Гаврила Романович Державин.  Стихотворения.

                                 


      Источник: Г. Р. Державин. СОЧИНЕНИЯ.
      Составление, биографический очерк и комментарии И. И. Подольской
      Иллюстрации и оформление Е. Е. Мухановой и Л. И. Волчека
     (C) Издательство "Правда", 1985 Составление. Биографический очерк.
                         Комментарии. Иллюстрации.



     СОДЕРЖАНИЕ:

     Стихотворения:

     Разлука
     Сонет
     Пикники
     Кружка
     Правило жить
     Невесте
     Препятствие к свиданию с супругой
     На рождение в Севере порфирородного отрока
     К портрету Михаила Васильевича Ломоносова
     Князю Кантемиру, сочинителю сатир
     На гроб вельможе и герою
     *На смерть князя Мещерского
     *Ключ
     *К первому соседу
     На модное остроумие 1780 года
     На Новый год
     На выздоровление Мецената
     *Фелица
     Благодарность Фелице
     Решемыслу
     *Бог
     *Видение Мурзы
     Желание Зимы
     *Властителям и судиям
     *На смерть графини Румянцовой
     Справки
     *Осень во время осады Очакова
     Философы, пьяный и трезвый
     На Счастие
     Праведный судия
     *Изображение Фелицы
     *На взятие Измаила
     *Любителю художеств
     *Прогулка в Сарском Селе
     *Водопад
     *Ко второму соседу
     Анакреон в собрании
     К силуэту Ивана Ивановича Хемннцера
     Скромность
     Заздравный орел
     *На умеренность
     На птичку
     Амур и Псишея
     *Храповицкому ("Товарищ давний, вновь сосед...")
     *Горелкн
     Колесница
     *Меркурию
     Буря
     *Призывание и явление Плениры
     Пчелка
     *Вельможа
     *Мой истукан
     Ласточка
     На смерть Катерины Яковлевны, 1794 году июля 15 дня
     приключившуюся
     *К лире ("Звонкоприятная лира!")
     *Соловей
     *На кончину великой княжны Ольги Павловны *Приглашение к обеду
     Фельдмаршалу  графу  Александру  Васильевичу  Суворову-Рымникскому   на
пребывание его в Таврическом дворце 1795 года
     Анакреон у печки
     Гостю
     Хариты
     *Флот *Павлин
     Доказательство творческого бытия
     Другу
     Потопление
     *На рождение царицы Гремиславы. Л. А. Нарышкину
     Послание Мурзы Багрима к царевне Доброславе
     Афинейскому витязю
     *Памятник
     *На возвращение графа Зубова из Персии
     К лире ("Петь Румянцева сбирался...")
     Храповицкому ("Храповицкий! дружбы знаки.,.")
     К Музе
     Пришествие Феба
     Возвращение Весны
     Сафо
     КуПИДОН
     Дар
     Развалины
     Желание
     Люси
     Рождение Красоты
     Соловей во сне
     Венерин суд
     *Капнисту
     *Урна
     *О удовольствии
     К портрету В. В. Капниста
     К самому себе
     Геркулес
     Богатство
     Арфа
     Цепи
     *На ворожбу
     *Похвала сельской жизни
     Похвала за правосудие
     *На победы в Италии
     Жуковскому и Родзянке, приславшим с большими похвалами  автору  перевод
его оды "Бог" на французском языке .
     На переход Альпийских гор
     Утро
     *Снигирь
     На смерть графа  Александра  Васильевича  Суворова-Рымникского,  князя
Италийского, в С.-Петербурге <1800> года
     "Всторжествовал - и усмехнулся..."
     Гитара
     Тишина
     На разлуку
     Венчание Леля
     *Тончию
     Приношение красавицам
     Пламиде
     Кузнечик
     Охотник
     Любушке
     Шуточное желание
     Хмель
     Анакреоново удовольствие
     Мореходец
     Махиавель
     Деревенская жизнь
     *К царевичу Хлору
     "Ареопагу был он громом многократно..."
     *Память другу
     Фонарь
     *Мужество
     *Волхов Кубре
     *Оленину
     *Лебедь
     На гроб NN
     На пастуший балет
     Фалконетов Купидон
     Цыганская пляска .
     "Кто вел его на Геликон..."
     Мщение
     Четыре возраста
     Облако
     *Гром
     Поминки
     Признание
     *Графу Стейнбоку
     Персей и Андромеда
     Атаману и войску Донскому
     *Евгению. Жизнь Званская
     Милорду, моему пуделю
     Привратнику
     Альбаум
     Задумчивость
     К Правде
     "Уж я стою при мрачном гробе..."
     Издателю моих сочинений
     "Тебе в наследие, Жуковской!.."
     Водомет
     Аспазии
     Синичка
     Незабудка
     На гробы рода Державиных в Казанской губернии и уезде, в селе Егорьеве
     Надежда
     Явление
     Римскому народу
     Аристиппова баня
     На храм при Гапсале
     Эхо
     К Меценату
     Полигимнии
     "Враги нам лучшие друзья..."
     К портрету Ивана Ивановича Дмитриева
     "Река времен в своем стремленьи..."


     Комментарии И. И. Подольской
     Мифологический словарь
     Словарь устаревших и иностранных слов





     Стихотворения

     Разлука

     Неизбежным уже роком
     Расстаешься ты со мной,
     Во стенании жестоком
     Разлучаюсь я с тобой;
     Обливался слезами,
     Не могу тоски снести,
     Не могу сказать словами,
     Сердцем говорю: прости.
     Белы руки, милы очи
     Я целую у тебя.
     Нету силы, нету мочи
     Мне уехать от тебя.
     Лобызая, обмирая,
     Тебе душу отдаю
     Иль из уст твоих желаю
     Душу взять с собой твою.

     Первая пол. 70-х гг.


     Сонет

     Красавица, не трать ты времени напрасно
     И знай, что без любви все в свете суеты:
     Жалей и не теряй прелестной красоты,
     Чтоб после не тужить, что век прошел несчастно.

     Любися в младости, доколе сердце страстно;
     Как сей век пролетит, ты будешь уж не ты.
     Плети себе венки, покуда есть цветы,
     Гуляй в садах весной, а осенью ненастно.

     Взгляни когда, взгляни на розовый цветок,
     Тогда, когда уже завял ее листок:
     И красота твоя подобно ей завянет.
     Не трать своих ты дней, доколь ты не стара,

     И знай, что на тебя никто тогда не взглянет,
     Когда, как розы сей, пройдет твоя пора.

     Первая пол. 70-х гг.


     [Image002]


     Пикники

     Оставя беспокойство в граде
     И всё, смущает что умы,
     В простой приятельской прохладе
     Свое проводим время мы.

     Невинны красоты природы
     По холмам, рощам, островам,
     Кустарники, луга И воды -
     Приятная забава нам.

     Мы положили меж друзьями
     Законы равенства хранить;
     Богатством, властью и чинами
     Себя отнюдь не возносить.

     Но если весел кто, забавен,
     Любезнее других тот нам;
     А если скромен, благонравен,
     Мы чтим того не по чинам.

     Нас не касаются раздоры,
     Обидам места не даем;
     Но, души всех, сердца и взоры
     Совокупя, веселье пьем.

     У нас не стыдно и герою
     Повиноваться красотам;
     Всегда одной дышать войною
     Прилично варварам, не нам.

     У нас лишь для того собранье,
     Чтоб в жизни сладость почерпать;
     Любви и дружества желанье -
     Между собой цветы срывать.

     Кто ищет общества, согласья,
     Приди повеселись у нас;
     И то для человека счастье,
     Когда один приятен час.

     1776


     Кружка

     Краса пирующих друзей,
     Забав и радостей подружка,
     Предстань пред нас, предстань скорей,
     Большая сребряная кружка!

     Давно уж нам в тебя пора
     Пивца налить
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     Ты дщерь великого ковша,
     Которым предки наши пили;
     Веселье их была душа,
     В пирах они счастливо жили.

     И нам, как им, давно пора
     Счастливым быть
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     Бывало, старики в вине
     Свое всё потопляли горе,
     Дралися храбро на войне:
     Ведь пьяным по колени море!

     Забыть и нам всю грусть пора,
     Отважным быть
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     Бывало, дольше длился век,
     Когда диет не наблюдали;
     Был здрав и счастлив человек,
     Как только пили да гуляли.

     Давно гулять и нам пора,
     Здоровым быть
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     Бывало, пляска, резвость, смех,
     В хмелю друг друга обнимают;
     Теперь наместо сих утех
     Жеманством, лаской угощают.

     Жеманство нам прогнать пора,
     Но просто жить
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     В садах, бывало, средь прохлад
     И жены с нами куликают,
     А ныне клуб да маскарад
     И жен уж с нами разлучают.

     Французить нам престать пора,
     Но Русь любить
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     Бывало - друга своего,
     Теперь карманы посещают;
     Где вист, да банк, да макао,
     На деньги дружбу там меняют.

     На карты нам плевать пора,
     А скромно жить
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     О сладкий дружества союз,
     С гренками пивом пенна кружка!
     Где ты наш услаждаешь вкус,
     Милз там, весела пирушка.

     Пребудь ты к нам всегда добра:
     Мы станем жить
     И пить.
     Ура! ура! ура!

     1777


     Правило жить

     Утешь поклоном горделивца,
     Уйми пощечиной сварливца,
     Засаль подмазкой скрып ворот,
     Заткни собаке хлебом рот, - Я бьюся об заклад,
     Что все четыре замолчат.

     Ок. 1777

     Невесте

     Хотел бы похвалить, но чем начать, не знал.
     Как роза ты нежна, как ангел хороша,
     Приятна как любовь, любезна как душа;
     Ты лучше всех похвал; тебя я обожаю.

     Нарядом мнят придать красавице приятство.
     Но льзя ль алмазами милей быть дурноте?
     Прелестнее ты всех в невинной простоте:
     Теряет на тебе сияние богатство.

     Лилеи на холмах груди твоей блистают,
     Зефиры кроткие во нрав тебе даны,
     Долинки на щеках - улыбки зарь, весны;
     На розах уст твоих - соты благоухают.

     Как по челу власы гы рассыпаешь черны,
     Румяная заря глядит из темных туч;
     И понт как голубый пронзает звездный луч,
     Так сердца глубину провидит взгляд твой
     скромный.

     Но я ль, описывать красы твои дерзая,
     Все прелести твои изобразить хочу?
     Чем больше я прельщен, тем больше я молчу:
     Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!
     Как счастлив смертный, кто с тобой проводит
     время!

     Счастливее того, кто нравится тебе.
     В благополучии кого сравню себе,
     Когда златых оков твоих несть буду бремя?

     1778


     Препятствие к свиданию с супругой

     Что начать во утешенье
     Без возлюбленной моей?
     Сердце! бодрствуй в сокрушенье,
     Я увижусь скоро с ней;
     Мне любезная предстанет
     В прежней нежности своей,
     И внимать, как прежде, станет
     Нежности она моей.
     Сколько будет разговоров!
     Сколько радостей прямых!
     Сколько милых, сладких взоров,
     Лучше и утех самих!
     Укротися же, стихия,
     Подстелися, путь, стопам;
     Для жены моей младыя
     Должно быть послушным вам.
     Так, свирепыми волнами
     Сколько с нею ни делюсь,
     Им не век шуметь со льдами, -
     С нею вечен мой союз.
     Не страшился 6 я ввергаться
     В волны яры для нея,
     Но навеки с ней расстаться, - Жизнь мне дорога моя.
     Жизнь утехи и покою!
     Возвратись опять ко мне;
     Жить с толь милою женою
     Рай во всякой стороне;
     Там веселия сердечны,
     Сладки, нежны чувствы там;
     Там блаженствы бесконечны,
     Лишь приличные богам.

     1778


     [Image003]


     На рождение в Севере
     порфирородного отрока

     С белыми Борей власами
     И с седою бородой,
     Потрясая небесами,
     Облака сжимал рукой;
     Сыпал иней пушисты
     И метели воздымал,
     Налагая цепи льдисты.
     Быстры воды оковал.
     Вся природа содрогала
     От лихого старика;
     Землю в камень претворяла
     Хладная его рука;
     Убегали авери в норы,
     Рыбы крылись в глубинах.
     Петь не смели птичек хоры,
     Пчелы прятались в дуплах;
     Засыпали нимфы с скуки
     Средь пещер и камышей,
     Согревать сатиры руки
     Собирались вкруг огней.
     В это время столь холодно,
     Как Борей был разъярен,
     Отроча порфирородно
     В царстве Северном рожден.
     Родился, - и в ту минуту
     Перестал реветь Борей;
     Он дохнул, - и зиму люту
     Удалил Зефир с полей;
     Он воззрел, - и солнце красно
     Обратилося к весне;
     Он вскричал, - и лир согласно
     Звук разнесся в сей стране;
     Он простер лишь детски руки, -
     Уж порфиру в руки брал;
     Раздались Громовы звуки,
     И весь Север воссиял.
     Я увидел в восхищеньи
     Растворен судеб чертог;
     И подумал в изумленьи:
     "Знать, родился некий бог".
     Гении к нему слетели
     В светлом облаке с небес;
     Каждый гений к колыбели
     Дар рожденному принес:
     Тот принес ему гром в руки
     Для предбудущих побед;
     Тот художества, науки,
     Украшающие свет;
     Тот обилие, богатство,
     Тот сияние порфир;
     Тот утехи и приятство,
     Тот спокойствие и мир;
     Тот принес ему телесну,
     Тот душевну красоту;
     Прозорливость тот небесну,
     Разум, духа высоту.
     Словом: все ему блаженства
     И таланты подаря,
     Все влияли совершенства,
     Составляющи царя;
     Но последний, добродетель
     Зарождаючи в нем, рек:
     "Будь страстей твоих владетель,
     Будь на троне человек!"
     Все крылами восплескали,
     Каждый гений восклицал:
     "Се божественный, - вещали, -
     Дар младенцу он избрал!
     Дар, всему полезный миру!
     Дар, добротам всем венец!
     Кто приемлет с ним порфиру,
     Будет подданным отец!" -
     "Будет, - и судьбы гласили, -
     Он монархам образец!"
     Лес и горы повторили:
     "Утешением сердец!" -
     Сим Россия восхищенна
     Токи слезны пролила,
     На колени преклоненна,
     В руки отрока взяла;
     Восприяв его, лобзает
     В перси, очи и уста;
     В нем геройство возрастает,
     Возрастает красота.
     Все его уж любят страстно,
     Всех сердца уж он возжёг:
     Возрастай, дитя прекрасно!
     Возрастай, наш полубог!
     Возрастай, уподобляясь
     Ты родителям во всем;
     С их ты матерью равняясь,
     Соравняйся с божеством.

     1779


     К портрету
     Михаила Васильевича Ломоносова

     Се Пиндар, Цицерон, Вергилий - слава россов,
     Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.
     В восторгах он своих где лишь черкнул пером,
     От пламенных картин поныне слышен гром.

     <1779>


     Князю Кантемиру, сочинителю сатир

     Старинный слог его достоинств не умалит.
     Порок, не подходи! - Сей взор тебя ужалит.

     <1779>


     На гроб вельможе и герою

     В сем мавзолее погребен
     Пример сияния людского,
     Пример ничтожества мирского - ;
     Герой и тлен.

     Между 1779 и 1791


     На смерть князя Мещерского

     Глагол времен! металла звон!
     Твой страшный глас меня смущает,
     Зовет меня, зовет твой стон,
     Зовет - и к гробу приближает.
     Едва увидел я сей свет,
     Уже зубами смерть скрежещет,

     Как молнией, косою блещет
     И дни мои, как злак, сечет.
     Ничто от роковых когтей,
     Никая тварь не убегает:
     Монарх и узник - снедь червей,
     Гробницы злость стихий снедает;
     Зияет время славу стерть:
     Как в море льются быстры воды,
     Так в вечность льются дни и годы;
     Глотает царства алчна смерть.

     Скользим мы бездны на краю,
     В которую стремглав свалимся;
     Приемлем с жизнью смерть свою,
     На то, чтоб умереть, родимся.
     Без жалости всё смерть разит:
     И звезды ею сокрушатся,
     И солнцы ею потушатся,
     И всем мирам она грозит.

     Не мнит лишь смертный умирать
     И быть себя он вечным чает;
     Приходит смерть к нему, как тать,
     И жизнь внезапу похищает.
     Увы! где меньше страха нам,
     Там может смерть постичь скорее;
     Ее и громы не быстрее
     Слетают к гордым вышинам.

     Сын роскоши, прохлад и нег,
     Куда, Мещерский! ты сокрылся?
     Оставил ты сей жизни брег,
     К брегам ты мертвых удалился;
     Здесь персть твоя, а духа нет.
     Где ж он? - Он там. -
     Где там? - Не знаем.
     Мы только плачем и взываем:
     "О, горе нам, рожденным в свет!"

     Утехи, радость и любовь
     Где купно с здравием блистали,
     У всех там цепенеет кровь
     И дух мятется от печали.
     Где стол был яств, там гроб стоит;
     Где пиршеств раздавались лики,
     Надгробные там воют клики,
     И бледна смерть на всех глядит.

     Глядит на всех - и на царей,
     Кому в державу тесны миры;
     Глядит на пышных богачей,
     Что в злате и сребре кумиры;
     Глядит на прелесть и красы,
     Глядит на разум возвышенный,
     Глядит на силы дерзновенны
     И точит лезвие косы.

     Смерть, трепет естества и страх!
     Мы гордость, с бедностью совместна;
     Сегодня бог, а завтра прах;
     Сегодня льстит надежда лестна,
     А завтра - где ты, человек?
     Едва часы протечь успели,
     Хаоса в бездну улетели,
     И весь, как сон, прошел твой век.

     Как сон, как сладкая мечта,
     Исчезла и моя уж младость;
     Не сильно нежит красота,
     Не столько восхищает радость,
     Не столько легкомыслен ум,
     Не столько я благополучен;

     Желанием честей размучен,
     Зовет, я слышу, славы шум.
     Но так и мужество пройдет
     И вместе к славе с ним стремленье;
     Богатств стяжание минет,
     И в сердце всех страстей волненье
     Прейдет, прейдет в чреду свою.
     Подите счастьи прочь возможны,
     Вы все пременны здесь и ложны:
     Я в дверях вечности стою.

     Сей день иль завтра умереть,
     Перфильев! должно нам конечно:
     Почто ж терзаться и скорбеть,
     Что смертный друг твой жил не вечно?
     Жизнь есть небес мгновенный дар;
     Устрой ее себе к покою
     И с чистою твоей душою
     Благословляй судеб удар.

     1779


     Ключ

     Седящ, увенчан осокою,
     В тени развесистых древес,
     На урну облегшись рукою,
     Являющий лице небес
     Прекрасный вижу я источник.

     Источник шумный и прозрачный,
     Текущий с горной высоты,
     Луга поящий, долы злачны,
     Кропящий перлами цветы,
     О, коль ты мне приятен зришься!

     Ты чист - и восхищаешь взоры,
     Ты быстр - и утешаешь слух;

     Как серна скачуща на горы,
     Так мой к тебе стремится дух,
     Желаньем петь тебя горящий.
     Когда в дуги твои сребристы

     Глядится красная заря,
     Какие пурпуры огнисты
     И розы пламенны, горя,
     С паденьем вод твоих катятся!

     Гора в день стадом покровенну
     Себя в тебе, любуясь, зрит;
     В твоих водах изображенну
     Дуброву ветерок струит.
     Волнует жатву золотую.

     Багряным брег твой становится,
     Как солнце катится с небес;
     Лучом кристалл твой загорится,
     В дали начнет синеться лес,
     Туманом море разольется.

     О! коль ночною темнотою
     Приятен вид твой при луне,
     Как бледны холмы над тобою
     И рощи дремлют в тишине,
     А ты один, шумя, сверкаешь!

     Сгорая стихотворства страстью,
     К тебе я прихожу, ручей:
     Завидую пиита счастью,
     Вкусившего воды твоей,
     Парнасским лавром увенчанна.

     Напой меня, напой тобою,
     Да воспою подобно я,
     И с чистою твоей струею
     Сравнится в песнях мысль моя,
     А лирный глас с твоим стремленьем.

     Да честь твоя пройдет все грады,
     Как эхо с гор сквозь лес дремуч:
     Творца бессмертной "Россиады",
     Священный Гребеневский ключ,
     Поил водой ты стихотворства.

     1779


     [Image004]


     К первому соседу

     Кого роскошными пирами
     На влажных Невских островах,
     Между тенистыми древами,
     На мураве и на цветах,
     В шатрах персидских, златошвенных,

     Из глин китайских драгоценных,
     Из венских чистых хрусталей,
     Кого толь славно угощаешь
     И для кого ты расточаешь
     Сокровищи казны твоей?
     Гремит музыка, слышны хоры
     Вкруг лакомых твоих столов;

     Сластей и ананасов горы,
     И множество других плодов
     Прельщают чувствы и питают;
     Младые девы угощают,
     Подносят вина чередой,
     И алиатико с шампанским,
     И пиво русское с британским,
     И мозель с зельцерской водой.

     В вертепе мраморном, прохладном,
     В котором льется водоскат,
     На ложе роз благоуханном,
     Сред" лени, неги и отрад,
     Любовью распаленный страстной,
     С младойу веселою, прекрасной
     И нежной нимфой ты сидишь;
     Она поет, ты страстью таешь,
     То с ней в весельи утопаешь,
     То, утомлен весельем, спишь.

     Ты спишь, - и сон тебе мечтает,
     Что ввек благополучен ты,
     Что само небо- рассыпает
     Блаженства вкруг тебя цветы,
     Что парка дней твоих не косит,
     Что откуп вновь тебе приносит
     Сибирски горы серебра
     И дождь златый к тебе лиется.
     Блажен, кто поутру проснется
     Так счастливым, как был вчера!

     Блажен, кто может веселиться
     Беспрерывно в жизни сей!
     Но редкому пловцу случится
     Безбедно плавать средь морей:
     Там бурны дышут непогоды,
     Горам подобны гонят воды
     И с пеною песок мутят.
     Петрополь сосны осеняли, -
     Но вихрем пораженны пали,
     Теперь корнями вверх лежат.

     Непостоянство доля смертных,
     В пременах вкуса счастье их;
     Среди утех своих несметных
     Желаем мы утех иных.
     Придут, придут часы те скучны,
     Когда твои ланиты тучны
     Престанут грации трепать;
     И, может быть, с тобой в разлуке
     Твоя уж Пенелопа в скуке
     Ковер не будет распускать.
     Не будет, может быть, лелеять
     Судьба уж более тебя
     И ветр благоприятный веять
     В твой парус: береги себя!
     Доколь текут часы златые
     И не приспели скорби злые,
     Пей, ешь и веселись, сосед!
     На свете жить нам время срочно;
     Веселье то лишь непорочно,
     Раскаянья за коим нет.

     1780


     [Image005]


     На модное остроумие 1780 года

     Не мыслить ни о чем и презирать сомненье,
     На все давать тотчас свободное решенье,
     Не много разуметь, о многом говорить;
     Быть дерзку, но уметь продеозостями льстить;
     Красивой пустошью плодиться в разговорах
     И другу и врагу являть приятство в взорах;
     Блистать учтивостью, но, чтя, пренебрегать,
     Смеяться дуракам и им же потакать,
     Любить по прибыли, по случаю дружиться,
     Душою подличать, а внешностью гордиться;
     Казаться богачом, а жить на счет других;
     С осанкой важничать в безделицах самих;
     Для острого словца шутить и над законом;
     Не уважать отцом, ни матерью, ни троном;
     И словом, лишь умом в поверхности блистать,
     В познаниях одни цветы только срывать;
     Тот узел рассекать, что развязать не знаем, -
     Вот остроумием что часто мы считаем!

     Ок. 1776; 1780


     На Новый год

     Рассекши огненной стезею
     Небесный синеватый свод,
     Багряной облечен зарею,
     Сошел на землю Новый год;
     Сошел, - и гласы раздалися,
     Мечты, надежды понеслися
     Навстречу божеству сему.
     Гряди, сын вечности прекрасный!
     Гряди, часов и дней отец!
     Зовет счастливый и несчастный:
     Подай желаниям венец!
     И самого среди блаженства
     Желаем блага совершенства
     И недовольны мы судьбой.
     Еще вельможа возвышаться,
     Еще сильнее хочет быть;
     Богач богатством осыпаться
     И горы злата накопить;
     Герой бессмертной жаждет славы,
     Корысти льстец, Лукулл забавы
     И счастия игрок в игре.
     Мое желание: предаться
     Всевышнего во всем судьбе,
     За счастьем в свете не гоняться,
     Искать его в самом себе.
     Меня здоровье, совесть права,
     Достаток нужный, добра слава
     Творят счастливее царей.
     А если милой и приятной
     Любим Пленирой я моей
     И в светской жизни коловратной
     Имею искренних друзей,
     Живу с моим соседом в мире,
     Умею петь, играть на лире, -
     То кто счастливее меня?
     От должностей в часы свободны
     Пою моих я радость дней;
     Пою творцу хвалы духовны
     И добрых я пою царей.
     Приятней гласы становятся,
     И слезы нежности катятся,
     Как россов матерь я пою.

     Петры, и Генрихи, и Титы
     В народных век живут сердцах;
     Екатерины не забыты
     Пребудут в тысящи веках.
     Уже я вижу монументы,
     Которых свергнуть элементы
     И время не имеют сил.

     Конец 1780 или начало 1781


     На выздоровление Мецената

     Кровавая луна блистала
     Чрез покровенный ночью лес,
     На море мрачном простирала
     Столбом багровый свет с небес.

     По огненным зыбям мелькая,
     Я видел, в лодке некто плыл;
     Тут ветер, страшно завывая,
     Ударил в лес - и лес завыл;

     Из бездн восстали пенны горы,
     Брега пустили томный стон;
     Сквозь бурные стихиев споры
     Зияла тьма со всех сторон.

     Ко брегу лодка приплывала,
     Приближилась она ко мне;
     Тень белая на ней мелькала,
     Как образ мраморный, во тьме.

     Утих шум рощ, умолк рев водный,
     Лишь стонут в тишине часы;
     Стремится пот по мне холодный
     И дыбом восстают власы;

     На брег из лодки вылезает
     Старик угрюмый и седой
     И, озираясь, подпирает
     Себя ужасною косой.

     Тогда по брегу раздалися
     Надгробный плач и вой людей,
     Отвсюду к старику сошлися
     Бесчисленны толпы теней;
     Прискорбны, бледны и безгласны,
     Они, потупя взоры, шли;
     Цепями фурии ужасны
     К морскому брегу их вели.

     Старик кровавыми когтями
     К себе на лодку их влечет:
     Богач и нищ, рабы с царями,
     Все равно оставляют свет.

     Уж в лодке многие мечтались
     Знакомые и мне черты,
     Другие к оной приближались;
     Меж их, Шувалов! был и ты.

     И ты, друг муз, друг смертных роду,
     Фарос младых вельмож и мой!
     И ты Коцита зрел уж воду;
     Коса смертельна над тобой,
     Рассекши мрак густой, сверкала,
     Подобно как перун с небес;
     Эреба бездна уж зияла,
     И ногу в вечность ты занес.

     Болезнь и страх неизреченный
     Тогда стеснили грудь мою:
     "Кем добродетели почтенны,
     Кто род, и сан, и жизнь свою
     Старался тем единым славить,
     Чтоб ближнему благотворить,
     Потомству храм наук оставить,
     Тому ли век толь краткий жить?
     Ужель враг чести и пороку,
     И злой и добрый человек,
     Единому подвластны року?
     О боже праведньй!" - я рек.
     Но вдруг средь облака златого,
     На крыльях утренней зари,
     Во зраке божества младого,
     Которого рабы, цари,
     Все люди равномерно любят,
     Но все не равно берегут,
     Которого лень, роскошь губят,
     Крепят умеренность и труд, -
     Здоровье - дар небес бесценный -
     Слетело в твой чертог и, взяв
     В златом сосуде сок врачебный,
     Кропя тебя, рекло: "Будь здрав!"
     Ты здрав! Хор муз, тебе любезных,
     Драгую жизнь твою любя,
     Наместо кипарисов слезных
     Венчают лаврами тебя.

     Прияв одна трубу златую,
     Другая строя лирный глас,
     Та арфу, та свирель простую,
     Воспели, - и воспел Парнас:
     "Живи, наукам благодетель!
     Твоя жизнь ввек цвести должна;
     Не умирает добродетель,
     Бессмертна музами она".

     Бессмертны музами Периклы,
     И Меценаты ввек живут.
     Подобно память, слава, титлы
     Твои, Шувалов, не умрут.
     Великий Петр к нам ввел науки,
     А дщерь его ввела к нам вкус;
     Ты, к знаньям простирая руки,
     У ней предстателем был муз;
     Досель гремит нам в Илиаде
     О Несторах, Улиссах гром, -
     Равно бессмертен в Петриаде
     Ты Ломоносовым пером.

     1781


     Фелица

     Богоподобная царевна
     Киргиз-Кайсацкия орды!
     Которой мудрость несразненна
     Открыла верные следы
     Царевичу младому Хлору
     Взойти на ту высоку гору,
     Где роза без шипов растет,
     Где добродетель обитает:
     Она мой дух и ум пленяет,
     Подай, найти ее совет.

     Подай, Фелица! наставленье:
     Как пышно и правдиво жить,
     Как укрощать страстей волненье
     И счастливым на свете быть?
     Меня твой голос возбуждает,
     Меня твой сын препровождает;
     Но им последовать я слаб.
     Мятясь житейской суетою,
     Сегодня властвую собою,
     А завтра прихотям я раб.

     Мурзам твоим не подражая,
     Почасту ходишь ты пешком,
     И пища самая простая
     Бывает за твоим столом;
     Не дорожа твоим покоем,
     Читаешь, пишешь пред налоем
     И всем из твоего пера
     Блаженство смертным проливаешь;
     Подобно в карты не играешь,
     Как я, от утра до утра.

     Не слишком любишь маскарады,
     А в клуб не ступишь и ногой;
     Храня обычаи, обряды,
     Не донкишотствуешь собой;
     Коня парнасска не седлаешь,
     К духам в собранье не въезжаешь,
     Не ходишь с трона на Восток, -
     Но кротости ходя стезею,
     Благотворящею душою
     Полезных дней проводишь ток.

     А я, проспавши до полудни,
     Курю табак и кофе пью;
     Преобращая в праздник будни,
     Кружу в химерах мысль мою:
     То плен от персов похищаю,
     То стрелы к туркам обращаю;
     То, возмечтав, что я султан,
     Вселенну устрашаю взглядом;
     То вдруг, прельщался нарядом,
     Скачу к портному по кафтан.

     Или в пиру я пребогатом,
     Где праздник для меня дают,
     Где блещет стол сребром и златом,
     Где тысячи различных блюд:
     Там слазный окорок вестфальской,
     Там звенья рыбы астраханской,
     Там плов и пироги стоят;
     Шампанским вафли запиваю
     И всё на свете забываю
     Средь вик, сластей и аромат.

     Или средь рощицы прекрасной
     В беседке, где фонтан шумит,
     При звоне арфы сладкогласной,
     Где ветерок едва дышит,
     Где всё мне роскошь представляет,
     К утехам мысли уловляет,
     Томит и оживляет кровь,
     На бархатном диване лежа,
     Младой девицы чувства нежа,
     Вливаю в сердце ей любовь.

     Или великолепным цугом
     В карете английской, златой,
     С собакой, шутом, или другом,
     Или с красавицей какой
     Я под качелями гуляю;
     В шинки пить меду заезжаю;
     Или, как то наскучит мне,
     По склонности моей к премене,
     Имея шапку набекрене,
     Лечу на резвом бегуне.

     Или музыкой и певцами,
     Органом и волынкой вдруг,
     Или кулачными бойцами
     И пляской веселю мой дух;
     Или, о всех делах заботу
     Оставя, езжу на охоту
     И забавляюсь лаем псов;
     Или над Невскими брегами
     Я тешусь по ночам рогами
     И греблей удалых гребцов.

     Иль, сидя дома, я прокажу,
     Играя в дураки с женой;
     Те с ней на голубятню лажу,
     То в жмурки резвимся порой;
     То в свайку с нею веселюся,
     То ею в голове ищуся;
     То в книгах рыться я люблю,
     Мой ум и сердце просвещаю,
     Полкана и Бову читаю;
     За библией, зевая, сплю.

     Таков, Фелица, я развратен!
     Но на меня весь свет похож.
     Кто сколько мудростью ни знатен,
     Но всякий человек есть ложь.
     Не ходим света мы путями,
     Бежим разврата за мечтами.
     Между лентяем и брюзгой,
     Между тщеславья и пороком
     Нашел кто разве ненароком.
     Путь добродетели прямой.

     Нашел, - но льзя ль не заблуждаться
     Нам, слабым смертным, в сем пути,
     Где сам рассудок спотыкаться
     И должен вслед страстям идти;
     Где нам ученые невежды,
     Как мгла у путников, тмят вежды?
     Везде соблазн и лесть живет;
     Пашей всех роскошь угнетает.
     Где ж добродетель обитает?
     Где роза без шипов растет?
     Тебе единой лишь пристойно,
     Царевна! свет из тьмы творить;
     Деля Хаос на сферы стройно,
     Союзом целость их крепить.

     Из разногласия - согласье
     И из страстей свирепых счастье
     Ты можешь только созидатв.
     Так кормщик, через понт плывущий,
     Ловя под парус ветр ревущий,
     Умеет судном управлять.

     Едина ты лишь не обидишь,
     Не оскорбляешь никого,
     Дурачествы сквозь пальцы видишь,
     Лишь зла не терпишь одного;
     Проступки снисхожденьем правишь,
     Как волк овец, людей не давишь,
     Ты знаешь прямо цену их.
     Царей они подвластны воле, -
     Но богу правосудну боле,
     Живущему в законах их.

     Ты здраво о заслугах мыслишь,
     Достойным воздаешь ты честь;
     Пророком ты того не числишь,
     Кто только рифмы может плесть,
     А что сия ума забава -
     Калифов добрых честь и слава.
     Снисходишь ты на лирный лад:
     Поэзия тебе любезна,
     Приятна, сладостна, полезна,
     Как летом вкусный лимонад.

     Слух идет о твоих поступках,
     Что ты нимало не горда;
     Любезна и в делах и в шутках,
     Приятна в дружбе и тверда;
     Что ты в напастях равнодушна,
     А в славе так великодушна,
     Что отреклась и мудрой слыть.
     Еще же говорят неложно,
     Что будто завсегда возможно
     Тебе и правду говорить.

     Неслыханное также дело,
     Достойное тебя одной,
     Что будто ты народу смело
     О всем, и въявь и под рукой,
     И знать и мыслить позволяешь,
     И о себе не запрещаешь
     И быль и небыль говорить;
     Что будто самым крокодилам,
     Твоих всех милостей зоилам,
     Всегда склоняешься простить.

     Стремятся слез приятных реки
     Из глубины души моей.
     О! коль счастливы человеки
     Там должны быть судьбой своей,
     Где ангел кроткий, ангел мирной,
     Сокрытый в светлости порфирной,
     С небес ниспослан скиптр носить!
     Там можно пошептать в беседах
     И, казни не боясь, в обедах
     За здравие царей не пить.

     Там с именем Фелицы можно
     В строке описку поскоблить
     Или портрет неосторожно
     Ее на землю уронить.
     Там свадеб шутовских не парят,
     В ледовых банях их не жарят,
     Не щелкают в усы вельмож;
     Князья наседками не клохчут,
     Любимцы въявь им не хохочут
     И сажей не марают рож.

     Ты ведаешь, Фелица! правы
     И человеков, и царей;
     Когда ты просвещаешь нравы,
     Ты не дурачишь так людей;
     В твои от дел отдохновеньи
     Ты пишешь в сказках поученьи
     И Хлору в азбуке твердишь:
     "Не делай ничего худого,
     И самого сатира злого
     Лжецом презренным сотворишь".

     Стыдишься слыть ты тем великой,
     Чтоб страшной, нелюбимой быть;
     Медведице прилично дикой
     Животных рвать и кровь их пить.
     Без крайнего в горячке бедства
     Тому ланцетов нужны ль средства,
     Без них кто обойтися мог?
     И славно ль быть тому тираном,
     Великим в зверстве Тамерланом,
     Кто благостью велик, как бог?

     Фелицы слава - слава бога,
     Который брани усмирил;
     Который сира и убога
     Покрыл, одел и на-кормил;
     Который оком лучезарным
     Шутам, трусам, неблагодарным
     И праведным свой свет дарит;
     Равно всех смертных просвещает,
     Больных покоит, исцеляет,
     Добро лишь для добра творит.

     Который даровал свободу
     В чужие области скакать,
     Позволил своему народу
     Сребра и золота искать;
     Который воду разрешает
     И лес рубить не запрещает;
     Велит и ткать, и прясть, и шить;
     Развязывая ум и руки,
     Велят любить торги, науки
     И счастье дома находить.

     Которого закон, десница
     Дают и милости и суд. -
     Вещай, премудрая Фелица!
     Где отличён от честных плут?
     Где старость по миру не бродит?
     Заслуга хлеб себе находит?
     Где месть не гонит никого?
     Где совесть с правдой обитают?
     Где добродетели сияют? -
     У трона разве твоего!

     Но где твой трон сияет в мире?
     Где, ветвь небесная, цветешь?
     В Багдаде? Смирне? Кашемире? -
     Послушай, где ты ни живешь:
     Хвалы мои тебе приметя,
     Не мни, чтоб шапки иль бешметя
     За них я от тебя желал.

     Почувствовать добра приятство
     Такое есть души "богатство,
     Какого Крез не собирал.
     Прошу великого пророка,
     Да праха ног твоих коснусь,
     Да слов твоих сладчайша тока
     И лицезренья на"лаждусь!
     Небесные прошу я силы,
     Да их простри сафирны крылы,
     Невидимо тебя хранят
     От всех болезней, зол и скуки;
     Да дел твоих в потомстве звуки,
     Как в небе звезды, возблестят.

     1782


     Благодарность Фелице

     Предшественница дня златого,
     Весення утрення заря,
     Когда из ионта голубого
     Ведет к нам звездного царя,
     Румяный взор свой осклабляет
     На чела гор, на лоно вод,
     Багряным златом покрывает
     Поля, леса и неба свод.
     Крылаты кони по эфиру
     Летят и рассекают мрак,
     Любезное светало миру
     Пресветлый свай возносит зрак,
     Бегут толпами тени черны:
     Какое зрелище очам!
     Там блещет брег в реке зеленый,
     Там светят перлы по лугам.
     Там степи, как моря, струятся,
     Седым волнуясь ковылем;
     Там тучи журавлей стадятся,
     Валторн с высот пуская гром;
     Там небо всюду лучезарно
     Янтарным пламенем блестит, -
     Мое так сердце благодарно
     К тебе усердием горит.
     К тебе усердием, Фелица,
     О кроткий ангел во плоти!
     Которой разум и десница
     Нам кажут к счастию пути.
     Когда тебе в нелицемерном
     Угодна слоге простота,
     Внемли. - Но в чувствии безмерном
     Мои безмолвствуют уста.
     Когда поверх струистой влаги
     Благоприятный дунет ветр,
     Попутны вострепещут флаги
     И ляжет между водных недр
     За кораблем сребро грядою, -
     Тогда испустят глас пловцы
     И с восхищенною душою
     Вселенной полетят в концы.
     Когда небесный возгорится
     В пиите огнь, он будет петь;
     Когда от бремя дел случится
     И мне свободный час иметь, -
     Я праздности оставлю узы,
     Игры, беседы, суеты;
     Тогда ко мне приидут музы,
     И лирой возгласишься ты.

     1783


     Решемыслу

     Веселонравная, младая,
     Нелицемерная, простая,
     Подруга Флаккова и дщерь
     Природой данного мне смысла!
     Приди ко мне, приди теперь,
     О Муза! славить Решемысла.

     Приди, иль в облаке спустися,
     Или хоть в санках прикатися
     На легких, резвых, шестерней,
     Оленях белых, златорогих,
     Как ездят барыни аимой
     В странах сибирских, хладом строгих.
     Приди, и на своей свиреле
     Не оного пой мужа, древле
     Служившего царице той,
     Которая в здоровье малом
     Блистала славой и красой
     Под соболиным одеялом.

     Но пой, ты пой здесь Решемысла,
     Великого вельможу смысла,
     Наперсника царицы сей,
     Которая сама трудится
     Для блага области своей
     И спать в полудни не ложится;
     Которая законы пишет,
     Любовию к народу дышит,
     Пленит соседей без оков,
     Военны отвращая звуки;

     Даст и счастье и покров
     И не сидит поджавши руки.
     Сея царицы всепочтенной,
     Великой, дивной, несравненной,
     Сотрудников достойно чтить;
     Достойно честью и хвалами
     Ее вельмож превозносить
     И осыпать их вкруг цветами.

     Ты, Муза! с самых древних веков
     Великих, сильных человеков
     Всегда умела поласкать;
     Ты можешь в былях, небылицах
     И в баснях правду представлять, -
     Представь мне Решемысла в лицах.
     Скажи, скажи о сем герое:
     Каков в войне, каков в покое,
     Каков умом, каков душой.

     Каков и всякими делами? -
     Скажи, и ничего не скрой:
     Не хочешь прозой, так стихами.
     Бывали прежде дни такие,
     Что люди самые честные
     Страшилися близ трона быть,
     Любимцев царских убегали
     И не могли тех змей любить,
     Которые их кровь сосали.

     А он, хоть выше всех главою,
     Как лавр цветет над муравою,
     Но всюду всем бросает тень:
     Одним он мил, другим любезен;
     Едва прохаживал ли день,
     Кому бы ни был он полезен.

     Иной ползет, как черепаха,
     Другому мил топор да плаха, -
     А он парит как бы орел
     И всё с высот далече видит;
     О" в сердце злобы не имел
     И даже мухи не обидит.

     Он сердцем царский трон объемлет,
     Душой народным нуждам внемлет
     И правду между их хранит;
     Отечеству он верно служит,
     Монаршу волю свята чтит,
     А о себе никак не тужит.

     Не ищет почестей лукавством,
     Мздоимным не прельщен богатством,
     Не жаждет тщетно сан косить;
     Но тщится тем себя лишь славить,
     Что любит он добро творить
     И может счастие доставить.

     Закону божию послушен,
     Чувствителен, великодушен,
     Не горд, не подл и не труслив,
     К себе строжае, чем к другому,
     К поступкам хитрым не ревнив,
     Идет лишь по пути прямому.

     Не празден, не ленив, а точен;
     В делах и скор, и беспорочен,
     И не кубарит кубарей;
     Но столько же велик и дома,
     В деревне, хижине своей,
     Как был когда метатель грома.

     Глубок, и быстр, и тих, и сметлив,
     При всей он важности приветлив,
     При всей он скромности шутлив;
     В миру он кажется роскошен;
     Но в самой роскоши ретив,
     И никогда он не оплошен.

     Хотя бы возлежал на розах,
     Но в бурях, зноях и морозах
     Готов он с лона неги встать;
     Готов среди своей забавы
     Внимать, судить, повелевать
     И молнией лететь в храм славы.

     Друг честности и друг Минервы,
     Васшед на степень к трону первый,
     И без подпор собою тверд;
     Ходить умеет по паркету
     И, устремяся славе вслед.
     Готовит мир и громы свету.

     Без битв, без браней побеждает,
     Искусство уловлять он знает;
     Своих, чужих сердца пленит.
     Я слышу плеск ему сугубый:
     Он вольность пленникам дарит,
     Героям шьет коты да шубы.

     Но, Муза! вижу, ты лукава;
     Ты хочешь быть пред светом права,
     Ты Решемысловым лицом
     Вельможей должность представляешь:
     Конечно, ты своим пером
     Хвалить достоинства лишь знаешь.

     1783


     Бог

     О ты, пространством бесконечный,
     Живый в движеньи вещества,
     Теченьем времени превечный,
     Без лиц, в трех лицах божества!
     Дух всюду сущий и единый,
     Кому нет места и причины,
     Кого никто постичь не мог.
     Кто все собою наполняет,
     Объемлет, зиждет, сохраняет,
     Кого мы нааываем - бог!

     Измерить океан глубокий,
     Сочесть пески, лучи планет
     Хотя и мог бы ум высокий, -
     Тебе числа и меры нет!

     Не могут духи просвещенны,
     От света твоего рожденны,
     Исследовать судеб твоих:
     Лишь мысль к тебе взнестись дерзает, -
     В твоем величьи исчезает,
     Как в вечности прошедший миг.

     Хаоса бытность довременну
     Из бездн ты вечности воззвал,
     А вечность, прежде век рожденну,
     В себе самом ты основал:
     Себя собою составляя,
     Собою из себя сияя,
     Ты свет, откуда свет истек.

     Создавши всё единым слозом,
     В твореньи простираясь новом,
     Ты был, ты есть, ты будешь ввек!
     Ты цепь существ в себе вмещаешь,
     Ее содержишь и живишь;
     Конец с началом сопрягаешь
     И смертию живот даришь.
     Как искры сыплются, стремятся,
     Так солнцы от тебя родятся;
     Как в мразный, ясный день зимой
     Пылинки инея сверкают,
     Вратятся, зыблются, сияют, -
     Так звезды в безднах под тобой.

     Светил возжженных миллионы
     В неизмеримости текут,
     Твои они творят законы,
     Лучи животворящи льют.

     Но огненны сии лампады,
     Иль рдяных кристален громады,
     Иль волн златых кипящий сонм,
     Или горящие эфиры,
     Иль вкупе все светящи миры -
     Перед тобой - как нощь пред днем.

     Как капля в море опущенна,
     Вся твердь перед тобой сия.
     Но что мной зримая вселенна?
     И что перед тобою я?
     В воздушном океане оном,
     Миры умножа миллионом
     Стократ других миров, - и то,
     Когда дерзну сравнить с тобою,
     Лишь будет точкою одною:
     А я перед тобой - ничто.

     Ничто! - Но ты во мне сияешь
     Величеством твоих доброт;
     Во мне себя изображаешь,
     Как солнце в малой капле вод.
     Ничто! - Но жизнь я ощущаю.
     Несытым некаким летаю
     Всегда пареньем в высоты;

     Тебя душа моя быть чает,
     Вникает, мыслит, рассуждает:
     Я есмь - конечно есть и ты!
     Ты есть! - Природы чин вещает,
     Гласит мое мне сердце то,
     Меня мой разум уверяет,
     Ты есть - и я уж не ничто!

     Частица целой я вселенной,
     Поставлен, мнится мне, в почтенной
     Средине естества я той,
     Где кончил тварей ты телесных,
     Где начал ты духов небесных
     И цепь существ связал всех мной.

     Я связь миров повсюду сущих,
     Я крайня степень вещества;
     Я средоточие живущих,
     Черта начальна божества;
     Я телом в прахе истлеваю,
     Умом громам повелеваю,
     Я царь - я раб - я червь - я бог!

     Но, будучи я столь чудесен,
     Отколе происшел? - безвестен;
     А сам собой я быть не мог.
     Твое созданье я, создатель!
     Твоей премудрости я тварь,
     Источник жизни, благ податель,
     Душа души моей, и царь!
     Твоей то правде нужно было,
     Чтоб смертну бездну преходило
     Мое бессмертно бытие;
     Чтоб дух мой в смертность облачился
     И чтоб чрез смерть я возвратился,
     Отец! в бессмертие твое.

     Неизъяснимый, непостижный!
     Я знаю, что души моей
     Воображении бессильны
     И тени начертать твоей;
     Но если славословить должно,
     То слабым смертным невозможно
     Тебя ничем иным почтить,
     Как им к тебе лишь возвышаться,
     В безмерной разности теряться
     И благодарны слезы лить.

     1780 - 7784


     Видение Мурзы

     На темно-голубом эфире
     Златая плавала луна;
     В серебряной своей порфире
     Блистаючи с высот, она
     Сквозь окна дом мой освещала
     И палевым своим лучом
     Златые стекла рисовала
     На лаковом полу моем.

     Сон томною своей рукою
     Мечты различны рассыпал,
     Кропя забвения росою,
     Моих домашних усыплял.
     Вокруг вся область почивала,
     Петрополь с башнями дремал,
     Нева из урны чуть мелькала,
     Чуть Бельт в брегах своих сверкал;
     Природа, в тишину глубоку
     И в крепком погруженна сне,
     Мертва казалась слуху, оку
     На высоте и в глубине;
     Лишь веяли одни зефиры,
     Прохладу чувствам принося.

     Я не спал - и, со звоном лиры
     Мой тихий голос соглася,
     "Блажен, - воспел я, - кто доволен
     В сем свете жребием своим,
     Обилен, здрав, покоен, волен
     И счастлив лишь собой самим;
     Кто сердце чисто, совесть праву
     И твердый нрав хранит в свой век
     И всю свою в том ставит славу,
     Что он лишь добрый человек;
     Что карлой он и великаном
     И дивом света не рожден
     И что не создан истуканом
     И оных чтить не принужден;
     Что все сего блаженствы мира
     Находит он в семье своей;
     Что нежная его Пленира
     И верных несколько друзей
     С ним могут в час уединенный
     Делить и скуку и труды! -
     Блажен и тот, кому царевны
     Какой бы ни было орды
     Из теремов своих янтарных
     И сребро-розовых светлиц,
     Как будто из улусов дальных,
     Украдкой от придворных лиц,
     За россказни, за растабары,
     За вирши, иль за что-нибудь,
     Исподтишка драгие дары
     И в досканцах червонцы шлют;
     Блажен!" - Но с речью сей незапно
     Мое всё зданье потряслось,
     Раздвиглись стены, и стократно
     Ярчее молний пролилось
     Сиянье вкруг меня небесно;
     Сокрылась, побледнев, луна.
     Виденье я узрел чудесно:
     Сошла со облаков жена, -
     Сошла - и жрицей очутилась
     Или богиней предо мной.
     Одежда белая струилась
     На ней серебряной волной;
     Градская на главе корона,
     Сиял при персях пояс злат;
     Из черно-огненна виссона,
     Подобный радуге, наряд
     С плеча десного полосою
     Висел на левую бедру;
     Простертой на алтарь рукою
     На жертвенном она жару
     Сжигая маки благовонны
     Служила вышню божеству.

     Орел полунощный, огромный,
     Сопутник молний торжеству,
     Геройской провозвестник славы,
     Сидя пред ней на груде книг,
     Священны блюл ее уставы;
     Потухший гром в когтях своих
     И лавр с оливными ветвями
     Держал, как будто бы уснув.
     Сафиро-светлыми очами,
     Как в гневе иль в жару, блеснув,
     Богиня на меня воззрела.
     Пребудет образ ввек во мне,
     Она который впечатлела!

     "Мурза! - она вещала мне, -
     Ты быть себя счастливым чаешь,
     Когда по дням и по ночам
     На лире ты своей играешь
     И песни лишь поешь царям.
     Вострепещи, Мурза несчастный!
     И страшны истины внемли,
     Которым стихотворцы страстны
     Едва ли верят на земли;
     Одно к тебе лишь доброхотство
     Мне их открыть велит. - Когда
     Поэзия не сумасбродство,
     Но вышний дар богов, - тогда
     Сей дар богов лишь к чести
     И к поученью их путей
     Быть должен обращен, не к лести
     И тленной похвале людей.
     Владыки света люди те же,
     В них страсти, хоть на них венцы;
     Яд лести их вредит не реже, -
     А где поэты не льстецы?
     И ты сирен поющих грому
     В вред добродетели не строй;
     Благотворителю прямому
     В хвале нет нужды никакой.
     Хранящий муж честные нравы,
     Творяй свой долг, свои дела,
     Царю приносит больше славы,
     Чем всех пиитов похвала.
     Оставь нектаром наполненну
     Опасну чашу, где скрыт яд". -
     "Кого я зрю столь дерзновениу
     И чьи уста меня разят?

     Кто ты? Богиня или жрица?" -
     Мечту стоящу я спросил.
     Она рекла мне: "Я Фелица!"
     Рекла - и светлый облак скрыл
     От глаз моих ненасыщенных
     Божественны ее черты;
     Курение мастик бесценных
     Мой дом, и место то цветы
     Покрыли, где она явилась.
     Мой бог! мой ангел во плоти!..
     Душа моя за ней стремилась,
     Но я за ней не мог идти.
     Подобно громом оглушенный,
     Бесчувствен я, безгласен был.
     Но, током слезным орошенный,
     Пришел в себя и возгласил:
     "Возможно ль, кроткая царевна!
     И ты к Мурзе чтоб своему
     Была сурова столь и гневна,
     И стрелы к сердцу моему
     И ты, и ты чтобы бросала,
     И пламени души моей
     К себе и ты не одобряла?
     Довольно без тебя людей,
     Довольно без тебя поэту
     За кажду мысль, за каждый стих
     Ответствовать лихому свету
     И от сатир щититься злых!

     Довольно золотых кумиров,
     Без чувств мои что песни чли;
     Довольно кадиев, факиров,
     Которы в зависти сочли
     Тебе их неприличной лестью;
     Довольно нажил я врагов!
     Иной отнес себе к бесчестью,
     Что не дерут его усов;
     Иному показалось больно,
     Что он наседкой не сидит;
     Иному - очень своевольно
     С тобой Мурза твой говорит;
     Иной вменял мне в преступленье,
     Что я посланницей с небес
     Тебя быть мыслил в восхищенье
     И лил в восторге токи слез.
     И словом: тот хотел арбуза,
     А тот соленых огурцов, -
     Но пусть им здесь докажет муза,
     Что я не из числа льстецов;
     Что сердца моего товаров
     За деньги я не продаю
     И что не из чужих анбаров
     Тебе наряды я крою.
     Но, венценосна, добродетель!
     Не лесть я пел и не мечты,
     А то, чему весь мир свидетель, -
     Твои дела суть красоты.
     Я пел, пою и петь их буду
     И в шутках правду возвещу;
     Татарски песни из-под спуду,
     Как луч, потомству сообщу;
     Как солнце, как луну, поставлю
     Твой образ будущим векам;
     Превознесу тебя, прославлю;
     Тобой бессмертен буду сам".

     1783 - 1784


     [Image006]


     Желание Зимы

     Его милости разжалованному
     отставному сержанту,
     дворянской думы копиисту,
     архивариусу без архива, управителю бея имения
     и стихотворцу без вкуса

     1787 года

     На кабаке Борея
     Эол ударил в нюни;
     От вяхи той бледнея,
     Бог хлада слякоть, слюни
     Из глотки источил,
     Всю землю замочил.

     Узря ту Осень шутку
     Их вправду драться нудит,
     Подняв пред ними юбку,
     Дожди, как реки, прудит,
     Плеща им в рожи грязь.
     Как дуракам смеясь.

     В убранстве козырбацком,
     Со ямщиком-нахалом,
     На иноходце хватском,
     Под белым покрывалом
     Бореева кума
     Катит в санях - Зима.

     Кати, кума драгая,
     В шубеночке атласной,
     Чтоб Осень, баба злая,
     На Астраханской Красной
     Не шлендала кабак
     И не кутила драк.

     Кати к нам белолика,
     Кати, Зима младая,
     И, льстя седого трыка
     И страсть к нему являя,
     Эола усмири,
     С Бореем помири.

     Спеши, и нашу музу,
     Кабацкую певицу,
     Наполнь хмельного грузу,
     Наладь ее скрыпицу, - Строй пунш твоей рукой,
     Захарьин! пей и пой.

     Пой, только не стихеры,
     И будь лишь в стойке дивен,
     На разные манеры
     Ори ширенъ да вирень,
     Да лист, братцы, трава.
     О пьяна голова!

     1787


     Властителям и субиям

     Восстал всевышний бог, да судит
     Земных богов во сонме их;
     Доколе, рек, доколь вам будет
     Щадить неправедных и злых?

     Ваш долг есть: сохранять законы,
     На лица сильных не взирать,
     Без помощи, без обороны
     Сирот и вдов не оставлять.

     Ваш долг: спасать от бед невинные,
     Несчастливым подать покров;
     От сильных защищать бессильных,
     Исторгнуть бедных из оков.

     Не внемлют! - видят и не знают!
     Покрыты мздою очеса:
     Злодействы землю потрясают,
     Неправда зыблет небеса.

     Цари! - Я мнил, вы боги властны,
     Никто над вами не судья, -
     Но вы, как я, подобно страстны
     И так же смертны, как и я.

     И вы подобно так падете,
     Как с древ увядший лист падет!
     И вы подобно так умрете,
     Как ваш последний раб умрет!

     Воскресни, боже! боже правых!
     И их молению внемли:
     Приди, суди, карай лукавых
     И будь един царем земли!

     Ок. 1780 - 1787


     На смерть графини Румянцовой

     Не беспрестанно дождь стремится
     На класы с черных облаков,
     И море не всегда струится
     От пременяемых ветров;
     Не круглый год во льду спят воды,
     Не всякий день бурь слышен свист,
     И с скучной не всегда природы
     Падет на землю желтый лист.

     Подобно и тебе крушиться
     Не должно, < Дашкова>, всегда,
     Готово ль солнце в бездну скрыться
     Иль паки утру быть чреда;
     Ты жизнь свою в тоске проводишь,
     По английским твоим коврам,
     Уединясь, в смущеньи ходишь
     И волю течь даешь слезам.

     Престань! и равнодушным оком
     Воззри на оный кипарис,
     Который на брегу высоком
     На Невские струи навис
     И мрачной тени под покровом,
     Во дремлющих своих ветвях,
     Сокрыл недавно в гробе новом
     Румянцовой почтенный прах.

     Румянцовой! - Она блистала
     Умом, породой, красотой
     И в старости любовь снискала
     У всех любезною душой;
     Она со твердостью смежила
     Супружний взор друзей, детей;
     Монархам осьмерым служила,
     Носила знаки их честей.

     И зрела в торжестве и славе
     И в лаврах сына своего;
     Не изменялась в сердце, нраве
     Ни для кого, ни для чего;
     А доброе и злое купно
     Собою испытала всё,
     И как вертится всеминутно
     Людской фортуны колесо.

     Воззри на памятник сей вечной
     Ты современницы твоей,
     В отраду горести сердечной,
     К спокойствию души своей,
     Прочти: "Сия гробница скрыла
     Затмившего мать лунный свет;
     Смерть добродетели щадила,
     Она жила почти сто лет".

     Как солнце тускло ниспущает
     Последние свои лучи,.
     По небу, по водам блистает
     Румяною зарей в ночи, -
     Так с тихим вздохом, взором ясным
     Она оставила сей свет;
     Но именем своим прекрасным
     Еще, еще она живет.

     И ты, коль победила страсти,
     Которы трудно победить;
     Когда не ищешь вышней власти
     И первою в вельможах быть;
     Когда не мстишь, и совесть права,
     Не алчешь злата и сребра,
     Какогст же, коль телом здраеа,
     Еще желаешь ты добра?

     Одно лишь в нас добро прямое,
     А прочее всё в свете тлен;
     Почиет чья душа в покое,
     Поистине тот есть блажен.
     Престань же ты умом крылатым
     По треволнению летать;
     С убогим грузом иль богатым
     Всяк должен к вечности пристать.

     Пожди, - и сын твой с страшна бою
     Иль на щите, иль со щитом,
     С победой, с славою, с женою,
     С трофеями приедет в дом;
     И если знатности и злата
     Невестка в дар не принесет, -
     Благими нравами богата,
     Прекрасных внучат приведет.

     Утешься - ив объятьи нежном
     Облобызай своих ты чад;
     В семействе мирном, безмятежном,
     Фессальский насаждая сад,
     Живи и распложай науки;
     Живи и обессмерть себя,
     Да громогласной лиры звуки
     И музы воспоют тебя.

     Седый собор Ареопага,
     На истину смотря в очки,
     На счет общественного блага
     Нередко ей давал щелчки;
     Но в век тот Аристиды жили,
     Сносили ссылки, казни, смерть;
     Когда судьбы благоволили,
     Не должно ли и нам терпеть?

     Терпи! - Самсон сотрет льву зубы,
     А Навин потемнит луну;
     Румянцев молньи дхнет сугубы,
     Екатерина - тишину;
     Меня ж ничто вредить не может,
     Я злобу твердостью сотру;
     Врагов моих червь кости сгложет, -
     А я Пиит - и не умру.

     1788


     Справки

     Без справок запрещает
     Закон дела решить;
     Сенат за справки отрешает
     И отдает судить.
     Но как же поступать? - Воровать?

     1788


     Осень во время осады Очакова

     Спустил седой Эол Борея
     С цепей чугунных из пещер;
     Ужасные криле расширя,
     Махнул по свету богатырь;
     Погнал стадами воздух синий.
     Сгустил туманы в облака,
     Давнул, - и облака расселись,
     Пустился дождь и восшумел.

     Уже румяна Осень носит
     Снопы златые на гумно,
     И роскошь винограду просит
     Рукою жадной на вино.
     Уже стада толпятся птичьи,
     Ковыль сребрится по степям;
     Шумящи красно-желты листьи
     Расстлались всюду по тропам.

     В опушке заяц быстроногий,
     Как колпик поседев, лежит;
     Ловецки раздаются роги,
     И выжлиц лай и гул гремит.
     Запасшися крестьянин хлебом,
     Ест добры щи и пиво пьет;
     Обогащенный щедрым небом,
     Блаженство дней своих поет.

     Борей на Осень хмурит брови
     И Зиму с севера зовет:
     Идет седая чародейка,
     Косматым машет рукавом;
     И снег, и мраз, и иней сыплет
     И воды претворяет в льды;
     От хладного ее дыханья
     Природы взор оцепенел.

     Наместо радуг испещренных
     Висит по небу мгла вокруг,
     А на коврах полей зеленых
     Лежит рассыпан белый пух.
     Пустыни сетуют и долы,
     Голодны волки воют в них;
     Древа стоят и холмы голы,
     И не пасется стад при них.

     Ушел олень на тундры мшисты,
     И в логовище лег медведь;
     По селам нимфы голосисты
     Престали в хороводах петь;
     Дымятся серым дымом домы,
     Поспешно едет путник в путь,
     Небесный Марс оставил громы
     И лег в туманы отдохнуть.

     Российский только Марс, Потемкин,
     Не ужасается зимы:
     По развевающим знаменам
     Полков, водимых им, орел
     Над древним царством Митридата
     Летает и темнит луну;
     Под звучным крил его мельканьем
     То черн, то бледн, то рдян Эвксин.

     Огонь, в волнах неугасимый,
     Очаковские стены жрет,
     Пред ними росс непобедимый
     И в мраз зелены лавры жнет;
     Седые бури презирает.
     На льды, на рвы, на гром летит,
     В водах и в пламе помышляет:
     Или умрет, иль победит.

     Мужайся, твердый росс и верный,
     Еще победой возблистать!
     Ты не наемник - сын усердный;
     Твоя Екатерина мать,
     Потемкин - вождь, бог - покровитель;
     Твоя геройска грудь - твой щит,
     Честь - мзда твоя, вселенна - зритель,
     Потомство плесками гремит.

     Мужайтесь, росски Ахиллесы,
     Богини северной сыны!
     Хотя вы в Стикс не погружались.
     Но вы бессмертны по делам.
     На вас всех мысль, на вас всех взоры.
     Дерзайте ваших вслед отцов!
     И ты спеши скорей, Голицын!
     Принесть в твой дом с оливой лавр.

     Твоя супруга златовласа,
     Пленира сердцем и лицом.
     Давно желанного ждет гласа,
     Когда ты к ней приедешь в дом;
     Когда с горячностью обнимешь
     Ты семерых твоих сынов,
     На матерь нежны взоры вскинешь
     И в радости не сыщешь слов.

     Когда обильными речами
     Потом восторг свой изъявишь,
     Бесценными побед венцами
     Твою супругу удивишь;
     Геройские дела расскажешь
     Ее ты дяди и отца,
     И дух и ум его докажешь
     И как к себе он влек сердца.

     Спеши, супруг, к супруге верной,
     Обрадуй ты, утешь ее;
     Она задумчива, печальна,
     В простой одежде, и, власы
     Рассыпав по челу нестройно,
     Сидит за столиком в софе;
     И светло-голубые взоры
     Ее всечасно слезы льют.

     Она к тебе вседневно пишет:
     Твердит то славу, то любовь,
     То жалостью, то негой дышит,
     То страх ее смущает кровь;
     То дяде торжества желает,
     То жаждет мужниной любви,
     Мятется, борется, вещает:
     "Коль долг велит, ты лавры рви!"

     В чертоге вкруг ее безмолвном
     Не смеют нимфы пошептать;
     В восторге только музы томном
     Осмелились сей стих бряцать. - Румяна Осень! - радость мира!
     Умножь, умножь еще твой плод!
     Приди, желанна весть! - и лира
     Любовь и славу воспоет.

     1788


     Философы, пьяный и трезвый

     Пьяный
     Сосед! на свете все пустое:
     Богатство, слава и чины;
     А если за добро прямое
     Мечты быть могут почтены, -
     То здраво и покойно жить,
     С друзьями время проводить,
     Красот любить, любимым быть
     И с ними сладко есть и пить.

     Как пенится вино прекрасно!
     Какой в нем запах, вкус и цвет!
     Почто терять часы напрасно?
     Нальем, любезный мой сосед!
     Трезвый
     Сосед! на свете не пустое
     Богатство, слава и чины;
     Блаженство сыщем в них прямое,
     Когда мы будем лишь умны,
     Привыкнем прямо честь любить,
     Умеренно, в довольстве жить,
     По самой нужде есть и пить, -
     То можем все счастливы быть.

     Пусть пенится вино прекрасно,
     Пусть запах в нем хорош и цвет;
     Не наливай ты мне напрасно:
     Не пью, любезный мой сосед.

     Пьяный
     Гонялся я за звучной славой,
     Встречал я смело ядры лбом;
     Сей зверской упоен отравой,
     Я был ужасным дураком.
     Какая польза страшным быть,
     Себя губить, других мертвить,
     В убийстве время проводить?.
     Безумно на убой ходить.

     Как пенится вино прекрасно!
     Какой в нем запах, вкус и цвет!
     Почто терять часы напрасно?
     Нальем, любезный мой сосед!

     Трезвый
     Гоняться на войне за славой
     И с ядрами встречаться лбом
     Велит тому рассудок здравой,
     Кто лишь рожден не дуракам:
     Царю, отечеству служить,
     Чад, жен, родителей хранить,
     Себя от плена боронить -
     Священна должность храбрым быть!

     Пусть пенится вино прекрасно,
     Пусть залах в нем хорош и цвет;
     Не наливай ты мне напрасно:
     Не пью, любезный мой сосед.

     Пьяный
     Хотел я сделаться судьею,
     Законы свято соблюдать, - 
     Увидел, что кривят душею,
     Где должно сильных осуждать.
     Какая польза так судить?
     Одних щадить, других казнить
     И совестью своей шутить?
     Смешно в тенета мух ловить.

     Как пенится вино прекрасно!
     Какой в нем запах, вкус и цвет!
     Почто терять часы напрасно?
     Нальем, любезный мой сосед!

     Трезвый
     Когда судьба тебе судьею
     В судах велела заседать, - 
     Вертеться нужды нет душею,
     Когда не хочешь взяток брать.
     Как можно так и сяк судить,
     Законом правду тенетить
     И подкупать себя пустить?
     Судье злодеем страшно быть!

     Пусть пенится вино прекрасно,
     Пусть запах в нем хорош и цвет;
     Не наливай ты мне напрасно:
     Не пью. любезный мой сосед.

     1789


     На Счастие

     Всегда прехвально, препочтемно,
     Во всей вселенной обоженяо
     И вожделенное от всех,
     О ты, великомощно Счастье!
     Источник наших бед, утех,
     Кому и в вёдро и в ненастье
     Мавр, лопарь, пастыри, цари,
     Моляся в кущах и на троне,
     В воскликмовениях и стоне,
     В сердцах их зиждут алтари!

     Сын время, случая, судьбины
     Иль недоведомой причины,
     Бог сильный, резвый, добрый, злой!
     На шаровидной колеснице,
     Хрустальной, скользкой, роковой,
     Вослед блистающей деннице
     Чрез горы, степь, моря, леса
     Вседневно ты по свету скачешь,
     Волшебною ширинкой машешь
     И производишь чудеса.

     Куда хребет свой обращаешь,
     Там в пепел грады претворяешь,
     Приводишь в страх богатырей;
     Султанов заключаешь в клетку,
     На казнь выводишь королей;
     Но если ты ж, хотя в издевку,
     Осклабишь взор свой на кого, -
     Раба творишь владыкой миру,
     Наместо рубища порфиру
     Ты возлагаешь на него.

     В те дни людского просвещенья,
     Как нет кикиморов явленья,
     Как ты лишь всем чудотворишь:
     Девиц и дам магнизируешь,
     Из камней золото варишь,
     В глаза патриотизма плюешь,
     Катаешь кубарем весь мир;
     Как резвости твоей примеров,
     Полна земля вся кавалеров,
     И целый свет стал бригадир.

     В те дни, как всюду скороходом
     Пред русским ты бежишь народом
     И лавры рвешь ему зимой,
     Стамбулу бороду ерошишь,
     На Тавре едешь чехардой,
     Задать Стокгольму перцу хочешь,
     Берлину фабришь ты усы,
     А Темзу в фижмы наряжаешь,
     Хохол Варшаве раздуваешь,
     Коптишь голландцам колбасы.

     В те дни, как Вену ободряешь,
     Парижу пукли разбиваешь,
     Мадриту поднимаешь нос,
     На Копенгаген иней сеешь,
     Пучок подносишь Гданску роз,
     Венецьи, Мальте не радеешь,
     А Греции велишь зевать,
     И Риму, ноги чтоб не пухли,
     Святые оставляя туфли,
     Царям претишь их целовать.

     В те дни, как всё везде в разгулье:
     Политика и правосудье,
     Ум, совесть, и закон святой,
     И логика пиры пируют,
     На карты ставят век златой,
     Судьбами смертных пунтируют,
     Вселенну в трактелево гнут;
     Как полюсы, меридианы,
     Науки, музы, боги - пьяны,
     Все скачут, пляшут и поют.

     В те дни, как всюду ерихонцы
     Не сеют, но лишь жнут червонцы,
     Их денег куры не клюют;
     Как вкус и нравы распестрялись,
     Весь мир стал полосатый шут;
     Мартышки в воздухе явились,
     По свету светят фонари,
     Витийствуют у ранги в школах;
     На пышных карточных престолах
     Сидят мишурные цари.

     В те дни, как мудрость среди тронов
     Одна не месит макаронов,
     Не ходит в кузницу ковать;
     А разве временем лишь скучным
     Изволит муз к себе пускать
     И перышком своим искусным,
     Не ссоряся никак, ни с кем,
     Для общей и своей забавы,
     Комедьи пишет, чистит нравы
     И припевает хем, хем, хем.

     В те дни, ни с кем как не сравненна,
     Она с тобою сопряженна, -
     Нельзя ни в сказках рассказать,
     Ни написать пером красиво, -
     Как милость любит проливать,
     Как царствует она правдиво,
     Не жжет, не рубит без суда;
     А разве кое-как вельможи,
     И так и сяк, нахмуря рожи,
     Тузят иного иногда.

     В те дни, как машет всюду взоры
     Она вселенной на рессоры
     И весит скипетры царей,
     Следы орлов парящих видит
     И пресмыкающихся змей;
     Разя врагов, не ненавидит,
     А только пресекает зло;
     Без лат богатырям и в латах
     Претит давить лимоны в лапах:
     А хочет, чтобы все цвело.

     В те дни, как скипетром любезным
     Она перун к странам железным
     И гром за тридевять земель
     Несет на лунно государство,
     И бомбы сыплет, будто хмель;
     Свое же ублажая царство,
     Покоит, греет и живит;
     В мороз камины возжигает,
     Дрова и сено запасает,
     Бояр и чернь благотворит.

     В те дни и времена чудесны
     Твой взор и на меня всеместный
     Простри, о над царями царь!
     Простри и удостой усмешкой
     Презренную тобою тварь;
     И если я не создан пешкой,
     Валяться не рожден в пыли,
     Прошу тебя моим быть другом;
     Песчинка может быть жемчугом,
     Погладь меня и потрепли.

     Бывало, ты меня к боярам
     В любовь сведешь: беру всё даром,
     На вексель, в долг без платежа;
     Судьи, дьяки и прокуроры,
     В передней про себя брюзжа,
     Умильные мне мещут взоры
     И жаждут слова моего, -
     А я всех мимо по паркету
     Бегу, нос вздернув, к кабинету
     И в грош не ставлю никого.

     Бывало, под чужим нарядом
     С красоткой чернобровой рядом
     Иль с беленькой, сидя со мной,
     Ты в шашки, то в картеж играешь;
     Прекрасною твоей рукой
     Туза червонного вскрываешь,
     Сердечный твой тем кажешь взгляд;
     Я к крале короля бросаю,
     И ферзь к ладье я придвигаю,
     Даю марьяж иль шах и мат.

     Бывало, милые науки
     И музы, простирая руки,
     Позавтракать ко мне придут
     И все мое усядут ложе;
     А я, свирель настроя тут,
     С их каждой лирой то же, то же
     Играю, что вчерась играл.
     Согласна трель! взаимны тоны!
     Восторг всех чувств! За вас короны
     Тогда бы взять не пожелал.

     А ныне пятьдесят мне било;
     Полет свой счастье пременило,
     Без лат я горе-богатырь;
     Прекрасный пол меня лишь бесит,
     Амур - без перьев - нетопырь,
     Едва вспорхнет - и нос повесит.
     Сокрылся и в игре мой клад;
     Не страстны мной, как прежде, музы;
     Бояра понадули пузы,
     И я у всех стал виноват.

     Услышь, услышь меня, о Счастье!
     И солнце как сквозь бурь, ненастье,
     Так на меня и ты взгляни;
     Прошу, молю тебя умильно,
     Мою ты участь премени;
     Ведь всемогуще ты и сильно
     Творить добро из самых зол;
     От божеской твоей десницы
     Гудок гудит на тон скрыпицы
     И вьется локоном хохол.

     Но ах! как некая ты сфера
     Иль легкий шар Монгольфиера,
     Блистая в воздухе, летишь;
     Вселенна длани простирает,
     Зовет тебя - ты не глядишь;
     Но шар твой часто упадает
     По прихоти одной твоей
     На пни, на кочки, на колоды,
     На грязь и на гнилые воды;
     А редко, редко на людей.

     Слети ко мне, мое драгое,
     Серебряное, золотое,
     Сокровище и божество!
     Слети, причти к твоим любимцам!
     Я храм тебе и торжество
     Устрою, и везде по крыльцам
     Твоим рассыплю я цветы;
     Возжгу куреньи благовоняы
     И буду ездить на поклоны,
     Где только обитаешь ты.

     Жить буду в тереме богатом,
     Возвышусь в чин, и знатным браком
     Горацию в родню причтусь;
     Пером моим славно-школярным
     Рассудка выше вознесусь
     И, став тебе неблагодарным,
     "Беатус! брат мой, на волах
     Собою сам поля орющий
     Или стада свои пасущий!" -
     Я буду восклицать в пирах.

     Увы! еще ты не внимаешь,
     О Счастие! моей мольбе,
     Мои обеты презираешь;
     Знать, неугоден я тебе.
     Но на софах ли ты пуховых,
     В тенях ли миртовых, лавровых
     Иль в золотой живешь стране,
     Внемли, - шепни твоим любимцам,
     Вельможам, королям и принцам:
     Спокойствие мое во мне!

     1789


     [Image007]


     Праведный судия

     Я милость воспою и суд
     И возглашу хвалу я богу;
     Законы, поученье, труд,
     Премудрость, добродетель строгу
     И непорочность возлюблю.

     В моем я доме буду жить
     В согласьи, в правде, в преподобьи;
     Как чад, рабов моих любить,
     И сердца моего в незлобьи
     Одни пороки истреблю.

     И мысленным очам моим
     Не предложу я дел преступных;
     Ничем не приобщуся к злым,
     Возненавижу я распутных
     И отвращуся от льстецов.

     От своенравных уклонюсь,
     Не прилеплюсь в совет коварных,
     От порицаний устранюсь,
     Наветов, наущений тайных,
     И изгоню клеветников.

     За стол с собою не пущу
     Надменных, злых, неблагодарных;
     Моей трапезой угощу
     Правдивых, честных, благонравных,
     К благим и добрым буду добр.

     И где со мною ни сойдутся
     Лжецы, мздоимцы, гордецы, -
     Отвсюду мною изженутся
     В дальнейшие земны концы,
     Иль казнь повергнет их во гроб.

     1789


     Изображение Фелицы.

     Рафаэль! живописец славный,
     Творец искусством естества!
     Рафаэль чудный, бесприкладкып,
     Изобразитель божества!
     Умел ты кистию свободной
     Непостижимость написать, - 
     Умей моей богоподобной
     Царевны образ начертать.

     Изобрази ее мне точно
     Осанку, возраст и черты,
     Чтоб в них я видел и заочно
     Ее и сердца красоты,
     И духа чувствы возвышенны,
     И разума ее дела:
     Фелица, ангел воплощенный,
     В твоей картине бы жила.

     Небесно-голубые взоры
     И по ланитам нежна тень
     Сквозь мрак времен, стихиев споры
     Блистали бы, как ясный день;
     Как утремня заря весення,
     Так улыбалась бы она;
     Как пальма, в рае насажденна,
     Так возвышалась бы стройна.

     Как пальма клонит благовонву
     Вершину и лице свое, -
     Так тиху, важну, благородну
     Ты поступь напиши ее.

     Коричными чело власами,
     А перлом перси осени;
     Премудрость и любовь устами,
     Как розы дышут, изъясни.

     Представь в лице ее геройство,
     В очах величие души;
     Премилосердо, нежно свойство
     И онисхожденье напиши.

     Не позабудь приятность в нраве
     И кроткий глас ее речей;
     Во всей изобрази ты славе
     Владычицу души моей.

     Одень в доспехи, в брони златы
     И в мужество ее красы:
     Чтоб шлем блистал на ней пернатый,
     Зефиры веяли власы;

     Чтоб конь под ней главой крутился
     И бурно брозды опенял;
     Чтоб Норд седый ей удивился
     И обладать собой избрал.

     Избрал - и, падига на колена,
     Поднес бы скиптр ей и венец;
     Она, мольбой его смягченна
     И став владычицей сердец,
     Бесстрашно б узы разрешила
     Издревле скованных цепьми,
     Свободой бы рабов пленила
     И нарекла себе детьми.

     Престол ее на Скандинавских,
     Камчатских и Златых горах,
     От стран Таймурских до Кубанских
     Поставь на сорок двух столпах;
     Как восемь бы зерцал стояли
     Ее великие моря;

     С полнеба звезды освещали,
     Вокруг багряная заря.
     Средь дивного сего чертога
     И велелепной высоты
     В величестве, в сияньи бога,
     Ее изобрази мне ты;

     Чтоб, сшед с престола, подавала
     Скрыжаль заповедей святых;
     Чтобы вселенна принимала
     Глас божий, глас природы в них.

     Чтоб дики люди отдаленны,
     Покрыты шерстью, чешуей,
     Пернатых перьем испещренны,
     Одеты листьем и корой,
     Сошедшися к ее престолу
     И кротких вняв законов глас,
     По желто-смуглым лицам долу
     Струили токи слез из глаз.

     Струили б слезы - и, блаженство
     Своих проразумея дней,
     Забыли бы свое равенство
     И были все подвластны ей:
     Финн в море, бледный, рыжевласый,
     Не разбивал бы кораблей,
     И узкоглазый гунн жал класы
     Среди седых, сухих зыбей.

     Припомни, чтоб она вещала
     Бесчисленным ее ордам:
     "Я счастья вашего искала,
     И в вас его нашла я вам;
     Став сами вы себе послушны,
     Живите, славьтеся в мой век
     И будьте столь багополучны,
     Колико может человек.

     Я вам даго свободу мыслить
     И разуметь себя ценить,
     Не в рабстве, а в подданстве числить
     И в ноги мне челом не бить.
     Даю вам право без препоны
     Мне ваши нужды представлять,
     Читать и знать мои законы
     И в них ошибки замечать.

     Даю вам право собираться
     И в думах золото копить,
     Ко мне послами отправляться
     И не всегда меня хвалить.
     Даю вам право беспристрастно
     В судьи друг друга выбирать,
     Самим дела свои всевластно
     И начинать и окончать.

     Не воспрещу я стихотворцам
     Писать и чепуху м лесть;
     Халдеям, новым чудотворцам,
     Махать с духами, пить и есть;
     Но я во всем, что лишь не злобно,
     Потщуся равнодушной быть,
     Великолепно и спокойно
     Мои благодеянья лить".

     Рекла, - и взор бы озарился
     Величеством ее души,
     Хаос на сферы б разделился
     Ее рукою, - напиши.
     Чтоб солнцы в путь свой покатились
     И тысящи вкруг их планет;
     Из праха грады возносились,
     Восстали царствы, - и был свет.

     Изобрази мне мир сей новый
     В лице младого летня дня;
     Как рощи, холмы, башни, кровы,
     От горнего златясь огня,
     Из мрака восстают, блистают
     И смотрятся в зерцало вод;
     Все новы чувства получают,
     И движется всех смертных род.

     Представь мне лучезарны храмы
     И ангелов поющих лик,
     И благовонны фимиамы
     Как облака б носились в них;
     И чтоб царевна, умиленна,
     Вперя свой взор на небеса,
     Слезами зрелась окроплеина,
     Блистающими как роса.

     Как с синей крутизны эфира
     Лучам случится ниспадать, - 
     От вседержителя так мира
     Чтоб к ней сходила благодать
     И в виде счастия земного
     Чтоб сыпала пред ней цветы,
     И купно века бы драгого
     Катилися часы златы.

     Чтоб видел я в рога зовущих
     Там пастухов стада на луг;
     На рощах липовых, цветущих
     Рои жужжащих пчел вокруг:
     Шумя, младых бы класов волны
     Переливались ветерком,
     Граненых бриллиантов холмы
     В след сыпались за кораблем.

     Чтобы с ристалища мне громы
     И плески доходили в слух,
     И вихрем всадники несомы
     Поспешно б натягали лук,
     И стрелу, к облакам пущенну,
     Пересекали бы другой;
     И всю в стязаньи бы вселенну
     Я пред Фелицей зрел младой.

     И зрел бы я ее на троне
     Седящу в утварях царей:
     В порфире, бармах и короне,
     И взглядом вдруг одним очей
     Объемлющу моря и сушу
     Во всем владычестве своем,
     Всему дающу жизнь и душу
     И управляющую всем.

     Чтоб свыше ею вдохновенны
     Мурзы, паши и визири,
     Сединой мудрости почтенны,
     В диване зрелись как цари;
     Закон бы свято сохраняли
     И по стезям бы правды шли,
     Носить ей скипетр пособляли
     И пользу общую блюли.

     Она б пред ними председала,
     Как всемогущий царь царей,
     Свои наказы подтверждала
     Для благоденствия людей.

     Рекла б: "Почто писать уставы,
     Коль их в диванах не творят?
     Развратные вельможей нравы -
     Народа целого разврат.

     Ваш долг монарху, богу, царству
     Служить, и клятвой не играть;
     Неправде, злобе, мзде, коварству
     Пути повсюду пресекать;
     Пристрастный суд разбоя злее, -
     Судьи - враги, где спит закон:
     Пред вами гражданина шея
     Протянута без оборон".

     Представь, чтоб глас сей светозарный,
     Как луч с небес, проник сердца,
     Извлек бы слезы благодарны,
     И все монарха, и отца,
     И бога бы в Фелице зрели,
     Который праведен и благ;
     Из уст бы громы лишь гремели,
     Которы у нее в руках.

     Соделай, чтоб судебны храмы
     Ее лугами обросли,
     Весы бы в них стояли прямы
     И редко к таим бы люди шли;
     Чтоб совесть всюду председала
     И обнимался с ней закон,
     Чтоб милость истину лобзала
     И миру поставляла трон.

     Представь, чтоб все царевма средствы
     В пособие себе брала
     Предупреждать народа бедствы
     И сохранять его от зла;
     Чтоб отворила всем дороги
     Чрез почту письма к ней писать,
     Велела бы в свои чертоги
     Для объясненья допускать.

     Как молния, ее бы взоры
     Сверкали быстро в небесах,
     Проникнуть мысли были скоры
     И в самых скрытнейших сердцах;
     Чтоб издалече познавала
     Она невинного ни в чем,
     Как ангел бы к нему блистала
     Благоволения лицем.

     Дерзни мне кистию волшебной
     Святилище изобразить,
     Где взора смертных удаленной
     Благоволит Фелица быть;
     Где тайна перстом помавает
     И на уста кладет печать,
     Где благочестье председает
     И долг велит страстям молчать.

     Представь ее облокоченну
     На Зороастров истукан,
     Смотрящу там на всю вселевну,
     На огнезвездный океан,
     Вещающу: "О ты, превечный!
     Который волею своей
     Колеса движешь быстротечны
     Вратящейся природы всей!

     Когда ты есть душа едина
     Движенью сих огромных тел, -
     То ты ж, конечно, и причина
     И нравственных народных дел;
     Тобою царствы возрастают,
     Твое орудие цари;
     Тобой они и померцают,
     Как блеск вечерния зари.

     Наставь меня, миров содетель!
     Да воле следуя твоей,
     Тебя люблю и добродетель
     И зижду счастие людей;
     Да век мой на дела полезны
     И славу их я посвящу,
     Самодержавства скиптр железный
     Моей щедротой позлащу.

     Да удостоенна любови,
     Надзрения твоих очес,
     Чтоб я за кажду каплю крови,
     За всякую бы каплю слез
     Народа моего пролитых
     Тебе ответствовать могла
     И чувств души моей сокрытых
     Тебя свидетелем звала".

     Представь, чтоб тут кидала взоры
     Со отвращением она
     На те ужасны приговоры,
     Где смерть написана, война
     Свинцова гряфеля чертами,
     И медленно б крепила их, -
     И тут же горькими слезами
     Смывала бы слова все с них.

     Но милости б определяла
     Она с смеющимся лицом,
     Златая бы струя бежала
     За скоропишущим пером
     И проливалась бы с престолу
     В несчетных тысящах прохлад,
     Как в ясный день с крутых гор дол.у
     Лучистый с шумом водопад.

     Чтоб сей рекой благодеяний
     Покрылась вся ее страна;
     Я зрел бы цепь пространных зданий,
     Где пользует больных она,
     Где бедных пищей насыщает,
     Где брошенных берет сирот,
     Где их лелеет, возращает,
     Где просвещает свой народ.

     Представь мне, в мысли восхищенной,
     Сходила бы с небес она;
     Как солнце грудь, в ткани зеленой,
     Рукой метала семена;
     Как искры огненны дождились
     Златые б зерна в снедь птенцам;
     Орлы младые разбудились
     И воскрилялись бы к лучам.

     Яви искусством чудотворным,
     Чтоб льды прияли вид лилей;
     Весна дыханьем теплотворным
     Звала бы с моря лебедей;
     Летели б с криком вереницы,
     Звучали б трубы с облаков, -
     Так в царство бы текли Фелииы
     Народы из чужих краев.

     Не позабудь ее представить,
     Как, вместо алтарей себе,
     Царя великого поставить
     Велела на мольбу Орде;
     Как всюду раздалися клики
     И громы света по конец:
     "Предстал нам Зороастр великий,
     Вюскрес отечества отец!"

     Изобрази и то в картине,
     Чтоб сей подобный грому клик
     В безмерной времени долине,
     Как будто бы катясь, затих;
     Фелицы ж славою удвоен,
     Громчай в потомстве возгласил:
     "Велик, кто алтарей достоен,
     Но их другому посвятил!"

     Представь, сей славой возбужденны,
     Чтоб зреть ее цари пришли
     И как бы древле, удивленны,
     В ней Соломона вновь нашли;
     Народ счастливый и блаженный
     Великой бы ее нарек,
     Поднес бы титлы ей священны;
     Она б рекла: "Я челозек".

     Возвысь до облак лавр зеленый,
     И чтоб он на полях стоял;
     Под ним бы, тенью прохлажденный,
     Спокойно Исполин дремал;
     Как мрамор бела 6 грудь блистала.
     Ланиты бы цвели зарей, -
     Фелица так бы услаждала
     Полсвета под своей рукой.

     И, здравие его спасая,
     Без ужаса пила бы яд;
     От твердости ее смерть злая
     Свой отвратила б смутный взгляд;
     Коса ее дала бы звуки,
     Преткнувшись о великий дух;
     На небеса воздели 6 руки
     Младенцев миллионы вдруг.

     Супругов чувствы благодарны
     За оживленье их детей,
     Как бы пылинки лучезарны,
     Огнистой от стекла струей
     Отпрянув, в воздухе сверкали,
     Являли б пламень их сердец:
     "Мы зрим в Фелице, - восклицали, -
     Твое подобие, творец!"

     Изобрази ты мне царевну
     Еще и в подвигах других:
     Стоглаву гидру разъяренну
     И фуриев с земель своих
     Чтобы гнала она геройски;
     Как мать, - своих спасала б чад;
     Как царь, - на гордость двигла войски;
     Как бог, - свергала злобу в ад.
     На сребролунно государство
     Простри крылатый, сизый гром;
     В железно-каменное царство
     Брось молньи - и поставь вверх дном;
     Орел царевнин бы ногою
     Вверху рога луны сгибал,
     Тогда ж бы на земле другою
     У гладна льва он зев сжимал.

     Чтобы ее бесстрашны войски
     От колыбели до седин
     Носили дух в себе геройский,
     И отрок будто б исполин
     Врагам в сражениях казался;
     Их пленник бы сказал о них:
     "Никто в бою им не равнялся,
     Кроме души великой их".

     Чтобы вселенныя владыки
     И вдяк ту истину узнал:
     Где войски Зороастр великий
     Образовал и учреждал
     И где великую в них душу
     Великая Фелица льет, -
     Те войски горы, море, сушу
     Пройдут - и им препоны нет.

     Чтоб грозный полк их представлялся
     Как страшна буря вдалеке,
     И Мир в порфире приближался
     Тогда б к царевниной руке.
     Она б его облобызала
     И ветвь его к себе взяла,
     "Да будет тишина!" - сказала,
     И к нам бы тишина пришла.

     Как ангел в синеве эфира
     И милосердия в лице,
     Со кротостью в душе зефира,
     С сияньем тихим звезд в венце,
     Влаголюбивая б царевна
     В день зрелась мирна торжества;
     Душа моя бы восхищенна
     Была делами божества.

     Из уст ее текла бы сладость
     И утишала стой вдовиц;
     Из глаз ее блистала б радость
     И освещала мрак темниц;
     Рука ее бы награждала
     Прямых отечества сынов;
     Душа ее в себе прощала
     Неблагодарных и врагов.

     Приятность бы сопровождала
     Ее беседу, дружбу, власть;
     Приветливость ее равняла
     С монархом подданного часть.
     Повсюду музы, в восхищенье,
     Ей сыпали б цветы сердец,
     И самое Недоуменье
     Ей плесков поднесло б венец.

     Черты одной - красот ей ложно
     Блюдися приписать в твой век;
     Представь, каков, коль только можно,
     Богоподобный человек!
     Исполнь ее величеств, власти,
     Бессмертных мудрости даров,
     Вдохни, вдохни ей также страсти:
     Щедроту, славу и любовь.

     И славу моему ты взору
     Ее представь как бы в ночи
     Возжженну бриллиантов гору,
     От коей бы лились лучи
     И живо в вечности играли;
     На светлу оной крутизну
     Калифы многие желали -
     Ползли - скользили - пали в тьму.

     Как огнемн столп на понте, взорам
     К горе сей колебался б путь;
     Фелица бы внушала Хлорам:
     "Там розы без шипов растут".
     Мурза б, в восторге, в удивленье,
     Под золотым ее щитом
     В татарском упражнялся пеньи
     И восклицал открытым ртом:

     "Бросай, кто хочет: остры стрелы
     От чистой совести скользят;
     Имея сердце, руки белы,
     Мне стыдно мстить, стыднее лгать;
     Того стыднее - в дни блаженны
     За истину страшиться зла:
     Моей царевной восхищенный,
     Я лишь ее пою дела".

     Но что, Рафаэль! что ты пишешь?
     Кого ты, где изобразил?
     Не на холсте, не в красках дышишь,
     И не металл ты оживил;
     Я в сердце зрю алмаэну гору,
     На нем божественны черты
     Сияют исетупленну взору;
     На нем в лучах - Фелица, ты!

     1789


     На взятие Измаила

     О, коль монарх благополучен.
     Кто знает россами владеть!
     Он будет в свете славой звучен
     И всех сердца в руке иметь.

     Ода г. Ломоносова

     Везувий пламя изрыгает,
     Столп огненный во тьме стоит,
     Багрово зарево зияет,
     Дым черный клубом вверх летит;
     Краснеет понт, ревет гром ярый,
     Ударам вслед звучат удары;
     Дрожит земля, дождь искр течет;
     Клокочут реки рдяной лавы, -
     О росс! таков твой образ славы,
     Что зрел под Измаилом свет!
     О росс! о род великодушный!
     О твердокаменная грудь!
     О исполин, царю послушный!
     Когда и где ты досягнуть
     Не мог тебя достойной славы?
     Твои труды - тебе забавы;
     Твои венцы - вкруг блеск громов:
     В полях ли брань - ты тмишь свод звездный;
     В морях ли бой - ты пенишь бездны, -
     Везде ты страх твоих врагов!
     На подвиг твой вождя веленьем
     Ты идешь, как жених на брак.
     Марс видит часто с изумленьем,
     Что и в бедах твой весел зрак:
     Где вкруг драконы медны ржали,
     Из трехсот жерл огнем дышали,
     Ты там прославился днесь вновь.
     Вождь рек: "Се стены Измаила!
     Да сокрушит твоя их сила!.."
     И воскипела бранна кровь.
     Как воды, с гор весной в долину
     Низвержась, пенятся, ревут,
     Волнами, льдом трясут плотину, -
     К твердыням россы так текут.
     Ничто им путь не воспящает;
     Смертей ли бледных полк встречает
     Иль ад скрежещет зевом к ним, -
     Идут, как в тучах скрыты громы,
     Как двигнуты, безмолвны холмы;
     Под ними стон, - за ними дым.

     Идут в молчании глубоком,
     Во мрачной, страшной тишине,
     Собой пренебрегают, роком;
     Зарница только в вышине
     По их оружию играет;
     И только их душа сияет,
     Когда на бой, на смерть иду
     Уж блещут молнии крылами.
     Уж осыпаются громами;
     Они молчат - идут вперед.

     Не бард ли древний, исступленный,
     Волшебным их ведет жезлом?
     Нет! свыше пастырь вдохновенный
     Пред ними идет со крестом;
     Венцы нетленны обещает
     И кровь пролить благословляет
     За честь, за веру, за царя;

     За ним вождей ряд пред полками,
     Как бурных дней пред облаками
     Идет огнистая заря.
     Идут. - Искусство зрит заслугу,
     И сколь их дух был тут велик
     Вещает слух земному кругу;

     Но мне их раздается крик:
     По лествицам на град, на стогны.
     Как шумны волны через волны,
     Они возносятся челом;
     Как угль их взоры раскалеины,
     Как львы на тигров устремленяы, -
     Бегут, стеснясь, на огнь, на гром.
     О! что за зрелище предстало?
     О пагубный, о страшный час!
     Злодейство что ни вымышляло.
     Поверглось, россы, все на вас!
     Зрю камни, ядра, вар и бревны, -
     Но чем герои устрашенны?
     Чем может отражен быть росс? -
     Тот лезет по бревну на стену;
     А тот летит с стены в геенну;
     Всяк Курций, Деций, Буароз!
     Всяк помнит должность, честь и веру,
     Всяк душу и живот кладет.
     О россы! нет вам, нет примеру,
     И смерть сама вам лавр дает.
     Там в грудь, в сердца лежат пронземны,
     Без сил, без чувств, полмертвы, бледны;
     Но мнят еще стерть вражий рог:
     Иной движеньем ободряет,
     А тот с победой восклицает:
     "Екатерина! - с нами бог!"
     Какая в войсках храбрость рьяна!
     Какой великий дух в вождях!
     В одних душа рассудком льдяна,
     У тех пылает огнь в сердцах.
     В зиме рожденны под снегами,
     Под молниями, под громами,
     Которых с самых юных дней
     Питала слава, верность, вера, -
     Где можно вам сыскать примера?
     Не посреди ль стихийных прей?
     Представь: по светлости лазуря,
     По наклонению небес
     Взошла черно-багрова буря
     И грозно возлегла на лес;
     Как страшна нощь, надулась чревом,
     Дохнула с свистом, воем, ревом,
     Помчала воздух, прах и лист;
     Под тяжкими ее крылами
     Упали кедры вверх корнями
     И затрещал Ливан кремнист.
     Представь последний день природы,
     Что пролилася звезд река;
     На огнь пошли стеною воды,
     Бугры взвились за облака;
     Что вихри тучи к тучам гнали,
     Что мрак лишь молньи освещали,
     Что гром потряс всемирну ось,
     Что солнце, мглою покровенно,
     Ядро казалось раскаленно;
     Се вид, как вшел в Измаил росс!
     Вошел! "Не бойся", - рек и всюды
     Простер свой троеграннып штык:
     Поверглись тел кровавы груды,
     Напрасно слышен жалоб крик;
     Напрасно - бранны человека! - 
     Вы льете крови вашей реки,
     Котору должно бы беречь, - 
     Но с самого веков начала
     Война народы пожирала,
     Священ стал долг: рубить и жечь!
     Тот мыслит овладеть всем миром,
     Тот не принять его оков;
     Вселенной царь, стал врану пиром,
     Герои - снедию волков.
     Увы! пал крин, и пали терны.
     По что ж? - Судьбы небесны темны:
     Я здесь пою лишь браней честь.
     Нас горсть, - ко полк лежит пред нами;
     Нас полк, - но с тысячьми и тьмами
     Мы низложили город в персть.
     И се уже шумя стремится
     Кровавой пены полн Дунай,
     Пучина черная багрится,
     Спершись от трупов, с краю в край;
     Уже бледнеюща Мармора
     Дрожит пловуща к ней позора,
     Костры тел видя за костром!
     Луна полна на башнях крови,
     Поникли гордой Мекки брови;
     Стамбул склонился вниз челом
     О! ежели издревле миру
     Побед славнейших звук гремит
     И если приступ славен к Тиру, -
     К Измаилу больше знаменит.
     Там был вселенной покоритель,
     Машин и башен сам строитель.
     Горой он море запрудил, -
     А здесь вождя одно веленье
     Свершило храбрых россов рвенье;
     Великий дух был вместо крыл.

     Услышь, услышь, о ты, вселенна!
     Победу смертных выше сил;
     Внимай, Европа удивленна,
     Каков сей россов подвиг был.
     Языки, знайте, вразумляйтесь,
     В надменных мыслях содрогайтесь;
     Уверьтесь сим, что с нами бог;
     Уверьтесь, что его рукою
     Один попрет вас росс войною,
     Коль встать из бездны зол возмог!

     Я вижу страшную годину:
     Его три века держит сон,
     Простертую под ним долину
     Покрыл везде колючий терн;
     Лице туман подернул бледный,
     Ослабли мышцы удрученны,
     Скатилась в мрак глава его;
     Разбойники вокруг суровы
     Взложили тяжкие оковы,
     Змея на сердце у него.

     Он спит! - и насекомы гады
     Румяный потемняют зрак,
     Войны опустошают грады,
     Раздоры пожирают злак;
     Чуть зрится блеск его короны,
     Страдает вера и законы,
     И ты, к отечеству любовь!
     Как зверь, его Батый рвет гладный,
     Как змей, сосет лжецарь коварный:
     Повсюду пролилася кровь!

     Лежал он во своей печали,
     Как темная в пустыне ночь;
     Враги его рукоплескали.
     Друзья не мыслили помочь,
     Соседи грабежом алкали;
     Князья, бояра в неге спали
     И ползали в пыли, как червь, -
     Но бог, но дух его великий
     Сотряс с него беды толики,
     Расторгнул лев железну вервь!

     Восстал! - как утром холм высокой
     Встает, подъемляся челом
     Из мглы широкой и глубокой,
     Разлитой вкруг его, - и гром
     Поверх главы в ничто вменяя,
     Ногами волны попирая,
     Пошел, - и кто возмог против?
     От шлема молнии скользили,
     И океаны уступили,
     Стопам его пути открыв.

     Он сильны орды пхнул ногою,
     Края азийски потряслись;
     Упали царствы под рукою,
     Цари, царицы в плен влеклись;
     И победителей разитель,
     Монархий света разрушитель
     Простерся под его пятой:
     В Европе грады брал, тряс троны,
     Свергал царей, давал короны
     Могущею своей рукой.

     Где есть народ в краях вселенны,
     Кто б столько сил в себе имел:
     Без помощи, от всех стесненный.
     Ярем с себя низвергнуть смел
     И, вырвав бы венцы Лавровы,
     Возверг на тех самих оковы,
     Кто столько свету страшен был?
     О росс! твоя лишь добродетель
     Таких великих дел содетель;
     Лишь твой орел луну затмил.

     Лишь ты, простря твои победы,
     Умел щедроты расточать:
     Поляк, турк, перс, прусс, хин и шведы
     Тому примеры могут дать.
     На тех ты зришь спокойно стены,
     Тем паки отдал грады пленны;
     Там унял прю, тут бунт смирил;
     И сколь ты был их победитель,
     Не меньше друг, благотворитель,
     Свое лишь только возвратил.

     О кровь славян! Сын предков славных1
     Несокрушаемый колосс!
     Кому в величестве нет равных,
     Возросший на полсвете росс!
     Твои коль славны древни следы!
     Громчай суть нынешни победы:
     Зрю вкруг тебя лавровый лес;
     Кавказ и Тавр ты преклоняешь,
     Вселенной на среду ступаешь
     И досязаешь до небес.

     Уже в Эвксине с полунощи
     Меж вод и звезд лежит туман,
     Под ним плывут дремучи рощи;
     Средь них как гор отломок льдян
     Иль мужа нека тень седая
     Сидит, очами озирая:
     Как полный месяц, щит его,
     Как сосна, рында обожженна,
     Глава до облак вознесенна, -
     Орел над шлемом у него.
     За ним златая колесница
     По розовым летит зарям;
     Седящая на ней царица,
     Великим равная мужам,
     Рукою держит крест одною,
     Возжженный пламенник другою,
     И сыплет блески на Босфор;
     Уже от северного света
     Лице бледнеет Магомета,
     И мрачный отвратил он взор.

     Не вновь ли то Олег к Востоку
     Под парусами флот ведет
     И Ольга к древнему потоку
     Занятый ею свет лиет?
     Иль россов идет дух военный.
     Христовой верой провожденный,
     Ахеян спасть, агарян стерть? -
     Я слышу, громы ударяют,
     Пророки, камни, возглашают:
     "То будет ныне или впредь!"

     О вы, что в мыслях суетитесь
     Столь славный россу путь претить.
     Помочь врагу Христову тщитесь
     И вере вашей изменить!
     Чем столько поступать неправо,
     Сперва исследуйте вы здраво
     Свой путь, цель росса, суд небес;
     Исследуйте и заключите:
     Вы с кем и на кого хотите?
     И что ваш року перевес?

     Ничто, коль росс рожден судьбою
     От варварских хранить вас уз,
     Темиров попирать ногою,
     Блюсть ваших от Омаров муз,
     Отмстить крестовые походы,
     Очистить иордански воды,
     Священный гроб освободить,
     Афинам возвратить Афину,
     Град Константинов Константину
     И мир Афету водворить.

     Афету мир? - О труд избранный!
     Достойнейший его детей,
     Великими людьми желанный,
     Свершишься ль ты средь наших дней?..
     Доколь, Европа просвещенна,
     С перуном будешь устремленна
     Иа кровных братиев своих?
     Не лучше ль внутрь раздор оставить
     И с россом грудь одну составить
     На общих супостат твоих?

     Дай руку! - и пожди спокойно;
     Сие и росс один свершит,
     За беспрепятствие достойно
     Тебя трофеем наградит.
     Дай руку! - дай залог любови!
     Не лей твоей и нашей крови,
     Да месть всем в грудь нам не взойдет;
     Пусть только ум Екатерины,
     Как Архимед, создаст машины;
     А росс вселенной потрясет.

     Чего не может род сей славный,
     Любя царей своих, свершить?
     Умейте лишь, главы венчанны!
     Его бесценну кровь щадить.
     Умейте дать ему вы льготу,
     К делам великим Дух, охоту
     И правотой сердца пленить.
     Вы можете его рукою
     Всегда, войной и не войною,
     Весь мир себя заставить чтить.

     Война - как северно сиянье,
     Лишь удивляет чернь одну:
     Как светлой радуги блистанье,
     Всяк мудрый любит тишину.
     Что благовонней аромата?
     Что слаще меда, краше злата
     И драгоценнее порфир?
     Не ты ль - которого всем взгляды
     Лиют обилие, прохлады -
     Прекрасный и полезный мир?

     Приди, о кроткий житель неба,
     Эдемской гражданин страны!
     Приди! - и, как сопутник Феба,
     Дух теплотворный, бог весны,
     Дохни везде твоей душою!
     Дохни, - да расцветет тобою
     Рой сладости в домах, в сердцах!
     Под сению Екатерины
     Венчанны лавром исполины
     Возлягут на своих громах.

     Премудрость царствы управляет;
     Крепит их вера, правый суд;
     Их труд и мир обогащает,
     Любовию они цветут.
     О пол прекрасный и почтенный,
     Кем россы рождены, кем пленны!
     И вам днесь предлежат венцы.
     Плоды побед суть звуки славы,
     Побед основа - тверды нравы,
     А добрых нравов вы творцы!

     Когда на брани вы предметов
     Лишилися любви своей,
     И если без войны, наветов
     Полна жизнь наша слез, скорбей, -
     Утешьтесь! - Ветры в ветры дуют.
     Стихии меж собой воюют;
     Сей свет - училище терпеть.
     И брань коль восстает судьбою,
     Сын россиянки среди бою
     Со славой должен умереть.

     А слава тех не умирает,
     Кто за отечество умрет;
     Она так в вечности сияет,
     Как в море ночью лунный свет.
     Времен в глубоком отдаленьи
     Потомство тех увидит тени,
     Которых мужествен был дух.

     С гробов их в души огнь польется,
     Когда по рощам разнесется
     Бессмертной лирой дел их звук.

     1790


     Любителю художеств

     Сойди, любезная Эрата!
     С горы зеленой, двухолмистой,
     В одежде белой, серебристой,
     Украшенна венцом и поясом из злата,
     С твоею арфой сладкогласной!

     Сойди, утех собор,
     И брось к нам нежно-страстный
     С улыбкою твой взор;
     И царствуй вечно в доме сем
     На берегах Невы прекрасных!
     Любителю наук изящных
     Мы песнь с тобою воспоем.

     "Небеса, внемлите
     Чистый сердца жар
     И с высот пошлите
     Песен сладкий дар.
     О! мольба прилежна,
     Как роса, взнесись:
     К нам ты, муза нежна,
     Как зефир спустись!"

     Как легкая серна
     Из дола в дол, с холма на холм
     Перебегает;
     Как белый голубок, она
     То вниз, то вверх под облачком
     Перелетает;

     С небесных светлых гор дорогу голубую
     Ко мне в минуту перешла
     И арфу золотую
     С собою принесла;
     Резвилась вкруг меня, ласкалася, смотрела
     И, будто ветерочек, села
     На лоне у меня.

     Тут вдруг, веселый вид на важный пременя
     Небесным жаром воспылала,
     На арфе заиграла.
     Ее бело-румяны персты
     По звучным бегают струнам;
     Взор черно-огненный, отверстый,
     Как молния вослед громам,
     Блистает, жжет и поражает
     Всю внутренность души моей;
     Томит, мертвит и оживляет
     Меня приятностью своей.

     "Боги взор свой отвращают
     От нелюбящего муз,
     Фурии ему влагают
     В сердце черство грубый вкус.
     Жажду злата и сребра.
     Враг он общего добра!

     Ни слеза вдовиц не тронет,
     Ни сирот несчастных стон;
     Пусть в крови вселенна тонет.
     Был бы счастлив только он;
     Больше б собрал серебра.
     Враг он общего добра!

     Напротив того, взирают
     Боги на любимца муз,
     Сердце нежное влагают
     И изящный нежный вкус;
     Всем душа его щедра.
     Друг он общего добра!

     Отирает токи слезны,
     Унимает скорбный стон;
     Сиротам отец любезный,
     Покровитель музам он;
     Всем душа его щедра.
     Друг он общего добра!"

     О день! о день благоприятный!
     Несутся ветром голоса,
     Курятся крины ароматны,
     Склонились долу небеса;
     Лазурны тучи, краезлаты,
     Блистающи рубином сквозь,
     Как испещренный флот богатый,
     Стремятся по эфиру вкось;
     И, плавая туда,
     Сюда,
     Спускаются пред нами.

     На них сидит небесных муз собор,
     Вкруг гениев крылатых хор, -
     Летят, вслед тянутся цепями,
     Как бы весной
     Разноперистых птичек рой
     Вьет воздух за собою
     Кристальною струею,
     И провождает к нам дев горних красный лик!
     Я слышу вдалеке там резкий трубный рык;
     Там бубнов гром,
     Там стон
     Валторн
     Созвучно в воздух ударяет;
     Там глас свирелей
     И звонких трелей
     Сквозь их изредка пробегает,
     Как соловьиный свист сквозь шум падущих вод.
     От звука разных голосов,
     Встречающих полубогов
     На землю сход,
     По рощам эхо как хохочет,
     По мрачным горным дебрям ропчет,
     И гул глухой в глуши гудет.
     Я слышу, сонм небесных дев поет:

     "Науки смертных просвещают.
     Питают, облегчают труд;
     Художествы их украшают
     И к вечной славе их ведут.
     Благополучны те народы,
     Которы красотам природы
     Искусством могут подражать.
     Как пчелы мед с цветов сбирать.
     Блажен тот муж, блажен стократно,
     Кто покровительствует им!
     Вознаградят его обратно
     Они бессмертием своим".

     Наполнил грудь восторг священный,
     Благоговейный обнял страх,
     Приятный ужас потаенный
     Течет во всех моих костях;
     В веселье сердце утопает,
     Как будто бога ощущает,
     Присутствующего со мной!

     Я вижу, вижу Аполлона
     В тот миг, как он сразил Тифона
     Божественной своей стрелой:
     Зубчата молния сверкает,
     Звенит в руке священный лук;
     Ужасная змия зияет
     И вмиг свой испущает дух,
     Чешуйчатым хвостом песок перегребая
     И черну кровь ручьем из раны испуская.
     Я зрю сие - и вмиг себе представить мог,
     Что так невежество сражает света бог.
     Полк бледных теней окружает
     И ужасает дух того,
     Кто кровью руки умывает
     Для властолюбья своего;
     И черный змей то сердце гложет,
     В ком зависть, злость и лесть живет
     И кто своим добром жить может,
     Но для богатства мзду берет.
     Порок спокоен не бывает;
     Нрав варварский его мятет,
     Наук, художеств не ласкает,
     И света свет ему не льет.
     Как зверь, он ищет места темна;
     Как змей, он, ползая, шипит;
     Душа, коварством напоенна,
     Глазами прямо не глядит.

     "Черные мраки.
     Злые призраки
     Ужасных страстей!
     Бегите из града,
     Сокройтесь в дно ада
     От наших вы дней!
     Света перуны,
     Лирные струны,
     Минервин эгид!
     Сыпьте в злость стрелы,
     Брань за пределы
     От нас да бежит!"

     Как солнце гонит нощи мрак
     И от его червлена злата
     Румянится природы зрак,
     Весело-резвая Эрата!
     Ты ходишь по лугам зеленым
     И рвешь тогда себе цветы,
     Свободным духом, восхищенным.
     Поёшь свои утехи ты;
     Вослед тебе забав собор,
     Певиц приятных хор,
     Наяды пляшут и фауны;
     Составь же ты, прелестно божество!
     И нам теперя торжество,
     Да сладкогласной лиры струны,
     Твоею движимы рукой,
     Манят нас к пляскам пред тобой.

     "Радостно, весело в день сей
     Вместе сбирайтеся, други!
     Бросьте свои недосуги.
     Скачите, пляшите смелей:
     Бейте в ладоши руками,
     Щелкайте громко перстами,
     Черны глаза поводите,
     Станом вы всем говорите;
     Фертиком руки вы в боки,
     Делайте легкие скоки;
     Чобот о чобот стучите,
     С наступъю смелой свищите,
     Молвьте спасибо душею
     Мужу тому, что снисходит
     Лаской, любовью своею,
     Всем нам веселье находит.
     Здравствуй же, муз днесь любитель!
     Здравствуй, их всех покровитель!"

     1791


     Прогулка в Сарском Селе

     В прекрасный майский день,
     В час ясныя погоды,
     Как всюду длинна тень,
     Ложась в стеклянны воды,
     В их зеркале брегов
     Изображала виды
     И как между столпов
     И зданием Фемиды,
     Сооруженных ей
     Героев росских в славу,
     При гласе лебедей,
     В прохладу и забаву,
     Вечернею порой
     От всех уединяясь,
     С Пленирою младой
     Мы, в лодочке катаясь,
     Гуляли в озерке;
     Она в корме сидела,
     А посредине я.
     За нами вслед летела
     Жемчужная струя,
     Кристалл шумел от весел.
     О, сколько с нею я
     В прогулке сей был весел!
     Любезная моя! -
     Я тут сказал, - Пленира!
     Тобой пленен мой дух,
     Ты дар всего мне мира.
     Взгляни, взгляни вокруг
     И виждь, красы природы
     Как бы стеклись к нам вдруг:
     Сребром сверкают воды,
     Рубином облака,
     Багряным златом кровы,
     Как огненна река;
     Свет ясный, пурпуровый
     Объял все воды вкруг;
     Смотри в них рыб плесканье,
     Плывущих птиц на луг
     И крыл их трепетанье.
     Весна во всех местах
     Нам взор свой осклабляет,
     В зеленых муравах
     Ковры нам подстилает;
     Послушай рога рев,
     Там эха хохотанье;
     Тут шепоты ручьев,
     Здесь розы воздыханье!
     Се ветер помавал
     Крылами тихо слуху.

     Какая пища духу! -
     В восторге я сказал, -
     Коль красен взор природы
     И памятников вид,
     Они где зрятся в воды
     И соловей сидит
     Где близ и воспевает,
     Зря розу иль зарю!
     Он будто изъявляет
     И богу и царю
     Свое благодаренье:
     Царю - за память слуг;
     Творцу - что влил стремленье
     К любви всем тварям в дух.
     И ты, сидя при розе,
     Так, дней весенних сын,
     Пой, Карамзин! - Ив прозе
     Глас слышен соловьин.

     1791


     [Image008]


     Водопад

     Алмазна сыплется гора
     С высот четыремя скалами,
     Жемчугу бездна и сребра
     Кипит внизу, бьет вверх буграми;
     От брызгов синий холм стоит,
     Далече рев в лесу гремит.

     Шумит - и средь густого бора
     Теряется в глуши потом;
     Луч чрез поток сверкает скоро;
     Под зыбким сводом древ, как сном
     Покрыты, волны тихо льются,
     Рекою млечною влекутся.

     Седая пена по брегам
     Лежит буграми в дебрях темных;
     Стук слышен млатов по ветрам,
     Визг пил и стон мехов подъемных:
     О водопад! в твоем жерле
     Все утопает в бездне, в мгле!

     Ветрами ль сосны пораженны? -
     Ломаются в тебе в куски;
     Громами ль камни отторженны? -
     Стираются тобой в пески;

     Сковать ли воду льды дерзают? -
     Как пыль стеклянна ниспадают.
     Волк рыщет вкруг тебя и, страх
     В ничто вменяя, становится;

     Огонь горит в его глазах,
     И шерсть на нем щетиной зрится;
     Рожденный на кровавый бой,
     Он воет согласясь с тобой.

     Лань идет робко, чуть ступает,
     Вняв вод твоих падущих рев,
     Рога на спину приклоняет
     И быстро мчится меж дерев;
     Ее страшит вкруг шум, бурь свист
     И хрупкий под ногами лист.

     Ретивый конь, осанку горду
     Храня, к тебе порой идет;
     Крутую гриву, жарку морду
     Подняв, храпит, ушми прядет;
     И подстрекаем быв, бодрится,
     Отважно в хлябь твою стремится.

     Под наклоненным кедром вниз,
     При страшной сей красе природы,
     На утлом пне, который свис
     С утеса гор на яры воды,
     Я вижу - некий муж седой
     Склонился на руку главой.

     Копье, и меч, и щит великой,
     Стена отечества всего,
     И шлем, обвитый повиликой,
     Лежат во мху у ног его.

     В броне блистая злато-рдяной,
     Как вечер во заре румяной,1 -
     Сидит - и, взор вперя к водам,
     В глубокой думе рассуждает:
     "Не жизнь ли человеков нам
     Сей водопад изображает? -
     Он также блеском струй своих
     Поит надменных, кротких, злых.

     Не так ли с неба время льется,
     Кипит стремление страстей,
     Честь блещет, слава раздается,
     Мелькает счастье наших дней,
     Которых красоту и радость
     Мрачат печали, скорби, старость?

     Не зрим ли всякий день гробов,
     Седин дряхлеющей вселенной?
     Не слышим ли в бою часов
     Глас смерти, двери скрып подземной?
     Не упадает ли в сей зев
     С престола царь и друг царев?

     Падут - и вождь непобедимый,
     В Сенате Цезарь средь похвал,
     В тот миг, желал как диадимы,
     Закрыв лице плащом, упал;
     Исчезли замыслы, надежды,
     Сомкнулись алчны к трону вежды.

     Падут - и несравненный муж
     Торжеств несметных с колесницы,
     Пример великих в свете душ,
     Презревший прелесть багряницы,
     Пленивший Велизар царей
     В темнице пал, лишен очей.

     Падут. - И не мечты прельщали,
     Когда меня, в цветущий век,
     Давно ли города встречали,
     Как в лаврах я, в оливах тек?
     Давно ль? - Но ах! теперь во брани
     Мои не мещут молний длани!

     Ослабли силы, буря вдруг
     Копье из рук моих схватила;
     Хотя и бодр еще мой дух,
     Судьба побед меня лишила".
     Он рек - и тихим позабылся сном.
     Морфей покрыл его крылом.

     Сошла октябрьска нощь на землю,
     На лоно мрачной тишины;
     Нигде я ничего не внемлю,
     Кроме ревущия волны,
     О камни с высоты дробимой
     И снежною горою зримой.

     Пустыня, взор насупя свой,
     Утесы и скалы дремали;
     Волнистой облака грядой
     Тихонько мимо пробегали,
     Из коих трепетна, бледна
     Проглядывала вниз луна.

     Глядела, и едва блистала,
     Пред старцем преклонив рога.
     Как бы с почтеньем познавала
     В нем своего того врага,
     Которого она страшилась,
     Кому вселенная дивилась.

     Он спал, - и чудотворный сои
     Мечты ему являл геройски:
     Казалося ему, что он
     Непобедимы водит войски;

     Что вкруг его перун молчит,
     Его лишь мановенья зрит;
     Что огнедышущи за перстом
     Ограды вслед его идут;

     Что в поле гладком, вкруг отверстом,
     По слову одному растут
     Полки его из скрытых станов,
     Как холмы в море из туманоз;

     Что только по траве росистой
     Ночные знать его шаги;
     Что утром пыль, под твердью чистой,
     Уж поздно зрят его враги;

     Что остротой своих зениц
     Блюдет он их, как ястреб птиц;
     Что, положа чертеж и меры,
     Как волхв невидимый, в шатре,
     Тем кажет он в долу химеры,
     Тем в тиграх агнцев на горе,
     И вдруг решительным умом
     На тысячи бросает гром;

     Что орлю дерзость, гордость лунну,
     У черных и янтарных волн,
     Смирил Колхиду златорунну,
     И белого царя урон
     Рая вечерня пред границей
     Отмстил победами сторицей;

     Что, как румяной луч зари,
     Страну его покрыла слава;
     Чужие вожди и цари,
     Своя владычица, держава,
     И все везде его почли,
     Триумфами превознесли;

     Что образ, имя и дела
     Цветут его средь разных глянцев;
     Что верх сребристого чела
     В венце из молненных румянцев
     Блистает в будущих родах,
     Отсвечивался в сердцах;

     Что зависть, от его сиянья
     Свой бледный потупляя взор,
     Среди безмолвного стенанья
     Ползет и ищет токмо нор,
     Куда бы от него сокрыться,
     И что никто с ним не сравнится.

     Он спит - ив сих мечтах веселых
     Внимает завыванье псов,
     Рев ветров, скрып дерев дебелых,
     Стенанье филинов и сов,
     И вещих глас вдали животных,
     И тихий шорох вкруг бесплотных.
     Он слышит: сокрушилась ель,
     Станица вранов встрепетала,
     Кремнистый холм дал страшну щель,
     Гора с богатствами упала;

     Грохочет эхо по горам,
     Как гром гремящий по громам.
     Он зрит одету в ризы черны
     Крылату некую жену,
     Власы имевшу распущенны,
     Как смертну весть, или войну,
     С косой в руках, с трубой стоящу,
     И слышит он: "проснись!" гласящу.

     На шлеме у нее орел
     Сидел с Перуном помраченным,
     В нем герб отечества он зрел;
     И, быв мечтой сей возбужденным,
     Вздохнул и, испустя слез дождь,
     Вещал: "Знать, умер некий вождь!

     Блажен, когда, стремясь за славой,
     Он пользу общую хранил,
     Был милосерд в войне кровавой
     И самых жизнь врагов щадил:
     Благословен средь поздных веков
     Да будет друг сей человеков!

     Благословенна похвала
     Надгробная его да будет,
     Когда всяк жизнь его, дела
     По пользам только помнить будет;
     Когда не блеск его прельщал
     И славы ложной не искал!

     О слава, слава в свете сильных!
     Ты точно сей есть водопад.
     Он вод стремлением обильных
     И шумом льющихся прохлад
     Великолепен, светл, прекрасен,
     Чудесен, силен, громок, ясен;

     Дивиться вкруг себя людей
     Всегда толпами собирает, -
     Но если он водой своей
     Удобно всех не напояет,
     Коль рвет брега и в быстротах
     Его нет выгод смертным, - ах!

     Не лучше ль менее известным,
     А более полезным быть;
     Подобясь ручейкам прелестным,
     Поля, луга, сады кропить
     И тихим вдалеке журчаньем
     Потомство привлекать с вниманьем?

     Пусть на обросший дерном холм
     Приидет путник и воссядет
     И, наклонясь своим челом
     На подписанье гроба, скажет:
     "Не только славный лишь войной,
     Здесь скрыт великий муж душой".

     О! будь бессмертен, витязь бранный.
     Когда ты весь соблюл свой долг!" -
     Вещал сединой муж венчанный
     И, в небеса воззрев, умолк.
     Умолк, - и глас его промчался,
     Глас мудрый всюду раздавался.

     Но кто там идет по холмам,
     Глядясь, как месяц, в воды черны?
     Чья тень спешит по облакам
     В воздушные жилища горны?
     На темном взоре и челе
     Сидит глубока дума в мгле!

     Какой чудесный дух крылами
     От севера парит на юг?
     Ветр медлен течь его стезями,
     Обозревает царствы вдруг;
     Шумит, и как звезда блистает,
     И искры в след свой рассыпает.

     Чей труп, как на распутье мгла,
     Лежит на темном лоне нощи?
     Простое рубище чресла,
     Два лепта покрывают очи,
     Прижаты к хладной груди персты,
     Уста безмолвствуют отверсты!

     Чей одр - земля, кров - воздух синь,
     Чертоги - вкруг пустынны виды?
     Не ты ли, счастья, славы сын,
     Великолепный князь Тавриды?
     Не ты ли с высоты честей
     Незапно пал среди степей?

     Не ты ль наперсником близ трона
     У северной Минервы был;
     Во храме муз друг Аполлона;
     На поле Марса вождем слыл;
     Решитель дум в войне и мире,
     Могущ - хотя и не в порфире?

     Не ты ль, который взвесить смел
     Мощь росса, дух Екатерины
     И, опершись на них, хотел
     Вознесть твой грсм на те стремнины,
     На коих древний Рим стоял
     И всей вселенной колебал?

     Не ты ль, который орды сильны
     Соседей хищных истребил,
     Пространны области пустынны
     Во грады, в нивы обратил,
     Покрыл понт Черный кораблями,
     Потряс среду земли громами?

     Не ты ль, который знал избрать
     Достойный подвиг росской силе,
     Стихии самые попрать
     В Очакове и в Измаиле,
     И твердой дерзостью такой
     Быть дивом храбрости самой?

     Се ты, отважнейший из смертных!
     Парящий замыслами ум!
     Не шел ты средь путей известных,
     Но проложил их сам - и шум
     Оставил по себе в потомки;
     Се ты, о чудный вождь Потемкин!

     Се ты, которому врата
     Торжественные созидали;
     Искусство, разум, красота
     Недавно лавр и мирт сплетали;
     Забавы, роскошь вкруг цвели,
     И счастье с славой следом шли.

     Се ты, небесного плод дара
     Кому едва я посвятил,
     В созвучность громкого Пиндара
     Мою настроить лиру мнил,
     Воспел победу Измаила,
     Воспел, - но смерть тебя скосила!

     Увы! и хоров сладкий звук
     Моих в стенанье превратился;
     Свалилась лира с слабых рук,
     И я там в слезы погрузился,
     Где бездны разноцветных звезд
     Чертог являли райских мест.

     Увы! - и громы онемели,
     Ревущие тебя вокруг;
     Полки твои осиротели,
     Наполнили рыданьем слух;
     И всё, что близ тебя блистало,
     Уныло и печально стало.

     Потух лавровый твой венок,
     Гранена булава упала,
     Меч в полножны войти чуть мог,
     Екатерина возрыдала!
     Полсвета потряслось за ней
     Незапной смертию твоей!

     Оливы свежи и зелены
     Принес и бросил Мир из рук;
     Родства и дружбы вопли, стоны
     И муз ахейских жалкий звук
     Вокруг Перикла раздается:

     Марон по Меценате рвется,
     Который почестей в лучах,
     Как некий царь, как бы на троне,
     На сребро-розовых конях,
     На златозарном фаэтоне,
     Во сонме всадников блистал
     И в смертный черный одр упал!

     Где слава? Где великолепье?
     Где ты, о сильный человек?
     Мафусаила долголетье
     Лишь было б сон, лишь тень наш век;
     Вся наша жизнь не что иное,
     Как лишь мечтание пустое.

     Иль нет! - тяжелый некий шар,
     На нежном волоске висящий,
     В который бурь, громов удар
     И молнии небес ярящи
     Отвсюду беспрестанно бьют,
     И ах! зефиры легки рвут.

     Единый час, одно мгновенье
     Удобны царствы поразить.
     Одно стихиев дуновенье
     Гигантов в прах преобразить;
     Их ищут места - и не знают:
     В пыли героев попирают!

     Героев? - Нет! Но их дела
     Из мрака и веков блистают;
     Нетленна память, похвала
     И из развалин вылетают,
     Как холмы, гробы их цветут;
     Напишется Потемкин труд.

     Театр его - был край Эвксина,
     Сердца обязанные - храм;
     Рука с венцом - Екатерина;
     Гремяща слава - фимиам;
     Жизнь - жертвенник торжеств и крови,
     Гробница - ужаса, любови.

     Когда багровая луна
     Сквозь мглу блистает темной нощи,
     Дуная мрачная волна
     Сверкает кровью, и сквозь рощи
     Вкруг Измаила ветр шумит,
     И слышен стон, - что турок мнит?

     Дрожит, - и во очах сокрытых
     Еще ему штыки блестят,
     Где сорок тысяч вдруг убитых
     Вкруг гроба Вейсмана лежат.
     Мечтаются ему их тени
     И росс в крови их по колени!

     Дрожит - и обращает взгляд
     Он робко на окрестны виды;
     Столпы на небесах горят
     По суше, по морям Тавриды!
     И мнит, в Очакове что вновь
     Течет его и мерзнет кровь.

     Но в ясный день, средь светлой влаги
     Как ходят рыбы в небесах
     И вьются полосаты флаги,
     Наш флот на вздутых парусах
     Вдали белеет на лиманах, -
     Какое чувство в россиянах?

     Восторг, восторг они, - а страх
     И ужас турки ощущают;
     Им мох и терны во очах,
     Нам лавр и розы расцветают
     На мавзолеях у вождей,
     Властителей земель, морей.

     Под древом, при заре вечерней,
     Задумчиво Любовь сидит,
     От цитры ветерок весенний
     Ее повсюду голос мчит;
     Перлова грудь ее вздыхает,
     Геройский образ оживляет.

     Поутру солнечным лучом
     Как монумент златый зажжется,
     Лежат объяты серны сном
     И пар вокруг холмов виется,
     Пришедши старец надпись зрит:
     "Здесь труп Потемкина сокрыт!"

     Алцибиадов прах! - И смеет
     Червь ползать вкруг его главы?
     Взять шлем Ахиллов не робеет,
     Нашедши в поле, Фирс? - Увы!
     И плоть, и труд коль истлевает,
     Что ж нашу славу составляет?

     Лишь истина дает венцы
     Заслугам, кои не увянут;
     Лишь истину поют певцы,
     Которых вечно не престанут
     Греметь перуны сладких лир;
     Лишь праведника свят кумир.

     Услышьте ж, водопады мира!
     О славой шумные главы!
     Ваш светел меч, цветна порфира,
     Коль правду возлюбили вы,
     Когда имели только мету,
     Чтоб счастие доставить свету.

     Шуми, шуми, о водопад!
     Касаяся странам воздушным,
     Увеселяй и слух и взгляд
     Твоим стремленьем светлым, звучным
     И в поздной памяти людей
     Живи лишь красотой твоей!

     Живи! - и тучи пробегали
     Чтоб редко по водам твоим,
     В умах тебя не затмевали
     Разжженный гром и черный дым;
     Чтоб был вблизи, вдали любезен
     Ты всем; сколь дивен, столь полезен.

     И ты, о водопадов мать!
     Река, на Севере гремяща,
     О Суна! коль с высот блистать
     Ты можешь - и, от зарь горяща,
     Кипишь и сеешься дождем
     Сафирным, пурпурным огнем, -
     То тихое твое теченье - Где ты сама себе равна,
     Мила, быстра и не в стремленье,
     И в глубине твоей ясна,
     Важна без пены, без порыву,
     Полна, велика без разливу,
     И без примеса чуждых вод
     Поя златые в нивах бреги,
     Великолепный свой ты ход
     Вливаешь в светлый сонм Онеги - 
     Какое зрелище очам!
     Ты тут подобна небесам.

     1791 - 1794


     [Image009]


     Ко второму соседу

     Не кость резная Колмогор,
     Не мрамор Тифды и Рифея,
     Не Невски зеркала, фарфор,
     Не шелк Баки, не глазумея
     Благоуханные пары
     Вельможей делают известность,
     Но некий твердый дух и честность,
     А паче муз дары.

     Почто же, мой вторый сосед,
     Столь зданьем пышным, столь отличным
     Мне солнца застеняя свет,
     Двором межуешь безграничным
     Ты дому моего забор?
     Ужель полей, прудов и речек
     Тьмы скупленных тобой местечек
     Твой не насытят взор?

     В тот миг, как с пошвы до конька
     И около, презренным взглядом,
     Мое строение слегка
     С своим обозревая рядом,
     Ты в гордости своей с высот
     На низменны мои мнишь кровы
     Навесить темный сад кедровый
     И шумны токи вод, -
     Кто весть, что рок готовит нам?

     Быть может, что сии чертоги,
     Назначенны тобой царям,
     Жестоки времена и строги
     Во стойлы конски обратят.
     За счастие поруки нету,
     И чтоб твой Феб светил век свету,
     Не бейся об заклад.

     Так, так! - но примечай, как день,
     Увы! ночь темна затмевает;
     Луну скрывает облак, тень;
     Она растет иль убывает:
     С сумой не ссорься и тюрьмой.
     Хоть днесь к звездам ты высишь стены,
     Но знай: ты прах одушевленный
     И скроешься землей.

     Надежней гроба дома нет,
     Богатым он отверст и бедным;
     И царь и раб в него придет:
     К чему ж с столь рвеньем ты безмерным
     Свой постоялый строишь двор,
     И ах! сокровищи Тавриды
     На барках свозишь в пирамиды
     Средь полицейских ссор?

     Любовь граждан и слава нам
     Лишь воздвигают прочны домы;
     Они, подобно небесам,
     Стоят и презирают громы.
     Зри, хижина Петра до днесь,
     Как храм, нетленна средь столицы!
     Свят дом, под кой народ гробницы
     Матвееву принес!

     Рабочих в шуме голосов,
     Машин во скрыпе, во стенаньи,
     Средь громких песен и пиров
     Трудись, сосед, и строй ты зданьи;
     Но мой не отнимай лишь свет.
     А то оставь молве правдивой
     Решить: чей дом скорей крапивой
     Иль плющем зарастет?

     1791; 1798 (?)


     Анакреон в собрании

     Нежный, нежный воздыхатель,
     О певец любви и неги!
     Ты когда бы лишь увидел
     Столько нимф и столько милых,
     Без вина бы и без хмелю
     Ты во всех бы в них влюбился;

     И в мечте иль в восхищеньи
     Ты бы видел, будто въяве:
     На станице птичек белых
     Во жемчужной колеснице,
     Как на облачке весеннем
     Тихим воздуха дыханьем,
     Со колчаном вьется мальчик,
     С позлащенным легким луком,
     И туда-сюда летает;
     И садится он по нимфам,
     То на ту, то на иную,
     Как садятся желты пчелы
     На цветы в полях младые.

     Он у той блистал во взглядах,
     У иной блистал в улыбке
     И пускал оттуда жалы,
     Как лучи пускает солнце.
     Жалы были ядовиты,
     Но и меду были слаще,
     Не летали они мимо,
     Попадали они в душу,
     И душа б твоя томилась,
     Уязвленная любовью;
     Лишь Паллады щит небесной
     Утолил твои бы вздохи.

     1791

     К силуэту
     Ивана Ивановича Хемницера

     Эзоп лампадой освещал;
     А басня кистию тень с истины снимала, -
     Лицом Хемницера незапно тень та стала,
     Котору в баснях он столь живо описал.

     Ок. 1791


     Скромность

     Тихий, милый ветерочек,
     Коль порхнешь ты на любезну,
     Как вздыханье ей в ушко шепчи.
     Если спросит, чье? - молчи.

     Чистый, быстрый ручеечек,
     Если встретишь ты любезну,
     Как слезинка ей в лицо плещи.
     Если спросит, чья? - молчи.

     Ясный, ведряный денечек,
     Как осветишь ты любезну,
     Взглядов пламенных ей брось лучи.
     Если спросит, чьи? - молчи.

     Темный, миртовый лесочек,
     Как сокроешь ты любезну,
     Тихо веткой грудь ей щекочи.
     Если спросит, кто? - молчи.

     1791; 1798


     Заздравный орел

     По северу, по югу
     С Москвы орел парит;
     Всему земному кругу
     Полет его звучит.

     О! исполать, ребяты,
     Вам, русские солдаты!
     Что вы неустрашимы,
     Никем непобедимы:

     За здравье ваше пьем.
     Орел бросает взоры
     На льва и на луну,
     Стокгольмы и Босфоры
     Все бьют челом ему.

     О! исполать вам, вой,
     Бессмертные герои,
     Румянцев и Суворов!
     За столько славных боев:

     Мы в память вашу пьем.

     Орел глядит очами
     На солнце в высоты,
     Герои под шлемами -
     На женски красоты.

     О! исполать, красотки,
     Вам, росски амазонки!
     Вы в мужестве почтенны,
     Вы в нежности любезны:
     За здравье ваше пьем!

     1191; 1801


     На умеренность

     Благополучнее мы будем,
     Коль не дерзнем в стремленье волн,
     Ни в вихрь, робея, не принудим
     Близ берега держать наш челн.
     Завиден тот лишь состояньем,
     Кто среднею стезей идет,
     Ни благ не восхищен мечтаньем,
     Ни тьмой не ужасаем бед;
     Умерен в хижине, чертоге,
     Равен в покое и тревоге.
     Собрать не алчет миллионов.
     Не скалится на жирный стол;
     Не требует ничьих поклонов
     И не лощит ничей сам пол;
     Не вьется в душу к царску другу,
     Не ловит таинств и не льстит;
     Готов на труд и на услугу
     И добродетель токмо чтит.
     Хотя и царь его ласкает,
     Он носа вверх не поднимает.
     Он видит, что и дубы мшисты
     Кряхтят, падут с вершины гор,
     Перун дробит бугры кремнисты
     И пожигает влажный бор.
     Он видит, с белыми горами
     Вверх скачут с шумом корабли;
     Ревут, и черными волнами
     Внутрь погребаются земли;
     Он видит - и, судьбе послушен,
     В пременах света равнодушен.
     Он видит - и, душой мужаясь,
     В несчастии надежды полн;
     Под счастьем же, не утомляясь,
     В беспечный не вдается сон;
     Себя и ближнего покоя,
     Чтит бога, веру и царей;
     Царств метафизикой не строя,
     Смеется, зря на пузырей,
     Летящих флотом к небу с грузом,
     И вольным быть не мнит французом.
     Он ведает: доколе страсти
     Волнуются в людских сердцах,
     Нет вольности, нет равной части
     Царю в венце, рабу в цепях;
     Несет свое всяк в свете бремя,
     Других всяк жертва и тиран,
     Течет в свое природа стремя;
     А сей закон коль ввек ей дан,
     Коль ввек мы под страстьми стенаем, -
     Каких же дней златых желаем?
     Всяк долгу раб. - Я не мечтаю
     На воздухе о городах;
     Всем счастливых путей желаю
     К фортуне по льду на коньках.
     Пускай Язон с Колхиды древней
     Златое сбрил себе руно,
     Крез завладел чужой деревней,
     Марс откуп взял, - мне все равно,
     Я не завидлив на богатство
     И царских сумм на святотатство.
     Когда судьба качает в люльке,
     Благословляю часть мою;
     Нет дел - играю на бирюльке,
     Средь муз с Горацием пою.
     Но если б царь где доброй, редкой
     Велел мне грамотки писать,
     Я б душу не вертел рулеткой,
     А стал бы пнем - и стал читать
     Равно о людях, о болванах,
     О добродетелях в карманах.
     А ежели б когда и скушно
     Меня изволил он принять,
     Любя его, я равнодушно
     И горесть стал бы ощущать,
     И шел к нему опять со вздором
     Суда и милости просить.
     Равно когда б и светлым взором
     Со мной он вздумал пошутить
     И у меня просить прощенья, -
     Не заплясал бы с восхищенья.
     Но с рассужденьем удивлялся
     Великодушию его,
     Не вдруг на похвалы пускался;
     А в жаре сердца моего
     Воспел его бы без притворства
     И в сказочке сказал подчас:
     "Ты громок браньми - для потомства,.
     Ты мил щедротами - для нас,
     Но славы и любви содетель
     Тебе твоя лишь добродетель".
     Смотри и всяк, хотя б чрез шашни
     Фортуны стал кто впереди,
     Не сплошь спускай златых змей с башни
     И, глядя в небо, не пади;
     Держися лучше середины
     И ближнему добро твори;
     Назавтра крепостей с судьбины
     Бессильны сами взять цари.
     Есть время, - сей, оно превратно;
     Прошедше не придет обратно.
     Хоть чья душа честна, любезна,
     Хоть бескорыстен кто, умен, -
     Но коль умеренность полезна
     И тем, кто славою пленен!
     Умей быть без обиды скромен,
     Осанист, тверд, но не гордец;
     Решим без скорости, спокоен,
     Без хитрости ловец сердец;
     Вздув в ясном паруса лазуре,
     Умей их не сронить и в бурс.

     1792


     На птичку

     Поймали птичку голосисту
     И ну сжимать ее рукой.
     Пищит бедняжка вместо свисту;
     А ей твердят: "Пой, птичка, пой!"

     1792 или 1793


     [Image010]


     Амур и Псишея

     Амуру вздумалось Псишею,
     Резвяся, поймать,
     Опутаться цветами с нею
     И узел завязать.

     Прекрасна пленница краснеет
     И рвется от него;
     А он как будто бы робеет
     От случая сего.

     Она зовет своих подружек,
     Чтоб узел развязать;
     И он своих крылатых служек,
     Чтоб помощь им подать.

     Приятность, младость к ним стремятоя
     И им служить хотят;
     Но узники не суетятся,
     Как вкопаны стоят.

     Ни крылышком Амур не тронет,
     Ни луком, ни стрелой;
     Псишея не бежит, не стонет,
     Свились, как лист с травой.

     Так будь, чета, век нераздельна,
     Согласием дыша:
     Та цепь тверда, где сопряжение
     С любовию душа.

     1793


     Храповицкому

     Товарищ давний, вновь сосед,
     Приятный, острый Храповицкой!
     Ты умный мне даешь совет,
     Чтобы владычице киргизской
     Я песни пел
     И лирой ей хвалы гремел.
     Так, так, - за средственны стишки
     Монисты, гривны, ожерелья,
     Бесценны перстни, камешки
     Я брал с нее бы за безделья
     И был - гудком -
     Давно Мурза с большим усом.
     Но ежели наложен долг
     Мне от судеб и вышня трона,
     Чтоб не лучистый милый бог
     С высот лазурна Геликона
     Меня внушал,
     Но я экстракты б сочинял,
     Был чтец и пономарь Фемиды
     И ей служил пред алтарем;
     Как омофором от обиды
     Одних покрыв, других мечом
     Своим страшит
     И счастье всем она дарит, -
     То как Я<кобия> оставить,
     Которого весь мир теснит?
     Как Л<огинова> дать оправить,
     Который золотом гремит?
     Богов певец
     Не будет никогда подлец.
     Ты сам со временем осудишь
     Меня за мглистый фимиам;
     За правду ж чтить меня ты будешь,
     Она любезна всем векам;
     В ее венце
     Светлее царское лице.

     1793


     Горелки

     На поприще сей жизни склизком
     Все люди бегатели суть:
     В теченьи дальном или близком
     Они к мете своей бегут.

     И сильный тамо упадает,
     Свой кончить бег где не желал:
     Лежит; но спорника, мечтает,
     Коль не споткнулся бы, - догнал.

     Надеждой, самолюбья дщерью,
     Весь возбуждается сей свет;
     Всяк рвенье прилагает к рвенью.
     Чтоб у передних взять перед.

     Хоть детской сей игре, забаве
     И насмехается мудрец,
     Но гордый дух летит ко славе,
     И свят ему ее венец.

     Сие ристалище отличий,
     Соревнование чесгея -
     Источник и творец величий
     И обоженяя людей;

     Оно изящного содетель,
     Великолепен им сей свет:
     Превозможеиье, добродетель
     Лишь ям крепится и растет.

     ВОТ вы, рожденные судьбою
     Вождями росским вождям быть,
     Примеры подавать собою
     И плески мира заслужить!

     Дерзайте! рвение полезно,
     Где предстоит вам славы вид;
     Но больше праведно, любезно,
     Кто милосердьем знаменит.

     Екатерине подражая,
     Ее стяжайте вы венец;
     Она, добротами пленяя,
     Царица подданных сердец.

     1793


     [Image011]


     Колесница

     Течет златая колесница
     По расцветающим нолям;
     Сидящий, правящий возница,
     По конским натянув хребтам
     Блестящи вожжи, держит стройно,
     Искусством сравнивая их,
     И в дальнем поприще спокойно
     Осаживал скок одних,
     Других же, к бегу побуждая,
     Прилежно взорами блюдет;
     К одной, мете их направляя,
     Грозит бичом иль им их бьет.
     Животные, отважны, горды.
     Под хитрой ездока уздой
     Лишенны дикия свободы
     И сопряженны меж собой,
     Едину волю составляют,
     Взаимной силою везут;
     Хоть иод ярмом себя считают,
     Но, ставя славой общий труд,
     Дугой нагнув волнисты гривы,
     Бодрятся, резвятся., бегут.
     Великолепный и красивый
     Вид колеснице придают.

     Возница вожжи ослабляет,
     Смиренством коней убедясь,
     Вздремал. - И тут врасплох мелькает
     Над шиш черна тень, виясь,
     Коварных вранов, своевольных:
     Кричат - и, потемняя путь,
     Пужают коней толь покойных. -
     Дрожат, храпят, ушми прядут
     И, стисяув. сталь, во рту зубами,
     Из рук возницы вожжи рвут,
     Бросаются, и прах ногами
     Как вихорь под собою вьют;
     Как стрелы, из лука пущенны,
     Летят они во весь опор.
     От сна возница возбужденный
     Поспешио открывает взор.
     Уже колеса позлащенны
     Как огнь, сквозь пыль кружась, гремят;
     Ездок, их шумом устрашенный,
     Вращая побледнелый взгляд,
     Хватает вожжи, но уж поздно;
     Зовет по именам коней,
     Кричит и их смиряет грозно;
     Но уж они его речей
     Не слушают, не понимают,
     Не знают голоса того,
     Кто их любил, кормил, - пыхают
     И зверски взоры на него
     Бросают страшными огнями.
     Уж дым с их жарких морд валит,
     Со ребр лиется пот реками,
     Со спин пар облаком летит,
     Со брозд кровава пена клубом
     И волны от копыт текут.
     Уже, в жару ярясь сугубом,
     Друг друга жмут, кусают, бьют
     И, по распутьям мчась в расстройстве,
     Как бы волшебством обуяв,
     Рвут сбрую в злобном своевольстве;
     И, цели своея не знав,
     Крушат подножье, ось, колеса,
     Возница падает под них.
     Без управленья, перевеса,
     И колесница вмиг,
     Как лодка, бурей устремленна,
     Без кормщика, снастей, средь волн,
     Разломанна и раздробленна
     В ров мрачный вержется вверх дном.
     Рассбруенные Буцефалы,
     Томясь от жажды, от алчбы,
     Чрез камни, пни, бугры, забралы
     Несутся, скачут на дыбы, -
     И что ни встретят, сокрушают.
     Отвсюду слышен вопль и стон,
     Кровавы реки протекают,
     По стогнам мертвых миллион!
     И в толь остервененьи лютом,
     Все силы сами потеряв,
     Падут стремглав смердящим трупом,
     Безумной воли жертвой став.
     Народ устроенный, блаженный
     Под царским некогда венцом,
     Чей вкус и разум просвещенный
     Европе были образцом;
     По легкости своей известный,
     По остроте своей любим,
     Быв добрый, верный, нежный, честный
     И преданный царям своим, -
     Не ты ли в страшной сей картине
     Мне представляешься теперь?
     Химер опутан в паутине,
     Из человека лютый зверь!
     Так, ты! о Франция несчастна,
     Пример безверья, безначальств,
     Вертеп убийства преужасна,
     Гнездо безнравья и нахальств.
     Так, ты, на коей тяжку руку
     Мы зрим разгневанных небес,
     Урок печальный и науку,
     Свет изумляющие весь.
     От философов просвещенья,
     От лишней царской доброты,
     Ты пала в хаос развращенья
     И в бездну вечной срамоты.
     О вы, венчанные возницы,
     Бразды держащие в руках,
     И вы, царств славных колесницы
     Носящи на своих плечах!
     Учитесь из сего примеру
     Царями, подданными быть,
     Блюсти законы, нравы, веру
     И мудрости стезей ходить.
     Учитесь, знайте: бунт народный
     Как искра чуть сперва горит,
     Потом лиет пожара волны,
     Которых берег небом скрыт.

     1793; 1804


     Меркурию

     Почто меня от Аполлона,
     Меркурий! ты ведешь с собой,
     Средь пышного торговли трона
     Мне кажешь ворох золотой?
     Сбирать, завидовать - измлада
     Я не привык, и не хочу.
     Богатство ль старику награда?
     Давно с нрезреиьем я топчу
     Его всю прелесть равнодушно.
     Коль я здоров, хлеб-соль имею,
     И дар мне дан судьи, певца,
     И челобитчиков я смею
     Встречать с переднего крыльца,
     И к небогатому богатый
     За нуждою ко мне идет,
     За храм - мои просты палаты,
     За золото - солому чтет, -
     На что же мне твоя излишность?
     Но ах! когда я стал послушен
     Тебе, мой вождь и бог златой, -
     То будь и ты великодушен
     И мой не отними покой;
     Но хлопотать когда устану,
     Весь день быв жертвой и игрой
     Среброчешуйну океану, -
     Позволь, как грянет гром, домой
     Пришедшему обнять мне музу.
     Да вместо виста и бостону
     Я с ней на лире порезвлюсь,
     Монаршу, божеску закону,
     Суду и правде поучусь;
     Не дам волкам овечки скушать;
     А ты, коль хочешь одолжить,
     Приди моей сей песни слушать,
     Посеребрить, позолотить
     Мою трубу Екатерине.

     1794


     Буря

     Судно, по морю носимо,
     Реет между черных волн;
     Белы горы идут мимо,
     В шуме их - надежд я полн.
     Кто из туч бегущий пламень
     Гасит над моей главой?
     Чья рука за твердый камень
     Малый челн заводит мой?
     Ты, творец, господь всесильный,
     Без которого и влас
     Не погибнет мой единый,
     Ты меня от смерти спас!
     Ты мне жизнь мою пробавил,
     Весь мой дух тебе открыт;
     В сонм вельмож меня поставил, -
     Будь средь них мой вождь и щит.

     1794


     Призывание и явление Плениры

     Приди ко мне, Пленира,
     В блистании луны,
     В дыхании зефира,
     Во мраке ткшины!
     Приди в подобьи тени,
     В мечте иль легком сне
     И, седши на колени,
     Прижмися к сердцу мне;
     Движения исчисли,
     Вздыхания измерь
     И все мои ты мысли
     Проникни и поверь:
     Хоть острый серп судьбины
     Моих не косит дней,
     Но нет уж половины
     Во мне души моей.
     Я вижу, ты в тумане
     Течешь ко мне рекой,
     Пленира! на диване
     Простерлась надо мной,
     И легким осязаньем
     Уст сладостных твоих,
     Как ветерок дыханьем,
     В объятиях своих
     Меня ты утешаешь
     И шепчешь нежно в слух:
     "Почто так сокрушаешь
     Себя, мой милый друг?
     Нельзя смягчить судьбину,
     Ты сколько слез ни лей;
     Миленой половину
     Займи души твоей".

     1794


     Пчелка

  Пчелка златая!
  Что ты жужжишь?
  Всё вкруг летая,
  Прочь не летишь?
  Или ты любишь
  Лизу мою?
  Соты ль душисты
  В желтых власах,
  Розы ль огнисты
  В алых устах,
  Сахар ли белый
  Грудь у нее?
  Пчелка златая!
  Что ты жужжишь?
  Слышу, вздыхая,
  Мне говоришь:
  "К меду прилипнув,
  С ним и умру".

  1794


  Вельможа

  Не украшение одежд
  Моя днесь муза прославляет,
  Которое, в очах невежд,
  Шутов в вельможи наряжает;
  Не пышности я песнь пою;
  Не истуканы за кристаллом,
  В кивотах блещущи металлом,
  Услышат похвалу мою.
  Хочу достоинствы я чтить,
  Которые собою сами
  Умели титлы заслужить
  Похвальными себе делами;
  Кого ни знатный род, ни сан,
  Ни счастие не украшали;
  Но кои доблестью снискали
  Себе почтенье от граждан.
  Кумир, поставленный в позор,
  Несмысленную чернь прельщает;
  Но коль художников в нем взор
  Прямых красот не ощущает, -
  Се образ ложныя молвы,
  Се глыба грязи позлащенной!
  И вы, без благости душевной,
  Не все ль, вельможи, таковы?
  Не перлы перские на вас
  И не бразильски звезды ясны, -
  Для возлюбивших правду глаз
  Лишь добродетели прекрасны,
  Они суть смертных похвала.
  Калигула! твой конь в Сенате
  Не мог сиять, сияя в злате:
  Сияют добрые дела.
  Осел останется ослом,
  Хотя осыпь его звездами;
  Где должно действовать умом,
  Он только хлопает ушами.
  О! тщетно счастия рука,
  Против естественного чина,
  Безумца рядит в господина
  Или в шумиху дурака.
  Каких ни вымышляй пружин,
  Чтоб мужу бую умудриться,
  Не можно век носить личин,
  И истина должна открыться.
  Когда не сверг в боях, в судах,
  В советах царских, супостатов, -
  Всяк думает, что я Чупятов
  В мароккских лентах и звездах.
  Оставя скипетр, трон, чертог,
  Быв странником, в пыли и в поте,
  Великий Петр, как некий бог,
  Блистал величеством в работе:
  Почтен и в рубище герой!
  Екатерина в низкой доле
  И не на царском бы престоле
  Была великою женой.
  И впрямь, коль самолюбья лесть
  Не обуяла б ум надменный, -
  Что наше благородство, честь.
  Как не изящности душевны?
  Я князь - коль мой сияет дух;
  Владелец - коль страстьми владею;
  Болярин - коль за всех болею,
  Царю, закону, церкви друг.
  Вельможу должны составлять
  Ум здравый, сердце просвещенно;
  Собой пример он должен дать,
  Что звание его священно,
  Что он орудье власти есть,
  Подпора царственного зданья;
  Вся мысль его, слова, деянья
  Должны быть - польза, слава, честь.
  А ты, вторый Сарданапал!
  К чему стремишь всех мыслей беги?
  На то ль, чтоб век твой протекал
  Средь игр, средь праздности и неги?
  Чтоб пурпур, злато всюду взор
  В твоих чертогах восхищали,
  Картины в зеркалах дышали,
  Мусия, мрамор и фарфор?
  На то ль тебе пространный свет,
  Простерши раболепны длани,
  На прихотливый твой обед
  Вкуснейших яств приносит дани,
  Токай - густое льет вино,
  Левант - с звездами кофе жирный,
  Чтоб не хотел за труд всемирный
  Мгновенье бросить ты одно?
  Там воды в просеках текут
  И, с шумом вверх стремясь, сверкают;
  Там розы средь зимы цветут
  И в рощах нимфы воспевают
  На то ль, чтобы на всё взирал
  Ты оком мрачным, равнодушным,
  Средь радостей казался скучным
  И в пресыщении зевал?
  Орел, по высоте паря,
  Уж солнце зрит в лучах полдневных, -
  Но твой чертог едва заря
  Румянит сквозь завес червленных;
  Едва по зыблющим грудям
  С тобой лежащая Цирцеи
  Блистают розы и лилеи,
  Ты с ней покойно спишь, - а там?
  А там израненный герой,
  Как лунь во бранях поседевший,
  Начальник прежде бывший твой, -
  В переднюю к тебе пришедший
  Принять по службе твой приказ, -
  Меж челядью твоей златою,
  Поникнув лавровой главою,
  Сидит и ждет тебя уж час!
  А там - вдова стоит в сенях
  И горьки слезы проливает,
  С грудным младенцем на руках,
  Покрова твоего желает.
  За выгоды твои, за честь
  Она лишилася супруга;
  В тебе его знав прежде друга,
  Пришла мольбу свою принести.
  А там - на лестничный восход
  Прибрел на костылях согбенный
  Бесстрашный, старый воин тот,
  Тремя медальми украшенный,
  Которого в бою рука
  Избавила тебя от смерти:
  Он хочет руку ту простерти
  Для хлеба от тебя куска.
  А там, - где жирный пес лежит,
  Гордится вратник галунами, -
  Заимодавцев полк стоит,
  К тебе пришедших за долгами.
  Проснися, сибарит! - Ты спишь
  Иль только в сладкой неге дремлешь,
  Несчастных голосу не внемлешь
  И в развращенном сердце мнишь:
  "Мне миг покоя моего
  Приятней, чем в исторьи веки;
  Жить для себя лишь одного,
  Лишь радостей уметь пить реки,
  Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;
  Стыд, совесть - слабых душ тревога!
  Нет добродетели! нет бога!" -
  Злодей, увы! - И грянул гром.
  Блажен народ, который полн
  Благочестивой веры к богу,
  Хранит царев всегда закон,
  Чтит нравы, добродетель строгу
  Наследным перлом жен, детей,
  В единодушии - блаженство,
  Во правосудии - равенство,
  Свободу - во узде страстей!
  Блажен народ! - где царь главой,
  Вельможи - здравы члены тела,
  Прилежно долг все правят свой,
  Чужого не касаясь дела;
  Глава не ждет от ног ума
  И сил у рук не отнимает,
  Ей взор и ухо предлагает, -
  Повелевает же сама.
  Сим твердым узлом естества
  Коль царство лишь живет счастливым, -
  Вельможи! - славы, торжества
  Иных вам нет, как быть правдивым;
  Как блюсть народ, царя любить,
  О благе общем их стараться;
  Змеей пред троном не сгибаться,
  Стоять - и правду говорить.
  О росский бодрственный народ,
  Отечески хранящий нравы!
  Когда расслаб весь смертных род,
  Какой ты не причастен славы?
  Каких в тебе вельможей нет? -
  Тот храбрым был средь бранных звуков;
  Здесь дал бесстрашный Долгоруков
  Монарху грозному ответ.
  И в наши вижу времена
  Того я славного Камилла,
  Которого труды, война
  И старость дух ке утомила.
  От грома звучных он побед
  Сошел в шалаш свой равнодушно,
  И от сохи опять послушно
  Он в поле Марсовом живет.
  Тебе, герой! желаний муж!
  Не роскошью, вельможа славный;
  Кумир сердец, плеиитель душ,
  Вожде, лавром-,- маслиной, венчанный!
  Я праведну- здесь песнь воспел.
  Ты ею славься, утешайся,
  Борись вновь с б.урями, мужайся,
  Как юный возносись орел.
  Пари - и с высоты твоей
  По мракам смутного эфира
  Громовой пролети струей
  И, опочив на лоне мира,
  Возвесели еще царя. -
  Простри твой поздиый блеск в народе,
  Как отдает свой долг природе
  Румяна вечера заря.

  1794


  Мой истукан

  Готов кумир, желанный мною,
  Рашетт его изобразил!
  Ой хитрою своей рукою
  Меня и в камне оживил.
  Готов кумир! - И будет чтиться
  Искусство Йраксншеля в нем, -
  Нор мне какою честью льститься
  В бессмертном истукане сем?
  Без славных дел, гремящих в мире,
  Ничто- и царь а своем кумире.
  Ничто! и не живет тот смертный,
  О ком ни. малой нет молвы,
  Ни злом, ни благом не приметный,
  Во гробе погребен живы".
  Но ты, о зверских душ забава!
  Убийство! - я не льщусь тобой,
  Батыев и Маратов слава
  Во ужас дух приводит мой;
  Не лучше ли мне быть забвенну,
  Чем узами сковать вселенну?
  Злодейства малого мне мало,
  Большого делать не хочу:,
  Мне скиптра небо не вручало,
  И я на небо не рошгу.
  Готов я управляться властью,;
  А .если ею и стеснюсь
  Чрез зло, - моей я низкой настью
  С престалом света яе сменюсь.
  Та мысль всех казней мне страшнее:
  Представить в -вечности злодел!
  Злодей, который самолюбью
  И тайной гордости своей
  Всем жертвует; его орудью
  Преграды нет, алчбе - цепей;
  Внутрь совестью своей .размучен,
  Вне с радостью губит других;
  Пусть дерзостью, .удачей звучен,
  Но не велик в глазах моих.
  Хотя бы богом был он злобным,
  Быть не хочу ему подобным.
  Легко злом мир греметь заставить,
  До Герострата только шаг;
  Но трудно доблестью прославить
  И воцарить себя в сердцах:
  Век должно добрым быть нам тщиться,
  И плод нам время даст одно;
  На зло лишь только бы решиться"
  И вмиг саделано оно.
  Редка на свете добродетель,
  И редок благ прямых содетель.
  Он редок! - Но какая разность
  Меж славой доброй и худой?
  Чтоб имя приобресть нам, знатность,
  И той греметь .или другой,
  Не все ль равно? - Когда лишь будет
  Потомство наши знать дела,
  И злых и добрых не забудет.
  Ах, нет! - природа в яас влила
  С душой и отвращенье к злобе,
  Любовь к добру - и сущим в гробе.
  Мне добрая приятна слава,
  Хочу я человеком быть,
  Которого страстей отрава
  Бессильна сердце развратить;
  Кого ни мзда не ослепляет,
  Ни сан, ни месть, ни блеск порфир;
  Кого лишь правда научает,
  Любя себя, любить весь мир
  Любовью мудрой, просвещенной,
  По добродетели священной.
  По ней, котора составляет
  Вождей любезных и царей;
  По ней, котора извлекает
  Сладчайши слезы из очей.
  Эпаминонд ли защититель
  Или благотворитель Тит,
  Сократ ли, истины учитель,
  Или правдивый Аристид, -
  Мне все их имена почтенны
  И истуканы их священны.
  Священ мне паче зрак героев.
  Моих любезных сограждан,
  Пред троном, на суде, средь боев
  Душой великих россиян.
  Священ! - Но если здесь я чести
  Современных не возвещу,
  Бояся подозренья в лести, -
  То вас ли, вас ли умолчу,
  О праотцы! делами славны,
  Которых вижу истуканы?
  А если древности покровом
  Кто предо мной из вас и скрыт,
  В венце оливном и лавровом
  Великий Петр как жив стоит;
  Монархи мудры, милосерды,
  За ним отец его и дед;
  Отечества подпоры тверды,
  Пожарский, Минин, Филарет,
  И ты, друг правды, Долгоруков!
  Достойны вечной славы звуков.
  Достойны вы! - Но мне ли права
  Желать - быть с вами на ряду?
  Что обо мне расскажет слава,
  Коль я безвестну жизнь веду?
  Не спас от гибели я царства,
  Царей на трон не возводил,
  Не стер терпением коварства,
  Богатств моих не приносил
  На жертву, в подкрепленье трона,
  И защитить не мог закона.
  Увы! - Почто ж сему болвану
  На свете место занимать,
  Дурную, лысу обезьяну
  На смех ли детям представлять,
  Чтоб видели меня потомки
  Под паутиною в пыли,
  Рабы ступали на обломки
  Мои, лежащи на земли?
  Нет! лучше быть от всех забвенным,
  Чем брошенным и ввек презренным.
  Разбей же, мой вторый создатель,
  Разбей мой истукан, Рашетт!
  Румянцева лица ваятель
  Себе мной чести не найдет;
  Разбей! - Или постой немного;
  Поищем, нет ли дел каких,
  По коим бы, хотя не строго
  Судя о качествах моих,
  Ты мог ответствовать вселенной
  За труд, над мною понесенной.
  Поищем! - Нет. - Мои безделки
  Безумно столько уважать,
  Дела обыкновенны мелки,
  Чтоб нас заставить обожать;
  Хотя б я с пленных снял железы,
  Закон и правду сохранил,
  Отер сиротски, вдовьи слезы,
  Невинных оправдатель был,
  Орган монарших благ и мира, -
  Не стоил бы и тут кумира.
  Не стоил бы: все знаки чести"
  Дозволенны саэанм себе.
  Плоды тщеславия и лести.
  Монарх! постыдны и тебе.
  Желает хвал, благодаренья
  Лишь низкая себе душа,
  Живущая из награжденья, -
  По смерти слава хороша;
  Заслуги я грабе созревают,
  Герои в вечяостн сияют.
  Но если дел и не имею,
  За что б кумяр мне посвятить, -
  В достоинстве втшеягнть я смею.
  Что акал достоагаствы я чтить,
  Что мог изобразить Фелицу,
  Небесну благость во нлоти,
  Что пел я россев ту царицу,
  Какой другой нам не иайти
  Ни днесь, ни впредь в пространстве мира:
  Хвались моя, хвались тем, лира!
  Хвались! - и образ мой скудельной
  В храм славы возноси с собой;
  Ты можешь быть столь дерзновенной,
  Коль тихой некогда слезой
  Ты взор кропя Екатерины
  Могла приятною ей быть;
  Взносись, и достигай вершины,
  Чтобы на ней меня вместить,
  Завистников моих к досаде,
  В ее прекрасной колоннаде.
  На твердом мраморном помосте,
  На мшистых сводах "еж столгаж,
  В меди, в величественном росте,
  Под сенью райских вкруг дерев,
  Поставь со славными мужами!
  Я стану с важностью стоять;
  Как от зарей всяк день лучами,
  От светлмх щарских лиц блистать,
  Не движим вихрями, ни громом,
  Под их божественным гюкрввом.
  Прострется облак благовонный.
  Коврами вкруг меня цветы. -
  Постой, пиит, восторга полный!
  Высоко залетел уж ты;
  В пыли валялись в Омиры.
  Потомство - грозный судия:
  Оно рассматривает лиры,
  Услышит, глас и твоея,
  И пальмы взвесит и перуны.
  Кому твои гремели струим.
  Увы! легко случиться может,
  Поставят и тебя льстецом;
  Кого днесь тайно злоба гложет,
  Тот будет завтра въявь врагом;
  Трясут и троны люда злые:
  То, может быть, и твой кумир
  Через решетки, золотые
  Слетит и рассмешит весь мир,
  Стуча с крыльца ступень с ступени,
  И скатится в древесны тени.
  Почто ж позора ждать такого?
  Разбей, Рашетт, мои черты!
  Разбей! - Нет, нет; еще полслова
  Позволь сказать себе мне ты.
  Пусть тот, кто с большим дарованьем
  Мог добродетель прославлять,
  С усерднейшим, чем я, стараньем
  Желать добра и исполнять,
  Пусть тот, не медля, и решится, -
  И мой кумир им сокрушится.
  Я рад отечества блаженству:
  Дай больше, небо, таковых,
  Российской силы к совершенству,
  Сынов ей верных и прямых!
  Определения судьбины
  Тогда исполнятся во всем;
  Доступим мира мы средины,
  С Гавгеса злато соберем;
  Гордыню усмирим Китая,
  Как кедр, наш корень утверждая.
  Тогда, каменосечец хитрый!
  Кумиры твоего резца
  Живой струей испустят искры
  И в внучатах возжгут сердца.
  Смотря на образ Марафона,
  Зальется Фемистокл слезой,
  Отдаст Арману Петр полтрона,
  Чтоб править научил другой;
  В их урнах фениксы взродятся
  И вслед их славы воскрылятся.
  А ты, любезная супруга!
  Меж тем возьми сей истукан;
  Спрячь для себя, родни и друга
  Его в серпяный твой диван;
  И с бюстом там своим, мне милым,
  Пред зеркалом их в ряд поставь,
  Во знак, что с сердцем справедливым
  Не скрыт наш всем и виден нрав.
  Что слава! - Счастье нам прямое
  Жить с нашей совестью в покое.

  1794


  Ласточка

  О домовитая Ласточка!
  О милосизая птичка!
  Грудь красно-бела, касаточка,
  Летняя гостья, певичка!
  Ты часто по кровлям щебечешь,
  Над гнездышком сидя поешь,
  Крылышками движешь, трепещешь,
  Колокольчиком в горлышке бьешь.
  Ты часто по воздуху вьешься,
  В нем смелые круги даешь;
  Иль стелешься долу, несешься,
  Иль в небе простряся плывешь.
  Ты часто во зеркале водном
  Под рдяной играешь зарей,
  На зыбком лазуре бездонном
  Тенью мелькаешь твоей.
  Ты часто, как молния, реешь
  Мгновенно туды и сюды;
  Сама за собой не успеешь
  Невидимы видеть следы, -
  Но видишь там всю ты вселенну,
  Как будто с высот на ковре:
  Там башню, как жар, позлащенну,
  В чешуйчатом флот там сребре;
  Там рощи в одежде зеленой,
  Там нивы в венце золотом,
  Там холм, синий лес отдаленный,
  Там мошки толкутся столпом;
  Там гнутся с утеса в понт воды,
  Там ластятся струи к берегам.
  Всю прелесть ты видишь природы,
  Зришь лета роскошного храм;
  Но видишь и бури ты черны
  И осени скучной приход;
  И прячешься в бездны подземны,
  Хладея зимою, как лед.
  Во мраке лежишь бездыханна, -
  Но только лишь придет весна
  И роза вздохнет лишь румяна,
  Встаешь ты от смертного сна;
  Встанешь, откроешь зеницы
  И новый луч жизни ты пьешь;
  Сизы расправя косицы,
  Ты новое солнце поешь.
  Душа моя! гостья ты мира:
  Не ты ли перната сия? -
  Воспой же бессмертие, лира!
  Восстану, восстану и я, -
  Восстану - и в бездне эфира
  Увижу ль тебя я, Пленира?

  1792 - 1794


  На смерть Катерины Яковлевны,
  1794 году июля 15 дня приключившуюся

  Уж не ласточка сладкогласная,
  Домовитая со застрехи,
  Ах! моя милая, прекрасная
  Прочь отлетела, - с ней утехи.
  Не сияние луны бледное
  Светит из облака в страшной тьме,
  Ах! лежит ее тело мертвое,
  Как ангел светлый во крепком сне.
  Роют псы землю, вкруг завывают,
  Воет и ветер, воет и дом;
  Мою милую не пробуждают;
  Сердце мое сокрушает гром!
  О ты, ласточка сизокрылая!
  Ты возвратишься в дом мой весной;
  Но ты, моя супруга милая,
  Не увидишься век уж со мной.
  Уж нет моего друга верного,
  Уж нет моей доброй жены,
  Уж нет товарища бесценного,
  Ах, все они с ней погребены.
  Все опустело! Как жизнь мне снести?
  Зельная меня съела тоска.
  Сердца, души половина, прости,
  Скрыла тебя гробова доска.

  1794


  [Image012]


  К лире

  Звонкоприятная лира!
  В древни златые дни мира
  Сладкою силой твоей
  Ты и богов, и царей,
  Ты и народы пленяла.
  Глас тихоструйный твой, звоны.
  Сердце прельщающи тоны
  С дебрей, вертепов, степей
  Птиц созывали, зверей,
  Холмы и дубы склоняли.
  Ныне железные ль веки?
  Тверже ль кремней человеки?
  Сами не знаясь с тобой,
  Свет не пленяют игрой,
  Чужды красот доброгласья.
  Доблестью чужды пленяться,
  К злату, к сребру лишь стремятся.
  Помнят себя лишь одних;
  Слезы не трогают их,
  Вопли сердец не доходят.
  Души все льда холоднее.
  В ком же я вижу Орфея?
  Кто Аристон сей младой?
  Нежен лицом и душой.
  Нравов благих преисполнен?
  Кто сей любитель согласья?
  Скрытый зиждитель ли счастья?
  Скромный смиритель ли злых?
  Дней гражданин золотых,
  Истый любимец Астреи!

  1794


  Соловей

  На холме, сквозь зеленой рощи,
  При блеске светлого ручья,
  Под кровом тихой майской нощи,
  Вдали я слышу соловья.
  По ветрам легким, благовонным
  То свист его, то звон летит,
  То, шумом заглушаем водным,
  Вздыханьем сладостным томит.
  Певец весенних дней пернатый,
  Любви, свободы и утех!
  Твой глас отрывный, перекаты
  От грома к нежности, от пег
  Ко плескам, трескам и перунам,
  Средь поздних, ранних красных зарь,
  Раздавшись неба по лазурям,
  В безмолвие приводят тварь.
  Молчит пустыня, изумленна,
  И ловит гром твой жадный слух
  На крыльях эха раздробленна
  Пленяет песнь твоя всех дух.
  Тобой цветущий дол смеется,
  Дремучий лес пускает гул;
  Река бегущая чуть льется,
  Стоящий холм чело нагнул.
  И, свесясь со скалы кремнистой,
  Густокудрява мрачна ель
  Напев твой яркий, голосистый
  И рассыпную звонку трель,
  Как очарованна, внимает.
  Не смеет двигнуться луна
  И свет свой слабо ниспускает;
  Восторга мысль моя полна!
  Какая громкость, живость, ясность
  В созвучном пении твоем,
  Стремительность, приятность, каткость
  Между колен и перемен!
  Ты щелкаешь, крутишь, поводишь,
  Журчишь и стонешь в голосах;
  В забвенье души ты приводишь
  И отзываешься в сердцах.
  О! если бы одну природу
  С тобою взял я в образец,
  Воспел богов, любовь, свободу, -
  Какой бы славный был певец!
  В моих бы песнях жар и сила
  И чувствы были вместо слов;
  Картину, мысль и жизнь явила
  Гармония моих стихов.
  Тогда б подобно Тимотею,
  В шатре персидском я возлег
  И сладкой лирою моею
  Царево сердце двигать мог:
  То, вспламеня любовной страстью,
  К Таисе бы его склонял;
  То, возбудя грозой, напастью,
  Копье ему на брань вручал.
  Тогда бы я между прудами
  На мягку мураву воссел
  И арфы с тихими струнами
  Приятность сельской жизни пел;
  Тогда бы нимфа мне внимала,
  Боясь в зерцало вод взглянуть;
  Сквозь дымку бы едва дышала
  Ее высока, нежна грудь.
  Иль храбрых россиян делами
  Пленясь бы, духом возлетал,
  Героев полк над облаками
  В сиянье звезд я созерцал;
  О! коль бы их воспел я сладко,
  Гремя поэзией моей
  Отважно, быстро, плавно, кратко,
  Как ты, о дивный соловей!

  1794


  На кончину
  великой княжны
  Ольги Павловны

  Ночь лишь седьмую
  Мрачного трона
  Степень прешла,
  С росска Сиона
  Звезду златую
  Смерть сорвала.
  Луч, покатяся
  С синего неба,
  В бездне яогас!
  Утрення, ясна,
  Тень золотая!
  Краток твой блеск.
  Ольга прекрасна,
  Ольга драгая!
  Тень твоё был век.
  Что твое утро
  В вечности целой?
  Меней, чем миг!
  Юная роза
  Лишь развернула
  Алый шипок,
  Вдруг от мороза
  В лоне уснула,
  Свянул цветок:
  Так и с царевной;
  Нет уж в ней жизни,
  Смерть на челе!
  К отчему лону,
  К матери нежной,
  К братьям, сестрам,
  К скипетру, трону,
  К бабке любезной,
  К верным рабам,
  Милый младенец!
  Ты уж с улыбкой
  Рук не прострешь.
  Лик полутонный,
  Тихое пенье,
  Мрачность одежд,
  Вздохи и стоны,
  Слезно теченье,
  В дыме блеск свеч,
  Норда царицы
  Бледность, безмолвье -
  Страшный позор!
  Где вы стеснились?
  Что окружили?
  Чей видим труп?
  Иль вы забылись,
  В гроб положили
  Спящего тут
  Ангела в теле? -
  Ольга прекрасна
  Ангел был наш.
  Вижу в сиянье
  Грады эфира,
  Солнцы кругом!
  Вижу собранье
  Горнего мира;
  Ангелов сонм,
  Руки простерши,
  Ольгу приемлют
  В светлый свой полк.
  Вижу блажениу
  Чистую душу
  Всю из огня,
  В сеет облеченну!
  В райскую кущу
  Идет дитя;
  Зрит на Россию,
  Зрит на Петрополь,
  Зрит на родных,
  Зрит на пииту,
  Жизнь и успенье
  Кто ее пел,
  Чей в умиленье
  Дождь на ланиту
  Искрой летел;
  Слышит звук лиры,
  Томные гласы
  Песни моей.
  Мира содетель,
  Святость и прочность
  Царства суть чьи!
  Коль добродетель
  И непорочность
  Слуги твои,
  Коих ко смертным
  Ты посылаешь
  Стражами быть, -
  Даждь, да над нами
  Ольги блаженной
  Плавает дух;
  Чтоб, как очами,
  Над полвселенной
  Неба сей друг
  Зрел нас звездами,
  Дланью багряной
  Сыпал к нам свет.
  Племя Петрово,
  Екатерины
  Здравьем чело,
  Сень бы Лаврова,
  Мирные крины -
  Всё нам цвело;
  Дни бы златые,
  Сребряны росы
  С облак лились.
  Не было б царства
  В свете другого
  Счастливей нас;
  Яда коварства,
  Равенства злого,
  Буйства зараз,
  Вольности мнимой,
  Ангел хранитель,
  Нас ты избавь!
  И средь эфира,
  В дебри тьмозвездной,
  В райской тиши,
  Где днесь Пленира,
  Друг мой любезной,
  Сердца, души
  В ней половину,
  Гений России,
  Призри мою!

  1795


  Приглашение к обеду

  Шекснинска стерлядь золотая,
  Каймак и борщ уже стоят;
  В крафинах вина, пунш, блистая
  То льдом, то искрами, манят;
  С курильниц благовоньи льются,
  Плоды среди корзин смеются,
  Не смеют слуги и дохнуть,
  Тебя стола вкруг ожидая;
  Хозяйка статная, младая
  Готова руку протянуть.
  Приди, мой благодетель давный,
  Творец чрез двадцать лет добра!
  Приди - и дом, хоть не нарядный,
  Без резьбы, злата и сребра,
  Мой посети; его богатство -
  Приятный только вкус, опрятство
  И твердый мой. нельстивый нрав;
  Приди от дел попрохладиться,
  Поесть, попить, повеселиться,
  Без вредных здравию приправ.
  Не чин, не случай и не знатность
  На русский мой простой обед
  Я звал, одну благоприятность:
  А тот, кто делает мне вред,
  Пирушки: сея не будет зритель.
  Ты, ангел stow, благотворитель!
  Приди - и насладися благ;
  А вражий дух да отжеяется,
  Моих порогов не касается
  Ничей недоброхотнмм шаг!
  Друзьям моим ж посвящаю,
  Друзьям и красоте тай день;
  Достоинствам ж цеву зваю
  И знаю то, что век наш тень;
  Что лишь младенчество проводим -
  Уже ко старости приходим,
  И смерть к нам смотрит чрез забор.
  Увы! - то как не умудриться
  Хоть- раз цветами не увжтьея
  И не оставить мрачный взор?
  Слыхал, слыхал я тайну эту.
  Что иногда грустит и царь;,
  Ни ночь, ни день покоя нету.
  Хотя им. вся покойна тварь.
  Хотя он громкой славой знатен,
  Но, ax! - и трон всегда ль приятен
  Тому, кто век свой в хлопотах?
  Тут зрит обман, там зрит упадок:
  Как бедный часовой тот жалок.
  Который вечно на часах!
  Мгвэек, доколь еще ненастье
  Не помрачает красных дней,
  И приголубливает счастье"
  И гладит нас рукой своей;
  Доколе не пришли морозы,
  В саду благоухают розы,
  Мы поспешим их обонять.
  Так.? будем жизнью наслаждаться
  И тем, чем можем, утешаться,
  По платью ноги протягать.
  А если, ты иль кто другие
  Из взаиых милых мне гостей,
  Чертоги предпочтя златые
  И яствы сахарны аарей.
  Ко мне не срядитесь откушать, -
  Извольте таоя вы толк прослушать:
  Блаженстве не в лучах парфир,
  Не в вкусе яств, не в неге слуха,
  Но в здравии и спокойстве духа, -
  Умеренность есть лучший жир.

  1795

  Фельдмаршалу
  графу Александру Васильевичу
  Суворову-Рымшжскому
  на пребывание его
  в Таврическом дворце
  1795 года

  Когда увидит кто, что в царском пышном доме
  По звучном громе Марс почиет на соломе,
  Что шлем его и меч хоть в лаврах зеленеют,
  Но гордость с роскошью повержены у ног,
  И доблести затмить лучи богатств не смеют, -
  Не всяк ли скажет тут, что браней страшный бог.
  Плоть Зпиктегову прияв, преобразился,
  Чтоб мужества пример, воздержности подать,
  Как внешних супостат, как внутренних сражать?
  Суворов! страсти кто смирить свои решился,
  Легко тому стража и царства покорить,
  Друзей и недругов себя заставить чтить

  1795


  Апакреон у печки

  Случись Анакреону
  Марию восещать;
  Меж ними Купидону,
  Как бабочке, летать.
  Летал божок крылатый
  Красавицы вокруг,
  И стрелы он пернаты
  Накладывал на лук.
  Стрелял с ее небесных
  И голубых очей,
  И с роз в устах прелестных,
  И на грудях с лилей.
  Но арфу как Мария
  Звончатую взяла
  И в струны золотыя
  Свой голос издала, -
  Под алыми перстами
  Порхал резвее бог,
  Острейшими стрелами
  Разил сердца и жёг.
  Анакреон у печки
  Вздохнул тогда сидя,
  "Как бабочка от свечки,
  Сгорю, - сказал, - и я".

  1795


  [Image013]


  Гостю

  Сядь, милый гость! здесь на пуховом
  Диване мягком, отдохни;
  В сем тонком пологу, перловом,
  И в зеркалах вокруг, усни;
  Вздремли, после стола немножко
  Приятно часик похрапеть:
  Златой кузнечик, сера мошка
  Сюда не могут залететь.
  Случится, что из снов прелестных
  Приснится здесь тебе какой:
  Хоть клад из облаков небесных
  Златой посыплется рекой,
  Хоть девушки мои домашни
  Рукой тебе махнут, - я рад:
  Любовные приятны шашни,
  И поцелуй в сей жизни клад.

  Около 1795


  Хариты

  По следам Анакреона
  Я хотел воспеть харит,
  Феб во гневе с Геликона
  Мне предстал и говорит:
  "Как! и ты уже небесных
  Дев желаешь воспевать? -
  Столько прелестей бессмертных
  Хочет смертный описать!
  Но бывал ли на высоком
  Ты Олимпе у богов?
  Обнимал ли бренным оком
  Ты веселье их пиров?
  Видел ли харит пред ними,
  Как под звук приятных лир,
  Плясками они своими
  Восхищают горний мир;
  Как с протяжным тихим тоном
  Важно павами плывут;
  Как с веселым быстрым звоном
  Голубками воздух вьют;
  Как вокруг они спокойно
  Величавый мещут взгляд;
  Как их всех движеньи стройно
  Взору, сердцу говорят?
  Как хитоны их эфирны,
  Льну подобные власы,
  Очи светлые, сафирны
  Помрачают всех красы?
  Как богини всем ссбором
  Признают: им равных нет,
  И Минерва важным взором
  Улыбается им вслед?
  Словом: видел ли картины,
  Непостижные уму?" -
  "Видел внук Екатерины", -
  Я ответствовал ему.
  Бог Парнаса усмехнулся,
  Дав мне лиру, отлетел. -
  Я струнам ее коснулся
  И младых харит воспел.

  1795


  Флот

  Он, белыми взмахнув крылами
  По зыблющей равнине волн,
  Пошел, - и следом пена рвами
  И с страшным шумом искры, огнь
  Под ним в пучине загорелись,
  С ним рядом тень его бежит;
  Ширинки с шлемов распростерлись,
  Горе пред ним орел парит.
  Водим Екатерины духом,
  Побед и славы громкий сын,
  Ступай еще, и землю слухом
  Наполнь, о росский исполин!
  Ты смело Сциллы и Харибды
  И свет весь прежде проходил:
  То днесь препятств какие виды?
  И кто тебе их положил?
  Ступай - и стань средь океана,
  И брось твоих гортаней гром:
  Европа, злобой обуянна,
  И гидр лилейных бледный сонм
  От гроз твоих да потрясется,
  Проснется Людвиг звуком лир!
  Та дщерью божьей наречется,
  Кто даст смущенным царствам мир.

  1795


  Павлин

  Какое гордое творенье,
  Хвост пышно расширяя свой,
  Черно-зелены в искрах перья
  Со рассыпною бахромой
  Позадь чешуйной груди кажет,
  Как некий круглый, дивный щит?
  Лазурно-сизы-бирюзовы
  На каждого конце пера,
  Тенисты круги, волны новы
  Струиста злата и сребра:
  Наклонит - изумруды блещут!
  Повернет - яхонты горят!
  Не то ли славный царь пернатый?
  Не то ли райска птица Жар,
  Которой столь убор богатый
  Приводит в удивленье тварь?
  Где ступит - радуги играют!
  Где станет - там лучи вокруг!
  Конечно, сила и паренье ;
  Орлиные в ее крылах,
  Глас трубный, лебедино пенье
  В ее пресладостных устах;
  А пеликана добродетель
  В ее и сердце и душе!
  Но что за чудное явленье?
  Я слышу некий странный визг!
  Сей Феникс опустил вдруг перья,
  Увидя гнусность ног своих. -
  О пышность! как ты ослепляешь!
  И барин без ума - павлин.

  1795


  Доказательство творческого бытия

  Небеса вещают божью славу,
  Рук его творенье твердь;
  День за днем течет его уставу,
  Нощи нощь приносит весть.
  Не суть речи то иль гласы лиры,
  Не доходит всем чей звон;
  Но во все звучит глагол их миры,
  В безднах раздается тон.
  Се чертог горит в зыбях эфира,
  Солнце блещет как жених,
  Как герой грядет к победам мира,
  Мещет огнь очей своих.
  С одного края небес лишь сходит,
  Уж сретается в другом.
  Нет вертепов, он куда не вводит
  Теплоты своим лучом.
  Всем закон природы зримый ясный
  Может смертным доказать:
  Без творца столь стройный мир, прекрасный
  Сей не может пребывать.

  <1796>


  Другу

  Пойдем сегодня благовонный
  Мы черпать воздух, друг мой! в сад,
  Где вязы светлы, сосны темны
  Густыми купами стоят,
  Который с милыми друзьями,
  С подругами сердец своих
  Садили мы, растили сами:
  Уж ныне тень приятна в них.
  Пусть Даша статна, черноока
  И круглолицая, своим
  Взмахнув челом, там у потока,
  А белокурая живым
  Нам Лиза, как зефир, порханьем
  Пропляшут вместе казачка,
  И нектар с пламенным сверканьем
  Их розова подаст рука.
  Мы, сидя там в тени древесной,
  За здравье выпьем всех людей:
  Сперва за женский пол прелестной,
  За искренних своих друзей;
  Потом за тех, кто нам злодеи:
  С одними нам приятно быть;
  Другие же, как скрыты змеи,
  Нас учат осторожно жить.

  1796


  Потопление

  Из-за облак месяц, красный
  Встал и смотрится в реке,
  Сквозь туман и мрак ужасный
  Путник едет в челноке.
  Блеск луны пред ним сверкает,
  Он гребет сквозь волн и тьму;
  Мысль веселье вображает,
  Берег видится ему.
  Но челнок вдруг погрузился,
  Путник мрачну пьет волну;
  Сколь ни силился, ни бился,
  Камнем вниз пошел ко дну.
  Се вид жизни скоротечной!
  Сколь надежда нам ни льсти,
  Все потонем в бездне вечной,
  Дружба и любовь, прости!

  1796


  [Image014]


  На рождение царицы Гремиславы
  Л. А. Нарышкину

  Живи и жить давай другим,
  Но только не на счет другого;
  Всегда доволен будь своим,
  Не трогай ничего чужого, -
  Вот правило, стезя прямая
  Для счастья каждого и всех!
  Нарышкин! коль и ты приветством
  К веселью всем твой дом открыл,
  Таким любезным, скромным средством
  Богатых с бедными сравнил, -
  Прехвальна жизнь твоя такая,
  Блажен творец людских утех!
  Пускай богач там, по расчету
  Назнача день, зовет гостей,
  Златой родни, клиентов роту
  Прибавит к пышности своей;
  Пускай они, пред ним став строем,
  Кадят, вздыхают - и молчат.
  Но мне приятно там откушать,
  Где дружеский незваный стол;
  Где можно говорить и слушать
  Тара-бара про хлеб и соль;
  Где гость хозяина покоем,
  Хозяин гостем дорожат;
  Где скука и тоска забыта,
  Семья учтива, не шумна;
  Важна хозяйка, домовита,
  Досужа, ласкова, умна;
  Где лишь приязнью, хлебосольством
  И взором ищут угождать.
  Что нужды мне, кто по паркету
  Подчас и кубари спускал;
  Смотрел в толкучем рынке свету,
  Народны мысли замечал
  И мог при случае посольством,
  Пером и шпагою блистать!
  Что нужды мне, кто всё, вефиром
  С цветка лишь на цветок летя,
  Доволен был собою, миром,
  Шутил, резвился, как дитя,
  Но если он с толь легким нравом
  Всегда был добрый человек!
  Всегда жил весело, приятно
  И не гонялся за мечтой,
  Жалел о тех, кто жил развратно,
  Плясал и сам под тон чужой.
  Хвалю тебя, ты в смысле здравом
  Пресчастливо провел свой век.
  Какой театр! как всю вселенну,
  Ядущих и ядому тварь,
  За твой я вижу стол вмещенну,
  И ты сидишь, как сирский царь
  В соборе целыя природы!
  В семье твоей - как Авраам!
  Оставя короли престолы
  И ханы у тебя гостят:
  Киргизцы, немчики, моголы
  Салму и соусы едят, - Какие разные народы,
  Язык, одежда, лицы, стан!
  Какой предмет! как на качелях
  Пред дом твой соберется чернь
  На светлых праздничных неделях!
  Вертится в воздухе весь день,
  Покрыта площадь пестротою,
  Чепцов и шапок миллион!
  Какой восторг! Как всё играет!
  Всё скачет, пляшет и поет,
  Всё в улице твоей гуляет,
  Кричит, смеется, ест и пьет!
  И ты народной сей толпою
  Так весел, горд, как Соломон!
  Блажен и мудр, кто в ближних ставит
  Блаженство купно и свое,
  Свою по ветру лодку правит,
  И непорочно житие
  О камень зол не разбивает,
  И к пристани без бурь плывет!
  Лев именем - звериный царь;
  Ты родом - богатырь, сын барский;
  Ты сердцем - стольник, хлебодарь;
  Ты должностью - конюший царский;
  Твой дом утехой расцветает,
  И всяк под тень его идет.
  Идут прохладой насладиться,
  Музыкой душу напитать;
  То тем, то сем повеселиться,
  В бостон и в шашки поиграть;
  И словом: радость всю, забаву
  Столицы ты к себе вместил.
  Бывало, даже сами боги,
  Наскуча жить в своем раю,
  Оставя радужны чертоги,
  Заходят в храмину твою:
  О, если б ты и Гремиславу
  К себе царицу заманил!
  И ей в забаву, хоть тихонько,
  Осмелился в ушко сказать:
  Кто век провел столь славно, громко,
  Тот может в праздник погулять
  И зреть людей блаженных чувство
  В ее пресветло рождество.
  В цветах другой нет розы в мире:
  Такой царицы мир не зрит!
  Любовь и власть в ее порфире
  Благоухает и страшит.
  Так знает царствовать искусство
  Лишь в Гремиславе - божество.

  1796


  Послание Мурзы Багрима
  к царевне Доброславе

  Мурза, Багримов сын, царевне Доброславе
  Желает здравия, всех благ ее державе:
  Чтоб розами уста, в лилеях грудь цвела,
  Чтоб райскою росой кропил тебя алла
  И, вознеся престол как солнце твой высоко,
  Хранил тебя на нем яко зеницу ока.

  1796 (?)


  Афинейскому витязю

  Сидевша об руку царя
  Чрез поприще на колеснице,
  Державшего в своей деснице
  С оливой гром, иль чрез моря
  Протекшего в венце Нептуна,
  Или с улыбкою Фортуна
  Кому жемчужный нектар свой
  Носила в чаше золотой -
  Блажен! кто путь устлал цветами,
  И окурил алоем вкруг,
  И лиры громкими струнами
  Утешил, бранный славя дух.
  Испытывал своих я сил
  И пел могущих человеков;
  А чтоб в дали грядущих веков
  Ярчей их в мраке блеск светил
  И я не осуждался б в лести,
  Для прочности, к их громкой чести
  Примешивал я правды глас;
  Звучал моей трубой Парнас.
  Но ах! познал, познал я смертных,
  Что и великие из них
  Не могут снесть лучей небесных:
  Мрачит бог света очи их.
  Так пусть Фортуны чада,
  Возлегши на цветах,
  Среди обилий сада,
  Курений в облаках,
  Наместо чиста злата
  Шумихи любят блеск;
  Пусть лира тг.ровата
  Их умножает плеск, - Я руки умываю
  И лести не коснусь,
  Власть сильных почитаю,
  Богов в них чтить боюсь.
  Я славить мужа днесь избрал,
  Который сшел с театра славы,
  Который удержал те нравы,
  Какими древний век блистал;
  Не горд - и жизнь ведет простую,
  Не лжив - и истину святую,
  Внимая, исполняет сам;
  Почтен от всех не по чинам.
  Честь, в службе снисканну, свободой
  Не расточил, а приобрел;
  Он взглядом, мужеством, породой,
  Заслугой, силою - орел.
  Снискать я от него
  Не льщусь ни хвал, ни уваженья;
  Из одного благодаренья,
  По чувству сердца моего,
  Я песнь ему пою простую,
  Ту вспоминая быль святую,
  В его как богатырски дни,
  Лет несколько назад, в тени
  Премудрой той жены небесной,
  Которой бодрый дух младой
  Садил в Афинах сад прелестной,
  И век катился золотой,
  Как мысль моя, подобно
  Пчеле, полна отрад,
  Шумливо, но не злобно
  Облетывала сад
  Предметов ей любезных
  И, взяв с них сок и цвет,
  Искусством струн священных
  Преобращала в мед:
  Текли восторгов реки
  Из чувств души моей.
  Все были человеки
  В стране счастливы сей, -
  На бурном видел я коне
  В ристаньи моего героя;
  С ним брат его, вся Троя,
  Полк витязей являлись мне!
  Их брони, шлемы позлащенны,
  Как лесом, перьем осененны,
  Мне тмили взор. - А с копий их, с мечей
  Сквозь пыль сверкал пожар лучей;
  Прекрасных вслед Пентезилее
  Строй дев их украшали чин;
  Венцы, Ахилла мой бодрее,
  Низал на дротик исполин.
  Я зрел, как жилистой рукой
  Он шесть коней на ипподроме
  Вмиг осаждал в бегу; как в громе
  Он, колесницы с гор бедрой
  Своей препнув склоненье,
  Минерву удержал в паденье;
  Я зрел, как в дыме пред полком
  Он в ранах светел, бодр лицом,
  В единоборстве хитр, проворен,
  На огнескачущих волнах
  Был в мрачной буре тих, спокоен,
  Горела молния в очах.
  Его покой - движенье,
  Игра - борьба и бег;
  Забавы - пляска, пенье
  И сельских тьма утех
  Для укрепленья тела.
  Его был дом - друзей.
  Кто приходил для дела,
  Не запирал дверей;
  Души и сердца пища
  Его - несчастным щит;
  Не пышные жилища -
  В них он был знаменит.
  Я зрел в Ареопаге сонм
  Богатырей, ему подобных,
  Седых, правдивых, благородных,
  Весы державших, пальму, гром.
  Они, восседши за зерцалом,
  В великом деле или малом,
  Не зря на власть, богатств покров,
  Произрекали суд богов;
  А где рукой и руку мыли,
  Желая сильному помочь,
  Дьяки, взяв шапку, выходили
  С поклоном от неправды прочь.
  Тогда не прихоть чли - закон,
  Лишь благу общему радели;
  Той подлой мысли не имели,
  Чтоб только свой набить мамон.
  Венцы стяжали, ввуки славы,
  А деньги берегли и нравы,
  И всякую свою ступень
  Не оценяли всякий день;
  Хоть был и недруг кто друг другу,
  Усердие вело, не месть:
  Умели чтить в врагах заслугу
  И отдавать достойным честь.
  Тогда по счетам знали,
  Что десять и что ноль;
  Пиявиц унимали,
  На них посыпав соль;
  В день ясный не сердились,
  Зря на небе пятно,
  С ладьи лишь торопились
  Снять вздуто полотно;
  Кубарить не любили
  День со дня на другой;
  Что можно, вмиг творили,
  Оставя свой покой.
  Тогда кулибинский фонарь,
  Что светел издали, близ темен,
  Был не во всех местах потребен;
  Горел кристалл, - горел от зарь;
  Стоял в столпах гранит средь дома:
  Опрись на них - и не солома.
  В спартанской коже персов дух
  Не обаял сердца и слух;
  Не по опушке добродетель,
  Не по ходулям великан:
  Так мой герой был благодетель
  Не по улыбке - по делам.
  О ты, что правишь небесами
  И манием колеблешь мир,
  Подъемлешь скиптр на злых с громами,
  А добрым припасаешь пир,
  Юпитер! - О Нептун, что бурным,
  Как скатертям, морям лазурным
  Разлиться по земле велел,
  Брега поставив им в предел! -
  И ты, Вулкан, что пред горнами
  В дне ада молнию куешь! -
  И ты, о Феб, что нам стрелами
  Златыми свет и жизнь лиешь!
  Внемлите все молитву,
  О боги! вы мою:
  Зверей, рыб, птиц ловитву
  И благодать свою
  На нивы там пошлите,
  Где отставной герой
  Мой будет жить. - Продлите
  Век, здравье и покой
  Ему вы безмятежной.
  И ты, о милый Вакх!
  Подчас у нимфы нежной
  Позволь спать на грудях.

  1796


  Памятник

  Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
  Металлов тверже он и выше пирамид;
  Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
  И времени полет его не сокрушит.
  Так! - весь я не умру; но часть меня большая.
  От тлена убежав, по смерти станет жить,
  И слава возрастет моя, не увядая,
  Доколь славянов род вселенна будет чтить.
  Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
  Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
  Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
  Как из безвестности я тем известен стал,
  Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
  О добродетелях Фелицы возгласить,
  В сердечной простоте беседовать о боге
  И истину царям с улыбкой говорить.
  О Муза! возгордись заслугой справедливой,
  И презрит кто тебя, сама тех презирай;
  Непринужденною рукой, неторопливой,
  Чело твое зарей бессмертия венчай.

  <1795>

  На возвращение графа Зубова
  из Персии

  Цель нашей жизни - цель к рокою:
  Проходим для того сей путь,
  Чтобы от мразу иль от зною
  Под кровом нощи отдохнуть.
  Здесь нам встречаются стремнины,
  Там терны, там ручьи в тени;
  Там мягкие луга, равнины,
  Там пасмурны, там ясны дни;
  Сей с холма в пропасть упадает,
  А тот взойти спешит на холм.
  Кого же разум почитает
  Из всех, идущих сим путем,
  По самой истине счастливым?
  Не тех ли, что, челоы к звездам
  Превознесяся горделивым,
  Мечтают быть равны богам;
  Что в пурпуре и на престоле
  Превыше смертных восседят?
  Иль тех, что в хижине, в юдоле,
  Смиренно на соломе спят?
  Ах, нет! - не те и не другие
  Любимцы прямо суть небес,
  Которых мучат страхи злые,
  Прельщают сны приятных грез, -
  Но тот блажен, кто не боится
  Фортуны потерять своей,
  За ней на высоту не мчится,
  Идет середнею стезей,
  И след во всяком состоянья
  Цветами усыпает свой;
  Кто при конце своих ристаний
  Вдали зреть может за собой
  Аллею подвигов прекрасных;
  Дав совести своей отчет
  В минутах светлых и ненастных,
  С улыбкою часы те чтет,
  Как сам благими насладился,
  Как спас других от бед, от нужд,
  Как быть всем добрым торопился,
  Раскаянья и вздохов чужд.
  О юный вождь! Сверша походы,
  Прошел ты с воинством Кавказ,
  Зрел ужасы, красы природы:
  Как, с ребр там страшных гор лиясь,
  Ревут в мрак бездч сердиты реки;
  Как с чел их с грохотом снега
  Падут, лежавши целы веки;
  Как серны, вниз склонив рога,
  Зрят в мгле спокойно под собою
  Рожденье молний и громов.
  Ты зрел - как ясною порою
  Там солнечны лучи, средь льдов,
  Средь вод, играя, отражаясь,
  Великолепный кажут вид;
  Как, в разноцветных рассеваясь
  Там брызгах, тонкий дождь горит;
  Как глыба там сизо-янтарна,
  Навесясь, смотрит в темный бор;
  А там заря злато-багряна
  Сквозь лее увеселяет взор.
  Ты видел - Каспий, протягаясь,
  Как в камышах, в песках лежит,
  Лицом веселым осклабляясь,
  Пловцов ко плаванью манит;
  И вдруг как, бурей рассердяся,
  Встает в упор ее крылам,
  То скачет в твердь, то, в ад стремяся,
  Трезубцем бьет по кораблям;
  Столбом власы седые вьются,
  И глас его гремит в горах.
  Ты видел - как во тьме секутся
  С громами громы в облаках,
  Как бездны пламень извергают,
  Как в тучах роет огнь бразды,
  Как в воздухе пары сгорают,
  Как светят свеч в лесах ряды.
  Ты видел, - как в степи средь зною
  Огромных змей стога кишат,
  Как блещут пестрой чешуею
  И льют, шипя, друг в друга яд.
  Ты домы зрел царей, - вселенну,
  Внизу, вверху, ты видел всё;
  Упадшу спицу, вознесенну,
  Вертяще мира колесо.
  Ты зрел - и как в Вратах Железных
  (О! вспомни ты о сем часе!)
  По духу войск, тобой веденных,
  По младости твоей, красе,
  По быстром персов покореньи
  В тебе я Александра чтил!
  О! вспомни, как в том восхищенья,
  Пророча, я тебя хвалил:
  "Смотри, - я рек, - триумф минуту,
  А добродетель век живет".
  Сбылось! - Игру днесь счастья люту
  И как оно к тебе хребет
  Свой с грозным смехом повернуло,
  Ты видишь, - видишь, как мечты
  Сиянье вкруг тебя заснуло,
  Прошло, - остался только ты.
  Остался ты! - и та прекрасна
  Душа почтенна будет ввек,
  С которой ты внимал несчастна
  И был в вельможе человек,
  Который с сердцем откровенным
  Своих и чуждых принимал,
  Старейших вкруг себя надменным
  Воззрением не огорчал.
  Ты был что есть, - и не страшися
  Объятия друзей своих.
  Приди ты к ним! Иль уклонися
  Познать премудрость царств иных.
  Учиться никогда не поздно,
  Исправь проступки юных лет;
  То сердце прямо благородно.
  Что ищет над собой побед.
  Смотри, как в ясный день, как в буре
  Суворов тверд, велик всегда!
  Ступай за ним! - небес в лазуре
  Еще горит его звезда.
  Кто был на тысяще сраженьях
  Не победим, а победил,
  Нет нужды в блесках, в украшеньях
  Тому, кто царство покорил!
  Умей лишь сделаться известным
  По добродетелям своим
  И не тужи по снам прелестным,
  Мечтавшимся очам твоим:
  Они прошли - и возвратятся;
  Пройти вновь могут - и прийти.
  Как страннику в пути встречаться
  Со многим должно, и идти,
  И на горах и под горами,
  Роскошничать и глад терпеть, -
  Бывает так со всеми нами,
  Премены рока долг наш зреть.
  Но кто был мужествен душою,
  Шел равнодушней сим путем,
  Тот ближе был к тому покою,
  К которому мы все идем.

  1797


  К лире

  Петь Румянцева сбирался,
  Петь Суворова хотел;
  Гром от лиры раздавался,
  И со струн огонь летел;
  Но завистливой судьбою
  Задунайский кончил век,
  А Рымникский скрылся тьмою,
  Как неславный человек.
  Что ж? Приятна ли им будет,
  Лира! днесь твоя хвала?
  Мир без нас не позабудет
  Их бессмертные дела.
  Так не надо звучных строев,
  Переладим струны вновь;
  Петь откажемся героев,
  А начнем мы петь любовь.

  1797


  Храповицкому

  Храповицкий! дружбы знаки
  Вижу я к себе твои;
  Ты ошибки, лесть и враки
  Кажешь праведно мои, -
  Но с тобой не соглашуся
  Я лишь в том, что я орел.
  А по-твоему коль станет,
  Ты мне путы развяжи;
  Где свободно гром мой грянет,
  Ты мне небо покажи;
  Где я в поприще пущуся
  И препон бы не имел?
  Где чертог найду я правды?
  Где увижу солнце в тьме?
  Покажи мне те ограды
  Хоть близ трона в вышине,
  Чтоб где правду допущали
  И любили бы ее.
  Страха связанным цепями
  И рожденным под жезлом,
  Можно ль орлими крылами
  К солнцу нам парить умом?
  А хотя б и возлетали, -
  Чувствуем ярмо свое.
  Должны мы всегда стараться,
  Чтобы сильным угождать,
  Их любимцам поклоняться,
  Словом, взглядом их ласкать.
  Раб и похвалить не может,
  Он лишь может только льстить.
  Извини ж, мой друг, коль лестно
  Я кого где воспевал;
  Днесь скрывать мне тех бесчестно,
  Раз кого я похвалял.
  За слова - меня пусть гложет,
  За дела - сатирик чтит.

  1797


  К Музе

  Строй, Муза, арфу золотую
  И юную весну воспой:
  Как нежною она рукой
  На небо, море - голубую,
  На долы и вершины гор
  Зелену ризу надевает,
  Вкруг ароматы разливает,
  Всем осклабляет взор.
  Смотри: как цепью птиц станицы
  Летят под небом и трубят;
  Как жаворонки вверх парят;
  Как гусли тихи иль цевницы,
  Ззенят их гласы с облаков;
  Как ключ шумит, свирель взывает
  И между всех их пробегает
  Свист громкий соловьев.
  Смотри: в проталинах желтеют,
  Как звезды, меж снегов цветы;
  Как, распустившись, роз кусты
  Смеются в люльках и алеют;
  Сквозь мглу восходит злак челом,
  Леса ветвями помавают,
  По рдяну вод стеклу мелькают
  Вверх рыбы серебром.
  Смотри: как солнце золотое
  Днесь лучезарнее горит;
  Небесное лице глядит
  На всех, веселое, младое;
  И будто вся играет тварь,
  Природа блещет, восклицает:
  Или какой себя венчает
  Короной мира царь?

  1797


  Пришествие Феба

  Тише, тише, ветры, вейте,
  Благовонием дыша;
  Пурпуровым златом рдейте,
  Воды, долы, - и душа,
  Спящая в лесах зеленых,
  Гласов, эхов сокровенных,
  Пробудися светлым днем:
  Встань ты выше, выше, холм!
  В лучезарной колеснице
  От востока Феб идет,
  Вниз с рамен по багрянице
  В кудрях золото течет;
  А от лиры сладкострунной
  Божий тихий глас перунной
  Так реками в дол падет,
  Как с небес лазурных свет.
  Утренней зари прекрасной,
  Дней веселых светлый царь!
  Ты, который дланью властной
  Сыплешь свет и жизнь на тварь,
  Правя легкими вожжами,
  Искрометными конями
  Обтекаешь мир кругом, -
  Стань пред нас своим лицом!
  Воссияй в твоей короне,
  Дав луне и лику звезд,
  На твоем отдельном троне,
  Твой лучистый, милый свет!
  Стань скорей пред жадны взоры,
  Да поют и наши хоры
  Радостных отца сынов
  Славу, счастье и любовь!

  1797


  Возвращение Весны

  Возвращается Весна,
  И хариты вкруг блистаю!
  Взоры смертных привлекают.
  Где стоит, грядет она,
  Воздух дышит ароматом,
  Усмехается заря,
  Чешуятся реки златом;
  Рощи, в зеркалы смотря,
  На ветвях своих качают
  Теплы, легки ветерки;
  Сильфы резвятся, порхают,
  Зелень всюду и цветки
  Стелют по земле коврами;
  Рыбы мечутся из вод;
  Журавли, виясь кругами
  Сквозь небесный синий свод,
  Как валторны возглашают;
  Соловей гремит в кустах,
  Звери прыгают, брыкают,
  Глас их вторится в лесах.
  Горстью пахарь дождь на нивы
  Сеет вкруг себя златой,
  Белы парусы игривы
  Вздулись на море горой;
  Вся природа торжествует,
  Празднует Весны приход,
  Всё играет, всё ликует, -
  Нимфы! станьте в хоровод
  И, в белейши снега ткани
  Облеченны, изо льну,
  Простирайте нежны длани.
  Принимайте вы Весну,
  А в цветах ее щедроты,
  А в зефирах огнь сердцам.
  С нею к вам летят эроты:
  Без любви нельзя жить вам.

  1797


  Сафо

  Блажен, подобится богам
  С тобой сидящий в разговорах,
  Сладчайшим внемлющий устам,
  Улыбке нежной в страстных взорах!
  Увижу ль я сие, - и вмиг
  Трепещет сердце, грудь теснится,
  Немеет речь в устах моих
  И молния по мне стремится.
  По слуху шум, по взорам мрак,
  По жилам хлад я ощущаю;
  Дрожу, бледнею - и, как влак
  Упадший, вяну, умираю.

  1797


  Купидон

  Под Медведицей небесной,
  Средь ночныя темноты,
  Как на мир сей сон всеместной
  Сышл маковы цветы;
  Как спокойно все уж опали
  Отягченные трудом,
  Слышу, в двери застучали
  Кто-то громко вдруг кольцом.
  "Кто, - спросил я, - в дверь стучится
  И тревожит сладкий сон?" -
  "Отвори: чего страшиться? -
  Отвечал мне Купидон. -
  Я ребенок, как-то сбился
  В ночь безлунную с пути,
  Весь дождем я замочился,
  Не найду, куда идти".
  Жаль его мне очень стало,
  Встал и высек я огня;
  Отворил лишь двери мало, -
  Прыг дитя перед меня.
  В туле лук на нем и стрелы;
  Я к огню с ним поспешил,
  Тер руками руки мерзлы,
  Кудри влажные сушил.
  Он успел лишь обогреться,
  "Ну, посмотрим-ка, - сказал, -
  Хорошо ли лук мой гнется?
  Не испорчен ли чем стал?"
  Молвил, и стрелу мгновенно
  Острую в меня пустил,
  Ранил сердце мне смертельно
  И, смеяся, говорил:
  "Не тужи, мой лук годится,
  Тетива еще цела".
  С тех пор начал я крушиться,
  Как любви во мне стрела.

  1791


  [Image015]


  Дар

  "Вот, - сказал мне Аполлон, -
  Я даю тебе ту лиру,
  Коей нежный, звучный тон
  Может быть приятен миру.
  Пой вельможей и царей,
  Коль захочешь быть им нравен;
  Лирою чрез них ты сей
  Можешь быть богат и славен.
  Если ж пышность, сан, богатство
  Не по склонностям твоим,
  Пой любовь, покой, приятство:
  Будешь красотой любим".
  Взял я лиру и запел, -
  Струны правду зазвучали:
  Кто внимать мне захотел?
  Лишь красавицы внимали.
  Я доволен, света бог!
  Даром сим твоим небесным.
  Я богатым быть не мог"
  Но я мил женам прелестным.

  1797.


  Развалины,

  Вот здесь, на острове, Киприды
  Великолепный храм стоял:
  Столпы, подзоры, пирамиды
  И купол золотом сиял.
  Вот здесь, дубами осененна,
  Резная дверь в него была,
  Зеленым свесом покровенна,
  Вовнутрь святилища вела.
  Вот здесь хранилися кумиры,
  Дымились жертвой алтари,
  Сбирались на молитву миры
  И били ей челом цари.
  Вот тут была уединенной
  Поутру каждый день с зарей,
  Писала, как владеть вселенной
  И как сердца пленить людей.
  Тут поставлялася трапеза,
  Круг юных дев и сонм жрецов;
  Богатство разливалось Креза,
  Сребро и злато средь столов.
  Тут арфы звучные гремели
  И повторял их хор певцов;
  Особо тут сирены пели
  И гласов сладостью, стихов
  Сердца и ум обворожали.
  Тут нектар из сосудов бил,
  Курильницы благоухали,
  Зной летний провевал зефир;
  А тут крылатые служили
  Полки прекрасных метких слуг
     И от богининой носили
     Руки амброзию вокруг.
     Она, тут сидя, обращалась
     И всех к себе влекла сердца;
     Восставши, тихо поклонялась,
     Блистая щедростью лица.
     Здесь в полдень уходила в гроты,
     Покоилась прохлад в тени;
     А тут амуры и эроты
     Уединялись с ней одни;
     Тут был Эдем ее прелестный
     Наполнен меж купин цветов,
     Здесь тек под синий свод небесный
     В купальню скрытый шум ручьев;
     Здесь был театр, а тут качели,
     Тут азиатских домик нег;
     Тут на Парнасе музы пели,
     Тут звери жили для утех.
     Здесь в разны игры забавлялась,
     А тут прекрасных нимф с полком
     Под вечер красный собиралась
     В прогулку с легким посошком;
     Ходила по лугам, долинам,
     По мягкой мураве близ вод,
     По желтым среди роз тропинам;
     А тут, затея хоровод,
     Велела нимфам, купидонам
     Играть, плясать между собой
     По слышимым приятным тонам
     Вдали музыки роговой.
     Они, кружась, резвясь, летали,
     Шумели, говорили вздор;
     В зерцале вод себя казали,
     Всем тешили богинин взор.
     А тут, оставя хороводы,
     Верхом скакали на коньках;
     Иль в лодках, рассекая воды,
     В жемчужных плавали струях.
     Киприда тут средь мирт сидела,
     Смеялась, глядя на детей,
     На восклицающих смотрела
     Поднявших крылья лебедей;
     Иль на станицу сребробоких
     Ей милых, сизых голубков;
     Или на пестрых, краснооких
     Ходящих рыб среди прудов;
     Иль на собачек, ей любимых,
     Хвосты несущих вверх кольцом,
     Друг другом с лаяньем гонимых,
     Мелькающих между леском.
     А здесь, исполнясь важна вида,
     На памятник своих побед
     Она смотрела: на Алкида,
     Как гидру палицей он бьет;
     Как прочие ее герои,
     По манию ее очес,
     В ужасные вступали бои
     И тьмы поделали чудес:
     Приступом грады тверды брали,
     Сжигали флоты средь морей,
     Престолы, царствы покоряли
     И в плен водили к ней царей.
     Здесь в внутренни она чертоги
     По лестнице отлогой шла,
     Куда гостить ходили боги
     И где она всегда стрегла
     Тот пояс, в небе ей истканный,
     На коем меж харит с ней жил
     Тот хитрый гений, изваяичый,
     Который счастье ей дарил,
     Во всех ее делах успехи,
     Трофеи мира и войны,
     Здоровье, радости и смехи
     И легкие приятны сны.
     В сем тереме, Олимпу равном,
     Из яшм прозрачных, перлов гнезд,
     Художеством различным славном,
     Горели ночью тучи звезд,
     Красу богини умножали;
     И так средь сих блаженных мест
     Ее как солнце представляли.
     Но здесь ее уж ныне нет,
     Померк красот волшебных свет,
     Все тьмой покрылось, запустело;
     Все в прах упало, помертвело;
     От ужаса вся стынет кровь, -
     Лишь плачет сирая любовь.

     1797


     [Image016]


  Желание

  К богам земным сближаться
  Ничуть я не ищу,
  И больше возвышаться
  Никак я не хощу.
  Души моей покою
  Желаю только я:
  Лишь будь всегда со мною
  Ты, Дашенька моя!

  1797


  Люси

  О ты, Люсинька, любезна!
  Не беги меня, мой свет,
  Что млада ты и прелестна,
  А я дурен, стар и сед.
  Взглянь на розы и лилеи,
  Лель из них венки плетет:
  Вкруг твоей приятен шеи
  Розовый и белый цвет.

  1797


  Рождение Красоты

  Сотворя Зевес вселенну,
  Звал богов всех на обед.
  Вкруг нектара чашу пенну
  Разносил им Ганимед;
  Мед, амброзия блистала
  В их устах, по лицам огнь,
  Благовоний мгла летала,
  И Олимп был света полн;
  Раздавались песен хоры,
  И звучал весельем пир;
  Но незапно как-то взоры
  Опустил Зевес на мир
  И, увидя царствы, грады.
  Что погибли от боев,
  Что богини мещут взгляды
  На беднейших пастухов,
  Распалился столько гневом,
  Что, курчавой головой
  Покачав, шатнул всем небом,
  Адом, морем и землей.
  Вмиг сокрылся блеск лазуря:
  Тьма с бровей, огонь с очес,
  Вихорь с риз его, и буря
  Восшумела от небес;
  Разразились всюду громы,
  Мрак во пламени горел,
  Яры волны - будто холмы,
  Понт стремился и ревел;
  В растворенны бездн утробы
  Тартар искры извергал;
  В тучи Феб, как в черны гробы,
  Погруженный трепетал;
  И средь страшной сей тревоги
  Коль еще бы грянул гром, -
  Мир, Олимп, богов чертоги
  Повернулись бы вверх дном.
  Но Зевес вдруг умилился:
  Стало, знать, красавиц жаль;
  А как с ними не смирился,
  Новую тотчас создал:
  Ввил в власы пески златые,
  Пламя - в щеки и уста,
  Небо - в очи голубые,
  Пену - в грудь, - и Красота
  Вмиг из волн морских родилась.
  А взглянула лишь она,
  Тотчас буря укротилась
  И настала тишина.
  Сизы, юные дельфины,
  Облелея табуном,
  На свои ее взяв спины,
  Мчали по пучине волн.
  Белы голуби станицей,
  Где откуда ни взялись,
  Под жемчужной колесницей
  С ней на воздух поднялись;
  И, летя под облаками,
  Вознесли на звездный холм:
  Зевс объял ее лучами
  С улыбнувшимся лицом.
  Боги молча удивлялись,
  На Красу разинув рот,
  И согласно в том признались:
  Мир и брани - от коасот.

  1797.


  Соловей во сне

  Я на холме спал высоком,
  Слышал глас твой, соловей,
  Даже в самом сне глубоком
  Внятен был душе моей:
  То звучал, то отдавался,
  То стенал, то усмехался
  В слухе издалече он;
  И в объятиях Калисты
  Песни, вздохи, клики, свисты
  Услаждали сладкий сон.
  Если по моей кончине,
  В скучном, бесконечном сне,
  Ах! не будут так, как ныне,
  Эти песни слышны мне,
  И веселья, и забавы,
  Плясок, ликов, звуков славы
  Не услышу больше я, -
  Стану ж жизнью наслаждаться,
  Чаще с милой целоваться,
  Слушать песни соловья.

  1797.


  Венерин суд

  На розе опочила
  В листах пчела сидя,
  Вдруг в пальчик уязвила
  Венерино дитя.
  Вскричал, вспорхнул крылами
  И к матери бежит;
  Облившися слезами,
  "Пропал, умру! - кричит, -
  Ужален небольшою
  Крылатой я змеей,
  Которая пчелою
  Зовется у людей".
  Богиня отвечала:
  "Суди ж: коль так пчелы
  Тебя терзает жало,
  Что ж твой удар стрелы?"

  1797


  Капнисту

  Спокойства просит от небес
  Застиженный в Каспийском море,
  Коль скоро ни луны, ни звезд
  За тучами не зрит, и вскоре
  Ждет корабельщик бед от бурь.
  Спокойства просит перс пужливый,
  Турк гордый, росс властолюбивый
  И в ризе шелковой манжур.
  Покою, мой Капнист! покою,
  Которого нельзя купить
  Казной серебряной, златою
  И багряницей заменить.
  Сокровищми всея вселенной
  Не может от души смятенной
  И самый царь отгнать забот,
  Толпящихся вокруг ворот.
  Счастлив тот, у кого на стол,
  Хоть не роскошный, но опрятный,
  Родительские хлеб и соль
  Поставлены, и сон приятный
  Когда не отнят у кого
  Ни страхом, ни стяжаньем подлым:
  Кто малым может быть довольным,
  Богаче Креза самого.
  Так для чего ж в толь краткой жизни
  Метаться нам туды, сюды,
  В другие земли из отчизны
  Скакать от скук или беды
  И чуждым солнцем согреваться?
  От пепелища удаляться,
  От родины своей кто мнит, -
  Тот самого себя бежит.
  Заботы наши и беды
  Везде последуют за нами.
  На кораблях чрез волны, льды
  И конницы за тороками
  Быстрей оленей и погод,
  Стадами облаки женущих,
  Летят они, и всюду сущих
  Терзают человеков род.
  О! будь судьбе твоей послушным,
  Престань о будущем вздыхать;
  Веселым нравом, равнодушным
  Умей и горесть услаждать.
  Довольным быть, неприхотливым,
  Сие то есть, что быть счастливым:
  А совершенных благ в сей век
  Вкушать не может человек.
  Век Задунайского увял,
  Достойный в памяти остаться!
  Рымникского печален стал;
  Сей муж, рожденный прославляться,
  Проводит ныне мрачны дни:
  Чего ж не приключится с нами?
  Что мне предписано судьбами,
  Тебе откажут в том они.
  Когда в Обуховке стремятся
  Твоей стада, блея, на луг,
  С зеленого холма глядятся
  В текущий сткляный Псёл вокруг,
  Когда волы и кобылицы,
  Четвероместной колесницы
  Твоей краса и честь плугов,
  Блестят, и сад твой - тьмой плодов;
  Когда тебя в темно-зелену,
  Подругу в пурпурову шаль
  Твою я вижу облеченну,
  И прочь бежит от вас печаль;
  Как вкруг вас радости и смехи,
  Невинны сельские утехи,
  И хоры дев поют весну, -
  То скука вас не шлет ко сну.
  А мне Петрополь населять
  Когда велит судьба с Миленой:
  К отраде дом дала и сад,
  Сей жизни скучной, развлеченной,
  И некую поэта тень, -
  Да правду возглашу святую:
  Умей презреть и ты златую,
  Злословну, площадную чернь.


  1797

  Урна

  Сраженного косой Сатурна,
  Кого средь воющих здесь рощ
  Печальная сокрыла урна
  Во мрачну, непробудну нощь?
  Кому на ней чудес картина
  Во мраморе изражена?
  Крылатый жезл, котурн, личина,
  Резец и с лирой кисть видна!
  Над кем сей мавзолей священный
  Вкруг отеняет кипарис
  И лира гласы шлет плачевны?
  Кто, Меценат иль Медицис,
  Тут орошается слезами?
  Чьи бледные лица черты
  Луной блистают меж ветвями?
  Кто зрится мне? - Шувалов, ты!
  Ах, ты! - могу ль тебя оставить
  Без благодарной песни я?
  Тебя ли мне, тебя ль не славить?
  Я твой питомец и - судья.
  О нет! - уж муза возлетает
  Моя ко облакам златым,
  Вслед выспренних певцов дерзает
  Воспеть тебе надгробный гимн.
  Смерть мужа праведна - прекрасна!
  Как умолкающий орган,
  Как луч последний солнца ясна
  Блистает, тонет в океан, -
  Подобно в неизмерны бездны,
  От мира тленного спеша,
  Летит сквозь мириады звездны
  Блаженная твоя душа.
  Или как странник, путь опасный
  Прошедший меж стремнин и гор,
  Змей слыша свист, львов рев ужасный
  Позадь себя во тьме, и взор
  От зуб их отвратя, взбегает
  С весельем на высокий холм, -
  От мира дух твой возлетает
  Так вечности в прекрасный дом.
  Коль тень и преобразованье
  Небесного сей дольний мир,
  С высот лазурных восклицанье
  И сладкое согласье лир
  Я слышу, - вижу, душ блаженных
  Полки встречать тебя идут!
  В эфирных ризах, позлащенных,
  Торжественную песнь поют:
  "Гряди к нам, новый неба житель!
  И отрясая прах земной,
  Войди в нетленную обитель
  И с высоты ее святой
  Воззри на дол твой смертный, слезный,
  На жизнь твою, и наконец
  За подвиги твои полезны
  Прими возмездия венец!
  Ты бедных был благотворитель, -
  И вечных насладися благ.
  Ты просвещенья был любитель, -
  И божества сияй в лучах.
  Ты поощрял петь славу россов,
  Ты чтил Петра, Елисавет, -
  Внимай, как звучно Ломоносов
  Здесь славу вечную поет!"
  Поэзии бессмертно пенье
  На небесах и на аемли;
  Тот будет гроб у всех в почтенье,
  Над коим лавры расцвели.
  Науки сеял благотворной
  Рукой и возращал любя, -
  Свет от лампады благовонной
  Возблещет вечно чрез тебя.
  Планета ты, - что с солнца мира
  Лучи бросала на других:
  Ты в славе не являл кумира,
  Ты видел смертных, слышал их.
  Картина ты, - которой тени
  Не рама в золоте - хвала;
  Великолепие - для черни;
  Для благородных душ - дела.
  Но мрачен, темен сердца свиток,
  В нем скрыты наших чувств черты:
  Оселок честности - прибыток;
  На нем блистал, как злато, ты.
  Как полное мастик кадило,
  Горя, другим ты запах дал;
  Как полное лучей светило,
  Ты дарованья озарял.
  О1 сколько юношей тобою
  Познания прияли свет!
  Какою пламенной струею
  Сей свет в потомство протечет!
  Над царедворцевой могилой,
  Над вождем молненосных гроз,
  Когда раздастся вздох унылой,
  Сверкнет здесь искра нежных слез.
  Стой, урна, вечно невредима,
  Шувалова являя вид!
  Будь лирами пиитов чтима,
  В тебе предстатель их сокрыт.
  Внуши, тверди его доброты
  Сей надписью вельможам в слух:
  "Он жил для всенародной льготы
  И покровительства наук".

  1797


  О удовольствии

  Прочь буйна чернь, непросвещенна
  И презираемая мной!
  Прострись вкруг тишина священна!
  Пленил меня восторг святой!
  Высоку песнь и дерзновенну,
  Неслыханну и не внушенну,
  Я слабым смертным днесь пою:
  Всяк преклони главу свою.
  Сидят на тронах возвышенны
  Над всей вселенною цари,
  Ужасной стражей окруженны,
  Подъемля скиптры, судят при;
  Но бог есть вышний и над ними:
  Блистая молньями своими,
  Он сверг гигантов с горних мест
  И перстом водит хоры звезд.
  Пусть занял юными древами
  Тот область целую лод сад;
  Тот горд породою, чинами;
  Пред тем полки рабов стоят;
  А сей звучит трубой военной.
  Но в урне рока неизмерной
  Кто мал и кто велик забвен:
  Своим всяк жребьем наделен.
  Когда меч острый, обнаженный,
  Злодея над главой висит,
  Обилием отягощенный
  Его стол вкусный не прельстит;
  Ни нежной цитры глас звенящий,
  Ни птиц весенних хор гремящий
  Уж чувств его не усладят
  И крепка сна не возвратят.
  Сон сладостный не презирает
  Ни хижин бедных поселян,
  Ниже дубрав не убегает,
  Ни низменных, ни тихих стран,
  На коих по колосьям нивы
  Под тенью облаков игривый
  Перебирается зефир,
  Где царствует покой и мир.
  Кто хочет только, что лишь нужно,
  Тот не заботится никак,
  Что море взволновалось бурно;
  Что, огненный вращая зрак,
  Медведица нисходит в бездны;
  Что Лев, на свод несяся звездный,
  От гривы сыплет вкруг лучи;
  Что блещет молния в ночи.
  Не беспокоится, что градом
  На холмах виноград побит;
  Что проливных дождей упадом
  Надежда цвет полей не льстит;
  Что жрет и мраз и зной жестокий
  Поля, леса; а там в глубоки
  Моря отломки гор валят
  И рыб в жилищах их теснят.
  Здесь тонут зиждущих плотину
  Работников и зодчих тьма,
  Затем, что стали властелину
  На суше скучны терема, -
  Но и средь волн в чертоги входит
  Страх; грусть и там вельмож находит;
  Рой скук за кораблем жужжит
  И вслед за всадником летит.
  Когда ни мраморы прекрасны
  Не утоляют скорби мне,
  Ни пурпур, что, как облак ясный,
  На светлой блещет вышине;
  Ни грозды, соком наполненны,
  Ни вина, вкусом драгоценны,
  Ни благовонья аромат
  Минуты жизни не продлят, -
  Почто ж великолепьем пышным.
  Удобным зависть возрождать,
  По новым чертежам отличным
  Огромны зданья созидать?
  Почто спокойну жизнь, свободну,
  Мне всем приятну, всем довольну,
  И сельский домик мой - желать
  На светлый блеск двора менять?

  1798


  [Image017]


  К портрету В. В. Капниста

  Надежда, ябеда - противные суть страсти:
  Та жалит, эта льстит чувствительны сердца.
  От зрителей сие самих зависит власти
  Украсить чьим венцом сей образ, их отца.

  1798 (?)


  К самому себе

  Что мне, что мне суетиться,
  Вьючить бремя должностей,
  Если мир за то бранится,
  Что иду прямой стезей?
  Пусть другие работают,
  Много мудрых есть господ:
  И себя не забывают,
  И царям сулят доход.
  Но я тем коль бесполезен,
  Что горяч и в правде чёрт, -
  Музам, женщинам любезен
  Может пылкий быть Эрот.
  Стану ныне с ним водиться,
  Сладко есть, и пить, и спать;
  Лучше, лучше мне лениться,
  Чем злодеев наживать.
  Полно быть в делах горячим,
  Буду лишь у правды гость;
  Тонким сделаюсь подьячим,
  Растворю пошире горсть.
  Утром раза три в неделю
  С милой музой порезвлюсь;
  Там опять пойду в постелю
  И с женою обоймусь.

  1798


  Геркулес

  Геркулес пришел Данаю
  Мимоходом навестить.
  "Я, - сказал, - тобой пылаю"
  (Он хотел с ней пошутить).
  С важным взором и умильным,
  Пламени в лице полна,
  Вздумала с героем сильным
  Также пошутить она.
  Начала с ним разговоры,
  Речь за речь и он повел;
  Как-то встретились их взоры,
  Нечувствительно он сел;
  И меж тем как занялися
  Так они шутя собой,
  Где откуда ни взялися
  Мальчиков крылатых строй;
  Вкруг летали, шурмовали,
  Над главами их праря,
  И, подкравшись тихо, крали
  Все вокруг богатыря:
  Тот унес, кряхтя, дубину,
  Тот сайдак, тот страшный меч;
  Стеребили кожу львину
  Те с его метущих плеч.
  Не могла не улыбнуться
  Красота, как шлем сняла:
  Не успел он оглянуться -
  В шлеме страсть гнездо свила.

  1798


  Богатство

  Когда бы было нам богатством
  Возможно к-ратку жизнь продлить,
  Не ставя ничего препятством,
  Я стал бы золото копить.
  Копил бы для того я злато,
  Чтобы, как придет смерть сражать,
  Тряхнуть карманом таровато
  И жизнь у не" на откуп взять.
  Но ежели нельзя казною
  Купить минуты ни одной,
  Почто же злата нам алчбою
  Так много наш смущать покой?
  Не лучше ль в пиршествах приятных
  С друзьями время проводить;
  На ложах мягких, ароматных
  Младым, красавицам служить?

  1798


  Арфа

  Не в летний ль знойный- дсн& прохладный ветерок
  В легчайшем сне- на грудь мою; приятно дует?
  Не в злаке ли журчит хруетал<ьишй ручеек?
  Иль милая в тени древес меня целует?
  Нет! арфу слышу я: ее волшебный звук,
  На рогах дремлющий, согласьем тихоструйным
  Как эхо мне вдали щекочет неявно слух
  Иль шумом будит вдруг вблизи меня парунным.
  Так ты, подруга муз! лиешь мне твой восторг
  Под быстрою рукой играющей хариты,
  Когда ее чело венчает вкуса бог
  И улыбаются любовию ланиты.
  Как весело внимать, когда с тобой она
  Поет про родину, отечество драгое,
  И возвещает мне, как там цветет весна,
  Как время катится в Казани золотое!
  О колыбель моих первоначальных дней!
  Невинности моей и юности обитель!
  Когда я освещусь опять твоей зарей
  И твой по-прежнему всегдашний буду житель?
  Когда наследственны стада я буду эреть,
  Вас, дубы камские, от времени почтенны!
  По Волге между сёл на парусах лететь
  И гробы обнимать родителей священны?
  Звучи, о арфа! ты всё о Казани мне!
  Звучи, как Павел в ней явился благодатен!
  Мила нам добра весть о нашей стороне:
  Отечества и дым нам сладок и приятен.

  1798


  Цепи

  Не сетуй, милая, со груди что твоей
  Сронижа невзначай ты цепи дорогие:
  Милее вольности нет в свете для людей;
  Оковы тягостны, хотя они златые.
  Так наслаждайся ж здесь ты вольностью святой,
  Свободною живя, как ветерок в полянке;
  По рощам пролетай, кропися вод струей,
  И чем в Петрополе, будь счастливей на Званке.
  А если и тебе под бремя чьих оков
  Подвергнуться велит когда-либо природа, -
  Смотри, чтоб их плела любовь лишь из цветов;
  Приятней этот плен, чем самая свобода.

  1798


  [Image018]


  На ворожбу

  Не любопытствуй запрещенным
  Халдейским мудрованьем знать:
  Какая есть судьба рожденным
  И сколь нам долго проживать?
  Полезнее о том не ведать
  И не гадать, что будет впредь;
  Ни лиха, ни добра не бегать,
  А принимать, что ни придет.
  Пусть боги свыше посылают
  Жестокий зной иль лютый мраз[
  Пусть бури гровы повторяют
  Иль грянет гром в последний раз, -
  Что нужды? - Будь мудрей, чем прежде,
  Впрок вин не запасай драгих;
  Обрезывай крыле надежде
  По краткости ты дней своих.
  Так! - Время злое быстротечно,
  Летит меж тем, как говорим;
  Щипли ж веселие сердечно
  С тех роз, на кои мы глядим;
  Красуйся дня сего благими,
  Пей чашу радости теперь;
  Не льстись горами золотыми
  И будущему дню не верь.

  1798


  Похвала сельской жизни

  Блажен! кто, удалясь от дел,
  Подобно смертным первородным,
  Орет отеческий удел
  Не откупным трудом, свободным,
  На собственных своих волах.
  Кого ужасный глас, от сна
  На брань, трубы не возбуждает,
  Морская не страшит волна,
  В суд ябеда не призывает;
  И господам не бьет челом,
  Но садит он в саду своем
  Кусты и овощи цветущи;
  Иль диких древ, кривым ножом
  Обрезав пни, и плод дающи
  Черенья прививает к ним.
  Иль зрит вдали ходящий скот,
  Рычащий в вьющихся долинах;
  Иль перечищенную льет
  И прячет патоку в кувшинах,
  Или стрижет своих овец.
  Но осень как главу в полях.
  Гордясь, с плодами возвышает, -
  Как рад, что рвет их на ветвях,
  Привитых им, - и посвящает
  Дар богу, пурпура красней.
  На бреге ли в траве густой,
  Под дуб ли древний он ложится, -
  В лесу гам птиц, с скалы крутой
  Журча к нему ручей стремится,
  И всё наводит сладкий сон.
  Когда ж гремящий в тучах бог
  Покроет землю всю снегами,
  Зверей он ищет след и лог;
  Там зайца гонит, травит псами,
  Здесь ловит волка в тенета.
  Иль тонкие в гумнах силки
  На куропаток расставляет,
  На рябчиков в кустах пружки, -
  О, коль приятну получает
  Награду за свои труды!
  Но будет ли любовь при том
  Со прелестьми ее забыта,
  Когда прекрасная лицом
  Хозяйка мила, домовита,
  Печется о его детях?
  Как ею, русских честных жен
  По древнему обыкновенью,
  Весь быт хозяйский снаряжен:
  Дом тепл, чист, светл, и к возвращенью
  С охоты мужа стол накрыт.
  Бутылка доброго вина,
  Впрок пива русского варена,
  С гренками коновка полна,
  Из коей клубом лезет пена,
  И се уже обед готов.
  Горшок горячих, добрых щей.
  Копченый окорок под дымом;
  Обсаженный семьей моей,
  Средь коей сам я господином,
  И тут-то вкусен мне обед!
  А как жаркой еще баран
  Младой, к Петрову дню блюденный,
  Капусты сочный кочан,
  Пирог, груздями начиненный,
  И несколько молочных блюд, -
  Тогда-то устрицы, го-гу,
  Всех мушелей заморских грузы,
  Лягушки, фрикасе, рагу,
  Чем окормляют нас французы,
  И уж ничто не вкусно мне.
  Меж тем приятно из окна
  Зреть карду с тучными волами;
  Кобыл, коров, овец полна,
  Двор резвыми кишит рабами -
  Как весел таковый обед!
  Так откупщик вчерась судил,
  Сбираясь быть поселянином, -
  Но правежом долги лишь сбрил,
  Остался паки мещанином,
  А ныне деньги отдал в рост.

  1798


  Похвала за правосудие

  Кто сей из смертных дерзновенной,
  За правый суд что возжелал
  Венца от истины священной
  И лиры моея похвал?
  Кто сей, стяжал который право
  Людей сердечны сгибы знать:
  Что свято в них и что лукаво
  Во внутренности душ читать?
  Кто думает на лицы сильных
  Не зреть, и на мольбы друзей?
  От красоты очес умильных
  Щититься должности броней?
  Кто блеском не прельстился злата,
  В груди сияющей звездой?
  Кому взгляд царский, их палата
  Магнитной не были стрелой?
  Кто забывал врагов обиды,
  От мести отвращал свой взор,
  Противны, благосклонны виды
  Кому не вкрались в приговор?
  Кто хладно зрел на пир, забаву,
  Под сенью роскоши не млел,
  Заслуживать мирскую славу
  И презирать ее умел;
  Здоровья не щадя, сквозь ночи
  Просиживал за грудой книг;
  Отер невинных слезны очи
  И путь пресек ко злобе злых?
  Кто, слабость смертных ощущая,
  Соблюл законов строгий долг,
  Себя во ближнем осуждая,
  Был вкупе человек и бог?
  Не он ли есть зерцало чести?
  Не он ли образец судей?
  Премудр, и глух ко гласу лести,
  Не просит похвалы ничьей. -
  Так, князь! держись и ты сих правил
  И верь, что похвала мечта:
  Счастлив, коль отличает Павел
  И совесть у тебя чиста!

  1798


  На победы в Италии

  Ударь во сребряный, священный,
  Далекозвонкий, валка, щит!
  Да гром твой, эхом повторенный,
  В жилище бардов восшумит.
  Встают. - Сто арф звучат струнами,
  Пред ними сто дубов горят,
  От чаши круговой зарями
  Седые чела в тьме блестят.
  Но кто там белых волн туманом
  Покрыт по персям, по плечам,
  В стальном доспехе светит рдяном,
  Подобно синя моря льдам?
  Кто, на копье склонясь главою,
  Событье слушает времен?
  Не тот ли, древле что войною
  Потряс парижских твердость стен?
  Так; он пленяется певцами,
  Поющими его дела,
  Смотря, как блещет битв лучами
  Сквозь тьму времен его хвала.
  Так, он! - Се Рюрик торжествует
  В Валкале звук своих побед
  И перстом долу показует
  На росса, что по нем идет.
  "Се мой, - гласит он, - воевода!
  Воспитанный в огнях, во льдах,
  Вождь бурь полночного народа,
  Девятый вал в морских волнах,
  Звезда, прешедша мира тропы,
  Которой след огия черты,
  Меч Павлов, щит царей Европы,
  Князь славы!" - Се, Суворов, ты!
  Се ты, веков явленье чуда!
  Сбылось пророчество, сбылось!
  Луч, воссиявший из-под спуда,
  Герой мой, вновь свой лавр вознёс!
  Уже вступил он в славны следы,
  Что древний витязь проложил;
  Уж водит за собой победы
  И лики сладкогласных лир.

  1799


  Жуковскому и Родзянке,

  приславшим с большими похвалами автору
  перевод его оды "Бог"
  на французском языке

  Не мне, друзья! идите вслед;
  Ищите лучшего примеру. -
  Пиндару русскому, Гомеру
  Последуйте, - вот мой совет.

  1799


  На переход Альпийских гор

  Сквозь тучи вкруг лежащи, черны,
  Твой горний кроющи полет,
  Носящи страх нам, скорби зельны,
  Ты грянул наконец! - И свет,
  От молнии твоей горящий,
  Сердца Альпийских гор потрясший,
  Струей вселеину пролетел;
  Чрез неприступны переправы
  На высоте ты новой славы
  Явился, северный орел!
  О радость! - Муза! дай мне лиру,
  Да вновь Суворова пою!
  Как слышен гром за громом миру,
  Да слышит всяк так песнь мою!
  Побед его плененный слухом,
  Лечу моим за ним я духом
  Чрез долы, холмы и леса;
  Зрю, близ меня зияют ады,
  Над мной шумящи водопады,
  Как бы склонились небеса.
  Идет в веселии геройском
  И тихим манием руки,
  Повелевая сильным войском,
  Сзывает вкруг себя полки.
  "Друзья! - он говорит, - известно,
  Что россам мужество совместно;
  Но нет теперь надежды вам.
  Кто вере, чести друг неложно,
  Умреть иль победить здесь должно" -
  "Умрем!" - клик вторит по горам.
  Идет, - о, зрелище прекрасно,
  Где прямо, верностью горя,
  Готово войско в брань бесстрашно!
  Встает меж их любезна пря:
  Все движутся на смерть послушно,
  Но не хотят великодушно
  Идти за вождем назади;
  Сверкают копьями, мечами.
  Как холм, объемляся волнами,
  Идет он с шумом - впереди.
  Ведет в пути непроходимом
  По темным дебрям, по тропам,
  Под заревом, от молньи зримом,
  И по бегущим облакам;
  День - нощь ему среди туманов,
  Нощь - день от громовых пожаров;
  Несется в бездну по вервям,
  По камням лезет вверх из бездны,
  Мосты ему - дубы зажженны,
  Плывет по скачущим волнам.
  Ведет под снегом, вихрем, градом.
  Под ужасом природы всей;
  Встречается спреди и рядом
  На каждом шаге с тьмой смертей;
  Отвсюду окружен врагами:
  Водой, горами, небесами
  И воинством противных сил.
  Вблизи падут со треском холмы,
  Вдали там гулы ропчут, громы,
  Скрежещет бледный голод в тыл.
  Ведет - и некая громада,
  Гигант пред ним восстал в пути,
  Главой небес, ногами ада
  Касаяся, претит идти.
  Со ребр его шумят вниз реки,
  Пред ним мелькают дни и веки,
  Как вкруг волнующийся пар;
  Ничто его не потрясает,
  Он гром и бури презирает -
  Нахмурясь смотрит Сен-Готар.
  А там волшебница седая
  Лежит на высоте холмов,
  Дыханьем солнце отражая,
  Блестит вдали огнями льдов.
  Которыми одета зрится:
  Она на всю природу злится
  И в страшных инистых скалах,
  Нависнутых снегов слоями,
  Готова задавить горами
  Иль в хладных задушить когтях.
  А там, невидимой рукою
  Простертое с холма на холм,
  Чудовище, как мост длиною,
  Рыгая дым и пламень ртом,
  Бездонну челюсть разверзает,
  В единый миг полки глотает;
  А там - пещера черна спит
  И смертным мраком взоры кроет,
  Как бурею, гортанью веет:
  Пред ней Отчаянье сидит.
  Пришедши к чудам сим природы,
  Что б славный учинил Язон?
  Составила б Медея воды,
  А он на них навел бы сон.
  Но в россе нет коварств примера;
  Крыле его суть должность, вера
  И исполинской славы труд.
  Корабль на парусах как в бурю
  По черному средь волн лазурю,
  Так он летит в опасный путь.
  Уж тучи супостат засели
  По высотам, в ущельях гор,
  Уж глыбы, громы полетели
  И осветили молньи взор;
  Власы у храбрых встали дыбом,
  И к сей отваге, страшной дивом,
  Склонился в помощь свод небес.
  С него зря бедствия толики,
  Трепещет в скорби Петр Великий:
  "Где росс мой?" - след и слух исчез.
  Но что! не дух ли Оссиана,
  Певца туманов и морей,
  Мне кажет под луной Морана,
  Как шел он на царя царей?
  Нет, зрю, Массена под землею
  С Рымникским в тьме сошлися к бою:
  Чело с челом, глаза горят -
  Не громы ль с громами дерутся? -
  Мечами о мечи секутся,
  Вкруг сыплют огнь, - хохочет ад.
  Ведет туда, где ветр не дышит
  И в высотах и в глубинах,
  Где ухо льдов лишь гулы слышит,
  Катящихся на крутизнах.
  Ведет - и скрыт уж в мраке гроба,
  Уж с хладным смехом шепчет злоба:
  "Погиб средь дерзких он путей!"
  Но россу где и что преграда?
  С тобою бог! - И гор громада
  Раздвиглась силою твоей.
  Как лев могущий, отлученный
  Ловцов коварством от детей,
  Забрал препятством раздраженный,
  Бросая пламя из очей,
  Вздымая страшну гриву гневом,
  Крутя хвостом, рыкая зевом
  И прескача преграды, вдруг
  Ломает копья, луки, стрелы, -
  Чрез непроходны так пределы,
  Тебя, герой! провел твой дух.
  Или Везувия в утробе
  Как, споря, океан с огнем
  Спирают в непрерывной злобе
  Горящу лаву с вечным льдом,
  Клокочут глухо в мраке бездны;
  Но клад прорвет как свод железный,
  На воздух льется пламень, дым, -
  Таков и росс средь горных -споров;
  На Галла стал нотой Суворов,
  И горы треснули под ним.
  Дадите ль веру вы, потомки,
  Толь страшных одоленью сил?
  Дела героев древних громки,
  До волн Средьзенных доходил
  Алкид и знак свой там доставил
  На то, чтоб смертный труд оставил
  И дале не дерзал бы ашор, -
  Но, сильный Геркулес российский!
  Тебе столпы ег-а, знать, низки;
  Шагаешь ты чрез цепи гор.
  Идет - одет седым туманом -
  По безднам страшный Исполин;
  За ним летит в доспехе рдяном
  Вослед младый птенец орлим.
  Кто витязь сей багрянородный,
  Соименитый и подобный
  Владыке византийских страи?
  Еще росс выше вознесется,
  Когда и впредь не отречется
  Несть Константин воинский сан.
  Уж сыплются со скал безмерных
  Полки сквозь облаков, как дождь!
  Уж мечутся в врагов надменных:
  В душах их слава, бог и вождь;
  К отечеству, к царю любовью,
  Или врожденной бранной кровью,
  Иль к вере верой всяк крылат.
  Не могут счесть мои их взоры,
  Ни всех наречь: как молньи скоры,
  Вокруг я блеском их объят.
  Не Гозано ль там, богом данный,
  Еще с чудовищем в реке
  На смертный бой, самоизбранный,
  Плывет со знаменем в руке?
  Копье и меч из твердой стали,
  О чешую преломшись, пали:
  Стал безоружен и один.
  Но, не уважа лютым жалом,
  Разит он зверя в грудь кинжалом -
  Нет, нет, се ты, россиянин!
  О, сколько храбрости российской
  Примеров видел уже свет!
  Европа и предел азийской
  Тому свидетельствы дает.
  Кто хочет, стань на холм высоко
  И кинь со мной в долину око
  На птиц, на сей парящих стан.
  Зри: в воздухе склубясь волнистом,
  Как грудью бьет сокол их с свистом, -
  Стремглав падет сраженный вран.
  Так козни зла все упадают,
  О Павел, под твоей рукой!
  Народы длани простирают,
  От бед спасенные тобой.
  Но были б счастливей стократно,
  Коль знали бы ценить обратно
  Твою к ним милость, святость крыл;
  Во храме ж славы письменами
  Златыми, чтимыми веками,
  Всем правда скажет: "Царь ты сил!"
  Из мраков восстают стигийских
  Евгений, Цесарь, Ганнибал,
  Проход чрез Альпы войск российских
  Их души славой обуял.
  "Кто, кто, - вещают с удивленьем, -
  С такою смелостью, стремленьем,
  Прешел против- природы сил
  И вражьих тьмы попрал затворов?
  Кто больше нас?" - Твой блеск, Суворов!
  Главы их долу преклонил-
  Возьми кто летопись вселенной,
  Геройские дела читай,
  Ценя их истиной священной,
  С Суворовым соображай;
  Ты зришь тех слабость, сих пороки
  Поколебали дух высокий, -
  Но он из младости спешил
  Ко доблести простерть лишь длани;
  Куда ни послан был на брани,
  Пришел, увидел, победил.
  О ты, страна, где были нравы,
  В руках оружье, в сердце бог!
  На поприще которой славы
  Могущий Леопольд не мог
  Сил капли поглотить сил морем,
  Где жизнь он кончил бедством, горем!
  Скажи, скажи вселенной ты,
  Гельвеция! быв наш свидетель:
  Чья россов тверже добродетель?
  Где больше духа высоты?
  Промчи ж, о Русса! ты Секване,
  Скорей дух русский, Павла мочь,
  Цареубийц в вертепе, в стане
  Ближайшу возвещая ночь.
  Скажи: в руках с перуном Павел
  Или хранитель мира, ангел,
  Гремит, являя власть свою;
  Престаньте нарушать законы
  И не трясите больше троны,
  Внемлите истину сию:
  Днесь зверство ваше стало наго,
  Вы рветесь за прибыток свой, -
  Воюет росс за обще благо,
  За свой, за ваш, за всех покой.
  Вы жертва лжи и своевольства,
  Он жертва долга и геройства;
  В вас равенства мечта - в нем чин;
  Суля вы вольность - взяли дани;
  В защиту царств простер он длани;
  Вы чада тьмы, - он света сын.
  Вам видим бег светил небесных,
  Не правит ли их ум един?
  В словесных тварях, бессловесных
  У всех есть вождь иль господин;
  Стихиев разность - разнострастье,
  Верховный ум - их всех согласье;
  Монарша цепь есть цепь сердец.
  Царь мнений связь, всех действ причина,
  И кротка власть отца едина -
  Живого бога образец.
  Где ж скрыта к правде сей дорога,
  Где в вольнодумном сердце мнят:
  "Нет царской степени, нет бога", -
  Быть тщетно счастливы хотят.
  Ищай себе в народе власти,
  Попри свои всех прежде страсти:
  А быв глава, будь всем слугой.
  Но где ж, где ваши Цинциннаты?
  Вы мните только быть богаты;
  Корысти чужд прямой герой.
  О, доблесть воинов избранных,
  Собравших лавры с тьмы побед,
  Бессмертной славой осиянных,
  Какой не видывал сей свет!
  Вам предоставлено судьбами
  Решить спор ада с небесами:
  Собщать ли солнцу блеск звездам,
  Законам естества ль встать новым,
  Стоять ли алтарям Христовым
  И быть или не быть царям?
  По доблести - царям сокровный;
  По верности - престолов щит;
  По вере - камень царств угольный;
  Вождь - знаньем бранным знаменит,
  В котором мудрость с добротою,
  Терпенье, храбрость с быстротою
  Вместились всех изящных душ!
  Сражаясь веры со врагами
  И небо поддержав плечами,
  Дерзай! великий богом муж.
  Дерзайте! - вижу, с вами ходит
  Тот об руку во всех путях,
  Что перстом круги звездны водит
  И молнию на небесах.
  Он рек - и тучи удалились;
  Велел - и холмы уклонились;
  Блеснул на ваших луч челах.
  Приятна смерть Христа в любови,
  И капли вашей святы крови:
  Еще удар - и где наш враг?
  Услышьте F - вам соплещут други,
  Поет Христова церковь гимн:
  За ваши для царей заслуги
  Цари вам данники отнынь.
  Доколь течет прозрачна Рона,
  Потомство поздно без урона
  Узрит в ней ваших битв зари;
  Отныне горы ввек Альпийски
  Пребудут россов обелиски,
  Дымящи холмы - алтари.

  1799


  [Image019]


  Утро

  Огнистый Сириус сверкающие стрелы
  Метал еще с небес в подлунные пределы,
  Лежала на холмах вкруг нощь и тишина,
  Вселенная была безмолвия полна;
  А только ветров свист, лесов листы шептали,
  Шум бьющих в камни волн, со скал потоков рев
  И изредка вдали рычащий лев
  Молчанье прерывали.
  Клеант, проснувшийся в пещере, встал
  И света дожидался.
  Но говор птиц едва помалу слышен стал,
  Вкруг по брегам раздался
  И всклнкнул соловей;
  Тумана, света сеть во небу распростерлась,
  Сокрылся Сириус за ней,
  И нощь бегущая чуть зрелась.
  Мудрец восшел на вышний холм
  И там, седым склонясь челом,
  Воссел на мшистый пень под дубом многолетным
  И вниз из-под ветвей пустил свой взор
  На море, на леса, на сини цепи гор
  И зрел с восторгом благолепным
  От сна на восстающий мир.
  Какое зрелище! какой прекрасный пир
  Открылся всей ему природы!
  Он видел землю вдруг, и небеса, и воды,
  И блеск планет,
  Тонущий тихо в юный, рдяный свет.
  Он зрел: как солнцу путь заря уготовляла,
  Лиловые ковры с улыбкой расстилала,
  Врата востока отперла,
  Крылатых коней запрягла
  И звезд царя, сего венчанного возницу,
  Румяною рукой взвела на колесницу;
  Как, хором утренних часов окружена,
  Подвигнулась в свой путь она,
  И восшумела вслед с колес ее волна;
  Багряны вожжи напряглися
  По конским блещущим хребтам;
  Летят, вверх пышут огнь, свет мещут по странам,
  И мглы под ними улеглися;
  Туманов реки разлилися,
  Из коих зыблющих седин,
  Челом сверкая золотым,
  Восстали горы из долин,
  И воскурился сверх их тонкий дым.
  Он зрел: как света бог с морями лишь сравнялся,
  То алый луч по них восколебался,
  Посыпались со скал
  Рубины, яхонты, кристалл,
  И бисеры перловы
  Зажглися на ветвях;
  Багряны тени, бирюзовы
  Слилися с златом в облаках;
  И всё - сияние покрыло!
  Он видел! как сие божественно светило
  На высоту небес взнесло свое чело,
  И пропастей лице лучами расцвело!
  Открылося морей огнисто протяженье:
  Там с холма вниз глядит, навесясь, темный кедр,
  Там с шумом вержет кит на воздух рек стремленье,
  Там челн на парусах бежит средь водных недр;
  Там, выплыв из пучины,
  Играют, резвятся дельфины,
  И рыб стада сверкают чешуей,
  И блещут чуды чрева белизной.
  А там среди лесов гора переступает,
  Подъемлет хобот слон и с древ плоды снимает.
  Здесь вместе два холма срослись
  И на верблюде поднялись;
  Там конь, пустя по ветру гриву,
  Бежит и мнет волнисту ниву.
  Здесь кролик под кустом лежит,
  Глазами красными блестит;
  Там серны, прядая с холма на холм стрелами,
  Стоят на крутизнах, висят под облаками;
  Тут, взоры пламенны вверх устремляя к ним,
  На лапах жилистых сидит зубастый скимн;
  Здесь пестрый алчный тигр в лес крадется
  дебристый
  И ищет, где залег олень роговетвистый;
  Там к плещущим ключам в зеленый мягкий лог
  Стремится в жажде пить единорог;
  А здесь по воздуху витает
  Пернатых, насекомых рой,
  Леса, поля, моря и холмы населяет
  Чудесной пестротой:
  Те в злате, те в сребре, те в розах, те в багрянцах,
  Те в светлых заревах, те в желтых, сизых глянцах
  Гуляют по цветам вдоль рек и вкруг озер;
  Над ними в высоте ширяется орел!
  А там с пологих гор сёл кровы, башен спицы,
  Лучами отразясь, мелькают на водах.
  Тут слышен рога зов, там эхо от цевницы,
  Блеянье, ржанье, рев и топот на лугах;
  А здесь сквозь птичий хор и шум от водопада
  Несутся громы в слух с великолепна града
  И изъявляют зодчих труд.
  Там поселяне плуг влекут,
  Здесь сети рыболов кидает,
  На уде блещет серебро;
  Там огнь с оружья войск сверкает. -
  И всё то благо, всё добро!
  Клеант, на всё сие взирая,
  Был вне себя природы от чудес,
  Верховный ум творца воображая,
  Излил потоки сладких слез.
  "Всё дело рук твоих!" - вскричал во умиленьи
  И арфу в восхищеньи
  Прияв, благоговенья полн,
  В фригический настроя тон,
  Умолк. - Но лишь с небес, сквозь дуба свод
  листвяный
  Проникнув, на него пал свет багряный,
  Брада сребристая, чело
  Зардевшися, как солнце, расцвело, -
  Ударил по струнам, и от холма с вершин
  Как искр струи в дол быстро покатились,
  Далеко звуки разгласились,
  Воспел он богу гимн.

  1800


  Снигирь

  Что ты заводишь песню военну
  Флейте подобно, милый Снигирь?
  С кем мы пойдем войной на гиену?
  Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
  Сильный где, храбрый, быстрый Сувороп?
  Северны громы в гробе лежат.
  Кто перед ратью будет, пылая,
  Ездить на кляче, есть сухари;
  В стуже и в зное меч закаляя,
  Спать на соломе, бдеть до зари;
  Тысячи воинств, стен и затворов
  С горстью россиян всё побеждать?
  Быть везде первым в мужестве строгом;
  Шутками зависть, злобу штыком,
  Рок низлагать молитвой ш богом;
  Скиптрьг давая, зваться рабом;
  Доблестей быв страдалец единых,
  Жить для царей, себя изнурять?
  Нет теперь мужа в свете столь славна:
  Полно петь песню военну, Снигирь!
  Бранна музыка днесь не забавна,
  Слышен о-твсюду томный вой лир;
  Львиного сердца, крыльев орлиных
  Нет уже с нами! - что воевать?

  1800


  На смерть графа
  Александра Васильевича
  Суворова-Рымникского,
  князя Италийского,
  в С.-Петербурге <1800> года

  О вечность! Прекрати твоих шум вечных споров:
  Кто превосходней всех героев в свете был?
  В святилище твое от нас в сей день вступил
  Суворов.

  1800


  * * *

  Всторжествовал - и усмехнулся
  Внутри душя своей тиран,
  Что гром его не промахнулся,
  Что им удар последний дал
  Непобедимому герою,
  Который в тысящн боях
  Боролся твердой с ним душою
  И презирал угрозы страх.
  Нет, не тиран, не лютый рок,
  Не смерть Суворова сразила:
  Венцедаятель, славы бог
  Архистратига Михаила
  Послал, небесных вождя сил,
  Да приведет к нему вождя земного,
  Приять возмездия венец,
  Как луч от свода голубого...

  1800


  Гитара

  Шестиструнная гитара
  У красавицы в руках,
  Громы звучного Пиндара
  Заглушая на устах,
  Мне за гласом звонким, нежным
  Петь велит любовь.
  Я пою под миртой мирной,
  На красы ее смотря,
  Не завидуя обширной
  Власти самого царя;
  Взгляд один ее мне нежный
  Всех милей чинов.
  Пусть вожди в боях дерутся,
  В думах баре брань ведут;
  Алых уст ее коснуться -
  Вся моя победа тут;
  Поцелуй ее мне нежный
  Выше всех даров.
  Пусть герой свой блеск сугубит,
  Ждет бессмертия отлик;
  Милая меня коль любит,
  Мне блаженней века миг;
  И ее объятьи нежны
  Всех светлей венцов.

  1800


  Тишина

  Не колыхнет Волхов темный,
  Не шелохнет лес и холм,
  Мещет на поля чуть бледный
  Свет луна, и спит мой дом.
  Как, - я мнил в уединеньи, -
  В хижине быть славну мне?
  Не живем, живя в забвеньи:
  Что в могиле, то во сне.
  Нет! талант не увядает,
  Вечного забвенья в тьме;
  Из-под спуда он сияет:
  Я блесну на вышине.
  Так! пойду хотя в забаву
  За певцом Тиисским вслед
  И, снискать его чтоб славу,
  Стану забавлять я свет.
  Стану шуткою влюбляться,
  На бумаге пить и петь,
  К милым девушкам ласкаться
  И в сединах молодеть.
  Я пою, - Пинд стала Званка,
  Совосплещут музы мне;
  Возгремела балалайка,
  И я славен в тишине!

  1801


  [Image020]


  На разлуку

  Не раздаются больше звуки
  Уже в диване мне тобой;
  Бегу всяк час, бегу от скуки,
  А скука следует за мной.
  Когда ж назад ты возвратишься,
  Весельем мой наполнишь дом?
  Иль с арфою навек простишься,
  С Мурзой, Милордом и котом?
  Пожалуй, возвратись скорее,
  Приятны возврати часы,
  И Дашу сделай веселее,
  И почеши Мурзе усы.

  1801


  Венчание Леля

  Колокол ужасным звоном
  Воздух, землю колебал,
  И Иван Великий громом
  В полнощь, освещен, дрожал;
  Я, приятным сном объятый
  Макова в тени венца,
  Видел: теремы, палаты,
  Площадь Красного крыльца
  Роем мальчиков летучим
  Облелеяны кругом!
  Лесом - шлемы их дремучим,
  Латы - златом и сребром,
  Копья - сталию блистали
  И чуть виделись сквозь мглы;
  Стаями сверх их летали
  Молненосные орлы.
  Но лишь солнце появилось
  И затеплились кресты,
  Море зыблюще открылось
  Разных лиц и пестроты! -
  Шум, с высот лиясь рекою,
  Всеми чувствы овладел,
  Своды храма предо мною
  Я отверстыми узрел.
  Там в волнах толды стесненной
  В думе весь синклит стоял,
  Я в душе моей смятенной
  Некий ужас ощущал.
  Но на троне там обширном,
  Во священной темноте,
  Вдруг в сиянии порфирном
  Усмотрел на высоте
  Двух я гениев небесных:
  Коль бесчисленны красы!
  Сколько нежностей прелестных!
  Златоструйчаты власы,
  Блеск сафира, розы ранни
  Их устен, ланит очес,
  Улыбаясь, брали дани
  С восхищенных тьмы сердец.
  И один из них, венчаясь
  Диадемою царей,
  Ей чете своей касаясь,
  Удвоялся блеском в ней.
  Тут из окон самых верхних,
  По сверкающим лучам,
  Тени самодержцев древних,
  Ниспустившися во храм,
  Прежни лицы их прияли
  И сквозь ликов торжества
  В изумленьи вопрошали:
  "Кто такие божества,
  Что, облекшись в младость смертных,
  С кротостию скиптр берут,
  На обширность стран несметных
  Цепь цветочную кладут
  И весь Север в миг пленили
  Именем одним царя?"
  Громы дух мой пробудили:
  Разглашалося ура!
  Что такое сон сей значит?
  Я с собою размышлял:
  Дух ликует, сердце скачет,
  Отчего? Я сам не знал.
  Кто на царство так венчался?
  Кто так души все пленил?
  Кем я столько восхищался,
  Сладостные слезы лил?
  После музы мне сказали,
  Кто так светом овладел:
  "Царь сердец, - они вещали, -
  Бог любви, всесильный Лель".

  1801


  Тончию

  Бессмертный Тончи! ты мое
  Лицо в том, слышу, пишешь виде,
  В каком бы мастерство твое
  В Омире древнем, Аристиде,
  Сократе и Катоне ввек
  Потомков поздных удивляло;
  В сединах лысиной сияло,
  И в нем бы зрелся человек.
  Но лысина или парик,
  Но тога иль мундир кургузый
  Соделали, что ты велик?
  Нет! философия и музы;
  Они нас славными творят.
  О! если б осенял дух правый
  И освещал меня луч славы, -
  Пристал бы всякий мне наряд.
  Так, живописец-философ!
  Пиши меня в уборах чудных,
  Как знаешь ты; но лишь любовь
  Увековечь ко мне премудрых.
  А если слабости самим
  И величайшим людям сродны,
  Не позабудь во мне подобны,
  Чтоб зависть улыбалась им.
  Иль нет, ты лучше напиши
  Меня в натуре самой грубой:
  В жестокий мраз с огнем души,
  В косматой шапке, скутав шубой;
  Чтоб шел, природой лишь водим,
  Против погод, волн, гор кремнистых,
  В знак, что рожден в странах я льдистых,
  Что был прапращур мой Багрим.
  Не испугай жены, друзей,
  Придай мне нежности немного:
  Чтоб был я ласков для детей,
  Лишь в должности б судил всех строго;
  Чтоб жар кипел в моей крови,
  А очи мягкостью блистали;
  Красотки бы по мне вздыхали
  Хоть в платонической любви.

  1801


  Приношение красавицам

  Вам, красавицы младые,
  И супруге в дар моей
  Песни Леля золотые
  Подношу я в книжке сей.
  Нравиться уж я бессилен
  И копьем и сайдаком,
  Дурен, стар и не умилен:
  Бью стихами вам челом.
  Бью челом; и по морозам
  Коль вы ездите в санях,
  Летом ходите по розам,
  По лугам и муравам, -
  То и праха не лобзаю
  Я прелестных ваших ног;
  Чувствы те лишь посвящаю,
  Что любви всесильный бог
  С жизнью самой в кровь мне пламень,
  В душу силу влил огня;
  Сыплют искры снег и камень
  Под стопами у меня.

  1801


  Пламиде

  Не сожигай меня, Пламида,
  Ты тихим голубым огнем
  Очей твоих; от их я вида
  Не защищусь теперь ничем.
  Хоть был бы я царем вселенной
  Иль самым строгим мудрецом, -
  Приятностью, красой сраженной,
  Твоим был узником, рабом.
  Все: мудрость, скипетр и державу,
  Я отдал бы любви в залог,
  Принес тебе ка жертву славу
  И у твоих бы умер ног.
  Но слышу, просишь ты, Пламяда,
  В задаток несколько рублей:
  Гнушаюсь я торговли вида,
  Погас огонь в душе моей.

  1770; 1802


  Кузнечик

  Счастлив, золотой кузнечик,
  Что в лесу куешь один!
  На цветочный сев лужечик,
  Пьешь с них мед, как господин;
  Всем любуяся на воле,
  Воспеваешь век ты свой;
  Взглянешь лишь на что ты в поле,
  Всем доволен, всё с тобой.
  Земледельцев по соседству
  Не обидишь ты ничем;
  Ни к чьему не льнешь наследству.
  Сам богат собою всем.
  Песнопевец тепла лета!
  Аполлона нежный сын!
  Честный обитатель света,
  Всеми музами любим!
  Вдохновенный, гласом звонким
  На земли ты знаменит,
  Чтут живые и потомки:
  Ты философ! ты пиит!
  Чист в душе своей, не злобен,
  Удивление ты нам:
  О! едва ли не подобен,
  Мой кузнечик, ты богам!

  1802


  [Image021]


  Охотник

  За охотой ты на Званку
  Птиц приехал пострелять;
  Но, белянку и смуглянку
  Вдруг увидев, стал вздыхать.
  Что такое это значит,
  Миленький охотник мой?
  Ты молчишь, а сердце плачет:
  Птицы ль не убил какой?
  Дев ли остренькие глазки
  Понаделали хлопот?
  С их ланит, из алой краски,
  Зрел я, целился Эрот.
  Как же быть? И чем лечиться?
  Птичек ты багрил в крови, -
  И тебе пришло томиться
  От смертельныя любви.

  1802


  Любушке

  Не хочу я быть Протеем,
  Чтобы оборотнем стать;
  Невидимкой или змеем
  В терем к девушкам летать;
  Но желал бы я тихонько,
  Без огласки от людей,
  Зеркалом в уборной только
  Быть у Любушки моей:
  Чтоб она с умильным взором
  Обращалася ко мне,
  Станом, поступью, убором
  Любовалася во мне.
  Иль бы, сделавшись водою,
  Я ей тело омывал;
  Вкруг монистой золотою
  Руки блеском украшал;
  В виде благовонной мази
  Умащал бы ей власы,
  На грудях в цветочной вязи
  Оттенял ее красы.
  Иль, обнявши белу шею,
  Был жемчуг ее драгой;
  Став хоть обувью твоею,
  Жала б ты меня ногой.

  1802


  Шуточное желание

  Если б милые девицы
  Так могли летать, как птицы,
  И садились на сучках, -
  Я желал бы быть сучочком,
  Чтобы тысячам девочкам
  На моих сидеть ветвях.
  Пусть сидели бы и пели,
  Вили гнезды и свистели,
  Выводили и птенцов;
  Никогда б я не сгибался, -
  Вечно ими любовался,
  Был счастливей всех сучков.

  1802


  Хмель

  Хмель как в голову залезет,
  Все бегут заботы прочь;
  Крез с богатствами исчезнет,
  Пью! - и всем вам добра ночь.
  Плющем лежа увенчанный,
  Ни во что весь ставлю свет;
  В бой идет пускай муж бранный,
  У меня охоты нет.
  Мальчик! чашу соком алым
  Поспеши мне наливать;
  Мне гораздо лучше пьяным,
  Чем покойником, лежать.

  1802


  [Image022]


  Анакреоново удовольствие

  Почто витиев правил
  Мне вьючить бремена?
  Премудрость я оставил:
  Не надо мне она.
  Вы лучше поучите,
  Как сок мне Вакхов пить;
  С прекрасной помогите
  Венерой пошутить.
  Уж нет мне больше силы
  С ней одному владеть;
  Подай мне, мальчик милый!
  Вина, хоть поглядеть;
  Авось еще немного
  Мой разум усыплю:
  Приходит время строго,
  Покину, что люблю.

  1802


  Мореходец

  Что ветры мне и сине море?
  Что гром, и шторм, и океан?
  Где ужасы и где тут горе,
  Когда в руках с вином стакан?
  Спасет ли нас компас, руль, снасти?
  Нет! сила в том, чтоб дух пылал.
  Я пью! и не боюсь напасти.
  Приди хотя девятый вал!
  Приди, и волн зияй утроба!
  Мне лучше пьяным утонуть,
  Чем трезвым доживать до гроба
  И с плачем плыть в толь дальний путь.

  1802


  Махиавель

  Царей насмешник, иль учитель
  Великих, иль постыдных дел!
  Душ слабых, мелких обольститель,
  Поди от нас, Махиавель!
  Не надо нам твоих замашек,
  Обманов тонких, хитростей:
  Довольно полных пуншем чашек
  Для счастия честных людей,
  Довольно видеть сквозь бокалы
  Всю наших внутренность сердец,
  На бой нас посылать, на балы,
  Из лавров плесть и роз венец.

  1802


  Деревенская жизнь

  Что нужды мне до града?
  В деревне я живу;
  Мне лент и звезд не надо,
  Вельможей не слыву;
  О том лишь я стараюсь,
  Чтоб счастливо прожить;
  Со всеми обнимаюсь
  И всех хочу любить.
  Кто ведает, что будет?
  Сегодня мой лишь день,
  А завтра всяк забудет,
  И все пройдет как тень.
  Зачем же мне способну
  Минуту потерять,
  Печаль и скуку злобну
  Пирушкой не прогнать?
  Сокровищ мне не надо:
  Богат, с женой коль лад;
  Богат, коль Лель и Лада
  Мне дружны, и Услад.
  Богат, коль здрав, обилен,
  Могу поесть, попить;
  Подчас и не бессилен
  С Миленой пошалить.

  1802


  К царевичу Хлору

  Прекрасный Хлор! Фелицын внук,
  Сын матери премилосердной,
  Сестер и братьев нежный друг,
  Супруг супруге милый, верный -
  О ты! чей рост, и взор, и стан
  Есть витязя породы царской,
  Который больше друг, чем хан
  Орды, страны своей татарской!
  Послушай, неба серафим,
  Ниспосланный счастливить смертных,
  Что пишет солнцев сын, брамин,
  Желая благ тебе несметных!
  Достиг незапно громкий слух
  До нас, живущих в Кашемире,
  Что будто Зороастров дух
  Воскрес в подлунном здешнем мире
  И, воплотясь в тебе, о Хлор!
  Воссел на некоем престоле,
  Дабы расцвел доброт собор
  На нем, неслыханных дотоле.
  Так точно, говорят, что ты
  Какой-то чудный есть владетель;
  Души и тела красоты
  Совокупя на добродетель,
  Быть хочешь всех земных владык
  Страшней не страхом, - но любовью.
  Блаженством подданных велик,
  Не покореньем царств и кровью.
  Так шепчут: будто саму власть,
  В твоих руках самодержавну,
  Господства беспредельну страсть,
  Ты чтишь за власть самоуправну;
  Что будто мудрая та блажь
  Нередко в ум тебе приходит:
  Что царь законов только страж.
  Что он лишь в действо их приводит
  И ставит в том в пример себя;
  Что ты живешь лишь для народов,
  А не народы для тебя,
  И что не свыше ты законов;
  А тех пашей, эмиров, мурз
  Не любишь и не терпишь точно,
  Что, сами ползая средь уз,
  Мух давят в лапах полномочно
  И бить себе велят челом;
  Что ты не кажешься им богом,
  Не ездя на царях верхом;
  Сидишь и ходишь в ряд с народом;
  Что, не стирая с туфлей прах
  У муфтьев, дервишей, иманов,
  В седых считаешь бородах
  Их глас за глас ты алкоранов;
  Что, чувствуя в себе одном
  Ты власть небес, а слабость смертных,
  Им разбирать себя судом
  Велишь чрез граждан частных, честных;
  Раздоры миром прекращать,
  Закону с совестью поладить
  И, больше шерсть чтоб не терять,
  Овцам в репейники не лазить.
  Еще толкуют тож: что глас
  К тебе народа тайно входит,
  Что тысячью ты смотришь глаз
  И в шапке-невидимке бродит
  Везде твой дух, - и на коврах
  Летает будто самолетах,
  В чалмах, жупанах, чеботах;
  А нужно где, то и в жилетах,
  Чтоб как-нибудь невинность спасть,
  И словом: многими путями
  Ты кротку простирая власть,
  Как солнце, греешь мир лучами.
  И даже будто бы с собой
  Даешь ты случай всем встречаться,
  Писать на голубях, с тобой
  Так-сяк и лично объясняться;
  И злость и глупость на позор,
  Печатав, выставлять листами,
  Молоть языком всякий вздор
  И в лавках торговать умами;
  И будто ты, увидя раз
  Лису иль волка в агнчей коже,
  Вмиг от своих сгоняешь глаз,
  Хотя б их зрел в каком вельможе.
  А наконец, хотя и хан,
  Но так ты чудно, странно мыслишь,
  Что будто на себе кафтан
  Народу подлежащим числишь;
  Пиров богатых не даешь,
  Убранство, роскошь презираешь,
  В чертогах низменных живешь,
  Царицу четверней катаешь;
  И ходя иногда пешком,
  Ты по садам цветы срываешь,
  Но злата не соришь мешком;
  Торопишься в делах не скоро,
  Так шьешь, чтоб после не пороть;
  Мнишь, не доходом в доме споро,
  А где умеренный расход.
  И подлинно, весьма чудесный
  Бывал ли где такой султан?
  Да Оромаз блюдет небесный
  Тебя, гарем, седой диван
  И всю твою орду татарску!
  Да ангел сам Инсфендармас,
  Покрыв главу крылами ханску,
  С своих тебя не спустит глаз
  И узел укрепит священный
  На поясе твоем всегда!
  Да ароматом растворенный
  Твой огнь не гаснет никогда.
  И я дивлюсь и восхищаюсь
  Лишь добродетелям твоим,
  Как той звезде, что поклоняюсь
  И коей подношу здесь гимн!
  В хвалу тебе и в присвоенье
  Ее красот и всех потреб,
  Да имя Хлор твое, правленье
  Напишется на деке судеб.
  Когда же подлая и даже подкупная,
  Прищуря мрачный взор, где зависть или злость
  На нас прольет свой яд, - простим им грех,
  вздыхая;
  Не прейдут, бедные, чрез Ариманов мост.

  1802

  * * *

  Ареопагу был он громом многократно,
  По смерти же его поставили кумир.
  Вельможам вместе быть с ним было неприятно:
  Не терпит правды мир.

  Между 1803 и 1816


  Память другу

  Плакущие березы воют,
  На черну наклоняся тень;
  Унылы ветры воздух роют;
  Встает туман по всякий день -
  Над кем? - Кого сия могила,
  Обросши повиликой вкруг,
  Под медною доской сокрыла?
  Кто тут? Не муз ли, вкуса друг?
  Друг мой! - Увы! озлобясь, время
  Его спешило в гроб сокрыть,
  Что сея он познаний семя
  Мнил веки пользой пережить;
  Воздвигнув из земли громады
  И зодчества блестя челом,
  Трудился, чтоб полнощи чады
  Искусств покрылися венцом.
  Встань, дух поэзьи русской древней,
  С кем, вторя, он Добрыню пел,
  Меж завтреней и меж обедней,
  Взмахнув крыла, в свирель гремел;
  И лебедь солнца как при всходе,
  Под красный вечер на водах,
  Раздавшись кликами в природе,
  Вещай, тверди: Тут Л<ьвова> прах.
  Довольны ль эхом сим, хариты,
  Чтоб персть вам милую найти?
  Таланты редки знамениты,
  Вокруг пестреют их цветы, -
  Облаговоньте ж возлняньем
  Сердец вы друга своего,
  Изящным, легким дарованьем
  Теките, музы! в след его.
  Но кто ж моей гитары струны
  На нежный будет тон спущать,
  Фивейски молньи и перуны
  Росой тиисской упоять?
  Кто памятник над мной поставит,
  Под дубом тот сумрачный свод,
  В котором мог меня бы славить,
  Играя с громами, Эрот?
  Уж нет тебя! уж нет! - Придите
  Сюда вы, дружба и любовь!
  Печаль и вздохи съедините,
  Где скрыт под пеленою Л<ьвов>.
  Ах! плачьте, чада, плачьте, други!
  Целуй последний раз, краса!
  Уж слезы Лизы и супруги
  Как пламена горят роса.

  1804


  [Image023]


  Фонарь

  Гремит орган на стогне трубный,
  Пронзает нощь и тишину;
  Очаровательный огнь чудный
  Малюет на стене луну.
  В ней ходят тени разнородны:
  Волшебник мудрый, чудотворный,
  Жезла движеньем, уст, очес
  То их творит, то истребляет;
  Народ толпами поспешает
  Смотреть к нему таких чудес.
  Явись!
  И бысть.
  Пещеры обитатель дикий,
  Из тьмы ужасной превеликий
  Выходит лев.
  Стоит, - по гриве лапой кудри
  Златые чешет, вьет хвостом;
  И рев
  И взор его, как в мраке бури,
  Как яры молнии, как гром,
  Сверкая, по лесам грохочет.
  Он рыщет, скачет, пищи хочет
  И, меж древес
  Озетя агницу смиренну,
  Прыгнув, разверз уж челюсть гневну...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Средь гладких океана сткляных,
  Зарею утренней румяных,
  Спокойных недр
  Голубо-сизый, солнцеокой,
  Усатый, тучный, рыбий князь,
  Осетр,
  Из влаги появясь глубокой,
  Пернатой лыстью вкруг струясь,
  Сквозь водну дверь глядит, гуляет, -
  Но тут ужасный зверь всплывает
  К нему из бездн:
  Стремит в свои вод реки трубы
  И как серпы занес уж зубы...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  С долины мирныя, зелены
  В полудни лебедь, вознесенный
  Под облака,
  Веселый глас свой ниспускает;
  Его долина, роща, холм,
  Река
  Стократно эхом повторяет, -
  Но тут, как быстрый с свистом гром,
  На рамена его сребристы
  Орел прожорливый, когтистый
  Упал с небес.
  Клюет, терзает, бьет крылами,
  И пух летит, как снег, полями...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Спустилось солнце, - вечер темный
  Открыл на небе миллионы
  Горящих звезд.
  Огнисты, легки метеоры
  Слетают блещущим клубком
  От мест
  Превыспренних - ив мраке взоры,
  Как искры, веселят огнем;
  Одна на дом тут упадает,
  Раздута ветром, зажигает,
  И в пламе город весь!
  Столбом дым, жупел в воздух вьется,
  Пожар, как рдяны волны, льется...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Торговый гость, смотря на счеты,
  От жажды к злату и заботы
  Хотя дрожит
  Товарищей над барышами,
  В паи деля товары их;
  Но бдит
  И ползает над чертежами
  Всечасно странствиев морских.
  В очках его всезряще око
  Уж судно зрит в морях далеко
  Сквозь сладких слез;
  На нем вздут парус, флаг, дым, пламень
  Близ пристани подводный камень...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Оратай нив трудолюбивый,
  Богобоязный, терпеливый,
  Пролив свой пот,
  Ходя под зноем за сохою
  И туком угобзя бразды.
  Ждет год
  От брошенных его рукою
  Семян собрать себе плоды.
  Златым колосья соком полны,
  Уже колеблются, как волны,
  И тень небес
  Его труд правый осеняет, -
  Но град из тучи упадает...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Чета младая новобрачных -
  В златых, блистающих, безмрачных
  Цепях своих -
  Любви в блаженстве утопает;
  Преодолев препятства ste,
  Жених
  От радости в восторге тает
  И, в плен отдавшися красе,
  Забыв на ложе прежни скуки,
  В уста ее целует, в руки
  И средь завес
  Коснулся уж забав рукою, -
  Но блещет смерть над ним косою...
  Исчезнь! Исчез.
  Явись!
  И бысть.
  Отважный, дерзкий вождь, счастливый,
  Чрез свой пронырливый, кичливый
  И твердый дух
  Противны разметав знамены,
  И на чело свое собрав
  Вокруг
  С народов многих лазр зеленый,
  И царские права поправ,
  В чаду властолюбивой страсти
  У всей народной силы, власти
  Взял перевес;
  Граждан не внемлет добрых стону,
  Простер десницу на корону...
  Исчезнь! Исчез.
  Не обавательный ль, волшебный,
  Магический сей мир фонарь?
  Где видны тени переменны,
  Где, веселяся ими, царь
  Иль маг какой, волхв непостижный,
  В своих намереньях обширный,
  Планет круг тайно с высоты
  Единым перстом обращает
  И земнородных призывает
  Мечтами быть иль зреть мечты!
  Почто ж, о смертный дерзновенный,
  Невежда средь своих наук!
  Летая мыслями надменный
  Иль ползая в пыли, как жук,
  Бежишь ты счастья за мечтами,
  Толь преходящими пред нами,
  Быв гостем, позванным на пир?
  Не лучше ль блеском их не льститься,
  Но зодчему тому дивиться,
  Кто создал столь прекрасный мир?
  Так будем, будем равнодушно
  Мы зрительми его чудес;
  Что рок велит, творить послушно,
  Забавой быв других очес;
  Пускай тот управляет нами,
  Кто движет солнцами, звездами;
  Он знает их и наш конец!
  Велит - я возвышаюсь.
  Речет - я понижаюсь.
  Сей мир - мечты; их бог творец!

  1804


  Мужество

  Что привлекательней очам,
  Как не огня во тьме блистанье?
  Что восхитительнее нам,
  Когда не солнечно сиянье?
  Что драгоценней злата есть
  Средь всех сокровищ наших тленных?
  Меж добродетелей отменных
  Чья мужества превыше честь?
  В лучах, занятых от порфир,
  Видал наперсников я счастья;
  Зрел удивляющие мир
  Могущество и самовластье;
  Сребра зрел горы на столах,
  Вельмож надменность, роскошь, пышность,
  Прельщающую сердце лишность, -
  Но ум прямых не зрел в них благ.
  При улыбаньи красоты,
  Под сладкогласием музыки,
  Волшебных игр и див мечты
  Меня пленяли, пляски, лики, -
  Но посреди утех таких,
  Как чувства в неге утопали,
  Мои желания искали
  Каких-то общих благ - моих.
  Пальмиры пышной и Афин,
  Где были празднествы, позоры.
  Там ныне средь могил, пустынь
  Следы зверей встречают взоры.
  Увы! в места унынья, скук
  Что красны зданья превратило?
  Уединенье водворило
  Что в храмах вкуса и наук?
  Не злым ли зубом стер их Крон?
  Не хищны ль варваров набеги?
  Нет! нет! - великих душ урон.
  Когда в объятья вверглись неги,
  Ко злату в цепи отдались, -
  Вмиг доблести презренны стали,
  Под тяжестью пороков пали,
  Имперьи в прахе погреблись.
  О! если б храбрый Леонид
  Поднесь и Зинобия жили,
  Не пременился б царств их вид,
  Величия б примером были, -
  Но жар как духа потушен,
  Как бедность пресмыкаться стала,
  Увидели Сарданапала
  На троне с пряслицей меж жен.
  Итальи честь, художеств цвет,
  Остатки древностей бесценны!
  Без римлян, побеждавших свет,
  Где вы? Где? - Галлом похищенны!
  Без бодрственной одной главы,
  Чем вознеслась Собийсков слава,
  Став жен Цитерою, Варшава
  Уж не соперница Москвы.
  Укрась чело кто звезд венцом
  И обладателем будь мира,
  Как радуга сияй на нем
  Багряновидная порфира, -
  Но если дух в нем слаб - полков,
  Когорт его все громы мертвы;
  Вожди без духа - страхов жертвы
  И суть рабы своих рабов.
  Так доблесть, сердца правота.
  Огонь души небес священный,
  Простейших нравов высота,
  Дух крепкий, сильный, но смиренный -
  Творец величеств на земли!
  Тобою вой побеждают,
  Судьи законы сохраняют,
  Счастливо царствуют цари.
  Тобой преславный род славян
  Владыкой сделался полсвета,
  Господь осьми морей, тьмы стран;
  Душа его, тобой нагрета,
  Каких вновь див не сотворит?
  Там Гермоген, как Регул, страждет;
  Ильин, как Деций, смерти жаждет;
  Резанов Гаму заменит.
  Одушевляй российску грудь
  Всегда, о мужество священно!
  Присутственно и впредь нам будь
  Во время скромно, время гневно;
  Взлетим, коль оперенны мы
  Твоими страшными крылами, -
  Кто встанет против нас? - Бог с нами!
  Мы вспеним понт, тряхнем холмы.

  1797; 1804


  Волхов Кубре

  Напрасно, Кубра дорогая,
  Поешь о славе ты моей;
  Прелестна девушка, младая!
  Мне петь бы о красе твоей.
  Хотя угрюм и важен взором
  И седина на волосах, -
  Но редко бурями и громом
  В моих бушую я лесах.
  Я мирный гражданин, торговый,
  И беспрестанно в хлопотах;
  За старым караваном новый
  Ношу лениво на плечах.
  Наполнен барками, судами,
  На парусах и бечевой,
  Я русских песен голосами
  Увеселяю слух лишь свой.
  Меж холмиков, дубков саженых
  Ведет полога мурава
  Моих в сне путников наемных,
  Плывущих спустя рукава.
  Иль видят золотые нивы
  То пестроту цветов в лугах;
  То луч с серпов и кос игривый
  В муравленых горит водах.
  Шумящи перловы пороги
  Им слабо преграждают путь:
  Премудро, справедливо боги
  Богатство за труды дают.
  И бард мой с арфой ветхострунной
  Хоть сидя на холму поет,
  Но, представляя вечер лунной,
  Он тихий голос издает.
  Увы! - сколь парусом пробегших,
  На лямках шедших зрел ладей!
  И сколько под луной умерших
  Он духом зрит своих друзей!
  Уже и вождь, ногой железной
  Ступавший Александра вслед,
  Прекрасный человек, любезной,
  Луч бедных - блещет между звезд.
  И ты, в наядах быв известной,
  Не завсегда волной шуми;
  Но розовой рукой прелестной,
  Вздохнув, Меналка обойми.
  С Бионом, Геснером, Мароном,
  Потомства поздного в уме
  Твердясь пастушьим, сельским тоном,
  С кузнечиком светись во тьме.

  1804


  Оленину

  Обычьев русских, вида, чувства.
  Моей поэзьи изограф,
  Чьего и славный бритт искусства
  Не снес, красе возревновав;
  В чьем рашкуле, мелу, чернилах
  Видна так жизнь, как в пантоминах,
  Оленин милый! - вспомяни
  Твое мне слово - и черкни.
  Представь мне воина, идуща
  С прямым бесстрашием души
  На явну смерть и смерть несуща,
  И словом, росса напиши:
  Как ржет пред ним Везувий ярый,
  Над ним дождь искр, громов удары,
  За ним - скрыл мрак его стопы -
  Лежат Иракловы столпы!
  Тебе, - так россу только можно
  Отечества представить дух;
  Услуги верной ждать не должно
  От иностранных слабых рук.
  И впрямь: огромность исполина
  Кто облечет, окроме сына
  Его, и телом и душой?
  Нам тесен всех других покрой.
  Когда наука иль природа
  Дадут и дух, и ум, и вкус,
  Ни чин, ни должность, ни порода
  Быть не претят друзьями муз.
  И только ль в поле на сраженьи
  И за зерцалом дел в вершеньи
  Сыновий нужен царству жар? -
  Нет! - проклят всяк, сокрывший дар.
  Три дщери своего рожденья
  Судили небеса послать,
  Чтоб свет, красу и утешенье
  На з<емлю мрачну проливать;
  Схватись красавицы руками,
  С улыбкой тихими стопами
  Пррходят мир - и се в наш век
  Пришли в полнощь, как Петр предрек.
  Пусть дух поэта сотворяет,
  бливает живописец жизнь,
  А чувства музыкант вдыхает
  К образованью их отчизн;
  И нас коль гении вдыхают,
  От сна с зарею возбуждают, -
  Не стыдно ль негу обнимать?
  Пойдем Сатурна побеждать!

  1804


  Лебедь

  Необычайным я пареньем
  От тленна мира отделюсь,
  С душой бессмертною и пеньем,
  Как лебедь, в воздух поднимусь.
  В двояком образе нетленный,
  Не задержусь в вратах мытарств;
  Над завистью превознесенный,
  Оставлю под собой блеск царств.
  Да, так! Хоть родом я не славен,
  Но, будучи любимец муз,
  Другим вельможам я не равен,
  И самой смертью предпочтусь.
  Не заключит меня гробница,
  Средь звезд не превращусь я в прах,
  Но, будто некая цевница,
  С небес раздамся в голосах.
  И се уж кожа, зрю, перната
  Вкруг стан обтягивает мой;
  Пух на груди, спина крылата,
  Лебяжьей лоснюсь белизной.
  Лечу, парю - и под собою
  Моря, леса, мир вижу весь;
  Как холм, он высится главою,
  Чтобы услышать богу песнь.
  С Курильских островов до Буга,
  От Белых до Каспийских вод
  Народы, света с полукруга,
  Составившие россов род.
  Со временем о мне узнают:
  Славяне, гунны, скифы, чудь,
  И все, что бранью днесь пылают,
  Покажут перстом - и рекут:
  "Вот тот летит, что, строя лиру,
  Языком сердца говорил
  И, проповедуя мир миру,
  Себя всех счастьем веселил".
  Прочь с пышным, славным погребеньем,
  Друзья мои! Хор муз, не пой!
  Супруга! облекись терпеньем!
  Над мнимым мертвецом не вой.

  1804


  На гроб N. N.

  Сребра и злата не дал в лихву
  И с неповинных не брал мзды,
  Коварством не вводил в ловитву
  И не ковал ничьей беды;
  Но верой, правдой вержа злобу,
  В долгу оставил трех царей.
  Приди вздохнуть, прохожий, к гробу,
  Покоищу его костей.

  1804


  На пастуший балет

  На дерну лежа зеленом,
  Я в свирель мою играл;
  В сердце цельном, не плененном
  Я любви еще не знал.
  Но, откуда ни возьмися,
  Подбежал ко мне дитя:
  "Дай свирелку, потрудися,
  Поучи", - сказал шутя.
  Отдал я ему свирелку,
  Начал он в нее играть;
  Поиграв, мне кинул стрелку,
  Стал я с стрелкой той плясать;
  И со стрелкой таковою
  Шестьдесят уж лет пляшу:
  Не скучаю красотою
  И любовь в душе ношу.

  1804


  Фалконетов Купидон

  Дружеской вчерась мы свалкой
  На охоту собрались,
  На полу в избе повалкой
  Спать на сене улеглись.
  В полночь, самой той порою,
  Как заснула тишина,
  Сребряной на нас рукою
  Сыпала свой свет луна, -
  Вдруг из окон Лель блестящих
  Въехал на луче верхом
  И меня, нашед меж спящих,
  Тихо в бок толкнул крылом.
  "Ну, - сказал он, - на охоту
  Если хочешь, так пойдем;
  Мне оставь стрелять заботу,
  Ты иди за мной с мешком".
  Встал я - и, держась за стенку,
  Шел на цыпках, чуть дышал,
  За спиной он в туле стрелку,
  Палец на устах держал.
  Тихой выступкой такою
  Мнил он лучше дичь найти;
  Мне ж, с плешивой головою,
  Как слепцу, велел идти.
  Шли - и только наклонялись
  На гнездо младых куниц;
  Молодежь вкруг засмеялась,
  Нас схватили у девиц.
  Испугавшися смертельно,
  Камнем стал мой Купидон;
  Я проснулся, - рад безмерно,
  Что то был один лишь сон.
  Сна, однако, столь живого
  Голова моя полна;
  Вижу в марморе такого
  Точно Купидона я.
  "Не шути, имев грудь целу, -
  Улыбаясь, он грозит, -
  Вмиг из тула выну стрелу", -
  Слышу, будто говорит.

  1804


  Цыганская пляска

  Возьми, египтянка, гитару,
  Ударь по струнам, восклицай;
  Исполнясь сладострастна жару,
  Твоей всех пляской восхищай.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  От смуглого лица.
  Неистово, роскошно чувство,
  Нерв трепет, мление любви,
  Волшебное зараз искусство
  Вакханок древних оживи.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  От смуглого лица.
  Как ночь - с ланит сверкай зарями,
  Как вихорь - прах плащом сметай,
  Как птица - подлетай крылами
  И в длани с визгом ударяй.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  От смуглого лица.
  Под лесом нощию сосновым,
  При блеске бледныя луны,
  Топоча по доскам гробовым,
  Буди сон мертвой тишины.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  От смуглого лица.
  Да вопль твой эвоа! ужасный,
  Вдали мешаясь с воем псоз,
  Лиет повсюду гулы страшны,
  А сластолюбию любовь.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  От смуглого лица.
  Нет, стой, прелестница! довольно,
  Муз скромных больше не страши;
  Но плавно, важно, благородно,
  Как русска дева, пропляши.
  Жги души, огнь бросай в сердца
  И в нежного певца.

  1805

  * * *

  Кто вел его на Геликон
  И управлял его шаги?
  Не школ витийственных содом, -
  Природа, нужда и враги.

  1805


  Мщение

  Бог любви и восхищенья
  У пчелы похитил сот,
  И пчелой за то в отмщенье
  Был ужален тут Эрот.
  Встрепенувшися, несчастный,
  Крадены, сердясь, соты
  В розовы уста прекрасны
  Спрятал юной красоты.
  "На, - сказал, - мои хищеньи
  Ты для памяти возьми,
  И отныне наслажденьи
  Ты в устах своих храни".
  С тех пор Хлою дорогую
  Поцелую лишь когда,
  Сласть и боль я в сердце злую
  Ощущаю завсегда.
  Хлоя жаля услаждает,
  Как пчелиная стрела:
  Мед и яд в меня вливает,
  И, томя меня, мила.

  1805


  Четыре возраста

  Как светятся блески
  На розе росы, -
  Так милы усмешки
  Невинной красы.
  Младенческий образ -
  Вид в капле зари.
  А быстро журчащий
  Меж роз и лилей,
  Как перлом блестящий
  По лугу ручей, -
  Так юности утро,
  Играя, течет.
  Река ж или взморье
  Полдневной порой
  Как в дол иль на взгорье
  Несется волной, -
  Так мужество бурно
  Страстями блестит.
  Но озеро сткляно,
  Утихнув от бурь,
  Как тихо и важно
  Чуть кажет лазурь, -
  Так старость под вечер
  Стоит на клюке.
  Сколь счастлив, кто в жизни
  Все возрасты вёл,
  Страшась укоризны
  Внутрь совести, зол!
  На запад свой ясный
  Он весело зрит.

  1805


  Облако

  Из тонкой влаги и паров
  Исшед невидимо, сгущенно,
  Помалу, тихо вознесенно
  Лучом над высотой холмов,
  Отливом света осветяся,
  По бездне голубой носяся,
  Гордится облако собой,
  Блистая солнца красотой.
  Или прозрачностью сквозясь
  И в разны виды пременяясь,
  Рубином, златом испещряясь
  И багряницею стелясь,
  Струясь, сбираясь в сизы тучи
  И вдруг схолмяся в холм плавучий,
  Застенивает солнца зрак;
  Забыв свой долг и благодарность,
  Его любезну светозарность
  Сокрыв от всех, - наводит мрак.
  Или не долго временщик
  На светлой высоте бывает,
  Но, вздувшись туком, исчезает
  Скорей, чем сделался велик.
  Под лучезнойной тяготою
  Разорван молнии стрелою,
  Обрушась, каплями падет, -
  И уж его на небе нет!
  Хотя ж он в чадах где своих,
  Во мглах, в туманах возродится
  И к выспренностям вновь стремится,
  Но редко достигает их:
  Давленьем воздуха гнетомый
  И влагой вниз своей влекомый,
  На блаты, тундры опустясь,
  Ложится в них, - и зрится грязь.
  Не видим ли вельмож, царей
  Живого здесь изображенья?
  Одни - из праха, из презренья
  Пренизких возводя людей
  На степени первейших санов,
  Творят богов в них, истуканов,
  Им вверя власть и скипетр свой;
  Не видя, их что ослепляют,
  Любезной доброты лишают,
  Темня своею чернотой.
  Другие - счастья быв рабы,
  Его рукою вознесенны,
  Сияньем ложным украшенны,
  Страстей не выдержав борьбы
  И доблестей путь презря, правды,
  Превесясь злом, как водопады
  Падут стремглав на низ во мглах:
  Быв идолы - бывают прах.
  Но добродетель красотой
  Своею собственной сияет;
  Пускай несчастье помрачает.
  Светла она сама собой.
  Как Антонины на престоле,
  Так Эпиктиты и в неволе
  Почтенны суть красой их душ.
  Пускай чей злобой блеск затмится, -
  Но днесь иль завтра прояснится
  Бессмертной правды солнца луч.
  О вы, имеющи богов
  В руках всю власть и всю возможность,
  В себе же смертного ничтожность,
  Ввергающую бедствий в ров!
  Цари! От вас ваш трон зависит
  Унизить злом, добром возвысить;
  Имейте вкруг себя людей,
  Незлобьем, мудростью младенцев;
  Но бойтесь счастья возведенцев,
  Ползущих пестрых вкруг вас змей.
  И вы, наперсники царей,
  Друзья, цветущи их красою!
  Их пишущи жизнь, смерть рукою
  Поверх земель, поверх морей!
  Познайте: с вашим всем собором
  Вы с тем равны лишь метеором,
  Который блещет от зари;
  А сами по себе - пары.
  И ты, кто потерял красу
  Наружну мрачной клеветою!
  Зри мудрой, твердою душою:
  Подобен мир сей колесу.
  Се спица вниз и вверх вратится,
  Се капля мглой иль тучей зрится:
  Так что ж снедаешься тоской?
  В кругу творений обращаясь,
  Той вниз, другою вверх вздымаясь, -
  Умей и в прахе быть златой.

  1806


  Гром

  В тяжелой колеснице грома
  Гроза, на тьме воздушных крыл,
  Как страшная гора несома,
  Жмет воздух под собой, - и пыль
  И понт кипят, летят волнами,
  Древа вверх вержутся корнями,
  Ревут брега, и воет лес.
  Средь тучных туч, раздранных с треском,
  В тьме молнии багряным блеском
  Чертят гремящих след колес.
  И се, как ночь осення, темна,
  Нахмурясь надо мной челом,
  Хлябь пламенем расселась черна,
  Сверкнул, взревел, ударил гром;
  И своды потряслися звездны:
  Стократно отгласились бездны,
  Гул восшумел, и дождь и град,
  Простерся синий дым полетом,
  Дуб вспыхнул, холм стал водометом,
  И капли радугой блестят.
  Утихло дуновенье бурно,
  Чуть слышен шум и серный смрад;
  Пространство воздуха лазурно
  И чёла в злате гор горят.
  Природе уж не страшны грозы,
  Дыхают ароматом розы,
  Пернатых раздается хор;
  Зефиры легки, насекомы
  Целуют злаков зыбки холмы,
  И путник осклабляет взор.
  Кто сей, который тучи гонит
  По небу, как стада овнов,
  И перстом быстры реки водит
  Между гористых берегов?
  Кто море очертил в пределы,
  На шумны, яры волны белы
  Незримы наложил бразды?
  Чьим манием ветр вземлет крыла,
  Стихиев засыпает сила,
  Блеск в хаосе возник звезды?
  И в миг единый миллионы
  Кто дланию возжег планет?
  О боже! - се твои законы,
  Твой взор миры творит, блюдет.
  Как сталью камень сыплет искры,
  Так от твоей струятся митры
  В мрак солнцы средь безмерных мест.
  Ты дхнешь - как прах, вновь сферы встанут;
  Ты прервешь дух - как злак, увянут;
  Твои следы суть бездны звезд.
  О вы, безбожники! не чтущи
  Всевышней власти над собой,
  В развратных мыслях тех живущк,
  Что случай всё творит слепой,
  Что ум лишь ваш есть царь вселенной, -
  Взгляните в буйности надменной
  На сей ревущий страшный мрак,
  На те огнем блестящи реки, -
  И верьте, дерзки человеки,
  Что всё величье ваше - прах.
  Но если вы и впрямь всемочны,
  Почто ж вам грома трепетать?
  Нет! - Гордости пути порочны
  Бог правды должен наказать.
  Где ваша мочь тогда, коварствы,
  Вновь созданны цари и царствы,
  Как рок на вас свой склонит перст?
  Огонь и воды съединятся,
  Земля и небо ополчатся,
  И меч и лук сотрется в персть.
  Но тот, кто почитает бога,
  Надежду на него кладет,
  Сей не боится время строга,
  Как холм средь волн не упадет.
  Пусть зельна буря устремится, -
  Душой всех превзойти он тщится,
  Бесстрашен, мужествен средь бед;
  И под всесильным даже гневом,
  Под зыблющим, падущим небом,
  Благословя творца, уснет.
  Труба величья сил верховных,
  Вития бога и посол!
  О гром! гроза духов тех гордых,
  Кем колебался звезд престол!
  Земли ты чрево растворяешь
  И плодородьем мир венчаешь, -
  Но твой же может бросить тул
  И жуплов тьмы на князя ада.
  Встань! грянь! - и вслед его упада
  По безднам возгрохочет гул.

  1806


  Поминки

  Победительница смертных,
  Не имея сил терпеть
  Красоты побед несметных,
  Поразила Майну - смерть.
  Возрыдали вкруг эроты,
  Всплакал, возрыдал и я;
  Музы, зря на мрачны ноты,
  Пели гимн ей, - и моя
  Горесть повторяла лира.
  Убежала радость прочь,
  Прелести сокрылись мира,
  Тишина и черна ночь
  Скутали мой дом в запоны.
  От земли и от небес
  Слышны эха только стоны;
  Плачем мы - и плачет лес;
  Воем мы - и воют горы.
  Плач сей был бы без конца,
  Если б алый луч Авроры,
  Бог, что светит муз в сердца,
  Не предстал и мне сияньем
  Не влиял утехи в грудь.
  "Помяни, - рек, - возлияньем
  Доблесть - и покоен будь".
  Взял я урну и росами
  Чистыми, будто кристалл,
  Полну наточил слезами,
  Гроб облив, поцеловал.
  И из праха возникают
  Се три розы, сплетшись в куст,
  Веселят, благоухают,
  Разгоняют мрачну грусть.

  1807


  Признание

  Не умел я притворяться,
  На святого походить,
  Важным саном надуваться
  И философа брать вид;
  Я любил чистосердечье,
  Думал нравиться лишь им,
  Ум и сердце человечье
  Были гением моим.
  Если я блистал восторгом,
  С струн моих огонь летел, -
  Не собой блистал я - богом;
  Вне себя я бога пел.
  Если звуки посвящались
  Лиры моея царям, -
  Добродетельми казались
  Мне они равны богам.
  Если за победы громки
  Я венцы сплетал вождям, -
  Думал перелить в потомки
  Души их и их детям.
  Если где вельможам властным
  Смел я правду брякнуть вслух, -
  Мнил быть сердцем беспристрастным
  Им, царю, отчизне друг.
  Если ж я и суетою
  Сам был света обольщен, -
  Признаюся, красотою
  Быв плененным, пел и жен.
  Словом: жег любви коль пламень,
  Падал я, вставал в мой век.
  Брось, мудрец 1 на гроб мой камень,
  Если ты не человек.

  1807,


  Графу Стейнбоку

  Кого на бреге моря бурна
  Близ ветхих града стен, в тени,
  Жизнь не богата, но не скудна
  Течет, и он приятно дни
  Проводит, избежав столицы,
  Желаннее своих в границы
  Умеренность постановив,
  А малый домик окружив
  Свой садом, нивами, стадами,
  В семье, с супругой и друзьями,
  Ничем внутрь сердца не смущен, -
  Тот мудр - и истинно блажен!
  Так, милый граф! волненье Бельта -
  Быстротекущих образ лет;
  Вид Гапсаля - вид тленна света,
  Что скоро рушится, падет;
  Древесны тени, птичек пенья -
  Спокойной совести, смиренья
  И добродетели удел.
  Когда твой труд плодом поспел,
  И нив колосья золотые
  Возблещут в поле, и младые
  Взыграют агнцы на лугу, -
  Что знатных блеск сих благ в кругу?
  Ничто. - И так, наскучат грады
  И их когда забавы нам,
  Пойдем искать утех, прохлады
  Мы к злачным Волхова брегам
  Или в твоем поместье новом,
  Во храме восседя Петровом,
  Что в честь ему ты мнишь вознесть,
  Велим хор муз к себе привесть;
  И Вёрушку с Люси так сладим,
  Что пламенной их пляской сгладим
  С седых морщины наших лбов,
  Обрезав крылья у годов.
  Часы веселия суть кратки,
  Минута скуки - целый век:
  Ах! для чего же люди падки
  К заботам? - Страждет человек
  Не для того ль, что ищет части
  Своей всяк в гордости и власти,
  Сам мучась, мучит и других
  Насчет крылатых дней своих?
  Престанем же к звездам моститься;
  А лучше с серном льву резвиться,
  С державой яхонту блистать:
  Придет к нам зависть танцевать.

  1807


  Персей и Андромеда

  Прикованна цепьми к утесистой скале,
  Огромной, каменной, досягшей тверди звездной,
  Нахмуренной над бездной,
  Средь яра рева волн, в нощи, во тьме, во мгле,
  Напасти Андромеда жертва,
  По ветру расрустя власы,
  Трепещуща, бледна, чуть дышаща, полмертва,
  Лишенная красы,
  На небо тусклый взор вперя, ломая персты,
  Себе ждет скорой смерти;
  Лия потоки слез, в рыдании стенет
  И таково вопиет:

  "Ах! кто спасет несчастну?
  Кто гибель отвратит?
  Прогонит смерть ужасну.
  Которая грозит?
  Чье мужество, чья сила.
  Чрез меч и крепкий лук,
  Покой мне возвратила
  И оживила б дух?
  Увы! мне нет помоги,
  Надежд, отрады нет;
  Прогневалися боги,
  Скрежеща рок идет.
  Чудовище... Ах! вскоре
  Сверкнет зубов коса.
  О, горе мне! о, горе!
  Избавьте, небеса!"

  Но небеса к ее молению не склонны.
  На скачущи вокруг седые, шумны волны
  Змеями молнии летя из мрачных туч
  Жгут воздух, пламенем горюч,
  И рдяным заревом понт синий обагряют.
  За громом громы ударяют,
  Освечивая в тьме бездонну ада дверь,
  Из коей дивий вол, иль преисподний зверь,
  Стальночешуйчатый, крылатый,
  Серпокогтистый, двурогатый,
  С наполненным зубов-ножей разверстым ртом,
  Стоящим на хребте щетинным тростником,
  С горящими, как угль, кровавыми глазами,
  От коих по водам огнь стелется струями,
  Между раздавшихся воспененных валов,
  Как остров между стен, меж синих льда бугров
  Восстал, плывет, на брег заносит лапы мшисты.
  Колеблет холм кремнистый
  Прикосновением одним.
  Прочь ропщущи бегут гнетомы волны им.

  Печальная страна
  Вокруг молчит,
  Из облаков луна
  Чуть-чуть глядит;
  Чуть дышут ветерки.
  Чуть слышен стон
  Царевниной тоски
  Сквозь смертный сон;
  Никто ей не дерзает
  Защитой быть:
  Чудовище зияет,
  Идет сглотить.

  Но внемлет плач и стон Зевес
  Везде без помощи несчастных.
  Вскрыл вежды он очес
  И всемогущий скиптр судеб всевластных
  Подъял. - И се герой
  С Олимпа на коне крылатом,
  Как быстро облако, блестяще златом,
  Летит на дол, на бой,
  Избавить страждущую деву;
  Уже не внемлет он его гортани реву,
  Ни свисту бурных крыл, ни зареву очей,
  Ни ужасу рогов, ни остроте когтей,
  Ни жалу, издали смертельный яд точащу,
  Всё в трепет приводящу.
  Но светлы звезды как чрез сине небо рея,
  Так стрелы быстрые, копье стремит на змея.

  Частая сеча меча
  Сильна могуща плеча,
  Стали о плиты стуча.
  Ночью блеща, как свеча.
  Эхо за эхами мча,
  Гулы сугубит, звуча.

  Уж чувствует дракон, что сил его превыше
  Небесна воя мочь;
  Он становится будто тише
  И удаляется коварно прочь, -
  Но, кольцами склубясь, вдруг с яростию злою,
  О бездны опершись изгибистым хвостом,
  До звезд восстав, как дуб, ветвистою главою,
  Он сердце раздробить рогатым адским лбом
  У витязя мечтает;
  Бросается - и вспять от молний упадает
  Священного меча,
  Чуть движа по земле свой труп, в крови влача,
  От воя зверя вкруг вздрогнули черны враны,
  Шумит их в дебрях крик: сокрыло море раны,
  Но черна кровь его по пенным вод буграм
  Как рдяный блеск видна пожара по снегам.

  Вздохи и стоны царевны
  Сердца уж больше не жмут;
  Трубят тритоны, сирены.
  Музы и нимфы поют.
  Вольность поют Андромеды,
  Храбрость Персея гласят;
  Плеск их и звук про победы
  Холмы и долы твердят.
  Победа! Победа!
  Жива Андромеда!
  Живи, о Персей,
  Век славой твоей!

  Не ярим ли образа в Европе Андромеды,
  Во россе бранный дух - Персея славны следы,
  В Губителе мы баснь живого Саламандра,
  Ненасытима кровью?
  Во плоти божества могуща Александра?
  Поли милосердием, к отечеству любовью,
  Он рек: "Когда еще злодею попущу,
  Я царства моего пространна не сыщу,
  И честолюбию вселенной недостанет.
  Лети, Орел! - да гром мой грянет!"

  Грянул меж Белъта заливов,
  Вислы и Шпреи брегов;
  Галлы средь жарких порывов
  Зрели, дух русских каков!
  Знайте, языки, страшна колосса:
  С нами бог, с нами; чтите все росса!
  Весело росс проливает
  Кровь за закон и царя;
  Страху в бою он не знает,
  К ним лишь любовью горя.
  Знайте, языки, страшна колосса:
  С нами бог, с нами; чтите все росса!
  Росс добродетель и славу
  Чтит лишь наградой своей;
  Труд и походы в забаву.
  Ищет побед иль смертей.
  Знайте, яыки, страшна колосса:
  С нами бог, с нами; чтите все росса!
  Жизнь тех прославим полгзну,
  Кто суть отчизны щитом:
  Слава монарху любеэну!
  Слава тебе, Бенингсон!
  Знайте, языки, страшна колосса:
  С нами бог, с нами; чтите все росса!

  Повеся шлем на меч, им в землю водруженной,
  Пред воинства лицем хвалу творцу вселенной,
  Колено преклоня с простертьем рук, воспел
  На месте брани вождь, - в России гром взгремел.

  1807


  Атаману и войску Донскому

  Платов! Европе уж известно,
  Что сил Донских ты страшный вождь.
  Врасплох, как бы колдун, всеместно
  Падешь как снег ты с туч иль дождь.
  По черных воронов полету,
  По дыму, гулу, мхам, звездам,
  По рыску волчью, видя мету,
  Подходишь к вражьим вдруг носам;
  И, зря на туск, на блеск червонца,
  По солнцу, иль протйву солнца,
  Свой учреждаешь ертаул
  И тайный ставишь караул.
  В траве идешь - с травою равен;
  В лесу - и равен лес с главой;
  На конь вскокнешь - конь тих, не нравен,
  Но вихрем мчится под тобой.
  По камню ль черну змеем черным
  Ползешь ты в ночь - и следу нет.
  По влаге ль белой гусем белым
  Плывешь ты в день - лишь струйка след.
  Орлом ли в мгле паришь сгущенной -
  Стрелу сечешь ей в след пущенной
  И, брося петли округ шей,
  Фазанов удишь, как ершей.
  Разил ты Льва, Луне гнул роги,
  Ходил противу Солнца в бой;
  Медведей, тигров средь берлоги
  Могучей задушал рукой:
  Почто ж вепря щетино-черна,
  Залегшего в лесах средь блат,
  С клыков которого кровь, пена
  Течет - зловоние и яд -
  От рыла взрыты вкруг могилы,
  От взоров пламенны светилы
  Край заревом покрыли весь,
  Арканом не схватил поднесь?
  Что ж стал? - Борза ль коня не стало?
  Возьми ковер свой самолет.
  Ружейного ль снаряду мало?
  Махни ширинкой - лес падет.
  Запаса ли не видишь хлебна?
  Гложи железны просфиры.
  Жупан ли, епанча ль потребна?
  Сам невидимкой всё бери.
  Сапог нет? - ступни самоходны
  Надень, перчатки самородны
  И дуй на огнь, на мраз, на глад:
  Российской силе нет преград.
  Бывало, ведь и в прежни годы
  Взлетала саранча на Русь,
  Многообразные уроды
  Грозили ей налогом уз.
  Был грех, от свар своих кряхтели,
  Теряли янством и главы, -
  Но лишь на бога мы воззрели,
  От сна вспрянули будто львы.
  Был враг чипчак - и где чипчаки?
  Был недруг лях - и где те ляхи?
  Был сей, был тот - их нет; а Русь?..
  Всяк знай, мотай себе на ус.
  Да как же это так случалось?
  Заботились, как днесь, цари;
  Премудро всё распоряжалось,
  Водили рать богатыри:
  При Святославиче Добрыня
  Убил дракона в облаках;
  Чернец Донского - исполина
  Татарского поверг во прах.
  Голицын, Шереметев, Львовы
  Крушили зубы в дни Петровы;
  Побед Екатерины лавр -
  Чесма, Кагул, Крым, Рымник, Тавр.
  Неужто Альпы в мире шашка?
  Там молньи Павла видел галл;
  На кляче белая рубашка
  Не раз его в усы щелкал, -
  Или теперь у Александра
  При войске нету молодца?
  С крестом на адска Саламандра
  Ужель не сыщется бойца?
  Внемли же моему ты гласу:
  Усердно помоляся Спасу,
  В четыре стороны поклон -
  И из ножон булат твой вон!
  И с свистом звонким, молодецким,
  Разбойника сбрось Соловья
  С дубов копьем вновь мурзавецким
  И будь у нас второй Илья;
  И, заперши в железной клетке,
  Как желтоглазого сыча,
  Уранга, сфинкса на веревке
  Примчи, за плечьми второча.
  Иль двадцать молодцов отборны::,
  Лицом, летами, ростом сходных.
  Пошли ты за себя за злым;
  Двадцатый хоть - приедет с ним.
  Для лучшей храбрых душ поджоги
  Ты расскажи им русску быль,
  Что старики, быв в службе строги,
  Все невозможности чли в пыль:
  Сжигали грады воробьями,
  Ходили в лодках по земле,
  Топили вражий стан прудами,
  Имели пищу в киселе,
  Спускались в мрачны подземелья.
  Живот считали за безделья;
  К отчизне ревностью горя,
  За веру мерли и царя.
  Однако ж, чтоб не быть и жертвой,
  Ты меч им кладенец отдай,
  Живой водой их спрысни, мертвой
  И горы злата обещай;
  Черкесенок, грузинок милых,
  У коих зарьные уста,
  Бровь черна, жил по телу синих
  Сквозь виден огнь и красота;
  А на грудях, как пух зыбучих,
  Лилей кусты и роз пахучих
  Манят к себе и старцев длань, -
  Ты, словом, всё сули им в дань.
  Я дочь свою и сам крестову,
  Красотку юную, во брак
  Отдам тому, кто грудь Орлову
  На славный сей отважит шаг;
  Денисовым и Краснощеким,
  Орловым, Иловайским вслед,
  По безднам, по горам высоким
  В дом отчий лавр кто принесет;
  Девицы, барыни донские,
  Вздев платья русские, златые,
  Введут его в крестов чертог
  И воспоют: "Велик наш бог!"
  Под вечер, утром, на зарянке,
  Сей радостный услыша глас,
  Живя уединенным в Званке,
  Так-сяк взбреду я на Парнас
  И песню войску там Донскому,
  Тебе на гуслях пробренчу:
  Да белому царю, младому,
  В венце алмазы расцвечу.
  Пусть звук ужасных днешних боев
  Сподвижников его героев
  Мой повторяет холм и лес,
  И гул шумит, как гром небес!

  1807


  Евгению. Жизнь Званская

  Блажен, кто менее зависит от людей,
  Свободен от долгов и от хлопот приказных,
  Не ищет при дворе ни злата, ни честей
  И чужд сует разнообразных!
  Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть,
  С пространства в тесноту, с свободы за затворы,
  Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть
  И пред вельможей пышны взоры?
  Возможно ли сравнять что с вольностью златой,
  С уединением и тишиной на Зваике?
  Довольство, здравие, согласие с женой,
  Покой мне нужен - дней в останке.
  Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;
  Мой утренюет дух правителю вселенной;
  Благодарю, что вновь чудес, красот позор
  Открыл мне в жизни толь блаженной.
  Пройдя минувшую и не нашедши в ней,
  Чтоб черная змия мне сердце угрызала,
  О! коль доволен я, оставил что людей
  И честолюбия избег от жала!
  Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,
  Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,
  Ищу красивых мест между лилей и роз,
  Средь сада храм жезлом чертяще.
  Иль, накорми моих пшеницей голубей,
  Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;
  На разноперых птиц, поющих средь сетей,
  На кроющих, как снегом, луги.
  Пастушьего вблизи внимаю рога зов,
  Вдали тетеревей глухое токованье,
  Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев,
  Рев крав, гром жолн и коней ржанье.
  На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар
  Повеет с дома мне манжурской иль левантской,
  Иду за круглый стол: и тут-то раздобар
  О снах, молве градской, крестьянской;
  О славных подвигах великих тех мужей,
  Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы.
  Для вспоминанья их деяний, славных дней,
  И для прикрас моей светлицы,
  В которой поутру иль ввечеру порой
  Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах,
  Россиян храбрости, как всяк из них герой,
  Где есть Суворов в генералах;
  В которой к госпоже, для похвалы гостей,
  Приносят разные полотна, сукна, ткани,
  Узорны образцы салфеток, скатертей,
  Ковров, и кружев, и вязани;
  Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов
  То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,
  То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,
  Сребро, трепещуще лещами;
  В которой, обозрев больных в больнице, врач
  Приходит доносить о их вреде, здоровье,
  Прося на пищу им: тем с поливкой калач,
  А тем лекарствица, в подспорье;
  Где также иногда по биркам, по костям,
  Усастый староста, иль скопидом брюхатой,
  Дает отчет казне, и хлебу, и вещам,
  С улыбкой часто плутоватой.
  И где, случается, гудожники млады
  Работы кажут их на древе, на холстине
  И получают в дар подачи за труды,
  А в час и денег по полтине.
  И где до ужина, чтобы прогнать как сон,
  В задоре иногда в игры зело горячи
  Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,
  По грошу в долг и без отдачи.
  Оттуда прихожу в святилище я муз
  И с Флакком, Пиндаром, богов воседши в пире,
  К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь
  Иль славлю сельску жизнь на лире;
  Иль в зеркало времен, качая головой,
  На страсти, на дела зрю древних, новых веков,
  Не видя ничего, кроме любви одной
  К себе, - и драки человеков.
  "Всё суета сует! - я, воздыхая, мню;
  Но, бросив взор на блеск светила полудневна, -
  О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?
  Творцом содержится вселенна.
  Да будет на земли и в небесах его
  Единого во всем вседействующа воля!
  Он видит глубину всю сердца моего,
  И строится моя им доля".
  Дворовых между тем, крестьянских рой детей
  Сбирается ко мне не для какой науки,
  А взять по нескольку баранок, кренделей,
  Чтобы во мне не зрели буки.
  Письмоводитель мой тут должен на моих
  Бумагах мараных, пастух как на овечках,
  Репейник вычищать, - хоть мыслей нет больших,
  Блестят и жучки в епанечках.
  Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;
  Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.
  Я озреваю стол - и вижу разных блюд
  Цветник, поставленный узором.
  Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
  Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
  Что смоль, янтарь - икра, и с голубым пером
  Там щука пестрая - прекрасны!
  Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;
  Но не обилием иль чуждых стран приправой:
  А что опрятно всё и представляет Русь,
  Припас домашний, свежий, здравой.
  Когда же мы донских и крымских кубки вин,
  И липца, воронка и чернопенна пива
  Запустим несколько в румяный лоб хмелин, -
  Беседа за сластьми шутлива.
  Но молча вдруг встаем - бьет, искрами горя,
  Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен:
  За здравье с громом пьем любезного царя.
  Цариц, царевичей, царевен.
  Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток;
  Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами,
  Пернатый к потолку лаптой мечу леток
  И тешусь разными играми.
  Иль из кристальных вод, купален, между древ,
  От солнца, от людей под скромным осененьем,
  Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев,
  С душевным неким восхищеньем.
  Иль в стекла оптики картинные места
  Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства,
  Моря, леса, - лежит вся мира красота
  В глазах, искусств через коварства.
  Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря
  Бегущи в тишине по синю волн стремленью:
  Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя,
  Премудрости ко прославленью.
  Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет
  И, движа машину, древа на доски делит;
  Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет,
  Клокоча огнь, толчет и мелет.
  Иль любопытны, как бумажны руны волн
  В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются
  В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен
  Марииной рукой прядутся.
  Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск,
  Все прелести, красы, берутся с поль царицы;
  Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск,
  Куется в бердыши милицы.
  И сельски ратники как, царства став щитом,
  Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве
  "За веру, за царя мы, - говорят, - помрем,
  Чем у французов быть в подданстве".
  Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом,
  Качусь на дрожках я соседей с вереницей;
  То рыбу удами, то дичь громим свинцом,
  То зайцев ловим псов станицей.
  Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,
  Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,
  Серпами злато нив, - и ароматов полн
  Порхает ветр меж нимф рядами.
  Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень
  По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым
  И сходит солнышко на нижнюю степень
  К холмам и рощам сине-темным.
  Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень:
  На бреге Волхова разводим огнь дымистый;
  Глядим, как на воду ложится красный день,
  И пьем под небом чай душистый.
  Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки,
  Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком;
  Как парусы суда и лямкой бурлаки
  Влекут одним под песнью духом.
  Прекрасно! тихие, отлогие брега
  И редки холмики, селений мелких полны,
  Как, полосаты их клоня поля, луга,
  Стоят над током струй безмолвны.
  Приятно! как вдали сверкает луч с косы
  И эхо за лесом под мглой гамит народа,
  Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы,
  Когда мы едем из похода.
  Стекл заревом горит мой храмовидный дом.
  На гору желтый всход меж роз осиявая,
  Где встречу водомет шумит лучей дождем,
  Звучит музыка духовая.
  Из жерл чугунных гром по праздникам ревет;
  Под звездной молнией, под светлыми древами
  Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,
  Поет и пляшет под гудками.
  Но скучит как сия забава сельска нам,
  Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;
  Велим талантами родных своих детям
  Блистать: музыкой, пляской, пеньем.
  Амурчиков, харит плетень иль хоровод,
  Заняв у Талии игру и Терпсихоры,
  Цветочные венки пастух пастушке вьет, -
  А мы на них и пялим взоры.
  Там с арфы звучный порывный в души гром,
  Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны
  Бегут, - и в естестве согласия во всем
  Дают нам чувствовать законы.
  Но нет как праздника, и в будни я один,
  На возвышении сидя столпов перильных,
  При гуслях под вечер, челом моих седин
  Склонясь, ношусь в мечтах умильных, -
  Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?
  Мимолетящи суть все времени мечтаньи:
  Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум
  И всех зефиров повеваньи.
  Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?
  Победы слава где, лучи Екатерины?
  Где Павловы дела? - Сокрылось солнце, - тень!..
  Кто весть и впредь полет орлиный?
  Вид лета красного нам Александров век;
  Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;
  Блаженствовал под ним в спокойстве человек,
  Но мещет днесь и он перуны.
  Умолкнут ли они? - Сие лишь знает тот,
  Который к одному концу все правит сферы;
  Он перстом их своим как строй какой ведет,
  Ко благу общему склоняя меры.
  Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт
  И поглумляется безумству человеков:
  Тех "свещает мрак, тех помрачает свет,
  И днешних, и грядущих веков.
  Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор
  Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау;
  Младых вождей расцвел победами там взор,
  И скрыл орла седого славу.
  Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.
  Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!
  Увы! и даже прах спахнет моих костей
  Сатурн крылами с тленна мира.
  Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,
  Не воспомянется нигде и имя Званки;
  Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд
  И разве дым сверкнет с землянки.
  Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих
  Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот
  страшный,
  Который тощих недр и сводов внутрь своих
  Вождя, волхва, гроб кроет мрачный,
  От коего как гром катается над иим
  С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы
  Так слышны под землей, как грохотом глухим
  В лесах трясясь, звучат стрел тулы.
  Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом
  Ударив об доски, заросши мхом, железны,
  И свитых вкруг моей могилы змей гнездом
  Прогонишь - бледну зависть - в бездны;
  Не аря на колесо веселых, мрачных дней,
  На возвышение, на пониженье счастья,
  Единой правдою меня в умах людей
  Чрез Клии воскресишь согласья.
  Так, в мраке вечности она своей трубой
  Удобна лишь явить то место, где отзывы
  От лиры моея шумящею рекой
  Неслись чрез холмы, долы, нивы.
  Ты слышал их, - и ты, будя твоим пером
  Потомков ото сна, близ Севера столицы,
  Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром:
  "Здесь бога жил певец, Фелицы".

  1807


  Милорду, моему пуделю

  Тебя, Милорд! воспеть хочу;
  Ты графской славной сын породы.
  Встань, Диоген! зажги свечу
  И просвети ты в том народы,
  Что верности и дружбы нет
  На свете более собачей.
  Воззри, брехав на мир ходячей:
  Как бочку ты, так кабинет
  Стрежет мой циник без измены,
  Храня в нем книги, письма, стены.
  К тебе как древле, днесь к нему
  Коль вшел бы мира победитель
  И, принеся в конуру тьму,
  Его был гордый вопроситель:
  Чего себе желает в дар?
  То, гриву дыбом, как щетину,
  Подняв, ощеря, харю львину,
  Как ты он громко б заворчал:
  "Прочь! прочь! и солнечна зениту
  Не тми писать стихи пииту".
  Ты шерстью бел, Милорд, умом,
  Подлогу нет в тебе ни духу;
  Ты раб, а в смысле друг прямом
  И струсишь разве от обуху;
  Ласкаешься ты к тем всегда,
  Меня кто непритворно любит;
  А кто мне враг иль лесть мне трубит,
  Ты тех кусаешь иногда.
  Ты камердинер на догадки:
  Мне носишь шляпу, трость, перчатки.
  Осанист, взрачен, смотришь львом,
  Подобно гордому вельможе;
  Обмыт, расчесан, обелен,
  Прекрасен и в мохнатой роже.
  Велик, кудряв, удал собой:
  Как иней - белыми бровями,
  Как сокол - черными глазами,
  Как туз таможенный какой,
  В очках магистер знаменитой,
  А паче где ты волокитой.
  Бываешь часто сзади гол,
  Обрит до тела ты нагого;
  Но как ни будь кто сколько зол,
  Не может на тебя другого
  Пороку взвесть и трубочист,
  Который всех собой марает,
  Что вид твой мота лишь являет,
  Который сзади уже чист
  Имением своим богатым,
  Но виден лишь с лица хохлатым.
  О! сколь завистников в судьбе
  Твоей и в жребьи столь счастливом,
  Когда отвсюду нимф к тебе
  Ведут, - и ты во прихотливом
  Твоем желаньи, как султан,
  Насытясь мяс из рук пашинских,
  С млеком левантских питий, хинских,
  Почить ложишься на диван:
  Ты равен тут уж сибариту,
  Породой, счастьем отмениту.
  Он сладко ест, и пьет, и спит,
  Курит и весь свой век зевает,
  Тем больше в свете знаменит,
  Чем больше в неге утопает.
  Но нет: его ты лучше тем,
  Что доброхотам благодарен,
  Не зол на вышке, не коварен,
  Не подл внизу ни перед кем.
  И на ворон хоть лаешь черных,
  Но друг своих и кошек белых.
  Заносчив, правда, ты, Милорд!
  Но будь блажен, о пес почтенный!
  И по достоинству тем горд,
  Что страж ты добр хозяйских верный.
  Как редко в нынешний то век!
  В плену стеснен быв жаждой, гладом,
  Прервав ты цепь, бежал всем градом,
  Как твердый отчич, человек,
  Что на дары ничьи не падок,
  И лег на одр свой без оглядок.
  Весьма ты сметлив на порок,
  И, зря просителей бумаги,
  Ко мне в мой приносивших толк,
  Средь дельной иль пустой отваги
  Берешь листы ты с полу вдруг,
  Приносишь мне ради прочтенья
  И, требуя в тот миг решенья,
  Мой лаем беспокоишь дух.
  Ах! Если б все так были рьяны,
  Когда б лезть аа умом в карманы?
  Отважный, дерзкий водолаз,
  И рубль ты сыщешь бездн в средине.
  Еще бы более проказ
  Узрели мы фортуны в сыне,
  Когда бы только он имел
  Твое чутье и плавать лапы:
  Он сорвал бы с британцев шляпы
  И вмиг их златом овладел,
  На брег из моря вышед с дракой,
  И был всех больше б забиякой.
  О славный, редкий пудель мой,
  Кобель великий, хан собачий,
  Что истинно ты есть герой,
  Того и самый злой подьячий
  Уже не в силах омрачать:
  Ты добр, - смешишь детей игривых.
  Ты храбр, - страшишь людей трусливых.
  Учтив, - бежишь меня встречать.
  Премудр, - в философы годишься,
  Стрельбы и Дурака' тулишься.
  Велик, могущ и толст Дурак,
  А всем пословица известна,
  Что с сильным, с богачом никак
  Ни брань, ни драка не совместна,
  То как избавиться хлопот?
  Как сладить со слоновьей мочью?
  С башкой упругой, мозгом тощью?
  Бежать поджавши куда хвост?
  Так ты, чтобы не быть в накладе,
  Ушел - и счастлив в Альдораде.
  Блажен, тебе теперь тепло,
  Живешь в спокойстве и в прохладе,
  А если иногда в стекло,
  Восседши под окошком в граде,
  И видишь стаю ты собак,
  Грызущихся между собою,
  Патриотичною душою
  Ворча тихонько, брешешь так:
  "Пусть за казенну бы ковригу
  Дрались, а не мослы, лодыгу".
  Так, честный песий философ,
  Ты прав с толь здравым рассужденьем,
  Но много ли таких есть псов,
  Что от мослов бегут с презреньем?
  Голодный волк завертки рвет,
  Тот ввек привык чужим тешиться,
  А тот - лишь только б покормиться,
  И свет уж так давно идет.
  Хвали же вышнего десницу,
  Ешь молча щи и пей водицу.
  Сиятельный твой так отец
  Пил, ел и спит в саду прекрасном,
  И там, чувствительных сердец
  К отраде в плаче их ужасном,
  Над ним поставлен монумент;
  То мне ли быть неблагодарным,
  Пииту не высокопарным,
  Тебе не сделать комплимент?
  Нет! - гроб твой освечу лучами,
  Вкруг прах омою весь слезами.
  А если строгою судьбой
  И непреложным, злобным роком
  Век прежде прекратится мой,
  То ты в отчаяньи жестоком,
  Среди ночныя тишины
  Наполнь весь дом мой завываньем,
  Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем.
  Простили мне мои вины:
  Хоть то по смерти награжденье,
  Внушишь во всех коль сожаленье.

  1 Дураком называется ужасной величины датский злобный ко-
  бель, от которого Милорд всегда прячется.

  1807


  [Image024]


  Привратнику

  Один есть бог, один Державин, -
  Я в глупой гордости мечтал, -
  Одна мне рифма - древний Навин,
  Что солнца бег остановлял.
  Теперь другой Державин зрится,
  И рифма та ж к нему годится.
  Но тот Державин - поп, не я:
  На мне парик - на нем скуфья.
  И так, чтоб врат моих приставу
  В Державиных различье знать,
  Пакетов, чести по уставу,
  Чужих мне в дом не принимать,
  Не брать от имреков пасквилей,
  Цидул, листков, не быть впредь филей,
  Даю сей вратнику приказ, -
  Не выпущать сего из глаз.
  На имя кто б мое пакеты
  Какие, письма ни принес, -
  Вопросы должен на ответы
  Тотчас он дать, - бумаг тех в вес, -
  Сказать: отколь, к кому писанья,
  И те все произнесть признанья
  Свободным, без вапинок, ртом;
  Подметны сплетни жги огнем.
  А чтоб Державина со мною
  Другого различал ты сам, -
  Вот знак: тот млад, но с бородою,
  Я стар, - юн духом по грехам.
  Он в рясе длинной и широкой;
  Мой фрак кургуз и полубокой.
  Он в волосах; я гол главой;
  Я подлинник - он список мой.
  Он пел молебны, панихиды
  И их поныне всё поет;
  Слуга был Марса я, Фемиды,
  А ныне - отставной поэт.
  Он пастырь чад, отец духовный.
  А я правитель был народный;
  Он обер-поп; я ктитор муз,
  Иль днесь пресвитер их зовусь.
  Кропит водой, курит кадилом,
  Он тянет руку дам к устам;
  За честь я чту тянуться рылом
  И целовать их ручки сам.
  Он молит небеса о мире;
  Героев славлю я на лире.
  Он тайны сердца исповесть;
  Скрывать я шашни чту за честь.
  Различен также и делами:
  Он ест кутью, - а я салму.
  Он громок многими псалмами,
  Я в день шепчу по одному.
  Державин род с потопа влекся;
  Он в семинарьи им нарекся
  Лишь сходством рифм моих и стоп.
  Мой дед мурза - его дед поп.
  И словом: он со мной не сходен
  Ни видом, ростом, ни лицом;
  Душой, быть может, благороден,
  Но гербом - не Державин он!
  В моем звезда рукой держима;
  А им клюка иль трость носима.
  Он может четки взнесть в печать;
  Я лирою златой блистать.
  А потому почталионов,
  Его носящих письма мне,
  Отправя множеством поклонов, -
  Ни средь обедов, ни во сне
  Не рушь ты моего покою;
  Но позлащенной булавою
  С двора их с честью провожай;
  Державу с митрой различай.

  1808


  Альбаум

  Когда аемны оставишь царствы,
  Пойдешь в Эдем, иль Элизей,
  Харон вопросит иль мытарствы
  Из жизни подорожной сей, -
  Поэтов можешь одобренья
  В альбауме твоем явить,
  Духам отдав их для прочтенья,
  Пашпорт твой ими заменить.
  По них тебя узнают тени,
  Кто ты и в свете как жила;
  Твои все чувствы, помышленьи
  Раскроются, как солнцем мгла.
  Тогда ты можешь оправдаться,
  И ах! - иль обвиненной быть,
  В путь правый, левый провождаться,
  Святой иль окаянной слыть:
  Тогда черта, взгляд, вздох, цвет, слово
  Сей книги записной в листах
  Духовно примут тело ново
  И обличат тебя в делах,
  Во всех часах твоих, мгновеньях;
  Ты станешь на суде нагой,
  В поступках, мыслях и движеньях
  Мрак самый будет послух твой.
  Поэт, тебя превозносивший,
  Прямым заговорит лицом,
  Порок иль добродетель чтивший
  Своим возопиет листом.
  Лист желтый, например, надменность
  Явит, что гордо ты жила;
  На синем - скупость вскрикнет, ревность,
  Что ты соперниц враг была;
  На сребряном - вструбит богатство,
  Что ты в свой век прельщалась им;
  На темном - зашипит лукавство,
  Что в грудь вилась друзьям твоим;
  На алом - засмеется радость,
  Что весело любила жить;
  На розовом - воспляшет младость,
  Что с ней хотела век свой длить;
  На глянцеватом - самолюбье
  Улыбкою своей даст знать,
  Что было зеркало орудье
  Красот твоих, дабы прельщать;
  Надежда на листках зеленых
  Шепнет о всех твоих мечтах;
  На сереньких листках смиренных
  Печаль завоет во слезах.
  Но гений, благ твоих свидетель,
  На белых листьях в блеске слов
  Покажет веру, добродетель
  И беспорочную любовь.

   1808


  Задумчивость

  Задумчиво, один, широкими шагами
  Хожу и меряю пустых пространство мест;
  Очами мрачными смотрю перед ногами,
  Не зрится ль на песке где человечий след.
  Увы! я помощи себе между людями
  Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет;
  Веселье коль прошло, грусть обладает нами,
  Зол внутренних печать на взорах всякий
  чтет.
  И мнится, мне кричат долины, реки,
  холмы,
  Каким огнем мой дух и чувствия жегомы
  И от дражайших глаз, что взор скрывает
  мой,
  Но нет пустынь таких, ни дебрей
  мрачных, дальных,
  Куда любовь моя в мечтах моих печальных
  Не приходила бы беседовать со мной.

  1808


  [Image025]


  К Правде

  Слуга, сударыня, покорный!
  Пускай ты божеская дочь,
  Я стал уж человек придворный
  И различу, что день, что ночь.
  Лет шестьдесят с тобой водился,
  Лбом за тебя о стены бился,
  Чтоб в верных слыть твоих слугах;
  Но вижу, неба дщерь прекрасна,
  Что верность та моя напрасна:
  С тобой я в чистых дураках!..

  1808

  * * *

  Уж я стою при мрачном гробе,
  И полно умницей мне слыть;
  Дай в пищу зависти и злобе
  Мои все глупости открыть:
  Я разум подклонял под веру,
  Любовью веру возрождал,
  Всему брал совесть в вес и меру
  И мог кого прощать - прощал.
  Вот в чем грехи мои, недуги,
  Иль лучше пред людьми прослуги.

  1808 (?)


  Издателю моих сочинений

  В угодность наконец общественному взгляду
  Багрим к тебе пристал татарских мурз с гудком;
  Но с вздохом признаюсь, в нем очень мало ладу;
  И то уже порок: я смел блистать умом.

  1808

  * * *

  Тебе в наследие, Жуковской!
  Я ветху лиру отдаю;
  А я над бездной гроба скользкой
  Уж преклоня чело стою.

  1808


  Водомет

  Луч шумящий, водометный,
  Свыше сыплюща роса!
  Где в тени в день знойный, летний,
  Совершенная краса,
  Раскидав по дерну члены
  И сквозясь меж струй, ветвей,
  Сном объята, в виде пены,
  Взгляд влекла души моей;
  Где на зыблющу склонялись
  Лилии блестящу грудь,
  Зарьных розы уст касались
  И желали к ним прильнуть;
  Воздух свежестью своею
  Ей спешил благоухать;
  Травки, смятые под нею,
  Не хотели восставать;
  Где я очи голубые
  Небесам подобны зрел,
  С коих стрелы огневые
  В грудь бросал мне злобный Лель.
  О места, места священны!
  Хоть лишен я вас судьбой,
  Но прелестны вы, волшебны
  И столь милы мне собой,
  Что поднесь о вас вздыхаю
  И забыть никак не мог,
  С жалобой напоминаю:
  Мой последний слышьте вздох.

  1808


  [Image026]


  Аспазии

  Блещет Аттика женами;
  Всех Аспазия милей:
  Черными очей огнями,
  Грудью пенною своей
  Удивляючи Афины,
  Превосходит всех собой;
  Взоры орли, души львины
  Жжет, как солнце, красотой.
  Резвятся вокруг утехи,
  Улыбается любовь,
  Неги, радости и смехи
  Плетеницы из цветов
  На героев налагают
  И влекут сердца к ней в плен;
  Мудрецы по ней вздыхают,
  И Перикл в нее влюблен.
  Угождают ей науки,
  Дань художества дают,
  Мусикийски сладки звуки
  В взгляды томность ей лиют.
  Она чувствует, вздыхает,
  Нежная видна душа,
  И сама того не знает,
  Чем всех больше хороша.
  Зависть с злобой содружася
  Смотрят косо на нее,
  С черной клеветой свияся,
  Уподобяся змее,
  Тонкие кидают жалы
  И винят в хуле богов;
  Уж Перикла силы малы
  Быть щитом ей от врагов.
  Уж ведется всенародно
  Пред судей она на суд,
  Злы молвы о ней свободно
  Уж не шепчут - вопиют;
  Уж собранье заседало,
  Уж архонты все в очках;
  Но сняла лишь покрывало -
  Пал пред ней Ареопаг!

  1809


  Синичка

  Синичка весения,
  Чиликать престань,
  Во время осенне
  Зяблику дань
  Ты платишь и таешь,
  Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь.
  Любить всем в природе
  Судьбой суждено;
  Но в птичьем народе,
  Ах! нужно одно,
  Что если пылаешь,
  Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь.
  То помни, что лето
  Тотчас протечет,
  Что сердце нагрето
  Лишь страстью поет,
  Но хлад как встречаешь,
  Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь.
  Так выбери ж птичку
  Такую себе,
  И в осень синичку
  Чтоб жала к себе
  И хладу не знала,
  Вздыхала, вздыхала, вздыхала.

  1809


  Незабудка

  Милый незабудка цветик!
  Видишь, друг мой, я стеня
  Еду от тебя, мой светик, -
  Не забудь меня.
  Встретишься ль где с розой нежной
  Иль лилеей взор пленя, -
  В самой страсти неизбежной
  Не забудь меня.
  Ручейком ли где журчащим
  Зкой омоешь летня дня, -
  И в жемчуге вод шумящем
  Не забудь меня.
  Ветерок ли где порханьем
  Кликнет, в тень тебя маня, -
  И под уст его дыханьем
  Не забудь меня.

  1809


  На гробы рода Державиных
  в Казанской губернии и уезде,
  в селе Егорьеве

  О праотцев моих и родших прах священный!
  Я не принес на гроб вам злата и сребра
  И не размножил ваш собою род почтенный;
  Винюсь: я жил, сколь мог, для общего добра.

  1810


  Надежда
  К Федору Петровичу Львову, у коего
  первая супруга была Надежда

  Луч, от света отделенный,
  Льющего всем солнцам свет,
  Прежде в дух мой впечатленный,
  Чем он прахом стал одет,
  Беспрестанно ввысь парящий
  И с собой меня манящий
  К океану своему, -
  Хоть претит земли одежда,
  Но несешь меня к нему
  Ты желаний на крылах,
  О бессмертная Надежда,
  Обещательница благ!
  Глупые мечтают смертны
  О каких-то днях златых;
  Суеты их неиссчетны,
  Ищет целей всяк своих.
  Я премены вижу света:
  Зрю зимы, весны дни, лета
  И осенних дней возврат;
  Стареют, юнеют роды,
  Зрю всему свой круг, свой ряд;
  Но довольным не хощу
  Быть теченьем сим природы, -
  Всё чего-то вновь ищу.
  Век меня Надежда льстила:
  Утешала детски дни,
  Храбрость мужеству дарила,
  Умащала седины
  И, пред близкой днесь могилой
  Укрепя своею силой,
  Сыплет предо мной цветы;
  Вечности на праге стоя,
  Жизнь люблю и суеты;
  Славы мню стяжать венец,
  Беспокоюсь средь покоя, -
  И еще ль я не глупец?
  Так кажусь пусть я безумным,
  Пусть Надежда бред глупцов;
  Но как морем жизни шумным
  Утопаю средь валов,
  Чем-то дух мой всё бодрится:
  Должно, должно мне родиться
  К лучшему чему ни есть.
  Ах! коль чувство что внушает,
  Ум дает и сердце весть, -
  Истины то знак для нас;
  Дух никак не облыгает.
  Глас Надежды - божий глас.
  Глас Надежды - сердца сладость,
  Восхищение ума,
  О добре грядущем радость.
  Хоть невидима сама,
  Но везде со мною ходит,
  Время весело проводит
  И в забавах и в бедах.
  На нее зря, улыбаться
  Буду в смертных я часах, -
  И как хлад польет в крови,
  Буду риз ее держаться
  До объятия любви.
  Так надежды пресекает
  Лишь одна любовь полет,
  Как во солнце утопает
  Лучезарном искры свет.
  С богом как соединимся,
  В свете вечном погрузимся
  Пламенем любви своей,
  Смертная спадет одежда,
  Мы в блистании лучей
  Жизнью будем жить духов. -
  Верь, жива твоя Надежда,
  Ты ее увидишь, Львов.

  1870


  Явление

  Лежал я на травном ковре зеленом,
  На берегу шумящего ручья,
  Под тенносвесистым, лаплистным кленом;
  От зноя не пеклася грудь моя,
  И мня о сих, о тех делах отчизны,
  Я в сладостном унынии дремал,
  Припомня все, что претерпел в сей жизни,
  Хотя и прав бывал.
  И се с страны из рощи вылетает
  Жена мне юна солнечной красы!
  Как снег тончица бела обвевает
  Ее орехокурчаты власы;
  С очей ее блестяща отливалась
  Эфира чистого лазурна даль,
  Среди ланит лилейных расширялась
  Заря, сквозясь в кристаль.
  Вкруг уст ее видна была червленых
  Усмешка, ласка искренней любви,
  Блистали капли рос с ресниц чуть смежных;
  В очах щедрота, тихий нрав в крови
  Показывали мне ее в печали. -
  Я зрел, иль мнил так быть в мечтаньи ей.
  Но кто блаженнее, кого видали,
  Как я мечтой был сей?
  Восстал - и к ней объятья простираю;
  Она же от меня уходит прочь!
  Я бледность на лице ее встречаю,
  Она померкла так, как лунна ночь,
  Но с чувством на меня взглянув усердно,
  Взор важный и глубокомудрый свой
  С десницею взведя на небо звездно, -
  Исчезла предо мной!
  "Гряди в свой путь, - я рек, - небес явленье:
  Гряди, - довольно я познал тебя,
  И ясно все твое мне мановенье,
  Я понял, как вперед вести себя:
  Не стоит хвал, любви, но паче слезно
  Само-блестяще на земли житье;
  Но там, но там с тобой цветет любезно
  Отечество мое".

  1810


  Римскому народу

  Куда, куда еще мечи, едва вложенны
  В ножны, вы обнажа стремитесь вновь ярясь?
  Поля ль от вас, моря ль не много обагренны,
  И мало ль ваша кровь лилась?
  Нет, нет! - не Рим ему враждебный и надменный
  Низверг и превратил в персть пламем Карфаген;
  Ни вольный бриттов род, цепями отягченный,
  Сквозь врат торжеств веденный в плен.
  Так, так, - не от парфян; но собственной враждою
  Своей, крамолою падет ваш славный град.
  Ни волк, ни лев, как вы, с столь яростию злою
  Своих собратьев не губят.
  Что ж за слепая месть, и что за вышня сила,
  Иль грех какой стремит вас? - Дайте мне ответ.
  Но вы молчите! Что? - ваш бледность зрак
  покрыла!
  Иль молний ужаснул вас свет?
  Се строгий Рима рок, се злоба вееровидна
  Как заглушает ваш братоубийством глас!
  С тех пор, как Ремова кровь пролита невинна,
  Лежит проклятие на вас.

  1811


  Аристиппова баня

  Что вы, аркадские утехи,
  Темпейский дол, гесперский сад,
  Цитерски резвости и смехи
  И скрытых тысящи прохлад
  Средь рощ и средь пещер тенистых,
  Между цветов и токов чистых, -
  Пред тем, где Аристипп живет?
  Что вы? - Дом полн его довольством,
  Свободой, тишиной, спокойством,
  И всех блаженств он чашу пьет!
  Жизнь мудрого - жизнь наслажденья
  Всем тем, природа что дает.
  Не спать в свой век и с попеченья
  Не чахнуть, коль богатства нет;
  Знать малым пробавляться скромно,
  Жить с беззаконными законно;
  Чтнть доблесть, не любить порок,
  Со всеми и всегда ужиться,
  Но только с добрыми дружиться, -
  Вот в чем был Аристиппов толк!
  Взгляните ж на него. - Он в бане!
  Се роскоши и вкуса храм!
  Цвет роз рассыпан на диване;
  Как тонка мгла иль фимиам,
  Завеса вкруг его сквозится;
  Взор всюду из нее стремится,
  В нее ж чуть дует ветерок;
  Льет чрез камин, сквозь свод, в купальню,
  В книгохранилище и спальню
  Огнистый с шумом ручеек.
  Он нежится, - и Апеллеса
  Картины вкруг его стоят:
  Сверкают битвы Геркулеса;
  Сократ с улыбкою пьет яд;
  Звучат пиры Анакреона;
  Видна и ссылка Аполлона,
  Стада пасет как по земле,
  Как с музами свирелку ладит,
  В румянец роз пастушек рядит:
  Цветет спокойство на челе.
  Иль мирт под тенью, под луною,
  Он зрит, на чистом ручейке
  Наяды плещутся водою,
  Шумят, - их хохот вдалеке
  Погодкою повсюду мчится,
  От тел златых кристалл златится
  И прелесть светится сквозь мрак.
  Всё старцу из окна то видно;
  Но нимф невинности не стыдно.
  Что скрытый с них не сходит зрак.
  А здесь, в соседственном покое,
  В очках друзей его собор
  Над книгой, видной на налое,
  Сидит, склоня дум полный взор,
  Стихов его занявшись чтеньем;
  Младая дщерь на цитре пеньем
  Между фиялов вторит их.
  Глас мудрости живей несется,
  Как дев он с розовых уст льется,
  Подобно мед с сотов златых.
  "О смертные! - поет Арета, -
  Коль странники страны вы сей,
  Вкушать спешите благи света:
  Теченье кратко ваших дней.
  Блаженство нам дарует время;
  Бывает и порфира бремя,
  И не прекрасна красота.
  Едино счастье в том неложно,
  Коль услаждать дух с чувством можно,
  А все другое - суета.
  Не в том беда, чтоб чем прельщаться,
  Беда пороку сдаться в плен.
  Не должен мудрым называться,
  Кто духа твердости лишен.
  Но если тело услаждаем
  И душу благостьми питаем,
  Почто с небес перуна ждать?
  Для жизни человек родится,
  Его стихия - веселиться;
  Лишь нужно страсти побеждать.
  К в счастии не забываться,
  В довольстве помнить о других;
  Добро творить не собираться,
  А должно делать, - делать вмиг.
  Вот мудра мужа в чем отличность!
  И будет ли вредна тут пышность,
  Коль миро на браду занес
  И час в дом царский призывает,
  Но сирота пришел, рыдает, -
  Он встал, отер его ток слез?
  Порочно ль и столов обилье,
  Блеск блюд, вин запах, сладость яств,
  Коль гонят прочь они унынье,
  Крепят здоровье - и приятств
  Живут душой друзьям в досугах;
  Коль тучный полк стоит в прислугах
  И с гладу вкруг не воют псы?
  Себя лишь мудрый умеряет
  И смерть, как гостью, ожидает,
  Крутя, задумавшись, усы".
  Но вдруг вошли, пресекли пенье
  От Дионисья три жены,
  Мужам рожденны на прельщенье:
  Как нощь - власы, лицом - луны,
  Как небо - голубые взоры;
  Блеск уст, ланит их - блеск Авроры,
  И холмы в дар ему плодов
  При персях отдают в прохладу.
  "Хвала царю, - рек, - за награду;
  Но выдьте вон: я философ".
  Как? - Нет, мудрец! скорей винися,
  Что ты лишь слабостью не слаб
  Без зуб воздержностью не дмися:
  Всяк смертный искушенья раб.
  Блажен, и в средственной кто доле
  Возмог обуздывать по воле
  Своих стремленье прихотей!
  Но быть богатым купно святу
  Так трудно, как орлу крылату
  Иглы сквозь пролететь ушей.

  1811


  На храм при Гапсале

  воздвигнутый графом Сте<й>нбоком
  в память, что на месте том под деревами
  отдыхал Петр Великий
  по разбитии шведских галер
  в 17<10> году

  На бывших шведских сей брегах построен храм,
  Чтобы в прогулках был щит от дождя и зною
  Друзей он и врагов, и в памятник векам:
  Великого Петра тут сень была покою.

  1811


  Касаюсь струн, - и гром за громом
  От перстов с арфы в слух летит,
  Шумит, бушует долом, бором,
  В мгле шепчет с тишиной и спит;
  Но вдруг, отдавшися от холма
  Возвратным грохотаньем грома,
  Гремит и удивляет мир:
  Так ввек бессмертно эхо лир.
  О мой Евгений! коль Нарциссом
  Тобой я чтусь, - скалой мне будь;
  И как покроюсь кипарисом,
  О мне твердить не позабудь.
  Пусть лирой я, а ты трубою
  Играя, будем жить с тобою,
  На Волхове как чудный шум
  Тьмой гулов удивляет ум.
  Увы! лишь в свете вспоминаньем
  Бессмертен смертный человек:
  Нарцисс жил нимфы отвечаньем, -
  Чрез муз живут пииты ввек.
  Пусть в персть тела их обратятся,
  Но вновь из персти возродятся,
  Как ожил Пйндар и Омир
  От Данта и Петрарка лир.
  Так, знатна часть за гробом мрачным
  Останется еще от нас,
  А паче свитком беспристрастным
  О ком воскликнет Клиин глас, -
  Тогда и Фивов разоритель
  Той самой Званюи был бы чтитель,
  Где Феб беседовал со мной. -
  Потомство воззвучит - с тобой.

  1811


  К Меценату

  Сабинского вина, простого.
  Немного из больших кувшинов
  Днесь выпьем у меня, Мецен!
  Что сам, на греческих вин гнезда
  Налив, я засмолил в тот день.
  Когда, любезнейший мой рыцарь,
  Народ тебя встречал в театре
  Со плеском рук, - и гром от хвал
  Твоих с брегов родимых Тибра
  Звучал сверх Ватиканских гор.
  Ты у себя вино секубско
  И сладки пьешь калесски соки;
  Но у меня их нет, и грозд
  Ни формианский, ни фалернский
  Моих не благовонит чаш.

  <1811>


  Полигимнии

  Муза Эллады, пылкая Сафа,
  Северных стран Полигимния!
  Твоя ли сладкозвучная арфа?
  Твои ли то струны златые,
  Что, молнии в души бросая,
  Что, громами тихо гремя.
  Грудь раздробляют мою!
  Иль, о румянощека, чернокудра,
  Агатовоокая дева!
  Ты мне древнего слога премудра
  Витиев эольских напева
  С розовых уст тлас проливаешь?
  Слышу журчащие токи
  И во гармоньи тону!
  Так ты, греко-российска Харита!
  Вблизи как меня восседая,
  Коснулась во мне дланью пиита,
  Со мной однодушно дыхая,
  Мой гимн возглашаючи богу;
  Сердце во мне вспламенялось,
  Слезы ручьями лились!
  И если б миг еще продолжила
  Твое небоэвучное чтенье,
  Всю жизнь бы мою, как былье, спалила,
  Растаял бы я в восхищенье,
  Юной красой упояся,
  Блаженства снести бы не мог,
  Умер, любовью сгорев.
  Но холодная старость, седая,
  Бледным покрыв щитом костяным,
  Стрелы твоих очес отражая,
  Хоть упасть ко стопам мне твоим
  Строго тогда воспретила,
  Избег я тебя, - но твой взгляд,
  Луч как в льде, блещет во мне.
  Зрится в моем, горит воображенье,
  Ах! как солнце твоя красота!
  Слышу тобой мое выраженье,
  И очаровательна мечта
  Всю душу мою наполняет
  Пеньем твоим песен моих. -
  Буду я, буду бессмертен!

  <1816>

  * * *

  Враги нам лучшие друзья;
  Они премудрости нас учат.
  Но больше тех страшуся я,
  Ласкательством меня кто мучит.

  Между 1801 и 1816


  К портрету Ивана Ивановича
  Дмитриева

  Поэзия, честь, ум
  Его были душою)
  Юстиция, блеск, шум
  Двора - судьбы игрою.

  Между 1813 и 1816

  * * *

  Река времен в своем стремленьи
  Уносит все дела людей
  И топит в пропасти забвенья
  Народы, царства и царей.
  А если что и остается
  Чрез звуки лиры и трубы,
  То вечности жерлом пожрется
  И общей не уйдет судьбы.

  6 июля 1816


  


                                КОММЕНТАРИИ

     В эту книгу входит значительная часть поэтического наследия  Державина.
Стихотворения публикуются в хронологическом порядке. Книга знакомит читателя
и   с   прозой   Державина:   его   "Объяснениями"   к   стихотворениям    и
автобиографическими записками, которые со времен издания, осуществленного Я.
К. Гротом в 1864 - 1883  годах,  не  печатались.  Как  "Объяснения",  так  и
"Записки" имеют не только историческое  значение  и  ценность  литературного
документа: они интересны живым, темпераментным отношением поэта  к  событиям
его эпохи, ярким воссозданием ее атмосферы, а  главное  -  личностью  самого
Державина, пылкого и  простодушного,  прямолинейного  и  умного,  неподкупно
честного, бескорыстного и обаятельного.
     Составитель комментировал не  все  стихи  Державина.  Одни  из  них  не
нуждаются в примечаниях. Другие прокомментировал сам Державин  (такие  стихи
отмечены в "Содержании"  звездочкой).  Составитель  не  счел  нужным  давать
примечания и к тем строкам и стихам, которые шире и  многозначнее  реального
комментария  к  ним  Державина.  В  "Объяснениях"  и  "Записках"   сохранена
последовательность, установленная самим поэтом.
     Стихи и проза поэта, дополняя и обогащая  друг  друга,  дадут  читателю
более полное представление и о самом Державине и о тех вопросах,  к  которым
он упорно обращался на протяжении его жизни.
     Из "Объяснений" изъято "изъяснение картин, при  них  находящихся",  так
как сами "картины" в настоящем издании не воспроизводятся.
     Прозаические тексты Державина печатаются в основном  в  соответствии  с
нормами  современной  орфографии.   Сохранено   лишь   написание   отдельных
архаизмов, характерных как для стиля Державина, так и для  литературы  XVIII
века в целом.
     Стихи  печатаются  с  учетом  определенной  текстологической  традиции,
сложившейся на протяжении многих лет в советских  изданиях  Державина.  Так,
например, не изменяется архаическое  написание  рифмующихся  слов,  а  также
слов, стоящих под ударением. Это же относится к некоторым названиям и именам
собственным (в частности, Румянцев,).
     В датировке стихотворений  составитель  считал  возможным  ограничиться
лишь указанием года создания стихотворения, не  мотивируя  эту  датировку  в
примечаниях.


     СТИХОТВОРЕНИЯ

     Невесте. (Стр. 23.) - Обращено к Е. Я. Бастидон,  на  которой  Державин
женился 18 апреля 1778 года.
     Препятствие  к  свиданию  с  супругой.  (Стр.  24.)  -   Укротися   же,
стихия... - Осенью 1778 года Державин не мог вернуться в Казань  к  жене  из
своего имения под Оренбургом, так как по Каме шел лед.
     На рождение в Севере порфирородного отрока. (Стр. 26.)  -  Написано  по
случаю рождения (12 декабря 1777 года) великого князя,  будущего  императора
Александра I.
     С их ты матерью... - то есть Екатериной II.
     На Новый год. (Стр. 36.) - Плснира - так в стихах Державин называл свою
первую жену. Петры, и Генрихи, и Титы... - Имеются в виду: Петр I; Генрих IV
(1553 - 1610), французский король; Тит Флавий Веспасиан (39 -  81),  римский
император. Элементы - здесь: стихии.
     На выздоровление Мецената. (Стр. 38.) - Обращено к И. И. Шувалову.
     Старик - Харон. Ты Ломоносовым пером. - Речь идет  о  поэме  Ломоносова
"Петр Великий", посвященной Шувалову.
     Решемыслу. (Стр. 48.) - Обращено к Г. А. Потемкину.  Решемысл  -  герой
"Сказки о царевиче Февее", написанной Екатериной II.
     Подруга Флаккова... - то есть муза Горация Флак-ка.
     ...царице той... - Елизавете Петровне.
     И не кубарит кубарей... - Здесь: не бездельничает.
     Минерва - здесь: Екатерина II.
     Героям шьет коты да шубы. - Екатерина II разрешила войскам носить зимой
теплую одежду.
     Желание Зимы. (Стр. 60.) - Обращено к П. М. Захарьину  (1750  -  1800),
стихотворцу, с которым Державин познакомился в  Тамбове.  Державин  писал  о
Захарьине, что он "непреодолимою побежден страстью к  пьянству,  от  которой
был удерживаем разными средствами сочинителем  сей  оды;  но  как  ничто  не
успело, то в шутку над ним и написана сия площадная пиеса" ("Объяснения").
     В  убранстве  козырбацком...  -  по  смыслу  -  молодецком.   ...седого
трыка... - франта, ветрогона. И будь лишь в стойке  дивен...  -  то  есть  у
стойки кабака. ...ширень да вирень... - песенный припев.
     На смерть графини Румянцовой. (Стр. 62.) - Обращено к Е. Р. Дашковой.
     Седый собор Ареопага... - здесь Сенат.
     Терпи! - Самсон сотрет льву зубы, // А Навин потемнит  луну...  -  Речь
идет о войнах с Турцией (1787 - 1791) - луиой, и Швецией  (1788  -  1790)  -
львом (по гербам этих стран).
     Самсон  и  Навин  -  библейские  герои,  один  из  которых  победил   в
единоборстве льва, а другой остановил солнце.
     Справки. (Стр. 65.)  -  В  основе  стихотворения  -  подлинный  случай,
происшедший с Державиным в период его ссоры с И. В. Гудовичем.
     На Счастие. (Стр. 70.) - Девиц и дам  магнизируешъ...  -  Насмешка  над
модным в ту пору учением о присутствии в человеке "животного магнетизма".
     Полна земля вся кавалеров... - то есть награжденных орденами. 5-я и 6-я
строфы  намекают  на  злободневные  политические  события  и   международную
политику Екатерины II. Ерихонцы - здесь: чиновники, подьячие.
     Мартышки - здесь масоны (мартинисты),
     У ранги - орангутанги.
     ...мудрость среди тронов II  Одна  не  месит  макаронов...  -  Державин
противопоставляет  Екатерину  II  (мудрость)  испанскому  королю,  любившему
готовить макароны, и французскому - Людовику  XVI,  занимавшемуся  кузнечным
делом.
     И припевает хем, хем, хем. - Припев  персонажа  из  "Былей  и  небылиц"
Екатерины II.
     Гудок гудит... - намек на И. В. Гудовича.
     И вьется локоном хохол. - Выпад претив А. А. Безбородко.
     ...шар Монголъфиера... - Воздушный шар братьев Монгольфье.
     Жить буду в тереме богатом... - Эта  строфа  направлена  против  П.  В.
Завадовского.
     Изображение Фелицы. (Стр. 78.) - Норд - здесь Россия.
     Поставь на сорок двух столпах... - 42 русские губернии.
     Хаос на сферы 6 разделился... - Разделение России на губернии.
     ...Зороастров истукан... - бюст Петра I  (которого  поэт  сравнивает  с
пророком Заратустрой) стоял в кабинете Екатерины II.
     И самое Недоуменье... - Державин имеет  в  виду  комедию  Екатерины  II
"Недоразумение" (пост, в 1789 году).
     На взятие Измаила. (Стр. 90.) - Турецкая крепость
     Измаил  была  взята  русскими  войсками  под  предводительством  А.  В.
Суворова 11 декабря 1790 года.
     ...вождя веленьем... - Г. А. Потемкина.
     ...пастырь вдохновенный... - Суворов.
     Лице бледнеет Магомета... - Речь идет о Турции.
     Олег (IX - X вв.) - киевский князь, завоевавший Константинополь.
     Ольга (X в.) -  киевская  княгиня,  которая,  по  преданию,  приняла  в
Константинополе христианство.
     Ахеяне - здесь: греки, агаряне - турки.
     Град  Константинов  Константину...  -  Екатерина   стремилась   создать
греческое государство со столицей  в  Константинополе  под  покровительством
России.
     Любителю художеств. (Стр. 100.) - С горы зеленой, двухолмистой...  -  с
Парнаса.
     Я вижу, вижу Аполлона // В тот миг, как он сразил Тифона...  -  Аполлон
сразил Пифона.
     Водопад. (Стр. 107.) - Ода написана на смерть князя Г. А. Потемкина.
     ...некий муж седой... - П. А. Румянцев.
     Во  храме  муз  друг  Аполлона...  -  Намек   на   то,   что   Потемкин
покровительствовал поэтам и писателям.
     Вознесть твой гром на те стремнины... - то есть Константинополь.
     Се ты, которому врата Ц Торжественные созидали... - Триумфальные ворота
в Царском Селе, воздвигнутые в  1791  году  в  ознаменование  побед  русских
войск.
     Ко второму соседу. (Стр. 120.) - В 1791  году  Державин  купил  дом  на
набережной Фонтанки в Петербурге. М. А. Гарновский, управитель  Таврического
дворца Потемкина, владелец  огромного  состояния,  составленного  нечестными
путями, строил себе роскошный дом рядом со скромным домом поэта. В 1797 году
Гарновский был заключен в  тюрьму,  а  Дом  его  год  спустя  древратился  в
конногвардейские казармы.
     ...сокровищи  Тавриды...  Средь  полицейских  ссор?  -   После   смерти
Потемкина Гарновский начал вывозить из Таврического Дворца дорогие вещи,  но
полиция пресекла это.
     Анакреон в собрании. (Стр. 121.) - Анакреон - здесь Потемкин.
     Паллада - Екатерина II. ...вьется мальчик - Амур.
     Скромность.  (Стр.  122.)  -  Подражание  итальянскому   поэту   Пьетро
Метастазио (1698 - 1782).
     Амур и Псише я. (Стр. 127.) - Написано по случаю сговора великого князя
Александра Павловича с принцессой Луизой Баденской.
     Колесница. (Стр. 131.) - Отклик на революционные события во Франции.
     Вельможа. (Стр. 137.) - Не истуканы га кристаллом... - то есть изваяния
за стеклом.
     Кумир, поставленный в позор... - то есть выставленный напоказ.
     Ласточка. (Стр. 148.) - Посвящено памяти Е. Я. Державиной.
     К лире ("3вонкоприятная лира!") (Стр. 151.) - Кто Аристон сей младой? -
Аристон - отец Платона, знаменитого  греческого  философа;  здесь  -  П.  А.
Зубов. Астрея - здесь: Екатерина II.
     На кончину великой княжны Ольги Павловны. (Стр. 154.) -  Дочь  великого
князя (будущего императора Павла I) умерла в январе 1795 года  в  трехлетнем
возрасте.
     Жизнь и успенье // Кто ее пел... - В 1792 году Державин  написал  стихи
на рождение Ольги Павловны.
     Приглашение к обеду. (Стр. 157.) - Обращено к И. И. Шувалову  и  А.  А.
Безбородко.
     Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу  Суворов  у-Р  ымникскому  на
пребывание его в Таврическом дворце 1795 года.  (Стр.  159.)  -  Приехав  из
Варшавы в Петербург в декабре 1795 года, Суворов жил в  Таврическом  дворце,
где по своей привычке спал на соломе.
     Плоть Эпиктетову прияв... - то есть уподобившись Эпиктету.
     Анакреон у печки. (Стр. 159.) - Анакреон - здесь: Державин.
     X а р и т ы. (Стр. 161.) - Харитами поэт называет здесь великих  княжен
Александру Павловну и Елену Павловну - "внук" (внучек) Екатерины II.
     Потопление. (Стр. 166.) - Написано под впечатлением гибели  композитора
Ф. М. Дубянского.
     На рождение царицы  Гремиславы.  (Стр.  167.)  -  Гремислава  -  здесь:
Екатерина II. И ты сидишь, как сирский царь...  -  то  есть  как  Гарун  аль
Рашид.
     Соломон - царь иудейский - собрал, по преданию, на пир весь израильский
народ.
     Афине Некому витязю. (Стр.  170.)  -  Афинейский  (афинский)  витязь  -
здесь: граф А. Г. Орлов-Чесменский.
     ...бед-рой II Своей препнув склонснье, Ц Минерву удержал в паденье... -
Орлов спас Екатерину, остановив на ходу сломанную коляску, в которой  царица
съезжала с деревянной горы.
     Дьяки, взяв шапку, выходили... - В петровские времена  дьяки-секретари,
не желая подписывать несправедливо составленных сенаторами бумаг,  оставляли
зал заседания.
     Мамон - здесь карман.
     Пиявиц унимали... - взяточников.
     Пришествие  Феба.  (Стр.  181.)  -  Вольный  перевод  гимна   Аполлону,
приписываемого греческому поэту Дионисию Александрийскому (ок. II в.  до  н.
э.).
     Феб - здесь: Павел I.
     ...с рамен по багрянице... - то есть с плеч по царской мантии.
     С а ф о. (Стр. 183.) - Вольный перевод  оды  Сафо,  греческой  поэтессы
(VII - VI вв. до н. в.).
     Развалины. (Стр. 186.) - Кипр - вдесь Царское  Село,  опустевшее  после
смерти Екатерины II (Килриды).
     Полки прекрасных метких слуг... - то есть эротов.
     Парнас - здесь: гора в царскосельском парке.
     Верхом скакали на коньках... - Имеется в виду карусель.
     Она  смотрела:  на  Алкида...   -   то   есть   на   памятник   А.   Г.
Орлову-Чесменскому.
     ...перлов гнезд... - здесь: перламутр.
     Люси.  (Стр.  189.)  -  Обращено  к  Елизавете   Федоровне   Штернберг,
воспитаннице графини Е. А. Стейнбок.

     К портрету В. В. Капниста. (Стр.200.) - Надежда,  ябеда...  -  Державин
имеет в виду "Оду на надежду" (1780)  В.  Капниста  и  его  комедию  "Ябеда"
(1798).
     На ворожбу. (Стр. 204.) - Халдейским мудрованьем знать... -  Речь  идет
об астрологии.
     Похвала за правосудие. (Стр. 207.) - Князь И. А. Шаховской просил поэта
сочинить оду в похвалу за справедливый суд, но Державин не мог без  оговорок
хвалить "неосновательное правосудие, в рассуждение чего и сказал автор, что:
"Счастлив, коль отмечает Павел // И совесть у тебя чиста!"" ("Объяснения"),
     На переход Альпийских гор. (Стр. 210.)  -  Посвящено  переходу  русских
войск во главе с Суворовым через Сен-Готардский перевал.
     Но что/ не дух ли Оссиана... - Оссиан - легендарный кельтский бард.
     Моран - герой "Поэм Оссиана", созданных Джеймсом Макферсоном.
     Как шел он на Царя царей? - Здесь: на римского  императора.  Массена  -
французский генерал, защитник Сен-Готардского перевала.
     Алкид - Геракл. ...знак саой там  поставил...  -  то  есть  Геркулесовы
столпы, поставленные, по преданию, Гераклом у Гибралтара  как  символ  того,
что плыть дальше нельзя.
     Гозанб (Гозоно) - по преданию, убил  страшного  дракона,  опустошавшего
землю ("Объяснения").
     Евгений. Цесарь, Ганнибал... - По объяснению Державина, это имена  тех,
кто переходил прежде Альпийские горы. Могущий Леопольд... - Герцог  Леопольд
Австрийский, которого в 1315 году победили швейцарцы.  Гельвеция  -  древнее
название Швейцарии. Русса - приток Рейна. Секвана - латинское название Сены.
     Утро. (Стр. 219.) -  В  фригический  настроя  тон...  -  По  объяснению
Державина, "тон, которым греки пели гимны богам".
     "Всторжествовал - и усмехнулс я...". (Стр. 223.) - Тиран - Павел.
     Венчание Леля. (Стр. 226.) -  Это  "аллегорическое  описание  коронации
императора Александра I 1801, 15 сентября" ("Объяснения").
     Деревенская жизнь. (Стр. 235.) - По объяснению Державина,  Лель  -  это
Амур, Лада - Венера, Услад - Бахус.
     "Ареопагу был он громом многократно...": (Стр.  239.)  -  Написано  как
эпитафия самому себе. Ареопаг - здесь: Сенат.
     Фонарь. (Стр. 241.) - Озетя - то есть высмотрев. Пернатой  лыстъю...  -
чешуйчатой кожей. Стремит в свои вод реки трубы... - Имеются  в  виду  киты.
Угобзя - удобрив. 9-я строфа посвящена Наполеону.
     Мужество. (Стр. 245.) - Поводом к созданию оды была  ложная  тревога  в
Павловске в 1797 году, когда гвардия собралась по ошибке  на  звук  почтовой
трубы. Державин намекает в оде на трусость Павла I.
     ...храбрый Леонид... - спартанский царь; погиб  в  неравной  схватке  с
персами, защищая Фермопильский проход.
     Зиновия (Зиновия) - по преданию, исключительно храбрая царица Пальмиры.
8-я строфа посвящена Павлу I.
     На гроб N. N. (Стр. 252.) - Написано в форме эпитафии самому себе.
     ...трех царей. - Екатерину II, Павла I и Александра I.
     Цыганская пляска. (Стр. 253.) - Обращено к И. И. Дмитриеву. Египтянка -
здесь: цыганка; в XVIII веке полагали, что цыгане - потомки древних египтян.
И в нежного певца. - И. И. Дмитриева.
     "Кто вел его на Геликон...". (Стр. 255.) - 31 мая  1805  года  Державин
писал Д. И. Хвостову по поводу этого стихотворения:  "...объяснение  четырех
сих  строк  составит  историю   моего   стихотворства,   причины   оного   и
необходимость" (т. VI, с. 169 - 170).
     Облако. (Стр. 256.) - ...вздувшись туком... - зажирев.
     Гром.  (Стр.  259.)  -  Державин  иносказательно  сравнивает  с   бурей
революционные события конца XVIII века. ...гроза духов  тех  гордых,  Ц  Кем
колебался звезд престол! - По библейской легенде,  бог  одержал  победу  над
восставшими против него ангелами. Князь ада - здесь: Наполеон.
     Поминки. (Стр. 261.) - Написано на  смерть  М.  А.  Львовой  ("Майны"),
сестры Д. А. Державиной и жены Н. А. Львова.
     Признание. (Стр. 262.)  -  Державин  писал  в  "Объяснениях",  что  это
стихотворение объясняет все его сочинения.
     Персей и Андромеда. (Стр. 264.)  -  Здесь  иносказательно  говорится  о
битве при Прейсиш-Эйлау. Персей - здесь:
     Александр I, Андромеда -  Европа,  дракон  -  Наполеон  I,  Губитель  -
Наполеон.
     Языки - здесь народы.
     Атаману и войску Донскому. (Стр. 268.) - Обращено к М. И. Платову.
     Янство - у Державина эгоизм.
     Был враг чипчак - и где чипчаки? - То есть Батый и Золотая Орда.
     Чернец Донского  -  по  преданию,  монах  Пересвет,  дружинник  Дмитрия
Донского.
     Голицын, Шереметев - полководцы Петра I.
     На кляче белая рубашка... - Суворов в жару  ездил  на  лошади  в  белой
рубашке.
     Саламандр - здесь: Наполеон I.
     Илья - Илья Муромец.
     У ранг - здесь: Наполеон I.
     Денисов, Краснощекий, Орлов, Иловайский -  атаманы  Донского  казачьего
войска. ...крестов чертог... - парадная комната.
     Милорду, моему пуделю. (Стр. 279.) - Пародия на оду. Диоген (IV  в.  до
и. э.) - греческий философ,  основатель  школы  циников  (киников).  ...мира
победитель... - Александр Македонский. По преданию,  он  предложил  Диогену,
жившему в бочке, выполнить любое его желание. Диоген попросил его  отойти  и
не заслонять ему солнечного света. ...из рук пашинских... - то есть  из  рук
П. Н. Львовой. Ко мне в мой приносивших толк... - то есть на мое решение.
     Привратнику. (Стр. 284.) - Обращено к  привратнику  Державина,  который
принял по ошибке пакет, адресованный однофамильцу поэта,  священнику  И.  С.
Державину.
     Навик - по библейскому преданию остановил Солнце.
     Он в семинарьи им нарекся... -  то  есть  принял  в  семинарии  фамилию
Державина. Но гербом - не Державин он! - В гербе Державина изображена  рука,
держащая звезду.
     Задумчивость. (Стр. 287.) - Перевод 28-го сонета Петрарки.
     Издателю моих сочинений. (Стр.  289.)  -  Обращено  к  А.  Ф.  Лабзину,
издателю собрания сочинений Державина 1808 года.
     Аспазии.  (Стр.  291.)  -  Обращено  к  М.  А.  Нарышкиной,   любовнице
Александра I. Аспазия (V в. до н.  э.)  -  афинская  гетера,  прославившаяся
красотой и образованностью, была  обвинена  в  кощунстве  против  богов,  но
Периклу (ее мужу) удалось защитить ее перед Ареопагом.
     Но сняла лишь покрывало - // Пал пред ней Ареопаг! - Речь идет о  Фрине
(IV в. до н. э.), также обвиненной в безбожии и оправданной после того,  как
она, нагая, предстала перед судьями.
     Надежда. (Стр.  293.)  -  Посвящено  памяти  Н.  И.  Львовой-Березиной,
племянницы Д. А. Державиной.
     Римскому  народу.  (Стр.  297.)  -  Перевод  7-го  эпода   Горация.   В
стихотворении идет речь о междоусобицах в Риме во второй половине I в. до н.
э.
     Аристиппова баня. (Стр.  297.)  -  Видна  и  ссылка  Аполлона...  -  По
преданию, Аполлон был осужден за убийство циклопов жить на  земле  в  образе
пастуха. Арета  -  дочь  Аристиппа.  "Дионисий,  царь  Снракузский,  подарил
Аристиппу трех красавиц. Он привел их к себе и отпустил назад, не прикасаясь
к ним" (Примечание Державина  в  V  части  сочинений).  ...воздержностью  не
дмися... - то есть не чванься.
     Эхо. (Стр. 301.) - Обращено  к  Евгению  Болховитинову,  который  любил
слушать вхо на Званке.
      ...коль Нарциссом // Гобой я чтусь, - скалой мне  будь...  -  Державин
имеет в виду греческий миф, рассказывающий о том, что нимфа Эхо превратилась
в скалу от безответной любви к Нарциссу.
     Нарцисс жил нимфы от-вечаньсм... - то есть отвечанием Эхо, которую Гера
лишила дара речи, оставив ей способность  повторять  чужие  слова.  ...Фивов
разоритель... - Александр Македонский, пощадивший во всем городе только  дом
поэта Пиндара.
     К Меценату. (Стр. 302.) - Перевод 20-й оды книги I од Горация.
     Полигимнии. (Стр. 302.) - Обращено к А. С. Стурдэе, фрейлине при  дворе
Александра I, полугречанке по происхождению. По свидетельству П. Н. Львовой,
Стурдза пленила Держайина, прочитав ему наизусть его оду "Бог".
     "Река  времен  в  своем  стремлень  и...".  (Стр.  304.)  -  В  статье,
сопровождавшей публикацию стихотворения, говорилось: "За три дни до  кончины
своей, глядя на висевшую в кабинете его известную историческую  карту  "Река
времен" (или "Эмблематическое изображение  всемирной  истории".  -  И.  П.),
начал он стихотворение "На тленность" и успел написать первый куплет...  Сии
строки написаны им были не на бумаге, а еще на аспидной доске (как он всегда
писывал начерно)..." ("Сын отечества", 1816, ч. 31, ? XXX). Грифельная доска
хранится в Государственной публичной библиотеке им. М. Е.  Салтыкова-Щедрина
в Ленинграде.


     



     МИФОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ

     Авраам (библ.) - мифический родоначальник евреев.
     Андромеда (греч. миф.)  -  прекрасная  царевна,  принесенная  в  жертву
чудовищу и спасенная Персеем.
     Аполлон (Феб) (греч. и рим. миф.) - сын  Зевса;  покровитель  искусств,
целитель, прорицатель.
     Ариман (перс. миф.) - древнеперсидское  божество,  олицетворение  злого
начала.
     А с т р е я (греч. миф.) - прозвище богини справедливости Дике,  дочери
Зевса.
     А ф е т (Иафет, Яфет) (библ.) - один из трех сыновей  Ноя,  библейского
патриарха.
     Афина (греч. миф.) - богиня мудрости, искусств и ремесел, а также войны
и победы.
     Ахиллес (греч. миф.) - один из храбрейших героев, осаждавших Трою.
     Венера (Афродита) (рим. и греч. миф.) - богиня любви и красоты.
     Ганимед (греч. миф.) - троянский юноша-красавец,  похищенный  Зевсом  и
ставший виночерпием богов.
     Геликон (греч. миф.) - гора в Средней Греции, обитель мул. В переносном
смысле - место поэтического вдохновения.
     Гера (греч. миф.) - царица богов, сестра и жена Зевса.
     Геракл  (Геркулес)  (греч.  миф.)  -  сын  Зевса  и  смертной  женщины;
отличался исключительной силой, совершил множество подвигов.
     Гесперский сад (греч. миф.) - место, где росли золотые  яблоки  и  жили
девы геспериды, дочери титана Атланта.
     Гидра  (Лернейская)  (греч.  миф.)  -  чудовище  с  девятью   головами,
побежденное Гераклом.
     Диана (Артемида) (рим. и греч. миф.) - богиня Луны; Артемида  -  богиня
охоты.
     Инсфендармас (перс.) - ангел, покровитель Персии.
     Клио (греч. миф.) - муза истории.
     Колхида - древнегреческое название Западной Грузии, где  до  нашей  эры
существовали греческие колонии.
     Коцит (греч.) - река в подземном царстве, приток Стикса.
     Крез - последний царь Лидии (VI в. до н. в.). Богатство Креза  вошло  в
поговорку.
     Кронос (греч. миф.) - отец Зевса.
     Люцифер (христ. миф.) - падший ангел, дьявол.
     Марс (рим. миф.) - бог войны. В греч. миф. - Арес.
     Мафусаил (библ.)  -  дед  Ноя,  проживший,  по  преданию,  969  лет.  В
переносном смысле - долгожитель.
     Меркурий (рим. миф.) - бог торговли,  покровитель  путешественников.  В
греч. миф. - Гермес.
     Минерва (рим. миф.) - богиня, покровительница искусств и ремесел.
     М у s ы (греч. миф.) - дочери Зевса, покровительницы поэзии, искусств и
наук.
     Нарцисс (греч. миф.) - прекрасный юноша, влюбившийся в свое отражение в
воде. Превращен за это богами в цветок.
     Нептун (рим. миф.) - бог морей. В греч. миф. - Посейдон.
     Нимфы (греч. миф.) - дочери Зевса, божества природы, обитающие в горах,
лесах, морях, реках и т. д.
     Одиссей (Улисс) (греч. миф.) -  царь  Итаки,  герой  "Одиссеи"  Гомера;
славился умом и хитростью; участник Троянской войны.
     Оромaз (Ормуэд) (перс.) - в древнепереидской миф. - бог света и добра.
     Орфей (греч. миф.) -  легендарный  певец,  музыкант,  укрощавший  своим
волшебным голосом диких зверей и стихии.
     Парки (рим. миф.) - богини судьбы. В греч. миф. - мойры.
     Парнас - горный массив в Греции. В греч. миф. - обитель Аполлона и муз.
     Пенелопа (греч. миф.) - жена Одиссея, ожидавшая возвращения мужа из-под
Трои 20 лет. Воплощение супружеской верности.
     Пентезилея (Пенфесилея, Пентесилея) (греч,  миф.)  -  царица  амазонок,
помогавшая троянцам и убитая Ахиллом.
     Персей (греч. миф.) - легендарный герой, спасший  прекрасную  Андромеду
от чудовища.
     Пифон (Питон) (греч. миф.) - чудовищный змей, убитый Аполлоном.
     Плутон (Аид) (рим. и греч. миф.) - бог подземного царства.
     Полигимния (греч. миф.) - одна из девяти муз, покровительница гимнов.
     Понт Эвксинский (греч.) - Черное море.
     Протей (греч. миф.) - бог,  обладавший  даром  прорицания  и  способный
бесконечно менять свой облик.
     Рем - по преданию, один из двух братьев - основателей Рима.
     Саламандра (греч.) - в средневековых поверьях - дух огня.
     Сарданапал  -  последний  ассирийский  царь.  Отличался  склонностью  к
роскоши и изнеженностью.
     Сатурн -  у  древних  италиков  покровитель  земледелия.  Соответствует
греческому Кроносу.
     Стикс (греч. миф.) - река, протекающая в царстве мертвых.
     Сцилла и Харибда (греч. миф.) - чудовища, обитающие в пещере у  пролива
между  Италией  и  Сицилией.  Иносказательно  "находиться  между  Сциллой  и
Харибдой" - подвергаться опасности с двух сторон.
     Тифон (греч. миф.) -  чудовище  с  сотней  змеиных  голов,  изры-гавших
пламя. Считался отцом Лернейской гидры.  Боролся  с  Зевсом  за  власть  над
миром, был побежден и низвергнут в Тартар.
     Фемида  (греч.  миф.)  -  богиня  правосудия,   законного   порядка   и
предсказаний. Изображалась с повязкой на глазах (символ  беспристрастия),  с
рогом изобилия и весами в руке. Жрецы Фемиды - слуги закона.
     Феникс (египетск. миф.) - сказочная птица, обладавшая способностью  при
приближении смерти сгорать в гнезде и потом  вновь  возрождаться  из  пепла.
Символ вечного обновления.
     Фетида (греч. миф.) - дочь морского царя Нерея, мать Ахилла.
     Флора (рим. миф.) - богиня цветов и юности.
     Фурии (рим. миф.) - демоны подземного царства, божества мести и кары. В
переносном значении - злобные, разъяренные женщины.
     Xариты (греч. миф.) - богини радости,  красоты,  олицетворение  женской
прелести.
     Xарон (греч. миф.) - перевозчик подземного царства, переправляющий души
умерших в Аид.
     Цирцея (Кирка) (греч. и рим. миф.) - волшебница, превратившая спутников
Одиссея в свиней. В переносном смысле - обольстительница.
     Цитвра (Цитерея, Киферея) (греч.. миф.) - одно ив прозвищ Афродиты.
     3 л и з е й (Элизий, Элизиум, Елисейские  поля)  (греч.  миф.)  -  поля
блаженных, "агробный мир праведников.
     Э р е б (греч. миф.) - олицетворение вечного мрака; подземный мир.
     Эрот (Амур) (греч. и рим. миф.) - бог любви, один из  древнейших  богов
Греции.
     Юпитер С рим. миф.) - бог  неба,  властитель  грома  и  молнии,  патрон
Римского государства. В греч. миф. - Зевс.
     Явой (Ясон)  (греч.  миф.)  -  предводитель  аргонавтов,  похитивший  в
Колхиде золотое руно.


     СЛОВАРЬ УСТАРЕВШИХ И ИНОСТРАННЫХ СЛОВ

     Анатолия (греч.) - так в древности называлась Малая Азия.
     Антологический (греч.) - написанный в духе  древнегреческой  лирической
поэзии.
     Ареопаг (греч.) - высший орган судебной и политической власти в древних
Афинах.
     Архонты (греч.) - высшие должностные лица в древних Афинах.
     Аттика (греч.) - область в Древней Греции с главным городом Афины.
     Бармы  (арх.)  -  "ожерелье  на  торжественной  одежде  со   священными
изображениями" (В. Даль). Их надевали во  время  коронации  и  торжественных
выходов византийские императоры, русские князья и цари в XIV  -  нач.  XVIII
века.
     Борей (греч.)  -  у  древних  греков  северный  холодный  ветер,  также
крылатое божество, олицетворявшее втот ветер.
     Брамины (брахманы) - жрецы брахманизма, религии,  возникшей  в  древней
Индии в X - XI веках до н. в.
     Бригадир (нем.) - военный чин, средний между полковником и генералом. В
России был введен Петром I; упразднен Павлом I.
     Буй (сокращенное от буйный) - смелый, храбрый, дерзкий.
     Валторна (нем.) - медный духовой  мундштучный  музыкальный  инструмент.
Имеет форму кольцеобразно изогнутого охотничьего рога.
     Вальдмейстер (нем.) - в Российской империи чиновник, который  заведовал
казенными лесами.
     Виссон (греч.) - шелковая ткань для царской одежды.
     Вокабула (лат.) - отдельное слово иностранного  языка  е  переводом  на
родной язык.
     Вяхa (вологодск..) - куча, ворох, большая ноша; у Державина:  небывалое
известие, случай.
     Герольдия (нем.) -  в  дореволюционной  России  ведомство  по  делам  о
титулах и дворянских привилегиях.
     Гофмейстер (нем.) - придворная должность, введенная в  России  в  XVIII
веке. Гофмейстер ведал дворцовым хозяйством, придворным церемониалом.
     Дервиш (перс.) - нищенствующий мусульманский монах.
     Диадема (греч.) - здесь знак царской  власти;  головной  убор  царей  в
древности и в средние века.
     Диван  (перс.)  -  совещательный  орган  в  бывшей  султанской  Турции,
состоявший на министров я высших сановников.
     Д и в и й (верк., арх.) - дикий, лесной.
     Домекать (арх.) - понимать, постигать, догадываться.
     Досканцы (арх.) - ящички, ларцы.
     Жупел (арх.) - "горючая сера, горящая смола, жар и смрад" (В. Даль).
     Завертки (обл.) - загородки в поле.
     Зажора (арх.) - подснежная вода в яме на дороге.
     Зерцала (верк.) - треугольные призмы с орлом и тремя указами  Петра  I,
написанными иа их гранях. Стояли на столе во всех присутственных местах.
     Имам (араб.) - титул верховного правителя у мусульман.
     Кадуцей (лат.) - в мифологии - обвитый  двумя  змеями  магический  жезл
Гермеса-Меркурия.
     Каптенармус (фр.) - должностное лицо  сержантского  состава,  обязанное
получать со склада, хранить и выдавать сержантам  и  солдатам  роты  оружие,
снаряжение, обмундирование и пр.
     Колпик (колпь, колпица, колпик) (арх.)  -  "чубатая  птица  из  разряда
цапель <...>, белая, нос ложкою; перья идут на казачьи султаны" (В. Даль).
     Консонамент  (фр.)  -  расписка,  удостоверяющая   принятие   груза   к
перевозке; выполняет функции товарораспорядительного документа.
     Конфирмация (лат.) - у Державина: утверждение высшей властью.
     Котурны (греч.) - у  древнегреческих  и  древнеримских  актеров  -  род
сандалий с очень толстой подошвой; их надевали, чтобы увеличить рост  актера
и придать тем самым большую величественность образам богов и героев античной
трагедии.
     Коты (арх.) - мужская верхняя обувь; калоши, надеваемые поверх сапог.
     Кубарь - волчок. Кубарить - забавляться, дурить, заниматься пустяками.
     Кулихать (арх.) - пьянствовать, напиваться.
     Ландкарта (нем.) - географическая карта.
     Лапландцы - название народа саамов (лопарей), употреблявшееся до начала
XX века.
     Левант (ит.) - употреблявшееся раньше  название  для  стран  восточного
побережья Средиземного моря, Ближнего Востока.
     Мириады (греч.) - великое, неисчислимое множество.
     Митра (греч.) - головной убор  высшего  православного  и  католического
духовенства, надеваемый во время богослужения.
     Муфтий (араб.)  -  мусульманский  ученый  богослов-правовед  в  странах
зарубежного   Востока,    толкователь    Корана;    представитель    высшего
мусульманского духовенства.
     Мытарства (иеРк-) - разные состояния, которые  проходит  душа,  покинув
тело.
     Напрягай (арх.) -  головомойка,  строгий  выговор.  Норд  (голланд.)  -
северный ветер.
     Омофор (греч.) -  часть  облачения  архиерея.  Орясина  (арх.)  -  кол,
дубина.
     Парафразис (парафраза) (греч.)  -  передача  своими  словами;  пересказ
чужих текстов, мыслей.
     Перл (фр.) - жемчуг.
     Персть (арх.) - пыль, прах, плоть, материя.
     Подзоры - архитектурные украшения с резьбой.
     Позорище (арх.) - народное представление.
     Пониматься (арх.). - О птицах: "пароваться, сочетаться, жить попарно  и
плодиться" (Даль).
     Понтировать (фр.) - термин карточной игры.
     Порфира (греч.) - длинная, обычно пурпурного цвета  мантия,  надеваемая
монархами в торжественных случаях; один из символов власти монарха.
     Пресвитер (греч.) - священник (у католиков и православных).
     Притин (арх.) - место, где ставится часовой.
     П р я (арх.) - распря.
     Пряже ный (арх.) - жаренный в масле.
     Ранжир (нем.) - расстановка людей по росту в одну шеренгу.
     Расправа (арх.) -  разбирательство,  суд.  Рашкуль  (нем.)  -  угольный
карандаш.
     Роститься (арх.). - О птице,  рыбе  -  плодиться,  размножаться,  нести
яйца, метать икру.
     Сайдак (татарск.) - чехол на лук.
     Скуфья (церк.) - ало-синяя бархатная шапочка, знак отличия
     для белого духовенства. С т и х е р ы (греч.) - духовные песни.
     Таврида - название Крымского  полуострова  после  присоединения  его  к
России (1783).
     Темпейский дол - долина в Греции, славившаяся своей красотой.
     Тенетить (обл.) - опутывать тенетами, ловить в тенета.
     Тончица (церк.) - тонкая ткань.
     Тороки (арх.) - седельные ремни.
     Трантслево - термин карточной игры.
     Тул (арх.) - колчан.
     Тулиться (арх.) - прятаться.
     Успение (церк.) - кончина.
     Фурьер (фр.) - военнослужащий младшего командного состава.
     Цевница (церк.) - свирель.
     Червленый (арх.) - красный, багряный.
     Чермна (арх.) - багровая.
     Ширинка (арх.) - платок.
     Шлафрок (нем.) - домашний халат.
     Шталмейстер (нем.) - букв.: начальник конюшни; один из придворных чинов
в царской России.
     Экзерции (экзерциции) (лат.) - упражнения.
     Экзекутор  (лат.)  -  чиновник,   ведавший   хозяйственной   частью   в
учреждении.
     Эпод (греч.) - в античном  стихосложении  лирическое  стихотворение,  в
котором длинный стих чередуется с коротким.






     Державин Г. Р.

     Д 36 Сочинения / Сост., биограф, очерк и коммент.

     И. И. Подольской; Ил. и оф. Е. Е. Мухановой  и  Л.  И.  Волчека  -  М.:
Правда, 1985. - 576 с, ил.



     OCR Pirat









Комментарии: 4, последний от 29/08/2020.
Державин Гавриил Романович
 (yes@lib.ru)
Год: 1816
Обновлено: 17/07/2017. 349k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия










Оценка: 4.93*33


 Ваша оценка: 

шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать








Связаться с программистом сайта.