Дорошевич Влас Михайлович
Актер Рахимов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Дорошевич

Актер Рахимов

  
   Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
   Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
   OCR Бычков М. Н.
  
   Умер Е.М. Рахимов.
   У Томмазо Сальвини не стало больше злейшего врага.
   Сальвини играл в Одессе с русской труппой.
   Рахимову дали роль Яго.
   Трагик гордо подал тетрадку обратно:
   -- В "Отелло" я играю Отелло.
   -- Ну, это ты, положим, врешь. Яго ты играть будешь.
   -- А я вам заявляю...
   -- И тон этот, пожалуйста, оставь!
   -- Мое амплуа...
   -- А штраф?
   -- Подло это, брат, русского актера унижать перед каким-то макаронщиком! Подло!
   И Рахимов пошел в буфет:
   -- От огорчения.
   Репетиция. Дошли до сцены, когда Отелло кидается на Яго. Сальвини обратился к Рахимову через переводчика:
   -- Скажите этому господину, что здесь я бросаю Яго об пол. Чтоб он не боялся. Пусть только не сопротивляется. Я ему не сделаю больно. Я это умею делать.
   Перевели.
   -- Нет!
   -- Да ты с ума сошел! Человек всю жизнь ведет эту сцену так...
   -- А мне какое дело? Нет, брат! Приехал играть к нам, так и играй по-нашему! Без фортелей! С фортелями-то это нетрудно!
   -- Рахимов, да ведь: Сальвини!
   -- Не желаю! Не дам итальянцу фортелить!
   Сальвини заметил по тону, что что-то неладное.
   -- Этот господин не соглашается?
   -- Д-да... он...
   -- Скажите же ему: я так всегда вел эту сцену и так ее проведу!
   Перевели Рахимову.
   -- Увидим!
   И Рахимов пошел в буфет:
   -- Из гордости!
   Он был вполне уверен, что защищает "честь русского актера":
   -- Приезжают в Россию разные иностранцы!
   Настал спектакль.
   Рахимов сразу взял такой тон, чтоб Сальвини "дальше идти было некуда".
   Если Яго кричит, -- что ж делать Отелло?
   Но это был Сальвини.
   С его феноменальным голосом.
   Он покрывал Яго.
   Но как ни феноменален голос Сальвини, -- ему было все-таки трудно вести при таких условиях роль Отелло.
   Сальвини, пылкий, злой и всегда-то с кулаками кидающийся в уборной на своего камердинера, если на сцене какая незадача, -- свирепел.
   Подошла "роковая" сцена.
   Рахимов, -- страшной силы человек, -- "укрепился" на месте:
   -- Свороти!
   Сальвини ринулся, как ребенка поднял его над головой, размахнул и изо всей силы грохнул об пол.
   И начал топтать ногами по-настоящему.
   Актер, настоящий актер, Рахимов "не подал на сцене виду".
   После акта сказал только:
   -- Ну, и черт!
   И после спектакля пошел в буфет:
   -- С горя!
   Но ненависть к Сальвини осталась на всю жизнь в его сердце. В Москве, Великим постом, в актерском ресторанчике, около артистов "терся" какой-то любитель.
   -- Это не господин Рощин-Инсаров, Николай Петрович?
   -- Рощин.
   -- Познакомьте, пожалуйста!
   -- Коля, вот...
   -- А это не Федор Петрович Горев?
   -- Горев, Горев!
   -- Будьте так добры.
   Актеру, наконец, любитель надоел.
   -- Это не господин Рахимов?
   -- Он!
   -- Будьте так великодушны! Давно искал случая!
   -- Сделайте одолжение. Только вы имейте в виду. Он самолюбив. Вы скажите ему что-нибудь лестное. Вот он Сальвини, например, обожает. Сравните.
   -- Да я с удовольствием.
   -- Ефим! Вот поклонник...
   -- Рад!
   Поклонник подсел. Прошло минут десять.
   Вдруг любитель вскакивает с лицом, как полотно. За ним львом летит Рахимов. В руке поднятый стул.
   -- Стой, стой! Что такое?
   -- Убью! Как он смеет мне, старому актеру, гадкие слова говорить!
   -- Вы что ж это, молодой человек?
   -- Я... я... я только сказал... что вот Сальвини...
   -- Опять?!
   Это было лет через десять после происшествия с Сальвини. В провинции, я сидел в уборной одного артиста. Артисту было не по себе. Артист чувствовал себя скверно.
   На сцене сорвалась какая-то такая фраза, что на завтра пригласили для объяснения к градоначальнику.
   -- Вышлют!
   В уборной сидел и Рахимов.
   -- Брось. Он тебя поцелует!
   -- Что?!
   -- Я тебе говорю: поцелует! Меня в Пензе губернатор, после Велизария, целовал. Раз губернатор зовет к себе актера, -- значит, познакомиться хочет!
   -- Ах, да оставь ты, ради Бога!
   -- В Воронеже тоже. Шла "Смерть Ляпунова". Губернатор был, -- милейшая личность, -- пришел в антракт за кулисы и поцеловал. Верь старому актеру: поцелует!
   -- Что ты за ерунду порешь?! Станет градоначальник к себе в канцелярию вызывать, чтобы целовать!
   -- Поцелует и завтракать оставит!
   Градоначальник актера не целовал.
   В другой раз актер, после сезона в Тифлисе, жаловался:
   -- Сезон! Поехал на Гамлета с Акостой. А ставят фарс. Под кровать полезай.
   Рахимов спокойно пожал плечами.
   -- А ты бы ушел!
   -- Куда ж уйти-то?
   -- В Москву. В Москве всегда в сезон найдешь дело!
   И этот актер, привыкший "потрясать публику" в "Велизарии", "Смерти Ляпунова", "Боярине Басенке":
   -- Вот репертуар!
   Привыкший, что губернаторы целовали актеров, и спокойно говоривший, что из Тифлиса можно "уйти" в Москву, -- с изумлением видел, что его все меньше и меньше приглашают.
   Все позже и позже осенью он сидел без ангажемента и с удивлением говорил:
   -- Меня не приглашают! Меня!
   И было что-то детское и в этой наивности, и в этой обиде, и в беспомощной улыбке, которой улыбался гигант, с громовым голосом и страшной силой. Он не понимал, что делается кругом. Он только "покивал головой" на теперешних актеров.
   -- "Дела нет"! Какие же могут быть дела при теперешнем репертуаре?! У нас, в Рязани, шло. В понедельник "Гамлет", во вторник "Отелло", в среду "Лир", в четверг "Уголино, или Башня голода", в пятницу "Денщик Петра Великого", в субботу "Уриель Акоста", в воскресенье "Жидовка, или Казнь огнем и водою". Это репертуар.
   Жизнь его обогнала и оставила за штатом.
   Он принадлежал тому "доброму, старому", с ним, кажется, почти и умершему времени, -- когда неграмотность была обычным явлением среди актеров, невежеством гордились.
   Когда знаменитому трагику говорили:
   -- Как же это вы Людовика Одиннадцатого вдруг в бакенбардах играете?
   А он отвечал:
   -- А ты его видал, Людовика-то? Каков он был? Может, его и совсем-то никогда не было. Одна пьеса!
   Когда актер считал своей обязанностью иметь "карасей". И гордился:
   -- В жизнь свою за рюмку водки не заплатил! У меня везде такие "караси"!!!
   Когда высшим хвастовством было:
   -- Губернатор целовал!
   Настали другие времена. Пришли другие актеры. Если б Рахимов не знал наизусть роли Геннадия Несчастливцева, которого считал "своим святым", -- он на вопрос:
   -- А ведь игры-то настоящей у образованных нет?
   Точно так же, с полной искренностью и убеждением, ответил бы:
   -- Какая игра! Мякина!
   И когда ему говорили:
   -- Оралы-то нынче не в моде!
   Он отвечал:
   -- А кто говорит это? Вспомни! Аркашка... Аркашки!
   И все тяжелее и обиднее было жить бедняге-актеру "доброго, старого" времени.
   Я видел его в последний раз за кулисами, на открытии театра "Скоморох".
   Оркестр сыграл увертюру.
   Кто-то с галерки закричал:
   -- "Машину"!
   Другой голос с другого конца галерки крикнул:
   -- Рахимова!
   И выпивший Рахимов заплакал:
   -- Вспомнили!
   Мало-помалу, про актера, отставшего от жизни, совсем забыла публика, -- весь его мир.
   Теперь и он забыл обо всем мире, -- умер.
   Никто не знал, да и не мог себе представить более русского актера "доброго, старого" времени.
   Вряд ли был более "русский человек", чем Рахимов.
   А между тем, настоящая фамилия его была, оказывается:
   -- Ганохоридзе.
   Вот вам и утверждайте, что русским человеком "надо родиться".
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том "Сцена" девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905--1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
   Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве "Петроград" небольшую книжечку "Старая театральная Москва" (Пг.--М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы -- очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания ("Рассказы и очерки", М., "Московский рабочий", 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., "Московский рабочий", 1986; Рассказы и очерки. М., "Современник", 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти "возвраты" вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется "история с полтавским помещиком". Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, "швов" не только не видно, -- впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: "Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований... Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге -- сам Дорошевич, как журналист и литератор".
   В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран "средний вариант" -- сохранен и кугелевский "монтаж", и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
   Тем не менее за пределами и "кугелевского" издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
   В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник "Старая театральная Москва", целиком включен восьмой том собрания сочинений "Сцена". Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики -- "Одесского листка", "Петербургской газеты", "России", "Русского слова".
   Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
   Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, "неправильного" синтаксиса Дорошевича, его знаменитой "короткой строки", разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
  

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

  
   Старая театральная Москва. -- В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.--М., "Петроград", 1923.
   Литераторы и общественные деятели. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
   Сцена. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
   ГА РФ -- Государственный архив Российской Федерации (Москва).
   ГЦТМ -- Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
   РГАЛИ -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
   ОРГБРФ -- Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
   ЦГИА РФ -- Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
  

АКТЕР РАХИМОВ

  
   Впервые -- "Русское слово", 1904, 23 июля, No 203.
   Рахимов (настоящая фамилия Ганохоридзе) Ефим Михайлович (1850--1904) -- русский артист, играл в провинции, служил в антрепризах Н.К. Милославского, М.В. Лентовского, П.М. Медведева, в народном Черепановском театре в Москве. Потрясал зрителей в трагическом репертуаре, ему удавались и роли бытового характера в пьесах А.Н. Островского, A.A. Потехина, П.Д. Боборыкина.
   Сальвини играл в Одессе с русской труппой. -- См. комм. к очеркам "М.Т. Иванов-Козельский", "Сын Сальвини", "Сальвини в роли Отелло".
   В Москве... в актерском ресторанчике... -- Ресторан "Ливорно" в Газетном переулке.
   Велизарий (ок. 504--565) -- византийский полководец, герой одноименной стихотворной драмы (1839) немецкого государственного деятеля и драматурга Эдуарде Шенка (1788--1841). Пьеса шла в вольном переводе драматурга П.Г. Ободовского (1803--1864).
   "Смерть Ляпунова" (1845) -- историческая мелодрама русского драматурга и театрального деятеля C.A. Гедеонова (1818--1878).
   "Боярин Басенка", "Боярин Федор Васильевич Басенок" -- историческая пьеса русского драматурга и поэта Н.В. Кукольника (1809--1868).
   "Уголино, или Башня голода" -- "Уголино" (1838) -- романтическая драма журналиста, критика, историка и драматурга Н.А Полевого (1796--1846).
   "Денщик Петра Великого" -- пьеса Н.В. Кукольника.
   "Жидовка, или Казнь огнем и водою", "Жидовка, или Казнь огнем" -- переделка для драматической сцены либретто (1835) французского драматурга Э. Скриба (1791--1861) для оперы "Жидовка" ("Дочь кардинала") французского композитора и педагога Ф.Ж. Галеви (1799--1862).
   Когда знаменитому трагику говорили... -- см. "Сам Николай Хрисанфович Рыбаков".
   ...на открытии театра "Скоморох". -- См. "М.В. Лентовский".
   "Машина" -- музыкальная машина.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru