Добролюбов Николай Александрович
Руководство к изучению словесности и к практическому упражнению в сочинениях

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

H. А. Добролюбов

Руководство к изучению словесности и к практическому упражнению в сочинениях
Составил С.-Петербургской духовной семинарии профессор магистр Михаил Архангельский. СПб., 1857, IV и 318 стр.

   H. А. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах
   М., ГИХЛ, 1962
   Том второй. Статьи и рецензии. Август 1857-май 1858
  
   Руководство г. Архангельского подверглось уже нескольким весьма строгим, но вполне справедливым осуждениям в наших журналах. Одни разбирали его как вещь крайне потешную, другие глубокомысленно рассматривали его значение на нескольких десятках страниц; но результат все выходил один и тот же, что книга г. Архангельского труд бесполезный.1 Требования науки, которую излагать взялся г. Архангельский, постигаются им до того смутно и неопределенно, что он сам беспрестанно сбивается, путается и не знает, что принять, что отвергнуть, на чем остановиться. Словесность определяет он как "науку, излагающую в систематическом (связном) порядке учение о законах духа человеческого, по которым составляются художественно-словесные произведения". Всякий видит, что определение это крайне односторонне и неверно, потому что предметное значение науки смешано здесь с субъективным ее началом. Если определять словесность как "науку о законах духа человеческого, по которым" и пр., то можно подобное же определение приложить ко всем наукам. Историю можно назвать наукою о законах духа человеческого, по которым развивалась жизнь народов; математику -- наукою о законах духа человеческого, по которым составляются разнообразные числовые и количественные отношения; даже курс скотоводства можно будет назвать наукой о законах духа человеческого, которыми определяются правила ухода за скотом. Но допустим даже определение г. Архангельского; чего тогда должны мы ожидать от него, применительно к его точке зрения? Кажется, определение науки, сделанное в начале руководства, дает нам право ожидать, что автор постарается представить, каким образом различные роды и виды словесных произведений развиваются из вечных требований духа человеческого сообразно законам психологического развития человека. Мы и думали, что главную задачу руководства составляют философские и эстетические положения, строго выведенные из психических законов. Но мы жестоко ошиблись. Г-н Архангельский поставил свое определение так только потому, что нужно же какое-нибудь определение. Во всем продолжении руководства он ни разу и не вспомнил об основной мысли, изложенной им в определении науки. Даже, например, разделение словесности на поэзию и прозу не выведено из начал духа человеческого, не объяснено психологически, а просто высказано следующим образом: "По содержанию своему и по степени красоты словесной или художественности, они (произведения словесности) разделяются главным образом на два существеннейшие и главнейшие рода -- на сочинения прозаические и поэтические" (стр. 155). Читателю могут показаться странными эти оговорки: главным образом, главнейшие роды, и он может спросить, какие же еще есть роды словесных произведений, кроме прозы и поэзии? Г-н Архангельский полагает, что есть еще средние: так, на стр. 56 он уверяет, что, кроме прозы и стихов, есть еще речь, занимающая средину между прозой и стихами... Жаль, что не знал этого Мольеров мещанин в дворянстве!
   Отсутствие всякой основной идеи ясно обнаруживается в каждом отделе руководства г. Архангельского. Он решительно не знает, на чем ему остановиться: то ему кажется, что источники изобретения не нужно затверживать ученикам, то он признает их полезными; то полагает, что тропам и фигурам учиться не следует, то заставляет употреблять их; то он отрицается хрий и тому подобных искусственных упражнений, то излагает их, как весьма полезные. Тот, кто вздумал бы учиться по книжке г. Архангельского, приобрел бы из нее множество понятий, необыкновенно диковинных. Но этого мало: в голове ученика образовался бы такой сумбур, что он не в состоянии был бы произнести двух суждений о предметах словесности, не противореча самому себе. Изложение г-на Архангельского неопределенно, бесцветно и отличается непостижимой робостью во всех случаях, где нужно высказать какое-нибудь собственное мнение. Такая робость, очевидно, происходит отчасти и оттого, что г-ну Архангельскому недостает твердого, установившегося взгляда на свой предмет, что у него нет никакой основной идеи, которой бы подчинялись все частные выводы и суждения. Но есть этому и другая причина: автору "Руководства" недостает знания литературы. Правила словесности, особенно в отношении к внешнему выражению, почерпаются не из одних только требований духа человеческого, а также из произведений лучших писателей. Эти-то писатели и неизвестны г-ну Архангельскому. Руководство его поразительно своим совершенным незнанием литературы. Не говорим уже о том, что в нем смешиваются произведения поэтические с прозаическими, так что, например, "Детство и отрочество" гр. Толстого приводится в пример биографии, а "Записки охотника" Тургенева считаются не более как рядом описаний, изложенных то в форме монологической, то в диалогической, то в смешанной. Не говорим и о том, какое полное незнание новой литературы обнаруживает руководство, утверждая, что, например, ученая критика основана у нас гг. Иваном Давыдовым и Шевыревым или что образцы биографии представляют творения гг. Греча и гр. Соллогуба. Все это еще простительно до некоторой степени. Но что сказать об авторе, который пренаивно утверждает, что лучшие критические истории написаны Нибуром и Погодиным,2 -- или что чтение духовных книг очень полезно для образования слога, потому что оно внушило много прекрасных стихов Байрону и Кострову!!! Не правда ли, что при таком состоянии литературных сведений автора трудно ему было бы составить руководство к изучению словесности, хоть мало-мальски сносное?
   Нас всегда занимал вопрос: откуда берутся дурные учебники и почему именно дурных так много? Кажется, по здравому человеческому смыслу, при некоторой только скромности -- трудно взяться за составление целой системы учения о таком предмете, которого сам не понимаешь. Если бы, например, вас, читатель, попросили составить "руководство к изучению географии луны", -- вы наверное отказались бы; а между тем всякому мало-мальски образованному человеку география луны все-таки гораздо известнее, нежели г. Архангельскому русская словесность. Как же могла прийти в голову мысль составить "руководство к словесности и к упражнению в сочинениях" тому, кто сам не знает даже русского языка и правильно писать по-русски не умеет, как это ясно видно почти на каждой странице руководства? Объяснение этого грустного факта надобно искать в самом положении наших учителей и в степени их подготовленности к своему делу. У нас приготовляются преподаватели специальные только для университетских чтений. В средних учебных заведениях учителя попадают обыкновенно на тот или на другой предмет совершенно случайно. В тех учебных заведениях, в одном из которых был профессором г. Архангельский, это особенно распространено. Но почти то же, только в меньшей степени, бывает и в гимназиях. Студент в высшем учебном заведении занимается, положим, древними языками и, погруженный в Демосфена и Цицерона, не хочет знать ни Карамзина, ни Пушкина, ни Гоголя. Вдруг, при окончании им курса, открывается место учителя словесности в том самом городе, откуда он родом или где он имеет какие-нибудь интересы. Он думает тогда: "Конечно, я мало занимался русской словесностью; но все же я слушал несколько лекций, читал кое-что; могу взять несколько книжек и записки своего профессора. Неужели для гимназиста много нужно?" И вот студент выхлопатывает себе место учителя русской словесности и отправляется учить. Ученики ждут от него мыслей, взглядов, сведений; но он сам бродит как в темном лесу и не знает, с чего ему начать. Но начать непременно надобно -- и вот учитель начинает заглядывать в разные книжки и тетрадки. Целиком ему выписать не хочется: самолюбие запрещает. Переварить же хорошенько чужие мнения и составить свой взгляд -- он и хотел бы, да не умеет. И начинается выдирание по клочкам -- то одного мнения или мысли, то другого; тут фраза выдернется, тут определение заимствуется, там доказательство выпишется -- все это без внутренней связи, без единства, без всякой заботы об основной идее. Подобных высших требований сам автор не понимает; ему только бы рубрики были: здесь хрии и силлогизмы, тут тропы и фигуры, там качества слога и т. д. Глядишь, к концу года и готов учебник по всей форме. А если готов, так отчего его и не напечатать? И таким образом выходит великое множество учебников, более или менее похожих на руководство г. Архангельского.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

   Аничков -- Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I--IX, СПб., изд-во "Деятель", 1911--1912.
   Белинский -- В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I--XV, М., изд-во Академии наук СССР, 1953--1959.
   Герцен -- А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I--XXV, М., изд-во Академии наук СССР, 1954--1961 (издание продолжается).
   ГИХЛ -- Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934--1941.
   Гоголь -- Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. 1--XIV,
   М., изд-во Академии наук СССР, 1937--1952.
   ГПБ -- Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
   Изд. 1862 г. -- Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I--IV, СПб., 1862.
   ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
   Лемке -- Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I--IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. -- 1912).
   Лермонтов -- М. Ю. Лермонтов. Сочинения в шести томах, М.--Л., изд-во Академии наук СССР, 1954--1957.
   Летопись -- С. А. Рейсер. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова, М., Госкультпросветиздат, 1953.
   ЛИ -- "Литературное наследство".
   Материалы -- Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861--1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890 (т. 2 не вышел).
   Салтыков -- H. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, т. 1 --XX, М.--Л., ГИХЛ, 1933--1941.
   "Совр." -- "Современник".
   Указатель -- В. Боград. Журнал "Современник" 1847--1866. Указатель содержания. М.--Л., Гослитиздат, 1959.
   ЦГИАЛ -- Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
   Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I--XVI, М., ГИХЛ, 1939-1953.
  
   В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные им с августа 1857 по май 1858 года включительно. В это время Добролюбов выступает уже как профессиональный литератор и журналист, вырабатывает свойственные ему жанры и приемы критического анализа. С июля 1857 года Добролюбов становится постоянным сотрудником библиографического отдела в "Современнике", а с января 1858 года -- руководителем и редактором отдела критики и библиография, своим участием определяя, наряду с Некрасовым и Чернышевским, идейные позиции журнала. С марта 1857 года Добролюбов сотрудничает также в "Журнале для воспитания".
   Все рецензии, помещенные в отделах библиографии обоих журналов, печатались без подписи. Те из них, которые включены Чернышевским в Сочинения Добролюбова, изданные в 1862 году, не нуждаются в атрибуции. Принадлежность остальных рецензий настоящего тома Добролюбову устанавливается на основании дополнительных данных. 7 июля 1858 года в письме к А. П. Златовратскому Добролюбов писал: "Прочти последовательно и внимательно всю критику и библиографию нынешнего года, всю написанную мною (исключая статьи Костомарова в первой книжке), да статью о Щедрине в прошлом годе, в декабре, да библиографию прошлого года с сентября, в "Современнике", -- там тоже почти все писано мною, исключая трех или четырех рецензий, которые нетрудно отличить" (Материалы, стр. 433). Это утверждение корректируется данными гонорарных ведомостей "Современника", которые свидетельствуют, что в отделе библиографии четырех последних номеров журнала за 1857 год помещено шесть рецензий, принадлежащих не Добролюбову, а Пекарскому, Пыпину и Колбасину. Значит, Добролюбову принадлежат в этих номерах остальные шестнадцать рецензий. В тех случаях, когда показания письма к Златовратскому в сопоставлении с данными гонорарных ведомостей не дают бесспорного решения вопроса об авторстве Добролюбова, дополнительные данные приводятся в примечаниях в соответствующем месте.
   Что касается отдела критики и библиографии в первом -- пятом номерах "Современника" за 1858 год, то утверждение Добролюбова, что все статьи и рецензии принадлежат ему (исключая статьи Костомарова в первой книжке), полностью подтверждается гонорарными ведомостями и конторской книгой журнала. Поэтому в примечаниях к статьям и рецензиям первых пяти номеров за 1858 год авторство Добролюбова не мотивируется, за исключением тех случаев, когда оно почему-либо ставилось под сомнение советскими текстологами.
   Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных в "Журнале для воспитания", устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного редактором этого журнала А. Чумиковым.
   Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками; звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием -- Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
  

"РУКОВОДСТВО К ИЗУЧЕНИЮ СЛОВЕСНОСТИ"
М. Архангельского

   Впервые -- "Журнал для воспитания", 1858, No 4, отд. VIII, стр. 209--213, без подписи.
   Принадлежность Добролюбову устанавливается не только перечнем его статей в "Журнале для воспитания", составленным А. Чумиковым, но и письмом Добролюбова к Чумикову от 3 марта 1858 года.
  
   1. Добролюбов имеет в виду рецензию в "Отечественных записках" (1857, No 11), свою собственную рецензию в "Современнике" (1858, No 1) и большую статью в "Русском педагогическом вестнике" (1858, No 1).
   2. См. прим. 3 к рецензии "Руководство к изучению словесности" на стр. 528 наст. тома.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru