Деянов Александр Иванович
Заплутались

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из Сибирской жизни).

   

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

Дѣянова.

ИЗДАНІЕ РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА
"ДОСУГЪ и ДѢЛО".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія товарищества "Общественная польза". Больш. Подъяч., 39.
1889.

   

Заплутались.

(Изъ Сибирской жизни).

   Въ восточной Сибири есть область Забайкальская. Названа она такъ потому, что лежитъ за озеромъ Байкаломъ.
   Красива она на удивленье, чего-чего только въ ней нѣтъ -- и лѣса дремучіе, что сибирякъ тайгой зоветъ, и горы высокія, и степи привольныя.
   Развѣ вотъ только что, погодка въ ней не ласковая -- лѣтомъ жара, что въ печи о масляной, зимой -- душу, кажись, выморозитъ.
   Намъ-то съ непрывычки, пожалуй, и не вытерпѣть, ну а сибиряку ничего, свыкся -- завернется въ доху и никакимъ его морозомъ не проберешь.
   Доха эта на манеръ нашей шубы, только двухсторонняя -- и сверху мѣхъ, значить, и снизу тоже. Сверху кроютъ ее оленемъ, а кто побогаче, такъ пыжиками -- тотъ же олень, только молоденькій самый, снизу-то все больше овчину кладутъ.
   И шапка, и сапоги, и рукавицы -- все у нихъ такое-же, двухстороннее,-- оно и тепло.
   Ни одинъ сибирякъ на свою погоду не пожалуется,-- хоть и суровая, да за то-жъ и здоровая она у нихъ на рѣдкость. Горловыхъ да грудныхъ болѣзней и въ поминѣ нѣтъ, народъ все крѣпкій, кремень-кремнемъ.
   Окромя русскихъ въ Забайкальѣ много еще бурятъ, али братскихъ, какъ ихъ тамъ называютъ, проживаетъ.
   Межь русскими казаковъ много и называются они Забайкальскимъ казачьимъ войскомъ. Живутъ здѣсь русскіе такъ-же, какъ и во всей матушкѣ-Россіи: крестьяне -- деревнями да селами, а казаки-станицами. Въ городахъ тоже не мало народу живетъ.
   Вотъ братскіе, такъ тѣ совсѣмъ другое дѣло.
   Буряты народъ монгольскаго племени и китайцамъ съ близкой родни приходятся, съ лица такъ совсѣмъ съ ними схожи.
   Язычники они, а только ничего -- народъ тихій, понятливый, очень ужь вотъ грязный только.
   Одежда у нихъ, что мужская, что женская -- одинаковая, съ непривычки не отличишь, потому у бурятъ ни бороды, ни усовъ не растетъ.
   И зимой, и лѣтомъ братскій всегда одѣтъ въ халатъ этакій длинный, и пока онъ у него самъ съ плечъ не свалится, до тѣхъ поръ онъ его и не снимаетъ.
   Живутъ они въ юртахъ -- палатки такія войлочныя. По срединѣ каждой очажокъ небольшой поставленъ, а въ углу на лолочкѣ божки мѣдные да каменные разставлены.
   Ежели юртъ такихъ много въ одномъ мѣстѣ соберется, такъ, значитъ, улусъ сдѣлался -- село аль деревня по нашему.
   Есть между ними ламы -- это и попъ, и лекарь ихній -- все вмѣстѣ.
   Лечатъ эти ламы все больше травами, кореньями, да настоями разными, и лечатъ. правду сказать, отъ многихъ болѣзней очень хорошо.
   Гостепріимны да привѣтливы братскіе такъ, какъ дай Богъ другому православному. Не пріютить и не накормить путника для него вещь неслыханная. Какъ ни бѣденъ, а заѣдешь -- всегда чаемъ угоститъ.
   Чай у нихъ на нашъ не похожъ и готовятъ они его совсѣмъ особенно: кипитъ надъ очагомъ котелокъ съ водой, возьметъ бурятъ, отломитъ кусочекъ чаю (онъ у нихъ въ плиткахъ, у зажиточныхъ -- пайховый; у тѣхъ, что побѣднѣе -- кирпичный) и броситъ его въ котелокъ, подольетъ туда молока, если есть, положитъ еще малую толику бараньяго жиру, посолить -- и готовъ чай.
   Спервоначалу-то оно какъ будто и не вкусно, а попривыкнешь -- ничего, промаешься въ степи ночь-то на холодкѣ, такъ съ большимъ даже удовольствіемъ чашки двѣ-три выпьешь.
   Что бурятъ, что бурятка -- шагу пѣшкомъ не сдѣлаютъ: все верхомъ и большіе концы дѣлаютъ, устали не знаютъ. Лошадки у нихъ маленькія, косматыя и обучены особенному такому шагу: переступью, ходою, хлынью его называютъ. Идетъ она этой переступью верстъ по 8 -- 9 въ часъ, и хоть мѣсяцъ такого пути выдержитъ.
   Трусить это бурятишка въ ней, скорчится весь и чуть завидитъ кого, сейчасъ раскланивается.
   -- Мен-ду, мен-ду!...
   А самъ весь такъ и сіяетъ.
   Заговоришь съ нимъ,-- слушаетъ, потомъ головой замотаетъ.
   -- Толмач-угей, толмач-угей... не понимаю, значитъ, и еще шире весь осклабится, передернетъ поводья, похлопаетъ пятками по брюху конька и снова закиваетъ.
   -- Мен-ду, мен-ду!...
   Въ казакахъ такъ добрая половина бурятъ, и славные казаки изъ нихъ выходятъ. Красоты, да молодцоватости въ немъ, дѣйствительно, мало и ростомъ-то все больше изъ мелкихъ, а только выносливъ и старателенъ на рѣдкость. Долго заучиваетъ, да ужь за то, если заучить что, такъ вѣкъ не забудетъ.
   Стояли мы съ сотней верстахъ въ тридцати отъ Читы, такъ называется областной городъ въ Забайкальѣ.
   Понадобилось мнѣ разъ въ городъ съѣздить. Покамѣстъ управился съ дѣлами -- часъ надо быть десятый пошелъ, -- темнѣетъ тамъ рано, и хоть на дворѣ іюнь стоялъ, однако темень была такая, что, какъ говорится, эти не видать.
   Больно ужь мнѣ не хотѣлось въ городѣ-то оставаться. Думаю, какъ ни какъ, а доѣду, и поѣхалъ. Былъ я съ вѣстовымъ своимъ, Захаровымъ, славный казакъ, видный, расторопный такой.
   Переѣхали съ нимъ мы черезъ броды, выѣхали на степь и до горъ кое-какъ добрались, а тутъ хоть съ мѣста не сходи.
   Небо все такъ тучами и заволокло, вѣтеръ поднялся страшный, лошадь-то, почитай, упоромъ идетъ.
   Ѣдемъ съ нимъ бокъ-о-бокъ, а другъ дружки не видимъ.
   Какъ ни крѣпко зналъ Захаровъ дорогу, а только скоро мы съ пути сбились, и правѣй и лѣвѣй забирали, пока, наконецъ, рукой не махнули и стали напрямикъ держать -- куда-нибудь да выѣдемъ, дескать.
   Долго этакъ мы плутали, куда больше тридцати верстъ сдѣлали, и кабы не Захаровъ, давно бъ ужь я гдѣ-нибудь въ озерѣ купался.
   Въ этой мѣстности ихъ страсть сколько разбросано и въ ночную пору влопаться въ нихъ съ конемъ не мудрено, особливо человѣку небывалому.
   Ѣдешь, и вдругъ вдали огонекъ замелькаетъ, да такъ ясно да заманчиво, что вмигъ коня повернешь и лупишь на жилье безъ оглядки -- ночь-то по степи пропутаться куда не сладко.
   Разлетишься, да такъ, за милую душу, въ топь-то и угодишь... Казакъ такому огоньку не повѣритъ...
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе, не жилье это...
   -- Какъ не жилье. Видишь -- огонь-то.
   -- Никакъ нѣтъ, не огонь, ваше благородіе!
   -- А что же?
   -- Звѣзда-съ!.. Темно, потому самому воды и не видать-съ, а ена въ ней и мигаетъ...
   И впрямь, глянешь на небо, а она-то, звѣзда-обманщица, такъ оттуда тебѣ и подмигиваетъ:
   -- Что, дескатъ, видалъ жилье-то?..
   Долго плутали мы такъ съ Захаровымъ; непогода часъ отъ часу крѣпчала, словно злилась на насъ, и досталось намъ отъ нея порядкомъ -- на что привыченъ былъ Захаровъ, а и у того давно ужь зубъ на зубъ не попадалъ. Тутъ еще рѣчонки двѣ какія-то бродомъ взяли и въ одной изъ нихъ лихо таки выкупались -- по поясъ влетѣли, совсѣмъ, словомъ, дѣло дрянь выходило.
   Вдругъ вижу, насторожился мой Захаровъ и носъ по вѣтру наставилъ.
   -- Однако, собачій лай, ваше благородіе...
   И снова прислушивается.
   Вскорѣ и я услыхалъ слабое, едва долетавшее тявканье.
   Лошадей подгонять не требовалось -- сами, видно, почуяли, и не прошло четверти часа, какъ вокругъ насъ бѣсновались четыре злѣйшіе пса.
   Кони вертѣлись, бились, мы здорово работали ногайками и кое-какъ подвигались вдоль длиннаго, извивающагося плетня.
   -- Вонъ и юрта, ваше благородіе...
   Въ нѣсколькихъ шагахъ, дѣйствительно, что-то чернѣлось.
   Отставшія-было собаки снова вцѣпились въ насъ, поднялась прежняя возня.
   Блеснулъ огонекъ... Кто-то, видно, распахнулъ входъ у юрты, и собаки послушно отбѣжали на зовъ хозяина.
   -- Эй ты, мен-ду, пусти обогрѣться...
   Черезъ пять минутъ я, счастливый, обогрѣтый и высушенный, лежалъ на буркѣ у яркаго очага. Кругомъ на кошмахъ копошились ребятишки, спала какая-то женщина, и сидѣлъ хозяинъ.
   Я съ трудомъ понималъ его ломаный, изуродованный языкъ, и былъ очень доволенъ, когда онъ увлекся разсматриваніемъ винтовки Захарова, щелкалъ языкомъ, щурилъ свои косые глазки и, видимо, былъ въ полномъ восхищеніи.
   -- Т-сссъ... И-ахъ!.. Но но-но!..
   Самъ Захаровъ въ это время хлопоталъ въ сосѣдней юртѣ съ дочкой нашего хозяина о закускѣ. Отправляясь изъ города, мы захватили съ собой баранины, колбасъ разныхъ, водки и коньяку. Угощеніе, значитъ, ожидалось на славу.
   Отъ нечего дѣлать, довольный и огнемъ и своей пушистой буркой, я началъ разглядывать причудливыя фигурки божковъ...
   -- Готово, ваше благородіе...
   И длинный Захаровъ, согнувшись калачикомъ, проскользнулъ въ маленьксе отверстіе юрты, -- за нимъ вошла молоденькая бурятка.
   Пока разставлялась закуска, я сталъ разсматривать бурятку. Она была прехорошенькая, стройная, съ маленькими ручками, съ бойкими плутовскими глазками, она и лицомъ-то мало напоминаетъ бурятку -- скулы чуть-чуть только выдавались, а ея носику позавидовала не одна бы русская барышня.
   Меня она видимо конфузилась и точно боялась.
   Мен-ду! поздоровался я съ ней, поймавъ ея любопытный, тайкомъ брошенный взглядъ.
   Она закраснѣлась.
   -- Мен-ду!...
   -- Какъ тебя зовутъ?
   -- Толмач-угей...
   -- Ена, ваше благородіе, по-русски совсѣмъ не говоритъ... Слыхалъ, какъ ее отецъ кликалъ, такъ самое несуразое имя-то... Я, ваше благородіе, ее Катей назвалъ.. Ничего -- откликается...
   Бурятка бойко глянула на молодцоватаго казака и, къ моему удивленію, довольно чисто выговорила:
   -- Кат-тя... Катя...
   Видно, она успѣла подружиться съ Захаровымъ.
   И баранина, и колбаса быстро исчезали подъ нашими дружными усиліями, бутылки тоже не были позабыты, и скоро мы совсѣмъ ужь освоились и съ юртой, и съ хозяевами.
   "Катя" перестала меня дичиться и все шептала, гляди на погоны:
   -- Ной онъ, ной онъ...
   Ной онъ -- это чиновникъ, офицеръ, вельможа, вообще -- начальникъ.
   Ее больше всего занималъ мой серебряный портсигаръ, а старика-отца -- револьверъ.
   Захаровъ, кой-что знающій по-бурятски, съумѣлъ вести длинный и горячій разговоръ съ дѣвушкой...
   Скоро вся юрта погрузилась въ крѣпкій, сладкій сонъ, -- не спали только собаки да наши кони, нѣтъ-нѣтъ да и пофыркивающіе надъ заданнымъ имъ овсомъ.
   Солнце успѣло уже порядкомъ-таки разогрѣть охолодѣвшую за ночь землю, когда я проснулся и вышелъ изъ юрты.
   Подсѣдланные кони пощипывали слегка сыроватую траву, и Захаровъ съ ведеркомъ поджидалъ меня у входа.
   -- Помыться пожалуйте, ваше благородіе...
   Черезъ пять минутъ мы ходко рысили домой.
   Захаровъ все какъ-то загадочно улыбался и его распущенный гнѣдко успѣлъ раза два споткнуться.
   -- Ваше благородіе!.. окликнулъ онъ меня на ходу.
   -- Ну?
   -- А ена, Катя-то эта самая...
   -- Что Катя?
   -- А такъ, ничего,-- дѣвка славная больно, ваше благородіе...
   Я ничего не отвѣчалъ.
   -- Ваше благородіе! не унимался Захаровъ.
   -- Чего тебѣ?
   -- Я, ваше благородіе, жаниться на ей хочу...
   Я расхохотался.
   -- Что-жъ, тебя лама что ли вѣнчать будетъ?
   -- Зачѣмъ лама! Ена, ваше благородіе, къ теткѣ моей, значитъ въ станицу уйдетъ, креститься будетъ... Такъ мы съ ней, значитъ, и столковались.
   -- Да когда-жъ ты это успѣлъ?...
   Захаровъ чистосердечно удивился.
   -- Господи, ты Боже мой!.. Да рази, ваше благородіе, это долго?.. Живой рукой,-- не письмо писать...
   Мы въѣхали на горку; тутъ какъ разъ за спускомъ, въ маленькой деревушкѣ стояла наша сотня. Кони бойко наддали впередъ къ знакомому мѣсту.
   -- Ваше благородіе! А ена, ей Богу ничего, Катя-то эта самая...
   Сотенный Шарикъ радостно визжалъ и юлилъ подъ ногами нашихъ коней: куча казаковъ вытянулась, и взводный, обдергивая рубаху, подбѣжалъ ко мнѣ...
   Поѣздка кончилась.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru