Епифанов Сергей Алексеевич
Выбор сельского старосты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Летняя деревенская картина).

   

С. А. Епифановъ

Смѣхъ и Слезы

СМѢШНЫЕ РАЗСКАЗЫ, СЦЕНЫ, ШУТКИ И ЛИРИЧЕСКІЯ СТИХОТВОРЕНІЯ

МОСКВА
Изданіе журнала "РАЗВЛЕЧЕНІЕ"
1900

   

ВЫБОРЪ СЕЛЬСКАГО СТАРОСТЫ.

(ЛѢТНЯЯ ДЕРЕВЕНСКАЯ КАРТИНА.)

   Въ довольно большомъ селѣ N--скаго уѣзда, Ярославской губерніи, царить необыкновенное оживленіе. Возлѣ "конторы" шумитъ, галдитъ огромная толпа крестьянъ, пришедшихъ по случаю праздника -- Петрова дня -- немного навеселѣ: кто мнется на одномъ мѣстѣ, кто сидитъ на заваленкѣ, щуря глаза отъ палящихъ лучей горячаго іюньскаго солнца; иные въ самыхъ непринужденныхъ, живописныхъ позахъ расположились на травѣ, вблизи "конторы". Лица у всѣхъ веселыя. Мужики спорятъ, разсуждаютъ, жестикулируютъ, кого-то поджидая. У многихъ изъ-за голенища или изъ-за пазухи выглядываютъ пучки зеленаго луку, рѣдечные хвосты или краюхи чернаго хлѣба: это -- закуска къ предстоящей выпивкѣ.
   Изъ семи сосѣднихъ деревень собрались сюда крестьяне, и не спроста, а по важному "обчественному" дѣлу: нынче предстоитъ выборъ новаго сельскаго старосты -- одного на семь селеній. Пришли, конечно, мужики не всѣ, а кто постарше изъ домохозяевъ, преимущественно -- старики, а изъ болѣе молодыхъ -- такъ-называемые горланы, которые на сельскихъ сходахъ всѣхъ больше кричатъ, шумятъ, спорятъ и, благодаря горлу, всегда бываютъ въ выигрышахъ. Горланы являются на сходъ по большей части не ради общественныхъ интересовъ, а ради попойки, которою сопровождается всякое дѣло, требующее мірского рѣшенія.
   Такъ было, конечно, и въ данномъ случаѣ.
   Около трактира, процвѣтавшаго на селѣ, вблизи земской лѣчебницы и училища (хорошее сосѣдство!), среди толпы крестьянъ ораторствовалъ главный горланъ Ѳедоръ Матвѣевъ, разбитной малый, что называется -- головотяпъ.
   -- Кого же, Ѳедоръ Матвѣевичъ, въ старосты-то налаживать?-- спрашивали мужики.-- Дай намъ совѣтъ... Народу у насъ въ обчествѣ 800 душъ: почитай, полкъ цѣлый, а разобраться -- ума не приложишь...
   -- Выбирать, братцы, Ѳедора Титова, безпримѣнно его; потому, какъ онъ мужикъ обстоятельный,-- опять же и деньги у его есть -- сколько годовъ въ Москвѣ въ половыхъ служитъ! Ежели, къ примѣру, недочетъ али бы нехватка въ обчествѣ,-- онъ свою копѣйку дастъ. Поняли?
   -- Какъ не понять? Вѣстимо, поняли,-- галдѣли мужики.
   -- Опять же и то сказать,-- пояснялъ горланъ,-- выберемъ мы его: выкладывай Ѳедоръ Матвѣевъ на три ведерки по положенію... Поняли?
   -- Одно дѣло, три ведра и -- никакихъ. Эфто ты правильно... Эфто безъ сумлѣнія...
   -- Такъ вотъ, други, и помните. Ежели, къ примѣру, старшина спроситъ, вали во все горло: Ѳедору Титову быть старостой, и шабашъ...
   Въ другомъ мѣстѣ, среди крестьянъ, орудовалъ пріятель Матвѣева, тоже горланъ -- Василій Дмитріевъ Казенкинъ.
   -- Упирай, братцы, на Титова, больше ни на кого... Три ведра наши не умершія, потому онъ -- человѣкъ денежный, изъ Москвы. Опять же и Ѳедоръ Матвѣевъ совѣтуетъ, а онъ зря не сболтаетъ: человѣкъ умственный...
   -- Ну, что жъ! Титова, такъ Титова... Намъ все единственно, съ кого слизнуть вино-то...
   -- То-то, не забудьте, братцы!
   -- Зачѣмъ забыть? Объ чемъ другомъ, примѣрно, а объ водкѣ -- ни въ жисть. Не сумлѣвайся: выпьемъ въ лучшемъ видѣ...
   Между тѣмъ виновникъ всего этого, Ѳедоръ Титовъ, сидѣлъ въ то время въ конторѣ среди другихъ зажиточныхъ и почетныхъ крестьянъ. Это былъ типъ настоящаго "молодца-ярославца"; онъ долго служилъ бѣлорубашечникомъ въ извѣстномъ трактирѣ Бубнова, въ Москвѣ, нажилъ деньжонки и теперь пріѣхалъ на родину, на побывку къ своей семьѣ. Онъ уже зналъ, что его намѣтили старостой, и это пріятно щекотало его самолюбіе...
   Тутъ же сидѣлъ и нынѣшній староста, Дмитрій Егоровъ, отходившій уже три трехлѣтія.
   Вдругъ послышались громкіе возгласы:
   -- Братцы, старшина ѣдетъ!.. Вонъ онъ... Эвося!
   Все сразу стихло. Къ крыльцу "конторы" подъѣхалъ на дрожкахъ старшина, степенный мужчина, съ загорѣлымъ, умнымъ лицомъ.
   Мужики сняли картузы и отдали поклонъ начальству.
   Старшина вошелъ въ контору, поздоровался съ бывшими тамъ, отеръ краснымъ платкомъ потное лицо и спросилъ сидѣвшаго за столомъ волостного писаря:
   -- Всѣ собрались?
   -- Всѣ, даже больше, чѣмъ слѣдуетъ...
   -- Ну, такъ приступимъ къ выборамъ...
   Съ этими словами старшина вышелъ къ собравшимся мужикамъ и обратился къ нимъ съ рѣчью:
   -- Православные!-- началъ онъ.-- Теперича староста вашъ, Дмитрій Егоровъ, отходилъ, значитъ, свой строкъ и, слѣдственно, надлежитъ теперича, стало-быть, какъ по закону, выбрать снова: алибы его опять, коли пожелаете, алибы кого другого, кто, къ примѣру, любъ вамъ. Ну, такъ кого же теперича желаете вы себѣ въ старосты?
   -- Ѳедора Титова!-- разомъ гаркнули мужики.-- Желаемъ Титова, опричь его, никого! Быть ему старостой, и шабашъ!-- галдѣла толпа.
   -- Какъ хотите, православные: его, такъ его, воля ваша, -- сказалъ старшина и направился въ контору.
   Титовъ, очень польщенный единогласнымъ выборомъ, глупо ухмылялся и низко, въ знакъ благодарности, кланялся народу.
   Вдругъ его кто-то сильно дернулъ за рукавъ. Онъ обернулся: предъ нимъ стоялъ горланъ Ѳедоръ Матвѣевъ.
   -- Будетъ кланяться-то: неравно шея оторвется... Давай скорѣй на три ведерки! Знаешь, чай, положеніе-то!
   -- Что жъ! Это съ моимъ удовольствіемъ,-- проговорилъ Титовъ.
   -- Ну, брать, съ удовольствіемъ али тамъ безъ удовольствія, а только выкладывай скорѣе 17 бумажекъ: "обчество" ждетъ...
   Титовъ полѣзъ въ карманъ и, вытащивъ заранѣе приготовленныя деньги, передалъ ихъ горлану.
   -- На, другъ! Пейте за мое здоровье!
   -- Спасибо! Ужъ мы лучше за свое выпьемъ,-- сострилъ Ѳедоръ Матвѣевъ и, взявъ 17 рублей, торжественно направился къ трактиру, сопровождаемый толпой выборщиковъ.
   Три ведра были тотчасъ же выставлены на луговину, и началась мірская попойка.
   -- Куда лѣзешь, востроглазая?-- крикнулъ разливальщикъ на юркую бабенку, прибѣжавшую выпить общественной водки вмѣсто мужа, который находился на заработкахъ, на сторонѣ.
   -- Какъ куда?-- огрызнулась та.-- У меня двѣ души... Наливай мнѣ на двѣ души!
   -- Какія же это?
   -- Такія, мірскія... самыя настоящія: свекра Ѳедула Парфенова душа, да мужа -- оба въ Москвѣ. Аль не знаешь?-- тараторила бабенка.
   -- И выпьешь?-- смѣялся мужикъ.
   -- Небось, тебѣ не оставлю...
   -- Ой-ли?
   -- Да будетъ зубы-то чесать, дуракъ нескладный! Наливай, что ли?
   -- Ты и одной-то душой подавишься, а не токма что двумя, -- резонерствовалъ "виночерпій", наливая бабенкѣ хмельнаго зелья.
   Между тѣмъ неугомонный горланъ Ѳедоръ Матвѣевъ уже обдѣлывалъ другое дѣло.
   Онъ незамѣтно пробрался въ избу вновь избраннаго старосты и сказалъ женѣ его, чтобы та сейчасъ же бѣжала въ контору и велѣла бы мужу отказаться отъ выбора.
   -- Ты сама разсуди, -- говорилъ Матвѣевъ, -- въ Москвѣ-то твой мужъ заработаетъ спрохвала въ мѣсяцъ 25 али 30 рублевъ, на хозяйскихъ харчахъ, въ чистотѣ, да довольствѣ, а старостой-то онъ у насъ получитъ всего 8--10 бумажекъ. Разница! Опричь того, -- харчъ свой, а на сапоги сколько уйдетъ: семь деревень обѣгать -- не шутка! Опять же и то: не доберетъ съ кого оброку -- добавляй своихъ... Такъ-то! Я тебя жалѣючи говорю, а тамъ -- какъ знаешь...
   Сбилъ съ толку горланъ новую старостиху.
   -- А и впрямь, вѣрно ты говоришь, Ѳедоръ Матвѣичъ... Ахъ, онъ, растяпа безтолковая! побѣгу сейчасъ, острамлю при всѣхъ... Я ему покажу старосту!
   Ѳедоръ Матвѣевъ торжествовалъ. "Еще двѣ ведерки наклевываются!" -- думалъ онъ и побѣжалъ задворками къ конторѣ.
   А ужъ тутъ орала во все горло жена Титова, набросившись на своего мужа:
   -- Ты что это -- въ старосты захотѣлъ? надоѣло тебѣ хорошо жить-то? Ахъ, ты, безмозглая голова! Безстыжіе твои глаза! Ты не кормилецъ своей семьи, ты мучитель, извергъ, кровопивецъ!.. Сейчасъ же отказывайся отъ старостовъ, и маршъ домой! А то кочергу принесу и всего изворочаю,-- не унималась бойкая баба.
   Титовъ, очевидно, находившійся подъ башмакомъ у своей сердитой супруги, совсѣмъ не ожидалъ такого оборота дѣла и молча стоялъ, словно виноватый, опустивъ голову и изображая изъ себя мокрую курицу.
   -- Православные!-- воскликнула баба отъ имени мужа,-- мой Ѳедоръ отказывается! Выбирайте себѣ другого старосту!
   Горланъ Ѳедоръ Матвѣевъ и тутъ поспѣлъ.
   -- Что жъ, отказываешься али нѣтъ? Говори толкомъ, Ѳедоръ Титычъ!
   -- Отказываюсь, братцы! не могу я... Подыщите другого!-- тихо проговорилъ сконфуженный Титовъ.
   -- Въ такомъ разѣ ставь еще два ведра!-- крикнулъ кто-то по наущенію горлана.-- Выбрали всѣмъ міромъ, сперва согласился, апосля -- отказываться... Это не модель, не порядокъ, значитъ!..
   -- Теперича безъ двухъ ведерокъ никакъ невозможно!-- прибавилъ другой.
   Дѣлать было нечего. Чуть не плача, отдалъ Титовъ еще 11 рублей и грустно побрелъ домой, конвоируемый своею храброю женой, не перестававшею ругать его всю дорогу.
   Пошла опять круговая чаша. Мужиковъ развезло: губы ихъ, что называется, "разсолодѣли".
   -- Теперича еще бы долбануть...-- слышались голоса.
   Воротила Ѳедоръ Матвѣевъ и здѣсь явился на выручку.
   -- Чего носы повѣсили?-- крикнулъ онъ.-- Вѣдь у насъ старосты-то еще нѣтъ, слѣдственно -- выберемъ опять Дмитрія Егорова, и три ведра съ него по положенію... Такъ ли я говорю, братцы?
   -- Вѣстимо такъ... Умственно! Что за Ѳедоръ Матвѣевъ! Не парень, а башка!-- говорили крестьяне.
   И прежній староста, Дмитрій Егоровъ, былъ выбранъ снова.
   Онъ уже зналъ, что дѣло именно такъ и кончится, а потому давно приготовилъ потребныя на водку деньги.
   -- Много благодарны, православные, за такую, можно сказать, честь... Теперича, значитъ, надо сдѣлать спрыски, это я очень хорошо чувствую,-- кланялся Дмитрій Егоровъ.
   -- Знамо дѣло безъ эстаго нельзя!-- слышались голоса.
   -- На-те, братцы, на три ведерочки: пейте душенькѣ на пользу, да и по домамъ. А завтра съ пѣтухами за работу... такъ-то! Дѣло -- дѣломъ, шутки -- въ сторону, а хвостъ -- на бокъ,-- говорилъ староста, вручая деньги тому же Ѳедору Матвѣеву.
   Долго бражничали крестьяне. Трактирщикъ, съ своей стороны, въ благодарность за доходъ, поставилъ отъ себя полведерки, а потомъ уже многіе и сами развязали свои кошели.
   Шумъ и гамъ стономъ стояли возлѣ кабака-трактира. Какъ водится, послышались пѣсни, но не тѣ старинныя деревенскія, которыя за душу хватали, слезы гнали невольно изъ глазъ, а все больше разухабистыя, пошлыя народныя пѣсни, распространенныя здѣсь пріѣзжими изъ столицъ "молодцами-ярославцами", половыми изъ трактировъ, которые заимствовали ихъ изъ разныхъ "пѣсенниковъ", издаваемыхъ "книжниками-фарисеями".
   Въ одномъ мѣстѣ тянули "Зачѣмъ ты, безумная, губишь", въ другомъ -- "Когда я былъ слободный мальчикъ", въ третьемъ -- дурацкій "перстенекъ", и все это пѣлось безъ толку, безъ ладу,-- "кто въ лѣсъ, кто по дрова".
   Какой-то пожилой уже мужикъ, работавшій, надо полагать, ранѣе на кирпичномъ заводѣ, лежа на травѣ и подперши голову руками, выводилъ пьянымъ голосомъ старинную пѣсню:
   
             Заво-о-ды кир-пи-ич-ные!
             Э-эхъ, вы кир-пич-ные,
                       Вы кирпич-ные!..
   
   Часовъ до одиннадцати вечера гуляли крестьяне, и только, благодаря настояніямъ пришедшихъ сюда бабъ за своими мужьями, отцами, свекрами, братьями, разошлись, а нѣкоторые расползлись на четверенькахъ по своимъ избамъ. Многіе, впрочемъ, заснули тутъ же на луговинѣ, около трактира.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru