Дорошевич Влас Михайлович
Без циркуляра

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. М. Дорошевич

Без циркуляра

   Скончался А. Г. Кашкадамов.
   Это имя вызывает у меня далекое-далекое воспоминание. И не рассказать его было бы неблагодарностью к покойному.
   Это было очень давно.
   А.Г. Кашкадамов был тогда инспектором 4-й московской гимназии, а ваш покорнейший слуга - вихрастым семилетним мальчуганом, который только что "блестяще" сдал экзамен в приготовительный класс.
   Я "отлично" решил задачу "на яблоки":
   - У одного мальчика было пять яблок, два он съел. Спрашивается, сколько у него осталось?
   Наставил в диктанте в меру буквы "ять" и не смешал Каина с Авелем.
   И вот мы стояли с матушкой в актовом зале, перед бесконечным столом, покрытым зеленым сукном, и ждали решения нашей участи.
   За страшным советским столом сидели двое.
   Г-н директор, бритый господин в золотых очках, с лицом не министра, - председателя комитета министров.
   И полный, с седоватыми баками-котлетами инспектор Кашкадамов. Директор презрительно тряс в руке мое метрическое свидетельство, смотрел на мою матушку негодующе поверх очков и выговаривал гневно и раздельно:
   - Вы позволяете себе, сударыня, понапрасну утруждать преподавателей и начальство. Вы приводите экзаменовать вашего сына...
   Он даже глазом не повел на меня, словно меня не было.
   - ...Когда ему от роду всего семь лет.
   - Через пять месяцев будет восемь, господин директор! Мальчик готов. Матушка плакала.
   Я вырос в средней русской семье, которые как огня боятся начальства и объяснения с начальством считают одним из самых больших несчастий, какие только могут выпасть на долю человека.
   А потому, видя перед собой начальство, я горько рыдал самым безутешным образом.
   Директор посмотрел на мою матушку с величайшим презрением:
   - Здесь, сударыня, не базар и не торгуются. Здесь казенное учреждение, и существуют правила. На каком основании вы позволили себе беспокоить преподавателей и начальство, когда в правилах ясно сказано: "В приготовительный класс принимаются дети не моложе восьми лет от роду"?!
   Добрая матушка! Она знала правила, но все-таки повела на экзамен. А может быть, примут в виде исключения, увидав необыкновенные способности ее сына?
   Все дети необыкновенны в семь лет, в особенности для матерей.
   - Господин директор! Год пропадет. Мальчик готов. Все знает. Я заревел еще безутешнее.
   Директор презрительно пожал плечами:
   - Слезами, сударыня, не поможете! Я вам человеческим языком говорю: правила.
   А инспектор Кашкадамов погрозил мне толстым пальцем и сказал:
   - Такой ученый, а плачешь!
   Он улыбнулся и кивнул мне головой: пойди, мол, сюда.
   Я, рыдающий, обошел вокруг стола. Кашкадамов погладил меня по голове:
   - Мал, брат, еще в гимназию ходить. Поиграй еще в казаки-разбойники, в лошадки, в бабки.
   Год я мечтал о гимназии, и теперь это желание, полное отчаяния, душило меня.
   - Господин инспектор Кашкадамов, - завопил я, - я не хочу играть...
   Я зарыдал еще горше.
   - Я хочу учиться!
   Кашкадамов засмеялся и кивнул на меня головой директору:
   - А?
   Директор пожал плечами.
   - Родился в январе, а теперь август. Какой же может быть разговор! Но я чувствовал в Кашкадамове спасенье. И зарыдал отчаяннее:
   - Господин инспектор Кашкадамов, ей-Богу, честное слово, я буду хорошо учиться. Примите только меня в гимназию!
   Он гладил меня по голове, улыбался и качал головой.
   - Господин инспектор Кашкадамов, - говорил я, рыдая, самым убедительным тоном, - экзаменуйте меня сколько хотите, только примите меня в гимназию!
   Должно быть, я считал экзамен чем-то вроде пытки.
   - Я и ари... ари... арифметику... Я и гра... гра... матику... Я закон Божий знаю! Хотите, я вам что-нибудь ска... ска... жу... жу...
   Я окончательно захлебнулся слезами.
   Кашкадамов обнял меня за талию.
   Я видел, как он улыбаясь и вопросительно смотрит на директора.
   - А если сделать исключение? Уж очень мальчишке учиться хочется.
   - Год потеряет! - плакала матушка.
   - Закон Божий знаю! - рыдал я. Директор уже с отвращением пожал плечами:
   - Удивляюсь вам, Алексей Гордеевич! Тут казенное учреждение, и существуют правила! Надо, наконец, внушить им...
   Он кивнул на мою матушку так, как на неодушевленный предмет. "...Уважение к казенным учреждениям и к правилам..." А я мочил слезами вицмундир Алексея Гордеевича. И инспектор, улыбаясь немножко виновато, говорил:
   - Изо всего ведь пятерки!
   Директор уж безнадежно пожал плечами:
   - Если вы остаетесь при особом мнении, Алексей Гордеевич, я передам вопрос на разрешение педагогического совета.
   И строго сказал моей матушке:
   - Можете идти с вашим сыном. Вопрос о принятии или непринятии будет разрешен педагогическим советом.
   - Господин директор...
   - Я вам говорю, можете идти, сударыня...
   Такой презрительный тон только и можно услышать что в школе по отношению к родителям.
   - Господин инспектор скажет вам, когда зайти за решением. Ступайте! Матушка поклонилась, плача взяла меня, горько рыдающего, за руку, и мы пошли, как двое виноватых и ждущих наказания.
   А инспектор Кашкадамов проводил нас до дверей и потихоньку сказал моей матери:
   - Не беспокойтесь. Я похлопочу!
   Я радостно взглянул на "господина инспектора Кашкадамова".
   На меня, улыбаясь, смотрело полное, добродушное, насмешливое лицо.
   Он взял меня толстыми пальцами за щеку:
   - Будешь, брат, так в гимназии реветь, - в карцер посажу! "В гимназии", это звучало для меня как музыка.
   - Господин инспектор Кашкадамов, я плакать не буду! - уверял я, заливаясь слезами.
   - Год пропадет! - жаловалась матушка.
   - Да ведь правила, сударыня! Ну, да я похлопочу! Вы не беспокойтесь, вы не беспокойтесь.
   Через три дня матушка вернулась из гимназии с ликующим лицом:
   - Инспектор Кашкадамов велел только, чтоб ты хорошо учился. Пойди сюда, я тебя поцелую, гимназист ты мой.
   Я начал ходить на голове. Матушка плакала от радости.
   Простите за эту "детскую" историю, где все так мелко и так ничтожно, но я не умею лучше прославить память старого учителя, который почил теперь от долгого и доброго труда.
   Мне врезалась в память каждая подробность этой сцены. Немудрено. За всю свою гимназическую "карьеру" я помню не более трех случаев, когда ко мне отнеслись по-человечески. Трудно было бы забыть.
   Фигуры этих двух педагогов - директора и инспектора Кашкадамова - вставали в моей памяти всякий раз, когда недавно так много говорилось о нашей средней школе.
   И я видел их обоих ясно, совершенно ясно, хотя все это и случилось давно.
   Очень давно.
   Когда еще относиться с любовью к ученикам не было предписано циркулярами.
  
   Впервые опубликовано: "Русское слово". 1903. 9 июня.
   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/doroshevich/doroshevich_bez_cirkulyara.html.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru