Дмитревский Михаил Иванович
Иван Сусанин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая.

   

ИВАНЪ СУСАНИНЪ
или
СМЕРТЬ ЗА ЦАРЯ.

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

"Боже! Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!"
Жуковскій.

Сочиненіе Михаила Дмитревскаго.

   

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ НИКОЛАЯ СТЕПАНОВА.
1839.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. Москва. Ноября 17 дня 1838 года.

Ценсоръ М. Каченовскій.

   

"Гоненье на Москву, что значитъ?... видитъ свѣтъ
Гдѣжъ лучше? гдѣ насъ нѣтъ!"
Грибоѣдовъ.

"Какъ не любить родной Москвы!..."
Баратынскій.

   Начинало смеркаться и снѣгъ клочьями валялся и устилалъ землю бѣлымъ полотномъ. По дорогѣ Смоленской нѣсколько полупьяныхъ Поляковъ тащились изъ Москвы, качаясь и распѣвая свои національныя аріи и пѣсни.
   На третьей верстѣ отъ Русской столицы эта полупьяная толпа остановилась -- здѣсь виднѣлся не много въ право отъ большой дороги полуразвалившійся домишка крытый соломою; огонь мелькалъ изъ крошечныхъ окошекъ -- это былъ домъ разгулья любителей бахуса, его одуряющаго напитка. Сюдато эти Ляхи направили путь.
   -- Давай скорѣй водички Москаль, вскричалъ одинъ изъ Поляковъ, входя въ горницу, напитанную спиртуозными парами.
   -- А сколько васъ тутъ? проговорилъ продавецъ напитка, толстобрюхой крестьянинъ, бѣлокурой съ окладистой бородой и въ кумачной рубашкѣ.
   -- Да съ десять насчитаешь; ну же по кружкѣ на брата живѣй Москаль, вотъ тебѣ и злотые, сказалъ другой Полякъ.
   И они всѣ помѣстились за длиннымъ неопрятнымъ столомъ, на скамьѣ; но этотъ столъ носилъ только одно названіе, а по фигурѣ былъ ни что иное какъ то-же высокая скамья.
   -- Ну панъ Хорвицкій, началъ одинъ Полякъ, какъ не говори, а право худо, вамъ приходитъ жить въ этой Московіи -- голодъ не свой братъ, шутить не любитъ; и еслибъ не этотъ доброй Москаль, съ которымъ я познакомился съ недѣлю, не давалъ водички, то право вотъ тебѣ Панъ, божусь, я давнымъ давно разсшибъ-бы себѣ голову вотъ этимъ пріятелемъ моимъ.... Онъ показалъ пистолетъ.
   -- Іезусъ Марія {Іезусъ Марія у Поляковъ это -- религіозное восклицаніе. Замѣч. Автора.}! вскричалъ Панъ Хорвицкій, въ умѣли ты Эгмондъ! (такъ звали этаго отчаяннаго удальца). Или ты думаешь голодъ дороже души? Да притомъ же эта жертва важна какъ для нашего отечества такъ и для славы короля Сигизмунда....
   -- Провалъ его возьми, вскричали нѣсколько голосовъ; изъ честолюбія и зависти онъ жертвуетъ нами; насъ ду шатъ и мучатъ Москали, когда на ихъ улицѣ праздникъ, въ отплату за то, что мы у нихъ отнимаемъ насильственно послѣднія крохи, дабы утолить нестерпимый голодъ....
   -- Да, Эгвидъ, сказалъ Панъ Хорвицкій, оборотись къ одному молодому и прекрасному лицемъ Поляку, правда что мы теперь терпимъ не посиламъ, а особенно ты мой бѣдняжка -- ты переносишь голодъ и тѣлесной и душевной -- одинъ другаго стоитъ.... Что-то твоя прекрасная, нѣжная, черноокая Юліана, думаю соскучилась по тебѣ отъ такой шестимѣсячной разлуки.... или....
   -- Полно, Папъ шутить, не тревожь мое ретивое -- оно и такъ не угомонно, какъ не угомоненъ нашъ обольститель Король. Что касается до моей Юліаны, то она все таже какой была, и все такъ мила, и все такъ вѣрна.... Да, я вчера получилъ письмо отъ ней, но лишь только ворочусь въ нашу прекрасную Warsavie, прилечу къ моей Юліанѣ, въ ея пылкія, пламенныя объятія, и союзъ священный, вѣчный съединитъ насъ.... и на глазахъ юноши заблистали радостныя, сладкія слезы.
   -- Браво, Эгвидъ, вскричалъ Панъ Хорвицкій. Друзья, за здоровье любезной коханочки {Коханочкой у Поляковъ называется дѣвица или барышня. Замѣч. Автора.} Эгвида-виватъ! И Хорвицкій съ товарищами осушили залпомъ стопки свѣтлаго вина. Эгвидъ покраснѣлъ, какъ краснѣетъ дѣвица при взглядѣ на любезнаго....
   -- Вина, вина Москаль, давай скорѣй еще по кружкѣ, кричали опьянѣлые Ляхи.
   -- А что, Москаль, подойдя къ залавку сидѣльца, шепнулъ Полякъ по имени Эгмондъ. Кто у тебя за чудо-.до сидитъ вонъ тамъ, въ углѣ, закутанный съ ногъ до головы, а? Не шпіонъ ли полно?
   -- Какой шпіонъ, пріятель, просто прохожій изъ далека, отвѣчалъ сидѣлецъ.
   -- Да что-же онъ тамъ сидитъ какъ кикимора, не хочетѣ-ли онъ водички; она съ дорожки-то хорошо.
   -- lie знаю, спроси самъ, сказалъ сидѣлецъ.
   И двое Поляковъ подошли къ незнакомцу.
   -- Здравствуй, Пане, кто ты ни есть, доброй человѣкъ или лихой?
   На призывъ ихъ отвѣта не было; незнакомецъ какъ будто былъ погруженъ въ глубокую думу. Вопросъ снова повторился, и незнакомецъ очнулся какъ-бы.
   -- Кому я нуженъ, кто спрашиваетъ меня? Проговорилъ онъ.
   -- Мы добрые Поляки, и хотимъ послужить тебѣ....
   -- Поляки!... съ иступленною радостію вскричалъ незнакомецъ, мнѣ то васъ и нужно я вамъ пріятель, вашъ товарищъ -- слышите-ли?
   -- Браво, новой товарищъ, ради, садись съ нами, подружимся за водичкой; вскричали всѣ усаживая новаго товарища съ собою, осушивъ еще по стакану вина.
   -- Ну теперь, да позволено мнѣ будетъ назвать васъ товарищами; скажите же мнѣ, что дѣлается въ Москвѣ? выпивъ стаканъ вина, проговорилъ незнакомецъ.
   -- Ба, онъ Москаль, онъ Русской! вскричали всѣ.
   -- Да, Русской, но только Русской по этому хилому и слабому оставу; но вашъ, сильной и храброй по душѣ, по этому истерзаному сердцу отринутому, я вашъ, слышите-ли?
   -- Что это значитъ, товарищъ, чѣмъ истерзанно твое сердце? Спросилъ Панъ Хорвицкій.
   -- Нѣтъ, скажите мнѣ напередъ, что дѣлается въ Москвѣ; я горю желаніемъ знать объ ней подробно, и тогда я объясню вамъ, теперь непонятныя для васъ слова мои, снова повторилъ свою просьбу незнакомецъ.
   -- Мы и сами не знаемъ зачѣмъ пришли сюда, такъ началъ Панъ Хорвицкій; ласки, обольщенія, угрозы, словомъ всѣ хитрости употребленны были со стороны нашего Королевича, и этаго проклятаго Папа Сендомирскаго Юрія Мнишки его любимца. Намъ наговорили, на обѣщали въ вашей Московіи золотыя горы, а вышло на дѣлѣ другое. Не только не видимъ нашихъ сдобныхъ и вкусныхъ варенчиковъ {Варенцами или варениками называются въ Польшѣ маленькіе пирожки съ сыромъ или мясомъ; они или жарятся въ маслѣ, или варятся въ водѣ. Замѣч. Автора.}, но дожили теперь до того, что и завалящая сухая корка служитъ лакомымъ кусочкомъ....
   -- Чтобъ сгинуть Владиславу, проворчалъ сквозь зубы, отворотясь въ сторону одинъ полякъ. Онъ привелъ насъ тѣшиться надъ нашимъ голодомъ, вдали отъ родимой Польши; потѣшься же надъ его душею самъ Господь Богъ, за мученье его надъ нами....
   -- Ну, погоди Эгмондъ, не перебивай рѣчи, сказалъ Панъ Хорвицкій. Да, товарищъ! голодъ и холодъ не ладны; мы обмануты да и только; дѣлать нечего, еще подождемъ конца, а иначе....
   -- Иначе маршъ на родину! вскричалъ другой полякъ шатаясь по горницѣ.
   Замолчи, глупецъ, повелительно сказалъ Панъ. Будь пьянъ да уменъ -- слышишь ли?
   Полякъ замолчалъ, и Хорвицкій продолжалъ: Владиславу очень хочется быть Царемъ Московіи, а у васъ теперь вѣдь нѣтъ Государя, и хотя говорятъ про какого то вашего Пана Романова, да никто не знаетъ гдѣ онъ находится....
   -- Гмъ! не знаютъ? это-то мнѣ на руку, проворчалъ сквозь зубы незнакомецъ, сдѣлавъ злобную улыбку. А положимъ, что еслибъ Владиславъ узналъ о его мѣстѣ житья, то тогда чтобъ сдѣлалъ онъ?...
    Ого, товарищъ, вотъ тебѣ Богомъ клянусь, что Владиславъ Дорого бы заплатилъ тому, кто бы только сказалъ про Романова ему, мнѣ кажется, онъ бы самъ себя заложилъ за эту счастливую вѣсть, онъ знаетъ, что Романовъ соперникъ ему, вотъ въ этомъ-то теперь и идетъ затяжка, а еслибъ не было его, тогда все давнымъ бы давно уладили, и Владиславъ достигъ бы непремѣнно своей цѣли; а теперь выходитъ запятая. Впрочемъ онъ ожидаетъ послѣдняго рѣшенія отъ Князей и Пановъ вашихъ, а иначе уже силою займетъ мѣсто Государя Московіи....
   -- А что Панъ Хорвицкій, проговорилъ незнакомецъ, можно ли видѣть вашего Королевича, напримѣръ мнѣ?
   -- А для чего? вскричали всѣ съ изумленіемъ.
   -- Да такъ, сказать ему одно словечко, за которое, увѣренъ, онъ хорошо поблагодаритъ меня....
   -- Эге, товарищъ, про насъ сказать что ли?... Сказалъ Панъ, круча свои усы, такъ неводится, это худо вотъ какъ же мы опростоволосились, видно ты шпіонъ отъ Королевича.... но впрочемъ мы тебя живаго не выпустимъ изъ рукъ, если ты не скажешь намъ подъ клятвой твое намѣреніе, о чемъ ты хочешь говорить Владиславу, говори сей часъ, теперь, или голова твоя покатится шаромъ съ плечь, слышишь ли Москаль?
   Ха, ха, ха! Ой вы Ляхи, Ляхи, смѣясь говорилъ незнакомецъ; или вы не поняли меня -- слушайте-жъ теперь. Дѣло пришло къ развязкѣ; вы приняли меня къ себѣ въ товарищи, хотя и Русской я -- не такъ ли?
   -- Такъ, такъ, вскричали всѣ.
   -- Ну дальше слушайте: я сказалъ непонятныя для васъ слова, что мое сердце истерзано въ борьбѣ съ бѣдствіями, отринуто родиною....
   -- Точно, ты говорилъ это, и мы до сихъ поръ, не понимаемъ, къ чему они клонятся, сказалъ Панъ Хорвицкій.
   -- Теперь поймете ихъ: я сынъ богатаго крестьянина села Ипатьевскаго, оно отъ сюда около трехъ сотъ поприщъ; меня зовутъ Иваномъ, (это былъ онъ); я родился и взросъ въ этомъ селѣ. Въ немъ почти однихъ лѣтъ была прекрасная собою, невинная любезная дѣвушка ее зовутъ Марія; она то же внука одного богатаго и уважаемаго всѣми, старика Ивана Сусанина. Мы почти возросли вмѣстѣ; привычка какъ то сроднила насъ, и мы другъ безъ друга скучали. Но наступили лѣта въ которыхъ развиваются всѣ способности данныя существу разумному отъ творца всемогущаго, и любовь-это чувство не земное, эта ужасная борьба съ природою, этотъ ураганъ души чувствительной и нѣжной, желѣзной и холодной -- затлилась -- запылала въ сердцахъ нашихъ -- въ сердцахъ еще невинныхъ и неопытныхъ; и -- слезы полились изъ глазъ Ивана. Да, товарищи, я съ моей милой Маріей, ждалъ только одного -- нашего блаженства, нашего счастія, чтобъ этотъ священный и этотъ важный союзъ брака съединилъ насъ на вѣки; но судьба готовила чашу горестей, и наперекоръ сдѣлала свое.... свое, можетъ быть къ общей нашей гибели. Мы любили другъ друга тайно, страстно, и никто изъ родныхъ ни ея, ни моихъ не знали про любовь нашу. Я избралъ время, рѣшился открыться въ любви нашей ея отцу, и просилъ позволенія на бракъ -- онъ былъ согласенъ; но дѣдъ этотъ проклятой старичишка и слышать не хотѣлъ объ этомъ, и на отрѣзъ сказалъ, что онъ никогда не отдастъ свою внуку за такого разгульнаго парня какъ я, и въ добавокъ угрожалъ проклятіемъ, буде не сдѣлается по его волѣ. На эту пору случился у него въ домѣ молодой купчикъ изъ Москвы, котораго этотъ старикъ любитъ, и за него то онъ, корыстолюбецъ, теперь просваталъ мою милую Марію, за этаго бездушнаго человѣка, у котораго только карманы звенятъ золотомъ... я взбѣсился, и въ безуміи моей страсти, въ этомъ всепожирающемъ ураганѣ, на праздникѣ у Боярина Романова этаго, самаго законнаго наслѣдника земли Русскія, на несъ ударъ, можетъ быть и смертельный, и какъ отринутый родиною, бѣжалъ сюда, дыша мщеніемъ и гибелью.... Вотъ товарищи, въ чѣмъ дѣло: я открыть хочу для вашего блага и счастія Королевича Владислава, мѣсто, гдѣ живетъ законный наслѣдникъ земли Русскія Романовъ; а вы мнѣ за эту вѣсточку помогите отмстить этому злому старику Сусанину, и вырвать изъ челюстей чудовищей мою милую Марію....
   -- Іезусъ Марія! вскричали всѣ Поляки въ энтузіазмѣ. Не Богъ-ли намъ послалъ тебя товарищь? Будь спасителемъ нашемъ!... Виватъ, виватъ Иванъ Москаль нашъ, добрый товарищъ! И каждый обнималъ Ивана.
   Долго, долго заполночь пировалъ Иванъ предатель съ новыми своими товарищами и уже на зарѣ, опьянѣлые, они едва выкатились изъ дома развратнаго и грубаго пиршества.

-----

"Москва, Россіи дочь любима,
Гдѣ равную тебѣ сыскать?"
Дмитріевъ.

   Скажите мнѣ, гдѣ гнездится это божественное, это безотчетное чувство привязанности и любви къ отчизнѣ, гдѣ мы въ первые узрѣли свѣтъ Божій, возросли и возмужали? Такъ-ли мы любимъ мать, которая лелѣяла и питала насъ своимъ млекомъ? Такъ-ли любитъ юноша подругу жизни своей, съ коей онъ дѣлитъ и радости и горе, роскошь и бѣдность? Одно-ли это чувство привязанности, и одна-ли и таже любовь? Нѣтъ, друзья мои, нѣтъ. Любовь къ родному -- это чувство энергическое, священное; оно родится въ насъ вмѣстѣ, съ нашимъ рожденіемъ; слѣдовательно это чувство -- есть мы сами, и по этому оно угаснетъ тогда, когда мы отдѣлимся отъ міра сего и перелетимъ к" любви безконечной и вѣчной, иначе это есть патріотизмъ!
   Таковой то Патріотизмъ имѣлъ въ душѣ своей одинъ изъ гражданъ Нижняго-Новгорода -- имя его Мининъ.
   Вѣсть о взятіи Поляками первопрестольнаго града Москвы, къ коей онъ питалъ священное благоговѣніе, потрясло душу его. Пожаръ патріотизма со всей яростію вспыхнулъ въ душѣ гражданина Нижегородскаго. Онъ собираетъ почетныхъ гражданъ своихъ, представляетъ имъ картину ужаса родины; по временамъ рыданія и слезы заглушали слова его; но граждане Нижегородскіе поняли слова своего патріота. Мщеніе запылало въ сердцахъ ихъ и они одушевились безпримѣрною ревностію пожертвовать всѣмъ, что каждый имѣлъ у себя для собранія и прокормленія войска, чтобъ исторгнуть силою свое отечество и наказать изверговъ за право нарушенія собственности и дерское самовольство. Такъ и сдѣлалось.
   Но тутъ еще у нихъ залегла тяжкая дума на душу: кто будетъ военачальникомъ надъ войскомъ? А это дѣло требовало самоотверженія, опытности и ума. И тутъ Мининъ напомнилъ имъ, что онъ знаетъ одного изъ почтеннѣйшихъ Князей земли Русскія -- это былъ Князь Димитрій Михайловичъ Пожарскій, живущій не далеко отъ Костромы, В7" своемъ помѣстьѣ. Депу гація подъ начальствомъ Минина, рѣшилась отправиться къ Князю съ прошеніемъ отъ лица земли Русскія, заначь мѣсто военачальника и спасителя отечества.
   Свѣтило дня еще не выкатывалось изъ за горизонта, какъ десять троекъ неслись далеко уже отъ Нижняго по Костромской дорогѣ, снѣгъ, визжалъ подъ подрезами саней; лошади храпѣли и били снѣгъ, который брызгами летѣлъ въ разныя стороны.

-----

   Било одинадцать часовъ вечера. Изъ терема Князя Пожарскаго, изъ оконъ его опочивальни свѣтлѣлся томный огонекъ. Здѣсь при свѣтѣ лампадъ, предъ святыми иконами, лежалъ на постелѣ подъ богатыми шелковыми занавѣсками Князь Пожарскій, удручаемый болѣзнію. Въ изголовьяхъ сидѣла его прелестная и нѣжная супруга Анастасія: она съ робостію глядѣла въ глаза своему мужу; замѣчала малѣйшія его движенія, и но временамъ катились по алымъ нѣжнымъ щечкамъ ея перловыя слезы.... да, она любила страстію своего супруга. Въ ногахъ ложа княжескаго занималъ мѣсто, сидя на бархатномъ табуретѣ его домовой докторъ, природной Нѣмецъ, съ солидной и вмѣстѣ мрачной физіономіей; онъ былъ погруженъ въ какую то думу. Поодаль, противъ постели Князя занималъ кресла почтенныхъ лѣтъ бояринъ Громыня, который отъ нечего дѣлать, часто находилъ удовольствіе въ веществѣ, заключенномъ въ золотой табакеркѣ, осыпанной каменьями.
   Все безмолвствовало, и мечты имѣли полную свободу окрилять головы присутствующихъ. Одинъ лишь секундный бой часовъ пользовался правомъ нарушать тишину эту. Наконецъ князь, немного приподнялся съ изголовья, и подалъ знакъ Анастасіи подать ему питье, Анастасія не замѣдлила исполнить приказаніе своего друга, и тотчасъ поднесла ему въ золотой стопкѣ питье, въ которое докторъ влилъ нѣсколько какихъ-то капель.
   -- Да, Францъ Карловичи, какъ бы я былъ тобою обязанъ, еслибъ, ты меня скорѣе поднялъ съ этаго скучнаго одра; право онъ мнѣ въ продолженіи шестинедѣльнаго лежанья очень наскучилъ, сказалъ Князь доктору, выпивъ стопку.
   -- Богъ милостивъ, Князь; надѣюсь, что скоро все пройдетъ, и ты будешь соколомъ летать, отвѣчалъ улыбнувшись съ увѣренностію докторъ.
   -- Да, да, продолжалъ Князь; а мнѣ какъ бы нужно было въ теперешнее время полегать и соколомъ и ястребомъ, чтобъ истребить залетныхъ птицъ, не правда ли бояринъ? Прибавилъ Князь оборотясь къ Громынѣ.
   -- Правда твоя, Князь, давнобъ намъ пора опомниться, да видно Богу такъ угодно видишь какъ по то стало и ты прохворалъ, да и не слишкомъ то скоро оправляется....
   Князь, какъ будто не разслушавъ словъ боярина продолжалъ: да, я показывалъ ли тебѣ письмо послѣднее изъ Москвы отъ Королевича Владислава?
   -- Не слыхалъ, Князь, а желалъ бы послушать, что пишетъ къ тебѣ этотъ льстецъ, злобно улыбнувшись сказалъ бояринъ.
   -- Милый другъ мой, Анастасія, подай мнѣ вонъ тотъ ларчикъ, сказалъ Князь оборотясь къ своей супругѣ и указывая на письменный столикъ.
   Анастасія исполнила просьбу своего супруга, и ларецъ былъ уже въ рукахъ у Князя.
   -- Вотъ письмо Владиславлево, сказалъ Князь, подавая его боярину Громынѣ. Прочти-ка его.
   Бояринъ взялъ письмо изъ рукъ Князя Пожарскаго и началъ читать вслухъ:
   "Достойнѣйшій и почтеннѣйшій Князь Дмитрій Михайловичъ!
   Душевно сожалѣя о потерѣ твоего здоровья, я не утерпѣлъ, чтобъ не написать къ тебѣ. Положеніе твоего отечества, а можетъ быть и моего, день ото дня становится хуже. Безначаліе и грабежъ усиливаются; бояре Московскіе не могутъ уже болѣе унять ихъ, и верховный совѣтъ погруженъ въ думу, что предпринять въ этомъ случаѣ. Прискорбно сердцу Русскому безъ законнаго наслѣдника, и теперь только зависитъ отъ тебя, мой доброй князь, рѣшить участь земли Русской. Подумай, каково безъ правителя государство?... Жребій верховнаго совѣта палъ на меня, хотябъ я этого и не желалъ... но впрочемъ любя землю Русскую, я хотя и соглашаюсь по еще не совсѣмъ, -- жду только отъ тебя согласія; ждутъ и бояре и верховный совѣтъ; только не замѣдли, князь, отвѣтомъ. Когда буду царемъ Русскимъ не забуду твоей любви, которой только и ищу и прошу. Но Іезусъ Маріа, подкрѣпи меня только на престолѣ Русскомъ".
   
   "Прости мой добрый и почтенный князь, я стану ждать отъ тебя скораго отвѣта съ поздравленіемъ меня...."

"На всегда преданный тебѣ
"Королевичь Владиславъ"

   "Москва;"
   "1612-го года Октября въ 18-й день"
   
   -- Можно же его поздравить теперь Государемъ земли Русскія, улыбнувшись горько, проговорилъ бояринъ Громыня, свертывая письмо.
   -- Я его поздравлю сладкими и вкусными черными орѣшками, иронически улыбаясь проговорилъ князь; эй, соколъ, не на свое мѣсто хочетъ сѣсть: нѣтъ знай-ка свое мѣсто, а за чужое не берись. Охъ, болѣзнь меня только сокрушила, а то....
   Вдругъ послышался сильной шумъ и звонъ колокольцевъ на улицѣ. Князь не договорилъ словъ, какъ скоро вошелъ въ опочивальню его приближенный витязь, докладывая: о прибытіи изъ Нижняго Новгорода депутаціи отъ отечества. Князь вздрогнулъ и холодный потъ обдалъ все чело сто -- сердце сильно забилось; князь молчалъ, и только мановеніемъ руки далъ знакъ, чтобъ они вошли. Князь привсталъ, отворились двери опочивальни его, и Мининъ съ гражданами нижняго Новгорода предсталъ предъ Пожарскимъ.
   -- Прости нашей дерзости, что мы осмѣлились предстать предъ свѣтлое лице твое; на голосъ отечества мы собрались къ тебѣ -- къ тебѣ, да будешь ты нашимъ руководителемъ и помощникомъ въ дѣлѣ спасенія отечества отъ злыхъ Ляховъ. Москва взята и страждетъ и гибнетъ отъ своеволія Польскаго. И можетъ ли сердце Русское вынести такой тяжкой ударъ сердцу? Или мы не Русскіе? или не кипитъ и не льется въ жилахъ нашихъ кровь дѣдовъ и прадѣдовъ нашихъ?.... Князь, рыдая говорилъ Мининъ, будь спасителемъ нашимъ, спаси гелемъ отечества -- утиши эту грозную и гибельную бурю; тебѣ вопіетъ само отечество, и мы представители его! Все что не имѣемъ, все отдаемъ на защиту нашей любезной отчизны.... Жертвуемъ женами и дѣтьми нашими и жизнію, будь вождемъ нашимъ, самъ Богъ избираетъ тебя не отрекись отъ дѣла спасенія; дай руку, пойдемъ,-- защитимъ и побѣдимъ!
   Мининъ взялъ за руку князя Пожарскаго, и онъ какъ будто встрепенулся, и чудеса провидѣнія, пекшагося о землѣ Русской воскресили Пожарскаго отъ тяжкаго недуга, и онъ твердый и бодрый богатырь Русскій сталъ по прежнему. Сердце его закипѣло мщеніемъ на враговъ отечества, и Пожарскій надѣваетъ на себя стальную броню и шлемъ, опоясывается мечемъ.... слезы льются изъ огненныхъ глазъ его; онъ прощается съ подругою жизни своей, съ милою Анастасіею, которая повисла на шеѣ героя -- побѣдоносца. Она нѣжными розовыми устами впилась въ геройскія уста Пожарскаго,-- и эти пламенные поцѣлуи, заключили собою разлуку нѣжно любящихся супруговъ.
   Да, кто любилъ въ первые въ жизни, въ этихъ розовыхъ лѣтахъ своей юности, тотъ только можетъ яркими красками воображенія обрисовать картікіу разлуки съ милой сердцу, съ идеаломъ души, которая есть тоже блаженство, тоже счастіе данное отъ творца и зиждителя для облегченія участи страдальческой жизни... Но могули я перомъ выразить это непостижимо -- великое чувство? Могу ли описать его жгучую, подобно вулкану клокочущую силу души? О, нѣтъ, я бросаю перо, которымъ пишу это плачевное и важное событіе нашего отечества, и оставляю на произволъ того, кто понимаетъ это безотчетное чувство!...
   Ретивой конь ржалъ, и копытами рылъ снѣгъ -- онъ какъ будто дышалъ мщеніемъ на враговъ отечества. Стремянный княжескій держалъ за уздцы его, подводя къ крыльцу; и на него то взлетѣлъ герой нашъ.
   Онъ еще разъ обнялъ Анастасію, напечатлѣлъ огненный, прощальный поцѣлуй на алыхъ щекахъ ея -- ударилъ стременемъ, и борзой конь помчалъ героя -- Пожарскаго на славу и спасеніе отечества! И Анастасія долго провожала взорами своего милаго друга. Молитва къ Спасителю дрожала на устахъ ея.... Десять троекъ помчались вслѣдъ за Пожарскимъ.
   Москва! не унывай, спаситель избавитъ тебя отъ ига варварскаго -- онъ не далекъ отъ тебя!

-----

   -- Что такое зовутъ счастіемъ царя? То ли это счастіе, чтобъ быть богатымъ и сильнымъ? А кто же даетъ это богатство и силу? Я постигаю теперь эти важные факты -- это любовь народа къ царю и царя къ народу; не такъ ли Юрій? Такъ говорилъ королевичь Владиславъ своему любимцу губернатору Сендомирскому Юрію Мнишкѣ, расхаживаясь мѣрными шагами по пріемной комнатѣ кремлевскаго дворца.
   -- Правда твоя, Государь; любовь народная выше и дороже всѣхъ драгоцѣнностей, и счастливъ тотъ Государь, который снискалъ ее у народа, отвѣчалъ Юрій Мнишка.
   -- Да, Юрій, я согласенъ съ тобою, то по этому могу ли я надѣяться получить корону Царства Русскаго? Русскіе привыкли изстари чтить и любить своихъ Царей; а я не Русской крови, и очень легко можетъ статься что не захотятъ имѣть меня своимъ Царемъ; но что мнѣ за дѣло до ихъ воли -- Московскіе бояре уже согласны избрать меня своимъ Государемъ, и одно только, какъ бельмо на глазѣ этотъ князь Пожарскій....
   -- Пожарскій, Государь, изумившись сказалъ Юрій; я знаю его давно и сердце и характеръ -- словомъ, всѣ его склонности....-- да, онъ вѣрный патріотъ и слуга Царству Русскому....
   -- Замолчи Юрій! я не боюсь Пожарскаго; мнѣ нужна сила -- и найду ее у отца моего..., понимаешь? Гонецъ еще вчера посланъ въ Варшаву о присылкѣ сорокатысячнаго корпуса. Тогда посмотрю какъ потягается со мною этотъ по словамъ твоимъ патріотъ.... Буде не такъ -- я силою возьму корону Царства Рувскаго, и тогда Пожарскій князь страшись моего мщенія....
   Владиславъ замолчалъ, и будто погрузился въ думу, а любимецъ его, сидя въ креслахъ, потиралъ лобъ свой.
   -- Да кстатѣ мнѣ пришло на память, какъ будто очнувшись отъ дремоты сказалъ королевичь: не знаешь ли ты Юрій, говорятъ съ достоверностію, что есть законный наслѣдникъ на Царство Русское, и кто же бы ты думалъ? Бояринъ Романовъ, сынъ того Романова, котораго отецъ мой вмѣстѣ съ патріархомъ Русскимъ Гермогеномъ томитъ уже нѣсколько мѣсяцевъ въ темницѣ, и насильно заставилъ его принять постриженіе въ иноческій санъ. И вотъ теперь для меня важная препона въ его сынѣ Михаилѣ Романовѣ.... Слушай Юрій, я хочу прибѣгнуть къ рѣшительному средству; корона Царства Русскаго слѣпитъ глаза мои, и я хочу.... погубить Михаила Романова; ты же помоги мнѣ, я надѣюсь на тебя: узнай повѣрнѣе, гдѣ живетъ Романовъ я слышалъ не давно, что его скрываютъ отъ ушей и глазъ моихъ. Слышишь поразвѣдай. Юрій, и завтра дай мнѣ знать; надѣйся крѣпко, я не забуду твоей важной для меня услуги -- прощай до завтра. У меня есть нужныя письма, спѣшу читать ихъ.
   И сказавъ эти слова, королевичъ скоро удалился изъ пріемной комнаты кремлевскаго дворца, оставя Юрія Мнишку въ нерѣшительномъ положеніи.
   -- Не за будешь услугу, проворчалъ тихо Юрій, вставая съ креселъ, я этому вѣрю, да трудно отыскать эту еще не оперившуюся птичку. Изволь пожалуй какова коммисія! Гдѣ мнѣ искать? мнѣ и безъ его порученій грустно и тяжко на сердцѣ.... Я обманутъ, обезчещенъ, лишенъ моей дочери Марины; и все чрезъ кого же?... О Іезусъ Маріа! продолжалъ Юрій, чрезъ отшельника, бѣглеца, самозванца, разбойника; вотъ и въ правду сказать, какъ говаривали наши старики: Сѣдина въ бороду, а бѣсъ въ ребро, такъ и я на старости лѣтъ взбѣсился; повѣрилъ словамъ обольстительнымъ.
   Онъ не договорилъ остальнаго, сзади его послышался скрипъ двери -- Юрій обернулся и Людвигъ, секретарь королевича стоялъ предъ нимъ.
   -- Ба, Пане Хорвицкій, что новаго.... какъ наши дѣла?... оторопѣвши въ несвязныхъ словахъ говорилъ Юрій Миншка. Королевичъ занятъ, теперь ему не время -- до завтра....
   -- Юрій Адольфовичъ, дѣло важное, нужно видитъ теперь же королевича для его счастія и блага, отвѣчалъ На въ Хорвицкій. Неожиданный случай доставилъ мнѣ узнать, гдѣ живетъ наслѣдникъ Царства Рус....
   -- Романовъ! въ восторгѣ вскричалъ Юріи, не давъ договорить словъ Хорвицкому. Любезный другъ, мы сей часъ только ч то говорили объ этомъ съ королевичемъ, и онъ меня просилъ развѣдать объ этомъ, и завтра донести; но этому то я былъ погруженъ въ безвѣстную думу. Она мучила меня, и вотъ какое неожиданное счастіе; о Haue Хорвицкій, какую-же радость доставилъ ты мнѣ, обнимая его говорилъ Юрій.
   -- Да, Юрій Адольфовичь, само счастіе, кажется хочетъ благопріятствовать нашему королевичу. Случай неожиданный столкнулъ меня вчера съ однимъ Русскимъ крестьяниномъ -- онъ передается душею и сердцемъ королевичу, и хочетъ теперь-же видѣть его и объявить о мѣстѣ, гдѣ живетъ Михаилъ Романовъ, онъ теперь здѣсь во дворцѣ и я привелъ его....
   -- Онъ здѣсь, сказалъ въ восторгѣ Юрій Мнишка, -- погоди-же минуту здѣсь, Пане Хорвицкій, а я пойду объявлю объ этой счастливой находкѣ королевича, не смотря на то, что хотя онъ и занятъ....
   Юрій вышелъ, а секретарь между прочимъ сталъ расхаживаться по комнатѣ.
   -- Государь, чего желалъ ты, то и исполняется вскорѣ. Такъ говорилъ Юрій Мшника, взойдя въ кабинетъ королевича Владислава. Русской крестьянинъ, преданный тебѣ душею, хочетъ видѣться съ тобою и объявить мѣсто жительства Михаила Романова....
   -- Ты смущаешь меня Юрій.... ты помѣшалъ мнѣ.... Что такое сказалъ ты о Романовѣ -- я не понялъ тебя.... оторопѣвши проговорилъ королевичь Владиславъ, вставая съ креселъ.
   -- Ты не понялъ меня, Государь, снова сказалъ важнымъ голосомъ Юрій; такъ знай-же теперь; о чемъ меня просилъ, то исполнилось -- сей часъ пришелъ твой секретарь панъ Хорвицкій съ докладомъ о мѣстѣ пребыванія того, котораго ты считаешь себѣ соперникомъ -- это бояринъ Романовъ; объ немъ то и дѣло. Молодой крестьянинъ Русской, скажетъ объ этомъ лучше.
   -- Ты шутишь Юрій, или это правда? сказалъ нетерпѣливо королевичь. Позови ко мнѣ секретаря, прибавилъ онъ повелительнымъ голосомъ.
   Юрій вышелъ изъ кабинета королевича, и отворивъ дверь пріемной комнаты, далъ знакъ Хорвьцкому мановеніемъ руки, чтобъ онъ слѣдовалъ за нимъ, и онъ не мѣдля пошелъ. Пройдя нѣсколько бога гоу бранныхъ комнатъ, они вошли въ кабинетъ королевича.
   -- Правда-ли то, что я слышалъ отъ него? такъ сказалъ королевичъ, указывая на Юрія Мнишку. Скажи мнѣ, я сомнѣваюсь, не шпіонъ-ли переодѣтый въ крестьянское рубищѣ и присланный можетъ быть отъ Пожарскаго -- ты вѣрно-ли знаешь его Хорвицкій?
   -- Государь, кому-же знать вѣрнѣе, какъ не мнѣ, и кто могъ быть счастливъ къ услугѣ моего государя и благодѣтеля, какъ не я; торжествующимъ тономъ проговорилъ панъ Хорвицкій.
   -- А гдѣ жъ этотъ крестьянинъ, возразилъ королевичь, я хочу видѣть его и самъ говорить съ нимъ.
   -- Если повелите, Государь, то теперь же предстанетъ предъ свѣтлое лице ваше -- онъ дожидается меня въ переднихъ комнатахъ дворца, отвѣчалъ съ низкимъ поклономъ секретарь его панъ Хорвицкій. Государь! прибавилъ онъ, кому же стараться болѣе какъ не мнѣ; вѣдь голодъ не даетъ покою, и тысячи моихъ собратій гибнутъ безъ дневнаго пропитанія; да уже и Русскихъ крысъ и мышей не достаточно стало къ пропитанію; хотя много у насъ и злотыхъ, да хлѣба нѣтъ; а поди по селамъ, да тронь хоть загорѣлую Русскую корку, такъ Русская дубина лихо походитъ на нашей спинкѣ, да и голову разшибетъ на черепочки.... Государь, вѣдь Русскіе шутить не любятъ, а не то....
   -- А не то, топнувъ ногою закричалъ королевичъ -- убирайся скорѣе вонъ, пока цѣлъ, и пока я не размозжилъ твою глупую башку, преждѣ Русской дубины; я вижу ты заврался -- лучше дѣлай-ка свое дѣло и приведи ко мнѣ этаго крестьянина,-- ну-же, живей!
   -- Слушаю, Государь, виноватъ, простите моей откровенности, робко и почти сквозь зубы проговорилъ панъ Хорвицкій, и поспѣшно вышелъ изъ кабинета королевича.
   -- Какъ бы ты подумалъ, Юрій, объ этомъ: слышать слова, какъ правдоподобныя, такъ и убійственныя для моего сердца? Я прежде не вѣрилъ этому; но моему секретарю, этому человѣку всегда бывало преданному мнѣ душею, я теперь повѣрю.... О, за чѣмъ онъ дерзнулъ мнѣ произнесть эту горькую истину -- мнѣ бы легче было на душѣ, когда-бъ я не зналъ эту гибель моихъ подданныхъ; но скоро-ли, скоро-ли, настанетъ эта желанная минута?... Тогда бъ и Поляки мои жили съ Русскими душа въ душу; тогдабъ все это кончилось и...
   Дверь кабинета отворилась, и секретарь королевича, ввелъ съ собою мололодаго прекрасной наружности крестьянина; хотя рубище доказывало бѣдность, но на лицѣ его отражалась какая-то смертельная блѣдность -- въ глазахъ горѣлъ огнь злобы; губы почти помертвѣлыя трепетали какую-то таинственную мысль, едва невырвавшуюся изъ предальческой души -- невѣрнаго сына Отечеству своему....
   Да, раскаяніе послѣ преступленія ужасно, и душа преступника дрожитъ подобно древесному листу взвѣваемому тихимъ вѣтеркомъ. Таково уреканіе совѣсти -- это кара господня и сила его безвозмезднаго правосудія; -- страшно впасть въ руки эгаго судіи и подвергнугься его гнѣву!... Тяжко и тошно душѣ отдаляться отъ своего первообраза, а это отдаленіе, есть забытіе Бога, его закона -- по этому преступленіе.
   Въ такомъ-то положеніи былъ и Этотъ молодой крестьянинъ Иванъ -- это онъ быль, о которомъ вы уже знаете, почтенные мои читатели и читательницы -- это онъ, тотъ же страстный, и тотъ же по прежнему любящіи милую дѣвушку Марію Сусанину.
   При входѣ Ивана въ кабинетъ королевича Владислава, какая-то трепетная, жгучая дрожь обдала все тѣло его. Раскаяніе сильно потрясло душу его, онъ зашатался и скоро прислонился къ мраморному камину.
   Свѣтлая, эта безотчетная, врожденная въ насъ мысль любви къ отечеству, ко всему родному, ярко блеснула въ душѣ его, и вдругъ снова скатилась въ бездну злобы ожесточенной души, какъ въ прекрасный вечеръ катятся ясныя звѣзды по голубому небу, въ воздушной громадѣ!...
   -- Такъ это онъ; пристально взглянувъ на Ивана, сказалъ королевичъ. Ты Русской, мой любезный, или нѣтъ?
   -- Я, я Русской крови и вѣры -- я ожесточенъ моей родиною, и теперь хочу прибѣгнуть къ твоимъ милостямъ, Государь; мщеніе и злоба -- о, злоба ада воспламенила всю внутренность мою!... Да, Государь, я несчастенъ, и чрезъ это несчастіе, потерялъ весь патріотизмъ души моей; она страдаетъ и гибнетъ подъ ярмомъ тяжкой скорби; видно мнѣ непридется возвратить потери, и объ этомъ я прошу только твоей милости помочь мнѣ исторгнуть изъ рукъ чудовищъ мою милую. Государь, еслибъ ты зналъ какъ я люблю её.... тогда-бъ ты повѣрилъ всѣмъ мученіямъ моего сердца.
   Иванъ закрылъ лице руками; крупныя слезы текли по алымъ щекамъ его; да, онъ плакалъ, какъ плачетъ малютка о потери своей родимой!
   Королевичь Владиславъ смотрѣлъ на этаго несчастнаго, убитаго судьбой, съ сердечнымъ состраданіемъ; онъ подошелъ къ нему, взялъ его за руку и сказалъ:
   -- Молодой поселянинъ! мнѣ жаль тебя, что судьба, въ этихъ цвѣтущихъ, розовыхъ лѣтахъ юности, тебѣ не благопріятствуетъ; но объ этомъ поговоримъ послѣ, и клянусь тебѣ, что я составлю твое счастіе, только съ тѣмъ условіемъ, когда ты объявишь мнѣ мѣсто, гдѣ живетъ Михаилъ Романовъ. Вотъ этотъ кошелекъ возьми себѣ, онъ тебѣ пригодится -- въ немъ золота довольно; и королевичь, вынувъ изъ камзола своего кошелекъ, отдалъ Ивану.
   -- Государь, мнѣ деньги ненужны, а нужно одно только мщеніе -- месть и злоба не требуютъ золота, имъ нужна сила, которой я и прошу у тебя, говорилъ съ иступленною злобою Иванъ.
   -- Такъ ты знаешь, гдѣ живетъ Романовъ? спросилъ королевичь у Ивана.
   -- Знаю, Государь, я самъ оттуда; онъ живетъ недалеко отъ Москвы. Кострому отъ сюда считаютъ съ небольшимь 300 поприщъ; а ближе сюда есть городокъ Угличъ -- мѣсто гдѣ свершилось преступленіе ужасное, о которомъ только судитъ Богъ, и которое легло на душу Годунова; вѣдаю, что ты знаешь, Государь, объ э томъ дѣлѣ.
   Такъ вотъ, не далеко отъ Углича, есть богатое имѣніе боярина Романова; но онъ живетъ не здѣсь, а въ монастырѣ Ипатьевскомъ, находящемся очень близко отъ города Костромы. Этотъ монастырь древній и богатѣйшій; онъ построенъ около 300 лѣтъ отъ нашего времяни, какъ я слыхалъ это отъ стариковъ, какимъ-то Татарскимъ княземъ по имени Четомъ. Онъ стоитъ на правомъ берегѣ рѣки Волги, этой обширной въ нашемъ царствѣ рѣки -- на горѣ, и въ немъ то живетъ и поживаетъ молодой бояринъ Михаилъ Федоровичь Романовъ со своею родимою. Буде прикажешь такъ доведу, только не забудь моей просьбы....
   -- Благодарю тебя поселянинъ; ты оказалъ мнѣ такую услугу, которой я никогда не забуду, сказалъ королевичь Владиславъ. Хорвицкій! выдай ему теперь-же изъ моей казны 200 червонныхъ, и отправить завтрешней день съ нимъ двѣнадцать человѣкъ изъ моей гвардіи, подъ секретнымъ прикрытіемъ къ Ипатьевскому монастырю, а еще лучшебъ было нынѣшнею ночью какое приказаніе будетъ моимъ служивымъ, то ужо, когда прозвучитъ на Спаской башнѣ двѣнадцать часовъ, чтобъ они были здѣсь въ дворцѣ, со всемъ готовыми къ дорогѣ; а этаго удержи у себя -- ступайте; ты Хорвицкій исполняй свое дѣло безъ замедленія, за твою службу я награжу тебя.
   Было уже девять часовъ вечера, какъ Иванъ, предатель своего отечества, вышелъ изъ палатъ кремлевскихъ вмѣстѣ съ паномъ Хорвицкимъ.
   -- Какое счастіе, какая радость для меня... не правда ли, Юрій, такъ говорилъ Владиславъ, садясь въ кресла, по уходѣ предателя.
   -- Кому-же радоваться, какъ не тебѣ, Государь? Ты искалъ счастія, а счастіе само гоняется за тобою, отвѣчалъ Юрій важнымъ гономъ. Видно тебѣ суждено быть на Престолѣ Русскомъ, и на тебя видно возложится корона царская.
   -- Этаго-то и желала душа моя; когда не будетъ Романова, то безъ всякаго сомнѣнія Пожарскій не станетъ препятствовать моему вступленію, и не попрекословитъ въ верховномъ совѣтѣ.... Я это предугадываю, не правда ли Юрій?
   -- Согласенъ, Государь, отвѣчалъ Юрій такимъ-же тономъ; но вотъ еще въ чемъ дѣло, ты католикъ: но на престолѣ Русскомъ были кажется князья и цари Греческаго исповѣданія; то тутъ предвидится, какъ я думаю, затрудненіе къ избранію тебя, Государь; развѣ ты согласишься перемѣнить законъ нашъ....
   -- А что за бѣда, прервавъ слова Юрія, сказалъ Владиславъ. Если я буду и католикомъ на престолѣ Русскомъ, и мнѣ какое дѣло, если мои подданные будутъ неодинаковаго со мною закона?
   -- Нѣтъ, этаго невозможно и допустить по общимъ законоположеніямъ всѣхъ политическихъ державъ; нѣтъ, это несправедливо, Государь, отвѣчалъ Юрій Мнишка. Когда ты не согласишься принять вѣру Греко-Россійскую, то я начинаю сумнѣваться за тебя, Государь, въ избраніи....
   Владиславъ не слыхалъ этихъ словъ, сказанныхъ Юріемъ; онъ погрузился въ какую то мрачную думу.
   -- По впрочемъ, сказалъ королевичь послѣ минутнаго размышленія, я тогда улажу какъ нибудь это дѣло; лишь-бы избавиться мнѣ отъ Романова: тогда я насильно заступлю его мѣсто.
   -- Это въ твоей волѣ, Государь; но Пожарскій.... продолжалъ Юрій, говоря сквозь зубы.
   -- Что мнѣ до Пожарскаго; я его не слишкомъ опасаюсь -- не ему тягаться со мной; я ему покажу тогда, какъ учатъ невѣждъ, буде онъ осмѣлится хотя слово пикнуть противъ меня въ Верховномъ Совѣтѣ, вспыльчиво говорилъ королевичь.
   -- Одному противъ десятерыхъ трудно тягаться, Государь, а впрочемъ ты болѣе знаешь и имѣешь болѣе къ исполненію средствъ, говорилъ Юрій выходя.
   -- До свиданія, Государь, проговорилъ онъ, и отвѣся нѣсколько поклоновъ вышелъ.
   Королевичъ попрежнему сѣлъ за письменный столикъ и началъ писать какія-то бумаги. Прошло нѣсколько времени -- на Спасской башнѣ пробило двѣнадцать часовъ. Владиславъ тотчасъ всталъ и началъ молча расхаживаться по кабинету. Вдругъ скрипнула дверь -- Владиславъ вздрогнулъ -- какой-то холодъ пробѣжалъ По всему его тѣлу; онъ устремилъ недовѣрчивый взоръ на дверь: квадратная малинькая фигура, съ блестящими глазами показалась въ ней -- это былъ секретарь Владислава Намъ Хорвицкій.
   -- Я въ точности исполнилъ Государь Ваше приказаніе, сказалъ, вытянувшись въ прямъ, хриповатымъ голосомъ Папъ Хорвицкій.
   -- Они здѣсь?... дрожащимъ голосомъ проговорилъ Владиславъ.
   -- Здѣсь Государь, и ожидаютъ твоего повелѣнія, отвѣчалъ Панъ Хорвицкій.
   -- Хорошо; скажи, чтобъ безъ всякаго шума вошли въ пріемную; я сей часъ выду къ нимъ.
   -- Слушаю, Государь, низко поклонившись проговорилъ Хорвицкій, и скоро пошелъ къ двери; но къ несчастію сдѣлалъ неправильный шагъ, и толстая нога его зацѣпилась за решетку камина, и нашъ Папъ, потерявъ равновѣсіе, растянулся по паркету, придясь лбомъ объ конецъ полурастворенной двери.
   Оханье и стопы заставили оборотиться королевича, которому представилось зрѣлище преинтересное: его секретарь лежалъ на полу, издавая жалобные стоны, а правой рукой потиралъ себѣ лобъ.
   Королевичъ, какъ небылъ мраченъ, но, видя критическое положеніе своего секретаря -- расхохотался.
   -- Ну Панъ Хорвицкій, знать не быть толку, видишь ли какое начало; ха, ха, ха: смѣясь говорилъ Королевичъ.
   -- Да, Государь, Вамъ хорошо смѣяться надомной, а мнѣ право не до смѣху. Проклятая решетка вотъ эта нашутила надомной, и я лихо поцѣловалъ лбомъ дверь"--чтобъ ей пропасть пропадомъ -- теперь такъ и трещитъ голова отъ ея чертовскаго поцѣлуя, вставая съ паркета мычалъ Панъ Хорвицкій, и кой-какъ вывалился изъ кабинета Королевича, который помиралъ со смѣху надъ бѣднымъ паномъ.
   По уходѣ Хорвицкаго, Владиславъ подошелъ къ шкатулкѣ, тронулъ пружину, и она раскрылась-онъ вынулъ изъ ней кинжалъ, помазалъ изъ склянки ядомъ, и тотчасъ опустилъ въ ножны. Закрылъ шкатулку, спряталъ кинжалъ подъ камзолъ и скоро вышелъ изъ кабинета въ пріемную комнату; здѣсь дожидалась его отчаянная ватага -- Иванъ стоялъ поодаль; взоръ его былъ дикъ, онъ безпрестанно озирался.
   Таковъ страхъ совѣсти у преступниковъ закона отечественнаго! Вошелъ Королевичь -- и всѣ приняли видъ почтенія и уваженія.
   -- Ну, ребята, я знаю вашу храбрость и неустрашимость, такъ началъ королевичь, оборотясь къ стоявшимъ въ строю Польскимъ гвардейцамъ -- послужите мнѣ, я не забуду васъ. Вотъ этотъ молодецъ покажетъ вамъ дорогу, куда нужно теперь идти вамъ; и вы должны исполнить свое дѣло, -- умертвить по волѣ моей живущаго въ монастырѣ Ипатьевскомъ боярина Михаила Романова, и его мать.... Въ монастырѣ же и палатахъ Романова, вы все найдете для себя нужное: и пищу и злато, и разныя драгоцѣнности. Окончивъ это дѣло, сожгите до основанія Ипатьевской монастырь и близь его лежащее село Ипатьево; только сперва побывайте въ гостяхъ у тамошняго крестьянина Ивана Сусанина и силою исторгните изъ рукъ его внуку, по имени Марію, и отдайте ее вотъ вашему путеводителю -- она его невѣста его милая. Эту тайну я ввѣряю вамъ въ полной надеждѣ сохранить ее свято. Вотъ орудіе, продолжалъ королевичъ, вынувъ изъ подъ камзола кинжалъ, и отдалъ его одному изъ гвардейцевъ по имени Эгмонду, отлетному удальцу. Оно напитано ядомъ; и ты Эгмондъ, мой храбрый слуга, или кто первый успѣетъ изъ васъ, напитайте его кровію Михаила и его матери, а въ добавокъ еще смѣшаніе съ кровію этаго старика Сусанина. Въ Ипатьевскій монастырь; безъ незнающаго тайныхъ входовъ, пройти невозможно -- и вотъ преданный мнѣ, этотъ молодой крестьянинъ, проведетъ васъ, только не робѣйте, ребята, и крѣпко положитесь на него. Вашу услугу я никогда не забуду -- это вы сдѣлаете для блага вашего Государя и васъ самихъ....
   Королевичь смолкъ, и восторженные привѣтомъ своего Государя воины Польскіе, дали смертную клятву, въ нужномъ случаѣ, даже не щадить своей жизни, и исполнить, во что бы то нестало, злодѣйское намѣреніе изверга, чужеземнаго пришлеца.
   -- Ну, теперь идите на дѣло, прибавилъ Королевичь, вынувъ кошелекъ изъ кармана -- вотъ вамъ на дорогу.... онъ бросилъ кошелекъ, и -- звонъ золота заглушилъ ихъ совѣсть.
   Ударилъ часъ полуночи на Спаскихъ воротахъ, и гулъ его разнесся по тишинѣ полуночной!
   Они вышли поспѣшно изъ дворца, направивъ путь на Костромскую дорогу -- измѣнникъ Иванъ указывалъ пугъ для гибели своего отечества!...
   По выходѣ этихъ злодѣевъ королевичь легъ въ постель, и мечты о гибели Романова и объ избраніи его на царство Русское не давали ему наслаждаться сладостнымъ сномъ.
   И можетъ ли злодѣйская душа имѣть покой? Безпечный и тихій сонь услаждаетъ только души непорочныхъ и добрыхъ!
   Была ночь бурная, осенняя. Дождь и снѣгъ смѣшивались дружно между собой и щедро летѣли съ мрачнаго неба. За пять верстъ отъ страждущей столицы Русской, тянулись длинными рядами воины Русскіе, и спустя часъ времени они расположившись на бивуакахъ близь Москвы и развели огни.
   Князь Пожарской распоряжалъ войскомъ защитниковъ угнетеннаго отечества отъ ига иноплеменнаго, и устроивши все, онъ, измокшій и прозябшій, вошелъ въ палатку, приготовленную для князей и бояръ,
   -- Ужь дался же намъ этотъ походъ, сказалъ Князь Пожарскій, входя въ палатку и снимая свой шлемъ и измокшій плащъ. Что за погода давно не запомню такой -- мой конь не разъ спотыкался отъ такой теми и гололедицы, я измокъ почти до костей.
   -- Правда твоя, Князь, ужъ и мнѣ досталось потерпѣть отъ этаго невзгодья, проговорилъ Князь Стародубскій, усаживаясь на скамью возлѣ пылавшаго огня. Какъ бы не худо было намъ, теперь, напиться теплаго збитьню; хоть бы немного посогрѣться, а то право меня дрожь сподымя колотитъ -- вотъ такъ осенняя погодушка!
   -- Нѣтъ Радіонъ Петровичъ, ты видно еще не вѣдаешь, чѣмъ лечиться отъ стужи, сказалъ Князь Бѣлозерскій, вынимая изъ за пазухи препорядочную флягу съ зеленымъ виномъ. Вотъ это лучше поможетъ твоего горячаго збитьня.
   -- Браво, и то дѣло, сказали смѣясь нѣсколько изъ Князей и бояръ, и каждый осушилъ по порядочной чаркѣ жгучаго напитка.
   Дверь палатки растворилась -- вошелъ Мининъ, а за нимъ нѣсколько человѣкъ воиновъ; они несли съ собою разные съѣстные припасы.
   -- Предлагаемое да ѣдимъ, сказалъ Мининъ. Врагамъ, товарищи на зависть, а намъ на доброе здоровье,-- не такъ-ли Димитрій Михайловичъ? Пословица упасъ ведется на Руси: не унывай, да и себя не забывай.
   -- Добрая рѣчь твоя, Косьма, а меня что -- то раздумье беретъ; вѣдь Москва заперта, и проклятые ляхи не оттворятъ намъ добровольно воротъ, придется съ ними пощелкаться не на шутку, говорилъ, сидя на скамьѣ Князь Пожарскій, опершись на палашъ.
   -- Вотъ о чемъ дѣло, князь, говорилъ Мининъ, усаживаясь также на скамью, возлѣ Князя Пожарскаго. Полно-ка думать; утро, говорятъ, мудренѣе вечера. Теперь попьемъ, поѣдимъ, а на утро какъ и встрепаные соколы -- не правда ли бояринъ? оборотясь къ сидѣвшему противъ него боярину Колычеву, говорилъ Мининъ.
   -- Правда, правда, Косьма Васильевичъ, не потачь; теперь попьемъ поѣдимъ, а на завтре на званой пиръ....
   -- Иль вправду, друзья, вы на званой пиръ пришли? а не знаете того, что черныя воронья глядятъ на насъ со стѣнъ городскихъ и готовы каркнуть на насъ.... проговорилъ томно Князь Пожарскій.
   -- Да, друзья -- товарищи, можетъ быть намъ дорого придется расплачиваться за этотъ пиръ...
   -- Что Богъ дастъ, а мы выручимъ нашу матушку Москву, бѣлокаменную, сказалъ Мининъ, изъ рукъ своевольныхъ нашихъ мучителей; нѣтъ не пировать же имъ больше на нашей родинѣ; мы поучимъ ихъ Русскими саблями и копьями; они узнаютъ какъ дорога намъ отчизна, и этотъ священный градъ -- градъ, на которой каждый Русской взираетъ съ благоговеніемъ. Москва и такъ немало потерпѣла отъ Татаръ и Литвы, немало обагрялась кровію вѣрныхъ сыновъ ея, и этотъ Святой кремль, это мѣсто столь священное для всякаго Русскаго, былъ свидѣтелемъ этихъ ужасныхъ, варварскихъ зрѣлищь; а теперь что стало съ нимъ? запустѣніе и своеволіе обладаютъ имъ; нѣтъ мы кровію нашею искупимъ и Москву, и кремль, и Россію -- наше любезное отечество!
   Такъ говорилъ Мининъ, и слезы лились изъ очей старца -- патріота, убѣленнаго сѣдинами. Да, онъ плакалъ, какъ вѣрный и нѣжный сынъ о погибели своей матери -- земли Русской!
   Вождь войска Русскаго, отдавъ приказъ по рядамъ сподвижниковъ и защитниковъ отечества, предался сну; но нѣтъ, онъ не могъ сомкнуть глазъ; сонъ бѣжалъ отъ него: онъ думалъ и составлялъ въ геройской головѣ своей планы, какъ-бы лучше и удачнѣе начать дѣло спасенія; безъ малаго урона своихъ соотечественниковъ, и даже, если можно, обойтись безъ кровопролитія. Такъ Князь Пожарскій щадилъ кровь своихъ собратій -- своихъ родныхъ!
   Едва зарумянилась заря на восточной сторонѣ небосклона, и осенній сумракъ начиналъ рѣдѣть и просвѣчиваться дневнымъ ефиромъ -- войско Русское уже стояло въ боевомъ порядкѣ, и Князь Пожарскій уже разъѣзжалъ на ворономъ конѣ. Свѣтило дня выкатилось изъ за горизонта, и передовые были посланы къ столицѣ Москвѣ, съ извѣстіемъ о прибытіи войска Русскаго подъ ея стѣны; а въ случаѣ сопротивленія королевича Владислава, будутъ приняты рѣшительныя мѣры и Русскія не пожалѣютъ стѣнъ прадѣдовскихъ и разгромоздятъ ихъ въ груду камней.
   Эта вѣсть была громовой вьстію Польскому королевичу; онъ бѣсился и не зналъ что дѣлать. Верховный Совѣтъ, хотя и былъ въ рукахъ его; но какъ городъ былъ осажденный, то ничто не могло служить для пользы Владислава. Ему донесли, что князь Пожарскій главноначальствующимъ надъ войскомъ Русскимъ, требуетъ, чтобъ Владиславъ оставилъ Москву и немедля отправился въ Польшу. Месть злобы запылала въ душѣ Владислава, и онъ, ожесточенный на Пожарскаго, повелѣлъ съ городскихъ стѣнъ, съ которыхъ грозно выглядывали пушки, открыть смѣлый огонь. Теперь -- то завязалась битва не хуже Задонской! Патріотизмъ вспыхнулъ въ сердцахъ ихъ и они полетѣли, какъ львы, на защиту и свободу отечества. Пули, картечи и ядра не устрашили грудь Русскую; да, она горѣла безпримѣрною любовію къ отечеству, они помчались на побѣду и смерть! Завыла буря Русскихъ пушекъ -- Богъ и свобода! завопили тысячи голосовъ и неслышно стало ихъ взыва отъ шума ядеръ и картечь!...

-----

   Давнымъ давно смерклось, и въ домѣ крестьянина Ивана Сусанина, зажиточнаго Русскаго селянина села Ипатьева, свѣтлѣлись огни изъ окопъ. Это былъ дѣвишникъ его любезной внучки Маріи. Гурьба народа окружала домъ его. Надобно правду сказать, старикъ веселился не по лѣтамъ: онъ, то пѣлъ пѣсни съ красными дѣвицами, то игралъ и кружился; да, ему радостно было на сердцѣ. А что же сердце? скажите, друзья мои; кто можетъ выразить эту безотчетную, эту безпредѣльную любовь къ близкимъ сердцу -- это какое-то чувство не земное; и кто выразитъ словами этотъ непостижимый огнь, которой сжетъ душу нашу?... такъ любилъ старикъ Сусанинъ свою внуку!
   -- Не знаю какъ мнѣ благодарить Бога за эту милость, за это счастіе, говорилъ купецъ Рискуновъ, цѣлуя Марію свою невѣсту. Да, завтра, Марія, мы уже на вѣки соединимся.... за чѣмъ же грустить и плакать; я чрезъ сутки буду твоимъ супругомъ.... Марія! я понимаю твою грусть; но долгъ супружеской, да и самая наша религія, повелѣваютъ тебѣ забыть того, кого избрало противузаконно твое сердце.... ты понимаешь меня Марія?
   Марія молчала и крупныя слезы лились изъ очей ея, и тяжкіе протяжные вздохи по временамъ вырывались изъ нѣжной, лилейной груди ея.
   -- Василій Савичь, будетъ ли тебѣ любезничать съ твоей голубкою сизокрылою? такъ говорилъ старикъ Сусанинъ, подходя къ новобрачугцеися четѣ; иль не намилуешься и не нацѣлуешься послѣ. Время много, а жизнь ваша молода и зелена, какъ былиночка, едва выскочившая, едва показавшая свой зеленъ листъ; а вы что вздумали голубиться съ позаранковъ; нуте-ка, пойдемте на наше весельѣ. Вѣдь Марія-то, дорога мнѣ, голубка моя ненаглядная.
   И старикъ Сусанинъ, взялъ за руку свою любезную внучку Марію и ея суженаго, повелъ съ собою.
   -- Неправда ли, боярыня-матушка, хороши хоть куда, какъ будто нарочно родились другъ для друга, вѣдь трудно подобрать голубя къ голубкѣ, а молодца къ красной дѣвицѣ и подавно. Не такъ-ли моя родимая, говорилъ Сусанинъ, подводя Марію и ея жениха къ боярынѣ Романовой.
   -- Счастливъ старикъ, умѣлъ же ты выбрать добраго молодца, своей ненаглядной внучкѣ, сказала Романова; хорошъ дѣтинка, хоть куда.
   Марія и женихъ ея сѣли возлѣ Романовой; пѣсни, гудки и свирѣли не преставали во весь вечеръ наигрывать національныя, Русскія пѣсни; а красныя дѣвицы, въ свою очередь, хвалили и хулили жениха и невѣсту, а равно и молодцевъ, ожидая себѣ за это награды. Серебряныя монеты сыпались безъ счету имъ въ стопку, которую подносила каждому гостю усердная сваха.
   Почти до полуночи продолжались пѣсни и игры; но вотъ боярыня Романова встала, и дала знать сыну своему о времени отъѣзда, и скоро съ нимъ отправилась, давъ честное слово старику, доброму Сусанину, быть на свадьбѣ у его внучкѣ. Въ слѣдъ за ней также начали разъѣзжаться гости. Марія же пошла въ свѣтлицу свою. Все стихло, все смолкло-наступила полночь.
   Вдругъ послышался сильной стукъ у воротъ дома Сусанина. Старикъ едва только смѣжилъ очи сладкимъ сномъ, какъ отъ этаго стука онъ пробудился. Его сынъ Петръ несмѣлъ отпереть воротъ безъ приказанія своего отца. Стукъ въ ворота становился сильнѣе и шипче. Въ горницѣ всѣ вскочили въ испугѣ.
   Сусанинъ самъ вырубилъ огня изъ трутницы, а своего сына Петра выслалъ на дворъ узнать причину этаго необычайнаго стука.
   -- Отчиняй, отчиняй вороты! прокричали нѣсколько голосовъ, и удары сабель были слышны въ воротахъ. Петръ испугавшись вбѣжалъ въ горницу и объявилъ объ этомъ отцу своему. По едва только онъ успѣлъ проговорить слова, какъ нуля раздребезжила окно ихъ горницы и ворота съ трескомъ растворились.
   -- О Іезусъ Маріа! и ты осмѣлился дежурить насъ на холоду столько времяші? или ты не нюхалъ Польской сабли -- это долго: за нами нестанетъ.... Такъ говорили въ бѣшенствѣ Поляки, ворвавшіеся въ домъ Ивана Сусанина. Теперь жизнь твоя на волоскѣ -- одно спасеніе для тебя будетъ тогда, когда ты проведешь насъ къ Михаилу Романову, въ этотъ Ипатьевскій монастырь, которой, говорятъ не далеко отсюда; но мы не знаемъ дороги и проходовъ въ монастырь -- говори! Жизнь или смерть, выхвативъ саблю изъ ноженъ въ иступленіи говорилъ Полякъ изъ ихъ отчаянной ватаги.
   Старикъ Сусанинъ палъ на колѣни, умоляя пощадить жизнь его, далъ клятву имъ исполнить все то, чего они желаютъ. Поляки повѣрили словамъ старика, и просили у него, чтобъ онъ утолилъ ихъ голодъ. Зеленое вино, пиво и медъ, и все то, что осталось послѣ вечера, было предложено на съѣденіе алчнымъ Ляхамъ -- злодѣямъ отечества.
   Между тѣмъ временемъ пока, эти Ляхи наполняли свои чрева, старикъ Сусанинъ въ отдаленной горницѣ расказалъ своему сыну Петру о предстоящей гибели боярину Романову, и приказалъ ему, немедля, осѣдлать лошадь и скакать въ обитель Ипатьевскую, чтобъ спасти Михаила для славы и счастія земли Русскія. О, какъ слезно и горько было раставаніе его съ родимыми; но любовь къ отечеству, любовь къ законному Государю Русскому-превозмогла все! и онъ бодрый вошелъ въ горницу, гдѣ сидѣли злодѣи.
   -- Что такъ долго старикъ! мы уже давно кончили перекуску; пора отправляться съ нами въ дорогу, проговорили два Поляка изъ злодѣйской шайки.
   -- Да не много позамѣшкался.... вѣдь еще успѣемъ дойдти; а лучше бы здѣлали если завтра чемъ свѣтъ, сказалъ Сусанинъ съ горькою улыбкою.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вскричало нѣсколько голосовъ -- намъ ночь дороже дня -- веди насъ сей часъ же; ты знаешь дорогу, а мы ее и не вѣдаемъ, что за дѣло, хоть и темно.
   -- Если такъ, проговорилъ старикъ Сусанинъ, то пойдемте, я укажу вамъ дорогу.... Сусанинъ надѣлъ на себя теплый тулупъ, овчинную шапку; онъ три раза поклонился до земли святымъ иконамъ, перекрестился, и вышелъ изъ горницы съ злодѣями своему отечеству!...

-----

Куда ты ведешь насъ -- не видно несги?
Сусанину съ сердцемъ вскричали враги --
Мы вязнемъ и тонемъ въ грязи;
Знать вѣрно, брать, сбился съ пути?
Но тѣмъ, Михаила, тебя не спасти....
N. N.

   Была глубокая полночь -- полночь темная, морозная. Все безмолвствовало въ природѣ; но безмолвствуютъ-ли страсти этотъ вулканъ души; особенно души злодѣйской, въ которой совѣсть спитъ сномъ непробуднымъ?.... Жалка участь человѣка забытаго людьми; но еще жальче того, кого не терзаетъ совѣсть и не упрекаетъ его за отступленіе отъ закона. Отцы святые, люди отщетившіеся міра и всѣхъ соблазнъ его, люди, въ сердцахъ коихъ дѣйствовала сила и благодать Господня, не напрасно изрекли эту святую, эту высокую истину: "Въ комъ дѣйствуетъ духъ Божій, въ томъ и совѣсть жива, а въ комъ нѣтъ его, у того совѣсть мертва; совѣсть есть орудіе духа Божія и благодати, которое побуждаетъ душу преступную къ раскаянію; а въ комъ нѣтъ раскаянія, въ томъ нѣтъ и благодати, и ничего священнаго!"
   Но обратимся къ несчастному старику Сусанину. Онъ повелъ злодѣевъ -- убійцъ въ противную сторону отъ обители Ипатьевской; и вотъ они идутъ часъ и два; снѣгъ скрипитъ подъ ихъ ногами; иногда они тонутъ и вязнутъ въ полу замерзшей тинѣ болотной. Вдали зачернѣлся густой боръ; старикъ Сусанинъ ведетъ Польскую шайку туда. Вдругъ одинъ изъ Поляковъ проговорилъ звѣрскимъ голосомъ.
   -- Куда ты завелъ насъ старикъ? мы всѣ передрогли, и вязнемъ и тонемъ въ снѣгу? иль сбился съ дороги.... смотри же худо будетъ съ тобою за это, или ты мыслишь что худое для насъ?....
   -- Погодите немного, друзья, скоро придемъ мы къ концу, отвѣчалъ Сусанинъ дрожащимъ голосомъ. Вѣдь теперь осень, а темь-то какая, не мудрено и сбиться съ дороги.... а у меня не молодецкія очи, не мышиныя глаза -- радъ бы радехонекъ скорѣе васъ довести до теплаго мѣста, а то право и мнѣ ужь не въ мочь -- ну, пойдемте пошибче, прибавилъ Сусанинъ, удвоивъ шаги.
   -- Смотри же, старикъ, не заведи насъ въ какое нибудь проклятое болото -- проворчалъ другой Полякъ.
   Боже оброни -- я знаю дорогу; да и кто лучше можетъ знать ее, какъ не я -- я въ этой сторонѣ родился, возросъ и состарѣлся, отвѣчалъ Сусанинъ, идя все дальніе въ непроходимую глушь. Поляки кряхтѣли и молчали -- они съ сильнымъ нетерпѣніемъ ждали конца этаго несноснаго пути, и мысленно даже проклинали себя, что взялись за такое дѣло.
   Прошло еще съ часъ времяни ихъ пути, и глушь становилась еще чаще и темнѣй!...
   Вдругъ Сусанинъ остановился -- злодѣи мои, проговорилъ Сусанинъ; дорога кончена -- это мѣсто да будетъ моей смертію.... я спасъ Михаила Романова, котораго вы, чудовища, хотѣли погубить, и теперь жертвую жизнію моей за Царя и отечество!
   -- Чудовище, извергъ! завопили Поляки -- умрижъ несчастный Москаль!... Сабли засверкали надъ головою сына отечества -- и душа его отлетѣла къ Царю Царствующихъ, и Русская, кровь обагрила сребристый снѣгъ -- кровь столь священная для каждаго Россіянина!
   Свершивъ злодѣяніе, Поляки удалились отъ мѣста преступленія -- они шли незная куда. Наступилъ уже день -- день самой ненастной: дождь, снѣгъ, дружно шли вмѣстѣ, какъ будто сама природа возстала на злодѣевъ -- убійцъ, и оплакивала страдальческую смерть патріота!

-----

"Гдѣ столъ былъ явствъ --
Тамъ гробъ стоитъ;
Гдѣ пиршествъ раздавались клики,
Надгробные тамъ воютъ лики...."
"Державинъ."

   Прошло нѣсколько дней отъ этаго несчастаго случая. Семейство Сусанина терялось въ догадкахъ, ожидая возвращенія его, и грусть и тоска легла на ихъ сердца. Какое-то страшное предчувствіе терзало ихъ души. Слезы и рыданія заступили мѣсто радостей. Петръ, старшій сынъ Сусанина, уже нѣсколько дней какъ возвратился изъ обители Ипатьевской, съ радостной вѣстію о спасеніи Михаила Романова и его матери -- онъ привезъ съ собою богатые подарки благодарности отъ него. Но гдѣжъ отецъ? Эта безвѣстность Мучила его и всю семью. Потерявъ терпѣніе, Петръ, вошелъ въ ту сторону села, поразспросить, не видалъ ли кто его отца, и неслыхалъ ли чего объ немъ; но отъ всѣхъ получалъ отвѣть грустный его сердцу. Негръ шелъ все дальше по селу, и едва миновалъ село, онъ остановился въ раздумьѣ, куда бы идти теперь ему, какъ вдали показались сани -- они были запряжены въ одну лошадь, и въ нихъ сидѣлъ какой то крестьянинъ въ нагольномъ тулупѣ. Петръ все стоялъ на одномъ мѣстѣ -- у него обливалось кровью сердце отъ какаго-то предчувствія. Сани подвигались все ближе и ближе, и вотъ поровнялись съ Петромъ.... крестьянинъ снялъ шапку, поклонился и остановилъ лошадь.
   -- Здравствуй, Петръ Ивановичъ! сказалъ крестьянинъ, вылезая изъ саней, а я къ вамъ въ гости -- узналъ ли меня другъ? да и не одинъ, а съ хорошимъ подаркомъ.... Петръ узналъ этаго крестьянина -- онъ былъ лѣсникъ дубровы, по имяни черная роща. Сердце у него замерло, и онъ пошатнулся.
   -- Что это значитъ, Афонасій -- такъ звали лѣсника -- проговорилъ дрожащимъ голосомъ Петръ.
   -- Да посмотри-ка что у меня въ саняхъ.... и лѣсникъ сдернувъ рогожу, открылъ Петру изрубленный трупъ его отца!
   Петръ ахнулъ и упалъ на снѣгъ, застонавъ жалобнымъ голосомъ -- голосомъ сердца....
   Петръ любилъ и почиталъ своего отца!
   На это печальное зрѣлище сошлось нѣсколько крестьянъ, и каждой съ ужасомъ и сердечнымъ сожалѣніемъ взиралъ на трупъ страдальца, Патріота!
   Трупъ быль привезенъ въ домъ -- и какое печальное зрѣлище представилось: Плачь, рыданія, дѣти и внуки обнимали и лобызали хладный и обезображенный трупъ Сусанина, убѣленнаго сѣдинами, и ихъ слезы омывали запекшуюся кровь ихъ родимаго!...
   На другой день по совершеніи обряда святой церкви надъ тѣломъ страдальца за Царя и отечество -- бренные остатки, по священные для земли Русской, были преданы землѣ, и слезы и рыданія родныхъ и мирныхъ жителей всего села Ипатьева, сопроводили его въ могилу!...
   О, какъ жалко имъ было повѣрить сырой землѣ, и этой мрачной могилѣ тѣло патріота, пострадавшаго за нихъ!
   На общей сходкѣ села Ипатьева, лѣсникъ черной рощи такъ началъ расказъ:
   -- Тому назадъ будетъ дня съ два, я былъ въ лѣсу; мнѣ нужно было нарубить нѣсколько ельнику, я и пошелъ въ него -- зайдя въ эту глушь, смотрю на снѣгу кровь.... меня морозь подралъ по кожѣ -- иду дальше и, о какой страхъ потрясъ мою душу! я вижу человѣка изрубленнаго... перекрестясь, я подошелъ, всматриваюсь въ лице омертвелое; что то знакомое мнѣ, и вскрикиваю отъ ужаса, отскочивъ назадъ -- я узналъ старика Сусанина.... опрометью бѣгу за моими товарищами, объявляю имъ это несчастіе, и при помощи ихъ, собравъ обезображенный трупъ его -- вынесъ изъ лѣса и положилъ въ сани. Прошло нѣсколько времени, пока мы все это дѣлали, какъ вдругъ бѣжитъ изъ лѣса мой товарищъ Трофимь, отъ страха и ужаса онъ не могъ проговорить слива, наконецъ, придя въ себя онъ сказалъ, что видѣлъ въ лѣвомъ боку рощи много замерзшихъ какихъ то солдатъ -- мы всѣ съ нимъ тотчасъ туда отправились -- и чтожь мы увидали?.... это были Польскіе солдаты -- они всѣ лежали въ кучѣ. Теперь то мы догадались, что они были убійцы бѣднаго старика Сусанина. Скоро мы выкопали большую яму -- и бухъ туда некрестей....
   -- Туда имъ и дорога, вскричали всѣ.
   Такъ объявилъ лѣсникъ, и осыпанный благодарностями и наградами отъ крестьянъ села Ипатьева и отъ семейства Сусанина, отправился въ обратной путь.

-----

"Любовь его сразила,
А дружба погребла!"
"Князь Долгорукій."

   Начинало смеркаться. Сани запряженныя парой тихо тащились по селу, и подъѣхавъ къ церкви, остановились. Двое крестьянъ соскочили съ саней, и одинъ изъ нихъ побѣжалъ въ домъ священника. Скоро усердный стражъ церкви, не замедлилъ отпереть церковныя двери. Изъ саней вынули сосновой гробъ и внесли въ неё.
   -- До завтра, сказалъ священникъ, и снова заперъ церковь. Прощайте друзья мои.
   Священникъ ушелъ домой.
   -- Ну, Федоръ, ты ступай съ лошадями на дворъ, вонъ кажись это постоялый; а я только зайду на одну минутку, въ одинъ здѣшній домъ, говорилъ крестьянинъ, уходя, своему товарищу.
   -- Ну, смотри-жъ Алексѣй, не замѣшкайся, сказалъ его товарищъ поворачивая лошадей и садясь въ сани.
   -- Нѣтъ, нѣтъ тотчасъ вернусь, уходя и махая рукою, говорилъ Алексѣй.
   Онъ пошелъ по селу; спрашивая у каждаго о домѣ Сусанина; ему указали его; и крестьянинъ, подойдя къ дому постучался въ калитку. Лай собакъ раздался на дворѣ, и скоро калитка отворилась.
   -- Кого спрашиваешь, доброй человѣкъ, говорилъ, отворяя калитку молодой человѣкъ -- это былъ купецъ Рискуновъ, женихъ Маріи.
   -- Да есть до васъ дѣльце, отвѣчалъ крестьянинъ.
   -- Войди любезный!
   Крестьянинъ вошелъ въ горницу, перекрестился, сдѣлавъ три увѣсистыхъ поклона святымъ иконамъ, и тотчасъ вынулъ что-то изъ за пазухи....
   -- Жива-ли по добру-ли, поздорову Марія, если не ошибусь, то сестра твоя, говорилъ крестьянинъ.
   -- Вотъ она, сказалъ Рискуновъ, указавъ на сидѣвшую у окна дѣвушку; она мнѣ не сестра, а скоро будетъ женой, прибавилъ онъ потирая руки.
   -- А мнѣ ее -- то и надо, сказалъ крестьянинъ. У Маріи при этихъ словахъ сильно забилось сердце.
   -- Прими-ка милая Марія Петровна твой подарочекъ отъ сердечнаго друга.... проговорилъ крестьянинъ, подавая ей свертокъ.
   У Маріи задрожали руки, она скоро взяла свертокъ, развернула... и золотое кольце съ локономъ черныхъ волосъ упали къ ней на колени....
   -- Это мое кольце; оно было у Ивана; а это его волосы.... въ иступленіи говорила Марія.
   -- Ты не ошиблась, несчастная дѣвица; ему теперь ничего не нужно, и онъ просилъ меня при послѣднихъ минутахъ жизни своей несчастной, все это доставить тебѣ....
   -- Онъ умеръ?... дрожащимъ голосомъ отчаянія проговорила Марія.
   -- Да, умеръ -- и умеръ раскаявшись истиннымъ христіаниномъ, отвѣчалъ крестьянинъ. Да вѣдь онъ здѣсь въ гостяхъ, вотъ видишь-ли въ этой церкви, и лежитъ въ сосновомъ, вѣчномъ жилищѣ....
   -- Погоди!... не жги меня.... не мучь меня.... въ сумасшествіи вскричала Марія. Онъ тамъ.... я здѣсь! побѣгу, полечу.... Иванъ, другъ души моей.... ты здѣсь.... ты мнѣ отдалъ кольце обручальное... Жестокій Иванъ!...
   Марія упала въ глубокое безпамятство, она не плакала, и слезы не лились изъ черныхъ очей ея; но грудь кипѣла и вздымалась отъ громоваго удара.
   Поднялась большая суматоха въ домѣ: всѣ ухаживали за Маріей, и женихъ ея рыдалъ какъ ребенокъ, какъ дитя. Крестьянинъ объявилъ Петру Сусанину, что Иванъ, проходя изъ Москвы сюда съ толпою Поляковъ, заболѣлъ жестокою горячкою и оставленъ былъ ими у него въ домѣ, за пятдесятъ верстъ отсюда въ деревнѣ Никольской. Опомнившись, онъ просилъ этаго крестьянина, чтобъ онъ трупъ его, по смерти, свезъ въ село Ипатьево для преданія землѣ, а этотъ свертокъ вручилъ Маріи Сусаниной, давъ за эту услугу нѣсколько червонцевъ -- что и исполнилъ этотъ крестьянинъ съ вѣрностію.

-----

   На другой день, по окончаніи ранней обѣдни, приступилъ священникъ къ отпѣванію тѣла несчастнаго юноши.
   -- Пустите меня, пустите!... раздался какой-то странный голосъ въ церкви, сильно расталкивая народъ, собравшійся на это печальное зрѣлище -- это была несчастная, убитая судьбою, Марія. Она скоро пробилась сквозь толпы, окружающія гробъ Ивана, и упала на охладѣлый, окостенѣлый трупъ своего милаго.... она крѣпко обняла близкаго своему сердцу -- уста нѣжныя впились въ хладныя уста мертвеца -- протяжной стонъ вырвался изъ пораженной скорбію груди ея; и эта невинная, эта ангельская душа отлетѣла отъ земнаго міра -- да, она съединилась, если не на землѣ, то въ обителяхъ горнихъ съ душою ея друга, ея милаго?...
   Съ большимъ трудомъ могли оторвать почти охладѣвающее тѣло Маріи, отъ гроба, и она легла въ одну могилу съ своимъ другомъ, какъ на землѣ у нихъ была одна душа и одно сердце!...
   Жалкая Марія!!
   Купецъ Рискуновъ, послѣ этаго печальнаго событія, помчался въ Москву, чтобъ забыть горе -- горе столь тяжкое его сердцу -- онъ хотѣлъ даже погибнуть отъ Польской злобы; но недоѣзжая двадцати верстъ до столицы, онъ узналъ, что Москва освобождена, Поляки изгнаны и земля Русская имѣетъ у себя законнаго Государя, въ лицѣ Михаила Ѳедоровича Романова.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ И ПОСЛѢДНЕЙ ЧАСТИ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru