Дорошевич Влас Михайлович
Дело об убийстве Симон Диманш

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Влас Михайлович Дорошевич

Дело об убийстве Симон Диманш

   А. В. Сухово-Кобылин -- загадка в русской литературе.
   Он написал три пьесы: "Свадьбу Кречинского", -- пьесу, ставшую классической, "Дело", которое произвело потрясающее впечатление, когда было поставлено, и которое редко даётся теперь потому же, почему редко даётся "Горькая судьбина" Писемского, -- уж очень "отжитое время" в ней описывается, -- и, наконец, "Смерть Тарелкина", с которой, наконец, снят запрет, и которая с сегодняшнего дня займёт почётное место в русском репертуаре.
   Человек написал три пьесы, все три chef d'oeuvre'ы [шедевры - фр.] -- и никогда ни до ни после этого не занимался литературой, -- даже писал в предисловии к одной из пьес:
   "Я не говорю о классе литераторов, который мне чужд, как и остальные четырнадцать".
   Какое оригинальное явление.
   Это три пьесы, вылившиеся из души. Появление их объясняется той трагедией, которая разыгралась в жизни А. В. Сухово-Кобылина.
   Мы обязаны тремя превосходными пьесами -- ужасной случайности.
   "Свадьба Кречинского", это -- плод тюремной тоски. "Дело" и "Смерть Тарелкина" -- горячий, страстный протест измученного человека против порядков "отжитого времени".
   А. В. Сухово-Кобылин был жертвою судебной ошибки.
   И особенно своевременно извлечь на свет Божий эту историю, дремавшую в архивах старого сената, именно теперь, в эпоху нападок на новые суды.
   Русское общество с сочувствием узнаёт, что горячий борец с порядками "отжитого времени" сам когда-то страдал от них.
   И к симпатиям к писателю пусть присоединятся ещё симпатии к невинно страдавшему человеку.
   Трагедия, которой мы обязаны знаменитой трилогией, такова.
   Дело происходило при крепостном праве.
   В одном из парижских ресторанов сидел молодой человек, богатый русский помещик А. В. Сухово-Кобылин, и допивал, быть может, не первую бутылку шампанского.
   Он был в первый раз в Париже, не имел никого знакомых, скучал.
   Вблизи сидели две француженки: старуха и молодая, удивительной красоты, по-видимому, родственницы.
   Молодому скучающему помещику пришла в голову мысль завязать знакомство.
   Он подошёл с бокалом к их столу, представился и после тысячи извинений предложил тост:
   -- Позвольте мне, чужестранцу, в вашем лице предложить тост за французских женщин!
   В то "отжитое время" "русские бояре" имели репутацию.
   Тост был принят благосклонно, француженки выразили желание чокнуться, было спрошено вино, Сухово-Кобылин присел к их столу, и завязался разговор.
   Молодая француженка жаловалась, что она не может найти занятий.
   -- Поезжайте для этого в Россию. Вы найдёте себе отличное место. Хотите, я вам дам даже рекомендацию? Я знаю в Петербурге лучшую портниху, Андрие, первую, -- у неё всегда шьёт моя родня. Она меня знает отлично. Хотите, я вам напишу к ней рекомендательное письмо?
   Сухово-Кобылин тут же, в ресторане, написал рекомендацию молодой женщине.
   На этом знакомство кончилось.
   Они расстались и больше в Париже не встретились.
   Но в те времена верили ещё в "русских бояр".
   Прошёл год.
   Однажды Сухово-Кобылин зашёл в Петербурге к Андрие с поручениями от сестры из деревни.
   Поручение было исполнено, и Сухово-Кобылин уходил уже из магазина, -- как вдруг к нему подошла удивительно красивая женщина, служащая в магазине.
   Лицо её было как будто знакомо.
   -- Вы меня не узнаёте? -- улыбаясь, спросила она. -- Я Симон Диманш, помните, та самая француженка, которой год тому назад вы дали рекомендацию к этой фирме. Я поехала и, благодаря вашей рекомендации, получила место.
   Она была очень красива.
   -- Но нам надо встретиться. Вы расскажите мне всё подробно. Как бы это сделать? Не хотите ли со мной пообедать на этих днях? -- предложил Сухово-Кобылин.
   -- У меня только один свободный вечер в неделю. Четверг. Как раз сегодня.
   -- Превосходно. Я отозван сегодня на обед. Но я пошлю записку, что болен, и мы обедаем вместе!
   Они обедали в кабинете лучшего в те времена французского ресторана в Петербурге.
   За обедом красавица-француженка окончательно вскружила голову молодому помещику, и он предложил:
   -- Жениться я на вас не могу. Против этого были бы родные, а я от них завишу. Но хотите, -- мы будем жить, как муж с женой. Едем ко мне в имение. Ну, что вам здесь, в каком-то магазине, служащей? Чего вы добьётесь? Чего дослужитесь?
   Симон Диманш приняла предложение, и они уехали в деревню.
   Медовый месяц промелькнул, француженка влюбилась до безумия в своего русского друга, а молодой человек стал скучать, его потянуло в город.
   Они поселились в Москве, на Тверской, в собственном доме Сухово-Кобылина, -- в дворянском особнячке, какие бывали в старину.
   Служило им пятеро крепостных.
   Охлаждение молодого человека шло crescendo [по нарастающей -ит.], -- и Симон Диманш ревновала его безумно.
   "Дело", покоящееся в архивах старого сената, рассказывает следующую романическую историю.
   Сухово-Кобылин безуспешно ухаживал в эту зиму за одной московской аристократкой.
   В один из вечеров у этой аристократки был бал, на котором присутствовал Сухово-Кобылин.
   Проходя мимо окна, хозяйка дома увидела при свете костров, которые горели по тогдашнему обыкновению для кучеров, на противоположном тротуаре кутавшуюся в богатую шубу женщину, пристально смотревшую в окна.
   Дама monde'а [света -фр.] узнала в ней Симон Диманш, сплетни о безумной ревности которой ходили тогда по Москве.
   Ей пришла в голову женская, злая мысль.
   Она подозвала Сухово-Кобылина, сказала, что ушла сюда в нишу окна, потому что ей жарко, отворила огромную форточку окна и поцеловала ничего не подозревавшего ухаживателя на глазах у несчастной Симон Диманш.
   В тот вечер, вернувшись, Сухово-Кобылин не нашёл Симон Диманш дома.
   Прислуга сказала, что барыня уехала на наёмном извозчике.
   Глубокая ночь. Её всё нет.
   Встревоженный Сухово-Кобылин поехал к обер-полицмейстеру и заявил ему об исчезновении француженки.
   -- Не случилось ли с ней чего?
   Начались розыски. Искали долго, и, наконец, на Ходынском поле была сделана страшная находка.
   Среди сугробов снега лежала с перерезанным горлом Симон Диманш.
   Не было грабежа. Драгоценные вещи, дорогая шуба чёрно-бурой лисицы, -- всё было цело.
   Что это было? Самоубийство? Убийство? Не была ли несчастная убита в другом месте, и не был ли труп вывезен в поле?
   Полиция сделала обыск в доме Сухово-Кобылина, и в одной из комнат были открыты следы крови.
   Сухово-Кобылин и вся прислуга были арестованы.
   Напрасно родные Сухово-Кобылина кинулись хлопотать.
   -- Он сильно запутан в это дело. Зачем он в ночь убийства являлся к обер-полицмейстеру и говорил об исчезновении Симон Диманш?
   Прислуга на все вопросы отвечала:
   -- Знать не знаем, ведать не ведаем. Барин поехал на бал на своих лошадях. Их француженка, спустя немного, велела позвать себе извозчика и куда-то уехала. Больше мы её не видели!
   Как вдруг после долгого сиденья при квартале прислуга изменила свои показания.
   Они сознались квартальному в убийстве.
   -- Мы ненавидели француженку за жестокое обращение с нами, воспользовались, что барина не было дома, зарезали француженку и отвезли тело на Ходынское поле! -- показали крепостные.
   Но им не совсем поверили.
   Дело шло о "дворянине Сухово-Кобылине, обвиняемом в убийстве при посредстве своих крепостных находившейся с ним в противозаконной связи француженки Симон Диманш".
   -- Зачем он приезжал ночью к обер-полицмейстеру?
   Сухово-Кобылин и его крепостные сидели в тюрьме и были накануне каторги.
   Родные его продолжали хлопотать, и вот, наконец, после бесконечных мытарств было постановлено сенатом "обратить дело к переследованию и постановлению новых решений, не стесняясь прежними".
   В конце концов начали с того, с чего следовало начать, с начала самого начала, -- это, впрочем, и теперь случается, -- с исследования кровавых пятен.
   По исследованию "медицинской конторы" оказалось, что кровь была куриная.
   Комната, где найдены пятна, была людскою.
   Это подтверждало первое показание повара. Он показал, что зимой резал обыкновенно птицу в людской,
   Но откуда же явилось сознание крепостной прислуги?
   Следствие обнаружило, что сознание это было вынуждено у людей в квартале пытками.
   Квартальный надзиратель, как оказалось, кормил их селёдками и не давал пить, подтягивал допрашиваемых на блоках к потолку, так что у несчастных плечевые кости выходили из суставов, и требовал:
   -- Сознавайтесь, что убили!
   Так было добыто "сознание".
   -- Имейте в виду, -- говорил при этом "сознавшимся" квартальный надзиратель, -- и следователям, и судьям показывайте точно так же. Измените показание, -- опять вас к нам пришлют, и мы вас опять так пытать будем.
   Крепостные и повторяли всем от страха "оговор на себя".
   Только на одно не шли. эти несчастные в своей "рабьей верности": как ни пытал их квартальный надзиратель "показать на барина", они и под пыткой твердили:
   -- Барин ни при чём!
   Когда новое следствие раскрыло всё это, состоялся приговор.
   Дворянина Сухово-Кобылина и его крепостных слуг, как невиновных, отпустить, дело о смерти француженки Симон Диманш предать воле Божией, а квартального надзирателя за допущенные им при допросе пытки и истязания с целью вынудить ложное сознание, лишить прав состояния и сослать на поселение в отдалённейшие места Сибири.
   Вот трагедия, которой обязаны мы появлением трёх пьес Сухово-Кобылина.
   Сидя в тюрьме, он от скуки рассказал в драматической форме ходивший в то время по городу анекдот об одном очень светском господине, оказавшемся шулером, который заложил известному дисконтёру стразовую булавку за брильянтовую. Так получилась "Свадьба Кречинского".
   "Дело" -- самая сильная, самая страстная из пьес Сухово-Кобылина. В ней вы найдёте отголосок того, что ему самому пришлось пережить в собственном "деле". Не даром в предисловии к этой страшной пьесе А. В. Сухово-Кобылин писал:
   "Если бы кто-либо усомнился в действительности, а тем паче в возможности описываемых мною событий, то я объявляю, что имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтоб уверить всякое неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплёл".
   Вспомните самое возникновение "Дела".
   "Дело" -- возникает по доносу Расплюева на то, что Лидочка сама "запутала" себя, сказавши будто бы:
   -- Это моя ошибка.
   Пользуясь этим, запутывают в "Дело" человека, с которого можно поживиться.
   Сравните это с тем, как Сухово-Кобылин "сам себя запутал в дело", -- ночью поехавши к обер-полицмейстеру.
   В сценах допроса Тарелкина на дому и допроса в квартале, в "Смерти Тарелкина", несомненно, отразились сцены допроса в квартале крепостных Сухово-Кобылина.
   Тюремной тоске обязаны мы "Свадьбой Кречинского", -- и крик протеста, вопль измученного человека -- эти две пьесы -- "Дело" и "Смерть Тарелкина", в которых Сухово-Кобылин позорным клеймом, несмываемым клеймом сатиры, заклеймил "доброе, старое", слава Богу, "отжитое" уже время.
  
  
   Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том IV. Литераторы и общественные деятели. -- М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. -- С. 88.
   OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, ноябрь 2010 г.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru