы; оно спустилось на дно лощины, съ очевиднымъ намѣреніемъ искать спасенія на противулежащихъ горахъ. Часть стада уже вскарабкалась на высоту, но большинство еще находилось въ долинѣ. Наши обѣ собаки (борзыя, которыя были пріучены отгонять гіенъ отъ нашихъ жилищъ и даже могли бороться съ волками) въ первую минуту были озадачены видомъ этой волнообразно движущейся толпы чудовищъ. Но скоро онѣ съ веселымъ лаемъ ринулись на стадо. Тогда мы увидали весьма рѣдкое зрѣлище: при приближеніи враговъ, старые самцы поспѣшно спустились со скалъ, окружили собакъ, громко зарычали, разѣвая свои пасти во страшными зубами, сердито колотили руками о землю и бросали на собакъ такіе злобные, бѣшеные взгляды, что наши отважныя и храбрыя животныя отступили съ ужасомъ и вернулись къ намъ искать защиты. Намъ, впрочемъ, удалось снова возбудить въ нихъ мужество и натравить на звѣрей. Но зрѣлище уже измѣнилось: довольные своей побѣдой, самцы послѣдовали за удаляющимися товарищами.
   Когда собаки вновь бросились на гамадриловъ, ихъ оставалось въ долинѣ уже немного, въ томъ числѣ, приблизительно, полугодовалый дѣтенышъ. Увидавъ собакъ, онъ пронзительно закричалъ и бросился на обломокъ скалы, около котораго наши собаки сдѣлали стойку по всѣмъ правиламъ охоты. Мы уже надѣялись достать его живымъ. Но случилось иначе: величественно и гордо, не обращая на васъ ни малѣйшаго вниманія, одинъ изъ самыхъ сильныхъ самцовъ спустился прямо къ собакамъ, на которыхъ навелъ паническій страхъ своими блестящими пронзительными глазами; онъ подошелъ къ дѣтенышу, обласкалъ его, и, взявъ на руки, направился въ обратный путь мимо собакъ, которыя такъ были сконфужены, что позволили ему спокойно удалиться. Мужественный подвигъ родоначальника внушилъ намъ такое уваженіе, что никто изъ насъ не подумалъ воспротивиться его обратному шествію, хотя онъ проходилъ отъ насъ на разстояніи выстрѣла" {Бремъ. "Жизнь животныхъ". T. I., стр. 191 (русскій переводъ).}.
   Слѣдующія наблюденія надъ воробьями я записалъ со словъ зоолога, профессора въ Томскомъ университетѣ Великаго. На дачѣ, прикармливая ежедневно воробьевъ, профессоръ и семья его были свидѣтелями трогательной заботливости воробьевъ относительно одного изъ ихъ товарищей. У послѣдняго недоставало передней части клюва, такъ что воробей этотъ былъ лишенъ возможности клевать предлагаемую ему пищу. Всеобщее вниманіе обратило на себя обстоятельство, что сопутствующіе ему воробьи кормили его; то одинъ, то другой изъ нихъ, защемивъ клювомъ кусочекъ насыпанной для нихъ пищи, вкладывали его въ ротъ воробью, лишенному передней части клюва, такъ что послѣдній ежедневно получалъ отъ нихъ свою долю. Воробей этотъ былъ слѣдовательно, вырощенъ заботливостью воробьиной семьи, къ которой принадлежалъ. Заботливость эта развѣ не есть альтруизмъ? Справедливо ли отказать ей въ этомъ признаніи только потому что она была проявлена не человѣкомъ, а воробьями? Вѣдь поступокъ, совершенный съ опредѣленною цѣлью, не убываетъ и не увеличивается въ цѣнности въ зависимости отъ лица, который его совершило и въ данномъ случаѣ въ моихъ глазахъ онъ ничѣмъ не отличается отъ альтруизма, проявляемаго человѣкомъ.
   Много очень было писано о языкѣ животныхъ, или, вѣрнѣе, о способахъ общенія между ними, о передачѣ ими другъ другу сбояхъ ощущеній, о способахъ соглашенія ихъ при преслѣдованіи различныхъ цѣлей совокупными усиліями. При этомъ выяснилось, что по крайней мѣрѣ высшія животныя прибѣгаютъ частью къ мимикѣ, частью къ звукамъ, т. е. пользуются пріемами употребляемыми человѣкомъ. Не смотря на наши скудныя свѣдѣнія о языкѣ животныхъ, не трудно констатировать у нѣкоторыхъ изъ нихъ довольно большой и разнообразный репертуаръ способовъвыраженія своего настроенія, въ особенности у домашнихъ животныхъ, которыя стоятъ къ намъ ближе остальныхъ. Къ сожалѣнію, имѣется сравнительно очень мало серьезныхъ трудовъ по психологіи животныхъ. Анекдотическіе, не провѣренные точной критикой разсказы касательно ума животныхъ составляютъ, за исключеніемъ немногихъ серьезныхъ трудовъ, почти все содержаніе этой любопытной отрасли знанія. Это наука будущаго; болѣе точное ознакомленіе посредствомъ фонографа со звуковымъ способомъ разговора животныхъ, по моему убѣжденію въ высокой степени облегчить не только пониманіе языка животныхъ, но и общеніе съ ними; не невѣроятно также, что удается, научившись говорить съ нѣкоторыми животными, поднять ихъ умственный уровень. Въ настоящее время, къ сожалѣнію, мы должны ограничиться лишь надеждой на будущее, а для осуществленія этого приняться за изученіе языка животныхъ съ помощью записи звуковъ фонографомъ.
   Заручившись, касательно жизнедѣятельности организмовъ, данными, заимствованными изъ нашей собственной жизни, которая, какъ мы видѣли, представляетъ ничто иное, какъ дальнѣйшую степень совершенствованія жизни животныхъ, мы съ полнымъ правомъ можемъ умозаключать о мотивахъ наблюдаемыхъ нами дѣйствій животныхъ по аналогіи, памятуя только, что психическія отправленія ихъ, сходныя съ нашими, но природѣ, проще, даже и въ высшихъ представителяхъ животнаго царства. За исключеніемъ обезьянъ, животныя лишены приспособленныхъ къ осязанію формъ предметовъ конечностей наподобіе рукъ, т. е. одного изъ могущественнѣйшихъ пособій для ознакомленія съ предметами внѣшняго міра и обработки ихъ согласно потребностямъ организма; этимъ и объясняется громадное различіе въ жизни большинства животныхъ и человѣка.
   Мнѣ представляются совершенно неосновательными крики негодованія, вызываемыя во многихъ ученыхъ каждой попыткой объяснить психическую жизнь животныхъ по сравненію съ нашей психикой; этотъ пріемъ они разсматриваютъ какъ недозволительный въ точныхъ наукахъ антропоморфизмъ; они утверждаютъ, что, руководствуясь этимъ пріемомъ, мы неизбѣжно будемъ вовлечены въ столь же нежеланный и ненадежный по своимъ выводамъ, антропоморфизмъ, какъ тотъ, который сказался столь ярко въ миѳологіи древнихъ, заселившихъ и небо, и землю, созданными ими по подобію человѣка, богами.
   Возраженіе это, на мой взглядъ, совершенно неосновательно; никому и въ голову не приходитъ возставать противъ проведенія подобнаго же антропоморфическаго взгляда при изученіи формы, строенія и физіологическихъ отправленій животныхъ. Напротивъ того, всѣ признаютъ необычайное значеніе этого пріема разслѣдованія, подъ именемъ сравнительной анатомій и физіологіи; всѣ данныя и выводы этихъ наукъ построены ни на чемъ иномъ, какъ на признаніи единства плана строенія и жизненныхъ отправленій всѣхъ организмовъ, со включеніемъ человѣка. Въ этомъ положеніи кроется и неоспоримое право искать аналогіи нетолько въ строеніи и отправленіяхъ, но и психическихъ функцій, находящихся въ тѣснѣйшей связи съ послѣдними, т. е. права употребленія въ сравнительной психологіи пріема, всѣми допускаемаго въ сравнительной анатоміи и физіологіи животныхъ. Пріемъ этотъ, именуемый субъективнымъ, несомнѣнно требуетъ крайней осторожности при его пользованіи; но это не есть исключительно для него необходимое условіе; оно неизбѣжно и во всѣхъ сравнительно анатомическихъ и сравнительно физіологическихъ розысканіяхъ.
   Признавая подобный пріемъ правильнымъ, я считаю дозволеннымъ и поступки животныхъ, сходныя съ дѣяніями человѣческими, объяснять одинаковыми мотивами и разсматривать жизнь животныхъ, какъ взаимодѣйствіе процессовъ матеріальныхъ и психическихъ въ формѣ, сходной съ тою, которую мы знаемъ непосредственно изъ нашей жизни. Слѣдуя этому пріему, я пришелъ къ взгляду на жизнь животныхъ, отличному отъ того, котораго придерживаются въ настоящее время большинство естествоиспытателей; отличіе состоитъ въ томъ, что я удѣляю видное мѣсто какъ въ жизненныхъ отправленіяхъ каждаго недѣлимаго, такъ и въ эволюціи органическихъ формъ психическимъ процессамъ.
   Между тѣмъ, слѣдуя ученію Дарвина, возстановленіе органическихъ формъ, путемъ постепенной эволюціи, объясняется какъ неизбѣжное слѣдствіе ряда случайностей. Дарвинъ, какъ извѣстно, принимаетъ, что въ каждомъ организмѣ безпрестанно возникаетъ безконечное число различныхъ, едва замѣтныхъ отклоненій въ строеніи, къ которымъ и сами организмы остаются вполнѣ безучастными; совершенно случайно нѣкоторыя формы, отъ проявившихся въ нихъ едва замѣтныхъ отклоненій, оказываются лучше остальныхъ приспособленными къ окружающимъ условіямъ, получаютъ чрезъ это преимущество передъ другими формами и вытѣсняютъ постепенно послѣднія. Совершенствованіе органическихъ формъ сводится, слѣдовательно, по Дарвину, къ наилучшей приспособляемости къ случайнымъ внѣшнимъ условіямъ и притомъ путемъ не цѣлесообразнымъ, а совершенно случайнымъ и безсознательнымъ. Безсознательно владычествующій подборъ рѣшаетъ судьбу организмовъ, пребывающихъ въ ожесточенной и нескончаемой борьбѣ между собою, но ведущихъ даже и эту борьбу, за сравнительно рѣдкими исключеніями, безъ активнаго въ ней участія. Только въ немногихъ случаяхъ и Дарвинъ признаетъ послѣднее, хотя и здѣсь о психикѣ вовсе не упоминаетъ: сюда относятся: 1) случаи исчезанія или гипертрофіи органовъ въ непосредственной зависимости отъ недостатка въ ихъ упражненіи или усиленной дѣятельности, и 2) половой подборъ.
   Принимая во вниманіе вышесказанное, трудно отрицать участіе психики у животныхъ, какъ въ построеніи ихъ тѣла, такъ и въ совершенствованіи функцій органовъ; нельзя не признать и участія психическихъ процессовъ въ эволюціи организмовъ, помимо механическихъ, физическихъ и химическихъ факторовъ, которыми одними полагали возможнымъ ограничиваться въ данномъ случаѣ.
   Руководствуясь этими соображеніями, мы въ правѣ принять, что и у животныхъ, какъ и у человѣка, происходитъ, подъ вліяніемъ упражненія, механизація опредѣленныхъ функцій, постепенно устраняемыхъ изъ подъ вѣдѣнія сознанія; участіе послѣдняго въ этихъ отправленіяхъ сводится до минимума, такъ что и у животныхъ, вслѣдствіе механизаціи извѣстныхъ функцій, психическая дѣятельность устремляется на дальнѣйшія цѣли, обусловленныя только что пріобрѣтенными совершенствованіями организма. Мнѣ кажется, что, согласно съ Вундтомъ, слѣдуетъ признать, что всѣ такъ называемые рефлексы суть ничто иное, какъ бывшіе въ прежнее время сознательные акты, постепенно-механизированные. Уровень развитія организма съ точностью опредѣляется строеніемъ его тѣла съ одной стороны и уровнемъ сознательныхъ актовъ -- съ другой. Чѣмъ выше развить организмъ, тѣмъ мощнѣе и выше, по характеру дѣйствія, подлежащія вѣдѣнію его сознанія, тѣмъ богаче и разнообразнѣе число механизированныхъ процессовъ.
   Примѣчаніе. Механизированные акты не слѣдуетъ смѣшивать съ психическими процессами, вамъ присущими, хотя и не достигающими нашего сознанія, о которыхъ упоминалось въ предыдущей главѣ.
   Изученіе развитія психики у различныхъ животныхъ и ея эволюція въ животномъ царствѣ -- вопросы, ожидающіе спеціальной научной обработки и разъясненія. Это ближайшія задачи психологіи животныхъ, науки, находящейся еще въ зачаточномъ состояніи, но обѣщающей весьма многое въ будущемъ.
   Обозрѣвая имѣющійся въ вашемъ распоряженіи фактическій матеріалъ, мы убѣждаемся, что есть два пути для распознаванія психики животныхъ: первый и главный состоитъ въ собираніи, при соблюденіи строго научной постановки опыта или наблюденія, данныхъ касательно жизни животныхъ; второй заключается въ изученіи организаціи животныхъ. Всякому извѣстно, какое громадное значеніе, при опредѣленіи животнаго, имѣютъ число и форма зубовъ, челюстей и конечностей, по которымъ удается даже, имѣя для разслѣдованія лишь часть ископаемаго животнаго, опредѣлить сухопутное оно было или водное, травоядное, хищное, и этимъ самымъ до извѣстной степени судить и о связанной съ соотвѣтствующею жизнью животнаго психикѣ. Чѣмъ детальнѣе будетъ произведено разслѣдованіе строенія животнаго, тѣмъ обстоятельнѣе, будутъ и добытые этимъ путемъ заключенія о характерѣ психики.
   Необходимо, безъ предвзятой идеи, вновь пересмотрѣть имѣющійся: фактическій матеріалъ и касательно психики животныхъ и обсудить его съ вышеописанной новой точки зрѣнія.
   Твердой точкой опоры для изученія психики въ животномъ царствѣ, исходя изъ явленій нашей психики, служатъ два неоспоримыя положенія: 1) человѣкъ, какъ и остальныя высшія животныя, произошелъ изъ простѣйшихъ, путемъ постепеннаго осложненія ихъ организацій и отъ сродныхъ съ нимъ высшихъ позвоночныхъ не отличается существенно по своей организаціи; сходство человѣка съ позвоночный" сказывается особенно рельефно, какъ мною будетъ выяснено, въ зародышевомъ періодѣ его жизни, и притомъ даже и тогда, когда голова и конечности его уже заложены: кромѣ того, въ существенномъ, онъ обнаруживаетъ большое сходство и во вполнѣ развитомъ состояніи: 2) психика же, какъ свидѣтельствуютъ безчисленныя наблюденія и опыты, находится всегда въ тѣснѣйшей связи со строеніемъ организма и въ особенности нервной системы и органовъ чувствъ.
   Слѣдующія фактическія данныя положены въ основу теоріи эволюціи. т. е. происхожденія организмовъ путемъ постепеннаго преобразованія изъ простѣйшихъ:
   1) сходство химическаго состава, какъ по отношенію элементовъ, такъ и преобладающихъ въ организмѣ органическихъ соединеній:
   2) сходство строенія элементарныхъ организмовъ, какъ по одиночкѣ живущихъ (одноклѣтныхъ простѣйшихъ), такъ и соединенныхъ въ болѣе или менѣе сложные конгломераты (въ многоклѣтныхъ организмахъ);
   3) сходство основныхъ функцій жизни: питанія, дыханія и размноженія;
   4) сходство въ эмбріологическомъ развитіи, тѣмъ болѣе сходнымъ въ деталяхъ, чѣмъ ближе организмы по строенію.
   5) сходство въ періодичности жизни отдѣльнаго недѣлимаго и послѣдовательныхъ фазъ развитія: первой -- характеризующейся посгешеннымъ возрастаніемъ жизненной энергіи, второй -- зрѣлости, сопровождаемой полнымъ разцвѣтомъ силъ; третьей -- сопровождаемой постепенно прогрессирующимъ упадкомъ силъ и заканчивающейся смертью недѣлимаго;
   6) сходство по строенію и формѣ тѣла ихъ, такъ называемаго жизненнаго субстрата, характерныхъ и свойственныхъ исключительно организмамъ; строеніе живыхъ организмовъ и обозначаютъ особеннымъ названіемъ: организованнаго строенія;
   7) палеонтологическія данныя, доказывающія послѣдовательное появленіе на землѣ формъ животныхъ и растеній, соотвѣтственно отношенію организаціи; наисложнѣйшія формы найдены лишь въ верхнихъ пластахъ земной коры;
   8) отношеніе географическихъ данныхъ о распредѣленіи животныхъ и растеній, въ связи теоріи постепеннаго развитія;
   9) пластичность организмовъ, т. е. измѣняемость ихъ подъ вліяніемъ какъ внѣшнихъ причинъ, такъ и внутреннихъ, подразумѣвая подъ послѣдними измѣненіями, вызываемыя, напр., въ строеніи органа усиленнымъ его упражненіемъ въ извѣстномъ направленіи, и наоборотъ, болѣе или менѣе полная атрофія, вслѣдствіе отсутствія упражненія, по ненадобности органа для организма въ новыхъ условіяхъ жизни; напр., атрофія глазъ у животныхъ темныхъ и глубокихъ пещеръ; атрофія, доходящая нерѣдко до неузнаваемости, паразитирующихъ животныхъ. Отличными примѣрами пластичности служатъ измѣненія, вызываемыя въ прирученныхъ животныхъ и въ воздѣлываемыхъ растеніяхъ, на которые впервые обратилъ, съ этой стороны, вниманіе Дарвинъ. Онъ же показалъ, какимъ сильнымъ стимуломъ можетъ быть борьба за существованіе;
   10) громадное преимущество теоріи эволюціи для объясненія всѣхъ біологическихъ данныхъ, сравнительно съ прежней теоріей постоянства видовъ, или такъ называемой теоріей спеціальнаго творенія.
   Всѣ эти данныя вмѣстѣ взятыя дѣлаютъ теорію эволюціи организмовъ въ глазахъ большинства натуралистовъ несомнѣнной; я же предпочитаю, какъ мною уже замѣчено было въ предыдущей главѣ, быть осторожнѣе, выражаясь, что данныя эти сдѣлали теорію эволюціи въ высшей степени вѣроятной; эта оговорка мнѣ представляется тѣмъ болѣе желательною, что имѣется возможность и надежда сдѣлать со временемъ теорію эволюціи неопровержимой. (См. выше).
   Изъ перечня естественно-историческихъ данныхъ, на которыхъ опирается ученіе объ эволюціи организмовъ, видно, что для обстоятельнаго выясненія основъ этого ученія, мнѣ пришлось бы излагать главнѣйшіе результаты всѣхъ біологическихъ наукъ -- дѣло невыполнимое.
   Поэтому, отсылая читателя къ общеизвѣстнымъ учебникамъ по этимъ наукамъ, я ограничусь въ своей статьѣ изложеніемъ:
   1) наиболѣе бьющихъ въ глаза данныхъ сравнительной эмбріологіи, преимущественно нервной системы и органовъ чувствъ, достаточно ясно выясняющихъ кровное родство человѣка съ міромъ животныхъ, въ особенности съ классомъ позвоночныхъ;
   2) изслѣдованій надъ локализаціей сознательной дѣятельности психики человѣка и животныхъ, и
   3) результатовъ касательно психики простѣйшихъ существъ.
   1) Эмбріологическія данныя.
   Эмбріологическія изслѣдованія показываютъ, что каждый организмъ въ началѣ своего развитія имѣетъ форму шаровиднаго пузырька микроскопическихъ размѣровъ, опредѣленнаго строенія. При половомъ способѣ размноженія, единственномъ въ типѣ позвоночныхъ, этотъ пузырекъ происходитъ изъ сліянія содержимаго двухъ клѣтокъ: оплодотворяемой, доставляемой женскимъ недѣлимымъ (яйца), и оплодотворяющей (живчика, сѣмя много тѣла), выработанной мужскимъ недѣлимымъ. Происшедшій изъ сліянія ихъ пузырекъ или клѣтка (названіе хотя и употребительное, но въ настоящее время совершенно непригодное) начинаетъ дѣлиться и дробиться перегородками по различнымъ направленіямъ, образуя чрезъ нѣкоторое время конгломератъ клѣтокъ въ началѣ совершенно сходныхъ между собою.
   Типовъ дубленія яйцевой оплодотворенной клѣтки, какъ извѣстно, нѣсколько. Я отмѣчу только два изъ нихъ; яйцо или цѣликомъ идетъ на построеніе тканей зародыша, или только болѣе или менѣе незначительная часть его превращается въ зародышъ, между тѣмъ какъ остальное содержимое яйца потребляется въ пишу зародышемъ, при его развитіи, представляя изъ себя такъ называемый питательный бѣлокъ. Я ограничусь лишь описаніемъ развитія зародыша позвоночныхъ, куда принадлежитъ и человѣкъ. Наиболѣе удобный объектъ для изученія возникновенія зародыша позвоночнаго, которое въ этотъ періодъ времени завершаетъ построеніе, хотя и въ маломъ видѣ, всѣхъ главнѣйшихъ органовъ, представляетъ куриное яйцо. Для развитія замѣченнаго въ немъ зародыша требуется лишь помѣстить яйцо въ достаточно теплое мѣсто; слѣдовательно, возможно, по произволу, вызывать или задерживать развитіе зародыша. Поэтому я прежде всего остановлюсь на его описаніи. Въ куриномъ зрѣломъ яйцѣ (T. I, рис. 1) зачатокъ зародыша, зародышевое пятно (bl), помѣщается на поверхности желтка, имѣющаго какъ видно, сложное строеніе. Во время кладки яйца, зародышъ цыпленка является уже многоклѣтнымъ и представляетъ продолговатую пластинку, въ которой удается отличить два пласта клѣтокъ, различныхъ между собой: наружный, состоящій изъ 2 слоевъ рѣзко оконтурованный (эктодермъ), обращенный къ поверхности яйца и внутренній (энтодермъ), построенный изъ разъединенныхъ клѣтокъ.
   Для наблюденія первой, одноклѣтной стадіи развитія цыпленка необходимо добыть яйцо изъ яичника курицы, когда на немъ нѣтъ не только скорлупы, но и наружнаго бѣлка. Въ согрѣтомъ насѣдкой яйцѣ зародышъ развивается далѣе; въ промежуткѣ между образованными пластами клѣтокъ появляется третій пластъ (мезодермъ). Эти три пласта клѣтокъ называются зародышевыми пластами) образованіе ихъ предшествуетъ образованію тканей и органовъ. Особенно замѣчательно, что изъ каждаго изъ этихъ 3-хъ зародышевыхъ пластовъ образуются современенъ опредѣленныя ткани. По Гертвигу {Гертвигъ. "Учебникъ зоологіи", стр. 134.}: "частности дифференцированія зародышевыхъ пластовъ при образованіи тканей и органовъ различны у различныхъ типовъ животныхъ, но, во всякомъ случаѣ, здѣсь могутъ быть установлены слѣдующія общія положенія. Изъ эктобласта (эктодермы) образуется эпидермисъ (кожа) съ его железами и придатками, нервная система и чувствительный эпителій; изъ эктобласта (энтодермы) -- важнѣйшія части пищеварительнаго канала съ его железами; изъ мезобласта (мезодермы) наконецъ -- мускулы, соединительная ткань и выдѣлительные органы; мезобластъ также большею частью даетъ начало и органамъ размноженія.
   Не вдаваясь въ описаніе сложныхъ процессовъ заложенія и образованія органовъ въ зародышѣ цыпленка, я ограничусь лишь слѣдующими краткими замѣчаніями. На T. I, рис. 2 изображенъ зародышъ цыпленка съ брюшной стороны на 4-й день высиживанія. Ясно отличима голова съ глазомъ (Les). Зачатокъ головы съ головнымъ мозгомъ дѣлается замѣтнымъ уже на второй день высиживанія яйца въ видѣ конусовидной выпуклости на одномъ изъ концовъ зародыша; еще яснѣе выступаетъ онъ и уже съ зачаткомъ глазъ въ видѣ глазныхъ пузырей между вторымъ и третьимъ днемъ развитія яйца. На четвертый день высиживанія является замѣтнымъ и сердце (T. I, рис. 2, Hz), съ верхнимъ участкомъ пищевода, между тѣмъ желудокъ (Mg) и кишки (D) находятся еще въ видѣ раскрытаго желобка, тянущагося вдоль срединной линіи брюшной стороны зародыша. Всѣ эти зачинающіеся и образующіеся органы непосредственно видны съ брюшной стороны зародыша, вслѣдствіе того, что, за исключеніемъ головы и небольшого ближайшаго къ ней участка, зародышъ имѣетъ еще форму разомкнутой пластины. Развитіе головы въ это время подвигается быстро впередъ; она уже выдѣляется въ видѣ ясно отграниченнаго отъ остального зародыша участка, составленнаго изъ трехъ пластинъ, конечной, загнутой внизъ къ такъ называемому желтку, и образующей зачатокъ будущей теменной и лобной части головы, двухъ боковыхъ -- будущихъ челюстей и ограниченной ими полости.
   Сходство въ развитія зародыша цыпленка съ млекопитающими и человѣкомъ обнаруживается въ одинаковой высокой степени и на болѣе позднихъ стадіяхъ развитія. Нагляднымъ доказательствомъ этого могутъ служить прилагаемые рисунки зародышей человѣка (T. I, рис. 3), свиньи (T. I, рис. 4), косули (T. I, рис. 5), кролика (T. I, рис. 6), морской свинки (T. I, рис. 7) и цыпленка (T. I. рис. 8), заимствованные изъ сочиненія Гиса. Сравненіе облегчено тѣмъ, что всѣ они избражевы увеличенными въ восемь разъ. Общій обликъ зародышей -- голова съ глазомъ, зачатки конечностей и просвѣчивающіе позвонки хребетнаго столба весьма рельефно выступаютъ на этихъ рисункахъ.
   Въ заключеніе остановлюсь лишь подробнѣе на указаніи параллели развитія, тоже и строенія нервной системы и внѣшнихъ органовъ чувствъ у животныхъ и человѣка, параллели, особенно интересной для насъ въ настоящемъ случаѣ, какъ указаніе степени сродства и психики человѣка съ психикой животныхъ, въ виду неоднократно мною уже приводимаго положенія о тѣснѣйшей связи характера и степени развитія психики съ матеріальнымъ субстратомъ, служащимъ для ея проявленія.
   Развитіе центральной нервной системы. Видимыя измѣненія зародыша цыпленка, кромѣ сильнаго разростанія, зачинаются тѣмъ, что на верхней, наружной поверхности зародыша, вдоль его длинной оси, появляется прямая бороздка; по обѣимъ сторонамъ ея поднимаются одновременно два валика; возникшій чрезъ выростаніе ихъ вверхъ, желобокъ дѣлается все глубже и глубже. При дальнѣйшемъ разростаніи валики сближаются свободными краями и, наконецъ, сростаются ими. вслѣдствіе чего желобокъ превращается въ замкнутую отовсюду цилиндрическую полость. На поперечныхъ разрѣзахъ зародыша не трудно убѣдиться, что эта замкнутая трубка образована разростаніемъ клѣтокъ наружнаго зародышеваго пласта (эктодермы). Трубка эта, называемая медуллярною трубкою, въ началѣ однородная, въ полости ея, изъ первичныхъ клѣтокъ зародыша образуется спинной мозгъ. Для всѣхъ позвоночныхъ характерно, что вдоль оси этой мозговой массы остается промежуточное пространство въ видѣ цилиндрической полости, центральный каналъ, тянущійся по длинѣ всей медуллярной трубки.
   Ближайшая стадія развитія мозга описывается Вундтомъ слѣдующимъ образомъ: "Первый зачатокъ головною мозга сказывается тѣмъ, что передній конецъ медуллярной трубки начинаетъ разростаться сильнѣе прежняго и превращается въ шаровидный, внутри полый выростокъ -- въ первичный мозговой пузырекъ, вскорѣ распадающійся на три участка: передній (Т.І, рис. 10, Vh), средній (T. I, рис. 10, Mh) и задній (T. I, рис. 10, Hh, Nh)". По Вундту каждый изъ этихъ трехъ участковъ находится въ тѣсной связи съ развитіемъ трехъ переднихъ органовъ чувствъ: нервы органа обонянія берутъ начало изъ передняго пузырька; нервы органа слуха изъ боковыхъ частей третьяго (задняго) пузырька; изъ средняго отходятъ нервы къ глазу. Эти три участка подвергаются слѣдующимъ измѣненіямъ: "передній и третій участки распадаются каждый на два пузырька: главный я придаточный (T. I, рис. 9, UH и ZH, НН и NH)".
   Получается, такимъ образомъ, пять слѣдующихъ участковъ мозга, которые даютъ начало опредѣленнымъ частямъ головного мозга, какъ видно изъ прилагаемаго-схематическаго рисунка (T. I, рис. 8). На немъ VH обозначаетъ передній мозгъ (большія полушарія мозга); ZH -- промежуточный мозгъ (thalami optici), MH -- средній мозгъ (corpora quadrigemina); НН -- задній или малый мозгъ (cerebellum) NH -- концевой или продолговатый мозгъ (medulla oblongata)) виденъ и спинной мозгъ (В) съ центральнымъ каналомъ.
   Передній мозгъ (VH) является придаточнымъ пузырькомъ передняго участка, а малый мозгъ придаточнымъ пузырькомъ задняго участка, такъ какъ они развиваются въ видѣ выростковъ, передній мозгъ (NH) изъ передняго участка, а малый мозгъ (HN) изъ задняго участка; по этой же причинѣ промежуточный мозгъ (ZH), средній мозгъ (MH) и продолговатый (NH), взятые въ совокупности, обозначаются названіемъ мозгового ствола (Hirnstamm). Передній мозгъ на очень ранней стадіи растепляется продольною щелью на двѣ симметричныя половины -- полушарія большого мозга, остаюшДяся соединенными лишь въ основной части.
   Рисунки (T. I, рис. 10, А и В, рис. 16), изображающіе головной мозгъ цыпленка на различныхъ стадіяхъ развитія и рис. (17 А и В), представляющій вполнѣ развитый головной мозгъ курицы (А -- сверху, B -- снизу) хорошо иллюстрируютъ сказанное. На рисункахъ 17 А и B: а обозначаетъ обонятельныя доли, b -- большой мозгъ, с -- двухолміе, d -- малый мозгъ, d' -- зачаточныя его боковыя части, 2 -- Nervus opticus.
   Рисунки (T. I, рис. 12, 18, 14, 15) относятся къ развитію головного мозга человѣка, отличающагося преобладающимъ развитіемъ большихъ полушарій.
   На рис. 15 изображенъ съ боку головной мозгъ семинедѣльнаго зародыша человѣка; здѣсь отчетливо различимы всѣ пять участковъ головного мозга; воспроизведенныя нѣмецкія названія его частей дѣлаютъ излишнимъ дальнѣйшее разъясненіе послѣднихъ. Рисунки 12-й и 13 и сняты съ мозга десятинедѣльнаго зародыша человѣка. Рис. 12-й снятъ сзади, рис. 13-й -- съ боку. Н обозначаетъ передній мозгъ, Mh -- средній мозгъ, Hh -- малый мозгъ, Nh -- продолговатый мозгъ. Рис. 14-й представляетъ мозгъ семимѣсячнаго зародыша человѣка съ боку; видны почти исключительно одни полушарія; только отчасти выступаетъ изъч подъ нихъ малый мозгъ (с). Въ мозгу вполнѣ развитомъ видны, если разсматривать его вверху, исключительно только большія полушарія мозга; какъ видно на рис. 11-мъ, снятомъ съ мозга взрослаго павіана, весьма сходнаго съ человѣческимъ.
   Рѣзкій контрастъ, по относительному развитію участковъ, представляетъ мозгъ лягушки. Рисунки 18, А и B изображаютъ, головной и спинной мозгъ лягушки, А -- сверху, В -- снизу; участки мозга обозначены слѣдующими буквами: а -- обонятельныя доли, b -- большой мозгъ, с -- двуххолміе; между b и c виднѣется, на рис. А, часть промежуточнаго мозга; d -- малый мозгъ, т -- спинной мозгъ.
   За исключеніемъ, различія въ относительномъ развитіи означенныхъ частей мозга,-- сходство мозга позвоночныхъ съ человѣческимъ, такъ видно изъ предыдущаго, весьма большое.
   Подобное же сходство проявляется и въ остальныхъ частяхъ центральной нервной системы, а также и въ симпатической. Предоставляя читателю, интересующемуся этимъ предметомъ, ознакомиться съ спеціальными сочиненіями по эмбріологіи и сравнительной анатоміи животныхъ, я лишь замѣчу, что и во всѣхъ остальныхъ органахъ, читатель найдетъ въ этихъ сочиненіяхъ интереснѣйшія фактическія данныя касательно неоспоримаго сродства человѣка съ позвоночными, которыя болѣе остальныхъ живыхъ существъ на него походятъ; они же, въ свою очередь, являются звеньями, неразрывно связующими человѣка и съ безпозвоночными, не исключая и простѣйшихъ.
   Органы чувствъ. Мнѣ осталось сказать нѣсколько словъ о внѣшнихъ органахъ чувствъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что у животныхъ нетолько позвоночныхъ, но и у безпозвоночныхъ тѣ же органы чувствъ, какъ и у человѣка. Различіе лишь въ относительномъ ихъ развитіи; въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ чувства животныхъ развиты больше, чѣмъ у человѣка, напр., органъ зрѣнія у птицъ, обоняніе у собакъ, но въ общемъ мы видимъ проходящую по всему животному царству эволюцію органовъ чувствъ, заложенныхъ у простѣйшихъ. У всѣхъ животныхъ іи у человѣка, какъ нервная система, такъ и внѣшніе органы чувствъ, происходятъ изъ наружнаго зародышеваго пласта, эктобласта, кототрый у низшихъ формъ Metazoa (многоклѣтныхъ) служить посредникомъ общенія животнаго со внѣшнимъ міромъ; воспринимая впечатлѣнія извнѣ, онъ реагируетъ на нихъ; у простѣйшихъ однородный на всемъ протяженіи, эктодермъ не обнаруживаетъ еще вовсе спеціализаціи въ строеніи; изъ внѣшнихъ чувствъ, повидимому, развито лишь осязаніе. У животныхъ, нѣсколько болѣе сложныхъ, напр. у гидромедузъ уже имѣется мѣстами дифференціація въ эктодермѣ; появляются зачаточные глаза, построенные изъ пигмента и прозрачнаго чечевицеобразнаго тѣла, зачаточные органы слуха, въ видѣ микроскопическаго размѣра выростковъ, состоящихъ изъ одноклѣтнаго тѣла съ отолитомъ внутри, и чувствительными волосками при основаніи. Изъ этихъ простѣйшихъ органовъ чувствъ, цѣлымъ сложнымъ рядомъ.дальнѣйшей спеціализаціи получились и человѣческій глазъ, и ухо, развивающіеся тоже изъ эктодермы. Всѣ части глаза, за исключеніемъ сѣтчатой оболочки, суть продукты превращенія кожи и отчасти прилегающей соединительной ткани, т. е. бывшей эктодормы; хотя сѣтчатая" изъ нервныхъ элементовъ составленная оболочка и есть продуктъ разростанія участка передней стороны мозга, лежащей глубоко внутри головы, но въ виду того, что головной мозгъ образовался, какъ мы видѣли, изъ эктодермы, и весь глазъ долженъ быть разсматриваемъ какъ происшедшій изъ этого слоя зародыша. Изъ эктодермы же слагается также слуховой аппаратъ и остальные органы внѣшнихъ чувствъ: осязанія, обонянія и вкуса. Слѣдовательно, всѣ эти органы, вмѣстѣ взятые, суть ничто иное, какъ спеціальныя приспособленія эктодермы животныхъ къ возможно точному воспріятію впечатлѣній внѣшняго міра. Съ полнымъ правомъ поэтому можно разсматривать наши внѣшнія чувства, какъ продукты дифференцированія чувствъ осязанія, которое Спенсеръ и считаетъ за чувство основновное, являющееся какъ-бы родоначальникомъ всѣхъ остальныхъ.
   Сравнительно-эмбріологическія изслѣдованія, какъ мы видѣли, обнаруживаютъ, что:
   1) Въ зародышевый періодъ жизни человѣка и животныхъ происходятъ и почти заканчиваются главнѣйшіе образовательные процессы; происходитъ, какъ мы видѣли, не только заложеніе всѣхъ органовъ, но и ихъ почти окончательное развитіе; продолжающееся же развитіе въ послѣзародыщевый періодъ жизни сводится, какъ у человѣка, такъ и у животныхъ, почти исключительно на увеличеніе размѣровъ молодого организма. Наиболѣе интересная часть развитія недѣлимаго, его онтогенезиса, совпадаетъ, слѣдовательно, съ зародышевымъ періодомъ.
   2) Второй крупный результатъ сравнительно-эмбріологическихъ разысканій, особенно сильно говорящій въ пользу ученія объ эволюція или такъ называемаго филогенезиса, заключается въ общепринятомъ біологами положеніи, что постепенный ходъ развитія организма, или, правильнѣе, зародыша -- онтогенезисъ представляетъ въ общихъ очертаніяхъ какъ бы повтореніе, въ сокращенной формѣ, особенностей филогенетическаго развитія изслѣдуемаго организма. Прекрасномъ подтвержденіемъ этого служитъ наблюденіе въ зародышевомъ періодѣ въ болѣе или менѣе зачаточномъ состояніи органовъ, соотвѣтствующихъ органамъ болѣе простыхъ организмовъ того ряда, къ которому принадлежитъ изучаемый организмъ. Не имѣя значенія для наблюдаемой высшей формы и представляя, слѣдовательно, лишь полученное наслѣдіе отъ одной изъ предшествовавшихъ стадій филогенезиса, органы эти подвергаются вскорѣ болѣе или менѣе полной атрофіи. Къ таковымъ относятся, напр., жаберныя щели въ зародышѣ человѣка.
   Подводя итоги всему сказанному относительно строенія и развитія позвоночныхъ и человѣка, мы можемъ съ полнымъ правомъ заключить, что наше тѣло есть высшій продуктъ эволюціи животнаго царства, и что соотвѣтственно этому и наша психика произошла, путемъ эволюціи, изъ психики животныхъ.
   Локализація сознательной дѣятельности психики человѣка и животныхъ. Весьма любопытныя данныя по этому предмету сведены пр. Бехтеревымъ въ рѣчи, произнесенной имъ на общемъ собраніи VI съѣзда русскихъ врачей 1896 г. въ память Н. И. Пирогова: "о локализація сознательной дѣятельности у животныхъ и человѣка"". "Переходя къ человѣку,-- пишетъ пр. Бехтеревъ,-- слѣдуетъ прежде всего замѣтить, что вопросъ о локализаціи сознанія, т. е. о мѣстѣ, въ нашей нервной системѣ, сознательныхъ процессовъ, до сихъ поръ еще не представляется окончательно рѣшеннымъ. Хотя никто не сомнѣвается въ томъ, что сознательные процессы, по преимуществу, совершаются въ мозговикъ полушаріяхъ, какъ высшемъ органѣ нервной системы, тѣмъ не менѣе, до сихъ поръ раздаются голоса въ пользу того, что органомъ сознанія у человѣка являются не исключительно одни только мозговыя полушарія съ ихъ узлами, называемыми полосатымъ тѣломъ (corpus siriatum). Болѣе низшія формы сознанія, будто бы, могутъ вырабатываться также и въ ядрахъ мозговаго ствола и даже въ спинномъ мозгу" {Бехтеревъ. Тамъ же, стр. 34.}. "...доводы въ пользу дѣйствительнаго существованія хотя бы элементарныхъ формъ сознанія въ спинномъ мозгу и въ ядрахъ мозгового ствола человѣка болѣе чѣмъ сомнительны" {Тамъ же, стр. 34.}.
   Въ подтвержденіе этого, пр. Бехтеревъ приводитъ (стр. 35) слѣдующее: 1) явленія, наблюдаемыя надъ человѣкомъ отъ временнаго сжатія сонныхъ артерій придавливаніемъ ихъ къ поперечнымъ отросткамъ шейныхъ позвонковъ, обнаруживаютъ, у подвергаемаго опыту человѣка, вскорѣ полную потерю сознанія, которое продолжается до тѣхъ поръ, пока не прекратится сдавливаніе артерій. "Въ силу извѣстныхъ анатомическихъ отношеній, -- пишетъ пр. Бехтеревъ,-- нельзя сомнѣваться въ томъ, что сдавливаніе однѣхъ сонныхъ артерій у человѣка отражается на кровообращеніи однихъ лишь мозговыхъ полушарій съ ихъ узлами, вызывая въ тѣхъ и другихъ острую анемію мозга". "Отсюда очевидно (стр. 35), что опыты съ прижатіемъ сонныхъ артерій служатъ первымъ доказательствомъ въ пользу того, что у человѣка мѣстомъ сознательныхъ процессовъ являются исключительно мозговыя полушарія съ ихъ узлами (corpus striatum). Если бы было иначе, то очевидно, что и при сдавливаніи сонныхъ артерій у человѣкъ сохранялось бы неясное безличное сознаніе".
   "Не менѣе убѣдительныя данныя въ томъ же направленіи мы можемъ почерпнуть и изъ нервной патологіи" (стр. 36).
   Къ подобному выводу и привели касательно млекопитающихъ произведенные надъ ними опыты: всѣ движенія, производимыя млекопитающими, лишенными мозговыхъ полушарій, оказались движеніями рефлекторными, повторяющимися съ машинообразнымъ постоянствомъ, при соотвѣтствующихъ внѣшнихъ раздраженіяхъ" (стр. 33). "Мы не встрѣчаемъ у оперированныхъ такимъ образомъ млекопитающихъ ни малѣйшихъ признаковъ сознательнаго или личнаго выбора въ движеніяхъ, которые могли бы свидѣтельствовать, что животное безъ мозговыхъ полушарій могло реагировать на внѣшній міръ движеніями изъ. внутреннихъ побужденій" (стр. 33).
   У птицъ уже обнаруживается иное. По опытамъ, изъ которыхъ многіе произведены были пр. Бехтеревымъ: "птицы съ удаленными полушаріями, какъ было замѣчено многими авторами, напоминаютъ собою сонныхъ птицъ. Будучи предоставлены самимъ себѣ, онѣ обыкновенно неподвижно стоятъ на одномъ мѣстѣ и, прижавъ голову къ туловищу и закрывъ глаза, слегка нахохливаютъ свои перья, какъ это дѣлаютъ всѣ вообще сонныя птицы. Какъ извѣстно, оперированныя" подобнымъ образомъ птицы не могутъ снискивать себѣ пищи и, будучи окружены водою и съѣстными припасами, умираютъ съ голоду.. Если же имъ вливать питье въ ротъ и вкладывать кусочки пищи вглубь зѣва, то онѣ отлично проглатываютъ, и при такомъ кормленіи могутъ жить довольно долго, такъ какъ всѣ растительныя функціи у нихъ выполняются правильно.
   "Нельзя думать, однако, что оперированныя птицы не ощущаютъ. Правда, зрѣніе и слухъ у нихъ проявляются лишь въ крайне слабой степени, а по нѣкоторымъ авторамъ и вовсе отсутствуютъ; но относительно осязательныхъ и мышечныхъ ощущеній, подобныя птицы мало чѣмъ отличаются отъ нормальныхъ. Онѣ встряхиваютъ крыльями, если ихъ перья смочить водою; онѣ расправляютъ свои перья и очищаютъ ихъ клювомъ, словомъ, держатъ себя въ этомъ отношеніи вполнѣ, какъ здоровыя птицы. Если неожиданно задѣть слегка подобную птицу въ то время, какъ она находится въ совершенно спокойномъ положеніи, уподобляясь сонной птицѣ, она тотчасъ же опускаетъ перья, раскрываетъ глаза, приподнимаетъ голову и озирается по сторонамъ, какъ это дѣлаютъ въ подобныхъ случаяхъ здоровыя птицы. Если оперируемую птицу ущипнуть за лапку или уколоть, она быстро отпрыгиваетъ или производитъ нѣсколько взмаховъ крыльями".
   "Что касается мышечныхъ ощущеній, то уже изъ правильности, всѣхъ вообще движеній, обнаруживаемыхъ оперированными птицами, слѣдуетъ заключить, что послѣднія хорошо воспринимаютъ эти ощущенія. Будучи брошена на воздухъ, оперированная птица летятъ такъ же, какъ и здоровая, съ тѣмъ лишь различіемъ, что, не имѣя цѣли и потребности летать, она обыкновенно тотчасъ же опускается по наклонной плоскости, пока не достигнетъ почвы.
   "Точно также оперированныя птицы, будучи посажены на тонкій шестикъ или на палецъ, отлично сохраняютъ равновѣсіе тѣла, и при всякихъ поворотахъ шестика или пальца быстро и ловко исправляютъ соотвѣтственнымъ образомъ положеніе своего тѣла, какъ путемъ перемѣщенія лапокъ, такъ и взмахами крыльевъ. Очевидно, слѣдовательно, что мышечныя ощущенія воспринимаются оперированными птицами такъ же хорошо, какъ и кожныя. Надо замѣтить также, что оперированныя птицы не остаются вполнѣ пассивными. Уже прежними авторами было указано, что птицы съ удаленными полушаріями по временамъ выходятъ изъ своего неподвижнаго положенія и начинаютъ ходить; онѣ даже иногда клюютъ полъ и окружающіе ихъ предметы, подобно тому, какъ здоровыя птицы клюютъ встрѣчающіяся на пути зерна.
   "Всѣ эти факты не оставляютъ сомнѣнія въ томъ, что птицы съ удаленными полушаріями могутъ до нѣкоторой степени руководиться въ своихъ движеніяхъ осязательными и мышечными ощущеніями, и, слѣдовательно, у такихъ птицъ мы должны предполагать возможность сознательнаго воспріятія конечныхъ и мышечныхъ ощущеній. Но спрашивается, могутъ ли птицы съ удаленными полушаріями видѣть и слышать? Въ этомъ отношеніи еще не имѣется такихъ фактовъ, которые бы рѣшили этотъ вопросъ съ положительностью" (стр. 26--29).
   "Итакъ, очевидно, что элементарныя формы сознанія въ видѣ ощущеній у птицъ могутъ вырабатываться уже въ подкорковыхъ чувствующихъ центрахъ, слѣдовательно, въ центрахъ, лежащихъ на основаніи мозга, тогда какъ мозговымъ полушаріямъ принадлежатъ у нихъ какъ болѣе отчетливое воспріятіе ощущеній, такъ и вся болѣе сложная сознательная работа, выработка сложныхъ представленіи и т. п. (стр. 31).
   "Пресмыкающіяся и земноводныя, вслѣдъ за удаленіемъ мозговыхъ полушарій не только руководятся при своихъ движеніяхъ осязательными и мышечными ощущеніями, но и несомнѣнно также руководятся и зрительными ощущеніями".
   "По крайней мѣрѣ, доказано съ положительностью, что лягушка, вслѣдъ за удаленіемъ мозговыхъ полушарій, будучи положена на досчечку, отлично переползаетъ съ края на край ея, въ случаѣ, если эту досчечку постепенно поворачиваютъ въ воздухѣ. Точно также, если лягушку посадить въ банку съ водой, въ которой плаваетъ кусокъ дерева, то лягушка обыкновенье быстро его находитъ и затѣмъ, взобравшись на него, успокоивается. Не подлежитъ сомнѣнію, что лягушки, лишенныя мозговыхъ полушарій, прыгаютъ въ обходъ поставленныхъ предъ ними препятствій". "Многократно повторяя одинъ и тотъ же опытъ, мы видимъ, что лягушка, лишенная полушарій, обходить препятствія, дающія тѣнь, при всевозможныхъ условіяхъ, слѣдовательно, она выбираетъ свои движенія, сообразно даннымъ зрительнымъ впечатлѣніямъ, какъ бы мы ни измѣняли послѣднія" (стр. 23--24).
   "У рыбъ, какъ низшихъ представителей позвоночныхъ, не одни мозговыя полушарія служатъ мѣстомъ выработки сознательныхъ актовъ, эту роль раздѣляютъ съ ними и подкорковые центры.
   "Вслѣдъ за удаленіемъ мозговыхъ полушарій, у рыбъ не только сохраняются кожныя, мышечныя, зрительныя и другія ощущенія, но, какъ показали интересныя изслѣдованія Штейнера, онѣ обнаруживаютъ выборъ въ своихъ движеніяхъ и способны даже самостоятельно снискивать себѣ пищу. Очевидно, что различныя ощущенія рыбъ могутъ вырабатываться и при отсутствіи мозговыхъ полушарій въ однихъ подкорковыхъ центрахъ" (стр. 23).
   Относительно же простѣйшаго изъ позвоночныхъ "Amphioxue Іапceolatus, лишеннаго, какъ извѣстно, головного мозга, мы необходимо приходимъ къ выводу, что сознательныя ощущенія и представленія этого простѣйшаго изъ позвоночныхъ выработываются въ спинномъ мозгу, такъ какъ вся его центральная нервная система въ сущность состоитъ изъ одного спинного мозга" (стр. 22--23).
   Сопоставляя изложенные опыты надъ позвоночными, мы видимъ, что въ филогенетическомъ ряду этихъ животныхъ мѣсто сознательной дѣятельности, обнимаетъ у простѣйшихъ (Amphioxus) весь мозгъ еще не раздѣленный на головной и спинной участки; по мѣрѣ осложненія организаціи животнаго, мѣсто сознательной дѣятельности постепенно перекочевываетъ изъ спиннаго мозга и подкорковыхъ центровъ въ кору мозговыхъ полушарій.
   Подобное же постепенное измѣненіе локализаціи сознательной дѣятельности замѣчается, по утвержденію проф. Бехтерева, и въ жизни каждаго недѣлимаго; и здѣсь она въ началѣ проявляется въ подкорковыхъ центрахъ, и лишь значительно позже перемѣщается въ мозговыя полушарія (тамъ же, стр. 61).
   Относительно безпозвоночныхъ я приведу опыты приватъ-доцента Московскаго университета, Вл. Вагнера, изъ его статьи: "Вопросы зоопсихологіи". Авторъ этотъ совершенно отрицаетъ сознательную психику у безпозвоночныхъ и въ заключеніи своей статьи слѣдующимъ образомъ формулируетъ свой взглядъ: "въ группѣ членистоногихъ мы имѣемъ предѣльный пунктъ координированныхъ движеній, но какихъ исключительно инстинктивныхъ" (стр. 242), и далѣе: "въ классѣ червей и насѣкомыхъ, а отчасти иглокожихъ и слизняковъ -- сознательная и разумная дѣятельность мѣста не имѣть и имѣетъ не можетъ" (стр. 243).
   Не соглашаясь, ни со взглядомъ Вагнера на психику безпозвоночныхъ, ни съ соотвѣтственнымъ толкованіемъ его, произведенныхъ имъ наблюденій надъ различными обезглавленными безпозвоночными, я тѣмъ не менѣе остановлюсь на описаніи произведенныхъ имъ интересныхъ опытовъ, допускающихъ выводы, совершенно иные, чѣмъ тѣ, которые сдѣлалъ авторъ, и подходящіе къ взглядамъ, проводимымъ проф. Бехтеревымъ.
   Прежде, чѣмъ перейти къ описанію опытовъ, я въ нѣсколькихъ словахъ опишу строеніе нервной системы безпозвоночныхъ. Ее нашли во всѣхъ классахъ безпозвоночныхъ, за исключеніемъ одноклѣтныхъ простѣйшихъ (Protozoa) и губокъ. У всѣхъ она состоитъ изъ ганглій, соединенныхъ между собою нервными волокнами. У высшихъ представителей безпозвоночныхъ -- у членистоногихъ отличаютъ пару головныхъ, верхнеглоточныхъ гангліевъ, представляющихъ подобіе головного мозга позвоночныхъ; отъ нихъ идутъ нервныя волокна къ органамъ чувствъ: глазамъ, слуховымъ и осязательнымъ органамъ (см. рис. I). Кромѣ, того каждый изъ головныхъ гангліевъ соединяется посредствомъ нервныхъ волоконъ съ передней парой брюшныхъ гангліевъ, расположенныхъ по срединной линіи брюшной части и составляющихъ, съ остальными парами ихъ, такъ называемую брюшную, цѣпную нервную систему (см. рис. 1). Все различіе у разныхъ представителей членистоногихъ заключается лишь въ томъ, что пары брюшныхъ узловъ, или остаются отдѣльными, или являются сближенными и болѣе или менѣе слитыми по нѣскольку между собою.

0x01 graphic

   Сходное строеніе нервной системы свойственно и классу червей. Не останавливаясь на описаніи болѣе упрощенной нервной системы остальныхъ безпозвоночныхъ, я лишь замѣчу, что въ наиболѣе простой формѣ -- въ видѣ гангліевъ, по периферіи тѣла мы встрѣчаемъ нервную систему у гидромедузъ.
   Любопытные результаты дали произведенные Вл. Вагнеромъ опыты обезглавливанія безпозвоночныхъ. Написанное Вагнеромъ здѣсь передано почти дословно.
   У членистоногихъ, послѣ разъединенія, и голова и туловище пребываютъ нѣкоторое время въ неподвижномъ, какъ бы парализованномъ состояніи, и только постепенно оправляются; оправившись же, проявляютъ обычный родъ дѣятельности. Голова остается живою нѣсколько часовъ и обнаруживаетъ цѣлый рядъ совершенно цѣлесообразныхъ дѣйствій; напр., голова шершня ощупываетъ предметы усиками, энергично хватаетъ челюстями пинцетъ, которымъ до него дотрагиваться. Отдѣленныя головы осы, пчелы, муравья дѣлаютъ тоже самое; голова муравья широко раскрываетъ челюсти при приближеніи къ ней посторонняго предмета и схватываетъ его челюстями, если достанетъ его; нерѣдко голова умираетъ, не разжимая челюстей и не выпуская предмета.
   Обезглавленное туловище остается живымъ гораздо дольше головы, особенно продолжительно у бабочекъ, напр., туловище Limenites populi, бабочки, обезглавленной 18 сентября, оставалось живымъ въ теплой комнатѣ до 4-зо ноября; на холоду продолжительность жизни еще значительнѣе. Обезглавленная личинка Eristalis tenax (иловая муха) прожила съ 5-го августа до ноября.
   Остановлюсь подробнѣе на описаніи опытовъ Вагнера надъ водянымъ скорпіономъ (Nepa cinerea), надъ тараканамъ пруссакомъ (Blatte germanica) и многоножками (Lithobius forficatus и Geophilus longicornis). Обезглавленный, помощью перевязки шелковою нитью, водяной скорпіонъ (Nepa cineres) часа чрезъ 2 послѣ операціи успокоился совершенно и дѣйствія его получили ту увѣренность и послѣдовательность, при которой возможна ихъ правильная жизнь.
   Въ это время водяной скорпіонъ располагается на какомъ-нибудь растеніи акварія совершенно такимъ же способомъ, какъ помѣщается и нормальное животное. Если растеніе, на которомъ находится обезглавленный скорпіонъ, взять пинцетомъ и привесть въ движеніе, то животное немедленно оставляетъ его и уплываетъ на дно сосуда. "Очевидно, стало быть,-- пишетъ Вагнеръ, -- что оно оцѣнило опасность и предприняло рядъ дѣйствій, чтобы отъ нея уйти {Эта фраза и многія изъ послѣдующихъ, заимствованныя мною изъ вышеприведенной статьи г. Вагнера, выражаютъ, конечно, не его взглядъ, а какъ видно изъ хода изложенія, представляютъ толкованіе описываемыхъ фактовъ съ точки зрѣнія оспариваемаго имъ субъективнаго метода разслѣдованія зоопсихологіи. Имѣя цѣлью дискредитировать послѣдній, г. Вагнеръ мѣстами намѣренно придаетъ наблюдаемымъ фактамъ толкованіе, якобы допускаемое субъективнымъ методомъ изученія зоопсихологіи, но на самомъ дѣлѣ немыслимое, при строго научномъ отношеніи къ дѣлу для приверженцевъ этого послѣдняго.}. Дѣятельность его при этомъ -- ни по своей чистотѣ, ни по своей энергіи -- ничѣмъ не отличается отъ того, что мы видимъ у нормальныхъ особей.
   "Въ другихъ родахъ дѣятельности мы наблюдаемъ то же самое. Такъ, напр., извѣстно, что скорпіонъ, выжидая добычу, которую хватаетъ передними ногами съ сильно утолщенными члениками, такъ, чувствителенъ ко всякому движенію, происходящему возлѣ его переднихъ ногъ, что если въ этомъ мѣстѣ производить малѣйшее движеніе, онъ безошибочно и моментально схватываетъ предметъ, производящій его. То же самое мы можемъ наблюдать и надъ обезглавленными особями. Когда, напримѣръ, животное держится близко къ поверхности воды, то стоитъ только коснуться до нея около той или другой ноги скорпіона пинцетомъ, онъ моментально его схватываетъ. Поймавъ насѣкомое, скорпіонъ тѣмъ крѣпче сжимаетъ тиски, которыми онъ держитъ, чѣмъ большія усилія дѣлаетъ животное, чтобы освободиться, т.-е. дѣйствуетъ совершенно такъ же, какъ дѣйствуетъ въ такихъ случаяхъ нормальная особь. Въ высшей степени интересенъ и поучителенъ тотъ фактъ, что скорпіонъ подноситъ пойманное насѣкомое къ бывшему мѣстонахожденію головы; но такъ какъ она отрѣзана, то животное только держитъ добычу на томъ мѣстѣ, на которомъ голова находилась.
   "Извѣстно, что для дыханія скорпіоны должны время отъ времена выплывать для соотвѣтствующихъ дѣйствій на поверхность воды; спустя нѣсколько времени послѣ операціи, они выполняютъ эти дѣйствія съ полною аккуратностью и надлежащей точностью. Обезглавленный скорпіонъ прожилъ въ акваріумѣ трое сутокъ {Вл. Вагнеръ. "Вопросы зоопсихологіи", стр. 108--100.}.
   "Пруссакъ, обезглавленный путемъ перевязки, скоро оправляется; опрокинутый на спину, быстро принимаетъ нормальное положеніе... При раздраженіи,-- напримѣръ, при прикосновеніи пера къ послѣднимъ сегментамъ абдомена -- обезглавленный тараканъ прыгаетъ впередъ такъ же, какъ это дѣлаетъ нормальная особь. Движенія при этомъ разсчитаны такъ вѣрно, что животное, производя цѣлый рядъ прыжковъ (до 10) ни разу не опрокидывается.
   "Ползая, обезглавленное животное держится прямого направленія. Если на его пути ставятся предметы,-- напримѣръ, два деревянныхъ ящика въ такомъ другъ отъ друга разстояніи, что животное можетъ пройти въ оставленный между ними промежутокъ, лишь измѣнивъ положеніе тѣла изъ горизонтальнаго въ вертикальное,-- то тараканъ дѣлаетъ это совершенно такъ, какъ не изуродованное животное, заползай въ щель при обычныхъ условіяхъ жизни.
   "... окруженный металлической цѣпочкой отъ часовъ, или другими предметами, ему не встрѣчавшимися при обыкновенныхъ условіяхъ, обезглавленный тараканъ, натолкнувшись на нихъ и нащупавъ ногами, отскакиваетъ. Натолкнувшись въ другой разъ, онъ видимо чувствуетъ, себя менѣе испуганнымъ и, наконецъ, заканчиваетъ тѣмъ, что спокойно перелѣзаетъ чрезъ незнакомый вначалѣ предметъ".
   "....въ обоихъ случаяхъ (у многоножки и таракана),-- пишетъ Вагнеръ, -- предъ нами всѣ внѣшніе признаки сознанія и способности пріобрѣтать опытъ"; но какъ упомянуто мною выше, Вагнеръ разсматриваетъ всѣ эти движенія, какъ обусловленныя исключительно {Тамъ же, стр. 111--112.} инстинктомъ, ничего общаго не имѣющимъ съ сознательными дѣйствіями человѣка.
   Въ заключеніе, приведу опыты г. Вагнера надъ многоножками {Вл. Вагнеръ, тамъ же, стр. 94--101.}: Lithobius forficatus и Geophilus longicornis. Длинное тѣло ихъ раздѣлено на сегменты или членики.
   Многоножка передвигается двумя способами. Она ползаетъ взадъ впередъ: двигаясь впередъ головнымъ концомъ тѣла, она ощупываетъ путь усиками; передвигаясь назадъ, т. е. хвостовымъ концемъ впередъ, она перемѣщается не только помощью ногъ, но посредствомъ змѣевиднаго изгибанія тѣла на плоскости, по которой передвигается. Опыты*надъ многоножками особенно интересны въ виду совершенной неразвитости у нихъ зрѣнія; недостатокъ этотъ возмѣщается осязаніемъ, локализированнымъ въ усикахъ, но чувство это развито и во всѣхъ конечностяхъ, особенно же въ заднихъ парахъ ножекъ. Обезглавленіе производилось слѣдующимъ способомъ; близъ средины длины тѣло перевязывалось въ двухъ мѣстахъ и затѣмъ животное перерѣзывалось пополамъ въ промежуткѣ между перевязками. Получалось такимъ образомъ какъ бы два животныхъ; оба эти отрѣзка, головной и абдоминальный, жили по нѣскольку дней.
   Обезглавленная многоножка (Geophilus и Lithobius), помѣщенная на столъ, немедленно начинала ползти хвостовымъ концомъ тѣла впередъ, высоко приподнявъ конечные членики. Опрокинутый на спину любой изъ отрѣзковъ многоножки немедленно перевертывался и принималъ нормальное положеніе. Движенія взадъ и впередъ обезглавленныхъ отрѣзковъ совершенно соотвѣтствовали способамъ передвиженія цѣльной многоножки.
   "Обезглавленная многоножка употребляетъ тѣ же пріемы защиты, какъ нормальная: головной отрѣзокъ пускаетъ въ ходъ челюсти; абдоминальный -- при прикосновеніи къ одной изъ среднихъ заднихъ ногъ -- быстро уходитъ, а при прикосновеніи къ одной изъ длинныхъ -- быстро приподнимаетъ задній конецъ тѣла и ударяетъ имъ по мѣсту раздраженія".
   Отношеніе обезглавленной многоножки къ окружающимъ предметамъ остается сходнымъ съ нормальнымъ.
   Встрѣтивъ на столѣ узкую щель, головной отрѣзокъ немедленно скрывается въ ней. Абдоминальный не дѣлаетъ этого.
   Отношеніе къ свѣту также подтверждаетъ справедливость вышеуказаннаго положенія. Подобно цѣльной многоножкѣ, оба отрѣзка избѣгаютъ свѣта. Поэтому, если, на освѣщенномъ солнцемъ столѣ, помѣстить отрѣзокъ многоножки и прикрыть бумагой, то онъ остается подъ ней, такъ какъ онъ немедленно прячетъ обратно подъ листъ бумаги выдвинувшуюся на свѣтъ часть тѣла. Для нашей цѣли особенный интересъ представляетъ описаніе болѣе сложныхъ психическихъ актовъ.
   Абдоминальный отрѣзокъ, дойдя до края стола, на нѣкоторое время останавливается, затѣмъ дѣлаетъ нѣсколько шаговъ назадъ, но чрезъ нѣкоторое время вновь оказывается у края стола. Снова отступаетъ, затѣмъ вновь приближается, повторяя эти движенія по нѣскольку разъ. Затѣмъ, однако, онъ начинаетъ осторожно спускаться, приблизительно настолько, что треть тѣла отрѣзка виситъ въ воздухѣ. Животное останавливается и поворачиваетъ свободный конецъ тѣла въ разныя стороны, двигаетъ ногами члениковъ, висящихъ на воздухѣ, остальными же держится за столъ. Если въ это время подставляли ему что-нибудь, то отрѣзокъ многоножки немедленно перемѣщался на подставленный предметъ съ большою ловкостью и пріемами, которые практикуются ею въ нормальномъ состояніи. Не найдя посторонняго предмета, отрѣзокъ многоножки поднимался по отвѣсу вновь на столъ. Чрезъ нѣкоторое время онъ вновь начиналъ спускаться, и спускался на столько, что уже значительно большая часть его тѣла, именно около 2/3, висѣла въ воздухѣ. Въ случаѣ отсутствія посторонняго предмета, отрѣзокъ вновь всползалъ на столъ, но затѣмъ еще разъ пробовалъ спуститься съ края стола и настолько уже свѣшивался, что оставался прикрѣпленнымъ къ столу лишь ножками послѣдняго сегмента.
   Подобные описаннымъ опыты разъединенія организма на 2 части поперечнымъ сѣченіемъ, въ классѣ червей, дали еще болѣе интересные результаты. По крайней мѣрѣ обѣ разъединенныя половины дождевого червя (Lumbricus terrestris) продолжаютъ жить, возстановляя, при посредствѣ новообразованія, недостающія части. Результатъ этотъ интересенъ особенно тѣмъ, что нервная система дождевого червя состоитъ такъ же, какъ и у членистоногихъ, изъ головного надглоточнаго узла и цѣпной брюшной нервной системы, соединенной коммиссурами съ головнымъ мозгомъ; въ головной лопасти замѣчаются осязательные органы. У дождевого червя имѣются: пищеварительный каналъ и кровеносная система, состоящая изъ двухъ сосудовъ спинного и брюшного, соединенныхъ боковыми перемычками.
   На переднемъ концѣ задняго отрѣзка образуется голова, со вновь образованнымъ головнымъ мозгомъ, глоткою, ртомъ и всѣми другими недостающими частями, и отрѣзокъ преобразовывается такимъ образомъ въ нормальное животное.
   Результатъ, достигаемый у дождевого червя оперативнымъ путемъ совершается безъ внѣшняго вмѣшательства у червей, принадлежащихъ къ прѣсноводнымъ и морскимъ кольчатымъ червямъ. Задній конецъ тѣла выростаетъ и образуетъ множество новыхъ члениковъ, которые отдѣляются группами отъ материнскаго тѣла и образуютъ новыя свободно движущіяся особи. При усиленномъ ходѣ этого процесса, называемаго почкованіемъ, образованіе новыхъ особей можетъ происходить скорѣе, чѣмъ ихъ отдѣленіе, вслѣдствіе чего и получается болѣе или менѣе длинная цѣпочка особей, снабженныхъ каждая головою, но еще не разъединившихся (см. рис. 2).
   Этотъ способъ размноженія представляетъ какъ бы переходную форму размноженія дѣленіемъ, т. е. распаденія особи на два новыхъ,-- сходныхъ и равныхъ, между собою недѣлимыхъ, свойственную классу простѣйшихъ организмовъ (Protozoa), о которомъ будетъ сказано ниже.
   Въ виду указанныхъ случаевъ новообразованія у безпозвоночныхъ утраченныхъ мозговыхъ участковъ, соотвѣтственныхъ головному мозгу позвоночныхъ, особенно интересно то, что и у млекопитающихъ, со включеніемъ человѣка, по словамъ пр. Бехтерева, "центры, предназначенные для сознательной дѣятельности, будучи утрачены, могутъ "быть замѣнены другими, вновь образующимися сознательными же центрами въ тѣхъ областяхъ коры головного мозга, которыя ранѣе не были заняты подобными центрами"; или, другими словами, "сознательная дѣятельность для своего выраженія находить, при пораненіи мозга "и у человѣка, другія необычныя мѣста въ области мозговой коры, гдѣ раньше сознательной дѣятельности не проявлялось вовсе".

0x01 graphic

   Въ нѣкоторыхъ же случаяхъ, по удаленіи мозговыхъ полушарій (напр., у собаки), если только удаленіе ихъ произведено постепенно, въ нѣсколько пріемовъ, съ промежутками въ нѣсколько мѣсяцевъ, животное, по прошествіи извѣстнаго времени, оправлялось отъ произведенной операціи и сознательная дѣятельность появлялась вновь, хотя и въ ограниченной степени въ нижележащихъ подкорковыхъ центрахъ, т. е. въ тѣхъ областяхъ нервной системы, которыя у нормальныхъ животныхъ предназначены лишь для отправленій рефлекторныхъ (тамъ же, стр. 56).
   Закончивъ изложеніе фактической стороны труда г. Вагнера, перехожу къ обсужденію значенія выводовъ, къ которымъ приводятъ его опыты. Вагнеръ какъ въ вышеприведенной выдержкѣ изъ окончательнаго резюме работы, такъ и неоднократно и въ другихъ мѣстахъ считаетъ себя вправѣ на основаніи опытовъ утверждать, что у безпозвоночныхъ и даже наиболѣе развитыхъ, именно и въ тѣхъ случаяхъ, которые разсмотрѣны, т. е. въ классѣ червей и насѣкомыхъ, а отчасти иглокожихъ и слизняковъ -- сознательная и разумная дѣятельность мѣста ме имѣетъ и имѣть не можетъ (стр. 243).
   Мнѣ представляется выводъ этотъ произвольнымъ и необоснованнымъ. Опыты эти даютъ, по моему, лишь одинъ неоспоримый результатъ: обѣ разъединенныя части -- голова и туловище членистоногихъ продолжаютъ (за рѣдкимъ исключеніемъ) обнаруживать цѣлесообразные акты, на сколько допускаютъ это условія произведенной операціи; снабженная органами зрѣнія слуха и осязанія голова, продолжаетъ свою нормальную сложную психическую дѣятельность; производимыя ею движенія разнообразны и, какъ при нормальной жизни, точно оріентированы и соразмѣрены съ разстояніемъ и положеніемъ внѣшнихъ предметовъ; она несомнѣнно, по прежнему, цѣлесообразно реагируетъ на получаемыя извнѣ впечатлѣнія, что и сказывается по наблюдаемымъ движеніямъ. Обезглавленнное туловище, лишенное органовъ воспріятія пищи, органовъ зрѣнія и обонянія, можетъ проявлять цѣлесообразныя движенія, руководимое главнымъ образомъ лишь осязаніемъ и въ меньшей мѣрѣ слухомъ.
   Но въ этихъ предѣлахъ оно реагируетъ какъ и нормальное животное и въ одинаковой мѣрѣ какъ и послѣднее проявляетъ способность воспринимать ощущенія извнѣ и руководиться ими въ отвѣтныхъ реакціяхъ; послѣднія несомнѣнно носятъ характеръ разумности и не могутъ быть приравнены къ безсознательнымъ рефлексамъ, каковы, напр., чиханіе, проглатываніе пищи и т. п.
   Поэтому, присоединяясь въ общемъ къ положенію проф. Бехтерева (стр. 21), "что сознательная дѣятельность у высшихъ суставчатыхъ животныхъ сосредоточивается главнымъ образомъ въ большомъ надглоточномъ узлѣ, являющемся прототипомъ головного мозга у позвоночныхъ" я считаю нужнымъ только прибавить, что и цѣпной (брюшной) нервной системѣ присуща способность реагировать сознательно на раздраженія; это производится при посредствѣ расположенныхъ на обезглавленномъ тѣлѣ насѣкомаго, органовъ чувствъ: осязанія и отчасти слуха.
   У членистоногихъ мы имѣемъ, слѣдовательно, первые слѣды разъединенія функцій головного мозга и остальной центральной нервной системы, выражающееся въ преобладаніи сознательной дѣятельности въ головномъ узлѣ.
   Опыты г. Вагнера, заслуживающіе полнаго вниманія, какъ попытки разрѣшать вопросы зоопсихологіи оперативнымъ путемъ, не выяснили, однако, еще достаточно отношенія психической дѣятельности головного ганглія къ дѣятельности цѣпной, брюшной нервной системы. Нельзя не сознаться, что изъятіе вліянія головного ганглія на жизненныя отправленія, животнаго посредствомъ обезглавливанія, пріемъ очень грубый; многочисленныя побочныя нежелательныя, но неизбѣжныя, при обезглавливаніи, нарушенія не могутъ не отражаться на результатахъ опыта. Было бы весьма желательно замѣнить ихъ уколомъ въ головной ганглій, подобнымъ уколамъ практикуемымъ нѣкоторыми насѣкомыми. Напр. амазонкой, которая острыми челюстями прокалываетъ головной узелъ муравья или осы.
   Тѣмъ менѣе непригодными оказались они для рѣшенія вопроса о томъ, какъ смотрѣть на цѣлесообразныя дѣйствія членистоногихъ, принимать ли ихъ за дѣйствія безсознательныя, какъ полагаетъ Вагнеръ, или же за проявленія сознательной жизни, общей для всѣхъ живыхъ существъ, жизни, опредѣляемой, какъ мы видѣли стремленіемъ достиженія желаннаго, съ сознаніемъ окружающихъ условій, хотя бы при полномъ невѣдѣніи смысла самой жизни. Опыты г. Вагнера служатъ поэтому не препятствіемъ, а напротивъ того прекраснымъ пособіемъ для укрѣпленія проводимаго мною взгляда.

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Міръ Божій", No 5, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru