Фаминцын Андрей Сергеевич
Современное естествознание и психология

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава первая.

   

СОВРЕМЕННОЕ ЕСТЕСТВОЗНАНІЕ И ПСИХОЛОГІЯ.

Академика А. Фаминцына.

Psychologue nemo, nisi Physiologue.
Physiologue nemo, nisi Psychologue.

ВВЕДЕНІЕ.

   Предпосылаемое моему разслѣдованію введеніе имѣетъ двоякую цѣль:
   1) въ немногихъ словахъ выяснить читателю цѣль и характеръ печатаемаго труда; это является тѣмъ болѣе необходимымъ, что онъ будетъ появляться лишь отдѣльными главами, въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ; 2) обрисовать мою точку зрѣнія, отличную отъ общепринятой, и не совсѣмъ сходную и съ воззрѣніями, примыкающими ближе остальныхъ, къ проводимому мною взгляду.
   Какъ показываетъ заглавіе: "современное естествознаніе и психологія", главною задачею моей будетъ выясненіе положенія, которое естествознаніе занимаетъ въ настоящее время по отношенію къ психологіи и тѣмъ явленіямъ, которыя послѣдняя изслѣдуетъ; затѣмъ я постараюсь, руководствуясь главнымъ образомъ надежными фактическими данными, выяснить назрѣвшую потребность возможно полнаго знакомства естествоиспытателей съ психологіей и тѣсно связанной съ нею теоріей познанія.
   Не требуетъ разъясненія, что всякій мыслящій человѣкъ, чѣмъ бы онъ ни занимался и о чемъ бы ни думалъ, руководствуется при оцѣнкѣ добываемыхъ свѣдѣній степенью достовѣрности, которую они ему внушаютъ; различая между ними невѣроятныя, вѣроятныя и достовѣрныя, онъ довѣряется имъ въ различной степени. У каждаго человѣка, отъ дикаря до наиболѣе развитаго включительно, имѣется для того присущая ему мѣрка, или, выражаясь научно -- теорія познанія. За рѣдкими исключеніями, послѣдняя есть не плодъ размышленія, а унаслѣдованная отъ предшествовавшихъ поколѣній и воспринятая отъ окружающихъ людей привычка смотрѣть и понимать вещи по установившемуся шаблону.
   Значительно строже выработанная, но столь же шаблонная теорія познанія и обусловленное ею міровоззрѣніе нерѣдко является тираннически господствующею, какъ показываетъ исторія развитія любой отрасли знанія, и среди людей науки, приковывая на время ихъ мысли незримыми цѣпями къ опредѣленному взгляду. Но живая научная дѣятельность не дозволяетъ ученымъ на долгое время успокоиваться на одномъ и томъ же мировоззрѣніи; подъ вліяніемъ безпрерывно накопляющихся научныхъ открытій, возникаютъ новыя вѣянія и господствующій взглядъ уступаетъ мѣсто новому, который нерѣдко съ успѣхомъ замѣняетъ свергнутаго тирана. Послѣдній однако не дремлетъ и случается, къ изумленію всѣхъ, занимаетъ вновь свое мѣсто и пріобрѣтаетъ первенствующее значеніе. Изученіе смѣны и характера тирановъ человѣческой мысли составляетъ одну изъ любопытнѣйшихъ страницъ исторіи культуры человѣчества.
   Надежнѣйшимъ средствомъ борьбы съ этими тиранами мысли является строго научно обоснованная теорія познанія, черпающая свои выводы изъ данныхъ логики и психологіи и поэтому сливающаяся съ ними въ одно нераздѣльное цѣлое. (Здѣсь и ниже я подразумѣваю подъ терминомъ: теорія познанія -- ученіе о познаніи).
   Мнѣ кажется, поэтому, вполнѣ ясною необходимость для человѣка науки, какой бы отраслью знанія онъ ни занимался, знакомство съ современной теоріей познанія, съ тѣмъ, чтобы, или ее принять къ руководству въ своихъ розысканіяхъ, или же составить себѣ относительно ея основоположеній, по возможности, опредѣленное воззрѣніе. Игнорировать же ее, по моему мнѣнію, не дозволительно.
   Между тѣмъ, надо сознаться что, въ настоящее время среди естествоиспытателей сравнительно немногіе раздѣляютъ высказанное мнѣніе; въ громадномъ же большинствѣ случаевъ не только приступаютъ, но и продолжаютъ производить спеціальныя научныя изслѣдованія, не справляясь съ данными теоріи познанія.
   Общепринятое воззрѣніе учитъ, что явленія жизни столь сложны, что неразумно браться за выясненіе ихъ, когда еще не достаточно изучены несравненно болѣе простыя явленія мертвой природы. Начинать изученіе извѣстнаго рода явленій съ наиболѣе простыхъ и затѣмъ уже переходить къ явленіямъ болѣе и болѣе сложнымъ -- вотъ неоспоримый принципъ, котораго неуклонно слѣдуетъ держаться во всякаго рода разслѣдованіи, независимо отъ предмета изученія. Въ доказательство того, насколько этотъ принципъ раціоналенъ и плодотворенъ, приводятъ изумительные успѣхи естественныхъ наукъ, неуклонно слѣдующихъ этому принципу.
   Подъ этими словами я готовъ росписаться, но только съ слѣдующею оговоркой: подъ условіемъ, чтобы подлежащія разслѣдованію явленія были не только одного и того же порядка, но и въ равной и одинаковой мѣрѣ доступны вашему изученію. Только къ явленіямъ такой категоріи вышеуказанный принципъ можетъ быть, по моему мнѣнію, прилагаемъ съ успѣхомъ.
   Если же допустить предлагаемую оговорку, то значеніе принципа этого, по отношенію къ разслѣдованію явленій мертвой природы и жизненныхъ явленій, теряетъ приписываемую ему непреложность.
   Въ самомъ дѣлѣ, изъ совокупности всѣхъ разнообразныхъ механическихъ, физическихъ, химическихъ, физіологическихъ и психическихъ процессовъ, производящихъ то, что мы называемъ жизнью, мы непосредственно сознаемъ лишь процессы, называемые психическими. Доходящими до нашего сознанія психическими процессами {Доходящіе до нашего сознанія психическіе процессы обыкновенно называютъ сознательными, въ отличіе отъ тѣхъ, которые до нашего сознанія не доходятъ, обозначаемыхъ какъ безсознательные. Я намѣренно избѣгаю этихъ обозначеній, въ виду двусмысленности, порождаемой этими названіями: они въ дѣйствительности и употребляются въ различномъ смыслѣ разными авторами: нѣкоторыми -- для обозначенія, что изъ психическихъ процессовъ одни доходятъ, а другіе не достигаютъ нашего сознанія, при чемъ и тѣ и другіе признаются по существу совершенно сходными; другіе же авторы (Гартманъ) принимаютъ двѣ различныя категорія психическихъ процессовъ, кореннымъ образомъ различныя между собою: сознательные, происходящіе съ участіемъ сознанія, и безсознательные -- протекающіе безъ вѣдома сознанія.} мы, такъ сказать, исключительно живемъ; громаднѣйшее большинство людей остальными процессами начинаютъ интересоваться лишь тогда, когда нарушеніе правильнаго ихъ хода отражается на нашей психикѣ, когда возникаютъ болевыя ощущенія, мѣшающія обычной жизни здороваго организма, того по истинѣ блаженнаго состоянія, когда позабываешь даже о существованіи зависимости своей отъ невѣдомыхъ намъ явленій механическихъ, физическихъ и пр. Объ организаціи нашего тѣла и его функціяхъ сравнительно немногіе имѣютъ нѣкоторыя лишь свѣденія; сама наука умѣла сдѣлать въ этомъ направленіи далеко не все, что было бы желательно знать.
   Сравнивая организмъ нашъ съ предметами внѣ насъ находящимися, мы среди нихъ находимъ подобные намъ организмы -- людей, затѣмъ близкіе къ людямъ организмы -- животныхъ; далѣе растенія -- связанныя съ животными, какъ увидимъ ниже, группою простѣйшихъ организмовъ, изъ которой развились животныя и растенія, и наконецъ, неодушевленныя тѣла такъ называемой мертвой природы {Обоснованіе реальности, т. е. увѣренность въ независимомъ отъ нашего сознанія существованіи и познаваемости міра внѣшняго будутъ изложены и в главахъ 2-й и 3-й.}.
   Всякій согласится, что этими словами точно выражено обычное пониманіе нашей жизни и нашего отношенія къ міру внѣшнему; оно принимается за объективное описаніе положенія, занимаемаго нами среди окружающей насъ природы. При этомъ явленія мертвой природы представляются не только несравненно болѣе простыми, чѣмъ явленія жизни, но и гораздо болѣе доступными объясненію.
   Противъ этого взгляда можно привести однако нѣсколько вѣскихъ возраженій. Первое, что въ немъ поражаетъ, это -- полное отсутствіе анализа познавательной способности нашей психики и способовъ, имѣющихся въ нашемъ распоряженіи для познанія насъ самихъ и явленій міра внѣшняго.
   Изъ анализа же нашей познавательной способности слѣдуетъ: 1) что непосредственно мы ощущаемъ лишь нашу внутреннюю, психическую жизнь; 2) что впечатлѣнія отъ окружающей насъ природы мы воспринимаемъ не иначе, какъ при посредствѣ органовъ нашихъ чувствъ. Всѣми они признаются за единственные пути нашего общенія съ міромъ внѣшнимъ; но, вѣроятно, сравнительно немногимъ извѣстно, что они доставляютъ намъ не непосредственное созерцаніе того, что дѣлается внѣ насъ, а лишь условные знаки; только долгимъ опытомъ и съ большимъ трудомъ научаемся мы съ помощью ихъ понимать и истолковывать явленія міра внѣшняго, совершенно такимъ же образомъ, какъ, ознакомившись съ буквами, мы современенъ достигаемъ быстраго чтенія и пониманія написанной этими буквами рукописи или книги.
   Психика наша, происшедшая (какъ будетъ показано ниже) путемъ постепенной эволюціи изъ психики простѣйшихъ существъ и достигнувшая въ человѣкѣ одновременно съ организаціей нашего тѣла, высшаго развитія, является наиболѣе приспособленною для изысканія, какъ средствъ къ огражденію безопасности нашей жизни, такъ и къ уразумѣнію явленій внѣшняго міра.
   Но не смотря на высокое развитіе вашей психики, мы осуждены на воспріятія лишь внѣшней стороны явленій внѣшняго міра. Только по аналогіи мы заключаемъ о присутствіи психики въ людяхъ и животныхъ; нѣкоторые изслѣдователи, признаютъ ее и въ растеніяхъ. Наконецъ, въ явленіяхъ мертвой природы мы не въ состояніи найти ничего такого, что указывало бы на присутствіе въ нихъ психики, сходной съ нашей, хотя бы и въ самомъ зачаточномъ ея проявленіи. Изъ этого обыкновенно заключаютъ, что въ нихъ психики вовсе не обрѣтается. Принимая, однако, во вниманіе, что намъ доступна лишь одна внѣшняя сторона явленій міра насъ окружающаго, мы не имѣемъ никакихъ данныхъ, а слѣдовательно и никакого права рѣшать вопросъ касательно внутренней, закулисной стороны явленій такъ называемой мертвой природы.
   Явленія эти столъ своеобразны и представляютъ такъ мало аналогій съ тѣмъ, что мы знаемъ о нашей внутренней жизни, что, о лежащей въ основѣ ихъ сути, никакого представленія составить мы не въ состояніи. Наблюдать и разслѣдовать ихъ опытнымъ путемъ мы можемъ лишь съ внѣшней стороны; только по перемѣщенію предметовъ или частицъ ихъ мы получаемъ свѣдѣнія о происходящихъ внѣ насъ перемѣнахъ. Невниманіемъ къ этому обстоятельству и объясняется завѣтная мечта естествоиспытателей свести всѣ доступныя намъ явленія на движенія атомовъ.
   Но непонятно, какъ могъ вкрасться въ эту мечту, не будучи замѣченнымъ, очень важный и крупный недосмотръ: естествоиспытатели какъ будто забыли, что намъ доступенъ еще другой міръ явленій -- психическихъ; правда, непосредственно доступный каждому лишь въ сферѣ индивидуальной жизни, но, тѣмъ не менѣе, по значенію его для насъ, затмѣвающій все остальное.
   Мы непосредственно сознаемъ внутреннюю сторону явленій нашей жизни, но сравнительно лишь мало знаемъ о внѣшнихъ, матеріальныхъ процессахъ, происходящихъ въ насъ; что же касается до явленій внѣшняго міра, то мы сравнительно легко познаемъ внѣшнюю ихъ сторону, между тѣмъ какъ внутренняя остается и въ настоящее время неразгаданной тайной.
   Я вполнѣ сочувствую мысли, что одни и тѣ же законы заправляютъ какъ явленіями мертвой природы, такъ и явленіями жизненными, но не могу согласиться, чтобы сводимые на движеніе атомовъ законы физики и химіи, представляющіе намъ лишь внѣшнюю сторону явленій мертвой природы, могли бы исчерпывать собою явленія жизни полностью, т. е. не только со стороны внѣшняго ея проявленія, но и хорошо знакомую намъ по непосредственному ощущенію ея внутреннюю -- психическую сторону.
   Въ тѣсной связи съ этими мыслями находятся слѣдующія соображенія:
   Быстро слѣдующія одни за другими поразительныя и неожиданныя открытія естествоиспытателей, въ особенности біологовъ и физіологовъ, расширяя наши умственные горизонты, все ближе и ближе приближаютъ насъ къ давно желаемой разгадкѣ устройства сложнаго механизма нашего тѣла и, слѣдовательно, къ познанію нашей жизни съ внѣшней, матеріальной стороны; въ то же время разслѣдованія психическихъ явленій освѣтятъ и ея внутреннюю сторону. Мы, слѣдовательно, можемъ надѣяться подойти къ пониманію обѣихъ сторонъ нашей жизни; при разслѣдованіи же явленій міра внѣшняго мы, если не навсегда, то въ настоящее время, обречены довольствоваться познаніемъ лишь ихъ внѣшней стороны. Отсюда понятно, какъ несбыточна и, по существу своему, невѣрна мечта о возможности вывести и явленія жизни изъ законовъ механики, физики и химіи, или, другими словами, объяснить ихъ изъ движенія атомовъ, изъ которыхъ построено наше тѣло. Если бы даже и удалось всю внѣшнюю сторону жизненныхъ явленій разложить на движеніе атомовъ, то осталась бы совершенно незатронутою интереснѣйшая ея сторона -- психическія явленія, другими словами -- психика.
   Въ самомъ дѣлѣ, если бы мы при изученіи организма человѣка ограничились только пріемомъ, единственно намъ доступнымъ и примѣняемымъ нами при изученіи явленій такъ называемой мертвой природы, т. е. разслѣдованіемъ лишь внѣшней стороны жизни, то никогда не познали бы въ немъ психики, которая въ немъ находится, о существованіи которой мы въ началѣ заключаемъ только по аналогіи, но затѣмъ, безчисленнымъ количествомъ провѣрокъ, убѣждаемся въ ея присутствіи.
   Неоднократно приходилось уже мнѣ употреблять слово: психика, не прибѣгая къ болѣе точному опредѣленію того, что подъ нимъ здѣсь разумѣется.
   Подъ именемъ психики я разумѣю всю присущую изучаемому организму сумму психическихъ явленій, какъ не доходящихъ до его сознанія, такъ и доступныхъ сознанію: ощущеній, представленій, понятій до сложнѣйшихъ умственныхъ процессовъ и волевыхъ актовъ включительно. Я намѣренно не употребляю терминовъ: душа, духъ, также какъ и слово: матерія. Эти термины въ обыденномъ ихъ значеніи не обозначаютъ ничего реальнаго; никому не удалось созерцать духа или души съ присвоенными имъ аттрибутами; никто не видалъ матеріи, какъ нѣчто протяженное и въ то же время безкачественное. Термины духъ, душа, матерія ничто иное какъ продукты нашего интеллекта, абстрактныя понятія, созданныя имъ, для объединенія явленій нашей внутренней жизни съ явленіями міра внѣшняго. Мы такъ привыкли къ употребленію этихъ терминовъ въ вышеуказанномъ смыслѣ и на столько сроднились съ міросозерцаніемъ, при посредствѣ ихъ нами созданнымъ, что многимъ покажется, вѣроятно, очень труднымъ, или даже невозможнымъ отрѣшиться отъ нихъ и отъ неразрывно связаннаго съ ними міровоззрѣнія. Между тѣмъ, однако, гипотетическая природа этихъ терминовъ и значеніе ихъ только какъ вспомогательнаго средства для построенія общепринятаго, и, несомнѣнно, легко каждому доступнаго и поэтому весьма пригоднаго для массъ міровоззрѣнія, раскрывается безъ труда, если объ этомъ поразмыслить.
   Значеніе этихъ терминовъ въ отношеніи къ построенному на ихъ допущеніи, міровоззрѣнію, по моему мнѣнію, совершенно сходно съ значеніемъ двухъ электрическихъ жидкостей, положительной и отрицательной, долгое время лежавшихъ въ основѣ теоріи электрическихъ явленій; электрическія жидкости сослужили свою службу, какъ удобная схема обобщенія электрическихъ явленій; ими пользовались, хотя никто не приписывалъ имъ реальнаго существованія; въ настоящее время они уже почти всѣми оставлены. Смѣю думать, что подобная участь грозитъ, въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ, и нашимъ общепринятымъ представленіямъ о духѣ и матеріи. Предположеніе это подтверждается изученіемъ попытокъ философовъ подойти къ разрѣшенію вопроса о взаимодѣйствіи духа и матеріи; мы видимъ лишь рядъ неудачъ, свидѣтельствующихъ, какъ мнѣ кажется, ясно о невозможности взаимодѣйствія ихъ, по крайней мѣрѣ, принимая ихъ съ приписываемыми имъ аттрибутами.
   Конечно, я далекъ отъ претензіи замѣнить эти термины лучшими; я и не задавался этимъ вопросомъ. Придерживаясь только реальнаго, я буду говорить лишь о явленіяхъ, не предрѣшая ничего касательно ихъ природы и способовъ взаимодѣйствія, и буду различать: явленія психическія и матеріальныя, въ надеждѣ, что всякій пойметъ, о чемъ идетъ рѣчь, не требуя дальнѣйшаго ихъ опредѣленія.
   Послѣдующее изложеніе покажетъ, что, преслѣдуя исключительно цѣль выяснить необходимость возможно тѣснаго сліянія естествознанія съ психологіей и теоріей познанія, я совершенно оставляю въ сторонѣ пререканія между приверженцами механическаго міровоззрѣнія и виталистами; я смѣю думать, что оба эти ученія грѣшатъ тѣмъ, что борятся на почвѣ зыбкой и легко подвижной; не въ естествознаніи, а въ психологіи и теоріи познанія слѣдуетъ искать настоящаго устоя для построенія міровоззрѣнія; все естествознаніе ничто иное, какъ только частный случай примѣненія дѣятельности нашей психики и внѣшнихъ органовъ чувствъ къ разслѣдованію природы; науки филологическія, историческія, юридическія суть подобные же частные примѣры умственной дѣятельности нашей психики.
   Ни въ одной изъ наукъ этихъ категорій не говорится вовсе о нашей психикѣ и о средствахъ, которыми мы обладаемъ для познаванія нашего міра внутренняго и явленій міра внѣшняго; не говорится ничего о методахъ разслѣдованія. Относящіяся сюда соображенія и фактическія данныя входятъ въ составъ логики, психологіи и теоріи познанія; совокупностью результатовъ этихъ трехъ доктринъ опредѣляются какъ предѣлы познаваемаго нами, такъ и степень научной цѣнности, какъ фактическихъ данныхъ, такъ и полученныхъ, при посредствѣ ихъ выводовъ въ различныхъ отрасляхъ знаній.
   Поэтому, три науки: логика, психологія и теорія познанія составляютъ категорію наукъ основныхъ; всѣ же остальныя ничто иное, какъ частные случаи упражненія нашей психики въ пріобрѣтеніи знаній, столь же многочисленные и разнообразные, какъ и предметы разслѣдованія.
   Эти соображенія превосходно подкрѣпляютъ отвергаемую въ настоящее время естествоиспытателями мысль, что исходною точкою любой отрасли знанія долженъ быть признанъ человѣкъ, или, вѣрнѣе, его психика и средства наши къ пріобрѣтенію знаній. Знакомство съ логикой, психологіей и теоріей познанія должно предшествовать занятію другими науками; только въ этомъ случаѣ мыслима вполнѣ раціональная разработка послѣднихъ.
   Но и этимъ не исчерпываются еще доводы въ пользу выбора человѣка за исходную точку распознаванія природы. Этотъ пріемъ особенно удобенъ при изученіи психическихъ явленій въ природѣ. Мною было уже выяснено также, что имѣющіяся въ нашемъ распоряженіи научныя данныя, единогласно свидѣтельствуютъ, что человѣкъ есть конечный продуктъ эволюціи живыхъ существъ, эволюціи, берущей свое начало изъ среды простѣйшихъ представителей жизни на земной поверхности; выяснилось, что не только тѣло наше, но и психика произошла путемъ эволюціи и поэтому, сродная съ психикой остальныхъ живыхъ существъ, она является наиболѣе совершеннымъ и въ наше время наиболѣе сложнымъ и интереснымъ продуктомъ эволюціи.
   Въ человѣкѣ мы имѣемъ, слѣдовательно, высшее воплощеніе жизни на землѣ. Если возьмемъ его за образецъ и будемъ спускаться постепенно отъ наиболѣе сродныхъ съ человѣкомъ животныхъ до простѣйшихъ, то мы получимъ ту же психику, но упрощающуюся по мѣрѣ упрощенія самого организма. Мы заранѣе можемъ утверждать, что не найдемъ въ животной психикѣ ничего намъ чуждаго; все различіе будетъ состоять лишь въ степени развитія; многихъ чертъ, намъ присущихъ, можетъ и не оказаться; но мы не будемъ подвержены опасности просмотрѣть чего-нибудь, что почти неизбѣжно, при обратномъ ходѣ разслѣдованія отъ простѣйшаго къ наиболѣе сложному. Кромѣ того, преимущество пути разслѣдованія психики сверху внизъ -- отъ человѣка къ простѣйшимъ, заключается въ томъ, что, исходя изъ болѣе намъ извѣстной нашей психики къ менѣе и менѣе извѣстной, по мѣрѣ ея упрощенія, мы легче можемъ оріентироваться, нежели при ходѣ обратномъ.
   Выясненная тѣсная связь естествознанія съ психологіей и теоріей познанія дѣлаетъ неизбѣжнымъ для естествоиспытателя основательное знакомство съ послѣдними, въ особенности: а) для біологовъ, занимающихся разслѣдованіемъ эволюціи организмовъ какъ животныхъ, такъ и растеній изъ простѣйшихъ ихъ представителей, а равно изученіемъ условій ихъ жизни на земной поверхности и географическаго распредѣленія, и б) для физіологовъ, изучающихъ жизненныя функціи растительныхъ и животныхъ формъ.
   Сказанное здѣсь остается пока лишь пожеланіемъ: громаднѣйшее накопленіе фактическихъ данныхъ, большею частью грубаго матеріала, усвоеніе котораго, поэтому, дѣлается возможнымъ лишь памятью, разнообразіе пріемовъ разслѣдованій, требующихъ большого запаса знаній техническаго характера, для производства опытовъ и наблюденій со всею строгостью и отчетливостью, соотвѣтственно современному состоянію науки, порождаютъ, противъ воли людей науки, узкихъ спеціалистовъ, и нѣтъ пока силы выбиться изъ этого ненормальнаго положенія. Только когда, при дальнѣйшемъ развитіи науки, удастся объединить фактическія данныя по каждой спеціальности въ единое стройное и цѣлое и этимъ облегчить ихъ усвоеніе, явятся вновь ученые съ широкимъ взглядомъ, способные обнять и синтезировать добытое въ различнѣйшихъ отрасляхъ человѣческаго знанія.
   Весьма характерны для нашего времени выраженія: съ точки зрѣнія естествоиспытателя, философа, или еще спеціальнѣе: физіолога, психолога и т. п., и еще характернѣе общепринятый обычай обсуждать съ такой частной и односторонней точки зрѣнія, не только изучаемыя явленія, но и наиболѣе общіе вопросы, касающіеся міровоззрѣнія, основъ жизни и прочее.
   Никому, конечно, не можетъ быть возбранено выбрать какъ предметъ изслѣдованія, такъ и пріемъ изученія и при томъ съ желаемой точки зрѣнія. Физіологъ, интересующійся исключительно матеріальными функціями организма и разсматривающій его какъ машину, врачъ, имѣющій исключительною цѣлью, на основаніи опытныхъ данныхъ, лѣчить паціента и этимъ прекратить, или, по крайней мѣрѣ, облегчить его страданія, могутъ, безъ ущерба для ихъ дѣла, игнорировать вопросы, касающіеся психическихъ явленій. Для нихъ живой организмъ ничто иное, какъ машина; они стремятся овладѣть ею и управлять по произволу, на основаніи точнаго изученія механизма тѣла и реакцій его раздраженія. Также психологъ, поставившій себѣ задачею изучить исключительно причинную связь и характеръ психическихъ явленій, можетъ произвести важныя и интересныя разслѣдованія, не вдаваясь въ разсмотрѣніе матеріальныхъ процессовъ въ организмѣ. И физіологъ, и врачъ, и психологъ, обогащая наши свѣдѣнія объ организмѣ цѣлымъ рядомъ точныхъ и интересныхъ фактовъ, въ высокой степени содѣйствуютъ преуспѣянію науки; ихъ трудами она создается. Имена наиболѣе выдающихся изъ такихъ спеціалистовъ ученыхъ, великихъ по открытіямъ въ избранной имъ спеціальности, не забываются и съ благоговѣніемъ повторяются благодарнымъ потомствомъ.
   Но какъ бы ни были значительны полученные результаты, если только спеціалистъ ученый, выйдя изъ предѣловъ своей спеціальности, позволитъ себѣ, не ознакомившись достаточно съ другими отраслями знанія, обосновать свое міровоззрѣніе, то навѣрное потерпитъ неудачу. Что такихъ неудачныхъ попытокъ, вслѣдствіе навязанной вышеизложенными обстоятельствами спеціализаціи, въ настоящее время чрезвычайно много, врядъ ли кто будетъ отрицать.
   Проникнутый убѣжденіемъ въ необходимости знакомства естествоиспытателей, и въ особенности біологовъ и физіологовъ, съ психологіей и теоріей познанія, при выясненіи сути жизни и функцій организмовъ (животныхъ и растеній), я и написалъ настоящее разслѣдованіе, въ надеждѣ пріобрѣсти сторонниковъ проводимаго мною взгляда.
   Резюме сказаннаго слѣдующее:
   Предлагаемый трудъ, имѣющій цѣлью выяснить связь естествознанія съ психологіей и теоріей познанія, главнымъ образомъ зиждется на данныхъ, заимствованныхъ изъ этихъ отраслей знанія, хотя и касается мѣстами философскихъ доктринъ, гдѣ къ тому представлялась необходимость. Не желая вдаваться въ метафизическія разсужденія, я съ намѣреніемъ избѣгаю терминовъ: духъ, душа, матерія и говорю только о психическихъ и матеріальныхъ явленіяхъ.
   Особенное вниманіе обращено мною на участіе психическихъ процессовъ въ жизненныхъ отправленіяхъ организмовъ. Никто не станетъ отрицать, что въ человѣкѣ и въ высшихъ животныхъ происходятъ двоякаго рода процессы: психическіе и матеріальные, всякій понимаетъ, что подъ ними подразумѣвается. Совокупность психическихъ явленій, начиная съ ощущеній и до высшихъ мыслительныхъ процессовъ и волевыхъ актовъ включительно, я буду обозначать психикой, ничего не предрѣшая, какъ о ихъ природѣ, такъ и о ихъ связи съ процессами матеріальными. Принимая ихъ тѣсную связь и взаимодѣйствіе съ матеріальными процессами, за фактъ, не подлежащій сомнѣнію, я разсматриваю вліяніе психики на функціи организма и отчасти на его строеніе; исходною точкою я избралъ человѣка, затѣмъ перехожу къ разсмотрѣнію психики животныхъ и, на основаніи цѣлаго ряда фактическихъ данныхъ, указываю на необходимость признанія психики у растеній.
   Этими немногими замѣненіями, мнѣ кажется, достаточно ясно обрисовывается какъ цѣль и направленіе моего труда, такъ и положенная въ основу руководящая мысль.
   Въ заключеніе позволю себѣ перечислить главы съ краткимъ обозначеніемъ ихъ содержанія:
   Глава первая. Очеркъ господствующихъ среди естествоиспытателей взглядовъ на жизнь и на отношеніе живыхъ существъ къ такъ-называемой мертвой природѣ.
   Главы вторая и третья. Что есть реальное?
   Глава четвертая. Взаимодѣйствіе матеріальныхъ и психическихъ процессовъ въ организмѣ человѣка. Вліяніе психики не только на функціи" но и отчасти на построеніе тѣла.
   Главая пятая. О психикѣ животныхъ.
   Глава шестая. Психика растеній.
   Заключеніе.
   

Глава первая.

   Всякое открытіе, а тѣмъ болѣе новая мысль, имѣющая цѣлью видоизмѣнить существующее воззрѣніе, становятся несравненно понятнѣе и получаютъ наиболѣе яркое освѣщеніе, если рельефно выставлены моменты, предшествовавшіе зарожденію ихъ и вызвавшіе ихъ появленіе. Исторія развитія нашихъ знаній, по любой отрасли наукъ, изобилуетъ примѣрами тѣсной зависимости совершаемыхъ открытій отъ характера, качества и количества имѣющихся налицо фактическихъ данныхъ. Однимъ изъ любопытнѣйшихъ и неопровержимыхъ результатовъ изученія исторіи открытій оказывается раціональная послѣдовательность въ научной разработкѣ предмета, не смотря на то, что она является часто плодомъ совокупнаго творчества ученыхъ, жившихъ въ различныя, отдаленныя одна отъ другой эпохи. Каждый ученый, разрабатывая науку, продолжаетъ труды предшественника; достигнутые же имъ результаты служатъ, въ свою очередь, исходною точкою для позднѣйшаго ученаго и т. д., такъ что современная наука является какъ бы слиткомъ или амальгамой трудовъ всѣхъ участвовавшихъ въ разработкѣ ея мыслителей; настоящее состояніе каждой науки представляетъ поэтому неизбѣжное слѣдствіе прошедшаго и переходную ступень къ развитію ея въ будущемъ.
   На этомъ основаніи и я считаю цѣлесообразнымъ предварительно обрисовать взгляды современныхъ естествоиспытателей на вопросы: 1) что есть реальное? 2) что такое психическіе процессы? и 3) какую роль играютъ они въ жизни живыхъ существъ и въ окружающей ихъ природѣ?
   Изъ различныхъ воззрѣній является, за послѣднія десятилѣтія, господствующимъ среди естествоиспытателей механическое воззрѣніе; оно утверждаетъ, что жизненныя явленія отличаются отъ явленій такъ-называемой мертвой природы ничѣмъ инымъ, какъ только большею сложностью. Послѣднія же управляются исключительно законами физики и химіи; изъ сочетанія физическихъ и химическихъ процессовъ слагается и жизнь, которая поэтому, подобно имъ, разложима, безъ остатка, на движенія атомовъ тѣла организма.
   Однимъ изъ наиболѣе краснорѣчивыхъ и горячихъ защитниковъ механическаго міровоззрѣнія является проф. московскаго университета К. А. Тимирязевъ. Въ небольшой книжкѣ, вышедшей въ 1895 году, подъ заглавіемъ: "Нѣкоторыя основныя задачи современнаго естествознанія", онъ, въ цѣломъ рядѣ статей, проводитъ механическое міровоззрѣніе.
   На первыхъ же страницахъ, въ привѣтственной рѣчи при открытіи ІХ-го съѣзда естествоиспытателей и врачей, онъ Заявляетъ свои симпатіи "къ точному изученію природы", "къ реальной истинѣ въ наукѣ", противополагая имъ изученіе философіи, которую выставляетъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ какъ тормазъ естествознанія. Тимирязевъ ставитъ даже отсутствіе первоклассныхъ философовъ среди русскихъ ученыхъ, повидимому, въ заслугу русскому уму, вычеркивая такимъ образомъ философію изъ числа наукъ, необходимыхъ при изученіи природы.
   Какъ приверженецъ механическаго взгляда, онъ ставить физіологіи растеній слѣдующую цѣль и задачи:
   "Цѣль физіологіи -- объяснить жизненныя явленія. Но объяснять, значитъ приводить менѣе извѣстное къ болѣе извѣстному, сложное къ простому, частное къ общему. Всякое объясненіе предполагаетъ сравненіе съ болѣе простымъ и общимъ. Но за предѣлами живого мы знаемъ только область неживого, за предѣлами міра органическаго лежитъ міръ неорганическій, менѣе сложный, менѣе запутанный въ своихъ проявленіяхъ. Мы должны, слѣдовательно, стремиться къ тому, чтобы разложить сложныя жизненныя явленія на простѣйшія явленія, свойственныя міру неорганическому; мы должны сравнивать первыя съ послѣдними, или ни съ чѣмъ ихъ не сравнивать, т. е. отказаться отъ ихъ объясненія. Но для этого мы должны быть убѣждены въ законности такого сравненія. Если же въ жизненныхъ явленіяхъ мы будемъ вынуждены признать конечные факты, не распадающіеся на простѣйшіе факты, не подчиняющіеся анализу, то тогда, конечно, возможно только ихъ описаніе, а не объясненіе. Постараемся же сравнить жизнь съ нежизнью; посмотримъ, въ чемъ заключается ихъ сходство и различіе. Для этого мы не станемъ прибѣгать къ опредѣленію жизни. Всѣ безчисленныя попытки въ этомъ направленіи достаточно доказываютъ ихъ безплодность". "Чѣмъ отличается живое тѣло отъ неживого? Присутствіемъ ли особаго, единичнаго, дѣятельнаго, руководящаго начала, дѣйствующаго независимо, или даже вопреки физическимъ законамъ, которые управляютъ органическимъ міромъ, начала, не подчиняющагося даже закону причинности, лежащему въ основѣ всѣхъ нашихъ представленій о естественныхъ явленіяхъ? Характеризуется ли жизнь присутствіемъ особаго такого начала, которое, перемѣнивъ множество названій, еще и въ настоящее время порою появляется въ наукѣ подъ именемъ жизненной силы? Еще и теперь можно найти явныхъ или тайныхъ, откровенныхъ или скрытыхъ поборниковъ этой таинственной жизненной силы".
   "Но что же это за жизненная сила? Въ чемъ заключаются ея аттрибуты, гдѣ ея сфера дѣятельности, могутъ ли ея защитники дать намъ удовлетворительный отвѣтъ? Въ томъ-то и дѣло, что не могутъ. Ея аттрибуты, ея сфера дѣятельности чисто отрицательнаго свойства. Главный ея аттрибутъ -- не подчиняться анализу, скрываться тамъ, куда еще не проникло точное разслѣдованіе, ея область -- все то, что еще не объяснено наукой, тотъ остатокъ, съ каждымъ днемъ уменьшающійся остатокъ фактовъ, которые еще ждутъ объясненія". "Можно сказать, что каждый новый шагъ, каждый успѣхъ науки урѣзываетъ отъ этой темной области неизвѣстнаго, въ которой царила эта жизненная сила. Мы и не пойдемъ за нею въ эту область неизвѣстнаго. Наука можетъ заниматься только тѣмъ, что она знаетъ сегодня, а не гадать о томъ что узнаетъ завтра. Оставаясь въ области извѣстнаго, посмотримъ, подчиняются ли тѣ жизненныя явленія, которыя поддаются изученію, подчиняются ли они основнымъ физическимъ законамъ, управляющимъ міромъ неорганическимъ, или уклоняются отъ нихъ, или даже противорѣчатъ имъ.
   Основное свойство, характеризующее организмы, отличающее ихъ отъ неорганизмовъ, заключается въ постоянномъ дѣятельномъ обмѣнѣ между ихъ веществомъ и веществомъ окружающей среды. Организмъ постоянно воспринимаетъ вещество, превращаетъ его въ себѣ подобное (усвояетъ, ассимилируетъ), вновь измѣняетъ и выдѣляетъ. Жизнь простѣйшей клѣтки, комка протоплазмы, существованіе организма слагается изъ этихъ двухъ превращеній: принятія и накопленія -- выдѣленія и траты вещества. Напротивъ, существованіе кристалла только и мыслимо при отсутствіи какихъ-либо превращеній, при отсутствіи всякаго рода обмѣна между его веществомъ и веществами среды. Первый изъ признаковъ, характеризующихъ жизнь, т. е. принятіе и накопленіе веществъ, мы можемъ разсматривать съ двоякой точки зрѣнія, съ химической и механической; въ первомъ случаѣ мы его называемъ питаніемъ, во второмъ -- ростомъ. Питаніе и ростъ въ сущности только двѣ стороны одного и того же явленія. Обыкновенно полагаютъ, что при увеличеніи массы неорганическихъ тѣлъ не происходитъ ничего подобнаго питанію и росту тѣлъ органическихъ. Вещество организма про. исходитъ изъ вещества съ нимъ несходнаго; прежде чѣмъ войти составною частью организма, вещество это должно претерпѣть превращеніе. Масса кристалла увеличивается чрезъ накопленіе вещества, находящагося уже въ маточномъ растворѣ. Ростъ кристалла происходитъ чрезъ наслоеніе, наложеніе новыхъ частицъ, или, выражаясь технически, чрезъ аппозицію -- кристаллъ растетъ съ своей поверхности. Ростъ же организмовъ, полагаютъ, посредствомъ вставки новыхъ частицъ вещества между уже существовавшими, посредствомъ внутренняго отложенія, или, употребляя освященный обычаемъ терминъ, посредствомъ интуссусцепціи. Но и это, съ перваго взгляда, коренное, существенное различіе почти исчезаетъ въ виду любопытныхъ опытовъ съ такъ называемыми искусственными клѣточками, открытіе которыхъ принадлежитъ Морицу Траубе. Значеніе этого открытія и до сихъ поръ не вполнѣ оцѣнено многими авторитетными ботаниками, зато оно тотчасъ по появленіи было оцѣнено по достоинству такимъ физіологомъ, какъ Гельмгольцъ {Считая неудобнымъ выпустить приводимое Тимирязевымъ относительно значенія искусственныхъ клѣтокъ Траубе, какъ одно изъ важнѣйшихъ доказательствъ его взгляда, я не могу не заявить, что, по моему мнѣнію, ботаники, смотрящіе на клѣтки Траубе иначе, чѣмъ Тимирязевъ и Гельмгольцъ, совершенно нравы.
   Объ осадочныхъ перепонкахъ см. мой "Учебникъ физіологіи растеній", стр. 228.}. Траубе беретъ каплю одного вещества, приводитъ его въ прикосновеніе съ растворомъ другого вещества, и эта капля облекается оболочкой. Это подобіе клѣточки передъ удивленнымъ глазомъ наблюдателя начинаетъ расти, т. е. увеличивать свой объемъ и свою массу. Это явленіе искусственнаго роста представляетъ намъ двѣ основныя черты сходства съ ростомъ дѣйствительнымъ. Оно происходитъ только въ силу взаимодѣйствія разнородныхъ веществъ, т. е. только пока вещество клѣточки въ состояніи измѣнять вещество окружающей среды и превращать его въ себѣ подобное, т. е. ассимилировать его. Оно происходитъ посредствомъ вставки новыхъ частицъ вещества между частицами уже существующаго, т. е. посредствомъ интуссусцепціи. Съ нарушеніемъ химизма, или разрушеніемъ формы, организаціи нашей клѣточки, прекращается и ея характеристичная дѣятельность, ея ростъ; она, если такъ можно выразиться, умираетъ. Итакъ, въ процессѣ питанія и роста едва ли можно установить какое-нибудь коренное, принципіальное различіе между организмомъ и неорганизмомъ.
   Но мы видимъ, что въ организмѣ совершается не только процессъ созиданія, т. е. питанія и роста, но рука-объ-руку съ нимъ идетъ процессъ разрушенія и выдѣленія, выражающійся, главнымъ образомъ, въ окисленіи вещества организма кислородомъ воздуха, въ процессѣ дыханія".
   "Но, конечно, и эта связь между жизненными явленіями и тратой (вѣрнѣе, превращеніемъ) вещества не составляетъ особенности живыхъ тѣлъ; мы ее встрѣчаемъ и въ мірѣ неорганическомъ. Живыя тѣла всегда охотно сравнивали съ механизмомъ; всего ближе сравненіе съ паровой машиной. Брюкке, указывая на сходство между организмомъ и механизмомъ и желая показать на существующее между ними различіе, говоритъ: "организмъ -- это такой механизмъ, который самъ себя строитъ"; но въ только что описанныхъ искусственныхъ клѣточкахъ мы видимъ именно примѣръ механизма, который самъ себя строитъ".
   Переходя затѣмъ къ разсмотрѣнію этого двоякаго, прогрессивнаго метаморфоза, Тимирязевъ находитъ (какъ и слѣдовало ожидать, прибавлю я отъ себя), что метаморфозъ, вполнѣ подчиняется законамъ постоянства или вѣчности матеріи и закону сохраненія или вѣчности энергіи.
   "Итакъ, мы видимъ, -- продолжаетъ Тимирязевъ, -- что и превращеніе вещества, и превращеніе энергіи совершается въ растительномъ организмѣ по тѣмъ же законамъ, какъ и бъ неорганической природѣ. Это законы строго количественные, а тамъ, гдѣ является число и мѣра -- тамъ нѣтъ мѣста для какой-нибудь капризной жизненной силы. Растеніе является результатомъ взаимодѣйствія веществъ и силъ, которыя оно встрѣчаетъ въ окружающей средѣ. Задача физіолога, въ идеальной формѣ, сводится какъ бы къ разрѣшенію уравненія, въ которомъ, съ одной стороны, стоитъ растеніе, съ другой -- доступныя ему вещества, дѣйствующія на него силы".
   "До сихъ поръ мы имѣли въ виду только двѣ категоріи превращеній -- превращеніе вещества и силы, по жизнь организмовъ представляетъ намъ еще третью категорію -- превращеніе формы, и это, быть можетъ, самая характеристическая сторона жизненныхъ явленій. Жизнь представляетъ намъ послѣдующее чередованіе, смѣну формъ: мы называемъ это развитіемъ или эволюціей. Въ этомъ процессѣ развитія насъ поражаетъ одна общая, широкая черта, заключающаяся въ томъ, что путемъ этого развитія слагаются формы, цѣлые организмы, или отдѣльные органы, поразительно прилаженные, приспособленные къ ихъ средѣ и отправленію, представляющіе то, что мы называемъ гармоніей, совершенствомъ, цѣлесообразностью. Всѣ отдѣльные химическіе и механическіе процессы какъ бы направлены къ одной опредѣленной цѣли -- къ образованію цѣлесообразной формы. Въ этомъ то цѣлесообразномъ развитіи охотно усматриваютъ характеристическую особенность организмовъ, отличающую ихъ отъ неорганизмовъ. Это-то начало развитія, присутствующее, какъ полагаютъ, въ зародышѣ каждаго организма, связующее и согласующее всѣ химическіе и физическіе процессы, въ немъ совершающіеся, направляя ихъ къ опредѣленной цѣли,-- это уже не просто физика и химія,-- говорятъ виталисты,-- это и есть начало жизни.
   Но, ограничивая такимъ образомъ сферу дѣятельности жизненной силы, ея защитники, какъ удачно выражается Клодъ Бернаръ, "превращаютъ витализмъ въ чисто-метафизическое представленіе, разрываютъ послѣднюю связь, которая связываетъ его съ физическимъ міромъ, съ физіологической наукой. Говоря, что жизнь есть идея или начало, руководящее развитіемъ существа, мы только выражаемъ мысль объ извѣстномъ единствѣ тѣхъ одновременныхъ и послѣдовательныхъ превращеній, химическихъ и морфологическихъ, чрезъ которыя проходитъ организмъ съ начала до конца жизни. Нашъ умъ пытается выразить это въ одномъ общемъ представленіи и называетъ его силой, но было бы ошибочно предполагать, что эта метафизическая сила дѣятельна на подобіе силъ физическихъ".
   "Но если, -- пишетъ далѣе Тимирязевъ, -- объясненіе при помощи одной особой силы невѣрно, то самый фактъ цѣлесообразнаго развитія остается фактомъ. Можетъ ли физіологія пролить какой-нибудь свѣтъ и на эту темную сторону жизненныхъ явленій, можетъ ли она дать объясненіе для этого цѣлесообразнаго развитія? Въ попыткѣ такого объясненія и заключается одна изъ характеристическихъ сторонъ современной біологіи. Она не остановилась передъ задачей, которую предшествовавшіе вѣка считали неразрѣшимой" {См. р. 240-241.}.
   Въ концѣ этой статьи, озаглавленной: "Основныя задачи физіологіи растеній", пр. Тимирязевъ подводитъ итоги всему въ ней сказанному: "Для осуществленія своей задачи, для объясненія явленій растительной жизни, физіологія растеній не нуждается ни въ какихъ произвольныхъ посылкахъ, отъ которыхъ давно отказались науки, имѣющія предметомъ неоживленную природу. Она не нуждается, какъ въ былыя времена, въ допущеніи существованія особой органической матеріи,-- для нея достаточно и той, изъ которой состоятъ неорганизованныя тѣла, и тѣхъ общихъ законовъ, которые управляютъ послѣдними. Она не нуждается въ допущеніи особенной жизненной силы, неуловимой и своевольной, ускользающей отъ закона причинности, не подчиняющейся числу и мѣрѣ,-- для нея достаточно основныхъ физическихъ законовъ, управляющихъ и неорганическимъ міромъ. Она не нуждается, наконецъ, въ допущеніи существованія неопредѣленнаго метафизическаго начала цѣлесообразнаго развитія,-- этого послѣдняго убѣжища виталистовъ,-- для нея достаточно дѣйствительнаго, указаннаго Дарвиномъ, историческаго процесса развитія, неизбѣжнымъ, роковымъ образомъ направляющаго органическій міръ къ совершенству и гармоніи. До тѣхъ поръ, пока намъ не докажутъ противнаго, мы вправѣ видѣть въ растеніи "механизмъ, самъ себя обновляющій" и обладающій исторіей. Мы вправѣ требовать отъ этой науки, при ея современномъ состояніи, чтобы при объясненіи явленій жизни она прибѣгала только къ троякаго рода причинамъ: химическимъ, физическимъ и историческимъ. Эта троякая задача вполнѣ соотвѣтствуетъ тремъ эпохамъ въ развитіи естествознанія вообще,-- тремъ эпохамъ, которыя характеризуются тремя общими законами, лежащими въ основѣ нашего міросозерцанія, тремя руководящими именами. Эти законы: законъ постоянства матеріи, законъ сохраненія энергіи и законъ преемственности или единства жизни. Эти руководящія имена -- имена Лавуазье, Гельмгольца и Дарвина".
   Приведенныя цитаты относятся непосредственно, конечно, къ процессамъ жизни растеній и, слѣдов., къ физіологіи растеній, но изъ характера и общаго хода разсужденій видно, что авторъ не дѣлаетъ исключенія и для жизненныхъ процессовъ животныхъ и, повидимому, считаетъ приводимое имъ механическое воззрѣніе приложимымъ и къ жизни животныхъ, со включеніемъ человѣка.
   Взглядъ этотъ проводится по отношенію къ человѣку въ "Основахъ физіологіи человѣка" Фредерика и Нюэля {См. русскій переводъ проф. Н. Введенскаго, т. I. (1897).}. "Физіологія", по ихъ опредѣленію, "это -- физика и химія организмовъ". "Современная физіологія не признаетъ существеннаго различія между матеріальными явленіями въ организмѣ, тожественными съ явленіями неодушевленной природы, и матеріальными явленіями, свойственными только исключительно живымъ тѣламъ". "Дѣятельность живого организма ограничивается превращеніемъ матеріи и энергіи, воспринятыхъ извнѣ. Живой механизмъ какъ и всякій вообще механизмъ, подчинены законамъ механики, общимъ законамъ физики и химіи".
   "Итакъ, въ дѣйствительности есть только физика, химія и общая механика; эти три науки обнимаютъ собою всѣ проявленія природы, какъ живыхъ, такъ и мертвыхъ тѣлъ".
   "Наука о жизни есть, такимъ образомъ, только своеобразная отрасль общей физико-химіи".
   О психическихъ же явленіяхъ говорится лишь слѣдующее: "Они мало доступны изслѣдованію". "Атомистической гипотезѣ, составляющей краеугольный камень физическихъ наукъ и физіологіи въ тѣсномъ смыслѣ, повидимому, не суждено пролить много свѣта на психологію". "Всякое монистическое міросозерцаніе, т. е. міросозерцаніе, претендующее объяснить одними и тѣми же законами явленія физическія и психическія, окажется принужденнымъ придать матеріи физиковъ (если ее одну взять за основу объясненія) новыя свойства, приписать, напримѣръ, ей зачаточное сознаніе. Но это дѣло уже выходитъ за предѣлы нашего изложенія, которое должно ограничиться изученіемъ только матеріальныхъ явленій, протекающихъ въ живомъ организмѣ".
   Первыя возраженія противъ возможности сведенія всѣхъ явленій тѣлеснаго міра, въ томъ числѣ и жизненныхъ явленій, къ движенію атомовъ были высказаны еще въ 1872 году знаменитымъ берлинскимъ физіологомъ Дю-Буа-Реймономъ въ его, надѣлавшей много шума рѣчи {Emil Du-Bois-Reymond. Reden. Erste Folge. Ueber die Grenzen des Naturerkennens. ib. p. 258, 259. p. 105, 1872.} озаглавленной: "о границахъ познанія природы". "Познаніе природы,-- пишетъ Дю Буа-Реймонъ, -- состоитъ въ приведеніи измѣненій тѣлеснаго міра къ движенію атомовъ... или, другими словами, въ разложеніи всѣхъ процессовъ природы на механическія движенія атомовъ".
   "Познаніе природы или, вѣрнѣе выражаясь, естественно историческое познаніе тѣлеснаго міра, при посредствѣ и въ смыслѣ теоретическаго естествознанія, состоитъ въ приведеніи измѣненій тѣлеснаго міра къ движенію атомовъ, вызываемому силами, имъ присущими и независимыми отъ времени; другими словами: въ разложеніи всѣхъ процессовъ природы на механическія движенія атомовъ".
   "По достиженіи этого, весь міръ оказался бы познаннымъ съ естественно исторической точки зрѣнія".
   "Духъ,-- писалъ еще Лапласъ,-- которому были бы раскрыты, по отношенію къ извѣстному моменту, всѣ оживляющія природу силы и взаимное положеніе вещей, составляющихъ міръ, могъ бы, если бы Онъ былъ достаточно могучимъ, постичь, при посредствѣ одной формулы, какъ движеніе громаднѣйшихъ міровыхъ тѣлъ, такъ и легчайшихъ атомовъ, для него ничего не осталось бы сокрытымъ; какъ будущее, такъ и прошедшее предстало бы его взору. Слабое отраженіе такого духа представляетъ человѣческій умъ въ томъ совершенствѣ, которое онъ съумѣлъ придать астрономіи". "Мы сходны съ этимъ духомъ (Лапласа),-- пишетъ Дю Буа-Реймонъ,-- потому что мы его понимаемъ."
   Принимая духъ Лапласа за недосягаемый для человѣческаго ума идеалъ, Дю Буа-Реймонъ переходитъ къ изслѣдованію его границъ познанія, которыя еще съ большимъ правомъ примѣнимы къ гораздо слабѣйшему уму человѣческому.
   "Въ двухъ направленіяхъ всѣ усилія духа Лапласа проникнуть дальше созерцанія движенія атомовъ будутъ тщетны; тѣмъ болѣе для нашихъ стремленій."
   "Во-первыхъ, необходимо напомнить, что познаніе природы, которое раньше было опредѣлено, какъ удовлетворяющее нашей потребности, именно: познаніе причинности явленій,-- на самомъ дѣлѣ не дѣлаетъ этого и не есть познаніе. Представленіе міра какъ совокупности вѣчныхъ и неуничтожаемыхъ мельчайшихъ частицъ, одаренныхъ центральными силами, которыми производятся всѣ происходящія движенія, есть только какъ бы суррогатъ объясненія. Этимъ сводятся, какъ уже было замѣчено, всѣ измѣненія въ тѣлесномъ мірѣ на неизмѣнное количество матеріи и присущей ей силы движенія; при этомъ устраняется дальнѣйшее объясненіе измѣненій. Достигнувъ обладанія этимъ постояннымъ и довольные добытымъ результатомъ, мы могли бы успокоиться на нѣкоторое время; но вскорѣ въ насъ зародилось бы желаніе постигнуть сущность этого постояннаго. Тогда оказалось бы, что атомистическое воззрѣніе, пригодное, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ и необходимое при физикоматематическихъ соображеніяхъ, превращается, если переступить предѣлъ возможнаго требованія, въ корпускулярную философію и ведетъ къ неразрѣшимымъ противорѣчіямъ."
   "Матеріальный міръ представляетъ кромѣ того духу Лапласа еще одну неразрѣшимую загадку. Правда, что послѣднему открылось бы, при посредствѣ формулы, первобытное состояніе вещей. Но если бы предъ духомъ Лапласа явилась матерія въ безконечно давнемъ времени и безграничномъ пространствѣ, въ покоѣ и распредѣленной неравномѣрно, то онъ бы не позналъ причины неравномѣрнаго распредѣленія; если же онъ засталъ бы матерію уже въ движеніи, то осталась бы скрытою отъ него причина движенія, представляющаяся ему лишь случайнымъ состояніемъ матеріи. Во всякомъ случаѣ, его потребность въ познаніи причины осталась бы неудовлетворенной.
   "Затѣмъ, -- продолжаетъ Дю Буа-Реймонъ, -- на опредѣленной, для насъ же совершенно неизвѣстной стадіи развитія жизни на землѣ выступаетъ что-то новое, прежде неслыханное и, подобно сущности матеріи, силы и началу движенія, непостижимое.
   "Это непостижимое есть сознаніе. Я полагаю, что могу весьма убѣдительнымъ образомъ доказать, что не только при настоящемъ состояніи нашихъ знаній, сознаніе необъяснимо изъ матеріальныхъ условій, въ чемъ каждый согласенъ, но что, по природѣ вещей, оно никогда не станетъ объяснимымъ изъ этихъ условій. Противоположное мнѣніе: что нельзя терять надежды на познаніе сознанія изъ матеріальныхъ условій, и что послѣднее можетъ еще удасться по накопленіи въ продолженіи ста и тысячелѣтій непредвидимаго богатства человѣческихъ знаній -- есть второе заблужденіе, которое я намѣренъ оспаривать въ настоящей^есѣдѣ.
   "Я намѣренно употребляю здѣсь слово: сознаніе, такъ какъ здѣсь идетъ дѣло о духовномъ процессѣ какого бы то ни было характера, даже и простѣйшаго.
   "Въ самомъ главномъ, объясненіе изъ матеріальныхъ условій, наиболѣе возвышенной дѣятельности души постижимо не менѣе, чѣмъ объясненіе изъ нихъ воспринимаемыхъ чувствами ощущеній. Съ первымъ возбужденіемъ удовольствія или недовольства, которое ощутило наипростѣйшее живое существо на землѣ, съ первымъ воспріятіемъ качества, уже разверзается пропасть и міръ становится вдвойнѣ непонятнымъ.
   "При возможной полнотѣ, доступнаго духу Лапласа, знанія строенія и движеній матеріальныхъ частицъ мозга, духовные процессы остаются столь же непонятными, какъ и теперь. Астрономическое {Подъ астрономическимъ познаніемъ Дю Буа-Реймонъ подразумѣваетъ. 1) знаніе законовъ, по которымъ дѣйствующія между частицами системы силъ измѣняются въ зависимости отъ разстоянія, и 2) расположеніе частицъ системы въ два момента, отдѣленные дифференціаломъ времени.} познаніе мозга наивысшее изъ того, чего мы могли бы достигнуть, не откроетъ мамъ ничего, кромѣ движенія. Немыслимо распредѣленіе или движеніе частицъ, допускающее возможность перекинуть мостъ въ царство сознанія".
   Нашему познанію природы поставлены, по Дю-Буа-Реймону, на всегда двѣ преграды: "1) неспособность познать матерію и силу и 2) невозможность объяснить психическіе процессы изъ матеріальныхъ условій".
   Знаменитую рѣчь свою Дю Буа-Реймонъ заканчиваетъ многозначительнымъ словомъ: "Ignorabimus", утверждая слѣдовательно, что путемъ, которому слѣдуетъ современное естествознаніе, нельзя надѣяться раскрыть ни сути вещей, ни значенія нашей жизни.
   Механическое міровоззрѣніе наложило на современное естествознаніе совершенно своеобразный, временной колоритъ, именно -- стремленіе всѣми мѣрами изгнать участіе психики въ явленіяхъ природы, не исключая и жизненныхъ явленій; все въ природѣ объяснить чуждыми психикѣ механическими причинами и, по возможности, все цѣлесообразное свести на миражъ, или, другими словами, приравнять къ продуктамъ лишь слѣпой случайности. Эту характерную черту современнаго естествознанія подчеркнулъ и Бэръ въ одной изъ превосходныхъ рѣчей своихъ: "Образованные любители естествознанія, не причисляющіе себя къ ученымъ, едва повѣрятъ, какую боязнь питаютъ цеховые натуралисты къ признаванію цѣлей и цѣлесообразности въ явленіяхъ и продуктахъ природы". "Я хочу показать, какъ, повидимому, возникло это чувство страха. Хотя къ этому и имѣются нѣкоторыя основанія, но въ настоящее время нерѣдко оно превосходитъ всякую мѣру какъ въ отрицаніи цѣлесообразныхъ отношеній, такъ и въ издѣвательствѣ надъ ихъ признаніемъ: я покажу, что естествознаніе слѣдуетъ въ этомъ по совершенно ложному пути и что заблужденіе зиждется на началахъ, очевидно ошибочныхъ".
   Въ доказательство, что подобныя крайнія воззрѣнія раздѣляли и крупнѣйшіе авторитеты науки, я приведу выдержки изъ рѣчей Гельмгольца и Дю Буа-Реймона, Въ рѣчи своей: "О цѣли и успѣхахъ естествознанія" (русскій переводъ, стр. 92), Гельмгольцъ пишетъ: "...до времени Дарвина были возможны только два объясненія органической цѣлесообразности, которыя оба въ концѣ концовъ приводили опять-таки къ участію разума въ ходѣ процессовъ природы. Или разсматривали, сообразно виталистической теоріи, жизненные процессы, какъ постепенно направляемые живой душой, или объясняли происхожденіе всякаго отдѣльнаго живого организма дѣйствіемъ сверхъестественнаго разума".
   "Теорія Дарвина содержитъ существенно новую творческую мысль. Она показываетъ, какимъ образомъ цѣлесообразность въ образованіи организмовъ можетъ произойти безъ вмѣшательства разума, при помощи слѣпаго дѣйствія закона природы".
   Еще болѣе характерны слѣдующія слова Дю Буа-Реймона {Du Bois-Reymond. Reden. Erste Folge. 1886. Darwin gegen Galiani, p. 228 и 229.}: "Конечно, не доказано, до чего можетъ достигнуть естественный подборъ и что ему нужно приписать для объясненія цѣлесообразности органической природы {Вѣрнѣе: организованной.}. Цѣль естествоиспытателя теоретика: познать природу. Если это намѣреніе не нелѣпо, то онъ долженъ предположить природу познаваемою. Цѣлесообразность природы несовмѣстима съ ея пониманіемъ. Поэтому, если представляется какой-нибудь способъ (Ausweg) для изгнанія изъ природы цѣлесообразности. то естествоиспытатель долженъ это сдѣлать. Такой поводъ представляетъ ученіе объ естественномъ подборѣ;, и такъ послѣдуемъ же немедленно по этому пути, хотя бы мы и испытывали, придерживаясь этого ученія, ощущеніе безнадежно утопающаго^ цѣпляющагося за плавающую на водѣ доску. При выборѣ между доскою и гибелью преимущество безспорно по сторонѣ доски".
   Въ надеждѣ, что описанный колоритъ естествознанія дѣйствительна окажется лишь временнымъ, перехожу къ краткой характеристикѣ ученія виталистовъ, впадающихъ, по моему мнѣнію, въ другую крайность.
   Въ послѣдніе годы голоса противъ вышеизложеннаго механическаго воззрѣнія начали и среди естествоиспытателей раздаваться все громче и громче. Начало этому положилъ профессоръ физіологіи въ Базелѣ, Бунге. Въ третьемъ изданіи книги: "Lehrbuch der physiologischen und pathologischen Chemie" вся первая глава, озаглавленная: "Витализмъ и механизмъ", посвящена критикѣ механическаго воззрѣнія и обоснованію виталистическаго.
   "Мы читаемъ,-- пишетъ Бунге,-- въ тысячѣ физіологическихъ статей и въ введеніи каждаго учебника физіологіи, что единственная задача физіологическихъ розысканій заключается въ сведеніи жизненныхъ явленій къ физическимъ и химическимъ, т. е. въ концѣ концовъ механическимъ законамъ".
   Протестуя противъ принимаемой виталистами "жизненной силы" для объясненія явленій жизни, такъ какъ этимъ словомъ ничего не выясняется, Бунге въ то же время возстаетъ противъ утвержденія противниковъ витализма, будто въ живыхъ существахъ дѣйствуютъ исключительно только силы и вещество, присущія неодушевленной природѣ. Только по ограниченности нашей, по его мнѣнію, мы не въ состояніи открыть въ живыхъ существахъ чего-либо иного.
   "При изслѣдованіи, посредствомъ нашихъ внѣшнихъ чувствъ, живой и неодушевленной природы, мы не открываемъ ничего, кромѣ, опредѣленныхъ процессовъ движенія.
   "Но мы обладаемъ еще внутреннимъ чувствомъ, которымъ познаемъ состоянія и измѣненія собственнаго сознанія, открываемъ вещи и процессы, не имѣющіе ничего общаго съ механизмомъ".
   "Въ активной дѣятельности кроется загадка жизни. Самое понятіе активности открыто нами не посредствомъ чувствъ, но почерпнуто изъ самонаблюденія. Мы переносимъ почерпнутое изъ нашего сознанія на объекты нашихъ чувственныхъ воспріятій, на каждую маленькую клѣтку. Это первый опытъ психологическаго объясненія всѣхъ жизненныхъ явленій".
   Физіологическія розысканія, по Бунге, надо начинать съ наиболѣе сложнаго организма, съ человѣка, на томъ основаніи, что это единственный организмъ, при разслѣдованіи котораго мы не принуждены ограничиваться лишь органами чувствъ, но можемъ проникнуть въ самую глубь его существа, при посредствѣ внутренняго чувства.
   "Суть витализма,-- пишетъ въ заключеніе Бунге,-- состоитъ въ томъ, что мы идетъ по единственно вѣрному пути, и что исходимъ отъ извѣстнаго, отъ внутренняго міра и стремимся на основаніи его объяснить невѣдомый намъ міръ внѣшній". "Скоро,-- прибавляетъ онъ, въ примѣчаніи,-- наступитъ время, когда тезисъ: "Physiologus nemo nisi Psychologue" не будетъ нуждаться въ защитѣ".
   Въ Россіи академикъ Коржинскій первый поднялъ голосъ противъ механическаго воззрѣнія въ своей вступительной лекціи, озаглавленной "Что такое жизнь?" и прочитанной въ 1888 году, при открытіи преподаванія въ томскомъ университетѣ.
   Коржинскій возстаетъ противъ положенія механической теоріи, что "всѣ жизненныя явленія можно подвести подъ физическіе и химическіе законы, и что нѣтъ ни малѣйшей надобности допускать въ организмахъ присутствіе какихъ-либо особыхъ свойствъ или силъ, отличныхъ отъ тѣхъ, которыя имѣюіъ мѣсто въ неорганическихъ тѣлахъ".
   Неправильно, по его мнѣнію, механическимъ путемъ объяснять изгибы частей растеній, подъ вліяніемъ различныхъ внѣшнихъ дѣятелей (напр., свѣта). Изгибы (геліотропическіе) къ свѣту или отъ свѣта, стремленіе растенія, растущаго въ темномъ мѣстѣ къ свѣту, выражающееся въ чрезмѣрномъ удлиненіи его стебля, по направленію къ свѣту, ростъ корня внизъ въ почву, стебля вверхъ и другія подобныя движенія онъ разсматриваетъ какъ инстинктивныя дѣйствія, посредствомъ которыхъ растеніе стремится удовлетворить своимъ потребностямъ. Къ таковымъ причисляетъ онъ и передвиженія свободнодвигающихся простѣйшихъ организмовъ.
   "Обмѣнъ веществъ въ организмѣ, превращеніе энергіи -- вотъ гдѣ механическое направленіе дало положительные результаты". "Но эти явленія питанія и дыханія, вообще обмѣна веществъ и превращенія энергіи, еще не составляютъ сущности. Это служебные процессы, это лишь аттрибуты жизни, сущность которой совершенно ускользаетъ отъ механическаго изслѣдованія".
   "Сущность жизни, -- пишетъ далѣе Коржинскій, -- заключается, во-первыхъ, въ активности, т.-е. способности отвѣчать на внѣшнія раздраженія, а, во-вторыхъ, въ проблемѣ развитія организма. Эти собственно жизненныя явленія имѣютъ въ своей основѣ нѣчто общее, спеціально свойственное организмамъ и не имѣющее мѣста въ явленіяхъ неорганической природы. Это свойство, это начало присуще плазмѣ. Его нельзя отнести къ химическимъ или физическимъ свойствамъ, такъ какъ оно творитъ явленія, не имѣющія аналогіи среди міра неорганическаго. Оно не разложимо на составные элементы и ускользаетъ пока отъ точнаго разслѣдованія. Это свойство мы можемъ условно называть жизненной энергіей. Это не есть жизненная сила, не есть самобытный, неисчерпаемый источникъ силъ, свойственный организму. Жизненная энергія не представляетъ исключенія изъ закона сохраненія энергіи".
   Въ заключеніе Коржинскій прибавляетъ: "Принимая существованіе. въ организмахъ спеціальныхъ жизненныхъ свойствъ, особаго жизненнаго начала, мы какъ будто дѣлаемъ шагъ назадъ, приближаемся вновь къ витализму и отвергаемъ механическую теорію, какъ ошибочную. Однако, это заключеніе не будетъ вполнѣ справедливо. Ученому приходится убѣждаться каждый день, что нѣтъ мнѣній, совершенно ошибочныхъ, какъ нѣтъ и абсолютно вѣрныхъ. Каждое воззрѣніе заключаетъ въ себѣ извѣстную долю истины, каждый выводъ представляетъ лишь приблизительное рѣшеніе вопроса. И, если наше мнѣніе справедливо, то оно представляетъ лишь новое приближеніе къ истинѣ".
   Еще категоричнѣе Коржинскаго высказался проф. Бородинъ, выступившій на защиту витализма въ рѣчи, произнесенной на торжественномъ засѣданіи, по случаю 25-го юбилея Петербургскаго Общества Естествоиспытателей (см. также "Міръ Божій", май 1894 г.).
   "Въ настоящее время,-- пишетъ Бородинъ,-- мы присутствуемъ при зрѣлищѣ, столь же любопытномъ, сколько неожиданномъ для многихъ,-- витализмъ начинаетъ возрождаться, хотя и въ иной, обновленной формѣ".
   И далѣе: "И такъ, старушка жизненная сила, которую мы съ такимъ тріумфомъ хоронили, надъ которой всячески глумились, только притворилась мертвою и теперь рѣшается предъявить какія-то права на жизнь, собираясь воспрянуть въ обновленномъ видѣ".
   Возрождающійся витализмъ -- неовитализмъ, Бородинъ характеризуетъ какъ ученіе, безусловно признающее господство физики и химіи въ живыхъ тѣлахъ, "подчиненіе послѣднихъ мертвой природѣ". "Благодаря такой капитальной уступкѣ, неовитализмъ совершенно освобождается отъ постоянно повторявшагося упрека въ томъ, что признаніе какой-то особенной жизненной силы служитъ лишь тормазомъ для успѣховъ физіологіи".
   Я не буду останавливаться на описаніи приводимыхъ Бородинымъ фактическихъ аргументовъ противъ механическаго воззрѣнія; откровенно говоря, они допускаютъ вѣскія возраженія, главнымъ образомъ, потому, что въ доказательство непригодности вообще объясненія физіологическихъ вопросовъ на основаніи законовъ физики и химіи приводятся частныя данныя: неудачи въ достиженіи этой цѣли по отношенію къ поглощенію веществъ растительными организмами и къ поднятію воды по стеблю. Неудачи эти могутъ оказаться временными; приводимые Бородинымъ факты не рѣшаютъ, поэтому, вопроса въ желаемомъ смыслѣ.
   Въ заключеніе замѣчу, что, не соглашаясь вполнѣ съ аргументаціей Бородина, я ему вполнѣ сочувствую въ томъ, что утвержденіе приверженцевъ механическаго ученія: "будто жизнь не болѣе, какъ игра въ протоплазмѣ физико-химическихъ силъ (въ современномъ нашемъ о нихъ представленіи, прибавлю я отъ себя), не ограничивается современнымъ состояніемъ фактическихъ нашихъ свѣдѣній о живыхъ тѣлахъ, не есть, другими словами, строгій выводъ точнаго знанія, а лишь догматъ вѣры большинства современныхъ естествоиспытателей".
   Подпишусь, наконецъ, охотно и подъ слѣдующими заключительными словами Бородина: "не станемъ смущать юные умы, въ большинствѣ случаевъ приходящіе лишь въ кратковременное соприкосновеніе съ естествознаніемъ въ нашихъ аудиторіяхъ, выдавая за незыблемо-установленный, будто бы, наукою фактъ то, что въ дѣйствительности составляетъ лишь догматъ вѣры современныхъ естествоиспытателей; вмѣсто того, чтобы утверждать съ увѣренностью, что организмъ есть механизмъ, а жизнь -- физико-химическое явленіе, разыгрывающееся въ протоплазмѣ, скажемъ скромно, что живыя тѣла подчинены дѣйствію механическихъ силъ мертвой природы, но жизнь, по прежнему, остается для насъ величайшею изъ тайнъ".
   При этомъ однако я не могу согласиться съ виталистами, чтобы въ живыхъ тѣлахъ проявлялась особенная сила, не присущая тѣламъ природы не живой. Я полагаю, какъ это высказано мною уже въ введеніи, и постараюсь показать въ нижеслѣдующихъ главахъ, что представляющееся намъ различіе между явленіями жизни и такъ-называемой мертвой природы коренится не въ различіи этихъ двухъ категорій явленій, а въ способахъ, которыми мы ихъ познаемъ; явленія нашей жизни доступны нашему разысканію какъ съ внѣшней, такъ и внутренней стороны; явленія же не живой природы лишь съ внѣшней стороны. Поэтому я и утверждаю, вопреки общепринятому взгляду, что исходною точкою естествознанія должна быть наша жизнь, и что суть явленій жизни, не смотря на ихъ чрезвычайную сложность, намъ болѣе извѣстна, чѣмъ суть явленій природы не живой. И если слѣдовать общепринятому правилу въ ходѣ разслѣдованія, именно, избирая путь отъ болѣе извѣстнаго къ менѣе извѣстному, то исходною точкою познаванія природы долженъ быть признанъ человѣкъ.
   Придерживаясь намѣренія представить здѣсь лишь взгляды естествоиспытателей и изъ этихъ взглядовъ лишь такіе, которые насчитываютъ большее или меньшее число сторонниковъ, я совершенно отстраняюсь отъ изложенія въ этой главѣ воззрѣній философовъ, а также и оставшихся безъ вліянія на естествознаніе одиночныхъ воззрѣній естествоиспытателей.
   Пять лѣтъ спустя, послѣ приведенной рѣчи Дю Буа-Реймона, появилась рѣчь {Nägdi, "Anhang zur Mechanisch-physiologischen Teorie der Abstammungslehre", p. 555--602. 1884.} Негели, подъ заглавіемъ: "Die Schranken der naturwissenschaftlichen Erkenntnisse, въ которой извѣстный ботаникъ взглянулъ на этотъ предметъ съ иной нѣсколько стороны. Не останавливаясь на воспроизведеніи его рѣчи, я ограничусь лишь краткой характеристикой его взгляда.
   Негели не признаетъ различія между живымъ, и мертвымъ, принимая, вопреки господствующему взгляду, способность ощущенія и связанныхъ съ нимъ чувствъ довольства и неудовольствія, не только у простѣйшихъ животныхъ, но и у растеній и также у неорганическихъ тѣлъ.
   Сходный монистическій взглядъ проводитъ и Гекель въ нѣсколькихъ своихъ статьяхъ.
   Своеобразный взглядъ высказанъ Гауптманомъ въ его сочиненіи: "Метафизика въ современной физіологіи", вышедшемъ вторымъ изданіемъ въ 1894 году.
   Согласно ученію Авенаріуса, онъ разсматриваетъ психику, какъ "производную зависимую" отъ матеріальныхъ процессовъ организма, и полагаетъ возможнымъ утверждать, что развитіе психики вызывается и обусловливается исключительно потребностью приспособленія организма къ жизни, среди условій, его окружающихъ.
   Гауптманъ, послѣдователь философа Авенаріуса, привѣтствуетъ главный трудъ этого философа "Критика чистаго опыта" {Avenarius. "Kritik der reinen Erfahrung". 2 Bde. Leipzig. 1888--1890.}, "какъ основную книгу современной научной психологіи, насколько послѣдняя была выдвинута впередъ, какъ послѣдній цвѣтъ и вѣнецъ современной біологіи и какъ основу такъ называемыхъ наукъ о духѣ; книга эта, по его мнѣнію, призвана воздѣйствовать и на біологію, чрезъ выясненіе ея задачъ и методовъ" {Hauptmann. "Die Metaphysik in der modernen Physiologie". 2 Aufl. 1894, p. 312--313.}!
   Въ заключеніи главы перехожу къ изложенію взгляда Ферворна, помѣщеннаго въ вышедшей въ 1895 году книжкѣ его: Allgemeine Physiologie. представляющей попытку положить въ основу естествознанія ученіе субъективнаго идеализма.
   Книга эта состоитъ изъ двухъ частей, не имѣющихъ между собою ничего общаго. Въ первой излагается міровоззрѣніе автора, вторая заключаетъ полный сводъ всего, что было сдѣлано по интереснѣйшимъ вопросамъ жизни.
   Въ первой, философской части этого труда, Ферворнъ опредѣленно и энергично настаиваетъ на необходимости тѣсной связи естествознанія, въ особенности физіологіи, съ философіей, считая психологію за исходную точку всѣхъ человѣческихъ знаній.
   Отысканіе критерія для отличія живого отъ мертваго есть первѣйшій и стоящій на очереди вопросъ физіологіи.
   Обсуждая далѣе этотъ предметъ, Ферворнъ ставитъ вопросы: имѣется ли предѣлъ нашему познанію жизни? гдѣ этотъ предѣлъ? не находимся ли мы на ложномъ пути относительно самой постановки вопросовъ (о жизни), которые мы ставимъ природѣ, и не по тому ли мы и не получаемъ желаемаго отвѣта?
   Что такое, наконецъ, наше познаніе? и тѣсно связанный съ нимъ вопросъ: что изъ всего нами познаваемаго есть реальное?
   За таковое признаетъ онъ лишь нашу психику, наши ощущенія, утверждая, что признаваемая нами реальность внѣшняго міра есть лишь заблужденіе, унаслѣдованное изъ давно минувшаго прошлаго, со временъ младенчества человѣческаго духа, когда послѣдній былъ еще безпомощенъ и лишь ощупью домогался знанія.
   Главу, изъ которой заимствованы эти выписки, Ферворнъ заключаетъ слѣдующими словами: "Надо надѣяться, что эта основная мысль и въ естествознаніи будетъ отвоевывать себѣ все болѣе и болѣе почвы; она приведетъ со временемъ съ желѣзною необходимостью къ признанію монистическаго міровоззрѣнія, которое одно въ состояніи окончательно устранить господствующее съ древнѣйшихъ временъ представленіе дуализма тѣла и души". Существуетъ лишь одно, это -- психика.
   Во второй части, несравненно болѣе обширной, содержится очень полный и обстоятельно изложенный сводъ изслѣдованій по интереснѣйшимъ вопросамъ жизненныхъ явленій, и въ этомъ отношеніи книга Ферворна достойна вниманія. Судя по первой части, я ожидалъ соотвѣтственнаго новаго толкованія жизни, но, къ великому; моему изумленію, не оказалось и тѣни этого вліянія. Почти съ первой строки и до самаго конца второй части какъ описаніе, такъ и толкованіе жизненныхъ явленій ведется сходно съ механическимъ воззрѣніемъ.
   Такъ что, хотя Ферворнъ и сильно ратуетъ въ первой части въ пользу сліянія естествознанія съ философіей и выставляетъ психологію, какъ основу для всякихъ розысканій, но, къ сожалѣнію, книга его можетъ быть приведена и какъ поличное для доказательства тезиса, діаметрально противоположнаго. Цѣнность второй части ни на іоту не измѣнилась бы и ея достоинство не умалилось бы, если бы первая часть совершенно была опущена.
   Проводимаго Ферворномъ міровоззрѣнія я коснулся въ этомъ очеркѣ лишь потому, что хотя оно, на сколько мнѣ извѣстно, и не пріобрѣло послѣдователей среди естествоиспытателей, но предшествуетъ превосходно составіенному своду изслѣдованій по біологическимъ вопросамъ, который можно горячо рекомендовать каждому интересующемуся этимъ предметомъ.
   Приведенными выдержками изъ статей наиболѣе выдающихся естествоиспытателей съ достаточною ясностью обрисовывается хаотическое состояніе въ воззрѣніяхъ на вопросы, которые, по моему, должны бы лечь въ основу естественно-историческихъ разслѣдованій и имѣть первенствующее значеніе въ глазахъ каждаго натуралиста.
   На самомъ же дѣлѣ мы видимъ совершенно иное; громадное большинство естествоиспытателей ими не интересуется, употребляя всѣ силы свои на открытіе новыхъ фактовъ. Это одностороннее увлеченіе погоней за фактами не могло не отразиться вредно на качествѣ изслѣдованій, въ особенности на поспѣшномъ толкованіи получаемыхъ результатовъ и пониманіи ихъ значенія. Ясно сказался упадокъ работы мысли, невознаграждаемый, по моему, остальными достоинствами изслѣдованій.
   Въ подтвержденіе сказаннаго приведу слѣдующіе факты.
   Я знаю значительное число естествоиспытателей и среди нихъ людей съ громкимъ именемъ, которые обладаютъ безграничнымъ терпѣніемъ при производствѣ экспериментальной части работы, но въ тоже время съ неудовольствіемъ берутся за письменное изложеніе, т. е. за обработку ея только мыслью, безъ помощи приборовъ и экскурсій.
   Ни для кого не тайна, что въ очень многихъ, даже изобилующихъ фактическимъ матеріаломъ, собраннымъ съ громаднымъ трудомъ, поражаетъ поверхностная его обработка и шаткость выводовъ автора. Бесѣдуя неоднократно съ авторами подобныхъ произведеній о недочетахъ ихъ работъ съ этой стороны, я получалъ наивный отвѣтъ, что это не бѣда, что главное значеніе въ работѣ имѣетъ фактическій матеріалъ, и что наука мало потеряетъ отъ несостоятельности выводовъ; слабыя стороны замѣтитъ кто-либо другой и исправить; вѣдь это обычный ходъ развитія научныхъ знаній. Что это дѣйствительно обычный путь, нельзя не согласиться; но невозможно признать этотъ путь за нормальный и желательный.
   Въ связи съ этимъ въ работахъ по экспериментальной физіологіи часто можно наблюдать, что изслѣдователь выбираетъ какъ бы на удачу, изъ многихъ условій, сопровождающихъ опытъ, какое-нибудь одно за причину наблюдаемаго явленія и старается цѣлой серіей опытовъ доказать это; по недостатку же внимательнаго анализа условій опыта, оказывается на одинаковыхъ правахъ возможнымъ предположить причинную связь явленія еще съ нѣкоторыми условіями; усмотрѣвъ эту возможность, другой изслѣдователь старается установить причинную связь съ другимъ какимъ-нибудь условіемъ, а мнѣніе предшественника опровергнуть, не замѣчая, что впадаетъ въ такую же ошибку, какъ и послѣдній.
   Стоитъ только вспомнить ряды изслѣдованій касательно причинъ поднятія воды въ растеніяхъ, или роста растенія и передвиженія частей его, чтобы согласиться со мною.
   Наконецъ, обычное явленіе въ физіологіи представляютъ вопросы, разрѣшаемыя различными авторами одновременно въ различномъ смыслѣ, причемъ каждый убѣжденъ въ превосходствѣ своего труда, не отдавая себѣ отчета въ его слабыхъ сторонахъ. Беру примѣръ изъ сравнительно далекаго прошлаго, хотя и среди трудовъ появляющихся въ настоящее время не оказывается недостатка въ выборѣ примѣровъ. Было время, когда по отношенію къ сравнительно простому и экспериментальнымъ путемъ, съ желаемою точностью, разрѣшаемому вопросу: о дѣйствіи лучей солнечнаго свѣта различной преломляемости на разложеніе углекислоты зелеными растеніями, имѣлось до четырехъ различныхъ рѣшеній; причемъ, по свидѣтельству одного изъ ботаниковъ тогдашняго времени, каждому изъ изслѣдователей, данное имъ рѣшеніе вопроса представлялось яснымъ до очевидности.
   Избѣгнуть повторенія подобныхъ разногласій въ выводахъ при разслѣдованіи явленій природы крайне желательно и, по моему, совершенно возможно. Для поясненія своей мысли возвращаюсь къ разслѣдованіямъ вліянія на растенія лучей солнечнаго свѣта различной преломляемости и окраски. Вопросъ этотъ издавна обратилъ на себя вниманіе физіологовъ. За цвѣтныя стекла или цвѣтныя жидкости различной окраски, ставили растенія и затѣмъ сравнивали ихъ между собою. Наблюденныя различія и приписывали дѣйствію различныхъ цвѣтныхъ лучей. Подобныхъ опытовъ было произведено много, но Саксу не трудно было показать, что всѣ выводы изъ работъ, до него сдѣланныхъ, а слѣдовательно, и сами опыты лишены научнаго значенія, такъ какъ, за отсутствіемъ спектроскопическаго анализа цвѣтного свѣта, которому подвергались растенія, осталось совершенно невыясненнымъ, изъ какихъ простыхъ спектральныхъ цвѣтовъ состояли окрашенные цвѣта, котобымъ подвергались растенія.
   Но и важная поправка, введенная въ эти опыты Саксомъ, оказалась недостаточною для выясненія вопроса о вліяніи лучей опредѣленнаго показателя преломленія на растенія. Саксъ упустилъ изъ вида, что пропускаемые цвѣтною средою лучи, при прохожденіи чрезъ нее, частью поглащаются ею и притомъ каждый въ различной степени, т. е. количественное отношеніе лучей, пропускаемыхъ окрашенною средою, рѣзко отличается отъ ихъ отношенія до прохожденія ими окрашенной среды. И это опущеніе было бы устранено при болѣе тщательномъ анализѣ условій опыта, до ихъ постановки.
   Подобныя же очевидныя опущенія, по устранимому недосмотру, находимъ и въ другой серіи опытовъ по этому вопросу, въ которыхъ старались подойти къ его рѣшенію, подвергая растенія дѣйствію различныхъ участковъ солнечнаго спектра. Первые опыты производились, для придачи большей интенсивности спектру, съ такимъ большимъ отверстіемъ, что получался спектръ, хотя и яркій, но составленный изъ безчисленнаго множества наложенныхъ другъ на друга спектровъ; въ каждой точкѣ его былъ свѣтъ смѣшанный, только съ преобладаніемъ лучей опредѣленной окраски. Въ позднѣйшихъ опытахъ, съ узкою щелью и чистымъ спектромъ, у нѣкоторыхъ изслѣдователей вкрался недосмотръ другого рода, но столь же важный: они упустили изъ виду, что какъ длина всего спектра, такъ и относительная ширина цвѣтныхъ полосъ спектра, при одномъ и томъ же источникѣ свѣта, получается разная въ зависимости отъ вещества, изъ котораго сдѣлана, взятая для опытовъ призма. Изслѣдователи оставили безъ вниманія тѣснѣйшую зависимость напряженности свѣта отъ свѣторазсѣянія призмы и ширины цвѣтной полосы; сличая растенія изъ различныхъ участковъ спектра, они, слѣдовательно, сравнивали дѣйствіе лучей не только различной окраски, но и различной напряженности. Между тѣмъ какъ для точнаго опредѣленія дѣйствія каждаго цвѣтного луча спектра, слѣдовало бы ввести соотвѣтственную поправку (какъ это и сдѣлалъ Тимирязевъ) перечисленіемъ полученныхъ данныхъ соотвѣтственно различію ширинѣ цвѣтныхъ полосъ, или же производить опыты съ диффракціоннымъ спектромъ, въ которомъ цвѣтныя полосы одинаковой ширины.
   Всѣ эти ошибки можно было бы избѣгнуть, и въ будущемъ обязательно предъявлять болѣю строгія требованія не только къ экспериментальной части работы, но и возможно раціональной ея постановкѣ.
   Памятуя, что всѣ результаты естествознанія суть не непосредственные эмпирическія данныя, а выведенные изъ нихъ умозаключенія, нельзя не признать необычайной важности для успѣховъ естествознанія -- правильнаго и строгаго хода умозаключеній, при разрѣшеніи какъ крупнѣйшихъ, такъ и самыхъ спеціальныхъ вопросовъ естествознанія.
   При внимательномъ анализѣ, съ этой точки зрѣнія какъ спеціальныхъ разслѣдованій, а въ особенности учебниковъ, въ которыхъ синтезируются результаты разнообразныхъ наблюденій и опытовъ, указанный мною недочетъ естествознанія сказывается съ чрезвычайною рельефностью.
   Мнѣ представляется недалекимъ время, когда ко всякому разслѣдованію будутъ предъявляться слѣдующія требованія: 1) чтобы результатъ, выдаваемый за полученный, былъ единственно возможный, при наличности имѣющихся свѣдѣній, и, слѣдовательно, изъятый отъ возраженій по недосмотру фактическаго матеріала или по недомыслію въ постановкѣ опыта; 2) чтобы дальнѣйшій успѣхъ, вызывающій измѣненіе нашихъ взглядовъ, обусловливался исключительно новыми и неожиданными открытіями; 3) чтобы естествоиспытателями считалось непозволительнымъ одновременно появленіе мемуаровъ съ фактическими результатами противорѣчивыми, но признаваемыми ихъ авторами за несомнѣнные до очевидности.
   Чувствуется поэтому настоятельная потребность выбраться на болѣе вѣрный путь, нормировать какъ выборъ темы для работы, такъ и постановку опытовъ, сообразно намѣченной цѣли и признать работу законченной не раньше, какъ получится только одинъ возможный результатъ; въ случаѣ же невозможности достигнуть намѣченной цѣли ясно обозначать, насколько удалось вопросъ подвинуть впередъ и что предстоитъ еще сдѣлать; другими словами, предоставить во всякомъ ученомъ трудѣ гораздо большее участіе работѣ мысли, чѣмъ это до сего времени дѣлалось.
   Настала пора для естествоиспытателя перешагнуть чрезъ узкую рамку естествознанія и заглянуть въ другія области, именно психологію и теорію познанія. Этимъ раскроются новые, болѣе широкіе горизонты, новые пути разслѣдованій и съ лихвой вознаградятъ его за трудъ, считаемый въ настоящее время большинствомъ естествоиспытателей за непроизводительную трату времени.
   Въ надеждѣ хотя нѣсколько способствовать развитію этого направленія, я и рѣшился подѣлиться мыслями по этому предмету, которыя, съ небольшими промежутками, занимали меня въ послѣдніе годы.
   Прежде всего предстоитъ разобраться среди хаоса вышеприведенныхъ взглядовъ, нерѣдко діаметрально противоположныхъ относительно самого предмета разслѣдованія современнаго естествознанія, именно: внѣшняго міра. Для однихъ (естествоиспытателей) онъ служитъ исходною точкою всякаго знанія; другіе же ученые не только этого не признаютъ, но утверждаютъ, что признаніе міра внѣшняго за нѣчто существующее внѣ нашего сознанія есть заблужденіе, что реальны одни лишь ощущенія, реальна -- одна психика.
   Предметомъ слѣдующихъ двухъ главъ и будетъ разъясненіе того: что есть реальное?

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Міръ Божій", No 1, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru