Елпатьевский Сергей Яковлевич
"Служащий"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

С. Елпатьевскій

"Служащій".

   С. Елпатьевскій. Разсказы. Том 2. С.-Петербург. 1904.
  
  

I.

   -- "Услужающій"... -- вотъ наше настоящее имя! -- Злобный огонекъ блеснулъ въ сѣрыхъ свѣтлыхъ глазахъ моего собесѣдника.
   -- Вы думаете,-- онъ только труда отъ меня хочетъ, головы? Какъ же не такъ!.. Будь ты услужающій... И чувствую... "Жалованье плачу, понимать долженъ, чувствовать"... Все дѣлай и не перечь, съ праздниками поздравь, выборы въ думу пойдутъ,-- шаръ за него клади!..
   -- Я вамъ разскажу,-- сердито продолжалъ Ножичкинъ,-- за что я отъ Митрогова вылетѣлъ... Дебоширъ онъ отчаянный и, какъ напьется, сейчасъ въ публичный домъ и непремѣнно драку устроитъ. Сколько ужъ били его -- и стульями, и бутылками по головѣ, и съ лѣстницы спускали -- все неймется. Ну такъ вотъ... Всегда поддужнаго бралъ съ собой, чтобы хозяина берегъ, за дебоши расплачивался, ну и компанію дѣлилъ,-- тутъ ужъ и пей и все продѣлывай... Герасимъ Ѳедоровичъ въ этой должности состоялъ,-- должно быть, знаете, главный довѣренный. Не молодой ужъ, дочери въ гимназіи кончаютъ, а ѣздилъ, потому -- услужающій человѣкъ. Какъ-то захворалъ онъ и указалъ на меня,-- крѣпкій, молъ, человѣкъ, всегда въ разумѣ. А мнѣ любопытно было,-- ужъ очень много слышалъ я о похожденіяхъ Митрогова, -- я и поѣхалъ. Словно звѣрь онъ, пьяный,-- чѣмъ-то не угодилъ я ему, онъ и полѣзъ съ кулаками. Ну, я за горло и подмялъ подъ себя...
   -- Вы думаете, за это разсчиталъ? -- прервалъ онъ себя.-- Ни слова на другой день. А за то, что въ слѣдующій разъ не поѣхалъ...
   -- А Герасимъ-то Ѳедорычъ и по сейчасъ ѣздитъ!-- фыркнулъ изъ угла совсѣмъ иной голосъ.-- Честное слово... Третьяго дня ѣздили... Что тамъ было!.. -- торопливо, словно боясь, что его не выслушаютъ, говорилъ безусый и безбородый юноша съ румянцемъ на щекахъ. Онъ весь сіялъ,-- и тѣмъ, что только что изъ мальчиковъ сдѣлался приказчикомъ, и своимъ новымъ съ иголочки костюмчикомъ, и тѣмъ, что сидѣлъ со взрослыми и слушалъ умные разговоры. Всѣ звали его "Алеша", я познакомился съ нимъ за нѣсколько дней передъ тѣмъ, когда онъ довѣрилъ мнѣ свою тайну,-- стихотвореніе, написанное въ подражаніе Кольцову, гдѣ говорилось про тучу и лѣсъ и тоску-печаль.
   -- Честное слово, Константинъ Николаевичъ!
   -- Знаю, Алеша. И будетъ ѣздить...
   Ножичкинъ попалъ на свою любимую или, вѣрнѣе, больную тему объ отношеніяхъ хозяевъ и служащихъ.
   -- Онъ и нанимаетъ... и теперь еще, а раньше все такъ, -- безъ опредѣленнаго жалованья. "По усердію глядя... Награжу"... Понимаете, не жалованье платитъ, а "награждаетъ". Вотъ я вамъ разскажу случай одинъ,-- я не очень давно былъ. Служилъ у Воронина -- тоже главнымъ довѣреннымъ -- Митрофанъ Саввичъ и тоже, какъ Герасимъ Ѳедоровичъ, съ мальчишекъ. Милліонные обороты дѣлалъ, все дѣло велъ, а жалованья не получалъ. Нужно будетъ домишко ремонтировать,-- къ хозяину. "Вотъ, -- скажетъ, -- крыша течетъ" -- дастъ. Дочку просватаетъ, приданое срядить надо -- наградитъ. Разъ -- при мнѣ было, съ полгода я у нихъ въ конторѣ занимался,-- приходитъ Митрофанъ Саввичъ -- "десять рублей, говоритъ, позвольте"... "Зачѣмъ?" Показываетъ сапоги. "Вотъ, говоритъ, обносился,-- новые надо". Посмотрѣлъ хозяинъ. "Ну, говоритъ, намъ съ тобой не танцы танцовать. По базару-то и въ этихъ ладно, вотъ тебѣ, трешня, подкинь подметки"... И разговаривать не сталъ.
   -- Такъ вотъ какой случай выпалъ! Какъ-то захворалъ Митрофанъ Саввичъ,-- старикъ ужъ былъ -- завязалъ въ платочекъ свой носовой клѣтчатый пятьдесятъ тысячъ изъ кассы, да и пошелъ домой... Думалъ, помирать будетъ, а не померъ. Ну, и при милліонахъ пятьдесятъ тысячъ все же -- деньги. Узналъ хозяинъ, что въ кассѣ нехватайка, а сколько -- Богъ вѣсть, можетъ не одна сотня тысячъ. Книгъ-то путныхъ не велось, больше на память, да на записочки. Призываетъ Митрофана Саввича, когда тотъ выздоровѣлъ.
   -- "Взялъ деньги?"
   -- "Отчислилъ, Прохоръ Лукичъ... За службу, дѣтямъ на прожитокъ"... Самъ въ ноги.
   -- "Сколько?"
   -- "Пятьдесятъ"...
   -- "Вѣрно?"...
   -- "Вѣрно"...
   Схватилъ его хозяинъ за сѣдую бороду, таскалъ, таскалъ по полу, а потомъ поднимаетъ.
   -- "Ну, говоритъ, поцѣлуемся... Я бы тебя, дуракъ, и самъ наградилъ"...
   И поцѣловались. Объ деньгахъ, конечно, ни слова.
   И до самой смерти Митрофанъ Саввичъ главнымъ довѣреннымъ служилъ...
   Мнѣ очень нравились разсказы Ножичкина, но еще больше интересовалъ самъ разсказчикъ. Я тогда только что присматривался къ нему и съ любопытствомъ прислушивался къ сердитому, язвительному голосу.
   -- Рабочему лучше... Онъ знаетъ свои уроки,-- отработалъ, получилъ полтинникъ и знать никого не хочетъ. А съ насъ душу требуютъ, всего человѣка... А кто виноватъ? Мы же сами... Халуйства много, крѣпостное право не выѣлось -- "вы наши отцы, мы ваши дѣти". Хамы... Вѣдь вотъ Герасима Ѳедоровича взять... Ну кабы воръ,-- около Митрогова можно поживиться,-- а то вѣдь честной человѣкъ, однимъ жалованьемъ и живетъ. А любитъ, видите-ли... Съ мальчишекъ. И дѣло любитъ, и хозяевъ любитъ, и дѣтей ихъ любитъ... собаку хозяйскую любитъ. Подъ уголовщину, было попалъ, когда Митроговъ обанкрутился и векселя какіе-то заставилъ подписать. Помните у Щедрина, -- Ножичкинъ былъ большой поклонникъ Салтыкова и Глѣба Успенскаго и любилъ цитировать ихъ въ разговорѣ, -- про статскаго совѣтника, который начальство слишкомъ возлюбилъ и очухался только когда его въ ступѣ истолкли, да толкомъ по башкѣ долбонули. А мы и теперь не очухались, хотя и по башкѣ долбятъ.
   Вступили въ разговоръ другіе собесѣдники и много удивительныхъ разсказовъ наслушался я въ тотъ вечеръ о хозяевахъ и о служащихъ.
   Мы зашли въ трактирчикъ послѣ засѣданія нашего Общества взаимопомощи вольнонаемныхъ служащихъ. Кромѣ меня и Алеши, было еще нѣсколько служащихъ изъ магазиновъ и конторъ. Я недавно попалъ въ "Общество" и съ большимъ интересомъ присматривался и прислушивался. Тонъ задавалъ Ножичкинъ, къ его словамъ внимательно прислушивались, обращались къ нему съ вопросами.
   Въ особенности Алеша, видимо, восхищался имъ и подражалъ ему,-- носилъ такой же галстукъ и такой же высокій, подпиравшій шею крахмальный воротничекъ. Онъ все время смотрѣлъ въ ротъ Ножичкину и, когда тотъ сердился и сдвигалъ брови. Алеша морщилъ лобъ, что выходило очень потѣшно на юномъ дѣвичьемъ лицѣ, остававшемся такимъ же сіяющимъ и по-дѣтски ласковымъ.
   Молчалъ самый старый изъ насъ, высокій съ сумрачнымъ лицомъ и унылыми усами бухгалтеръ изъ частнаго банка, и только въ передней, одѣваясь, проговорилъ съ угрюмой насмѣшкой:
   -- Какъ мы съ тобой, Алеша, хозяевъ-то отдѣлали, теперь они тише воды, ниже травы будутъ... Эхъ, други, други... Мелемъ, мелемъ... Погоди, Константинъ,-- упрыгаешься...-- обратился онъ къ Ножичкину.
   -- По землѣ ползать не стану. Услужающимъ не буду...
   Я невольно оглянулся на Ножичкина. Онъ стоялъ въ дверяхъ, освѣщенный лампой, высокій, сухой и словно ощетинившійся, со своими жесткими рыжими усами и остриженной ершомъ головой. Сѣрые глаза смотрѣли спокойно и насмѣшливо.
   -- Честное слово, Степанъ Николаевичъ.., Я хотѣлъ сказать... Вотъ ей-Богу... Честное слово...-- Лицо Алеши было красное, большіе глаза блестѣли, но онъ такъ и не сказалъ того, что хотѣлъ подтвердить честнымъ словомъ. Мы вышли на улицу.
  

II.

  
   Въ первый разъ я встрѣтилъ Ножичкина въ томъ же Обществѣ взаимопомощи вольнонаемныхъ служащихъ, куда я незадолго предъ тѣмъ поступилъ членомъ и докторомъ и гдѣ принимали участіе приказчики, конторщики, пароходные капитаны и машинисты и всякаго рода служащіе на частной службѣ люди.
   Помню, Ножичкинъ мнѣ не понравился. Было годичное общее собраніе. Предсѣдательствовалъ тотъ самый Герасимъ Ѳедоровичъ, довѣренный купца Митрогова,-- полный, благообразный господинъ съ большой сѣдѣющей бородой, въ длиннополомъ темно-синемъ сюртукѣ, остриженный по старинному въ кружокъ и съ стариннымъ же чернымъ галстукомъ на шеѣ. Въ то время онъ былъ въ нѣкоторомъ родѣ героемъ дня, за нѣсколько дней предъ тѣмъ былъ отпразднованъ юбилей его пятидесятилѣтней службы въ одной и той же фирмѣ -- торжественный юбилей, въ которомъ участвовали хозяева и служащіе,-- съ обѣдомъ, рѣчами, адресами и подношеніями. Годичное общее собраніе нашего общества хотѣло почтить его, какъ юбиляра и старѣйшаго члена, состоявшаго въ обществѣ съ его основанія.
   На очереди стоялъ вопросъ о баллотировкѣ новыхъ членовъ и, между прочимъ, о принятіи кандидата, достигшаго предѣльнаго по уставу возраста -- 40 лѣтъ.
   -- Оно, конечно, господа,-- на Михаила Архангела ему сорокъ лѣтъ стукнуло, только вѣдь человѣка и пожалѣть нужно. Свой братъ, служащій...-- съ мягкими манерами, пѣвучимъ, благожелательнымъ теноркомъ говорилъ предсѣдатель.-- Въ силѣ еще мужикъ, только вотъ ноги простужены. А насчетъ ежели устава,-- такъ вѣдь мы же его составляли...
   Послышались вялыя возраженія, говорить, видимо, стѣснялись. Члены правленія и передніе ряды, гдѣ сидѣли болѣе солидные люди, молчали и только изъ заднихъ рядовъ изрѣдка слышались робкіе молодые голоса:
   -- Параграфъ устава говоритъ ясно и опредѣленно,-- сорокалѣтнихъ принимать нельзя,-- о чемъ тутъ разговаривать?-- раздался рѣзкій, сухой голосъ изъ заднихъ рядовъ.
   -- Что же,-- вѣдь мы здѣсь промежду себя... Наше дѣло, семейное...-- настаивалъ предсѣдатель.-- Говорю, пожалѣть надо,-- нашъ братъ, служащій... Пятеро ребятъ...
   -- Такъ вотъ вы и кормите ихъ, если ужъ очень жалко...-- отозвался тотъ же сухой, рѣжущій уши голосъ.
   -- Тутъ, милостивый государь, дѣло общественное,-- обиженнымъ тономъ отвѣтилъ предсѣдатель. -- И совсѣмъ это ни къ чему,-- я тамъ, или что другое...
   Предсѣдателя поддержали, раздались недовольные голоса.
   -- Можно бы и поскромнѣе, безъ озорства...-- ни къ кому не обращаясь, замѣтилъ членъ правленія.-- Тутъ постарше есть, поопытнѣе...
   -- Вотъ то-то и оно, господа, что дѣло общественное, а не семейное, какъ обмолвился Герасимъ Ѳедоровичъ...-- Изъ заднихъ рядовъ поднялся и вышелъ впередъ высокій сухой человѣкъ съ остриженной ершомъ головой, жесткими рыжими усами и бородкой клинушкомъ,-- одѣтый модно и корректно. Онъ видимо привыкъ говорить и рѣзко выдѣлялся изъ окружающихъ своей свободной манерой держаться.
   -- Наше общество называется обществомъ взаимопомощи... Такъ? Какая же мнѣ отъ него сорокалѣтняго помощь? Тутъ, господа, ариѳметика-то простая,-- заговорилъ онъ увѣреннымъ голосомъ, полуоборотясь къ заднимъ рядамъ и оглядывая толпу свѣтлыми сѣрыми глазами.
   -- Я вотъ съ двадцати лѣтъ взносы плачу и умирать еще не собираюсь. Есть, которые и по двадцати пяти лѣтъ платятъ,-- а онъ, простуженный-то, поступитъ въ 40 лѣтъ членомъ, пять лѣтъ будетъ взносы платить, а потомъ вотъ этихъ пятерыхъ-то дѣтей и оставитъ на мою шею,-- выдавай имъ пенсію... Вѣдь мы, господа, собрались сюда не филантропіей заниматься. Кому охота -- пусть, а я не желаю...
   Поднялся шумъ. Осмѣлились и горячо заговорили тѣ робкіе молодые голоса, которые раздавались изъ заднихъ рядовъ. Предсѣдатель долго звонилъ въ колокольчикъ и снова заговорилъ ласковымъ пѣвучимъ теноркомъ:
   -- Дозвольте обратить ваше вниманіе, господа... Михаилъ Лукьянычъ -- солидный человѣкъ, вѣсъ имѣетъ. Извѣстно вамъ, сколько у нихъ въ компаніи-то служащихъ,-- за нимъ и другіе пойдутъ... Говорить-то все можно! Которые пришли на готовенькое... А мы вотъ общество устраивали,-- знаемъ. За полы тащить приводилось... Бывало, только смѣялись надъ нами... А теперь вотъ хорошимъ людямъ отказываемъ.
   -- Это справедливо...-- поддержалъ тотъ же членъ правленія. -- Былъ въ конторѣ разговоръ, -- поступитъ Михаилъ Лукьянычъ, и другіе за нимъ. Что же? Не въ примѣръ прочимъ...
   Протестующій человѣкъ все стоялъ, прислонившись къ стѣнѣ, ощетинившійся и колючій, и все говорилъ своимъ сухимъ, вызывающимъ голосомъ:
   -- Именно, Герасимъ Ѳедоровичъ... Эти хорошіе-то люди и смѣялись надъ нашимъ обществомъ... А какъ почуяли, что у насъ въ кассѣ сто тысячъ капитала, что можно на грошъ пятаковъ купить,-- такъ и полѣзли. И никого за полы тащить не нужно, -- больше приходить будутъ, когда узнаютъ, что чѣмъ моложе, тѣмъ легче пройти въ члены... А молодые-то и нужны.
   Онъ началъ подробно обсуждать уставъ и доказывать, что предѣльный возрастъ нужно еще повысить и старше 35 лѣтъ въ члены не принимать; очевидно онъ былъ хорошо знакомъ съ дѣлами "Общества", цитировалъ уставы другихъ аналогичныхъ "Обществъ", ссылался на практику страховыхъ обществъ.
   -- Опять, господа, повторяю...-- продолжалъ онъ,-- не филантропія должна быть у насъ, а взаимопомощь. Вѣдь мы, служащіе, въ большинствѣ случаевъ люди безъ диплома и безъ пенсіи... Всякую минуту хозяинъ можетъ выбросить меня, какъ выталкиваютъ изъ конуры охрипшую собаку,-- и мнѣ нужно, чтобы я зналъ куда идти, и чтобы я шелъ сюда не за милостыней, не за снисхожденіемъ, а въ силу своего права, чтобы я могъ не просить, а требовать...
   Ножичкина поддержалъ длинный сумрачный бухгалтеръ изъ банка. Онъ указалъ, что количество пенсій и единовременныхъ пособій растетъ и будетъ расти, доказывалъ, что не слѣдуетъ увлекаться настоящимъ цвѣтущимъ положеніемъ дѣлъ, что въ будущемъ возможенъ провалъ, и присоединился къ мнѣнію Ножичкина о необходимости установить предѣльный возрастъ въ 35 лѣтъ. Въ заключеніе онъ предложилъ избрать комиссію для пересмотра устава и выясненія дѣлъ общества.
   Тѣмъ не менѣе на баллотировкѣ сорокалѣтній кандидатъ незначительнымъ большинствомъ голосовъ прошелъ въ члены. Было, впрочемъ, принято и предложеніе бухгалтера и въ комиссію попали и онъ, и Ножичкинъ.
   Вторымъ вопросомъ было ходатайство незадолго предъ тѣмъ учредившагося въ нашемъ городѣ общества вспомоществованія учащимся въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. И опять неловкое молчаніе и рѣзко прозвучавшій въ тишинѣ голосъ:
   -- Отказать!..
   -- Неловко будто...-- замѣтилъ было предсѣдатель, но его прервалъ Ножичкинъ.
   -- Не наше блюдо... У насъ многіе члены еще въ уѣздное училище за дѣтей платить не могутъ, въ гимназіи всего пять стипендій, сколько лѣтъ о вечернихъ классахъ толкуемъ -- устроить не можемъ,-- какой намъ университетъ! Да вѣдь въ университетъ-то не отъ груди поступаютъ. Въ нашихъ гимназіяхъ ихъ маринуютъ до того возраста, когда заграницей университетъ кончаютъ,-- пробьется дѣльный-то человѣкъ!..
   -- Обидятся Валеріанъ-то Алексѣевичъ, предсѣдатель ихній... Въ лавку заходилъ,-- поддержите, говоритъ. И къ намъ расположенъ, пожертвованія собиралъ...-- снова заговорилъ было предсѣдатель, но сразу поднялся шумъ и огромнымъ большинствомъ ходатайство было отклонено.
   Затѣмъ слушался солидно и разносторонне составленный докладъ библіотечной комиссіи, прочитанный Ножичкинымъ. Докладъ былъ принятъ почти единогласно и на выписку книгъ была назначена значительная сумма, зато вопросъ о читальнѣ, -- о газетахъ и журналахъ, которые должны быть выписаны, возбудилъ большія пренія.
   -- Все равно вѣдь не посѣщаютъ... -- лѣниво замѣтилъ членъ правленія.-- Два года читальня открыта у насъ -- рѣдко кто заглянетъ.
   -- Еще бы!-- отозвался знакомый конторщикъ пароходной компаніи.-- Вы назначили такіе часы, когда правленію удобно, а служащіе заняты... Не удивительно!
   -- Да и что читать-то?-- вступился Ножичкинъ.-- Какіе мы газеты и журналы выписывали? Либо мертвыхъ съ погоста таскаютъ, либо жулики всякіе обманомъ публики занимаются, науськиваютъ на кого-нибудь... Гдѣ намъ самимъ разбираться во всемъ, что на свѣтѣ дѣлается? Значитъ, намъ газету честную нужно, чтобы вранья не было, жульниченья, настоящую литературу, а не какое-нибудь мракобѣсіе...
   Споровъ о газетахъ и журналахъ было много, но, повидимому, къ мнѣніямъ Ножичкина въ этой области прислушивались съ большимъ вниманіемъ и, за небольшими исключеніями, его списокъ былъ принятъ.
   Я вышелъ съ смѣшаннымъ ощущеніемъ. Съ одной стороны, я не могъ не признать резонности многихъ разсужденій Ножичкина,-- а его списокъ книгъ и злыя характеристики органовъ печати удивили меня; а съ другой -- звенѣлъ въ ушахъ этотъ рѣзкій, раздражавшій меня голосъ и эти слишкомъ рѣшительныя, казавшіяся мнѣ такими нетерпимыми, реплики. Не могъ я уяснить себѣ и его положеніе въ "Обществѣ" -- былъ ли онъ представителемъ болѣе или менѣе замѣтной группы, или говорилъ на свой страхъ и свою отвѣтственность.
  

III.

  
   Скоро мнѣ снова пришлось столкнуться съ Ножичкинымъ и при томъ почти при такой же обстановкѣ,-- на годичномъ собраніи торгово-промышленнаго клуба.
   Когда-то въ нашемъ городѣ процвѣталъ "дворянскій клубъ", потомъ возникъ "купеческій клубъ", дворянскій закрылся и уцѣлѣвшіе пассажиры разбитаго корабля перебрались на палубу купеческаго клуба.
   Въ послѣднее время открылся торгово-промышленный клубъ. Тамъ было огромное число членовъ,-- въ немъ сосредоточилась вся средняя часть городского населенія,-- мелкіе чиновники, учителя, второразрядные купцы, юристы, не выросшіе изъ "помощниковъ", доктора, не успѣвшіе обзавестись собственными лошадьми и сдѣлаться членами купеческаго клуба, а главную основу составляли все тѣ же служащіе, какъ и въ "обществѣ взаимопомощи" -- конторщики, приказчики, страховые агенты и всякій служилый людъ.
   Нѣсколько сотъ членовъ собралось въ огромномъ, низкомъ, закоптѣломъ залѣ клуба. Долго читался отчетъ старшинъ и докладъ ревизіонной комиссіи, въ залѣ было жарко и душно. Ряды цифръ ничего не говорили мнѣ и я долго бродилъ по пустымъ заламъ клуба, пока поднявшійся шумъ не привлекъ моего вниманія. Докладъ былъ конченъ. Изъ дальняго конца зала доносился рѣзкій, сухой голосъ, какъ-то слышный во всѣхъ углахъ. Изъ-за длинныхъ рядовъ стульевъ, биткомъ набившихъ огромный залъ, мнѣ не видно было говорившаго, но я сразу узналъ Ножичкина. Съ цифрами въ рукахъ, язвительно подчеркивая отдѣльныя мѣста, онъ нападалъ на дѣятельность клуба, на отчетъ старшинъ, скомканный и путанный, на докладъ ревизіонной комиссіи, не провѣрившей оправдательныхъ документовъ, не коснувшейся общей жизни клуба.
   Его поддерживалъ высокій старикъ съ сѣдой бородой, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, какъ всѣ называли его въ клубѣ, -- секретарь губернской земской управы, одинъ изъ самыхъ старыхъ членовъ клуба, не разъ выбиравшійся въ старшины. Ѳедоръ Ѳедоровичъ указывалъ, что несмотря на неоднократно выраженныя общими собраніями пожеланія, клубъ по-прежнему живетъ азартной игрой въ карты и неприличнаго характера маскарадами и убѣждалъ собраніе, что нужно найти другіе источники дохода и измѣнить характеръ клуба.
   За старшинъ вступился предсѣдатель собранія, видный въ городѣ чиновникъ,-- полный, бѣлотѣлый, съ пушистыми бѣлокурыми баками и унизанными перстнями пальцами. По знакомствамъ и своему общественному положенію онъ примыкалъ къ бывшему дворянскому и теперь купеческому клубу, но ему нравилась та почетная роль, которую онъ игралъ въ нашемъ клубѣ, при томъ онъ очень любилъ тѣ маскарады, о которыхъ говорилъ Павелъ Павловичъ; а многимъ членамъ клуба льстило, что въ ихъ средѣ числится членомъ такой видный въ городѣ человѣкъ; они находили даже, что это поднимаетъ значеніе клуба, и часто выбирали его предсѣдателемъ общихъ собраній.
   -- Мы и послушались васъ, многоуважаемый Ѳедоръ Ѳедоровичъ, -- благосклоннымъ баритономъ говорилъ онъ,-- устроили семейные вечера, на которыхъ вы настаивали въ прошломъ году... И вышелъ одинъ убытокъ,-- оркестръ игралъ въ пустомъ залѣ...
   -- Еще бы!.. -- отозвался Ѳедоръ Ѳедоровичъ. -- Господа старшины устроили семейные вечера съ легкими дѣвицами... Конечно, никто не поведетъ на нихъ свою семью!..
   Въ залѣ послышался смѣхъ. Одинъ изъ сидѣвшихъ за столомъ старшинъ,-- владѣлецъ лѣсныхъ складовъ,-- толстый человѣкъ съ одышкой, съ цѣпочкой и въ брюкахъ на выпускъ, обидѣлся и съ краснымъ потнымъ лицомъ обратился къ собранію:
   -- Г. Ножичкинъ вотъ насчетъ отчета корилъ... Всякому видать, что мы сдѣлали, -- гостиную новую справили, ремонтъ полный... Опять же насчетъ занавѣси,-- смотрѣть стыдно. А у насъ представленія, съ концертами кто пріѣзжаетъ,-- обѣгаютъ... Ежели этакъ будутъ оскорблять, ежели всякій -- подчеркнулъ онъ -- придетъ и будетъ насъ въ копейкахъ учитывать, -- такъ это и служить нельзя, уйти только и больше ничего...
   Онъ оглянулъ остальныхъ старшинъ и, отдуваясь, сѣлъ. Шумно раздвигая стулья и протискиваясь черезъ толпу, къ самому столу подошелъ Ножичкинъ и съ перекосившимся отъ злобы лицомъ заговорилъ:
   -- Какъ вы смѣете оскорбляться? Кто вы такой? Выбранный нами старшина, обязанный всякому изъ насъ,-- слышите ли -- всякому -- давать отчетъ въ каждой копейкѣ, истраченной вами... Мы имѣемъ право оскорбляться! Клочки цифръ, которые вы представили,-- это отвѣтъ? А потомъ, вы исполнили порученія прошлогодняго собранія? О семейныхъ вечерахъ мы уже слышали... А почему изъ двухъ тысячъ, ассигнованныхъ въ прошломъ году на пополненіе библіотеки, вы истратили на книги только четыреста рублей, а остальное пошло на самый этотъ занавѣсъ, да на новую гостиную? Кто уполномочилъ васъ? А что сдѣлалось съ внесеннымъ тоже годъ назадъ предложеніемъ многихъ членовъ устроить при клубѣ общеобразовательные курсы?
   Я залюбовался Ножичкинымъ,-- ярко освѣщенный, онъ стоялъ предъ столомъ, дрожащій отъ негодованія, съ вызывающимъ лицомъ и блестящими сѣрыми глазами.
   Поднялся невообразимый шумъ. Земскій агрономъ, провизоръ изъ аптеки, помощникъ пароходнаго капитана, сотрудникъ мѣстной газеты,-- которыхъ я немного зналъ -- и еще нѣсколько человѣкъ яростно нападали на правленіе и разъясняли собранію, въ какомъ печальномъ состояніи находится библіотека и какъ быстро растетъ спросъ на книги. На шумъ собрались разбредшіеся было по билліарднымъ и карточнымъ комнатамъ другіе члены. Центромъ всѣхъ споровъ сдѣлалось измѣненіе характера клуба, часть стояла за старую систему,-- за танцовальные вечера и маскарады, часть за курсы и лекціи. Среди шума правленіе заявило собранію, что оно частнымъ образомъ спрашивало мнѣніе многихъ давнихъ членовъ клуба, и всѣ они осудили затѣю группы новыхъ, при этомъ оно намекнуло, что имѣетъ тоже частныя свѣдѣнія, что курсы все равно не разрѣшатъ. Предсѣдатель снова попробовалъ вступиться за правленіе.
   -- Какіе курсы! -- съ утомленной и презрительной улыбкой, словно отмахиваясь отъ надоѣвшаго всѣмъ вопроса, говорилъ онъ. -- Вы сами знаете, господа члены нашего клуба -- все народъ дѣловой, трудящійся... За день-то по канцеляріямъ, да по конторамъ, по лавкамъ, человѣкъ намается,-- вечеромъ ему отдохнуть нужно,-- какое-нибудь, такъ сказать, эстетическое удовольствіе,-- музыка, спектакль, а не астрономію, да политическую экономію изучать... Не пойдетъ, господа, это дѣло..-- меланхолически закончилъ онъ.-- Да и загадятъ все,-- полы, колонны...
   -- Разный отдыхъ бываетъ...-- уклончиво отвѣтилъ Ножичкинъ.-- Только вы объ этомъ не безпокойтесь, Александръ Львовичъ, пойдутъ люди.. И не только пойдутъ, а окупятъ все,-- и клубъ и лекторовъ, и полы и колонны...
   Сторонниковъ общеобразовательныхъ курсовъ оказалось очень много,-- между ними даже вышелъ споръ. Агрономъ разъяснялъ собранію, что курсы можно устроить съ малыми затратами, что между членами клуба есть учителя гимназіи и много людей съ высшимъ образованіемъ, и что нѣкоторые изъ нихъ согласились читать и даже предлагаютъ свой трудъ безплатно. Противъ этого и возсталъ Ножичкинъ.
   -- Я, господа, человѣкъ коммерческій... Даромъ-то только въ потолокъ плюютъ... Они вѣдь, учителя-то, берутъ за свои уроки, и мы будемъ платить... И такъ нужно платить, чтобы наши уроки были имъ интереснѣе частныхъ уроковъ... Тогда не то, что кто пожелаетъ, а кого мы пожелаемъ... На коммерческую ногу,-- вонъ какъ въ театрѣ. И гастролеровъ приглашать будемъ, изъ столицъ. Поѣдутъ и профессора, поѣдутъ и литераторы,-- не больно у насъ ихъ деньгами-то обсыпаютъ... А онъ одну лекцію въ пяти городахъ прочитать можетъ, смотришь, новый заработокъ будетъ...
   Снова разгорѣлся споръ между партіей реформы клуба и сторонниками стараго порядка. Спорили, въ сущности, двѣ небольшія кучки, масса стояла инертная и молчаливая, но, очевидно, всѣ были очень заинтересованы,-- къ моему удивленію, опустѣли буфетъ и билліардная и карточные столы. Давно уже стулья были отодвинуты и публика густой толпой окружила столъ, за которымъ сидѣли предсѣдатель собранія и старшины. Толпа мѣнялась, люди приходили и уходили, только модно одѣтый человѣкъ съ рыжими усами и щеткой остриженной большой головой все время стоялъ у стола и принималъ горячее участіе въ спорахъ.
   И странное дѣло! Въ собраніи было много интеллигентныхъ людей, говорившихъ и литературнѣе, и умнѣе, но ничей голосъ не былъ такъ слышенъ въ душной, полной людьми комнатѣ, не звучалъ такъ рѣзко и опредѣленно, никто не будилъ такъ страсти и не расшевеливалъ инертныхъ людей...
   Результатъ засѣданія вышелъ неопредѣленный. Старое правленіе было забаллотировано, но изъ оппозиціи только одинъ Павелъ Павловичъ попалъ въ старшины, остальные были избраны изъ старой партіи. Зато была организована особая комиссія съ широкими правами, на которую собраніе возложило завѣдываніе библіотекой и организацію общеобразовательныхъ курсовъ и въ которую попали и Ножичкинъ, и земскій агрономъ, и провизоръ, и помощникъ капитана, и нѣсколько интеллигентныхъ лицъ, которымъ принадлежала иниціатива дѣла.
   Какъ-то не клеилось мое знакомство съ Ножичкинымъ, не смотря на то, что мы довольно часто встрѣчались и въ клубѣ, и въ обществѣ взаимопомощи. Всегда настороженный, съ той подчеркнутой корректностью костюма и манеръ, которая обратила на себя мое вниманіе въ первый разъ,-- онъ охотно говорилъ о дѣлахъ общества и клуба, мы вступали въ споры по литературнымъ и общественнымъ вопросамъ, но дальше этого наше знакомство не шло и онъ попрежнему оставался для меня загадкой, застегнутымъ на всѣ пуговицы человѣкомъ.
   Не встрѣчалъ я его въ семьяхъ городской интеллигенціи, не встрѣчалъ и у купцовъ,-- повидимому, онъ держался особнякомъ.
  

IV.

  
   Ближе пришлось мнѣ познакомиться съ Ножичкинымъ, когда заболѣлъ брюшнымъ тифомъ его сынъ, гимназистъ второго класса.
   Помню, я вошелъ въ небольшую квартиру въ Зарѣченской слободкѣ, гдѣ ютилось бѣдное населеніе: столяры, торговцы съ лотковъ, мелкіе чиновники, отставные офицеры. Одна комната побольше служила спальней и дѣтской, другая -- столовая, куда я распорядился перенести больного, третья -- маленькая съ самодѣльными полками, занятыми книгами, съ портретами русскихъ писателей на стѣнахъ и поставленнымъ на козла большимъ письменнымъ столомъ, заваленнымъ счетами, конторскими книгами, какими-то журналами.
   Квартира удивила меня не тѣмъ, что въ ней было, а тѣмъ, чего не было и что я постоянно встрѣчалъ въ подобныхъ квартирахъ "служащихъ". Не было "гостиной" съ диваномъ, круглымъ столомъ и коврикомъ, не было горки съ серебряными ложками и мельхіоровыми подстаканниками, гардеробовъ съ платьями и шубами, обитыхъ жестью сундуковъ, олеографій Нивы на стѣнахъ. Въ первое время лѣченія я не встрѣчался съ Ножичкинымъ и видалъ только жену его. Маленькая женщина съ глубоко посаженными глазками, словно черненькая мышка, безшумно скользила изъ комнаты въ комнату, отъ больного въ кухню -- указать прислуживавшей у печки дѣвочкѣ-подростку, изъ кухни въ дѣтскую помочь сидѣвшей за ариѳметическими задачами маленькой дочкѣ, и снова къ больному -- дать лѣкарство, измѣрять температуру,-- молчаливая, всегда съ однимъ и тѣмъ же застывшимъ лицомъ, казалось, равнодушнымъ къ тому, что происходило кругомъ. Съ этимъ лицомъ она выслушивала мои наставленія и только изрѣдка, въ случаѣ рѣзкаго ухудшенія, обмѣнивалась короткими фразами.
   -- Хуже, докторъ?
   -- Хуже.
   -- Боитесь за нынѣшнюю ночь?
   -- Ну хоть не за нынѣшнюю...
   -- Не откажите, въ случаѣ нужды.
   А тифъ у мальчика оказался особенно жестокій, затянувшійся на 4 мѣсяца, со всѣмъ тѣмъ разнообразіемъ осложненій, какое даетъ только брюшной тифъ,-- съ кишечными кровотеченіями, съ мозговыми и легочными осложненіями, съ пролежнями, сведеніемъ конечностей и прочее, -- одинъ изъ тѣхъ случаевъ, когда и мѣсяцъ, и два, уходя отъ больного, не знаешь, найдешь ли его живымъ на другое утро.
   Однажды, когда положеніе больного было особенно опасно, я счелъ нужнымъ предупредить, что не могу ручаться за предстоящія сутки. Худенькая женщина пристальнѣе обыкновеннаго взглянула на меня, передвинула кожаный поясъ, стягивавшій ея кофточку, и тихо выговорила:
   -- Очень плохо, докторъ?
   -- Очень.
   Она присѣла на кровать сына, медленно провела рукой по волосамъ, мелькомъ взглянула на обтянутое, съ ввалившимися полузакрытыми глазами, лицо мальчика и также спокойно, только еще тише выговорила:
   -- Что же дѣлать, докторъ?
   Я предложилъ консиліумъ.
   -- Какъ знаете, докторъ...
   Мы вѣримъ въ васъ. Прошли страшныя сутки, потянулись другія и третьи, такія же страшныя, а она оставалась все такая же молчаливая и замкнутая, повидимому, спокойная, съ упорнымъ, напряженнымъ взглядомъ черныхъ глазъ, всегда въ одномъ и томъ же настроеніи, словно въ домѣ не происходило ничего особеннаго; и все такъ же, какъ всегда, безшумно скользила мелкими частыми шажками изъ комнаты въ комнату, дѣлая свое хозяйское дѣло, -- смотрѣла за кухней, слѣдила за уроками дѣвочки. Только лицо становилось блѣднѣе, да глубже западали черные глаза. Повидимому, она не спала по цѣлымъ ночамъ, -- во всякомъ случаѣ не раздѣвалась: мнѣ нѣсколько разъ приходилось бывать ночью, когда мальчикъ собирался умирать, и всегда я находилъ ее въ той же кофточкѣ, перетянутой кожанымъ поясомъ, въ которой она ходила днемъ, и съ тѣми же зачесанными назадъ волосами, очевидно, не видавшими подушки.
   Только разъ она измѣнила себѣ. Я хорошо помню эту сцену. Дѣло было въ началѣ четвертаго мѣсяца, когда грозные симптомы исчезли и благопріятный исходъ достаточно выяснился. Казалось, все время я волновался больше ея и съ чувствомъ огромнаго облегченія могъ, наконецъ, сказать ей:
   -- Ну теперь, Анна Григорьевна, можно успокоиться. Если не случится чего-нибудь совсѣмъ экстреннаго... Думаю,-- мальчикъ внѣ опасности...
   Въ этотъ день она была блѣднѣе обыкновеннаго. Ножичкина не было въ городѣ, послѣднія ночи она ни на минуту не оставляла сына. Мнѣ показалось, что она равнодушно выслушала извѣстіе, только лицо стало еще блѣднѣе и глаза сдѣлались шире. Машинально, моимъ тономъ она повторила:
   -- Внѣ опасности...
   Я долго разсказывалъ, какъ беречь ребенка, чего нужно бояться, говорилъ о температурѣ, о питаніи и съ удивленіемъ смотрѣлъ на мою собесѣдницу. Она мѣрно покачивала головой въ тактъ моимъ словамъ и странно улыбалась. Лицо ея осунулось, глаза сдѣлались мутные, -- очевидно, она не понимала того, что я говорилъ ей.
   -- Вамъ записать, быть можетъ?
   Она качнула головой и, все также странно улыбаясь, медленно откинулась на подушку дивана. Я бросился было поддержать ее, но она съ усиліемъ подняла тяжелыя вѣки и хриплымъ голосомъ выговорила:
   -- Ничего, докторъ, ничего... Я все слышу. Жидкая пища... Внѣ опасности...
   Она замолчала и осталась неподвижна, только закрытыя вѣки вздрагивали. Я громко позвалъ ее, выслушалъ сердце и хотѣлъ было приводить въ чувство, но губы ея слегка шевельнулись, чуть слышно выговорила она -- "внѣ"... и начала глубоко и ровно дышать, -- она заснула.
   Въ первое время я рѣдко видѣлъ Ножичкина. Онъ былъ безъ мѣста и часто уѣзжалъ изъ города по какимъ-то дѣламъ, если же бывалъ дома, то сидѣлъ дни и ночи за сдѣльной работой, которую ему удавалось доставать и которая состояла главнымъ образомъ въ разборкѣ торговыхъ книгъ и составленіи годичныхъ бухгалтерскихъ отчетовъ, Ножичкинъ считался однимъ изъ лучшихъ бухгалтеровъ въ городѣ. Рецепты приходилось мнѣ писать въ его комнатѣ, я съ любопытствомъ присматривался къ его письменному столу и всегда находилъ тамъ что-нибудь новое и неожиданное. То попадались мнѣ уставы какихъ-то неизвѣстныхъ мнѣ обществъ, номеръ торгово-промышленной газеты, всеподданнѣйшій отчетъ министра финансовъ, газетныя вырѣзки о потребительныхъ и ссудосберегательныхъ обществахъ. Розыскивая чистую бумагу, я какъ-то вытащилъ изъ подъ вороха газетъ чью-то французскую книгу по бухгалтеріи и выписанныя твердымъ убористымъ почеркомъ французскія слова, -- очевидно въ то же время Ножичкинъ учился французскому языку. Попадались и книжки журналовъ, но въ особенности часто я находилъ раскрытыя книги Успенскаго и Салтыкова съ загнутыми углами страницъ, съ подчеркнутыми строчками, съ замѣтками на поляхъ. Очевидно, и Салтыковъ, и Успенскій были любимыми писателями Ножичкина, -- много литературныхъ лицъ висѣло у него на стѣнѣ, но только два кабинетныхъ портрета Салтыкова и Успенскаго стояли въ самодѣльныхъ дубовыхъ рамкахъ на письменномъ столѣ.
   И долго Ножичкинъ былъ такой же застегнутый, настороженный, какимъ я видалъ его въ обществѣ взаимопомощи и въ клубѣ. Мы говорили о брюшномъ тифѣ, о питаніи мальчика, о существующихъ и возможныхъ осложненіяхъ и ни о чемъ постороннемъ.
   И у обоихъ -- и у мужа, и у жены -- не смотря на ту щепетильную деликатность и безусловное довѣріе, которыя я привыкъ встрѣчать только въ очень интеллигентныхъ семьяхъ, чувствовалось что-то настороженное, замкнутое, словно желаніе отгородить себя, положить границу между собой и мной.
   Совершенно неумышленно я самъ увеличивалъ разстояніе между нами. Я зналъ, что Ножичкинъ безъ мѣста, видѣлъ убогую обстановку, отсутствіе настоящей прислуги. Ѣздить мнѣ приходилось ежедневно, а иногда и два раза въ день. Какъ-то разъ, когда жена Ножичкина отдавала мнѣ деньги за сдѣланные визиты, я имѣлъ неосторожность сказать ей, что они могутъ мнѣ не платить, что я буду ѣздить даромъ, что они разсчитаются со мной, когда поправятся ихъ дѣла и проч., и проч.
   -- Намъ очень жаль, докторъ, что мы не можемъ платить вамъ больше рубля... Она холодно смотрѣла на меня своими черными глазами и говорила сухимъ дѣловымъ тономъ,-- я понимаю, вамъ далеко ѣздить и мы иногда ночью посылаемъ за вами... Ну, что же! Мы...
   Я поспѣшилъ увѣрить, что совсѣмъ не думалъ отказываться отъ больного, и подъ упорнымъ взглядомъ моей собесѣдницы путался все болѣе и болѣе и, чтобы выдти изъ неловкаго положенія, обратился къ Ножичкину, вошедшему на нашъ разговоръ изъ своей комнаты.
   -- Я хотѣлъ объяснить, Константинъ Николаичъ, вашей женѣ, что я могу получать за визиты изъ кассы нашего общества...
   Вышло еще хуже. Лицо Ножичкина сдѣлалось злое и угрюмое и, видимо сдерживая себя, онъ отвѣтилъ:
   -- Я знаю не хуже васъ, господинъ докторъ, уставъ нашего общества... и если бы находилъ нужнымъ...
   Мнѣ пришлось долго извиняться и искренно увѣрять мужа и жену, что я не хотѣлъ ихъ оскорблять... Они, повидимому, удовлетворились моими объясненіями, но на нѣкоторое время наши отношенія сдѣлались еще болѣе сдержанны. Анна Григорьевна начала сама заговаривать о консиліуме и время отъ времени предлагать вопросы:
   -- Быть можетъ, перемѣнить вино, докторъ, взять дороже? Я слышала, въ бутылочный бульонъ прибавляютъ рябчиковъ?..
   И мнѣ постоянно приходилось слѣдить за собой, чтобы какъ-нибудь не задѣть этого настороженнаго самолюбія, не проявить въ чемъ-нибудь непрошеннаго участія. Для меня было ясно, что именно этого участія они и не желали, отъ него, этого чужого участія, такъ ревниво и берегли свою интимную жизнь.
   И на всей семьѣ лежала печать чего-то обособленнаго, отгороженнаго, ревниво берегущаго свою неприкосновенность отъ постороннихъ людей. Казалось, эта дисциплина и выдержка распространилась и на дѣтей. Поражалъ меня больной мальчикъ. Удивительно похожій на мать, такой же черненькій, маленькій, худенькій, съ такими же частыми и мелкими, какъ у мышки, зубами и упорнымъ взглядомъ темныхъ глазъ, онъ молча, безъ стоновъ и жалобъ, вылежалъ четыре мѣсяца тяжкой болѣзни и жестокихъ болей.
   -- Ну какъ, Витя, дѣла?
   Если онъ былъ въ сознаніи, онъ останавливалъ на мнѣ свои мутные глаза и блѣдными запекшимися губами тихо выговаривалъ:
   -- Лучше...
   -- Голова болитъ?
   -- Н--немножко...
   -- А животъ?
   -- Тоже.-- Онъ молчитъ и строго смотритъ на меня.
   Также уклоняется отъ разговоровъ и такими же строгими глазами смотритъ на меня девятилѣтняя дѣвочка, высокая и сильная для своихъ лѣтъ, -- съ сѣрыми свѣтлыми глазами, какъ у отца, и бѣлокурыми волосами, сбѣгающими на высокій, бѣлый лобъ.
   А дѣла семьи шли все хуже и хуже. Очевидно, Ножичкинъ не находилъ себѣ мѣста и случайная работа давала мало. Правда, онъ являлся въ квартиру одѣтый, какъ всегда, модно и корректно -- и такъ странно выглядѣлъ на фонѣ убогой обстановки,-- но я видѣлъ, какъ одни глаза тревожно обращались съ нѣмымъ вопросомъ -- "нѣтъ?" и другіе отвѣчали -- "нѣтъ"... Исчезла изъ кухни прислуживавшая дѣвочка-подростокъ и вмѣсто нея чистила картофель и стояла у печки девятилѣтняя дочка, съ тѣмъ же дѣловымъ, серьезнымъ лицомъ, съ какимъ она сидѣла раньше надъ своими ариѳметическими задачами...
   Мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ разговора, окончательно уяснившаго мнѣ положеніе дѣлъ въ семьѣ. Какъ-то разъ я засидѣлся. Раздался звонокъ, въ полуотворенную дверь передней я увидѣлъ стараго почтальона, который доставлялъ мнѣ корреспонденцію и котораго я давно зналъ и изрѣдка полѣчивалъ.
   Онъ передалъ Аннѣ Григорьевнѣ газеты и письма и, что то доставая изъ кармана, торопливо, полушопотомъ говорилъ:
   -- Только четыре съ полтиной дали... Дамскіе, говорятъ, и цилиндръ,-- кабы анкерные...-- Только узенькая перегородка отдѣляла меня отъ передней и я слышалъ каждое слово
   -- Нѣтъ ужъ, Аннушка, не взойду... Холодный я, Витеньку простужу... Да и некогда мнѣ,-- бѣжать надо...-- Онъ заговорилъ еще тише.-- Потолковала бы ты съ Константинъ-то Николаевичемъ... Митричевъ сейчасъ взялъ бы... Самъ сказывалъ,-- пусть, говоритъ, придетъ. Что ему, Аннушка. поклониться то? Голова-то не отвалится. А сама подумай,-- двѣсти цѣлковыхъ въ мѣсяцъ...
   Я не слыхалъ, что отвѣтила Анна Григорьевна, только лицо ея сдѣлалось скучное и усталое, когда она вернулась въ комнату и какъ-то безпомощно опустилась на кровать сына. Снова раздался звонокъ, она встрепенулась и, поправляя волосы, словно отмахиваясь отъ чего-то надоѣдливаго, пошла отпирать дверь. Мнѣ снова пришлось слышать разговоръ въ передней.
   -- Все тоже..-- отвѣтилъ мужской голосъ.-- У Митрячева растрата, тридцать тысячъ, и что и какъ,-- никому неизвѣстно... Герасимъ Ѳедоровичъ на биржѣ встрѣтился,-- заговаривалъ...
   -- Отецъ твой сейчасъ былъ...-- отозвался женскій голосъ.-- Тоже...
   -- Поклонись?.. -- со смѣхомъ спросилъ мужской голосъ.
   -- Поклонись...-- также весело отвѣтилъ женскій.
   Быть можетъ, я ослышался, но мнѣ показалось, что въ передней поцѣловались... Раньше я никакихъ проявленій нѣжности между супругами не замѣчалъ.
   -- Проживемъ, Ася?
   -- Проживемъ, Костя...
   И они вошли -- рука въ рукѣ, плечо къ плечу, спокойные и веселые, съ ясными лицами и глаза ихъ не видѣли меня... Снова потянулись тревожные дни, безсонныя ночи. Являлся послѣ долгихъ поисковъ Ножичкинъ, попрежнему мужъ и жена обмѣнивались взглядами, говорившими: "нѣтъ", "нѣтъ", и садились около меня и говорили о температурѣ больного мальчика, о его питаніи, о возможныхъ осложненіяхъ; только объ одномъ не говорили -- о трудномъ настоящемъ, о темномъ будущемъ...
  

V.

  
   Какъ-то около этого времени ко мнѣ зашелъ старый почтальонъ и, отдавая корреспонденцію, извиняющимся тономъ выговорилъ:
   -- Полѣчиться бы мнѣ, господинъ докторъ... Давно собираюсь. Порченый я человѣкъ, простуженный...
   Я пригласилъ его въ кабинетъ. Стараго почтальона зналъ весь городъ. Больше сорока лѣтъ бродилъ онъ съ своей сумкой по улицамъ города, всегда въ одномъ и томъ же костюмѣ, съ красными, вѣчно слезящимися глазами, съ однимъ и тѣмъ же, повидимому, не мѣнявшимся морщинистымъ лицомъ, запеченнымъ солнцемъ, застуженнымъ морозами.
   Такъ и стоялъ онъ предо мной въ моемъ кабинетѣ, полусогнувшись, съ подавшимися впередъ плечами, словно загнанная почтовая лошадь, которая и въ стойлѣ стоитъ съ вытянутой шеей, подавшимися впередъ лопатками и опущеннымъ задомъ.
   Лѣчить его было очень мудрено, такъ какъ онъ весь оказался "порченый". Не въ порядкѣ были легкія, не въ порядкѣ артеріи, подозрительны почки. При томъ онъ потребовалъ, чтобы я лѣчилъ его на ходу.
   -- Отдохнуть бы вамъ, дѣдушка, -- сказалъ я ему послѣ осмотра.-- То-то и дѣло, что простуженный вы человѣкъ... И года ваши не малые. Дѣти-то вѣдь устроены...
   -- Да это что говорить,-- благодареніе Господу! И почитаютъ... Лиза вотъ все зоветъ, меньшая,-- учительница она у меня, въ Подгорномъ. Константинъ Николаевичъ вотъ тоже...
   Старикъ звалъ сына по имени и отчеству и, повидимому, немного побаивался его.
   -- И Аннушка... Добрѣйшей души,-- пріютитъ. Только вотъ что еще, господинъ докторъ...-- Онъ засмѣялся.-- Генералъ тутъ одинъ, отставной -- кавалеріей командовалъ -- не совѣтуетъ. Какъ, говоритъ, слѣзъ съ коня, такъ и старикъ сталъ. И ты, говоритъ, въ отставку выйдешь,-- умрешь скорѣе. Всю жизнь работалъ, господинъ докторъ, а теперь къ дѣтямъ на шею!
   Онъ оглянулъ свою тощую фигуру и согнутыя ноги и снова улыбнулся.
   -- Буду ужъ бродить, господинъ докторъ, пока кони мои носятъ...
   Старый почтальонъ кончилъ свою разноску. Я насилу уговорилъ его присѣсть и отдохнуть.
   -- Ну, какъ Константинъ Николаевичъ поживаетъ?-- перевелъ я разговоръ.-- При мѣстѣ теперь...
   -- Оно положимъ, при мѣстѣ...-- старикъ сокрушенно махнулъ рукой.-- Скружилъ меня, Константинъ Николаичъ! Характерный, непокорный,-- все по-своему. Слышали, какой скандалъ на обѣдѣ-то устроилъ?
   Я ничего не слыхалъ.
   -- Какъ же! Обѣдъ у нихъ какой-то былъ, въ обществѣ... Мануфактурщика, Луку Петровича, знаете? Выпилъ онъ и говоритъ въ концѣ, вродѣ какъ рѣчь. Много, говоритъ, васъ, приказчиковъ черезъ мои руки прошло. Не тотъ, говоритъ, настоящій приказчикъ, который честной, а который, значитъ, и хозяину дивидентъ даетъ, и себя не забываетъ. Извѣстно изъ расположенія говорилъ... А мой-то и накинулся.-- Вы что, говоритъ,-- въ острогъ пришли? воровскимъ наукамъ учить?.. И пошелъ честить. А за нимъ и другіе,-- много теперь такихъ развелось.
   -- И какіе теперь люди пошли, господинъ докторъ, ума не приложу!-- вздохнулъ огорченно старикъ.-- Мы-то какъ жили бывало! Одному поклонишься, другому поклонишься, съ праздникомъ поздравишь -- глядишь, тотъ рубликъ, другой -- рубликъ, а третій у нужныхъ людей похлопочетъ. Вотъ такъ и Костю-то въ ту пору въ уѣздное училище опредѣлилъ... И жили, господинъ докторъ... Семеро у меня дѣтей-то, всѣхъ вспоилъ, вскормилъ, въ люди вывелъ. Кабы не характеръ его, давно человѣкъ былъ бы -- всѣ говорятъ! А то гордыня обуяла, знать никого не хочу...
   Это была, очевидно, давняя наболѣвшая тема и старый почтальонъ радъ былъ выложить мнѣ свое горе.
   -- Сами видѣли, господинъ докторъ, какъ бились, а нѣтъ, чтобы поклониться: форсъ все... И Аннушку взять. Другая бы жена уговаривала мужа, а она еще подзуживаетъ..
   Мнѣ очень хотѣлось узнать про Анну Григорьевну.
   -- Изъ нашего же званія, изъ бѣднаго, нужды вотъ какъ нахлебалась,-- а вотъ поди ты!.. Отца-то я зналъ, письмоводителемъ въ полицейскомъ правленіи служилъ. Померъ -- гимназію она кончала -- только сестренку да братишку маленькаго на шею Аннѣ Григорьевнѣ оставилъ -- вотъ и наслѣдство все. Что говорить обоихъ на ноги поставила, сестру въ фельдшерицы опредѣлила, братъ по наукамъ не пошелъ -- въ фотографіи теперь работаетъ. По урочишкамъ бѣгала, работала вродѣ насъ, грѣшныхъ... Бывало, звонимъ вмѣстѣ у подъѣзда, пошутишь:
   -- Что, говорю,-- Анна Григорьевна, я -- газеты, а вы -- науку по дешевымъ цѣнамъ разносите.
   -- А вечеромъ, глядишь, у другого подъѣзда вмѣстѣ звонимъ. Что говорить! добрѣйшей души... Лизу-то, дочку-то, она же въ учительницы приготовила и меня старика привѣчаетъ. Только, говорю, другая-то жена склоняла бы, а она юбченку продастъ, часишки заложитъ. Слова не скажетъ. Подстать Константину-то...
   Старикъ долго молчалъ.
   -- Въ дѣдушку Константинъ-то, въ батюшку моего покойнаго. Пономаремъ былъ... Тоже характерный былъ человѣкъ... Бывало выпьетъ лишку, раскассируетъ всю домашнюю имперію, какъ Батый какой,-- кто въ сарай, кто на погребицу, а самъ раздѣнется до естественнаго вида, ляжетъ подъ яблоню и пойдетъ всѣхъ костить, нехорошія слова покойникъ любилъ. Батюшку ругаетъ, благочиннаго, станового, барина... Сколько разъ подъ началомъ былъ... И все, бывало, Костю учитъ,-- у него жилъ маленькимъ-то...
   -- Никому, Костька, спуску не давай... Лупи всю сволочь по мордѣ!..
   -- Теперь-то при мѣстѣ,-- закончилъ старый почтальонъ,-- а гдѣ завтра будутъ, Богъ вѣсть! Нахлебаются еще горя-то...
   Старый почтальонъ ошибся,-- дѣла Ножичкина очень скоро наладились. Мѣсто получилъ онъ отчасти благодаря мнѣ. Мнѣ удалось найти ему временную работу у знакомаго присяжнаго повѣреннаго, бывшаго тогда предсѣдателемъ большого сложнаго конкурса. Дѣло было мудреное и запутанное и заключалось въ грандіозномъ мошенничествѣ, устроенномъ мѣстными крупными людьми на счетъ "нѣдръ" земли, на которыя такъ падка была одно время русская публика. Тамъ было все, что полагается: и анализы, и эксперты, и грандіозныя сооруженія, и электрическое освѣщеніе и широковѣщательныя рекламы и, конечно, акціи на биржахъ; только въ нѣдрахъ-то оказалась пустышка и оказалась какъ разъ къ тому времени, когда мѣстные люди успѣли спустить свои акціи. Дѣло вели тонкіе люди и задача Ножичкина была сложная и тонкая,-- нужно было разобраться въ удивительной бухгалтеріи, оставленной конкурсу, разыскать имущество, неизвѣстно куда сгинувшее, вообще найти рачительно спрятанные концы. Ножичкинъ три мѣсяца работалъ день и ночь и блестяще "облупилъ яичко", какъ выразился восхищенный присяжный повѣренный. Онъ же рекомендовалъ Ножичкина въ мѣстное агентство огромнаго коммерческаго предпріятія, въ которомъ самъ состоялъ юрисконсультомъ. Дѣла Ножичкина шли блестяще и мнѣ же пришлось быть невольнымъ свидѣтелемъ его назначенія на мѣсто завѣдующаго этимъ агентствомъ.
   Я былъ знакомъ съ однимъ изъ директоровъ, время отъ времени пріѣзжавшимъ изъ Петербурга въ нашъ городъ для наблюденія за дѣлами агентства. Изрѣдка директоръ присылалъ за мной посмотрѣть его печонку и обыкновенно, послѣ осмотра, мы вмѣстѣ завтракали въ шикарномъ номерѣ гостиницы, гдѣ онъ всегда останавливался.
   Великолѣпный господинъ, пухлый, бѣлый и сдобный, съ малой растительностью на головѣ и холеными сѣдыми баками, какъ всегда, разсказывалъ мнѣ за первымъ блюдомъ о неаполитанскихъ короляхъ, отъ которыхъ происходитъ его родъ, за вторымъ -- о ваннахъ въ Киссингенѣ, куда онъ ѣздитъ каждое лѣто, только что началъ за ликеромъ разсказывать о всякихъ "nouveautés" въ "Folies bergères", откуда онъ только что возвратился, какъ его лакей, всюду сопровождавшій его, принесъ ему на блюдѣ визитную карточку.
   -- Ножичкинъ! C'est èa... Проси подождать... -- онъ протянулъ мнѣ карточку и засмѣялся:-- Ножичкинъ!
   Онъ кончилъ разсказъ и въ томъ же благосклонномъ расположеніи духа, попыхивая доброй сигарой, вышелъ въ сосѣднюю комнату, гдѣ дожидался его Ножичкинъ.
   -- Пожалуйста... мнѣ два слова,-- бросилъ онъ мнѣ, уходя и оставляя дверь открытой.
   Я не различалъ сначала, что говорилъ директоръ, онъ тянулъ "э-э-э..." какъ-то въ носъ, совсѣмъ не тѣмъ тономъ, какъ онъ разговаривалъ со мной.
   -- Слышалъ много лестнаго... э-э-э. Пріятно, молодой человѣкъ... э-э-э.
   Мнѣ виденъ былъ только большой лысый затылокъ, но и онъ сіялъ благосклонностью, а отъ Ножичкина виднѣлась одна нога и та была сердитая.
   -- Будемъ рады. Условія вы знаете... Э-э-э. Три тысячи и наградныя. Правленіе умѣетъ цѣнить трудъ...
   До меня доносились отдѣльныя фразы Ножичкина. Я не видѣлъ его лица, но зналъ, что оно жесткое и угрюмое.
   -- Я писалъ въ правленіе... И участіе въ прибыляхъ ставлю непремѣннымъ условіемъ...-- говорилъ знакомый рѣзкій вспыхивающій голосъ. Потомъ я услышалъ такой же рѣзкій, вызывающій смѣхъ: -- Видите, Павелъ Павловичъ, я желаю самъ себя цѣнить и предпочитаю самому себя награждать.
   Кресло предъ письменнымъ столомъ тяжело двинулось и благосклонный лысый затылокъ покрылся крупными каплями пота. Нога Ножичкина мирно лежала на другой ногѣ.
   -- Вы заводите новый порядокъ. Сомнѣваюсь, милостивый государь, чтобы правленіе...
   -- Тогда и разговаривать нечего...-- Двѣ ноги, одѣтыя въ модныя и корректныя брюки, стояли прямо и непоколебимо.-- Тутъ, Павелъ Павловичъ, дѣло простое, коммерческое... Товаръ и купецъ.. Купить, -- продать... Только я предупреждаю васъ, что у меня и другіе купцы есть...
   Павелъ Павловичъ вышелъ ко мнѣ, отдуваясь, съ озабоченнымъ лицомъ.
   -- Не угодно-ли? Ножичкинъ... Диктуетъ условія... И какой тонъ!-- онъ задумчиво потиралъ лобъ.
   -- А смѣлый планъ предложилъ...
   Дѣло уладилось. Тогда шла ломка тарифовъ и пошлинъ, намѣчались новые желѣзнодорожные пути,-- "смѣлый" планъ Ножичкина былъ новый курсъ, широкій проектъ новой постановки дѣла, сообразно новымъ условіямъ, превосходно изученнымъ Ножичкинымъ...
   Павелъ Павловичъ большого значенія въ правленіи не имѣлъ,-- его держали въ обществѣ за великолѣпныя бакенбарды и за родство съ неаполитанскими королями,-- правленіе приняло всѣ условія Ножичкина и назначило его завѣдующимъ агентствомъ,-- съ необычно широкими полномочіями.
   И съ Павломъ Павловичемъ Ножичкинъ сдѣлался пріятелемъ и мы не разъ устраивали веселые завтраки.
   -- Умѣетъ одѣваться! И держится...-- съ уваженіемъ говорилъ Павелъ Павловичъ.-- А дѣло какъ поставилъ!
   И Ножичкинъ хвалилъ своего директора.
   -- Пріятели... Отличный человѣкъ -- покойничекъ!
   -- Какой покойничекъ?..-- удивился я.
   -- Да такъ я ихъ называю... Давно бы ему, бѣднягѣ, подъ камешкомъ лежать; съ неаполитанскими короролями,-- а онъ все бродитъ...
   И тутъ вспомнилъ Салтыкова.
   -- А что изо рта пахнетъ "Московскими Вѣдомостями", какъ говоритъ Щедринъ,-- такъ, быть можетъ, маменька его маленькаго ушибла...
  

VI.

  
   До пріѣзда въ большой и шумный губернскій городъ N я мало зналъ тотъ слой городского населенія, который разумѣется подъ общимъ названіемъ: "служащіе". Со студенческихъ временъ у меня остался въ памяти старый классическій типъ приказчика изъ, покойной памяти, Ножевой линіи,-- того лакированнаго по высшей модѣ приказчика "съ капулемъ", съ помадой Мусатова, съ удивительными галстуками, носившимися, повидимому, только въ Ножевой линіи, который довольствовался "Письмовниками" и "Пѣсенниками" и зазвонистыми повѣстями, фабриковавшимися въ сосѣдней Никольской улицѣ, гулялъ въ зеленыхъ перчаткахъ по воскресеньямъ въ Сокольникахъ, а вечеромъ напивался до положенія ризъ въ укромномъ отъ хозяйскаго глаза трактирчикѣ, съ машиной,-- и до клубовъ и обществъ не поднимался и библіотекъ и союзовъ не заводилъ. А рядомъ стоялъ другой приказчикъ "по сѣрому",-- "оптовый" приказчикъ, "лабазный" приказчикъ, въ поддевкѣ, въ сапогахъ бураками, съ благообразной бородой и русскимъ проборомъ въ волосахъ, придерживавшійся "старинки",-- въ большинствѣ случаевъ изъ крестьянъ, приходившійся "сродственникомъ" хозяину, изъ одной деревни, "съ своей стороны". И тѣ, и другіе науками и искусствами не занимались и проходили одну и ту же школу,-- поступали въ лавку мальчишками, бѣгали съ чайниками за кипяткомъ и за полштофомъ для старшихъ приказчиковъ, а потомъ входили въ года и достигали "капуля" и зеленыхъ перчатокъ, или маленькаго домика въ маленькой уличкѣ...
   И, собственно говоря, "служащаго" не было, а былъ "приказчикъ". Былъ "бакалейный", былъ "мануфактурный", "лабазный" приказчикъ; былъ приказчикъ "по счетной части", "по лѣсному дѣлу", "по конторскимъ дѣламъ".
   Правда, мнѣ пришлось долго работать на востокѣ, на окраинахъ и довольно близко познакомиться тамъ съ служилымъ людомъ, но совершенно особый, гораздо болѣе культурный и интеллигентный складъ тѣхъ приказчиковъ и служащихъ я объяснялъ себѣ оригинальными условіями тамошней жизни вообще, и нѣкоторыми случайными вліяніями. Съ настоящимъ русскимъ приказчикомъ и служащимъ я возобновилъ знакомство только по пріѣздѣ въ губернскій городъ N, въ которомъ мнѣ приходилось живать во времена моей юности.
   За двадцать--двадцать пять лѣтъ много воды утекло, и особенно измѣнился средній слой городского населенія. Явился служащій. Осложнившаяся торгово-промышленная жизнь, -- всѣ эти новыя, родившіяся въ мое отсутствіе коммерческія и техническія предпріятія, фабрики и заводы, банки, конторы, агентства, пароходныя и желѣзнодорожныя общества, также усложнившіяся и расширившіяся земское и городское дѣло,-- все это вызвало къ жизни новаго человѣка, потребовало огромную массу служащаго люда, -- того, который не требовался прежней жизнью; помимо увеличившагося учительскаго и медицинскаго персонала, -- выросла армія новыхъ "служащихъ",-- явились бухгалтеры, конторщики, агрономы, статистики, явился многообразный техникъ,-- въ особенности тотъ, не получившій спеціальнаго образованія "техническій" человѣкъ, котораго такъ удачно одинъ мой знакомый назвалъ "полумеханикомъ".
   Я встрѣтилъ на Камѣ молодцоватаго капитана, великолѣпно командовавшаго: "Трави"... "Отдай чалку",-- когда-то бывшаго студентомъ 4-го курса медицинской академіи; я видѣлъ мѣрявшаго кучи камня "техническаго человѣка" по "шоссейному вѣдомству" -- бывшаго филолога, когда-то напечатавшаго въ спеціальномъ нѣмецкомъ журналѣ изслѣдованіе по санскритскому языку; я близко зналъ напряженно слѣдившаго за успѣхами химіи, не могшаго говорить безъ волненія о каждомъ новомъ открытіи чиновника провинціальной казенной палаты, когда-то бывшаго приватъ-доцентомъ и уже начинавшаго читать лекціи химіи, -- философа-химика, поэта-химика...
   Я много встрѣчалъ, много видѣлъ и зналъ этихъ не использовавшихъ жизнь и не использованныхъ жизнью людей, зналъ людей, не использованныхъ исторіей, много зналъ этихъ непредусмотрѣнныхъ комбинацій въ той непредусмотрѣнной комбинаціи, которая называется русской жизнью...
   Я, кажется, знаю, откуда пришелъ этотъ всякаго рода служащій. Утлая ладья русскаго просвѣщенія не всегда довозитъ пассажировъ до намѣченной пристани и часто ссаживаетъ на перепутьи и въ непредусмотрѣнныхъ мѣстахъ, на пустынныхъ берегахъ, на дикихъ островахъ. Въ частности, въ былое время, когда въ газетахъ появлялись сообщенія о томъ процентѣ учащихся, который достигаетъ аттестата зрѣлости, меня всегда интересовалъ вопросъ, -- куда дѣвается и какъ используется жизнью тотъ -- другой процентъ...
   Мнѣ показалось, что я нашелъ, наконецъ, этотъ "процентъ", нашелъ этого, не успѣвшаго сдѣлаться "механикомъ" и оставшагося "полумеханикомъ" человѣка,-- нашелъ его за толстыми конторскими книгами, за стойкой мануфактурнаго магазина, въ капитанской рубкѣ парохода, у котловъ завода, подъ форменной фуражкой начальника станціи. Мнѣ показалось даже, что для меня освѣтились многія явленія русской жизни, остававшіяся темными тамъ, гдѣ я раньше служилъ, что я открылъ, кто потребляетъ эту все растущую массу книгъ, появляющихся на рынкѣ, кто читатель этихъ размножившихся провинціальныхъ газетъ, которыя все-таки существуютъ, для кого въ самые дальніе углы несутся цѣлые вагоны "приложеній",-- сочиненій русскихъ писателей... Мнѣ думается, я нашелъ этого новаго читателя. Я пересталъ удивляться тѣмъ книгамъ и журналамъ, которые брали молодые приказчики и служащіе въ библіотекѣ нашего общества и торгово-промышленнаго клуба, пересталъ удивляться росту библіотекъ и читаленъ и книжныхъ магазиновъ, огромному наплыву публики на всякія публичныя лекціи, курсы, -- пересталъ удивляться всему, что было такъ удивительно для меня, хорошо помнившаго, что было какихъ-нибудь двадцать пять--тридцать лѣтъ назадъ...
   Тонъ задавали еще тѣ стараго тона приказчики и служащіе, проходившіе старинную школу,-- почтительные и покорные люди, жавшіеся къ сторонкѣ, больше всего боявшіеся произвести шумъ; но въ этой смирной и терпѣливой толпѣ появились другіе люди, менѣе терпѣливые, менѣе покорные,-- люди, производившіе шумъ, и въ тѣ старинные осѣвшіе слои городского населенія,-- купцовъ, мѣщанъ, чиновниковъ,-- вдвинулся новый, все растущій слой "служащихъ",-- людей съ другой индивидуальностью, съ новой оригинальной физіономіей.
   И голоса этихъ новыхъ людей звучали все громче и увѣреннѣе, не признавали авторитета старшихъ, требовали отчетовъ и признанія своихъ правъ и все больше измѣняли физіономіи общества и клуба. И дѣти тѣхъ старыхъ приказчиковъ,-- и сыновья, и дочери шли къ этимъ новымъ голосамъ, потянулись къ книгѣ, къ образованію. И не хотѣли жить по-старому...
   И всѣхъ больше интересовалъ меня Ножичкинъ. Тамъ были люди съ высшимъ образованіемъ, были люди разностороннѣе и умнѣе его, но ничей голосъ не звучалъ такъ рѣзко и страстно, ничьи слова не будили такъ людей, никто не имѣлъ такого вліянія на подростающую молодежь приказчиковъ и служащихъ Быть можетъ, это объясняется тѣмъ, что онъ былъ "свой", "ихъ", прошелъ ту же школу,-- онъ окончилъ только уѣздное училище и тотчасъ же поступилъ въ контору Митрячева мальчикомъ "по счетной части", -- и тѣмъ не менѣе такъ не походилъ на то, что видѣли кругомъ себя тѣ молодые приказчики и служащіе. Онъ самъ добылъ свое образованіе, самъ выбралъ изъ русской литературы Глѣба Успенскаго и Салтыкова, самъ сдѣлалъ свою исторію, выработалъ программу жизни, самъ добылъ истину.
   У него была истина, -- маленькая, узенькая истина, но строго обдуманная, математически-ясная, провѣренная жизнью, вѣра въ себя, въ свою силу, въ свое человѣческое право, въ свое будущее. Оттуда выходила его злость человѣка, котораго оскорбляли, его гордость, ревнивое обереганіе своей личности и отъ оскорбленій, и отъ непрошенной помощи, незванаго участія, его непоколебимая увѣренность въ томъ, что онъ говорилъ и дѣлалъ. Съ точки зрѣнія его истины все было такъ ясно и просто,-- нужно только неуклонно защищать свою личность, не поступаться правами, нужно вооружаться знаніями, развивать свою силу, -- имѣть волю хотѣть, имѣть силу мочь. Силы отдѣльнаго человѣка удесятеряются въ обществѣ, -- нужно имъ, людямъ труда, людямъ безъ диплома и безъ капитала, соединяться въ общества, чтобы съ удесятеренной энергіей защищать свою личность, развивать свои силы, увеличивать свои знанія. Все остальное онъ отметалъ,-- или проходилъ мимо, или ненавидѣлъ, какъ все то, что онъ называлъ старымъ русскимъ хамствомъ, или презиралъ, какъ то, что онъ называлъ на своемъ языкѣ "мистикой" и "филантропіей".
   И какъ всякій человѣкъ, самъ добывшій свою истину, Ножичкинъ неудержимо распространялъ ее и неуклонно проводилъ въ жизнь и въ своихъ рѣчахъ въ нашемъ обществѣ, и въ клубѣ, и въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ. Служащіе въ его агентствѣ жаловались, что онъ хотя платитъ жалованье, какъ нигдѣ, и также заинтересовалъ ихъ участіемъ въ прибыляхъ, но зато и заставляетъ работать, какъ нигдѣ, какъ работалъ самъ, не признавалъ людской слабости и былъ суровъ и требователенъ. И бѣднаго Алешу,-- тяготѣвшаго къ стихамъ и къ романамъ, гдѣ говорится про любовь,-- заставлялъ учиться бухгалтеріи и читать серьезныя книги и только дозволялъ Салтыкова и Глѣба Успенскаго.
   И -- во всякомъ человѣкѣ есть ошибка -- въ то же время увлекался Беллями.
  

VII.

  
   Время шло. Мы старились, молодежь росла. Мой паціентъ, сынъ Ножичкина, успѣлъ уже окончить гимназію и доучивался -- образованіе не задалось ему въ Россіи -- за границей въ какомъ-то электротехническомъ институтѣ. Та маленькая бѣлокурая дѣвочка оканчивала гимназію и мечтала о медицинскихъ курсахъ, кое-кто изъ дѣтей старыхъ приказчиковъ, которыхъ я зналъ подростками и лѣчилъ отъ коклюшей и скарлатинъ, успѣли болѣе или менѣе неудачно коснуться образованія и засѣдали съ нами въ томъ же обществѣ взаимопомощи. Все больше росло количество служащихъ въ городѣ и сильнѣй измѣнялся составъ его. Понемногу измѣнялся и городъ. Возникла новая газета, однимъ книжнымъ магазиномъ стало больше, на моихъ глазахъ возникло нѣсколько новыхъ обществъ и учрежденій профессіональнаго образовательнаго характера,-- учредилось "общество попеченія объ учащихся въ начальныхъ училищахъ", "общество взаимопомощи учащихъ", явились "лѣтнія колоніи для дѣтей", "литературно-художественный кружокъ". Туда входили интеллигенція и купцы, и земскіе и думскіе люди, и все тѣ же служащіе разныхъ профессій, разныхъ положеній.
   Ножичкинъ участвовалъ почти во всѣхъ обществахъ просвѣтительнаго характера, но центръ тяжести его дѣятельности по-прежнему сосредоточивался въ обществахъ и учрежденіяхъ, имѣвшихъ то или другое значеніе для служащихъ. Онъ давно уже состоитъ членомъ правленія нашего общества взаимопомощи и добился устройства вечернихъ курсовъ для молодыхъ приказчиковъ и служащихъ, гдѣ самъ преподаетъ бухгалтерію. Въ клубѣ шла все та же борьба двухъ почти равныхъ партій, но Ножичкина уже два раза выбирали старшиной, клубная библіотека считается теперь одной изъ лучшихъ въ городѣ; съ блестящимъ успѣхомъ состоялись лекціи,-- были и гастролеры изъ столицъ, о которыхъ говорилъ тогда на общемъ собраніи Ножичкинъ.
   Въ большой свѣтлой квартирѣ Ножичкина дышалось легче, чѣмъ въ двухъ комнатахъ въ Зарѣченской слободкѣ. Ожила и Анна Григорьевна. Она попрежнему, какъ мышь, безшумно двигалась по дому, незамѣтно дѣлая свое хозяйское дѣло, создавая тепло и уютъ своимъ близкимъ. Какъ-то тянуло къ ней людей. Къ ней шла дочь съ своими молодыми думами и запросами, къ ней шелъ мужъ съ своими безчисленными дѣлами, и я, только войдя въ ихъ интимную жизнь -- они давно "допустили" меня къ себѣ -- понялъ, чѣмъ была она для Ножичкина. Какъ-то такъ случилось, что народившійся "родительскій кружокъ" собирался именно у нея, какъ-то такъ выходило, что самые милые вечера N-ской молодежи устраивались именно у нея.
   А Ножичкинъ праздновалъ медовый мѣсяцъ своей силы, своей проснувшейся личности. Личный успѣхъ -- онъ много зарабатывалъ и давно сдѣлался замѣтнымъ человѣкомъ въ городѣ -- пьянилъ его и все больше подтверждалъ его истину, дѣлалъ его все увѣреннѣе и рѣшительнѣе.
   Я помню послѣдній вечеръ, проведенный мной у Ножичкина предъ моимъ отъѣздомъ изъ N.
   Одно изъ крупныхъ провинціальныхъ обществъ взаимопомощи служащихъ возбудило вопросъ объ устройствѣ всероссійскаго съѣзда представителей аналогичныхъ обществъ. Члены нашего общества были очень заинтересованы удачей этого перваго съѣзда, и общее собраніе, послѣ долгихъ разговоровъ, намѣтило рядъ вопросовъ, которые оно желало поставить на обсужденіе предстоящаго съѣзда, и выбрало организаціонный комитетъ, въ который, въ числѣ прочихъ, попали Ножичкинъ и я, и сумрачный бухгалтеръ. Послѣ одного изъ засѣданій комитета, очень бурнаго, гдѣ сражались все тѣ же умѣренныя и неумѣренныя партіи, мы отправились втроемъ къ Ножичкину. По дорогѣ мы встрѣтили и захватили съ собой Алешу и сотрудника мѣстной газеты, давно сдружившихся. Алеша возмужалъ, состоитъ, по рекомендаціи Ножичкина, управляющимъ крупной транспортной конторой и уже нѣсколько лѣтъ женатъ на сестрѣ Ножичкина, той самой Лизѣ, учительницѣ изъ Подгорнаго. Стиховъ онъ больше не пишетъ, но попрежнему имѣетъ къ литературѣ большое пристрастіе и время отъ времени помѣщаетъ въ мѣстной газетѣ обличительныя корреспонденціи и маленькіе разсказы. Онъ попрежнему влюбленъ въ Ножичкина и подражаетъ ему въ костюмѣ и манерахъ, хотя вьющіеся волосы никакъ не хотятъ стоять торчмя, и, не смотря на усы, лицо остается попрежнему ласковымъ и нѣжно-дѣвичьимъ.
   Ножичкинъ былъ въ приподнятомъ настроеніи, возбужденный и говорилъ намъ о томъ, о чемъ не успѣлъ выговориться тамъ, въ засѣданіи комитета. Онъ говорилъ по поводу предстоявшаго съѣзда, объ организаціи всероссійскаго союза общества взаимопомощи, о возможности взаимнаго страхованія, о третейскомъ судѣ между хозяевами и служащими. И все разгорались мечты Ножичкина...
   -- Холуи эти не понимаютъ,-- говорилъ онъ, когда мы усѣлись въ его кабинетѣ,-- какой мы переживаемъ моментъ. Намъ только этого и не доставало, организаціи... Разъ мы организуемся, не мы будемъ зависѣть отъ хозяевъ, а они отъ насъ.
   -- Ты, Николаичъ, на поворотахъ полегче,-- засмѣялся бухгалтеръ.-- Неровенъ часъ, носикъ зашибемъ... Осади!..
   -- Ладно, ладно,-- коротко бросилъ ему Ножичкинъ.-- Нужно понимать, что такое Россія... Здѣсь это съ птичьяго дуазо, какъ говорилъ фельдшеръ у Успенскаго, кажется, что у насъ настоящая торговля и промышленность... Помнишь у того же Успенскаго, какъ въ банковскомъ сундукѣ ревизія нашла только бумажку съ надписью, взамѣнъ денегъ, да двойчатку-орѣхъ, на счастье... Вотъ тебѣ торговая бухгалтерія, вотъ тебѣ коммерческій разсчетъ. Ты вотъ скажи, есть у насъ солидныя торговыя фирмы?
   -- Говорю, Николаичъ, -- осади, -- смѣялся бухгалтеръ.-- Волосъ у тебя сѣдой объявился.
   -- Нѣтъ, ты скажи, есть у насъ настоящія торговыя фирмы,-- вотъ какъ за границей, по шести-семисотъ лѣтъ существуютъ, отъ отца къ сыну, изъ поколѣнія въ поколѣніе?..
   Онъ не дожидался отвѣта и снова продолжалъ:
   -- У насъ, за сто-то лѣтъ дворянство фирмѣ даютъ... Да и посчитай-ка, сколько у насъ и столѣтнихъ-то фирмъ? Главное, нужно помнить, что у насъ -- Россія, никому не указъ... У насъ вѣдь какъ фирмы-то начинаются? Дѣдушка Митрячева отъ фальшивыхъ бумажекъ пошелъ,. Вороновъ -- изъ нашего же брата, служащихъ -- хозяина слабоумнаго обчистилъ, отецъ Луки Нетровича банщикомъ былъ, проѣзжаго купца обработалъ... А то и просто изъ лѣсочка вышли, съ большой дорожки... Что говорить! Есть и геніи, прямо геніи,-- умомъ да характеромъ состояніе сдѣлали... Дѣло-то не въ томъ... Геній ли онъ, или разбойникъ, а большой человѣкъ составитъ состояніе, заведетъ огромное дѣло, сынъ еще изрѣдка продолжаетъ, а внукъ, много правнукъ, непремѣнно въ трубу пуститъ. Потому -- это Россія, никому не указъ... Правда?
   -- Ну-ну, гони, гони,-- поощрилъ его бухгалтеръ.
   -- Ты вотъ что скажи мнѣ,-- горячился Ножичкинъ,-- гдѣ наши-то старинныя купеческія фамиліи,-- Засѣкины, Дергачевы, Иволгины? Кто въ богадѣльнѣ, кто въ сумасшедшемъ домѣ, а послѣдній Иволгинъ и по сейчасъ въ босой командѣ... Да что у насъ! Поразспроси-ка ты въ Москвѣ, въ Петербургѣ, по Волгѣ проѣзжай... Гдѣ онѣ, старинныя-то фирмы, что гремѣли на всю Россію какихъ-нибудь... гдѣ ужъ сто!.. пятьдесятъ лѣтъ назадъ? Старикъ мнѣ одинъ, купецъ московскій, пересчитывать сталъ,-- словно моръ прошелъ, какъ кресты на кладбищѣ.
   Меня заинтересовала постановка вопроса, и я спросилъ Ножичкина, чѣмъ онъ объясняетъ это явленіе. Къ моему удивленію, рѣшительный и не сомнѣвающійся Ножичкинъ остановился и задумался.
   -- Ей-Богу, не знаю... Думаю... Россія,-- больше ничего. Конечно, у нихъ традиціи, тамъ сынъ фабриканта, за границей-то, самъ всю школу чуть не съ мастера проходитъ, да въ десять глазъ смотритъ: не открытъ ли гдѣ новый винтикъ въ машинѣ? А у насъ онъ въ Яру образованіе кончаетъ, только все это не то.
   -- Скажите,-- неожиданно обратился онъ ко мнѣ,-- есть на какомъ-нибудь языкѣ выраженіе "казна-матушка"?
   Я затруднился отвѣтить.
   -- А у насъ, вотъ, есть... Я еще маленькимъ помню, все, бывало, слышишь: "на казну поставляетъ"... Одинъ около тюрьмы пропитывается, другой обмундировываетъ, третій дрова въ казну сдаетъ, четвертый казенные подряды беретъ... И дальше, и выше все то же. Теперь, вотъ, промышленность пошла... Грандіозно!.. Перспективы!.. Техническій прогрессъ!..-- передразнилъ онъ.-- Мнѣ-то очки не вотрутъ!.. Все та же казна.. Она и родила, она и соской кормитъ. Вонъ у насъ дворянское землевладѣніе сколько вѣковъ существовало,-- кажется, можно бы на ноги стать, а... вынули соску -- какъ вѣтромъ все и вымело... И промышленность тоже... Отвори заграницу, только пыль пойдетъ отъ нашей промышленности.
   -- Знаете,-- оживленно заговорилъ онъ,-- въ чемъ, я думаю, главное наше зло? Все намъ дано, а не взято нами... Дано, дадено... Землей дадено, рудниками, крѣпостными, дадено пошлинами, субсидіями, казенными заказами, а не взято иниціативой, энергіей, образованіемъ, дѣйствительнымъ техническимъ прогрессомъ... Вотъ и вышло, что у насъ только одна традиція и имѣется,-- казна! Исторія, что ли, у насъ ужъ такая, что все мы дѣлали скопомъ, міромъ, а не отдѣльными личностями,-- и государство устраивали...
   -- Все это ладно,-- прервалъ его бухгалтеръ. -- Ты вотъ разскажи, какой такой сейчасъ моментъ и какъ это мы хозяевъ въ рукахъ держать будемъ?
   -- Да хоть бы тѣмъ однимъ, что все дѣло-то торговое въ Россіи мы ведемъ... И традиціи только у насъ однихъ и имѣются,-- традиціи людей, изъ поколѣнія въ поколѣніе вытягивавшихъ изъ себя жилы. Умный-то хозяинъ скоро пойметъ, что ему выгодно заинтересовать служащихъ въ дѣлѣ.
   Въ кабинетъ подали чай и вошли Анна Григорьевна и Лиза. Разговоръ на нѣсколько минутъ оборвался, но скептическій бухгалтеръ не унимался. Онъ постукивалъ пальцемъ по крышкѣ часовъ и, улыбаясь изъ-подъ длинныхъ, унылыхъ усовъ, говорилъ:
   -- Видишь, Николаичъ, часики-то? Тикъ-такъ, а мы вотъ въ банкѣ скрипъ-скрипъ... Изотрутся колесики -- новые вставятъ. Такъ-то, другъ...
   Ножичкина не легко было остановить насмѣшками.
   -- То-то и дѣло, что мы люди, а не колесики... И если-бы мы пожелали быть людьми...
   Я давно уже былъ пріятелемъ съ Анной Григорьевной, мы сидѣли въ уголку, мирно бесѣдуя о Родительскомъ кружкѣ и о новомъ пожертвованіи на лѣтнія колоніи для учащихся. Къ намъ присоединился сотрудникъ газеты и началъ разспрашивать Анну Григорьевну объ ея дѣлахъ и скоро ушелъ съ ней въ столовую. Я полуслушалъ споръ Ножичкина съ бухгалтеромъ и только рѣзкій вопросъ бухгалтера заставилъ меня прислушаться..
   -- Ну, Николаичъ, а рабочіе?
   -- Какіе рабочіе? Это тѣ, что у меня въ агентствѣ полы подметаютъ, да печки топятъ?
   -- Ты зубы-то не заговаривай... Ну, вотъ, фабрикантъ насъ, служащихъ, въ долю принялъ, хозяевами сдѣлалъ... А рабочій?
   Должно быть разговоръ на эту тему не разъ поднимался между Ножичкинымъ и бухгалтеромъ. Ножичкинъ насторожился и ощетинился.
   -- Онъ мнѣ не товарищъ... Всякъ самъ за себя... Хлопочи, добивайся... Я тебѣ сколько говорилъ,-- не богадѣльню мы строимъ и не воспитательный домъ.
   -- Намъ не по дорогѣ... Такъ, Николаичъ?-- Сумрачный бухгалтеръ улыбнулся.
   -- Ну да, не по дорогѣ... -- вдругъ разсердился Ножичкинъ.-- Я ему дороги не заступаю... Иди, встрѣтимся,-- милости просимъ. Только я не благотворитель, не филантропъ...
   Бухгалтеръ откинулся въ глубь дивана и молчалъ. За его смѣхомъ и вѣчнымъ скептицизмомъ лежало что-то надломленное и печальное. Онъ глубоко затянулся папиросой и, ни къ кому не обращаясь, тихо выговорилъ:
   -- Одна дорожка торная...
   -- А можетъ и правъ ты по-своему...-- снова заговорилъ онъ.-- Бросимъ... Вотъ намъ Алеша чудеса въ рѣшетѣ покажетъ... Ну, Алеша, скоро вы Россію завоюете?
   Сумрачное лицо бухгалтера сдѣлалось мягкимъ и ласковымъ. А Алеша сидѣлъ блѣдный и расширившимися, жалостными глазами смотрѣлъ то на бухгалтера, то на Ножичкина. Онъ не охотно заговорилъ о своемъ дѣлѣ, но скоро оживился. Я зналъ это дѣло. Группа служащихъ задумала устроить крупное коммерческое предпріятіе, которое охватило бы широкіе районы и гдѣ служащіе, внесшіе сторублевый пай, являлись бы хозяевами дѣла. Я зналъ, что шла оживленная подписка, пріѣзжали делегаты изъ другихъ городовъ, происходили совѣщанія и было уже собрано нѣсколько десятковъ тысячъ рублей, и хотя не слишкомъ вѣрилъ въ успѣхъ предпріятія, но былъ заинтересованъ, какъ и другіе, необычайной смѣлостью проекта и широкой постановкой дѣла.
   Ножичкинъ подавалъ одобрительныя реплики и видимо торжествовалъ,-- я зналъ, что и онъ принималъ косвенное участіе въ предпріятіи. Заинтересовался, очевидно, и унылый бухгалтеръ и хотя съ тѣмъ же скептицизмомъ, но съ очевиднымъ вниманіемъ разспрашивалъ Алешу объ основныхъ положеніяхъ общества и о технической сторонѣ дѣла...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Мы возвращались вдвоемъ съ Алешей. Онъ попрежнему любилъ звѣзды и высокое небо поднимало его. Онъ говорилъ мнѣ о сумрачной исторіи сумрачнаго бухгалтера, говорилъ о своемъ дѣлѣ, которое наполняло его душу, о сомнѣніяхъ и надеждахъ, говорилъ о томъ, какъ хорошо было бы, если бы всѣ маленькія людскія дороги вели на одинъ торный широкій путь подъ свѣтлымъ, высокимъ небомъ...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru