Елпатьевский Сергей Яковлевич
О. Платон и дьячок Вавила

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

С. Елпатьевскій

XII. О. Платонъ и дьячокъ Вавила.

   С. Елпатьевскій. Разсказы. Том 3. С.-Петербург. 1904.
  
   Скучно возвращаться о. Платону въ свой неуютный и нехозяйственный домъ. О. Платонъ давно овдовѣлъ, и хозяйство -- если можно назвать хозяйствомъ то, какъ онъ жилъ,-- вели многочисленныя родственницы, непереводившіяся въ его домѣ. Это были какія-то вдовы, двоюродныя, троюродныя, въ темныхъ платочкахъ, съ тихой запуганной рѣчью, съ удрученными лицами, ютившіяся по темнымъ чуланчикамъ, заставленнымъ сундуками, заваленнымъ какимъ-то тряпьемъ, гдѣ всегда пахло дѣтьми и клопами. Онѣ поселялись въ домѣ о. Платона съ дѣтьми, ѣздили по губерніи, разыскивая жениховъ и мѣста для дочерей, возили въ училище и семинаріи своихъ сыновей. Всѣхъ ихъ съ неизмѣнной благосклонностью кормилъ и одѣвалъ о. Платонъ, награждалъ приданымъ племянницъ, содержалъ въ семинаріи племянниковъ и съ той же благосклонностью принималъ новыхъ родственниковъ на мѣсто уходившихъ и свивавшихъ свои гнѣзда. Всѣ непорядки своего хозяйства о. Платонъ переносилъ съ философскимъ равнодушіемъ, и я не знаю, замѣчалъ ли онъ, что подаютъ ему ѣсть? И ѣздилъ онъ постоянно въ одноколкѣ собственно потому, что въ суетахъ и хлопотахъ все некогда было починить дрожину въ его тарантасѣ.
   О. Платонъ книги читалъ и въ роднѣ считался образованнымъ человѣкомъ. Онъ любилъ творенія св. отцовъ и проповѣди Родіона Путятина, которыя и произносилъ въ церкви къ великому огорченію своихъ прихожанъ, и безъ того жаловавшихся, что обѣдня у нихъ тянется вдвое дольше, чѣмъ въ Крутыхъ Горахъ; выписывалъ журналъ Странникъ и Домашнюю Бесѣду Аскоченскаго. Изъ барскаго дома попадали къ нему и новыя книги, и позже, когда я уже учился въ училищѣ, помню, онъ привезъ отцу подъ большимъ секретомъ книжку, прибавивши, что сочинитель человѣкъ опасный и что книжку нужно хорошенько спрятать. Конечно, мы прослѣдили отца, когда онъ пряталъ ее въ лукошко съ отрубями,-- страшная книга оказалась "Отцы и дѣти" Тургенева.
   Душа о. Платона была тамъ, въ барскомъ домѣ. Родъ Солтухиныхъ, исторія ихъ предковъ, ихъ родня и знакомые и дѣла этихъ знакомыхъ, я увѣренъ, были ближе о. Платону, чѣмъ его собственныя дѣла, и болѣе извѣстны ему, чѣмъ теперешнимъ потомкамъ Солтухиныхъ.
   Съ весны и до заморозковъ, все время, пока жили въ имѣніи господа, о. Платонъ въ нѣкоторомъ родѣ плавалъ въ эмпиреяхъ. Его не часто звали въ барскій домъ, но уже присутствіе господъ, огромная дворня, наѣзжавшіе гости, изрѣдка дававшіеся вечера съ музыкой,-- все это приводило о. Платона въ возвышенное настроеніе духа. Побывать въ домѣ было счастіемъ для него. Лакеи въ бѣлыхъ нитяныхъ перчаткахъ, французскія фразы и высокій тонъ разговоровъ и упоминавшіеся превосходительства и сіятельства,-- все это покоряло душу о. Платона. Даже и зимой, когда Солтухины уѣзжали, онъ мысленно слѣдилъ за ними и когда, бывало, пріѣзжалъ къ намъ, то прежде всего сообщалъ, что барышню Лидію Валерьяновну увезли въ теплые края,-- "здоровье-то у ней деликатное", съ соболѣзнованіемъ прибавлялъ онъ при этомъ,-- а что сынъ Солтухина получилъ камеръ-юнкера, и проч., и проч.
  

-----

  
   Ясно и тихо текла бы жизнь о. Платона, если бы ее не возмущалъ дикій и необузданный дьячокъ Вавила, про котораго разсказывала Домна и котораго, со времени затѣяннаго имъ въ имѣніи князя бунта, прозвали между духовенствомъ "отчаянный".
   Они были товарищами по семинаріи, и скромный, учившійся по второму разряду, о. Платонъ сохранилъ воспоминаніе о блестящихъ способностяхъ Вавилы, бывшаго первымъ ученикомъ и исключеннаго за дерзости, которыя онъ наговорилъ ректору. Жили они довольно мирно; но время отъ времени на Вавилу находили буйныя полосы, онъ начиналъ пить и тогда ругательски ругалъ о. Платона.
   -- О. Платонъ! -- взываетъ черезъ прясло пьяный Вавила.
   Ихъ дома стояли рядомъ.
   О. Платонъ слышитъ воззваніе и отсиживается въ горницѣ въ надеждѣ, что Вавила пооретъ, пооретъ да отстанетъ.
   Но Вавила не отстаетъ и свирѣпѣетъ болѣе и болѣе.
   -- Ослица Вааламова, и возглаголь! Умудри сладчайшей своею мудростію! Выходи, Платошка! Окна разобью! -- неистовствуетъ Вавила.
   О. Платону ничего не остается, какъ надѣть подрясникъ и выйти.
   -- Платонъ Васильичу! -- любезно раскланивается пьяный Вавила и начинаетъ язвить.-- Какъ поживать изволите? Какъ здоровье ея превосходительства Вѣры Константиновны? Въ добромъ ли здравіи наперсникъ ея превосходительства, господинъ педагогъ? Не ощенилась ли превосходительная сучка?
   И начинаетъ язвить всякими непочтительными вопросами насчетъ генеральши.
   А о. Платонъ пугливо озирается: не слушаетъ ли кто изъ переулка.
   -- Потише ты, Христа-ради, Вавила Лаврентьичъ, дойдетъ до генеральши,-- сейчасъ про тебя архіерею напишетъ.
   -- Плевать бы я хотѣлъ на твою генеральшу! -- во все горло оретъ Вавила.-- Всѣмъ морды раскрою! Ахъ, Платонъ, Платонъ!-- укоризненно качаетъ онъ головой,-- продалъ ты свою душу... Ты о чемъ проповѣдь-то въ воскресенье говорилъ? "Рабы повинуйтеся господамъ", рабья твоя душа! Бить бы тебя, Платошка, да рукъ марать не хочется. Рабъ ты, рабъ! -- кричитъ Вавила.
   -- Да взойди ты ко мнѣ, Вавила Лаврентьичъ, дома поговоримъ,-- пробуетъ остановить его о. Платонъ, но Вавилу нельзя остановить.
   -- Не хочу я къ тебѣ, пакостнику, идти! -- кричитъ онъ.
   Отрезвѣетъ Вавила, придетъ къ о. Платону и угрюмо извиняется:
   -- Что ужъ, Платонъ Васильевичъ, не взыщи съ меня пьянаго. Нагрубилъ я тебѣ...
   Сердце о. Платона проникается жалостью къ хмурой фигурѣ Вавилы съ испитымъ лицомъ, вспоминаетъ онъ, какъ сидѣли они на одной бурсацкой скамейкѣ, беретъ Вавилу за рукавъ и вводитъ къ себѣ въ кабинетикъ.
   -- Богъ проститъ,-- говоритъ о. Платонъ.-- Товарищи вѣдь мы съ тобой, что ужъ другъ съ дружкой-то считаться...
   Понемногу о. Платонъ входитъ во вкусъ и произноситъ прекраснѣйшую рѣчь о томъ, что выпить во благовременіи -- отчего не выпить, только мѣру знать надо; а ужъ если выйдетъ оказія, перепьешь маленько, хорониться куда-нибудь надо и самое расчудесное дѣло заснуть въ укрытомъ мѣстѣ.
   Вавила угрюмо молчитъ и соглашается. И выпьютъ они на мировую съ о. Платономъ, только легонько, аккуратно. И опять сдѣлаются пріятелями, пока не перепьетъ лишняго Вавила и не войдетъ строптивый бѣсъ въ его буйную голову.
   -- Истинно крестъ несете вы, о. Платонъ! -- соболѣзнуетъ отецъ.-- И какъ это барыня-то терпитъ? Ужли не доводятъ?
   -- Какъ не доводить! -- о. Платонъ улыбается.-- Принялъ я разъ грѣхъ на свою душу... Совсѣмъ ужъ письмо архіерею написала Вѣра Константиновна да и говоритъ мнѣ,-- въ годахъ женщина и по своему вдовству боязливая:
   -- Вѣдь этакъ онъ и зарѣзать можетъ, либо подпалитъ ночью!...
   -- Я, признаться, прибавилъ отъ себя: -- Лучше, говорю, ваше превосходительство, не доводить до этого... Сами знаете, что спрашивать съ пьянаго человѣка! Испугалась, такъ и не послала письма,-- о. Платонъ снова засмѣялся.
   Ближе пришлось мнѣ познакомиться съ Вавилой, когда я поступилъ въ духовное училище, и Вавила, сынъ котораго учился и жилъ вмѣстѣ со мной, началъ возить насъ въ училище.
   Отецъ не любилъ ѣздить въ городъ: приходилось всякій разъ "совать" учителямъ, а для меня поѣздки съ Вавилой доставляли огромное наслажденіе. Вмѣсто розвальней, въ которыхъ возили меня крестьяне, Вавила добывалъ большія сани со спинкой, въ корень запрягалъ нашего Сивко, а на гусю своего лихого Игрунчика, къ дугѣ привязывалъ колокольчикъ, что особенно восхищало меня,-- съ колокольчиками ѣздили тогда только помѣщики да разное начальство.
   Насъ заворачиваютъ въ овчины, какъ тюки, и кладутъ въ задокъ, самъ Вавила примащивается на облучкѣ, а отецъ только упрашиваетъ:
   -- Сдѣлай милость, Вавила Лаврентьичъ, не гони ты Сивка, сырая лошадь.
   Село за нами, за нами боязливый отецъ, сырую лошадь подбадриваютъ кнутомъ, а Игрунчикъ и безъ кнута кольцомъ вьется, по ухабамъ ныряетъ. Хорошо! Вздрагиваетъ и перезваниваетъ колокольчикъ, щелкаетъ длинный кнутъ и веселые окрики носятся но полямъ. А мы съ волненіемъ и трепетомъ ждемъ встрѣчи. Вавила самъ сворачиваетъ въ сторону, когда завидитъ обозъ, но не уступать дорогу другому колокольчику -- считаетъ вопросомъ чести для себя. При звукѣ колокольчика онъ поправляется на сидѣньи и вытягиваетъ лошадей кнутомъ. Игрунчикъ не нуждается въ предупрежденіи и давно выработалъ систему,-- онъ кусаетъ за шею встрѣчнаго гусеника, отчего тотъ бросается въ сторону и погружается въ снѣгъ, мы опрокидываемъ встрѣчныя сани, въ которыхъ сидитъ волчья или енотовая шуба, быстрый обмѣнъ трехъэтажныхъ словъ, и мы летимъ впередъ, а Вавила оглядывается назадъ и не безъ удовольствія смотритъ, какъ барахтается въ снѣгу волчья шуба. Мое сердце наполняется гордостью и чувствомъ удовлетворенія,-- когда я ѣзжу съ кѣмъ-нибудь изъ крестьянъ, то мы стоимъ въ снѣгу и, снявши шапки, ждемъ, пока проѣдетъ эта самая волчья шуба.
   Держись, Сивко! Расходившійся Вавила долго не можетъ успокоиться.
   "Вороти лѣвѣй,-- злобно повторяетъ про себя Вавила.-- Я тебѣ сворочу, м-морда толстомясая! Я тебя уважу, подлеца".
   Громко щелкаетъ длинный кнутъ, Сивко принимаетъ гнѣвныя слова на свой счетъ и, прижавши уши, переваливаясь съ ноги на ногу, бѣжитъ крупной рысью, торжествующій Игрунчикъ туго натягиваетъ постромки и прибавляетъ ходу, и колокольчикъ особенно задорно заливается по снѣжнымъ полямъ.
   Мы живо проѣзжаемъ тѣ сорокъ верстъ, на которыя отецъ тратитъ цѣлый день, и подъѣзжаемъ къ старому покосившемуся домику мѣщанки Флегонтовой, торговавшей на базарѣ яблоками, печеными яйцами, кислыми щами и всякой дрянью и пускавшей учениковъ духовнаго училища въ двѣ маленькія холодныя и грязныя комнаты своего дома.
   Вавила часто пріѣзжалъ въ городъ, гдѣ у него постоянно были дѣла. Послѣ исторіи съ бунтомъ онъ долго писалъ прошенія въ различныя присутственныя мѣста до сената включительно, "насчетъ своихъ правъ", какъ выражался отецъ. Правъ своихъ онъ не нашелъ, зато ознакомился съ юридической процедурой и сдѣлался чѣмъ-то въ родѣ адвоката среди крестьянъ, и даже получилъ репутацію "доки". Когда онъ являлся въ городъ, въ нашу квартиру приходили изъ суда другія "доки", все бывшіе семинаристы и все пріятели Вавилы. Тутъ писались прошенія и обсуждались всякія юридическія тонкости, а мы бѣгали въ кабакъ за водкой и пивомъ, добывали селедки и капусту и слушали разсказы о героическихъ временахъ бурсы и о бурныхъ семинарскихъ похожденіяхъ Вавилы.
   А потомъ Вавила напивался пьянымъ, и отчаянный человѣкъ начиналъ плакать и говорить несообразныя слова: "Зачѣмъ меня мать родила на свѣтъ", и жаловаться намъ, что его обидѣли.
   Тогда сынъ его, Митька, бралъ его за плечи и строго говорилъ:
   -- Погулялъ, батя, и ладно... Ложись спать, чего ужъ...
   И Вавила покорно укладывался на полу и, обнявши Митьку, крѣпко засыпалъ.
   -- И какъ это у человѣка страха нѣтъ,-- разсказывалъ отецъ матери про Вавилу.-- Нутка се на базарѣ въ Кудиновѣ при всѣхъ оретъ: "погоди, робя, скоро ихъ всѣхъ по шапкѣ"... Ужъ точно что отчаянный...
   А Вавилу не трогали именно потому, что онъ имѣлъ репутацію отчаяннаго. Помѣщица боялась, что онъ спалитъ, духовное начальство говорило, что съ нимъ, кляузникомъ, лучше не связываться, такъ какъ онъ не побоится и до синода дойти. Такъ и жилъ онъ, этотъ озлобленный человѣкъ, наводившій страхъ отсутствіемъ страха, добивавшійся того, что такъ дико и нелѣпо звучало тогда -- правъ, громко говорившій о волѣ, о чемъ только шопотомъ на ухо говорили тогда другъ другу.
   Должно быть, временами тоска забиралась въ душу озлобленнаго человѣка,-- тогда онъ пилъ и ругался съ о. Платономъ, вѣроятно, путевые дебоши доставляли ему нѣкоторое удовлетвореніе и, быть можетъ, онъ не забылъ, какъ пороли его на княжьей конюшнѣ, и въ пьяныхъ слезахъ выливалось отчаяніе отчаяннаго человѣка.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru