Доде Альфонс
А. Додэ. Опора семьи. Роман. Перевод с французского С. Леонтьевой. 1898 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   А. Додэ. Опора семьи. Романъ. Переводъ съ французскаго С. Леонтьевой. 1898 г. Спб. Ц 1 р. "Опора семьи" -- послѣднее произведеніе покойнаго французскаго писателя, который на ряду съ Золя и Мопассаномъ составлялъ славу французской литературы за послѣднюю четверть вѣка. Романъ этотъ во многомъ уступаетъ прежнимъ произведеніямъ Додэ. Въ немъ преобладаютъ присущія этому писателю слабыя черты: сентиментальность, слабыя попытки къ юмору, столь вообще несвойственному французскому уму, поверхностность наблюденій и непониманіе соціальныхъ отношеній.
   Талантъ Додэ вообще не великъ по объему. Ему всегда была чужда общественная жизнь, въ которой онъ не умѣлъ разбираться, не видѣлъ смысла въ борьбѣ ея интересовъ и ненавидѣлъ всякое сильное проявленіе. Додэ писатель до крайности субъективный. Онъ мечтатель, сентиментальный и узкій, которому высшій идеалъ жизни представлялся въ видѣ тихой сладкой дремы, вдали отъ шумнаго свѣта, въ комфортабельномъ уединеніи, подъ защитой крѣпкой власти какого-нибудь Луи Бонапарта. Лучшія его воспоминанія относится къ незабвенному времени этого "великаго преступника", по опредѣленію Виктора Гюго, и послѣ паденія имперіи Додэ въ своихъ романахъ, гдѣ только могъ, кстати и некстати пиналъ республику, по его мнѣнію, источникъ всяческихъ золъ, обуревающихъ Францію И въ послѣднемъ романѣ онъ тоже не удержался, чтобы не напасть на ненавистную ему республику, которая "губитъ Францію". Для вящшаго эффекта эти слова онъ вкладываетъ въ уста "республиканца 48 года", по мнѣнію котораго "орудія республики были превосходны, но мы ихъ испортили", и для исправленія надо "прежде всего закрыть на два года палату. Французы за это время поищутъ себѣ жизненныхъ припасовъ гдѣ-нибудь помимо государственной кладовой",-- напр., въ объятіяхъ новаго Бонапарта, въ родѣ Буланже или одного изъ представителей "de la grande armée", столь доблестно сражавшихся противъ Золя.
   Насколько узка общественная сфера, въ которой вращался всю жизнь Додэ, настолько же узка сфера, въ которой вращается его талантъ, рѣдко выходившій за предѣлы семейныхъ и чисто личныхъ отношеній. У Додэ нечего искать широкихъ картинъ жизни цѣлыхъ классовъ, какъ у Золя въ его "L'Assomoire", въ "Жерминалѣ" или въ послѣднихъ произведеніяхъ -- "Лурдъ" и "Парижъ". Золя можно не любить, не соглашаться съ его подчасъ узко-идейнымъ направленіемъ, но нельзя не признать въ немъ огромной силы, которая чувствуется въ грандіозномъ размахѣ его таланта. Ничего подобнаго у Додэ, который живописуетъ маленькія страстишки маленькихъ людей, живописуетъ иногда безподобно, но всегда мелко, неглубоко, несильно. Онъ въ полномъ смыслѣ миніатюристъ. Все смьное его отталкиваетъ, его излюбленные герои -- слабые, благодушные люди, добренькіе, пошленькіе и скучненькіе. Познакомившись съ ними, вы тотчасъ ихъ забываете, ни одинъ не врѣжется вамъ въ память неизгладимыми чертами. Читать его можно не безъ пріятности, но едва ли кому доставитъ удовольствіе вновь перечитать его "Набоба", "Жака", "Фромона младшаго и Рислера старшаго" и др. Тѣмъ болѣе, что онъ крайне однообразенъ и у него постоянно повторяются одни и тѣ же типы, которыхъ немного: съ одной стороны слабые, безхарактерные люди, эгоисты до мозга костей, не имѣющіе достаточной силы, чтобы бороться со зломъ и страдать въ защиту добра, вѣчно колеблющіеся и всегда пакостничающіе, съ другой -- безхитростные, прямые, сильные физически, но слабые умомъ добряки, которыхъ онъ противопоставляеіъ первымъ, какъ идеалъ. Первый разъ созданные имъ въ "Фромонѣ младшемъ Рислерѣ старшемъ", эти два типа повторяются затѣмъ до безконечности. То же самое и въ его женскихъ характерахъ, представляющихъ или кокотку, или преисполненную всяческихъ добродѣтелей невинность, скучную, глупую и нелѣпую. Проникнутый буржуазной, чисто французской моралью, Додэ слащаво склоняется предъ семейными добродѣтелями, не находитъ достаточно сладкихъ эпитетовъ, когда описываетъ домашній очагъ, и тутъ же со вкусомъ, "многочастне и многообразно" рисуетъ фривольныя сценки, въ которыхъ, какъ истый французъ, знаетъ толкъ. Въ его манерѣ писанія есть что-то диккенсовское, только безъ здороваго юмора геніальнаго англичанина, безъ его прямоты и глубокой проникающей Диккенса нравственной чистоты. По существу Додэ -- большой лицемѣръ, и, казвя грѣшки, онъ имѣетъ такой видъ, что читателя беретъ невольное сомнѣніе, такъ ли ужъ авторъ ненавидитъ грѣхъ.
   Въ послѣднемъ его произведеніи "Опора семьи" всѣ отрицательныя стороны Додэ усилились, видно паденіе таланта, какая-то усталость, что особенно чувствуется по мѣрѣ приближенія къ концу. Содержаніе романа крайне незамысловато. Простой и благодушный человѣкъ, запутавшись въ дѣлахъ и не видя ни откуда помощи, рѣшается покончить съ собой, въ надеждѣ, что друзья, въ виду такого трагическаго конца, поддержатъ его семью и помогутъ встать на ноги его старшему сыну, на котораго онъ смотритъ, какъ на "опору семьи". Такъ продолжаетъ смотрѣть на него и вся осиротѣвшая семья, и самъ будущій возстановитель добраго имени семьи того же мнѣнія. Всѣ жертвуютъ ради него всѣмъ, чѣмъ могутъ, а "опора семьи" благосклонно принимаетъ эти жертвы, въ твердой увѣренности, что такъ и должно, ибо онъ -- "опора семьи". Эгоистъ до мозга костей, мелочной, сентиментальный, тщеславный, слабовольный, съ громаднымъ самомнѣніемъ, онъ ничего не даетъ и только отъ всѣхъ беретъ, въ наивной увѣренности, что онъ тѣмъ не менѣе -- столпъ, на которомъ все держится и отъ котораго все зависитъ. На дѣлѣ же истиннымъ возстановителемъ имени является его младшій брать, простякъ и работяга, который обожаетъ старшаго брата, преклоняется предъ нимъ и свято чтитъ въ немъ "опору семьи". Его слѣпота и глупость въ этомъ отношеніи настолько же безграничны, насколько высока самоувѣренность старшаго брата. Какъ водится въ любомъ французскомъ романѣ, атмосфера все время наполнена любовью, сценки паденій съ одной стороны,-- въ чемъ отличается старшій братъ, у котораго сразу двѣ любовницы, съ другой -- чистаго платоническаго обожанія, которому предается младшій. Припутана ради сумбура русская нигилистка, французскій шпіонъ, убійство "важнаго" русскаго генерала, и прочая дребедень, мало интересная по существу и ни мало не вяжущаяся съ исторіей "опоры семьи". Въ концѣ концовъ, эгоистъ вдругъ, къ великому удивленію читателя, усматриваетъ всю неказистость своего поведенія, проявляетъ великодушіе, неизвѣстно откуда у него объявившееся, и открыто заявляетъ, что истинной "опорой семьи" былъ и есть младшій брать, которому и надлежитъ честь и хвала, и скромно, но съ достоинствомъ идетъ отбывать солдатчину вмѣсто младшаго. Дѣланность такого конца поразитъ и самаго невзыскательнаго читателя.
   Переживутъ ли Додэ его творенія? Мы думаемъ не на долго. Онъ не создалъ ни одного безсмертнаго типа, не далъ ничего яркаго, новаго, что открыло-бы намъ еще одну тайну человѣческой души. Онъ -- писатель исключительно своего времени, и если наканунѣ двадцатаго вѣка имъ зачитывались вмѣстѣ со всѣми этими Прево, Бурже, Родами, Жинами, Маргаритами, то двадцатое столѣтіе врядъ-ли его вспомнитъ черезъ какой нибудь одинъ -- другой десятокъ лѣтъ. Самое оригинальное его произведеніе "Тартаренъ изъ Тараскона" не долговѣчно, благодаря преобладанію шаржа, утрировки, что можетъ смѣшить и только, а смѣхъ для смѣха замираетъ тотчасъ, какъ раздался, и не можетъ увѣковѣчить ничьего имени. И имя Додэ врядъ ли займетъ мѣсто въ Пантеонѣ французской литературы на ряду съ Бальзакомъ, Флоберомъ, Золя и Мопассаномъ.
   Даже какъ стилистъ Додэ не выдающаяся сила. Его стиль мягокъ, расплывчатъ, онъ напоминаетъ акварель по нѣжности тоновъ, но въ немъ нѣтъ яркости, опредѣленнности и крѣпости масляныхъ красокъ, прочныхъ, способныхъ пережить вѣка. Онъ даже бываетъ нерѣдко манеренъ, почти жеманенъ,-- до того онъ выдѣланъ и утонченъ. Извѣстно, что Додэ передѣлывалъ и переписывалъ по нѣскольку разъ свои произведенія, старательно отдѣлывая каждую фразу. Но въ этой отдѣлкѣ не видно работы Флобера, тягостной, полной почти родовыхъ мукъ, съ которыми этотъ титанъ выковывалъ изъ неподвижнаго человѣческаго языка слова, подобныя молніямъ, освѣщающимъ съ ослѣпительныхъ блескомъ мракъ окружающей ночи. Языкъ Додэ, при видимой простотѣ, въ сущности вычуренъ, весь въ завитушкахъ и украшеніяхъ, почему его легко переводить, что не мало способствовало распространенности его переводовъ. Тогда какъ Флобера могъ переводить съ успѣхомъ развѣ Тургеневъ, Додэ въ состояніи перевести даже г-жа Леонтьева, переводъ которой, впрочемъ, досадно плохъ и тяжелъ мѣстами.

"Міръ Божій", No 5, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru