Какая женщина откажет себе в удовольствии подвергнуть унижению счастливую соперницу? В особенности, если эта соперница ещё и приятельница! Анна Ивановна, молодая женщина, только что овдовевшая, подала связку писем совсем уничтоженной Марье Петровне.
-- Вот. Я нашла их в бумагах покойника.
Марья Петровна взяла письма дрожащими руками.
-- Я не знаю, что мне думать о вас... Вы или очень злы, или очень великодушны.
-- Не то и не другое. Я просто удивлена.
По губам Анны Ивановны пробежала презрительная гримаска.
-- Я прочла ваши страстные излияния... Вот никогда не думала, что покойный Николай Николаевич мог внушать такую пылкую страсть!
Её письма читали! Марья Петровна чувствовала себя так, как будто её публично раздели.
-- Вы можете меня презирать или ненавидеть, но я любила вашего мужа. Я горячо, я безумно его любила. Да его и нельзя было не любить! Его...
-- Моего Николая Николаевича? Вот не подозревала!
-- Он был так мил, всегда любезен, трогательно предупредителен, весел.
-- Николай?
-- Так остроумен. Умел так говорить, заставлял так смеяться. Часы с ним летели так незаметно!
-- Открытия, которые делаются после его смерти! Этот увалень, этот лежебока, этот бука, от которого трудно было добиться слова! Человек с тёплой водой вместо крови!
-- Ах, нет! нет! Не говорите! Он так любил, он так умел любить! В нём было столько огня. Он опьянял своею страстью. И он, -- он умел заставлять забывать обо всём в мире!..
-- Вы... вы, кажется, говорите о Василии Степановиче?
-- О моём муже?!
-- Ну, да! Вы даёте характеристику вашего мужа, и характеристику превосходную... под которой я готова подписаться обеими руками.
-- Вы?!
Они смотрели друг на друга теми взглядами, которыми смотрят одна на другую женщины, полные взаимной ненависти, взглядами, полными настоящих рентгеновских лучей, проникающими в самую душу и читающими там, как в открытой книге:
-- Вы?! Вы?!
-- Мы квит. Есть справедливость на свете! Да, да! В то время, как вы, быть может, посмеивались надо мной с Николаем Николаевичем, я -- это уж наверное! -- хохотала над вами с вашим мужем.
-- Вы? В это делали... с ним?
-- Уж не хотите ли вы спросить: по какому праву? По тому же самому, по которому вы обменивались вот такими письмами с моим мужем. По праву приятельницы жены!
-- Нет, нет... Но променять такого мужа, как покойный Коля... виновата, я хотела сказать, как покойный...
-- Ничего, ничего! Продолжайте! Я не вижу причин, почему мне было не променять его на Васю.
-- На этого облома, на этого мужика, на этого ненавистника женщин?
-- Я этого не замечала. Я не могу пожаловаться ни на недостаток любезности ни на недостаток живости.
-- На этого тюфяка?
-- О, нет! Он умеет быть очень весёлым, когда хочет! Со мной он всегда этого хочет.
-- На эту рыбу!!!
-- О, нет, вы ошибаетесь!
-- На этого отжившего человека?
-- Вы ошибаетесь, повторяю вам, ma chere {Моядорогая. фр.}.
-- Но я его жена!
-- Позвольте и мне его немножко знать! Со мной он никогда не был таким. Всё это можно скорее сказать про моего покойного мужа!
-- Не называйте его имени рядом с Василием Степановичем! Коля!.. Можно ли забыть его ласки!
-- К сожалению, я не могу воскликнуть этого, -- я, его жена! Как не можете того же сказать про Василия Степановича вы, его жена.
И они протянули друг другу руки, как протягивают два человека, поражённые одним и тем же несчастием.
-- О, о своих мужьях приходится узнавать от других.
-- Это чудовища!
-- Всё несчастье состоит в том, что они женаты на своих жёнах. Тогда как им следовало бы быть женатыми на чужих!
-- Да... но, может быть, и нам следовало бы выходить за чужих мужей!