Lib.ru/Классика: Эджинтон Мей. Конфекты

Конфекты

Рассказ Мей Эджинтон

Великолепный оркестр Раймонди закончил торжественным финалом, вслед за которым наступила полная тишина. Молодой человек и девушка, сидевшие у одного из ближайших столов, обменялись взглядами, точно приглашая друг друга вернуться к действительности, и с серьезными лицами чокнулись бокалами с шампанским.

-- Желаю вам счастья, Анна! -- сказал он, наклоняясь к ней. -- Пью за ваши успехи, ведь в этом для вас вся сладость жизни!

Девушка подняла на него глаза и слабо улыбнулась, как бы благодаря егоза пожелание; пальцы ее нервно играли бокалом.

-- Я не знаю, чего вы желаете, -- сказала она, -- но я пью за удачу и за счастье. -- Она выпила. -- Первое всегда ведет за собой второе, -- прибавила она. -- О, счастье, счастье, счастье. Для меня его не будет.

Она откинулась на спинку стула и рассеянно оглянулась вокруг себя на неинтересную толпу парода, которую всегда можно было наблюдать у Раймонди между одиннадцатью и двенадцатью часами вечера. На ней было старое, черное бархатное платье и огромная черная шляпа, под которой резко выделялось ее бледное лицо с черными волосами и огромными, усталыми, серыми глазами. Губы были слегка подкрашены. Она" казалась голодной, но не в обычном смысле этого слова. Он опорожнил свой карман для того, чтобы накормить ее устрицами, цыпленком и шампанским, но есть люди, которые всю жизнь голодают; им недостает удачи, сладости жизни, и я думаю, что среди людей, ужинавших у Раймонди, были и кроме Анны такие же несчастные.

-- Счастье еще придет к вам, все переменится, -- сказал он. -- Вы слишком нетерпеливы! По-моему, приехать прямо из провинции и заменять Мамми Кокс -- это уж большой шаг вперед.

-- Все шаги, шаги, шаги! -- нетерпеливо вскричала она и, перегнувшись через стол, шепнула ему на ухо: -- поверьте, эти шаги очень тяжелые. -- Он озабоченной сочувственно улыбнулся, а она продолжала: -- Я желала бы полететь, сразу подняться на верхушку лестницы. Шесть лет прозябать в провинции, а потом заменять Мамми Кокс, это довольно медленное путешествие. Семь лет шагать с одной ступеньки на другую, когда я могла бы полететь, но мое счастье кончено, Карни. Мамми будет играть семьдесят вечеров без перерыва, для меня же не будет удачи.

Шампанское было выпито, и лакей принес кофе. Карпентер зажег две папироски, несколько минут они молча курили.

-- О чем вы думаете? -- коротко спросила она.

-- О себе, -- ответил он, -- исключительно о себе.

-- Это странно! Вы должны мне рассказать об этом по дороге домой. Интересно послушать, как это Карпи думает о себе. Я лично всегда была страшной эгоисткой. Я, я, я, этим, полны мои мысли с утра до вечера; я и мой успех. О, Карпи, Карпи, если бы только...

-- Это непременно сбудется!

-- Вы так думаете? -- Ее глаза заблестели, и он обрадовался этому. -- Я иногда мечтаю о том, что Мамми Кокс вывихнет себе ногу, или получит мигрень, или с ней случится еще что-нибудь в этом роде. Посылают за мной! Ура! Публика льнет ко мне, как утки к воде. Публика очень добра. Я знаю ее вкус. Она любит красивые лица. Карпи ведь я...

-- Анна, милая, вы очень красивы.

-- Не называйте меня милой, не надо. II так мы говорим об этом громадном звере, который зовется публикой. Он больше всего любит красивую наружность, он любит пикантных и молодых, я на две трети моложе Мамми. Одним словом, я имела бы успех. Я понравлюсь публике, и он будет реветь, этот милый зверь. Я превзойду Мамми! Это будет великая ночь, ночь торжества! За одну такую ночь можно умереть. Рукоплескания, вызовы, все будет для Анны Неро, для Анны Неро! Толпа мужчин ждет моего слова и каждый надеется, что я поеду с ним ужинать.

-- Но вы все же едете ужинать со мной, -- быстро проговорил он.

-- Вас не было в моих мечтах, -- сказала она, туша папироску в чашке кофе.

Оркестр разошелся. Ужинающие тоже понемногу начали уходить. При первом ее движения он вскочил и, ревниво вырвав у лакея ее боа из перьев, сам окутал им ее шею. Они вышли. Швейцар подозвал коляску, и они поехали по Бродвею, который был ярко освещен и довольно оживлен. Анна Неро, слегка раскрасневшаяся и прекрасная, отклонилась назад и почувствовала руку, обнимавшую ее за талию.

-- Карпи, -- сказала она, -- это ваша рука? Будьте так добры, уберите ее. Не нужно!

-- Только сегодня, Анна, -- прошептал он.

-- Лучше не надо, Карпи, вы только... -- она замолчала, -- ...вы только потеряете голову, -- тихо добавила она.

Он отдернул руку и выглянул из экипажа. Они ехали по Бродвею, по направлению к Гарлему. Анна ясно могла видеть его лицо, освещенное фонарями. Оно побледнело от страсти.

-- Расскажите мне, что вы думали во время ужина, Карпи? -- спросила она, чтобы прервать молчание.

-- Я думал о том, что теряю вас, -- ответил он.

-- Теряете?

-- Теряю! я не безумец, Анна, т. е., не совсем безумец, но вы не разрешаете мне говорить.

-- Лучше не надо, Карпи, -- прошептала она.

-- В тот день, когда вам блеснет успех, потеряю вас... потеряю друга. Дорогая моя, знаменитая актриса не будет поддерживать знакомство с помощником химика и тому подобной мелюзгой. Тогда для меня все будет кончено. -- Он замолчал и серьезно взглянул на нее. Она не прерывала молчания. -- Иногда, -- прибавил он, - я представляю себе будущее так ясно, как только возможно. Я знаю, что скоро все должно будет кончиться. Ожидание у дверей театра, паши маленькие ужины, послеобеденные прогулки в парке по субботам, поездки с вами домой... эти чудные поездки! Если бы я был богатым человеком, то все было бы иначе... -- Он остановился. -- Ведь все было бы иначе, Анна? -- прошептал он.

Она едва ответила ему на этот вопрос, предложенный с дрожью в голосе.

-- Нет, Карпи, но...

Он кивнул головой.

-- Да было бы иначе; я не хочу вам надоедать, Анна, я буду вашим другом, если вы ничего не будете иметь против этого, и, кроме того, я буду счастлив, если вы будете иметь успех, и я буду рад, если все эти обстоятельства заставят вас позабыть таких людей, как я. Я даже сделал бы больше. Если бы я мог способствовать вашему успеху, я сделал бы все, что от меня зависит, и гордился бы этим. Я желаю вам всего, что вы сами себе желаете, исполнения всех ваших честолюбивых мечтаний!

-- Как вы добры, Карпи!

Они ехали через парк, путь был пуст и было уже не так светло.

-- Анна, -- сказал он, -- дайте мне один поцелуй, только- один...

-- Не надо, Карпи.

-- Я желал бы знать, будет ли для вас что-нибудь выше вашего честолюбия, -- сказал он, слегка раздосадованный отказом. Она не отвечала. -- Что значит для вас один поцелуй?

-- Для меня ничего, но для вас...

Это было верно. Анна, должно быть, хорошо знала сердце человеческое и потому постаралась избавить Карпентера от мучительных последствий, которые мог для него иметь этот поцелуй.

-- Знаете что, Карпи? -- сказала она смеясь. -- После моего успеха я соглашусь. Если вы пригласите меня поужинать в ту ночь и если вы поедете провожать меня домой, то вы можете один раз поцеловать меня в виде поздравления.

Он вздрогнул и, повернув голову, посмотрел на нее. Чистый бледный профиль, огромные глаза, прекрасный рот.

-- Желаю вам успеха, -- сказал он еще раз. -- Пусть он поскорее настанет.

Она продолжала:

-- Я вас никогда не забуду, Карпи, вы были верным, хорошим товарищем, вы для меня самый лучший друг и я всегда буду посылать вам билеты, вы не должны пропускать ни одного первого представления. Вы будете сидеть в первом ряду кресел и Апиа Неро, знаменитая Анна Неро, будет вам улыбаться.

Ода посмотрела па него и улыбнулась, эта улыбка заставила его задрожать.

-- Анна, не надо так смотреть.

Она вдруг сделалась серьезной.

-- Зачем вы меня так любите, Карпи, дорогой мой? -- снова начала она, -- не нужно, это не хорошо. Я буду жить только для искусства, а не для какого-нибудь человека -- не будет ни вас, по и никого другого -- может быть это может вас сколько-нибудь успокоить? Вы меня сегодня ободрили, Карпи, вы и ваша уверенность во мне. Благодаря вам я почувствовала, что скоро я буду пить настоящее вино жизни.

Он велел извозчику остановиться и помог ей выйти. Она кивнула ему головой и улыбнулась. Он заплатил извозчику и, отпустив его, позвонил.

-- Спокойной ночи, Карпи, -- сказала она, зевая и улыбаясь, и показывая при этом ряд белых зубов.

Дверь тотчас же отворилась и за ней показалась заспанная женщина. Анна вошла. Карпентер отправился домой пешком, так как карманы его были пусты.

Было около двух часов, когда он вошел в боковую дверь маленькой химической лаборатории, которой он заведовал. У него было над ней две комнаты: спальная и гостиная. Он тихо поднялся наверх, зажег в камине огонь и опустился перед ним в кресло. Свет упал на него и осветил высокую, тонкую фигуру человека лет 28 или больше, с светлыми волосами и упрямым ртом.

Перед ним на камине стояли три карточки Анны Неро. Он пристально смотрел на них несколько минут, потом, протянув свою руку, взял их одну за другой и поцеловал: теперь ведь никто не мог это видеть! Потом он снова поставил их в ряд, зажег трубку и снова уселся в кресло, заложив руки за голову. Хорошенькое, вызывающее личико улыбаясь смотрело на него из рамок.

Он смотрел на нее и ему казалось, что в глазах ее он читает мечту, к которой она так часто возвращалась. "Я понравлюсь публике, и он будет реветь, этот милый зверь. Мамми вывихнет себе ногу, или у нее сделается мигрень, или что-нибудь в этом роде, посылают за мной. Ура! Это великая ночь, ночь моего торжества. Аплодисменты, крики, все для меня, все для Анны Неро!".

Все это зависело от болезни Мамми Кокс, от ее... Трубка Карпентера сломалась у него в зубах. Он вскочил и бросил осколки в камин. Странно, куда могут завести человека его мысли, если он перестанет ими управлять! Он сидел и позволял ил течь, куда угодно, не останавливая их, не призывая обратно и ничего не считая невозможным. Невозможное делалось возможным, возможное вероятным, а вероятное вполне определенным, и это определенное был успех Анны Неро.

Он остановился на одной мысли и взял со стола последний номер "Империала", который он положил туда перед своим уходом. Журнал выпускал каждый месяц приложения, в которых печатались интервью с известными артистками и разными другими знаменитостями. Он перелистывал журнал, пока не нашел Мамми Кокс, которая теперь играла заглавную роль в новой пьесе Дорсет Вогама "Мод". Под портретом были написаны выдержки из разговора актрисы с интервьюером.

"Действительно, -- сказала мисс Кокс, в ответ на мой вопрос. -- Мне кажется, что у меня никогда не было роли, которая была бы мне так по сердцу, как роль Мод. Вы слышали, что мистер Вогам создал ее для меня. Это верно. Во всяком случае, как он, так и публика и даже самые строгие критики говорят, что я рождена для этой роли. В этой роли можно показать всю гибкость таланта, особенно великолепен третий акт. Вы смотрите на мою мартышку, неправда ли, она прелестна! Слишком толста? О она, как и ее госпожа, любит сладости, но ведь ее госпожа не особенно толста! Неужели меня находят толстой? Нет? Спасибо! И так мы обе любим конфекты, в особенности -- засахаренные каштаны. Многие из моих поклонников, зная это, часто и т. д., и т. д.".

Карпентер три раза перечел эту выдержку, сидя один с своими черными мыслями и имея перед глазами три портрета Анны, Анны, которая также могла бы показать гибкость своего таланта и очаровать своей игрой Нью-Йорк, своей игрой в третьем акте "Мод".

На полу перед ним стояли полки, уставленные приборами, которые в руках опытного человека действовали превосходно...

Анна Неро! Выходи, Анна, выходи, красавица, и посмотри в лицо зверю! Это прелестный зверь, который любит красивую наружность, пикантность и молодость, ты всем этим обладаешь! Выходи, уже мальчик стучит в твою дверь и зовет нежным голосом: "Мисс Неро, мисс Неро", и этот голос звучит для тебя подобно небесным арфам! Всего три часа тому назад ты узнала о внезапной болезни Мамми Кокс и с той минуты ты прожила целую жизнь. Счастье само пришло и далось тебе в руки, говоря: возьми меня, я принадлежу тебе! Целый мир был положен к твоим ногам, ты выпила вино жизни, не правда ли, ведь ты на две трети моложе Мамми и... Больше для тебя не существует таких вещей, как верные друзья, любовь, ненависть, воспоминания, ступеньки лестницы. Взошла новая звезда и ярко горит! Анна Неро! Анна Неро! Анна Неро! Только ты одна!

Когда она играла Мод, то театр вначале был разочарован отсутствием Мамми, но все же этот зверь, называемый публикой, наполнявший театр, был готов приветствовать Анну и ободрить, если бы ей это понадобилось, но через пять минут она уже вполне держала себя в руках.

Она смотрела в темный зал и чувствовала его молчание. Между ней и публикой протягивались невидимые нити. Наступил знаменитый третий акт и в нем она победила. Она держала в своих руках тысячу нервов и ее голос заставлял дрожать тысячу сердец. Она опьянела от нового вина. Это был полный успех, и она достигла той вышины, которой не достигала даже Мамми Кокс. Это была ночь Анны Неро, только ее ночь, и она властвовала вполне. Она показала все могущество женщины и актрисы.

Карпентер сидел в середине оркестра, стиснув руки и дрожа всем телом.

-- Я знал, я знал, что для нее все это было возможно, -- шептал он, -- но все же это я открыл ей дверь... Дверь, через которую она навсегда уходит от меня. Мы больше не будем жить в одном мире, ходить по одним улицам. Но сегодня она поедет со мной ужинать, она мне это обещала, и йотом я поеду провожать ее домой.

Анна вызвала в театре целую бурю рукоплесканий и криков. Она выходила бесконечное число раз, наслаждаясь этим поклонением, и возбуждение делало ее еще прекраснее. Это было великолепно. За такую ночь можно было бы умереть, но нет: теперь ей страшно хотелось жить еще, вновь переживать такие же ночи. Перед нею открывался новый мир.

Когда она спускалась к себе в уборную в последнем из великолепных костюмов Мод, она была вся полна восторга. На столе она заметила букет роз, который Карпентер прислал ей в начале вечера, но на который она не обратила внимания. Это не было жестокостью с ее стороны: тот мир, к которому принадлежал он, лежал далеко позади нее, а она смотрела не назад, а вперед. Она подвинула розы в сторону, оперлась руками на столик и посмотрела в зеркало. Она прекрасна, прекрасна, не могло быть сомнения в том, что она будет иметь успех.

На столике лежало несколько писем. Несколько визитных карточек от" лиц, с которыми она была совсем мало знакома, и одна -- от отпрыска знатной фамилии, с которым она не имела ничего общего; на всех были написаны поздравления, пожелания успеха и выражалась надежда, что она пожертвует писавшему несколько минут завтра в антрактах или после спектакля. Она читала их, улыбаясь, с бьющимся сердцем, краснея под румянами.

Но думаю, чтобы какая-нибудь женщина могла остаться равнодушной к поклонению: оно составляет для нее сладость жизни, а если женщина уверяет, что оно ей неприятно, то мне всегда кажется, что оно ей просто недоступно. Актриса читала письмо за письмом, потом бережно сложила их вместе, точно это были любовные послания.

Как быстро она изменилась, она теперь уже не вспоминала о верном товарище и поклоннике, который каждый вечер угощал ее ужином и провожал домой. С того времени прошло шесть часов и прошлое это умерло для нее.

Парикмахер постучал в дверь и передал ей карточку, на которой, ниже имени: капитан Филипп Фокс, было написано следующее:

"Я надеюсь, что вы помните меня. Я имел удовольствие встретить вас на Рождестве 1908 года в Цинциннати. Нельзя ли возобновить знакомство и, если вы еще "не приглашены, то согласитесь ли вы где-нибудь со мной "поужинать, может быть, в Ройяле".

Она не помнила ни о каком знакомстве с ним на Рождестве 1908 года в Цинциннати, может быть, они и встретились как-нибудь случайно, но не все ли равно? Ей еще никогда не приходилось ужинать в Ройяле.

-- Этот господин ищет, мисс Неро, -- сказал парикмахер.

Она написала на обороте карточки:

"Помню вас очень хорошо. Спасибо. Я выйду через десять минут. А. Н.".

Парикмахер отнес карточку и вернувшись сказал, что коляска капитана Филиппа Фокс будет ждать около театра и капитан сам будет, сидя внутри, ожидать в ней мисс Неро.

Она сняла длинное платье Мод и одела свое собственное бархатное платье и большую шляпу. Она смыла кольд-кремом румяна, не нуждаясь в них сегодня, чтобы скрыть обычную бледность. Щеки ее горели румянцем торжества. Филипп Фокс ждал ее у дверей театра; она пристально посмотрела на него. Он оказался обыкновенным светским фатом, считавшим себя выше других оттого, что в эту, как он говорил, великую ночь ему удалось пригласить Анну Неро ужинать.

Коляска его стояла у тротуара. У дверей, как обычно, толпился народ. Между ними стоял высокий, светловолосый человек, который не спускал глаз с черного бархатного платья и большой шляпы, а потом перевел взгляд на ее спутника. Перед тем, как сесть в коляску, Анна Неро посмотрела на стоявшую толпу и ей показалось... -- но видение исчезло из глаз иона о нем забыла. Разве она что-нибудь обещала?.. Они уехали. Филипп Фокс сказал:

-- Вы доставили нам огромнее наслаждение, мисс Неро. Вы были великолепны. Я надеюсь, вы разрешите мне сказать вам все, что я думаю, мне хочется спросить вас, как вы чувствуете себя после такого торжества. Завтра наверно все газеты будут полны вами, и публика в Ройяле вероятно уже ждет вашего приезда туда сегодня ночью.

"Публика в Ройяле ждет вашего приезда туда сегодня ночью". Бледное, худое лицо Карпентера встало перед ее глазами. Он предвидел свою судьбу, когда говорил ей: "Скоро все это должно кончиться. Ожидание у дверей театра, наши маленькие ужины". Мысль эта промелькнула в ее мозгу. Коляска быстро неслась по пятой авеню. Через несколько минут опп были в Ройяле, где их встретили роскошь, музыка и восторженный шепот нарядной толпы:

-- Это -- Анна Неро, божественная Анна Неро, которая...

Вот он, жизненный эликсир!

-- Слыхали вы относительно Мамми? -- спрашивал Анну Неро один из актеров, подымаясь с нею по театральной лестнице на следующее утро после спектакля. -- Ее, кажется, отравили. Не думайте, что это реклама; ей не имело смысла прерывать таким образом свой успех. Я был у нее, чтобы узнать подробности, и застал ее в постели; она выглядит ужасно. Право, я вас уверяю, я теперь уже никогда не буду в состоянии в нее влюбиться; я надеюсь, что теперь вы всегда будете играть Мод.

-- Расскажите же дальше, что с Мамми?

-- Да, о чем я говорил? Она была отравлена. Не смертельным ядом, но рвотным порошком; если взять этот порошок в маленькой дозе, то вы только будете себя скверно чувствовать и не будете в состоянии чем-нибудь заняться, но если взять его больше, то можно отправиться на тот свет. Вчера утром Мамми получила от кого-то из своих поклонников коробку засахаренных каштанов, очевидно, он позабыл приложить свою карточку. Она говорит, что очень любит каштаны... Об этом было напечатано в последнем номере "Империала". Она села после завтрака две штуки. Последствия были ужасны. Еще до прихода доктора она догадалась послать конфекты для анализа, в каждой оказалось по две крупинки рвотного порошка. Мамми передала это дело полиции. "Если мне не удастся найти виновного, -- сказала мне она, -- то это по крайней мере послужит мне рекламой". Но в общем она страшно злится. Завтра я зайду к ней, чтобы узнать подробности.

Во всех уборных разговоры вертелись на происшествии с Мамми. Публика до выхода вечерних газет ничего не могла узнать, в вечерних же номерах было напечатано большими буквами заглавие "Отравление мисс Мамми Кокс" и дальше следовали подробности, из которых все же нельзя было узнать ничего нового. Хотя это был всего только рвотный порошок, но все же мисс Кокс не в состоянии будет выступать несколько вечеров подряд. Новость перелетала из одного нью-йоркского театра в другой.

Известный актер Джок Бойд, который заехал на следующий день к Мамми, чтобы узнать подробности, застал ее лежащей па кушетке в красном капоте, который резко оттенял мертвенную бледность ее лица. Она казалась сильно потрясенной. Теперь ей смело можно было дать сорок пять лет. Ростом она была несколько ниже Анны Неро, волосы и глаза у нее были такие же черные.

-- Сядьте Джон, -- сказала она, -- я уделю вам всего несколько минут, потому что я должна спать, спать и спать до тех пор, пока не буду в состоянии выходить; меня безумно злит это происшествие.

-- Что же вы узнали?

-- Подумайте, мы нашли этого человека. Это молодой химик, которого я, насколько мне помнится, никогда не видала. Узнать все это удалось совсем легко. Как вы знаете, я обратилась к полиции. Сыщик взял адрес фирмы, у которой были заказаны конфекты, и поехал туда. За день до того, как я получила эти конфекты, было продано всего шесть коробок, из них две были проданы мужчинам. Полиция попросила описать наружность этих мужчин. Допрошенная девушка сказала, что, насколько ей известно, один из них был химиком, она даже знала его адрес. Все это оказалось верным. Химик, доктор или кто-нибудь в этом роде лучше всего мог знать требуемое количество порошка. Полиция вместе с девушкой явилась к химику, и она его тотчас же узнала; он управляет химической лабораторией, зовут его Карпентер. Теперь он арестован и завтра его будут судить; я хотела бы сама присутствовать на суде.

-- Какие же причины его поступка?

-- Я сама не знаю, все этим очень интересуются, я надеюсь, что он скажет что-нибудь интересное. -- Она бросила взгляд в зеркало, висевшее на противоположной стене. -- Я ни за что не прощу тому, -- сказала она, -- кто сделал меня таким уродом.

-- Его приговорят к пяти годам, и он это заслужил, -- сказал актер.

Вечером при встрече с Анной Неро Бойд мог уже рассказать ей некоторые подробности.

-- Вы читали вечерние газеты? -- спросил он.

-- Нет! Что Мамми?

-- Мамми узнала, кто это сделал. Это химик. -- Анна сразу роняла все и лицо ее вспыхнуло. Бойд продолжал. -- Он пока не объяснил причин. Мамми уверяет, что никогда не видала его в глаза.

Он продолжал рассказывать, а она слушала, охваченная изумлением и страхом, к счастью, успевая вовремя казаться пораженной, заинтересованной и не знающей. Разговор пришлось прекратить, так как было время одеваться.

Она снова играла Мод. Это был тип женщины, которая всем жертвует для любви. В этом чувстве была ее жизнь. Анну в первый раз поразила неестественность этого. Она разыгрывала прекрасные чувства, приносила жертвы, выбрасывала, как ненужный хлам, все, исключая любовь в то время, как в действительной жизни для нее не было ничего выше честолюбия; она взбиралась по лестнице славы и променяла на нее тот рай, к которому стремилась Мод.

Я не говорю, что все эти мысли явились ей в то время, как она была на сцене, нет, тогда она рыдала, улыбалась, кричала и смеялась, но когда по окончании спектакля она вернулась в уборную и была предоставлена себе самой, то она оказалась совсем маленькой и ничтожной. Шампанское больше не играло! Перед ней зияла пропасть. Она уже не читала больше записок, лежавших на ее столе, но выслав, парикмахера, собрала их в кучу вместе с цветами и потом, положив голову на вытянутые руки, долго сидела молча

-- Глупый Карпи! -- было ее первой мыслью. -- Милый, глупый Карпи! -- второю.

Она вдруг заплакала. Ей предстояло много тяжелого. Карпентер не открыл действительной причины своего поступка, и она должна остаться неизвестной. ее имя не должно быть произнесено. Если станет известным, что поклонник маленькой артистки подсыпал ялу знаменитости, чтобы дать возможность первой попытать счастья, то для нее все пропало. Она подумала.

-- Он должен что-нибудь изобрести. Мое имя не смеет быть упомянуто. Это было бы ужасно! Мамми Кокс заставит Лоренца -- это был управляющий театром -- отказать мне, а я только что достигла славы. Я не могу еще раз начинать с начала. О, если бы мне удалось переговорить с Карпи завтра утром, тогда я была бы спокойна.

Она быстро оделась и поехала прямо домой, отказавшись от проводов. В эту ночь она не могла уснуть; она без конца ворочалась с боку на бок и к десяти часам была уже одета и успела позавтракать.

Она наняла таксомотор и поехала в тюрьму. Там она прошла в контору и, не заботясь о том впечатлении, которое произвела на служащих, попросила пропустить ее к Карпентеру. После недолгих переговоров и запроса по начальству, разрешение было получено. Она нашла его прогуливающимся по пустой комнате.

Несколько мгновений она стояла у двери, не зная, что предпринять, сильно потрясенная.

-- Здравствуйте, Карни, -- сказала она наконец.

Вся кровь бросилась ему в лицо.

-- Анна, -- сказал он еле дыша. -- Вы? Зачем вы пришли сюда? Это было совершенно лишним!

Она подошла ближе. На ней было короткое платье, которое оставляло открытой ее прекрасную ногу. Карпентер рассматривал ее, когда она приближалась к нему.

-- Я... Я пришла из симпатии к вам, -- прошептала она. Это казалось недостаточным и, кроме того, это не было правдой. Она стояла рядом с ним и, положив ему руки на плечи, сказала, подняв лицо. -- Я еще должна вам кое-что -- за успех.

Карпентер не отказывался, но, обняв ее обеими руками, начал так крепко целовать что она запротестовала.

-- Лучше не надо, Карпи! Не надо!

-- Ведь это первый и последний раз, Анна.

-- Да, да, я знаю. -- Непривычное волнение охватило ее. -- Карпи, я пришла узнать, что вы собираетесь говорить? Вы создали мне успех. Все это было замечательно, но если бы кто-нибудь узнал правду...

Прекрасно зная Анну Неро, он моментально понял ее и не почувствовал ни малейшей горечи.

-- Все сойдет отлично, Анна! -- коротко обещал он. -- Я не произнесу вашего имени. Вы можете быть в этом уверены. Я знаю, что меня ожидает, и примирился с этим. Я уже выдумал целую историю, которую я им расскажу. Я ревную Мамми. -- Он коротко рассмеялся. -- Ревную Мамми, я влюбился в нее и.. история еще не окончена, но она будет окончена к тому времени, когда дело будет разбираться в суде.

-- Как? Вы думаете...

-- Да, быстро сказал он -- я не удивляюсь, если они раздуют это дело. Злонамеренное причинение вреда. Я не повредил Мамми Кокс особенно сильно и думаю, что все будет зависеть от состава судей. Это великолепная реклама для Мамми, но в этом мире не существует благодарности.

-- Нет, Карпи, существует, благодарность это слишком маленькое слово

Было ли это в действительности или нет?

-- Вы можете еще поцеловать меня, если хотите! -- Теперь настало время Карпентеру сказать -- "Лучше не надо, Анна!" Он стоял и смотрел на нее. -- Не волнуйтесь, Анна, -- проговорил он -- Вы вполне правы, продолжайте играть, идите от успеха к успеху и не беспокойтесь об неудачах ваших друзей. Вы не можете им помочь, хотя они и помогли вам, и вы можете рукоплескать мне, когда... -- Он остановился, чтобы не взволноваться. Но так как он привык твердо смотреть вперед, то он также ясно видел свое будущее, как видел перед собой Анну.

-- - Я думаю, мне лучше уйти, -- тихо сказала она.

-- Да, я тоже думаю, -- подтвердил он.

-- Я чувствую себя презренной, -- сказала она, делая этим уступку мучившей ее совести.

Глаза Карпентера противоречили ей. Он громко сказал:

-- Последуйте моему совету, дорогая, а я не выдам вас, я не произнесу пи одного слова, не сделаю ни одного знака, только не вмешивайтесь, а теперь оставьте меня!

Она направилась к двери с глазами, опущенными в землю. Он последовал за нею, чтобы попрощаться. Через несколько мгновений она была по другую сторону двери, не помня хорошенько, как они расстались, и уехала прочь. Дело должно было слушаться в два часа, теперь еще не было двенадцати. Она взяла таксомотор п поехала в маленький ресторанчик, где она могла спокойно позавтракать. Там она заказала себе завтрак и начала есть.

Бывают мгновения, когда мы перестаем действовать и сидим, заглядывая в самые глубины нашей жизни, и все книги, написанные на земном шаре, не покажут нам того, что покажет один этот взгляд. "Если взглянем одним глазком, -- сказал Уолт Уитман, -- то этим уничтожим науку всех времен".

Но я здесь не должен заниматься обобщениями, а только Анной, которая сидит в тихом уголке и вглядывается в свою жизнь. Она ясно видит, что жизнь должна стоять на первом месте, а театральные подмостки не жизнь, хотя большая часть жизни является театральными подмостками, что женщина не может жить только честолюбием, но придет время, когда ей захочется чего-нибудь более глубокого и святого, захочется покойной опоры, на которую можно приклонить голову. То, что называется любовью -- великолепно и составляет сущность жизни.

Карпентер появился на ее горизонте. Она это почувствовала. Что он сделал? Он пожертвовал жизнью, во имя чего... одного поцелуя, одного приятного мгновения, и ушел в вечный мрак, она будет иметь много приятных мгновений, а он ни одного.

Спустившись с театральных подмосток в жизнь, она сразу увидела, что ему придется иметь дело с общественным презрением, с полным нищенством только потому, что он так сильно ее любит. Анна Неро спросила себя дрожа: -- Люблю ли я его? и ответила: Да, люблю!

Было около двух часов, когда она отправилась, чтобы бороться за свое счастье, она была в экстазе! Она больше не могла ждать ни одной минуты. Она приехала в суд, где должно было разбираться дело.

Она приехала в то время, когда суд слушал обвинительный акт против Генри Жоселена Карпентера, химика, по делу преступного отравления Мамми Кокс, актрисы. Дело это произвело необыкновенную сенсацию. Мамми сама присутствовала здесь с Бойдом и многими из ее коллег. Карпентер был бледен и молчалив и не давал никаких объяснений.

Анна Неро прошла в свидетельскую ложу и рассказала подробно всю историю. Ничто не могло ее остановить. Она говорила великолепно, так что некоторые даже заметили: "Эти актрисы вечно играют". Но по залу прошла волна сочувствия, когда она закончила свою защиту следующими словами: "Он любил меня и сделал это для меня" -- и прибавила: "Я люблю его и пошла сюда для него, чтобы сказать истину, которую он не хотел открыть из-за меня".

Взволнованная и покрасневшая, она обернулась и заметила, что Мамми Кокс вытирает глаза платком.

На одну минуту в зале царило молчание, потом знаменитая актриса подвинулась вперед и что-то прошептала своему адвокату. В зале заговорили, несколько женщин заплакали. Все смотрели на Анну. Адвокат мисс Кокс сказал, что его клиентка берет обвинение обратно.

Раздались аплодисменты, которые председатель попросил прекратить, и актеры поспешили покинуть зал.

-- Мне ужасно неприятно, -- сказала Мамми Кокс, крепко сжимая руку Анны. -- Но вы двое должны теперь взять таксомотор и поехать домой и там выяснить все вопросы. Мотор удобнее, чем извозчик. Мой привет вам обоим, также привет от Джона Бойд и от всех. Джонни, знаете я себя чувствую лучше и хотела бы позавтракать. Вы уже завтракали? Ну отлично, тогда посидите со мною, чтобы мне не было скучно.

Вечерние газеты дали всевозможные подробности об этом чудесном происшествии. Заголовки гласили: "Роман актрисы и химика", "Успех мисс Анны Неро", "Мод и ее поклонник", "Удивительное происшествие в театре", "Романтические последствия отравления мисс Мамми Кокс", и все в этом же роде. •

В утренних газетах снова говорилось о том же и еще прибавлялось, как Анна Неро играла в эту ночь Мод и как в первом ряду кресел сидел герой или преступник -- назовите его, как хотите.

Между заинтересованными читателями газет находился и капитан Филипп Фокс.

На следующий день он явился около трех часов к мисс Неро (в этот день не было репетиции), чтобы поздравить девушку с ее новым выступлением перед публикой. В клубе все говорили о том, что сцена в зале суда была маленьким chef d'oeuvr'ом [шедевром -- фр.]. Анна в коротком платье и прелестной черной шляпке встретила его очень любезно. ее маленькая гостиная была заставлена цветами и казалась совершенно белой.

Она объяснила, протягивая ему руку:

-- Сегодня у меня торжество, утром я повенчалась.

-- Вы?..

-- Повенчалась сегодня утром. Совсем скромно. Мы люди занятые и не имеем времени на разные церемонии. Я думаю, что вы читали газеты и все знаете.

-- Да, но... примите мои поздравления.

-- Я знаю, что вы думаете -- просто сказала она, -- это думают и другие; эти актрисы все делают для рекламы: любовь, ненависть, жизнь, смерть. Газеты говорят, что я произвела вчера в суде небывалую сенсацию. Я сделала сама себе первоклассную рекламу, вынула мою душу и положила ее на витрину, чтобы удивить публику.

-- Дорогая моя, я уверен, что вы были вполне искрении...

Она засмеялась, откидывая назад свою голову.

-- Реклама имела успех, -- сказала она с веселой иронией, -- посмотрите сюда. Она указала рукой на разбросанные по столу письма. -- Письма от купцов, агентов и поклонников всех классов общества. Действительно, я себя отлично рекламировала. Мамми Кокс написала мне сегодня утром; какая она милая! Не хотите ли прочесть, что она мне пишет?

Она вытащила из вороха писем одно и передала ему. Филипп Фокс был слегка удивлен этими сентиментальными причудами, когда прочел следующее:

"Дорогая!

Вы -- славный малый и мне стыдно за себя. Не по одной какой-нибудь причине, а так вообще. Вы напомнили мне кое-что, что я считала давно забытым -- действительную ценность любви, которую мы сознаем, только пока мы молоды. Не прогоняйте этих чувств, дорогая. Сердце хочет чего-нибудь человеческого и не может удовлетвориться одной только специальностью. Ничего, что ваш химик беден, как церковная мышь. Мне нравится его лицо. Привет мой вам обоим.

Мамми.

Р. S. Все говорят, что вы играете Мод лучше меня. Продолжайте в том же духе".

-- Очень, очень мило, -- сказал капитан Филипп Фокс, возвращая письмо.

В комнату вошел светловолосый, высокий человек и взглянул на Филиппа Фокса с дерзостью победителя.

-- Капитан Филипп Фокс -- мой муж, -- сказала Анна.

Вскоре после представления капитан распрощался.

-- Не думаю, чтобы он стоял у нее на дороге, -- сказал он сам себе, выходя на улицу. -- Они это никогда не делают, но все же ужасно жалко. Через неделю она научится ставить его на задний план: они все так делают.

Но она никогда этому не научилась.

----------------------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Вестник иностранной литературы", No 1, 1912.

Оставить комментарий Эджинтон Мей (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 05/10/2025. 37k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", No 1, 1912.

Эджинтон Мей Конфекты

Конфекты

Эджинтон Мей
Конфекты