Динамов Сергей Сергеевич
Рождение нового художника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Я люблю" Ал. Авдеенко.

РОЖДЕНИЕ НОВОГО ХУДОЖНИКА

"Я люблю" Ал. Авдеенко

0x01 graphic

   Так рождается художник. Перед ним вся теплота его жизненного опыта, все дни и годы, наполненные грязью и кровью, муками и страданиями, одиночеством и голодом, веснами и зимами, мраком и светом, старым и новым. Жизненный опыт, знание прожитого, понимание увиденного, осмысливание прошедшего -- это формирует писателя, дает ему постановку творческого голоса. Без этого его искусство будет бесплотным и бесплодным. Вспомним Гете:
   "Один взгляд на книгу и два в жизнь -- вот что должно давать ему надлежащую форму".
   Ал. Авдеенко хлебнул жизни с верхом, он полон ею, он знает ее. И рассказывает о ней ясным и чистым голосом, хотя столько в его первом романе от нечистоты жизни, от сумрака в ней, что удивляться приходится, как он выдержал этот ровный и крепкий творческий голос, как не сорвался, не пискнул или не взревел от ужаса и страха.
   Авдеенко вызывает образы мертвого и страшного прошлого, он с ненавистью и с болью рассказывает о своем опыте за гранью семнадцатого года. Мрачная жизнь, заставляющая забыть, что перед тобой -- литературное произведение, роман, книга, что не нужно волноваться, ибо все это ушло и уничтожено. Роман называется "Я люблю" {Профиздат, 1933 г. Роман печатается также в альманахе "Год шестнадцатый", No 2. Цитаты везде по изданию Профиздата.}, но первая часть озаглавлена "Ненависть". Правильное слово. Ибо погибали замечательные люди, чудесные работники, ласковые отцы, любящие мужья и матери. Погибали до конца, до последней точки, до пылинки, до ниточки. Вот дед Никанор. Гигант-шахтер, вырабатывавший больше всех, самый сильный и самый добрый, ласковый до каждого. Но жизнь дикая, зверская, без ласк. Никанор в погоне за заработком идет в опасный забой, он два дня лежит под обвалом. И кончено. О нем говорил бывало горновой Гарбуз: "Сколько тепла в этом человеке зряшно пропадает". Теперь он не скажет этих теплых слов: обезумевший, но еще сохранивший былую силу, старик бьет своих внуков, сыновей и невесток, он истязает их из-за бутылки водки, он сводит с жизнью свои неверные счеты. Схватывая слабых и ломая им кости, он дает исход своей непонятной злобе, он крутыми путями падает вниз, к жалкому, как у затравленного волка, концу. А ведь он мог бы быть настоящим человеком с человеческими отношениями и чувствами, если бы не гиблый строй, не каторжный труд. Революционеру Гарбузу это понятно:
   "-- Вот до чего хозяева доводят рабочего человека. Они посеяли в его душе зло, чтобы не было, значит, между нами дружбы".
   Таков дед Никанор. Сын его Остап -- темный, как и он: кулак на слабого, спину -- перед сильным. Он размолот непосильным трудом, он оторван от детей, от семьи, он бьет и медленно убивает жену, он не видит, что его дети умирают с голоду, что выживает только один Санька, от лица которого ведется рассказ. Иной -- Кузьма, которого несложные буквы азбуки привели к борьбе, к стачке, но которому нет дороги, ибо завод вырвал ему руку, схватил его раскаленной полосой железа, изуродовал, выпил мозг и отбросил.
   Санька отдыхает с сестрой Варей, пока и ее не схватывает завод. 12 часов в день, половина суток в грязи и на холоде. Молодость, звенящие дни!
   Но молодость работницы -- молодость без радости. Или есть она радость?
   Но страшной ценой платят за эту радость -- и телом и духом, жизнью платят, делая ее похожей на смерть.
   "Она шаталась потом на городском рынке, хмельная. Дружила с ворами. Лазила по чердакам за бельем. Стояла на темных углах, моргала подбитыми глазами, обещала за полтинник неизведанные наслаждения".
   А разве детство ее брата Саньки менее страшно? Весь мир -- как промозглая осень.
   "Я не способен думать. Мне ничего не хочется, ничего не жаль. Мне кажется, я весь век живу один, и у меня нет и не было никогда ни матери, ни отца, ни сестер, ни братьев. Я не умею бегать, я не умею смеяться, забыл, как плачут".
   Чесотка, струпья, грязь, вши, побои, водка, голод, омерзительные слова, ударами падающие на ребенка, звериные по своей грубости. Простые названия вещей и явлений, окружающих Саньку, страшны, самый словарь романа корежится, в этих главах о ребенке писатель находит только жестокие слова.
   Вторая часть называется "Рождение любви". Ей предшествуют последние главы первой части о конце ненависти, когда Санька попадает к красным на бронепоезд и на короткое время понимает сладость труда для своих товарищей, для родной страны.
   Но он труден, этот путь прощания с прошлым; перед последней точкой первой главы стоит короткий эпизод: Санька, ограбив поезд, убивает своего сообщника. На его. руках -- кровь, когда он начинает, вторую часть "Рождение любви". В, первой же главе ее вспыхивают но-1 вые голубые слова:
   "Все пахнет распустившимися ветками вербы.
   Падающий неслышными волнами тюль.
   Высокий лес, яркое солнце.
   Чисто в комнате.
   Чистая посуда".
   Лакировка? Мгновенное перерождение в коммуне бывших беспризорных и воров? Не спешите с выводами, у Авдеенко есть художественный такт. Санька борется с собой. он проходит путь сомнений и колебании, пока не становится металлистом, работником, а затем и машинистом на Магнитострое. Он живет тревожной жизнью, ибо:
   "А что, если не будет этой тревоги? Не будешь ли ты лежать приплюснутый, пустой, без признака жизни? Не покажется ли тебе, что за стеклами никогда не настанет рассвет? Не пойдешь ли ты тогда, Александр, дорогой своего деда, рыжего Никанора Голода?"
   Его тревога -- за стройку, за домны, за паровозы, за чистые квартиры, за новую жизнь.
   Надломилось, упало и развеялось без остатка прошлое вора и убийцы, кокаинщика и беспризорника. Оно ушло и не пристает к замечательному машинисту, смелому социалистическому работнику, ударнику Александру Голоду.
   Виссарион Белинский писал сердито в 1836 году: "Роман длинный-длинный, и поучительный, и чинный, происшествий бездна, действующих лиц тьма-тьмущая... У кого много лишнего времени и охоты, тот может прочесть".
   Роман Авдеенко -- и не длинный, и не "чинный", и действующих лиц не так уже много. Ведь в романе всего сто сорок пять страниц, Авдеенко хотя пишет и первую книгу, но для романа характерны собранность, сдержанность, цельность, стройность. Достигает он этого тем, что не выдумывает жизнь и события, но ставит своей целью дать жизненное, тесно связанное с действительностью повествование. Именно это определяет тугие сюжетные узлы книги, ее крепость. Думаю, что для первой книги -- это необходимое условие, не всякий сумеет справиться с широким охватом действительности, как это делает, например, Панферов в "Брусках", Федин в "Городах и годах",
   Гладков в "Энергии", Малышкин в "Севастополе", Леонов в "Барсуках" н т. д.
   Авдеенко пишет взволнованно и горячо, он не холодно созерцает, он выступает как живой участник событий, как первое действующее лицо. Не знаю, автобиографичен роман или нет, многое или малое там от жизни самого писателя, но жанр "Jchroman" здесь как раз к месту, рассказ от первого лица усиливает реалистичность книги.
   Авдеенко не боится сюжетной, драматичности, роман почти все время держится на высоких точках, действие идет бурно и напряженно. В первой части оно местами тяготеет к угрловщине, наполнено драками, сборами, поножовщиной и кровью. Переходя к современности, Авдеенко перемещает центр тяжести на подвиг, на трудовой героизм: проводка поезда по оледенелым рельсам и под уклон, вывозка горячей плавки под дождем огненных искр из металла и т. д. Линии сюжета очень часто ломаются, Авдеенко любит резкие контрасты, крутые переходы: например, дается идиллическая сцена, как дед Никанор спокойно сидит под лампой, читает, соседи идут мимо и удивляются, как много теплоты и душевности в этом старике -- и вдруг на этой же самой странице идиллия внезапно рушится, весь поселок слышит дикий крик сошедшего с ума Никанора.
   Авдеенко широко применяет излюбленный прием классической литературы: усиление психологического рисунка образами природы, соответствующими переживаниям героя. Так этот эпизод с дедом Никанором получает свою мрачную раму: "Небо, черное и лохматое, нависло над низкими бездымными трубами поселка. Косо и густо хлещет дождь. Крупные и тяжелые капли каменно стучат в стекло. Зарычала никанорова собака Полкан, почуяв что-то подозрительное.
   Авдеенко хорошо входит в литературу. Путь под'ема -- самый трудный, многое нужно учитывать, многое преодолевать. Авдеенко должен также преодолеть некоторые стороны своего творчества, которые могут стать для него опасными. Это прежде всего его чрезмерное увлечение "событийностью" без осмысливания ее в ряде случаев. Это придает книге местами неровный характер. Так, например, в последних главах социалистический труд, переделывающий бывшего вора в честного работника и превращающий его в нового человека, показан преимущественно со стороны героики, подвига, тогда как самое главное в труде у нас -- это не геройство и мужество только в исключительных случаях, но упорная каждодневная выдержка. Замечательный самоотверженный труд нужен не час в месяц, но каждую минуту в часе, каждый час в рабочем дне, каждый день в месяце. Это главное, это определяет характер социалистического работника, в этом -- героизм, чему, конечно, нисколько не противостоит, но служит составной частью героика в моменты опасные или катастрофические. Разведчик событий Авдеенко должен быть также и разведчиком ярких, больших идей. Обдумывание -- вот сейчас для него главное звено, ибо жизнь он знает, писать о ней умеет, думать о ней хочет.

С. ДИНАМОВ

"Литературная газета", No 44, 1933

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru