Джаншиев Григорий Аветович
Наш суд присяжных и его критики

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Нашъ судъ присяжныхъ и его критики.

І.

   Давно уже замѣчено, что реакціонные органы нашей печати страдаютъ своеобразнымъ недугомъ: особаго рода дальтонизмомъ, благодаря которому имъ представляются въ розовомъ свѣтѣ всѣ наши дореформенные порядки, и, наоборотъ, въ необыкновенно мрачной окраскѣ видятъ они порядки, созданные тѣми реформами 60-хъ годовъ, которыя, какъ гласилъ высочайшій рескриптъ 1881 г. на имя кн. Горчакова, составляютъ "гордость нашу и славу минувшаго царствованія". Сила этого психическаго дефекта съ особенною силой сказывается тогда, когда заходитъ рѣчь о судѣ общественной совѣсти иди, какъ привыкли выражаться эти органы печати, "о судѣ улицы".
   Ничѣмъ другимъ, кромѣ наличности такого психоза sui generis, нельзя объяснить себѣ то систематическое извращеніе, которое ежедневно наблюдается на страницахъ извѣстныхъ изданій. Послушать ихъ, такъ никто иной, какъ судъ присяжныхъ, "потрясъ вѣру въ судъ и уваженіе къ закону" и водворилъ въ русскихъ судахъ "беззаконіе", "лотерейность" и "безнаказанность" {Московскія Вѣдомости 1889 г., No 207.}. Пусть нашъ судъ присяжныхъ далекъ отъ совершенства, но, спрашивается, какая нужна степень умственной аберраціи, чтобы ставить ему въ обращикъ старый судъ, при воспоминаніи о которомъ, какъ выразился И. С. Аксаковъ, "волосъ становится дыбомъ и морозъ деретъ по кожѣ"?
   Слишкомъ жива еще память о безобразіяхъ стараго суда, чтобы нужно было воспроизводить печальныя подробности его хроники,-- не лишнее, однако, остановиться на одной сторонѣ дѣятельности его, которую друзья его стараются выставить на-показъ для посрамленія суда присяжныхъ. По ихъ увѣренію, рѣшенія старыхъ судовъ отличались большею "твердостью и однообразіемъ", большею "строгостью" и "законностью". Если бы даже и было доказано существованіе этихъ чисто-формальныхъ достоинствъ, то и тогда не пришлось бы краснѣть за новый судъ, который ставитъ внутреннюю правду выше формальной и содержаніе выше формы. Но дѣло въ томъ, что, какъ свидѣтельствуютъ лучшіе знатоки старой судебной практики, эта ретроспективная идеализація ея качествъ, хотя бы и сомнительнаго достоинства, лишена всякаго основанія.
   Незнакомые близко съ старою практикой обыкновенно думаютъ, что такъ какъ самъ законъ предопредѣлялъ силу доказательствъ и превращалъ судей въ судебную машину, machine à sentences, то этимъ самымъ устранялъ произволъ и достигалъ хотя внѣшней законности и однообразія въ судебныхъ рѣшеніяхъ. Такъ могли думать только кабинетные теоретики. Но совершенно I иначе представлялось дѣло лицамъ, на дѣлѣ близко изучившимъ старые судебные порядки. Любопытную характеристику ихъ находимъ въ оффиціальной запискѣ извѣстнаго судебнаго дѣятеля Д. А. Ровинскаго, бывшаго московскаго губернскаго прокурора, нынѣ сенатора уголов. касс. департ. Въ ней онъ ссылается на массу дѣлъ изъ своей личной и чужой практики, въ которыхъ съ поразительною наглядностью обнаруживается, къ какимъ разнообразнымъ и противорѣчивымъ заключеніямъ приходили старыя судебныя инстанціи "при рѣшеніи одного и того же дѣла, подъ вліяніемъ личнаго настроенія судей, хотя и съ примѣненіемъ однихъ и тѣхъ же правилъ о силѣ доказательствъ". Одинъ судья,-- замѣчаетъ г. Ровинскій,-- руководствуясь правиломъ, что лучше оправдать десять виновныхъ, нежели приговорить невиннаго, постоянно освобождаетъ преступника или оставляетъ въ подозрѣніи; другой -- въ каждомъ преступникѣ видитъ человѣка, опаснаго для общества, и считаетъ своею обязанностью всѣми силами стараться объ удаленіи его. "Какое смутное понятіе о справедливости судебныхъ рѣшеній должно получить общество,-- говоритъ въ заключеніе авторъ Записки, -- когда по одному и тому же дѣлу и на основаніи одной и той же теоріи уликъ, а не на личномъ убѣжденіи судей въ трехъ разныхъ судахъ (какъ это случилось по дѣлу Диманшъ въ Москвѣ), одинъ и тотъ же преступникъ сперва оставленъ, въ подозрѣніи, потомъ обвиненъ и, наконецъ, оправданъ" {См. Дѣло о преобр. суд. части, гл. XVI. Записки Ровинскаго, стр. 14--15.}.
   Изъ этого авторитетнаго свидѣтельства ясно видно, что старая уголовная юстиція не могла похвалиться даже не особенно завиднымъ преимуществомъ, т.-е. тою чисто-формальною твердостью, которую выхваляютъ почитатели дореформенныхъ порядковъ. "Лотерейности" въ старыхъ рѣшеніяхъ было не меньше, чѣмъ въ рѣшеніяхъ присяжныхъ. Разница только въ томъ, что тамъ источникомъ этой лотерейности былъ, по удостовѣренію того же автора, "произволъ" и другія еще болѣе "неблаговидныя качества", на которыя прозрачно намекаетъ тотъ же почтенный авторъ, а здѣсь же источникомъ "лотерейности" служитъ стремленіе разрѣшить дѣло по совѣсти согласно его индивидуальнымъ особенностямъ, дабы внѣшней законности не приносить въ жертву внутреннюю, житейскую правду.
   Что касается силы уголовной репрессіи стараго суда, то о ней можетъ дать понятіе слѣдующее мѣсто изъ той же Записки г. Ровинскаго: "Такъ какъ,-- читаемъ въ ней,-- уголовный судъ, руководствуясь теоріею уликъ и придерживаясь весьма удобнаго для судьи правила: лучше оправдать десять виновныхъ, нежели приговорить одного невиннаго,-- постоянно освобождалъ не только по десяти, но и цѣлыми сотнями, и оставлялъ за недостаткомъ совершенныхъ доказательствъ, явныхъ воровъ и грабителей въ разномъ подозрѣніи, то правительство, считая полезнымъ избавить общество отъ проживанія посреди его воровъ и преступниковъ, устроило рядомъ съ судомъ короннымъ судъ общественный (сословный),-- другими словами, предоставило обществу судить въ другой разъ преступника и ссылать его на поселеніе въ Сибирь" {Тамъ же, стр. 30.}.
   Покойный Н. А. Буцковскій, бывшій оберъ-прокуроръ общаго собранія московскихъ департаментовъ сената, въ свою очередь пишетъ также въ оффиціальной запискѣ, что старый судъ "развилъ у насъ безнаказанность до крайнихъ предѣловъ и что она не можетъ быть терпима въ видахъ общественнаго порядка и благосостоянія" {См. статью мою въ Вѣстникѣ Европы 1880 г., No 12: И. А. Бутовскій и пр. и стр. 53 Записки, въ томѣ XVI: Дѣло о преобр. суд. части.}. Едва ли кто усомнится въ авторитетности этихъ оффиціальныхъ показаній. Чтобы убѣдиться въ правдивости ихъ, не нужно, впрочемъ, и ссылки на оффиціальный ихъ характеръ. Достаточно справиться лишь со статистикою. Что же она говоритъ? Она говоритъ, что старый судъ изъ 100 подсудимыхъ подвергалъ наказанію едва 12 (двѣнадцать -- не опечатка!). Чтобы уяснить себѣ весь ужасающій смыслъ этой цифры, слѣдуетъ принять во вниманіе, что судъ присяжныхъ, съ учрежденіемъ котораго, по увѣренію нашихъ "честныхъ консерваторовъ", у насъ водворилась "безнаказанность", всегда изъ 100 подсудимыхъ осуждалъ свыше 60 % {См. Журн. Гражд. и Угол. Права 1879 г., ст. Фойницкаго.}. Кто же послѣ этого вправѣ усомниться въ правдивости "консервативныхъ публицистовъ"?
   Относительно господства въ старыхъ судахъ "законности" распространяться не приходится. Тамъ, гдѣ деньги и личныя связи означали все, для законности не могло быть мѣста. До какихъ колоссальныхъ размѣровъ доходило, особенно въ сенатѣ, это завѣдомое неправосудіе, по разнымъ внѣшнимъ вліяніямъ, можно судить по дѣлу молодаго князя ***, въ которомъ участвовалъ покойный И. С. Аксаковъ въ качествѣ оберъ-секретаря и о которомъ онъ не могъ говорить спокойно даже сорокъ лѣтъ спустя {См. Русь отъ 16 февраля 1884 г.}. Этотъ "рябой нахалъ", какъ называетъ его Аксаковъ, совершившій одно изъ гнуснѣйшихъ преступленій, подалъ въ сенатъ письменное оправданіе, въ которомъ самодовольно рекомендовался, что "по милости царской -- онъ сынъ барскій". Несмотря на очевидность преступленія, князь былъ оправданъ московскимъ сенатомъ, и Аксаковъ вышелъ въ отставку. Замѣчательно, что какъ только у русскаго общества явилась, въ началѣ 50-хъ годовъ, возможность откровенно высказать свой взглядъ о старыхъ судахъ, первое, на что было указано и юристами, и не-юристами, это -- на господствовавшее въ то время "неуваженіе къ закону и повседневное его нарушеніе" {См. томъ IX: Дѣло о преобр. суд. Замѣч. на проектъ 1859 г.}.
   И послѣ этого-то враги суда присяжныхъ осмѣливаются утверждать, никто другой, какъ судъ присяжныхъ, "потрясъ въ народѣ не только всякую вѣру въ судъ правый (?), но и уваженіе къ закону"!...
   Безспорно, въ наше время, когда извѣстные органы печати создали культъ "усмотрѣнія" и "властной руки", процентъ оправдательныхъ вердиктовъ довольно высокъ, до для всякаго наблюдателя очевидно, гдѣ слѣдуетъ искать корень этого явленія. Какъ ни велики достоинства суда присяжныхъ, но никто не рѣшится утверждать, что одною его дѣятельностью вдобавокъ, ограниченною строго опредѣленною и весьма узкою юрисдикціею, можно достигнуть уничтоженія "повседневнаго" нарушенія закона. Никто такихъ надеждъ на судъ присяжныхъ и не возлагалъ. Самый здоровый организмъ долженъ зачахнуть, если нѣтъ въ почвѣ необходимыхъ элементовъ питанія. Точно также и судъ присяжныхъ не можетъ одними своими усиліями водворить законность, если нѣтъ въ окружающей средѣ условій для его развитія. Послѣ устарѣлости нашихъ уголовныхъ законовъ едва ли не въ этомъ обстоятельствѣ слѣдуетъ искать одно изъ главныхъ основаній для высокаго процента оправдательныхъ вердиктовъ.
   "Чѣмъ болѣе законности,-- говоритъ проф. Фойницкій,-- въ жизни, въ судѣ, въ дѣятельности прокуратуры и администраціи, тѣмъ болѣе ея и въ дѣятельности присяжныхъ засѣдателей". "Успѣхъ суда присяжныхъ,-- замѣчаетъ тотъ же ученый юристъ, -- опредѣляется тремя главными факторами: общественною культурой, законностью въ жизни и правдой въ законѣ; институтъ, отъ такихъ (курсивъ въ подлинникѣ) факторовъ зависящій, есть залогъ прогресса, свободы и благосостоянія" {См. Курсъ уголовнаго судопроизводства 1884 г. стр. 448--449.}.
   Этими замѣчательными словами заканчиваетъ нашъ извѣстный ученый криминалистъ Н. Я. Фойницкій свой превосходный трактатъ о судѣ присяжныхъ. И такимъ-то авторитетамъ противупоставляетъ реакціонная печать свои обскурантскія вожделѣнія подъ громкимъ именемъ "новыхъ взглядовъ ученыхъ юристовъ"! {Московскія Вѣдомости 1889 г., No 234.}
   Замѣтимъ, прежде всего, что нѣсколько странно видѣть нашихъ "консерваторовъ" въ роли пропагандистовъ "послѣдняго слова науки", надъ которымъ они обыкновенно привыкли потѣшаться. Но не въ этомъ дѣло. Не имѣя ничего противъ "новыхъ" взглядомъ, если только они продиктованы интересами науки, а не соображеніями adusurn delphini, узкими партійными цѣлями или соображеніями оппортюнизма, мы бы охотно приняла къ свѣдѣнію эти "новые взгляды", но, какъ водится, и въ данномъ случаѣ реакціонная печать, съ обычнымъ ей невѣжествомъ, все перепутала или намѣренно перемѣшала.
   Для посрамленія русскихъ юристовъ Московскія Вѣдомости ссылаются на мнѣніе Іеринга о судѣ присяжныхъ, которое "онъ изрекъ (sic!) недавно (??)" (см. No 234 Моск. Вѣд. 1889 г.). Что же оказывается на повѣрку? Это якобы "недавно" высказанное Іерингонъ мнѣніе, въ дѣйствительности, высказано было имъ въ Der Zweck im Recht двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, въ разгаръ увлеченія германскихъ ученыхъ узко-національными стремленіями, одичалыми идеями прусскаго шовинизма и апоѳеоза грубой силы. И это мнѣніе Іеринга не прошло незамѣченнымъ со стороны русскихъ ученыхъ. Не только вышеупомянутый криминалистъ проф. Я. И. Фойницкій {Какъ все земное,-- говоритъ проф. Фойницкій противъ возраженія Іеринга о чисто-историческомъ значеніи суда присяжныхъ,-- въ предѣлахъ времени и мѣста существующее, институтъ присяжныхъ подлежитъ, конечно, относительной, а не абсолютной оцѣнкѣ. Быть можетъ, въ будущемъ человѣчество изобрѣтетъ лучшую форму суда, но пока она не изобрѣтена (Курсъ Угол. Суд., стр. 382, 147, 893).}, но и цивилистъ Н. Л. Дювернуа серьезно занялись опроверженіемъ этого взгляда Іеринга, порожденнаго нездоровыми "модными повѣтріями", съ ихъ культомъ "желѣзнаго кулака" {См. Курсъ лекцій гражданскаго права Н. Л. Дювернуа, стр. 25--28. О книгѣ Іеринга г. Дювернуа говоритъ, между прочимъ, слѣдующее: "Книга эта появилась послѣ военныхъ успѣховъ Пруссіи въ разгаръ Culturcampf'а и, несомнѣнно, будетъ утрачивать все свое значеніе вмѣстѣ съ измѣненіемъ случайныхъ условій, потребовавшихъ ея появленія". "Ему (Іерингу) не нужны,-- говоритъ въ другомъ мѣстѣ проф. Дювернуа,-- ни судьи-граждане (присяжные), ни граждане-воины. На мѣсто гражданъ-воиновъ, сознательно любящихъ отечество, Іерингъ любуется типомъ солдата, помнящаго, что "если онъ отстранится отъ непріятельской пули, то наткнется на офицерскую саблю". Настоящее Sturm-Jurisprudenz,-- съ горечью замѣчаетъ почтенный профессоръ.}. Консервативные же публицисты, ничтоже сумняся, преподносятъ мнѣніе Іеринга въ назиданіе русской юриспруденціи въ видѣ "послѣдней новинки".
   

II.

   До какой степени ожесточенія доходитъ вражда нашихъ "консерваторовъ" къ суду присяжныхъ, можно видѣть еще на слѣдующемъ рѣдкомъ примѣрѣ. Законъ 7 іюля 1889 г. о сокращеніи юрисдикціи присяжныхъ далъ поводъ Times'у выдать нашему суду присяжныхъ аттестацію, совершенно несправедливую по существу и, вдобавокъ, крайне не лестную съ точки зрѣнія національнаго самолюбія. Тѣмъ не менѣе, отзывъ этотъ нашелъ сочувствіе въ нашихъ "патріотическихъ" изданіяхъ.
   Новаго, съ фактической или принципіальной точки зрѣнія, ничего не находимъ въ разсужденіяхъ англійской газеты. Это все тѣ же поспѣшныя обобщенія, которыя ежедневно встрѣчаются въ реакціонныхъ органахъ нашей печати. Разница только въ тонѣ, который у англійской газеты въ отличіе отъ нашихъ почтенныхъ судей "уличнаго суда", привыкшихъ говорить о немъ не иначе, какъ языкомъ улицы, вполнѣ приличенъ.
   Повторяя, съ чужаго голоса, лишенные фактической почвы навѣты противъ русскаго суда присяжныхъ, Times заявляетъ, что онъ "нерѣдко дѣйствовалъ капризно (sic!) и оправдывалъ очевидныхъ преступниковъ изъ чисто-сантиментальныхъ побужденій". Такія soit-disant капризныя оправданія вовсе не новость въ исторіи суда присяжныхъ и смыслъ ихъ давно разгаданъ и объясненъ англійскими и континентальными юристами. Казалось бы, многоразовый опытъ англійскаго суда присяжныхъ, которому тоже были не чужды такіе моменты "каприза", долженъ бы навести лондонскую газету на мысль о необходимости глубже вникнуть въ смыслъ этого явленія, а не довольствоваться, подобно нашей невѣжественной реакціонной прессѣ, черезъ-чуръ скороспѣлыми, хотя на видъ очень простыми объясненіями этого любопытнаго и поучительнаго явленія. Въ самомъ дѣлѣ, если обратиться къ исторіи суда присяжныхъ въ Англіи и на континентѣ, то найдемъ въ ней много явленій, совершенно аналогичныхъ съ положеніемъ и дѣятельностью нашего суда присяжныхъ.
   Въ Англіи также не разъ систематически оправдывались присяжными "очевидные преступники", но только легкомысленные люди видѣли въ этомъ фактѣ проявленіе "каприза". Серьезные же государственные люди всегда относились внимательно къ такому ненормальному, но поучительному явленію и видѣли въ немъ указаніе на то, что существующее законодательство не соотвѣтствуетъ болѣе народному правосознанію и требуетъ реформы. Извѣстный англійскій юристъ Стифенъ одну изъ выгодъ суда присяжныхъ видитъ въ томъ, что онъ служитъ спасательнымъ клапаномъ для народнаго чувства. "Отправленіе правосудія,-- говоритъ онъ,-- не должно быть совершенно безстрастнымъ, если оно разсчитываетъ на сочувствіе общества, ибо законъ самъ по себѣ есть грубое средство, и безусловное, неизмѣнно однообразное примѣненіе его во всѣхъ возможныхъ случаяхъ не могло бы быть терпимо. Присяжные, несмотря ни на какія увѣщанія судей примѣнять законъ и не обращать вниманія на послѣдствія приговора, никогда не теряютъ изъ вида этихъ послѣдствій и сообразно имъ измѣняютъ свой вердиктъ. Институтъ присяжныхъ въ этомъ отношеніи можно сравнить съ канатомъ, протянутымъ черезъ рѣку: вы можете натягивать канатъ до извѣстнаго предѣла, но онъ порвется, если вы захотите вытянуть его въ математически-прямую линію. Такъ какъ масса общества довольствуется самыми крупными чертами предмета, не вдаваясь въ подробности, и заботится болѣе о практическихъ результатахъ, чѣмъ объ общихъ правилахъ, то эта гибкость суда присяжныхъ способствуетъ популярности отправленія правосудія. Эта особенность жюри составляетъ такого рода выгоду, къ которой законодатель не долженъ стремиться намѣренно, но которую не слѣдуетъ легкомысленно уничтожать, если ужь она существуетъ.
   Въ исторіи англійскаго законодательства можно найти не одинъ случай, когда законодатель, прислушиваясь къ внушеніямъ "предохранительнаго клапана", измѣнялъ существующіе законы. Укажемъ на одинъ примѣръ. До тѣхъ поръ, пока за поддѣлку банковыхъ ассигнацій существовала смертная казнь, присяжные систематически оправдывали уличенныхъ подсудимыхъ" въ виду того, что народное сознаніе признавало наказаніе чрезмѣрно суровымъ. Правительство смягчило наказаніе, и присяжные стали судить эти дѣла наравнѣ съ другими {Судебн. сборникъ Даманскаго, вып. I, стр. XV.}. "Присяжные,-- говоритъ извѣстный англійскій юристъ Дж. Россель,-- не разъ способствовали измѣненію дурныхъ законовъ, которые, по пристрастію къ нимъ судей, пожалуй, дѣйствовали бы въ Англіи и до настоящаго времени".
   Въ исторіи французскаго законодательства можно отмѣтить такое же благотворное вліяніе "предостереженій", дѣлаемыхъ судомъ присяжныхъ, причемъ здѣсь можно съ рѣдкою для соціальныхъ явленій точностью констатировать фактъ, что какъ только устранялась причина, вызывавшая оправданіе "очевидныхъ преступниковъ", т.-е. несоотвѣтствіе уголовнаго права общему народному сознанію, то прекращались и послѣдствія ея -- "возмутительные приговоры". Въ 20-хъ годахъ текущаго столѣтія на французскій судъ присяжныхъ воздвигнуто было такое же гоненіе, какое наблюдается теперь у насъ. Число оправдательныхъ вердиктовъ доходило тамъ, какъ и у насъ, до 36%. Указывая на этотъ высокій процентъ оправданій, реакціонеры вопили, что присяжные колеблятъ законы, создаютъ безнаказанность, и требовали обузданія "произвола" присяжныхъ, -- словомъ, tout comme chez nous.
   Французское правительство, однако, взглянуло на дѣло Шире и глубже. Въ 1832 г. состоялся пересмотръ Code Napoléon 1810 г., имѣвшій цѣлью устранить главнѣйшіе недостатки, вынуждавшіе часто присяжныхъ оправдывать уличенныхъ подсудимыхъ, а именно: чрезмѣрную суровость наказаній и крайнее стѣсненіе судей въ выборѣ мѣры наказаній. Независимо отъ этого приняты были мѣры къ улучшенію слѣдственной части и судебной полиціи.
   Результатъ этой благой реформы не заставилъ себя долго ждать. Уже черезъ три года послѣ введенія его въ дѣйствіе процентъ оправдательныхъ вердиктовъ упалъ съ 36 на 30,48, а съ теченіемъ времени, понижаясь постепенно, дошелъ до 20% {См. Оправдательныя рѣшенія присяжныхъ засѣдателей проф. Фойницкаго въ Журн. Гражд. и Уголов. Права 1879, No 6, стр. 49.}.
   По единодушному отзыву лучшихъ нашихъ процессуалистовъ, крупный процентъ нашихъ оправдательныхъ вердиктовъ обусловливается совершенно однородными причинами, а во главѣ ихъ на первомъ мѣстѣ стоитъ общепризнанная негодность дѣйствующаго у насъ уголовнаго уложенія. Что оправданіе "очевидныхъ преступниковъ" слѣдуетъ приписать не "капризу" и "сантиментальности" присяжныхъ, а именно устарѣлости нашего уголовнаго уложенія, составленнаго почти полвѣка тому назадъ, на это имѣется не только свидѣтельство нашихъ {См. ibid., § VIII, а также статью проф. Володимірова въ Журн. Гражд. и Уг. Права 1879, No 4, и рефератъ H. В. Муравьева въ с.-петербургскомъ юридическомъ обществѣ 16 декабря 1880 г. въ томъ же журналѣ 1881 г., No 2.} ученыхъ криминалистовъ, до и оффиціальное признаніе безусловной достовѣрности.
   22 апрѣля 1881 г. удостоился высочайшаго утвержденія совмѣстный докладъ главноуправлявшаго II отдѣленіемъ Собственной Е. И. В. канцеляріи кн. С. Н. Урусова, пользовавшагося большимъ авторитетомъ въ консервативныхъ кругахъ, и бывшаго министра юстиціи Д. Н. Набокова объ образованіи комитета для составленія проекта новаго уложенія. Вотъ что, между прочимъ, читаемъ въ этомъ документѣ: "Многолѣтній опытъ новой судебной практики показалъ самымъ нагляднымъ образомъ, что дѣйствующее уложеніе о наказаніяхъ не только не соотвѣтствуетъ требованіямъ новыхъ судебныхъ уставовъ, но и является препятствіемъ, со стороны технической своей обработки, къ правильному отправленію правосудія, въ особенности на судѣ съ присяжными засѣдателями". Указывая затѣмъ на отсутствіе во многихъ случаяхъ точныхъ признаковъ преступленій и другіе недостатки уложенія, докладъ продолжаетъ: "Кромѣ того надлежитъ признать, что уложеніе не удовлетворяетъ современному уровню государственныхъ потребностей и расходится съ обычно-правовыми воззрѣніями на степень преступности извѣстныхъ дѣяній -- существенный недостатокъ въ странѣ, гдѣ дѣйствуетъ судъ присяжныхъ. Не предусматривая всѣхъ преступленій и оставляя даже безъ вниманія такія дѣянія, которыя надлежало бы подвергнуть преслѣдованію уголовнымъ закономъ, уложеніе облагаетъ весьма тяжкими карами такіе поступки, кои являются нынѣ въ объемъ сознаніи или вовсе не преступными, или крайне маловажными".
   Таковы ipsissima verba двухъ авторитетныхъ коронныхъ юристовъ, категорически удостовѣряющихъ устарѣлость дѣйствующаго у насъ уголовнаго кодекса {Наши извѣстные криминалисты, сенаторъ H. С. Таганцевъ и оберъ-прокуроръ Н. А. Неклюдовъ, почти за 10 лѣтъ передъ этимъ научнымъ образомъ доказали негодность нашего уложенія 1845 г. См. Журн. Гражд. и Уголов. Права. 1873, No 1 и Руководство къ особенной части Н. А. Неклюдова.} и, стало быть, громко свидѣтельствующихъ, что и въ нашихъ руководящихъ сферахъ былъ установленъ совершенно правильный взглядъ на значеніе высокаго "процента оправданій. Не ясно ли, послѣ этого, что не въ неумѣстномъ "сантиментализмѣ" и безотчетномъ "капризѣ" слѣдуетъ искать многочисленныхъ оправдательныхъ вердиктовъ, а именно "въ несоотвѣтствій закона съ воззрѣніями народа"?! Для устраненія этого "неудобства" и былъ учрежденъ, согласно высочайшему повелѣнію отъ 30 апрѣля 1881 года, комитетъ для составленія проекта новаго уложенія. Работы этого комитета, къ сожалѣнію, идутъ крайне медленно, чему виною, главнымъ образомъ, то отсутствіе одушевленія и вѣры въ предпринятое дѣло, безъ которыхъ не спорится ни одна серьезная работа. Но когда окончится составленіе новаго уложенія, тогда, безъ сомнѣнія, устранится главнѣйшая причина высокаго процента оправдательныхъ вердиктовъ присяжныхъ. Съ устраненіемъ же другихъ неблагопріятныхъ условій дѣятельности суда присяжныхъ, вполнѣ выясненныхъ нашею юридическою литературой (неустройство сыскной и слѣдственной части, погрѣшности обвинительныхъ камеръ, недостатокъ въ хорошихъ предсѣдателяхъ уголовныхъ сессій), и у насъ процентъ оправданій, по единогласному удостовѣренію нашихъ ученыхъ юристовъ и знатоковъ судебной практики, войдетъ въ норму {См. вышеупомянутую статью проф. Файницкаго, § IX, а также Русскую Рѣчь 1879 г., No 6.}.
   Конечно, Times'у до нѣкоторой степени извинительно было всего этого не знать, когда онъ высказывалъ свое легковѣсное сужденіе о русскомъ судѣ присяжныхъ и съ легкимъ сердцемъ приписывалъ неправосудіе (?) наше "неспособности русскаго народа, въ его нынѣшнемъ состояніи, съ пользою примѣнять чужую систему суда" и проч.
   Въ этомъ случаѣ англійская газета, безъ сомнѣнія, заплатила дань слабости, обычной надменнымъ британцамъ, привыкшимъ гордиться, и гордиться съ полнымъ правомъ, судомъ присяжныхъ, какъ однимъ изъ величайшихъ изобрѣтеній англійскаго генія, и видѣть въ немъ (судѣ) одну изъ основъ своего благосостоянія, но привыкшимъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, считать судъ присяжныхъ и другіе институты высшей культуры пригодными только для себя и негодными, "чужими" для другихъ, "некультурныхъ" народовъ. Такое пренебрежительное отношеніе къ русской культурѣ понятно и, пожалуй, даже извинительно англійской газетѣ, не обязанной знать детально условій русской жизни. Но мы отказываемся понять, какъ Московскія Вѣдомости {Моск. Вѣд. 1889 г., No 222.}, часто парадирующія своими "патріотическими чувствами" и кстати и не кстати выставляющія на-показъ и въ назиданіе иностранцамъ "духовную мощь" русскаго народа, могли съ нескрываемымъ злорадствомъ протянуть руку Times'у и поспѣшить радостно расписаться въ полученіи пощечины, съ чисто-британскою безцеремонностью посылаемою этою газетой по адресу "русскаго народа".
   Если не побужденіе національнаго самолюбія, то хоть простое уваженіе къ истинѣ, казалось бы, должно было заставить нашихъ "патріотовъ" раскрыть глаза иностранной газетѣ и показать ей, какъ она заблуждается въ своемъ сужденіи "о способностяхъ русскаго народа въ нынѣшнемъ его состояніи". Какой представлялся прекрасный случай показать свой патріотизмъ, если бы наши патріоты-крикуны не ограничивали задачи своего патріотизма безпрестаннымъ бряцаніемъ саблей и "сверканіемъ стальною щетиной"!
   Въ самомъ дѣлѣ, развѣ не съ достойною національною гордостью можетъ выставить Россія предъ лицомъ всего свѣта -- рядомъ съ лучшею страницей русской культуры, благополучнымъ освобожденіемъ русскаго народа въ 1861 г.,-- другую, не менѣе блестящую страницу -- удачное примѣненіе этимъ молодымъ, даже "младенческимъ" народомъ института суда присяжныхъ съ первыхъ же шаговъ его дѣйствій,-- фактъ, повергшій и до сихъ поръ повергающій въ изумленіе?... Въ отвѣтъ на легкомысленную выходку Times'а "о неспособности русскаго народа въ настоящемъ его состоянія съ пользою примѣнять "чужую" систему суда", развѣ не могли и не должны бы Московскія Вѣдомости указать на то, что русскій народъ доказалъ свою способность еще 24 года тону назадъ, на пятомъ году своего "появленія на свѣтъ"? {Я. И. Ростовцевъ, одинъ изъ виднѣйшихъ дѣятелей крестьянской реформы, въ письмѣ къ А. Ф. Орлову отъ 14 февраля 1859 года, мѣтко замѣчаетъ, что Александръ II "создаетъ въ Россіи народъ, котораго доселѣ въ отечествѣ нашемъ не существовало". См. Освобожденіе крестьянъ H. С. Семенова. Спб., 1889 г., стр. 49.}.
   Извѣстный юристъ Миттернайеръ, горячо привѣтствуя учрежденіе въ Россіи суда присяжныхъ, но опасаясь за успѣхъ этого смѣлаго начинанія, дружески предостерегалъ русское правительство, чтобы оно, "не видя немедленно плодовъ, ожидаемыхъ отъ новыхъ учрежденій, не дало себя запугать приверженцамъ стараго порядка" {Журналъ Министерства Юстиціи 1864 г., No 10, стр. 15.}. Но, въ виду блестящаго успѣха суда присяжныхъ, это предостереженіе(оказалось излишнимъ. За первое же полугодіе 1866 года министръ юстиціи Д. Н. Замятнинъ помѣстилъ въ своемъ всеподданнѣйшемъ отчетѣ слѣдующія памятныя слова: "Присяжные засѣдатели, -- писалъ онъ, -- состоящіе преимущественно изъ крестьянъ (наприм., въ Ямбургѣ изъ 12 засѣдателей было 11 крестьянъ), вполнѣ оправдали возложенныя на нихъ надежды: имъ предлагались весьма трудные для разрѣшенія вопросы, надъ которыми обыкновенно затрудняются люди, пріученные опытомъ къ правильному пониманію уголовныхъ дѣлъ, и всѣ эти вопросы, благодаря поразительному вниманію, съ которымъ присяжные засѣдатели вникаютъ въ дѣло, разрѣшались въ наибольшей части случаевъ правильно и удовлетворительно" {См. Журналъ Министерства Юстиціи 1867 г., No 2, стр. 114.}.
   Привѣтствуя указанный министерскій отчетъ, Московскія Вѣдомости замѣчали: "Поистинѣ, едва вѣрится, чтобы въ столь короткое время такъ крѣпко и такъ успѣшно принялось дѣло столь великое и возбуждавшее столько, повидимому, справедливыхъ сомнѣній... Судъ присяжныхъ, лучшая гарантія гражданской свободы, находится въ полномъ дѣйствіи на значительномъ пространствѣ нашего отечества и въ немъ (судѣ) принимаютъ участіе крестьяне,-- тѣ самые крестьяне, которымъ только шесть лѣтъ тому назадъ дарована свобода,-- и успѣхъ превосходитъ самыя смѣлыя ожиданія" {Московскія Вѣдомости 1867 г., No 69.}.
   Да, введеніе у насъ суда присяжныхъ тотчасъ послѣ отмѣны рабства было, по справедливому замѣчанію проф. Фойницкаго, смѣлымъ, даже дерзкимъ шагомъ. Но этотъ "дерзкій шагъ" увѣнчался, какъ доказываетъ тотъ же ученый, успѣхомъ {Курсъ уголовнаго судопроизводства, стр. 447.}, и не порицанія, а великой похвалы заслуживаютъ какъ иниціаторы этого "дерзкаго шага", питавшіе вѣру не на словахъ, а надѣлѣ въ "способности" русскаго народа, такъ и этотъ послѣдній, этотъ "вчерашній рабъ", такъ блистательно оправдавшій возложенныя на него надежды {Новое доказательство "способности" русскаго народа къ вполнѣ разумному отправленію обязанностей присяжнаго засѣдателя находимъ въ послѣднихъ наблюденіяхъ извѣстнаго публициста, автора Общ. хроники Вѣстн. Европы (см. No 4 за 1890 г., стр. 894--904).}.
   Такая справедливая защита русскаго народа отъ неосновательнаго обвиненія въ "неспособности" была бы, смѣемъ думать, болѣе къ лицу истинному русскому патріоту, чѣмъ та незавидная роль услужливыхъ передатчиковъ незаслуженныхъ напраслинъ, которую предпочли взять на себя, но партійнымъ соображеніямъ, "патріотическіе" органы печати.
   

III.

   Невольно опрашиваешь себя, откуда эта жестокая несправедливость судей нашего суда присяжныхъ, мѣшающая имъ видѣть очевидные для всѣхъ факты; откуда это пристрастное озлобленіе, притупляющее, когда рѣчь идетъ о судѣ присяжныхъ и о недавнихъ реформахъ, столь естественныя по отношенію къ отзывамъ иностранной печати осторожность и критическое отношеніе? Выше мы указывали на дальтонизмъ sui generis, но дальтонизмъ только симптомѣ болѣзни, корень же лежитъ глубже, а именно въ органическихъ свойствахъ, присущихъ "умоначертанію" реакціонныхъ публицистовъ.
   Есть люди, которые по складу своихъ мыслей иначе не могутъ представить себѣ разумный общественный строй, какъ въ видѣ строго-соподчиненныхъ другъ другу бюрократическихъ учрежденій, лишенныхъ всякой самостоятельности и являющихся почти безсознательнымъ орудіемъ въ рукахъ центральныхъ учрежденій. Для людей съ такимъ міровоззрѣніемъ всѣ такъ называемыя свободныя учрежденія, т.-е. учрежденія, пользующіяся извѣстною свободой и самостоятельностью въ кругу предоставленной имъ власти, представляются ни съ чѣмъ несообразнымъ "упраздненіемъ правительства".
   Даромъ, что эта власть дана самимъ правительствомъ послѣ того, какъ оно убѣдилось, что, при всемъ желаніи, рно не въ силахъ опекать и контролировать каждый шагъ своихъ агентовъ; паромъ, что правительство путемъ долгаго опыта убѣдилось въ несостоятельности системы, которая въ Сводѣ Законовъ съ математическою точностью опредѣлила на 188 ступеняхъ лѣстницы наказаній наказаніе отъ 3-хъ ударовъ розгами до 100 ударовъ плетьми и 6000 ударовъ шпицрутенами, а въ процессуальныхъ законахъ, пренебрегая совѣстью и разумѣніемъ судей, производила за нихъ и разъ навсегда оцѣнку судебныхъ доказательствъ; даромъ, что, убѣдившись въ негодности этой системы, само правительство признало нужнымъ дать суду самостоятельность и ввести судъ по совѣсти. Ничего этого знать не хотятъ наши "реформаторы судебной реформы" и, попрежнему, негодуютъ по поводу каждаго самостоятельнаго шага судебныхъ установленій, не совпавшаго съ ихъ взглядами.
   Методъ ихъ давно извѣстенъ. Возьмутъ первый попавшійся подъ руку "возмутительный" судебный приговоръ и -- ну давай честить "судебную республику". Если бы не непримиримая вражда къ "свободнымъ" учрежденіямъ, то фальшивость такого метода была бы очевидна и для пользующихся имъ. Вѣдь, тутъ дѣло не въ томъ или другомъ частномъ промахѣ. Допустимъ, что большинство указываемыхъ реакціонною печатью, sit venia verbo,-- судебныхъ "сатурналій" совершенно вѣрны. Что же изъ этого слѣдовало бы?... Кому же, напримѣръ, придетъ въ голову на основаніи таганрогскихъ или оренбургскихъ хищеній отвергать въ принципѣ основы административнаго строя? А, между тѣмъ, не на такой же ли ни съ чѣмъ несообразной точкѣ зрѣнія стоятъ враги судебныхъ учрежденій, крича, по поводу того или другаго промаха ихъ, о необходимости уничтоженія суда присяжныхъ, несмѣняемости судей и т. п.?
   Самые "завзятые доктринеры" судебной реформы никогда и нигдѣ не утверждали, что эти и имъ подобные институты новаго публичнаго права, служа гарантіею правосудія, сами абсолютно гарантированы отъ случайныхъ ошибокъ. Къ сожалѣнію, въ человѣческихъ учрежденіяхъ приходится довольствоваться не абсолютнымъ благомъ, которое и существуетъ только въ идеѣ, а относительнымъ. А если это такъ, то отдѣльные и, притомъ, крайне рѣдкіе случаи ошибокъ ничего не говорятъ противъ основнаго принципа свободныхъ учрежденій, столь ненавистнаго реакціоннымъ публицистамъ.
   Если же отказаться отъ точки зрѣнія, которая въ свободѣ и самостоятельности привыкла видѣть элементы, враждебные порядку, то придется согласиться съ Миттермайеромъ, что свободныя учрежденія -- это такое цѣнное благо, это такая цѣнная, хотя и медленно дѣйствующая школа для воспитанія гражданъ, ради которой слѣдуетъ примириться съ временный" ея неудобствами...
   Люди недальновидные думаютъ, что путемъ частичныхъ уступокъ можно удовлетворить принципіальныхъ враговъ свободныхъ учрежденій. На самомъ дѣлѣ они не перестанутъ вопить: "delenda est Carthago" до тѣхъ поръ, пока не будутъ упразднены всѣ основы судебной реформы. "Для того, чтобы послѣдовательно осуществить стремленіе возникающихъ съ новою силой старыхъ воззрѣній на уголовный судъ,-- писалъ еще въ 1879 г. проф. военно-юридической академіи В. М. Володиміровъ,-- необходимо уничтожить самостоятельность и независимость судей, отмѣнить выборное начало, судъ присяжныхъ и защиту".
   "Но, вѣдь, это цѣлый переворотъ,-- заключаетъ авторъ.-- Достаточно ли для этого подготовлена почва? Вѣдь, русскіе юристы все еще имѣютъ слабость считать судебные уставы 20 ноября 1864 г. гордостью и честью русской юриспруденціи и само общество не отвыкло еще видѣть въ нихъ блестящій вѣнецъ величайшихъ реформъ" {Журналъ Гражд. и Уголовн. Права 1879 г., No No 7--8.}.

Гр. Джаншіевъ.

"Русская Мысль", кн.V, 1890

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru