Дорошевич Влас Михайлович
Тень

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

В. М. Дорошевич

Тень

  
   Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том VII. Рассказы. -- М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. -- С. 111
  
   Нас двое в комнате: я и моя тень.
   Свет брезжит где-то сзади. Я сижу верхом на стуле и смотрю на неё.
   Она стелется по полу, всползает на стену и оттуда кивает мне своею огромною, безобразною головой.
   Когда я поднимаю голову, она моментально всползает ещё выше, растёт и пухнет, -- этот чёрный, отвратительный призрак.
   Она следит за мной, повторяет каждое моё движение, издевается надо мной, и я в бессильной ярости сжимаю кулаки.
   Мне никуда не уйти от неё!
   Когда я, обезумев от бешенства, кидаюсь на неё, она моментально исчезает, свёртывается клубком у моих ног, ползает около них, словно хочет схватить меня за ноги и повалить.
   Когда я начинаю метаться по комнате, она огромными шагами перескакивает через всю комнату, словно чудовище, которое сторожит каждый мой шаг и каждую минуту преграждает мне дорогу.
   Она везде. Она появляется на двери, около окна на стенах, в углах, нагибается надо мной, перетягиваясь через потолок.
   Я не могу сделать движения рукой. Её огромные, безобразные, цепкие лапы ползут по стенам, ежеминутно готовые схватить меня и задушить как щенка.
   Окаменелый от ужаса, я стою перед нею, боясь пошевелить рукой и ногой, и смотрю, как она покачивает головой при каждом колебании пламени тусклой лампочки, горящей в фонаре.
   Я не могу, не могу отвернуться от неё.
   Мне страшно. Я чувствую, что она стоит за спиной у меня, и мне неудержимо хочется оглянуться!
   Я помню, как увидал её в первый раз, -- этого проклятого двойника, который знает всю мою жизнь, который не оставлял меня ни на минуту ни на секунду.
   Даже тогда, когда я думал, что я один, он был здесь, -- этот двойник, -- всё видел, всё подсматривал и издевался надо мной, передразнивая каждое моё движение.
   Тогда я тоже думал, что я один.
   Жена лежала в забытье, прикрытая атласным стёганым одеялом. На его светлом фоне, около самой её головы, виднелось большое пятно от какого-то пролитого лекарства.
   Мне были противны и это грязное пятно и это красное от жара лицо, с запёкшимися губами, закрытыми глазами, посиневшими, распухшими веками, косичками мокрых волос, приставших к потному лбу.
   Изредка она тихо стонала, и я брезгливо подавал ей ложку какого-то питья, с отвращением приподнимая другою рукой потную, мокрую голову.
   Когда она шевелилась под одеялом, её тело казалось мне каким-то огромным червяком, которого мне хотелось раздавить.
   Она возбуждала во мне гадливость и ненависть, -- эта женщина, допившаяся до горячки.
   Если я не душил её, то только потому, что без отвращения не мог подумать, как я коснусь руками её жирной, влажной, горячей шеи с надувшимися жилами.
   Взять подушку и задавить её.
   Когда эта мысль пришла мне в голову, меня неудержимо потянуло к постели.
   Схватить подушку, кинуть ей на голову, нажать коленкой раз, два, подержать так минут пять или десять, -- и всё кончено, это большое, расплывшееся тело перестанет хрипеть, сопеть, дышать с каким-то отвратительным присвистом, каждым стоном, каждым вздохом заставляя меня передёргиваться с ног до головы.
   Я то готов был кинуться на неё, чтоб кончить всё сразу, то тихо подбирался к кровати, осторожно протягивая руку к постели, боясь, чтоб жена не очнулась и не закричала.
   Но что-то удерживало меня. Что именно -- не знаю.
   Что-то...
   Напрасно я призывал на помощь весь свой ум, всю свою логику.
   Ведь я же умный человек. Я понимаю, что всё равно, -- теперь, через полгода, через год, через два. Ну, она выздоровеет. Снова начнётся беспробудное пьянство, дикие, безобразные, отвратительные сцены. Ведь она не может не пить. У неё алкоголизм. Зачем же я-то, я-то ещё полгода, год, быть может, целых два должен выносить всё это?
   Два года...
   В ужасе я даже закрыл глаза. Мне так и представилось это пьяное лицо, с бессмысленными оловянными глазами, перекосившимися бледными губами, бессильно отвисшими одутловатыми щеками.
   О, как я ненавидел это лицо, эту женщину в эти минуты!
   А что-то мешало мне сделать шаг и взять подушку.
   Что-то крепко держало меня словно прикованным на месте, не давало поднять руки.
   Да ведь не мальчик я на самом деле. Ведь не верю же я в эту "совесть", которую выдумали для того, чтоб пугать дураков и слабонервных людей.
   Ведь сколько раз я думал задушить её, когда она, пьяная, безобразная, пахнувшая алкоголем, храпела около меня. И каждый раз я думал об этом спокойно, холодно, не чувствуя сожаления к этой женщине-полуживотному, отравившей, исковеркавшей, изломавшей всю мою жизнь.
   Её следовало задушить прямо-таки из сожаления и к ней и к самому себе. Что это за жизнь? И за что должен мучиться я?
   Если что меня останавливало тогда, так это боязнь ответственности, боязнь погубить себя из-за этого полутрупа, который и без того уже разлагается.
   И вот сегодня... Сегодня случай прекратить эту мучительную, ужасную, безобразную агонию, которая может протянуться ещё года два.
   Сегодня доктор, уезжая, сказал:
   -- Боюсь, чтоб с ней не случилось апоплексического удара.
   Он может случиться.
   Отчего же не заставить его случиться?
   Сегодня или никогда. Здесь нет даже преступления. Здесь просто отвращение и жалость. Неужели какое-то неизвестное "что-то" может пересилить все доводы разума, логики, может помешать сделать мне то, что я передумал, перечувствовал, давно уже перестрадал? Неужели я не могу?
   Не знаю, сколько времени я думал и боролся сам с собой, но я вздрогнул и очнулся под её пристальным взглядом.
   В двух шагах она, очнувшись, смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, словно читая на моём лице мои мысли. Она приподняла голову и шевелила губами, тщетно стараясь крикнуть.
   В её глазах было столько мерзкого, животного ужаса, что у меня пробежали какие-то противные мурашки по всему телу и во мне проснулось бешеное желание задавить это противное, мерзкое животное, делавшее судорожные движения.
   Я кинулся на неё и, придавив подушкой её лицо, навалился на подушку всею тяжестью своего тела.
   Два-три конвульсивных движения её тела заставили меня ещё сильнее с отвращением нажать подушку.
   Затем всё как-то кругом пошло у меня в голове, я вдруг почувствовал страшную усталость и впал в какое-то забытьё.
   Не помню, сколько времени оно продолжалось, но я очнулся с мыслью:
   -- Не видал ли меня кто-нибудь?
   Кругом было тихо. Я, на всякий случай, оглянулся. Никого.
   Как вдруг я вскрикнул.
   Напротив, на стене, навалившись на что-то всею своею массой, лежало чёрное чудовище, медленно поворачивая свою огромную голову.
   Я закричал, кинулся с подушкой в руке к двери, но оно, тоже схватив что-то огромное чёрное, одним шагом перешагнуло через всю комнату и стало прямо предо мною, загородив дорогу.
   Тогда я закричал от ужаса и упал без памяти.
   Сбежавшаяся прислуга нашла меня около двери лежащим без чувств, с крепко зажатою подушкой в руке. Труп жены уже холодел. Доктора нашли, что она умерла от апоплексического удара, и утешали меня в моём "горе", говоря:
   -- Этого и следовало ждать.
   Я, впрочем, не помню, что именно говорилось, что делалось вокруг в течение этих трёх дней.
   Я был занят своими мыслями. Ночная сцена не вызывала во мне ни ужаса ни отвращения, -- я просто старался не думать о ней, и это мне удавалось. В общем я чувствовал себя спокойным и как-то равнодушным ко всему.
   Так шло до самых похорон.
   Я стоял около могилы, где-то в толпе, когда все расступились, чтоб пропустить меня бросить первую горсть земли.
   Что-то пели. Кто-то плакал.
   Я спокойно сделал два шага к жёлтой куче песку, которая возвышалась на краю могилы, и вдруг передо мной скользнула по земле и потянулась в могилу она, моя тень.
   Она, та самая, которая видела всё, она снова появилась передо мной, чтоб повторить мне всё, и тянула меня за собой в могилу.
   Говорят, я страшно закричал.
   Но я помню только, что услышал словно какой-то чужой, страшный, раздирающий душу вопль и кинулся вперёд, чтоб задушить "её"...
   Не помню, что я потом говорил, кричал, делал, что со мной было, -- когда я очнулся, я сидел на каком-то могильном памятнике, окружённый толпою провожатых, кто-то подавал мне воды, кто-то советовал прийти в себя.
   Мне сразу бросились в глаза изумлённые лица, послышались разговоры, восклицания:
   -- Этого не может быть!
   -- Он просто помешался!
   -- Однако!
   -- Невозможно!.. Он так терпеливо сносил!..
   -- Бывает, что убийцы в такие минуты...
   -- Просто бред!
   -- Тс. Он очнулся!
   Я понял, что, вероятно, что-нибудь сказал, тревожным взглядом оглянул всех, поднялся, чтобы что-то сказать, -- и вдруг увидел, как какое-то тёмное пятно скользнуло по памятнику. У меня остановилось сердце: через памятник переползла моя тень, её голова виднелась на пальто моего знакомого, словно она добиралась, чтоб сказать ему на ухо мою тайну.
   Я снова закричал от ужаса, кинулся на моего знакомого, увидел, как тень, вдруг спрыгнув с него, шаром подкатилась мне под ноги, и упал...
   Когда я очнулся на этот раз, я лежал в своём кабинете. Пахло лекарствами. В окна бил ослепительный солнечный свет.
   У стола моя дальняя тётка мастерила какое-то питьё. Около меня была сиделка.
   Сначала я никак не мог сообразить, что произошло, но сиделка начала поправлять подушки, и мне сразу вспомнилось всё. И вдруг я лежу на той самой подушке...
   -- Тётя... тётя... -- крикнул я, вскакивая на постели, -- это не та самая подушка?.. Не та?..
   А по стене выросла чёрная, безобразная тень и чутко прислушивалась, та ли это самая подушка, или нет.
   С тех пор "она" не даёт мне покоя.
   Я разговаривал со следователем и чувствовал, что она стоит у меня за спиной и внимательно слушает, всё ли и так ли я рассказываю.
   Когда следователь покачивал головой, я приходил в бешенство. Разве я мог бы, разве я смел бы врать в её присутствии?
   Я кричал:
   -- Спросите у неё! Она всё видела! Всё знает!
   Я оглядывался на тень, она кривлялась, безобразно махала руками, передразнивая меня, издеваясь надо мной, над тем, что мне не верят.
   Когда меня осматривали какие-то доктора, я умолял только, чтоб они осматривали меня в тёмной комнате.
   Да нет! И в темноте мне нет от неё спасения.
   Я чувствую её присутствие здесь, около, чувствую, что достаточно одного луча света, и она снова появится передо мной, начнёт издеваться, насмехаться надо мной.
   Она знает всё, видела все минуты моей жизни, -- минуты, которых я стыжусь, минуты, о которых боюсь вспомнить.
   Она исчезнет только вместе со мной.
   Вместе со мной...
   Когда её положат вместе со мной в гроб, там уж никогда не будет света. Она умрёт.
   Какая идея! Удариться со всего разбега головой об стену?..
  
   Записки эти найдены в камере пациента лечебницы для душевнобольных. Несчастный покончил жизнь самоубийством, разбив себе голову о притолоку двери. Удар был так силён, что череп раскроился пополам.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru