Антология. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1998
Над авторами сборника "Вехи", вышедшего уже вторым изданием, происходит повсеместно суд -- скорый, но едва ли правый, и уж, конечно, не милостивый.
"А судьи кто?"
Все. На почве суда над Струве и другими подсудимыми из преступного сообщества, именующего себя "Вехами", объединились доселе никогда еще, кажется, не объединявшиеся. Обвинительный акт разросся на две большие книги: "По вехам" и "В защиту интеллигенции" и бесчисленный ряд газетных и журнальных статей, лекций, рефератов и т. д.
Обвинение формулируется не только по существу, по имеющимся вещественным доказательствам в виде статей сборника, но в основу обвинения кладется иной раз и оценка личных поступков обвиняемых, к статьям их не относящимся. Судят не только за проступки и дела, но и за намерения и помышления.
При обилии обвинителей защитников у членов сообщества "Вехи" очень мало.
А думается, подсудимые, если б захотели, могли бы найти их немало.
Один уже из таких защитников -- защитник несомненный, высокоталантливый, бесконечно честный и правдивый -- у них, несомненно, имеется.
Впрочем, вернее, это не защитник, а соучастник в преступлении, повинный в глубоком и резко критическом отношении к русской интеллигенции.
Мы говорим о Чехове.
Почему никто не вспомнил о нем в процессе против "Вех"?
Разве все, что он писал и за чем единогласно признано такое огромное общественное значение, не есть вдумчивый и правый, хотя, может быть, невольный и ненамеренный суд над русской интеллигенцией? Суд этот был суров, но справедливость его приговора никем, кажется, до сих пор не оспаривалась.
Неужели мы забыли его?
В течение всей своей деятельности Чехов всю силу своего огромного таланта, ясного ума и благородного сердца направлял на то, чтобы понять и художественно воссоздать жизнь русской интеллигенции, но это художественное воссоздание поневоле оказалось судом. В галерею чеховских типов и персонажей от знаменитого профессора ("Скучная история") до бесчисленных докторов, педагогов и проч. укладывается все русское интеллигентное общество. И неужели мы забыли, какое бессилие, религиозное, общественное и просто жизненное, кроется за этими большими и средними, и малыми интеллигентными людьми? Немало писалось о чеховских людях, чеховских настроениях, о безвольных, растерявших веру, не знающих подлинной жизнедеятельности его героях. Но ведь герои Чехова -- русская интеллигенция, та самая, о которой писали авторы "Вех".
Неужели после чеховской правды о русской интеллигенции, после того, что пережито за последние годы, все по-прежнему, по слову А. Жемчужникова:
Мы поклоняемся себе,
Как между нечистью святыне1.
Недавно вышли из печати "Письма А. П. Чехова" (М., 1904). В одном из этих писем мы находим беспощадное слово, вырвавшееся из уст кроткого Чехова по адресу русской интеллигенции. Пусть же за него судят Чехова вместе с авторами "Вех". И, как бы ни были строги судьи, они не смеют отказать этому слову в искренности и правдивости, не посмеют увидеть за ним никаких "мотивов", которые некоторые из судей пытались увидеть за словами некоторых авторов "Вех".
Вот это слово Чехова, которое можно было бы поставить эпиграфом к "Вехам": "Вся интеллигенция виновата, вся... пока это еще студенты и курсистки -- это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращаются в Дым, и остаются на фильтре одни доктора дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры.
Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский2 -- это питомцы университетов, это наши профессора; отнюдь не бурбоны, а профессора, светила... Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в отечестве, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все продвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. -- все это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции и несмотря ни на что" (письмо к И. И. Орлову от 22 февраля 1899 г., с. 53-- 54).
Если же судить скорым судом авторов "Вех", то надо судить и Чехова, автора приведенного письма.
Но не себя ли осудят скорые судьи, осудив его?
(Слово. 1909. No825. 13 (26) июня. С. 1--2)
ПРИМЕЧАНИЯ
С[ергей] Северный -- псевдоним Сергея Николаевича Дурылина (1886--1954), писателя и археолога, историка литературы, театра, живописи, доктора филологии. О происхождении псевдонима см.: Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. М., 1991. С. 21.
1 Алексей Михайлович Жежчужников (1821--1908) -- поэт, один из создателей образа Козьмы Пруткова.
2 Михаил Никифорович Катков (1818--1887) -- журналист и публицист, один из главных идеологов эпохи Александра III.
Константин Петрович Победоносцев (1827--1907) -- государственный деятель, юрист, обер-прокурор Св. Синода; после издания Манифеста 17 октября 1905 г. вышел в отставку.
И. А. Вышнеградский (1832--1895) -- член Государственного Совета, министр финансов.