Драшусова Елизавета Алексеевна
Жизнь прожить не поле перейти

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Записки неизвестной)
    Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", NoNo No 9--11, No 5, 1882, No 6, 1883, No 5, 1884.

   

Жизнь прожить не поле перейти.

ЗАПИСКИ НЕИЗВѢСТНОЙ

I.

   Внутренняя жизнь каждаго человѣка сколько-нибудь мыслящаго, сколько-нибудь способнаго чувствовать и страдать, всегда способна доставить полезный и занимательный матеріалъ для психическаго изученія, если человѣкъ раскрываетъ ее вполнѣ, не утаивая ни одного дѣйствія, ни одной мысли, ни одного движенія. Но возможна ли такая полная исповѣдь? была ли она кѣмъ-нибудь сдѣлана? Самыми искренними исповѣдями считаются исповѣди Жанъ Жака Руссо и блаженнаго Августина. Первый цинически разказываетъ о своихъ дурныхъ наклонностяхъ и неблаговидныхъ поступкахъ, убѣжденный что онъ покрываетъ ихъ своею геніальностью. Другой, съ увлеченіемъ прозелита посвятившаго себя служенію Богу, равнодушно смотритъ на все земное и, повѣствуя о своей жизни, имѣетъ въ виду только то чтобъ обращеніе его къ Богу послужило назидательнымъ и увлекательными примѣромъ для другихъ. Но и въ этихъ исповѣдяхъ нѣтъ полной исторіи сердца. Въ автобіографіяхъ людей замѣчательныхъ, игравшихъ роль въ міровыхъ событіяхъ, разказываются историческіе факты, въ которыхъ повѣствователи сами участвовали или которые при нихъ совершались, но собственная ихъ внутренняя жизнь мало раскрывается. Другія знаменитости въ своихъ запискахъ болѣе или менѣе облекаются въ порфиру, становятся на пьедесталъ и стараются чтобъ имъ удивлялись и покланялись, но рѣдко достигаютъ своей цѣли. Шатобріанъ можетъ-быть сжегъ бы свои записки еслибы предвидѣлъ что онѣ произведутъ въ читателяхъ непріятное разочарованіе на его счетъ. Никакія обстоятельства не принудили бы Ламартина печатать своихъ Воспоминаній еслибъ онъ предузналъ что они возбудятъ невыгодное о немъ мнѣніе. Геніальная Жоржъ Саидъ и восторженная гжа Роланъ также нѣсколько рисовались въ своихъ запискахъ и не представляются въ нихъ тѣми симпатичными личностями какими бы хотѣлось ихъ воображать. Или онѣ въ сущности ими не были, или потому что опять-таки ускользала ихъ внутренняя жизнь во всей ея истинѣ и что такъ трудно въ чемъ бы то ни было достигнуть абсолютной правды. Но я нахожу что самые обыкновенные смертные хорошо дѣлаютъ когда пишутъ свой дневникъ, хотя бы собственно только для себя. Это научаетъ писать и мыслить и запечатлѣваетъ навсегда все что переживалось. Это сердечный архивъ, въ который часто бываетъ отрадно и полезно взглянуть. Это талисманъ посредствомъ котораго живешь нѣсколько разъ въ жизни. Я писала дневникъ мой съ десятилѣтняго возраста и обязана ему многими сладостными ощущеніями. Особенную услугу оказалъ онъ мнѣ когда однажды случилось мнѣ жить очень печально, въ глуши, въ неустроенномъ имѣніи, въ жестокую зиму, въ жалкой обстановкѣ, въ отвратительной средѣ. Порой становилось мнѣ слишкомъ уже тяжело, я бралась за дневникъ мой и предо мной воскресало все прошедшее, многое что начинало уже меркнуть и изглаживаться изъ памяти. Образы дорогихъ мнѣ людей, которыхъ давно уже нѣтъ на свѣтѣ, возставали словно живые. Прелесть юга, обаяніе сердечныхъ, умныхъ бесѣдъ, немногіе ясные дни счастія возобновлялись съ осязательностію дѣйствительности и это пробужденіе прошедшаго оживляло, одушевляло меня, я словно возрождалась и являлись силы переносить безотрадность настоящаго. Есть такіе несчастные у которыхъ вовсе нѣтъ свѣтлыхъ воспоминаній, но мнѣ кажется и имъ хорошо припоминать и прощедшее горе, и прошедшія невзгоды, и на нихъ успокоительно подѣйствуетъ прожитое, если только въ немъ нѣтъ упрековъ совѣсти.
   
   Все мгновенно, все пройдетъ, --
   Что пройдетъ, то будетъ мило.
   
   Предлагаемыя воспоминанія извлечены изъ моего дневника. Я вовсе не добиваюсь достигнуть идеала откровенной исповѣди о какой упоминала выше. Напротивъ, старалась даже какъ можно менѣе касаться моихъ внутреннихъ ощущеній. Chaque sentiment a sa pudeur, сказала гжа Сталь, а у меня въ высшей степени развита цѣломудренность моего внутренняго бытія и потому я неохотно писала о томъ что касается лично меня, предполагая притомъ что это никого не можетъ интересовать. Но невозможно было писать о томъ что совершалось вокругъ меня, о людяхъ съ которыми находилась въ сношеніяхъ, вовсе не говоря о себѣ. Если я позволила себѣ разказать нѣчто о моемъ дѣтствѣ, о нѣкоторыхъ событіяхъ моей жизни, то единственно потому что въ нихъ проявлялся духъ времени, обозначались нравы, обычаи и личности которыхъ болѣе не встрѣчаешь и которыя поэтому-то и могутъ возбудить нѣкоторый интересъ.
   Моего ранняго дѣтства (то-есть лѣтъ до 7--8) я не помню вовсе. По разказамъ матери я узнала что она имѣла много несчастій, лишилась мужа, похоронила всѣхъ дѣтей, трое изъ нихъ умерли скарлатиной на одной недѣлѣ. Изъ многочисленной семьи уцѣлѣла только одна я. Можно представить себѣ какъ любили, берегли и баловали меня! Первыя воспоминанія дѣтства чрезвычайно для меня пріятны. Помню, любила молиться. Иногда просыпалась ночью, вскакивала съ постели и бросалась на колѣни предъ образомъ. Какъ и о чемъ молилась, не знаю. Никогда не забуду какъ мы проводили Великій Постъ. Въ, воскресенье, наканунѣ поста, у насъ бывала на дому всенощная, потомъ часовъ въ 10 собиралась въ залу вся многочисленная дворня просить прощенья у матери и другъ у друга, чтобы въ мирѣ со всѣми, съ облегченною совѣстью начинать великіе дни покаянія. Одни кланялись и говорили: "прости Христа ради, матушка Елизавета Семеновна, если мы предъ тобой въ чемъ согрѣшили"; болѣе приближенные цѣловали руку, болѣе ревностные въ исполненіи христіанскаго долга кланялись до земли. Мать въ свою очередь говорила: "и вы меня простите, Христа ради, если я предъ вами въ чемъ виновата." Въ понедѣльникъ просыпалась я въ самомъ религіозномъ настроеніи и спѣшила пойти въ залу, гдѣ въ углу былъ накрытъ столъ, стояли образа и лежали свѣчи, у насъ на дому служили часы, вечерню и заутреню; мы ѣздили только къ преждеосвященной обѣднѣ. Вскорѣ приходилъ священникъ читать постную молитву, вся дворня собиралась ее слушать. Потомъ ожидали какъ ударятъ къ часамъ; я такъ любила этотъ унылый, великопостный звонъ и жалѣла что мы не ѣздили въ церковь. Мы обыкновенно говѣли на первой недѣлѣ и во все это время я не позволяла себѣ ни рѣзвиться, ни пѣть; бывало затянетъ лѣсенку и прервешь, захочется побѣгать, остановишься. Нечего говорить что мы ѣли постное весь постъ. Тогда это было общее обыкновеніе, и исключенія бывали рѣдки. Помню съ какимъ благоговѣйнымъ Трепетомъ я исповѣдывалась, особливо въ первый разъ. Духовникъ обыкновенно пріѣзжалъ къ намъ исповѣдывать. Я его ожидала въ величайшемъ волненіи, и когда приходили сказать что батюшка пріѣхалъ, я едва могла говорить отъ страха. Предъ исповѣдью по обыкновенію просила прощенія у всѣхъ, начиная съ матери, которая я pu семъ дѣлала мнѣ краткое назиданіе; потомъ у няни, у горничныхъ, обѣгала весь домъ и съ невыносимымъ трепетомъ шла въ спальню, гдѣ мы всегда исповѣдывались предъ кіотой. Наконецъ наступилъ радостный день Свѣтлаго Воскресенія. Меня обыкновенно брали къ заутрени, уложивъ предварительно слать до 11 часовъ. Но мнѣ плохо слалось. Съ волненіемъ ожидала я перваго удара колокола, торопила скорѣе ѣхать въ церковь и тамъ съ трепетомъ ожидала когда духовенство, обойдя крестнымъ ходомъ вокругъ церкви, останавливается у дверей, и раздается радостное "Христосъ Воскресе". Въ семействѣ нашемъ говорили исключительно по-русски и ни въ комъ не было пристрастія къ чему бы то ни было иностранному. Дѣдушка мой былъ настоящій русскій баринъ, но въ нѣкоторомъ родѣ прогрессистъ и страстный почитатель Петра. Его настольною книгой были Дѣянія Петра Великаго Голикова, и когда по воскресеньямъ сбиралась къ нему обѣдать его многочисленная семья, то насъ внучатъ, которыхъ былъ легіонъ, онъ заставлялъ по выбору прочитывать нѣсколько страницу изъ его любимой книги, причемъ внушалъ намъ какой былъ великій человѣкъ преобразователь Россіи и какъ всѣ должны чтить его.
   Мать моя была женщина добрая, многочисленная ея дворня благоденствовала. Но я часто слышала отъ няни что покойная бабушка моя была очень строга, что предъ ней всѣ трепетали, и когда сердилась, то колотила прислугу чѣмъ ни полило. Туфли съ ногъ часто летали въ голову и лицо провинившейся горничной, и это былъ еще самый легкій пріемъ наказанія. О другихъ помѣщикахъ и помѣщицахъ я слышала еще худшее и эти разказы возмущали меня. Можетъ-быть они-то и пробудили во мнѣ несознательное отвращеніе къ произволу, хотя по тогдашнимъ понятіямъ окружавшихъ меня я должна была смотрѣть на все это какъ на законное право, противъ котораго никто не возставалъ. Я узнала отъ няни что господа давали иногда вольныя тѣмъ изъ прислугъ которыми были довольны, а что нѣкоторые изъ крѣпостныхъ сами выкупались на волю. Няня была крѣпостная дѣдушки, который хотя при жизни раздѣлилъ свое имѣніе по равной части сыновьямъ и дочерямъ, но продолжалъ владѣть и управлять многочисленными своими имѣніями находившимися въ разныхъ губерніяхъ и давалъ каждому изъ своихъ дѣтей то что приходилось съ его части.
   Не знаю какъ пришло мнѣ въ голову желаніе чтобы няня моя была вольною. "Хорошо быть вольною"? спросила я ее. "Конечно хорошо, отвѣчала она, никто не обидитъ". Я такъ любила мою няню что мать моя ревновала меня къ ней, не очень ее долюбливала, иногда даже строго къ ней относилась, за что я досадовала на мою мать и рѣшила что няня моя непремѣнно должна быть вольная. Составила планъ какъ дѣйствовать на дѣдушку, никому не сообщивъ о моемъ замыслѣ. Въ день моихъ именинъ и рожденья дѣдушка всегда пріѣзжалъ къ вамъ и дарилъ мнѣ золотой. Онъ дѣлалъ это въ отношеніи всѣхъ своихъ внучатъ, во мнѣ иногда, въ знакъ особеннаго благоволенія, давалъ два золотыхъ. Въ одинъ изъ этихъ торжественныхъ дней, гуляя съ нимъ одна по саду, я бросилась цѣловать его руку и рѣшилась просить чтобъ онъ отпустилъ на волю мою няню. Онъ очень удивился. "Какъ это ты вздумала"? спросилъ онъ. Не помню что я ему отвѣчала, но я его такъ просила, такъ убѣждала, такъ ласкала что онъ разцѣловалъ меня и обѣщалъ подумать. Съ тѣхъ поръ я не давала ему покоя, искала случая быть съ нимъ наединѣ и неотвязчиво приставала къ нему съ моею просьбой. Однажды неожиданно дѣдушка пріѣхалъ къ намъ утромъ и сказалъ матери: "Я хочу, Лизавета, дать отпускную Устиньѣ; она хорошо ходитъ за Лизушей (онъ такъ меня звалъ) и мнѣ пріятно ее наградить".-- "Какъ вамъ угодно, батюшка", отвѣчала довольно сухо мать. Не знаю догадалась ли она что это дѣлается по моей просьбѣ, но дѣдушка меня не выдалъ. Умные люди всегда поступаютъ съ тактомъ. Старикъ, помѣщичьяго закала, исполнилъ желаніе внучки, необычайное со стороны ребенка и понялъ что это дѣло должно остаться между нами. Вольная была дана, няня обрадована, хотя конечно не воспользовалась свободой и осталась у насъ попрежнему. Я была въ восторгъ.
   Въ старину дѣти росли и развивались при другихъ условіяхъ нежели теперь. Современныя. дѣти не имѣютъ понятія о тѣхъ удовольствіяхъ какими мы пользовались въ нашемъ дѣтствѣ. На Святой, начиная съ перваго дня, съ утра до вечера, мы катали яйца. Общество составляли я съ воспитанницей матери, горничныя-дѣвушки, дворовыя дѣти и иногда кто-нибудь изъ кузинъ. Разстилали большой коверъ, на концѣ котораго всѣ играющіе ставили по два яйца, на противоположной сторонѣ посрединѣ помѣщали лубокъ, приспособляя его къ какой-нибудь скамеечкѣ, чтобъ онъ былъ покатый, и игра начиналась. Каждая по очереди брала одно изъ своихъ яицъ съ кона и катила, направляя такъ чтобъ оно могло коснуться стоящихъ яицъ; а если оно щелкнуло какое-нибудь, то брала оба яйца и опять катила. Накатавшая много яицъ была побѣдительницей и очень этому радовалась. Катали мы еще другимъ способомъ: разставляя на полу рядомъ, съ небольшимъ промежуткомъ, попарно яйца и катали въ нихъ мячикъ.
   На дворѣ у насъ были поставлены качели и по окончаніи уроковъ мы бѣжали опрометью или въ садъ, или качаться. няня Устинья Михайловна, не отходившая отъ меня, приказывала горничнымъ качать какъ можно тише, а я кричала какъ можно выше. Иногда вечеромъ все молодое поколѣніе дворни собиралось играть съ барышнями, водили хороводы, бѣгали въ горѣлки, играли въ коршуны, и все съ неописаннымъ увлеченіемъ. А какое было веселье на Святкахъ! Елокъ тогда еще не дѣлали, за то каждый вечеръ хоронили золото, наряжались, пѣли подблюдныя пѣсни, топили воскъ, играли въ Жмурки, въ Жгуты. Персоналъ веселящихся былъ все одинъ и тотъ же. Намъ была отведена особая комната вдали отъ гостиной, чтобы мы своимъ шумомъ не мѣшали большимъ, и насъ никто не стѣснялъ. Въ этой комнатѣ стоялъ дымъ коромысломъ, и я вполнѣ наслаждалась.
   Прекращались всѣ эти святочныя веселости крещенскимъ сочельникомъ. Послѣ всенощной служившейся у насъ на дому, я съ няней шла по комнатамъ и на каждой двери и окнѣ дѣлали мѣломъ крестъ. Приходило лѣто. Съ удовольствіемъ вспоминаю о нашемъ огромномъ садѣ, который былъ для меня источникомъ наслажденія. Онъ казался мнѣ чѣмъ-то необыкновеннымъ. Въ самомъ дѣлѣ онъ былъ очень великъ, и въ немъ было много мѣстъ въ дикомъ состояніи. Въ этомъ садѣ въ первый разъ разыгралась моя дѣтская фантазія. Мнѣ хотѣлось его преобразить, украсить, и для этого я усердно изучила очень хорошее изданіе Плановъ и Украшеній для сада, которое и теперь могло бы дать много хорошихъ мыслей. По моей просьбѣ и выбору мать построила бесѣдку на прекрасномъ мѣстѣ, откуда открывался видъ на рѣку, загородныя слободы, рощи и монастырь. Кромѣ того, были разведены цвѣтники, проложены дорожки, поставлены скамейки и еще исполнены кой-какія затѣи. У меня былъ и собственный мой садикъ, гдѣ я разводила цвѣты, овощи, устроила хижину, погребокъ для храненія разныхъ овощей и плодовъ, нѣчто долженствовавшее изображать жилище Робинзона, приключенія котораго произвели на меня сильное впечатлѣніе. Я не знаю книги для дѣтскаго возраста болѣе поучительной и занимательной; жаль если новое поколѣніе не будетъ читать ее. Ученьемъ меня не слишкомъ утомляли. У насъ жила старая гувернантка, Француженка Mme LaCombelle, воспитавшая С.П. Шевырева, съ которымъ я потомъ въ Москвѣ была очень коротко знакома. Очень скоро научилась я говорить по-французски и понимать все что читала, но Французовъ не любила. Отецъ мой, котораго я не помнила, ненавидѣлъ Французовъ и не хотѣлъ чтобы дѣти его говорили по-французски. Мать моя въ отношеніи меня не исполнила его желанія, но я наслѣдовала отъ него* ненависть ко Французамъ и не могла простить имъ Двѣнадцатаго Года.
   Я имѣла страсть къ чтенію, и когда мнѣ не здоровилось, что случалось довольно часто, то мать моя чтобы развлечь меня и доставить удовольствіе открывала шкафы библіотеки, находившіеся въ предспальной, ведущей въ спальную, гдѣ я слада съ моею матерью. Тогда я накидывалась на книги, пожирала ихъ и забывала о нездоровьѣ. Библіотека матери состояла изъ классическихъ сочиненій, изъ книгъ историческихъ или духовнаго и нравственнаго содержанія. Были сочиненія Жанлисъ и много дѣтскихъ книгъ. Съ большимъ удовольствіемъ читала я Плутарха съ изображеніемъ въ медальйонахъ великихъ людей, изданіе котораго я потомъ никогда не встрѣчала. Въ счастливые дни, когда отворялись шкафы библіотеки, я прочитывала какую-нибудь трагедію Расина или Вольтера, заучивала стихи которые мнѣ нравились и одна представляла сцены изъ этихъ трагедій. Дмитрій Донской Озерова приводилъ меня въ восторгъ, и я съ большимъ паѳосомъ декламировала обращеніе Дмитрія ко князьямъ:
   
   Россійскіе князья, бояре, воеводы,
   Пришедшіе за Донъ отыскивать свободы и т. д.
   
   Мать моя была довольно богата и чрезвычайно гостепріимна, по-просту, по-русски. Въ домѣ нашемъ не было ни малѣйшей роскоши. Исполнять какія-нибудь прихоти, дѣлать какія-нибудь издержки изъ тщеславія, въ голову не приходило моей матери; за то всѣ окружающіе насъ жили въ довольствѣ, и за столомъ нашимъ, не прихотливымъ, но изобильнымъ, всякій гость находилъ радушный пріемъ. Кромѣ того что у насъ каждый день кто-нибудь обѣдалъ изъ родныхъ или знакомыхъ, у насъ были ежедневные посѣтители les habituées de la maison, старушки которыя не имѣли своего стола, два старичка которымъ не на что было обѣдать. Одинъ изъ нихъ высокій, черный, молчаливый, отставной мелкій чиновникъ безъ рода и племени; другой, живой, маленькій, худенькій старикашка, всегда въ одномъ и томъ же коричневомъ фракѣ допотопнаго покроя, но имѣвшемъ удивительное свойство не изнашиваться. Не помню какого происхожденія былъ этотъ старикъ, но онъ любилъ чтеніе и былъ нѣсколько образованъ. Онъ бывалъ у насъ ежедневно до конца жизни. Мать моя ходила за нимъ въ его предсмертной болѣзни и похоронила на свой счетъ. Онъ оставилъ намъ сундукъ наполненный разными книгами, по большей части разрозненными.
   Въ то время въ Пензѣ стояла какая-то дивизія и вся лучшая военная молодежь почти ежедневно у насъ собиралась. Родные, коротко знакомыя дамы и дѣвицы также усердно насъ посѣщали. Вечера наши начинались рано и кончались не поздно. Пожилые играли въ карты, молодые танцовали подъ фортепіано, а иногда играли въ интеллигентныя игры, въ синонимы, риѳмы, въ отгадыванье заданнаго. слова изъ произносимыхъ играющими фразъ и пр., но чаще забавлялись шумными играми: жмурками, жгутомъ, туалетомъ, веревочкой и т. д.
   

II.

   Въ мое дѣтство было два замѣчательныя событія, живо сохранившіяся въ моей памяти: посѣщеніе Пензы императоромъ Александромъ I и поѣздка наша въ Кіевъ.
   Много было приготовленій къ пріѣзду государя, много было толковъ, волненія. Весь нашъ городъ повернулся вверхъ дномъ. Съ величайшимъ любопытствомъ встрѣчали толки приходившіе для государева смотра. Строили галлерею для бала, приготовляли великолѣпную иллюминацію. Жизнь кипѣла на улицахъ, суматоха была во всѣхъ домахъ. Богатыя дамы выписывали наряды изъ Москвы и Петербурга, побѣднѣе, заказывали пензенскимъ модисткамъ, нѣкоторыя и сами мастерили: никому не хотѣлось отстать отъ другихъ и не участвовать во всѣхъ предстоявшихъ удовольствіяхъ. Пензенскіе жители, имѣвшіе дома, считали обязанностію предлагать пріютъ роднымъ, деревенскимъ сосѣдямъ, знакомымъ пріѣхавшимъ изъ дальнихъ губерній. Тогда гостиницъ было не много и тамъ останавливались только тѣ которые никого не знали въ городѣ, а тѣ кто имѣли родныхъ или знакомыхъ останавливались у нихъ. При семъ же необыкновенномъ событіи русское гостепріимство и хлѣбосольство не знали предѣловъ. Нашъ домъ какъ и всѣ другіе былъ биткомъ набитъ гостями. Меня очень веселили эти суета и оживленіе. Наконецъ насталъ день такъ нетерпѣливо ожидаемый. Пронесся слухъ что государь будетъ къ вечеру (это было кажется 30 августа, день его именинъ). Съ самаго утра народъ толпился по улицамъ, и соборъ куда прямо долженъ былъ пріѣхать государь, едва могъ вмѣстить всѣхъ жаждавшихъ его видѣть. Эта масса народа, стоявшая въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ въ тѣснотѣ, не могла оставаться безмолвною, она разговаривала и шумѣла. Тогда архіерей Амвросій, человѣкъ строгой, святой жизни, въ полномъ облаченіи, съ крестомъ въ рукахъ, вышелъ изъ алтаря, грозно посмотрѣлъ на толпу и сказалъ: "какъ можете вы, ожидая царя земнаго, забыть о Царѣ небесномъ и нарушать уваженіе къ Его храму?" Слова эти произвели дѣйствіе, тишина водворилась. Я была также въ соборѣ, но такъ было тѣсно что меня скоро увели.
   Тогда не было ни телеграфовъ, ни желѣзныхъ дорогъ, слѣдовательно нельзя было опредѣлить съ точностію время пріѣзда государя. Его ожидали съ четырехъ часовъ, а онъ прибылъ поздно вечеромъ. На другой день я видѣла близко государя у подъѣзда гимназіи и покушалась бросить подъ ноги цвѣты изъ вашего сада, которые принесла и держала въ рукахъ, но не хватило рѣшимости. Государя не только любили, но имъ восхищались какъ красавцемъ. Пребываніе Александра I составило эпоху въ"лѣтописяхъ "Пензы. Въ продолженіе этихъ нѣсколькихъ дней, испытано было столько новыхъ наслажденій, столько блестящихъ удовольствій что 1825 годъ для многихъ останется незабвеннымъ. Послѣ шумнаго оживленія однообразно потянулась провинціальная жизнь. Скучно было провожать гостей наполнявшихъ домъ, съ сожалѣніемъ смотрѣли мы на уходившіе полки. Непріятно было приниматься за уроки прерванные на все это время.
   Въ Кіевъ мы ѣздили въ 1826 году со многочисленнымъ, но ее совсѣмъ пріятнымъ семействомъ одной изъ моихъ тетушекъ.
   Мы путешествовали на своихъ лошадяхъ, ѣхали вдвоемъ съ матерью въ очень спокойномъ дормезѣ. За нами тянулось нѣсколько экипажей разнаго рода и вида. Пути сообщенія были тогда мало эксплуатированы имало извѣстны. Вѣроятно планъ нашего вояжа былъ составленъ заранѣе, но думаю что мы часто руководствовались поговоркой: языкъ до Кіева доведетъ. Часто обращались къ прохожимъ съ разспросами, какая впереди деревня? гдѣ можно было бы покормить? сколько до нея верстъ? Показанія не всегда были вѣрны. Но мы все-таки достигали какой-нибудь деревни, гдѣ располагались на нѣсколько часовъ. Днемъ мы старались обыкновенно останавливаться до жары, часовъ въ 10, 11. Пріискивали самую лучшую избу. Хозяева охотно насъ пускали, предоставляя все въ наше распоряженіе. Тогда начиналась выгрузка изъ экипажей разныхъ припасовъ и посуды. Горничныя суетились, поваръ хлопоталъ достать яйца, куръ, цыплятъ и на скоро приготавливалъ обѣдъ. Выѣзжали когда жаръ схлынетъ, часовъ въ 5, 6 и останавливались часовъ въ 9. Ночлегъ сопровождался большими хлопотами. Начинали съ чаепитія, потомъ собирали ужинъ и заботились какъ удобнѣе устроить спанье. Съ нами были перины (матрацы тогда еще не были въ ходу), подушки и все нужное бѣлье. Начиналось обметанье стѣнъ, половъ, доставали какъ можно болѣе скамей чтобы на нихъ слать постели. У меня было отвращеніе отъ таракановъ и потому я очень бывала довольна когда мы съ матерью ночевали въ дормезѣ, гдѣ отымались доски и намъ слали постель такую удобную что я спала крѣпкимъ сномъ, не слыша какъ поутру рано запрягали лошадей и мы выѣзжали. Просыпалась когда мы уже далеко отъѣхали. Особливо пріятно было ѣхать по проселочнымъ дорогамъ, когда спадалъ жаръ и солнце садилось. Воздухъ былъ такъ живителенъ, прохлада такъ пріятна. Лошадки бѣжали бодро. Предъ нами разстилались то необозримыя поля ржи, то нескончаемые луга, то показывался лѣсокъ, то одинокая деревушка, то большое село съ мельницами, господскою усадьбой и церковью; все это занимало меня и заставляло думать что я еще такъ мало видѣла на свѣтѣ, и потому каждый новый предметъ возбуждалъ во мнѣ интересъ. Малороссія очень нравилась мнѣ съ ея выбѣленными хатами, окруженными фруктовыми деревьями, съ красивыми лицами дѣвчинъ, съ изобиліемъ овощей и плодовъ. Поѣздка эта вообще доставила мнѣ большое удовольствіе и по возвращеніи была долго предметомъ нескончаемыхъ разказовъ домашнимъ о моихъ путевыхъ впечатлѣніяхъ. Я такъ много слышала о Кіевѣ отъ разныхъ богомолокъ оттуда возвращавшихся что представляла себѣ "Святый Градъ" какимъ-то чуднымъ, завѣтнымъ, недосягаемымъ мѣстомъ и когда, послѣ долгаго странствованія, мы подъѣзжали къ Кіеву, то я едва могла вѣрить моему счастію и съ восторгомъ смотрѣла на Печерскій монастырь, представившійся намъ во всемъ своемъ величіи. Я была внѣ себя отъ радости, крестилась, цѣловала мать и читала Чернецa Козлова, который имѣлъ тогда большой успѣхъ и который былъ при мнѣ съ другими книгами услаждавшими нашъ долгій путь.
   
   Подъ Кіевомъ, гдѣ Днѣпръ широкій
   Межь дикихъ екалъ кипитъ, шумитъ,
   На склонѣ, на горѣ высокой,
   Обитель иноковъ стоитъ.
   
   Мы пробыли двѣ недѣли въ Кіевѣ, каждый день бывали въ Печерской Лаврѣ, гдѣ и говѣли. Мать моя познакомилась съ однимъ очень интереснымъ монахомъ, отцомъ Каллистомъ. Онъ былъ молодъ, образованъ и имѣлъ въ себѣ что-то необыкновенно благородное и симпатичное. Что привело его къ монашеской жизни, осталось для насъ неизвѣстнымъ. Мы видѣли его каждый день и очень полюбили. Онъ показывалъ намъ достопримѣчательности Лавры, приглашалъ иногда въ свою келью и радушно угощалъ чаемъ и фруктами. Отецъ Каллиста представлялся мнѣ какимъ-то идеальнымъ существомъ, и я сочинила въ умѣ нѣсколько романовъ, героями которыхъ былъ онъ. Предчувствовала ли я тогда что судьба снова занесетъ меня въ Кіевъ уже молодою женщиной, что тамъ я проведу самые счастливые, самые свѣтлые дни моей жизни и не вспомню объ отцѣ Каллистѣ, не постараюсь даже узнать о немъ при посѣщеніяхъ Лавры! Потомъ, когда мы совсѣмъ оставили Кіевъ, я досадовала на мою забывчивость и жалѣла что. не видала отца Каллиста, который вѣроятно жилъ еще въ Лаврѣ. Съ поѣздки въ Кіевъ я начала писать мой дневникъ. Мнѣ было десять лѣтъ съ небольшимъ; какъ пришла мнѣ эта мысль въ голову, не знаю, никто ея мнѣ не внушилъ. Веда я дневникъ въ продолженіе моей долгой, скитальческой жизни, но съ частыми перерывами. Перестала его вести когда все мое существованіе было поглощено моими дѣтьми и я жила ихъ жизнію, все личное во мнѣ исчезло...
   Съ самыхъ раннихъ лѣтъ литературныя знаменитости имѣли для меня величайшее обаяніе; Первый авторъ, какъ я узнала, былъ Мих. Ник. Загоскинъ, находившійся тогда во цвѣтѣ лѣтъ и въ апогеѣ драматической славы. Піесы его имѣли огромный успѣхъ, имъ рукоплескали на императорскихъ театрахъ и на частныхъ сценахъ, на которыхъ ихъ безпрестанно играли.
   Онъ пріѣхалъ въ Пензу повидаться съ матерью и тамъ его чрезвычайно фетировали, давали въ честь его обѣды, вечера, лили за его здоровье. Его сестра была за моимъ роднымъ дядей, лоэтому-то мы считались въ свойствѣ и часто видѣлись. Онъ очень ласкалъ меня и называлъ маленькою кузиной. Онъ былъ хорошъ собой, имѣлъ доброе выраженіе лица и былъ чрезвычайно любезенъ. Я отъ него была въ восхищеніи, особенно послѣ того какъ онъ прочелъ намъ свой Благородный Театръ.
   Въ теченіе моей жизни я слышала чтеніе многихъ литераторовъ, но нахожу что лучше Мих. Ник. Загоскина никто не читалъ.
   Въ послѣдствіи я часто встрѣчала его когда живала въ Москвѣ. Загоскинъ имѣлъ большое дарованіе, живое воображеніе, природный умъ и теплоту чувства, но онъ не получилъ многосторонняго образованія. Вращался въ узкой московской сферѣ, стѣсняемый семейными обстоятельствами съ которыми не умѣлъ бороться; всю жизнь провелъ съ больною, непріятною женой, которая не отпускала его отъ себя какъ ни сильно было въ немъ желаніе увидѣть другія страны, поѣздить по Россіи, побывать въ Кіевѣ, въ Крыму, что было бы весьма полезно для его дарованія, преимущественно наблюдательнаго. Покорность женѣ происходила не изъ сильной любви къ ней, а отъ слабости характера. Самою блестящею эпохой его литературнаго поприща было появленіе Юрія Милославскаго, имѣвшаго необыкновенный успѣхъ и сдѣлавшагося популярнымъ какъ не бывалъ до тѣхъ поръ ни одинъ романъ въ Россіи. Мнѣ кажется что и драматическія его произведенія, имѣющія неотъемлемое достоинство, всегда будутъ занимать почетное мѣсто въ нашей литературѣ. Подъ старость Михаилъ Николаевичъ сдѣлался набожнымъ, противникомъ западничества вообще и философскихъ мудрованій въ особенности, неутомимо игралъ въ карты, слишкомъ громко говорилъ и черезчуръ горячился когда спорилъ.
   Хотя я едва вступила только въ отрочество, но жаждала уже новыхъ ощущеній и скучала однообразною провинціальною жизнью. Мать моя по неотступной моей просьбѣ рѣшилась переѣхать въ Москву, гдѣ довольно безцвѣтно прошла моя первая юность.
   Сильно было во мнѣ желаніе учиться, пріобрѣтать всевозможныя свѣдѣнія, но сознаюсь что въ этой любознательности была нѣкоторая доля тщеславія. Вздумалось мнѣ учиться на арфѣ, я находила инструментъ этотъ чрезвычайно поэтичнымъ; фантазію эту возбудили во мнѣ записки гжи Жанлисъ, въ которыхъ она очень много говоритъ объ арфѣ и о своемъ музыкальномъ талантѣ. Арфа, разумѣется, была немедленно куплена; кстати случилось что въ это время пріѣхала изъ Парижа Mme Бертранъ, извѣстная арфистка; она провела всю зиму въ Москвѣ, дала нѣсколько концертовъ имѣвшихъ успѣхъ, познакомилась съ нами, часто у насъ бывала и давала мнѣ уроки. Послѣ же я училась у знаменитаго арфиста и композитора для арфы Альвареса. Занималась я съ увлеченіемъ, играла неутомимо и выдолбила нѣсколько піесъ, такъ что меня слушали не безъ удовольствія, вѣроятно только потому что на арфѣ по ея гармоничности всякое бренчаніе пріятно. Непонятно отчего такой прелестный, сладкозвучный инструментъ могъ выйти изъ моды.
   Продолжала учиться на фортепіано безо всякаго успѣха, училась пѣть, надрывалась надъ солфеджіями и ничего не выходило. Деньги и время были безполезно потрачены, какъ это часто случается въ нашемъ воспитаніи, въ которомъ преобладаетъ тщеславіе и погоня за талантами безъ соображенія есть ли дарованіе.
   

III.

   Памятенъ былъ для Москвы 1830 годъ. Пронеслась вѣсть о холерѣ, всѣхъ объялъ ужасъ, нѣкоторые пріѣхали въ Москву изъ тѣхъ мѣстъ гдѣ она уже показалась; карантины окружавшіе Москву были наполнены народомъ, но никакія мѣры предосторожности не могли спасти бѣлокаменную отъ страшнаго бича: холера появилась, эта страшная невѣдомая гостья, и всѣ затрепетали, но волненія никакого не было. Молились и съ покорностію ожидали смерти. Городъ представлялъ унылое зрѣлище. Всѣ жили въ заперти, ни съ кѣмъ не сообщаясь. Театры и общественныя удовольствія прекратились, частныхъ собраній также никакихъ не было. У многихъ домовъ даже ворота были заперты и все что приносилось извнѣ подвергалось окуриванію. На улицахъ царствовала пустота и безмолвіе. Изрѣдка только проходилъ какой-нибудь озабоченный пѣшеходъ съ выраженіемъ страха на лицѣ или быстро проѣзжалъ экипажъ очевидно по какой-нибудь экстренной надобности. Но всего чаще слышался стукъ каретъ развозившихъ по больницамъ заболѣвавшихъ холерой и появленіе этихъ экипажей производило на всѣхъ тяжелое впечатлѣніе. Мы также жили въ заперти, ни съ кѣмъ не видаясь, у насъ поселилась одна изъ моихъ тетушекъ, бѣжавшая изъ деревни отъ холеры. Тетушка была необыкновенно толста и вообразила себѣ не знаю почему что по своей корпуленціи должна непремѣнно сдѣлаться жертвой холеры и страшно ея боялась; мать моя также нѣсколько побаивалась, но я ни мало. У насъ соблюдалась въ столѣ строжайшая діэта; кромѣ супа, говядины, легонькой каши, иногда жаркаго, ничего не подавалось за обѣдомъ. Тетушка и это боялась кушать. Наконецъ холера начала ослабѣвать, городъ сталъ нѣсколько-оживляться; а когда было объявлено что зараза совсѣмъ прекратилась, былъ отслуженъ благодарственный молебенъ, и мы вышли изъ своего заключенія, то это была великая радость.
   Не знаю отчего намъ не приходило въ голову что холера пошла далѣе на сѣверъ, и весной 1831 года мы отправились въ Петербургъ, гдѣ моя мать никогда не бывала и который хотѣлось ей самой посмотрѣть и мнѣ показать. Сначала мы очень пріятно проводили время. Одинъ нашъ искренній старинный другъ приготовилъ намъ очень хорошенькую квартирку на Васильевскомъ Островѣ и показывалъ намъ всѣ достопримѣчательности Петербурга, но вдругъ разнеслась роковая вѣсть о появленіи холеры, и все оцѣпенѣло. Холера была столь неожиданнымъ, необычайнымъ, столь ужаснымъ явленіемъ что невѣжды вѣроятно подстрекаемые людьми злонамѣренными старались объяснить ее отравой и распространяли слухъ будто отравляютъ колодцы, рѣки и даже яства и что будто это учиняютъ преимущественно доктора. Мы очень перепугались когда услышали что на Сѣнной бунтуетъ народъ, но успокоились, узнавъ что государь своимъ появленіемъ и энергичными словами мгновенно прекратилъ волненіе. Однажды, въ воскресенье поутру, мы услышали крики, шумъ, стоны, подбѣжали къ окну и увидѣли какъ народъ терзалъ какого-то молодаго человѣка, у котораго нашли пузырьки въ карманѣ и вообразили что они съ ядомъ. Несчастный былъ весь окровавленъ и навѣрное бы погибъ еслибы священникъ изъ ближней церкви не вышелъ съ крестомъ въ рукахъ и не укротилъ толпы предложивъ выпить что находилось въ пузырькахъ, это были какія-то невинныя лѣкарства. Избитый молодой человѣкъ былъ спасенъ, но неизвѣстно остался ли живъ послѣ такихъ истязаній. Это происшествіе такъ напугало меня и такъ потрясло нервы что въ тотъ же вечеръ я занемогла со всѣми признаками холеры. Медицинская помощь немедленно оказанная не допустила развиться болѣзни до сильной степени, но я нѣсколько дней пролежала и потомъ долго не могла поправиться. Какъ только я была въ силахъ мы уѣхали въ Москву и остатокъ лѣта провели во Всѣхсвятскомъ на дачѣ.
   У насъ былъ старинный пріятель Юрій Никитичъ Бартеневъ, человѣкъ умный, любознательный, но въ высшей степени оригиналъ. Онъ употреблялъ въ разговорѣ престранныя выраженія и позволялъ себѣ говорить удивительныя вещи. Онъ въ глаза осыпалъ преувеличенными похвалами тѣхъ кто ему были по сердцу, а тѣмъ кто ему не нравился онъ говорилъ ядовитыя колкости и горькія истины. Ему все съ рукъ сходило, на него боялись сердиться, но многіе не любили его и имѣли о немъ самое дурное мнѣніе. Однако онъ имѣлъ и много приверженцевъ высоко ставившихъ его умъ. У него была добрая, простая жена, очень болѣзненная и не очень счастливая; ея супругъ имѣлъ въ семьѣ тяжелый характеръ, но тѣмъ не менѣе она его страстно любила. Юрій Никитичъ неимовѣрно много читалъ, особливо философскія и мистическія сочиненія. У него была страсть къ книгамъ. Онъ покупалъ все что показывалось новаго въ русской, французской и нѣмецкой литературѣ, точно также изъ области наукъ на этихъ трехъ языкахъ. Богатую библіотеку свою онъ оставилъ Костромской гимназіи. Самъ онъ былъ уроженецъ Костромы. Знакомъ онъ былъ со всѣми нашими литераторами и со знаменитостями всякаго рода, и они всѣ писали ему въ альбомъ, который былъ чрезвычайно любопытенъ. Извѣстный мистикъ князь А. Н. Голицынъ былъ его другомъ; они были однихъ вѣрованій и потому такъ тѣсно сошлись и вмѣстѣ жили въ Крыму, гдѣ Юрій Никитичъ писалъ записки, въ которыя входило много того что сообщалъ ему А. Н. Голицынъ, иногда даже писалъ съ его словъ. Записки эти должны быть въ высшей степени любопытны по содержанію, по оригинальности изложенія и по необыкновенному слогу свойственному Юрію Никитичу. Въ послѣдніе годы его жизни въ Москвѣ, когда мы часто видались, онъ об-щалъ прочесть мнѣ свои записки, но онъ часто болѣлъ и чтеніе все какъ-то не удавалось, о чемъ я очень жалѣю. Не знаю гдѣ онѣ находятся и какая постигла ихъ участь, но жаль если онѣ погибнутъ. Бартеневъ былъ ко мнѣ чрезвычайно расположенъ за то что я любила читать, я также любила его за его любознательность и блаженствовала когда бывала у него посреди грудъ всевозможныхъ книгъ и изданій. Онъ охотно давалъ мнѣ читать все что я у него просила, и я обязана ему многимъ полезнымъ чтеніемъ. Однажды онъ пригласилъ насъ къ себѣ обѣдать и сказалъ что у него будетъ петербургскій гость, литераторѣ, котораго онъ до небесъ расхваливалъ. Но ожидаемый гость, для котораго былъ приготовленъ роскошный обѣдъ, не пріѣхалъ, а явился послѣ обѣда. Какъ только онъ вошелъ въ комнату я почувствовала что-то необыкновенное, у меня забилось сердце и какое-то предчувствіе сказало мнѣ что человѣкъ этотъ будетъ мнѣ близокъ. Бартеневъ по-своему познакомилъ насъ.
   -- Вотъ, батюшка, когда издашь свои повѣсти, сестричкѣ-то (онъ такъ меня звалъ) экземплярчикъ: вѣдь она десятая муза, чудная у насъ дѣвка!
   Рекомендація эта очень меня сконфузила.
   К. отвѣчалъ что доставитъ ему десять экземпляровъ въ полное его распоряженіе. Потомъ онъ подсѣлъ ко мнѣ, и мы познакомились. Онъ произвелъ на меня сильное впечатлѣніе. Я ни въ комъ до сихъ поръ не встрѣчала столько любезности, такой увлекательной разговорчивости и вмѣстѣ съ тѣмъ столько простоты и добродушія. Я провела прекрасный вечеръ и съ сожалѣніемъ поѣхала домой. Когда мы сѣли въ карету, я предалась какому-то сладостному мечтанью, совершенно для меня новому, чувствовала что со мной случился какой-то внутренній переворотъ, что я совсѣмъ не та какая была за нѣсколько часовъ назадъ, ѣхавъ въ той же самой каретѣ.
   Послѣ этого вечера я много думала и поняла что встрѣтилась съ человѣкомъ котораго могу любить, и мнѣ стало грустно. Увижу ли я его еще когда-нибудь? Буду ли имѣть возможность съ нимъ сблизиться? Я слышала что онъ имѣетъ большой успѣхъ въ высшемъ московскомъ обществѣ; вѣрно ему уже кто-нибудь нравится, и мы нигдѣ не встрѣтимся, и юнъ даже не вспомнитъ обо мнѣ... Я провела нѣсколько дней въ сильномъ волненіи.
   Однажды, это было въ октябрѣ 1833 года, я сидѣла за работой, мать вслухъ читала мнѣ, какъ пришелъ лакей доложить о пріѣздѣ одного нашего знакомаго и сказалъ что съ нимъ пріѣхалъ полковникъ К. Я страшно смутилась и не знала что дѣлать, но когда онъ вошелъ я скоро оправилась; мы увидѣлись какъ знакомые, говорили очень много и съ такимъ одушевленіемъ что не видѣли какъ шло время. Совсѣмъ незамѣтно подошелъ часъ обѣда, мать моя пригласила его попросту остаться у насъ обѣдать, на что онъ согласился съ очевиднымъ удовольствіемъ, и я провела такой счастливый день какихъ не много имѣла въ жизни. Безпредѣльно была я благодарна Юрію Никитичу Бартеневу что онъ по. знакомилъ насъ съ нимъ и что В. привезъ его къ намъ. К. началъ бывать у насъ часто, мы осматривали вмѣстѣ нѣкоторыя достопримѣчательности Москвы, которую онъ мало зналъ. Послѣ этихъ экскурсій онъ обыкновенно обѣдалъ у насъ, мы шутили, смѣялись, играли въ валикъ, стараясь другъ предъ другомъ отличаться въ ловкости, и вскорѣ сдѣлались искренними друзьями. У меня былъ альбомъ недавно пріобрѣтенный, -- въ которомъ ничего еще не было написано. К. просилъ позволенія сдѣлать починъ и написалъ стихи, которые привели меня въ восторгъ, тѣмъ болѣе что въ нихъ была остроумно выражена похвала моей матери, вотъ они:
   

Е. Л. О--ной.

   Скажите какъ родились вы
   Въ нашъ вѣкъ унылый и печальный
   И какъ средь прозаической Москвы
   Вы создали міръ дивный, идеальный?
   Откуда въ васъ цвѣтущая мечта
   И къ свѣту милая небрежность,
   Души невинной доброта
   И эта дѣвственная нѣжность?
   Откуда въ васъ смѣсь сельской простоты
   Съ симъ блескомъ, роскошью познаній
   И эти всѣ изящныя черты
   Безъ гордости и притязаній?
   Смотрю на васъ и думаю порой,
   Не фея ль вы или другаго міра
   Жилица милая, не дружною судьбой
   Сведенная съ высотъ для жизненнаго пира.
   Внимая вамъ, я думаю подчасъ:
   О сколько бъ было вдругъ цвѣтовъ для жизни,
   Когда бъ въ святой моей отчизнѣ
   Всѣ дѣвы походили бы на васъ!
   Но тутъ подходитъ къ вамъ съ любовію родная
   И я смотрю на васъ мою загадку зная.
   
   Какъ я была счастлива и какъ не долго это продолжалось.
   Я говорила уже что въ Пензѣ мать моя жила очень гостепріимно, что между военною молодежью у ней было много хорошихъ знакомыхъ и въ числѣ ихъ находился одинъ свитскій капитанъ С. весьма ученый. Онъ былъ очень преданъ моей матери и наравнѣ съ другими часто посѣщалъ насъ, и когда оставилъ Пензу, изрѣдка переписывался съ ней. Онъ, по несчастію, пріѣхалъ въ Москву съ Кавказа, гдѣ лѣчился отъ ранъ полученныхъ въ послѣднюю войну. Такъ какъ онъ былъ человѣкъ не богатый и больной, то мать по своей добротѣ и предложила ему остановиться у насъ въ двухъ, совершенно отдѣльныхъ, ненужныхъ вамъ комнатахъ, неимѣвшихъ даже сообщенія съ нашею квартирой. Это было въ то время какъ мы познакомились съ К. Храбрый полковникъ былъ мнѣ чрезвычайно противенъ: я говорила съ нимъ только изъ приличія, не могла равнодушно слышать какъ онъ заносчиво спорилъ и видѣть безъ отвращенія какъ онъ нюхалъ табакъ и лилъ водку до которой былъ большой охотникъ. Имѣла жестокосердіе радоваться когда онъ по нездоровью или чему-нибудь другому не выходилъ изъ своихъ комнатъ. Иногда однако онъ приходилъ когда у насъ бывалъ К., всегда вызывалъ его на споръ и разъ до того разгорячился, доказывая негодность гвардіи (а К былъ полковникъ гвардіи) и превосходство арміи что наговорилъ ему много дерзкаго. Я трепетала и опасалась пагубнаго исхода. К. сумѣлъ сдержаться, но очевидно былъ оскорбленъ и послѣ этого несчастнаго вечера пересталъ къ намъ ѣздить. Я возненавидѣла полковника. Вскорѣ послѣ этотъ сумашедшій написалъ матери письмо, въ которомъ въ самыхъ страстныхъ выраженіяхъ признавался въ любви ко мнѣ. Мы были поражены. Мать отвѣчала учтиво, но холодно и положительно. Онъ не угомонился, прислалъ еще нѣсколько посланій въ этомъ родѣ. Я рѣшительно не хотѣла его видѣть, и онъ съѣхалъ отъ насъ написавъ ко мнѣ изступленное, прощальное письмо. Сдѣлалось ясно отъ чего онъ такъ придирался къ К. Это была ревность. Понятно также что тотъ не хотѣлъ встрѣчаться съ такимъ безумнымъ и вѣроятно возымѣлъ объ насъ невыгодное мнѣніе за то что мы могли быть въ дружескихъ отношеніяхъ съ такимъ человѣкомъ. Онъ слишкомъ еще мало зналъ насъ и не могъ объяснить себѣ что эти отношенія существовали единственно только изъ состраданія къ грустному положенію раненаго воина и по необыкновенному мягкосердечію моей матери.
   Каждое утро я вставала съ полною надеждой что К. пріѣдетъ, и каждый вечеръ ложилась съ тягостнымъ чувстамъ обманутаго ожиданія. Мать моя раздѣляла мое огорченіе. Она чрезвычайно полюбила К. и не скрывала что была бы счастлива еслибъ онъ вдѣлался ея зятемъ. Мнѣ хотѣлось во что бы то ни стало хотя еще разъ увидать его. Упросили мать мою сдѣлать большой вечеръ и въ числѣ всѣхъ нашихъ знакомыхъ пригласить и его, что не могло показаться заискиваніемъ съ нашей стороны. Много было приготовленій къ этому вечеру, я старалась чтобъ обстановка была какъ можно лучше и особенно занялась своимъ туалетомъ. Гостей собралось много: я находилась въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи, старалась со всѣми быть очень любезною, но съ волненіемъ поглядывала на дверь. Онъ пріѣхалъ очень поздно, былъ совсѣмъ другимъ чѣмъ въ послѣдній разъ какъ я его видѣла, сказалъ мнѣ нѣсколько словъ, сыгралъ партію въ вистъ и исчезъ. Этотъ вечеръ, на который я возлагала всѣ мои надежды, доказалъ только что между нами все кончено. Еслибъ я не такъ сильно чувствовала, то была бы смѣлѣе, спросила бы его просто отчего онъ у насъ такъ давно не былъ? отчего онъ перемѣнился? Выпытала бы у него правду, все бы объяснилось и не было бы такого тяжелаго недоумѣнія, столько горя и столько слезъ. Надѣялась что онъ пріѣдетъ по крайней мѣрѣ проститься предъ отъѣздомъ въ Петербургъ, но вскорѣ узнала что онъ уже уѣхалъ!.. Мы были глубоко оскорблены! Какъ могъ добрый, сердечный К., сблизившись такъ искренно, вдругъ перемѣниться и даже не пріѣхать проститься хотя бы ради приличія! Мать полагала что кто-нибудь постарался удалить его отъ насъ посредствомъ какой-нибудь гадкой сплетни. Я думала что онъ женится. Онъ былъ полковникъ гвардіи, хорошо шелъ по службѣ, имѣлъ прекрасную репутацію, литературную извѣстность, увлекательно любезенъ: всѣ данныя чтобы нравиться и сдѣлать хорошую партію. Притомъ же въ Москвѣ женихи всегда были рѣдки, и ловить ихъ московскія дѣвицы и матушки имѣли большое искусство.
   Въ послѣдствіи я узнала что причиной всему былъ несчастный полковникъ С. К. чувствовалъ ко мнѣ влеченіе, готовое обратиться въ болѣе нѣжное чувство, но его озадачили отношенія къ намъ С., его пребываніе въ нашемъ домѣ, его дерзость очевидно происходившая изъ ревности; онъ подумалъ что мать моя поощряетъ его искательство когда пріютила его подъ свой кровъ, и счелъ благоразумнымъ удалиться и не давать хода своему чувству.
   

IV.

   Лѣтомъ 1833 года я уговорила мать поѣхать въ Петербургъ, который мы въ первый разъ такъ внезапно оставили, развлечься, повеселиться, но у меня главнымъ побужденіемъ была надежда гдѣ-нибудь встрѣтить К. Мы были слишкомъ горды чтобы стараться какими-нибудь средствами возобновить съ нимъ знакомство; мы не знали даже находится ли онъ въ эту минуту въ Петербургѣ, такъ какъ ему часто давали командировки. У насъ были знакомые, мы много выѣзжали, посѣтили всѣ окрестности, бывали на всѣхъ гуляньяхъ, но все это мало утѣшало меня. Я была занята однимъ желаніемъ его встрѣтить, и гдѣ бы я ни находилась, я слѣдила глазами за каждыми полковничьими эполетами генеральнаго штаба.
   Моя мать сильно занемогла въ Петербургѣ, и хотя мы имѣли намѣреніе провести тамъ зиму, но она думала что въ Москвѣ ей будетъ лучше и пожелала туда возвратиться. Незадолго до нашего отъѣзда мы узнали случайно что К. только-что возвратился изъ поѣздки по дѣламъ службы во внутреннія губерніи и вовсе не ожидали его видѣть. Однако однажды вечеромъ онъ явился и привезъ намъ свои повѣсти. Мы были чрезвычайно смущены его пріѣздомъ. Онъ выразилъ сочувствіе къ болѣзни матери, но въ немъ не было прежней сердечности. Обѣщалъ еще разъ навѣстить насъ до отъѣзда, однако не пріѣзжалъ. Мы отправились въ Москву въ тотъ самый день въ который назначили. Тяжело было мнѣ уѣхать изъ Петербурга, и еслибъ я попросилъ мою мать, то она, конечно, осталась бы, но я благодарю Бога что не сдѣлала этого. Еслибы моя мать умерла въ Петербургѣ, то я бы всю жизнь упрекала себя и думала что можетъ-быть она въ Москвѣ осталась бы жива.
   По возвращеніи въ Москву моя мать сначала чувствовала себя лучше, но потомъ у ней сдѣлалось воспаленіе въ боку, послѣ котораго она не могла поправиться. Силы ея день ото дня слабѣли, она потеряла движеніе членовъ, и ее переворачивали въ постели. Мою мать лѣчилъ извѣстный тогда врачъ Григорій Яковлевичъ Высотскій, и лѣчилъ съ усердіемъ и сердечностью. Ничего не можетъ быть ужаснѣе какъ видѣть страданія тѣхъ кого любить; жить между страхомъ и надеждой, просыпаться съ трепетомъ, засылать со стѣсненнымъ сердцемъ. Нѣтъ человѣка который не дѣлалъ бы сердечныхъ утратъ въ жизни, но я, какъ чрезмѣрно избалованная, нервная, съ разстроеннымъ воображеніемъ, не умѣла съ христіанскою покорностью переносить моего горя. Я не имѣла твердости присутствовать при послѣднихъ минутахъ моей матери, меня увели когда началась агонія. Едва имѣла силы проститься съ ней мертвою и упала въ обморокъ у ея гроба. Я находилась въ такомъ состояніи что одна наша добрая пріятельница Наумова увезла меня къ себѣ. Дядя мой и она рѣшили что мнѣ невозможно остаться на нашей квартирѣ, что я истерзаюсь. Я въ тотъ же день слегла въ постель и не въ силахъ была присутствовать на погребеніи моей матери. По моему желанію, ее похоронили въ Симоновомъ монастырѣ. Наканунѣ смерти она простилась со мной, благословила меня и поручила меня брату, котораго особенно любила. Онъ сдѣлался моимъ опекуномъ, такъ какъ я не была еще совершеннолѣтнею, и я поѣхала жить къ нему въ Рязань. Онъ былъ женатъ и имѣлъ девять человѣкъ дѣтей. Няня моя и Настасья Яковлевна, горничная моей матери, обѣ чрезвычайно ко мнѣ привязанныя, находились при мнѣ;.въ то время любовь ихъ была единственнымъ утѣшеніемъ въ моей скорби. Живя во многочисленномъ семействѣ, я не чувствовала одиночества, но тяжело было сердечное одиночество и беззащитность моего положенія. Дядя былъ добръ ко мнѣ. но у него и безъ меня было такъ много кого любить и о комъ заботиться и я чувствовала что была одна на свѣтѣ, и совершенно свободна! Я слыла богатою невѣстой; и нашлось много молодыхъ людей которые за мной ухаживали гораздо смѣлѣе нежели при матери, и даже одинъ имѣлъ дерзость, несмотря на мою къ нему холодность, написать любовное посланіе: это меня ужасно оскорбило. Весной 1834 года жена моего дяди должна была поѣхать въ Петербургъ для помѣщенія въ казенное заведеніе старшаго сына и предложила мнѣ сопровождать ее, чему я очень обрадовалась. Въ Петербургѣ мы остановились у дальняго родственника моей тетушки Александра Дмитріевича Балашева, сдѣлавшагося извѣстнымъ своими остроумными отвѣтами Наполеону. Онъ былъ когда-то генералъ-губернаторомъ и министромъ полиціи, но вслѣдствіе какой-то неблаговидной исторіи, подробности которой я забыла, принужденъ былъ оставить службу. Онъ былъ образованъ и необыкновенно уменъ, свѣтски привѣтливъ, съ пошибомъ французскаго аристократа XVIII столѣтія. Мнѣ пріятно было его слушать; онъ много видѣлъ, много зналъ и хорошо разказывалъ. Былъ чрезвычайно гостепріименъ, каждую недѣлю давалъ большіе обѣды, и домъ его былъ устроенъ на барскую ногу. Въ то время какъ я съ нимъ познакомилась онъ жилъ со старушкою сестрой, чрезвычайно, доброю. Онъ имѣлъ четырехъ сыновей. Старшій, отъ первой жены. уже совершенно отдѣленный; трое, отъ второй жены, должны были наслѣдовать все богатство; но чрезъ нѣсколько лѣтъ одинъ былъ убитъ на Кавказѣ, другой, женатый на Паскевичъ, очаровательной женщинѣ, умеръ за границей; вскорѣ за нимъ послѣдовала и жена, и ца мѣсто счастливой четы въ Россію возвратились два гроба. Послѣ нихъ остались два мальчика-малютки. Въ живыхъ находился средней сынъ, женатый на Левашевой. Смерть часто разрушаетъ всѣ человѣческія комбинаціи. Старикъ не старался бы такъ всѣми средствами пріобрѣтать богатство еслибы могъ предвидѣть что у него останется только одинъ сынъ.
   Тетушка моя возвратилась въ Рязань, помѣстивъ сына, а я осталась въ Петербургѣ съ другою теткой, которая постоянно тамъ жила, чтобъ ѣхать съ ней въ Ревель купаться въ морѣ. Доктора находили что это будетъ для меня полезно, потому что мои нервы слишкомъ были потрясены смертью матери.
   Настала въ моей жизни эпоха исполненная глубокихъ внутреннихъ ощущеній; но такъ какъ они никого не могутъ интересовать, то опишу вкратцѣ что случилось. К. узналъ отъ одной нашей общей знакомой что я въ Петербургѣ, пріѣхалъ ко мнѣ, началъ посѣщать часто, принималъ живое участіе въ моемъ горѣ и, когда я была въ Ревелѣ, написалъ мнѣ письмо, которое исполнило меня такою радостью, такимъ счастьемъ что я чуть не; со шла съ ума... Я сдѣлалась его женой и была безпредѣльно счастлива; но въ невѣстахъ часто бывало мнѣ тяжело и грустно. Я вспоминала о моей матери, представляла себѣ какъ она была бы счастлива моимъ счастьемъ, какъ при ней все было бы иначе, съ какою нѣжностью она обо всемъ заботилась бы, съ какимъ умиленіемъ благословила бы меня на новую жизнь; а теперь меня благословила, въ качествѣ посаженой матери, родственница, которую я не уважала... Въ эти торжественныя минуты близкими моему сердцу изъ окружавшихъ меня были только моя няня и Настасья Яковлевна.
   Но мужъ мой замѣнялъ мнѣ все и всѣхъ. Онъ былъ такъ добръ, такъ нѣженъ, такъ матерински заботливо любилъ меня и притомъ былъ такъ благороденъ, такой пламенный патріотъ, такъ горячо сочувствовалъ всему хорошему, что я гордилась имъ и безпредѣльно его любила. Въ день нашей свадьбы онъ написалъ мнѣ стихи, которые всѣмъ нравились и которые очень часто списывали изъ моего альбома:
   
   Дай руку мнѣ, съ тобой вдвоемъ
   По тайной, жизненной дорогѣ
   На горе, радость, на тревоги
   Съ довѣренностью мы пойдемъ.
   Ты будешь геній мой надежный,
   Мой добрый другъ и ангелъ мой,
   И океанъ страстей мятежный
   Отважно проплыву съ тобой,
   Моей спасительной звѣздой...
   Но если жизни въ бурномъ морѣ
   Печаль въ твою втѣснится грудь,
   Когда тоска иль злое горе
   Тебя коснутся какъ-нибудь...
   Дай слово мнѣ: сказать о горѣ,
   Печаль повѣрить, раздѣлить,
   Тоску развѣять въ дружномъ взорѣ
   И... беззаботно снова плыть!
   Есть положительное счастье,
   Оно доступно людямъ здѣсь:
   То -- сердце пылкое, участье,
   То вѣра въ Промыселъ небесъ!
   Въ любовь мы вѣримъ, въ небо тоже;
   Все остальное лживый сонъ....
   
   И такъ надежда и любовь,
   Такъ вѣра въ счастье тихой жизни
   И въ вѣрность чувствъ, и въ вѣрность словъ,
   И... въ бытіе другой отчизны.
   

V.

   Вскорѣ послѣ свадьбы мы отправились въ Пензу для устройства нашихъ дѣлъ по имѣнію и продажи дома. Остановились на нѣсколько дней въ Москвѣ, гдѣ мужъ мой познакомилъ меня съ Николаемъ и Ксенофонтомъ Полевыми, Вельтманомъ и со многими изъ тамошнихъ друзей своихъ. Полевые праздновали нашъ пріѣздъ и каждый изъ нихъ далъ для насъ прекрасный обѣдъ. Мнѣ очень понравилась семейная жизнь Ксенофонта Полеваго. Милая, образованная жена, трое красивыхъ малютокъ, хорошее удобное помѣщеніе, довольство безъ роскоши; у обоихъ любовь къ занятіямъ, самыя нѣжныя супружескія отношенія: казалось, были всѣ условія полнаго, прочнаго счастія и какъ оно скоро измѣнило! Они отъ чего-то разорились, изъ дѣтей остался въ живыхъ кажется только одинъ, и они сами исчезли съ лица земли, такъ что потомъ, живя въ Москвѣ черезъ нѣсколько лѣтъ, я не могла отыскать ихъ. Николай Полевой жилъ очень скромно, у него было десять человѣкъ дѣтей. На обѣдѣ у него мнѣ было очень пріятно; я находилась въ той интеллигентной сферѣ къ которой съ раннихъ лѣтъ имѣла большое влеченіе. Хозяинъ былъ очень любезенъ, разговорчивъ, былъ что-называется въ ударѣ и бесѣда его блистала живостію, многосторонностью его ума. Всѣ присутствующіе написали мнѣ въ альбомъ, который только-что начиналъ наполняться автографами. Николай Полевой написалъ большое стихотвореніе довольно быстро. Удивительно какъ ему все легко давалось, даже стихи! Вельтманъ написалъ слѣдующее четверостишіе:
   
   Чѣмъ больше скрытности, тѣмъ хуже,
   Но я приличія никакъ не преступлю
   И откровенно вамъ скажу при вашемъ мужѣ:
             Я васъ люблю.
   
   Послѣ обѣда Полевой читалъ свою трагедію изъ византійской исторіи Синіе и Зеленые. Въ ней не проявлялось большаго драматическаго дарованія, но піеса задумана была хорошо. За что Полевой ни брался все выходило у него удачно. У него была истинно даровитая натура.
   По возвращеніи изъ Пензы въ Петербургъ я познакомилась съ В. Гр. Бенедиктовымъ, который былъ съ дѣтства искреннимъ пріятелемъ моего мужа. Знали что онъ писалъ стихи, но онъ никому ихъ не показывалъ; наконецъ мы упросили его прочесть и были въ восторгъ. Мой мужъ, какъ и я, страстно любилъ поэзію и былъ увлеченъ стихами Бенедиктова; онъ носился съ ними какъ съ неожиданно найденнымъ сокровищемъ, прочиталъ ихъ многимъ литераторамъ, которымъ они также чрезвычайно понравились и всѣ радовались появленію въ русской литературѣ новаго поэта съ такимъ выдающимся дарованіемъ. Несмотря на огромный успѣхъ который имѣли въ гостиныхъ стихотворенія Бенедиктова, онъ не рѣшался печатать ихъ, тѣмъ болѣе что находился тогда въ довольно-стѣсненныхъ обстоятельствахъ и не имѣлъ на это средствъ. Мой мужъ взялся напечатать на свой счетъ. Точно такую же услугу онъ оказалъ Нестору Васильевичу Кукольнику, напечатавъ его Торквато Тассо. Авторъ тогда еще неизвѣстный не рѣшался истратить деньги чтобы представить свое произведеніе на сомнительный судъ публики. Мой мужъ уговорилъ его, самъ напечаталъ и такимъ образомъ первый познакомилъ публику съ двумя замѣчательными поэтами. Печатаніе, потомъ появленіе стихотвореній Бенедиктова меня чрезвычайно занимали. "Томикъ его стихотвореній скоро былъ раскупленъ и они имѣли необыкновенный успѣхъ. О нихъ вездѣ говорили, ихъ клали на музыку, учили наизусть. Во всѣхъ журналахъ ихъ расхвалили, только въ Москвѣ Бѣлинскій ихъ отдѣлалъ, на что я очень негодовала. Всѣ желали познакомиться съ новымъ поэтомъ. Жуковскій, который жилъ тогда въ Зимнемъ Дворцѣ и принималъ по субботамъ, написалъ мужу премилую записку, прося его привезти непремѣнно Бенедиктова. Успѣхи поэта чрезвычайно насъ радовали. Въ скоромъ времени Бенедиктовъ самъ уже приступилъ ко второму изданію, которое посвятилъ мнѣ со слѣдующими стихами:
   
   Необиженный судьбами,
   Награжденный за мечты,
   Повергаю передъ вами,
   Вамъ знакомые цвѣты:
   Вы ихъ, сирыхъ, обласкали,
   Изъ безвѣстности нѣмой
   Къ свѣту путь имъ указали
   Благосклонной похвалой,
   И теперь, чтобъ вышелъ краше
   Скудный сборъ стиховъ моихъ,
   Свѣтлый видъ улыбки вашей
   Отпечатайте на нихъ.
   
   Бенедиктовъ самъ по себѣ не очень былъ интересенъ. Онъ былъ малъ ростомъ, имѣлъ круглое, красное, одутловатое лицо, свѣтлые, блуждающіе глаза; по физіономіи онъ былъ не симпатиченъ, но онъ былъ умный, благородный человѣкъ и съ большими способностями. Университетскаго образованія онъ не получилъ, но любилъ науки, особливо естественныя, занимался ими и написалъ пространную популярную астрономію, какъ говорили, замѣчательную: жаль что она осталась подъ спудомъ.
   Въ молодости Бенедиктовъ былъ очень влюбчивъ и не одна Незабвенная * заставляла трепетать его сердце, не къ одной, только писалъ онъ страстные стихи; но привязанности его были какъ-то неудачны: то ему измѣняли, то онъ самъ перемѣнялся. Наконецъ его влюбила въ себя какая-то Полька почтенныхъ лѣтъ и сомнительной репутаціи. Она не жила съ мужемъ. Бенедиктовъ хлопоталъ о разводѣ чтобы вступить съ ней въ законный бракъ, не знаю почему это не удалось, и они всю жизнь провели въ незаконной связи, не удовлетворяющей, какъ это всегда бываетъ, ни ума ни сердца. Онъ не представлялъ ей даже близкихъ друзей своихъ и никуда съ нею не показывался. Онъ имѣлъ хорошее мѣсто въ Министерствѣ финансовъ, съ казенною квартирой, былъ совершенно обезпеченъ и могъ con ашоге заниматься стихотворствомъ.
   Бенедиктовъ имѣлъ огромный успѣхъ, но не продолжительный. Нѣкоторые писанные имъ въ послѣдствіи не совсѣмъ удачные стихи были жестоко осмѣяны. Явились критики которые отвергали въ немъ даже всякое дарованіе; въ числѣ ихъ былъ и Полевой, за что я вела съ нимъ жаркіе споры. Бездарность не могла бы пріобрѣсти столько почитателей и не возбудила бы такого восторга посреди людей самыхъ образованныхъ и даровитыхъ. Жуковскій, Пушкинъ и Крыловъ высоко ставили поэтическій даръ Бенедиктова и находили что онъ представляетъ собой отрадное явленіе въ нашей литературѣ. Бенедиктова упрекали въ изысканности, въ злоупотребленіи метафорой, но и у Виктора Гюго встрѣчаются смѣлыя метафоры, такія натянутыя, нелѣпыя выраженія что деретъ по кожѣ, а онъ считается первымъ поэтомъ Франціи. Невозможно отвергать чтобы Бенедиктовъ не имѣлъ самобытности, сильнаго стиха и поэтическаго вымысла. Нѣкоторыя изъ его стихотвореній глубоко западаютъ въ сердце.
   Можетъ-быть стихи Бенедиктова потому произвели на меня такое сильное впечатлѣніе что ихъ съ увлеченіемъ читалъ мой добрый мужъ. Онъ такъ любилъ поэзію какъ любить теперь сочли бы смѣшнымъ.
   Бенедиктовъ прекрасно владѣлъ стихомъ, этого никто отнять у него не можетъ, даже когда писалъ наскоро. Вотъ стихи которые, мы не успѣли оглянуться, какъ онъ написалъ мнѣ въ альбомъ:
   Одно изъ хорошихъ стихотвореній Бенедиктова.
   
   Вы новой жизнію дарили
   Меня въ тотъ памятный мнѣ часъ
   Когда стихи мои хвалили
   Хвалой мнѣ лестной въ первый разъ.
   Не дорожу я крикомъ свѣта;
   Весь міръ мнѣ холоденъ и пустъ;
   Но мило мнѣ изъ вашихъ устъ
             Именованіе поэта.
   Итакъ да буду я пѣвецъ,
   Да буду возвеличенъ вами,
   И мой сомнительный вѣнецъ
   Пусть блещетъ вашими лучами...
   
   Въ эту эпоху моей жизни мы очень сблизились съ однимъ милымъ молодымъ человѣкомъ, Сергѣемъ Михайловичемъ Строевымъ, извѣстнымъ тогда въ литературѣ подъ псевдонимомъ Скромненка. Онъ своею личностью соотвѣтствовалъ этому названію. Блѣдный, худощавый, съ тонкимъ голосомъ, съ осторожною рѣчью, онъ представлялся типомъ скромнаго молодаго человѣка. Еслибъ онъ прожилъ долѣе, то при его неутомимости сдѣлался бы можетъ-быть замѣчательнымъ ученымъ. Меня же онъ особенно интересовалъ своимъ романомъ, который, къ сожалѣнію, и въ то время былъ такъ извѣстенъ что теперь можно говорить о немъ безо всякой нескромности. Разкажу сначала о героинѣ этого романа и о ея мужѣ.
   Есть люди которые родились на свѣтъ какъ будто въ какой-то роковой часъ: ничто имъ не удается; всѣ благопріятныя условія жизни, которыми они должны бы пользоваться, обращаются противъ нихъ; всѣ предпріятія имъ не удаются, всѣ замыслы разрушаются, всѣ стремленія, какъ бы они ни были благородны, вредятъ имъ; къ числу такихъ несчастливцевъ принадлежалъ А. Ц. Б--скій. Сынъ коменданта крѣпости, о которомъ разказывали много смѣшныхъ анекдотовъ, онъ былъ хорошо образованъ и хорошо одаренъ природой, имѣлъ очень привлекательную наружность. Высокій, стройный, любезный, Онъ былъ похожъ на французскаго маркиза старыхъ временъ, но не имѣлъ въ себѣ ничего французскаго. Кромѣ внѣшнихъ достоинствъ, онъ имѣлъ жажду къ дѣятельности, желанія добра и пользы, которыя не многимъ даются. Я рѣдко встрѣчала человѣка который умѣлъ бы такъ много и краснорѣчиво говорить. Замѣчательно было то что онъ выражался по-русски прекрасно, но писалъ неправильно, особливо романъ его Мѣщанинъ изобилуетъ неровностями слога и погрѣшностями противъ языка. Онъ женился молодымъ, по любви, на очень милой женщинѣ, но супружество ихъ было несчастливо. Я познакомилась съ Б--скими когда они были давно ужь женаты; къ сожалѣнію, у нихъ не было дѣтей. Она была очень образована, талантлива, имѣла премилое, выразительное лицо и очень мнѣ понравилась; она также, повидимому, возымѣла ко мнѣ симпатію и скоро начала повѣрять мнѣ свои задушевныя чувства. Она читала много французскихъ романовъ, которые вѣроятно дурно на нее повліяли. Она разыгрывала изъ себя героиню, несчастную жертву, хвасталась тѣмъ что имѣетъ свою отдѣльную половину и не имѣетъ сношеній съ мужемъ. Мнѣ такъ высоко ставящей семейное счастіе, не нравились подобныя выходки, и я начала понимать что между нами ничего не могло быть общаго; такъ и вышло: мы разошлись, и я совершенно потеряла изъ виду чету Б--скихъ. Потомъ я узнала вѣрно и подробно исторію этой бѣдной женщины и отъ души ее жалѣла. Въ нее былъ влюбленъ нашъ пріятель С. М. Строевъ, она отвѣчала взаимностію. Меня увѣряла даже что съ ея стороны страсть была сильнѣе нежели съ его. Она созналась мужу въ своей страсти. Б -- скій безъ отчаянія перенесъ этотъ ударъ, тѣмъ болѣе что его супружеская честь, за которую такъ стоятъ даже нелюбящіе мужья, была сохранена: любовь была чисто платоническая. Но Б--скіе компрометировали себя тѣмъ что повѣряли свои чувства людямъ не заслуживавшимъ довѣрія. Можетъ-быть это происходило изъ потребности говорить о томъ что переполняло сердце. Вѣроятно борьба становилась слишкомъ тяжелою для любящихъ, и Б--ская требовала чтобы Строевъ уѣхалъ изъ Петербурга. Онъ отправился въ Пари жъ и разлука не казалась ему особенно тяжелою. Пребываніе за границей было полезно ему какъ ученому и занимало какъ человѣка живо интересовавшагося всѣми современными вопросами. Но здоровье измѣнило ему. Въ Парижѣ онъ сильно занемогъ и нуждался въ деньгахъ. Б--ская, узнавъ объ этомъ, продала свои брилліанты и послала ему довольно большую сумму, разумѣется, анонимно.
   По возвращеніи изъ-за границы онъ явился къ предмету своей страсти, но уже полуизлѣчившимся. Какъ она пережила эту перемѣну, мнѣ неизвѣстно. Строевъ посѣщалъ изрѣдка Б--скихъ и то только по пятницамъ. Несмотря на стѣсненныя обстоятельства они продолжали принимать въ положенные дни. Хотя мы съ ними болѣе не видѣлись, но я всегда принимала въ нихъ участіе и съ большимъ сожалѣніемъ прочла въ газетахъ что ихъ мебель и вся движимость будетъ продаваться за долги. Строевъ былъ у насъ когда я это вычитала и очень смутился. Но Б--скій какъ-то извернулся и продажа не состоялась, хотя дѣла остались запутанными.
   Года черезъ два послѣ этого Б--скій получилъ хорошее мѣсто, положеніе его денежное и соціальное улучшилось и можно было надѣяться что наконецъ судьба перестала преслѣдовать его и что онъ самъ наученный опытностью не будетъ сумасбродными увлеченіями впадать въ разныя бѣдствія. Къ несчастью вышло иначе. Въ это время здоровье Строева дѣлалось все хуже и хуже, чахотка развилась въ сильной степени и не осталось никакой надежды на излѣченіе. Мнѣ сказывали что Б--скіе пріѣзжали проститься съ нимъ: что она чувствовала при этомъ послѣднемъ свиданіи, знала она одна. Онъ умеръ въ Москвѣ, куда былъ привезенъ при послѣднемъ издыханіи. Б--скихъ я потеряла совсѣмъ изъ виду, но чрезъ нѣсколько лѣтъ съ прискорбіемъ узнала ихъ плачевную исторію. Б--скій, всегда жаждавшій дѣятельности и желавшій приносить пользу, занималъ, кромѣ государственной службы, еще какую-то должность по части благотворительности, кажется по пріютамъ. У него хранились общественныя деньги, которыя онъ издержалъ въ надеждѣ ихъ въ скоромъ времени возвратить. Но объ этомъ узнали прежде нежели онъ успѣлъ пополнить. Его удалили изъ службы. Тогда чувство чести было развито сильнѣе нежели теперь, тогда позоръ не такъ легко переносили какъ въ настоящее время и не прибѣгали такъ легко къ самоубійству какъ это дѣлается въ послѣднее время. Б--скому невыносимо было остаться въ свѣтѣ и онъ рѣшился пойти въ монастырь. Жена его, узнавъ о растратѣ денегъ, продала послѣднее свое имѣніе и хотя взятая сумма была пополнена, но это не предупредило огласки, и честное имя было потеряно. Б--ская также не имѣла твердости перенести позоръ и также рѣшилась пойти въ монастырь. Говорятъ они оба пріѣхали къ обѣдни въ Казанскій соборъ, отслужили молебенъ, въ послѣдній разъ вмѣстѣ помолились и навсегда разстались. Черная ряса укрыла ихъ обоихъ отъ нареканій свѣта и отъ тревожной жизни. Можетъ-быть они испытали на себѣ что нѣтъ скорби которая не уврачевалась бы вѣрою и молитвой.
   Въ первые два года нашего супружества у насъ довольно часто бывалъ М. Ѳ. Воейковъ. Мужъ мой, по необыкновенной своей добротѣ, былъ слишкомъ снисходителенъ къ людямъ и неохотно прекращалъ знакомства разъ когда-нибудь и по какимъ-нибудь обстоятельствамъ сдѣланныя. Съ Воейковымъ онъ познакомился когда его превосходная жена, которой всѣ поклонялись, лучезарностью своею покрывала недостатки мужа. Послѣ ея смерти его почти всѣ оставили. Желчь все болѣе и сильнѣе кипѣла въ немъ и по временамъ изливалась въ ядовитыхъ стихахъ которыми онъ клеймилъ своихъ знакомыхъ, пріятелей, наполняя ими свой знаменитый Домъ сумашедшихъ. Онъ ненавидѣлъ Николая Полеваго и два года сочинялъ на него стихи, но находилъ что выходили слишкомъ слабы и былъ ими недоволенъ. Наконецъ однажды, какъ онъ самъ разказывалъ, онъ гулялъ послѣ обѣда и услышалъ благовѣстъ ко всенощной: вдругъ на него нашло вдохновеніе и излилась удовлетворившая его пасквиль на Полеваго занявшая мѣсто въ Домѣ сумашедшнзъ. Вотъ какъ на иныхъ дѣйствуетъ благоговѣйный вечерній звонъ!
   
   Чтобъ въ конецъ окончить рѣчь:
   Благороденъ какъ Булгаринъ,
   Безкорыстенъ такъ какъ Гречъ.
   
   Воейковъ хромалъ и со своею клюкой, съ черными, щетинистыми волосами, съ глазами горящими какимъ-то нечистымъ пламенемъ, смотрѣлъ какимъ-то демономъ. Но въ отношеніи васъ казался весьма преданнымъ человѣкомъ, прославлялъ моего мужа, увѣрялъ въ своей нѣжной дружбѣ и тѣмъ не менѣе помѣстилъ его въ своемъ Домѣ сумашедшихъ. Онъ поощрялъ мою склонность къ литературнымъ занятіямъ и упрашивалъ меня переводить для его журнала разныя статейки съ нѣмецкаго и французскаго. Теперь я даже забыла какъ назывался журналъ. Прилагаю стихи которые написалъ на него Булгаринъ въ тонѣ его Дома сумашедшихъ.
   

Плачъ Воейкова.

На Пулковой горѣ. Пѣснь въ подражаніе древнимъ гимнамъ ханаанскимъ, сочиненіе Израильтянина Мовши Шиндеркнехта, знаменитаго и искренняго друга г. Воейкова.

   Ахъ зачѣмъ было,
   Ахъ на что жъ было
   Мнѣ стихи писать,
   Инвалидъ кропать!
   
   Человѣчество
   И отечество,
   Гори всѣмъ на зло,
   Было бъ мнѣ тепло.
   
   Я жену продамъ,
   Дѣтей такъ отдамъ,
   Только бъ я былъ сытъ
   И не явно битъ.
   
   Хоть не ѣсть, не пить,
   Только бъ всѣмъ вредить!
   Клевета и лесть
   Моя слава, честь.
   
   Мнѣ,-- презрѣніе
   Наслажденіе;
   Всѣхъ несчастіе
   Сладострастіе.
   
   Мнѣ хоть въ рожу плюй,
   Мнѣ хоть въ рыло суй,
   По щекамъ трезвонь,
   Лишь карманъ не тронь.
   
   Въ немъ чувствительность,
   Раздражительность:
   Онъ мой Богъ и царь,
   Въ немъ дурій алтарь!
   
   Ахъ зачѣмъ было,
   Ахъ на что жъ было
   Мнѣ стихи писать,
   Инвалидъ кропать!
   
   Мнѣ бы въ лѣсъ бѣжать,
   Кистенемъ махать!
   Мнѣ острогъ пріютъ:
   Не ужасенъ кнутъ!
   
   Былъ бы счастливъ я!
   Тамъ мои друзья:
   Знаменитые,
   Кнутомъ битые.
   
   Тамъ грабежъ, разбой,
   Вопли, крикъ и вой;
   Звуки милые,
   Хоть унылые.
   
   Ахъ зачѣмъ было,
   Ахъ на что жъ было
   Мнѣ стихи писать,
   Инвалидъ кропать!
   
   Воровствомъ живу,
   Подлецомъ слыву;
   А въ лѣсу бъ я былъ
   Всѣмъ любезенъ, милъ.
   
   Ахъ зачѣмъ было,
   Ахъ на что жъ было
   Мнѣ стихи писать,
   Инвалидъ кропать!
   
   Въ обществѣ Булгаринъ былъ довольно пріятенъ; въ немъ было какое-то добродушіе, которое бы нравилось, еслибы противъ него самого не было Такъ сильно предубѣжденіе. Близкіе къ нему увѣряли что у него точно было доброе сердце, но я его мало знала. Онъ бывалъ у васъ рѣдко, нѣсколько разъ обѣдалъ и то въ большомъ обществѣ.
   Въ началѣ 1836 года въ Петербургъ пріѣхалъ Николай Алексѣевичъ Полевой. Онъ почти каждый день бывалъ у насъ и я съ нимъ очень сблизилась. Онъ убѣдительно просилъ меня часто писать къ нему когда онъ уѣдетъ изъ Петербурга, и говорилъ шутя что послѣ вашей смерти переписка ваша будетъ также интересна какъ переписка Гёте съ Бетивой. Я въ томъ же тонѣ увѣряла его что вовсе не питаю къ нему чувства Бетины и что онъ самъ не Гёте. Несмотря на вашу пріязнь мы часто спорили, особливо когда рѣчь касалась Бенедиктова. Онъ находилъ что въ немъ нѣтъ поэзіи, а только даръ писать звучные и трескучіе стихи, въ которыхъ болѣе искусственности нежели чувства. Почти то же что говорилъ о стихахъ Бенедиктова онъ прилагалъ къ знаменитой картинѣ Брюлова "Послѣдній день Помпеи", которую мы вмѣстѣ ѣздили смотрѣть. Я была отъ нея въ восхищеніи, а онъ увѣрялъ что это чудесная декорація, исполненная эффекта и ничего болѣе.
   28 января 1837 года осталось памятнымъ днемъ моей жизни. Я уже говорила что съ самаго дѣтства благоговѣла предъ литературными знаменитостями. Вышедши замужъ я познакомилась съ нѣкоторыми литераторами, но самыхъ знаменитыхъ еще не видѣла. Мой мужъ, который со всѣми ними былъ близокъ и который находилъ величайшее наслажденіе исполнять мои желанія, обѣщалъ мнѣ познакомить меня съ ними со всѣми. Пріѣздъ въ Петербургъ партизана Давыдова, давнишняго знакомаго моего мужа, далъ поводъ сдѣлать обѣдъ въ его честь и пригласить всю литературную аристократію, которую мой мужъ встрѣчалъ каждую субботу у Жуковскаго. Когда онъ сказалъ мнѣ объ этомъ обѣдѣ, то я пришла въ неописанный восторгъ. Нѣсколько дней оставалось еще до этого обѣда и я была имъ такъ занята что каждую ночь видѣла его во снѣ съ разными подробностями и измѣненіями.
   Наконецъ наступилъ нетерпѣливо ожидаемый день. Я встала рано поутру, хлопотала, заботливо все приготовляла, придумывала какъ бы устроить все въ лучшемъ видѣ для принятія дорогихъ гостей. Одѣлась съ большимъ тщаніемъ и въ 4 часа вышла въ гостиную. Первый пріѣхалъ Крыловъ. Онъ былъ чрезвычайно разсѣянъ и до того забывалъ физіономіи что перепутывалъ своихъ знакомыхъ (разумѣется не ближнихъ) и взялъ привычку всѣхъ привѣтствовать словами: "какъ я давно не имѣлъ удовольствія васъ видѣть". Онъ и ко мнѣ подошелъ съ этою фразой, хотя видѣлъ меня въ первый разъ отъ роду, но потомъ спохватился и чтобы загладить свою неловкость наговорилъ мнѣ много милаго и любезнаго. Въ послѣдствіи мы такъ дружески сошлись съ нимъ что въ отношеніи насъ онъ имѣлъ память сердца и никогда не забывалъ ни нашихъ приглашеній, ни нашихъ разговоровъ и доказалъ намъ во многихъ случаяхъ свою искреннюю пріязнь. Возвращаюсь къ нашему обѣду. Гости пріѣзжали одинъ за другимъ. Партизанъ Давыдовъ, Плетневъ, баронъ Розенъ, Бенедиктовъ, Тепляковъ, Познанскій (переводчикъ Мицкевича) и нѣкоторые другіе. Но я ожидала главнаго, того кто первый возбудилъ мой поэтическій восторгъ; къ нему я написала единственные стихи въ моей жизни, ему я удивлялась, словомъ: я ждала Пушкина, и при каждомъ звонкѣ колокольчика сердце начинало сильно биться, какъ будто мнѣ предстояло свиданіе съ человѣкомъ страстно любимымъ. Наконецъ онъ пріѣхалъ. мужъ представилъ его мнѣ, я вспыхнула и сказала что-то невнятное. Вслѣдъ за нимъ вошелъ Жуковскій. Обѣдъ былъ поданъ. Жуковскій повелъ меня къ столу и сѣлъ возлѣ меня. Я воображала его совсѣмъ другимъ. Наружность его показалась мнѣ очень прозаическою чтобы не сказать вульгарною и самъ онъ человѣкомъ холоднымъ. Какъ ошибочно было это первое впечатлѣніе! Надобно было узнать его ближе, въ чемъ мнѣ въ послѣдствіи и посчастливилось, чтобъ оцѣнить какъ много было въ немъ добраго, сердечнаго, поэтичнаго. Въ продолженіе обѣда я была не очень разговорчива; все вниманіе мое было устремлено на Пушкина, который сидѣлъ противъ меня. Онъ былъ не хорошъ собой: смугловатъ, неправильныя черты лица, но нельзя было представить себѣ физіономіи болѣе выразительной, болѣе оживленной, болѣе говорящей и слышать болѣе пріятнаго, болѣе гармоническаго голоса, какъ будто нарочно созданнаго для его стиховъ. {Одинъ только голосъ Императора Александра II могъ сравниться съ голосомъ Пушкина. Удивительно какъ человѣкъ который такъ часто и такъ много долженъ повелѣвать могъ такъ гармонично говорить.} Мы уже сидѣли за столомъ какъ пріѣхалъ князь Вяземскій. Онъ очень извинялся что опоздалъ и былъ чрезвычайно любезенъ. Разговоръ былъ до нельзя оживленъ, ни на минуту не прекращался. Много толковали о мнимомъ открытіи обитаемости луны. Пушкинъ доказывалъ нелѣпость этой выдумки, считалъ ее за дерзкій пуфъ, какимъ она въ послѣдствіи и оказалась, и подшучивалъ надъ легковѣріемъ тѣхъ которые падки принимать за наличную монету всякую отважную выдумку. Такъ какъ я не спускала глазъ съ Пушкина, то ни одно движеніе его не ускользнуло отъ моей наблюдательности. Я замѣтила между прочимъ что онъ мало ѣлъ, безпрестанно щипалъ и клалъ въ ротъ виноградъ, который въ вазѣ стоялъ предъ нимъ. Послѣ обѣда я осмѣлилась заговорить съ Пушкинымъ и бесѣдовала съ нимъ о Современникѣ, который онъ начиналъ издавать и которымъ онъ былъ сильно занятъ. Потомъ мужъ мой прочелъ стихи Подолинскаго присланные для альманаха, который онъ имѣлъ намѣреніе издать, но предположеніе это не осуществилось. Не знаю были ли напечатаны эти стихотворенія.
   Прежде всѣхъ уѣхалъ Жуковскій, онъ спѣшилъ во дворецъ. Оставались уже немногіе когда пріѣхалъ Кукольникъ. По какому-то случаю наше приглашеніе дошло до него слишкомъ поздно и потому онъ къ обѣду не пріѣхалъ. Я была довольна что такъ случилось. Литературная аристократія не жаловала Кукольника. Но мы не могли не пригласить человѣка бывшаго нашимъ короткимъ знакомымъ. Полевой, тотъ самъ отказался присутствовать на обѣдѣ. Онъ былъ въ явномъ разладѣ со всѣми этими господами. Когда всѣ разъѣхались мы провели остатокъ вечера съ Кукольникомъ и Базили. авторомъ Письма изъ Греціи. Они оба воспитывались въ лицеѣ князя Безбородко въ Нѣжинѣ и сохранили между собою товарищескую пріязнь. Что ни говори, Кукольникъ былъ человѣкъ даровитый. Многочисленныя его произведенія, хотя скороспѣлыя, но всѣ носятъ печать таланта, и когда бывало онъ по нѣсколькимъ часамъ импровизировалъ на фортепіано съ чувствомъ и увлеченіемъ, то нельзя было не убѣдиться что въ немъ самомъ было много поэзіи. Пушкинъ впрочемъ сказалъ что въ немъ жаръ не поэзіи, а лихорадки.
   

VI.

   Весной 1836 года мы ѣздили за границу. Здоровье мое было не совсѣмъ удовлетворительно. Доктора совѣтовали Эмскія воды, и мы отправились; впрочемъ не столько для здоровья какъ по тому что хотѣлось добывать въ чужихъ краяхъ. Но путешествіе это не вполнѣ удовлетворило меня: я была еще слишкомъ молода чтобы путешествовать съ пользой и не довольно художественно развита чтобы могла оцѣнить произведенія искусствъ которыя мы видѣли въ Берлинѣ и Дрезденѣ. Общественными удовольствіями и развлеченіями мы не пользовались, слѣдовательно нельзя сказать чтобы весело проводили время. Въ Берлинѣ мы нашли французскихъ принцевъ, сыновей Лудовика Филиппа. По случаю ихъ пріѣзда было много праздниковъ и городъ былъ очень оживленъ. Мой мужъ, какъ военный, явился къ коменданту. Этого было довольно чтобы на другой день получилось приглашеніе на праздникъ, который давался въ Потсдамѣ для высокихъ гостей. Старикъ король былъ очень привѣтливъ ко всѣмъ Русскимъ. Мужъ мой, разумѣется, отправился въ Потсдамъ, гдѣ присутствовалъ на придворномъ спектаклѣ, ужиналъ и очень пріятно провелъ время. Изъ Берлина мы отправились въ Дрезденъ, а потомъ въ Эмсъ, гдѣ по предписанію знаменитаго берлинскаго врача Горна я должна была пить воды и брать ванны и гдѣ мы очень скучали. Послѣ эмскаго курса сдѣлали прогулку по Рейну, также не восхитившую меня. Для окончательнаго лѣченія нужно было брать желѣзныя ванны въ Швальбахѣ, гдѣ мы провели двѣ недѣли, и, Боже мой, какая тамъ была скука! Оттуда въ сопровожденіи одного моего родственника П. И. Б. отправились въ Швейцарію. По дорогѣ посѣтили Гейдельбергъ и Баденъ-Баденъ, гдѣ сезонъ былъ еще въ полномъ разгарѣ, и я жалѣла что мы не могли тамъ остаться болѣе двухъ дней. Тамъ же видѣла и слышала графиню Росси, урожденную Зонтагъ. Мы занимали квартиру противъ дома гдѣ жила она; съ нашего болкона можно было видѣть все что происходило въ ея комнатахъ и все яственно слышать, особливо когда были открыты окна. Она давала большой вечеръ, гостей у ней было множество, а толпа наполняла всю улицу: разузнали какъ-то что она будетъ пѣть. Она была такъ любезна что приказала растворить всѣ окна и пѣла не только для своихъ гостей, но и для публики. Восхитительнѣе ея голоса, мнѣ кажется, не было и не будетъ. Прошло много, много лѣтъ, и теперь, какъ я пишу эти строки, будто слышу очаровательные звуки Grace. Въ продолженіе моей жизни много разъ я слышала исполненіе Grace первоклассными пѣвицами, но ни одна не могла сравниться съ съ Зонтагъ.
   Въ Швейцаріи мы объѣхали только Бернъ-Оберландъ, предполагали осмотрѣть всю Швейцарію, но путешествіе надоѣло и мужу моему и Б., и они упросили меня возвратиться скорѣе въ Россію. Послѣдняго возмущала невозможность удовлетворять нѣкоторымъ помѣщичьимъ привычкамъ, не имѣть прислуги спеціально назначенной для исполненія малѣйшихъ требованій, а главное, онъ не могъ примириться съ тѣмъ что въ гостиницахъ къ чаю и кофе подавали не сливки, а молоко: какой то брандохлыстъ, какъ онъ выражался. Приказывая подать кофе онъ всегда говорилъ: Geben sie Schmant. Его не понимали, онъ приходилъ въ отчаяніе. Намъ объяснили потомъ что по нѣкоторымъ мѣстамъ Германіи сливки называются Rahm или Sahne. Узнавъ это Б., какъ только пріѣзжалъ въ гостиницу, пояснялъ: fur Kaffee geben sie Schmant, Rahm oder Sahne, и все-таки ему подавали молоко, увѣряя что это сливки. Вслѣдствіе этого Б. возымѣлъ очень низкое понятіе о цивилизаціи Германіи. Мы опять попали въ Дрезденъ, и черезъ Варшаву, Москву, пріѣхали въ Петербургъ. Я съ восторгомъ возвратилась въ отечество.
   

VII.

   Великою лотерей для Россіи, начался 1837 годъ. Не стало Пушкина. 28 января, въ тотъ самый день когда прошлаго года у насъ былъ такой веселый обѣдъ, на которомъ я въ первый разъ увидѣла Пушкина, онъ былъ смертельно раненъ. Скоро разнесся по городу слухъ объ ужасномъ событіи. Скорбь была общая. До насъ безпрестанно доходили извѣстія противорѣчащія одно другому: то говорили что рана не опасна, то что нѣтъ надежды, сказали уже что онъ умеръ, немного погодя услышали что онъ живъ и чувствуетъ облегченіе. Переходя безпрестанно отъ страха къ надеждѣ мы томительно провели день 28 и утро 29. Но не имѣя болѣе силъ переносить неизвѣстность, послали на квартиру Пушкина узнать, въ какомъ онъ находится положеніи. Посланный нашъ скоро возвратился и сказалъ что въ половинѣ третьяго часа Пушкинъ умеръ. Хотя мы ожидали этого, но тѣмъ не менѣе ударъ былъ ужасенъ: мы цѣлый день находились въ какомъ-то оцѣпенѣніи.
   Въ субботу, на другой день, мужъ мой поѣхалъ поклониться праху Пушкина. Онъ былъ глубоко огорченъ и подъ первымъ впечатлѣніемъ скорби и злобы къ убійцѣ набросалъ слѣдующіе стихи.
   
   Вся Русь мольбы несетъ, печалію горя,
   На жертвенникъ твой, мрачная Медуза.
   На жизнь священную поэта и царя
   Не дрогнетъ лить рука Француза. *
   О! накажи безнравственный народъ.
   Не гладомъ, не чумой, не смертью вѣчной
   И не потокомъ бурныхъ водъ,
   Ни лавой быстротечной.
   Но да противники святаго и добра,
   Доколѣ міръ живетъ и движетъ грифель Кліи,
   Не узрятъ надъ собой владыки какъ Петра,
   Поэта такъ пѣвецъ Кавказа и Маріи.
   * Почему Дантеса считали Французомъ, я не знаю, вѣроятно его мать была Француженка.
   
   31 января, въ половинѣ втораго, мы отправились на паннихиду къ Пушкину. Главный входъ велъ въ комнаты гдѣ находилась жена Пушкина и отворялся только для ея посѣтителей; тѣхъ же кто приходили поклониться тѣлу Пушкина веди по узенькой, грязной лѣстницѣ въ комнату, гдѣ вѣроятно жила прислуга и которую не скоро пріубрали; возлѣ находилась комната въ два окна, похожая на лакейскую, и тутъ лежалъ Пушкинъ. Обстановка эта меня возмутила. Мнѣ казалось что праху его должно было воздать всевозможныя почести, перенести его тѣло въ храмъ Божій, окружить святыней, молитвою, фиміамомъ, а не поставить небрежно куда попало, какъ послѣдняго изъ смертныхъ. Въ распоряженіи этомъ было что-то непочтительное, и я удивлялась какъ друзья Пушкина допустили это. Отчего локрайней мѣрѣ его не поставили въ самую большую и лучшую комнату? Я находилась въ такомъ возбужденномъ состояніи что не могла остаться на паннихидѣ. Уходя увидѣла въ послѣдней комнатѣ дядьку Пушкина, съ заплаканными глазами; мнѣ хотѣлось поговорить съ нимъ о немъ, но я чувствовала что это было неумѣстно.
   1 февраля, въ 10 часовъ утра, мы поѣхали въ Адмиралтейскій соборъ; въ билетѣ было назначено тамъ отпѣваніе, но вышло что тѣло Пушкина перенесли въ Конюшенную церковь. Отъ чего произошла эта перемѣна, я не знаю. Вся Конюшенная площадь была покрыта народомъ и экипажами. Хотя въ церковь пускали только по билетамъ, но несмотря на это была давка. Тамъ находилось множество придворныхъ въ парадныхъ мундирахъ, много членовъ дипломатическаго корпуса, нѣкоторые посланники, всѣ находившіеся въ Петербургѣ литераторы, артисты, актеры. Но жены и дѣтей Пушкина не было. Мнѣ удалось продраться впередъ и я стояла въ толпѣ камеръ-юнкеровъ и камергеровъ. Боже мой, кто могъ думать что мы такъ скоро будемъ его оплакивать, его, нѣсколько дней назадъ полнаго жизни и силы! Когда геній угасаетъ въ преклонныхъ годахъ, то есть утѣшеніе что онъ передалъ всѣ внутреннія свои сокровища и почилъ по закону естественному. Но Пушкинъ палъ во цвѣтѣ лѣтъ, со всею творческою силой души, и погибъ отъ злобы людской, отъ клеветы, отъ руки чужеземца, который не могъ даже понять всей великости своего преступленія, всей необъятности потери понесенной нами. Мы такъ сроднились съ Пушкинымъ, такъ привыкли говорить, думать о немъ, ожидать что онъ скажетъ, что онъ напишетъ. Произведенія его такъ отрадно оживляли домашній очагъ, бытъ каждаго, доставляли столько радости, столько наслажденій что лишившись его, мы какъ будто осиротѣли. Ни чья смерть не могла возбудить въ Россіи такого общественнаго горя, произвести такого сильнаго впечатлѣнія. Великое дѣло поэтъ народный! Его трагическая смерть еще болѣе увеличивала сожалѣніе и скорбь. При томъ же онъ умеръ такъ благородно, такимъ христіаниномъ, съ такою твердостію, съ такою любовью что искупилъ всѣ какія могли у него быть слабости и противорѣчія въ жизни.
   Я думала что у гроба Пушкина должны проливаться слезы, раздаваться рыданія, что на всѣхъ лицахъ изображено будетъ отчаяніе... Каково же было мое удивленіе когда я увидѣла совершенно придворные похороны... спокойныя, приличныя физіономіи, самое чинное безмолвіе... Когда послѣ отпѣванія начали прощаться, я видѣла какъ сѣдая голова Крылова склонилась надъ молодою главой усопшаго и два народные поэта соприкоснулись въ послѣдній разъ на землѣ. Гробъ заколотили, поставили въ сарай и на другой день отвезли въ деревню.
   Если мнѣ показалось что на похоронахъ Пушкина не довольно выражалось горя, то это потому что вокругъ меня находились люди которые не въ состояніи были что-нибудь сильно чувствовать. Но безпредѣльна была скорбь между литераторами, которые были близки покойному. Жуковскій, князь Вяземскій, Віельегорскій были неутѣшны. Якубовичъ (поэтъ издавшій томъ очень звучныхъ стихотвореній) почти съ ума, сошелъ. Онъ два раза приходилъ къ намъ въ такомъ отчаяніи что напугалъ меня; притомъ же онъ съ горя прибѣгнулъ къ русскому утѣшенію и это увеличило еще болѣе его возбужденное состояніе.
   Все время пока Пушкинъ лежалъ у себя въ домѣ, толпа желавшихъ поклониться его праху ни на минуту не уменьшалась. Старики, дѣти, женщины, представители высшаго класса и самые смиренные люди,-- всѣ хотѣли отдать ему послѣдній долгъ. Много обнаруживалось тутъ горя, много было трогательныхъ сценъ. Между прочимъ намъ разказывали объ одномъ старикѣ съ почтенною физіономіей который пришелъ вечеромъ ко гробу Пушкина, долго смотрѣлъ на него и горько плакалъ, потомъ сѣлъ на диванъ и все продолжалъ плакать. Это заинтересовало бывшихъ тутъ и князь Вяземскій подошелъ къ нему съ вопросомъ: "Вы вѣрно лично знали Пушкина". "Я Русскій", отвѣчалъ старикъ.
   Грустно было что тѣло Пушкина увезли въ деревню. Для насъ обыкновенныхъ смертныхъ отрадно думать что кости наши будутъ покоиться въ родовомъ имѣніи, посреди народа съ которымъ находились въ близкихъ, и многіе могутъ сказать пріязненныхъ, отношеніяхъ. Но Пушкинъ принадлежалъ Россіи, онъ ея достояніе, ея слава и потому прахъ его долженъ быть предметомъ народнаго поклоненія. Сколько людей которымъ было бы отрадно помолиться на его могилѣ. А теперь гдѣ ее отыскивать во Псковской губерніи?
   

VIII.

   Зиму эту мы провели очень скромно, въ кругу друзей и нѣкоторыхъ литераторовъ. Разъ въ недѣлю продолжали принимать. Въ положенный день обѣдали у насъ самые интимные, а вечеромъ собирались многіе. Въ началѣ поста у васъ былъ обѣдъ замѣчательный въ томъ отношеніи что на немъ присутствовали литераторы всѣхъ партій. Такъ какъ мужъ мой самъ не принадлежалъ ни къ какой партіи, то и могъ соединять людей разныхъ цвѣтовъ. На этомъ обѣдѣ между прочими былъ Гречъ, котораго я не звала прежде. Онъ очень зло и мѣтко острилъ насчетъ Воейкова, разговаривая съ нимъ же самимъ. Злой старикашка отражалъ удары довольно слабо и небрежно.
   На этомъ обѣдѣ я увидѣла также въ первый разъ новаго поэта, Жуковскаго 2го, явившагося подъ псевдонимомъ Бернета. Его четыре стихотворенія напечатанныя въ Библіотекѣ для Чтенія многимъ понравились и сдѣлали ему литературное имя. Онъ написалъ еще Графъ Меца, нѣчто фантастическое, внушенное Фаустомъ. Самъ оно имѣлъ довольно поэтическую наружность, опущенные глаза, золотые очки, скромные пріемы, тихій голосъ, но со мной онъ ни слова не сказалъ.
   Въ началѣ поста Кукольникъ читалъ у насъ новое свое произведеніе Смерть Петра. На чтеніи этомъ было много литераторовъ, но изъ аристократической партіи только Плетневъ. Чтеніе началось въ 10 часовъ. О Смерти Петра много говорили. Ожиданіе услышать что-нибудь необыкновенное не оправдалось, какъ это часто случается. Слышалось много громкихъ словъ, предназначавшихся для того чтобы трогать, но не достигавшихъ своей цѣли, потому что въ нихъ не было теплоты, а чувствовалась искусственность. Хорошо были переданы только впечатлѣніе и чувствованія Рускихъ при смерти Петра. У Кукольника было много мыслей, начитанности, но въ немъ чего-то не доставало. Ему вредили чрезмѣрное самолюбіе и самонадѣянность. Въ его пламенной любви къ искусствамъ было что-то поэтичное, но его скрытность и хитрость были антипоэтичны. Онъ былъ оригинально любезенъ; не многихъ людей я слушала съ такимъ удовольствіемъ какъ его, всегда узнавала отъ него что-нибудь новое, особенно изъ области искусствъ, но нельзя было безусловно наслаждаться его бесѣдой, потому что въ ней было что-то надутое. Послѣ чтенія пошли ужинать, что продолжалось очень долго; разговоры не умолкали. Воейковъ былъ опять предметомъ подшучиванья, на этотъ разъ со стороны Кукольника.
   Юр. Ник. Бартеневъ, въ домѣ котораго я познакомилась съ моимъ мужемъ, пріѣхалъ на житье въ Петербургъ, и по случаю этого мы давали обѣдъ, на которомъ, кромѣ нашихъ друзей и обыкновенныхъ посѣтителей, былъ еще Карлъ Брюловъ. Послѣдній день Помпеи приводилъ меня въ восторгъ, и мнѣ пріятно было познакомиться съ его творцомъ. Маленькій, полненькій, съ добродушнымъ смѣющимся лицомъ, Брюловъ походилъ болѣе на беззаботнаго помѣщика нежели на великаго художника; но когда говорилъ, особенно про искусство, сейчасъ замѣтно было что въ немъ горитъ священный огонь.
   Около этого времени былъ намъ представленъ Соколовскій, котораго называли нашимъ Сильвіо Пелико. Соколовскій имѣлъ неосторожность сочинить пѣсню нецензурнаго содержанія, и въ разгульномъ обществѣ въ Москвѣ пѣлъ ее предъ бюстомъ императора. На него донесли, и онъ двухлѣтнимъ заключеніемъ поплатился за свой поступокъ. Соколовскій содержался въ Динабургской крѣпости, въ крошечной комнаткѣ, никого не видѣлъ, даже не имѣлъ позволенія выходить на воздухъ. Къ счастію, предшественникъ его въ этой канурѣ былъ какой-то ученый, неутомимо занимавшійся, но такъ обрадовавшійся когда его освободили что убѣжалъ опрометью и оставилъ въ тюрьмѣ всѣ свои книги. Почему этихъ книгъ не прибрали и оставили ихъ въ распоряженіи новаго узника -- неизвѣстно. Вѣроятно по презрѣнію къ такому негодному товару. Книги были все ученыя, латинскія и еврейскія. Соколовскій всегда отличался религіознымъ настроеніемъ, и въ случайности предоставившей ему эти книги видѣлъ перстъ Провидѣнія. По нимъ изучилъ онъ еврейскій языкъ. Проникнутый религіознымъ чувствомъ, отдаленный это всего житейскаго, вдохновенный высокою мыслью, онъ написалъ поэму Альма, исполненную религіознаго восторга. Онъ прочелъ намъ первую часть свой поэмы, гдѣ душа (Альма) жаждетъ Искупителя. Въ томъ что мы слышали было много трогательныхъ чувствъ и утѣшительныхъ истинъ. Соколовскій былъ бѣденъ; ему не на что было даже купить лѣкарства. Мнѣ пріятно было что мужъ мой съ радостію подѣлился съ нимъ половиной денегъ которыя мы имѣли въ ту минуту и сдѣлалъ это такъ деликатно что мысль о полученномъ вспоможеніи не могла тяготить поэта.
   Въ концѣ мая у насъ былъ семейный праздникъ, на которомъ собралось многочисленное общество; изъ литераторовъ были: неизмѣнный Крыловъ, князь Вяземскій и нѣмецкій литераторъ баронъ Зебахъ, саксонскій chargé d'affaires въ Петербургѣ, человѣкъ чрезвычайно симпатичный; онъ любилъ русскую литературу, научился писать и говорить порусски, что дѣлалъ con amore. Въ послѣдствіи онъ женился на графинѣ Нессельроде и былъ кажется посланникомъ въ Парижѣ. Лѣто 1837 года я провела въ Ревелѣ съ моею вѣрною, преданною Настасьей Яковлевной, и подъ покровительствомъ одной изъ моихъ тетушекъ. Мужъ мой, къ сожалѣнію, долженъ былъ по службѣ остаться въ Петербургѣ, но пріѣзжалъ навѣщать меня. Мы поселились въ слободкѣ близь Екатериненталя; стѣна объ стѣну со мной жила дама которая заинтересовала меня тѣмъ что безпрестанно то рисовала, то играла на арфѣ, моемъ любимомъ инструментѣ: я видѣла это проходя часто мимо ея окна. Мы познакомились и очень подружились. Дама эта была госпожа Кнорингъ, рожденная графиня Буксгевденъ. У ней былъ мужъ, трое дѣтей, большія помѣстья въ Эстляндіи, гдѣ они проводили большую часть года.
   Ревельскій сезонъ былъ въ тотъ годъ чрезвычайно оживленъ. Много было пріѣзжихъ изъ Петербурга, и ревельскія власти прилагали всевозможное стараніе чтобъ оживить общество. Губернаторомъ тогда былъ Бенкендорфъ, толстый добрякъ, любезный, привѣтливый. Онъ казалось только и думалъ о томъ какъ бы каждому угодить и сдѣлать пріятное. Онъ бывалъ вполнѣ доволенъ и счастливъ когда на его вечерахъ, которые давалъ каждую недѣлю, было весело и многолюдно; несмотря на свою корпуленцію, суетился, бѣгалъ, любезничалъ съ дамами. Военнымъ губернаторомъ былъ тогда графъ Гейденъ, герой Наварила, также человѣкъ необыкновенно добрый. Жена его была милая старушка, но еще милѣе была старшая дочь, баронесса Шлилленбахъ, вдова, жившая съ родителями. Она имѣла музыкальный талантъ, притомъ была чрезвычайно привѣтлива, радушна и необыкновенно умѣла оживлять ихъ вечера по понедѣльникамъ, отличавшимся простотой, свободой и веселостью. Изъ пріѣзжихъ замѣчательнѣе другихъ были: Шишковъ, бывшій министръ народнаго просвѣщенія, пламенный патріотъ и ревностный блюститель чистоты русскаго слова. Въ то время когда я его узнала, онъ начиналъ терять зрѣніе, не могъ болѣе Заниматься, но любилъ чтобъ ему читали, продолжалъ интересоваться литературой, а вечерами игралъ въ карты. Партія виста для него была необходима какъ насущный хлѣбъ, и потому домашніе заботились чтобы для него всегда были партнеры. Онъ женился уже въ старости на Полькѣ, женщинѣ очень любезной и образованной, умѣвшей принимать и дѣлать домъ пріятнымъ. Шишковъ написалъ мнѣ въ альбомъ, который постоянно обогащался автографами нашихъ писателей, сдѣдущіе стихи огромными буквами, разлетавшимися въ разныя стороны:
   
   Сего альбома хозяйкѣ милой
   Шишковъ слѣпой и хилой
   Дрожащею и слабою рукой
   Насилу написалъ стишокъ плохой!
   
   Изъ лицъ высоко поставленныхъ еще былъ въ Ревелѣ князь Хованскій, который участвовалъ въ Отечественной Войнѣ и былъ въ послѣдствіи гдѣ-то генералъ-губернаторомъ. Онъ былъ человѣкъ не безъ достоинствъ, но имѣлъ такой тяжелый нравъ и такъ горячился въ картахъ что многіе отъ него бѣгали. Жена его напротивъ была очень кроткая женщина. Былъ статсъ-секретарь Танѣевъ съ семействомъ, человѣкъ образованный, гуманный и гостепріимный. Изъ нечиновныхъ были Кабылины, замѣчательные по трагическимъ исторіямъ случившимся въ ихъ семействѣ. Дѣвица Кабылина, довольно хорошенькая, была помолвлена за Апрѣлева имѣвшаго хорошее состояніе и репутацію порядочнаго человѣка. Этотъ господинъ ухаживалъ прежде за какою-то дѣвицей, обѣщалъ на ней жениться, но по какимъ-то причинамъ оставилъ ее и сдѣлалъ предложеніе Кабылиной. Братъ дѣвицы, говорятъ, нѣсколько разъ вызывалъ его на дуэль, во тотъ отказывался принять ее. Въ самый день свадьбы Апрѣлевъ былъ предупрежденъ что будетъ убитъ, если не согласится драться. Счастливый женихъ пренебрегъ угрозой; вѣнчаніе было совершено, Апрѣлевъ возвращался чтобъ у себя дома встрѣтить молодую жену, но въ ту минуту какъ онъ выходилъ изъ кареты къ нему подошелъ братъ обманутой дѣвицы, поздравилъ и нанесъ кинжаломъ смертельный ударъ..Убійцу схватили, окровавленнаго Апрѣлева внесли въ домъ. Каково было положеніе молодой, когда она, возвратившись изъ церкви, вмѣсто радостной встрѣчи, нашла всѣхъ въ смятеніи и отчаяніи! Ей сказали что мужа ея разбили лошади; услышавъ это она упала въ обморокъ. Апрѣлевъ прожилъ rèpu дня, и умеръ въ ужасныхъ страданіяхъ. Я познакомилась въ Ревелѣ съ этою дѣвушкой-вдовой и она сама разказала мнѣ всю эту трагическую исторію. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ ревельскаго сезона повторилось ужасное событіе въ семействѣ Кабылиныхъ, которое сильно взволновало меня, тѣмъ болѣе что я принимала большое участіе въ молодомъ Кабылинѣ и его судьбѣ. Онъ былъ влюбленъ въ дѣвицу Колленъ, писаную красавицу, которая съ матерью и сестрой жили въ одномъ этажѣ съ нами дверь объ двери, такъ что изъ кабинета моего мужа можно было слышать все что происходило въ сосѣдней комнатѣ,-- неудобство нѣкоторыхъ петербургскихъ квартиръ. Я очень любила всѣхъ Колленъ, мы безпрестанно видѣлись и я радовалась что Маргарита сдѣлаетъ хорошую партію, притомъ по любви. Кабылинъ былъ богатъ, казался хорошимъ человѣкомъ, а у Маріи Колленъ не было состоянія. Разумѣется семейство Колленъ желало этой свадьбы, и Кабылины были не противъ. Однажды молодой человѣкъ обѣдалъ у Колленъ, провелъ у нихъ цѣлый день и, отпустивъ свои сани, въ 11 часовъ отправился домой пѣшкомъ. Онъ шелъ канавой; не далеко отъ Михайловскаго замка къ нему подскакалъ человѣкъ верхомъ и выстрѣлилъ въ упоръ. Несчастнаго нашли упавшимъ на рѣшетку канавы... Онъ прожилъ нѣсколько дней, находился въ памяти, пожелалъ видѣть гжу Колленъ и ея дочерей, простился съ ними, говорилъ что враговъ не имѣлъ и не знаетъ кто убилъ его. Смерть его осталась тайной, и убійца никогда не былъ открытъ, Въ городѣ распространились самые разнообразные и скандалезные слухи, жертвой которыхъ были несчастныя Колленъ.
   По поводу этой исторіи я въ первый разъ въ жизни узнала какъ пагубна можетъ быть клевета, и съ тѣхъ поръ ужасаюсь ея. Она наноситъ особенно беззащитнымъ такіе удары отъ которыхъ трудно оправиться. Гжа Колленъ была вдова генерала, она и ея дочери были необыкновенно хороши собой, но не имѣли ни богатства, ни связей, и потому ихъ легко было забросать грязью. Такъ какъ мы были безпрестанно вмѣстѣ съ Колленъ, то я знала все что у нихъ происходить и ихъ семейная жизнь была мнѣ извѣстна какъ моя собственная; потому именно я принимала къ сердцу клеветы которыя на нихъ сыпались. Я нарочно какъ можно чаще ѣздила съ ними въ театръ, въ собраніе, приглашала къ себѣ *когда у насъ бывали гости. Мой мужъ ободрялъ меня и раздѣлялъ мое негодованіе.
   Въ послѣдствіи одинъ изъ оставшихся братьевъ Кабылива изъ гвардейскихъ офицеровъ вдругъ пошелъ въ монахи. Что побудило его на отреченіе отъ міра -- осталось также тайной., Возвращаюсь къ моему пребываній въ Ревелѣ. Кромѣ еженедѣльныхъ вечеровъ у Бенкендорфа, Гейдена, баловъ въ салонѣ, кромѣ званыхъ вечеромъ повторявшихся довольно часто у нѣкоторыхъ пріѣзжихъ изъ Петербурга, бывали еще экстраординарные праздники.. Устроились люстфарты въ Гельсингфорсъ, прежде никогда не бывалые. Пароходъ Штерфукстъ, привезшій насъ изъ Петербурга въ Ревель, возилъ повеселиться въ Финляндію. Въ назначенный для прогулки день, въ два часа пополудни, мы отправились съ тетушкой въ гавань, загроможденную уже экипажами. На пароходѣ толпилось множество отъѣзжавшихъ и провожавшихъ. Было роздано слишкомъ 250 билетовъ, такъ что едва можно было найти мѣсто на палубѣ, и потому суета на ней продолжалась до тѣхъ поръ пока капитанъ, ставъ на возвышенность, не закричалъ громкимъ голосомъ: "Alle Fremde an's Land." Не участвовавшіе въ прогулкѣ немедленно удалилась; арфистки, для которыхъ была устроена маленькая эстрада посреди палубы, заиграли, дерптскіе студенты запѣли, пароходъ двинулся при громкихъ крикахъ ура и при громѣ пушечныхъ выстрѣловъ. Погода была дивная, море лежало гладкимъ зеркаломъ. Въ 7 часовъ начали показываться гранитные берега Финляндіи. Громъ пушекъ, крики ура, гремящая музыка, радостные возгласы множества народа покрывавшаго берегъ привѣтствовали прибытіе наше въ Гельсингфорсъ. Едва успѣлъ остановиться пароходъ нашъ какъ принесли пригласительные билеты на балъ для всего общества. Скоро всѣ высыпали на берегъ; тѣ у кого были знакомые или приготовленныя квартиры отправились отдыхать отъ пятичасоваго пути. Мы же не знали куда преклонить голову; къ счастію, насъ познакомили съ полковникомъ Бурнашёвымъ, начальникомъ Свеаборгскаго порта, который, узнавъ въ какомъ мы находились затрудненіи, бросился отыскивать намъ помѣщеніе и обѣгалъ всѣ гостиницы, которыя были биткомъ набиты; наконецъ онъ отыскалъ комнату въ частномъ домѣ, проводилъ насъ туда и обѣщалъ въ 9 часовъ сопровождать насъ на балъ. Мы имѣли хорошенькую чистенькую комнату съ опрятною мебелью; проворная дѣвушка прислуживала намъ, обстановка напоминала Германію. Хозяинъ нашъ, кондитеръ, вѣроятно изъ гостепріимства взялъ чрезвычайно дешево за квартиру и за все что мы ни спрашивали. Балъ довершилъ наше очарованіе. Мы не ожидали въ Гельсингфорсѣ найти такое великолѣпіе. Огромная зала была роскошно убрана и освѣщена, туалеты были изящны, хотя нѣкоторые довольно просты; хорошенькихъ свѣженькихъ лицъ множество: веселость и оживленіе необыкновенныя. Финляндки особенно отличались тѣмъ что отчетливо выдѣлывали въ Гельсингфорцы были чрезвычайно внимательны къ гостямъ, угощеніе и ужинъ предлагались дамамъ, но мы не вкусили гостепріимной трапезы и въ часъ отправлялись на ночлегъ, а балъ продолжался до четырехъ часовъ утра. На другой день, въ 9 часовъ утра, пошли въ Ботаническій садъ и въ заведеніе искусственныхъ минеральныхъ водъ, находившееся въ прекрасномъ, обширномъ паркѣ. У галлереи играла музыка, множество гуляющихъ было разсѣяно по всему саду. Мы осмотрѣли заведеніе и оранжерею, отлично содержимыя. Съ галлереи прекрасный видъ на заливъ моря, усѣянный островками, на которыхъ растетъ лѣсъ и строились какія-то красивыя зданія. Не въ дальнемъ разстояніи отъ галлереи находится возвышенность, на которую мы долго подымались и были награждены за трудъ прекраснымъ видомъ: направо мрачная дикая природа, налѣво веселый красивый городъ построенный на холмахъ. Изъ саду отправились въ университетъ, осмотрѣли музей, великолѣпную актовую залу; устроенную амфитеатромъ, аудиторіи, оттуда пошли въ сенатъ, гдѣ въ залѣ находится хорошій портретъ Императора Николая I. Всѣ гельсингфорскія общественныя учрежденія содержатся въ такомъ порядкѣ и чистотѣ какъ будто только отстроились и ожидали какого-нибудь высокаго посѣтителя. Вообще Гельсингфорсъ красивый городъ. Особенно замѣчательна четырехъугольная площадь, на которой находятся громадныя зданія университета, сената, клуба и пр. и строилась великолѣпная лютеранская церковь. Въ заключеніе нашей экскурсіи отправились въ лавки, гдѣ сдѣлали нѣкоторыя покупки. Полковникъ Бурнашевъ отыскалъ насъ въ рядахъ и просилъ посѣтить Свеаборгъ. Мы охотно согласились. Четырнадцати-весельныя шлюбки ожидали насъ у гавани, и съ нимъ было еще нѣсколько дамъ. Мы отправились въ Свеаборгъ, который отстоитъ только въ трехъ верстахъ отъ Гельсингфорса, и мы мигомъ тамъ очутились. У пристани стояло нѣсколько экипажей приготовленныхъ полковникомъ; мы въ нихъ размѣстились, а Бурнашевъ на дрожкахъ предводительствовалъ намъ, останавливался у каждаго любопытнаго мѣста и все объяснялъ. Крѣпости построены на нѣсколькихъ островахъ. Строители съ необыкновеннымъ искусствомъ воспользовались мѣстностью и обратили скалы въ стѣны и укрѣпленія. Добрый лрлковникъ остался въ Свеаборгѣ; мы простились съ нимъ, поблагодарили за его обязательность, и на катерѣ возвратились въ Гельсингфорсъ. Матросы пѣли русскія пѣсни, что доставило намъ большое удовольствіе. Едва успѣли мы пообѣдать какъ хозяинъ прибѣжалъ сказать что на пароходѣ разводятъ пары. Мы поспѣшно собрались и такъ торопились идти что дорогой я растеряла всѣ мои покупки, но какой-то честный Финляндецъ подобралъ ихъ, догналъ насъ и передалъ.
   Насъ провожали съ такимъ же радушіемъ какъ и принимали. Погода была такая же чудная какъ наканунѣ, и мы могли сказать что прогулка вполнѣ удалась.
   Мой мужъ пріѣзжалъ въ Ревель, и двѣ недѣли которыя онъ провелъ со мной были изъ пріятнѣйшихѣ въ моей жизни. Мы Осматривали вмѣстѣ все что было замѣчательнаго въ Ревелѣ, посѣщали его окрестности, были въ Фалѣ, въ великолѣпномъ помѣстьѣ графа Бенкендорфа, на островѣ Вимсѣ, принадлежавшимъ родителямъ гжи Кнорингъ и проч. По вечерамъ ѣздили по знакомымъ, иногда бывали на балахъ. Одно маленькое обстоятельство привело меня въ смущеніе. Я писала моему мужу въ Петербургъ каждый день и со всевозможною подробностью о. всемъ что происходило въ Ревелѣ. Мужъ находилъ письма мои интересными и имѣлъ нескромность прочесть одному своему искреннему пріятелю описаніе нашей поѣздки въ Гельсингфорсъ; такъ какъ эти люстфарты, были тогда еще небывалою новостью, то этотъ пріятель и уговорилъ моего мужа напечатать письмо мое въ Сѣверной Пчелѣ, разумѣется безъ подписи. Когда мужъ разказалъ мнѣ объ этомъ, я пришла въ отчаяніе. Я предвидѣла что письмо заинтересуетъ ревельское общество, что догадаются кто написалъ его, и никто не повѣритъ чтобъ оно было напечатано безъ моего вѣдома. Все такъ и служилось, и я невольно лопала въ писательницы, чего вовсе не желала. За то письмо доставило большое удовольствіе полковнику Бурнашеву, котораго я въ немъ расхвалила и который во вторую нашу поѣздку въ Гельсингфорсъ очень благодарилъ меня. Но отъѣздѣ моего мужа мнѣ стало скучнѣе въ Ревелѣ; однако я продолжала выѣзжать, была между прочимъ на праздникѣ который Ревельцы дали Гельсингфорцамъ, въ благодарность за ихъ радушный пріемъ.
   Въ августѣ начали разъѣзжаться; оставшіеся еще болѣе сблизились, и всѣ сдѣлались еще интимнѣе. Я долго оставалась въ Ревелѣ, потому что мужа моего не было въ Петербургѣ; онъ былъ командированъ по службѣ во внутреннія губерніи. Выѣхала изъ Ревеля по его возвращеніи въ Петербургъ.
   

IX.

   Въ эту осень дебютировала на Большомъ Театрѣ Тальйони въ балетѣ Сильфида. Я была на первомъ ея представленіи. Она довела танцы и мимику до высшей степени искусства. Въ ея движеніяхъ было столько благородства и граціи, въ ея лозахъ столько изящества что она представлялась великою художницей. Она была столько же пластична въ балетѣ сколько Рашель въ драмѣ. Возставали на дирекцію за огромную цѣну мѣстъ въ балетахъ съ участіемъ Тальйони. Ложи въ бельэтажѣ и бенуарѣ стоили 100 руб. (ассигнаціями), въ первомъ ярусѣ 75 руб., во второмъ -- 50 руб.
   19 октября, день нашей свадьбы, мы праздновали вечеромъ на которомъ было болѣе ста человѣкъ и много хорошенькихъ, что въ Петербургѣ рѣдко случается. 7 ноября у насъ былъ обѣдъ, на которомъ присутствовали Крыловъ, Кукольникъ, К. Брюловъ, баронъ Розенъ, баронъ Зебахъ, Н. Полевой и многіе другіе. Посреди оживлённаго застольнаго разговора, мужъ мой взялъ Крылова за руку и сказалъ что имѣетъ до него просьбу. Тотъ отвѣчалъ что непремѣнно исполнить ее если это только въ его волѣ: "Такъ вы будете у насъ обѣдать 2 февраля?" Крыловъ немного задумался, наконецъ смекнулъ въ чемъ дѣло, поблагодарилъ моего мужа и обѣщалъ быть у насъ 2 февраля. Мы тутъ же пригласили на этотъ день всѣхъ присутствовавшихъ. 2 февраля, день рожденія Крылова, и въ этотъ годъ должно было исполниться пятидесятилѣтіе литературной его дѣятельности. Я упоминаю объ этомъ разговорѣ но послѣдствію которое онъ имѣлъ, о чемъ въ свое время разкажу.
   Я не говорила еще о Сеяковскомъ, съ которымъ мы коротко сошлись, особливо съ его Ж$ной. Она, не знаю за что, полюбила меня, и хотя была вдвое меня старше, подружилась со мной. Мы часто видались, иногда ѣздили вмѣстѣ во французскій театръ, который построилъ мужъ ея сестры, архитекторъ Брюловъ, братъ живописца, и за это ему предоставлена была въ его всегдашнее распоряженіе одна изъ ложъ Іго яруса. Ею часто пользовалась гжа Сенковская и приглашала меня. Осипъ Ивановичъ Сенковскій, знаменитый баронъ Брамбеусъ, издатель Библіотеки для Чтенія, былъ необыкновенно уменъ, ученъ и даровитъ, что не мѣшало однако ему шарлатанить и быть невыносимо самолюбивымъ и самонадѣяннымъ. Онъ былъ родомъ Полякъ, развелся съ первою женой и въ другой разъ женился на баронессѣ Ралъ, дочери разорившагося банкира. Сенковскій былъ очень дуренъ собой: на рябомъ лицѣ его были какіе-то синяки, которые его безобразили; несмотря на это, онъ разыгрывалъ изъ себя моднаго джентльмена, любилъ вести свѣтскій разговоръ, къ которому примѣшивалъ польскую любезность и авторскія самолюбивыя выходки.
   Я не знала человѣка тщеславнѣе барона, Брамбеуса. Непомѣрною роскошью жизни онъ приводилъ всѣхъ въ удивленіе и очень былъ этимъ доволенъ. Квартиру нанималъ прелестную, въ Почтамтской, великолѣпно ее убралъ; на мѣсто печей вездѣ поставилъ мраморные камины, отчего въ комнатахъ было чрезвычайно холодно. Лѣстница, всѣ окна, корзины разнаго рода, всевозможныя горки были уставлены цвѣтами. Садовникъ доставлявшій ихъ и заботившійся о нихъ получалъ 3.000 въ годъ. Сенковскій иначе не ѣздилъ какъ на четвернѣ отличныхъ лошадей, нанимавшихся помѣсячно, и такимъ важнымъ бариномъ являлся въ университетъ читать лекціи (онъ былъ профессоромъ восточныхъ языковъ). На свои вечера и обѣды онъ приглашалъ только сіятельства и превосходительства, а къ большинству литераторовъ относился пренебрежительно.
   Въ началѣ нашего знакомства съ Сенковскимъ, мы съ му. Жемъ присутствовали на одномъ изъ этихъ превосходительныхъ вечеровъ. Собрались часовъ въ 9; гостей было довольно много, разговоръ не вязался, болѣе можетъ-быть оттого что всѣ дрожали отъ холода; камины не могли нагрѣть высокихъ, большихъ комнатъ. Всѣ ожидали съ нетерпѣніемъ чая, но къ сожалѣнію онъ не являлся. Наконецъ, въ половинѣ 12го, Сенковскій попросилъ въ залу, гдѣ былъ накрытъ столъ съ роскошнымъ угощеніемъ. Тутъ былъ ужинъ, чай, варенцы, мороженое, дессертъ и наконецъ разносили кофе. Сенковскій. всегда и во всемъ старался отличиться и не такъ дѣлать какъ другіе. И образъ его жизни былъ особенный: онъ цѣлыя ночи напролетъ занимался, а днемъ спалъ.
   Госпожа Сенковская обожала своего мужа, и онъ повидимому былъ съ нею довольно нѣженъ, требовалъ чтобъ она всегда была нарядна, дарилъ ей богатыя платья, и такъ какъ она никуда почти не выѣзжала, то приходилось надѣвать ихъ на маленькіе вечера или когда пріѣзжали запросто ко мнѣ, что было даже неумѣстно. Потомъ я узнала что супружеская жизнь Сенковскихъ не совсѣмъ была счастлива.
   Конецъ 1839 года ознаменовался грустнымъ событіемъ. Вечеромъ 17 декабря я спокойно сидѣла въ своей комнатѣ и занималась, какъ прибѣжали сказать мнѣ что горитъ дворецъ. Бросились въ гостиную и были поражены увидавъ два зарева. Попросили моего деверя, который жилъ съ нами, скорѣе поѣхать и удостовѣриться точно ли горитъ дворецъ. Въ большомъ волненіи ожидали его; наконецъ онъ возвратился и сказалъ что весь дворецъ объятъ пламенемъ, и что другой пожаръ на Васильевскомъ Островѣ. Я сокрушалась болѣе всего о томъ что добычею пламени могутъ сдѣлаться сокровища искусствъ, которыя неоцѣнимы, что можетъ сгорѣть Эрмитажъ... Воображеніе мое, всегда слишкомъ пылкое, всегда внушающее мнѣ страшныя и горестныя опасенія, на этотъ разъ встревожилось особенно тѣмъ что вдругъ два пожара... Смотря на этотъ огненный горизонтъ, на эти столбы дыма безпрестанно усиливающіеся я подумала, нѣтъ ли поджоговъ, не кроется ли какого-нибудь заговора, злоумышленія, и только успокоилась когда возвратился мой мужъ.
   Пожаръ не утихалъ въ продолженіе всей ночи. Государь, несмотря на холодъ и вѣтеръ, все время стоялъ на пожарѣ и распоряжался со свойственными ему присутствіемъ духа и твердостію.
   Когда сдѣлалось очевидно что никакія человѣческія усилія не могутъ спасти дворца,-- это было часа въ три ночи,-- государь приказалъ перестать тушить и не подвергать безполезно утомленію и опасности людей. На площади водворилась глубочайшая тишина. Народъ въ какомъ-то нѣмомъ оцѣпенѣніи смотрѣлъ на страшное и вмѣстѣ великолѣпное зрѣлище. Весь дворецъ былъ объятъ пламенемъ, все пожирала неодолимая стихія; только бѣлыя статуи стояли по стѣнамъ какими-то привидѣніями да крестъ на церкви несокрушимо держался какъ символъ святой вѣры неодолимой никакими бѣдствіями. Молчаніе прерывалось только громомъ падающихъ потолковъ, на минуту унылый гулъ оглашалъ окрестность и потомъ снова водворялась тишина... Она была такъ велика что можно было слышать какъ начали бить во дворцѣ стѣнные часы, и только успѣли пробить послѣдній часъ своего существованія въ величественномъ жилищѣ какъ въ то самое мгновеніе обрушились со стѣною. Въ одномъ небольшомъ отдѣленіи, куда еще не достигъ огонь, теплилась лампада предъ образомъ, какъ чистая молитва посреди ада разрушенія...
   На другой день сильно еще догоралъ дворецъ, и всѣ жители Петербурга пріѣзжали посмотрѣть на него и погоревать. Стеченіе народа было огромное. Площадь представляла какое-то печальное погребальное зрѣлище. Неодолимая скорбь волновала душу при видѣ какъ уничтожалось это великолѣпное зданіе.
   Огроменъ, великолѣпенъ, роскошенъ былъ дворецъ, прекрасенъ, какъ подобаетъ жилищу царей Русскихъ. Онъ былъ украшенъ произведеніями искусствъ, богатъ рѣдкостями, съ нимъ соединялось много воспоминаній новѣйшей русской исторіи. Его достроила кроткая дочь Петра и дожила въ немъ свое царствованіе, называвшееся благословеннымъ, послѣ жестокой бироновщины. Въ немъ сіялъ вѣкъ Екатерины, и геніальная государыня старалась украсить его чудесами искусствъ, изящества, роскоши, и достигла того что онъ соотвѣтствовалъ ея требованіямъ. Въ немъ царь Русскій и его семья грустили при нашествіи Наполеона; въ немъ двѣ святыя женщины, Марія и Елисавета, молились за народъ Русскій и проливали слезы радости узнавая о побѣдахъ нашихъ и о славѣ Россіи. Дворецъ стоялъ непоколебимымъ среди волнъ осаждавшихъ его когда разъяренное море нахлынуло на Петербургъ. Съ его балкона Александръ I со скорбію смотрѣлъ на ужасную картину наводненія. Какъ было не жалѣть дворца! Конечно онъ долженъ былъ быстро возобновиться, но что погибло, того уже не воротишь. Говорятъ причина пожара была топка печи. Припоминаю при этомъ случаѣ черту характеризующую русскаго человѣка. У васъ былъ лакей довольно глупый и очень безпечный, во какъ-то ему случилось скопить нѣсколько денегъ и пріобрѣсти золотой. Онъ принесъ мнѣ его со словами: "Отдайте пожалуста, я жертвую это на постройку дворца". Никто не готовъ такъ на жертвы какъ нашъ добрый народъ!
   Въ январѣ мы начали уже помышлять объ обѣдѣ который хотѣли дать у себя въ день рожденія Ивана Андреевича, по его любезному обѣщанію подарить намъ этотъ день. Мы часто говорили съ мужемъ объ этомъ обѣдѣ, начали даже дѣлать списокъ тѣхъ кого хотѣли пригласить, какъ въ одно прекрасное утро пріѣхалъ къ намъ нашъ искренній пріятель Василій Дмитріевичъ Камовскій, правитель канцеляріи министра народнаго просвѣщенія, по его порученію. Я упоминала выше о томъ какъ Крыловъ далъ слово моему мужу обѣдать у насъ 2 февраля. Но Кукольникъ съ Булгаринымъ и Гречемъ возымѣли мысль устроить Ивану Андреевичу публичный обѣдъ. Уваровъ стороной узналъ объ этомъ и спрашивалъ Камовскаго не слышалъ ли онъ что именно затѣвается. Тотъ отвѣчалъ что еще въ ноябрѣ, у насъ на обѣдѣ, Крыловъ при немъ обѣщалъ праздновать день своего рожденія у насъ.
   -- Такъ поѣзжайте же къ ***, сказалъ министръ,-- попросите его ко мнѣ, чтобъ онъ самъ разказалъ мнѣ все какъ это происходило.
   Мой мужъ отправился къ министру, который просилъ моего мужа освободить Крылова отъ обѣщанія и, на мѣсто семейнаго обѣда, высказалъ желаніе сдѣлать торжество это общественнымъ. Разумѣется мой мужъ ничего не могъ противъ этого возразить. Уваровъ предложилъ моему мужу, вмѣстѣ съ В. А. Жуковскимъ, Плетневымъ, княземъ Одоевскимъ, учредить родъ комитета, (подъ предсѣдательствомъ Оленина, друга Крылова, и постараться устроить праздникъ какъ можно торжественнѣе. Господа эти каждый день собирались у Оленина; князь Одоевскій и мой мужъ приняли на себя всѣ хлопоты и находились цѣлые дни въ разъѣздахъ. Я принимала живое участіе во Всѣхъ этихъ приготовленіяхъ, помогала уговариваться съ поваромъ, съ кондитеромъ; "сообща сочиняли menu обѣда. Разумѣется была стерляжья уха подъ именемъ Демьяновой Ухи, и все что можно было придумать тонкаго, роскошнаго и вмѣстѣ соотвѣтствующаго гастрономическимъ вкусамъ Крылова. Жаль что не сохранился экземпляръ съ menu обѣда. На листкѣ очень искусно были изображены герои басенъ Крылова. Билетъ на праздникъ стоилъ, помнится мнѣ, 30 рублей ассигнаціями, но желавшихъ было такъ много что невозможно было всѣхъ удовлетворить. Число билетовъ было ограничено и предоставлено преимущественно литераторамъ и артистамъ.
   Наступило наконецъ 2 февраля. День этотъ для меня еще тѣмъ былъ замѣчателенъ что мой мужъ въ первый разъ надѣлъ фракъ. Онъ оставилъ военную службу и перешелъ въ Министерство Народнаго Просвѣщенія по особымъ порученіямъ.
   Съ ранняго утра 2 февраля у Крылова толпились съ поздравленіями друзья, знакомые и поклонники его таланта. Въ 4 часа, мой мужъ съ Плетневымъ поѣхали къ Ивану Андреевичу и какъ невѣсту повезли его въ домъ Энгельгардта, гдѣ тогда помѣщалось Благородное Собраніе. Уваровъ, Оленинъ, литераторы и всѣ участвовавшіе въ праздникѣ встрѣтили его въ первой комнатѣ.
   Уваровъ отъ лица всѣхъ присутствовавшихъ привѣтствовалъ его, прочелъ рескриптъ государя и надѣлъ звѣзду. Старикъ заплакалъ отъ радости и совершенно растроганный вошелъ въ залу, гдѣ его ожидало столько новыхъ, сладостныхъ ощущеній.
   Въ великолѣпно освѣщенной и убранной залѣ былъ накрытъ покоемъ роскошный столъ. Посрединѣ стѣны стоялъ мраморный бюстъ Крылова, украшенный лавровымъ вѣнкомъ, и подъ нимъ на столѣ покрытомъ краснымъ сукномъ лежали всѣ сочиненія Крылова, всѣ ихъ переводы на иностранные языки, по экземпляру всѣхъ изданій какія только были его сочиненій и на нихъ лежалъ также лавровый вѣнокъ. Въ 5 часовъ сѣли за столъ. Подлѣ Крылова съ одной стороны Уваровъ, съ другой Оленинъ, распорядители: Жуковскій, Плетневъ, князь Одоевскій и мой мужъ, напротивъ. Первый тостъ за здоровье Ивана Андреевича провозгласилъ Уваровъ и произнесъ нѣсколько словъ. Потомъ говорили Оленинъ, князь Одоевскій, Жуковскій. Умиленіе старика возрастало, когда же Петровъ своимъ прекраснымъ голосомъ запѣлъ стихи Вяземскаго (музыка Вьельгорскаго):
   
   На радость полувѣковую
   Скликаетъ насъ веселый зовъ:
   Здѣсь съ музой свадьбу золотую
   Сегодня празднуетъ Крыловъ.
   На этой свадьбѣ всѣ мы сватья
   И не къ чему таить вину,
   Всѣ заодно, всѣ безъ изъятья,
   Мы влюблены въ его жену.
   Длись счастливая судьбою
   Нить любезныхъ намъ годовъ.
   Здравствуй съ милою женою,
   Здравствуй дѣдушка Крыловъ!
   
   всѣ съ восторгомъ и съ оглушительными рукоплесканіями привѣтствовали каждый куплетъ. Счастливый Крыловъ залился слезами. Петровъ долженъ былъ безчисленно повторять эти счастливые куплеты. Не могли наслушаться ихъ, не могли наглядѣться на виновника торжества, и многіе невольно съ увлеченіемъ вторили:
   
   Здравствуй съ милою женою,
   Здравствуй дѣдушка Крыловъ!
   
   Я была на хорахъ, гдѣ находились еще нѣсколько дамъ и между ними графиня Уварова, княгиня Одоевская, княгиня Вяземская. Насъ очень хорошо угощали, приносили бокалы съ шампанскимъ. Сказали Крылову что дамы желаютъ пить его здоровье, онъ вышелъ на средину зала; мы всѣ встали, отъ души его привѣтствовали и бросили лавровый вѣнокъ.
   Обѣдъ кончился, но никому не хотѣлось уѣхать, всѣ желали какъ можно долѣе продлить радостный день и долго еще толпились гости въ залахъ Собранія. Уѣзжая, Крыловъ обнялъ моего мужа и сказалъ что ему обязанъ этимъ счастливымъ днемъ. Стихи Вяземскаго имѣли успѣхъ необыкновенный, и когда мы садились въ карету, то слышали какъ на улицѣ пѣли:
   
   Здравствуй съ милою женою,
   Здравствуй дѣдушка Крыловъ!
   

X.

   Лѣтомъ 1838 года мы ѣздили въ наши небольшія деревни въ Пензенской и Владимірской губерніяхъ. Министръ Народнаго Просвѣщенія очень благоволилъ къ моему мужу, и далъ ему кстати порученіе осмотрѣть учебныя Заведенія въ этихъ губерніяхъ, съ присоединеніемъ еще Воронежской.
   По возвращеніи въ Петербургъ мы нашли очень миленькую квартиру на Сергіевской, какой у насъ еще не бывало, и зажили очень пріятно въ кругу людей замѣчательныхъ по уму и дарованіямъ, та вмѣстѣ пользовались нѣкоторыми свѣтскими развлеченіями, особливо театромъ, который продолжали страстно любить. Друзей у насъ было много, и я съ благодарностію вспоминаю о томъ какимъ вниманіемъ, какою привѣтливостію я была окружена. Однимъ изъ самыхъ близкихъ намъ былъ В. Д. Камовскій. Онъ мнѣ особенно нравился тѣмъ что не любилъ ничего свѣтскаго, никуда не ѣздилъ, былъ выше житейскихъ дрязгъ и волненій, любилъ науку и весь былъ Поглощенъ дѣломъ. Ему некогда было заниматься литературой, но въ свободное время онъ переводилъ съ нѣмецкаго. Его переводъ исторіи литературы Менцеля считался очень хорошимъ.
   Въ ноябрѣ или декабрѣ, не помню, однажды я цѣлое утро дѣлала визиты и по возвращеніи домой узнала что у моего мужа князь Дундуковъ-Корсаковъ, и что они оба давно занимаются въ кабинетѣ. Это меня удивило, тѣмъ болѣе что Дундуковъ-Корсаковъ къ намъ не ѣздилъ.
   Наконецъ онъ вышелъ изъ кабинета, пожелалъ меня видѣть и сказалъ что проситъ меня не препятствовать мужу моему согласиться на предложеніе которое онъ ему сообщилъ. Проводивъ гостя мой мужъ сказалъ мнѣ что Уваровъ присылалъ князя Дундукова просить его принять мѣсто помощника попечителя Кіевскаго учебнаго округа. Многіе студенты университета Св. Владиміра были замѣшаны въ политическомъ заговорѣ. вслѣдствіе чего университетъ былъ закрыть; попечитель и его помощникъ должны были выйти въ отставку. Мой мужъ предоставилъ мнѣ рѣшить взять или нѣтъ предлагаемую ему должность. Я не долго колебалась и совѣтовала принять. Хотя мнѣ въ Петербургѣ жилось очень пріятно, но я знала благородныя стремленія моего мужа, его желаніе приносить пользу и радовалась что ему предстоитъ обширное поприще для благотворной дѣятельности. При томъ же я всегда имѣла большое влеченіе къ Кіеву и наконецъ была еще причина заставлявшая меня не жалѣть о Петербургѣ, несмотря на всѣ его привлекательности. Мы жили слишкомъ открыто, слишкомъ неразчетливо, не по состоянію, -- недостатокъ, къ сожалѣнію, встрѣчающійся у насъ Русскихъ очень часто. Долговъ мы не дѣлали, но едва сводили концы съ концами и часто нуждались въ деньгахъ, что ставило насъ иногда въ затруднительное положеніе, для меня, по моему характеру, особенно непріятное. Я такъ привыкла къ довольству и такъ любила независимость, которую всегда стѣсняетъ безденежье. Перемѣнить образъ жизни въ Петербургѣ было бы затруднительно, въ провинціи же, съ большимъ жалованьемъ (6.000 руб. сер.) назначеннымъ моему мужу, мы могли жить очень хорошо. Словомъ, во всѣхъ отношеніяхъ я была какъ нельзя болѣе довольна нашимъ переселеніемъ. Мой мужъ часто бывалъ у министра, который говорилъ что никого не могъ бы назначить на это мѣсто съ такою увѣренностію какъ его, передавалъ свои мысли, свои требованія на счетъ Кіевскаго университета и безпрестанно повторялъ ему что онъ не знаетъ князя Давыдова, котораго государю угодно было назначить попечителемъ, но что онъ надѣется только на него и его посылаетъ управлять Кіевскимъ учебнымъ округомъ. Въ ожиданіи утвержденія въ должности и прибытія въ Петербургъ князя Давыдова, который былъ губернаторомъ въ Минскѣ и долженъ былъ предварительно представиться государю и министру, мы цѣлую зиму прожили въ Петербургѣ.
   Я продолжала часто посѣщать театры; мой мужъ рѣдко сопровождалъ меня. Однажды были въ очень пріятной компаніи въ Большомъ Театрѣ, и вдругъ безо всякой причины мнѣ сдѣлалось невыносимо грустно, и когда возвратившись домой я позвонила въ колокольчикъ, у меня забилось сердце, и какой-то голосъ сказалъ мнѣ что у васъ случилось какое-нибудь несчастіе... Моя добрая Настасья Яковлевна отворила мнѣ дверь. Я въ ту же минуту замѣтила что она взволнована. "Что случилось?" спросила я въ испугѣ.-- "Баринъ чуть не умеръ," отвѣчала она мнѣ. Я бросилась въ спальню и нашла моего мужа блѣднаго, лежащаго на постели. Онъ съ нѣжностію обнялъ меня и сказалъ что не надѣялся болѣе меня увидать. Съ нимъ дѣлались такія судороги въ горлѣ что онъ не могъ дышать; послали за докторомъ. Къ счастію, въ одномъ съ нами домѣ жилъ докторъ Мандтъ, въ послѣдствіи сдѣлавшійся врачемъ императора Николая и пріобрѣтшій знаменитость. Онъ оказалъ немедленную помощь, предписалъ средства отъ которыхъ мой мужъ получилъ облегченіе, во три недѣли проболѣлъ и съ тѣхъ поръ никогда совершенно не выздоравливалъ.
   Это было начало, горловой чахотки, отъ которой онъ и умеръ. Когда въ этотъ разъ онъ поправился, я ожила и снова предалась развлеченіямъ. Въ это время пріѣхалъ въ Петербургъ братъ министра, отставной генералъ Уваровъ, съ которымъ мы вмѣстѣ изъ Дрездена съ фурманами ѣхали до Варшавы. Мы тащились болѣе десяти дней, досадовали на себя что рѣшились выбрать такой томительный способъ путешествія, бѣдствовали на дурныхъ ночлегахъ, и когда попали въ Польшу голодали въ жидовскихъ корчмахъ. Уваровъ былъ большой гастрономъ, и когда мы не находили ничего для обѣда, онъ самъ изобрѣталъ какія-нибудь кушанья и съ помощію своего камердинера приготовлялъ ихъ. Онъ былъ притомъ страстный любитель цвѣтовъ, ѣхалъ въ дормезѣ нагруженномъ луковицами, растеніями, обставленный цвѣтами, отводками которые везъ изъ-за границы. Скука, лишенія, непріятности, которыя мы вмѣстѣ переносили не очень терпѣливо, сблизили насъ, и мы разстались большими пріятелями. Когда Уваровъ пріѣхалъ въ Петербургъ, мы, соображаясь съ его вкусомъ, сдѣлали обѣдъ, и такъ какъ онъ сочувствовалъ литературѣ, то угостили его и умственною пищей, пригласивъ многихъ знакомыхъ намъ литераторовъ. Министръ поручилъ брату сказать что онъ собирался пріѣхать незваннымъ и очень жалѣетъ что по нездоровью не могъ это исполнить.
   Еженедѣльные вечера наши продолжались попрежнему. Я не говорила еще объ одномъ замѣчательномъ человѣкѣ который постоянно посѣщалъ насъ, объ отцѣ Іакинѳѣ. Не знаю его біографіи, но знаю что онъ пятнадцать лѣтъ про жилъ въ Китаѣ и такъ сроднился со страной, такъ полюбилъ ее, такъ изучилъ что самъ сдѣлался похожимъ на Китайца. Физіономія его рѣшительно имѣла выраженіе какое имѣютъ Китайцы. Онъ не былъ строгимъ монахомъ, куталъ скоромное, безъ устали игралъ въ карты, любилъ хорошее вино, веселую бесѣду, и хотя жилъ въ Александро-Невской Лаврѣ, но пользовался, на особыхъ правахъ, большою свободой и часто возвращался домой когда благочестивая братія шла къ утреннимъ молитвамъ. Я съ любопытствомъ слушала его разказы о Китаѣ и часто играла съ нимъ въ вистъ.
   Наконецъ пріѣхалъ князь Давыдовъ, и отъѣздъ нашъ приблизился. Министръ желалъ чтобы мужъ мой прежде попечителя поѣхалъ въ Кіевъ и обо всемъ его увѣдомилъ.
   Наканунѣ нашего отъѣзда у васъ былъ прощальный вечеръ, на которомъ были наши друзья: Крыловъ, Камовскій, Бенедиктовъ, Кукольникъ и tutti quanti. За веселымъ ужиномъ, за тостами сопровождаемыми искренними пожеланіями, мы простились съ нашимъ петербургскимъ житьемъ. Мы отправились въ двухъ экипажахъ. Въ закрытой коляскѣ на полозьяхъ ѣхали мы съ мужемъ и Англичанкой, миссъ. Долленъ, которую я съ большимъ трудомъ отыскала и убѣдила сопровождать меня въ Кіевъ. Я непремѣнно хотѣла выучиться англійскому языку, притомъ же думала что мужъ мой безпрестанно будетъ въ отсутствіи и я буду чувствовать себя одинокою безъ семьи, въ незнакомомъ городѣ. Въ кибиткѣ ѣхали вѣрная моя Настасья Яковлевна и горничная. Дорогой мужъ мой часто прихварывалъ, что приводило меня въ отчаяніе, но пріѣхавъ въ Кіевъ, предавшись съ увлеченіемъ новой обширной дѣятельности, онъ сталъ себя лучше чувствовать. Квартира намъ была нанята на Крещатикѣ; приготовленъ домъ, въ который мы прямо пріѣхали, и на другой день профессора, учители гимназій, и разные чиновники служившіе по Министерству Народнаго Просвѣщенія явились въ мундирахъ къ моему мужу. Я изъ двери смотрѣла на этотъ торжественный пріемъ.
   Мой мужъ желалъ сблизиться съ профессорами и на этотъ же вечеръ пригласилъ нѣкоторыхъ. Помню что мнѣ показались очень странными манеры Неволина, ректора университета, и его пріятеля, проректора Богородскаго. Они явились къ намъ въ синихъ вицъ-мундирахъ самаго форменнаго цвѣта. Неволинъ средняго роста, худой, съ подвижною, но не красивою физіономіей; Богородскій маленькій, полненькій, со смѣющимися глазами. Въ послѣдствіи мы очень сблизились съ обоими, съ Неволинымъ даже подружились; они часто бывали у насъ, а Неволинъ ежедневно у насъ обѣдалъ. Неволинъ, какъ ученый, пользовался большою извѣстностью и какъ человѣкъ заслуживалъ большаго уваженія. Онъ былъ скрытенъ, недовѣрчивъ и казался холоднымъ, но въ сущности былъ способенъ на дружбу и никогда не измѣнялъ ни друзьямъ своимъ, ни убѣжденіямъ. Онъ происходилъ изъ духовнаго званія и какъ отлично кончившій курсъ былъ посланъ за границу. По возвращеніи въ Россію находился нѣкоторое время при Сперанскомъ и потомъ былъ назначенъ профессоромъ при университетѣ Святаго Владиміра.
   Скоро мы познакомились со всѣмъ городомъ. Приведя въ порядокъ хозяйство наше и заведясь хорошимъ экипажемъ я пустилась дѣлать визиты. Ко мнѣ всѣ оказались ласковы и привѣтливы, какъ это почти всегда бываетъ въ провинціяхъ къ новому лицу. Мы очень скоро сблизились Съ семействомъ Васильчиковыхъ. Александра Ивановна Васильчикова, рожденная Архарова, принадлежала къ высшему петербургскому обществу. Они переселились въ Кіевскую губернію не столько для поправленія обстоятельствъ, какъ предполагали, какъ для того чтобы воспитывать дѣтей вдали отъ пагубнаго вліянія большаго свѣта. Васильчиковы лѣто проводили въ украинскомъ имѣніи, а зиму въ Кіевѣ. Александра Ивановна въ молодости была красавицей, блистала, при дворѣ императрицы Маріи Ѳеодоровны, была ея любимою фрейлиной и находилась въ дружескихъ отношеніяхъ съ императорскою фамиліей. Мать ея отличалась строгостью правилъ, которыя передала и дочерямъ своимъ. Александра Ивановна была неприступною красавицей, за ней не дерзали ухаживать, но ей удивлялись и всѣ уважали ее. Когда при императорѣ Александрѣ разсуждали о томъ за кого она выйдетъ замужъ, онъ сказалъ что не знаетъ никого кто былъ бы ея достоинъ. А между тѣмъ она вышла за человѣка весьма обыкновеннаго, но добраго, богатаго, знатнаго рода и имѣвшаго большія аристократическія связи. Разумовскіе, Рѣпнины, знаменитая Загряжская, были его родней. Сестра его Марія Васильевна, которую онъ нѣжно любилъ, была за княземъ Кочубеемъ.
   Ея особенное вниманіе ко мнѣ было для меня чрезвычайно лестно. Мы обѣ жили на Крещатикѣ, не далеко другъ отъ друга. Александра Ивановна безпрестанно приглашала меня къ себѣ и между нами возникли самыя искреннія отношенія. Я безъ ума полюбила Александру Ивановну. Домъ ея велся на англійскій манеръ, и гувернеръ Англичанинъ мистеръ Джонсъ игралъ важную роль; дочери ея походили на англійскихъ леди, хотя имѣли русскую гувернантку, а старшій изъ двухъ мальчиковъ (самаго старшаго не считали, онъ былъ идіотъ) былъ настоящій master Peter.
   Мы познакомились съ преосвященнымъ Иннокентіемъ, знаменитымъ проповѣдникомъ, бывшимъ тогда викаріемъ Кіевской епархіи и архимандритомъ Михайловскаго монастыря, гдѣ онъ и жилъ. Мы часто къ нему ѣздили; онъ также иногда бывалъ у насъ и проводилъ цѣлые вечера. Каждое воскресенье онъ говорилъ проповѣди, и я съ благоговѣніемъ его слушала. Кромѣ Михайловскаго монастыря, онъ иногда служилъ и проповѣдывалъ въ другихъ мѣстахъ. Я это всегда узнавала заранѣе и не разу не пропустила случая присутствовать при его служеніи. Я была въ восторгъ отъ его краснорѣчія; бесѣда его была для меня высочайшимъ наслажденіемъ какое я когда-либо испытывала. Вѣроятно, по силѣ сочувствія, Иннокентій самъ былъ къ намъ очень хорошо расположенъ;во всѣхъ случаяхъ онъ доказывалъ намъ свою пріязнь.
   Ничего не можетъ быть упоительнѣе кіевской весны. Въ началѣ апрѣля мы уже дѣлали съ Александрой Ивановною раннія прогулки. Въ 7 часовъ утра, а иногда и ранѣе, я приходила къ ней, и мы отправлялись вмѣстѣ въ Лѣтній Садъ, или куда-нибудь далѣе. День ото дня природа украшалась все болѣе, распускались деревья, разцвѣтали цвѣты, въ воздухѣ лилось благоуханіе, въ чащѣ деревъ пѣли хоры соловьевъ.
   Кромѣ утреннихъ прогулокъ, мы дѣлали довольно отдаленныя прогулки пѣшкомъ на богомолье. Разъ мы отправились пѣшкомъ въ Печерскую Лавру, когда Иннокентій служилъ въ пещерахъ и сказалъ тамъ чудную проповѣдь. Послѣ обѣдни мы вмѣстѣ съ нимъ ходили по пещерамъ, по саду, и пили чай у настоятеля пещеръ отца Досиѳея.
   Любимымъ мѣстомъ моимъ въ окрестностяхъ Кіева былъ Выдубецкій монастырь. Кто бы ни пріѣхалъ въ Кіевъ изъ, моихъ петербургскихъ знакомыхъ, я непремѣнно везла туда. Въ ущельѣ между живописныхъ горъ построена сватая обитель. По историческому преданію, когда князь Владиміръ сокрушилъ идоловъ и бросилъ ихъ въ Днѣпръ, то народъ бѣжалъ за ними, и тамъ гдѣ теперь стоитъ монастырь, раздавались крики толпы, обращенные къ нырявшимъ идоламъ: "Выдыбай боже, выдыбай боже!" думая криками этими вызвать своихъ боговъ. Отъ этого, говорятъ, и произошло названіе монастыря.
   Монастырь не богатъ и не обширенъ, но онъ такъ красиво пріютился между горъ, Днѣпръ такъ торжественно катитъ свои волны къ этой пустынѣ, и горы такъ живописно обставили всю мѣстность, что сдѣлали ее вполнѣ очаровательною. Много поэтическихъ вечеровъ провела я тамъ.
   Мы разъ устроили пикникъ въ Китаевскую пустынь. Въ Кіевѣ былъ содержатель гостиницы Ливонскій (отецъ даровитаго профессора, такъ трагически погибшаго отъ руки пьянаго лакея), который былъ мастеръ устраивать всякія празднества и къ которому мы обратились и въ этомъ случаѣ. Въ прекрасный майскій день, въ 7 часовъ утра, все что въ Кіевѣ считалось лучшимъ обществомъ, со всѣхъ сторонъ быстро летѣло въ разнообразныхъ экипажахъ на Подолъ къ пристани, гдѣ уже дымился пароходъ. Когда собрались всѣ участвовавшіе въ прогулкѣ, на палубѣ произошла большая суета; всѣ разсаживались, устраивались кому какъ лучше, добрый Ридигеръ, корпусный командиръ, совершенно довольный, расхаживалъ взадъ и впередъ. Около молодыхъ дѣвушекъ вертѣлась военная молодежь, къ кружку дамъ подошелъ генералъ-губернаторъ Бибиковъ и расточалъ свои любезности, преимущественно Mme Ридигеръ, молодой супругѣ пожилаго генерала, и Mlle Брамвель, очень милой дѣвушкѣ за которою неотвязчиво ухаживалъ. Музыка грянула, пароходъ тронулся, и всѣ вскочили съ мѣстъ чтобы любоваться очаровательною панорамой раскрывавшеюся предъ нами. Помоему ни берега Рейна, ни Эльбы, ни Дуная, не могутъ сравниться съ Днѣпровскимъ прибрежьемъ, начиная съ Подола до самой Китаевской пристани.
   Сначала представился Подолъ со своими многочисленными лавками, каменными домами, Флоровскимъ монастыремъ; вдали на холмѣ виднѣлась церковь Андрея Первозваннаго, построенная архитекторомъ Растрелли, легкая, будто готовая улетѣть на небо, потомъ показалась Аскольдова могила, дворцовый садѣ со своею роскошною растительностью, представилась Печерская лавра со своею святыней, во всемъ своемъ великолѣпій, за нею послѣдовали холмы разнообразной формы, покрытые лѣсомъ, выглянулъ мой любимый Выдубецкій монастырь и вскорѣ за нимъ показалась Китаевокая пустынь, похожая по мѣстоположенію на Выдубецкій монастырь, только обширнѣе. Пароходъ остановился, и мы шумною гурьбой вышли на берегъ и отправились къ тому мѣсту гдѣ приготовлено было пиршество, недалеко отъ монастыря. Насъ ожидалъ роскошный завтракъ, послѣ котораго мы долго гуляли и собрались только къ обѣду, также великолѣпному. Оркестръ музыки гремѣлъ все время. Шумное веселье ваше встревожило безмолвіе уединенной обители; мы видѣли какъ изъ засадныхъ мѣстъ благочестивые иноки посматривали на веселіе сыновъ міра сего.
   Призывный благовѣстъ къ вечерни возбудилъ и въ васъ желаніе помолиться, мы пошли въ Китаевскую пустынь. Послѣ службы подробно ее осматривали. Вдоволь нагулявшись и навеселившись, мы начали сбираться въ возвратный путь, но прежде напившись еще чаю, поѣли мороженаго и фруктовъ. На пароходѣ, при свѣтѣ луны, устроились танцы, и днѣпровскія русалки могли бы, еслибы захотѣли, полюбоваться на грацію нѣкоторыхъ изъ своихъ земныхъ сестеръ. На другой день послѣ этого веселаго дня, бѣднаго Ливонскаго, распорядителя праздника, который такъ вполнѣ удался, нашли мертвымъ въ его саду. Онъ умеръ ударомъ.
   Другой пикникъ на подобіе перваго предприняли въ Межегонье, отстоящее отъ Кіева далѣе Китаевской пустыни, живописное мѣсто, какъ всѣ окрестности Кіева. Тамъ находилась извѣстная фаянсовая фабрика, отличавшаяся необыкновенною дешевизной своихъ произведеній, которыя я находила очень красивыми, хотя можно было бы желать болѣе тщательной отдѣлки и болѣе изящныхъ формъ.
   Въ разнообразныхъ загородныхъ прогулкахъ, въ неутомимомъ плясаньѣ на еженедѣльныхъ балахъ въ заведеніи искусственныхъ водъ и на вечерахъ у знакомыхъ, быстро прошло время до половины іюня. Ото всѣхъ этихъ развлеченій самымъ пріятнымъ воспоминаніемъ остался незабвенный день проведенный въ Виѳаніи, загородной дачѣ преосвященнаго Иннокентія. Все кіевское общество, которое было близко между собою, было приглашено преосвященнымъ. Мы отправились на этотъ праздникъ съ Васильчиковыми; много экипажей слѣдовало въ томъ же направленіи. Когда мы пріѣхали въ Виѳанію, то нашли тамъ уже большое общество. Небольшой сельскій домъ, при которомъ была церковь, весь былъ наполненъ цвѣтами, на полу были разбросаны душистыя травы, что придавало свѣжесть и распространяло благоуханіе. Маленькая комната въ сторонѣ, также вся въ цвѣтахъ, была приготовлена для дамъ въ родѣ уборной. Преосвященный привѣтливо принималъ гостей своихъ, и когда они всѣ собрались, онъ пригласилъ садиться за столъ и прочелъ краткую молитву. Онъ исполнялъ обязанность хозяина съ тактомъ свѣтскаго человѣка и съ прелестью свойственною ему только одному. Обѣдъ состоялъ изъ рыбы, зелени, молочнаго, пирожныхъ разнаго рода и плодовъ; но для генерала Ридигеръ и моего мужа, которые оба были лютеране и очень слабаго здоровья, приготовлены были мясныя кушанья. Въ большомъ количествѣ подавали вина и шампанское, но разумѣется всѣ оказались чрезвычайно умѣренны въ ихъ употребленіи. Послѣ обѣда отправились въ садъ пить кофе. Высокое наслажденіе было находиться посреди этой чудной природы и слушать бесѣду преосвященнаго. Находчивость ума, разнообразіе свѣдѣній, увлекательность въ выраженіи мыслей, изумляли меня. Съ генераломъ Ридигеромъ и другими бывшими тутъ военными онъ говорилъ о Турецкой камланіи, съ Бибиковымъ разсуждалъ объ администраціи края, съ другими говорилъ о политикѣ, съ дамами о литературѣ и поэзіи, даже коснулся французскихъ романовъ въ разговорѣ съ баронессой Фредерикъ, женой начальниника штаба, очень модною дамой. Глубоко любилъ преосвященный природу и свою милую Виѳанію. Онъ показывалъ намъ улучшенія которыя въ ней дѣлалъ, и когда мы обошли всѣ его владѣнія, онъ предложилъ намъ ѣхать въ пещеры, отстоявшія въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Виѳаніи. Экипажи были быстро поданы и мы всѣ отправились. Дорога шла посреди живописныхъ горъ, и красиво было видѣть какою длинною вереницей тянулись экипажи, когда мы тихо ѣхали по дорогѣ проложеной по косогору. Погода была чудная, воздухъ былъ пропитавъ упоительнымъ ароматомъ и къ довершенію наслажденія такъ были симпатичны люди съ которыми мы находились. Насъ привезли въ чащу лѣса, гдѣ были пещеры" Онѣ были вырыты, кажется, еще во времена Ѳеодосія. Преосвященный выводилъ васъ по всѣмъ ихъ переходамъ, и когда мы выбрались на свѣтъ Божій мы вашли вблизи подъ деревьями накрытый столъ съ чаемъ, фруктами и разными разностями. Тутъ опять полилась бесѣда и опять, мы съ жадностью слушали преосвященнаго, во солнце уже сѣло, начало смеркаться и къ сожалѣнію надобно было уѣхать. Мы всѣ отъ души поблагодарили преосвященнаго за дивно проведенный день, и при сіяніи луны, въ тихую украинскую ночь, возвратились въ Кіевъ.
   Васильчиковы уѣхали въ деревню за сто верстъ отъ Кіева, мужъ мой отправился осматривать округъ. Я собралась въ Одессу купаться въ морѣ. Мой мужъ предварительно написалъ поэту Подолинскому, хорошему его знакомому, чтобъ онъ приготовилъ намъ квартиру и заботился о васъ во время вашего пребыванія въ Одессѣ. Для того чтобъ имѣть тамъ своихъ лошадей, я рѣшилась отправиться на долгихъ; тогда этотъ родъ передвиженія былъ въ большомъ употребленіи и не казался ужаснымъ какъ теперь. Въ одно прекрасное утро запрягли шестерню вашихъ добрыхъ коней въ спокойную оффенбахскую коляску и мы отправились въ путь. Меня сопровождали миссъ Доленъ, неизмѣнная моя Настасья Яковлевна и горничная.
   Въ самый день отъѣзда васъ постигла ужасная гроза и занемогла лошадь, дурное предзнаменованіе для путешествія. Мы не въ хорошемъ расположеніи духа пріѣхали въ Бѣлую Церковь, остановились на постояломъ дворѣ и когда прошелъ дождь пошли въ садъ славившійся въ городѣ, но въ которомъ мы не вашли ничего замѣчательнаго, кромѣ чудесныхъ аллей и прекрасной растительности.
   Во всю дорогу ужасныя грозы преслѣдовали васъ, черныя тучи безпрерывно висѣли надъ вашими головами и разрѣшились проливнымъ дождемъ, страшною молніей и сильными ударами грома. Гроза лютѣйшая всѣхъ предыдущихъ разразилась вечеромъ, и мы едва добрались до ночлега. Это было въ субботу; Евреи не хотѣли пустить васъ, мы съ трудомъ могли упросить ихъ укрыть васъ отъ непогоды и провели ужасную мочь. Гроза не утихала, буря свистѣли въ окна, удары грома потрясали корчму, въ сосѣдней комнатѣ Жиды громко молились. Миссъ Долленъ въ отчаяніи бѣгали по комнатѣ и размахивала руками; я безмолвно сидѣла въ углу, горько раскаиваясь что затѣяла эту поѣздку и рѣшилась добраться только до Умани и возвратиться. Присутствіе духа сохранила одна Настасья Яковлевна, но и та упрекала меня: "По дѣломъ вамъ! Охота была ѣхать въ Одессу, лучше бы дома сидѣли."
   На другой день благополучно прибыли въ Умамъ, отдохнули въ порядочной квартирѣ и нѣсколько разъ ходили въ знаменитую Софіевку, уже тогда принадлежавшую императрицѣ. Ничего нельзя вообразить себѣ великолѣпнѣе этого сада; искусство удачно воспользовалось живописною мѣстностью, изобиліемъ воды, прекрасною растительностью; разбиты были красивые цвѣтники, разведены рѣдкія растенія, посажены всевозможныя деревья... Хотя былъ уже іюнь мѣсяцъ, до сомовьи еще и умолкали, и я ихъ слушала съ такимъ же наслажденіемъ какъ раннею весной въ Кіевѣ. Когда я читала описаніе Софіевки, то удивлялась какъ ухитрялись на шлюбкѣ изъ одного озера въ другое переплывать подъ землей и поспѣшила удостовѣриться въ этомъ чудѣ... Насъ посадили въ хорошенькую шлюбку, и мы поплыли по озеру живописно окаймленному деревьями, достигли пещеры, и шлюбка ваша посредствомъ открывшагося шлюза начала понемногу опускаться и вдругъ нырнула въ пещеру; нѣсколько минутъ мы плыли во мракѣ и очутились на другомъ озерѣ! Софіевка такъ понравилась мнѣ что я не могла ею налюбоваться и большую часть времени нашей стоянки провели въ ней.
   Я понимала что смѣшно такъ напугаться грозы и возымѣть такое отвращеніе къ еврейскимъ жилищамъ чтобы не рѣшиться доѣхать до Одессы и возвратиться съ половины дороги. Но я разочла что возвратясь теперь дѣлаю только 500 верстъ, а доѣхавъ до Одессы пришлось бы на возвратномъ пути сдѣлать 1.000. Не долго думая я рѣшилась вернуться. Дурная погода продолжала преслѣдовать насъ какъ бы наказывая за легкомысленно предпринятое путешествіе и за смѣшное возвращеніе. Подъѣзжая къ Кіеву мы повсюду замѣчали слѣды опустошенія. Проливные дожди произвели наводненіе, прорвано было много плотинъ, много снесло мостовъ. На Крещатикѣ, гдѣ мы жили, вода затопила яижніе этажи и по улицамъ ѣздили въ лодкахъ. Событіе небывалое, потому что Крещатикъ находится на возвышенной мѣстности. Неожиданное возвращеніе наше всѣхъ удивило. Пріятели наши, Неволинъ, Богородскій, Ѳедотовъ, добрый Траутфетеръ, учившій меня ботаникѣ, очень обрадовались. Въ городѣ же подтрунивали.
   Въ числѣ нашихъ короткихъ знакомыхъ въ Кіевѣ былъ профессоръ Максимовичъ, можно даже сказать что онъ былъ нашъ искренній пріятель. Онъ имѣлъ большія способности, пріятный складъ ума, безо всякаго педантизма, и пламенно любилъ науку. Въ Москвѣ онъ былъ профессоромъ ботаники, а въ Кіевѣ перешелъ на каѳедру русской словесности. Его Книга Наума о мірѣ Божілмъ имѣла большой успѣхъ, но къ сожалѣнію не продолжалась. У Максимовича, при всѣхъ его литературныхъ достоинствахъ, не хватало настойчивости для совершенія какого-нибудь важнаго труда онъ за многое брался и ничего не кончилъ. Причиной этому вѣроятно было его разстроенное здоровье. Когда мы съ нимъ познакомились онъ былъ очень боленъ, у него былъ ужасный ревматизмъ во всѣхъ членахъ, особенно въ ногахъ, одною онъ почти не владѣлъ и ходилъ опираясь на костыль. Несмотря на свои долгія страданія онъ сохранилъ очень пріятную наружность, и поэтому, можетъ-быть, возбуждалъ такое общее сочувствіе. Съ нимъ жила сестра, молоденькая дѣвушка, лѣтъ семнадцати, очень хорошенькая. Существованіе ея не было веселое, она безпрестанно ухаживала за больнымъ братомъ, никуда не выѣзжала и не пользовалась никакими удовольствіями. Я сблизилась съ ней и старалась доставлять ей всякія развлеченія. Мой мужъ очень полюбилъ Максимовича, безпрестанно навѣщалъ его и уговорилъ издать альманахъ серіознаго содержанія, который бы служилъ доказательствомъ что перерывъ университетскихъ курсовъ не прекратилъ ученой дѣятельности профессоровъ. Преосвященный весьма сочувствовалъ этой мысли, и на общемъ совѣщаніи людей заинтересованныхъ было положено издать книгу подъ названіемъ Кіевлянинъ. Статьи скоро набрались и приступили къ печатанію. Мужъ мой былъ предсѣдателемъ цензурнаго комитета, поневолѣ долженъ былъ имѣть осторожность, и хотя смягчилъ сколько могъ безсмысленную придирчивость тогдашней цензуры, однако не рѣшился пропустить нѣкоторыхъ статей, что мнѣ было очень досадно. Меня чрезвычайно занимало изданіе Кіевлянина, я такъ безпокоилась объ его участи. Мужъ мой своею заботливостію и литературными связями много содѣйствовалъ его успѣху, а онъ былъ полный. Книга вышла дѣльная и быстро разошлась. Жалѣю что у меня не уцѣлѣло ни одного экземпляра; это было бы дорогое воспоминаніе хорошаго прошлаго. Я давно уже приставала къ Максимовичу чтобъ онъ написалъ Исторію Кіева, но при его болѣзненномъ состояніи, на большой трудъ онъ не рѣшался, а помѣстилъ въ Кіевлянинѣ "Историческій очеркъ Кіева",.для того чтобы, какъ онъ увѣрялъ, хотя отчасти исполнить мое желаніе.
   Мой мужъ очень желалъ чтобъ университетъ какъ можно скорѣе открылся; онъ всѣми силами хлопоталъ объ этомъ, и когда наконецъ пришло разрѣшеніе на возобновленіе лекцій, мы были оба чрезвычайно обрадованы. Преосвященный и всѣ наши друзья также. Открытіе университета произошло 5 сентября, въ день моихъ именинъ.
   По возвращеніи попечителя князя Давыдова изъ округа возникли между имъ и моимъ мужемъ непріятныя столкновенія; котя явно они не ссорились, во видно было что князь досадовалъ на вліяніе которое мой мужъ всюду имѣлъ и на предпочтеніе которое ему всѣ оказывали. Становилось очевидно что дѣла въ такомъ положеніи остаться не могли. Мой мужъ хотѣлъ ѣхать въ Петербургъ чтобъ объясниться съ министромъ. Но князь Давыдовъ самъ послалъ прошеніе объ отпускѣ, вслѣдствіе чего мужу моему отвѣтили что онъ можетъ пріѣхать по возвращеніи попечителя въ Кіевъ. Давыдовъ зиму лросбирался и выѣхалъ только въ февралѣ.
   Весна 1840 года не такъ была для меня пріятна какъ весна прошедшая. Хотя возобновились и ранаія прогулки съ Александрой Ивановной и загородныя поѣздки, но не весело было на сердцѣ. Состояніе здоровья моего мужа было хуже и непріятности съ княземъ Давыдовымъ дѣлали его службу невыносимою. Онъ рвался въ Петербургъ. Давыдовъ зажился тамъ, что не предвѣщало для насъ ничего хорошаго, однако на Святой недѣлѣ мужъ мой получилъ Владиміра на шею.
   Въ концѣ мая, мой мужъ получилъ бумагу отъ министра, въ которой было сказано что онъ переводится въ Одесскій округъ. Онъ немедленно сообщилъ мнѣ это извѣстіе, которое насъ обоихъ чрезвычайно взволновало. Мужъ былъ оскорбленъ. Послѣ похвалъ которыми осыпалъ его министръ, онъ никакъ не ожидалъ быть переведеннымъ, даже безъ предувѣдомленія, въ округъ гдѣ нѣтъ университета и гдѣ слѣдовательно его дѣятельность не могла имѣть такого обширнаго поприща. Переводъ состоялся, очевидно, по проискамъ попечителя.
   Не только близкіе замъ, но и всѣ учащіе, всѣ" служащіе по Министерству Народнаго Просвѣщенія, пріѣзжали въ мундирахъ проститься съ моимъ мужемъ. Весь вашъ обширный дворъ и вся улица были заставлены экипажами. Я изъ дверей смотрѣла на это прощанье и мнѣ было такъ грустно, я понимала какъ было тяжело ему. Всѣ служившіе въ вѣдомствѣ Кіевскаго учебнаго округа были огорчены переводомъ моего мужа. Онъ безпрестанно получалъ письма изъявлявшія живѣйшее сожалѣніе о его удаленіи. Преосвященный оковалъ намъ въ этомъ случаѣ искреннюю дружбу. Онъ старался смягчить ваше огорченіе, и въ бесѣдахъ съ нимъ мы находили истинное утѣшеніе. Онъ далъ для насъ въ Виѳаніи прощальный обѣдъ и просилъ привести съ собою всѣхъ кто вамъ таялъ близокъ, и кого мы желаемъ. Это было такъ сердечно съ его стороны. Мы пріятно провели цѣлый день и забыли о всѣхъ своихъ огорченіямъ
   Здоровье моего мужа было очень плохо, и я уговорила его проситься на четыре мѣсяца въ отпускъ за границу; но мужъ хотѣлъ прежде отъѣзда повидаться съ министромъ и имѣть съ нимъ категорическое объясненіе, долженствовавшее рѣшить можетъ ли онъ продолжать службу по Министерству Народнаго Просвѣщенія.
   Мы отправились въ Петербургъ, оставивъ Кіевъ съ тяжелымъ чувствомъ, но унесли много отрадныхъ воспоминаній. Мы ѣхали шесть дней не останавливаясь ни день, ни ночь. Я была такъ взволнована что вовсе не могла слать, трепетала чтобъ это длинное путешествіе не утомило моего мужа, и успокоивалась немного только когда онъ засылалъ. Въ Петербургѣ остановились на квартирѣ брата моего мужа и остались долѣе нежели предполагали. Уваровъ привалъ моего мужа очень любезно, и убѣдилъ не оставлять службы....
   

IX.

   Отйускъ за границу былъ давъ, и мы отправились 29 іюля на пароходѣ Александръ; но поднялась такая буря что не могли достигнуть Кронштадта и принуждены были возвратиться въ Петербургъ, и только вечеромъ когда буря стихла отправились снова. Я любила Море и очень была довольна что мужъ рѣшился ѣхать на пароходѣ. Прежде онъ ужасно страдалъ морскою болѣзнію, но въ этотъ разъ ни мало: серіозно больные обыкновенно отъ нея освобождаются. Мнѣ нравилось морское путешествіе, тѣмъ болѣе что можно было, если не было качки, вести обыкновенную жизнь, заниматься музыкой, читать, писать, гулять и спать на хорошей постели.
   Мы проплавали лишній день по случаю неблагопріятной погоды, и хотя я люблю море, но съ большимъ удовольствіемъ ступила на твердую землю. Поля прекрасно обработаны, красивые чистенькіе каменные домики поселянъ окружены. садами и огородами, владѣльцы ихъ опрятно одѣты и имѣютъ здоровыя, веселыя лица. Въ Любекѣ мы пробыли часа три, успѣли погулять по городу, похожему на всѣ старинные нѣмецкіе города; тамъ мы наняли хорошую коляску и отправились въ Гамбургъ. Не проѣхали мы четверти мили какъ мой мужъ вдругъ приказалъ кучеру остановиться... Тутъ я увидѣла что мы встрѣтили коляску ѣхавшую изъ Гамбурга и что она также остановилась. Мой мужъ выскочилъ изъ коляски и пригласилъ меня за нимъ послѣдовать. По близорукости я не видѣла кого мы встрѣтили и не спросивъ подошла къ остановившемуся экипажу; изъ него вышелъ блѣдный, больной человѣкъ, это былъ В. Д. Камовскій. Мы знали что онъ очень боленъ и поѣхалъ за границу, надѣялись его встрѣтить гдѣ-нибудь, но никакъ не ожидали увидать его возвращавшимся въ Россію. Мы очень ему обрадовались, но онъ остался холоденъ къ вашимъ изліяніямъ, и каково же было наше изумленіе и горесть когда послѣ нѣсколькихъ минутъ разговора мы замѣтили что онъ помѣшанъ! Однако онъ еще издали узналъ васъ, и экипажъ остановился по его приказанію. Онъ толковалъ о свѣтилахъ небесныхъ, о томъ что онъ самъ животный магнетизмъ, потомъ съ глубокою горестію говорилъ что онъ сдѣлался посмѣшищемъ, всей Германіи, что онъ срамитъ имя Русскаго, и ѣдетъ умирать въ Россію. Можетъ-быть мы могли бы уговорить его поѣхать съ нами назадъ, но хорошо что не сдѣлали этого. Онъ находился въ такомъ состояніи что для него лучше всего было возвратиться въ Петербургъ къ роднымъ. Камовскій и въ своемъ безуміи былъ такъ трогателенъ, такъ симпатиченъ, что вѣроятно и въ постороннихъ возбуждалъ участіе; каково же было намъ! Мы долго съ нимъ постояли. Въ Гамбургъ пріѣхали мы въ половинѣ одиннадцатаго и принуждены были заплатить штрафъ у обоихъ городскихъ воротъ, такъ какъ они запираются кажется въ 10 часовъ. Несмотря на грустное расположеніе духа я была пріятно поражена Гамбургомъ, съ его ярко освѣщенными улицами кипящими народомъ, съ бульварами наполненными гуляющими, съ кофейными откуда гремѣла музыка.
   Всѣ гостиницы были полны, и мы съ трудомъ могли найти комнату и то въ четвертомъ этажѣ гостиницы Бельведеръ, откуда былъ прекрасный видъ на городъ. Могли ли мы тогда думать что чрезъ два года же будетъ ни этой гостиницы, ни окрестнаго гулянья? Въ 1842 году страшный пожаръ уничтожилъ почти весь Гамбургъ.
   Сначала это оживленіе, кипучая дѣятельность, общественныя развлеченія, дешевизна и удобства жизни такъ понравились вамъ что мы готовы были бы остаться долѣе, во потомъ мнѣ все прискучило и я утомилась отъ бѣготни по магазинамъ и разныхъ покупокъ и заказовъ.
   Мы призвали знаменитаго гамбургскаго врача Фрике. Онъ внимательно осмотрѣлъ моего мужа, старался вникнуть въ его болѣзнь и посовѣтовалъ ѣхать въ Эмсъ. Это такъ противорѣчило назначенію всѣхъ петербургскихъ и кіевскихъ врачей слѣдившихъ за болѣзнію моего мужа что мы не рѣшились принять его совѣтъ, а положили консультировать еще кого-нибудь изъ знаменитыхъ докторовъ Дрездена. Послѣдствія доказали что лучше было бы намъ послушаться Фрике. Мы кое съ кѣмъ познакомились, и въ воскресенье, въ довольно большомъ обществѣ собрались осматривать окрестности Гамбурга. Наняли двѣ огромныя коляски и отправились въ 10 часовъ утра. Гамбургъ весь окруженъ садами, бульварами, нѣтъ клочка земли который не былъ бы обработанъ и не представлялъ бы цвѣтущаго вида. Прежде всего мы остановились въ Эпендорфѣ, гдѣ находятся искусственныя минеральныя воды, погуляли по саду, очень роскошно позавтракали и отправились далѣе. Вторая остановка была во флотевбергѣ, тамъ прекрасный ботаническій садъ братьевъ Бартъ. Съ большимъ любопытствомъ осматривали оранжереи и удивлялись огромному собранію тропическихъ растеній. Обѣдали въ Нанштетѣ, находящемся на берегу Эльбы. Вспомнили о Днѣпрѣ, который такъ недавно оставили, и съ сожалѣніемъ сравнивали его безмолвіе съ оживленіемъ Эльбы, загроможденной лодками, судами, съ безпрестанно проходившими пароходами, на которыхъ раздавалась музыка и пѣли пѣсенники, и которые развозили желавшихъ въ праздничный день повеселиться въ живописныя мѣстности на Эльбѣ. Послѣ обѣда мы поѣхали въ загородный садъ Бауэра. Тамъ мѣстность гористѣе и живописнѣе. Вездѣ находили множество гулявшихъ, вездѣ около круглыхъ столиковъ лили кофе, пиво, кушали вдоволь за самую умѣренную цѣну; вездѣ прекрасныя гостиницы, удовлетворяющія всѣмъ требованіямъ; поэтому загородныя прогулки пріятны и всѣмъ доступны. Бѣдные люди за ничтожную плату могутъ ѣхать въ омнибусѣ или на пароходѣ, и найдутъ что поѣсть, какъ бы ни были скудны средства.
   Въ Дрезденѣ мы остановились въ той самой гостиницѣ гдѣ останавливались въ первое наше путешествіе. Мнѣ пріятно было увидѣть знакомый домъ, то же доброе лицо хозяина, ту же комнату, ни мало не измѣнившуюся, въ которой мыжили; какъ будто здѣсь четыре года прошли совершенно безслѣдно. Мы познакомились въ Дрезденѣ съ Лудовикомъ Таксамъ, однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ писателей Германіи. Онъ жилъ въ старинномъ домѣ на площади. Входъ этого" дома походилъ на кабакъ, въ сѣняхъ стояли бочки и разнаго рода неблагородныя утвари. Мнѣ казалось невѣроятнымъ чтобы Тикъ могъ обитать въ такомъ непоэтическомъ жилищѣ, и я спросила моего мужа не ошиблись ли мы. Мы однако постучались, кухарка отворила намъ и сказала что Herr Hofrath нездоровъ, но что она все-таки доложитъ ему. Минуты черезъ двѣ воротилась, объявивъ что хотя гофратъ нездоровъ, но желаетъ насъ видѣть.
   Горбатый, съеженный старичокъ съ умною и доброю физіономіей привѣтливо встрѣтилъ насъ. Вступить въ разговоръ съ человѣкомъ незнакомымъ, особливо со знаменитымъ, всегда бываетъ затруднительно; поневолѣ приходится прибѣгать къ избитымъ мѣстамъ. Но Тикъ былъ такъ добродушенъ и привѣтливъ что замѣшательство было не продолжительно и мы скоро разговорились.
   Н подарила ему мой переводъ піесы принцессы Амаліи Саксонской, даровитой нѣмецкой драматической писательницы. Тикъ казалось былъ доволенъ что переведены піесы съ авторшей которыхъ онъ находился въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ и сказалъ мнѣ что принцессѣ было бы пріятно со мной познакомиться, но я отвѣчала что по краткости нашего пребыванія въ Дрезденѣ никакъ не могу быть ей представлена" Тикъ непремѣнно хотѣлъ еще разъ насъ видѣть и пригласилъ на чай въ 6 часовъ. Въ назначенный патріархальный часъ мы опять отправились къ Тцку, который принарядился во фракъ и казался еще горбатѣе нежели по утру. Онъ представилъ насъ графинѣ,1 фамилію которой забыла, владѣтельницѣ дома въ которомъ онъ жилъ. Графиня эта, повидимому, исполняла у него обязанность хозяйки, и скандалезная хроника Дрездена злословила что онъ находился съ ней въ болѣе нѣжныхъ отношеніяхъ нежели какія обыкновенно бываютъ между жильцомъ и хозяйкой дома.
   По нѣмецкому обычаю Тикъ познакомилъ насъ со всѣми кто у него былъ, съ какимъ-то гехеймратомъ, съ какимъ-то молодымъ графомъ и прочими; впрочемъ общество было не многочисленное. Немного погодя въ гостиную вошла дочь Тика, настоящій типъ Нѣмки; она познакомилась съ нами, а потомъ безмолвно сѣла и принялась вязать чулокъ. Я помѣстилась возлѣ Тика и говорила по большей части съ нимъ. Онъ много разспрашивалъ насъ о русской литературѣ, съ которою былъ мало знакомъ; мы разказали о всемъ что у насъ показалось любопытнаго въ послѣднее время, упомянули и о сочиненіяхъ Кукольника. Тикъ удивлялся какъ онъ могъ написать хорошую драму взявъ въ герои Лезевица, который, по его мнѣнію, не представляетъ ничего поэтическаго въ своей жизни. Тикъ говорилъ намъ о Гёте, съ которымъ былъ близко знакомъ, и увѣрялъ что даже при его жизни и при Шиллерѣ Веймаръ не былъ пріятнымъ городомъ.
   Общій разговоръ шелъ о нѣмецкой литературѣ, о новомъ романѣ Тика, который на дняхъ долженъ былъ показаться въ свѣтъ. Въ 10 часовъ мы простились съ Тикомъ очень дружески.
   Мы обратились къ Геденіусу, одному изъ лучшихъ дрезденскихъ врачей. Послѣ нѣсколькихъ визитовъ, онъ посовѣтовалъ намъ ѣхать въ Карлсбадъ, чѣмъ мы были очень недовольны. Мы знали какъ тамъ шумно, какъ тамъ наряжаются, но Геденіусъ увѣрялъ что карлсбадскія воды принесутъ величайшую пользу моему мужу, и мы поѣхали. Теперь, чрезъ много лѣтъ, ужасаюсь думая какъ могъ докторъ, при горловой болѣзни, послать насъ въ Карлсбадъ?
   Карлсбадъ лежитъ на пространной долинѣ обставленной живописными горами, къ нему ведетъ прекрасная дорога извивающаяся по крутымъ горамъ. Дорогу эту устроилъ императоръ Францъ. Въ 10 часовъ дилижансъ остановился у почтоваго двора и мы. отправились искать квартиру. Всѣ дома были переполнены и мы съ трудомъ могли найти три комнаты, не очень красивыя, но довольно большія. Сезонъ Карлсбада былъ въ полномъ разгарѣ. Рано поутру у источниковъ толпились чающіе излѣченія и послѣ каждаго выпитаго ртакава гуляли преимущественно по аллеѣ ведущей къ Посттгофу.
   Карлсбадъ и его окрестности такъ извѣстны и столько разъ были описаны что безполезно повторять то же самое.
   За недѣлю до вашего отъѣзда изъ Карлсбада кой мужъ сильно занемогъ. Сдѣлались спазмы въ горлѣ, что съ нимъ нѣсколько разъ уже бывало, и онъ думалъ что умираетъ. Это случилось ночью. Горничная приходила по утру служить намъ, въ нашихъ комнатахъ никто не слалъ. Хозяева жили наверху, я бросилась искать помощи и къ ужасу увидѣла что насъ заперли снаружи! Вѣроятно отчаяніе придало мнѣ силы, а такъ сильно толкнула дверь что она растворилась. Я побѣжала на верхъ разбудить хозяевъ, послали за врачемъ, который тотчасъ явился и успокоилъ насъ и увѣрилъ что это слѣдствіе карлсбадскихъ водъ, но что потомъ онѣ принесутъ пользу. Мой, мужъ скоро поправился, но уже боялся лить воды, и отъѣздъ нашъ былъ ускоренъ, къ величайшему моему удовольствію. При насъ еще Карлсбадъ началъ видимо пустѣть, въ аллеяхъ не тѣснилось болѣе такого множества гуляющихъ, въ нѣкоторыхъ магазинахъ начинали уже укладываться, у подъѣздовъ домовъ стояло по нѣскольку экипажей отъѣзжающихъ. Съ башни не трубили болѣе для возвѣщанія вновь пріѣзжающихъ, какъ это дѣлалось во время сезона, и Лабицкій не давалъ болѣе серенадъ. Мы отправились въ отдѣльномъ экипажѣ, что конечно дороже дилижанса, но за то ѣдешь скорѣе и не имѣешь сопутниковъ. 18 августа нашего стиля пріѣхали мы въ Прагу. Къ сожалѣнію, всѣ лучшія гостиницы были заняты и мы попали въ такую дурную что я готова была бы тотчасъ уѣхать, не предвидя что проведу въ Прагѣ самыя отрадныя минуты. Въ первый же день были у Шафарика, но не застали его дома. Долго бродили мы по городу, который намъ чрезвычайно понравился. Обѣдали въ превосходной гостиницѣ. Столы были накрыты въ хорошенькомъ саду и отражались въ зеркальной стѣнѣ, примыкающей къ саду галлереи, вблизи Журчалъ фонтанъ и къ довершенію удовольствія отличный обѣдъ стоитъ только 40 крейцеровъ; было одно только не хорошо, что обѣдъ продолжался слишкомъ долго. На другой день въ 10 часовъ утра отправились на Грачинъ посмотрѣть на торжественную церемонію по случаю собранія совѣта. Предварительно зашли въ національный музей, гдѣ жилъ Ганка. Онъ принялъ насъ съ истинно славянскимъ радушіемъ, говорилъ съ нами цо-русски, мы нашли его окруженнымъ русскими книгами и журналами. Мы вмѣстѣ отправились въ замокъ, на дворѣ коего стояла гвардія и блестящія кареты магнатовъ Богеміи. Засѣданіе совѣта еще продолжалось, насъ пустили въ огромную залу, возлѣ которой находилась конференцъ-зала. Хотя двери были растворены, но около нихъ стояла такая толпа что мы сквозь нее не могли продраться и, не предвидя скораго окончанія засѣданія, пошли въ соборъ, находящійся близь дворца. Соборъ построенъ въ готическомъ стилѣ и прекрасной архитектуры. Я не видѣла въ Германіи великолѣпнѣе этого храма. На одной изъ стѣнъ находится большая мозаичная картина, сдѣланная по повелѣнію Карла IV. Мощи Непомука, покровителя Богеміи, находятся въ богатой серебряной ракѣ. Въ капелѣ Сигизмунда показываютъ подсвѣчникъ стоявшій будто бы въ Соломоновомъ храмѣ въ Іерусалимѣ, удивительный по красивости работы и по фантастическому расположенію фигуръ. Услышавъ звуки трубъ возвѣщавшихъ окончаніе засѣданія совѣта, мы поспѣшили пойти ко дворцу, видѣли, какъ вельможи богемскіе садились въ великолѣпныя кареты шестерней. Лошади, сбруя, одежда кучеровъ были роскошны, за каждою каретой шли попарно лакеи въ богатыхъ ливреяхъ. Зрѣлище это давало понятіе о великолѣпіи церемоній старыхъ временъ. Музыка играла во все время. Хотя было уже довольно поздно, но Ганка непремѣнно желалъ показать намъ національный музей, въ которомъ былъ библіотекаремъ.
   Ганка желалъ чтобы мы осмотрѣли достопримѣчательности столицы Богеміи. По его совѣту, мы были въ одной изъ древнѣйшихъ церквей края, гдѣ находятся гробницы Тиходе-Браге, богемскаго историка Гаммершильда и картины Шкреты. Ганка еще разъ былъ съ нами въ музеѣ, показалъ вамъ кабиветъ рѣдкостей и нумизматическое собраніе. Водилъ въ картинную галлерею находящуюся также въ зданіи музея, довольно богатую. Изъ картинной галлереи мы отправились вмѣстѣ въ церковь Святаго Георгія, гдѣ прежде былъ женскій монастырь. Тамъ находится гробница Святой Людмиллы и многихъ монахинь чтимыхъ Чехами. Намъ показывалъ этотъ монастырь католическій священникъ Кробецъ, съ которымъ мы еще прежде познакомились у Ганки. Онъ жилъ въ кельи прежнихъ настоятельницъ и пригласилъ насъ къ себѣ. Помѣщеніе его было очень красиво и видъ изъ оконъ прекрасенъ. Хотя и католическій священникъ, онъ былъ пламенный Славянинъ въ душѣ, и не имѣлъ ни малѣйшаго религіознаго фанатизма. Онъ страстно желалъ независимости Чеховъ. Но даже самостоятельность Богеміи не хотѣлъ бы пріобрѣсть цѣною кровопролитія и государственныхъ потрясеній. Бесѣдуя съ нимъ чувствовалось что-то примирительное. Мы не видали какъ пролетѣло время. Солнце уже закатывалось, и мы пошли всѣ вмѣстѣ любоваться Прагой. Грачина или Рачина высокая гора, на которой находится дворецъ и много великолѣпныхъ зданій и откуда чудесный видъ на Прагу. Бывшая столица Богеміи лежитъ въ пространной долинѣ, опоясанной рѣкою Молдавой, обнесенная каменною стѣной и охраняемая двумя горами. Нѣкоторые находятъ что Прага похожа на Москву; но это неосновательно. Москва стоитъ на холмахъ, а Прага расположена въ долинѣ; какое же можетъ быть сходство? Мы не могли насмотрѣться на Прагу и пошли домой когда уже совершенно смерклось. Они оба живутъ на Грачинѣ. Спуститься съ такой горы и опять на нее подыматься очень утомительно, но имъ это ни почемъ. Ганка давалъ мнѣ руку, Кробецъ шелъ съ мужемъ впереди, и мы разговаривая не умолкая, нечувствительно дошли до моста. Они и тутъ не хотѣли съ нами разстаться и довели до самой нашей квартиры. Ганка обѣщалъ придти на другой день проводить насъ, но съ Кробцемъ мы простились, и конечно навсегда. Онъ обѣщалъ не забывать насъ въ своихъ молитвахъ.
   22 августа, въ пять часовъ послѣ обѣда, мы оставили Прагу, унеся самыя отрадныя воспоминанія.
   На другой день мы пріѣхали въ Будвейсъ, а оттуда отправились въ Линцъ по конно-желѣзной несносной дорогѣ. Рельсы тянутся по горамъ и доламъ, поворачиваютъ, дѣлаютъ изгибы и по нимъ двѣ тощія клячи тащатъ шагомъ длинный поѣздъ. Дорога эта имѣетъ полезное назначеніе перевозить соль изъ Будвейса въ Линцъ, но для чего таскать по ней несчастныхъ путешественниковъ? Мы два дня провели въ Линцѣ, мой бѣдный мужъ нехорошо себя чувствовалъ и ему нужно было отдохнуть. Изъ Линца мы отправились въ Гмунденъ, тоже по конной желѣзной дорогѣ, но не такой невыносимой какъ первая. Лошади шли шибче, и природа была живописнѣе. Налѣво тянулись горы, между которыми знаменитый Трауенбергъ представляетъ необыкновенную игру природы. Очеркъ его вершины изображаетъ ясно человѣческій профиль, похожій, какъ находятъ нѣкоторые, на профиль Лудовика XVI. Гмунденъ лежитъ на Трауенскомъ озерѣ, обставленномъ мрачными горами. Иныя изъ нихъ голыя, известковыя; другія покрыты мелкимъ лѣсомъ. Мѣстоположеніе чрезвычайно мрачное. Изъ Гмундена отправились на пароходѣ въ Эбензе, а оттуда въ дилижансѣ въ Ишль. Мы пріѣхали въ Ишль когда уже смерклось. При лунномъ сіяніи онъ произвелъ на насъ очень хорошее впечатлѣніе. Здѣсь мы нашли еще большое оживленіе: театръ, бряцанье арфъ, много пріѣзжихъ, ярко освѣщенные дома, особливо такъ-называемый дворецъ Маріи-Луизы и квартира принцессы Вазы. Съ величайшимъ удовольствіемъ узнали что въ Ишлѣ находится Mme Ридигеръ и на другой день налившись по утру чаю отправились къ ней. Она была очень обрадована нашимъ неожиданнымъ появленіемъ. Мы не могли наговориться о Кіевѣ, и во все время нашего пребыванія въ Ишлѣ были неразлучны. Ишль не такъ обширенъ какъ Карлсбадъ, но лежитъ живописно. Для прогулокъ есть два сада довольно красивые; въ одномъ изъ нихъ находится бюстъ эрцгерцога Карла, а въ другомъ памятникъ воздвигнутый благодарными жителями доктору Вирту, создавшему извѣстность Ишля, который безъ него всегда остался бы уединеннымъ мѣстомъ посреди своихъ горъ. Находчивому доктору пришла счастливая мысль воспользоваться сосѣдствомъ соленыхъ озеръ чтобъ устроить солевыя ванны и къ нимъ присоединить лѣченіе сывороткой. Прекрасное мѣстоположеніе и живописныя окрестности много способствовали тому чтобъ это лѣченіе принялось, и Ишль скоро сдѣлался моднымъ сборищемъ больныхъ людей желавшихъ дышать горнымъ воздухомъ. Мнѣ необыкновенно нравилась рѣка Траунъ, широкая, быстрая и чуднаго цвѣта. На ней сдѣланъ для пѣшеходовъ длинный мостъ идущій зигзагами. Выдумка довольно необыкновенная: гуляя взадъ и впередъ по этому мосту можно вдоволь налюбоваться на изумрудную рѣку. Часто мы ходили по утрамъ лить кофе на Шмалину гору, куда собирался завтракать весь beau monde. Была разъ въ театрѣ. Театръ снаружи довольно хорошъ, но внутри бѣденъ. Всѣ дамы высшаго общества имѣли абонированныя ложи. Въ срединѣ находилась ложа Маріи-Луизы, скудно драпированная; внутри ея висѣло маленькое зеркало, стоялъ столъ съ двумя подсвѣчниками, въ которыхъ вѣроятно горѣли восковыя свѣчи (стеариновыя не были еще тогда въ употребленіи), но въ люстрѣ висѣвшей посреди театра горѣли сальныя свѣчи, почему въ театрѣ было сумрачно и смрадно. Я имѣла возможность хорошо разсмотрѣть ех-императрицу. Въ огромной шляпѣ, неподвижная, сморщеная, она смотрѣла 70лѣтнею старухой, а ей было только 50 лѣтъ; впрочемъ глаза ея были хороши и въ молодости она можетъ-быть была красива. Она не дорожила своимъ историческимъ значеніемъ, и послѣ смерти Наполеона два раза выходила замужъ: сначала за графа Пейкирха; отъ него она имѣла двухъ дѣтей, которыя офиціально признаны, но не наслѣдуютъ герцогства и даже не приняты къ Австрійскому двору. Теперь она была замужемъ за графомъ Бомбелемъ, человѣкомъ чрезвычайно любезнымъ.
   Во время нашего пребыванія въ Ишлѣ пріѣхалъ изъ Россіи генералъ Ридигеръ; жена его очень ему обрадовалась. Вечеромъ они пришли къ намъ лить чай. Мой бѣдный мужъ, который такъ любилъ генерала, теперь встрѣтилъ его безо всякаго удовольствія. Ему никогда не было такъ худо какъ въ Ишлѣ; онъ впалъ въ ипохондрію, кромѣ меня, ни съ кѣмъ не говорилъ, никого не желалъ видѣть, нехотя сопровождалъ насъ въ прогулкахъ, ходилъ въ безмолвіи, на все смотрѣлъ безъ участія. Тяжело было видѣть его въ такомъ состояніи, его, прежде такого веселаго, оживленнаго, такъ сильно любившаго природу и искусство.
   Наконецъ 8 сентября мы оставили Ишль. Мужу моему опротивѣли дилижансы и мы взяли лои-кучера. Утро было чудное, ночью въ горахъ шелъ снѣгъ, всѣ вершины были бѣлыя. Мы ѣхали въ прекрасной, удобной коляскѣ и находились въ лучшемъ настроеніи нежели обыкновенно бывали въ послѣднее время.
   Обѣдали въ С.-Галинѣ, деревнѣ лежащей у прекраснаго озера окруженнаго горами. Болѣзнь моего мужа причиняла мнѣ столько горя что въ эту заграничную поѣздку я ничѣмъ не наслаждалась, но природа Тироля благотворно повліяла на меня и я восхищалась яркою зеленью какой никогда не видывала, его многочисленными озерами, хотя нѣсколько однообразными, но все-таки красивыми горами.
   Въ 7 часовъ пріѣхали въ Зальцбургъ и остановились въ прекрасной гостиницѣ. Намъ отвели комнату со Штофною мебелью, съ вольтеровскими креслами, роскошь, которой мы давно не встрѣчали. Путешествіе въ этой прекрасной странѣ казалось принесло нѣкоторое облегченіе моему мужу; онъ былъ нѣсколько веселѣе, и на другой день мы отправились ходить по городу. Встрѣтили Ридигеровъ; они выѣхали изъ Ишля въ одно время съ нами на почтовыхъ, а пріѣхали ночью позднѣе насъ, потому что на каждой станціи имѣли остановку, за что генералъ вознегодовалъ на Германію вообще и на станціонныхъ смотрителей въ особенности. Въ Зальцбургѣ была ярмарка, двѣ площади были покрыты лавками и представляли пестрый, веселый видъ. Madame Ридигеръ, хотя Нѣмка по происхожденію, любила покупать какъ Русская, и отправилась съ се, строй по лавкамъ, мужъ пошелъ отдохнуть въ гостиницу, а я съ генераломъ Ридигеромъ отправилась въ крѣпость. Комендантъ живетъ въ городѣ; мы зашли къ нему попросить позволенія посѣтить крѣпость. Услышавъ имя генерала Ридигера и всѣ его громкіе титулы, онъ разсыпался въ привѣтствіяхъ и предложилъ быть нашимъ путеводителемъ. Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ красивѣе становился видъ. Когда же взобрались на самый высокій пунктъ, на башню висящую надъ самою пропастью, тогда Зальцбургъ и его окрестности представились намъ во всей своей красотѣ. Городъ лежалъ предъ нами какъ на ладони, мы могли разсмотрѣть его во всѣхъ его деталяхъ и любоваться прекраснымъ видомъ на окружающія его горы, на монастыри, сады и загородныя дачи. Ничего нельзя вообразить живописнѣе и разнообразнѣе картины этой въ ея цѣломъ. О крѣпости въ военномъ значеніи судить не могу; она показалась мнѣ неприступною и грандіозною. Показывали намъ комнаты гдѣ во время осады живали епископы, любопытныя по убранству носящему средневѣковой отпечатокъ. Старикъ Ридигеръ очень былъ благодаренъ мнѣ за компанію, и мы возвратились домой гордясь нашимъ подвигомъ. Не шутка въ самомъ дѣлѣ взобраться слишкомъ на 500 ступеней.
   Въ Зальцбургѣ мы разстались съ Ридигерами, они поѣхали зимовать въ Италію, а мы не рѣшились продолжать путешествіе и двинулись въ обратный путь чрезъ Вѣну. Здѣсь оставались не долго, купили очень хорошенькую коляску и 29 сентября выѣхали въ Россію. Измученные скучною дорогой дотащились мы наконецъ на шестой день до Лемберга (Львова) и цѣлый день отдыхали въ прекрасной гостиницѣ. Въ Броды пріѣхали въ 6 часовъ утра, хотѣли налиться только кофе и отправиться въ Радзивиловъ, но намъ объявили что прежде должно послать наши паспорты на границу, гдѣ ихъ будутъ визировать, а иначе не пустятъ въ Россію. Мы просидѣли до втораго часа въ гадкой комнатѣ, наконецъ жидъ-факторъ принесъ намъ паспортъ, и мы отправились.
   Дорога до Одессы была пренесносная, дождь лилъ ливнемъ, грязь была по колѣна, мы томились и холодомъ, и голодомъ и жаждой. Иногда не могли даже налиться чаю, до того было грязно на станціяхъ; помню гдѣ-то въ Новороссійскомъ краѣ мы на станціи не нашли ножа чтобъ отрѣзать кусокъ пеклеваннаго хлѣба, которымъ запаслись, и соли чтобы посолить его! Въ продолженіи всего этого томительнаго путешествія мы испытали, однако, пріятныя ощущенія въ Немировѣ и Виницахъ, гдѣ останавливались на нѣсколько часовъ. Директоры тамошнихъ гимназій, которымъ мужъ по службѣ въ Кіевскомъ округѣ имѣлъ случай оказать какую-то услугу, узнавъ о его пріѣздѣ, встрѣтили насъ съ чрезвычайнымъ радушіемъ.
   

X.

   Въ Одессѣ мы остановилась въ Новороссійской гостиницѣ. Инспекторомъ Лицея былъ добрый пріятель моего мужа Михаилъ Даниловичъ Деларю, нѣкогда уволенный отъ службы за переводъ слишкомъ страстныхъ стиховъ Виктора Гюго.
   Онъ намъ очень обрадовался и разказалъ что Княжевичъ, попечитель учебнаго округа, отправившійся за границу на неопредѣленный срокъ, былъ очень недоволенъ что министръ назначаетъ ему помощника безъ его согласія и не хотѣлъ воротиться въ Одессу если мой мужъ пріѣдетъ управлять округомъ. Министръ далъ понять моему мужу что, разчитывая на отставку Квяжевича, онъ и назначилъ моего мужа въ Одессу, во тѣмъ не менѣе поставилъ его въ ложвое, неопредѣленное положеніе, и онъ со своей стороны рѣшился оставить службу если возвратится Княжевичъ. Несмотря на всѣ непріятности которыя онъ имѣлъ въ послѣднее время, онъ не охлаждался къ исполненію своей обязанности и принялся за дѣло съ такою же любовію какъ и въ Кіевѣ.
   Вникая во всѣ подробности, посѣщая лекцій, осматривая Лицей сверху до низу, онъ простудился и четыре недѣли былъ сильно боленъ. Сколько горя и слезъ стоила мнѣ болѣзнь эта! Бѣда эта достигла насъ когда мы переѣхали уже на квартиру. Мы наняли большой домъ, весь меблированный и потому предпочли его другимъ, не желая до поры до времени ничѣмъ обзаводиться въ Одессѣ. Жить двоимъ въ такомъ огромномъ домѣ было не уютно, весь верхъ былъ наглухо запертъ и внизу было много пустыхъ комнатъ. Страшное предчувствіе продолжало томить меня и мнѣ тяжело было въ этихъ нарядныхъ комнатахъ, гдѣ предъ ними, какъ мы слышали, много веселились, и гдѣ теперь было такъ грустно. Но мой мужъ поправился, и мы провели зиму довольно пріятно. Разъ въ недѣлю принимали у себя. Познакомились, разумѣется, со всѣмъ обществомъ, бывали въ оперѣ и абонированы были на французскіе спектакли. Тогда въ Одессѣ давала представленія знаменитая Mlle Georges съ привезенною ею труппой, прекрасно составленною, но она сама была вовсе не привлекательна. По тому что мы видѣли нельзя было судить о томъ какова она была прежде. Не знаю сколько ей было тогда лѣтъ, но она казалась семидесятилѣтнею старухой, съ дребезжащимъ голосомъ, съ тяжелою походкой, съ неповоротливыми движеніями. Классическія піесы Расина и Корнеля, произносимыя нараспѣвъ, по правиламъ старинной декламаціи и такою безобразною престарѣлою актрисой, производили непріятное впечатлѣніе, такъ что противъ злополучной Mlle Жоржъ образовалась кабаль и ее освистали.
   Опера была очень хорошо составлена и доставляла мнѣ большое удовольствіе.
   Въ день именинъ государя, 6 декабря, Воронцовы, по обыкновенію, открыли свой домъ блестящимъ баломъ. На немѣто я увидѣла одесское общество во всемъ его составѣ. Гости собрались прежде нежели показались хозяева" Когда всѣ комнаты были наполнены, двери главной гостиной отворились и послѣдовалъ торжественный входъ графа, подававшаго руку графинѣ, они привѣтливо всѣмъ раскланивались, прошли въ танцовальную залу, оркестръ грянулъ, и балъ открылся. Воронцовы были такъ привѣтливы, такъ много сдѣлали добра въ жизни и такъ много продолжали дѣлать что имъ охотно извиняли эти царскіе пріемы.
   Воронцовы разъ въ недѣлю давали балы для всего города; кромѣ того ежедневно приглашали нѣсколько особъ изъ общества къ себѣ обѣдать, и всѣ пріѣзжавшіе въ Одессу и представлявшіеся графу немедленно получали приглашеніе на обѣдъ. Обѣды были въ англійскомъ вкусѣ, такіе же поздніе (въ 7 1/2 часовъ) и съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ англійскихъ аристократическихъ dinner-parties. Ростбифъ и овощи au naturel были неизбѣжны. Хересъ, портеръ и портвейнъ преобладали. На эти обѣды гости съѣзжались въ назначенный часъ, тоже до появленія хозяевъ; когда всѣ оказывались въ сборѣ, двери отворялись. Графъ подъ руку съ графиней являлись, привѣтствовали любезно всѣхъ гостей, входилъ величавый дворецкій, объявлялъ что кушать подано. Мущинамъ адъютантъ или кто-нибудь изъ приближенныхъ графа говорилъ кому надобно весть какую даму (это назначалось съ утра), и всѣ отправлялись въ столовую и такимъ порядкомъ садились. Старались устраивать такъ чтобы каждой дамѣ былъ пріятный для нея собесѣдникъ во время обѣда. Любезность графини, распоряжавшейся приглашеніями или имѣвшей на нихъ вліяніе, была такъ велика что она старалась соединять вмѣстѣ людей которые находились между собой въ хорошихъ отношеніяхъ и которымъ пріятно было встрѣтиться. Въ провинціи все это было извѣстно.
   Люди съ черезчуръ строгими правилами находили эту предупредительность Воронцовыхъ излишнею и имъ не. нравилось что приглашали молодыхъ женщинъ и вмѣстѣ съ ними ихъ отъявленныхъ поклонниковъ, не исключая впрочемъ и мужей. Мы всегда приглашались вмѣстѣ съ М. Д. Деларю и его милою, веселою женой, съ которыми мы очень подружились.
   Приготовленія къ маскараду, долженствовавшему быть у Воронцовыхъ, чрезвычайно оживили Одессу. Я избрала русскій костюмъ и онъ вышелъ великолѣпенъ, при помощи моей доброй знакомой гжи Лачиновой (рожденной графини Толстой), которая помогла œro устройству и вкусомъ своимъ и брилліантами. Въ то время у меня и своихъ было много, а черезъ нѣсколько лѣтъ ни одного не осталось. Сарафанъ мой былъ изъ темнаго бархата oreilles d'ours, прекраснаго цвѣта, обшитый серебрянымъ галувомъ, луговицы были брилліантовыя, лифъ и повязка тоже были вышиты брилліантами по изящному узору, фата вышитая серебромъ была наброшена на повязкѣ. Мой нарядъ имѣлъ большой успѣхъ, и я очень веселилась на этомъ блестящемъ маскарадѣ. Много было прекрасныхъ, замысловатыхъ костюмовъ, разнообразныхъ кадрилей, разнохарактерныхъ танцевъ; всѣ комнаты были убраны цвѣтами и растеніями. Столы были великолѣпно украшены и блистали изобиліемъ роскошныхъ плодовъ, всевозможныхъ сладостей, яствъ и питей. На этомъ маскарадѣ я познакомилась съ однимъ Англичаниномъ, консуломъ въ Керчи, необыкновенно привлекательнымъ молодымъ человѣкомъ; онъ не отходилъ отъ меня цѣлый вечеръ и въ долгой мазуркѣ мы успѣли наговориться вдоволь. Знакомство наше не долго продолжалось, онъ скоро долженъ былъ уѣхать въ Керчь, но такъ какъ мой мужъ сбирался весной осматривать округъ и я предполагала сопровождать его, то мы и обѣщались повидаться съ нимъ въ Керчи, чему онъ очень обрадовался. Къ несчастію не суждено мнѣ было сдѣлать этого пріятнаго путешествія, и въ послѣдствіи я узнала что мой знакомый Англичанинъ зарѣзался. Причина самоубійства осталась тайной. Вѣроятно въ приладкѣ сумашествія.
   Воронцовскій маскарадъ повторился въ залѣ биржи, и тутъ же въ одно время разыгрывалась лотерея въ пользу бѣдныхъ. Всѣ многочисленные и очень красивые призы разставлены были въ отдѣльной комнатѣ. Мнѣ особенно понравился маленькій дѣтскій шкафчикъ съ необыкновенными затѣями, я выразила большое желаніе его выиграть, и несмотря на то что было роздано 9.000 билетовъ выиграла именно его.
   Зимой профессоръ физики при Лицеѣ г. Ливтеропуло задумалъ читать публичныя лекціи. Мой мужъ испросилъ разрѣшеніе министра, и лекціи состоялись. Очень неудачна была первая лекція.
   Помню какъ я страдала за бѣднаго Ливтеропуло. Вѣроятно его привела въ смущеніе многочисленная и нарядная аудиторія собравшаяся его слушать. Онъ совсѣмъ растерялся, запинался, не находилъ словъ, и его маленькая фигура, имѣвшая претензіи на бонтонность, была бы оЧень смѣшна еслибы не возбуждала состраданія. Слѣдующія лекціи были лучше, но я не скажу чтобъ я почерпнула изъ нихъ много свѣдѣній.
   Въ Одессѣ, какъ и въ Кіевѣ, у насъ былъ положенный вечеръ, кажется воскресенье. На вечерахъ этихъ собирались большею частью профессора Лицея и служившіе по Министерству Народнаго Просвѣщенія. Между посѣтителями упомяну о Нордманѣ, профессорѣ ботаники, пользовавшемся какъ мнѣ говорили европейскою извѣстностью. Обширный, прекрасный ботаническій садъ былъ обязанъ ему своимъ устройствомъ. Далѣе Беккеръ, профессоръ всеобщей исторіи, Мурзакевичъ, археологъ и нумизматъ. Между. профессорами былъ одинъ котораго мы нѣсколько знали еще въ Петербургѣ, B. В. Г., профессоръ восточныхъ языковъ. Онъ очень часто бывалъ у насъ "близко съ нами сошелся.
   Приступаю теперь къ самому горестному событію моей жизни. 13 февраля, тяжелый для меня день кончины матери, бѣдный мой мужъ простудился въ Лицеѣ и занемогъ. Доктора не умѣли опредѣлить его болѣзни, она была вѣроятно слѣдствіемъ недуга которымъ онъ страдалъ болѣе двухъ лѣтъ, который проявлялся въ различныхъ формахъ. Но такъ какъ мой мужъ рѣдко доходилъ до того чтобы слечь въ постель, даже въ послѣдней своей болѣзни все былъ на ногахъ, то казалось опасности не было, но предчувствіе терзало меня, и нельзя передать что я испытала въ это время. Въ болѣзнь свою мой мужъ еще болѣе полюбилъ Г., онъ тосковалъ если не видѣлъ его; онъ сдѣлался нашимъ ежедневнымъ посѣтителемъ, нашимъ другомъ, нашею отрадой.
   Поутру, 20 марта, у мужа сдѣлались такія страшныя спазмы въ горлѣ что доктора думали что онъ черезъ часъ умретъ и принуждены были объявить мнѣ что онъ безнадеженъ. Когда я это услышала, то по какому-то судорожному движенію бросила стаканъ который, держала въ рукахъ, онъ отлетѣлъ на край комнаты и въ дребезги разбился. Не помню что потомъ со мной происходило и что я ощущала.
   На другой день мой мужъ пожелалъ пріобщиться Св. Таинъ. Онъ сидѣлъ въ креслахъ когда принесли Святые Дары. Съ глубокимъ чувствомъ, на колѣнахъ, принялъ онъ ихъ, во былъ такъ слабъ что казался умирающимъ. Онъ любилъ жизнь, считалъ себя счастливымъ, у него было столько благихъ замысловъ; ему такъ хотѣлось жить, дѣйствовать для добра ближнимъ и приносить пользу Россіи. Я поняла что обязанность моя была приготовить его къ смерти. Богъ далъ мнѣ для этого сверхъестественныя силы.
   Умирающій благодарилъ меня за счастіе которымъ наслаждался, говорилъ что былъ вполнѣ, вполнѣ счастливъ, и это увѣреніе служило мнѣ утѣшеніемъ во всю мою жизнь.
   Послѣднія минуты моего мужа были торжествомъ его чистой, исполненной добра жизни. Только тѣ могутъ такъ умирать у которыхъ совершенно спокойна совѣсть и которыхъ души блаженствуютъ уже здѣсь сознаніемъ что совершили свое назначеніе на землѣ. Одна моя знакомая, гжа Петерсонъ, жила у насъ, добрѣйшій Михаилъ Даниловичъ Деларю проводилъ цѣлые дни и иногда ночевалъ. Г. также былъ безпрестанно.
   Въ субботу больной началъ чаще забываться. Цѣлый день я не отходила отъ него ни на минуту, держала его за руку и почувствовала какъ она начала холодѣть... Я бросилась предъ нимъ на колѣна, просила благословить меня, сама его благословила и потомъ не помню что со мной было...
   Когда пришла въ себя я лежала въ гостиной на диванѣ, друзья наши сидѣли около меня. Я думала что все уже кончено и не смѣла спросить. Вдругъ няня пришла сказать что мужъ мой желаетъ меня видѣть... Что я почувствовала въ эту минуту -- объяснить невозможно. Я думала что въ этой жизни мы не увидимся болѣе, что мы уже простились навсегда, и вдругъ узнаю что онъ живъ... Я была такъ разбита что не могла волочить ногъ, меня съ трудомъ довели до спальной. Я нашла его сидящимъ на креслахъ у кровати. Улыбка которою онъ меня встрѣтилъ сохранится навсегда самымъ святымъ воспоминаніемъ моей жизни. Въ ней выразилось столько любви, радости, счастія!
   Мужъ нѣсколько, минутъ посидѣлъ при мнѣ въ креслахъ, вспомнилъ о преосвященномъ Иннокентіи, котораго тепло любилъ, потомъ началъ забываться... Его положили въ постель. Такъ прошелъ день воскресенья, къ вечеру началась агонія; меня увели еле живую и уложили въ гостиной. Я ежеминутно ожидала страшной вѣсти и сама впадавъ забытье; не помню сколько времени это продолжалось, но когда я очнулась, то увидѣла что моя добрая няня, не отходившая отъ моего мужа, сидѣла возлѣ меня съ образомъ которымъ благословила меня мать. Г. стоялъ напротивъ. Я поняла что все кончилось. Меня ночью же увезли къ Mme Петерсонъ. Нельзя описать того что я чувствовала выходя изъ этого дома и взглянувъ на окно той комнаты гдѣ онъ теперь лежалъ мертвый!.. Михаилъ Даниловичъ Деларю не отходилъ отъ меня и самъ горько плакалъ...
   На другой день я почувствовала такую слабость въ глазахъ что казалось будто лишаюсь зрѣнія. Михаилъ Даниловичъ испугался, поскакалъ отыскивать докторовъ, привезъ ихъ нѣсколько:, они нашли нервное пораженіе лба и глазъ, прописали нѣкоторыя средства, придѣлали что-то за уши, во сказали что лучшимъ лѣкарствомъ были бы слезы, а я плакать не могла... Хотя мы не долго еще жили въ Одессѣ, во всѣ жалѣли о моемъ мужѣ, всѣ принимали большое участіе въ моемъ горѣ. Мнѣ сказали что студенты Лицея, въ томъ числѣ и молодой графъ Воронцовъ, по очереди дежурили у его тѣла. Я не въ состояніи была сойти съ постели, не только присутствовать при похоронахъ.
   Въ Одессѣ и Кіевѣ есть обычай хоронитъ съ музыкой не однихъ только военныхъ, но также статскихъ и даже женщинъ... Я молилась все утро когда хоронили его, и вдругъ до меня долетѣли звуки погребальнаго марша; я упала въ обморокъ.
   Я никакъ не могла рѣшиться переѣхать на нашу прежнюю квартиру, хотя за нее заплачено было за годъ, и наняла новую вмѣстѣ съ Петерсонами. Какъ только здоровье мое нѣсколько окрѣпло, я изъявила желаніе поѣхать на могилу моего мужа. Михаилъ Даниловичъ Деларю долго противился этому, находя что я недовольно еще окрѣпла, но я упросила его, и мы вмѣстѣ отправились. Тамъ сдѣлался со мной нервный припадокъ, послѣ котораго я опять нѣсколько дней пролежала.
   Я такъ была разбита что не могла даже почти ничего ни читать, ни писать. Въ это время только духовныя книги и нѣкоторыя любимыя мои стихотворенія Пушкина, Лермонтова, Шиллера были для меня доступны, а все-таки дни шли быстро. Въ сильной радости и въ глубокой печали время одинаково летитъ, оно медленно тянется только при однообразной, праздной, неосмысленной жизни. Морскія ванны, которыя я брала два раза въ день, принесли мнѣ большую пользу. Нигдѣ я не купалась съ такимъ наслажденіемъ какъ и Одессѣ. Купальни были устроены прекрасно, дно соверненао гладкое, глубина доходящая до шеи, и что мнѣ нравилось, теплая вода; холодной я не могла переносить.
   Кромѣ друзей, которые останутся незабвенны во всю жизнь, У меня было нѣсколько выдающихся знакомыхъ. Старикъ Стурдза, Грекъ по рожденію, Русскій по призванію и умный человѣкъ по преимуществу. Онъ былъ извѣстенъ хорошимъ переводомъ проповѣдей митрополита Филарета на французскій языкъ и многими статьями религіознаго содержанія... Я замѣтила что людей высоко религіозныхъ, любящихъ бесѣды духовныя, стремящихся сдѣлать что-нибудь доброе и полезное, часто называютъ лицемѣрами и ханжами. Стурдза также имѣлъ много недоброжелателей и часто приходилось слышать объ немъ неблагосклонные отзывы, но такъ какъ я никогда не заподозрѣвала черной стороны въ хорошихъ дѣлахъ, то и уважала безусловно Стурдзу. Онъ былъ женать на дочери знаменитаго Гуфеланда. Гжа Стурдза на видъ была настоящая Нѣмка, очень добродушная, необыкновенно привѣтливая. Дочь Стурдзы, княгиня Гагарина, была также замѣчательная женщина. Она была исполнена сильнѣйшимъ желаніемъ добра.
   Знакома я была также въ Одессѣ съ Анной Петровной Зонтагъ, написавшей Священную Исторію для дѣтей, бывшую одно время чрезвычайно популярною. Зонтагъ была родною сестрой Л. П. Елагиной, матерью незабвеннаго И. В. Кирѣевскаго; въ послѣдствіи я познакомилась и съ нею въ Москвѣ, гдѣ домъ ея служилъ сборищемъ для славянофиловъ и гдѣ она сама пользовалась общимъ уваженіемъ и любовью.
   Я провела почти три мѣсяца въ Одессѣ. Часто ѣздила на могилу мужа, при себѣ поставила ему памятникъ: на гранитномъ пьедесталѣ большой, бѣлый мраморный крестъ окруженный рѣшеткой. Я узнала что послѣ моего отъѣзда въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ на могилѣ каждую весну разсаживались кустарники и цвѣты; это вѣрно дѣлалъ кто-нибудь полюбившій моего мужа или благодарный за оказанную услугу.
   Въ это время я получила нѣсколько писемъ отъ А. И. Васильчиковой. Она приглашала меня ѣхать съ нею за границу, куда она отправлялась на два года со всѣмъ семействомъ. Я рѣшилась ѣхать. Желаніе видѣть Италію, мечту моей юности, способствовало этому рѣшенію. Мы обмѣнялись поэтому поводу еще нѣсколькими письмами. Положено было что я пріѣду въ Петербургъ, гдѣ мое присутствіе кромѣ того требовалось по нѣкоторымъ дѣламъ.
   Въ концѣ іюня я выѣхала изъ Одессы, и послѣ длиннаго пути и кратковременной остановки въ Москвѣ, прибыла въ въ Петербургъ. Здѣсь я остановилась у брата моего мужа; родные а друзья сердечно меня встрѣтили. При свиданіи съ Васильчиковыми я не нашла того утѣшенія какого ожидала. Они всѣ были слишкомъ счастливы чтобы понимать меня... Планы наши впрочемъ не измѣнились и рѣшено было что я проведу съ ними два года за границей. Они отправилась прежде меня сухимъ путемъ, въ чудесномъ огромномъ дилижансѣ сдѣланномъ по данному рисунку, со всевозможными удобствами, извѣстнымъ московскимъ каретникомъ Ильинымъ. Я по денежнымъ дѣламъ принуждена была остаться въ Петербургѣ до 30 августа и отправилась моремъ на пароходѣ Николай.
   

XI.

   Плаваніе наше было самое благополучное, какого можно было только желать. Погода стояла чудесная, не было ни малѣйшей качки, за то общество было вовсе не интересное. Я по цѣлымъ часамъ смотрѣла на море... Прошлаго года, когда мы приблизились къ Транзунду, мнѣ также было не радостно; но тогда многое еще занимало меня, тогда я пламенно желала здоровья и счастія моему мужу, а теперь я ничего не ожидаю, ничего не надѣюсь, и даже почти ничего не желаю! Что можетъ быть грустнѣе этого состояла?
   Въ Любекѣ я остановилась въ Hôtel du Nord. Я очень люблю старинные нѣмецкіе города и съ удовольствіемъ гуляла по Любеку, показывала его моей горничной, очень милой молодой дѣвушкѣ, воспитывавшейся въ школѣ, которую Александра Ивановна устроила въ одномъ изъ своихъ имѣній для сиротъ и дочерей своихъ дворовыхъ.
   4 сентября, въ шесть часовъ утра, выѣхали мы въ Гамбургъ въ дилижансѣ, а оттуда въ Магдебургъ на пароходѣ. Пароходъ былъ малъ, грязенъ, неудобенъ. Постелей было мало, не по числу пассажировъ. Тѣ дамы которыя заранѣе не успѣли захватить себѣ ночнаго ложа должны были спать на диванахъ въ общей каютѣ, хорошо еще что не съ мущинами,-- имъ была отведена особенно большая каюта. Мы тащились три дня и двѣ ночи, безпрестанно попадали на мель и разъ наткнулись на такую глыбу песку что простояли 12 часовъ. Пароходъ принужденъ былъ выгрузить пассажировъ и отвезти на какой-то необитаемый островъ, гдѣ мы часа три гуляли по тростнику. При всѣхъ этихъ приключеніяхъ пассажиры познакомились другъ съ другомъ и сблизились. Было много негоціантовъ изъ Гамбурга, молодыхъ и старыхъ, большею частью людей очень образованныхъ. Вечеромъ на палубѣ происходило пѣніе и декламація, преимущественно стиховъ Шиллера. Какъ медленно тащились, мы отъ Гамбурга до Магдебурга, такъ быстро мчались по желѣзной дорогѣ отъ Магдебурга до Лейпцига.
   Въ Лейпцигѣ была ярмарка, не было угадка гдѣ бы на торговали: на улицахъ, же воротахъ, на дворахъ, весь городъ обратился въ огромные склады и въ безчисленные магазины.
   Въ дилижансѣ, въ которомъ мы ѣхали изъ Лейпцига, сидѣло девять человѣкъ, и какъ я посмотрѣла на всѣ эти незнакомыя и большею частью неблагообразныя лица, мнѣ стало страшно и противно, но потомъ я приглядѣлась и примирилась съ нашими спутниками: они были очень вѣжливы, почтительны и съ большимъ любопытствомъ слушали нашъ русскій разговоръ съ Машенькой.
   Мнѣ такъ надоѣло путешествовать что я чувствовала потребность собраться съ силами и отдохнуть дни два въ смиренномъ Байрейтѣ. Поклониться могилѣ Жанъ-Поля Рихтера было первою моею заботой. Отправились на кладбище, гдѣ обелискъ изъ сѣраго мрамора поставленъ надъ прахомъ одного изъ самыхъ даровитыхъ и самыхъ туманныхъ писателей Германіи. Единственный его сынъ погребенъ вмѣстѣ съ нимъ, но послѣ него остались еще вдова и двѣ дочери. Я спросила у женщины провожавшей насъ на кладбище, посѣщаютъ ли гробницу Жанъ-Поля?-- Прежде гораздо болѣе нежели теперь, отвѣчала она,-- вотъ уже два года какъ его жена не приходила сюда.
   Была въ фантазіи, загородномъ замкѣ герцога Виртембергскаго, гдѣ искусство и трудъ украсили неживописную мѣстность и сдѣлали ее прелестною. Но замокъ интересовалъ меня болѣе сада. Верхній этажъ былъ приготовленъ для Маріи Виртембергской, дочери короля Лудовика-Филнила. Замѣчательна была эта молодая артистка. Рано умерла она для искусства и для счастія. Мужъ обожалъ ее и до сихъ поръ неутѣшенъ. Марія Виртембергская умерла не видавъ жилища для нея приготовленнаго. Но въ немъ сохраняются ея вещи, ея библіотека, ея альбомы, бюстъ Іоанны д'Аркъ и ангелъ ея работы. Знаменитая статуя Іоанны д'Аркъ находится въ Версальскомъ музеѣ.
   Была въ Эрмитажѣ, также загородномъ замкѣ принадлежавшемъ какому-то Баварскому герцогу. Тамъ есть фонтаны, спускаемые только въ торжественные дни, кофейни оживленныя только по воскресеньямъ, аллеи заросшія травой, но всего любопытнѣе портретъ бѣлой женщины. Легенда... о бѣлой дамѣ и опера Боэльдье порожденная ею всѣмъ извѣстны. Но можетъ-быть не всѣ знаютъ что нѣкоторые изъ нѣмецкихъ царствующихъ домовъ имѣютъ свою бѣлую женщину какъ принадлежность придворнаго штата. Какъ Австрійскимъ, такъ и Виртимбергскимъ царствующимъ особамъ, по преданію, является бѣлая дама въ предзнаменованіе какого-нибудь несчастія. Разказывають что даже въ вашъ скептическій вѣкъ подобное явленіе было предъ смертію герцогини Маріи. Изъ Эрмитажа я посѣтила домикъ находившійся по дорогѣ въ Байрейтъ, гдѣ жилъ Жанъ-Поль Рихтеръ и гдѣ онъ написалъ почти всѣ свои творенія., Въ мезонинѣ находится завѣтная комната, не красивая, во уединенная. Мебель, состоящая изъ стола, канапе, двухъ или трехъ стульевъ, находится точно въ такомъ порядкѣ какъ стояла при немъ. Изъ окна видны долины и горы по которымъ онъ блуждалъ обдумывая свои сочиненія. Домикъ этотъ обращенъ въ родъ гостиницы, гдѣ содержательница угощала посѣтителей прекраснымъ кофе.
   Многіе ѣздятъ въ Мюнхенъ черезъ Нюренбергъ; я выбрала самую кратчайшую дорогу черезъ Реннобургъ. Пріѣхавъ въ этотъ древній городъ, столь замѣчательный въ исторіи Среднихъ Вѣковъ, я нѣсколько минутъ колебалась остаться ли мнѣ въ немъ чтобы посѣтить Валгаллу или ѣхать, впередъ. Лѣнь и желаніе какъ можно скорѣе добраться до мѣста отдыха взяли верхъ надъ любопытствомъ. Черезъ часъ я уже находилась на Мюнхенской дорогѣ.
   Въ 1806 году, когда несчастная Германія, казалось, утратила всю свою нравственную силу, лишилась навсегда своей самостоятельности, въ эту годину бѣдствій, принцъ Баварскій, молодой человѣкъ лѣтъ 20, задумалъ соорудить великимъ воспоминаніямъ и великимъ дѣятелямъ германскаго племени памятникъ который возбуждалъ бы патріотизмъ и чувство чести. Говорятъ мысль этого памятника была внушена принцу Лудовику чтеніемъ исторіи Іоанна Миллера, и первый бюстъ заказанный для Валгаллы былъ бюстъ знаменитаго историка.
   Мюнхенъ былъ чрезвычайно оживленъ когда я пріѣхала. Готовился октябрьскій праздникъ. Изъ окрестныхъ мѣстъ и даже изъ отдаленныхъ провинцій городскіе и деревенскіе жители стекались большими массами чтобъ участвовать въ немъ, иностранцы -- чтобы взглянуть на него. Всѣ гостиницы были наполнены; мы съ трудомъ нашли помѣщеніе zim Goldenen, Hirch. Въ этомъ же отелѣ жилъ Тьеръ.
   Къ сожалѣнію я не могла остаться долго въ Мюнхенѣ и изучить во всѣхъ подробностяхъ его пересозданіе, учиненное. королемъ "Пудовикомъ. Первый день мы посвятили наружному обозрѣнію города. Царственный зодчій надѣлилъ Мюнхенъ всѣмъ что только могло способствовать его духовному и умственному преуспѣванію. Соорудили церковь Св. Дѣвы Маріи, церковь Св. Лудовика, придворную капеллу, Базилику. На Лудвиговой улицѣ построенъ университетъ, семинарія, библіотекасъ 400.000 томами и 8.000 манускриптами, институтъ благородныхъ дѣвицъ, и всѣ эти зданія, нѣсколько въ византійскомъ вкусѣ, великолѣпны. Не забыты были королемъ Лудовикомъ и историческія воспоминанія; онъ поставилъ на театральной площади" статую Іосифа I, на Вителбахской Максимиліана Вителбаха, родоначальника нынѣшней династіи, на Брянской улицѣ воздвигнулъ обелискъ въ память Баварцевъ погибшихъ въ Россіи въ полчищахъ Наполеона" Для искусствъ воздвигнуты дворцы, Пинакотека, Глиптотека, Театръ съ колоннами и фресками. Базаръ или пале-рояль, не такой огромный какъ парижскій, но за то съ галлереями украшенными видами Италіи, съ начертаніемъ наверху стиховъ сочиненныхъ королемъ Лудовикомъ. Какъ восторженный художникъ, король страстно любилъ Италію и воспѣвалъ эту страну искусствъ, поэзіи, любви.
   На другой день была въ Пинакотекѣ, построенной Кленце. Первый камень былъ положенъ въ 1826 году, 3 мая, въ день рожденія Рафаэля. Здѣсь на каждомъ шагу находишь или патріотическую, или поэтическую мысль. Пинакотека достроена въ видѣ продолговатаго параллелограмма, какъ мнѣ объясняли. Чрезвычайно эффектны бюсты знаменитыхъ живописцевъ стоящіе на фронтонѣ, они какъ будто вышли изъ храма посвященнаго имъ и привѣтствуютъ приходящихъ наслаждаться ихъ произведеніями. Внутренность Пинакотеки соотвѣтствуетъ ея наружной красотѣ. Нельзя было создать лучшей картинной галлереи: превосходное освѣщеніе, величественные размѣры, благородная простота отдѣлки. Но галлерея не обладаетъ первоклассными произведеніями великихъ художниковъ; одна только картина Рафаэля. Король Лудовикъ, несмотря на готовность всѣмъ жертвовать для искусствъ, не могъ пріобрѣсти произведеній этого царя живописи, произведеній которыя въ каждомъ обладающемъ ими государствѣ хранятся какъ народное сокровище.
   Въ первой комнатѣ, служащей какъ бы преддверіемъ, находятся портреты государей Баварскихъ положившихъ начало галлереи (еще до короля Лудовика существовала галлерея, собраніе картинъ, но въ другомъ помѣщеніи). За нею -- древніе нѣмецкіе живописцы, между которыми блеститъ Альбрехтъ Дюреръ; во второй залѣ нѣмецкіе художники XV и XVI вѣка, уже знакомые съ искусствомъ Италіи. Тутъ можно познакомиться съ Гемлингомъ, этимъ Перуджи Германіи, котораго мы такъ мало знаемъ и котораго девять лучшихъ картавъ находятся въ Пинакотекѣ и между ними замѣчательна голова Спасителя. Въ третьей находятся произведенія Фламандской шкоды, между прочимъ чудесный портретъ Рембранта; въ четвертой -- исключительно господствовалъ Рубенсъ. Мнѣ не понравился его Страшный Судъ; много натянутости въ вымыслѣ и много матеріальности въ исполненіи. Рубенсъ изумителенъ по плодовитости своихъ произведеній и по блестящему колориту, но онъ слишкомъ расточалъ свой даръ на декоративныя и эффектныя картины и потому не создалъ ничего особенно высокаго. Въ пятой залѣ Фламандская и Голландская школы, имѣющія много общаго, соперничали одна предъ другою. Въ шестой соединены шкоды Французская и Испанская: тутъ находятся Мурильо, Лебренъ, Клодъ Лоренъ, Ватто, Жозефъ Вернетъ. Въ седьмой и восьмой находится Италіянская шкода: на первомъ планѣ Караччи со своими учениками и учителями Венеціанцами, потомъ Гвидо, Караваджъ, Гверчинъ, Доминикинъ; въ послѣдней находятся произведенія новѣйшихъ художниковъ.
   Въ кабинетахъ соединены картины небольшаго размѣра; для того чтобъ онѣ не терялись посреди огромныхъ рамъ, какъ это обыкновенно бываетъ въ галлереяхъ, въ этихъ кабинетахъ соблюдена та же классификація школъ какъ и въ большихъ задахъ. Вдоль главнаго фасада Пинакотеки во всю длину тянется корридоръ, въ которомъ окна отдѣляются одно отъ другаго сводами расписанными фресками, изображающими черты изъ жизни какого-нибудь знаменитаго живописца.
   Глиптотеку также построилъ Кленце. Онъ сдѣлалъ изъ нея достойное вмѣстилище сокровищъ скульптуры. Говорятъ, король особенно любилъ Глиптотеку. Стѣны великолѣпныхъ залъ облечены чистымъ бѣлымъ мраморомъ словно привезеннымъ изъ Парроса, полы устланы красивыми узорами сложенными изъ разныхъ мраморовъ, потолки разрисованы фресками Корнеліуса. Въ этихъ залахъ вмѣстѣ съ изваяніями древнихъ Фидія, Праксителя, видимъ статуи Кановы, бюсты Торвальдсена, Шадова, Рауха. Мечта переносится изъ Греціи въ Римъ, изъ Рима въ мастерскую Кановы. Все такъ стройно и изящно! Воображаешь себя подъ благодатнымъ небомъ Аттики и забываешь Что Глиптотека находится въ прозаической странѣ Тевтоновъ.,
   Новый дворецъ есть также твореніе Кленце. Король, поручивъ ему постройку, изъявилъ желанье чтобы было какъ можно менѣе шелковыхъ обоевъ, роскошной драпировки, рѣзьбы изъ дерева, но какъ можно болѣе мрамора и позолоты, картинъ, фресокъ, статуй и бюстовъ. И художникъ утѣшилъ короля, осуществилъ его мысли" Вступаете во дворецъ, и фрески овладѣваютъ всѣмъ вашимъ вниманіемъ и не оставляютъ васъ до самой послѣдней комнаты. Когда обошедъ весь дворецъ вы невольно закрываете глаза, утомленные всѣмъ видѣннымъ, вы не скоро соберетесь съ мыслями и предъ вами долго еще мелькаютъ Ахиллъ, Агамемнонъ, Рудольфъ Габсбургскій и пр. и пр., и вы невольно подумаете: бѣдная королева, вѣрно герои эти будутъ грезиться ей ночью и не давать уснуть спокойно.
   Дворецъ не былъ еще совершенно оконченъ когда мы его видѣли. Въ нижнемъ этажѣ находятся два отдѣленія, одно украшено изображеніями взятыми изъ Иліады, другое изъ Нибелунговъ. Греція и Германія нераздѣльно жили въ душѣ короля Лудовика. Поэзію гомерическую передалъ скульпторъ Швангалеръ, который вмѣстѣ и превосходный рисовальщикъ. Когда у него въ рукахъ нѣтъ рѣзца, то онъ чертитъ карандашомъ статуи или этюды картинъ. Другъ его дѣтства, Гельтенбергеръ, приводилъ въ исполненіе во фрескахъ всѣ его мысли такъ удовлетворительно что Швангалеръ оставался вполнѣ довольнымъ и говорилъ что самъ не сдѣлалъ бы лучше еслибъ умѣлъ владѣть кистью.
   Трудно было расписывать нижній этажъ; онъ нѣсколько сыръ, потому что нѣсколько комнатъ обращены на сѣверъ, а климатъ суровъ и непостояненъ, но въ Мюнхенѣ умѣютъ устранять препятствія: воспользовались способомъ который употребляла древніе и котораго секрета отыскали въ Геркуланумѣ и Помпеѣ. Секретъ этотъ состоитъ въ томъ что въ краски примѣшиваютъ растопленнаго воску; это прикрѣпляетъ ихъ къ стѣнѣ и придаетъ имъ блескъ. При насъ гомерическія фрески не были еще готовы, но Нибелунги были почти кончены. Ихъ писалъ Шноръ. Здѣсь увидите вы короля Гентера и мрачное лицо Брунегильды, навлекшей своими страстями столько бѣдствій на свой родъ; увидите пламеннаго, но задумчиваго Зигфрида, Зигмунда и всѣ воинственныя и нѣжныя, яркія и туманныя лица ужасной поэмы. И на воемъ лежитъ печать народности, во всемъ проявляется чувство индивидуальности, которымъ въ высшей степени владѣлъ Шноръ. Посѣтивъ только разъ дворецъ я не могла запомнить всѣхъ его сокровищъ, но не забуду тронной залы, прекрасной по формѣ и изумительной по 12 колоссальнымъ золоченымъ статуямъ королей Баварскихъ стоящихъ между колоннами залы. Греческая поэзія нераздѣльно господствуетъ въ комнатахъ короля, нѣмецкая въ комнатахъ королевы. Воображеніе Швангилера и смѣлая кисть Гесса украсили жилище короля героями Эллады, богами Олимпа. Граціозная кисть Линдшмита и Фольца воспроизвели въ кабинетѣ королевы плѣнительныя созданія Шиллера. Даровитый Каульбахъ избралъ для себя великаго поэта Германіи, изобразивъ въ спальнѣ королевы героевъ Гёте, изъ коихъ особенно, хорошъ Эгмондъ. Въ прочихъ комнатахъ находились изображенія изъ Клопштока, Виланда, Бюргера, Тика. Дворецъ этотъ не только великолѣпное жилище короля, но вмѣстѣ и олицетвореніе художественной мысли, проникнутой духомъ народности. Германская поэзія и германская слава, несмотря на эллинскія навожденія, все-таки преимущественно господствуетъ во дворцѣ, и художники созидавшіе и украшавшіе его большею частію были Нѣмцы. Въ немъ, по-моему, одинъ недостатокъ, это излишество фресокъ; отъ нихъ просто некуда дѣваться, и понятно что У королевы, какъ говорятъ, были отдѣльныя маленькія комнаты, гдѣ нѣтъ ни одной картины и гдѣ она особенно любила находиться.
   Придворная церковь великолѣпна; Кленце соорудилъ ее въ византійскомъ стилѣ, который такъ понравился королю въ Палермской дворцовой церкви. Много драгоцѣнностей было предоставлено, въ распоряженіе Кленце и онъ воспользовался ими съ необыкновеннымъ искусствомъ. Полъ церкви устланъ порфиромъ, яшмой и другими каменьями, стѣны одѣты флорентинскою мозаикой, алтарь сдѣланъ изъ чистаго серебра, потолокъ распивавъ фресками Гессе.
   Въ Мюнхенѣ есть еще два замѣчательные храма: церковь Святаго Лудовика и Дѣвы Маріи въ предмѣстьѣ; первую построилъ Гартнеръ и расписалъ Корнеліусъ, вторую построилъ Даніилъ Олмудеръ въ готическомъ вкусѣ.
   Много терзалъ свое воображеніе Корнеліусъ сочиняя фрески церкви Святаго Лудовика и произвелъ трудъ исполненный если не вдохновенія, то глубокой обдуманности. Онъ представилъ всю исторію религіи. Въ главномъ куполѣ изображено мірозданіе: по одной сторонѣ престола Вседержителя находится архангелъ Михаилъ, каратель зла, съ другой -- Рафаилъ, возвѣститель благодати, въ четырехъ отдѣльныхъ куполахъ представлены пророки и патріархи. Это Ветхій Завѣтъ. На стѣнахъ развертывается исторія Новаго Завѣта, изображена жизнь Іисуса Христа, начало и конецъ Его искупительнаго пришествія, Богоматерь, апостолы, учредители разныхъ монашествующихъ орденовъ, проповѣдники, мученики. На стѣнѣ алтаря нарисованъ Страшный Судъ, какъ развязка земной жизни и какъ упованіе будущей.
   Самое лучшее назначеніе искусства -- передавать высокія ощущенія и духовную красоту. Богоматерь, какъ выраженіе материнской нѣжности и предъизбранной чистоты, Христосъ, проявитель Божества въ человѣчествѣ, святые, одушевленные религіознымъ восторгомъ, всегда будутъ сильно трогать душу. Но есть предметы которымъ, по понятіямъ, современнымъ, нельзя сочувствовать. Микель-Анджело могъ написать Страшный Судъ; въ его вѣкъ любили матеріализовать всѣ ощущенія, хотя и теперь мы стремимся къ реальности, но насъ не поражаютъ осязательные образы, если они представляются наперекоръ нашему воображенію. Страшный Судъ Корнеліуса, со Христомъ напоминающимъ Юпитера, съ изображеніемъ короля Лудовика блаженствующимъ въ числѣ самыхъ избранныхъ, а Гёте и Лютера терзающимися въ мученіяхъ ада, -- все это кажется какимъ-то жестокимъ анахронизмомъ. Исключая нѣсколько отдѣльныхъ группъ, я нахожу что во всѣхъ отношеніяхъ это неудачная картина, съ блѣднымъ, однообразнымъ колоритомъ.
   Церковь Maria Hilf особенно замѣчательна по прекрасно расписаннымъ окнамъ -- это торжество возстановленія живописи на стеклѣ. Если не вполнѣ проникнута тайна колорита и яркости красокъ живописи XVI вѣка, то изобрѣтены новыя средства по которымъ мюнхенская живопись на стеклѣ можетъ соперничать съ прежнею и даже превосходятъ ее красотой рисунка. Хороши для храмовъ расписанныя окна! Они какъ будто скрываютъ отъ молящихся весь внѣшній міръ и заслоняютъ его святыми изображеніями, проливающими въ душу какой-то дивный, отрадный свѣтъ. Жаль что у насъ въ Россіи эта живопись почти неизвѣстна.
   Галлерея герцога Лейхтенбергскаго принадлежитъ къ числу лучшихъ достопримѣчательностей Мюнхена; она отличается не многочисленностію художественныхъ произведеній, во прекраснымъ выборомъ. Тамъ находится одна изъ лучшихъ Богоматерей Мурильо, чудесный Велисарій Герарда, дивная Магдалина Кайовы и его прелестныя три граціи, столь извѣстныя по безчисленнымъ воспроизведеніямъ въ алебастрѣ, мраморѣ и бронзѣ. Галлерея эта обладаетъ также семейными портретами Бонапартовъ, мебелью изъ кабинета Наполеона въ Мальмезонѣ, столъ на которомъ онъ работалъ возлѣ любимой женщины.
   Была въ мастерской Каульбаха. Въ пространномъ уединенномъ дворѣ построено нѣчто въ родѣ сарая. Постучали въ дверь, и она немедленно отворилась. Въ углубленіи мастерской у камина полулежа читалъ книгу человѣкъ еще не старый, съ длинными волосами à la Рафаэль, съ выразительнымъ лицомъ, въ какомъ-то живописномъ костюмѣ съ висячими рукавами. Это былъ Вильгельмъ Каульбахъ. Увидавъ меня онъ всталъ, привѣтливо подошелъ и выслушавъ просьбу посмотрѣть его произведенія, самъ повелъ по обширной своей студіи. Много было тамъ прекрасныхъ картинъ, портретовъ, но я особенно восхищалась картономъ "покоренія Іерусалима". Онъ производилъ впечатлѣніе какъ бы нарисованная уже картина. На небѣ показываются четыре пророка, возвѣщавшіе о паденіи Іерусалима, и съ упрекомъ указываютъ на книги въ которыхъ находятся ихъ пророчества. Подъ ними являются ангелы, сходящіе на землю и размахивающіе смертоноснымъ орудіемъ которымъ они, по повелѣнію Бога, должны карать беззаконныхъ. На первомъ планѣ представлены всѣ ужасы кровопролитной осады -- тутъ Еврей бѣжитъ преслѣдуемый ангеломъ, ужасъ изображенъ въ чертахъ его: это эмблема гоненія и разсѣянія по лицу земли народа Іудейскаго. Въ срединѣ картона, предъ алтаремъ, первосвященникъ, не имѣя твердости пережить паденіе своей вѣры и своего народа, закалывается посреди женщинъ окружающихъ его и отъ ужаса падающихъ вицъ; съ правой стороны на первомъ же планѣ христіане выходятъ изъ роковаго города, осѣняемые ангелами, лица ихъ ясны, кротки, праведники эти держатъ въ рукахъ пальмовыя вѣтви и не замѣчаютъ даже разрушенія окружающаго ихъ. Ангелы-хранители несутъ предъ ними изображеніе Креста Спасителя. На второмъ планѣ справа идутъ легіоны Римлянъ; имъ предшествуетъ Титъ, въ его осанкѣ замѣтенъ властелинъ міра, налѣво между колоннами виднѣется во святая святыхъ пылающій Кивотъ Завѣта, вокругъ его толпятся Израильтяне и съ отчаяніемъ простираютъ руки къ небу. Эта картина цѣлая поэма.
   Къ сожалѣнію я не успѣла посѣтить всѣхъ человѣколюбивыхъ заведеній которыхъ въ Мюнхенѣ очень много. Тамъ есть хорошо устроенныя больницы, богадѣльни, воскресныя школы, куда приходятъ преимущественно дѣти ремесленниковъ. Они въ продолженіи недѣли работаютъ, а по воскресеньямъ и праздникамъ, бывающимъ довольно часто въ католическихъ земляхъ (хотя все-таки далеко не такъ часто какъ у насъ), посѣщаютъ школу, гдѣ имъ преподаютъ Законъ Божій, начала физики, химіи, приложенія геометріи къ ремесламъ, столь необходимое для образованія хорошихъ ремесленниковъ. При школѣ находятся библіотека, физическіе инструменты, химическіе снаряды, модели машинъ и пр. Много слышала хорошаго о Мюнхенской исправительной тюрьмѣ. Въ ней каждый заключенный долженъ зарабатывать себѣ хлѣбъ. Ремесленники занимаются своимъ ремесломъ, тѣ которые не умѣютъ ничего дѣлать научаются какой-нибудь работѣ. Если заключенные зарабатываютъ сверхъ того что потребно на ихъ содержаніе, то излишекъ обращается въ ихъ же Пользу и отдается имъ при окончаніи срока ихъ заключенія. Содержатъ ихъ въ большой строгости, притомъ же постоянный трудъ, правильность жизни, надежда на будущую обезпеченность, основаніе которой сами же положили,-- все это сильно дѣйствуетъ на ихъ нравственное улучшеніе, и рѣдко случается чтобы разъ вышедшіе изъ тюрьмы снова въ нее попадали. Есть преступники заключенные на цѣлую жизнь; они также работаютъ, но не имѣютъ надежды когда бы то ни было воспользоваться плодами своего труда, за то имъ дозволено нѣкоторое утѣшеніе, какъ-то курить и нюхать табакъ; для Нѣмца это очень важно.
   Ежегодно въ октябрѣ бываетъ въ Мюнхенѣ народный праздникъ. Король учредилъ его въ ознаменованіе своей свадьбы и для поощренія сельскаго хозяйства и сельской промышленности. По окончаніи лѣтнихъ трудовъ и по уборкѣ хлѣба поселяне стекаются въ Мюнхенъ повеселиться во имя короля. Тѣ которымъ посчастливилось что-нибудь изобрѣсти или сдѣлать какое-нибудь улучшеніе по земледѣлію сообщаютъ объ этомъ кому слѣдуетъ и съ нетерпѣніемъ ожидаютъ октября: имъ предстоитъ получить награду и одобреніе отъ самого короля.
   Третьяго октября начался праздникъ. Множество народа, омнибусы и экипажи всевозможныхъ видовъ тянулись по улицамъ. Я ожидала видѣть многолюдный обыкновенный нѣмецкій праздникъ, но зрѣлище представившееся мнѣ превзошло ожиданіе. Прекрасная зеленая поляна, называемая Терезиной (Theresen-Wiese), замкнута пригоркомъ возвышающимся въ видѣ амфитеатра. Этотъ природный амфитеатръ былъ усѣянъ толпами народа въ разнообразныхъ костюмахъ, но много было поселянокъ въ ихъ національныхъ уборахъ сдѣланныхъ изъ глазета на подобіе шляпки и ярко сіявшихъ на солнцѣ. На этомъ же возвышеніи, справа, была построена эстрада для музыкантовъ и для дамъ. Внизу противъ эстрады находилась красивая палатка для королевской фамиліи и ею приглашенныхъ, противъ нея другая въ такомъ же родѣ для участвующихъ въ скачкѣ; направо отъ королевской палатки, въ нѣкоторомъ разстояніи, тянулись разныя постройки для увеселенія народа, въ родѣ нашихъ балагановъ. Вокругъ огромной площади протянуты были въ два ряда веревки для скачки, вдоль которыхъ толпились зрители, а экипажи стояли въ центрѣ. Такимъ образомъ всѣмъ было удобно видѣть безъ давки и замѣшательства.
   Въ 2 часа пушечные выстрѣлы возвѣстили о королевскомъ выѣздѣ изъ дворца; чрезъ четверть часа по всей долинѣ раздался vivat, заиграли хоры музыки, и король съ королевой, въ блестящей каретѣ, въ сопровожденіи многочисленной свиты, подъѣхалъ къ палаткѣ. Для короля и его свиты былъ приготовленъ завтракъ, въ продолженіе котораго музыка играла національные мотивы. Послѣ завтрака король сталъ у лѣстницы палатки и самъ раздавалъ призы тѣмъ кто оказались ихъ достойными. Къ нему подходили безъ робости и замѣшательства. Король со многими ласково разговаривалъ и своимъ лестнымъ одобреніемъ придавалъ цѣну наградѣ. Музыка во все время не умолкала. По раздачѣ призовъ начались приготовленія къ скачкѣ. Изъ противоположной палатки выходили попарно конюхи живописно одѣтые въ костюмъ Среднихъ Вѣковъ и несли въ рукахъ маленькія разноцвѣтныя позолоченыя знамена для раздачи вмѣстѣ съ призами, потомъ показались лошади, которыхъ медленно провели взадъ и впередъ. Все умолкло и ожидало. Сигналъ былъ поданъ, и нѣсколько лошадей со своими легкими, красивыми всадниками понеслись съ быстротой молніи. Народъ покрывавшій пригорокъ и долину шумно изъявлялъ свое сочувствіе. Нѣсколько разъ пускали лошадей, и нѣсколько разъ какой-нибудь счастливецъ, на быстромъ скакунѣ, первый достигалъ назначенной цѣли. Наконецъ скачка кончилась, побѣдители получили призы и знамена, которыя торжественно держали въ рукахъ, красуясь на своихъ усталыхъ бѣгуновъ. Король уѣхалъ, народъ сталъ расходиться весело, но безъ шума и суеты.
   Увеселенія обыкновенно продолжаются цѣлую недѣлю, всякій день народъ толпится на Терезиной Полянѣ: тамъ бываетъ стрѣльба въ цѣль, театральныя представленія, скачки, лотереи и въ послѣдній день блестящій феерверкъ заключаетъ всѣ радости. Поселяне разъѣзжаются, унося съ собой много пріятныхъ воспоминаній, запасъ веселыхъ разказовъ на зимніе вечера и много полезныхъ свѣдѣній, которыя пріобрѣтаютъ отъ общенія съ опытными и уже отличившимися хозяевами.
   

XII.

   Я покинула Мюнхенъ прежде окончанія праздника. Скоро мы въѣхали въ страну Тирольскихъ альпъ; горы то расходятся на большое пространство, и между ними протекаетъ быстрая рѣка, то суживаются, высятся надъ головами или стоятъ вертикальною стѣной. Безпрестанно слышала то крикъ птицъ укрывавшихся отъ непогоды, то журчанье источника, или шумъ падающаго каскада, при этомъ шелъ не переставая проливной дождь и висѣлъ густой туманъ. Картина представляла нѣчто хаотическое.
   Нѣсколько часовъ мы пробыли въ Батуевѣ славящемся виноградомъ и изобиліемъ фруктовъ. Прошлаго года покойный мужъ предполагалъ лѣчиться тамъ виноградомъ, но поспѣшилъ воротиться въ Россію. Мнѣ показалось въ Батуевѣ такъ душно и такъ сжато что ни лѣченіе ни пребываніе тамъ не должно быть пріятно. Ночью проѣхали Ровередо; въ его окрестностяхъ, говорятъ, не безопасно, недавно ограбили нѣсколько путешественниковъ; насъ сопровождала эскорта. За Ровередо горы сближаются и образуютъ узкій дефилей, въ которомъ едва вмѣщается русло Адижа и почтовая дорога. Потомъ горы примѣтно уменьшаются, замѣняются холмами, которые мало-по-малу также исчезаютъ; наконецъ взорамъ представляется пространная раввина, особенно пріятная для насъ, Русскихъ, не привыкшихъ быть стѣсненными горными преградами. Посреди обширныхъ полей засѣянныхъ пшеницей растутъ шелковичныя деревья, дома окружены виноградниками.
   Мы были уже въ Италіи, на насъ вѣяло уже теплымъ воздухомъ юга. Слышался уже языкъ Тасса, встрѣчались черные, блестящіе глаза женщинъ, смуглыя, выразительныя лица мущинъ.
   Дорога отъ Вероны до Мантуи прелестна. Ничто не напоминаетъ о мнимомъ упадкѣ Италіи. Широкое шоссе, цвѣтущія виллы, древнія церкви, деревни похожія на города съ широкими улицами, съ большими домами. Это Италія Римлянъ, или владычества Лонгобардовъ, когда, по словамъ Павла Дьякона (жившаго въ началѣ IX вѣка и оставившаго драгоцѣнную исторію Лонгобардовъ), дѣлались чудеса, не употреблялась самопроизвольная расправа, не учинялись обманы, не обирали несправедливо, не отягчали налогами, не было ни грабежей, ни мошенничества: всѣ жили въ спокойствіи. Не знаю могутъ ли Австрійцы возвратить золотой вѣкъ Лонгобардовъ, во они сумѣли сохранить наружное благоденствіе, и это уже что-нибудь да значитъ. Солнце садилось когда мы подъѣхали на Мантуѣ. Она живописно лежитъ на двухъ озерахъ и отражается въ ихъ свѣтлыхъ водахъ, любуясь собою какъ красавица окруженная зеркалами. Сильное впечатлѣніе произвела на меня Мантуя; италіянская жизнь представилась мнѣ во всей своей прелести и, можетъ-быть, потому еще болѣе обаятельною что былъ вечеръ и тьма скрывала антипоэтическую ея сторону. Ночь была темная, съ синимъ небомъ и ярко горящими звѣздами, какія бываютъ только на югѣ. Улицы кипѣли народомъ, гармоническій языкъ звучалъ со всѣхъ сторонъ въ веселыхъ возгласахъ, живой болтовнѣ и въ красивыхъ напѣвахъ любимыхъ арій, кофейни были ярко освѣщены, оттуда слышался смѣхъ и громкіе разговоры, гдѣ-то играла музыка. На площадяхъ лежали груды чудесныхъ плодовъ, грозды винограда, сладкія фиги и сочныя груши; торговки приглашали покупать ихъ вкусный товаръ; люди съ засученными рукавами, въ фартукахъ, жарили каштаны на жаровняхъ, стоявшихъ длинною вереницей, и громогласно съ энергичными жестами приглашали полакомиться дешевымъ кутаньемъ. Во всемъ этомъ была какая-то радость жизни, какая-то роскошь ощущеній.
   Изъ Мантуи въ Болонью мы ѣхали въ курьерской каретѣ, это нё то что дилижансъ, нѣсколько дороже, но за то экипажъ лучше, просторнѣе и ѣдешь скорѣе. Въ каретѣ у насъ лежали заряженные пистолеты, вооруженные жандармы сопровождали насъ. Эта предосторожность была принята потому что недавно ограбили почтовую карету и похитили изъ нея важныя бумага и всѣ находившіяся деньги. Я безпечно дремала, и когда просыпалась, то топотъ скачущихъ жандармовъ и тѣни ихъ мелькавшія около оконъ экипажа казались чѣмъ-то фантастическимъ. На разсвѣтѣ пріѣхали въ Модену. У заставы съ заботливостію спросили нашего кучера, благополучно ли онъ совершилъ свой путь? Кучеръ, вѣжливый Флорентинецъ, отвѣчалъ: "Grâce à la puissante protection du Grand Duc." Это была нѣкотораго рода эпиграмма. Пока закладывали лошадей мы пошли взглянуть на дворецъ. Онъ слишкомъ великолѣпенъ для Моденскаго герцога.
   Погода была чудесная, прелестныя виллы, роскошные виноградники встрѣчались на каждомъ шагу, лошади скоро бѣжали, что не послѣднее также наслажденіе для тѣхъ кто шажкомъ проѣхали по Германіи; при всѣхъ этихъ условіяхъ я думала что мы очень пріятно доѣдемъ до Болоньи и находилась въ хорошемъ настроеніи, но къ сожалѣнію оно было непродолжительно, какъ все хорошее въ жизни. Подъѣхали мы къ Папскимъ Владѣніямъ, курьеръ пошелъ прописывать наши паспорты. Дожидаемся, дожидаемся, курьеръ нашъ не идетъ! Наконецъ возвращается съ длиннымъ лицомъ, объявляетъ что такъ какъ наши паспорты не визированы, то васъ не пускаютъ впередъ. Я рѣшилась отправиться сама, убѣждать папскія власти не задерживать васъ; истощила весь лексиконъ недавно выученныхъ италіянскихъ фразъ, говорила самымъ умоляющимъ голосомъ, во ничто не тронуло жестокосердыхъ охранителей Папскихъ Владѣній, они остались непреклонны и увѣряли что по настоящему надобно было бы васъ самихъ отправить въ Модену, да изъ уваженія къ вашему полу дѣлаютъ вамъ снисхожденіе и дозволяютъ остаться въ Кастельнуово пока не привезутъ вамъ разрѣшенія ѣхать въ Болонью. Нечего дѣлать, надобно было послать въ Модену визировать паспорты, въ Болонью просить разрѣшенія выѣхать въ Папскія Владѣнія, потерять цѣлый день, скучать и истратить много денегъ на эту нелѣпую продѣлку. Признаюсь я подосадовала на его святѣйшество за такое притѣсненіе путешественниковъ и за эту западню въ которую много попадаются. Тѣ которые ѣдутъ въ Римъ конечно имѣютъ предосторожность визировать свои паспорты. Но когда ѣдешь въ Южную Францію или Сардинію и знаешь что только мимоѣздомъ коснешься Папскихъ Владѣній, то въ голову не придетъ чтобъ и для этого понадобилось особенное разрѣшеніе. Просто это маленькое надувательство въ пользу жителей Кастельнуово. Путешественники поневолѣ остаются тамъ цѣлый день и должны заплатить все это потребуютъ за посылку въ Модену и Болонью и наконецъ должны для себя нанятъ какую-нибудь каріолку чтобы доѣхать до Болоньи; само собою разумѣется что ни курьерская карета, ни дилижансъ не дожидаются задержанныхъ путешественниковъ, продолжаютъ свой путь, и деньги за мѣсто потеряны если онѣ заплачены до Флоренціи, что случилось и съ нами.
   Поздно вечеромъ пріѣхали мы въ Болонью, но все-такъ а встала рано чтобъ имѣть время обозрѣть городъ и его достопримѣчательности.
   Большое наслажденіе бывать въ италіянскихъ церквахъ безо всякаго докучливаго сопровождателя, совершенно одной, стать среди храма, окинуть сначала всѣ фрески, всѣ картины, и потомъ долго оставаться предъ изображеніемъ которое произвело особенное впечатлѣніе; усвоить мысль художника, созерцать небесную благость въ ликѣ Пресвятой Дѣвы, земную красоту въ ангелахъ (лицо младенца Іисуса никогда вполнѣ не удовлетворяло меня), женственную прелесть и неустрашимость въ мученицахъ, твердость въ мученикахъ, словомъ, вполнѣ предаться міру духовному, дивно воспроизведенному художникомъ, и не слышать вокругъ себя избитаго толкованія чичероне и пошлыхъ восклицаній посѣтителей. Это наслажденіе начинаешь испытывать въ большихъ церквахъ, во по выходѣ изъ нихъ, какъ противоположность благодатному настроенію, находишь прозу жизни являющуюся въ Болоньѣ съ самой невзрачной стороны и кишащей подъ ея арками. Арки тянутся по всѣмъ улицамъ, нѣтъ дома который бы не имѣлъ ихъ, но этотъ родъ архитектуры, красивый когда приложенъ кстати, вовсе не украшаетъ города, арки эти не имѣютъ изящной формы, грязны, ветхи и подъ сѣнью ихъ обрѣтается невообразимая нечистота. Италіянцы не могутъ жить въ стѣнахъ дома, они хотятъ дышать теплымъ воздухомъ, грѣться на ихъ красномъ солнышкѣ и потому занимаются разными ремеслами и исполняютъ разныя житейскія потребности подъ открытымъ небомъ, шьютъ сапоги, кроятъ платья, брѣютъ бороды, одѣваются, чешутся, бранятся, ссорятся, бьютъ дѣтей, кричатъ, плачутъ, смѣются. Въ деревняхъ и нѣкоторыхъ городахъ Италіи все это происходитъ на улицѣ и на площадяхъ, въ Болоньѣ подъ арками.
   Картинная галлерея составлена большею частью изъ произведеній Болонской школы. Богоматерь Франчіо, основателя школы, Святое Семейство Иммонье, ученика Франчіо, цѣлое поколѣніе Каррачій, Причащеніе святаго Іеронима, почти такое же превосходное какъ то же причащеніе Доминикино, находящееся въ Римѣ; Скорбящая Богоматерь Гридо, съ прелестными херувимчиками у ногъ Ея и съ плачущими съ Нею ангелами вверху; Избіеніе Младенцевъ; Мученіе святой Агнесы Доминикино и наконецъ Святая Цецилія Рафаэля -- вотъ главныя сокровища Болонской галлереи. Можно было бы провести нѣсколько часовъ не сводя глазъ со Святой Цециліи, такъ, вдохновенно ея лицо, естественна поза, такъ выразительны лица окружающія ее, столько восторженности въ серафимахъ вторящихъ на небесахъ пѣснямъ святой! Нельзя любоваться другими картинами когда смотришь на произведенія Рафаэля; послѣ Цециліи Рафаэля какою неудачною, какою манерною кажется святая Цецилія Карла Долчи играющая на гусляхъ.
   Въ Болоньѣ много замѣчательныхъ палаццо, церквей и частныхъ галлерей. Мы не успѣли всего видѣть. Были однако въ палаццо Бачіони, принадлежавшемъ Наполеоновой сестрѣ Элизѣ. Въ немъ болѣе вкуса нежели великолѣпія, болѣе воспоминаній семейныхъ нежели произведеній искусствъ. Наполеонъ изображенъ во всевозможныхъ видахъ и рѣзцомъ Кановы, и кистью Журдава, и въ солнечныхъ лучахъ, и въ лавровомъ вѣнкѣ, и наконецъ на одрѣ смерти.
   Любопытна такъ-называемая зала портретовъ, гдѣ находятся бюсты и изображенія всѣхъ членовъ Бонапартовской фамиліи. Кромѣ красоты сестеръ Наполеона, въ прочихъ лицахъ не находишь ничего замѣчательнаго, и всѣ они прошли бы безслѣдно въ мірѣ семъ еслибы посреди ихъ не родился мощный геній, который выдвинулъ ихъ изъ колеи обыкновенной жизни, поставилъ на первыя ступени общества и почти всѣхъ увлекъ въ своемъ паденіи.
   Арки до того любимы въ Болоньѣ что ихъ встрѣчаемъ всюду. Болонцы имѣютъ большее уваженіе къ Мадоннѣ святаго Луки, находящейся въ пяти миляхъ отъ города, и начиная отъ городскихъ воротъ до самой церкви тянутся арки, для того чтобы подъ ихъ защитой во всякое время народъ безъ затрудненія могъ ходить поклоняться Пресвятой Дѣвѣ. Всѣ сословія народа строили эти арки, отрасль ихъ идетъ также къ Campo Santo. На каждой аркѣ написано имя ея строителя, богатые воздвигали по нѣскольку арокъ, самые бѣдные складывались и строили хоть одну.
   Во Флоренціи я нашла Васильчиковыхъ. Они жили въ Hôtel de l'Arno, гдѣ я также остановилась. Помѣщеніе ихъ было великолѣпно: огромная гостиная съ фресками, съ мраморными статуями, терраса на которой журчалъ фонтанъ и открывался прекрасный видъ на Флоренцію. Гостиница находилась на берегу Арно, грязной, мелкой рѣчки, недостойной омывать такой городъ какъ Флоренція. Послѣ одиночества, казавшагося мнѣ такъ невыносимымъ въ продолженіе длиннаго моего путешествія, я очутилась среди милаго семейства принявшаго меня какъ родную, увидѣла голубое небо Италіи во всей его прелести, такъ какъ стояла великолѣпная погода. Я отогрѣвалась на жаркомъ, несмотря на сентябрь, солнышкѣ юга, утопала въ цвѣтахъ, въ благоуханіи, была окружена всевозможною роскошью жизни, наслаждалась высокими произведеніями искусствъ. Все это могло и унылой душѣ доставать нѣсколько свѣтлыхъ ощущеній, но они скоро были омрачены печальными извѣстіями изъ Россіи. Намъ писали о повсемѣстномъ неурожаѣ, пожарахъ и бѣдствіи народа.
   Флоренція такъ извѣстна что описывать ее значитъ повторять. Сказку только нѣсколько словъ о палаццо Питта. Многіе его критикуютъ, но мнѣ нравится его строгая, благородная архитектура. Его началъ строить знаменитый Брунелески и въ архитектурѣ его есть нѣчто мрачное. Весь дворецъ не что иное какъ богатая сокровищница, начиная съ подвальнаго этажа, гдѣ хранится золотыя драгоцѣнности, и до самаго верхняго, гдѣ помѣщается огромная библіотека герцога. Въ кладовой перваго этажа показываютъ серебряные, золотые приборы и равныя украшенія для стола, которымъ нѣтъ цѣны, потому что они по большей части сдѣланы или самимъ Бенвенуто Челлини или по его рисункамъ. Ничего нельзя вообразить замысловатѣе, изящнѣе и красивѣе этихъ тарелокъ, вазъ, кубковъ и пр. и пр. Совѣстно, кажется, употреблять ихъ для стола, ими можно только любоваться. Смотря на произведенія Бенвенуто Челлини, иногда досадуешь зачѣмъ художникъ дѣлалъ вазы, вырѣзывалъ кольца, вылѣпливалъ панцири, онъ, который могъ бы создать столько произведеній равносильныхъ Персею. Конечно, все что достигаетъ совершенства въ области изящнаго есть уже искусство, но изъ этихъ украшеній тщеславія и роскоши многія исчезли, иныя разсѣяны по неизвѣстнымъ угламъ, а Персей красуется во всемъ своемъ блескѣ, и смотря на него нельзя не пожалѣть что Бенвенуто Челлини не всегда предпочиталъ бронзу золоту.
   Картинная галлерея дворца Питти превосходна. Она достойная соперница галлереи degli Uffizi. Тамъ Венера Медицейская, здѣсь Венера Кановы, въ одной Форнарина Рафаэля, въ другой Мадонна della Sedia. Въ одной болѣе драгоцѣнныхъ мраморовъ, въ другой болѣе произведеній Рафаэля. Къ величайшему нашему сожаленію мы не видали Мадонны della Duca, по мнѣнію многихъ, она перлъ твореній Рафаэля. Мы съ трепетнымъ ожиданіемъ входимъ въ комнату гдѣ находится Мадонна della Duca. Пустое мѣсто. Гдѣ же Мадонна? съ прискорбіемъ спросили мы у сторожа. Герцогъ, отвѣчалъ онъ, взялъ ее на время къ себѣ въ комнату. Онъ, бѣдный, столько имѣлъ горя что захотѣлъ посмотрѣть на Мадонну. У герцога недавно умерла дочь, дѣвушка лѣтъ осьмнадцати, подававшая много прекрасныхъ надеждъ. Герцогъ глубоко огорчаю и находить утѣшеніе только въ молитвѣ и въ созерцаніи дивнаго произведенія Рафаэля. Поймутъ эту потребность тѣ которые страдали и лишились дорогихъ сердцу. Не одни искусства господствуютъ во Флоренціи, въ ней также процвѣтаютъ и науки, которымъ герцогъ усердно покровительствуетъ. Нѣсколько библіотекъ наполнено книжнымъ богатствомъ. Естественно-историческій музей одинъ изъ лучшихъ въ Европѣ. Тосканское герцогство, конечно, самый счастливый уголокъ въ мірѣ. Въ немъ соединены всѣ условія земидго счастія: прекрасный климатъ, богатство растительности, роскошь цвѣтовъ, довольство народа, кроткое, благоразумное правленіе и, что всего лучше, неприкосновенность дородныхъ воспоминаній и независимость гражданскаго существованія. Находясь вы Флоренціи не вспоминаешь съ прискорбіемъ что находишься на гробницѣ отжившаго народа, не досадуешь что видишь наслѣдіе несправедливо захваченное другимъ, чуждымъ правительствомъ. Тосканцы сохранили свое вдуваніе, происходящей отъ древнѣйшаго народа въ Италіи, остались любезными, веселыми, остроумными, какими были искони вѣковъ, имѣютъ своего законнаго государя и свои независимыя права. Благотворительность также не забыта во Флоренціи. Обширныя, хорошо содержимыя больницы снабжены всѣмъ что можетъ примости облегченіе страждущему человѣчеству. Много есть другихъ богоугодныхъ заведеній; нѣкоторыя изъ нихъ мы посѣтили. Сильное впечатлѣніе произвело на меня Братство Милосердія (Les frères de la Miséricorde). Оно учреждено въ 1244 году послѣ моровой язвы терзавшей Италію въ XIII вѣкѣ, до сихъ поръ сохранило свое первоначальное основаніе и измѣнилось только въ частностяхъ. Его составляютъ семьдесятъ братьевъ изъ свѣтскихъ людей, прелатовъ, артистовъ; къ этимъ представителямъ артистическаго и аристократическаго класса присоединяются сто пятнадцать другихъ братій изъ класса рабочаго, какъ представителей народа. Ежедневно дежурятъ по одному члену изъ обоихъ сословій; одинъ дежурный долженъ быть возвѣстителемъ, другой -- немедленно явиться на призывъ. На соборной площади находится церковь Братства Милосердія. Мы посѣтили ее. Въ ней нѣтъ ничего замѣчательнаго, но посреди ея стоятъ наготовѣ носилки для переноски страждущихъ. Направо изъ церкви находится комната въ которой по всѣмъ стѣнамъ подѣланы ящики; каждый изъ братьевъ имѣетъ отдѣльный для того чтобы хранить свою черную рясу, похожую на одежду кающихся, съ отверстіемъ только для рта и глазъ. Подъ рясой этою должно скрываться доброе дѣло. Какъ только дежурный братъ узнаетъ о какомъ-нибудь несчастій, въ которомъ братство можетъ подать помощь, онъ поспѣшаетъ на колокольню своей церкви и ударяетъ въ призывный колоколъ: одинъ разъ для обыкновенныхъ случаевъ, два раза для тяжкаго страданія, три раза для возвѣщенія смерти. И другой братъ, обязанный явиться на призывъ, разслышать, гдѣ бы онъ ни былъ, вѣщій колоколъ, бросить всѣ житейскія дѣла, не кончить начатаго разговора, не дописать нужнаго письма, бѣжитъ въ братство, надѣваетъ свою смиренную одежду, и оба брата вмѣстѣ спѣшатъ туда куда призываютъ ихъ страданія. Если находятъ раненаго, перевязываютъ ему раны, больнаго отдаютъ въ больницу, умершаго въ церковь. Страждущимъ доставляютъ способъ вылѣчиться, осиротѣлымъ даютъ денежное пособіе, умершихъ въ нищетѣ погребаютъ. Братья милосердія должны были сопровождать также преступниковъ на смертную казнь, но въ благодатное царствованіе теперешняго герцога не строилось ни одного эшафота, и братья отвыкли отъ этой тяжелой обязанности. Самъ великій герцогъ участвуетъ въ братствѣ; онъ также, когда приходитъ его очередь, скрывается подъ червою рясой, но его узнаютъ по щедрой милостынѣ которую онъ послѣ себя оставляетъ, и часто въ бѣдной хижинѣ, на мрачномъ чердакѣ, на постели умирающаго, возносятся благословенія герцогу Фердинанду. Ремесленникъ и аристократъ, богачъ и бѣдный въ одинакомъ одѣяніи влачатъ вмѣстѣ драгоцѣнную ношу, милосердіе соединяетъ классы раздѣленные столь рѣзко въ житейскомъ быту и такъ часто враждебные между собою. Трогательное сочетаніе! На немъ безъ сомнѣнія почіетъ благодать Божія.
   

XIII.

   Я пріѣхала въ Ниццу 13 октября. Цѣлую недѣлю прожила я здѣсь безъ Васильчиковыхъ, и очень скучала, пріискивала для насъ помѣщеніе на зиму, но это занятіе было болѣе утомительно нежели пріятно. Къ счастію, нашла одно полурусское семейство, долго жившее въ Россіи. Глава семейства былъ женатъ на русской барынѣ, гжѣ Ртищевой, принадлежавшей къ высшему обществу, былъ съ ней очень счастливъ и сохранилъ благодарное воспоминаніе о Россіи. Онъ и его дочери отъ перваго брака поселились навсегда въ Ниццѣ, гдѣ имѣли свою виллу. Они были привѣтливы ко всѣмъ Русскимъ и оказали вамъ много услугъ. Тяжело было мнѣ въ первый разъ провести одной 19 октября, день вашей свадьбы, который мы нѣсколько лѣтъ такъ весело проводили.
   По пріѣздѣ Васильчиковыхъ, мы наняли за шесть или восемь тысячъ франковъ на сезонъ дачу въ предмѣстьѣ города, съ обширнымъ садомъ. Я была очень довольна выборомъ. Нельзя ничего было придумать милѣе собственно моего помѣщенія. Большой домъ, величавшійся палаццо, занимали Васильчиковы: онъ стоялъ на первомъ планѣ въ саду, гдѣ по разнымъ направленіямъ тянулись аллеи померанцевыхъ деревьевъ и между ними цвѣли кусты высокихъ бенгальскихъ розъ. Одна иЗъ аллей вела къ прелестному павильйону, находившемуся въ углубленіи сада, гдѣ я поселилась. У меня была хорошенькая спальня, съ огромною кроватью подъ бѣлыми занавѣсками, мраморнымъ каминомъ, красивая, очень большая гостиная которой многіе завидовали, потому что на виллахъ Ниццы рѣдко бываютъ большія комнаты, тамъ заботятся только о томъ чтобъ устроить какъ можно болѣе помѣщенія. Даже въ палаццо Васильчиковыхъ не было такой гостиной какъ у меня. Въ семействѣ Васильчикова я патла самое радушное вниманіе. Алексѣй Васильевичъ былъ исполненъ привѣтливости и сердечнаго благодушія какія рѣдко встрѣчаются въ людяхъ; онъ умѣлъ тепло сочувствовать чужому горю, и я всегда сохраню благодарное воспоминаніе о его дружескихъ отношеніяхъ ко мнѣ. Александру Ивановну я глубоко любила за ея непоколебимыя нравственныя убѣжденія, за ея правдивость, прямоту, за пламенное желаніе быть полезною. Старшая дочь, Анна (въ послѣдствіи графиня Б.), была очень добрая, благовоспитанная дѣвушка и необыкновенно красивая. Герцогъ Девонширскій, давній знакомый Александры Ивановны, просилъ позволенія хорошему живописцу срисовать портретъ Анны для его коллекціи красавицъ, которую онъ имѣлъ въ Англіи. Вторая, Катенька (княгиня Ч.) имѣла прекрасную, возвышенную натуру и поэтическое дарованіе. Жаль что она его не развивала. Въ Ниццѣ я была очень занята, вставала въ половинѣ седьмого, читала, училась перспективѣ у учителя рисованія котораго Васильчиковы привезли изъ Флоренціи, брала уроки итадіянскаго языка, играла на арфѣ. Въ часъ всѣ вмѣстѣ завтракали въ большомъ домѣ и отправлялись до обѣда гулять. Обѣдали въ четыре часа. У насъ былъ отличный поваръ, которому платили шесть франковъ съ человѣка.
   Какъ только мы устроились, Александра Ивановна назначила по субботамъ вечера и желала чтобъ я на нихъ присутствовала; я не отказывалась, потому что сначала вечера эти были не многочисленны; бывали только Русскіе, но потомъ знакомство умножилось, каждую недѣлю общество увеличивалось и на субботнихъ вечерахъ начали показываться лица всевозможныхъ націй, преимущественно Англичане. Не буду описывать всѣхъ моихъ соотечественниковъ находившихся тогда въ Ниццѣ, припомню только тѣхъ которые были съ нами въ короткихъ отношеніяхъ, съ которыми мы ѣздили на ослахъ и дѣлали загородныя прогулки. Княгиня Шаховская (рожденная Мусина-Пушкина) съ дочерью; очень добрая и сердечная женщина, одаренная русскимъ чувствомъ. Кдагивя Долгорукова (рожденная Давыдова, внучка графа Орлова), чрезвычайно образованная женщина, знавшая въ совершенствѣ нѣсколько языковъ и носившая во всей своей особѣ отпечатокъ знатной барыни.
   Въ Ниццѣ было еще семейство Галаганъ, мать, сынъ и дочь. Старушка, потерявъ нѣжно любимаго мужа, облеклась навсегда въ черное и посвятила себя воспитанію дѣтей. Дочь ея вышла по любви за графа Комаровскаго, страстнаго музыканта. Сынъ съ успѣхомъ кончилъ курсъ въ университетѣ. Они въ Ниццѣ жили всѣ вмѣстѣ въ любви и невозмутимомъ согласіи. У молодой Комаровской родился сынъ, и когда я видѣла какъ за ней ухаживалъ мужъ, съ какою нѣжностію смотрѣла мать, то невольно завидовала ей.
   Алексѣй Васильевичъ Васильчиковъ, какъ старшій изо всѣхъ Русскихъ находившихся въ Ниццѣ, пожелалъ праздновать 6 декабря именины государя. Объ этомъ праздникѣ было столько разговоровъ, столько было къ нему приготовленій что я не знала куда дѣваться. Сначала предполагали дать вечеръ, но графиня Деорестисъ упросила вечернее чествованіе уступить ей. Хотя она давно оставила Россію и вышла за иностранца, но все-таки любила еще отечество и особливо государя. Алексѣй Васильевичъ не хотѣлъ лишать ее удовольствія выразить ему свое сочувствіе и согласился вечеръ замѣнить обѣдомъ, что было и дороже и хлопотливѣе.
   Общимъ совѣтомъ сочинили menu обѣда. Наканунѣ высокоторжественнаго дня уставили всю лѣстницу цвѣтами, и съ самаго утра мы всѣ дѣлали букеты и гирлянды для украшенія комнатъ и столовой изъ разныхъ цвѣтовъ: розановъ и fleurs d'orange, которые намъ приносили большими корзинами. Контрастъ поразительный: у насъ 6 декабря глубокая зима, здѣсь -- тепло и цвѣты.
   Тяжело мнѣ было въ первый разъ послѣ моей потери надѣть бѣлое, нарядное платье съ короткими рукавами и находился на великолѣпномъ пиршествѣ. Я и не хотѣла было на немъ показываться, но уговорили Васильчиковы и увлекло патріотическое чувство. Къ обѣду этому были приглашены всѣ Русскіе находившіеся въ Ниццѣ, всѣ иностранцы жившіе долго въ Россіи, меръ и другія власти города. Герцогъ Девонширскій явился во всемъ своемъ блескѣ, въ орденѣ Подвязки, и привезъ хозяйкѣ великолѣпный букетъ изъ фіалокъ, на которомъ изъ желтыхъ иммортелей составленъ былъ вензель Николая I, букетъ выписанный изъ Генуи, славящейся своими букетами. Когда всѣ приглашенные собрались, метръ д'отрль провозгласилъ что кушанье поставлено. Музыка заиграла Боже Царя храни. Александра Ивановна подала руку герцогу Девонширскому, и за ней послѣдовали всѣ попарно. Эффектно было когда нарядныя дамы, нѣкоторыя въ шифрахъ, подъ руку съ кавалерами въ блестящихъ мундирахъ, чинно сходили съ лѣстницы въ столовую, находящуюся въ первомъ этажѣ. Въ продолженіе обѣда музыка играла преимущественно русскіе мотивы. Мы этимъ обязаны были графу Комаровскому, взявшемуся аранжировать для оркестра нѣсколько піесъ русской музыки, который подъ его руководствомъ изучилъ также и нашъ народный гимнъ. Столъ былъ красиво убранъ цвѣтами и гирляндами розъ. На стѣнѣ висѣлъ портретъ государя, обвитый также гирляндами розъ. Среди обѣда, хозяинъ провозгласилъ здоровье государя. Всѣ встали и почтительно выслушали нашъ народный гимнъ, который на чужбинѣ казался для всѣхъ еще пріятнѣе. Послѣ обѣда музыка продолжала играть подъ окнами въ саду, прекрасно иллюминованномъ. На воротахъ сіялъ русскій орелъ. Гости не спѣшили разъѣзжаться, и это доказывало что всѣмъ было пріятно. Открыли окна чтобы смотрѣть на иллюминацію и нѣсколько разъ просили музыкантовъ повторять Боже Царя храни, до того понравился всѣмъ вашъ народный гимнъ. Наконецъ въ 9 часовъ домъ вашъ опустѣлъ, во любопытные долго еще толпились въ саду и смотрѣли на русскаго орла. Все лучшее общество отправилось на раутъ, который говорятъ былъ великолѣпенъ. Разумѣется я не поѣхала и рѣшительно отказалась это всѣхъ шумныхъ увеселеній Ниццы. Такъ-то Русскіе отпраздновали именины своего государя на берегу Средиземнаго Моря.
   Наступило католическое Рождество Христово. Здѣсь было какъ-то не похоже на праздникъ, не такъ какъ у насъ, гдѣ къ празднику въ каждомъ домѣ все ставится вверхъ дномъ: чистятъ, моютъ, шьютъ обновы, покупаютъ подарки, приготовляютъ угощеніе.
   Здѣсь праздникъ ознаменовался только тѣмъ что наканунѣ съ вечера началась стрѣльба по улицамъ, на гавани, и продолжалась до глубокой ночи; шуму было много, а торжественности никакой. Въ день Рождества мы были въ англійской церкви, куда ходили каждое воскресенье. Хотя реформатское богослуженіе мало дѣйствуетъ на воображеніе, но а любила прямой смыслъ молитвъ, сильное убѣжденіе проповѣди и благоговѣніе молящимся. Въ ваше время было въ Ниццѣ множество милордовъ твердой земли (такъ называются всякіе торговцы которые за предѣлами Англіи очень важничають), во были и настоящіе аристократы. Аристократія эта держала себя обыкновенно въ сторонѣ, ограничиваясь кругомъ знакомыхъ изъ ихъ сферы, не Жметъ рукъ кому ни лопало, не говоритъ безсознательныхъ любезностей, и за это ее называютъ надменною, а она только предусмотрительна.
   Вечеромъ, наканунѣ ихъ Новаго Года, намъ пришли сказать что молодые люди нашего квартала желаютъ дать намъ серенаду и поздравить съ Новымъ Годомъ. Александра Ивановна разумѣется изъявила согласіе, и подъ окнами вашими раздалась, хотя не совсѣмъ складная, во веселая музыка; потомъ два молодые человѣка, очень чисто одѣтые, съ корзиною цвѣтовъ пришли поздравить васъ, приняли съ благодарностію 10 франковъ и съ новымъ усердіемъ возобновили серенаду. Въ Новый Годъ, какъ только я проснулась, садовникъ принесъ маѣ карзину цвѣтовъ и фруктовъ.
   Наступили и наши праздники, и пришла и тамошняя зима, то-есть шелъ дождь, иногда снѣгъ, ночи были холодныя, бывалъ иногда даже легенькій морозикъ. Но я въ жизни никогда такъ не зябла какъ въ Ниццѣ, тамъ только я испытала страданія отъ холода, которыхъ вовсе не звала. Днемъ бывало тепло, особливо когда грѣло солнце, но вечеромъ становилось холодно и въ комнатахъ невыносимо. Камины не нагрѣвали комнатъ, а грѣли только тѣхъ которые сидѣли вблизи. Всѣ руки мои были отъ холода покрыты красными пятнами и растрескались; это были анжелюры (lee angelures), о которыхъ въ Россіи мы не имѣли понятія. Когда я ложилась спать въ свою огромную постель, то облекалась въ теплое одѣяніе какъ бы готовясь въ дорогу. Затопляли каминъ, куда накладывали большія полѣнья дровъ чтобы долѣе горѣли, и я окутывалась еще чѣмъ могла. Поутру было также холодно въ комнатѣ какъ и съ вечера и также непріятно вставать и одѣваться, хотя опять предъ пылающимъ каминомъ. И пресловутый климатъ Ниццы для меня былъ вовсе неблагопріятенъ; я никогда не чувствовала себя такъ дурно какъ въ Ниццѣ, особливо когда дулъ сирокко я страдала и не звала куда дѣваться. Не я одна, во многіе другіе жаловались на дурное вліяніе на здоровье рѣзкаго воздуха.
   Въ день Рождества шелъ большой снѣгъ; пріятно было смотрѣть на него, это было какъ бы осязательное воспоминаніе отечества, какъ бы привѣтъ отъ него для праздника. Снѣгъ покрылъ весь садъ, померанцевыя деревья и кусты розъ красиво обозначились на бѣломъ фонѣ. У насъ обѣдали тѣ изъ Русскихъ которые считались вашими короткими знакомыми: княгиня Шаховская, княгиня Долгорукая, графъ и графиня Штейвбокъ, Туманскіе.
   Въ Ниццу пріѣзжалъ для свиданія съ Галаганами ихъ пріятель Ѳ. В. Чижовъ. Я познакомилась съ нимъ еще въ Петербургѣ у Сенковскихъ. Гжа Сенковская представила мнѣ его какъ человѣка котораго они особенно любили. Онъ занималъ тогда въ С.-Петербургскомъ университетѣ каѳедру математики. Въ Ниццѣ онъ часто бывалъ у меня, и мы разстались большими друзьями.
   Александра Ивановна съ Алексѣемъ Васильевичемъ и старшею дочерью поѣхали въ Римъ на Страстную Недѣлю. Путешествіе это задумано было еще съ начала зимы. Здоровье меньшой дочери было такъ слабо что для нея утомительно было присутствовать при всѣхъ религіозныхъ процессіяхъ и духовныхъ торжествахъ которыми тогда ознаменовывалась въ Римѣ страстная седьмица. И она находилась бы въ безпрестанномъ волненіи желая все видѣть и не имѣя на то силы. Докторъ находилъ что ей нужны спокойствіе и солнце Ниццы. И путешествіе-то за границу было предпринято собственно для ея здоровья. Александра Ивановна просила меня, какъ доказательства дружбы, остаться въ Ниццѣ съ ея дочерью и сыновьями.
   Въ Ниццѣ мы пробыли до средины апрѣля. Сначала Васильчиковы предполагали провести лѣто въ Via Reggia, пользоваться морскими купаньями. Планъ этотъ мнѣ очень не нравился, потому что въ такомъ случаѣ я поѣхала бы одна въ Италію, а путешествовать одной мнѣ не хотѣлось Пріѣхавъ въ Римъ Александра Ивановна перемѣнила намѣреніе и рѣшилась провести лѣто въ окрестностяхъ Неаполя. Мы всѣ съ большою радостью объ этомъ узнали, тѣмъ болѣе что Александра Ивановна просила меня къ нашей Святой Недѣлѣ пріѣхать въ Римъ, и слѣдовательно намъ предстояло скоро оставитъ Ниццу, которую мы всѣ не любили и которая нимъ всѣмъ до крайности надоѣла.
   15 апрѣля, въ 10 часовъ утра, выѣхали мы изъ Ниццы, при большомъ стеченіи народа, собравшагося смотрѣть на нашъ огромный и красивый дилижансъ, дѣлавшій честь московскому каретному мастеру Ильину. Не хотѣли вѣрить чтобы такая славная штука была сдѣлана въ Москвѣ! Даже Англичане любовались ею, и въ продолженіе нашего странствованія по Европѣ съ дилижанса этого было снято нѣсколько рисунковъ. Ѣхать намъ было очень спокойно и просторно. Въ дилижансѣ было тринадцать мѣстъ, а насъ было только восемь. Мы взяли веттурино, обязавшагося не только везти, но и продовольствовать насъ, такъ что мы ни о чемъ не заботились. Пріѣзжали на первую стоянку въ 12 часовъ, оставались недолго; намъ подавили завтракъ сытный какъ обѣдъ. Въ 6 и 7 пріѣзжали на ночлегъ, выбирали въ гостиницѣ лучшія комнаты, затапливали каминъ, обѣдали и пили чай, счета никакого въ глаза не видали: веттурино за все расплачивался и бралъ за наше продовольствіе съ человѣка 7 франковъ. Первый ночлегъ нашъ былъ въ Ментонѣ. Съ нами ѣхало еще нѣсколько каретъ изъ Ниццы; въ одной изъ нихъ путешествовала какая-то нѣмецкая баронесса, сидѣла одна въ каретѣ, въ которой стояла небольшая ванна съ лягушками, рыбами и всякими водяными породами и висѣли клѣтки съ разными птицами. Странные бываютъ вкусы! По этой дорогѣ нѣтъ ни одного замѣчательнаго города, но каждый такъ красиво лежитъ близь моря что кажется прелестнымъ. Близь Санъ-Ремо находится пальмовая роща, изъ которой до сихъ поръ семейство Брико отправляетъ пальмовыя вѣтви въ Римъ къ Вербному Воскресенью.
   На четвертый день самаго благополучнаго и пріятнаго путешествія мы прибыли въ Геную, гдѣ насъ встрѣтилъ Алексѣй Васильевичъ, оттуда продолжали путь моремъ.
   На Средиземномъ Морѣ столько компаній пароходства что конкурренція эта докучлива; директора компаній стараются всѣми силами вредить другъ другу и переманивать на свои пароходы путешественниковъ. Мы рѣшились отправиться на Вйргиліи, снисходя на неотступную просьбу директора этой компаніи приходившаго уговаривать Алексѣя Васильевича и сдѣлавшаго большую уступку противъ назначенной цѣны за мѣста.
   Въ положенный часъ мы отправились на пароходъ, но къ сожалѣнію дилижансъ нашъ никакъ не могъ помѣститься на Виргиліи; болѣе часа пробились стараясь какъ-нибудь его поставить, но вотще. Алексѣй Васильевичъ разсердился, хотѣлъ уйти съ парохода и жаловаться на директора который увѣрилъ что на его пароходѣ всякій экипажъ можетъ помѣститься. Несчастный директоръ былъ въ отчаяніи и упросилъ насъ остаться, давъ письменное обѣщаніе что на другой же день отправитъ нашъ дилижансъ на Леопольдѣ, огромномъ пароходѣ австрійской компаніи. Итакъ мы отправились въ десять часовъ вечера. Была прелестная лунная ночь, вокругъ парохода ныряли медузы и распространяли фосфорическій свѣтъ. Но я такъ страдала морскою болѣзнію что не въ состояніи была наслаждаться всею этою поэзіей. Къ счастію, заснула и проснулась совсѣмъ здоровая въ Ливорнской гавани. Мы пробыли часовъ пять въ Ливорно и все это время проведи въ лавкахъ. Александра Ивановна поручила намъ сдѣлать много покупокъ. Въ Ливорно есть нѣсколько фабрикъ на которыхъ выдѣлываются разныя вазы и статуи и нѣсколько художниковъ занимающихся производствомъ столовъ à la scalioli. Столы эти составлены изъ какой-то композиціи твердой какъ камень, на которой рисуютъ виды разныхъ извѣстныхъ городовъ, копіи съ знаменитыхъ картонъ, все это украшается разными арабесками, инкрустаціями, скомпановано съ такимъ вкусомъ, съ такимъ изяществомъ что хотѣлось бы пріобрѣсти нѣсколько такихъ столовъ, но жаль что дороги. Васильчиковы всего много накупили. Въ четыре часа мы были опять на Виргиліи, а на другой день, въ десять часовъ утра, прибыли въ Чивита-Веккію, остановились въ очень хорошей гостиницѣ, гдѣ намъ предстояло ожидать вашего дилижанса. На другой день Леопольдъ, котораго мы ожидали, по какому-то случаю не пришелъ. У васъ не было ни одной книги, никакой работы, все это осталось въ дилижансѣ. Гулять было негдѣ, мы исходили Чивита-Веккію вдоль и поперекъ. Сидѣть сложа руки мы не любили; оставалось только одно, бесѣдовать, но и разговоры не клеятся когда находишься въ дурномъ настроеніи въ какомъ мы были по случаю замедленія Леопольда; мы надѣялись сегодня же быть въ Римѣ. Отъ скуки мы рѣшились пойти въ театръ; консулъ далъ намъ свою ложу. По лѣстницѣ, шатавшейся подъ вашими ногами, привели насъ въ какой-то ужасный сарай, угрожавшій скорымъ паденіемъ. Насъ помѣстили въ ложу какой-то маркизы, потому что не могли отдеретъ ложу консула. Пять лампъ освѣщали залу, и что касается сцены, костюмовъ и актеровъ, все это было отвратительно. Алексѣй Васильевичъ зашелъ въ нашу ложу и ушелъ домой сказавъ что въ такомъ театрѣ стыдно даже быть.
   23 апрѣля васъ разбудили пріятнымъ извѣстіемъ что Леопольдъ пришелъ и съ нимъ вашъ дилижансъ. Пока привезли его, укладывались въ немъ и приводили все въ порядокъ, прошло не мало времени, и мы могли выѣхать не прежде 12 часовъ. Дорога до Рима очень однообразна, но не показалась мнѣ скучною. Въ восемь часовъ мы были у заставы Рима....
   

XIV.

   Было уже темно когда мы подъѣзжали къ вѣчному городу. Храмъ Св. Петра, замокъ Св. Ангела, Тибръ, все это представлялось неявно во мракѣ, но живо привѣтствовалось сердцемъ какъ нѣчто дорогое и давно знакомое. Мы долго искали палаццо Бернини, куда переѣхала Александра Ивановна Васильчикова. Наконецъ мы остановились у какого-то дома и услышали голосъ Лины. Она выбѣжала на улицу, за ней слѣдовала Александра Ивановна. Александра Ивановна съ радостію увидѣла дѣтей своихъ и съ любовью обняла меня. Послѣ нѣжныхъ изліяній, она повела насъ смотрѣть палаццо, который хотя былъ очень хорошъ и великъ, но не помѣстителенъ. Александра Ивановна устроила мнѣ спальню въ своей комнатѣ.
   Александра Ивановна желала чтобы прежде всего мы посѣтили въ Римѣ храмъ Св. Петра; къ сожалѣнію, это не удалось намъ. Мы отправились пѣшкомъ, взяли не надлежащую дорогу, сдѣлали большой крюкъ, потеряли много времени и принуждены были уже въ экипажѣ возвратиться чтобы не опоздать къ нашей обѣднѣ.
   Послѣ службы мы немного отдохнули и отправились кататься по городу, такъ какъ для храма Св. Петра мы назначили уже завтрашнее утро. Римъ какъ городъ не великолѣпенъ. Развалины не поражаютъ съ перваго взгляда; надобно вникнуть въ нихъ чтобы понять все значеніе и прелесть этихъ драгоцѣнныхъ памятниковъ древности.
   На другой день мы отправились въ храмъ Св. Петра. Французы, во время своего господства въ Римѣ; снесли дома загромождавшіе площадь и этимъ оказали большую услугу, но все-таки площадь не довольно еще обширна для такого громаднаго зданія.
   Посреди ея находится египетскій обелискъ, съ необычайными трудностями перевезенный изъ дальной страны въ Римъ. Два чудесные фонтана немолчными плесками словно воздаютъ непрестанно хвалу величію храма Бога живаго, предъ которымъ находятся. Наружная архитектура съ перваго взгляда не поражаетъ своею красотой, но изумительно величественны колонады съ обѣихъ сторонъ храма. Чувствуешь какое-то волненіе, какое-то трепетное ожиданіе, всходя по ступенямъ ведущимъ ко храму Св. Петра. Массивная занавѣсь надъ дверями приподнимается, вступаешь въ святилище и нѣмѣешь отъ изумленія. Первое что испытываешь есть чувство простора, на душѣ такъ хорошо въ этой необъятной атмосферѣ исполненной величіемъ красоты словно въ раю. Когда же начнешь разсматривать подробности храма, тогда испытываешь какое-то внутреннее самодовольство: благоговѣешь предъ геніемъ человѣка создавшаго столько прекраснаго. Произведенія Кановы, Торвальдсена, Бернини, творенія Рафаэля, Гвидо Рени и многихъ другихъ, дивно воспроизведенныя въ мозаикѣ, словомъ, всѣ искусства выразились въ превосходныхъ произведеніяхъ и слились въ одно великое цѣлое.
   Великолѣпна капелла внизу надъ гробомъ апостола Петра, Посреди собора; въ ней много драгоцѣнностей, золота, мрамора; прекрасны витыя колонны поддерживающія ее, по всего лучше молящаяся предъ алтаремъ фигура Пія VI работы Кановы. Нельзя было поэтичнѣе олицетворить нескончаемую молитву христіанства какъ въ видѣ этого колѣнопреклоненнаго старца, коего умиленная поза, благоговѣйное выраженіе лица производятъ сальное впечатлѣніе. Множество лампадъ разнообразныхъ формъ неугасимо теплящихся вокругъ капеллы довершаютъ обаяніе и располагаютъ къ молитвѣ.
   Превосходенъ памятникъ Климента VIII, также Кановы. Его знаменитые львы верхъ совершенства. Мозаичныя копіи съ произведеній Рафаэля достойны своихъ оригиналовъ, особливо выдается Преображеніе. Въ мозаикѣ краски ярче чѣмъ на картонѣ, и для такого громаднаго зданія, какъ соборъ Св. Петра, только мозаичные образа въ большомъ размѣрѣ могутъ производить эффектъ. Замѣчателенъ также памятникъ Александра VII, послѣдній трудъ Бернини. но какъ описать всѣ чудеса храма Святаго Петра? О куполѣ и говорить нечего, о немъ было уже все сказано. Кромѣ первоклассныхъ произведеній искусствъ, каждая часовня, каждый предметъ превосходны. Каждое украшеніе изумляетъ своимъ изяществомъ и тѣмъ что оно какъ будто необходимо для полноты цѣлаго. Но и на солнцѣ есть пятна; во храмѣ Св. Петра, на мой по крайней мѣрѣ взглядъ, есть нѣкоторые предметы не соотвѣтствующіе красотѣ цѣлаго, а именно: нѣкоторыя колоссальныя фигуры, особливо Петра и Павла. Статуя Петра подъ балдахиномъ, къ которой безпрестанно прикладываются богомольцы, не произвела на меня впечатлѣнія какого я ожидала. Полагаютъ что первоначально это былъ Юпитеръ Капитолійскій, и такъ какъ многіе остатки древности послужили на украшеніе христіанскихъ храмовъ, то и думаютъ что Юпитеръ обратился въ апостола Петра; впрочемъ предположеніе это оспаривается.
   Гжа Жанлисъ въ своихъ запискахъ сказала что въ ея жизни только три предмета превзошли ея ожиданіе: видъ моря, площадь Св. Марка и храмъ Св. Петра. О себѣ могу сказать что только послѣдній превзошелъ далеко то что а воображала и ожидала.
   Въ этотъ же день, послѣ обѣда, мы были на дачѣ нашей соотечественницы княгини Волконской. Развалины древняго водопровода посреди сада придаютъ ему много живописности. Въ комнатахъ намъ пріятно было найти образъ Николая Чудотворца и бюстъ императора Александра I, во грустно было видѣть что еще одна Русская отреклась отъ своего отечества, посвятила жизнь странѣ чуждой, перемѣнивъ свою вѣру.
   Вилла доказывала что у ея владѣлицы много вкуса. Маѣ понравилась аллея воспоминаній Между розъ и другихъ цвѣтущихъ кустарниковъ стоятъ на пьедесталахъ разнообразныя урны съ надписями посвященными памяти людей которые были ей близки; не забыта ея кормилица и слуги вѣрно служившіе ея отцу.
   Послѣдніе дни Страстной Недѣли мы засѣли дома и никуда не ѣздили. Въ семействѣ съ которымъ я находилась строго соблюдались всѣ русскіе обычаи, и потому-то позаботились о томъ чтобы все было приготовлено къ Свѣтлому Воскресенію какъ въ Россіи. Были сдѣланы пасхи, испечены куличи, выкрашены яйца. Мы весело встрѣтили праздниковъ праздникъ.
   Всѣ Русскіе находившіеся въ Римѣ были въ церкви. Мы увидѣли многихъ съ кѣмъ провели прошлую зиму: Балагановъ, Камаровскихъ и пр. По окончаніи обѣдни посланникъ нашъ, графъ Потоцкій, пришелъ приглашать всѣхъ Русскихъ къ себѣ разгавливаться. Церковь находилась въ домѣ посольства. Разумѣется приглашеніе было принято. Церковь находится въ домѣ посольства. Въ большой залѣ были накрыты столы, по русскому обычаю заставленные пасхами, куличами и всевозможными яствами. Въ числѣ гостей находился какой-то прусскій принцъ. пожелавшій видѣть русское розговѣнье. Брафъ Потоцкій человѣкъ слабаго здоровья и какъ-то не представителенъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ ночь на Свѣтлое Воскресеніе, онъ сдѣлалъ пресмѣшной промахъ. Тогда въ Римѣ находилась княгиня Татьяна Васильевна Голицына, жена московскаго генералъ-губернатора Дмитрія Владиміровича и многія другія дамы высшаго круга. Потоцкій чрезвычайно близорукъ. Послѣ службы, когда нужно было идти разгавливаться, онъ подлетѣлъ къ дамѣ стоявшей у клироса, принявъ ее за княгиню Голицыну, и предложилъ ей руку, та сконфузилась, отговаривалась, пятилась назадъ. Потоцкій настойчиво и почти насильно увлекъ свою даму, не подозрѣвая что она жена дьячка и что всѣ присутствовавшіе помирали со смѣху. Каково было его замѣшательство когда qui pro quo объяснилось. Графиня Потоцкая по рожденію Англичанка и очень странная, такъ что отъ нихъ обоихъ не много радости Русскимъ. Но въ этотъ разъ они оба были чрезвычайно внимательны ко всѣмъ своимъ гостямъ и хорошо исполнили обязанность русскаго хлѣбосольства. Возвратившись домой изъ церкви мы, какъ водится, легли спать, очень долго проспали, но успѣли еще поутру сдѣлать нѣсколько визитовъ тѣмъ изъ Русскихъ кого намъ хотѣлось видѣть. Вечеромъ у насъ былъ балъ, были всѣ русскіе художники находившіеся въ Римѣ, всѣ наши знакомые соотечественники, прусскій принцъ, который у Потоцкихъ былъ представленъ Александрѣ Ивановнѣ, нѣсколько иностранцевъ, монсиньйоръ Брути и секретарь папы.
   Наканунѣ католическаго Вознесенія мы были въ Сикстинской капеллѣ. Знаменитая фреска Микель Анджело пострадала отъ времена, но при солнечномъ освѣщеніи производитъ до сихъ поръ необыкновенный эффектъ. Созданіе міра и страшный судъ, какъ грандіозная концепція, превосходны, многія подробности исполнены съ необыкновеннымъ искусствомъ, но изображеніе Іисуса Христа меня не удовлетворило.
   Въ капеллѣ было немного посѣтителей, и мы могли хорошо разсмотрѣть палу. Онъ сидѣлъ неподвижно на своемъ креслѣ, возлѣ него находилась два кардинала, напротивъ сидѣло духовенство и монахи разныхъ орденовъ. Пѣли пѣвчіе и жестоко разочаровали меня. Мнѣ кажется что у насъ у всякаго архіерея пѣвчіе поютъ лучше, не говорю уже о пѣвческой Петербургской капеллѣ и о духовномъ пѣніи въ нѣкоторыхъ московскихъ монастыряхъ и соборахъ.
   Въ день Вознесенія папа присутствовалъ у обѣдни въ базиликѣ Св. Іоанна Лютеранскаго. Мы были хорошо помѣщены и могли видѣть весь обрядъ богослуженія. Я ничего не нашлю въ немъ ни торжественнаго, ни умилительнаго. Папу принесли на рукахъ и посадили на его тронѣ, вокругъ его усѣлись кардиналы, и обѣдня началась. Священнослужители часто преклоняли колѣна предъ нимъ, и онъ каждый разъ благословлялъ, но кромѣ того оставался недвижимъ.
   Особенно торжественно было благословеніе народа. Обширная площадь Латеранская была покрыта народомъ, войскомъ, экипажами. Сначала играла музыка, потомъ все замокло, водворилась благоговѣйная тишина, удивительная при такомъ несмѣтномъ стеченіи народа. Взоры всѣхъ были устремлены на балконъ базилики, гдѣ долженъ былъ показаться папа. Наконецъ его принесли, осѣненнаго съ обѣихъ сторонъ огромными опахалами; войско и народъ преклонили колѣна.
   Папа прочелъ молитву, съ умиленіемъ возвелъ очи къ небу и благословилъ.
   

XV.

   О Римѣ писано такъ много что распространяться о примѣчательностяхъ его было бы совершенно излишне. Не могу, однако, хотя бѣгло, не коснуться впечатлѣгай оставившипь неизгладимый слѣдъ въ памяти. Возлѣ храма См. Петра находится дворецъ Ватиканскій. Ничего не можетъ быть величественнѣе лѣстницы ведущей во дворецъ. Она построена Бернини, удивительна по своимъ размѣрамъ, широка, безъ поворотовъ, и чѣмъ выше по ней подымаешься тѣмъ красивѣе кажется перспектива улицы ведущей ко храму Св. Петра.
   Ватиканъ великолѣпенъ и какъ архитектурное зданіе. Необыкновенно хорошъ фасадъ выходящій на внутренній дверь. Съ одного изъ балконовъ самый лучшій видъ на Римъ, поэтому-то эту часть Ватикана называютъ Бельведеромъ. Очень понравился мнѣ внутренній портикъ, окружающій осмиугольную площадку, посреди которой бьетъ фонтанъ. Вдоль портика идутъ открытыя галлереи съ саркофагами, раздѣляемыя четырьмя кабинетами, въ которыхъ находятся скульптуры. Въ первомъ кабинетѣ Персей Кановы, во второмъ Меркурій, извѣстный подъ именемъ Антиноя; въ третьемъ знаменитая группа Лаокоона, наконецъ въ послѣднемъ Аполлонъ Бельведерскй.
   Говорить ли о великихъ произведеніяхъ живописи? Долго стояла я предъ Преображеніемъ Рафаэля. Картина дѣйствуетъ надушу неизъяснимо; не вѣрится что предъ глазами твореніе человѣка, во какъ будто созерцаешь божественное явленіе и боишься перевести духъ чтобы не исчезло чудное видѣніе это.
   Гуляли мы и по садамъ ватиканскимъ, соотвѣтствовавшимъ великолѣпію всего остальнаго. Мы предварительно любовались ими изъ оконъ Ватикана, они прекрасно разбиты, испещрены множествомъ цвѣтовъ, оживлены фонтанами.
   Къ Капитолію насъ сопровождалъ г. Висконти, знатокъ древности, показывавшій иностранцамъ Римъ съ научной точки зрѣнія. За каждую истолковательную прогулку онъ бралъ пять скуди. Александра Ивановна съ Линой прошли съ нимъ цѣлый историческій курсъ, мы удовольствовались однимъ урокомъ. Новый Капитолій не что иное какъ возвышенность застроенная прекрасными зданіями, на которую ведетъ великолѣпная лѣстница, кончающаяся балюстрадой, у которой стоятъ колоссальныя статуи Кастора и Поллукса и два мраморные трофея принадлежавшіе Марію. Посреди площади стоитъ прекрасная статуя Марка Аврелія верхомъ. Это единственная статуя въ этомъ родѣ уцѣлѣвшая отъ древняго Рима. Мы прямо пошли на Капитолійскую башню, построенную Микель-Анджело. Съ Капитолійской башни открывается великолѣпный видъ на древній и новый Римъ.
   Въ одинъ разъ нельзя было удовлетворительно разсмотрѣть всѣ сокровища Капитолійскаго музея; такое множество тамъ прелестныхъ статуй, изящныхъ вазъ. Бюсты людей вліявшихъ на судьбу Рима какъ бы представляютъ исторію въ лицахъ.
   Венера Капитолійская по моему граціознѣе и цѣломудреннѣе Венеры Медиційской, во ничто ни въ древней, ни въ новой скульптурѣ не производило на меня такого впечатлѣнія, какъ Умирающій Гладіаторъ. Это не мраморъ, во умирающій человѣкъ въ самый торжественный моментъ жизни. Лицо его -- цѣлая поэма. Въ немъ изображается и дума, и сожалѣніе, и страданіе, все что было переиспытано и перечувствовано. Вспомнимъ какъ изобразилъ Байронъ умирающаго гладіатора.
   Площадь Квиринала украшена драгоцѣннымъ памятникомъ греческаго рѣзца -- группой состоящею изъ двухъ человѣческихъ фигуръ и двухъ лошадей. Если вѣрить латинской надписи, то группа эта работы Фидія и Праксителя. Квиринальскій дворецъ великолѣпенъ какъ зданіе, но въ немъ мало художественныхъ произведеній. Здѣсь Пій VII жилъ плѣнникомъ, здѣсь онъ кончилъ жизнь свою исполненную испытаній. Замѣчательна дворцовая церковь расписанная Гвидо. Онъ во фрескахъ своихъ изобразилъ земную жизнь Богоматери.
   Близь палаццо Бернини, гдѣ мы жили, находится церковь Andrea del Tratte. Здѣсь похороненъ извѣстный художникъ Кипренскій. Онъ перемѣнилъ религію, сдѣлался католикомъ, женился на католической монахинѣ (это цѣлый романъ) и на возвратился въ Россію.
   Близь церкви Св. Апостоловъ похороненъ Канова. Паміггаикъ его простъ: предъ его бюстомъ изображена плачущая фигура, олицетворяющая общую горесть. Памятникъ въ своей простотѣ выразителенъ и достоинъ великаго художника.
   Монастырь Св. Онуфрія находится на превысокой горѣ, экипажи не могутъ выше подыматься. Мы очень устали входя на все и очень долго стучали въ монастырскую дверь пока намъ не отперли. Мы просили показать намъ келью Тасса, но она находится внутри ограды, а по правиламъ монастырскимъ туда женщинъ не пускаютъ. {Посѣтила я опять монастырь Св. Онуфрія въ 1874 году. Строгости монастырскія уменьшились, и намъ безъ затрудненія показали комнату гдѣ жилъ и умеръ Тассъ. Войдя въ нее я была изумлена увидѣвъ Тасса стоящаго близь окна и читающаго. Совершенно какъ живой человѣкъ. Забыла имя художника который написалъ на стѣнѣ эту удивительную фигуру.} Церковь вамъ отперли. При входѣ въ углу похороненъ Таосъ. На мраморной доскѣ вдѣланной въ стѣну надпись и ничего болѣе. За монастырскими стѣнами показываютъ дубъ подъ которымъ пѣвецъ Іерусалима предавался своимъ послѣднимъ думамъ. Дубъ этотъ стоитъ на маленькомъ бугоркѣ и живописно раскинулъ свои густыя вѣтви. Видъ оттуда очаровательный: Римъ представляется со всѣми своими церквами, развалинами, памятниками, дворцами, виллами.
   Обозрѣвая памятники древности, музеи, галлерея, мы не забывали посѣщать и мастерскія русскихъ художниковъ. Между ними на первомъ планѣ былъ Айвазовскій. У вето было великолѣпное помѣщеніе въ палаццо Боргезъ. Когда мы у него были, его картины почти всѣ была уже уложены. Онъ собирался ѣхать въ Геную и Англію для изученія морей. Видѣли только картины которыя онъ доканчивалъ. Братья Чернецовы произвели на меня самое отрадное впечатлѣніе. Они оказали большую услугу Россіи своимъ живописнымъ путешествіемъ по Волгѣ. Предприняли они его не съ одною только художественною цѣлью, но съ намѣреніемъ познакомить съ берегами такой важной рѣки какъ Волга и собрать свѣдѣнія о прибрежныхъ мѣстностяхъ. Чернецовы трудолюбивы, дѣятельны, работа у нихъ кипитъ, и все что выходитъ изъ ихъ рукъ -- осмыслено и отчетливо. Они всецѣло посвятили себя искусству и добру. Получивъ за изображеніе какого-то парада отъ государя три тысячи рублей, они большую часть этихъ денегъ употребили не выкупъ крѣпостнаго мальчика въ которомъ они подмѣтили склонность къ живописи. Отказывая себѣ во всемъ они нашли средства завести школу живописи въ городѣ гдѣ родились. Ихъ трое, они чрезвычайно дружны между собою, никогда не разлучаются, работаютъ въ одной студіи, вмѣстѣ путешествуютъ.
   Еще былъ художникъ въ Римѣ къ которому я имѣла большое сочувствіе и съ которымъ очень сошлась, это -- Іорданъ. Онъ исполнялъ тогда великій трудъ; гравировалъ Преображеніе Рафаэля. Пріятно думать что лучшее произведеніе великаго живописца превосходно передано на стали русскимъ художникомъ. Іорданъ прожилъ четыре года въ Лондонѣ для изученія своего искусства; пріобрѣлъ знаніе англійскаго языка и сталъ нѣсколько похожъ на Англичанина, во сохранилъ русское добродушіе.
   Другой замѣчательный художникъ, Ивановъ, уже нѣсколько лѣтъ трудится надъ картиной, отъ которой многагъ ожидаютъ. Іоаннъ представленъ крестящимъ народъ и говорящимъ о другомъ, грядущемъ Божественномъ Крестителѣ у "Котораго онъ недостоинъ развязать ремень сапога" и Который показывается вдали. Концепція картины въ цѣломъ превосходна. Отдѣльныя фигуры исполнены съ величайшимъ искусствомъ Впрочемъ оцѣнить вполнѣ картону было невозможно, она была еще не окончена. Ивановъ очень несообщителенъ, и потому мы съ нимъ не сблизились, но говорили что онъ и какъ человѣкъ чрезвычайно замѣчателенъ.
   Художникъ Тыравовъ преимущественно рисовалъ портреты и по моему превосходнѣе Габерцетева, считавшагося Тогда лучшимъ портретистомъ въ Римѣ. Мы видѣли одну картину Тыранова "Ангелъ съ масличною вѣтвію", которая мнѣ очень понравилась.
   Изъ русскихъ скульпторовъ въ то время въ Римѣ былъ Пименовъ, недавно пріѣхавшій. Мы видѣли его Маленькаго Нищаго просящаго милостыню и другаго мальчика ловящаго бабочку. Обѣ эти фигурки исполнены выраженія. У Пименова большое дарованіе.
   Къ концу вашего пребыванія въ Римѣ мы были у кардинала Меццофанта, знаменитаго полиглота. Это одна изъ современныхъ замѣчательностей Рима. Онъ принялъ насъ очень радушно. Старичокъ онъ, кажется, добрый и въ своемъ родѣ феноменъ. Онъ говоритъ, если не ошибаюсь, на всѣхъ языкахъ не только европейскихъ, но и азіятскихъ, и даже усвоилъ многіе народные идіомы, такъ что онъ представляетъ собою живой лексиконъ всевозможныхъ діалектовъ; но онъ ничего не сдѣлалъ для науки, не отличается ни умомъ, ни даровитостію. Однако полиглотизмъ его до того изумителенъ что долженъ обозначать необыкновенную особенность ума и безпримѣрную память. Онъ не поверхностно знаетъ всѣ эти языки и умѣетъ говорить на нихъ, но онъ правильно владѣетъ ими и изучилъ грамматически. Доказательствомъ того могутъ служить стихи которые онъ написалъ мнѣ и Александрѣ Ивановнѣ. Поэтическаго достоинства они не имѣютъ, во написаны правильно и со смысломъ. Вотъ стихи написанные мнѣ:
   
   Блаженъ кто Божій страхъ въ себѣ хранитъ
   И истинѣ во слѣдъ всегда ступаетъ.
   На всѣхъ враговъ безстрашный онъ взираетъ,
   Но Вышній самъ ему покровъ и щитъ.
   
   Александрѣ Ивановнѣ написалъ стихи другаго содержанія. Меццофанти зналъ что на него приходятъ смотрѣть какъ на чудо и какъ бы давалъ представленія своего искусства. Онъ говорилъ съ вами то по-русски, то по-англійски, то по-фрздцузски, то по-нѣмецки и угостилъ бы насъ еще нѣсколькими десятками языковъ еслибы предполагалъ что кто-нибудь изъ посѣтителей пойметъ его. Вѣроятно всѣмъ своимъ гостямъ онъ дѣлаетъ одинаковый пріемъ: просилъ насъ подолѣе остаться въ Римѣ и еще разъ посѣтить его. Вѣроятно и это заученная фраза.
   На другой день послѣ нашего посѣщенія лакеи Меццофанти пришли къ намъ просить на водку. Это меня очень удивило. Но намъ сказали что въ Римѣ обычай послѣ посѣщенія какого бы то ни было кардинала давать его людямъ. Вотъ странный обычай!
   Васильчикова торопилась какъ можно скорѣе устроиться гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ Неаполя и потому спѣшила. Александра Ивановна очень уговаривала меня поѣхать вмѣстѣ съ ними, но я чувствовала непреодолимое желаніе еще нѣсколько дней насладиться Римомъ и притомъ же былъ законный предлогъ остаться. Я обѣщала Александрѣ Ивановнѣ сдѣлать для нея портретъ съ себя въ Римѣ. Скотти началъ его писать, но не успѣлъ кончить. Слѣдовательно и для окончанія портрета мнѣ нужно было остаться въ Римѣ.
   Хозяинъ палаццо, но отъѣздѣ Васильчиковой, согласился уступить мнѣ вашу квартиру пока я останусь въ Римѣ за самую умѣренную плату. Сначала мнѣ было нѣсколько страшно жить одной въ большомъ домѣ, остаться одной въ Римѣ, но всѣ обстоятельства моего пребыванія тамъ устроились такъ удачно, что я съ удовольствіемъ буду вспоминать дна которые провела въ вѣчномъ городѣ.
   Наканунѣ моего отъѣзда ко. мнѣ собрались нѣкоторые художники, Іорданъ, Завьяловъ, Пименовъ, Скотти. Мы говорили о Россіи, много читали стиховъ, и мнѣ живо припомнилось то время когда въ Петербургѣ, при моемъ добромъ мужѣ, у меня собирались люди трудившіеся также для искусства, науки, литературы.
   Я рѣшилась ѣхать въ дилижансѣ. Въ Албаво не останавливалась и ничего не видала. Вечеромъ, когда проѣзжала Понтинскія болота, меня предупредили что опасно слать: легко схватить лихорадку, но я не выдержала и заснула крѣпкимъ сномъ. Ночью пріѣхала въ Террачину, гдѣ должна была ожидать дилижансъ изъ Неаполя, и пробыла часа два. Много гуляла по морскому берегу. Огромная скала съ развалинами дворца Теодориха, къ сожалѣнію не ясно рисовавшимися при тускломъ на этотъ разъ сіяніи луны, плескъ волны, фосфорическія огненныя мушки летавшія по воздуху,-- все это было упоительно и знакомило съ наслажденіями южной природы. Террачина осталась опасною только въ оперѣ Морской Разбойникъ: теперь о бандитахъ и слуху нѣтъ. Сознаюсь, къ стыду моему, что я проспала Моль-де-Гаету и почти безпробудно спала до самаго Неаполя. Вѣроятно Понтинскія болота, вмѣсто лихорадки, навѣяли на меня этотъ богатырскій совъ.
   

XVI.

   Въ 6 часовъ пополудни 23 (11) мая 1842 года пріѣхали мы въ Неаполь. У заставы меня ожидала очень малая записка Александры Ивановны, увѣдомлявшая меня въ какой гостиницѣ они остановились, съ просьбой пріѣхать къ нимъ, въ приготовленную уже для меня комнату. Александра Ивановна знала что я пріѣду въ дилижансѣ и звала въ какой день, слѣдовательно и могла такъ распорядиться чтобы записка была подана у заставы въ дилижансъ. Тогда были еще и заставы, и дилижансы.
   Неаполь съ перваго взгляда не произвелъ на меня пріятнаго впечатлѣнія, и мнѣ тотчасъ показалось что тамошняя жизнь не придется мнѣ по сердцу. Александрѣ Ивановна встрѣтила меня со всегдашнею своею сердечностью. Вечеромъ мы пошли гулять въ Вилла-Реале. Это гулянье напомнило мнѣ одесскій бульваръ. Мы прожили десять дней въ Неаполѣ и -- Боже мой!-- какъ мнѣ было скучно! Въ первые дни шумъ Неаполя привелъ меня въ какое-то одурѣніе. Я не видывала болѣе оживленнаго города; Петербургъ предъ нимъ пустыня. Улицы кипятъ народомъ, на нихъ поютъ, кричатъ, свистятъ, толкаются, продаютъ, покупаютъ, скачутъ экипажи, развалисто шагаютъ навьюченные ослы, бѣгаютъ собаки, но это не осмысленное оживленіе каково должно быть въ Парижѣ и Лондонѣ и какое было въ веселомъ, разрушенномъ теперь, Гамбургѣ {Въ этотъ годъ Гамбургъ весь сгорѣлъ.}; но суета праздности, оживленность отъ нечего дѣлать. Атмосфера Неаполя заражена какою-то нѣгой, какимъ-то желаніемъ шумно наслаждаться жизнію. На меня же атмосфера эта и нестерпимая жара подѣйствовали иначе: привели въ апатичное состояніе и сдѣлали неспособною не только чѣмъ бы то ни было заниматься, но даже осматривать достопримѣчательности города. Все семейство наше находилось болѣе или менѣе въ такомъ же настроеніи. Мы въ четыре или пять пріемовъ принимались осматривать музей. Не хотѣлось двигаться изъ дому, да и тамъ не было покоя. То полишинель пищалъ у оконъ, то гудѣлъ какой-то несносный инструментъ, котораго я и имени не знаю, то мальчики на всѣ лады выкрикивали милостыню. Убѣжатъ во внутреннія комнаты предполагая что тамъ тише -- ничего не бывало! на дворѣ безпрестанно кричатъ, бранятся и пляшутъ тарантеллу. Но вечеромъ Неаполь очарователенъ. Съ балконовъ нашихъ виденъ былъ заливъ. Когда изъ-за моря взойдетъ луна, а на рыбачьихъ лодкахъ замелькаютъ огоньки, то все это составляетъ удивительную картину. Къ довершенію очарованія слышались со всѣхъ сторонъ прелестные національные напѣвы и, къ величайшему нашему удивленію, иногда нашъ народный гимнъ. Его пѣлъ прехорошенькій мальчикъ лѣтъ пятнадцати, котораго научила одна наша соотечественница, и онъ, существовавшій своими пѣснями, вѣроятно пріобрѣлъ много скуди за вашъ народный гимнъ.
   При насъ былъ праздникъ Тѣла Господня. Мы смотрѣли на процессію изъ окна какого-то палаццо. Забрались туда въ 10 часовъ, а процессія началась только въ 12. Жара была невыносимая. Еслибы хозяинъ дома не оживилъ насъ гранитомъ (родъ мороженаго), то я не знаю что бы съ нами произошло. Сначала потянулись капуцины, за ними послѣдовали монахи другихъ орденовъ, но они шли такъ нестройно, такъ нечинно, въ такомъ разстояніи одни отъ другихъ что не производили никакого эффекта. Послѣ долгаго ожиданія показалось высшее духовенство, балдахинъ подъ которымъ несли Св. Дары и за нимъ шелъ король съ открытою головой, окруженый многочисленною свитой. Торжественна была только та минута, когда при приближеніи Тѣла Господня, войско стоявшее по обѣимъ сторонамъ улицы преклоняло колѣна.
   Мнѣ было такъ скучно въ Неаполѣ что я съ радостью поѣхала съ Александрой Ивановной и Ливой въ Каэерту. Рано поутру мы отправились. По дорогѣ нѣтъ ничего замѣчательнаго кромѣ водопроводовъ соединяющихъ двѣ горы и проводящихъ воду за 12 миль въ Казерту. Водопроводы эти построены въ 1759 году и такъ великолѣпны что ихъ можно было бы принять за древнюю постройку Римлянъ. Дворецъ находится въ совершенно плоской мѣстности. Зданіе огромное, не не изящное, красивѣе всего грандіозная лѣстница. Комнаты отдѣланы были Мюратомъ, отличаются пестротой разнаго рода мраморовъ и золота. За дворцомъ тянется огромный садъ во французскомъ вкусѣ. Онъ оканчивается высокимъ пригоркомъ съ котораго бѣжитъ каскадъ. Послѣ невкуснаго обѣда въ какой-то остеріи, мы поѣхали въ Санта-Лучіа, гдѣ выстроенъ красивый бельведеръ, и находится самая лучшая неаполитанская фабрика шелковыхъ издѣлій. Затѣмъ прошли садомъ къ каскаду и потомъ въ ботаническій садъ; но къ сожалѣнію уже смеркалось, и мы ничего не могли разсмотрѣть. Послѣ дождя воздухъ сдѣлался влаженъ, живителенъ, фосфорическія мушки свѣтились между деревьевъ и словно зажигали для насъ неожиданную, передвижную иллюминацію.
   Въ Неаполѣ было опять празднество, называемое празднествомъ Четырехъ Алтарей. Мы очень хорошо видѣли процессію съ балкона арфиста, у котораго я брала на прокатъ арфу. Возлѣ дома гдѣ мы были построенъ былъ алтарь, а на балконѣ театра Св. Карла, который былъ также предъ нашими глазами, находилась королевская фамилія. Пушечные выстрѣлы возвѣстили о началѣ процессіи, которая тянулась въ такомъ же порядкѣ или скорѣе безпорядкѣ, какъ въ праздникъ Тѣла Господня. Въ этотъ разъ суматохи было еще болѣе, потому что шелъ дождь и большая была возня съ зонтиками. Но эта процессія понравилась мнѣ болѣе первой, въ ней участвовало войско, играла музыка, и когда духовенство вошло въ алтарь находившійся противъ королевскаго балкона, королевское семейство стало на колѣна, епископъ прочелъ молитву и благословилъ, послѣ чего воспитанники консерваторіи запѣли гимнъ. По какому случаю было учреждено это празднество, я не могла узнать.
   Были два раза на могилѣ Виргилія, находящейея въ Паузлипѣ, надъ входомъ въ знаменитый гротъ. Въ небольшой пещерѣ, сдѣланной вѣроятно руками человѣческими, стоитъ доска со отравною надписью: Au Prince des Poètes par (забыла фамилію) un chambellan de S. М. la Reine des Franèais. Какой именно королевы не сказало. Надъ не щерой находится небольшая площадка со скамьей, гдѣ почитатели Виргидія могутъ сидѣть и если угодно мечтать о немъ. Гротъ Паузилипскій замѣчателенъ по своей длиннотѣ, онъ идетъ черезъ всю гору и, полагаютъ, былъ выкопавъ для соединенія Неаполя съ Пуццоли. Фонари блѣдно освѣщаютъ гротъ, глухо ѣздятъ надъ нимъ экипажи. Странное испытываешь ощущеніе, попавъ изъ-подъ яркаго неаполитанскаго солнца, съ шумной улицы, въ царство мрака и сравнительной тишины.
   Третьяго іюня, въ 7 часовъ утра, оставили мы Неаполь и переселились въ Кастелламару. Мы занимали виллу высоко на горѣ. Вмѣстѣ съ нами жила княгиня Елизавета Петровна Долгорукова (рожденная Давыдова) съ семействомъ, такъ что мы составили цѣлую колонію и васъ садилось пятнадцать человѣкъ за обѣдъ. Никакой самый легкій экипажъ не могъ къ намъ взобраться. Мы оставили нашъ огромный дилижансъ въ Кастелламарѣ, всѣ пожитки перевезли на ослахъ и наняли нѣсколько этихъ милыхъ животныхъ съ ихъ погонщиками, называющимися тамъ чучарами, которые и обитали на нашей виллѣ чтобы всегда находиться въ вашемъ распоряженіи. Рано поутру мы ѣздили на нихъ купаться въ Кастелламару, во купаться въ Средиземномъ морѣ не представляло особеннаго наслажденія, вода слишкомъ тепла, купальни устроены плохо, да и трястись на ослѣ такую даль не очень пріятно, такъ что мы купались не каждый день, какъ вамъ было предписано, а раза два, три въ недѣлю.
   Любила я, ложась спать, поздно вечеромъ смотрѣть на Везувій, который какъ мощный стражъ стоялъ противъ самаго моего окна. Иногда онѣ ясно рисовался на голубомъ небѣ клубясь своимъ бѣлымъ, тонкимъ паромъ; иногда стоялъ нахмурясь, густой дымъ ложидся по всей его вершинѣ, сѣдыя облака обвивали его со всѣхъ сторонъ.
   Были въ Помпеѣ. Судя по сокровищамъ искусствъ перевезеннымъ отсюда въ Неаполитанскій музей и гдѣ мы ими столько любовались, я ждала чего-то другаго. Дома замѣчательно малы, улицы просто узки. Трудно вообразить себѣ Римлянъ, этихъ властелиновъ міра, въ такихъ крошечныхъ жилищахъ. Какъ-то не вѣрится чтобъ уцѣлѣвшія изящныя произведенія найдены были въ домикахъ которые мы видѣли. Конечно расположеніе домовъ соотвѣтствовало климату и образу жизни Римлянъ, но все-таки непонятно это изящество во всемъ и эта тѣснота въ помѣщеніи. Дома всѣ одинаковой архитектуры. Внутренніе четырехъугольвые дворы болѣе или менѣе пространны, посрединѣ фонтанъ окруженъ жилыми покоями. Прекрасно сохранились театръ и амфитеатръ; они болѣе говорятъ воображенію нежели другія зданія, и я разсматривала ихъ съ большимъ любопытствомъ. Помпея такъ много разъ была описана что излишне повторять то что извѣстно во всѣхъ подробностяхъ.
   24 іюня въ Неаполѣ праздновали рожденіе королевы-матери съ торжественнымъ представленіемъ въ Санъ-Карло и освѣщеніемъ a giorno. Нѣкоторые изъ нашей колоніи туда отправились. И въ Кастелламарѣ было празднество. Здѣсь стояла часть французскаго флота пришедшаго съ принцемъ Жуанвильскимъ. Поутру корабли салютовали громкою канонадой и украсились разноцвѣтными флагами. Съ захожденіемъ солнца пушечная пальба возобновилась. Весело было смотрѣть съ верхней нашей террасы какъ мелькнетъ то съ одного, съ другаго корабля огонекъ и за нимъ послѣдуетъ громъ выстрѣла, повторяемый эхомъ Везувія и перекатами сосѣднихъ горъ. Наконецъ отъ сильной канонады всѣ корабли покрылись дымомъ, сквозь который продолжали мелькать выстрѣлы. Когда пальба кончилась, дымъ началъ мало-по-малу расходиться, корабли понемногу обозначаться, и вскорѣ весь иллюминованный флотъ, обрисовался на звѣздномъ небѣ...
   Природа здѣсь каждому зрѣлищу придаетъ особенную прелесть.
   На другой день у васъ былъ двойной праздникъ: рожденіе Императора и Лины Васильчиковой. Обѣдали у насъ два русскіе артиста, Тырановъ и Беве. Мнѣ пріятно было поговорить съ ними по-русски, безъ примѣси французскихъ фразъ, и узнать о моихъ римскихъ знакомыхъ. Вечеромъ собрались соотечественники. На площадкѣ предъ террасой сожженъ былъ фейерверкъ, очень удавшійся. Вензель Императора вышелъ отлично.
   

XVII.

   Намъ очень хотѣлось видѣть праздникъ Святой Розаліи, и мы 27 іюня, въ 7 часовъ вечера, пріѣхали въ Неаполь. Онъ и въ зной лѣта. чрезвычайно оживленъ. Повидимому его населеніе мало уменьшается и не переселяется за городъ. Остановились въ той же гостиницѣ и въ тѣхъ же самыхъ комнатахъ которыя зажимали шесть недѣль тому назадъ.
   Отправились къ герцогу Серра ди-Фалка, хорошему пріятелю княгини Долгоруковой. Пріѣхали въ самую пору. Улица была наполнена народомъ, колесница приближалась. Это было нѣчто чрезвычайно оригинальное и вмѣстѣ грандіозное. Громадная колесница сдѣлана снизу въ видѣ раковины, очень красивой, напереди этой раковины поставлены были двѣ фигуры мущины и женщины въ родѣ того какъ изображаютъ Юпитера и Юнону, а кого они въ сущности представляли -- не знаю. За ними устроены были эстрады покрытыя краснымъ сукномъ съ двумя возвышенностями; на первой сидѣли музыканты и маленькіе мальчики, красиво одѣтые, на второй какія-то почтенныя особы. За ними возвышалась пирамида колоссальнаго размѣра, выше шестиэтажныхъ домовъ, разукрашенная позолотой, гирляндами дѣланныхъ цвѣтовъ, драпировкой, сонмомъ ангеловъ въ разныхъ лозахъ, а на самой вершинѣ въ облакахъ стояла Святая Розалія окруженная трубящими ангелами. Двадцать паръ разукрашенныхъ воловъ везли колесницу. Предъ нею ѣхалъ эскадронъ городской гвардіи и священники также верхами. Народъ усердно молился своей покровительницѣ. Въ домѣ противъ палаццо Серра ди-Фалка въ самомъ верхнемъ этажѣ за рѣшеткой сидѣли монахини, которыхъ, какъ вамъ оказали, подземнымъ ходомъ провели изъ монастыря въ этотъ домъ, чтобъ раѣ могли видѣть процессію. Старыя монахини утирали слезы умиленія при видѣ колесницы, а молодыя, между которыми были очень хорошенькія, повидимому не раздѣляли религіозныхъ ощущеній своихъ наставницъ. Онѣ смѣялись и, казалось, очень забавлялись зрѣлищемъ: бѣдняжки имѣютъ такъ мало развлеченій! Колесница, не знаю почему, на нѣсколько минутъ остановилась предъ самымъ моимъ балкономъ, такъ что мы могли разсмотрѣть всю ея закулисную обстановку. За фигурами ангеловъ стояли лазарони, а позади самой пирамиды насѣли уличные мальчишки. Вблизи ангелы были уродливы, а прочія фигуры ужасны, особенно когда тряслись отъ движенія колесъ. Проводивъ колесницу мы отправились, по приглашенію герцога Серра ди-Фалка, въ его загородный садъ, котораго рѣдкости съ большимъ наслажденіемъ и гордостію показывалъ самъ владѣлецъ.
   Прежде всего любезный хозяинъ завелъ васъ въ лабиринтъ съ разбросанными по немъ хижинами пустынниковъ. Подходишь къ первой -- дверь сама собою растворяется и на порогѣ показывается монахъ въ бѣдой рясѣ. Отворяешь другую посредствомъ какого-то механизма, пустынникъ сидящій за Библіей машетъ рукой. Наконецъ, въ третьей, монахъ молится на колѣняхъ и брызжетъ водой на тѣхъ кто къ. нему подходятъ. Выбравшись изъ лабиринта, мы видѣли много другихъ чудесъ: затѣйливые фонтаны, разнообразные кіоски. Но послѣдняя штука была самая замысловатая. Стояли деревянныя лошадки на подобіе нашихъ коньковъ* что бываютъ на Масляной и на Святой подъ качелями. Предъ лошадкой находилось дерево съ прикрѣпленною къ нему небольшою дощечкой, до которой, какъ намъ объясняли, долженъ всадникъ на лету дотронуться копьемъ. Молодой графъ К. сѣлъ на лошадь, ее толкнули, и она начала быстро качаться. Графъ далъ нѣсколько промаховъ, но наконецъ коснулся копьемъ таинственной дощечки, дерево распалось и изъ него вышла нимфа. Добродушный герцогъ наслаждался нашимъ удивленіемъ и далъ намъ замѣтить что нимфа толще дерева и входитъ въ него посредствомъ пружинъ.
   Въ 9 часовъ княгиня Бутера, заранѣе приготовившая для насъ всѣ приглашенія, повезла насъ къ княгинѣ Спартано. Насъ провели на огромную террасу гдѣ находились хозяйки и многочисленное общество.
   Напротивъ террасы стояла галлерея, въ аркахъ которой были транспаранты, прекрасно изображавшіе замѣчательныя событія исторіи Сициліи. Надъ аркой возвышалась колоннада, освѣщенная матовымъ свѣтомъ.
   Предъ галлереей былъ построенъ павильйонъ для музыки, безпрестанно игравшей. Позади всего этого Виднѣлось море и по немъ плавало множество лодокъ сверкавшихъ огнями. Площадь и всѣ прилежащія улицы были великолѣпно иллюминованы... Народъ сплошною массой покрывалъ все пространство^ фейерверкъ начался на морѣ. Потомъ поперемѣнно, то съ одной, то съ другой стороны галлереи, полетѣли огненные змѣи, вспыхивали на воздухѣ разноцвѣтные снопы; забили фонтаны, зашумѣли колеса протянутыя вдоль галлереи, зажглись блестящія звѣзды, размахнулись мельницы, показался храмъ съ чудными зелеными огнями, наконецъ вспыхнула вся галлерея, очерки ея красиво обозначились, на фронтонѣ явился королевскій вензель; изъ каждой статуи галлереи брызнули огненныя струи, изъ внутренности раздались выстрѣлы и скоро все зданіе облилось пламенемъ. Мы уѣхали какъ только кончился фейерверкъ -- едва живыя отъ утомленія...
   Были на другой день въ дворцовой церкви. Замѣчательно что тамъ иконы древней византійской живописи, какъ въ нашихъ старинныхъ церквахъ. Обѣдали у княгини Бугера. Домъ ея построенъ въ помпейскомъ стилѣ, но гораздо обширнѣе и удобнѣе тѣхъ домиковъ остатки которыхъ мы видѣли въ Помпеѣ. Садъ прелестенъ, особенно для насъ, жителей сѣвера, по чудной разнообразной растительности юга. На этой виллѣ жила императрица Александра Ѳеодоровна въ бытность свою въ Палермо. Для нея были произведены на виллѣ большія улучшенія, стоившія очень дорого и поступившія теперь во владѣніе княгини Бутера.
   Послѣ обѣда мы большимъ обществомъ отправились въ Цизу, замокъ арабской архитектуры, откуда прелестный видъ на Палермо, представляющійся ясно со своимъ великолѣпнымъ соборомъ, чудными церквами, обставленный полукругомъ горъ самыхъ разнообразныхъ, очерковъ. Пріятно было сидѣть на крышѣ замка и смотрѣть то на горы, то на море, то на городъ. Хотѣлось подолѣе полюбоваться всѣмъ этимъ, но мы спѣшили возвратиться къ княгинѣ Бутера, которая непремѣнно желала чтобы мы были на балѣ герцога Серра ди-Фалка, и была такъ любезна что сама хлопотала о нашихъ, нарядахъ и устроила намъ уборную, гдѣ мы одѣлись и нашли множество вещей нужныхъ для туалета. Мы не знали что попадемъ на такіе великосвѣтскіе праздники и ничего съ собой не взяли. Княгиня Бутера предложила Аннѣ свои великолѣпные брилліанты и фрейлинскій шифръ; также и мое скромное платье, сшитое въ нѣсколько часовъ, было украшено ея вещами. Въ девять часовъ мы отправились.
   Лѣстница была роскошно убрана цвѣтами и деревьями, въ ней стояли лакеи въ богатыхъ ливреяхъ, словно у настоящаго вельможи, а не у сицилійскаго аристократа, угнетаемаго и разоряемаго какъ всѣ представители знатныхъ фамилій въ. Сициліи.
   Палаццо герцога Серра ди-Фалка не огроменъ, но изященъ и убранъ, съ большимъ вкусомъ; много хорошихъ картавъ и вещей. Главный фасадъ дома обращенъ на Толедскую улицу, вдоль всѣхъ комнатъ идетъ балконъ. Изъ внутреннихъ комнатъ, также окруженныхъ балконами, видъ на площадь, посреди которой возвышается фонтанъ съ разными фигурами, обнесенный рѣшеткой, отъ которой къ центру фонтана были протянуты гирлянды зажженныхъ шкаликовъ, образовавшихъ какъ будто огненную сѣтку. Вся площадь была прекрасно иллюминована. Видъ на Толедскую улицу былъ еще великолѣпнѣе; на ней стояли ярко освѣщенные готическіе храмы, статуи, вазы, всевозможныя украшенія, все это вдали сливалось въ двѣ огненныя полосы, между которыми толпилась несмѣшная масса народа. Опять колесница Св. Розаліи медленно приближаласьпри звукахъ музыки. Вечеромъ ея украшенія не казались грубыми, а ея громадность, ея фантастическая форма, ея освѣщеніе производили чудный эффектъ. По прямой улицѣ долго можно было видѣть удалявшуюся колесницу. Когда она совсѣмъ исчезла, тогда началось экипажное гулянье, также представлявшее красивое зрѣлище, съ колясками имѣвшими зажженные фонари и наполненными нарядными дамами. Часовъ въ одиннадцать пріѣхала королевская фамилія и начался балъ. Король очень-толстъ и не имѣетъ въ себѣ ничего величественнаго, братья его также не красивы. Меня поразило то что у нихъ у всѣхъ цѣловали руки даже дамы. Короля не любятъ вообще, а въ Сициліи въ особенности. Дочери его, говорятъ, не привлекательны, я ихъ не видала, потому что же любопытствовала пойти въ заду гдѣ онѣ участвовали въ танцахъ. Молодая королева мнѣ понравилась. У ней очень пріятное лицо, но ея также не любятъ. Герцогъ Серра ди-Фалка былъ чрезвычайно привѣтливъ и внимателенъ.
   На слѣдующій день обѣдали у княгини Бутера и въ 6 часовъ поѣхали съ ней. вмѣстѣ въ какой-то, домъ смотрѣть бѣгъ лошадей. Толедская улица -- арена всѣхъ народныхъ увеселеній. По обѣимъ ея сторонамъ были протянуты канаты, народъ толпился за ними вдоль домовъ; балконы были покрыты зрителями. Три пушечные выстрѣла возвѣстили начало скачекъ, и отъ воротъ Фемли понеслось нѣсколько лошадей, безъ наѣздниковъ, но на нихъ надѣты были дощечки съ гвоздями внутрь, которыя колотясь отъ движенія причиняли имъ боль, понуждавшую бѣжать быстрѣе. Лошадей опередившихъ другихъ народъ встрѣчалъ радостными криками, а на отставшихъ подымались палки и сыпались ругательства. Такимъ образомъ эти несчастныя лошадки должны бѣжать три раза. Мы не дождались окончанія скачекъ и отправились къ себѣ въ гостиницу. Въ 9 часовъ за вами заѣхала княгиня Бутера и мы вмѣстѣ отправились къ княгинѣ Портано опять смотрѣть фейерверкъ. Къ сожалѣнію, погода была неблагопріятная. Вѣтеръ, ужасная пыль, иллюминація не хорошо горѣла, дымъ отъ фейерверка летѣлъ прямо на васъ и душилъ васъ. Но фейерверкъ самъ по себѣ былъ еще великолѣпнѣе перваго: болѣе блеска и болѣе шума. Въ этотъ вечеръ бываетъ блестящее гулянье въ публичномъ саду, но на этотъ разъ оно не удалось, вѣтеръ тушилъ иллюминацію.
   Были на развалинахъ церкви Св. Духа, замѣчательной по ужасной памяти Сицилійскихъ Вечеренъ. Вблизи находится Campo Sanio, гдѣ между кипарисовъ погребены жертвы холеры. За оградой построены двѣ длинныя комнаты одна противъ другой, сквозь рѣшетки дверей можно было видѣть внутренность этихъ комнатъ. Въ углубленіи находится нѣчто въ родѣ алтаря, по обѣимъ сторонамъ въ стѣнахъ сдѣланы въ три ряда углубленія на подобіе пароходныхъ коекъ и въ нихъ лежатъ мертвые, ничѣмъ не прикрытые, въ одѣяніяхъ въ которыхъ ихъ туда положили. Нѣкоторые изъ нихъ сохранили человѣческую форму, но большая часть обратились въ безобразные скелеты. Намъ сказали что только богатые за дорогую цѣну пріобрѣтаютъ право гнить во всеувидѣніе. Послѣ этого мрачнаго помѣщенія, мы отправились Въ публичный садъ, гдѣ видѣли остатки вчерашней иллюминаціи. Несмотря на палящее солнце мы въ пріятностію гуляли по ботаническому саду; въ немъ есть прохлада и множество рѣдкихъ растеній. Мнѣ очень понравилась ротонда гдѣ преподается ботаника. Она построена съ большимъ вкусомъ, вокругъ стѣны расположены скамейки для учениковъ, въ нишахъ стоятъ статуи Линнея и Typнефора.
   Герцогъ повезъ васъ въ капуцинскій монастырь. Обыкновенно женщины не впускаются туда, но по могущественной протекціи добраго герцога вамъ открыты всѣ двери. На возвратномъ пути, когда мы были уже недалеко отъ виллы княгини Бутера, вдругъ полилъ дождь какъ изъ ведра, настоящій южный ливень, и пока закрывали коляску, мы всѣ вымокли и принуждены были возвратиться къ себѣ въ гостиницу, переодѣлись и поскакали опять къ княгинѣ Бутера, но встрѣтили ее на дорогѣ и вмѣстѣ отправились въ соборъ. Внутренность была освѣщена великолѣпно. Не знаю какимъ способомъ своды сіяли безчисленнымъ множествомъ звѣздъ составленныхъ изъ шести свѣточей, въ куполахъ висѣли огромныя люстры. Это дивное освѣщеніе, при звукахъ прекрасной инструментальной музыки, при народной толпѣ наполнявшей всю церковь, при духовенствѣ и сенатѣ сидѣвшихъ на возвышенностяхъ въ алтарѣ, составляли такое торжественное зрѣлище подобнаго которому мнѣ не случалось видѣть. Колокольный звонъ и музыка заигравшая мы площади возвѣстили о пріѣздѣ короля. Духовенство и сенатъ пошли на встрѣчу. Обѣ королевы, покрытая брилліантами, шли впереди, за ними слѣдовалъ король съ немногочисленною свитой. Они сѣли подъ балдахиномъ устроеннымъ для нихъ въ алтарѣ. Началась вечерня, но мы уѣхали, потому что было невыносимо жарко.
   Вечеромъ отправились смотрѣть на заключительную процессію всѣхъ празднествъ. Площадь и Толедская улица были освѣщены какъ въ день бала. Процессія началась въ 9 часовъ. Сначала шли музыканты, потомъ послѣдовало шествіе статуй изображавшихъ разныхъ святыхъ: Іосифа, Никодима и множество другихъ. Каждаго святаго несли на носилкахъ и предъ каждымъ барабанщики немилосердно барабанили. Безсребрениковъ Козьму и Даміана несли съ особеннымъ усердіемъ, ихъ безпрестанно какъ-то повертывали, и предъ ними плясали мальчишки. За безчисленнымъ множествомъ святыхъ понесли нѣсколько высокихъ домовъ освѣщенныхъ внутри огромными восковыми свѣчами и наполненныхъ фигурами долженствовавшими, вѣроятно, что-нибудь изображать, но что именно, трудно было разглядѣть. Наконецъ, показались кресты, за ними послѣдовало духовенство, сенатъ, раздался, колокольный звонъ, и въ заключеніе представилась серебряная гробница Св. Розаліи. Процессія продолжалась до 12 часовъ ночи.
   Въ концѣ іюля присутствовали и открытіи желѣзной дороги отъ Кастеллажары до Неаполя. Ожидала короля, который долженъ былъ пріѣхать чрезъ часъ. Но отчего не было еще готово. Возлѣ павильйона, очень скромнаго, кондитеръ вертѣлъ мороженое, неблагообразные лакеи суетились, плотники что-то строили, обойщики что-то приколачивали, и лишь за нѣсколько минутъ до прибытія поѣзда все пришло въ возможный порядокъ. Музыка заиграла, и огненный конь примчался влача за собой длинный поѣздъ. Королевскій вагонъ отличался отъ другихъ вагоновъ своимъ убранствомъ. Французъ Баяръ, строитель дороги, одинъ только встрѣтилъ короля. Въ то время какъ его толстое величество вылѣзало изъ кареты, нѣсколько дамъ бросились цѣловать его руку, которую онъ не настойчиво отнималъ. За ними послѣдовало его непривлекательное семейство. Насъ пригласили въ галлерею павильона и угощали разными яствами, очень вкусными. Не знаю кому мы были обязаны своимъ приглашеніемъ и этимъ угощеніемъ.
   У подножія одной изъ горъ окружающихъ Авернское озеро находится гротъ Сивиллы. Насъ увѣряли что въ немъ нѣтъ ничего замѣчательнаго, и потому мы туда не пошли. Грязные лодочники на своихъ плечахъ вносятъ на него путешественниковъ; не согласилась подвергнуться этому испытанію. Гротъ этотъ замѣчателенъ тѣмъ что въ Энеидѣ Виргилія Эней чрезъ него отправляется въ адъ. Недалеко отъ Авернскаго озера находятся бани Нерона. Въ нихъ такой жаръ что кажется ни на секунду невозможно вывести его. Однако тутъ есть человѣкъ который промышляетъ тѣмъ что жаритъ себя, для удовлетворенія любопытства путешественниковъ. Онъ раздѣвается, беретъ сырое яйцо и отправляется въ темный корридоръ; чрезъ нѣсколько минуть возвращается со свареннымъ яйцомъ, но въ ужасномъ положеніи -- красный, едва дышащій.
   Въ концѣ августа мы совсѣмъ неожиданно собралась на Везувій. Нѣсколько дней сряду шелъ дождь, воздухъ освѣжался, утро было прелестное, и мы съ большимъ удовольствіемъ катились по желѣзной дорогѣ вдоль дивнаго лазуреваго моря. Дальнѣйшее путешествіе до Резины совершили въ кабріолетѣ, а затѣмъ наняли ословъ. Скоро пришлось отказаться и отъ этого способа передвиженія. Мы увидали предъ собой мрачную крутизну, покрытую лавой. Намъ предлагали носилки, но намъ показалось что на нихъ еще страшнѣе нежели идти пѣшкомъ. Мы ухватились за веревку надѣтую на шею проводника (у каждой изъ насъ былъ особенный) и начали шагать съ одного камня на другой. Кромѣ человѣка тащившаго меня веревкой, возлѣ меня шелъ другой и поддерживалъ съ боку, но несмотря на все это я спотыкалась и едва волочила ноги. За нами шелъ продавецъ фруктовъ и при каждомъ отдыхѣ предлагалъ виноградъ, груши и абрикосы; они утоляли жажду и оживляли насъ.
   Везувій раздвоился въ послѣднее изверженіе, а прежде онъ представлялъ одиночную вершину. Мы слышали глухой гулъ и смотрѣли какъ изъ жерла выходилъ густой дымъ словно изъ дымящейся печки. По всей вершинѣ просачиваются тонкія струйки дыма. Очевидно что находишься въ области огня. Запахъ сѣры былъ такъ силенъ и удушливъ что мы поспѣшили спуститься. Мы почти полтора часа взбирались на его вершину, а опустились въ десять минутъ. Можно представить себѣ каково мчаться съ двумя проводниками по сторонамъ, держа ихъ за руку, по крутой горѣ, и утопать по колѣна въ лавѣ. Можно также представить себѣ въ какомъ достояніи находились наши платья и обувь. Хотя обыкновенно ѣзда на ослѣ утомляетъ меня и я небольшая до нея охотница, но въ этотъ разъ, послѣ всѣхъ испытанныхъ утомленій, она показалась мнѣ отдыхомъ. Мы опоздали къ поѣзду и принуждены были болѣе часа ожидать другаго. Просидѣли въ прекрасномъ саду короля, находящемся близь дворца Портичи.
   Всѣ эти дни погода стояла ужасная, лилъ проливной дождь, море волновалось, бушевала буря, завывалъ вѣтеръ и все это нагоняло тоску. Хотя было удобнѣе и дешевле изъ Неаполя въ Ливорно воспользоваться пароходомъ, но мы не рѣшились на морской переѣздъ; положено было ѣхать сухимъ путемъ. Я этому очень обрадовалась. Исполнилось мое желаніе еще разъ увидѣть Римъ, поклониться храму См. Петра, полюбоваться на Колизей.
   

XVIII.

   Дальнѣйшее путешествіе по Италіи мы продолжали безостановочно. Болѣе продолжительное время оставались въ Миланѣ и Венеціи. Въ Венеціи встрѣтили Чижова и Айвазовскаго. Оба страстные ея поклонники. Нашъ маршрутъ лежалъ на Францію. Но у меня и у моей горничной паспорты были только въ Италію и Германію. Я боялась что насъ не пустятъ во Францію и обратилась къ нашему посланнику въ Туринѣ, Кокошкину. Онъ далъ мнѣ паспортъ въ Англію черезъ Францію. Прямо во Францію было запрещено давать паспорты. Все это была комедія, не мѣшавшая множеству Русскихъ быть во Франціи и жить въ Парижѣ.
   28 октября мы переѣхали французскую границу и послѣ почти шестидневнаго переѣзда (съ остановкой въ Ліонѣ), при весьма холодной погодѣ, 29 октября вечеромъ, подъѣхали къ Фонтенблоской заставѣ.
   Остановились въ гостиницѣ на Вандомской площади. На другой день погода была прекрасная, и я часа четыре бѣгала по Парижу и любовалась магазинами. Александра Ивановна, вслѣдствіе простуды, которой мы подвергались по дорогѣ въ несносныхъ гостиницахъ, занемогла и первые два лежала въ постели. Ее безпрестанно посѣщали ея родные и знакомые, которыхъ здѣсь множество. Цѣлую недѣлю прожили мы въ гостиницѣ. Наконецъ ей стало лучше, и мы переселились на квартиру въ улицѣ Риволи.
   Были въ италіянской оперѣ. Давали Норму. Оперный театръ слишкомъ малъ по многолюдству Парижа. Внутреннее расположеніе его какое-то особенное. Сверхъ партера выдаются балконы раздѣленные на ложи, и сидящіе въ нихъ совершенно на виду; но тутъ не красуются изящные наряды законодательницъ модъ; галлереи эти посѣщаются скромными красавицами и не-красавицами средняго класса, не дерзающими одѣть претензію на щегольство, но за первымъ балкономъ находится рядъ завѣтныхъ ложъ, закрытыхъ, уютныхъ, убранныхъ бархатомъ и зеркалами, со спокойными креслами,-- ложъ откуда показываются лица которыхъ всѣ знаютъ или которыхъ всѣ хотятъ звать, гдѣ находишься какъ въ своемъ будуарѣ, гдѣ такъ привольно задуматься и придти въ умиленіе отъ голоса Гризи. Голосъ ея не огроменъ, онъ не покрываетъ оркестра, но нельзя пѣть лучше ея, съ большимъ вкусомъ и умѣньемъ.
   Въ Театрѣ Водевиля видѣли новую піесу г. Ансело L'Hotel Rambouillet. Въ этой піесѣ мало драматизма, во много остроумія и красивыхъ фразъ. Исполненіе не совсѣмъ было удовлетворительно. Во французской труппѣ Михайловскаго театра болѣе согласія и замѣчательныхъ дарованій. Театръ Водевиля обладаетъ необыкновеннымъ комикомъ Менилемъ. Я его видѣла въ глупой піесѣ, но такой талантъ какъ у Мениля всякую піесу сдѣлаетъ занимательною. У него нѣтъ преувеличеній, онъ не шаржируетъ, но передаетъ комическое лицо такимъ какимъ оно должно быть и натурѣ.
   Были во Французской Комедіи (Comédie Franèaise). Давали Аріадну Корнеля, и мы имѣли наслажденіе видѣть знаменитую Рашёль, любимицу здѣшней публики. У ней огромное природное дарованіе, которое она увеличила изученіемъ сцены и драматическаго искусства. Каждое и движеніе исполнено пластической красоты. Я видѣла Рашель также въ Поліевктѣ Корнеля. Игра ея въ первыхъ актахъ не вполнѣ меня удовлетворила: я ожидала чего-то еще большаго, но когда, послѣ смерти Поліевкта, Рашель являтеся блѣдною, просвѣтленною благодатью, она поразительна! Нельзя было сказать лучше: je croie, je suse chrétienne!
   10 декабря была въ годичномъ засѣданіи Академіи Наукъ; мы опоздали и не слышали провозглашенія премій назначенныхъ за 1841 годъ. Послѣ раздачи премій Сентъ Илеръ (Isidore Geoffroi St. Hilaire) прочелъ разсужденіе о методѣ Линнея, а Флурансъ произнесъ похвальное слово Декандолю.
   Были въ церкви Святаго Роха, гдѣ проповѣдывалъ аббатъ Богенъ по случаю благотворительнаго собранія для помощи бѣднымъ сиротамъ, которые тутъ налицо стояли около каѳедры, котораго она требуютъ та коснулся любви христіанской какъ источника благости и милосердія. Пригласилъ присутствующихъ вознестись молитвенно ко Господу и послѣ краткой молитвы началъ снова говорить. Онъ исчислилъ благодѣянія Бога къ человѣку, изобразилъ искупительную смерть Іисуса Христа и началъ говорить о христіанской любви въ человѣческомъ сердцѣ, и изображать отношенія человѣка къ семейству, друзьямъ, отечеству и наконецъ ко всему человѣчеству. Чудно говорилъ онъ о материнской любви, съ тонкостію анализа изобразилъ онъ это чувство, самое чистое, самое нѣжное, но часто и себялюбивое. Несчастная королева Амалія, неутѣшная о смерти сына, находилась въ церкви и многое въ проповѣди относилось къ ней.
   16 декабря были на лекціи Кине; въ первый разъ какъ я его слышала нашла что онъ слишкомъ гримасничалъ, во второй онъ читалъ естественнѣе. По обыкновенію Французовъ всегда выставлять Францію, онъ доказывалъ что она вдохновляла поэтовъ Италіи и что Карлъ Великій создалъ Аріоста. Возвращались съ лекціи пѣшкомъ въ сопровожденіи Дмитрія Петровича Варѳоломеева и Сергѣя Михайловича Соловьева, жившаго у Строгановыхъ въ качествѣ наставника.
   Слышала два раза Мишле Философію Исторіи. Можно было бы ожидать что чтенія такого знаменитаго профессора и писателя какъ Мишле должны быть интересны, а выходитъ наоборотъ. Это не лекціи, а какая-то мистификація, которую выносить могутъ только Французы и потому еще что имя писателя сдѣлавшагося извѣстнымъ внушаетъ имъ уваженіе и что они всегда стараются поддерживать и возвеличивать свои знаменитости. Впрочемъ, и слушатели Мишле необузданны какъ его мысли. На его лекціяхъ шумятъ, кричатъ, смѣются. На первой лекціи профессоръ былъ выведенъ изъ терпѣнія и сказалъ: S'il y avait dee enfants parmi vous, Messieurs, j'aurais prié qu'on les mette à la porte. Эти слова усмирили буйную аудиторію. Въ своей вступительной лекціи Мишле говорилъ о Сисмонди, о томъ, о семъ, а болѣе ни о чемъ. Философія была за тридевять земель. Вторую лекцію онъ началъ очень грозно, вѣроятно до него дошли неблагопріятные отзывы о его лекціяхъ. Онъ гнѣвно высказалъ что звать никого не хочетъ, кромѣ своихъ учениковъ, что онъ говоритъ только для нихъ, что имъ только хочетъ быть понятенъ, что не онъ виноватъ если зала наполнена людьми всѣхъ возрастовъ, всѣхъ половъ (этотъ намекъ на дамъ вызвалъ громкій хохотъ). Каково же вамъ было это слушать? Къ несчастій, еще мы сидѣли предъ самымъ его носомъ. Потомъ профессоръ накинулся на стенографовъ, просилъ чтобы не думали о томъ что онъ говоритъ (!), чтобы забывали его мысли. Онъ желалъ только одного -- чтобы мысли эти нечувствительно дѣлали изъ нихъ (то-есть изъ учениковъ его) людей.
   За симъ слѣдовалъ разказъ о себѣ, о своихъ сочиненіяхъ, о томъ что производило на него впечатлѣніе, и тѣмъ кончилось! Былъ ли тутъ хотя признакъ философіи? Это просто мороченіе.
   Нельзя не сознаться что магазины, пассажи, всѣ изящныя произведенія моды и вкуса чрезвычайно привлекательны въ Парижѣ. Теперь настало время подарковъ на Новый Годъ, и нельзя вообразить какъ блестящи магазины! Сколько дешевыхъ бездѣлицъ, сколько дорогихъ и прекрасныхъ вещей!
   Новый Годъ здѣсь встрѣтили довольно тихо, развозили поздравленія и подарки другъ другу, были пріемы у короля, но не было никакого празднества и особеннаго оживленія ни въ чемъ не проявилось.
   Слушала опять Кине. У Французовъ нѣтъ послѣдовательности, это замѣтно во всемъ, даже въ лекціяхъ. Профессора рѣдко говорятъ о томъ о чемъ имъ слѣдуетъ говорить, они увлекаются самохвальствомъ или повѣствованіемъ о предметахъ совершенно постороннихъ. Напримѣръ, Кине долженъ былъ по программѣ знакомить съ южною литературой, а онъ всю лекцію говорилъ о Нибелунгахъ и приводилъ изъ нихъ цитаты. Между прочимъ онъ сказалъ что любимые герои народной поэзіи всегда представляютъ собою типы народнаго характера, такъ у Нѣмцевъ Зигфридъ образецъ рыцарской любви, у Французовъ страстный Рожеръ, у Италіянцевъ пылкій беззаботный Роландъ.
   Я очень сошлась съ С. М. Соловьевымъ. Меня удивляло въ немъ то что онъ не допускаетъ никакого увлеченія. Онъ точно по программѣ составилъ себѣ задачу жизни и непреложно исполнялъ ее. У него были назначенные часы для занятія со Строгановымъ, для чтенія, для посѣщенія библіотеки и архивовъ, для сочиненій, для прогулки. Въ воскресенье онъ бывалъ у обѣдни, посѣщалъ достопримѣчательности Парижа и вечеромъ ходимъ въ Комическую Оперу. Я часто смѣялась надъ немъ что онъ дурно выбралъ мѣсто для развлеченія, но въ программѣ онъ поставилъ: воскресенье вечеръ въ Комической Оперѣ. Такъ и не отступалъ въ продолженіе всего пребыванія въ Парижѣ. Мнѣ кажется и для всей своей жизни онъ заранѣе начерталъ программу, по которой неуклонно слѣдовалъ.
   Иногда по субботамъ приходилъ П. Г. Рѣдкинъ; мнѣ нравилась въ немъ любовь къ наукѣ и къ профессорству. Онъ говорилъ что выше всего ставитъ свое призваніе дѣйствовать на молодежь, передавать ей мысли и убѣжденія.
   Были въ Академіи на избраніи въ ея члены Патена (Patin), онъ поступилъ на мѣсто Рожера, драматическаго писателя, и въ своей скромной рѣчи благодарилъ за свое избраніе, говорилъ что онъ высоко цѣнитъ эту честь и исчислилъ, какъ это всегда водится, достоинства своего предшественника. Рѣчь была очень складна; я впрочемъ не съ особеннымъ вниманіемъ слушала рѣчь Патена. Все мое вниманіе было устремлено на Виктора Гюго и на одну необыкновенно красивую молоденькую дѣвушку. Слѣдить мысль на лицѣ также пріятно какъ и прочесть ее на бумагѣ. Ни одно движеніе Виктора Гюго не скрылось отъ меня. Я замѣтила улыбку презрѣнія которая показалась на его губахъ когда коснулись романтизма въ драмѣ: ему это не понравилось.
   Отвѣтная рѣчь Баранта была также ловка. Мнѣ понравилось вступленіе, которое привѣтствовали громкими, рукоплесканіями. Къ сожалѣнію, Барантъ имѣетъ такое непріятное лицо что я не хотѣла на вето смотрѣть и продолжала мои наблюденія надъ Викторомъ Гюго и хорошенькою дѣвушкой.
   Наканунѣ вашего Новаго Года былъ раутъ у графини Разумовской. На раутѣ было много Русскихъ, Французовъ, Англичанъ, былъ Гизо, Гумбольдтъ, гжа Эмиль Жирарденъ, довольно красивая полная дама, съ бѣлокурыми локонами. Мнѣ кажется я никогда не видала до такой степени биткомъ набитыхъ гостями комнатъ какъ это было у гжи Разумовской. Вся эта толпа двигалась насколько могла, разговаривала, смѣялась, шепталась, острила, дѣлала замѣчанія. Съ трудомъ можно было найти мѣсто чтобы сѣсть. Наконецъ мнѣ удалось пріютиться возлѣ знакомыхъ, и я осталась весь вечеръ неподвижною. До ушей моихъ долетали какіе-то нескладные звуки отъ говора толпившихся людей и музыки игравшей въ первой комнатѣ. Когда пробило двѣнадцать, музыка заиграла вашъ народный гимнъ, появились бокалы съ шампанскимъ. Толпа взволновалась, и послышались со всѣхъ сторонъ привѣтствія и поздравленія.
   

XIX.

   Непостижимъ какъ скоро идетъ время! Прошло уже девять дней новаго 1843 года! Выдаются такіе дни что рѣшительно некогда опомниться. Напримѣръ, во вторникъ поутру была у обѣдни, оттуда поѣхала въ Лувръ, гдѣ осталась до самаго обѣда, сейчасъ послѣ обѣда отправилась ко всенощной; это былъ канунъ Крещенія. Возвратившись домой, пріодѣлась и пошла внизъ; у насъ была вечеринка на которой были Строгановы, Гудовичъ, графина Шуазель (рожденная Голицына), Нарышкина, Балабинъ и пр. и пр.
   На этихъ дняхъ была въ палатѣ перовъ, находящейся въ Луксамбургскомъ дворцѣ. Зала прекрасна, кресла возвышаются амфитеатромъ и предъ каждымъ столикъ. Противъ сѣдалищъ перовъ находится полукружіе, гдѣ мѣсто президента и какія-то тумбы на которыхъ написаны имена Кольбера, Моля, Малерба и пр. и пр. Не лучше ли бы было поставить ихъ бюсты? Трибуны для посѣтителей обиты бархатомъ. Фрески на плафонѣ положительно дурны, въ общемъ же красиво, но не изящно. Засѣданіе назначено было въ часъ, а началось въ два. Много мѣстъ оставалось незанятыми; почтенные перы сбирались какъ-то нехотя, разговаривали между собой, читали газеты, зѣвали, не замѣтно было никакого оживленія. Предсѣдатель открылъ засѣданіе ударивъ какимъ-то орудіемъ по столу. Всѣ усѣлись по своимъ мѣстамъ. Сначала прочли адресъ королю, съ выраженіемъ между прочимъ участія къ его потерѣ. Послѣ адреса г. Буаси сильно говорилъ противъ министерства, безпощадно нападалъ на Гизо и требовалъ отвѣта по поводу всѣхъ его преступленій. Я ожидала что Гизо вскочить и начнетъ энергично оправдываться. Ничего не бывало, онъ преспокойно сидѣлъ и слушалъ.
   Случается что президентъ засыпаетъ посреди преній и пробуждается только когда какой-нибудь задорный перъ, въ порывѣ гнѣва, громко ударитъ по столу, что часто случается съ Кашмиромъ Перье.
   У графини Разумовской былъ музыкальный вечеръ, пѣла Віардо Гарсіа и игралъ на скрипкѣ какой-то ученикъ Паганини, и несмотря на это все-таки было скучно. Выдаются такіе вечера на которыхъ скука дѣлается заразительною, хотя этого не должно было бы случиться у графини Разумовской, любезной, привѣтливой хозяйки. Графиня Разумовская въ своемъ родѣ замѣчательная особа. Она была въ молодости необыкновенно хороша собой и сохранила въ старости моложавость и миловидность. Она умѣетъ такъ изящно одѣваться что смотря на нее никто бы ни оказалъ ея настоящихъ лѣтъ. Она всегда весела, привѣтлива, старается всѣмъ доставить удовольствіе и страстно любитъ свѣтскія удовольствія. Днемъ она много выѣзжаетъ, вечеромъ бываетъ въ оперѣ или театрѣ и успѣваетъ иногда попасть еще на два бала.
   Познакомилась съ Филаретомъ Шалемъ, котораго сочиненія и лекціи мнѣ довольно понравились. На каѳедрѣ онъ совсѣмъ другой человѣкъ нежели въ гостиной. Когда онъ читаетъ для публики, у него голосъ дѣлается пріятнѣе, физіономія принимаетъ болѣе благородное выраженіе. Въ гостиной Филаретъ Шаль фразеръ, старающійся разыгрывать изъ себя свѣтскаго человѣка. На каѳедрѣ онъ является симпатичнымъ профессоромъ, приковывающимъ вниманіе прекраснымъ изложеніемъ своего предмета.
   Здѣсь не легко попасть на засѣданіе палаты депутатовъ. Рѣдкинъ, профессоръ права, пріѣхалъ нарочно провести зиму въ Парижѣ чтобы присутствовать при преніяхъ камеры депутатовъ и до сихъ поръ ни разу не могъ попасть туда; а ваши русскія дамы, то-есть богатыя и важныя, каждый разъ получаютъ билеты. И у Рѣдкина есть знакомые депутаты и профессора; но они скорѣе дадутъ билеты свѣтскимъ дамамъ нежели молодому ученому. Много толковали о томъ что Ламартинъ перешелъ на лѣвую сторону; общее мнѣніе было противъ него. Ламартинъ, говорятъ, дѣйствовалъ единственно изъ оскорбленнаго честолюбія. Онъ желалъ быть посланникомъ -- его не сдѣлали. Александра Ивановна, многимъ восхищающаяся въ Парижѣ, возвратилась разъ изъ камеры депутатовъ совершенно въ нервномъ состояніи отъ всего чего она тамъ наслушалась. Столько неприличныхъ выходокъ, дерзостей и личностей! Гизо бранили шарлатаномъ, а надъ маршаломъ Сультомъ безпощадно смѣялись.
   Слышала знаменитаго проповѣдника Равиньйона. Онъ проповѣдывалъ по случаю покупки дома Обществомъ des jeunes économes, составленнымъ изъ молодыхъ дѣвушекъ жертвующихъ для благотворительной цѣли часть денегъ получаемыхъ отъ родителей на удовольствія. Равиньйовъ говоритъ нараспѣвъ, какъ прежде играли трагедіи, и жестикулируетъ какъ италіянскій проповѣдникъ. Замѣчательно что въ Парижѣ посреди суеты, тщеславія, величайшей безнравственности есть кружокъ людей живущихъ духовною жизнію и всецѣло преданныхъ дѣламъ милосердія.
   Была въ Пантеонѣ. Первоначально это была церковь во имя Святой Женевьевы, сооруженная при Лудовикѣ XV когда благочестіе внушенное гжой Ментеновъ дряхлому Лудовику XIV и его двору еще не совсѣмъ изсякло, по крайней мѣрѣ въ формахъ. Разразилась революція, и церковь Божія превратилась въ языческій храмъ, посвященный великимъ людямъ. Реставрація снова сдѣлала изъ него храмъ Божій, іюльская революція опять изгнала алтарь и начертала на фронтонѣ: aux grands hommes la Patrie reconnaissante. Внутри голыя стѣны, дурныя фрески, какая-то статуя въ родѣ языческаго божества, неуклюжая, некрасивая, сдѣланная изъ алебастра. Въ нижнемъ этажѣ гробницы Жанъ-Жака Русое и Вольтера. Много незнакомыхъ именъ прочелъ намъ проводникъ на гробахъ, наполняющихъ нѣсколько отдѣльныхъ сводовъ.-- "Od sont donc vos hommes célèbres?" спросили мы.-- Que voulez voue? отвѣчалъ онъ: L'Empereur était pressé et au lieu des grands hommes il а mis des sénateurs".
   Здѣсь есть курсъ для дамъ г. Менете, бывшаго чтеца Карла Х. Іюльская революція разорила его, и онъ занялся частнымъ преподаваніемъ. Сенъ-Жерменское предмѣстье покровительствуетъ ему, превозноситъ его курсы, заманиваетъ на нихъ иностранцевъ, и зала г. Менете всегда биткомъ набита. Бурсы раздѣлены на сорокъ уроковъ. По понедѣльникамъ-читаются литературы французская, нѣмецкая, италіянская, испанская; по пятницамъ преподается физика, химія и астрономія. Обо всемъ говорится поверхностно, во ясно и хорошимъ слогомъ. Въ заключеніе каждой литературной лекціи г. Менете прочитывалъ какое-нибудь стихотвореніе или сцены изъ французскихъ классиковъ. Онъ читаетъ прекрасно. Мы иногда посѣщали эти курсы.
   Здѣшняя масляница вовсе не такъ шумна, какъ о ней говорили. Водили быка, boeus gras, разукрашеннаго, раззолоченнаго, съ музыкой, сопровождаемаго колесницей и которой сидѣлъ амуръ и кортежемъ наряженныхъ мясниковъ. Надобно замѣтить что весь этотъ маскарадъ составленъ изъ мясниковъ, ихъ женъ и дѣтей: это ихъ праздникъ по преимуществу. На улицахъ, особенно на бульварахъ, толпилось много народу, масокъ было мало, можетъ-быть потому не хотѣли наряжаться что погода была очень дурна.
   Наша масляница пришлась въ одно время съ французскою, и Александра Ивановна во вторникъ устроила блины, очень вкусные, съ икрой, со сметаной, совершенно какъ у насъ, во обошедшіеся не совсѣмъ благополучно. Столовая наша не велика, гостей было названо множество, столъ былъ накрытъ тѣсно, полъ кафельный и хотя покрытый ковромъ, но все-таки скользкій. Офиціантъ второпяхъ поскользнулся, задѣлъ за ножку стула князя Ливена, который всею своею длинною особой покатился подъ столъ, на него упалъ Приборъ и онъ очень ушибся, такъ что его подняли и выведи въ другую комнату; дамы бросились за нимъ ухаживать; примочки, компрессы явились немедленно, и какъ только онъ немного оправился, то разумѣется уѣхалъ домой, за нимъ многіе послѣдовали.
   Вши въ одномъ изъ судовъ, куда Mlle Maxime, актриса Французской Комедіи, подала жалобу на совѣтъ Французской Комедіи и на Виктора Гюго.
   Камера суда очень не велика, мы едва могли найти мѣсто; было тѣсно и жарко, во довольно весело. Предъ вами сидѣла сама Mlle Maxime, и любопытно было видѣть ея волненіе когда говорилъ адвокатъ ея противника, слышать ея замѣчанія и опроверженія. Дѣло въ томъ что Викторъ Гюго написалъ новую драму и далъ ее разучивать во Французскую Комедію. Главная роль была дана Mlle Maxime. Послѣ нѣсколькихъ репетицій авторъ увидѣлъ что она играетъ неудовлетворительно и совѣтовалъ отказаться самой отъ роли, которая была не по ней. Она не согласилась. Тогда Викторъ Гюго предложилъ совѣту состоящему при Французской Комедіи рѣшить, справедливо ли его требованіе. Совѣтъ согласился съ его мнѣніемъ. Тогда Mlle Maxime обидѣлась и подала въ судъ. Процессъ этотъ совершенно во французскихъ нравахъ. Занимательно было слышать какъ Mlle Maxime разсуждала съ молодыми адвокатами, окружавшими ее въ то время какъ судьи пошли совѣщаться. C'est ma dignité d'artâatequi est offensée", говорила она съ азартомъ. Она отдавала справедливость Виктору Гюго какъ лирику, но утверждалъ что его драмы никуда не годятся. Говоря о новой піесѣ она прибавила: Comme toujours il y a une bierre dans cette pièce?-- Oh, Victor Hugo ne peut s'en passer, замѣтилъ одинъ изъ присутствовавшихъ, повидимому актеръ. И en produit tant, qu'il pourrait y enterrer toutes ses pièces. Остроуміе во французскомъ вкусѣ. Судъ оправдалъ Виктора Гюго.
   Была въ учебномъ заведеніи г. Леви, знаменитаго здѣшняго преподавателя. У него цѣлый курсъ образованія, начиная отъ дѣтей четырехъ, пяти лѣтъ до дѣвицъ восемнадцати лѣтъ. Есть даже курсъ для наставницъ и матерей. Есть курсы и для мальчиковъ, совершенно отдѣльные, такъ что оба пола и ни встрѣчаются. Я была на урокѣ исторіи самого Леви въ высшемъ классѣ. Это былъ разговоръ объ исторіи со взглядами на современныя событія и поясненіемъ событій прошедшихъ. Отъ исторіи бесѣда нечувствительно перешла къ литературѣ, говорено было о краснорѣчіи, о движеніи въ слогѣ. Въ заключеніе г. Леви коснулся новыхъ сочиненій. Онъ обыкновенно знакомитъ своихъ ученицъ съ замѣчательными произведеніями литературы, указываетъ на тѣ которыя онѣ должны прочесть вполнѣ и дѣлаетъ выборъ изъ тѣхъ которыхъ вполнѣ онѣ прочесть не могутъ. Въ этотъ разъ г. Леви говорилъ о драмѣ Виктора Гюго Burgraves, на дняхъ данной на сценѣ. Въ заключеніе урока читались сочиненія ученицъ, на тему заданную г. Леви въ предыдущій классъ.
   

XX.

   Здѣсь находится одно семейство князей Голицыныхъ, которые отреклись отъ Россіи, сдѣлались католиками и поселились въ Парижѣ. Старикъ князь, умирая, почувствовалъ угрызеніе совѣсти въ своемъ отступничествѣ и завѣщалъ женѣ и дѣтямъ возвратиться въ Россію. На княгиню сильно подѣйствовало предсмертное желаніе мужа; она, по какому-то доброму наитію, искренно одушевилась такими же чувствами, пожелала возвратться въ отечество, сдѣлать сыновей своихъ (уже женатыхъ на Француженкахъ) снова Русскими, жить въ деревнѣ и печься о своихъ крестьянахъ. Васильчикова способствовала "о связямъ своимъ къ облегченію возвращенія Голицыныхъ на родину и вступленію ввозъ въ русскіе подданные съ полученіемъ прежнихъ правъ. Княгиня Голицына въ Парижѣ участвовала во многихъ богоугодныхъ заведеніяхъ, взялась, показать вамъ нѣкоторыя изъ винъ и во многія насъ сопровождала.
   Имя святаго Венсенъ де-Поля создавшаго общину Сестеръ Милосердія блеститъ яркимъ свѣтомъ между всѣми именами учредителей человѣколюбивыхъ заведеній Парижа. Теперь въ католическомъ мірѣ много орденовъ взявшихъ въ образецъ Сестеръ Милосердія и посвящающихъ себя служенію ближнимъ. Еслибы Св. Венсенъ ничего болѣе не дѣлалъ какъ только основалъ общину Сестеръ Милосердія, то и тогда бы онъ оказалъ великое благодѣяніе человѣчеству. Не его милосердіе не имѣло прадѣдовъ: ему хотѣлось облегчить всѣ страданія, уврачевать всѣ язвы. Онъ основалъ домъ для подкидышей (La maison des enfante trouvée). Силой своего краснорѣчія убѣдилъ короля и многихъ другихъ высоко поставленныхъ лицъ помочь ему въ этомъ добромъ дѣлѣ. Несчастныя малютки, которыя до сихъ поръ раждались для того только чтобы быть безпомощно брошенными, милосердіемъ Сенъ-Венсена были призрѣны, взлелѣяны и благочестиво росли подъ покровительствомъ сестеръ милосердія. Другъ человѣчества не забылъ также и о старикахъ: въ 1654 году онъ учредилъ богадѣльню для стариковъ. Но не одними богоугодными учрежденіями ограничивалась всеобъемлющая любовь Сенъ-Венсана къ человѣчеству. Возникала ли война -- онъ посылалъ своихъ достойныхъ сподвижниковъ, чтобъ укрѣплять твердость воиновъ, приносить облегченіе и утѣшеніе раненымъ, напутствовать умирающихъ за отечество. Постигало ли какое-нибудь бѣдствіе отдаленныя провинціи, онъ отправлялся туда съ помощію и утѣшеніемъ. Возникали ли общественныя смятенія, -- онъ являлся среди разъяренныхъ партій чтобъ укрощать и примирять. Неизгладима память такихъ благодѣтелей человѣчества.
   Въ настоящее время, въ Парижѣ, масса богоугодныхъ и филантропическихъ учрежденій. Есть общество называемое Материнскимъ, пода покровительствомъ королевы, для помощи при родахъ бѣднымъ матерямъ. Есть множество разнаго рода пріютовъ. Есть заведеніе для дѣтей которыхъ родители погибли въ холеру, есть Христіанскія Школы (Ecoles Chrétiennes des Frères), основанныя Францискомъ де-Саль, подъ попечительствомъ братіи посватавшей себя безвозмездному ученію бѣдныхъ. Общество Друзей Дѣтства, Общество для обученія бѣдныхъ сиротъ ремесламъ, Общество ремесленниковъ и работниковъ, Общество маленькихъ Савояровъ и Овернцевъ, Общество покровительства освобожденныхъ изъ темницъ, Общество для освобожденія содержимыхъ за долги, Тюремное Общество, филантропическое Общество, Общество для распространенія вѣры и пр. и пр. Мы посѣтили многія изъ этимъ учрежденій, и я опишу нѣкоторыя.
   Однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ по своей цѣли и по своему примѣненію мы нашли учрежденіе святаго Николая (Oeuvre de S.-Nicolas), основанное въ 1827 году аббатомъ Берванжеромъ. Цѣль этого заведенія -- доставлять возможность бѣднымъ дѣтямъ научиться какому-нибудь полезному ремеслу и пріобрѣтать свѣдѣнія относящіяся къ нему и способствующія достиженію возможнаго совершенства въ избранномъ ремеслѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, воспитанниковъ учатъ письму, грамматикѣ, ариѳметикѣ, а главное заботятся утвердить законъ Божій въ сердцахъ ихъ, чтобы непоколебимы были правила нравственныя, чтобы религіозное утѣшеніе было дѣйствительно въ скорбяхъ и несчастіяхъ, столь часто встрѣчающихся посреди бѣднаго класса. Учрежденіе это возникло безо всякаго капитала. Приняли нѣсколькихъ бѣдныхъ дѣтей, помѣстили ихъ на чердакѣ въ одномъ изъ предмѣстій Парижа, потомъ годъ отъ году оно увеличивалось и пріобрѣло покровительство Карла X и его семейства. Іюльская революція нанесла жестокій ударъ этому заведенію: нѣсколько разъ оно находилось въ самомъ затруднительномъ положеніи, и только неусыпное усердіе учредителя могло сласти его. Теперь оно находится въ цвѣтущемъ состояніи и воспитываетъ 400 дѣтей. За каждаго изъ нихъ родители или покровители платятъ по 20 франковъ въ мѣсяцъ за ученіе и полное содержаніе. Если воспитанникъ, научившись какому-нибудь ремеслу, остается для усовершенствованія въ мастерскихъ, то получаетъ все что добывается его работой.
   Общество называемое братствомъ Севъ-Венсанъ де-Поль чрезвычайно благодѣтельно. Его составляютъ молодые люди изъявившіе желаніе нѣсколько часовъ въ недѣлю посвящать благотворительности. Они раздѣляютъ между собой, попеченіе о несчастныхъ семействахъ, посѣщаютъ больныхъ, раздаютъ бѣднымъ хлѣбъ, дрова, мясо, одежду, заботятся о дѣтяхъ, старикахъ отдавать ихъ въ ученіе, доставляютъ работы тѣмъ которые въ ней нуждаются. Узнавая несчастныхъ и ихъ нужды она помогаютъ имъ, доставая на то средства отъ своихъ богатыхъ знакомыхъ. Братство распространилось во многихъ провинціяхъ Франціи и соединяетъ молодыхъ людей между собою святымъ, благодѣтельнымъ союзомъ на поприщѣ добра и пользы.
   Молодыя дѣвушки не отстали въ благотворительности отъ молодыхъ людей и образовали также общество, приносящее пользу какъ тѣмъ которымъ благодѣтельствуетъ, такъ и самимъ благотворительницамъ -- развивая съ юныхъ лѣтъ благотворительную любовь къ ближнимъ и благородное стремленіе приносить пользу. Общество называется Association des journes econiomies. Изъ денегъ назначаемыхъ для удовольствій члены Общества обязаны вносить въ мѣсяцъ по 30 сантимовъ. Сверхъ того, они должны работать въ пользу Общества. Доброхотныя приношенія, лоттерея и одинъ разъ жъ годъ сборъ въ церквахъ, вотъ всѣ средства Общества, и несмотря на это оно содержать 250 дѣвочекъ.
   Замѣчательно учрежденіе Les Menages, Отдѣльныя Хозяйства. Оно содержится правительствомъ при попеченіи сестеръ милосердія. Намъ не сумѣла разказать въ точности исторію этого заведенія. Узнали только что оно существовало еще до первой революціи и имѣло разныя назначенія. Лѣтъ двадцать только какъ оно образовалось въ теперешнемъ своемъ видѣ. Теперь туда принимаются вдовцы и вдовы не моложе 60 лѣтъ, а преклонныхъ лѣтъ мужъ и жена, если находились не менѣе 20 лѣтъ въ супружествѣ. Для не имѣющихъ средствъ платить за отдѣльное помѣщеніе находится 150 кроватей въ общихъ дортуарахъ. Всѣ остальныя комната отдаются за назначенную плату:
   
   Замужней четѣ за большія комнаты 2.300 фр.
   Вдовамъ за маленькія 1.600 "
   за одну комнату 1.000 "
   
   Внеся эту сумму поступающіе въ заведеніе совершенно обезпечены: у нихъ теплое, удобное помѣщеніе, хорошій столъ, и сверхъ того имъ даютъ по три франка каждые десять дней на издержки. Мы входили въ нѣкоторыя отдѣленія. Въ одномъ нашли больную старуху съ мужемъ. У нихъ было все въ безпорядкѣ. Въ другомъ хозяйствѣ нашли очень благовидную чету, но настоящихъ Французовъ, болтливыхъ, самохвальныхъ: старичка съ ленточкой въ петлицѣ, очень опрятно одѣтаго, супругу его, также очень чистенькую. Въ ихъ комнатѣ находились уцѣлѣвшіе остатки ихъ прежней болѣе достаточной жизни: стояли часы, канделябры, хорошая мебель, были развѣшены картины написанныя самимъ хозяиномъ, висѣлъ его крестъ Почетнаго Легіона. Казалось, старички были очень счастливы. Начальница заведенія, сестра милосердія, сопровождавшая васъ, очаровала меня тѣмъ какъ обращалась съ обитателями заведенія: каждому и каждой она нашла сказать что-нибудь ласковое, утѣшительное, и это не былъ затверженный урокъ, но искренній привѣтъ сердца.
   Мы посѣтили въ сопровожденіи герцогини Ларошфуко, одной изъ самыхъ дѣятельныхъ членовъ тюремнаго комитета, тюрьму Святаго Лазаря, основанную также Сенъ-Венсанъ де-Полемъ, содержимую теперь правительствомъ и находящуюся подъ покровительствомъ нѣсколькихъ дамъ. Тюрьма раздѣлена на два отдѣленія: въ одномъ находятся воровки, въ другомъ женщины дурной жизни. Нимъ говорили что ста несчастныя и на свободѣ каждую недѣлю должны являться въ полицію и оттуда то изъ нихъ которыя нездоровы посылаются для излѣченія въ больницу Святаго Лазаря, гдѣ благотворительныя дамы стираются врачевать ихъ и духовно. Гжа Ламартинъ, достойная супруга знаменитаго поэта, состоитъ предсѣдательницей Тюремнаго Общества. Она въ тюрьмѣ Св. Лазаря взяла на свое попеченіе отдѣленіе воровокъ, а другое находится въ завѣдываніи герцогини Ларошфуко и еще нѣкоторыхъ дамъ. Мы были только въ отдѣленіи женщинъ дурной жизни. Многія изъ нихъ чрезвычайно отражаютъ: однѣ чахоточныя и кашляютъ, другія лежатъ подвязанныя, въ ранахъ и изнеможеніи, третьи, легко больныя, безпечно развалились на постеляхъ, въ серьгахъ, съ завитыми буклями и какъ бы ожидая съ нетерпѣніемъ минуты выздоровленія и возвращенія къ прежней жизни. На лицахъ однѣхъ изображенъ порокъ, другихъ -- порокъ и вмѣстѣ безстыдство, иныя молоды, хороши собой, граціозны; иныя плачутъ, другія смѣются, громко разговариваютъ, съ озабоченнымъ видомъ пишутъ въ постеляхъ, только, вѣроятно, не покаянную исповѣдь. Мы подошли къ одной, у которой была рана въ горлѣ. У нея на колѣняхъ стоялъ горшечекъ съ теплымъ молокомъ; она не могла глотать, съ отчаяніемъ подносила ложку ко рту и потомъ отнимала. "Mais on meurt, si on ne mange pas", говорила она и громко рыдала. Герцогиня Ларошфуко старалась утѣшить ее словами христіанской любви. Другая дѣвушка съ дерзостію говорила что пойдетъ снова по прежнему пути, третья -- что она готова была бы исправиться, но что ее бросили родители и что она съ горя ведетъ такую. Жизнь. Четвертая, дѣвочка лѣтъ пятнадцати, говорила что она всему дурному научилась отъ мачихи, что она вовсе не знаетъ Закона Божія и никогда не причащалась Святыхъ Таинъ. Одна изъявила желаніе вступить въ заведеніе Добраго Пастыря (du Bon Pasteur). "Какъ тяжело, говорила она, жить здѣсь когда почувствуешь отвращеніе къ пороку и обречешь себя на другую жизнь". Но она должна была еще оставаться въ тюрьмѣ, потому что не было мѣста въ заведеніи Добраго Пастыря
   Мы были также и въ заведеніи Добраго Пастыря основанномъ графиней Вильйонъ, семидесятилѣтнею старушкой, посвятившею себя добру и при концѣ жизни имѣющею наслажденіе видѣть что она жила не безполезно, что все начатое или внушенное ею принялось и приноситъ благотворные плоды. Заведеніе это также находится подъ руководствомъ сестеръ милосердія, вносящихъ вездѣ съ собою любовь, сильнодѣйствующихъ нравственно на несчастныхъ дѣвушекъ, которыя совершенно перерождаются и раскаяніемъ, кротостію, и смиреніемъ искупаютъ свою прежнюю жизнь. Жаль только что заведеніе Добраго Пастыря не довольно обширно, и что иногда, долго ожидаютъ очереди попасть въ него.
   

XXI.

   Въ воскресенье (7 марта) мы ѣздили въ Сенъ-Клу по желѣзной дорогѣ. Погода была прелестна, мы всѣ наслаждались прогулкой и подробно осмотрѣли дворецъ; онъ не велика, во очень красивъ какъ по внѣшней архитектурѣ такъ и по внутреннему убранству. {Могла ли мы предвидѣть что этотъ милый дворецъ будетъ разрушенъ не Вандалами, не врагами Франціи, а самими же Французами, въ коммунистическомъ неистовствѣ не щадившими даже народныхъ памятниковъ! Стоило проливать столько крови, производятъ столько революцій чтобы дойти до такого нравственнаго униженія.} Въ немъ, какъ повсюду во Франціи, смѣшаны воспоминанія о династіяхъ и разнаго рода правленіяхъ, не имѣющихъ между собою ничего общаго: комнаты Лудовика XIV съ портретами Лавальеръ и Генріеты Англійской; тамъ спальня Наполеона, здѣсь письменный столъ Лудовика-Наполеона, тутъ разказываютъ о дофинѣ, о герцогинѣ Беррійской. Какое правленіе можетъ быть прочно тамъ гдѣ оно столько разъ измѣнялось и гдѣ почва до того расшатана что на ней ничто не можетъ утвердиться?
   Филаретъ Шаль нѣсколько разъ былъ у насъ, но не заставалъ дома; наконецъ я имѣла удовольствіе его видѣть: онъ провелъ у васъ цѣлый вечеръ, говорилъ много и хорошо, хотя нѣсколько вычурно. Онъ высказалъ весьма справедливое мнѣніе о Франціи и находилъ что дѣла идутъ дурно.
   -- Чего можно ждать отъ народа, сказалъ онъ,-- который пятидесятые годами революціи не пріобрѣлъ правильнаго судопроизводства, добросовѣстныхъ присяжныхъ! Ихъ выбираютъ случайно и изъ того класса который выше всего ставитъ собственность нажитую тяжелымъ трудомъ. Взглядъ этихъ присяжныхъ чрезвычайно одностороненъ, посягательство на собственность они считаютъ величайшимъ изъ преступленій а обвиняя бѣдную женщину укравшую можетъ-быть изъ крайности, отъ голода, допускаютъ смягчающія обстоятельства въ отцеубійствѣ!
   Кто-то изъ вашихъ сказалъ Филарету Шалю что нельзя однако не удивляться внѣшнему благоденствію Парижа и нѣкоторыхъ департаментовъ Франціи.
   -- Неужели вы называете счастіемъ, возразилъ онъ,-- если у человѣка немного тоньше сукно на платьѣ или если онъ повкуснѣе ѣстъ? Счастіе состоитъ въ религіозномъ вѣрованіи, въ спокойствіи духа, а у насъ нѣтъ религіи, умы волнуются, всѣхъ и каждаго одолѣваетъ зависть.
   Были два раза на лекціи Мицкевича. Въ теченіе всей зимы а добивалась этого, но никакъ не удавалось, не съ кѣмъ было ѣхать, а одна не рѣшалась. Наконецъ во вторникъ отправилась съ С. М. Соловьевымъ. Мнѣ прискорбно было видѣть что Мицкевичъ въ нападкахъ своихъ на Россію доходитъ даже до клеветы. Я узнала отъ людей близкихъ къ Мицкевичу что самыя жестокія клеветы писалъ не онъ, а какой-то другой Полякъ, и что ему только приписывали ихъ. Это мнѣ было очень пріятно узнать.
   Давно я не наслаждалась такъ музыкой какъ въ концертѣ данномъ въ залѣ Герца всѣми артистами италіянской труппы. Инструментальной музыки вовсе не было, даже не было оркестра. Тададини акомпанировалъ на фортепіано, пѣли: Лабдашъ, Маріо, Віардо-Гарсія (сестра Малибранъ), Гризи, Ниссенъ, Мореди. О такихъ талантахъ отзывы излишни, можно только восхищаться и съ наслажденіемъ долго, долго вспоминать.
   Въ четвергъ (11 марта), мы осматривали заведенія: Maison de la Providence и Maison des Enfans trouvés. До сихъ поръ я не видала благотворительнаго заведенія лучше. Дома Провидѣнія, находящагося подъ вѣдѣніемъ пяти сестеръ милосердія. Туда принимаются сироты безъ различія націи и религіи. Ихъ призрѣвается до 200, и онѣ раздѣлены на четыре класса. Ихъ учатъ читать, писать, французскому языку, первымъ правиламъ ариѳметики и научаютъ работать въ такомъ совершенствѣ чтобъ онѣ могли зарабатывать себѣ хлѣбъ. Онѣ прекрасно шьютъ бѣлье и получаютъ заказы отъ магазиновъ. Къ дѣвочкамъ этимъ относятся съ любовію, онѣ кажутся такими счастливыми что на нихъ пріятно смотрѣть. Говорятъ что онѣ съ величайшимъ сожалѣніемъ оставляютъ заведеніе. Ихъ содержатъ очень просто, во чрезвычайно опрятно. Въ больницѣ тепло, воздухъ чистъ, кроватки съ. занавѣсками. Мы нашли тамъ нѣсколько дѣвочекъ тяжело больныхъ, а выздоравливающія сидѣли возлѣ страждущихъ, утѣшали ихъ, читали имъ. По всему видно что въ заведеніи этомъ господствуетъ любовь. Одна маленькая дѣвочка особенно тронула меня; мнѣ сказали что у ней грудная болѣзнь и что она безнадежна; страдаетъ ужасно, но не жалуется. 2 подошла къ ней, она ангельски улыбнулась. "Vous êtes bien malade, ma petite? спросила я. "Non, madame", отвѣчала она кротко. Я взяла ее за ручонку, такую худенькую! Эта дѣвочка напомнила мнѣ моего мужа. Онъ также улыбался, у него была такая же чистая душа. Вѣроятно только подобныя существа такъ спокойно и радостно приближаются къ вѣчности. Я не могла удержаться отъ слезъ. Мнѣ жаль было разстаться съ малюткой, и прощаясь съ ней я перекрестила ее. На дворѣ этого заведенія строится церковь знаменитымъ Ратисбономъ, обращеннымъ изъ Евреевъ, о которомъ такъ много говорили въ Парижѣ.
   La Maison des Enfans trouvée не такъ обширенъ какъ ваши Воспитательные дома въ Петербургѣ и Москвѣ. Въ немъ принимаютъ только маленькихъ дѣтей и даютъ имъ временный пріютъ; больныхъ лѣчатъ, здоровыхъ отсылаютъ въ деревню и помѣщаютъ къ кормилицамъ. Когда они подростутъ, ихъ пристраиваютъ въ разныя заведенія или отдаютъ въ ученье какому-нибудь ремеслу. Здѣсь также есть сестры милосердія, и потому Воспитательный Домъ содержится съ любовію какъ и всѣ заведенія въ которыхъ онѣ участвуютъ. Женщины которыя не знаютъ что имъ дѣлать въ жизни, у которыхъ нѣтъ семейныхъ связей, которыя скучаютъ, жалуются, недовольны ни собою, ни другими, влачатъ жалкое существованіе, женщины эти должны были бы познакомиться съ сестрами милосердія, посѣтить Домъ Провидѣнія, и онѣ поняли бы назначеніе женщины, убѣдись что всегда и во всякомъ положеніи можно быть счастливою счастливя другихъ.
   Были въ Севрѣ. Отправились туда въ каретѣ, Алексѣй Васильевичъ, Катя и я въ 11 часовъ, Александра Ивановна съ прочими членами семейства уѣхали гораздо ранѣе чтобъ имѣть время потомъ нагуляться. Сначала мы осмотрѣли производство фарфоровыхъ издѣлій, потомъ магазины. Есть чѣмъ полюбоваться. Какое изящество формъ, какой блескъ цвѣтовъ, какая чудная живопись! Но все такъ неприступно дорого что немногіе въ состояніи пріобрѣтать эта прекрасныя вещи. Дешевле 40,50 франковъ нельзя даже купить маленькую незатѣйливую чашечку. Копіи на фарфорѣ съ картинъ Рафаэля дороже самыхъ лучшихъ копій на холстѣ. Нѣтъ дешевле 20, 30 тысячъ франковъ. Очень любопытенъ музей гдѣ находятся образцы глиняныхъ произведеній всѣхъ народовъ и всѣхъ временъ. Эта цѣлая исторія фарфороваго производства. Тамъ находятся также образцы произведеній всѣхъ существующихъ фаянсовыхъ, фарфоровыхъ и стеклянныхъ фабрикъ. Пріятно было видѣть вазу изъ Петербурга и нѣсколько вещей изъ Кіева. Позавтракавъ въ какомъ-то скромномъ ресторанѣ, мы отправились въ Медонъ, очень хорошенькій, загородный дворецъ, гдѣ есть нѣсколько картинъ Шефера, Ораса Верне и морскихъ видовъ Гюдена. Погода была прекрасная, и мы пѣшкомъ отправились въ Belle-Vue. Дорога шла паркомъ, откуда хорошій видъ на Парижъ. Сена прихотливо извивается и опоясываетъ огромный городъ, обнесенный теперь укрѣпленіями. Изъ Belle-Vue, по желѣзной дорогѣ, гдѣ прошлаго года случилось такое крупное несчастіе, мы доѣхали въ четверть часа до Парижа. У заставы дожидались омнибусы, мнѣ давно хотѣлось узнать какъ въ нихъ ѣздятъ, и мы за пять су съ человѣка благополучно, во тряско, доѣхали до Тюильрійскаго сада.
   Въ понедѣльникъ (15 марта) была на лекціи Менете, который имѣетъ способность усыплять меня. Такъ какъ новаго ничего отъ его чтенія не ожидаешь, то вниманіе не возбуждено и клонитъ сонъ съ которымъ бороться очень непріятно. Но несмотря на дремоту я все-таки слышала какъ Менете разсуждалъ о Лопе де-Вега и Кальдеронѣ, нападалъ на романтизмъ вообще и на этихъ знаменитыхъ писателей въ особенности. Онъ говорилъ о Кальдеронѣ такъ какъ могъ говорить только Французъ, не понявшій ни его характера, ни смысла, ни поэзіи его произведеній.
   Была изъ любопытства на лекціи Рауль-Рашета. Онъ читалъ въ одномъ изъ кабинетовъ Королевской библіотеки. Онъ говорилъ объ этрусскихъ древностяхъ. Надобно быть ученымъ чтобы судить объ его лекціяхъ. Мы, невѣжды, у него научиться ничему не могли, но однако было нѣсколько дамъ не дремавшихъ какъ я у Менете. Я пріѣхала на лекцію единственно для того чтобы посмотрѣть на Рауль-Рашета и послушать какъ выражаются французскіе ученые. Профессоръ говоритъ ясно и просто, что составляетъ большое достоинство подобныхъ лекцій.
   Во вторникъ (16 марта) у графини Сиккуръ познакомились съ другимъ ученымъ барономъ Экштейномъ, который пишетъ что-то объ Индіи. Онъ самъ офранцузившійся Нѣмецъ и вовсе не похожъ на ученаго; я какъ-то сомнѣваюсь въ его глубокой эрудиціи.
   17 марта послѣ обѣдни отправились въ Collège de France, гдѣ Кине читалъ о Джордано Бруно, современникѣ Кампанеллы, проповѣдывавшемъ философію въ духѣ Спинозы. Послѣ Кине читалъ Филаретъ Шаль о Гэцѣ Берлихенгенѣ, о его запискахъ и объ драмѣ Гёте; въ заключеніе онъ справедливо сказалъ что не надобно быть одностороннимъ во мнѣніяхъ и думать что только классики вѣка Лудовика XIV были великіе писатели, какъ думаетъ Менете и какъ онъ проповѣдываетъ съ французской точки зрѣнія.
   По случаю именинъ Алексѣя Васильевича, у васъ обѣдали Гудовичи, Строгановы, графиня Разумовская. Трудно встрѣтить почти семидесятилѣтнюю старушку которая была бы такъ любезна и привлекательна какъ графиня Разумовская. Вотъ богатая русская натура. Жаль только что она такъ предана свѣту, странствуетъ, живетъ въ Парижѣ и ничего не дѣлаетъ для своего отечества. Вечеромъ была въ концертѣ въ пользу пострадавшихъ отъ землетрясенія въ Гваделупѣ, который былъ давъ въ домѣ банкира Торна. Въ хорахъ участвовали пѣвцы и пѣвицы принадлежавшіе къ цвѣту парижской аристократіи. Соло пѣли Mlle Торнъ и еще какая-то особа, весьма некрасивая. Во все это не доставило бы большаго удовольствія еслибы въ числѣ исполнителей де было Маріо, Лаблаша и Тальберга. Послѣдній очаровалъ меня. Трудно вообразить какой неизъяснимо-гармоническій инструментъ дѣлаетъ онъ изъ фортепіано, вызывая звуки исполненные чувства, переливы мягкіе, упоительные какъ голосъ Гризи. На этомъ вечерѣ все способствовало очарованію: великолѣпная зала, нарядныя дамы, благоуханіе цвѣтовъ, упоительная музыка.
   Въ это время просто разорялись на Гваделупу: пѣли для нея, танцовали, разыгрывали лотереи, давали спектакли, открывали подписки, дѣлали сборы. Похвально это рвеніе, во всему надобно звать мѣру. Нельзя обирать однихъ чтобы помогать другимъ. Притомъ же въ Парижѣ все до такой степени обращается въ моду что, ho милости этого, и хорошія побужденія становятся приторными. Базаръ для Гваделупы, устроенный королевой и принцессами, вполнѣ удался. Среди бронзы, хрусталей, игрушекъ, тканей и цвѣтовъ блестѣла кисть Энгра, картины Изобея, морскіе виды Гюдена и Айвазовскаго и акварели многихъ извѣстныхъ художниковъ" Тутъ были музыкальныя произведенія Галеви, романсы Либара и Дасье, книги извѣстныхъ авторовъ. Тутъ въ первый разъ явилось произведеніе женщины рѣшившейся только для добраго дѣда выступить на литературное поприще: женщина эта -- гжа д'Арбувидь, написавшая три прелестныя повѣсти имѣвшія огромный успѣхъ не только въ легитимистскихъ салонахъ, но и во всѣхъ гдѣ что-нибудь читаютъ и о чемъ-нибудь говорятъ.
   Италіянцы еще не уѣхали, хотя въ оперѣ уже не поютъ. На прощанье они пѣли Stabat Mater. По-моему, нельзя было лучше исполнить это превосходное произведеніе Россини. Маріо восхитительно пропѣлъ первое соло. Его голосъ вливался въ душу. Пѣли Гризи и Тамбурини. Я воображала что имъ будутъ восторженно рукоплескать, шумно благодарить за наслажденіе которое они доставляли, осыпать ихъ вѣнками и букетами. Ничего не бывало. Имъ немного похлопали, бросили букета четыре, изъ которыхъ три одна русская дама, и публика тихо разошлась безъ возгласовъ и изліяній.
   Осматривали дворецъ Пале-Роядя. Тамъ есть нѣсколько Очень хорошихъ картинъ Ораса Верне, Гюдена, Изабея. Батальная живопись Верне давно была извѣстна мнѣ по литографіямъ, за то я нашла здѣсь одну картину Робера, коей вовсе не знала и которая очень понравилась мнѣ: это плачущая Неаполитанка. Облокотившись сидитъ она возлѣ своего ребенка, который безпечно играетъ въ корванѣ. Она кажется ни на что не обращаетъ вниманія, даже на своего ребенка, и вся поглощена своимъ горемъ... Такъ-называемая Орлеанская галлерея, представляющая исторію Орлеанскаго дома, не занимательна въ историческомъ отношеніи и не удовлетворительна по художественному исполненію; хотя надъ ней трудились лучшіе художники: Шеферъ, Верне и проч. и проч., но вѣроятно предметъ не вдохновлялъ ихъ. Правда и нечѣмъ было вдохновляться! Вопервыхъ, изображены сцены изъ жизни Анны Австрійской, матери родоначальника царствующей теперь династіи, потомъ воспроизведены событія въ которыхъ игралъ роль домъ Орлеанскій, нѣсколько эпизодовъ изъ революціи и наконецъ все семейство Лудовика-Филиппа въ ту минуту когда приходятъ объявить объ избраніи его королемъ. Послѣдняя картава хуже другихъ. Лудовикъ-Филиппъ очень уменъ, хорошо образовавъ, отличный семьянинъ, но онъ поступалъ не всегда безукоризненно и оказался большимъ интриганомъ. Да и вся его родня не заслуживаетъ особеннаго уваженія, за исключеніемъ развѣ третьяго герцога Орлеанскаго Лудовика, отца Филиппа-Равенство (Philippe-Egalité).
   

XXII.

   Внутреннія свойства всегда проявляются и въ наружныхъ формахъ: у человѣка -- въ его пріемахъ, привычкахъ, въ предметахъ окружающихъ его; у народа -- въ его зданіяхъ, обрядахъ, обычаяхъ. Въ Парижѣ ни въ чемъ не замѣтно духовной жизни (кромѣ богоугодныхъ заведеній, но они въ глаза не бросаются и чтобъ узнать ихъ надобно ихъ отыскивать). Парижъ представляется городомъ совершенно языческимъ; его церкви, новыя, похожи на языческіе храмы; не слышно отраднаго благовѣста какъ въ Россіи и Италіи. Театры открыты круглый годъ, магазины никогда не запираются (кромѣ ночи), фокусники, фигляры, эксплуататоры чужаго кармана не даютъ покоя. Въ половинѣ поста (mi-carême) праздникъ прачекъ: смѣшная процессія съ масками и всякаго рода вакханаліями, вовсе нехристіанскими. На Страстной недѣлѣ, когда православные постятся и благоговѣйно ходятъ въ церковь, Парижане стремятся на гулянье въ Елисейскія поля, которое захватываетъ и прилежащія улицы. Щеголи выѣзжаютъ въ новыхъ роскошныхъ экипажахъ или красуются на дорогихъ верховыхъ лошадяхъ, щеголихи показываютъ свои новыя шляпы и разные весенніе наряды. Въ какой-то. день Страстной недѣли, кажется въ четвергъ, бываетъ большее гулянье въ Longchamps, которое впрочемъ теперь не такъ блестяще какъ бывало прежде и число красивыхъ экипажей годъ отъ году уменьшается. Мы поѣхали изъ любопытства, и я была жизни не рада. Неимовѣрная скука тащиться шагъ за шагомъ и видѣть по большей части ситадинки {Извощичьи маленькія кареты.} въ одну лошадь. Промышленность здѣсь неисчерпаема въ изобрѣтательности и изо всего умѣетъ извлекать выгоду. Напримѣръ, на Лоншанcкомъ гуляньѣ, посреди рядовъ экипажей, расхаживаетъ напудреный, разряженный маркизъ и бросаетъ вамъ въ карету маленькія книжки: L'Echo Lyrique и тому подобныя. Разумѣется ему даютъ нѣсколько су. Какой-то безрукій носитъ на головѣ корзину наполненную небольшими бумажками на которыхъ написаны разныя предсказанія, подходитъ къ каретамъ и убѣждаетъ узнать будущее. Поневолѣ возьмешь нѣсколько бумажекъ и дашь монетку. Предсказанія всегда обѣщаютъ много счастливаго. Только разъ въ годъ, въ Страстную Пятницу, театры бываютъ закрыты, но за то въ этотъ день бываетъ знаменитый концертъ въ консерваторіи, къ которому такъ долго готовятся. Очень трудно лопасть туда, во намъ удалось. Инструментальное исполненіе доведено до высшей степени совершенства, вокальная частъ не такъ хороша, хоры посредственны. Мы нашли что составъ концерта былъ не совсѣмъ удаченъ. Началось симфоніей Бетховена, исполненною великолѣпно. Послѣ того какой-то господинъ игралъ лѣвою рукой на фортепіанахъ. Этотъ tour de force неумѣстенъ для концерта консерваторіи. Затѣмъ слѣдовала ораторія Кающійся Давидъ неизвѣстнаго композитора, въ которой звуки напоминали болѣе танцовальные мотивы нежели покаянный вопль вдохновеннаго царя. Въ заключеніе была сыграна увертюра изъ Оборена, которую всегда слушаешь съ удовольствіемъ. Въ продолженіе всего концерта насъ смущали два старика, сидѣвшіе въ сосѣдней ложѣ, спавшіе крѣпкимъ сномъ и даже громко храпѣвшіе, а напротивъ насъ въ партерѣ князь Тюфякинъ, также дремавшій и еще болѣе склонившій свою и безъ того кривую шею. Мы не могли удержаться отъ смѣха, и на насъ косо поглядывали сосѣди въ ложѣ съ другой стороны, вѣроятно большіе меломаны.
   Свѣтлое Воскресенье празднуется въ Парижѣ совсѣмъ же такъ какъ у насъ. Нѣтъ духовной радости, торжественнаго звона, христіанскаго лобзанія. Мы были въ церкви Св. Роха; вамъ сказали что тамъ будетъ исполнена обѣдня Левассёра, которую мнѣ хотѣлось послушать, но въ церкви была такая тѣснота, безпрестанно входили и выходили, и при этомъ такъ спорили и бранились что я поскорѣе ушла и отправилась въ свою православную церковь. Въ этотъ же день мы были на кладбищѣ Отца-Лашеза. Даже и тутъ продѣлается народный характеръ. Сколько изысканныхъ, надутыхъ фразъ въ эпитафіяхъ! Мнѣ показалось также неприличною выставка на памятникахъ предметовъ принадлежавшихъ усопшимъ. Мы видѣли букеты засохшихъ цвѣтовъ, гирлянды изъ искусственныхъ, на памятникахъ дѣтей ихъ куклы, игрушка и разные colifichets. Смерть такъ торжественна, загробная жизнь такъ таинственна, что съ мыслью о нихъ не должны соединяться суетныя воспоминанія міра сего. Самая форма памятниковъ доказываетъ что Французскій народъ лишенъ эстетическаго чувства. Вовсе нѣтъ памятниковъ хорошихъ въ художественномъ отношеніи, за исключеніемъ памятника Казиміру Перье, исполненнаго изящно и господствующаго надъ обширною окрестностію. Гробница Абеляра и Элоизы проста и изящна, точно привезена изъ Италіи, страны искусствъ. Одинъ совсѣмъ незамѣчательный памятникъ глубоко тронулъ меня. На Кладбищѣ Бѣднымъ есть простая могила приготовленная для двоихъ; на одной сторонѣ еще пустое мѣсто, на другой -- положена мраморная дрека съ надписью что тутъ погребена гжа Тилонъ и высказана въ простыхъ словахъ сердечная похвала ея семейнымъ добродѣтелямъ. Маленькій цвѣтничокъ окружаетъ эту могилу, его обрабатываетъ мужъ усопшей и, какъ намъ сказалъ кладбищенскій сторожъ, въ продолженіе двадцати пяти лѣтъ ходятъ ежедневно, какова бы ни была погода, поклониться праху своей жены. Г. Тиловъ не болѣе какъ porte-faix (носильщикъ). Изумительное проявленіе любви и постоянства, особенно во Франціи.
   Были раза три въ палатѣ депутатовъ. Засѣданія не особенно интересны, но я съ удовольствіемъ тамъ бываю; раскаиваюсь что не бывала (хотя когда бы быть) во время борьбы министерства съ оппозиціей, когда Ламартинъ, какъ поэтъ, созидалъ новую систему правленія, а Гизо, какъ человѣкъ государственный, стоявшій во главѣ правленія, энергично защищалъ то что, по его мнѣнію, составляло благоденствіе и спокойствіе Франціи.
   Были еще разъ въ палатѣ перовъ. Пренія господъ перовъ бываютъ очень скучны. Впрочемъ, баронъ Дюпенъ -- хорошій ораторъ, онъ говорилъ съ энергіей; маршалъ Сультъ возражалъ слабо: храбрый полководецъ не краснорѣчивъ.
   Такъ какъ палата перовъ находится въ Люксенбургскомъ дворцѣ, то мы и воспользовались этимъ случаемъ чтобъ осмотрѣть Люксенбургскую картинную галлерею. Вездѣ и во всемъ Французы думаютъ только объ эффектѣ. Какое ложное направленіе въ ихъ искусствѣ! Люксенбургская галлерея служитъ подтвержденіемъ этой фальши: она вся исключительно состоитъ изъ новыхъ произведеній французской школы. Есть блескъ колорита, иногда смѣлость идеи, выразительность, но натянутая эффектность все портитъ. Напримѣръ, въ картинѣ Герена, Каинъ бѣгущій послѣ убіенія Авеля, хороша группа испуганной жены прижимающей къ себѣ дѣтей своихъ, но театральная лоза Каина и странное освѣщеніе портятъ картину и дѣлаютъ ее неестественною. Смерть Елизаветы, королевы Англійской, Поля Делероша, также не нравится мнѣ. Французы находятъ что въ лицѣ Елизаветы, обезображенномъ старостью и болѣзнью, искусно выражена еще не совсѣмъ угасшая любовь, но я ничего подобнаго не замѣтила и видѣла только отвратительную старуху, похожую на вѣдьму. Выше всѣхъ современныхъ французскихъ живописцевъ, по моему мнѣнію, Орасъ Верне. Кромѣ битвъ и сраженій, онъ любитъ изображать смуглыя лица Востока, и его загорѣлая Юдиѳь съ черными волосами и блестящими глазами гораздо лучше многихъ Юдиѳей бѣлокурыхъ, нѣжныхъ, словно списанныхъ со свѣтскихъ красавицъ. Есть въ Люксенбургской галлереѣ и мраморы, но ни одного замѣчательнаго. Погуляли въ Люксенбургскомъ саду, украшенномъ распускающимися сиренями. Я не люблю ни французскихъ дворцовъ, ни французскихъ садовъ, вездѣ такъ и виденъ Ленотръ: сухая правильность и холодное однообразіе.
   Были въ Академіи Художествъ, гдѣ такъ же какъ и у насъ учатъ безвозмездно ваянію, живописи, архитектурѣ. Прежде всего насъ повели въ залы гдѣ находятся произведенія учениковъ, до крайности плохія, что не говоритъ въ пользу способа преподаванія. Въ скульптурномъ отдѣленія мнѣ пріятно было взглянуть на копіи съ нѣкоторыхъ моихъ любимыхъ статуй. Посреди двора Академіи стоитъ портикъ одного изъ дворцовъ Франциска I; архитектура его и статуи стоящія въ нишахъ изящны. Въ Академіи сохраняются также нѣкоторые остатки замка и капеллы которые Генрихъ И построилъ для Діаны де-Пуатье въ Ане (Anet) въ Нормандіи. Тамъ гдѣ въ зданіи Академіи предполагали устроить церковь, на главной стѣнѣ помѣщена копія со Страшнаго Суда Микель Анджело, которая мнѣ показалась очень хорошею. На заднемъ дворѣ Академіи находится полуротонда назначенная для собраній; ее недавно расписалъ фресками Поль Деларошъ.
   Грустно было для меня приближеніе Свѣтлаго праздника. Такъ грустно какъ еще не бывало. Первое Свѣтлое Воскресеніе послѣ смерти моего мужа я была больна и въ такомъ состояніи что кромѣ моего горя не могла ничего ощущать. Прошлаго года мы къ празднику пріѣхали въ Римъ. Наслажденіе находиться тамъ, сочувствіе ко всему тому что я видѣла, удовольствіе встрѣтиться съ нѣкоторыми знакомыми, сблизиться съ вашими художниками, все это развлекало меня, я менѣе тосковала хотя болѣе плакала, а нынѣшній годъ... какъ было тяжело! У заутрени въ нашей церкви было множество народа, въ томъ числѣ и Грековъ. Священникъ былъ нездоровъ и отслужилъ чрезвычайно скоро. Я уѣхала до окончанія обѣдни чтобы не идти со всѣми русскими разгавливаться у Киселева, къ которому я чувствую большую антипатію. Святая Недѣля ни чѣмъ особеннымъ не ознаменовалась, только въ воскресенье у насъ катали яйца. Александра Ивановна любитъ поддерживать старинные русскіе обычаи. Во вторникъ обѣдали ея родственники и короткіе знакомые: графиня Разумовская, Строгановы, Гудовичи, М. Я. Нарышкина. Въ середу мы и все это общество обѣдала у графини Разумовской. Мнѣ особенно было пріятно на вечерѣ у графини Сиркуръ. Я познакомилась съ г. Деларивомъ (De la Rive), извѣстнымъ ученымъ занимающимся естественными науками, сдѣлавшимъ важныя открытія въ физикѣ; но въ моихъ глазахъ выше его учености то что онъ, имѣя, большое состояніе, трудится единственно изъ любви къ наукѣ преподавалъ самъ химію бѣднымъ ремесленникамъ. Вотъ высокое примѣненіе знанія! Г. Деларивъ чрезвычайно пріятенъ. Я давно не имѣла такого интереснаго, оживленнаго разговора какой мы съ нимъ вели цѣлый вечеръ. Къ величайшему моему сожалѣнію, онъ на другой день долженъ былъ уѣхать въ Англію. Есть люди съ которыми познакомишься въ нѣсколько часовъ короче нежели съ другимъ въ цѣлый годъ, съ которыми мысли быстро мѣняются, а рѣчи такъ и льются. Въ этомъ-то и состоитъ симпатія. Я простилась съ г. Деларивомъ съ большимъ сожалѣніемъ. Грустно было думать что вѣроятно я его болѣе не встрѣчу въ жизни. Онъ убѣдительно приглашалъ меня пріѣхать въ Женеву, гдѣ постоянно живетъ; но въ мои планы не входило распространять путешествіе и отдалять срокъ возвращенія въ Россію, который былъ уже назначенъ. Въ послѣдствіи графиня Сиркуръ передала мнѣ что ей сказалъ обо мнѣ Деларивъ. На другой день онъ принесъ мнѣ книгу своего сочиненія. Признаюсь, мнѣ было это пріятно. Я познакомилась также съ гжею Свѣчиной, и еслибы не была такою дикаркой и не чувствовала себя часто въ такомъ настроеніи при которомъ не должно выходить изъ своей комнаты, то часто ѣздила бы къ Свѣчиной. Она замѣчательно умна. Давно уже оставила она Россію, поселилась въ Парижѣ, приняла католичество, окружила себя людьми замѣчательными, усердно занимается благотворительностію, никуда не выѣзжаетъ, но каждый вечеръ привѣтливо принимаетъ Русскихъ которыхъ все-таки считаетъ своими соотечественниками. Разговоръ ея чрезвычайно интересенъ. Грустно думать что анти-русское воспитаніе и ложное направленіе отняли у Россіи и продолжаютъ отнимать столько богато одаренныхъ натуръ которыя служили бы украшеніемъ отечеству и могли бы приносить ему величайшую пользу.
   Послѣ Италіи церкви Франціи кажутся весьма некрасивыми. Мы однако посѣщаемъ ихъ изъ любопытства. Храмъ St Sulpice, напримѣръ, снаружи кажется величественнымъ, но внутри поражаетъ отсутствіемъ всякаго изящества. Нельзя и вообразить до какой степени плохи образа и какъ ужасно разрисованы стекла.
   

XXIII.

   Были въ Ратушѣ (Hôtel de Ville), богатой историческими воспоминаніями: въ ней свирѣпствовалъ конвентъ, въ ней давались великолѣпные праздники Наполеону, привѣтствовали реставрацію въ лицѣ Лудовика XVIII, въ ней пировалъ Карлъ X и наконецъ конституціонный король іюльской революціи возобновилъ это зданіе и украсилъ произведеніями искусствъ и промышленности народной. Лучшіе живописцы расписали потолки и нѣкоторыя стѣны залъ. Богатыя драпировки изъ французскихъ тканей и роскошная мебель парижскихъ мастеровъ украсили комнаты; заблестѣли позолота многочисленныхъ украшеній, бронза изящныхъ люстръ и канделябровъ; словомъ, Домъ Города великолѣпенъ и достоинъ богатой, образованной націи. Въ немъ-то префектъ Сены угощаетъ представителей всѣхъ сословій, пріѣзжихъ изъ провинцій, иностранцевъ, артистовъ, литераторовъ. Балы ратуши чрезвычайно многолюдные и весьма разнообразны.
   Двѣ новыя трагедіи надѣлали много шума. Юдиѳь гжи Э. Жирарденъ и Лукреція Понсара. Первая своимъ паденіемъ, вторая своимъ успѣхомъ. Мы вдвоемъ съ Александрою Ивановной отправились въ Одеонъ смотрѣть Лукрецію. Театръ былъ биткомъ набитъ. Мы сидѣли на балконѣ, возлѣ какой-то дамы, которая имѣла много знакомыхъ между литераторами, показывала вамъ нѣкоторыхъ изъ нихъ, между прочими Жюль Жанена, сидѣвшаго позади насъ въ ложѣ. Онъ такой толстый и на видъ беззаботный что кажется жизнь не должна быть ему очень тяжела. Понедѣльничные фельетоны, помѣщаемые еженедѣльно въ Journal dee Débats, приносятъ ему по 1.000 франковъ; онъ такъ набилъ руку что они вѣроятно не стоятъ ему большаго труда. Притомъ же онъ много получаетъ за свои романы и слѣдовательно вполнѣ обезпеченъ Французы превозносятъ Лукрецію, находятъ ее первокласснымъ произведеніемъ, un chef d'oeuvre... Признаюсь, я де нахожу ничего превосходнаго въ драмѣ Понсара. Стихи гладки, звучны, характеръ Лукреціи благороденъ, но нѣтъ драматическаго движенія, интересъ не сильно возбужденъ. Это не что иное какъ историческое происшествіе разказанное прекрасными стихами. Оскорбленія которымъ подвергаетъ Брута Секстъ, его близорукость въ отношеніи къ притворяющемуся юродивымъ заговорщику не естественны, характеръ Юліи неправдоподобенъ... Женщина разъ предавшаяся разврату не можетъ имѣть сильныхъ чувствъ къ мужу и изъ ревности умертвить себя. Длинный разказъ Лукреціи и предсказанія Сивиллы скучны и пошлы; наконецъ, растянуто и холодно дѣйствіе послѣ смерти Лукреціи, когда Брутъ созываетъ Римлянъ, заставляетъ ихъ клясться въ мщеніи и говорить длинныя рѣчи, а Лукреція (гжа Дорваль) все это время лежитъ бездыханная... Какъ должно быть трудно для актрисы! Почти въ одно время съ Лукреціей Понсара явилась на Французскомъ Театрѣ Юдиѳь гжи Э. Жирарденъ, и несмотря на сильную партію и многочисленныхъ приверженцевъ даровитой писательницы, трагедія ея потерпѣла фіаско. Въ этотъ вечеръ мы были у графини Сиркуръ. Ученый и остроумный баронъ Экштейвъ пріѣхалъ изъ театра. Всѣ обратились къ нему съ вопросами о Юдиѳи: "Совершенное паденіе!" -- "А гжа Жирарденъ"?-- "Она какъ Карлъ V присутствовала при своемъ погребеніи". Несмотря на это несомнѣнное паденіе, матъ Э. Жирарденъ, также извѣстная писательница Софи Ге разказывала всѣмъ и каждому о неимовѣрномъ успѣхѣ трагедіи ея дочери. По этому поводу передавали анекдотъ, рисующій французскій характеръ. Одинъ драматическій писатель пригласилъ своего пріятеля на второе представленіе своей піесы. Театръ былъ пустъ; пріятель не утерпѣлъ чтобы не сдѣлать слѣдующаго замѣчанія автору: "Mon cher, je ne sais où tont ce mondelà s'est fourré!"
   Были на скачкахъ происходившихъ на Марсовомъ полѣ. Народу было множество. Пѣшеходы за то чтобы стоять въ серединѣ платили 10 франковъ съ человѣка. за кареты тоже платили, но сколько -- не помню. Французы изо всего умѣютъ извлекать пользу. Сидѣвшіе въ каретахъ и стоявшая толпа безмолствовали, незамѣтно было ни малѣйшаго оживленія. Вмѣсто сигнала развертывался флагъ, и мгновенно появлялись три или четыре лошади, въ экипажахъ всѣ приподнимались чтобы смотрѣть на нихъ. Одна какая-нибудь лошадь возьметъ призъ, и затѣмъ не слышно никакихъ возгласовъ, никакого одобренія. Послѣ этого всѣ усядутся и спокойно ждутъ болѣе получаса пока поскачутъ другія лошади. Я очень люблю Алексѣя Васильевича, Лину и гжу Миклашевскую, но сидѣть en partie carrée, говорить о лошадяхъ, составляющихъ интересъ минуты, смотрѣть на лошадей, и сто въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ, невыносимо! Послѣ третьей скачки я не выдержала и готова была пѣшкомъ бѣжать домой, но къ счастію у гжи Миклашевской была своя карета, которую она мнѣ предложила, и я въ ней уѣхала. Можетъ-быть львамъ и львицамъ, сидящимъ въ трибунахъ, имѣющимъ какой-нибудь интересъ въ скачкахъ, держащимъ пари, было и весело, но вамъ, сидѣвшимъ на вѣтру и пыли, приходилось плохо.
   1 мая (в. ст.) въ Парижѣ былъ большой праздникъ, именины короля. Лудовикъ Филиппъ знаетъ что Парижане любятъ веселиться, не пропускаетъ случая увеличить свою популярность и старается всѣми средствами ублажить народъ, во главѣ котораго его поставили обстоятельства и его собственная воля. Уже въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль строились лавки и театры на Елисейскихъ Поляхъ. 1 мая въ два часа началось гулянье. Елисейскія Поля закипѣли народомъ, открылись лавки съ лакомствами и мелочными товарами, завертѣлись фортунки, закривлялись паясы, загремѣла музыка, смѣльчаки полѣзли на мачту (mat de cocagne). На открытыхъ сценахъ начались представленія: изображали военныя эволюціи, сраженія Французовъ съ казаками... само собою разумѣется что первые всегда оказывались побѣдителями. Напротивъ этого воинственнаго театра былъ другой, гдѣ танцовали балетъ. Все это было оживлено, но не буйно. Посмотрѣли на всѣ эти увеселенія и отправились домой.
   Изъ нашего семейства были только Алексѣй Васильевичъ и Анна. У Кати и мальчиковъ корь. Александра Ивановна въ большомъ безпокойствѣ. У всѣхъ находящихся здѣсь Русскихъ также корь въ домахъ.
   День былъ прекрасный; изъ оконъ вашихъ видны были толпы гуляющихъ, освѣщенныя заходящимъ солнцемъ. Когда смерклось, мы пошли въ Тюильрійскій садъ, хотѣла оттуда смотрѣть фейерверкъ, но побоялись тѣсноты. Между тѣмъ зажглась иллюминація, по аллеямъ и площадямъ сада стояли зажженные трехугольники. Впрочемъ иллюминація вообще была не великолѣпна. Мы погуляли немного и, возвратясь домой, забрались на самый верхній этажъ, на чердакъ Адели,-- горничной убирающей наши комнаты; при этомъ случаѣ я полюбовалась какъ было чисто и мало въ крошечной комнаткѣ бѣдной дѣвушка которая цѣлый день работаетъ убирая комнаты, не такъ какъ у насъ ихъ убираютъ, во ежедневно выколачивая мебель и вытряхая ковры. Это доказываетъ что во Франціи даже въ низшихъ классахъ развита потребность жить порядочно.
   Въ десять часовъ мы опять пошли на Елисейскія Поля: тамъ было все то же что и поутру, только закрылись уже два большіе театра, а взамѣнъ ихъ открылись два публичные бала. Мы посѣтили одинъ изъ нихъ съ вывѣской А la ville de Paris; тамъ было множество народу; танцовали неблагообразныя личности, не было ни одной дамы въ шляпѣ: всѣ въ чепцахъ или въ прическахъ, несмотря на то что балъ происходилъ подъ открытымъ небомъ. Я по наивности не замѣтила ничего неблагопристойнаго, но намъ оказали потомъ что танецъ который танцовали очень неприличенъ и что мы напрасно были на этомъ балѣ. Мы впрочемъ остались тамъ всего нѣсколько минутъ. Надобно отдать справедливость Французамъ -- они сдѣлались смирнѣе. На этомъ праздникѣ все обошлось тихо.
   Мы были съ Анной на соединенномъ засѣданіи пяти академій: 1) Академіи Наукъ, 2) Французской Академіи, 3) Академіи Надписей и Словесности, 4) Академіи Художествъ и, наконецъ, Академіи Нравственныхъ и Политическихъ Наукъ. Засѣданіе происходило въ Институтѣ и открылось рѣчью Беньйо, не особенно занимательною; послѣ нея былъ прочтенъ отчетъ о преміи назначавшейся за лучшее сочиненіе по сравнительной филологіи и о предоставленіи ея г. Лафаю, издателю французскихъ синонимовъ. Г. Бюрнуфъ читалъ о происхожденіи буддизма, но такъ монотонно что болѣе усыплялъ нежели возбуждалъ вниманіе. Г. Бюрнуфъ пользуется репутаціей первокласснаго ученаго, но вовсе не смотритъ таковымъ. Его цвѣтущее улыбающееся лицо свидѣтельствуетъ что наука не слишкомъ утомляетъ его. Рауль Рашетъ, членъ Академіи Художествъ, прочелъ очень хорошую статью о Пуссенѣ, въ которой, какъ это всегда водится, приплелъ похвалы Франціи. Г. Бланки, членъ Академіи Нравственныхъ и Политическихъ Наукъ, прочелъ отрывокъ изъ сочиненія о восточномъ многоженствѣ. Въ отрывкѣ этомъ ясно и краснорѣчиво выражалось религіозное чувство. Въ то время какъ онъ читалъ, я съ любопытствомъ смотрѣла на одного Египтянина, сидѣвшаго недалеко отъ насъ; видно было что чтеніе Бланки, затрогивавшаго вопросъ близкій восточнымъ людямъ, произвело на него сильное впечатлѣніе. Г. Ансело, услужливый чтецъ плохихъ стиховъ, прочелъ отрывокъ изъ эпической поэмы Іоанна д'Аркъ Александра Суме (de l'Académie Franèaise). Въ заключеніе, г. Бусенго (Bonssingault) de l'Académie des Sciences долженъ былъ прочесть о золотыхъ и платиновыхъ рудахъ, но не знаю по какой причинѣ мы были избавлены отъ этого чтенія. Изъ Академіи мы отправились въ мастерскую Айвазовскаго. Онъ написалъ двѣ новыя большія картины. Какое огромное дарованіе, какое чувство природы! Жаль только что онъ не умѣетъ такъ же хорошо писать фигуры какъ море и воздухъ. Посмотрѣть на его картины италіявскихъ береговъ Средиземнаго моря, словно побывать въ Италіи. Въ заключеніе нашихъ утреннихъ странствованій, мы были въ Булонскомъ лѣсу, который не представляетъ ничего замѣчательнаго и вовсе не соотвѣтствуетъ своей славѣ. У васъ называли бы его не лѣсомъ, а лѣсочкомъ.
   

XXIV.

   21 апрѣля Александра Ивановна была очень грустна для своихъ именинъ, дѣти все еще очень больны, у нихъ все еще сильная корь, и она отъ нихъ не отходитъ. Мы поѣхали съ нею къ обѣдни, гдѣ ожидали найти большой парадъ по случаю тезоименитства императрицы, во кромѣ богомольныхъ дамъ рѣшительно никого не было; изъ офиціальныхъ лицъ -- ни единаго. Здѣшнее посольство не строго соблюдаетъ обычаи своей страны, хотя чествованіе нѣкоторыхъ торжественныхъ дней должно бы входить въ обязанность представителя Россіи.
   Послѣ вашей обѣдни мы отправились въ Abbaye des Bois, гдѣ преподается молодымъ дѣвушкамъ и мальчикамъ религіозное ученіе, le cathechùme de persévérance, какъ оно называется. Я думала что это религіозныя бесѣды, толкованіе догматовъ вѣры, и съ преждевременнымъ сочувствіемъ отправилась въ Abbaye des Bois, но то что я увидѣла и услышала изумило меня своею нелѣпостію. Въ одномъ изъ придѣловъ собираются молодыя дѣвушки и мальчики, они садятся на среднихъ скамейкахъ, родители ихъ и посторонніе слушатели по бокамъ. Толстый краснощекій аббатъ входитъ на каѳедру, разсматриваетъ тетради своихъ ученицъ съ сочиненіями на заданную тему, и тутъ же, при алтарѣ Божіемъ, же стыдится отпускать шуточки, осыпать похвалами однѣхъ, порицать другихъ, возбуждатъ въ своихъ ученицахъ то смѣхъ, то самодовольную улыбку! такимъ ли способомъ должно преподаваться религіозное ученіе? Провозгласивъ имена написавшихъ сочиненія, расхваливъ всѣхъ, толстый аббатъ сходитъ съ каѳедры и остается въ церкви чтобы наблюдать за порядкомъ. Другой аббатъ, такой же толстый, взошелъ на каѳедру и началъ проповѣдывать, но съ такими жестами, съ такою аффектаціей что конечно не могъ произвесть благаго впечатлѣнія своими словами. Послѣ проповѣди пѣли псалмы, потомъ послѣдній аббатъ опять взошелъ на каѳедру, толковалъ о нѣкоторыхъ праздникахъ и увѣщевалъ посѣщать церковныя служенія. Я уѣхала въ большомъ разочарованіи. Въ этотъ же день мы были въ Мазариновской библіотекѣ, гдѣ не многое видѣли, во много бесѣдовали съ Филаретомъ Шалемъ, директоромъ этой библіотеки. Каждый разъ какъ мы видимся, онъ говоритъ мнѣ столько комплиментовъ что приводитъ меня въ смущеніе. Въ этотъ разъ отпустилъ фразу надъ которой мы потомъ очень смѣялись; увѣрялъ меня "que je lui parais être le type de la pureté slave"! Но не мотивировалъ, почему пришелъ къ такому заключенію. А онъ мнѣ кажется типомъ настоящаго Француза.
   На дняхъ Араго открылъ свой курсъ; онъ читалъ въ обсерваторіи, въ прекрасной залѣ въ два свѣта, потолокъ которой изящно украшенъ рѣзьбой и позолотой. Вмѣсто каѳедры возвышалась небольшая эстрада, обнесенная перилами, на которой стояли два стула и профессоръ свободно расхаживалъ, поучая своихъ слушателей, коихъ было многое множество; зала была биткомъ набита. Намъ едва могли найти мѣсто, и то по протекціи, во второмъ этажѣ у окна выходящаго въ залу. Мнѣ, по моему невѣжеству, астрономія кажется наукой непостижимою, но когда говоритъ Араго, какъ будто все понимаешь: нельзя говорить яснѣе и краснорѣчивѣе. Я не многому научилась, но уѣхала съ убѣжденіемъ что слышала геніальнаго человѣка и превосходнаго профессора.
   У Алексѣя Васильевича неодолимая страсть все осматривать, и онъ повезъ васъ въ Сенъ-Жерменъ, къ сожалѣнію не по желѣзной дорогѣ, а въ коляскѣ. Мы тащились два съ половиною часа, потому что останавливались въ Мальмезонѣ, гдѣ императрица Жозефина проводила лѣтніе мѣсяцы и гдѣ Наполеонъ наслаждался обществомъ любимой женщины которую такъ жестоко принесъ въ жертву своему честолюбію. Взглянули также на водопроводныя машины въ Марли, памятникѣ тщеславія Лудовика XIV, не останавливавшагося ни предъ какою затѣей. Сенъ-Жерменскій дворецъ, гдѣ жилъ жалкій король Іаковъ II, гдѣ происходило много событій французской исторіи, теперь обращенъ въ военную тюрьму, въ которой заведены разныя мастерскія и преступники очень искусно работаютъ. Трудъ есть лучшее исправленіе; хорошо что это повяли и что стараются этимъ воспользоваться. Въ пять часовъ возвратились по желѣзной дорогѣ, и этотъ маленькій переѣздъ былъ пріятнѣе всей прогулки.
   На дняхъ же были въ Версали. Надобно много времена чтобы подробно осмотрѣть дворецъ; мы обѣжали его вмѣстѣ съ толпой, и все что мы видѣли поразило васъ своимъ великолѣпіемъ: комнаты Лудовика XIV блестятъ золотомъ и богатствомъ. Интересна галлерея портретовъ гдѣ собраны замѣчательныя лица нѣсколькихъ столѣтій, списанныя съ натуры. Мнѣ болѣе всего понравилась народная галлерея. Вся исторія Франціи изображена на стѣнахъ огромныхъ задъ кистью французскихъ художниковъ. Зада посвященная эпохѣ Крестовыхъ походовъ особенно отличается художественностію и тщательностію отдѣлки. Всѣ орнаменты взяты изъ той же эпохи. Въ корридорахъ, соединяющихъ залы, стоятъ статуи королей, великихъ полководцевъ и государственныхъ людей Франціи. Между ними красуется статуя Іоанны д'Аркъ, поэтическая какъ сама ваятельница которая ее произвела (Марія Виртембергская, дочь Лудовика-Филиппа) и такъ рано была похищена у искусства, семьи и всѣхъ умѣвшихъ ее цѣнить.
   Честь и слава Лудовику-Филиппу, по мысли котораго создана была эта галлерея. Галлерея эта была бы еще драгоцѣннѣе еслибъ исполненіе картинъ было удовлетворительнѣе. Всѣ произведеніе Ораса Верне и нѣкоторыхъ извѣстныхъ живописцевъ прекрасны, но есть и чрезвычайно плохія, что вредить общему впечатлѣнію. Версальскій садъ величественъ, но однообразенъ. Маленькіе фонтаны били съ двухъ часовъ, большіе пускаютъ въ 4 часа, но на этотъ разъ опоздали часомъ. Безчисленное множество народа окружило бассейнъ Нептуна и съ нетерпѣніемъ ожидало появленія воды, которая наконецъ показалась въ разныхъ мѣстахъ, брызнула изъ вазъ окружающихъ бассейнъ, Нептунъ облился каскадомъ, на которомъ отразилась радуга. Это было эффектное, фантастическое зрѣлище, но продолжалось не болѣе четверти часа и исчезло какъ сновидѣніе. Версальскіе фонтаны похожи на театральную декорацію, ихъ нельзя сравнивать съ петергофскими фонтанами которые бьютъ непрерывно и на которые можно насмотрѣться сколько душѣ угодно. Обѣдали вмѣстѣ Миклашевскими въ Hôtel du Réservoir, столъ былъ отличный, по 6 франковъ съ персоны, обыкновенная цѣна хорошаго обѣда въ Парижѣ и окрестностяхъ. Послѣ обѣда поѣхали смотрѣть фейерверкъ и иллюминацію. Все это было очень незатѣйливо; Французы не разоряются на огненныя потѣхи.
   Всю недѣлю до 1 мая (стар. ст.) дни мои были чрезвычайно наполнены, тѣмъ болѣе что я считала пріятною обязанностью долго сидѣть съ больною Катей и часто посѣщать нашихъ юношей, также больныхъ. У меня до того голова шла кругомъ это всѣхъ заботъ и развлеченій что я едва могу послѣдовательно припомнить все что пережилось. Это невыгода усиленныхъ впечатлѣній: одно вредитъ другому, все обращается въ какой-то хаосъ и многое исчезаетъ изъ головы.
   Были между прочимъ въ Шарантонѣ, гдѣ строится много новыхъ зданій. Этотъ домъ умалишенныхъ будетъ замѣчателенъ по своей огромности и прекрасной архитектурѣ. Мы видѣли нѣкоторыхъ сумашедшихъ, во очень смирныхъ. Въ Шарантонъ принимаются только тѣ кто въ состояніи платить. Вносящіе 1.600 франковъ въ годъ имѣютъ отдѣльныя комнаты. Одна старушка съ удовольствіемъ показывала вамъ свою комнату и сказала: tout cela est très bien quand on n'а pas за raison, mais quand on a sa raison il vaut mieux rester chez soi.
   Въ середу отправились по обыкновенію въ Collège de France слушать Кине и Филарета Шаля. Удивились очень, увидавъ въ залѣ необычайную толпу, ежеминутно увеличивавшуюся и наполнившую даже мѣста за перегородкой, назначенныя для дамъ. Въ числѣ слушателей былъ Мишле и еще нѣкоторые профессора. Не могли сначала понять что означала эта торжественность. Явился наконецъ Кине, чрезвычайно смущенный. Взойдя на каѳедру и оправившись отъ внутренняго волненія, онъ сказалъ: "Я долженъ начать, къ сожалѣнію, изъясненіемъ вовсе не касающимся моего предмета. На послѣдней лекціи моего почтеннаго товарища, профессора Мишле, пытались сдѣлать ему непріятность. Знаю что то же готовилось и мнѣ, но ни что не заставитъ меня перемѣнить образа мыслей. Никогда не буду признавать что спасеніе только въ одной католической вѣрѣ и всегда буду думать что несчастіе для государства если въ немъ водворилось братство Лойолы." Слова эти были покрыты неистовыми рукоплесканіями. Произошло величайшее смятеніе, топали, кричали: "à bas les jésuites! à la porte les jésuites." У меня сердце замерло, я такъ и думала что произойдетъ если не кровопролитіе, то по крайней мѣрѣ свалка. Слава Богу, ничего не случилось. Не было даже посягательства сдѣлать какую-нибудь непріятность Кине. Онъ былъ осыпавъ единодушными и восторженными рукоплесканіями и прочелъ свою лекцію среди полнаго торжества. Не сумѣю передать всего что онъ говорилъ, но его цѣлью было доказать пагубное вліяніе іезуитовъ и необходимость независимости каѳедры (l'indépendance de la chaire). Кине словно переродился, лицо его выражало какую-то восторженность, онъ не заикался, не качался какъ обыкновенно это дѣлалъ, но говорилъ съ увлеченіемъ какъ превосходный ораторъ. Никогда не видѣла такого полнаго, такого безусловнаго успѣха. Я была слишкомъ взволнована и почти не слушала сладкорѣчиваго Филарета Шаля, читавшаго послѣ Кине. На этотъ разъ онъ говорилъ о народныхъ пѣсняхъ Германіи, но до нихъ ли возбужденной толпѣ которая только что слышала, такой яркій протестъ противъ вліянія іезуитовъ, составлявшаго животрепещущій современный вопросъ!
   Въ четвергъ, у Араго было опять множество слушателей. Почтенный профессоръ долго не могъ начать говорить отъ шума тѣснившейся толпы, и затѣмъ часто былъ прерываемъ возгласами стоявшихъ у дверей и порывавшихся войти въ залу. Араго говорилъ о движеніи звѣздъ, объ устройствѣ глаза, о телескопѣ и пр. и пр., матерія для васъ довольно сухая, но мы слушали съ удовольствіемъ, какъ слушаемъ музыку Берліоза которую также не понимаемъ.
   Была въ палатѣ депутатовъ. Говорилъ Берье. Не многое въ Парижѣ произвело на меня такое впечатлѣніе какъ эта рѣчь. Нельзя вообразить себѣ краснорѣчія болѣе логичнаго, болѣе яснаго, болѣе увлекательнаго, хотя дѣло шло о сахарѣ, вопросъ чисто финансовый, о которомъ на дняхъ я слышала и палатѣ Длиннѣйшее разсужденіе министра финансовъ, толстаго, уродливаго господина. Что же должно быть когда знаменитый ораторъ возбуждаетъ вопросъ политическій, когда защищаетъ свою мысль и отстаиваешь свои убѣжденія!..
   На слѣдующей недѣлѣ во вторникъ, несмотря на ужаснѣйшую погоду, какая въ это время года рѣдко бываетъ даже въ Петербургѣ, я отправилась въ Люксенбургскій дворецъ чтобы присутствовать въ засѣданіи историческаго конгресса, который уже девять лѣтъ постоянно собирается въ Парижѣ. Нынѣшній годъ онъ былъ открытъ длинною рѣчью, о просвѣщеніи XIX вѣка, Мартинеса де-ла-Роза, знаменитаго испанскаго поэта. Мы ее не слыхали, но прочли о ней. Во вторникъ, когда мы были, нѣкоторые ораторы возражали противъ нее. Одинъ очень энергично доказывалъ что въ нашъ вѣкъ, особливо во Франціи, успѣхъ замѣчается только въ промышленности, что ничего не сдѣлано для нравственнаго улучшенія, что все вниманіе обращено только на внѣшность и на эффектъ, въ доказательство чего ораторъ прибавилъ: "Подите на художественную выставку, найдете ли вы тамъ успѣхъ въ искусствахъ? Достойна ли она великой націи? Подите въ театръ -- и тамъ точно также одна изысканность, натянутость и эффектность? Въ литературѣ также нѣтъ ничего утѣшительнаго!" Въ этомъ есть доля правды. Мартинесъ де-ла-Роза говорилъ немного, но очень хорошо. Онъ доказывалъ что прогрессъ несомнѣнно есть, во разсуждая о просвѣщеніи заключилъ слѣдующими словами: "И просвѣщеніе имѣетъ свою опасность, объ удаленіи которой надобно заботиться. Предостереженія необходимы, къ нимъ должно прибѣгать, подобно тому какъ у Римлянъ, при торжественныхъ процессіяхъ въ честь героевъ, изъ толпы народа слышались брань и оскорбительныя слова для того чтобъ унизить гордость тріумфаторовъ!" Но вообще конгрессъ этотъ не занимателенъ.
   Въ середу я присутствовала на замѣчательной лекціи въ Collège de France. Съ 12 часовъ зала была биткомъ набита, двери заперты; меня впустили по протекціи. Я сѣла возлѣ дочери Мишле, съ которою еще прежде познакомилась. Когда я пришла, слышенъ уже былъ шумъ, волненіе ежеминутно увеличивалось; на дворѣ, въ корридорахъ было множество народа. Раздавались требованія чтобы лекція читалась въ большомъ амфитеатрѣ; на это возражали что должно читать тамъ гдѣ уже собралась публика. Смятеніе произошло необычайное, спорили, горячились, бѣгали, прыгали черезъ загородку гдѣ мы сидѣли. Я съ непривычки къ подобномъ сценамъ перепугалась было, но Mlle Мишле, уже обстрѣленная, успокоила меня. Кто-то сказалъ что Кине соглашается читать въ большомъ амфитеатрѣ, многіе бросились туда, находившіеся въ нашей залѣ еще болѣе зашумѣли и одержали побѣду: было объявлено что Кине будетъ читать здѣсь, всѣ двери растворили настежь, толпа стоявшая на дворѣ хлынула къ нимъ, и Кине явился на трибунѣ, окруженнный дамами, многими литераторами и профессорами (между коими былъ и Мицкевичъ). Его встрѣтили оглушительными рукоплесканіями, во толпа, примкнувшая къ дверямъ, шумѣла и не давала читать. Кине нѣсколько разъ принимался, но не могъ сказать болѣе двухъ словъ Начиналось опять смятеніе, внѣшняя толпа волновалась, кричала, покушалась проникнуть въ заду, внутренняя старалась усмирить и успокоитъ ее. Нѣсколько разъ пробовала затворять главную дверь, но въ все безпощадно отучались а толкались, взлѣзали на окна, и когда одно въ дребезги разлетѣлось, то у меня задрожали руки и ноги; я такъ и думала что дѣло выйдетъ не на шутку, но, слава Богу, опять все обошлось безъ столкновеній. Приверженцы Кине рѣшились не отвѣчать на шумъ его противниковъ, просили профессора продолжать не обращая вниманія на попытки прервать чтеніе. Кине говорилъ опять о характерѣ іезуитовъ и въ заключеніе мастерски разказалъ жизнь Игнатія Лойолы. Онъ имѣлъ опять блестящій успѣхъ. Послѣ его лекціи немногіе остались слушать Филарета Шаля. Онъ и его супруга, особа не очень привлекательная, пригласили меня по окончаніи лекціи побесѣдовать въ профессорскую комнату, гдѣ всегда пылаетъ каминъ и гдѣ профессора принимаютъ своихъ друзей.
   Въ четвергъ, съ лекціи Араго, который читалъ очень занимательно о движеніи звѣздъ и о созвѣздіяхъ, мы поѣхали въ Collège de France, гдѣ Мишле также возсталъ противъ іезуитовъ, но къ сожалѣнію не могли лопасть въ залу, даже на дворѣ стояла такая толпа что не было возможности пройти сквозь нее. Мы отправились на историческій конгрессъ, собиравшійся въ засѣданія черезъ день. На этотъ разъ засѣданіе было изъ рукъ вонъ глупо. Толковали о рыцарскихъ орденахъ, о вліяніи ихъ на человѣчество, но безцвѣтно и пошло. Конгрессъ этотъ просто комедія, на него можно было бы написать злую каррикатуру. На обширной трибунѣ засѣдали члены, президентъ въ серединѣ, предъ нимъ стоялъ столъ и на немъ колокольчикъ. По обѣимъ сторонамъ посѣщались стенографы. "Je demande la parole", сказалъ сдавъ изъ ораторовъ, сѣлъ на стулъ стоявшій впереди и началъ говорить такъ театрально, словно научился у какого-нибудь дурнаго актера. Другой, замѣнившій его, кричалъ во все горло. Третій съ большимъ умиленіемъ читалъ по тетрадкѣ. Я дала себѣ слово не пріѣзжать болѣе на историческій конгрессъ. Французы мастера надувать и величать громкимъ названіемъ то что не заслуживаетъ никакого вниманія.
   На слѣдующей недѣлѣ, въ середу, опять слушала Кине. Онъ читалъ въ большомъ амфитеатрѣ; безпорядковъ никакихъ не было, раздавались только восторженныя рукоплесканія. Кине читалъ опять о независимости каѳедръ, о "лицемѣріи, коварствѣ, злочестіи" іезуитизма который онъ называлъ паденіемъ религіи, находилъ что іезуиты суть въ христіанствѣ то чѣмъ были фарисеи въ іудействѣ и указывалъ ихъ пагубное, мертвящее вліяніе. "Мы стремимся къ жизни духа, сказалъ онъ въ заключеніе, и должны любить Бога живаго, а не принимать доктринъ ведущихъ къ ничтожеству". Я познакомилась съ женой Кине, она по происхожденію Нѣмка и показалась мнѣ очень доброю, сердечною и нѣжно любящею своего мужа.
   Въ четвергъ попали наконецъ на лекцію Мишле и нашли себѣ хорошія мѣста. Смятенія никакого не было, но у него всегда такая бурная аудиторія что спокойнымъ быть нельзя. За неимѣніемъ другаго предлога пошумѣть, слушатели придрались къ какому-то господину который сѣлъ среди дамъ за загородкой и не снялъ шляпы. Поднялся страшный шумъ. "Otez le chapeau! à la porte! c'est nn jésuite, un burgrave"! кричали, свистали, хлопали, а господинъ все-таки шляпы не снималъ и только пожималъ плечами. На него сыпались насмѣшки и даже оскорбленія. "И est muet!... Mais parlez dohc! Vous avez la parole... Il n'ôte pas son chapeau puisqu'il craint de perdre sa perruque" и тому подобныя остроты. Не знаю чѣмъ бы все это кончилось еслибы какая-то догадливая дама не подошла къ нему и не попросила снять шляпы. Онѣ, какъ вѣжливый Французъ, тотчасъ исполнилъ ея желаніе; аудиторія закричала: "à la bonne heure" и утихла. Французы не могутъ быть спокойны: для нихъ необходимы какое-нибудь зрѣлище или какой-нибудь скандалъ. Я нашла что Мишле читалъ лучше обыкновеннаго, но все-таки слишкомъ много говорилъ о себѣ и о Сисмонди, который, кажется, его конекъ: о чемъ бы онъ ни заговорилъ, а сведетъ рѣчь на Сисмонди. Мишле въ свою очередь возставалъ противъ іезуитовъ, коснулся и вообще католическаго духовенства, нападалъ на него, во говорилъ вообще болѣе въ духѣ примиренія. Сколько я могла уразумѣть изъ теперешняго направленія его лекцій, онъ старается проповѣдовать царство любви. Эта мысль высокая, но она такъ перепутана у него съ другими посторонними мыслями, такъ забросана побочными разсужденіями что ее едва можно уловить. Онъ въ этотъ разъ сказалъ: "La société humaine avait trois phases: la première présentait les esclaves, la seconde les hommes libres, la troisième les amw". Хороши друзья которые продолжаютъ вести кровавыя войны, уничтожать другъ друга и причинять одни другимъ всевозможный вредъ! Недосягаема еще эта третья фаза человѣчества и, къ несчастію, на свѣтѣ ничего такого не совершается что могло бы дать хотя надежду на осуществленіе этого высокаго идеала.
   Филаретъ Шаль опять провелъ у насъ вечеръ. Съ вамъ не скучно, онъ говоритъ много и иногда остроумно, но у него такой странный тонъ, въ немъ такое отсутствіе правды что ему ни въ чемъ не вѣришь и не чувствуешь желанія съ нимъ сблизиться. Онъ хочетъ печатать въ Петербургѣ книгу о парижскомъ обществѣ и просилъ меня объ этомъ похлопотать.
   Была на послѣдней лекціи Мишле. Пріѣхали довольно рано и до лекціи еще успѣли вдоволь наговориться съ Mlle Мишле и Mme Кине, къ которой чувствую большое влеченіе и съ которою мы уже обмѣнялись визитами. Мишле читалъ лучше нежели когда-нибудь, но все-таки не могъ удержаться чтобы не похвалиться. Доказывая необходимость предпринятаго имъ и Кине похода противъ іезуитовъ, онъ сказалъ: "Мѣсяцъ тому назадъ величались названіемъ іезуита, а теперь скрываютъ его." Нахожу что это преувеличено. Можетъ-быть его лекціи, особливо лекціи Кине, произвели впечатлѣніе, которое въ послѣдствіи отзовется, но теперь онѣ еще не могли имѣть вліянія.
   

XXV.

   Мы вдругъ собралась ѣхать въ Руанъ и отправилась втроемъ: Алексѣй Васильевичъ, Анна и я. Желѣзная дорога устроена прекрасно, нѣтъ непріятнаго сотрясенія, которое чувствуется на другихъ дорогахъ, вагоны очень удобны. Мѣстность по которой идетъ желѣзная дорога не живописна, берега Сены къ которымъ мы иногда приближались плоски и не цвѣтущи. Мы ѣхали пять часовъ; опоздали часомъ, потому что въ машинѣ оказалось какое-то поврежденіе. Руанъ не красивъ и не отличается частотой. Онъ замѣчателенъ только своею торговлей, церквами, воспоминаніемъ связаннымъ съ именемъ Іоанны д'Аркъ и тѣмъ что считается главнымъ городомъ Нормандіи, поэтической страны породившей чудныхъ героевъ, которые изъ морскихъ разбойниковъ обратились въ храбрыхъ завоевателей, простерли свое владычество отъ сѣвернаго моря до южнаго, грабили Британію, дѣлали нападенія на Францію и Испанію, открыли Ферерскіе острова, проникли до Гренландіи и, какъ нѣкоторые полагаютъ, отважнѣйшіе изъ нихъ оттуда пустились на югъ и попали въ Америку, за пять или за шесть вѣковъ до Колумба. Вообще, Норманы были для нѣкоторыхъ народовъ такимъ же бичомъ какіе Гунны для Римлянъ, Татары для Россіи. Норманы ознаменовали свое господство не одними грабежами и кровопролитіемъ, въ нихъ было стремленіе къ осѣдлости и благоустройству. Они въ XI вѣкѣ основали королевство Обѣихъ Сицилій и новую династію въ Англіи. Остатки зданій въ Сициліи, церкви въ Руанѣ доказываютъ что они любили искусство, не только разрушали, но и созидали, тогда какъ Гунны и Монголы не оставили послѣ себя никакого памятника и пронеслись по свѣту разрушительнымъ ураганомъ. Мы поспѣшили еще до обѣда побывать въ соборѣ, прекрасномъ готическомъ зданіи, построенномъ въ стилѣ XIII вѣка. Кромѣ чудесной архитектуры, въ этомъ храмѣ замѣчательны еще: расписанныя стекла, картина Филиппа Шанпаньи Поклоненіе пастырей и памятникъ кардиналовъ Амбуазскихъ XVI вѣка: На кенотафѣ стоятъ двѣ молящіяся фигуры дяди а племянника бывшихъ архіепископами въ Руанѣ. Не онѣ ли подали Кановѣ мысль Климента XII и Пія VIII. Въ барельефахъ находится шесть фигуръ, изображающихъ монашескія добродѣтели; одна изъ нихъ, Правосудіе, замѣчательно хороша. Между ними стоятъ маленькія фигурки монахинь, весьма изящно сдѣланныя. Почти напротивъ этого памятника находится другой, также замѣчательный, работа Іоанна Гужона, считавшагося французскимъ Фидіемъ и погибшаго въ рѣзнѣ Варѳоломеевской ночи. Памятникъ этотъ воздвигнутъ Лудовику де-Брезе, мужу Діаны де-Пуатье, бывшему губернаторомъ въ Руанѣ. Фигура де-Брезе, изъ чернаго мрамора, лежитъ на гробницѣ; съ одной стороны отъ нея находится статуя кормилицы Брезе, съ другой -- его жены, Діана де-Пуатье. Изъ собора мы отправились въ церковь St. Ouer прекрасной готической архитектуры. Нѣкоторые предпочитаютъ ее даже собору. Видѣли площадь на которой была сожжена Іоанна д'Аркъ и башню въ которой она содержалась Это былъ прежде домъ Бедфорта, теперь его занимаетъ шведское посольство. Жалѣли что мы не могли видѣть комнату въ которой провела послѣднія минуты освободительница Франціи. Но и снаружи домъ этотъ, съ башней, съ четырехугольнымъ дворомъ, очень любопытенъ и носитъ печать своего вѣка.
   Въ одной съ нами гостиницѣ стояла Рашель. Вечеромъ она должна была играть. Ловкій курьеръ нашъ, котораго мы взяли съ собой въ Руанъ, досталъ намъ билеты, и мы имѣли удовольствіе видѣть знаменитую артистку въ Маріи Стюардъ. Хотя трагедія эта обезображена во французской передѣлкѣ но все-таки она во сто разъ лучше приторныхъ французскихъ трагедій прошлаго столѣтія, бѣшеныхъ драмъ прошлаго десятилѣтія и незаслуженно прославленныхъ трагедіи новыхъ геніевъ. У Рашели огромное дарованіе, всѣ ея движенія исполнены пластической красоты, но въ ней мало нѣжности; она не сумѣла передать истинный характеръ Маріи Стюартъ, въ ней все проявлялась суровая Герміона или неистовая Федра. Руанскіе актеры, игравшіе съ ней, были не дурны, не хуже парижскихъ ея товарищей. Зданіе театра очень плохо, на потолкѣ огромное отверстіе въ которое виднѣлась крыша и небо. Въ дождь невыгодно сидѣть въ партерѣ. Странно что городъ находящійся чти у воротъ Парижа все-таки имѣетъ провинціальный отпечатокъ въ нарядахъ и пріемахъ. Казалось будто мы попали на окраину государства.
   На другой день поутру прогулялись по набережной, были въ прекрасной церкви Св. Викентія, также готической архитектуры, замѣчательной по своей легкости и красотѣ размѣровъ. Въ церкви много хорошо расписныхъ стеколъ. Насъ съ Анной очень занималъ этотъ родъ живописи, потому что мы обѣ брали уроки рисованія по стеклу. Много накупили гравюръ и видовъ Руана въ очень хорошемъ магазинѣ, гдѣ между прочимъ находилось нѣсколько картинъ лучшихъ современныхъ французскихъ живописцевъ. Картины эти продавались и отпускались для копированія. Были въ картинной галлереѣ, не очень замѣчательной, но доказывающей своимъ существованіемъ потребность въ искусствахъ, которой у насъ не проявляется ни въ одномъ губернскомъ городѣ. Въ одиннадцать часовъ отправились въ Парижъ и въ три были уже дома.
   Забыла написать что мы на той же недѣлѣ были въ Тюильрійскомъ дворцѣ. Попасть туда очень трудно. Намъ дали билетъ вѣроятно только потому что мы подробно расписали громкіе титулы Алексѣя Васильевича и что нашъ maître d'hotel Поль -- мастеръ на всѣ дѣла. Намъ показали не только парадныя комнаты, но даже внутреннія. Въ первыхъ мнѣ понравилась только Зала Маршаловъ. Полководцы изображены во весь ростъ и нѣкоторые прекрасною кистью. Но вообще дворецъ мнѣ не понравился: мало картинъ, мало вкуса и мало великолѣпія. Частныя комнаты короля также не отличаются изяществомъ. Маленькій кабинетецъ королевы наполненъ воспоминаніями о герцогѣ Орлеанскомъ, портретами ея дѣтей и внуковъ. Люди нравственно высокіе окружены какимъ-то ореоломъ, бросающимся всякому въ глаза: благородныя дѣйствія и добрыя дѣла составляютъ этотъ лучезарный ореолъ, и его не можетъ затмить никакая злоба, никакая клевета; насчетъ королевы Амаліи существуетъ одно только мнѣніе -- что она святая. Лудовикъ-Филиппъ достоинъ всякой похвалы за то что умѣетъ цѣнить ее. Въ ихъ семейномъ счастіи есть что-то трогательное, примиряющее. Король и королева неразлучны. Ихъ спальня довольно велика, убрана не роскошно, но довольно изящно; въ ней также есть портреты и бюсты дѣтей ихъ. Надъ аналоемъ (prie-Dieu) королевы висѣли, съ одной стороны, портретъ герцога Орлеанскаго, съ другой -- изображеніе принцессы Маріи, уносимой ангелами. Ужасныя испытанія перенесла въ свою жизнь бѣдная королева! Близь кровати на столѣ лежала шляпа которую носилъ Лудовикъ-Филиппъ во время іюльской смуты. Воспоминанія этого времени также должны быть тяжелы для королевы. Интересна мастерская принцессы Маріи, оставшаяся точно въ такомъ видѣ какъ была при ея жизни. Мастерская эта раздѣлена на двѣ половины деревянною перегородкой во вкусѣ Возрожденія; всѣ украшенія въ томъ же стилѣ; въ большомъ готическомъ окнѣ врѣзаны старшшыА разрисованныя стекла. Говорятъ, вся эта комната устроена по рисункамъ самой принцессы Маріи и потому такъ изящна. Въ другой половинѣ находятся копіи изъ мрамора съ произведеній принцессы, ангелъ опирающійся на крылья, еще ангелъ молящійся, еще какой-то святой. Вѣроятно ее вдохновляли только святые и ангелы. Не уважая сенъ-симонизма, я согласна съ одною его мыслью что дарованіе есть власть, есть небесное отличіе. Высоко цѣню я искусство: оно ниспослано на землю чтобы возвышать насъ до неба.

-----

   10 мая 1843. Была съ Миклашевскимъ въ Атенеѣ, который не что иное какъ бывшій лицей, основанный въ 1768 году обществомъ литераторовъ и существовавшій даже при ужасахъ революціи. Въ немъ Лагарпъ читалъ свой курсъ литературы, въ немъ говорили Легуве и Шенье. Потомъ Атеней пришелъ въ упадокъ; старались его возстановить, въ немъ опять начали говорить литераторы пріобрѣвшіе потомъ извѣстность. Послѣ этого минутнаго оживленія Атеней снова началъ чахнуть. Въ послѣдніе годы, маркизъ Кастеланъ, большой любитель драматическаго искусства, которому надоѣло заниматься театральными представленіями дававшимися въ его домѣ, принялся за Атеней. Теперь въ немъ бываютъ каждый понедѣльникъ многолюдныя собранія, разсуждаютъ на заданныя темы, читаются небольшія сочиненія, предсѣдаетъ маркизъ Кастеланъ (не тотъ котораго мы знали въ Ниццѣ, вѣроятно его родственникъ). Въ небольшой, низкой комнатѣ устроена трибуна для ораторовъ и чрезвычайно часто поставлены стулья для посѣтителей: сидѣли такъ тѣсно что едва можно было повернуться. Засѣданіе открылось чтеніемъ небольшаго сочиненія Казиміра Бонжура объ учтивости. Бонжуръ извѣстный, говорятъ, писатель, но сознаюсь, я даже имя его слышала въ первый разъ. Сочиненьице его было довольно мило. За тѣмъ послѣдовало разсужденіе объ улучшеніи состоянія бѣднаго класса -- предметъ большой важности, требующій многосторонняго обсужденія и глубокаго изслѣдованія, но то что мы слышали превосходитъ всякое вѣроятіе своею пошлостью и нелѣпостью. Сначала вошелъ на каѳедру какой-то г. Озіасъ, молодой человѣкъ, чрезвычайно восторженный; онъ говорилъ съ большою самоувѣренностію, не запинаясь, не останавливаясь, но то что онъ говорилъ невообразимо. Вопервыхъ, онъ очень неблагосклонно отзывался о христіанствѣ, которое, по его мнѣнію, увеличило физическую нищету человѣчества предписавъ постъ и лишенія. Онъ раздѣлилъ нищету на физическую, умственную, нравственную. Для облегченія первой онъ совѣтовалъ не отягощать трудомъ рабочій классъ и давать отдыхъ 5--6 часовъ въ день. Много же успѣлъ бы наработать труженикъ! И занимать ихъ гимнастикой. Для второй, то-есть умственной, предложилъ всеобщее распространеніе курса ученія (!). Для третьей совѣтовалъ смягчать нравы зрѣлищемъ красотъ природы, созерцаніемъ изящнаго (напримѣръ, въ деревняхъ и даже иныхъ городахъ!), для чего совѣтовалъ мастерскія и фабрики строить съ изяществомъ и въ мѣстахъ красивыхъ (?!), приводя безпрестанно въ примѣръ древнихъ, забывая что не вездѣ есть небо Греціи и красоты юга, и ставилъ Платона и Ликурга едва ли не выше Іисуса Христа. Вся аудиторія хохотала, а ораторъ не конфузился и съ безстыдствомъ свойственнымъ только Французамъ находилъ вѣроятно что его одобряютъ, потому что благодарилъ за лестный пріемъ. Другой ораторъ также говорилъ въ родѣ перваго, кажется хвастался своимъ невѣріемъ, дерзко утверждалъ что христіанство не многое сдѣлало для человѣчества, что книгопечатаніе принесло ему болѣе пользы. Такіе-то абсурды позволяютъ говорить публично въ христіанскомъ государствѣ и не забрасываютъ оратора печеными яблоками!... Нѣкоторые говорили однако и въ духѣ христіанства, какъ напримѣръ Брукеръ, извѣстный подъ именемъ Мишель Ремона. Но и духъ христіанстване внушилъ имъ ничего убѣдительнаго и утѣшительнаго. Изо всѣхъ этихъ долгихъ разглагольствій я не почерпнула ни одной новой мысли, ни одного дѣльнаго довода. Говорить долго и даже краснорѣчиво и ничего не сказать могутъ только Французы. Хорошее понятіе могутъ дать засѣданія Атенея о прославляемомъ просвѣщеніи Франціи. Филаретъ Шаль, на другой день проведшій у насъ вечеръ, сказалъ мнѣ что теперь въ Атенеѣ говорятъ по большей части такіе ораторы у которыхъ нѣтъ сапогъ. Впрочемъ тамъ участвуютъ и извѣстные писатели, бываетъ множество посѣтителей...
   Въ середу была на лекціи у Кине, который, по обыкновенію, читалъ превосходно. Познакомилась съ нимъ самимъ, два часа бесѣдовала и была отъ него въ восхищеніи. Какой независимый умъ! какъ онъ разспрашивалъ о Россіи, какъ интересовался ею! Жалѣла что такъ поздно съ нимъ познакомилась. Онъ принадлежитъ къ числу тѣхъ людей къ которымъ чувствуешь необыкновенное влеченіе и съ которыми хотѣлось бы сблизиться.
   Наши больные вышли уже изъ карантина, и знакомые соотечественники начали посѣщать насъ, а до сихъ поръ отъ насъ удалялись какъ отъ зачумленныхъ. Будто корь такая опасная болѣзнь! Но свѣтскіе люди такъ боятся всякихъ недуговъ физическихъ и потрясеній моральныхъ что стараются всѣми силами не быть причастными ни къ какимъ человѣческимъ немощамъ. На дняхъ мы обѣдали у княгини Трубецкой (урожденной Гудовичъ); она умная женщина, способная на хорошіе порывы и увлеченія, но чрезвычайно избалованная. Еслибы набросить характеристики нѣкоторыхъ Русскихъ находившихся въ Парижѣ, то вышелъ бы странный и грустный нравоописательный очеркъ. Князь Трубецкой, впрочемъ, очень добрый и религіозный человѣкъ; когда его жена была отчаянно больна, онъ по нѣскольку часовъ стоялъ на колѣнахъ и пламенно молился. У себя за обѣдомъ онъ много говорилъ объ освобожденіи крестьянъ и торжественно объявилъ что по возвращеніи въ Россію онъ будетъ заботиться о томъ какъ бы скорѣе освободить своихъ.
   3 іюня. Была на послѣдней лекціи Кине съ графами Фредро, очень замѣчательными молодыми людьми. Мать ихъ Русская (кажется урожденная Лунина) сдѣлалась католичкой, и ея дѣти, разумѣется, также католики. У нихъ нѣтъ ни состоянія, ни родины, и живутъ они кое-какъ, прибѣгая къ покровительству великихъ міра сего. Грустное положеніе! У старшаго необыкновенное дарованіе къ живописи. Онъ рисуетъ портреты, пейзажи, каррикатуры, все что угодно. Меньшой, воспитанникъ іезуитовъ, необыкновенно уменъ и ученъ. Я читала въ рукописи его сочиненіе, составленное изъ отдѣльныхъ мыслей, и удивилась зрѣлости и глубинѣ его ума. Трудно повѣрить чтобъ это было написано 17лѣтнимъ юношей.
   Кине продолжалъ говорить объ іезуитахъ, разоблачалъ ихъ характеръ и дѣйствія безъ злобы, но съ силой убѣжденія и краснорѣчія (младшему Фредро не очень пріятно было это слушать); говорилъ что они распространяютъ печальное одиночество, лишаютъ человѣка семьи и отечества; выразилъ что для достиженія высокой, всеобъемлющей любви къ человѣчеству надобно, прежде всего, исполнить долгъ семьянина и гражданина; коснулся своихъ убѣжденій, просилъ чтобъ ученики его дали обѣтъ дѣйствовать въ духѣ которымъ теперь проникнуты, съ убѣжденіемъ которое съ нимъ вполнѣ раздѣляютъ. "Многіе изъ васъ, продолжалъ онъ, скоро вступятъ на поприще гражданской жизни, многимъ предстоитъ обширный кругъ дѣятельности; вы приготовились къ нему ученіемъ и размышленіемъ, для васъ открытъ былъ храмъ наукъ, вамъ стоило только придти и черпать сокровище свѣдѣній. но какъ много такихъ которые не въ состояніи пользоваться благами просвѣщенія, которыхъ способности погибаютъ неразвитыми -- и, вамъ-то, болѣе счастливымъ, предстоитъ святая обязанность распространять просвѣщеніе, насаждать сѣмена науки для тѣхъ кто жаждутъ ея." Въ заключеніе онъ сказалъ нѣсколько словъ о себѣ. "Меня упрекаютъ что я не христіанинъ, требуютъ чтобъ я прямо сказалъ какой религіи долженъ, по моему мнѣнію, ожидать міръ? Да, я не имѣю религіи Екатерины Медичи, Лудовика XI, Ксавье де-Местра, даже Талейрана, но я имѣю религію Декарта, Генриха IV, Летелье... Не новую религію хочу я проповѣдывать, но, напротивъ, я вѣрую что ученіе Христа возсіяетъ новымъ свѣтомъ и новыми дѣлами любви и добра". Я была такъ взволнована всѣмъ что слышала и общимъ восторгомъ выражавшимся оглушительными рукоплесканіями что чуть не заплакала. "Vous êtes une heureuse mère", сказала я матери Кине, которая сидѣла возлѣ меня; старушка попросила меня пойти съ ней въ профессорскую комнату; мнѣ пріятно было пожать руку ея сына. Его окружали нѣсколько дамъ и друзей и г. Мишле, съ которымъ я также познакомилась. Въ четвергъ все семейство Кине провело у васъ вечеръ; старуха-мать немного болтлива, молодая Кине кроткая, милая женщина, о немъ самомъ говорить нечего: онъ совершенно таковъ какимъ его представляешь себѣ слушая его лекціи. Онъ такое пріятное произвелъ на меня впечатлѣніе что я его цѣлую ночь видѣла во снѣ. Знакомство съ Кине доказало мнѣ что я не совсѣмъ еще лишилась способности чувствовать, и это порадовало меня. Есть люди съ которыми вдругъ горячо сближаешься, и это именно есть душевная симпатія. Мишле былъ также у меня; къ этому я не имѣю особеннаго влеченія, но сознаю что онъ человѣкъ замѣчательный. Разговоръ его блещетъ мыслями, и онъ высказываетъ много новаго и своеобразнаго. Провела цѣлый вечеръ въ семействѣ Кине. Жалѣю очень что только подъ конецъ моего пребыванія въ Парижъ я сблизилась съ людьми которыхъ общество приноситъ мнѣ величайшее наслажденіе и которыхъ я душевно полюбила. Кине говорилъ обо мнѣ Мицкевичу и просилъ его написать мнѣ что-нибудь въ альбомъ; я была очень рада что пріобрѣла нѣсколько строкъ знаменитаго поэта, да притомъ Славянина. У Мицкевича довольно большое семейство, и онъ очень бѣденъ; жена его, урожденная Симоновская, очень была хороша собой, но къ несчастію нѣсколько лѣтъ находилась въ помѣшательствѣ, даже впадала въ бѣшенство. Ее излѣчилъ Полякъ Товянскій, который въ послѣдствіи сдѣлался какимъ-то пророкомъ, проповѣдывалъ какое-то новое вѣрованіе, доказывалъ переселеніе душъ и тому подобное. Мицкевичъ самъ, говорятъ, предался этимъ заблужденіямъ, бреднямъ и впалъ въ какой-то странный мистицизмъ. Я познакомилась на курсахъ Мицкевича съ одною Полькой, которая живетъ у него, посвятила себя воспитанію его дѣтей и хотя сама бѣдна, но не получаетъ никакой платы. Она восторженно предана Мицкевичу, и мнѣ пріятно было говорить о немъ каждый разъ какъ я съ ней встрѣчалась. Она просила меня доставить посылку въ Россію, дала еще одно порученіе и очень была довольна что я взялась все исполнить. Послѣднее время пребыванія нашего въ Парижѣ было несносно отъ суеты, укладыванья, покупокъ, отправки вещей въ Любекъ. Но за то выдался одинъ прекрасный день. Александра Ивановна съ Линой отправились въ Фонтенебло, Алексѣй Васильевичъ цѣлый день провелъ у графа и графини Гудовичъ, гдѣ въ первый разъ послѣ болѣзни обѣдала ихъ дочь, княгиня Трубецкая. Мы съ Катей остались однѣ хозяйками. Поутру я отправилась на лекцію Мицкевича, на которой быть мы сговорились съ Кине. Мицкевичъ читалъ о польской философіи, о Куликовскомъ и еще о какомъ-то польскомъ писателѣ. Послѣ лекціи Кине познакомилъ меня съ Мицкевичемъ, которому еще прежде говорили обо мнѣ Кине и воспитательница это дѣтей. Онъ знавалъ моего покойнаго мужа и многихъ изъ литераторовъ намъ знакомыхъ; все это заранѣе сблизило насъ, и мы встрѣтились какъ единоплеменники и какъ друзья. Изъ Collège de France съ Мицкевичемъ и Кине втроемъ отправились пѣшкомъ до Pont des arts. Мицкевичъ много разспрашивалъ о нашей литературѣ, Кине слушалъ съ любопытствомъ и хотѣлъ идти съ нами еще далѣе, но я устала, взяла ситадину и предложила Мицкевичу довезти его до дому; онъ жилъ. на краю свѣта. Къ моему величайшему удовольствію, онъ охотно согласился; оставшись вдвоемъ, мы начали говорить по-русски. У Мицкевича во всемъ видѣ была восторженность, въ разговорахъ, въ движеніяхъ... Я не встрѣчала лица болѣе выразительнаго; казалось, вся душа поэта съ ея грустью, восторгомъ и мечтами была изображена на немъ. Стоило взглянуть на него чтобы прочесть всю его внутреннюю жизнь. Я замѣтила въ немъ фанатическую религіозность, тоску о потеряной родинѣ, но никакой непріязни къ Россіи. Напротивъ, онъ повидимому любилъ народъ нашъ, предвѣщалъ ему славную будущность и мечталъ о славянскомъ соединеніи. Со мной Мицкевичъ былъ чрезвычайно любезенъ, разсуждалъ о сочувствіи душъ и наговорилъ мнѣ много лестнаго. За эту сердечность я обязана сходству съ одною особой, которую Мицкевичъ любилъ въ молодости еще до супружества и къ которой до сихъ поръ сохранилъ дружбу. Мнѣ говорила еще прежде объ этомъ сходствѣ гувернантка Полька, которая знавала предметъ любви Мицкевича. Онъ подтвердилъ мнѣ еще разъ какъ поразило его это сходство и какъ онъ желалъ бы имѣть мой портретъ. Я находила что это слишкомъ лестно для меня. Когда доѣхали мы до квартиры Мицкевича, онъ просилъ меня зайти къ нему. Жены его не было дома. Мнѣ пріятно было взглянуть на его дѣтей, на его обстановку. Все это было печально и бѣдно. Мы разстались съ Мицкевичемъ какъ искренніе друзья. Я вовсе не расточительна на изліянія, и хотя многое было на сердцѣ, а могла только сказать крѣпко пожавъ ему руку: "Да хранитъ васъ Господь Богъ"! Минутное сближеніе съ Мицкевичемъ останется теплымъ лучемъ въ моей жизни...
   Много и часто думала я потомъ о Мицкевичѣ, и мнѣ всегда становилось грустно когда я вспоминала о томъ какъ онъ былъ несчастливъ. Я не могла равнодушно представить его себѣ такимъ какимъ я его видѣла: блѣднымъ, съ мученическимъ лицомъ, въ смятой шляпѣ, въ черныхъ изорваныхъ перчаткахъ. Несчастіе и бѣдность, какое тяжелое сочетаніе!
   Въ этотъ же день у насъ обѣдали г. и гжа Кине и пробыли до 12 часовъ вечера. Кине былъ разговорчивѣе и оживленнѣе обыкновеннаго. Онъ не забрасывалъ словами, какъ это часто дѣлаютъ Французы, не пускалъ пыли въ глаза, но умъ и проницательность проявлялись въ каждомъ его сужденіи, въ каждой его мысли. Онъ съ большимъ сочувствіемъ разспрашивалъ о Россіи, ему очень нравились сердечныя названія: батюшка, матушка, кормилецъ и проч., съ которыми обращаются у насъ не къ однимъ только родственникамъ, но и къ постороннимъ; особливо ему понравилось нѣжное прозвище нашей древней столицы матушка-Москва, онъ его нѣсколько разъ повторялъ. Эдгардъ Кине былъ вовсе не похожъ на Француза, въ немъ было что-то сердечное, напоминающее моего мужа, и потому-то онъ мнѣ такъ правился. Только въ отношеніи меня онъ оказывался нѣсколько Французомъ, говорилъ мнѣ слишкомъ много любезностей, повторялъ нѣсколько разъ что онъ благодаренъ іезуитамъ за то что лекціи о нихъ доставили ему мое знакомство, но не перестанетъ скорбѣть о томъ что на такое короткое время...
   Мы еще на нѣсколько дней отложили отъѣздъ нашъ. Укладыванье все продолжалось. Опять была у жены Кине, опять онъ и она провели нѣсколько часовъ у насъ. Мы разстались очень нѣжно; Кине просилъ меня писать къ нимъ. Мнѣ было грустно разстаться съ ними, особливо съ нимъ. "Vous serez toujours vrai, n'est-ce pas"? сказала я Эдгару Кине прощаясь съ нимъ. "Oui, vous pouvez être sûr que je ne changerai jamais mes convictions". Къ сожалѣнію, люди часто мѣняются, а потому мѣняются и чувства къ нимъ. Дружба безъ уваженія существовать не можетъ, а я желала бы всегда уважать Кине. Онъ написалъ мнѣ въ альбомъ слѣдующія слова:
   
   Depuis quelque temps Vhomme а été si souvent trompé par l'homme qu'il ne faut pas s'étonner s'il ne veut plus se passionner que pour Dieu (еслибъ это такъ было!). Paris, 8 juillet 1843.

E. Quinet.

   
   Провела очень пріятный вечеръ у Мишле. Я никакъ не ожидала чтобъ, онъ былъ такъ любезенъ. Мы много говорили о Россіи; онъ весьма доброжелателенъ къ нашему отечеству. Говорилъ о немъ со свойственною ему оригинальностію и проницательностію. Онъ совѣтовалъ намъ не торопиться, не слишкомъ напрягать силы и предсказывалъ намъ блестящую будущность... Онъ также написалъ мнѣ въ альбомъ на память очень вѣрныя мысли о Россіи; строки эти будутъ напоминать мнѣ очень пріятный вечеръ и интересный разговоръ. Вотъ что онъ писалъ:
   
   "Mes voeux pour laRussie qu'elle soit russe, qu'elle reèoive doucement, lentement, l'élément européen, qu'elle doit transmettre à l'Asie, qu'elle prenne le temps d'assimiler et de transformer. Par elle l'Europe viendra transformée à l'Asie, et par ce milieu influera bien, bien plus puissamment. Le temps viendra, comme dit la vieille devise du moyen âge.

S. Michelet.

   
   Филаретъ Шаль пріѣзжалъ два дня сряду со мной прощаться. Съ этимъ разставаться было не слишкомъ горестно, не смотря на всѣ его любезности. Онъ мнѣ написалъ на память такія вычурныя фразы!
   
   Le vieux monde romain christianisé s'en va. La féodalité germanique penche vers за ruine. А qui l'avenir? Où est la puissance de vie? Quelles races vont prendre et secouer le flambeau civilisateur? Quels nouvaux acteurs vont occuper la terrible scène? Jeunes acteurs impatients et redoutables, l'Amérique du Nord chrétienne et sceptique; le monde Slave, plus jeune encore, vierge voilée dont les desfinées sont inconnues. 15 mai 1843. Paris.

Philarète Chasles.

   
   Еслибъ я по прибытіи въ Парижъ находилась въ лучшемъ расположеніи духа, то могла бы познакомиться со всевозможными знаменитостями. При желаніи и небольшомъ стараніи, этого легко было достигнуть, и въ минуты когда въ меня находятъ прежнія пристрастія къ людямъ избраннымъ я жалѣю что этого не сдѣлала. Слава, геніальность всегда имѣли для меня большое обаяніе, и я находила что созерцаніе вблизи свѣтилъ мысли благотворно дѣйствуетъ на внутреннія силы души. Но въ сущности все это мечты и суета: то что положено въ душу Богомъ, воспрянетъ въ ней рано или поздно и безъ посторонняго вліянія.
   Уѣзжая изъ Парижа, я припоминала все что испытала въ продолженіе девяти мѣсяцевъ тамъ проведенныхъ... Счастлива я нигдѣ не могла бы быть, но я вела такую беззаботную жизнь, имѣла столько средствъ заглушать внутреннюю скорбь, столько имѣла свѣтлыхъ минутъ думая о Россіи, чувствуя какъ сильно люблю ее, какъ пламенно желаю ей добра и на какое самопожертвованіе была бы для нея готова. За всѣ эти ощущенія я благодарна моей парижской жизни, хотя Парижъ собственно мало причастенъ тому что происходило внутри меня. Теперь скоро настанетъ для меня жизнь дѣйствительности, можетъ-быть мечты мои не осуществятся, надежды разрушатся, и мнѣ предстоитъ безцвѣтное существованіе пошлыхъ заботъ и мелочныхъ занятій. Къ несчастію, все это отчасти сбылось; одно время я думала что не будетъ никакого исхода изъ удушливой атмосферы въ которую я лопала.
   Въ Парижѣ я создавала себѣ будущее совершенно согласное съ моими склонностями и желаніями. Я имѣла полную свободу сколько душѣ угодно предаваться моимъ мечтаніямъ, никто изъ окружавшихъ меня не противорѣчилъ имъ, напротивъ, ихъ поощряли и укрѣпляли, и потому-то я всегда буду съ удовольствіемъ вспоминать о Парижѣ какъ о мѣстѣ гдѣ я имѣла столько хорошихъ упованій; но жизнь самозабвенія которую я вела была полезна для меня какъ средство заглушительное: будь я въ другомъ настроеніи духа, я не могла бы выносить парижской суеты.
   Когда мы оставили современный Вавилонъ и сѣли въ карету, то, признаюсь, мнѣ было нѣсколько жаль Парижа и вмѣстѣ пріятно что вся суета кончилась, что не предстоитъ болѣе никакихъ осматриваній, посѣщеній, представленій, магазиновъ, оставившихъ во мнѣ просто раскаяніе: они столько отняли у меня денегъ, а главное -- времени! Мы съ Катей усердно занимались хожденіемъ по магазинамъ, и въ этомъ отношеніи были причастны слабости нашихъ соотечественницъ одержимыхъ, какъ извѣстно, страстію къ магазинамъ и къ ненужнымъ покупкамъ. Нарядовъ я покупала очень мало,-- кромѣ чернаго я ничего не носила,-- за то разныхъ пустячковъ очень много.
   Добрые Гудовичи проводили насъ до заставы. Выѣхавъ изъ Парижа я вспомнила о Кине, о Мицкевичѣ, о немногихъ отрадныхъ Русскихъ которыхъ я узнала въ это время и помянула ихъ теплымъ чувствомъ и сердечною благодарностію.
   Первый нашъ ночлегъ былъ въ Компьенѣ. Рано поутру пошли осматривать дворецъ, въ которомъ часто живали французскіе короли и встрѣчали своихъ невѣстъ. Во дворцѣ этомъ нѣтъ ничего особеннаго. Комнаты, убранныя Наполеономъ для встрѣчи Маріи-Луизы, великолѣпны, но не изящны. Въ Наполеонѣ не было развито художественное чувство, и потому-то въ его царствованіе ничего не было воздвигнуто замѣчательнаго. Замѣтно было что въ Компьень посылались картины не пригодныя для другихъ дворцовъ. Мнѣ понравилась однако картина изображающая Тасса въ монастырѣ Св. Онуфрія. Прекрасно выражены нравственныя и физическія страданія на лицѣ Тасса, благоговѣніе и сочувствіе на лицахъ монаховъ. Наполеонъ хотѣлъ чтобы Марія-Луиза нашла въ Компьенѣ боскеты Шэнбрунна. Онъ повелѣлъ, и мгновенно явились безконечныя аллеи покрытыя вьющимися растеніями, и могущественный женихъ прогуливался со своею невѣстой подъ легкими зелеными сводами. Намъ показывали разрушенную башню подъ которою дралась Іоанна сіАркъ и домъ въ которомъ она была взята въ плѣнъ; теперь въ немъ гостиница. Забыла сказать что не доѣзжая Компьеня въ Санлисѣ мы осмотрѣли очень хорошую готическую церковь. Вообще эта часть Франціи мнѣ нравится; видно довольство и встрѣчаешь много церквей прекрасной архитектуры. Другую ночь мы ночевали въ Камбре; были въ церкви гдѣ погребенъ Фенелонъ. Хотя я не особенно уважаю творца Телемака, но мнѣ любопытно было видѣть памятникъ сдѣланный Давидомъ. Фенелонъ изображенъ полулежащимъ; одна рука поднята, на другую онъ упирается. Въ лицѣ мало выраженія, въ фигурѣ нѣтъ одушевленія, но она довольно эффектна, и орнаменты сдѣланы искусно. Камбре замѣчателенъ двумя историческими событіями: лигой (la ligue de Cambrai) между Лудовикомъ XII, императоромъ Максимиліаномъ, Фердинандомъ-Католикомъ, королемъ Аррагонскимъ и папой Юліемъ II противъ Венеціанской республики, и миромъ заключеннымъ въ 1529 году между Карломъ V и Францискомъ I по ходатайству Маргариты Савойской, матери перваго, и Луизы, матери втораго, почему миръ этотъ и былъ названъ миромъ женщинъ (la paix des dames). Оба этц событія не относятся къ славѣ Франціи... Изъ Валансьена хотѣли ѣхать въ Брюссель по желѣзной дорогѣ; мнѣ такъ нравится этотъ быстрый способъ передвиженія, но приходилось бы долго ожидать отправленія поѣзда, и я рѣшилась ѣхать съ Васильчиковыми. Жаль что были въ Валансьенѣ въ воскресенье и не могли видѣть школы кружевницъ, но мы были въ магазинахъ, гдѣ продаются кружева, коими знаменитъ Валансьенъ и которыя носятъ его имя. Мы нашли что они гораздо дешевле нежели въ Парижѣ, а батистъ, также тамошняго производства, продается за безцѣнокъ. Обѣдали мы въ Монсѣ, хорошенькомъ городкѣ, который былъ чрезвычайно оживленъ. На прекрасной продолговатой площади находилось множество народа, играли въ мячъ; здоровые, ловкіе молодые люди, очень легко одѣтые, перекидывались мячомъ; тѣмъ которые его легко подхватывали громко рукоплескали. Въ это время играла музыка, а судьи важно возсѣдали въ устроенной для нихъ палаткѣ; казалось, народъ очень веселился. Мы до обѣда гуляли по городу и зашли въ очень красивую церковь, готической архитектуры, построенную монахинями ордена урсулинокъ. Пока мы осматривали церковь, игра на площади кончилась, и мы не застали какъ награждали побѣдителя -- того кто оказался самымъ ловкимъ, но видѣли какъ онъ важно шествовалъ съ букетомъ въ рукахъ; на груди его красовалось какое-то подобіе щита изъ картона, на которомъ была кругообразно расположена дюжина ложекъ, присужденная ему награда. Его сопровождали музыканты и толпа народа.
   Въ три часа ночи пріѣхали мы въ Брюссель; ось кареты сломалась, но къ счастію въ самомъ городѣ; мы пѣшкомъ пришли въ гостиницу называемую Hôtel de Belle Vue. Пріятно очень провели первый день въ Брюсселѣ (17 іюня). Наняли большой экипажъ, въ родѣ линейки, помѣстились въ немъ всею семьей и разъѣзжали по городу. Брюссель стереотипное изданіе ПарйЖа: въ Брюсселѣ, какъ и въ Парижѣ, есть палата депутатовъ, садъ будто бы напоминающій Тюильрійскій, множество магазиновъ, нѣчто похожее на парижскіе бульвары, книжныя лавки въ большомъ количествѣ. Но въ магазинахъ продаются парижскія вещи, въ книжныхъ лавкахъ перепечатанныя изданія французскія и англійскія. Не могу сочувствовать народу который говоритъ чужимъ языкомъ и живетъ заимствованною жизнію. Въ Брюсселѣ есть только одна самобытная промышленность: это кружева, и прелестныя.
   Были на фабрикахъ, видѣли сколько нужно труда для плетенія кружевъ и для Нашиванія на нихъ узоровъ, и удивлялись несоразмѣрной дешевизнѣ. Были въ палатѣ депутатовъ, очень миніатюрной, но довольно красивой; въ палатѣ перовъ, помѣщающейся въ небольшой и невзрачной комнатѣ. Въ Парижѣ перовъ не обидѣли; имъ предоставили великолѣпное помѣщеніе въ Люксембургскомъ дворцѣ, а демократизмъ Бельгійцевъ выразился даже въ томъ что для засѣданій высшей палаты назначили дурное помѣщеніе. Осмотрѣли королевскій дворецъ, очень скромный, въ которомъ есть и небольшая картинная галлерея, гдѣ никто не бываетъ; это доказываетъ что король Леопольдъ небольшой охотникъ до живописи. Мнѣ очень понравилась картина изображающая прощаніе Англійскаго короля Карла I предъ смертью съ сыномъ и женой. Лицо его исполнено благородства и покорности. Онъ держитъ на рукахъ своихъ сына (Іакова II) поднявъ къ небу глаза наполненные слезами, видно что онъ молится и поручаетъ Богу все что ему дорого на землѣ. Лицо королевы прелестно, несмотря на смертельную блѣдность и посинѣлыя губы. Она не плачетъ, но видно что изнемогаетъ отъ горя. Картина эта по выразительности и группировкѣ замѣчательна. Были также въ музеѣ гдѣ есть картины Рубенса и Ванъ-Дейка. Лучшая изъ нихъ: Взятіе на небо Богоматери, Рубенса. Лицо Пресвятой Дѣвы не отличается красотой, но ангелы поддерживающіе ее прекрасны. Можно думать что Рубенсъ написалъ ихъ по возвращеніи изъ Италіи подъ обаяніемъ ея неба и ея великихъ художниковъ. Въ этихъ ангелахъ есть что-то Рафаэлевское. Къ музею пристроено большое зданіе для помѣщенія ежегодно бывающей выставки промышленности. Тамъ много машинъ и моделей, много инструментовъ математическихъ. Въ этомъ же зданіи читаются публичныя лекціи естественныхъ наукъ. Обѣдали за общимъ столомъ, чего съ нами почти никогда не случалось; кушаній подавалось неисчислимое множество. Эта роскошь стола доказываетъ можетъ-быть довольство, но она утомительна. Сидѣть за столомъ два часа и пресыщаться -- потеря времени и пагуба для желудка. Послѣ обѣда поѣхали гулять по городу, видѣли Площадь жертвъ падшихъ въ послѣднюю революцію, которая была эхомъ французской. Памятникъ сдѣланъ скульпторомъ Геэфсомъ; на углахъ пьедестала помѣщены четыре фигуры изображающія ангеловъ: мира, брани, смерти и молитвы. Отдѣльно каждая фигура хороша, но всѣ вмѣстѣ однообразны. На пьедесталѣ стоитъ фигура свободы также не совсѣмъ удачная, но памятникъ въ цѣломъ производитъ хорошее впечатлѣніе. Отъ него спускаются ступени въ подземелье, гдѣ подъ сводами погребены павшіе. Въ Брюсселѣ болѣе нежели гдѣ-нибудь надобно за все платить; даже чтобы взглянуть на ничтожный ботаническій садъ, надобно было дать пять франковъ.
   16 іюня. Мы остались въ Брюсселѣ для того чтобы видѣть Фанни Эльснеръ, знаменитую танцовщицу; она должна была танцевать качучу, ея торжество, но занемогла, и мы лишены были удовольствія ею любоваться. Впрочемъ, мы видѣли много еще любопытнаго и не жалѣли что остались лишній день въ Брюсселѣ. Соборъ прекрасное готическое зданіе XIII столѣтія, съ окнами чудесно расписанными. Замѣчателенъ находящійся въ немъ памятникъ генерала Мерода сдѣланный Геэфсомъ. Герой изображенъ полуподнявшимся съ пистолетомъ въ рукѣ. Мнѣ кажется эта воинственная поза нейдетъ къ надгробному памятнику, хотя въ ней много благородства и движенія. За дверьми гроба кончается всякая земная расправа, и потому-то ее не подобаетъ воспроизводить въ какомъ бы то ни было видѣ. Понравился мнѣ девизъ Мерода, начертанный на его гробницѣ: Plus d'honneur que d'honneurs (болѣе чести нежели почестей). Осматривая дворецъ принца Аренберга я съ досадой подумала о нашихъ богачахъ и аристократахъ... И между нашими вельможами-богачами бывали прежде такіе которые собружали храмы, устраивали въ помѣстьяхъ великолѣпныя усадьбы, основывали больницы и ознаменовывали свое существованіе дѣлами общеполезными, но теперешніе утопаютъ въ роскоши, разъѣзжаютъ по чужимъ краямъ, тратятъ огромныя суммы на мебель, на зимніе сады, потому только что это въ модѣ и имъ въ голову не приходитъ устроить такой дворецъ какъ у графа Аренсберга, а средствъ бы для этого хватило. Въ палаццо, которое привело меня въ такое восхищеніе, нѣтъ ни роскоши, ни блестящаго великолѣпія; но есть хорошо выбранная и прекрасно освѣщенная картинная галлерея, преимущественно Фламандской школы, есть комната гдѣ хранится старинная мебель и разныя старинныя вещи, есть большая, прекрасная библіотека, гдѣ на столахъ расположены богатыя изданія, гравюры и литографіи, по угламъ стоятъ мраморныя и бронзовыя копіи съ нѣкоторыхъ знаменитыхъ статуй Ватикана. Этотъ дворецъ такъ изященъ безъ роскоши, такъ доступенъ подражанію безъ огромныхъ средствъ, что долго не выходилъ у меня изъ головы.
   Посѣтили учебное заведеніе фанъ-деръ-Мелена, человѣка несмѣтно богатаго, который съ юныхъ лѣтъ страстно полюбилъ науки, особенно географію, и всецѣло посвятилъ себя умственному труду; собралъ огромную библіотеку, разныя коллекціи, устроилъ ботаническій садъ и посреди всего этого воспитываетъ молодыхъ людей за самую ничтожную плату, болѣе способныхъ изъ нихъ посылаетъ на свой счетъ путешествовать, дѣлаетъ ихъ своими корреспондентами и поручаетъ имъ пріобрѣтать рѣдкости для своихъ коллекцій. Г. фанъ-деръ-Меленъ придаетъ высокое значеніе географіи и ставитъ ее основой всѣхъ наукъ; онъ передавалъ намъ на этотъ счетъ свои мысли и много говорилъ о сравнительной географіи. Несмотря на достоинства и полезныя дѣянія сего знаменитаго педагога, я не чувствовала къ нему влеченія.
   Были въ мастерской Геэфса, знаменитаго здѣшняго скульптора; художникъ понравился мнѣ болѣе ученаго. Онъ живетъ за городомъ, въ поэтическомъ жилищѣ, наполненномъ мраморами, окруженномъ садомъ, откуда прекрасный видъ на Брюссель. Геэфсъ мало извѣстенъ внѣ Бельгіи; онъ посвятилъ рѣзецъ свой исключительно своему отечеству. Я ставлю его не ниже Маркези, Тенерани и многихъ италіянскихъ ваятелей. Его фигуры дѣтей исполнены граціи, а женскія благородства. Мнѣ очень нравится его статуя Малибранъ на Лакенскомъ кладбищѣ; она находится въ маленькой часовнѣ куда безъ особеннаго позволенія не пускаютъ, но въ дверяхъ находится небольшое отверстіе чрезъ которое можно смотрѣть во внутренность часовни, и поэтическая Малибранъ выступаетъ какъ прекрасное видѣніе соотвѣтствующее тому образу въ который ее облекаешь сообразно всему тому что о ней говорилось и писалось при ея жизни. Геэфсъ, когда мы у него были, доканчивалъ знаменитую каѳедру для Литтихскаго собора, въ которой онъ начерталъ всю исторію христіанства. Это нѣчто въ родѣ художественныхъ произведеній эпохи Возрожденія (Rennaissance).
   Побывала еще въ очень благодѣтельномъ заведеніи для призрѣнія стариковъ и старухъ. Это заведеніе основано общественною благотворительностью и содержится въ большой чистотѣ и довольствѣ. Кромѣ бѣдныхъ, призираемыхъ безмездно, есть старики и старухи платящіе, которые за это имѣютъ двѣ отдѣльныя комнаты и лучшій столъ. Но и неплатящихъ кормятъ очень хорошо, въ чемъ мы могли удостовѣриться присутствуя при ихъ обѣдѣ. Я нашла только что спать имъ неудобно: постели слишкомъ уже бѣдны и въ спальняхъ множество оконъ одни противъ другихъ, а между ними стоятъ кровати, что должно быть вредно для здоровья.
   Мы собрались рано поутру ѣхать въ Антверпенъ, но проливной дождь удержалъ насъ, и я жалѣла что не побывала въ этомъ бельгійскомъ Римѣ. За то мы видѣли Ватерлоо. Нельзя безъ участія смотрѣть на мѣсто гдѣ рѣшилась судьба необыкновеннаго человѣка. Намъ попался умный проводникъ, который толково объяснилъ намъ планъ сраженія. На полѣ битвы находится нѣсколько памятниковъ. На высокомъ холмѣ поставленъ левъ въ честь принца Оранскаго. Мы не могли обозрѣть всего поля, потому что дождь, было прекратившійся, снова полилъ ливнемъ, и мы изъ кареты слушали разказы нашего проводника, а въ это время насъ окружила толпа торгашей предлагавшихъ пули, кресты, пуговицы, орлы, будто бы найденные на полѣ битвы; хотя всѣмъ извѣстно что въ Брюсселѣ есть фабрика всѣхъ этихъ вещей и несмотря на то что всѣ убѣждены въ обманѣ, однако покупаютъ что-нибудь на память о Ватерлоо.
   Мы тащились до Литтиха восемнадцать часовъ, потому что на одной станціи долго ожидали починки кареты, которая начала часто ломаться. Еслибы мы поѣхали по желѣзной дорогѣ, то въ 3 часа были бы уже въ Литтихѣ. Мнѣ казалось какимъ-то варварствомъ пріг желѣзной дорогѣ подвергаться такому медленному передвиженію. Близь Литтиха на берегахъ Мэзы виднѣется много красивыхъ, веселыхъ домиковъ, а самъ Литтихъ выглядываетъ мрачнымъ и закоптѣлымъ: въ немъ непрерывно куется желѣзо и дымятся уголья. Это настоящій Бэрмингамъ Бельгіи.
   Мы недолго оставались въ Литтихѣ, успѣли только побывать въ церкви святаго Іакова, замѣчательной готической архитектуры съ рѣзными украшеніями изъ камня, такъ искусно сдѣланными что кажутся мраморными. Заѣзжали на дворъ Palais de Justice, обнесенный низенькою колоннадой въ мавританскомъ вкусѣ, похожею на колоннаду Дворца Дожей. Пріятно было видѣть на рубежѣ Германіи что-нибудь напоминающее Италію. Къ сожалѣнію, не успѣли посмотрѣть знаменитаго оружейнаго завода.
   Въ 2 часа отправились въ Спа. Арденны тянутся живописными холмами; во многихъ мѣстахъ они прорѣзаны тоннелями желѣзныхъ дорогъ, въ долинахъ виднѣются фабрики и красивые замки, кое-гдѣ на самыхъ высокихъ горахъ красуются развалины. Я нигдѣ не встрѣчала чтобы съ красотами природы было соединено такое оживленіе промышленности и возлѣ развалинъ временъ даже минувшихъ находилось столько изящныхъ построекъ современныхъ, и что всего важнѣе, земледѣльческая культура была доведена до такой степени совершенства.
   Спа расположенъ довольно живописно. Мы пріѣхали туда въ 6 часовъ вечера, Александра Ивановна отправились къ гжѣ Джонсъ (племянницѣ Александры Ивановны, вышедшей за Джонса, воспитателя сыновей Васильчиковыхъ, для которыхъ мы сюда и пріѣхали). Слѣдующій день мы провели въ прогулкахъ по окрестностямъ и въ посѣщеніи магазиновъ наполненныхъ издѣліями Спа, это хорошенькія деревянныя вещицы разрисованныя цвѣтами и разными изображеніями окрестностей Спа. Иныя такъ хорошо расписаны что представляются художественными издѣліями, а дешевы до разоренія. Мы съ Катей накупили множество. Александра Ивановна оставила сыновей у Mr. Джонса на нѣсколько недѣль, а мы, отправясь далѣе, пріѣхали въ Ахенъ, знаменитый тѣмъ что въ немъ жилъ и умеръ Карлъ Великій, но, какъ городъ, вовсе не красивый. Были въ церкви гдѣ короновали Карла Великаго и гдѣ онъ погребенъ. Послѣ обѣдни за опредѣленную плату показываютъ руку и черепъ великаго государя и сокровищницу въ которой находятся разныя разности, между прочимъ копія съ германской короны Карла Великаго, имѣвшаго три короны: императора германскаго, короля французскаго и короля ломбардскаго. Архитектура собора довольно оригинальна, не знаешь къ какому стилю ее отнести; есть что-то готическое съ примѣсью византійскаго. Круглая капелла, возвышающаяся надъ могилой Карла Великаго, похожа на куполы нашихъ церквей. Фридрихъ Барбаросса дерзнулъ открыть эту священную могилу и нашелъ въ ней скелетъ монарха возсѣдающаго на тронѣ, облеченнаго въ царское одѣяніе, со скипетромъ въ рукахъ, съ короной на головѣ, на колѣнахъ его лежала Библія, на чреслахъ висѣло оружіе, а къ поясу былъ привязанъ посохъ, который онъ всегда носилъ при жизни. Обобрали почившаго императора; регаліи которыя съ него сняли употреблялись при коронованіи императоровъ германскихъ и находятся въ Вѣнѣ. Въ Ахенѣ остался только одинъ тронъ сохраняемый въ футлярѣ и показываемый за опредѣленную цѣну. На большой плитѣ покрывающей пустую могилу написано: Carolo Magno.
   Я уговорила Александру Ивановну ѣхать по желѣзной дорогѣ; она очень боялась, однако согласилась, и черезъ два часа мы благополучно прибыли въ Кельнъ. Послѣ обѣда (19 іюня) отправились осматривать городъ и его достопримѣчательности. Разумѣется начали съ собора. Я видѣла его въ первый разъ въ 1836 году и тогда онъ произвелъ на меня болѣе сильное впечатлѣніе нежели теперь, можетъ-быть потому что былъ загроможденъ лѣсами. Въ 1836 году и не воображали чтобъ онъ могъ быть когда-нибудь возобновленъ, полагали что для этого надобно явиться другому Наполеону, но обошлось и безъ него. На Прусскій престолъ вступилъ король Вильгельмъ, любящій искусства и захотѣвшій во что бы то ни стало возобновить Кельнскій соборъ. Всегда исполняются предпріятія если является сильное желаніе и твердая воля. Никогда нельзя предузнать событій міра сего, потому что нельзя предвидѣть какія могутъ явиться на свѣтъ сильные двигатели.
   Возсозданіе Кельнскаго собора быстро подвигается. {Быстрота однако очень долго продолжалась.} Онъ будетъ храмомъ св. Петра для готической архитектуры. Онъ изумительно прекрасенъ. Какая замысловатость, какая фантазія въ его разрѣзахъ, какое разнообразіе въ его стрѣльчатыхъ линіяхъ, какое изящество въ рѣзьбѣ, какое благородство въ цѣломъ! Ничего нѣтъ игрушечнаго какъ въ Миланскомъ соборѣ. Мнѣ не нравятся только висячія фигуры животныхъ которыми оканчиваются углы колоннъ. По-моему готическая архитектура не должна принимать какія-нибудь извѣстныя формы, но должна быть исполнена неопредѣленности и таинственности. Еще мнѣ показалось что крыша слишкомъ тяжела и какъ бы подавляетъ зданіе. Жаль что она не довольно скрывается за рѣзными пирамидами и канелюрами. Нахожу также что алтарная часть собора не довольно высока, что двѣ колокольни стоящія предъ ней будутъ казаться великанами хранящими гробъ, на который по своей крышѣ похоже зданіе. Но до окончанія собора нельзя о немъ судить. Надобно ожидать что при величественности цѣлаго исчезнутъ недостатки подробностей. Нельзя также судить и о внутренности. Мнѣ не понравились только позолоченныя фигуры стоящія по стѣнамъ. Въ соборъ пускаютъ по билетамъ какъ въ театръ; сверхъ того мы заплатили шесть франковъ чтобы видѣть гробницу Волхвовъ. Она очень богата, даже изящна, но не чувствуешь никакого благоговѣнія смотря на гробницу воздвигнутую мечтѣ. Трудно повѣрить чтобы Фридрихъ Барбаросса отыскалъ въ Палестинѣ кости волхвовъ приходившимъ поклониться Спасителю и доставилъ ихъ въ Кельнъ. Кромѣ этой гробницы, въ соборѣ находится много другихъ, воздвигнутыхъ надъ кельнскими епископами. Нѣкоторыя изъ нихъ любопытны. Одинъ какой-то епископъ почиваетъ въ сложенной изъ камня крѣпости. Въ сокровищницѣ показывали много разныхъ вещей, не особенно впрочемъ интересныхъ.
   Были въ церкви Святаго Петра, гдѣ находится знаменитая картина Рубенса изображающая Распятіе Апостола Петра. Эта картина имѣетъ дублетъ. Тѣ что не хотятъ заплатить или не имѣютъ 15 грошей, видятъ копію. Для тѣхъ же кто вносятъ 15 грошей, сторожъ повертываетъ картину, дублетъ исчезаетъ и является настоящая картина Рубенса. Эта эксплуатація могла войти только въ нѣмецкую голову. По большей части Рубенсъ обыкновенно сосредоточивалъ все свое искусство на изображеніе предмета которымъ хотѣлъ произвесть эффектъ, а остальное писалъ небрежно; точно то же замѣчается и въ Распятіи Святаго Петра, лицо апостола поражаетъ выразительностію и отчетливостію, все же прочее изображено посредственно.
   Въ Германіи чувствуется такая потребность въ художественномъ развитіи что во многихъ городахъ, даже второстепенныхъ, устраиваются выставки художественныхъ современныхъ произведеній; мы нашли такую и въ Кельнѣ. Замѣчательнаго въ ней, положимъ, было мало, кромѣ двухъ картинъ изображавшихъ внутренность монастыря: на одной монахи несутъ покойника, на другой они молятся. Освѣщеніе обѣихъ картинъ превосходно. До вечера успѣли побывать на другой сторонѣ Рейна въ Дэйцѣ, посидѣли тамъ въ саду гостиницы Belle Vue, посмотрѣли на Рейнъ и Кельнъ, куда и возвратились ночевать.
   20 іюня. Въ 10 часовъ утра были уже на пароходѣ, имя котораго забыла. Я чувствовала себя не совсѣмъ хорошо, усѣлась въ нашъ дилижансъ, который также помѣстился на пароходѣ, и цѣлый день въ немъ пролежала, изрѣдка взглядывая на Рейнъ и его окрестности, которыми я не особенно восхищалась и въ первый разъ какъ ихъ видѣла. Рейнъ имѣетъ большое историческое значеніе; онъ предназначенъ вѣроятно и въ будущемъ играть большую роль. Кромѣ того, онъ широкъ и многоводенъ, на берегахъ его возвышаются плодоносные холмы, лежатъ многолюдные города и богатыя села, красуются развалины многочисленныхъ замковъ, но несмотря на все это, онъ не такъ живописенъ и привлекателенъ какъ его описываютъ и никого особенно не вдохновляетъ. Даже Викторъ Гюго усыпительно разказываетъ о Рейнѣ и его легендахъ.
   Мы ночевали и пробыли полдня въ Кобленцѣ, но я не расположена была ничего видѣть. Послѣ поздняго завтрака отправились въ Эмсъ. Мнѣ было тяжело туда ѣхать и по воспоминанію перваго пребыванія моего и по какому-то предчувствію новаго горя, что и оправдалось, какъ оправдывались не разъ предчувствія въ моей жизни. Мы остановились въ кургаузѣ, въ тѣхъ самыхъ комнатахъ которыя занимала императрица Александра Ѳедоровна. Платили что-то очень дорого. Помѣщеніе было элегантное, но не совсѣмъ удобное. Мы съ Катей однѣ должны были изо всего семейства пользоваться эмскими водами. Посовѣтовались съ докторомъ. Начали пить Кренхень и купаться. Вставала я въ 6 часовъ, выпивала одинъ стаканъ воды и отправлялась гулять вдаль чтобы никого не встрѣчать. Въ 8 часовъ брала ванну, въ 9 завтракала, въ часъ всѣ обѣдали за общимъ столомъ въ Кургаузѣ съ очень скучными сосѣдями. Съ нами обѣдали также Ростовцевы. Самъ Ростовцевъ чрезвычайно заикался, такъ что съ нимъ трудно было вести разговоръ, и мы отнюдь не предвидѣли что онъ сдѣлается такимъ важнымъ человѣкомъ. Гжа Ростовцева была очень молчалива, очень смиренна и чрезвычайно искала въ Васильчиковыхъ. Сынъ ихъ былъ пренеуклюжій мальчикъ, но въ послѣдствіи выровнялся молодцомъ. Послѣ обѣда мы уходили домой и вмѣстѣ занимались чтеніемъ. Въ 7 часовъ отправлялись гулять, но большею частію удалялись куда-нибудь одни, и на гулянья гдѣ играла музыка никогда не являлась. Въ 10 часовъ ложились спать. Скучно было три часа въ день заниматься исключительно своимъ здоровьемъ. Въ Эмсѣ было довольно много Русскихъ, между прочими Жуковскій со своею молоденькою женой и семимѣсячнымъ ребенкомъ. Я часто думала о немъ съ тѣхъ поръ какъ онъ оставилъ Петербургъ, досадовала на него за его бездѣйствіе и удаленіе изъ Россіи, и потому холодно встрѣтилась съ нимъ, а онъ, напротивъ, такъ пріязненно какъ будто мы были близкими знакомыми. Потомъ, въ Эмсѣ, гдѣ я его часто видѣла и болѣе узнала, убѣдилась что онъ чрезвычайно добръ, мягкосердеченъ, простъ, исполненъ теплоты чувствъ и поэзіи; тогда я его полюбила какъ человѣка еще болѣе нежели какъ поэта, но несмотря на это продолжала думать что онъ не исполнилъ своего долга относительно Россіи и того положенія близь Трона которое ему указало Провидѣніе. Вся бѣда въ томъ что онъ, имѣя прекрасную душу, все-таки не былъ вполнѣ Русскимъ, въ немъ было слишкомъ много иностраннаго элемента. Казалось, онъ призванъ былъ родиться въ Германіи, гдѣ можно прожить не выходя изъ званія поэта, любить и воспѣвать предметъ своей страсти, сочинять баллады, жениться, имѣть много дѣтей и быть отличнымъ семьяниномъ. Не того требовала Россія отъ человѣка котораго Небо одарило поэтическимъ даромъ и обстоятельства поставили въ такое положеніе что онъ могъ имѣть сильное нравственное вліяніе: Россія требовала отъ него благихъ внушеній и многостороннихъ дѣйствій. Когда я спрашивала его о возвращеніи, онъ отвѣчалъ мнѣ: "Вы понимаете что я не могу жить иначе какъ въ Россіи, но мнѣ Хочется отдохнуть, ложить для себя, для семьи." (Какъ будто всего этого нельзя было сдѣлать въ Россіи!)... Мнѣ было удивительно что шестидесятилѣтній старикъ все откладывалъ на дальнее будущее.
   Для утѣшенія себя и для успокоенія совѣсти въ своемъ бездѣйствіи Жуковскій переводилъ Одиссею, не зная ни слова погречески, съ помощью какого-то знаменитаго эллиниста, {Профессора Грасгофа. Прим. ред.} котораго онъ нашелъ въ Дюсельдорфѣ. Конечно, всякій переводъ Жуковскаго есть услуга русскому слову, за которую нельзя не благодарить его. Жена Жуковскаго образецъ женственной кротости. Она не красавица, но въ выраженіи ея лица было что-то ангельское; разговоръ ея не былъ блестящъ, но съ ней было пріятно, потому что въ ней самой было такъ много простоты и добросердечія. Понятно что Жуковскій страстно любилъ ее, несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ, и былъ съ нею вполнѣ счастливъ, тѣмъ болѣе что и она его нѣжно любила.
   Русскіе бывшіе въ Эмсѣ пожертвовали довольно большую сумму денегъ чтобъ отпраздновать 25 іюня, день рожденія государя императора. Всѣ Русскіе по этому случаю обѣдали въ Кургаузѣ. Музыка и разныя убранства были выписаны изъ Кобленца. Изображеніе Александровской колонны и еще чего-то патріотическаго стояло на столѣ. Всѣмъ распоряжались Хитрово, государственный контролеръ, и Ростовцевъ. Обѣдъ былъ чрезвычайно скученъ. У насъ въ семьѣ былъ также праздникъ, рожденіе Анны. Всѣ Русскіе пили у насъ чай.
   4 іюля. Въ день рожденія императрицы русскія дамы пожертвовали нѣсколько сотъ франковъ въ здѣшній госпиталь. Часть этихъ денегъ смотритель госпиталя употребилъ на то чтобы сдѣлать угощеніе для бѣдныхъ, причемъ какъ зрительницы присутствовали русскія дамы. Конечно хорошо жертвовать для бѣдныхъ гдѣ бы то ни было, но прежде всего надобно крыть свою крышу, и лучше было бы еслибы собранныя деньги послали въ Россію нашимъ погорѣльцамъ: они у насъ не переводятся. Пожары у насъ бываютъ безпрестанно; сгорѣлъ Орелъ и еще какой-то городъ. Въ этотъ день опять всѣ Русскіе обѣдали въ Кургаузѣ; Хитрово опять распоряжался. Вечеромъ у насъ были опять всѣ Русскіе, и такъ какъ ихъ въ Эмсѣ довольно много, то вышелъ настоящій раутъ. Были, между прочимъ, и двѣ львицы: московская, Солнцева, и петербургская, графиня Воронцова. Какъ соперницы, онѣ косо смотрѣли другъ на друга и всячески старались затмить одна другую. Надобно сознаться что петербургская затмила московскую. У графини Воронцовой было столько блеска, остроумія, самоувѣренности, находчивости что Солнцева была совершенно уничтожена, безмолвствовала и Жеманилась. Въ пріемахъ, въ туалетѣ этихъ львицъ рѣзко обозначились особенности двухъ городовъ: Москвичка казалась хорошенькою, свѣженькою, слишкомъ разряженною провинціалкой; жительница Петербурга была изящно, но просто одѣта, и хотя манеры ея были рѣзки, но ничего не имѣли искусственнаго... Можно ли было предвидѣть чтобъ эти обѣ дамы, красивыя, блестящія, каждая въ своемъ родѣ, наслаждающіяся всѣми благами міра сего, такъ кончатъ: одна въ больницѣ, а другая -- еще грустнѣе.
   Александра Ивановна вдругъ собралась въ Карлсбадъ повидаться съ сестрой, гжей Соллогубъ, съ княгиней Кочубей, съ Рибопьерами и повеселить Лину, потому что въ Эмсѣ было скучно. По ея отъѣздѣ мы продолжали видѣться съ нашими соотечественниками. Однажды Марья Яковлевна Нарышкина (мать графини Воронцовой) пришла къ намъ звать насъ faire une partie d'ânes съ ихъ обществомъ. Мы согласились и въ пять часовъ присоединились на ослахъ къ общей кавалькадѣ. Мы тянулись длинною вереницей; впереди на бѣломъ конѣ ѣхала графиня Воронцова, она была необыкновенно стройна и красива въ костюмѣ амазонки; къ сожалѣнію, ей не съ кѣмъ было кокетничать: общество состояло большею частью изъ дамъ и пожилыхъ, не интересныхъ кавалеровъ. Графиня была не въ духѣ и все муштровала своего маленькаго сына, ѣхавшаго на ослѣ. Достигнувъ какого-то павильйона, zur schönen Aussicht, мы сошли съ ословъ и усѣлись въ ротондѣ чтобы наслаждаться прекраснымъ видомъ и участвовать въ общемъ разговорѣ. Графиня изволила потѣшаться разказывая самыя скандалезныя, самыя неприличныя исторіи о многихъ лицахъ высшаго круга; она никого не щадила. Я сидѣла какъ на угляхъ, зная какъ Александра Ивановна берегла дочерей своихъ это всякихъ неприличныхъ разговоровъ и какъ ей будетъ непріятно когда она узнаетъ что Катя слышала такіе ужасы. Катя также была очень смущена, и мы были рады когда вырвались изъ этого общества. Оставшись однѣ, мы разразились негодованіемъ по поводу выходки графини Воронцовой. Катя находилась въ такомъ возбужденномъ состояніи что даже заплакала и сказала: "И вотъ общество въ которомъ мнѣ суждено жить"! Графиня не щадила ни супружескихъ связей, ни чести дѣвушки, она клеймила всѣхъ кто ни попадался ей на языкъ...
   Я испытала большое горе въ Эмсѣ: умерла моя няня.
   Добрые Георгіевскіе {Родители А. И. Георгіевскаго, предсѣдателя Ученаго Комитета Министерства Народнаго Просвѣщенія.}, у которыхъ я помѣстила ее, увѣдомили меня о ея смерти. Стара была она, и часто, еще при жизни мужа, я думала какъ мнѣ тяжело будетъ перенести ея потерю. Каково же было мнѣ перенести ее теперь, при моемъ одиночествѣ! Послѣ смерти мужа привязанность къ ней, казалось, еще увеличилась. Мы вмѣстѣ горевали; она такъ безпредѣльно любила меня, была такая добрая, такая кроткая и вмѣстѣ такая умная старушка! Часто въ Парижѣ, послѣ разсѣянно проведеннаго дня, оставлявшаго по себѣ только пустоту, я съ любовію думала о нянѣ, воображая съ какою радостію она меня встрѣтитъ, какъ я буду стараться чтобы послѣдніе дни свои она провела спокойно и счастливо. Не суждено мнѣ было испытать утѣшенія этого! Я была такъ огорчена, такъ неутѣшно плакала, что почувствовала стѣсненіе въ груди, онѣмѣли руки и сдѣлался нервный припадокъ. Катя послала за докторомъ, которыйпрописалъ мнѣ какіе-то успокоительные порошки. Катя была очень добра ко мнѣ; она немного говорила, но умѣла выказать соболѣзнованіе, котораго я никогда не забуду. Она написала Александрѣ Ивановнѣ о моемъ горѣ, и та немедленно возвратилась, хотя въ Карлсбадѣ ея высокопоставленные друзья и родственники не пускали ея и находили страннымъ поспѣшно всѣхъ оставить для того чтобъ утѣшать пріятельницу въ потерѣ -- кого же? няни! Великосвѣтскіе господа эти не понимаютъ какъ можно нѣжно любить няню; они, воспитанные иностранцами, не знаютъ даже что въ Россіи есть любящія, преданныя существа которыя съ материнскою нѣжностію, съ безграничнымъ самоотверженіемъ пекутся о питомцахъ своихъ и посвящаютъ имъ всю жизнь свою. Я готова была бы написать безконечное похвальное слово милой, чудной русской нянѣ... Къ несчастію, драгоцѣнный типъ этотъ исчезаетъ, какъ исчезаютъ многія народныя особенности въ государствѣ которое слагается по формѣ чужеземной. Новое поколѣніе, вѣроятно, лишено будетъ утѣшенія знать русскихъ нянь...
   Въ тотъ вечеръ когда пріѣхала Александра Ивановна мнѣ было особенно грустно, но она такъ нѣжно обняла меня, такъ понимала мои чувства что я отъ души благодарила Бога за ея дружбу. Она привезла мнѣ письмо отъ Сергія Михайловича Соловьева, находившагося въ Карлсбадѣ; онъ ѣздилъ въ Прагу, разумѣется познакомился съ Ганкой, который, узнавъ что онъ со мной знакомъ, просилъ его доставить мнѣ письмо и книгу своихъ стихотвореній... Меня очень тронула память этого добраго, сердечнаго единоплеменника нашего, котораго я искренно люблю, и дружеское письмо Соловьева.
   Какъ ни тяжело было мнѣ разстаться съ Васильчиковыми, но мнѣ удобнѣе было возвратиться въ Россію моремъ, и потому пора было помышлять объ отъѣздѣ чтобъ избѣжать осенняго плаванія по Балтійскому морю. Все было уже готово, я назначила даже день отъѣзда, но наканунѣ Александра Ивановна очень занемогла, и я осталась. У нея открылся ревматизмъ въ мускулахъ; болѣзнь была не опасна, но мучительна, и я рѣшилась не оставлять ея до тѣхъ поръ пока ей не станетъ лучше и не воротится Алексѣй Васильевичъ изъ Карлсбада. Кине, зная что мы находимся еще въ Эмсѣ, написалъ мнѣ премилое письмо, прислалъ только что отпечатанную свою книгу объ іезуитахъ, свой портретъ и портретъ Мишле, прекрасно сдѣланные. Мнѣ было чрезвычайно пріятно это вниманіе. со стороны человѣка къ которому я чувствую большое влеченіе.
   Бывали странныя случайности въ моей жизни. Иногда вдругъ мнѣ что-нибудь неотвязчиво засядетъ въ голову, чего-нибудь чрезвычайно захочется, и это исполнялось. Жаль только что въ главныхъ событіяхъ моей жизни не такъ бывало! Въ Парижѣ еще я часто думала объ Одилонѣ Барро, находила его характеръ чрезвычайно благороднымъ и желала съ нимъ познакомиться болѣе нежели съ кѣмъ-нибудь другимъ, но не имѣла случая. Я составила себѣ о немъ высокое понятіе, находила его краснорѣчивымъ, увлекательнымъ ораторомъ, энергичнымъ дѣятелемъ, во всѣхъ отношеніяхъ человѣкомъ высоконравственнымъ; Каждый разъ какъ я бывала въ палатѣ депутатовъ, я искала глазами его мѣсто и радовалась когда видѣла его благородное выразительное лицо и когда онъ говорилъ хотя нѣсколько словъ. {Въ одной изъ его рѣчей мнѣ запали въ сердце слѣдующія слова: И est beau de remplir cette vie si courte et si incertaine d'autre chose que de calculs et de jouissances de l'égoïsme, il est beau même au prix de sa liberté personnelle de défendre la liberté de tous, d'attacher on nom à la consécration de quelque grand principe, à la conservation ou à la conquête de quelque garantie et de mériter ainsi d'être compté parmi ces hommes que les peuples nomment dans leur reconnaisance.} Когда я узнала въ Эмсѣ изъ газетъ что онъ потерялъ свою единственную дочь, то жалѣла о немъ какъ о человѣкѣ близкомъ. Сходство убѣжденій сродняетъ людей лично даже совершенно незнакомыхъ. При этомъ извѣстіи я подумала, не знаю отъ чего, что Одилонъ Барро пріѣдетъ въ Эмсъ и шутя говорила Васильчикову что имѣю предчувствіе увидѣть здѣсь Одилона Барро. Каково же было наше удивленіе когда мы прочли въ газетахъ что Одилонъ Барро собирается въ Эмсъ и когда чрезъ нѣсколько дней онъ точно пріѣхалъ! Мнѣ очень хотѣлось его видѣть, и я скоро его встрѣтила. Онъ ходилъ въ отдаленіи отъ общества со своею женой, тещей и какимъ-то молодымъ родственникомъ. Я смотрѣла на него съ большимъ участіемъ. Всѣ они были очень печальны, но особенно самъ Одилонъ Барро; онъ казался олицетвореніемъ горя. Такъ какъ я перестала уже пить воду, то ходила на гулянье не въ урочный часъ, когда уже тамъ никого не бывало и прохаживалось только одно семейство Барро. Супруга его садилась на лавочку, а онъ и теща пили воду и расхаживали. взадъ и впередъ. Разъ какъ-то, сознаюсь что преднамѣренно, я сѣла на одной лавочкѣ съ Mme Барро и рѣшилась вступить съ ней въ разговоръ. Нашла ее очень податливою. Она сама начала мнѣ говорить о своей дочери, объ ихъ несчастій. Такимъ образомъ мы познакомились и долго бесѣдовали. Въ это утро не было на гуляньѣ Одилона Барро, также и въ слѣдующее: онъ куда-то ѣздилъ. А свиданія и разговоры съ Mme Барро продолжались. Она познакомила меня со своею матерью и просила посѣтить ее.
   Въ субботу, послѣ обѣда, я отправилась къ ней. Нашла все семейство за чтеніемъ; меня приняли очень привѣтливо. Весь вечеръ проговорила по большей части съ Одилономъ Барро. Онъ скоро понялъ что мое сочувствіе было искренне и потому былъ откровененъ. Отдавалъ, безъ преувеличенія, справедливость друзьямъ своимъ, относился безъ ненависти о врагахъ, не оказывалъ пристрастія ко Франціи и видѣлъ ея недостатки. Ему кажется понравилось, когда я сказала о томъ что ощущала входя въ палату депутатовъ. Тогда я смотрѣла на нее какъ на святилище, гдѣ совершалось служеніе во благо отечества. Какъ жестоко я ошибалась! Кто могъ бы предвидѣть тогда что эта палата приведетъ Францію къ февральской революціи, къ развращавшему ее деспотизму Наполеона III, къ погрому Седана, къ неистовству коммуны, ко всѣмъ униженіямъ и бѣдствіямъ, чрезъ которыя прошла эта несчастная страна. Какая бы ни была конституція, она всегда окажется безсильною тамъ гдѣ потрясена вѣра въ народныя традиціи, нравственность и религію.
   -- Il en serait bien autrement de la France, возразилъ Одилонъ Барро на мои слова о палатѣ депутатовъ,-- si tous nos députés pensaient comme vous, et si, en entrant dans la chambre, ils se pénétraiiet de ce sentiment noble que vous éprouviez.
   Много разсуждали мы о свободѣ.
   -- Ce n'est pourtant pas la libérté qui vous manque, сказала я, -- mais si vous me permettez de le dire, c'est le sentiment moral.
   -- Oh! oui, vous avez parfaitement raison, отвѣчалъ Одилонъ Барро.-- C'est pourquoi je désire que la France soit gouvernée par les gens, dont la moralité serait à toute épreuve et qui la prêchervient d'exemple.
   Онъ говорилъ съ такимъ увлеченіемъ, съ такимъ краснорѣчіемъ, что у меня навернулись слезы, и мнѣ хотѣлось взятъ его руку и крѣпко пожать ее. Въ эту минуту онъ представлялся мнѣ не восторженнымъ ораторомъ какимъ я его иногда видѣла, выходившимъ изъ себя, громившимъ министерство и недоброжелательно относившимся къ королю, но глубокимъ мудрецомъ и кроткимъ христіаниномъ. Я возвратилась домой въ большомъ возбужденіи, только и говорила объ Одилонѣ Барро, только и думала о немъ.
   Съ тѣхъ поръ какъ я съ нимъ познакомилась, Эмсъ для меня преобразился или скорѣе онъ не существовалъ для меня болѣе со своею скукой, несносными Нѣмцами и не менѣе. несносными Русскими съ ихъ пошлою, однообразною жизнію. Я жила своею особенною. Съ наслажденіемъ гуляла по утрамъ, потому что встрѣчала семейство Одилона Барро. Послѣ обѣда мы такжефи дѣлись. Они то приходили ко мнѣ, то я бывала у нихъ, и мы безпрестанно находились вмѣстѣ. Когда я не была еще знакома съ Одилономъ Барро, но только слѣдила за нимъ, то завидовала его племяннику который по вечерамъ дѣлалъ съ нимъ дальнія прогулки. Разъ онъ предложилъ мнѣ посѣтить вмѣстѣ какія-то развалины замка. Мы сговорились ѣхать въ пять часовъ. Въ этотъ день мы съ Васильчиковыми и многими Русскими обѣдали въ Hôtel d'Angleterre. Сюда пріѣхали графиня Паскевичъ-Эриванская, княгиня Варшавская съ дочерью и сыномъ. Мы съ ними каждый день обѣдали вмѣстѣ въ Кургаузѣ. На этотъ разъ условились обѣдать въ три часа въ Англійской гостиницѣ; съ нами была также княгиня Салтыкова съ маленькимъ сыномъ и противнымъ гувернеромъ Французомъ и княгиня Мурузи съ сестрой. Изо всего этого общества самая симпатичная была Балашева, урожденная княжна Варшавская: у нея по крайней мѣрѣ хорошая натура, въ которой чрезъ аристократическую гниль иногда пробивалось что-то русское, что-то теплое {Молодая женщина эта не долго наслаждалась благами міра сего, которыя всѣ были расточаемы для нея. Она пріѣхала за границу съ мужемъ, нѣсколько нездоровымъ, и съ двумя прелестными дѣтьми, занемогла и умерла. Мужъ скоро послѣдовалъ за ней, и въ Россію возвратились менѣе нежели чрезъ годъ два гроба и двое малютокъ.}. Но наслѣдникъ славнаго имени отца и огромнаго имѣнія подареннаго ему государемъ, молодой князь Варшавскій не зналъ какъ убить время, только и думалъ о балахъ и увеселеніяхъ. Онъ въ Эмсѣ съ ума сходилъ отъ скуки, старался устроить балъ, да не было кавалеровъ. Маленькая Паскевичъ (въ послѣдствіи княгиня Волконская) имѣла всѣ пріемы будущей львицы; казалось, она совсѣмъ забыла что существуетъ Россія и русскій языкъ, но любила Петербургъ и Дворъ. Вотъ такое-то общество встрѣчалось на каждомъ шагу за границей. Въ Hôtel d'Angleterre sa общимъ столомъ, кромѣ насъ и нѣкоторыхъ Англичанъ, никого не обѣдало. Вѣрно потому что 3 часа для Эмса слишкомъ поздній часъ. Здѣсь обѣдаютъ въ часъ. Мнѣ такъ было стыдно за насъ. Англичане вѣроятно догадались что мы Русскіе: рѣчь часто касалась Петербурга и разныхъ особъ высшаго круга, но кромѣ этого ни о чемъ русскомъ не было и помину, и все говорилось по-французски. Англичане, безъ сомнѣнія, осудили насъ и дали намъ хорошій урокъ. Они говорили довольно громко и все по-англійски, и все только про Англію. Я съ Балашевою бесѣдовала по-русски, но за общимъ говоромъ насъ было не слышно. Была очень довольна когда кончился этотъ несносный обѣдъ и я могла ѣхать съ Одилономъ Барро, который уже ожидалъ меня. Мы втроемъ, Одилонъ Барро, я и его племянникъ Фабръ отправились въ коляскѣ по дорогѣ къ серебряному руднику. Развалины замка находятся на крутой горѣ, куда экипажи не взбираются и не проложено еще удобныхъ дорожекъ для пѣшеходовъ. Подыматься было очень круто, но Одилонъ Барро съ такою заботливостью меня поддерживалъ, такъ искусно выбиралъ гдѣ лучше идти, что я не утомилась.
   Я была очарована любезною разговорчивостію и предупредительнымъ вниманіемъ которымъ окружалъ меня Одилонъ Барро. Бесѣда наша была необыкновенно оживлена, мы говорили объ Англіи, Ирландіи, объ Эспартеро, объ О'Коннеллѣ, котораго онъ очень любитъ и отъ котораго многаго ожидаетъ. Говорилъ о Тьерѣ, о которомъ тогда всѣ неблагосклонно отзывались. Онъ увѣрялъ меня что хотя Тьеръ человѣкъ не высокій, но все-таки не такъ дуренъ какъ о немъ кричали. Какъ измѣняется мнѣніе о людяхъ! Кто могъ тогда предвидѣть что Тьеръ сдѣлается великимъ человѣкомъ, спасителемъ отечества и президентомъ республики. Много говорили о Ламартинѣ, о томъ что тщеславіе увлекаетъ его въ неимовѣрныя издержки, что онъ бросаетъ деньги, живетъ сверхъ состоянія, дѣлаетъ долги, теряетъ независимость и съ тѣмъ вмѣстѣ общее довѣріе, всегда во всѣхъ отношеніяхъ близко связанное съ независимостью. Много разспрашивала о Лафайетѣ. Бывало, въ палатѣ депутатовъ онъ производилъ на меня странное впечатлѣніе. Онъ всегда неуклонно былъ тамъ на своемъ мѣстѣ. Его желтое безжизненное лицо ничего не выражало. Онъ былъ неподвиженъ какъ трупъ или какъ мумія, которая на пиршествахъ Египтянъ напоминала что все въ мірѣ есть прахъ и суета.... Одилонъ Барро говорилъ что Лафайетъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей которые ниже положенія дарованнаго имъ обстоятельствами; точно то же можно сказать объ Эспартеро и многихъ другихъ. Подобные люди или падаютъ совсѣмъ, или кое-какъ, безъ достоинства, держатся на незаслуженныхъ мѣстахъ. Разговаривали и о литературѣ: о Викторѣ Гюго, о моемъ другѣ Кине, но болѣе всего о Россіи. Я такъ наслаждалась пріятною бесѣдой что оставалась равнодушною къ красотѣ природы. Мнѣ пріятно было что вокругъ насъ было такъ тихо и уединенно. Вечеръ былъ чудный. До самаго Эмса дошли мы пѣшкомъ.
   30 іюля. Сюда пріѣхалъ Тальбергъ со своею молодою женой и съ Беріо. Знаменитые артисты каждый вечеръ играли вмѣстѣ. Погода въ Эмсѣ стояла все лѣто несносная. Рѣдко выдавались хорошіе дни и ясные, теплые вечера. Какъ-то, рѣдкимъ случаемъ, была прекрасная лунная ночь; я отправилась съ гжей Шуазэль гулять и слушать Тальберга. Эти ночныя прогулки въ послѣдствіи повторялись нѣсколько разъ при мало-мальски сносной погодѣ. Какъ только подошли мы къ дому Тальберга, раздался громкій аккордъ, маэстро исполнялъ длинную фантазію кажется своего сочиненія. Хотя окна были закрыты, но все было слышно, мы сидѣли на скамейкѣ въ липовой аллеѣ противъ дома. Предъ нами была словно театральная декорація, освѣщенный домъ, луна выглядывавшая изъ облаковъ, останавливавшіеся прохожіе, группы слушателей стоявшія безмолвно, и очаровательные звуки раздававшіеся по всей окрестности, все это было какъ-то внѣ будничной жизни и уносило въ міръ фантазіи. Когда же Тальбертъ началъ играть вмѣстѣ съ Беріо, то я пришла въ неописанный восторгъ. Сѣла на крыльцо дома Тальберга чтобы не проронить ни одной ноты. Къ счастію, открыли окна, и все было слышно, какъ бы мы находились въ самой залѣ. Не могу выразить что я испытала, когда скрипка Беріо слилась со звуками Тальберга въ какую-то упоительную гармонію. Къ сожалѣнію, Тальбертъ не долго прожилъ въ Эмсѣ. Съ Одилономъ Барро продолжала видѣться безпрестанно. Разъ ѣздили со всѣмъ его семействомъ въ Кименау, но не скажу чтобы было очень пріятно. Гжа Барро престранная женщина; она какъ будто нѣсколько помѣшана. Всегда ли она была такова или сдѣлалась послѣ несчастія, не знаю, но очевидно что не легко и не сладостно жить съ нею; тѣмъ не менѣе Одилонъ Барро обходится съ нею такъ кротко, такъ нѣжно, не только съ нею, но и съ ея матерью, что нельзя не удивляться ему и не сознавать что при всѣхъ его достоинствахъ онъ еще и необыкновенно добрый семьянинъ. но какъ тяжело должно быть его положеніе! Въ одной дочери онъ находилъ отраду и полное сочувствіе; она была одарена необыкновенными способностями ума и качествами сердца. Сильно чувствовалъ Одилонъ Барро потерю свою. Разъ какъ-то онъ рѣшился говорить мнѣ о своей дочери. Глаза его наполнились слезами, лицо выражало глубокое горе. "Она была для меня, прибавилъ онъ, не только нѣжною дочерью, но другомъ, товарищемъ. Она все понимала, всему сочувствовала, съ увлеченіемъ слѣдила за преніями палаты депутатовъ, находилась въ возбужденномъ состояніи когда я долженъ былъ говорить; ободряла и вдохновляла меня, раздѣляла всѣ мои убѣжденія и стремленія, поощряла меня писать исторію парламента, которую я ей диктовалъ; теперь вѣроятно я ея никогда не кончу"'
   Въ эту минуту я его еще болѣе любила и болѣе сочувствовала нежели когда онъ говорилъ о политикѣ.
   Наконецъ пріѣхалъ Алексѣй Васильевичъ изъ Карлсбада и уговорилъ меня еще остаться на нѣкоторое время въ Эмсѣ, хотя Александрѣ Ивановнѣ сдѣлалось гораздо лучше. Мнѣ тяжело было разстаться съ семействомъ Васильчиковыхъ; я ихъ всѣхъ искренно любила, и съ ними одиночество не такъ было для меня чувствительно. Но по убѣжденію я должна была спѣшить въ Россію и какъ ни откладывала отъѣздъ мой, все-таки наконецъ должна была его назначить. На прощанье собрались предпринять длинную прогулку съ Одилономъ Барро. Племянникъ его уѣхалъ, супруга по нездоровью не выходила изъ дому и очень была благодарна если кто гулялъ съ ея мужемъ. Мы хотѣли идти въ какую-то долину которую особенно любилъ Одилонъ Барро; но шелъ маленькій дождь и нельзя было пускаться въ дальній путь. Мы отправились по Кобленцской дорогѣ, гдѣ никогда не бывало сыро. Дождь прекратился, и вечеръ былъ чудный. На одной сторонѣ небосклона виднѣлась черная туча и гремѣлъ громъ, но мы не боялись грозы и все шли впередъ. Онъ разказывалъ мнѣ про іюльскую революцію, въ которой игралъ такую выдающуюся роль. Предметъ такъ увлекалъ его что онъ иногда останавливался, глаза его блестѣли и разказъ дѣлался необычайно краснорѣчивъ. Одилонъ Барро удивительно хорошъ собой. Нельзя вообразить лица болѣе благороднаго, болѣе выразительнаго. Мы знали что въ послѣдній разъ находились вмѣстѣ, и не могли наговориться. Я зашла проститься съ его женой и тещей, потомъ онъ прошелъ проводить меня, и мы разстались искренними друзьями. Онъ упрашивалъ меня пріѣхать въ Парижъ, взялъ слово что я буду писать ему. Изъ разговоровъ его я могла замѣтить что онъ надѣялся когда-нибудь быть министромъ, имѣть власть. Разъ онъ сказалъ мнѣ: "я надѣюсь и желаю чтобы вы были увѣрены во мнѣ и, знали что ни при какихъ обстоятельствахъ я не перемѣню своихъ убѣжденій". Хотя мы простились наканунѣ, но на другой день опять видѣлись. Грустно было мнѣ разставаться съ Васильчиковыми тѣмъ болѣе что Александра Ивановна не совсѣмъ еще выздоровѣла. Я безпредѣльно была благодарна за дружбу ихъ, въ которой за послѣдніе дни. еще болѣе могла убѣдиться: имъ такъ не хотѣлось чтобъ я уѣзжала. Съ Александрой Ивановной простилась съ вечера чтобы не безпокоить ее поутру. Мы долго плакали.
   6 августа нашего стиля, въ 8 часовъ утра, оставила Эмсъ. Тяжело было покинуть семью въ которой я была совершенно какъ своя. Алексѣй Васильевичъ и Катя поѣхали провожать меня до Нейвида. Въ Кобленцъ мы пріѣхали довольно рано, немного подождали и сѣли на одинъ изъ пароходовъ Кобленцской компаніи и чрезъ три четверти часа были уже въ Нейвидѣ. Отправились къ инспектору Моразскаго института, къ которому у насъ было рекомендательное письмо. Онъ принялъ насъ внимательно, но съ сожалѣніемъ что не можетъ самъ показать намъ всего заведенія, потому что долженъ сопровождать своихъ воспитанницъ въ Кобленцъ; однако повелъ насъ въ отдѣленіе пансіонерокъ гдѣ мы нашли разноплеменныхъ молоденькихъ дѣвушекъ воспитывающихся въ институтѣ состоящемъ при Моравскомъ братствѣ, но не принадлежащихъ ему. Это просто пансіонъ какъ всѣ пансіоны, въ Европѣ.
   Одна изъ сестеръ предложила намъ показать все заведеніе братства. Мы начали съ женскаго отдѣленія, и были на половинѣ гдѣ продаются издѣлія общины; хотя они не очень искусно выработаны, мы все-таки кое-что купили. Осмотрѣли комнаты воспитанницъ имѣющихъ особыя отдѣленія, потомъ общія спальни, гдѣ стоятъ только кровати и нѣтъ ни единаго стула и комода. Я удивилась такому отсутствію комфорта. Мнѣ отвѣчали что есть особыя комнаты для раздѣванья, одѣванья и умыванья, но что въ общей спальнѣ никто не можетъ имѣть никакихъ приспособленій и принадлежностей, ради того что нѣтъ назначеннаго часа для спанья и вставанья; однѣ приходятъ прежде, другія послѣ и могутъ мѣшать другъ другу. Есть зала и для молитвы, но въ нее приходятъ когда кому захочется; назначеннаго часа для молитвы также нѣтъ. Вообще, въ Моравскомъ братствѣ нѣтъ обѣтовъ, нѣтъ принужденій; поступающіе въ него должны только отказаться отъ свѣтскихъ удовольствій, обязаны повиноваться настоятелямъ и посвящать себя служеніе добру если есть на то влеченіе, или просто жить подъ сѣнью Братства беззаботно, но благочестиво. Женщины принадлежащія Братству носятъ особенной формы чепчики, замужнія съ голубою лентой, вдовы съ бѣлою, дѣвушки съ розовою. Мущины не имѣютъ никакого отличія въ одеждѣ. Мужское отдѣленіе совершенно одинаково съ женскимъ, спальни точно такія же только безъ печи, что меня очень удивило. Можно ли слать въ нетопленой комнатѣ въ странѣ гдѣ морозы довольно сильны, замерзаетъ Рейнъ и зимы продолжительны? Говорятъ что здорово, но тѣмъ не менѣе непріятно. Мущины занимаются разными ремеслами, шьютъ перчатки, платья, сапоги, складываютъ печи и т. д. Въ мастерскихъ и вообще во всемъ заведеніи очень чисто. Женатые живутъ отдѣльно и занимаются какимъ-нибудь промысломъ. Вступающіе въ бракъ внѣ Братства принуждены оставить оное. Братья, съ которыми я говорила, не имѣли въ себѣ ничего симпатичнаго, Нѣмцы какъ Нѣмцы; я не могла добиться отъ нихъ всѣхъ свѣдѣній о Братствѣ которыя бы желала имѣть. Изо всего видѣннаго составила себѣ понятіе что Моравское братство не можетъ имѣть сильнаго нравственнаго вліянія и самоотверженно трудиться для блага общаго. Мнѣ кажется что въ этой общинѣ заботятся болѣе о матеріальномъ довольствѣ, о чистотѣ нравовъ чѣмъ о широкой духовной дѣятельности. Впрочемъ, Моравское братство имѣетъ въ своей необширной средѣ благое нравственное вліяніе. Люди дѣлаются лучше благодаря хорошимъ примѣрамъ, трудолюбивой жизни, дружескимъ связямъ. Когда видитъ вокругъ себя строгое исполненіе обязанностей, то чувствуешь потребность не уклоняться отъ нихъ. Я нахожу что жизнь общины особенно отрадна въ несчастій и одиночествѣ, когда находишь опору и утѣшеніе въ дружескихъ сношеніяхъ. Братство помогаетъ тѣмъ изъ своихъ сочленовъ которые обѣднѣли по какимъ-нибудь несчастнымъ обстоятельствамъ, или обременены большимъ семействомъ, но совершенно бѣдныхъ оно не принимаетъ въ свою общину. Моравскіе братья слишкомъ практичны и предусмотрительны чтобы безсознательно предаваться всеобъемлющему христіанскому милосердію.
   Осмотрѣвъ все заведеніе, мы возвратились въ нашу гостиницу, хорошо пообѣдали, выпили на прощанье шампанскаго, побесѣдовали, погоревали и растались. Алексѣй Васильевичъ съ Катей отправились обратно на пароходѣ въ Кобленцъ, а я осталась ночевать въ Нейвидѣ. Познакомилась съ одною дѣвицей Арнимъ, посвятившею всю жизнь свою добру, и принимавшею дѣятельное участіе въ учрежденіи общины діакониссъ, въ Кейзерсвертѣ. Я имѣла къ ней письмо; получивъ его, она немедленно пришла ко мнѣ. Скоро сближаешься съ тѣми стремленіямъ которыхъ вполнѣ сочувствуешь. Дѣвица Арнимъ пламенная христіанка. Какъ жалки, какъ ничтожны кажутся всякія человѣческія побужденія въ сравненіи съ безпредѣльною любовью къ Спасителю какою одушевлена моя новая знакомая! Она была у меня по утру еще при Васильчиковыхъ, я пошла къ ней проводивъ ихъ. Она живетъ въ маленькихъ, но необыкновенно чистенькихъ комнатахъ. Между нами скоро завязалась искренняя бесѣда. Она говорила мнѣ что испытала много несчастій въ жизни, но не чувствуетъ ни одиночества, ни горя съ тѣхъ поръ какъ посвятила себя служенію ближнимъ въ любви ко Христу. "Вы еще такъ молоды, сказала я, какъ рѣшились вы избрать такую самоотверженную жизнь?" -- "Мнѣ уже тридцать три года" (на видъ ей двадцать), отвѣчала она, "и я жалѣю только объ одномъ что не ранѣе начала такую жизнь. На старость разчитывать невозможно. Она часто бываетъ потеряна по разнымъ недугамъ для себя и для ближнихъ, и не только не можетъ принести имъ пользы, но дѣлается даже тягостью."
   Какъ справедливо это! Какъ недостойно христіанина не посвящать Богу свои лучшіе годы и крѣпкія силы и отдавать Ему то что непригодно уже свѣту! Какъ терзаетъ совѣсть, когда подумаешь о потерянномъ времени, о томъ что всѣ дѣйствія клонились къ собственному благу, всѣ помыслы и желанія были для свѣта и такъ мало было заботъ о вѣчности.
   Въ половинѣ восьмаго пошли съ дѣвицей Арнимъ въ церковь Моравскихъ Братій. Тамъ кромѣ утреннихъ молитвъ, впрочемъ необязательныхъ, бываютъ три раза въ недѣлю молитвы вечернія. Церковь не что иное какъ большая зала уставленная скамьями; посрединѣ стѣны, противоположной окнамъ, поставленъ аналой и кресло для проповѣдника. Кругомъ всей залы закрытые хоры для посѣтителей. Зала была слабо освѣщена, братья и сестры тихо приходили и занимали свои мѣста на скамьяхъ. Тихо пришелъ и епископъ. Всѣ запѣли гимнъ, и это простое созвучное пѣніе очень понравилось мнѣ.
   Въ этотъ вечеръ я находилась въ такомъ благодатномъ настроеніи что не горевала ни о моемъ одиночествѣ, не страшилась ни дальняго пути, ни грустнаго возвращенія; припоминала слова дѣвицы Арнимъ что не чувствуешь одиночества когда духовно пребываешь съ Богомъ, что нельзя унывать когда надѣешься на Христа и любишь Его.
   На другой день дѣвица Арнимъ пришла за мной и мы вмѣстѣ отправились въ паркъ. Нейвидъ -- печальный городокъ: однообразные домики, довольно широкія улицы, никакой особенной физіономіи какъ въ старинныхъ нѣмецкихъ городахъ, имѣющихъ для меня большую прелесть. Бѣдность и безмолвіе. Какъ должна быть скучна жизнь въ Нейвидѣ! Но счастье внутри насъ. Фрейлейнъ Арнимъ и тамъ вполнѣ счастлива. За то паркъ герцога Нейвидскаго прекрасенъ: длинныя темныя аллеи, веселыя лужайки, прекрасныя деревья, благоуханіе цвѣтовъ и запахъ травы,-- все это было такъ хорошо что хотѣлось бы гулять какъ можно долѣе. Паркъ этотъ выходитъ на Рейнъ. У самаго берега, подъ тѣнью высокихъ деревьевъ, стоитъ полукружіемъ нѣсколько скамей. Дѣвица Арнимъ принесла съ собой Библію; мы прочли двѣ главы Евангелія и нѣсколько главъ Посланій Апостольскихъ. Часто въ жизни моей, восхищаясь природой, я возносилась къ Богу, часто мечтала о любви и добрѣ и находила тогда во всемъ окружающемъ меня особенную прелесть. Но никогда не думала я о Богѣ исключительно, и теперь въ первый разъ испытала, какое неизъяснимое чувство наполняетъ душу когда, при наслажденіи природой, мысль всецѣло возносится ко Господу... Никогда не забуду я этого яснаго, благодатнаго утра. Воздухъ былъ чудный, Рейнъ тихо катился; не видно было ни одного человѣка, ни одной лодки, только за широкою рѣкой виднѣлись печальная окрестность да горы. Въ этотъ дивный часъ ни одинъ пароходъ не нарушилъ торжественной тишины, не напомнилъ о людскихъ заботахъ, о промышленности вѣка, не разсѣялъ сосредоточенности мысли. Богъ и природа, вотъ что наполняло душу мою, и мнѣ было такъ хорошо что не хотѣлось вспомнить о сборѣ въ путь... Фрейлейнъ Арнимъ проводила меня до гостиницы. Она простилась со мною такъ сердечно какъ бы провожала искренняго друга.
   Даже одного желанія добра достаточно для того чтобы находить сочувствіе въ тѣхъ кто одинаково одушевленъ, съ кѣмъ говоришь однимъ языкомъ и кого вполнѣ понимаешь.
   На пароходѣ было скучно, какъ всегда бываетъ на нѣмецкихъ пароходахъ. Остановились на полчаса въ Кельнѣ и успѣли погулять по городу. Въ семь часовъ прибыли въ Дюссельдорфъ. Пока нашла хорошую комнату въ гостиницѣ, убралась, было уже восемь часовъ. Спросила о Жуковскихъ, мнѣ сказали что они живутъ за городомъ, я немедленно туда отправилась. Еще въ Эмсѣ Василій Андреевичъ взялъ съ меня слово что я непремѣнно пріѣду къ нимъ въ Дюссельдорфъ. Жаль только что заранѣе не списалась съ нимъ. Я воображала что онъ безотлучно пребываетъ въ избранномъ мѣстѣ жительства. Мнѣ очень понравился Дюссельдорфъ, онъ окруженъ прекрасными мѣстами для прогулокъ, а гдѣ много зелени, много деревьевъ, тамъ всегда хорошо. Жуковскіе живутъ въ маленькомъ, уютномъ домикѣ, въ глубинѣ уединенной аллеи, и я заранѣе радовалась что пріятно проведу съ ними вечеръ... Какова же была моя досада, когда на звонъ лондинера пришелъ дворникъ и сказалъ что Василій Андреевичъ уѣхалъ въ Штутгартъ говѣть, а жена живетъ у своихъ родныхъ.
   9 августа. Встала довольно рано и въ сопровожденіи лонъ-лакея отправилась гулять по городу. Въ Дюссельдорфѣ много новыхъ зданій, и нѣчто въ родѣ парка окружаетъ его и даетъ ему цвѣтущій видъ. Были въ монастырѣ Сестеръ Милосердія, онѣ не такъ одѣты какъ французскія Soeurs de Charité и, кажется, не зависятъ отъ главнаго учрежденія (maison mère) находящагося въ Парижѣ, но онѣ равномѣрно благодѣтельны. При монастырѣ учреждена больница, и я нигдѣ не видывала такого хорошаго и даже роскошнаго содержанія больныхъ какъ въ этомъ монастырѣ. Въ небольшихъ комнатахъ лежатъ по нѣскольку больныхъ, кровати необыкновенно чисты, съ бѣлыми занавѣсками. Страждущіе окружены всевозможными удобствами. Не похоже въ больницу, но это какъ бы сердобольный пріютъ, гдѣ болящихъ лелѣютъ съ нѣжною заботливостію. Легко было бы при нашихъ монастыряхъ устраивать больницы (теперь при многихъ онѣ уже есть), при которыхъ не чувствительно бы, безо всякихъ усилій, образовались Сестры Милосердія.
   Изъ монастыря пошли въ Академію живописи, она находится въ прекрасномъ зданіи бывшаго дворца. Картинная галлерея заключается въ одной залѣ. По стѣнамъ висятъ старинныя картины, есть нѣсколько Рубенсовъ, но ничего замѣчательнаго; то же можно сказать и о картинахъ новой школы, развѣшанныхъ на станкахъ образующихъ какъ бы отдѣльныя комнатки. Мало нахожу хорошаго во Французской школѣ, но Дюссельдорфская еще хуже. Во Французской шкодѣ по крайней мѣрѣ хороши, самобытны tableaux de genre, въ иныхъ виденъ французскій вкусъ и изобрѣтательность; но въ Дюссельдорфской школѣ только подражательность, натянутость и нѣмецкая манерность. Были во многихъ студіяхъ. Директоръ академіи, извѣстный Шадовъ, писалъ тогда Успеніе Божіей Матери. Я долго стояла предъ этой картиной, удивляясь упадку искусства и жалѣя что кисть Шадова, не издавшая ничего первокласснаго, вдохновительнаго, могла породить школу подражателей и даже поклонниковъ. Лицо Богоматери строго Перуджиновское, нолишенное той удивительной простоты которою отличался учитель Рафаэля. Складки ея платья подобраны одна къ другой, словно склеенныя. Возлѣ Богоматери несутся два ангела съ непогрѣшимою симметричностію. Успеніе Шадова представляется какою-то безжизненною декораціей. Я не думала чтобъ искусство могло произвесть на меня когда-нибудь такое досадное, непріятное чувство, какое я испытывала въ Дюссельдорфѣ. Въ мастерской какого-то нѣмецкаго живописца видѣла, впрочемъ, картину которая понравилась мнѣ. Это прощаніе Маріи Стюартъ предъ казнью со своими приближенными. Въ Дюссельдорфѣ мало любопытнаго; церкви не замѣчательны, кромѣ одной, принадлежавшей нѣкогда іезуитамъ, очень красивой. Лѣпная работа на потолкѣ изумительна своимъ разнообразіемъ, іезуиты всегда пріобрѣтали себѣ все лучшее.
   Осталась въ Дюссельдорфѣ до 12 часовъ другаго дня чтобы видѣть процессію; мой лондинеръ увѣрялъ что ничего подобнаго не бываетъ даже въ Италіи. Процессіи у нихъ учреждены въ честь Богоматери, Святыхъ и совершаются шестнадцать разъ въ годъ, доказательство какіе ревностные католики Дюссельдорфцы. На нѣкоторыхъ улицахъ были устроены алтари. Алтарь находившійся близь нашей гостиницы, отличался убранствомъ. Зеленыя гирлянды спускались съ домовъ, соединялись посреди улицы и образовывали нѣчто въ родѣ балдахина. Подъ ними былъ построенъ алтарь убранный цвѣтами и осѣненный ангелами. Пушечные выстрѣлы возвѣстили о выходѣ процессіи. Сначала шли воспитанники разныхъ школъ, мальчики съ одной стороны, дѣвочки съ другой, и всѣ они пѣли; за ними слѣдовали маленькія дѣвочки съ вѣнками на головахъ и съ корзинами въ рукахъ; онѣ очень были милы. Далѣе шло множество дѣвушекъ и женщинъ одѣтыхъ также въ бѣлое, однѣ несли серебряныя изображенія Богоматери, другія -- позолоченныя изваянія святыхъ. Три малютки шли рядомъ, одна несла золотой крестъ, другая якорь, третья сердце -- эмблемы трехъ добродѣтелей христіанскихъ. За ними слѣдовало нѣсколько рядовъ дѣвушекъ съ позолоченными чашами и пальмами въ рукахъ, потомъ показалось духовенство, епископъ подъ балдахиномъ, наконецъ граждане города со свѣчами и пѣшкомъ заключили шествіе. Это было нѣчто въ родѣ палермскихъ процессій. Протестанты находятъ въ этихъ религіозныхъ торжествахъ какое-то идолопоклонство, а я нахожу что они благотворно дѣйствуютъ на толпу, только въ нихъ слишкомъ много эмблемъ и театральности. Наши крестные ходы несравненно болѣе соотвѣтствуютъ достоинству Церкви.

(Продолженіе будетъ.)

"Русскій Вѣстникъ", NoNo No 9--11, No 5, 1882, No 6, 1883, No 5, 1884

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru