Елпатьевский Сергей Яковлевич
С берегов Роны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

С. Елпатьевскій

Съ береговъ Роны.

   С. Елпатьевскій. Разсказы. Том 2. С.-Петербургъ. 1904.
  

І.

   Ярко и весело свѣтитъ майское солнце, блестятъ непорочной чистоты зеленыя листья недавно распустившихся деревьевъ, зеленымъ ковромъ стелется молодая трава. Перегоняя другъ друга, быстро несутся шумныя, бурливыя волны Роны; словно пушечные выстрѣлы доносятся изъ глубины горъ глухіе удары динамитныхъ взрывовъ, кукуетъ кукушка въ лѣсу.
   Рядомъ со мной маленькое поле. Швейцарскій мужикъ только что положилъ свою кирку и завтракаетъ. Я смотрю, какъ онъ ѣстъ мясо и сыръ и какую-то зелень, пьетъ красное вино, весело болтаетъ съ дѣтьми и женой, сидящей тутъ же въ шляпкѣ съ перекрещенной на груди косынкой,-- и мнѣ кажется, что это пикникъ и что снявшій сюртукъ господинъ съ трубочкой въ зубахъ пришелъ не работать, а дышать чистымъ воздухомъ, любоваться проснувшейся зеленью, снѣжными вершинами, бурно несущейся Роной. Вотъ онъ опрокидываетъ бутылку, допиваетъ послѣдній стаканъ и высоко поднимаетъ надъ головой своего мальчика, словно хочетъ показать ему сіяющую вдали бѣлую вершину Монблана. А дальше такіе же пикники, такіе же кавалеры безъ сюртуковъ и дамы въ шляпкахъ, и группы дѣтей. Общество перебрасывается остротами на своемъ старинномъ патуа, смѣется, веселится...
   Кругомъ горы... Съ сѣвера, юга, востока и запада, громоздясь другъ на друга, съ темными лѣсами, сѣрыми скалами, бѣлыми снѣговыми вершинами, тѣсно окружили онѣ широкую долину и провожаютъ бурную Рону справа и слѣва туда, гдѣ скалы раздвинулись широкимъ оваломъ, и въ зеленыхъ берегахъ, подъ синимъ небомъ, нѣжится голубое Женевское озеро. Виноградныя лозы обвили сѣрыя скалы, зелеными пятнами ползутъ по склонамъ фруктовые сады, въ тихихъ уголкахъ у подножія горъ пріютились веселыя деревни, какъ городки, и города, какъ деревни, красивые отели, изящныя виллы. Вьются бѣлыя ленты шоссе, безшумно бѣгаютъ кругомъ долины маленькіе поѣзда,-- у каждой деревни они на минуту останавливаются, берутъ и отдаютъ людей и товары и съ тихимъ посвистомъ бѣгутъ дальше къ слѣдующей деревушкѣ, къ слѣдующему городку.
   Тамъ, выше, съ ревомъ несутся горные потоки и брызжетъ пѣной водопадъ, зеленѣютъ пышные луга, тянутся широкія площади обработанныхъ полей, кое-гдѣ по склонамъ горъ ютятся деревушки въ 8--10 домовъ. Большія швейцарскія коровы тяжело несутъ обремененныя молокомъ вымя; погромыхивая колокольчиками, прыгаютъ по утесамъ стройныя альпійскія козы. А еще выше, темная ель угрюмыми рядами покрыла горы, стелются сугробы, и ледъ заковалъ маленькое горное озеро, и вьюга носится надъ вершинами... Тамъ нѣтъ деревень, только рѣдкіе одинокіе домики красными и бѣлыми пятнами мелькаютъ по склонамъ горъ.
   Я былъ въ одномъ изъ нихъ. Только что выстроенный маленькій домикъ стоялъ на границѣ елей и сугробовъ и, какъ птичье гнѣздо, повисъ на утесѣ надъ глубокой пропастью, на днѣ которой, какъ зеленый звѣрь съ бѣлой гривой, прыгалъ съ камня на камень и грозно ревѣлъ горный потокъ. Какъ крики галчатъ, неслись дѣтскіе голоса въ открытыя окна бѣленькаго домика; милая дѣвушка съ сіяющими гордостью глазами показываетъ мнѣ переписанныя красивымъ почеркомъ ученическія тетради и все старается объяснить мнѣ, какъ хорошо рѣшаются въ ея школѣ ариѳметическія задачи и какія рисуются географическія карты. Двѣнадцать паръ веселыхъ и смѣлыхъ дѣтскихъ глазокъ съ любопытствомъ разсматриваютъ меня. Я смотрю на пышащія здоровьемъ дѣтскія личики, слушаю, какъ весело и одушевленно поютъ они свой національный гимнъ и вторитъ имъ шумящая ель и несущійся на днѣ пропасти горный потокъ...
   Я спускался внизъ; рядомъ со мной все ревѣлъ горный потокъ, прыгали съ утеса на утесъ альпійскія козы, замирая, шумѣла ель, а звенящіе дѣтскіе голоса, казалось, все неслись за мной изъ открытыхъ оконъ повисшаго надъ пропастью домика, который долго темною точкой виднѣлся вверху...
   Внизу меня встрѣтили опять деревенскія дѣти, старшія дѣти. Они шли со своимъ учителемъ на прогулку, мѣряли землю, снимали планы, собирали ботаническія и зоологическія коллекціи. Я зналъ, что они скоро окончатъ свою школу и пойдутъ на отхожіе промыслы, куда уходятъ лишніе швейцарскіе люди, учить и воспитывать русскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ дѣтей, заводить новыя дѣла въ новыхъ странахъ,-- въ Южную Америку, на Яву и Суматру, на дикіе острова дикихъ морей, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, вспоминалъ, какъ жители сосѣдняго протестантскаго кантона смѣялись надъ моей католической деревней и говорили мнѣ, что тамъ живутъ дикіе, отсталые, консервативные люди, -- "les sauvages".
   Въ деревнѣ было тихо. Чуть шумѣлъ фонтанъ на деревенской площади, улицы были пусты, въ открытыхъ окнахъ кафе виднѣлись одинокія фигуры иностранцевъ съ красными бедекерами въ карманахъ. У крыльца стараго дома, гдѣ я жилъ,-- ему шло седьмое столѣтіе,-- восьмидесягилѣтній старикъ копошился около маленькаго колеса, прилаженнаго къ проведенному отъ горнаго потока жолобу, и по обыкновенію что-то мололъ, что-то пилилъ на своей крохотной мельницѣ.
   Я усталъ ходить по горамъ, но не усталъ любоваться ими и не перестаю думать все о томъ же,-- объ этихъ горахъ, о людяхъ, живущихъ въ нихъ.
   И у нихъ было суровое, студеное время... Бурные потоки размывали горы и обрушивались цѣлыя скалы, огромныя снѣжныя лавины сметали сады и дома, губили людей и скотъ, засыпали деревни. Съ сѣвера, юга, востока и запада, какъ снѣжныя лавины, спускались съ горъ полчища чужихъ людей, -- шли римскіе легіоны, шли рати закованныхъ въ броню рыцарей, врывались нѣмцы, французы, итальянцы. Цѣлые вѣка звонъ оружія и громъ выстрѣловъ раздавались въ горахъ, и кровь красными струями обагряла прозрачныя воды озеръ и бурливыя волны Роны. Вѣка усмиряли люди свои горы, бились швейцарскіе топоры и мечи о кованныя латы -- и потомъ тихо и уютно стало въ зеленыхъ горахъ, веселыхъ долинахъ.
   Грозные потоки несутъ теперь въ деревни электричество, приводятъ въ движеніе маленькія колеса домашнихъ мельницъ. Каменныя укрѣпленія сдерживаютъ снѣжныя лавины, и медленно таютъ сугробы въ горахъ, все лѣто открывая новыя пастбища, свѣжіе луга.
   Только оставшіеся съ тѣхъ давнихъ студеныхъ временъ старые разрушающіеся замки, какъ умирающіе коршуны, сидятъ на высокихъ скалахъ и потухающими глазами угрюмо смотрятъ на полныя жизни и радости цвѣтущія долины, да, какъ побѣдные выстрѣлы, несутся глухіе удары изъ глубины горъ, -- оттуда, гдѣ люди все бьются съ непокоренными остатками покоренныхъ горъ.
   И чужіе люди все ѣдутъ изо всѣхъ концовъ міра въ уютныя долины, гдѣ не видно крѣпостей и солдатъ, не слышно грома выстрѣловъ,-- ѣдутъ смотрѣть страну, гдѣ рядомъ лежатъ вѣчные снѣга и зрѣютъ персики, растутъ ели и каштаны, гдѣ вмѣстѣ, какъ братья, живутъ кальвинисты, католики и лютеране, нѣмцы, французы, итальянцы и евреи, составляя союзъ мира и труда, образуя одну страну, одно отечество...
   Я сказки вспоминаю,-- старыя дѣтскія сказки,-- какъ добрый молодецъ добывалъ себѣ невѣсту-царевну, перелеталъ черезъ горы и лѣса, бился съ великанами и трехглавыми зміями, рѣшалъ мудреныя загадки, которыя задавали ему волшебники... Давно швейцарскій мужикъ нашелъ себѣ путь-дорогу, гдѣ "самъ сытъ и конь не голоденъ", давно побѣдилъ великановъ и трехглавыхъ зміевъ и добылъ себѣ невѣстуцаревну. Давно состоитъ съ ней въ законномъ бракѣ и сидитъ дома, устраивая свое гнѣздо, воспитывая дѣтей... И мудреныя загадки рѣшилъ. Все такъ правильно и просто и неуклонно, какъ ложе Роны въ крутыхъ горахъ, и веселымъ аккордомъ звучитъ людской смѣхъ и дѣтскіе крики, и гимны, и шопотъ зеленыхъ листьевъ, и говоръ Роны, и дальніе выстрѣлы въ горахъ. Только тамъ, въ глубинѣ долины, кукушка все о чемъ-то тоскуетъ, мечтаетъ, чего-то ищетъ...
   Одинъ по одному, съ кирками и лопатами на плечахъ, идутъ мимо меня швейцарскіе мужики, веселые и довольные, какъ люди, проведшіе хорошій день на открытомъ воздухѣ.
   Я знаю, послѣ трудового дня они соберутся группами въ свои любимыя кафе и, потягивая вино, при свѣтѣ электрическихъ лампъ будутъ читать газеты и обсуждать дѣла своей общины, кантона и федеральнаго союза. И непремѣнно поднимется споръ все о томъ же, что вотъ уже вторую недѣлю занимаетъ умы моей деревушки: о выкупѣ государствомъ желѣзныхъ дорогъ. Будутъ говорить pro и contra, но я знаю, къ чему придетъ большинство. Федеральный совѣтъ хочетъ ловкимъ манеромъ провести общины... О, они отлично понимаютъ эти махинаціи! Онъ желаетъ имѣть въ своемъ распоряженіи много денегъ и цѣлую армію служащихъ и вліять на выборы... Въ газетахъ уже появился слухъ, что онъ собирается даже медицину сдѣлать государственнымъ учрежденіемъ и предоставить населенію безплатное лѣченіе, -- очевидно, онъ пытается сосредоточить въ своихъ рукахъ всѣ функціи и всю власть и постепенно отобрать у общинъ и кантоновъ ихъ вольности и прерогативы. А потомъ заведетъ настоящую армію, какъ въ другихъ странахъ, и будетъ дѣлать политику... Да, но они, bons valaisans, потребуютъ референдума и сумѣютъ своимъ властнымъ: "non" отвѣтить на хитрые происки федеральнаго совѣта. На этомъ пунктѣ всѣ сойдутся и будутъ говорить, какъ опасно давать много воли федеральному совѣту и какъ ревниво нужно беречь вольности общинъ и кантоновъ... Поговорятъ и о томъ, что дѣлается въ другихъ государствахъ, -- тамъ, куда ушли на отхожіе промысла ихъ братья и сестры, сыновья и дочери.
   А потомъ разойдутся и отправятся въ свои старинные дома и мирнымъ сномъ довольныхъ, сытыхъ людей уснутъ на старыхъ кроватяхъ, на которыхъ спали ихъ дѣды и прадѣды, -- тѣ, которые бились съ горами и рыцарями, устраивали своимъ внукамъ тишину и уютъ этихъ домовъ, и научили ихъ говорить "non" и "oui" въ отвѣтъ на вопросы, которые ставитъ жизнь...
   Солнце зашло за горы и темныя извитыя линіи прорѣзали долину. Тяжелыя облака ползли съ вершинъ, густыми клубами окутывали горы, деревни и города,-- и сіяющая долина Роны померкла, и все стало смутно, сѣро и печально. Безлюдно и тихо кругомъ, только кукушка, казалось, еще громче и печальнѣе куковала свою вѣчную пѣсню.
   И я все думалъ: что она ищетъ, о чемъ тоскуетъ въ этой странѣ довольныхъ людей, гдѣ все такъ ясно и правильно?
   И постепенно все уходило отъ меня, и предо мной вставали другія мѣста, гдѣ все смутно, сѣро и печально, гдѣ все вопросъ и загадка, гдѣ такъ подходяще кукуетъ кукушка.
  

II.

  
   Медленно катится задумчивая рѣчка. Въ хрупкой ольхѣ, подъ хилыми ракитами тихо льется она, бредетъ вправо и влѣво, возвращается назадъ, и снова долго бродитъ по степи, словно все ищетъ пути, словно думаетъ, кинуться ли ей къ Волгѣ матушкѣ широкой, въ море Каспійское, податься ли къ Дону тихому, въ море Азовское, пропадать ли тутъ въ степи широкой на черныхъ земляхъ, на желтыхъ пескахъ... По узкимъ степнымъ балкамъ, по низкимъ берегамъ тихой рѣчки, подъ хилыми ракитами, тамъ люди живутъ. Кажется, брели они по степи долгимъ, труднымъ путемъ и остановились отдохнуть, наскоро построили себѣ жилища изъ глины и вѣтвей лозы, покрыли ихъ соломой, а потомъ снимутъ урожай и дальше пойдутъ. И, должно быть, дологъ и труденъ былъ путь,-- такъ блѣдны люди, такіе усталые глаза и такъ обносилась одежда. И такъ мало донесли они.
   Было ли у нихъ прошлое? Есть ли настоящее? Куда бредутъ они?
   А кругомъ поля. Желтыя, зеленыя, красныя, ровными полотнами безконечно тянутся они къ тѣмъ синѣющимъ вдали высокимъ могиламъ, гдѣ лежатъ бродившіе раньше въ степи такіе же люди. Узенькія дорожки вьются между полосами хлѣбовъ, забѣгаютъ къ соломеннымъ домикамъ и снова теряются въ безконечныхъ поляхъ. Тамъ, на степномъ бугрѣ, онѣ сошлись, переплелись узломъ и снова разбѣжались во всѣ стороны...
   Тамъ сидитъ Никола Милостивый... Сидитъ Никола на столбикѣ, навѣсикомъ укрытый, средь широкаго поля. Старъ Никола. Отъ солнца жаркаго, отъ морозовъ лютыхъ, отъ осеннихъ дождей плакучихъ облупились его щеки, порѣдѣла сѣденькая бородка, и только выцвѣтшіе блѣдно-голубые глаза все смотрятъ изъ-подъ навѣсика. И тянутся предъ нимъ желтыя и зеленыя полосы безконечныхъ полей -- далеко, далеко, вплоть до тѣхъ туманныхъ могилъ.
   Давно сидитъ Никола Милостивый и все смотритъ, какъ растутъ поля, все бережетъ, чтобы не пропали люди подъ соломенными крышами, не высохли рѣчки въ степи. Напоятъ землю теплые дождички, согрѣетъ жаркое солнышко, нальется полный колосъ, -- тогда Никола радуется, и въ тихія, теплыя ночи, при свѣтѣ вспыхивающихъ зарницъ, можно видѣть, какъ улыбается подъ навѣсикомъ старенькое, сѣденькое лицо и весело смотрятъ ласковые блѣдные глаза. А кругомъ таинственный шелестъ идетъ по полю и медленно склоняются предъ Николой Милостивымъ спѣющіе желтые колосья. Тогда радуются люди. Въ свѣтлой ризѣ, окруженный свѣчами и клубами ладана, смотритъ Никола на собравшійся поклониться ему народъ. Время отъ времени раздается: "Радуйся, Николае, великій чудотворче!",-- тогда словно шелестъ вѣтра проносится надъ толпой, какъ спѣлые колосья наклоняются русыя мужицкія головы и какъ синіе васильки и розовый горошекъ во ржи мелькаютъ въ толпѣ женскія головы...
   Рѣдко радуется Никола. Бурьянъ заросъ неродившую землю, холодныя свинцовыя облака, словно страшныя птицы съ сѣрыми крыльями, низко повисли надъ землей, мечется чибисъ надъ голыми полями, припадаетъ грудью къ землѣ и снова вздымается къ холоднымъ облакамъ и какъ ребенокъ, потерявшій отца съ матерью, стонетъ и кричитъ, и зоветъ... Тогда выцвѣтшіе глазки Николы смотрятъ печально и жалостливо, и словно слезы льются по старымъ щекамъ.
   Худо тогда подъ соломенной крышей. Холодъ ходитъ по полу, снѣгъ кучей насыпался въ разбитое окно, словно мертвецъ незрячими глазами смотритъ мѣсяцъ въ обледенѣлыя стекла. А кругомъ что-то мечется по безконечнымъ снѣжнымъ полямъ и жалуется, и рыдаетъ, и зоветъ...
   Сонъ снится мужику, будто ласково ржетъ его старая кобыла надъ своимъ жеребеночкомъ, мычитъ корова въ хлѣву, блеютъ овцы... То сонъ, то вьюга мечется по раскрытому двору, то вѣтеръ воетъ въ запустѣвшихъ хлѣвахъ. И онъ слушаетъ, какъ чмокаютъ во снѣ и сосутъ губами спящія на печкѣ дѣти, и знаетъ, что имъ тоже снится сонъ, -- будто ѣдятъ они хлѣбъ, мягкій, пухлый хлѣбъ, безъ глины и лебеды... А рядомъ лежитъ жена и все говоритъ, и говоритъ безсвязныя, дикія слова и день, и ночь, и вотъ уже вторую недѣлю, и съ темнаго, худого, заострившагося лица свѣтятся во тьмѣ и, не мигая, смотрятъ безумные, горячечные глаза.
   Тогда холодно становится въ мужицкой душѣ и пересохшія губы глухо шепчутъ:
   -- Переживемъ ли? Передышемъ ли?..
   И большая лохматая голова свѣшивается съ полатей, долго и пристально всматривается въ смутно-бѣлѣющій передній уголъ и въ тревожной тишинѣ избы снова слышится глухой, напряженный шопотъ:
   -- Никола Милостивый, угодникъ Божій, помоги!..
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru