Lib.ru/Классика: Елеонский С.. Простецы

Простецы.

Разсказъ.

Дьяконъ Нетлѣнный захворалъ... Строго говоря, здоровымъ онъ никогда и не былъ, всегда недомогалъ, ходилъ ссутулившись, кашлялъ и кряхтѣлъ, растирая себѣ кулакомъ то грудь, то поясницу. Но такъ какъ ноги все еще носили его бренное тѣло, то въ селѣ не считали вообще его больнымъ. И только тогда Елтанскіе чуваши сказали, что дьяконъ нездоровъ, когда воочію увидѣли его разметавшимся, въ жару, на сосновой широкой кровати, подъ прикрытіемъ женина салопа, нижніе мохры котораго спутались съ клочьями сѣдой бороды болящаго, а рукава раскинулись въ стороны у вытянутыхъ ногъ, давая тѣмъ поводъ думать, что на кровати распласталось что-то безногое, но четырехрукое, въ родѣ исполинской черепахи.

-- О, Гоо-о-споди!.. О, смерть моя...-- взывалъ Нетлѣнный, надрывая сердце своей дьяконицы Игнатьевны.

Приходили къ окну прихожане-чуваши въ бѣлыхъ рубахахъ и черныхъ шляпахъ, чувашинки въ ярко расшитыхъ шушпанахъ и съ вплетенными въ черныя длинныя косы потертыми серебряными рублями, прислушивались къ стонамъ и отходили, высказываясь:

-- Дьякону -- карачунъ...

Ночью, когда надъ Елтанью воцарялась глубокая тишина и душную атмосферу дьяконской хаты прорѣзывалъ лихой свистъ гулявшаго парня или безпокойное кудахтанье куръ, испуганныхъ неожиданнымъ визитомъ хорька, безсонный дьяконъ раздражался на дьяконицу и голосъ его скрипѣлъ, какъ ржавая петля оконной ставни въ холодную осеннюю ночь:

-- А все ты виновата... разсовѣтовала тогда, болѣзнь и запустили... А-а-хъ!

Дьяконица оправдывалась:

-- Да съ чего ты, Сидорычъ, напрасно калишь меня? Я съ тебя воли не сымала... Ужъ если кто виноватъ въ твоемъ горѣ, такъ это -- батюшка о. Клементій. Онъ отговаривалъ...

-- Ну и онъ, конечно... и попадья, и ты... всѣ за одно... противъ меня... А я вотъ -- страдай весь вѣкъ... Двадцать пятый годъ жду облегченія, а его нѣту... А вы: "подожди -- да подожди"... Вотъ и дождался -- ни сѣсть, ни встать, ни лежа лежать... Чертъ бы васъ всѣхъ подралъ!.. А-ахъ... смертынька!..

Видимо, страданія доходили до обморока, голосъ Сидорыча смолкалъ, и въ наступавшей тишинѣ слышно было, какъ ползаютъ и шуршатъ по оклеенному синей сахарной бумагой потолку тараканы и мухи. Но минутъ черезъ пять снова шипѣли упреки:

-- Мучители... Не хотѣли сдѣлать добра во время... Теперь я васъ больше не послушаю... Уѣду! Одинъ уѣду, если ты не повезешь меня въ клинику. Операція такъ операція!.. Смерть такъ смерть -- одинъ чертъ на дьяволѣ... О, Гоо-споди!.. О, смерть моя... А-а-о... Окаянные...

-- Да что ты лаешься, каженый?-- вышла изъ терпѣнія Игнатьевна.-- Всѣ жилы вытянулъ своимъ нытьемъ. Ну, ѣдемъ! Мнѣ что? Я хоть сейчасъ, только чай съ сахаромъ увязать.

И лишь стало свѣтать, дьяконица вытащила изъ-подъ лавки сундукъ и начала укладываться въ дорогу.

Погнали стадо въ поле. Отъ двухъ подрядъ безсонныхъ ночей Сидорычу сталъ невыносимъ деревенскій утренній гамъ и ревъ:-- ему казалось, что каждая корова старается переревѣть другую и оретъ выше своихъ силъ, и каждая овца, и каждый безмозглый теленокъ и баранъ словно нарочно подходятъ къ окну отравить послѣднія минуты страждущаго, а Ефимка-пастухъ то и дѣло хлопаетъ кнутомъ и остервенѣло кричитъ: "Куда? Куда?"

-- Христа-ради затвори!-- стонетъ дьяконъ, требуя закрыть окно и отогнать чесавшагося объ уголъ борова.

Но черезъ минуту окно отворялось, просовывалась человѣчья голова съ грубымъ окрикомъ: -- Ну, что? Какъ дѣла, Сидорычъ?-- И Сидорычъ совсѣмъ изнемогъ отъ вниманія животныхъ и людей, лежалъ недвижимо пластомъ, закрывъ глаза, и сухо, и часто дышалъ, а мухи облѣпили его губы, и у него не было силъ отмахнуть ихъ...

Работникъ уже запрягъ лошадь, отворилъ ворота, ждалъ, сидя на крыльцѣ, и жевалъ малосольный огурецъ, разсѣянно поглядывая на выброшенныя дьяконицей яичныя скорлупки.

По селу шелъ говоръ:

-- Дьяконъ ѣдетъ въ городъ "рѣзаться".

Въ поповомъ домѣ за чаемъ попадья Серафима Павловна говорила мужу:

-- Идутъ дьяконовы-то... И ужъ все собрали... Новое полукафтанье и рясу съ малиновымъ поясомъ, и сапоги смазные... на случай, неровенъ часъ, похоронится ему тамъ...

-- Ну?-- встревожился о. Клементій и, отодвинувъ отъ себя чашку, поспѣшилъ, говоря:-- Пойду. Отговорю.

-- Едва ли удастся,-- возразила матушка.

-- Удавалось прежде,-- самоувѣренно замѣтилъ о. Клементій и, придя въ домъ Нетлѣннаго, началъ увѣщевать:

-- Напрасно, Сидорычъ, затѣялъ это... Не ѣзди. Думаешь, лучше будетъ? Наврядъ. Развѣ легкое дѣло операція? Эге... подъ хирургуческимъ ножомъ не мало народу полегло.

-- Лучше помереть, чѣмъ это... такъ-то жить.

-- Малодушіе, Сидорычъ, малодушіе!.. Христосъ не такъ страдалъ, да и намъ велѣлъ... Такъ ли еще иные страждутъ!? Во сто разъ горше... Напримѣръ, раненые... съ Дальняго Востока.

Дьякону казалось, что выше его страданій нѣтъ и не можетъ быть на свѣтѣ, и потому онъ замѣтилъ:

-- Всякому своя слеза солона...

Разговоръ не клеился. О. Клементій глядѣлъ по сторонамъ, отыскивая тему для бесѣды, вздыхалъ и вдругъ не безъ заискиванія спросилъ:

-- А какъ ты полагаешь, Сидорычъ, не приспѣло ли время?

Въ другое время іНетлѣнный отвѣтилъ бы: "Чую" или "не чую", сообразно внутреннему голосу своей до нельзя взвинченной нервической натуры, но теперь въ такой часъ, когда онъ невыносимо страдалъ, онъ ждалъ отъ другихъ къ себѣ только одного состраданія, а быть дойной коровой для другихъ въ ихъ низменныхъ интересахъ въ такомъ положеніи онъ не желалъ и потому на неумѣстный вопросъ батюшки довольно грубо отвѣтилъ:

-- Мнѣ теперь не до этого...

Батюшка закусилъ губу вмѣстѣ съ концомъ бороды и думалъ:-- Этакій ежъ этотъ Сидорычъ, ни съ какого боку къ нему не подступишься!.. А вѣдь знаетъ, несомнѣнно чуетъ, ибо страданіе развиваетъ чувствительность и чѣмъ сильнѣе страданіе, тѣмъ ярче чувствительность. И коль скоро первое на лицо, то и второе должно быть въ присутствіи... Но не хочетъ, таитъ"...

Все это навело на о. Клементія меланхолію, онъ опять загнусилъ:

-- Ужъ и не знаю, какъ мы тутъ безъ тебя, Сидорычъ... сладимъ ли... Ошибка будетъ...-- Голосъ о. Клементія сталъ тише, голова клонилась ниже.-- Псаломщикъ ни къ черту не годится... Какой толкъ отъ монастырскаго пропойцы? Ни бельмеса не соображаетъ... Да и я тоже мало смыслю въ благораствореніи воздуховъ... А Брюсъ вретъ въ этомъ отношеніи... Демчинскій тоже... И нѣтъ на свѣтѣ такого календаря, гдѣ бы правда была непреоборимая относительно атмосферы...

Нетлѣнный понималъ, о чемъ батюшка Клементій Посоховъ говоритъ съ нескрываемою скорбію... Дѣло касалось дара предвѣдѣній дождя, коимъ обладалъ дьяконъ въ предѣлахъ совершенства, доступныхъ человѣческому уму и чувству. Въ Елтани всѣ чуваши непоколебимо вѣрили въ чудодѣйственные молебны. Много разъ бывало такъ, что отслужатъ молебенъ на полѣ противъ бездождія, какъ на другой или на третій день дождь польетъ, а иногда -- такъ во время самаго молебна. Часто въ засухи чуваши приставали къ о. Клементію:

-- Бачка! Пора молить... Просимъ... сходомъ...

Но о. Клементій только въ томъ случаѣ охотно уважалъ сходъ, если на то было соизволеніе Сидорыча, а не то -- говорилъ:

-- Подождемъ!

Но когда дѣло съ молебнами затягивалось, когда засуха одолѣвала, чуваши приставали со всѣмъ, присущимъ фетишистамъ, фанатизмомъ и требовали:

-- Служи, бачка! Чего держишь дождь? Жалобиться будемъ рихирею.

-- Экіе вы... несуразные, -- урезонивалъ прихожанъ от. Клементій.-- За то васъ Богъ и наказываетъ, что терпѣть не умѣете.

Однако служилъ, но безъ увѣренности,-- а какъ говорится -- "въ пустую".

Даръ предвѣдѣнія страннымъ образомъ сочетался въ діаконѣ Нетлѣнномъ съ тѣмъ тяжкимъ недугомъ, которымъ онъ страдалъ не то по наслѣдію отъ предковъ, не то по благопріобрѣтенію отъ натуги, когда приходилось подымать тяжести вродѣ телѣги со снопами. Болѣзнь въ маломъ видѣ обозначилась въ первые годы службы въ Елтани, но выносливость и терпѣніе преодолѣвали, да и фельдшеръ Бученковъ курировалъ вѣщателя. Съ годами однако все чаще и чаще приходилось считаться съ "лихою болѣстью", и тотъ же Бученковъ посовѣтовалъ обратиться къ доктору, который высказалъ:

-- Если вы будете хорошо питаться, пополнѣете, тогда пожалуй, все на своемъ мѣстѣ будетъ... засалится.

-- О, это хорошо!-- обрадовался Нетлѣнный и тогда же сказалъ:-- Дьяконица! Корми меня во всю мочь... Какъ борова на убей!.. Чтобы засалилось.

Дьяконица неусыпно прилагала всѣ старанія къ утучнѣнію своего супруга и въ мясоѣдъ это ей легко удавалось. Но мясоѣды смѣнялись постами, и отъ нихъ дьяконъ высыхалъ. А высыхая долженъ былъ обращаться къ медицинской помощи. Бученкову надоѣло лечить хилаго паціента и онъ увѣщевалъ:

-- Да ѣшь ты, отче, въ посты скоромное!

Но дьяконъ возражалъ:

-- А съ душею какъ быть? Погубить что ли ее? Не могу.

-- Да вѣдь это по немощи твоей, голова садовая! И тебѣ не вмѣнится.

-- А кто знаетъ?

-- Ну, разрѣшенія испроси у своего начальства.

-- У благочиннаго? У консисторіи?.. Имъ этого не рѣшить.

-- И по выше ихъ есть...

-- А какъ написать просьбу? "Имѣя дескать, отъ природы такую штуку, прошу упразднить для меня всѣ посты и уставы"? Нѣтъ, братъ, не дѣло толкуешь. Оставь.

Такъ и оставили. И было Нетлѣнному то хорошо, то худо. Въ послѣдніе дождливые годы было особенно худо, и теперь онъ до того дошелъ, что не пожелалъ войти въ подробную бесѣду о дождѣ съ о. Клементіемъ и думалъ не безъ злорадства:-- "Ну-ка, вотъ, отслужите дождевой молебенъ во благовременіи безъ Сидорыча!?.. То-то... За чужой спиной легко... А какъ до дѣлежа дойдетъ, даже очень безсовѣстно выходить: попу -- полтора рубля, мнѣ семьдесять пять копѣекъ, дьячку 87 ¹/₂ копѣекъ... Какъ обыкновенно... Но, вѣдь, синодальная разверстка не предусматриваетъ особыхъ случаевъ... Ну и пляшите впредь съ псаломщикомъ. Вотъ какъ ни капнетъ оттуда сверху, дадутъ вамъ въ другой разъ чуваши на обоихъ полтину; да еще просмѣютъ, "вздумали-де безъ дьякона тучу пригнать"...

И передъ Сидорычемъ развернулась картина воображаемыхъ разговоровъ по поводу молебновъ и дождей, какъ попъ будетъ стараться, но безъ толку, и какъ ропотъ пойдетъ по приходу. Все это на минуту отвлекло Нетлѣннаго отъ страданій, и на его блѣдныхъ запекшихся губахъ скользнула язвительная улыбка.

Въ сознаніи своихъ, неоцѣненныхъ должнымъ образомъ, заслугъ передъ причтомъ, Сидорычъ увлекся черезъ край.

Ему казалось, что благосостояніе и попа, и дьячка, и даже церковнаго кошелька всецѣло зависѣло отъ его, Сидорычева, таланта предугадывать погоду.

-- Вотъ Якуткино, Чулпаново и прочія селенія, и жителей въ нихъ не сколь меньше нашего, и земля такая же, и тѣ же чуваши, а попы тамъ маются. Отчего? Ясно...

Однако то, что было въ теченіи многихъ лѣтъ источникомъ всеобщаго благоденствія, оказалось вмѣстѣ съ тѣмъ истиннымъ мученіемъ для самого Нетлѣннаго. Страданія ли росли пропорціонально таланту или талантъ возрасталъ отъ умноженія мученій, Сидорычъ не уяснилъ. Но было совершенно ясно для него, что легче справляясь съ погодой, съ отгадываніемъ ея, онъ труднѣе переносилъ самую жизнь. И, наконецъ, пробилъ часъ, когда ему пришлось рѣшить дилемму: или умереть отъ "таланта" или жить безъ него.

Жребій брошенъ,-- восторжествовала жизнь...

Сидорычъ не остановился передъ созерцаніемъ печальной будущности, гдѣ таковая рѣшимость ставила весь причтъ съ о. Клементіемъ во главѣ и всѣхъ елтанскихъ православныхъ христіанъ въ затруднительное положеніе.

-- Пусть всѣ страдаютъ...

До сихъ поръ Сидорычъ, совершая молебенъ, зналъ, что неминуемо будетъ дождь черезъ нѣкое малое время, музыкой звучали слова: "Даждь дождь земли жаждущей, Спасе!" И восторгъ непосрамимой надежды заглушалъ страданія. Но вотъ черезъ недѣлю или какъ, когда онъ вернется изъ клиники, онъ эти же молебныя слова будетъ пѣть съ сомнѣніемъ и неувѣренностью, фальшиво... И какъ будто жалость о потерянномъ сокровищѣ вкрадывалась въ душу... Но муки брали свое, и Нетлѣнный рѣшилъ:

-- Пусть... Такъ надо. Я страдалъ, я паче мѣры страдалъ столько лѣтъ... Для меня лично отъ того особеннаго барыша не выходило, наживался только попъ... Меня бы слѣдовало превознести, вознаградить, а онъ все придумываетъ предлоги свести меня на псаломщицкое жалованье за то, что не ѣзжу въ деревню Законъ Божій въ школѣ грамоты преподавать... Итакъ, пусть кто хочетъ, тотъ меня и замѣняетъ... Есть такіе колдуны, -- присаживаютъ эти самые таланты... И если о. Клементій захочетъ обладать онымъ, то ему живо поможетъ язычникъ Яшманъ. А я -- слуга покорный... кланяюсь.

И хмурое лицо Нетлѣннаго съ устремленными въ потолокъ взорами стало совсѣмъ сердитымъ.

О. Клементій видѣлъ, что дьякона съ его мыслей не свернуть, и ронялъ слова такъ только, чтобы сказать что нибудь.

-- Не ѣзди, дьяконъ... право? Чего тамъ?.. А ты перемогись.

Сидорычъ упрямо велъ свою линію:

-- Поѣздили бы вы на моемъ конѣ, батюшка, небось давно бы въ самую Москву слетали. А я былъ дуракъ, все васъ слушалъ. Вамъ мое послушаніе на пользу, а мнѣ отъ того только жизни сокращеніе.

-- Ахъ, дьяконъ... И грѣшное же слово ты молвилъ! Вѣдь предѣлъ жизни человѣческой отъ Создателя! Зря ропщешь.

-- Да какъ же быть, если терпѣнья нѣтъ!?-- Дьяконъ раздражался.

О. Клементій старался успокоить его и: расправилъ рукава салопа и даже погладилъ ихъ:

-- Ну! ну!.. не волнуйся... Операція такъ операція... Дѣло твое.

-- То-то, что мое, -- выговаривалъ со слезами горькой обиды дьяконъ, и эти слезы были послѣднимъ средствомъ самозащиты противъ чужой воли.-- Конечно, мое личное дѣло, а не служебное, не причтовое... И незачѣмъ тутъ вамъ ввязываться, старуху мою смущать, отговаривать отъ поѣздки... Мучаете только...

-- Ахъ, дьяконъ!-- качалъ головой о. Посоховъ.-- Да я къ тому пришелъ сюда и рѣчь веду, не пожелаешь ли напутствоваться?

Послѣ нѣкотораго колебанія Нетлѣнный отвѣтилъ:

-- Ужъ тамъ... въ клиникѣ... Передъ тѣмъ самымъ, какъ...

-- Какъ знаешь.-- И о. Клементій наклонился къ лицу дьякона и, отстранивъ мохры салопа, поцѣловалъ страждущаго, прибавивъ:-- Сіе братское лобзаніе да не будетъ послѣднимъ...

Уходя, батюшка думалъ:-- Душной сталъ дьяконъ... Тоской отъ него пахнетъ...

Въ сѣняхъ о. Клементій остановилъ дьяконицу и шепотомъ выспрашивалъ:

-- А что, Игнатьевна, не чуялъ Сидорычъ того... на счетъ дождя-то?..

-- Ничего не говорилъ. До того ли ему, сердешному!?

-- Вижу, вижу...-- торопливо заминалъ батюшка.-- Но я, вѣдь, на сержусь... ей-Богу, ничего... не въ претензіи.-- И суетливо поддерживая полы рясы, и странно съежившись, о. Клементій спѣшно спустился съ дьяконскаго скрипучаго крыльца, а когда пришелъ домой, то съ горечью высказалъ попадьѣ:

-- Затаили оба... видно по всему... До чего доводитъ злоба; ни себѣ, ни людямъ!!

-----

На другой день, по отъѣздѣ Нетлѣннаго, о. Клементій чесалъ у себя въ затылкѣ: прихожане приставали къ нему насчетъ молебствія, а онъ не зналъ -- приспѣло ли время. Но руководясь соображеніемъ, что послѣднія діаконскія муки были не безъ атмосферическихъ причинъ, рискнулъ исполнить просьбу своихъ Елтанцевъ. Однако ожидаемаго результата не воспослѣдовало: громъ не грянулъ, туча осталась за морями, а въ Елтани съ неба солнце жарило во всю мочь, и нельзя было думать, что погода скоро ублагорастворится. О. Клементій побаивался, какъ бы Елтанцы не потребовали повторенія молебна, и какъ бы по сему случаю не произошло новаго конфуза. И высказывая свои тревожныя думы передъ матушкой, о. Клементій пробудилъ къ дѣятельности спавшія дотолѣ мыслительныя способности въ своей дрожайшей половинѣ.

Серафима Павловна заговорила, что опасеніе попа преждевременно, что съ возвращеніемъ дьякона Нетлѣннаго все войдетъ въ свою колею и всякій молебенъ будетъ въ свое время и дѣйственъ.

-- Потому что,-- объясняла матушка,-- я не думаю, чтобы у Сидорыча отъ операціи уничтожилось то самое, что... та суть главная, которая...

-- Даръ-то предвѣдѣнія -- хочешь сказать?

-- Ну, да...

-- Нѣтъ, попадья... По логикѣ вещей въ этомъ отнотеніи Сидорычъ послѣ операціи долженъ оказаться на общемъ основаніи со всѣми смертными... какъ я, какъ ты, и какъ всѣ прочіе, коимъ не дано...

-- А можетъ быть?

-- Ни въ коемъ случаѣ! Оставь надежду на всегда!..

-- Жаль, очень жаль... И какъ все это устроено, -- размышляла матушка, -- иной боленъ, но прозорливъ, другой богатъ, но не уменъ, иной уменъ, но бѣденъ, и нѣтъ на свѣтѣ такого человѣка, которому бы все было дано. А непремѣнно -- или то, или это, или вовсе ничего...

-- Да... Иногда и совершенство бываетъ отъ несовершенства.

И супруги Посоховы вздохнули, думая о дьяконѣ, котораго теперь можетъ быть "рѣжутъ", а можетъ -- и "зарѣзали".

--... Хотя, конечно, корысть отъ дьяконской способности не такъ чтобы ужъ очень велика, развѣ только мнѣніе въ народѣ...-- сглаживала матушка причтовую потерю.

-- Авторитетъ -- хочешь сказать?-- поправлялъ батюшка.-- Да, эта вещь того... преполезная... авторитеть-то. Весьма и даже развесьма... Съ авторитетомъ человѣкъ голову держитъ браво, ходитъ гоголемъ, а безъ онаго -- мокрая курица... А враги глумятся. Не дальше какъ сегодня ѣхалъ мимо нашего гумна о. Павелъ изъ Кутушей въ Чекчули и говорить мнѣ: "А прозорливецъ-то вашъ тово?"... И смѣется. И ужъ видно по зубамъ, что онъ хотѣлъ сказать... Дескать: "Отыдетъ отъ васъ благодать, какъ отъ Саула"...

-- Извѣстно, завистники... всегда такъ они, иначе не могутъ. Погоди, и Чекчулейскій Анисимъ подъ какимъ нибудь предлогомъ проѣдетъ нашей Елтанью, чтобы тоже поехидничать.

-- Да ужъ будетъ... не мало будетъ... и въ ведро, и въ ненастье...

Но вдругъ попадья порывисто встала, глаза ея заискрились, вся она преисполнилась какого-то вдохновенія и сказала воодушевленно:

-- Стой, попъ! Придумала! Выпишемъ сюда папашу. Онъ замѣнитъ Сидорыча. У него тоже симое...

Но о. Клементій не такъ легко поддавался скороспѣлымъ проектамъ и потому замѣтилъ:

-- Да, вѣдь, его не пустятъ къ намъ изъ Кизикова. За него тамъ держатся крѣпко. Сестра твоя Капитолина и зять Лазарь не безъ ума же... Старикъ, того и гляди, помретъ. А у него пять сотъ... денежки! И вдругъ отпустить на чужую сторону? Больно ты ловка! Попы на сей счетъ предусмотрительны и дураками себя не оказываютъ. А по сему твой проектъ не выдерживаетъ даже самомалѣйшей критики.

Матушка осѣла и по привычкѣ засунула палецъ въ ротъ, когда сознавала за собой промахи размышленія.

Однако черезъ минуту она опять воодушевилась:

-- Попъ! А что, если?..

-- Опять что нибудь изъ пальца высосала, -- перебилъ ее съ усмѣшкой о. Клементій, но матушка торопилась высказаться:

-- Не смѣйся... Я думаю:-- если барометръ завести?..

-- Дорогая штука... Да и не вѣрю я въ нихъ. Ну, что такое барометръ? Трубка... а въ трубкѣ ртуть, и трубка вродѣ часовой пружины. На одномъ концъ стрѣлка, на другомъ -- ничего, а тутъ кругъ и въ кругу слова: "пасмурно, жарко, перемѣнно, ясно". И все чепуха... А почему? Души нѣтъ въ приборѣ! Той живой души, которая сама чувствуетъ и понимаетъ, что къ чему. А нѣтъ души,-- нѣтъ и предвѣдѣнія; значитъ, все только суета и пустая затѣя...

О. Посохову казалось, теперь что его дьяконъ даже никогда не ошибался, что дьяконская натура дѣйствовала, какъ перстъ предопредѣленія. Но чѣмъ прекраснѣе воспоминанія, тѣмъ острѣе горе утраты, тѣмъ сильнѣе желаніе вернуть минувшее не тѣмъ, такъ другимъ путемъ. И вотъ, въ то время, какъ о. Клементій восторгался талантами дьякона, матушка вдругъ хлопнула въ ладоши въ знакъ того, что задача рѣшена, и радостно объявила:

-- Лягушку въ банку!.. Въ Крестовомъ календарѣ за прошлый годъ...

-- Знаю, знаю... Но не всякая лягушка правду скажетъ. Надо толкъ знать и въ лягушкахъ, если хочешь извлекать изъ нихъ пользу. Впрочемъ, отъ неча-дѣлать можешь заняться симъ приватно. Не воспрепятствую.

О. Клементій утомился продолжительнымъ разговоромъ и пошелъ спать, а матушка приступила къ "барометріи". Она достала изъ чулана большую банку съ остатками ежевичнаго варенья, выложила его въ кружку, выполоскала теплой водой самую банку и ополоски дала выхлебать сыну Павлику, котораго обязала за это поймать въ пруду большую лягушку. Павликъ очень боялся лягушекъ, но такъ какъ стаканъ сладкихъ помойцевъ онъ выпилъ не даромъ и долженъ былъ за нихъ "отслужить", то упросилъ "просвирника" Гаврюшку исполнить приказаніе мамаши, а самъ, лежа на берегу пруда на животѣ, побалтывалъ ногами, отбиваясь отъ комаровъ. Гаврюшка же весь вымазался въ зеленой липкой плѣсени, до крови обчесался, но поймалъ наконецъ рѣшетомъ матерую лягву. Они оба торжественно несли добычу въ рѣшетѣ, прикрытомъ Гаврюшкиными штанами.

Матушка налила холодной воды изъ колодца въ банку. Гаврюша, къ удивленію Павлика, взялъ голой рукой лягушку и опустилъ въ банку. Банку поставили на со-лицѣ на окнѣ. Лягушка испуганно смотрѣла на зелень и Гаврюшку, стоявшаго въ саду, а Павликъ предупредительно накрылъ банку библіей. И мать, и сынъ слѣдили за поведеніемъ лягушки и, сличая его съ указаніями Крестоваго календаря, соотвѣтственно докладывали домовладыкѣ о. Клементію. Но пророчество лягушки, несмотря на симпатическое дѣйствіе библіи, не оправдывалось дѣйствительностью, и о. Клементій высказалъ:

-- Попусту лягушку мучаете. Выпустили бы ее въ свое мѣсто. Ибо никакая тварь, даже и пресмыкающаяся, не можетъ объявить правду, если ее держатъ въ неволѣ...

И довольный случайно сорвавшейся съ его устъ сентенціей, приближающей образъ его мыслей къ либеральному теченію, о. Клементій мечтательно поглядѣлъ на улицу, поглаживая бороду, и -- вдругъ громко воскликнулъ:

-- Ба! Дьяконъ?..

Черезъ минуту всѣ окружили возвратившихся Нетлѣнныхъ и закидали ихъ вопросами. Сидорычъ былъ больше прежняго угрюмъ и ничего не хотѣлъ говорить.

За него отвѣчала дьяконица:

-- Не рѣзали... Отказались... Гіворятъ, будто у него сердце нездоровое и легкія тоже не въ порядкѣ. Дескать снотворнаго не выдержитъ...

-- Вѣдь, я же вамъ говорилъ! Вѣдь, я же вамъ говорилъ!-- даже радостно повторялъ о. Клементій, хлопалъ себя руками то въ грудь, то по бедрамъ и, жестикулируя, протягивалъ ихъ то къ дьякону, то къ дьяконицѣ.

-- Развѣ я не зналъ всего этого? А вы не послушались... Ну, и вотъ... Да, братъ-дьяконъ, хлороформъ не такая вещь, которую всякій можетъ нюхать безнаказанно.

Дьякону было тяжело. Отъ поѣздки не только не получилось облегченія, но точно прибавилось еще нѣсколько болѣзней, о которыхъ онъ раньше и не помышлялъ: сердце, легкія, печень, почки... Да и расходы...

Дьяконица сообщила:

-- Подпругу присовѣтовали... Купила ему двѣ -- одну по мѣркѣ въ десять рубликовъ, другую на глазъ въ два съ полтиной. Праздничную и будничную...

-- Покажи-ка...

-- Ужъ потомъ, матушка... Далеко въ кошелѣ уложено... Да, тридцать два рублика какъ корова языкомъ слизала...-- растягивала слова дьяконица съ печалью въ голосѣ.-- Раззоръ!..

-- Копѣйки нѣтъ больше!-- выкрикнулъ и дьяконъ, нахлобучивъ шляпу на глаза, какъ бы затѣмъ, чтобы не обнаружить слезами свое горе-горькое.

Батюшка сталъ утѣшать:

-- Не тужи, Сидорычъ, наживемъ... Главное -- здоровье. А ты не унывай. Наслужимъ, Богъ дастъ.

-- Оно, конечно, если бы по совѣсти...-- говорилъ Нетлѣнный, все еще не снимая съ глазъ шляпы.-- Кабы эти самые молебные доходы поровну... сколько вамъ, столько и мнѣ... И было бы по-божески... Статья бы къ статьѣ... Я за многимъ не гонюсь, мнѣ бы только бандажи-то оправдать.

-- Ладно, ладно! Оныя деньги не станемъ опускать въ братскую кружку, а будемъ прямо дѣлить по особой раскладкѣ... по твоему. Только вотъ что, о. дьяконъ,-- батюшка испытующе воззрился на Сидорыча и строгимъ тономъ докончилъ: -- И съ твоей стороны тоже должно быть по совѣсти... безъ обману... Въ лѣтнее время, когда надо знать въ точности, какъ обстоитъ дѣло въ небесахъ насчетъ милости Господней, тебѣ ужъ нельзя стѣснять своей натуры человѣческимъ изобрѣтеніемъ... Чтобы ошибки не вышло... отъ тѣлеснаго малодушія.

Нетлѣнный мотнулъ головой въ знакъ согласія. Ему стало легче, и онъ началъ спокойно соображать, что лѣтъ этакъ черезъ десять по всей вѣроятности покроется понесенный имъ по случаю неудавшагося избавленія отъ "таланта" изъянъ въ карманѣ. Дьяконскія мысли отъ батюшкиной уступчивости приняли почти благочестивое настроеніе... Но изъ-за угла вывернулись двѣ пьяныхъ фигуры. Это шли, сцѣпившись руками, два дружка -- сельскій писарь Ларька Сизый и дьячокъ Трифонъ Ароматовъ -- въ короткомъ подрясникѣ, изъ-подъ котораго оголялись его длинныя волосатыя руки. Они съ недоумѣніемъ посмотрѣли сначала на дьякона, потомъ другъ на друга, оттолкнулись плечами, расцѣпились, и дьячокъ довольно громко сталъ укорять Сизаго:

-- Что же это такое, Ларька? а? Подлецъ ты аль нѣтъ? Зачѣмъ вралъ, что дьяконъ умретъ? Стябашилъ два полштофа съ меня... Ставь четверть, злодѣй! А не то, все разскажу, какъ ты мнѣ прошеніе сочинялъ на живое мѣсто и приговоръ отъ прихожанъ сулилъ...

Писарь метнулся назадъ, а дьячокъ подошелъ къ духовной группѣ, отвѣсилъ земной поклонъ сначала попадьѣ, потомъ попу, потомъ... дьяконовой лошади, которая оттого шарахнулась въ сторону, но была сдержана кучеромъ. Вставъ съ земли, Ароматовъ выпучилъ глаза на дьякона и нагло, дерзко заговорилъ:

-- А, Пифія Сидоровна... изволили вернуться? Что же, паки и паки будеши о дождѣ вѣщати? Ха, елтанскій оракулъ до часа смертнаго... Га-га-га!-- и пьяный Ароматовъ, показывая пальцемъ на Сидорыча, изгибался отъ судорожнаго хохота, голова его закидывалась назадъ, на горлѣ острой шишкой выступалъ кадыкъ, а визгливый голосъ поднимался все выше и рѣзче... И когда дикій хохотъ достигъ самой высшей ноты, какая значится въ нотномъ обиходѣ, Нетлѣнный не выдержалъ и крикнулъ во всю силу:

-- Убирайся къ черту, сыромолотный дьяволъ!

Кучеръ погналъ лошадь къ дому, поповы отошли къ своему крыльцу, а "сыромолотный дьяволъ" пошелъ искать Ларьку Сизаго.

Николай Шихановъ.

"Современный Міръ", No 10, 1908

Оставить комментарий Елеонский С. (bmn@lib.ru) Год: 1908 Обновлено: 12/04/2023. 30k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:

Елеонский С. Простецы

Простецы.

Елеонский С.
Простецы