СМѢШНЫЕ РАЗСКАЗЫ, СЦЕНЫ, ШУТКИ И ЛИРИЧЕСКІЯ СТИХОТВОРЕНІЯ
МОСКВА Изданіе журнала "РАЗВЛЕЧЕНІЕ" 1900
РАЗГОВОРЪ ВЪ МѢШКѢ.
(НѢЧТО НЕВѢРОЯТНОЕ.)
-- Ста-араго старья, ста-араго платья, ста-араго мѣху, ста-арыхъ сапоговъ... прродать!-- зычно голосилъ старьевщикъ, идя по переулку съ туго набитымъ мѣшкомъ за плечами и обрывая свое козлопѣніе на заключительномъ словѣ "прродать".
А въ мѣшкѣ въ это время шелъ оживленный разговоръ между его обитателями.
-- И тѣснота же здѣсь, братцы мои!-- говорилъ весь измятый фракъ, безжалостно втиснутый въ самый уголъ мѣшка грубою рукой старьевщика.-- Какъ вспомню я свое прежнее житье-бытье,-- инда слеза прошибаетъ. Шутка ли! Родился я у портного-француза, воспитаніе получилъ у Омона, ѣздилъ по баламъ да театрамъ -- что веселья-то видѣлъ! Бывало надѣнетъ меня банкиръ Подлецзонъ да пріѣдетъ въ правленіе "общества освѣщенія бенгальскимъ огнемъ помойныхъ ямъ" -- фуроръ! Рѣчь скажетъ -- мусоромъ, то-бишь, золотомъ подаритъ. Умный жидъ! А ужъ какой былъ мастеръ нанимать молоденькихъ гувернантокъ своимъ дѣтямъ -- и не найдешь другого.-- Вы понимаете, какую мнѣ нужно гувернантку?-- скажетъ онъ въ рекомендательной конторѣ и кладетъ на столъ четвертную бумажку.-- Какъ не понять? Будьте покойны, Моисей Мордухаевичъ: завтра пришлемъ, -- отвѣчаютъ ему "рекомендатели".
-- Чего расхвастался?-- перебилъ рѣчь фрака лежавшій съ нимъ рядомъ сильно потертый сюртукъ.-- И мы видали виды. Я, по крайней мѣрѣ, на плечахъ у купца I гильдіи сидѣлъ, богатаго коммерсанта. Сколько разъ мы съ нимъ были въ перевалкахъ -- и не сочтешь: и карманы благополучно выворачивали, и покупателей морочили, и ребра сокрушали, и зеркала въ ресторанахъ били, и арфисткамъ да цыганкамъ по сторублевкѣ за пѣсню платили -- вотъ это было житье! Одно непріятно: залилъ купецъ мои фалды виномъ и подарилъ лакею, а этотъ продалъ меня какому-то музыканту съ Драчевки, который всего меня истерзалъ своимъ контрабасомъ; а когда я пришелъ въ ветхость, -- музыкантъ этотъ отдалъ меня за рублевку нашему старьевщику.
-- Я ты какъ сюда попалъ?-- спросилъ старый суконный картузъ, купленный старьевщикомъ у мастерового за пятачекъ "на похмелье", у измятаго цилиндра, попавшаго сюда неизвѣстно зачѣмъ.
-- Свалился я съ моего пьянаго барина и подъ сани угодилъ. Ну, онъ меня и бросилъ на дорогѣ. Какой-то прохожій поднялъ, почистилъ меня, выправилъ да и продалъ за двугривенный старьевщику. А, вѣдь, я купленъ у Вандрага за 8 рублей!-- хвастливо пояснилъ цилиндръ.
-- Эка штука -- 8 рублей! За насъ заплачено было 15 бумажекъ, и то мы не хвалимся, -- говорили лаковые сапоги съ наборомъ.-- Насъ одинъ плясунъ носилъ, мы съ нимъ и на "высидкѣ" были за дебоширство въ Нижнемъ, и въ Москвѣ плясали всѣмъ на удивленіе. Нашъ хозяинъ-то первый плясунъ, хоша и мѣховщикъ: ногами зарабатываетъ столько, что другому мозгами ни въ жисть не заработать, потому -- мозги-то нынче не въ модѣ... Вотъ и мастеровой, а поди-ка!
-- Я тоже весело жила, -- разсказывала гитара съ оборванными струнами.-- Бывало въ пивной, близъ Пречистенки, соберется народъ -- сейчасъ меня за бока. Хозяйскій сынъ Ванюша, мальчикъ лѣтъ 13, такой музыкантъ, что поискать другого: на 11 стаканахъ играетъ лучше любого музыкальнаго клоуна. А на мнѣ начнетъ играть -- самой весело. Да вотъ горе: пришелъ въ пивную какой-то посѣтитель, влюбился въ меня, да и укралъ, а послѣ продалъ старьевщику за полтинникъ.
-- А я играла въ трактирѣ у Александра Иваныча,-- перебила гитару вѣнская гармоника.-- Въ нашъ трактиръ частенько захаживаютъ писцы изъ сиротскаго и коммерческаго суда, ну, ихъ и забавляешь. Да какъ-то нечаянно свалилась я со стола и немного разбилась. Меня и продалъ мой хозяинъ -- итальянецъ-мальчишка. Теперь въ мѣшкѣ-то сидѣть скучновато безъ дѣла...
-- Друзья мои!-- сказало скомканное шелковое платье.-- Я жило тоже счастливо, служа у одной пѣвицы изъ загороднаго ресторана. Госпожа моя получала всего 15 р. въ мѣсяцъ, но ходила въ золотѣ, шелкѣ и брильянтахъ. Пока была молода,-- все у ней было; а какъ потеряла съ лѣтами красоту и молодость -- она падала все ниже и ниже, пока не очутилась на Хитровомъ рынкѣ. Отсюда уже нѣтъ возврата. Долго хранила она меня, какъ воспоминаніе о своей первой любви, но въ минуту нужды продала какой-то горничной, а эта -- нашему идолу-старьевщику...
Брюки, жилетки, платки и даже корсетъ, зачѣмъ-то очутившійся въ мѣшкѣ, тоже начали было кое-что разсказывать, но въ это время старьевщикъ заголосилъ особенно сильно: