СМѢШНЫЕ РАЗСКАЗЫ, СЦЕНЫ, ШУТКИ И ЛИРИЧЕСКІЯ СТИХОТВОРЕНІЯ
МОСКВА Изданіе журнала "РАЗВЛЕЧЕНІЕ" 1900
БЛАГОПОЛУЧНО ВЫВОРОТИЛЪ.
(ИЗЪ КУПЕЧЕСКАГО БЫТА.)
(Быль.)
Состоятельный сибирскій купецъ, Сидоръ Ивановичъ Вислоуховъ, имѣющій большія торговыя дѣла съ Москвой по закупкѣ бакалейныхъ и мануфактурныхъ товаровъ, человѣкъ съ виду степенный и благообразный, ежегодно пріѣзжающій въ здѣшнюю столицу изъ далекой Сибири,-- сидѣлъ, задумавшись, въ (номерѣ одного изъ городскихъ поднорій. Предъ нимъ стоялъ коридорный слуга, Иванъ, словоохотливый, неглупый малый, съ которымъ сибирякъ имѣлъ обыкновеніе совѣтоваться о своихъ дѣлахъ и болтать на свободѣ..
-- Ну, такъ какъ же, Иванъ?
Купецъ поднялъ опущенную голову и посмотрѣлъ на коридорнаго.
-- Чего вы безпокоитесь, Сидоръ Ивановичъ? Дѣло оченно даже просто: послали приглашеніе "на чашку чаю" и дѣло съ концомъ. Всякій пойметъ -- зачѣмъ. А тамъ только не робѣйте, и все устроится все благополучно. Вещь обыкновенная: Споконъ вѣка такъ ведется,-- говорилъ Иванъ.
-- Ладно. Дай-ко мнѣ самоварчикъ, а я тѣмъ временемъ подумаю,-- сказалъ купецъ.
-- Сію минуту!
Коридорный вышелъ.
"И въ самомъ дѣлѣ, -- вслухъ думалъ Сидоръ Ивановичъ, шагая по своему номеру, -- что я за несчастный такой! Всѣ люди, какъ люди: глядишь -- тотъ выворотилъ, другой выворачиваетъ. третій собирается, а я все денежки плачу и плачу. Ну, не дуракъ ли? что же я, хуже другихъ, что ли?"
Вечеромъ этого же дня Сидоръ Ивановичъ разослалъ своимъ кредиторамъ приглашеніе "пожаловать на чашку чаю".
Для предстоящей операціи "выворачиванія кафтана" сибирякъ нанялъ на другомъ подворьѣ обширный номеръ для гостей дорогихъ. Купилъ большой кулекъ всевозможныхъ винъ, пріобрѣлъ разныхъ закусокъ въ купеческомъ вкусѣ: балычка, икорки, семушки, бѣлушки, сардиночекъ и т. п. (день былъ постный), самъ облачился въ старый, рваный кафтанъ, пріобрѣтенный для этого случая на толкучемъ рынкѣ, и сталъ ждать. Не забылъ Сидоръ Ивановичъ смазать обильно деревяннымъ масломъ свою сивую голову; махнулъ онъ малость дёготькомъ по высохшимъ сапогамъ съ наборомъ, состроилъ жалкую, кислую физіономію, словно у него животъ болѣлъ или онъ лимонъ проглотилъ,-- словомъ, продѣлалъ всѣ предварительныя манипуляціи по всѣмъ правиламъ торговаго искусства.
Роковой часъ близился.
На столѣ шипѣлъ огромный самоваръ, стояли вина, водка, закуски, а самъ сибирякъ грустно ходилъ по номеру, напѣвая каноны, поглаживая бороду и нетерпѣливо поглядывая на дверь и часы.
Наконецъ, стали появляться одинъ за другимъ кредиторы; молча садились они и злобно посматривали по сторонамъ, словно ожидая горячей схватки.
-- Господа, прошу!-- приглашалъ Сидоръ Ивановичъ, указывая на столъ съ питьями и яствами.
-- Ты о дѣлѣ-то говори, а это успѣется!-- сказалъ одинъ изъ приглашенныхъ, очевидно, самый нетерпѣливый.
-- Конечно, о дѣлѣ!-- послышались голоса.
Сидоръ Ивановичъ глубоко вздохнулъ, посмотрѣлъ на образъ, словно прося подкрѣпленія, крякнулъ и сказалъ:
-- Господа! какъ теперича вамъ доподлинно извѣстно, что дѣла въ ярманкѣ были, то-ись, плохія, опять же у насъ въ Сибири торговля нонче, можно сказать, совсѣмъ плевая стала... Опричь того, война грековъ и турокъ... Орѣхи грецкіе, губки, вобче разная бакалея, -- все вздорожало: стручки, бобы турецкіе...
-- Ты самъ-то бобы разводишь... Говори дѣло-то: сколько?-- спросилъ прямо какой-то кредиторъ.
Однако, сибирякъ не сразу приступилъ къ развязкѣ. Онъ продолжалъ въ томъ же духѣ:
-- Слѣдовательно, господа, торговля моя пошатнулась... платежей нѣтъ отъ своихъ кредиторовъ, жди да подожди. Ну, и мнѣ не вмоготу стало... Что дѣлать? Божья воля!-- вздохнулъ купецъ и провелъ рукой по бородѣ, опустивъ голову.
-- Будетъ пѣть-то! Авось ты не итальянскій нищій... Говори толкомъ: сколько?-- послышался нетерпѣливый голосъ.
-- Само собою, -- откликнулся другой.-- Затянулъ волынку-то!
Сидоръ Ивановичъ посмотрѣлъ на свой рваный кафтанъ, снова вздохнулъ и глухо произнесъ:
-- Четвертачекъ... Больше не могу...
Въ номерѣ поднялся шумъ.
-- Что ты, обалдѣлъ, что ли? Четвертакъ! Больно много нажить хочешь... Дудки, братъ: не возьму нипочемъ!-- кипятился одинъ.
-- Бога ты не боишься, Сидоръ Ивановичъ!-- говорилъ другой.
-- Это денной грабежъ!-- воскликнулъ третій.
Видя, что на четвертакѣ не уѣдешь, сибирякъ возвысилъ голосъ:
-- Такъ и быть: тридцать копѣекъ и хоть зарѣжьте, больше не могу!
-- Я не согласенъ!
-- И я то же!
Несогласные стали уходить. Сидоръ Ивановичъ слѣдомъ за ними.
Въ коридорѣ онъ тихо шепнулъ тому и другому:
-- Господа, пожалѣйте: сорокъ возьмете?
-- Семьдесять пять и никакихъ!
-- Полтину?
-- Ни одной осьмой меньше!
-- Ну, куда ни шло: шестьдесятъ и другимъ ни-гу-гу, -- говорилъ взволнованно Сидоръ Ивановичъ.-- Деньги завтра...
Посмотрѣли кредиторы на должника и покачали головами.
-- И мошенникъ же ты, Сидоръ Ивановичъ. Ну, да Богъ съ тобой! Разживайся... Только смотри -- товаръ у насъ опять брать попрежнему...
-- Не безпокойтесь: сколько годовъ все вашъ покупатель. Не измѣню...
Сибирякъ распрощался съ гостями и юркнулъ въ свой номеръ, гдѣ уже шла солидная выпивка. Пропустивъ по нѣсколько рюмокъ и изрядно закусивъ, кредиторы стали податливѣе.
-- Прибавляй къ тремъ гривенникамъ и по рукамъ!-- крикнулъ кто-то.
-- Не могу, господа; вѣрьте совѣсти!-- умоляюще говорилъ Сидоръ Ивановичъ.
-- Какой совѣсти-то: сибирской или московской? Ежели московской -- не вѣрю!
-- Онъ совѣсть-то въ Сибири забылъ!
-- Москва слезамъ и совѣсти не вѣритъ!
Вино между тѣмъ дѣлало свое дѣло, и въ концѣ концовъ все уладилось; покончили мирно на тѣхъ же тридцати копѣйкахъ за рубль.
-- Теперь выпьемъ за окончаніе!-- прибавилъ обрадованный должникъ.
-- Жуликъ ты, Сидоръ Ивановичъ! Лѣшій изъ сибирской тайги: всѣхъ обошелъ... Дай я тебя поцѣлую за это, мошенникъ ты этакій!-- сказалъ одинъ опьянѣвшій кредиторъ.