Том третий. Статьи и рецензии 1860-1861. Из "Свистка". Из лирики
Примечания Е. Буртиной
OCR Бычков М. Н.
СОДЕРЖАНИЕ
No 1
Вступление
Из цикла "Мотивы современной русской поэзии"
No 2
Краткое объяснение
Из цикла "Мотивы современной русской поэзии"
Наш демон
Письмо из провинции
No 3
Раскаяние Конрада Лилиеншвагера
Из цикла "Опыты австрийских стихотворений"
No 4
Из фельетона "Наука а Свистопляска, или Как аукнется, так и откликнется"
Три стихотворения Конрада Лилиеншвагера
No 5
Опыт отучения людей от пищи
Юное дарование
No 6
Письмо благонамеренного француза
Из цикла "Неаполитанские стихотворения"
No 8
"Свисток" ad so ipsum
No 1
ВСТУПЛЕНИЕ
Различные бывают свисты: свистит аквилон (северный ветр), проносясь по полям и дубравам; свистит соловей, сидя на ветке и любуясь красотами творения; свистит хлыстик, когда им сильно взмахиваешь по воздуху; свистит благонравный юноша в знак сердечного удовольствия; свистит городовой на улице, когда того требует общественное благо... Спешим предупредить читателей, что мы из всех многоразличных родов свиста имеем преимущественную претензию только на два: юношеский и соловьиный. Свист аквилона, конечно, имеет свои достоинства: грозно проносясь по обнаженному полю и клубом взвевая прах летучий1, сей ветр своим свистом приводит душу в трепет и благоговение. Но монополия аквилонного свиста давно уже приобретена г. Байбородою, которого изобличительные письма, говорят, вырывают дубы с корнями2. Мы не чувствуем в себе столь великих сил, и наши стремления гораздо умереннее. Свист хлыста и бича тоже недурен; но он как-то мало ласкает наш слух, мы не хотим брать на него привилегию, брошенную недавно самим князем Черкасским, который пожелал было приобресть ее на неопределенное время для себя и своего потомства3. Приятнее звучит для нас свист городового; но мы, по природной застенчивости, считаем себя не вправе предъявлять претензию на то, для чего уже существует установленная городская власть. Совершенно другое дело -- свист благонравного юноши, почтительный, умеренный и означающий кроткое расположение духа, хотя в то же время несколько игривый. На такой свист мы имеем полное право, потому что, во-первых, мы благонравны; во-вторых, если мы и не юноши, то кому какое дело до наших лет? и в-третьих, мы всегда находимся в отличнейшем расположении духа. Свист соловья также нам очень приличен, ибо хотя мы, в сущности, и не соловьи, но красотами творения любим наслаждаться. Притом же соловей в истинном своем значении есть не что иное, как подобие поэта, так как давно уже сказано:
Соловей, как Щербина, поет.
А у нас в натуре весьма много поэтических элементов, вследствие чего мы и видим весь мир в розовом свете. Итак -- читателю да будет известно, что мы свистим не по злобе или негодованию, не для хулы или осмеяния, а единственно от избытка чувств; от сознания красоты и благоустройства всего существующего, от совершеннейшего довольства всем на свете. Наш свист есть соловьиная трель радости, любви и тихого восторга, юношеская песнь мира, спокойствия и светлого наслаждения всем прекрасным и возвышенным.
Итак -- наша задача состоит в том, чтобы отвечать кротким и умилительным свистом на все прекрасное, являющееся в жизни и в литературе. Преимущественно литература занимает и будет занимать нас, так как ее современные деятели представляют в своих произведениях неисчерпаемое море прекрасного и благородного. Они водворяют, так сказать, вечную весну в нашей читающей публике, и мы можем безопасно, сидя на ветке общественных вопросов, наслаждаться красотами их творений...
И первый, благодарный свист наш да раздастся в честь поэтов, прославляющих ныне русскую землю. То свищет недавно прославленный, исполненный благородства поэт Конрад Лилиеншвагер4.
ИЗ ЦИКЛА
"МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ"
2
ВСЕГДА И ВЕЗДЕ
(Посвящается гг. Надимову, Волкову, Фролову, Фолянскому и подобным)1
Я видел муху в паутине --
Паук несчастную сосал;
И вспомнил я о господине,
Который с бедных взятки брал.
Я видел червя на малине --
Обвил он ягоду кругом;
И вспомнил я о господине,
На взятки выстроившем дом.
Я видел ручеек в долине --
Виясь коварно, он журчал;
И вспомнил я о господине,
Который криво суд свершал.
Я видел деву на картине --
Совсем нага она была;
И вспомнил я о господине,
Что обирал истцов дотла.
Я видел даму в кринолине --
Ей ветер платье поддувал;
И вспомнил я о господине,
Что подсудимых надувал.
Я видел Фридберг в "Катарине"2 --
Дивился я ее ногам;
И вспоминал о господине,
Дающем ложный ход делам.
В салоне молодой графини
Я слышал речи про добро;
И вспоминал о господине,
Что делом фальшит за сребро.
Лягушку ль видел я в трясине,
В театре ль ряд прелестных лиц,
Шмеля ли зрел на георгине,
Иль офицеров вкруг девиц,--
Везде, в столице и в пустыне,
И на земле и на воде,--
Я вспоминал о господине,
Берущем взятки на суде!..
4
ЧУВСТВО ЗАКОННОСТИ3
Вот вам новый предмет обличения.
Избегал он доселе сатиры,
Но я вышел теперь из терпения
И поведаю целому миру;
От извозчиков зло и опасности,
О которых, по робости странной,
Ни один из поборников гласности
Не возвысил свой голос гуманный.
-----
Дважды в год, как известно, снимаются
Все мосты на Неве, и в то время
За реку сообщенья свершаются
Через мост Благовещенский всеми4.
Тут всем ванькам законом прибавлена
За концы отдаленные плата;
Но обычная такса оставлена
Круглый год нерушимо и свято5
На Васильевский остров и к Смольному.
Как же ваньки закон соблюдают?
Только гнева порыву невольному
Патриота они подвергают...
Раз мне осенью в Пятую линию
Из-под Смольного ехать случилось.
Занесло меня клочьями инея,
Больше часа езда наша длилась.
По приезде я, вынув двугривенный,
Пять копеек потребовал сдачи.
Что ж мой ванька? "Да, барин, трехгривенный...
Наша такция нонче иначе..."
"Как иначе?" -- "Да как же? Указано
Вдвое брать, как мосты-то снимают".
"Покажи мне, плут, где это сказано?
Где про Остров закон поминает?"
"Что мне, сударь, напрасно показывать!
Коли совести нет, так уж, видно,
Неча с вами и дела завязывать...
Только больно мне эфто обидно".
И, сказавши, хлестнул он решительно
Лошаденку и стал удаляться.
На него закричал я пронзительно,
Что он должен со мной расквитаться.
Но, услыша мое восклицание
И пятак мне отдать не желая,
Он поехал быстрее... В молчании
Я стоял, за ним мысль устремляя.
Я ограблен канальей безвестною...
Но не это меня сокрушало:
Горько было, что ложью бесчестною
Эта шельма закон искажала...
Я подумал о том, как в Британии
Уважаются свято законы6,
И в груди закипели рыдания,
Раздались мои громкие стоны...
Конрад Лилиеншвагер
No 2
КРАТКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
При самом первом, еще не твердом шаге своем на поприще общественной деятельности встреченный всеобщим негодованием серьезных деятелей науки и литературы, "Свисток" внезапно умолк, подобно робкому чижу, изображенному славным баснописцем Иваном Андреевичем Крыловым в басне его сочинения: "Чиж и еж". Отличаясь скромностию, неразлучною с истинным достоинством, "Свисток" безропотно покорился приговору строгих судей, признавших его недостойным настоящего времени, когда возбуждено так много общественных вопросов1. И скромность его не осталась без возмездия: он имел удовольствие видеть, как отсутствие его при второй книжке "Современника" поразило грустию чувствительные сердца читателей; он имел редкое на земле наслаждение -- убедиться, что непоявление его и при третьем нумере журнала повергло публику в мрачное отчаяние. Но, проникнутый гуманностию современной эпохи, "Свисток" скоро сознал, что радость о людских огорчениях противна всем нравственным законам, и вследствие того решился доставить себе наслаждение более чистое и возвышенное и притом более сообразное с естественными наклонностями его натуры: он решился вновь явиться пред публикою, чтобы видеть ее непритворную радость при его появлении. Вся природа благоприятствует его намерению и, кажется, с нежною улыбкой благословляет его на деятельность. "Шествует весна", по выражению поэта; "берега расторгают лед", по выражению другого поэта; хотя "еще в полях белеет снег", по замечанию третьего поэта2. Все творение оживает и наполняется звуками; скоро прилетят птички, будут благоухать цветы, просвещение быстрым потоком разольется по необъятной России... Кто может молчать при виде таких отрадных событий! "Свисток" ли? -- Нет!..
ИЗ ЦИКЛА
"МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ"
(Отдавая дань природе, мы даем первое место благородной и исполненной смелых идей поэме г. Лилиеншвагера: "Четыре времени года". Этот поэт-мыслитель замечателен особенно тем, что природа со всеми своими красами для него, собственно говоря, не существует сама по себе, а лишь служит поводом к искусным приноровлениям и соображениям, почерпнутым из высшей жизни духа. В новейшее время лучшими нашими критиками признано, что природа лишь настолько интересует нас, насколько она служит отражением разумной, духовной жизни1. С этой точки зрения должен быть признан огромный талант в г. Лилиеншвагере, который, как сам признается, "всем явлениям природы придает смысл живой", никогда не пускаясь в простое, бесплодное поэтизированье неразумных явлений мира. Поэзия его должна составить новую эпоху в нашей литературе: нельзя без особенного чувства читать стихотворения, в которых поэт при виде весны размышляет об английском судопроизводстве или, отморозивши себе нос, с отрадою предается историческим воспоминаниям о двенадцатом годе. До сих пор только г. Розенгейм приближался несколько к такой высоте, да еще разве гг. Майков и Бенедиктов в некоторых стихотворениях давали слабые намеки на подобную гражданскую поэзию2.-- Прочитавши поэму г. Лилиеншвагера, читатели согласятся с нами, что к нему более чем к кому-нибудь можно приложить слова г. Дружинина (в "Библиотеке для чтения" 1859 года, No 1) о г. Майкове: "он сумел проложить себе дорогу и в мире высоких помыслов доискаться того лиризма, которым натура его не была богата".)