Дорошевич Влас Михайлович
Мунэ-Сюлли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Дорошевич

Мунэ-Сюлли

  
   Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
   Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
   OCR Бычков М. Н.
  

Какое сердце биться перестало!

Гамлет

   Этому больше четверти века.
   В Петрограде, -- тогда в Петербурге -- происходил международный конгресс криминалистов.
   В Михайловском манеже была устроена тюремная выставка.
   Печальная пальма печального первенства принадлежала Бельгии.
   "Идеальная" система одиночного заключения -- бельгийская.
   Государство не может существовать без тюрем.
   Человеческая справедливость немыслима без тюрьмы.
   Но когда говорят об "усовершенствовании" тюрем, мне вспоминается миф о мудром царе Миносе.
   Какой-то художник поднес ему, для усовершенствованных казней, медного быка, пустого внутри.
   Преступника надо было посадить в быка, зажечь внизу костер и изжарить.
   В горле быка была устроена такая система трубок, что вопли преступника вырывались из пасти быка в виде мычанья.
   Бык стоял среди огня и мычал.
   И только.
   Так было искусно и усовершенствованно.
   Миносу это понравилось, и он первым приказал изжарить в быке гениального художника.
   Мудрый Минос, недаром его сделали за справедливость судьей в аду!
   Быть может, так же следовало бы поступать с изобретателями новых взрывчатых веществ, удушливых газов, 42-сантиметровых орудий и усовершенствованных тюрем.
   Бельгийская пожизненная одиночная тюрьма -- могила.
   В нее ведут две двери.
   Они открываются обе только два раза.
   Когда приговоренного вводят в камеру.
   Когда выносят его труп.
   Тюремщик открывает внешнюю дверь, ставит пищу, закрывает, при помощи механизма открывает внутреннюю дверь, заключенный берет пищу.
   Похороненный не видит никогда даже своего тюремщика.
   Труп и могильщик.
   Когда заключенный окончил какую-нибудь работу, он звонит.
   Тюремщик открывает механизмом внутреннюю дверь, заключенный выставляет свою работу, внутренняя дверь закрывается, тюремщик открывает наружную и берет работу.
   Эти работы были на выставке.
   От них веяло тоской и долгими тюремными годами.
   Живуч человек, когда это ему не нужно!
   Тут была большая ваза, словно шоколадная, вылепленная из мякиша черного хлеба.
   -- Арестант употреблял на нее остатки своей порции хлеба! -- объяснял делегат. -- Подумайте, сколько надо было лет на эту скульптуру!
   Были столовые часы, сделанные, -- и очень симметрично, -- из костей говядины, которые попадались арестанту в супе.
   -- Обратите внимание на симметрию! -- восторгался делегат. -- Сколько времени нужно ждать, чтоб в супе снова попалась точка в точку такая же косточка!
   Среди этих работ, от которых веяло идиотизмом, был большой, нарисованный углем, портрет.
   Молодое лицо, полное мысли, скорби, страдания.
   Оно дышало величием.
   Это могло быть лицом Гамлета.
   -- Да, это Мунэ-Сюлли в роли Гамлета! -- сказал делегат.
   И рассказал историю этого портрета.
   Молодой бельгийский художник. Учился в Париже.
   Вся жизнь его сложилась печально.
   Он женился. Был несчастлив в браке. Убил свою жену.
   Брюссельский суд приговорил его к пожизненному одиночному заключению.
   Быть похороненным заживо.
   Приговоренным разрешается взять с собой что-нибудь, что им особенно дорого.
   Это они берут с собой:
   -- В могилу.
   Обыкновенно -- "это" портрет матери, ребенка, любимой женщины.
   Художник пожелал взять с собой:
   -- Портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета.
   Тюремщики заинтересовались:
   -- Вы, может быть, родственник великого артиста?
   -- Нет. Но моя жизнь была полна горя... Единственными светлыми минутами в ней было, когда я смотрел Мунэ-Сюлли.
   И "у себя в могиле" он занимался тем, что перерисовывал без конца портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета. Дошел в этом до совершенства.
   Но вот портреты стали выходить все страннее, страннее. Диче, уродливее, бессмысленнее. Художник сходил с ума, рисуя Мунэ-Сюлли.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   С той минуты мне захотелось видеть артиста, портрет которого:
   -- Берут с собою в могилу.
   Я вспомнил об этом, когда, попав в первый раз в Париж, проходил по площади Французской Комедии.
   Я взглянул на афишу Французского Театра.
   Совпадение!
   Шел как раз:
   -- Гамлет.
   Голубоватым, таинственным, лунным светом светился призрак.
   А рядом с ним, словно тень от призрака, стояла траурная фигура.
   Было жутко.
   Еще никогда такого страха не вызывала во мне эта сцена.
   И страшно было не призрака, а этого живого человека.
   Вам, вероятно, случалось в жизни, на улице, в обществе, встречать людей, при взгляде на которых становится почему-то жутко.
   Что-то трагическое есть в них.
   Что-то обреченное.
   Какие-то приговоренные.
   В их жизни или случилась какая-то трагедия, или должна, непременно должна случиться.
   -- Этот добром не кончит! -- говорит вам что-то.
   В старину говорили:
   -- Люди, отмеченные перстом рока.
   Чтобы сказать, хороший актер или плохой, -- надо просмотреть всю пьесу.
   Трагик дает о себе знать с первого появления.
   Когда Росси еще только появлялся в Макбете, еще ни слова не говоря, -- вы уже чувствовали, что от этого глубоко и тяжко задумавшегося человека веет трагедией.
   Какими-то смутными, неясными для него самого думами было обвеяно его чело.
   И когда ведьмы воскликнули:
   -- Да здравствует Макбет, король в грядущем!
   его туманное чело даже прояснилось.
   Вещие старухи подсказали ему, что именно смутно шептало его сердце.
   Когда Сальвини выходил в Отелло, -- вы видели, что этот человек и счастлив и радостен напрасно.
   Его ждет особая, тяжелая судьба.
   Дать во всем облике какой-то непонятный, жуткий отпечаток трагизма...
   Трагик, настоящий трагик всегда возбуждает в вас чувство смутного страха.
   На него почему-то сразу жутко смотреть.
   Это:
   -- Особая примета настоящего, расового трагика.
   Вы смущенной душой чувствуете перед собой:
   -- Сверхчеловека.
   Мы все, во время гастролей у нас Мунэ-Сюлли, видели его в роли Гамлета.
   И нас удивляло, что Горацио целует у него руку.
   Всякий человек имеет в душе своего Гамлета.
   Мы демократический народ.
   Для нас Гамлет -- студент.
   По-нашему, он совершенно одинаково, запросто говорит с Полонием и могильщиком.
   Могильщик, простой человек, ему даже, пожалуй, ближе.
   И нам странно смотреть, что Гамлет дает целовать руку Горацио.
   -- Зачем это? Как это?
   Для "возвышенного" Мунэ-Сюлли Гамлет, прежде всего:
   -- Принц.
   Все трагики имеют возвышенное понятие о принцах.
   Быть может, сами принцы не имеют о себе такого возвышенного понятия!
   В "Смерти Иоанна Грозного" Росси, разгневавшись после приема Гарабурды, чувствует приближение падучей и выталкивает бояр:
   -- Чтоб никто не видел припадка!
   Уж будто Грозный так стеснялся. Это может вызвать только улыбку.
   Петр Великий, по рассказам Юста Юлия, ни в чем, -- совершенно ни в чем, -- не стеснялся своих придворных.
   Стал бы стесняться своих "смердов" Иоанн!
   Но возвышенный трагик более возвышенно думает о Грозном, чем сам Грозный.
   Они привыкли иметь дело с героями, принцами и полубогами и внушать к ним трепет и благоговение.
   Вам нет, конечно, надобности напоминать Мунэ-Сюлли в "Рюи-Блазе".
   Вы помните его появление в совете министров:
   -- Bon appétit, messieurs! {Приятного аппетита, господа! (фр.).}
   Но в историю искусства он перейдет в белом хитоне, с повязкой и посохом Эдипа.
   Дымящиеся жертвенники по бокам сцены.
   Полумрак.
   Толпа на коленях, с пальмовыми ветвями.
   На ступенях дворца в царственной позе статуи Софокла -- богоподобный Эдип.
   И голос, как звуки церковного органа:
   -- О enfants, race nouvelle de l'antique Kadmos, pourquoi vous tenez-vous ainsi devant moi avec ces rameaux suppliants? {О дети, новое племя античного Кадмоса, зачем вы стоите передо мной с этими умоляющими ветвями? (фр.).}
   Какая движущаяся античная статуя.
   Какая ожившая скульптура.
   Какая красота!
   В этой роли он оставил след и на русской сцене.
   Он увлек за собой замечательного русского артиста И.М. Шувалова.
   И тот создал в Эдипе одну из тех копий, которые знатоками ценятся немногим меньше оригинала.
   Мунэ-Сюлли играл перед нами Отелло.
   Удивительно красиво!
   Отправляясь с Яго заниматься делами, он срывал розу и, поднимаясь на лестницу, осыпал лепестками сидевшую внизу Дездемону.
   И любовался ею.
   Очень красиво!
   Но это черное, суровое здание, -- Отелло, -- вряд ли нуждается в таком архитектурном завитке.
   Сальвини, шутя с Дездемоной, проводил ей по открытому горлу пером.
   Как ножом.
   Ласка, от которой передергивало.
   Но она больше шла к Отелло.
   Боккачио говорит:
   -- Природа иногда поступает, как человек, который, желая скрыть свои сокровища, прячет их в грязном месте, потому что никто не подумает там искать сокровищ!
   Так поступила природа, спрятав сокровища души и сердца в черном, безобразном мавре.
   Это оскорбляло возвышенного Отелло Мунэ-Сюлли.
   -- Ты победил, римлянин! -- с болью вскрикивал он.
   С отвращением смотрел на свои черные руки и прятал их за спину, чтобы не видеть. Красиво! Но мы скептически пожимали плечами:
   -- Трагедия "blanc et noir"! {"Белое с черным" (фр.).}
   "Отелло" остался для нас только очень красивым зрелищем.
   Зато "Эрнани"...
   Трудно отделаться от этого чарующего образа.
   В последний раз я видел Мунэ-Сюлли в роли Эрнани сравнительно недавно.
   Года за два перед войной.
   Он, как живой, стоит у меня перед глазами.
   Красивый, обаятельный.
   С юношеской легкостью походки и быстротой движений.
   Со стройной, как кипарис, фигурой.
   С горячим, молодым, пылким, страстным голосом.
   После спектакля я зашел в скромную "Brasserie Universelle" на avenue de l'Opéra неподалеку от Французского Театра.
   Я заканчивал свой ужин, когда в ресторан вошел высокий, немного согнувшийся господин с седой бородой, в цилиндре с прямыми полями, какие носят учителя и художники, в поношенном черном пальто, со старомодным черным фуляром, повязанным черным бантом в виде галстука, в темных синих очках, с зонтиком.
   Он имел вид старого учителя или профессора.
   Когда он снял цилиндр, у него оказались пышные седые волосы.
   Несколько темных, уцелевших еще нитей придавали им вид старого серебра с чернью.
   В лице его мне что-то показалось знакомым.
   Старый господин казался очень усталым.
   Перед ним поставили кружку пива и тарелку с яйцами.
   -- Вы знаете, кто этот господин? -- тихонько спросил меня гарсон.
   -- Нет. А кто?
   Гарсон наклонился, будто что-то поправляя у меня на столе:
   -- Monsieur Мунэ-Сюлли.
   Его никто не звал в Париже Мунэ-Сюлли, a "monsieur Мунэ-Сюлли".
   Этот старичок тот самый юноша, стройный, легкий, гибкий, которого я видел полчаса тому назад?!
   Он носил в жизни очень темные очки, чтобы скрыть свой недостаток.
   Он сильно косил.
   Этот человек, который поражал вас пластикой, красотой, совершенством своих поз, никогда не мог повернуться к зрителю en face {анфас (фр.).}.
   Он всегда должен был стоять в профиль.
   Всю жизнь скрывать свой недостаток.
   И всегда оставаться скульптурным и пластичным.
   Какая техника!
   Но для трагика прежде всего "нужна душа".
   Даже Аркадий Счастливцев говорит:
   -- Нынче душа только у трагиков и осталась.
   У Мунэ-Сюлли душа была возвышенная.
   Он был немножко:
   -- Геннадий Несчастливцев.
   Он ничего не признавал, кроме трагедии.
   И, кажется, во всю свою жизнь сыграл только одну современную пьесу, в которой появлялся в сюртуке.
   Но зато он играл претендента, что-то в роде покойного Дон Карлоса, низвергнутого короля.
   И в каждом движении вы видели, что перед вами король.
   -- Король от головы до ног. Каждый вершок -- король.
   В недостатках, в страстях, в самых пороках, -- во всем король.
   Все величественно, как у бенгальского тигра.
   Когда он, деспот по натуре, отрекшись в пользу своего сына, -- уже как поданный у своего короля, -- целовал у него руку и с нежностью говорил: -- Mon petit roi! {Мой маленький король (фр.).}
   Я смотрел на Мунэ-Сюлли и думал:
   -- А, может быть, и правда, что Наполеон брал у Тальма уроки, как быть императором!
  
   Служенье муз не терпит суеты.
   Прекрасное должно быть величаво.
  
   Мунэ-Сюлли держался вдалеке от жизни.
   Когда в одну из тревожных политических минут какой-то бойкий журналист заявился к Мунэ-Сюлли спросить "и его мнение", -- Мунэ-Сюлли ответил:
   -- Я далек от такой грязи, как политика!
   У нас политические дельцы свысока смотрят на актеров, художников, литераторов.
   Там артисты, художники, ученые, писатели, -- те, кто составляют душу страны, -- смотрят на политиков...
   Как он посмотрел бы на сегодняшнюю ситуацию?
   Драться за Францию, -- да, в 1870 году Мунэ-Сюлли солдатом дрался за Францию.
   Но политика...
   Можно представить себе, с какой гримасой на величественном лице сказал великий трагик:
   -- Я далек от такой грязи!
   Его душа, как орел, жила на вершинах. Ему было мало играть. Он хотел:
   -- Совершать жертвоприношения.
   Даже Театр, -- через большое "Т" -- Театр Французской Комедии, -- не удовлетворял его.
   Электрическая рампа, крашеные декорации... Он воскрешал:
   -- Древний театр.
   Ездил играть в Оранж, -- маленький южный городок, где сохранились развалины древнего, римского амфитеатра.
   В Ним.
   Он играл при свете факелов.
   Плафоном было темное ночное небо, усеянное звездами.
   Декорациями старые, священные от древности камни.
   Его мечтой было сыграть Софокла в Афинах.
   И священная мечта осуществилась.
   Он играл Эдипа в театре Диониса под небом Аттики и потрясал своими стонами воздух Эллады.
   Париж делится на две части:
   -- По ту и эту сторону воды.
   На этом берегу Сены -- приемная Франции, где толпятся иностранцы.
   Где суета, блеск, тряпки, удовольствия.
   На том берегу -- ее радостные жилые комнаты, задумчивый рабочий кабинет и божница.
   Пантеон, Латинский квартал, Сорбонна.
   Мунэ-Сюлли жил "по ту сторону воды", переходя на этот берег только в Театр.
   "Этот берег" на него навевал ужас.
   Роскошью и пустотой.
   Перед представлением пьесы, в которой он играл роль претендента, он "обдумывал костюм" с законодателем мод, премьером Французской Комедии, г. Лебаржи.
   -- Cher maître! Вам надо обратить внимание на галстук. Галстук, это -- человек. Платье шьет портной. Галстук человек выбирает и завязывает себе сам. По галстуку можно судить о вкусе или безвкусии человека. В Латинском квартале, согласитесь, вряд ли можно найти галстук для претендента на престол. Придется отправиться на тот берег.
   -- Вы правы, мой друг. Идем.
   Они отправились на rue de la Paix, к самому Дуссэ.
   Мунэ-Сюлли выбрал галстук, который годился бы для претендента на престол.
   -- Цена?
   -- Восемьдесят франков.
   -- Восемьдесят франков! За галстук?!
   И Мунэ-Сюлли в священном ужасе, "подняв руки", выбежал из магазина.
   -- Как Эдип! -- рассказывал товарищам Лебаржи.
   Он был прост.
   Величаво прост.
   В одежде, в жизни, во всем.
   -- Как римлянин. Был далек от жизни.
   Он спал днем и бодрствовал ночью среди книг, произведений искусства и своих мыслей.
   На всей его жизни был отпечаток величия.
   Скорбь, поразившая его жизнь, носила трагический характер.
   Настоящей трагедии рока.
   У него было двое сыновей, которых он обожал.
   Они умерли в один и тот же день.
   Мунэ-Сюлли тяжко заболел.
   Оправившись, он выступил в первый раз в Эдипе.
   Когда в последней картине слепой Эдип с воплем протянул руки, ища своих детей:
   -- О, mes enfants, oùétes-vous? Venez ici, venez toucher mes mains... {О, мои дети, где вы? Придите, придите прикоснуться к рукам моим... (фр.).}
   Мунэ-Сюлли разрыдался.
   Весь театр встал, как один, пред величием горя.
   В зале послышался плач женщин.
   И грянул гром, -- настоящий гром, -- аплодисментов:
   -- Ты не один! Мы все с тобой в твоем горе!
   От его дружбы с братом, тоже замечательным артистом Полем Мунэ, веяло чем-то античным. Это были:
   -- Кастор и Поллукс.
   Два суровых с вида трагика, которые любили друг друга так, что при вести о смерти Мунэ-Сюлли я не знаю, кого следует жалеть.
   Умершего или оставшегося в живых?
   Вы могли сколько угодно хвалить Мунэ-Сюлли, -- эти похвалы оставляли его равнодушным.
   Ключ к его сердцу была малейшая похвала Полю Мунэ.
   Вы могли сколько угодно хвалить Поля Мунэ, -- он с увлечением и восторгом говорил и слушал только о Мунэ-Сюлли.
   Смерть пощадила Мунэ-Сюлли в первую франко-прусскую войну и унесла его во вторую.
   Пощадила его, когда он сражался, унесла, когда он, ветеран, ждал близкой победы и реванша.
   Трагическая година уносит трагиков.
   Только что смежил очи Томазо Сальвини. Не стало Мунэ-Сюлли.
   Перестают биться великие сердца.
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том "Сцена" девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905--1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
   Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве "Петроград" небольшую книжечку "Старая театральная Москва" (Пг.--М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы -- очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания ("Рассказы и очерки", М., "Московский рабочий", 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., "Московский рабочий", 1986; Рассказы и очерки. М., "Современник", 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти "возвраты" вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется "история с полтавским помещиком". Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, "швов" не только не видно, -- впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: "Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований... Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге -- сам Дорошевич, как журналист и литератор".
   В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран "средний вариант" -- сохранен и кугелевский "монтаж", и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
   Тем не менее за пределами и "кугелевского" издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
   В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник "Старая театральная Москва", целиком включен восьмой том собрания сочинений "Сцена". Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики -- "Одесского листка", "Петербургской газеты", "России", "Русского слова".
   Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
   Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, "неправильного" синтаксиса Дорошевича, его знаменитой "короткой строки", разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
  

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

  
   Старая театральная Москва. -- В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.--М., "Петроград", 1923.
   Литераторы и общественные деятели. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
   Сцена. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
   ГА РФ -- Государственный архив Российской Федерации (Москва).
   ГЦТМ -- Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
   РГАЛИ -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
   ОРГБРФ -- Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
   ЦГИА РФ -- Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
  

МУНЭ-СЮЛЛИ

  
   Впервые -- "Русское слово", 1916, 24 февраля, No 44.
   Очерк опубликован вскоре после смерти Ж. Муне-Сюлли, последовавшей 17 февраля 1916 г.
   Эпиграф -- цитата из трагедии В. Шекспира "Гамлет".
   ...происходил международный конгресс криминалистов. -- См. "Портрет Мунэ-Сюлли".
   Минос -- легендарный царь Кноса (одного из центров эгейской культуры), которому приписывают первое на Крите законодательство.
   В "Смерти Иоанна Грозного" Росси... -- Роль Иоанна Грозного в пьесе А.К. Толстого "Смерть Иоанна Грозного" была последней работой Эрнесто Росси, которую он показал незадолго до смерти, в 1895 г., во время гастролей в Москве и Петербурге.
   ...по рассказам Юста Юлия... -- Юст Юль (1664--1715) -- датский посланник в России в 1709--1711 гг., автор дневника, запечатлевшего деятельность Петра I, придворную жизнь и быт России того времени ("Записки Юста Юля, датского посланника при Петре Великом (1709--1711") (М., 1899).
   ...увлек за собой замечательного русского артиста И.М. Шувалова. -- Шувалов Иван Михайлович (1865--1905) -- играл в антрепризах A.A. Рассказова, Н.Н. Синельникова, М.М. Бородая, в театрах Корша и Соловцова. Был одним из культурнейших актеров провинциального театра. Завоевал известность как исполнитель ролей классического репертуара.
   Боккачио говорит: "Природа иногда поступает, как человек... искать сокровищ!" -- Источником этого выражения являются, скорее всего, слова Панфило из "Декамерона" (1350--1353) Джованни Боккаччо: "...так же точно природа в безобразнейшем человеческом теле скрывает иной раз какой-нибудь чудный дар" (день шестой, раздел 5).
   И, кажется, во всю свою жизнь сыграл только одну современную пьесу... -- Муне-Сюлли играл в пьесах современных драматургов -- А. Дюма-сына, Э. Ожье, П.Ж. Барбье.
   Дон Карлос -- герой одноименной трагедии Ф. Шиллера (1787).
   Служенье муз не терпит суеты... -- цитата из стихотворения A.C. Пушкина "19 октября 1827".
   ...в 1870 году Муне-Сюлли солдатом дрался за Францию. -- Во время франко-прусской войны 1870--1871 гг.
   Ним -- город на юге Франции.
   Театр Диониса -- древнегреческий театр, был сооружен в конце 6 в. до н.э., находился на склоне афинского Акрополя. Его раскопки были произведены в 1862 г.
   Аттика -- область Древней Греции.
   Лебарже -- артист "Французской комедии".
   Дуссе, Дусе -- французская модная швейная фирма, имевшая сеть своих магазинов.
   Мунэ Поль (1847--1922) -- французский актер, работал в театре "Комеди Франсез", Был мастером острой характерности. После смерти брата играл одну из лучших его ролей -- Эдипа.
   Кастор и Поллукс, Кастор и Полидевк -- в греческой мифологии герои-близнецы (Диоскуры).
   ...и унесла его во вторую. -- Под второй франко-прусской войной подразумевается первая мировая война, когда Франция воевала против Германии и во время которой умер артист.
   Только что смежил очи Томмазо Сальвини. -- Сальвини (см. комм. к очеркам "Сын Сальвини" и "Сальвини в роли Отелло") умер 31 декабря 1915 г. во Флоренции.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru