Деянов Александр Иванович
Вахмистр

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

Дѣянова.

ИЗДАНІЕ РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА
"ДОСУГЪ и ДѢЛО".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія товарищества "Общественная польза". Больш. Подъяч., 39.
1889.

   

ВАХМИСТРЪ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Да вы, сударь, не тревожьтесь, останетесь довольны -- коньки на диво, вѣрно слово говорю! Кореннику-то хоть стаканъ съ водой ставьте -- не расплещетъ... Тройка первый сортъ будетъ... Не угодно-ль зайти чайку выкушать?
   -- Спасибо, выпилъ бы съ удовольствіемъ, да какъ бы не запоздать -- вонъ какъ темнѣетъ...
   -- Это въ Дубки изволите торопиться? А на счетъ верховаго-то какъ-же, аль раздумали?
   -- Нѣтъ, тамъ и куплю.. У Силантьева гнѣдой продается, слыхали?
   -- Слыхать-то слыхалъ, а только покупать, значитъ, не посовѣтую...
   -- Что такъ?
   -- Да такъ... У меня, вотъ, по-сейчасъ конь-отъ стоитъ, и не Силантьевскому чета, а и то, по совѣсти ежели, такъ не предложу...
   -- Да отчего-жъ?
   -- Оттого, сударь, что не такого вамъ коня надо,-- вотъ что... Видалъ я ѣзду вашу и прямо говорю, что окромя Серебряковскаго воронка вамъ ни единый конь не годится.
   -- Что-жъ такого въ моей ѣздѣ особеннаго?
   -- Особенная -- не особенная, а ѣзда отмѣнная-съ, тонкая... Вамъ конька-то нужно, чтобъ и съ огнемъ-съ, и благородный былъ...
   Я очень недавно поселился въ этихъ мѣстахъ. Умерла тетка, оставила мнѣ имѣніе и я, выйдя въ отставку, рѣшилъ заняться хозяйствомъ. Само собой разумѣется, что какъ старый кавалеристъ, я сейчасъ же началъ обзаводиться лошадьми -- теткины были изъ рукъ вонъ плохи и стары. Пріѣхавъ на дняхъ по дѣламъ въ городъ, увидалъ я на проѣздкѣ тройку, понравилась она мнѣ очень, и я отправился къ владѣльцу -- Звягину, довольно крупному мѣстному барышнику.
   Изъ предъидущаго разговора читатель уже знаетъ, что тройка была куплена.
   -- А что, больно ужь хорошъ, что-ли, конь-то Серебряковскій?
   Фамилію Серебрякова я слыхалъ не разъ, его всѣ знали первымъ знатокомъ и любителемъ считался.
   -- Да ужь такъ, сударь, хорошъ, что отдай все да мало! Мой куда рѣзвѣе Силантьевскаго будетъ, ну, а Серебряковскій-то и отъ моихъ, что отъ стоячихъ уходитъ.. Не конь, а вѣтеръ -- одно слово!..
   -- Надо будетъ поглядѣть.
   -- Да чего лучше -- оставайтесь у меня заночевать, а тамъ, утречкомъ, и тронемся... Всего тутъ верстъ двѣнадцать будетъ, дорога чудесная -- мигомъ доставимъ...
   -- Цѣна-то какая, не знаете?
   -- А разная -- какъ кому... Вамъ, напримѣръ, не дорого отдастъ.
   -- Почему такъ?
   -- А потому, что толкъ знаете, -- въ хорошія руки, значитъ, конь попадетъ... Бугорковскій-то баринъ, ономнясь, пятьсотъ давалъ, такъ Серебряковь-то что ему отвѣтилъ?.. Давайте, говоритъ, Сергѣй Ивановичъ, къ этимъ пятистамъ еще тыщу, такъ и то не отдамъ -- потому не понять, не оцѣнить вамъ коня этого... Вотъ онъ какой... А что, сударь, ежели намъ да въ садикѣ чайку-то откушать, ишь, теплынь какая; разчудесно будетъ.
   Густой душистый садикъ Звягина лежалъ на горкѣ, какъ-разъ надъ рѣчкой. Въ легонькой, сквозной бесѣдкѣ усѣлись мы съ нимъ за самоваромъ и принялись за закуски, благо наставлено ихъ было порядкомъ и аппетитъ-то къ вечеру разыгрался.
   Было, дѣйствительно, "разчудесно".
   -- Въ военной службѣ изволили быть? спросилъ меня радушный хозяинъ за вторымъ стаканомъ чаю съ ромомъ "для запаха".
   -- Да, пятнадцать лѣтъ прослужилъ...
   -- Въ кавалеріи?
   Я назвалъ полкъ.
   -- Такъ-съ... А мы, вотъ, съ Серебряковымъ, въ Х--скомъ гусарскомъ, два похода отломали... Шрамъ-отъ, изволили замѣтить? Кабы не Серебряковъ тогда, такъ бы мнѣ ни Георгія, ни родной стороны не видать...
   Звягинъ задумался. Вспомнилось, видно, былое, и лицо его все свѣтлѣй, словно ласковѣй да моложе дѣлалось...
   -- Эхъ, золотое было времячко!... Знаете ли, ваше благородіе, и люди-то тогда, право слово, лучше были... А нашъ братъ-солдатъ? Гдѣ теперь такихъ розыщешь -- днемъ съ огнемъ, да и то не найдешь... Вотъ хоть, къ примѣру, взять того же Серебрякова -- что за молодчина былъ! Вѣрите ли, ваше благородіе, земляки вѣдь, домъ о домъ жили, вмѣстѣ, почитай, мальчонками бѣгали, а боялся я его въ полку какъ огня, -- глянетъ, бывало, такъ куда твой скадронный... Годовъ на пять, коль не вру, постарѣе онъ меня будетъ... Пріѣхалъ это я въ полкъ, гляжу -- накось, а онъ ужь и вахмистръ... Вотъ, думаю, своему-то обрадуется, какъ же -- землякъ и сосѣдъ близкій! И глупъ же я, изволите видѣть, былъ въ ту пору!.. Только, значитъ, Серебряковъ-то меня по первому-жъ разу вылечилъ -- сунулся я къ нему съ своимъ землячествомъ, да такъ обжогся, что долгонько помнилъ! И пробралъ же онъ меня -- на совѣсть, доложу вамъ... И по дѣломъ, самъ скажу -- по дѣломъ: гдѣ служба, тамъ съ родствомъ да знакомствомъ не суйся! Отдѣлалъ это онъ меня, а вечеромъ-то, слышу, зовутъ въ "вахмистерскую". Испугался я на смерть, вхожу -- ногъ не слышу... А онъ сидитъ за столикомъ, самоварчикъ это, закусочка разная и такъ привѣтливо обернулся: А, Василій, здорово, братъ!.. Разцѣловалъ, угощалъ, о родной старинѣ разспрашивалъ -- совсѣмъ, однимъ словомъ, другой человѣкъ. Прощается, да и говоритъ.-- здѣсь, братъ, въ комнатѣ моей, ты мнѣ и землякъ и товарищъ, ну а въ строю, аль въ казармѣ -- не прогнѣвайся, -- рядовой ты Звягинъ, и ничего больше... Даромъ не взыщу, а за дѣло взгрѣю, и здорово, пуще другаго взгрѣю, потому совѣстно Каменскому плохимъ солдатомъ быть... А какимъ почетомъ да уваженіемъ онъ въ полку пользовался, такъ и сказать трудно. Боялись мы его крѣпко, а любили еще крѣпче! Да и было за что... Вотъ хоть такой случай... Да вы, ваше благородіе, поди, смѣетесь -- чего, дескать, разболтался...
   -- Полно. Звягинъ, разсказывай. Видишь, вечеръ-то какой, не спать же идти...
   -- Такъ вотъ о Серебряковѣ. Красавецъ былъ на заглядѣнье, силища -- что у медвѣдя, глянешь -- страхъ беретъ, а вѣдь какой души человѣкъ былъ! Придутъ это новобранцы, и сейчасъ, значитъ, между нами "неудачники" объявятся, -- хоть брось другаго: и пріемы-то у него не ладятся, на лошади сидитъ, что жидъ на заборѣ, и конь-то все не задается -- то зашибется, то такъ заболѣетъ... Совсѣмъ парня оглушатъ: и тутъ кричатъ, и тамъ вздуютъ, и здѣсь влетитъ, ну онъ. понятно, и отчается. И вѣдь частенько съ такими грѣхъ всякій случается, только у Серебрякова этого въ эскадронѣ не водилось. Сейчасъ онъ его позоветъ, по душѣ съ нимъ поговоритъ, обученіемъ да выправкой займется, и изъ кулька гусара сдѣлаетъ, откуда что у парня возьмется... А въ кампанію, бывало, что за неоцѣненный человѣкъ былъ,-- страха-то съ нимъ никакого не знаешь, хоть чорту въ пасть -- не задумаешься. Лѣтъ съ десятокъ прослужили -- попалъ и я въ вахмистры, во второй эскадронъ. Помню, онъ мнѣ и говоритъ: "Коли по твоему "смирно" -- не то что человѣкъ, а и лошадь замретъ -- такъ значитъ настоящій вахмистръ!" Умерла у него въ эту пору родственница... Тутъ, подъ городомъ жила, въ большихъ достаткахъ старуха была. Осталось это ему и деньжонокъ не мало, и земля, и домикъ важнецкій. Могу, говоритъ, и на покой идти -- время мирное; будетъ нужда -- опять Батюшкѣ Царю послужимъ!-- А ты, Василій, какъ думаешь? Что тутъ думать-то, сжился я съ полкомъ, свыкся, а все-жъ домой нѣтъ-нѣтъ, да и тянуло. Опять семьей обзавестись хотѣлось -- не вѣкъ бобылемъ жить. Такъ мы съ нимъ въ отставку и вышли, вернулись по домамъ, да и занялись дѣломъ -- лошадками. Я въ тотъ годъ и женился. Серебряковъ-то все подсмѣивался: эхъ ты, говоритъ, горе-богатырь, былъ гусаромъ, а теперь конемъ сталъ -- баба засѣдлала!... Вотъ-я, говоритъ, ни за что не женюсь, не таковскій.
   -- Что же, такъ до сихъ поръ и остался холостымъ?
   -- Какое. Живо окрутился, да какъ еще -- ровно мальчишка съ ума сходилъ, ей Богу, куда и строгость вахмистерская дѣвалась! Занятная исторія, долго разсказывать-то...
   -- Нѣтъ, братъ, началъ, такъ договаривай.
   -- Странно это намъ съ Серебряковымъ дома послѣ жизни-то полковой показалось, совсѣмъ, какъ есть, отъ прежчяго отвыкли... Однако, ничего, помаленьку свыклись и устроились на славу. Серебряковъ, такъ тотъ ровно помѣщикомъ зажилъ -- отстроился, почитай, заново и коньками занялся. Глядя на него, я я тоже, только, по совѣсти скажу, ни у меня, ни у другаго кого, такой сметки да таланту къ этому дѣлу, какъ у него, нѣту -- глянетъ на коня, и готово! Теперь выѣздить тамъ подъ верхъ, аль въ упряжку -- опять супротивъ его не найдешь... А на конѣ поглядѣть на него, такъ, одно слово, картина -- не шелохнется... Много тутъ объ насъ толку на первыхъ порахъ было, всяко болтали, пока мы имъ, значитъ, не примелькались, ну, а потомъ ничего -- обошлось. Тутъ и я женился, и хотя сильно Серебряковъ надо мной подсмѣивался, однако частенько сталъ похаживать -- семейный-то ладъ да порядокъ, видно, приглянулись. Жена-то пристанетъ порой:
   -- Что бы, говоритъ, вамъ, Николай Ѳедоровичъ, да жениться. Охота такъ-то бобылемъ жить -- ни кругомъ, ни около! Посмотрите, дѣвки-то у насъ въ городѣ какія -- на подборъ! А онъ гмыкнетъ на это въ усы свои вахмистерскіе, да и смѣется:
   -- И не такихъ, говоритъ, Марья Андреевна, видали -- получше.
   -- А вотъ, постойте, Оля огородника пріѣдетъ, такъ тогда посмотримъ -- видали-ль лучше. Такъ это они пересмѣиваются и никто изъ насъ не думалъ, какая изъ всего этого исторія выйдетъ. Только пріѣхала, значитъ, и Ольга, эта хваленая, что въ губернскомъ у тетки жила. Ну, и дѣвка же, доложу вамъ -- мало-ль какихъ наглядѣлся, какъ по свѣту-то рыскалъ, а такой -- нѣтъ, не встрѣчалъ. Красавица на диво, пѣвунья, хохотунья, огонь-дѣвка. Увидѣлъ ее Серебряковъ, а жена-то при немъ и смѣется ей:
   -- Вотъ, говоритъ, Оля, Николай Ѳедоровичъ сказываетъ, что и получше тебя дѣвушекъ встрѣчалъ! Какъ думаешь, правда аль хвастается?
   Покраснѣлъ мой Серебряковъ, что дѣвка, не знаетъ куда и глаза дѣвать, а Ольга-то такъ бойко на него глянула, закраснѣлась тоже малость, потупилась, да и говоритъ:
   -- Что-жъ, трудно развѣ лучше найти? Спасибо Николаю Ѳедоровичу за правду, правду и я ему скажу -- краше меня онъ видывалъ, а вотъ я лучше его молодца не встрѣчала!
   -- Ну, и дѣвка: такъ, значитъ, его и срѣзала, понимай дескать, какъ хочешь. Тутъ-то меня во дворъ позвали; вернулся, а они сидятъ этакъ рядкомъ и онъ ей про края разные разсказываетъ, гдѣ какъ люди живутъ, а она сидитъ, глазъ съ него не сводитъ. Женато мнѣ потомъ и говоритъ:
   -- Знаешь, Вася, быть Олѣ за Серебряковымъ...
   Сначала-то оно такъ и выходило. Снова, что въ полку, сталъ Серебряковъ за собой ухаживать, выйдетъ, залюбуешься. Усы свои черные расчешетъ, венгерку такъ и не снималъ. Въ церковь-то о праздникъ придетъ, вся грудь къ крестахъ да медаляхъ, народъ-отъ; бывало, глаза проглядитъ. Еще чаще сталъ къ намъ захаживать, благо каждый день къ женѣ Оля забѣгала. Весело жилось о ту пору,-- кататься-то, почитай, черезъ вечеръ ѣздили. Усадитъ, бывало, Серебряковъ Ольгу въ свою тройку, съ женой на другой, и въ перегонки... Только стали мы замѣчать, что чѣмъ дальше, тѣмъ грустнѣе да задумчивѣе сталъ становиться нашъ Серебряковъ.
   Приходитъ разъ это къ намъ батюшка, отецъ Василій, славный и умственный пастырь былъ, царство ему небесное... Былъ тутъ и Серебряковъ. Стали мы чайкомъ баловаться, о томъ, о семъ разговаривать. Только отецъ Василій все какъ-то на Серебрякова поглядываетъ да и спрашиваетъ, наконецъ:
   -- А что, Николай Ѳедорычъ, правду аль нѣтъ люди-то говорятъ, что скоро въ твоемъ домѣ новомъ хозяюшка молодая объявится?... "
   -- Пустое, батюшка, болтаютъ... Раньше поженился, такъ теперь подъ старость оно и не гоже будто бы...
   -- Подъ старость! Ахъ, ты шутникъ, шутникъ! Подъ старость... да отъ такой, братъ, старости другой молодой не откажется... Такъ какъ-же, жениться не думаешь?
   -- Не думаю, батюшка.
   -- Ну, не думаешь, такъ и Господь съ тобой! На молвь-то людскую не сердись, Николай Ѳедорычъ, самъ поводъ да причину далъ, нельзя такъ...
   Ничего ему Серебряковъ не отвѣтилъ на это, и точно прошло что межъ нами, такъ бесѣда и разстроилась. Посидѣлъ еще отецъ Василій малость, да и сталъ собираться, за нимъ и Серебряковъ простился. Остались мы съ женой, я ей и говорю:
   -- Что, Марья, обожглась? Плохо, видно, посватала?
   -- Ума, говорить, не приложу, что такое тутъ приключилося... И Оли-то не видно, цѣлую недѣлю глазъ не показываетъ... Не обидѣла-ль она его какъ, что-ли... Вотъ зайду къ ней вечеркомъ, узнаю...
   Сильно меня, признаться, эта исторія заняла: хожу это вечеромъ по саду, да на дорогу поглядываю, не идетъ-ли жена...
   Однако, ничего, -- съ чѣмъ пришла, съ тѣмъ и ушла -- никто ничего не знаетъ.
   -- Спрашивала Ольгу-то?
   -- Спрашивала.
   -- Ну, что?
   -- Не знаю, говоритъ отчего, а только перемѣнился Николай Ѳедоровичъ, не взлюбилъ, видно, меня.-- И такъ, говоритъ жена, она это грустно сказала, что злость меня на твоего чорта усатаго разобрала.
   Диву я дался,-- что, думаю, за оказія... Поглядимъ, что дальше будетъ... Тутъ вскорѣ и впрямь штука одна такая вышла. Случилось это о праздникахъ.
   Отдавалъ купецъ Шиловъ дочку замужъ, пиръ горой былъ, на весь городъ. Больно ужь Шиловъ Серебрякова зазывалъ, самъ приглашать ѣздилъ, даромъ, что двѣнадцать верстъ конца-то будетъ.
   Была на свадьбѣ, само собой, и Ольга наша. Увидали ее парни и отбою, просто, нѣтъ: съ однимъ спляши, съ другимъ "горѣть" становись, третьему хоть словечко скажи.
   Пуще всѣхъ увязался за ней племянникъ Шиловскій, парень ладный и съ достаткомъ, послѣ отца лавокъ да складовъ не мало осталось. Присталъ это онъ къ ней и не отходитъ, глазъ свести не можетъ, совсѣмъ, значитъ, втюрился. Ну, а дѣвкѣ само собой любо, смѣется, то словечкомъ бойкимъ его ошпарить, то взглядомъ ожжетъ, а, сама нѣтъ-нѣтъ, да и глянетъ въ ту сторону, гдѣ Серебряковъ сидитъ. Не веселъ и куды не привѣтливъ былъ онъ въ этотъ вечеръ, что тучей занесло,-- нахмурился и усъ свой кудрявый пощипываетъ. Подходитъ къ нему хозяинъ и дочку свою, молодую-то, значитъ, подводитъ.
   -- Проси, говоритъ, дочка гостя неласковаго хозяевъ не обижать, угощеньемъ не брезговать.
   Та стоить, кланяется, подносъ держитъ.
   Всталъ это Серебряковъ, усы расправилъ, глянулъ на молодую, да усмѣхнулся.
   -- Позабылъ, говоритъ, видно хозяинъ на радостяхъ, что не слѣдъ молодую учить: сама хозяйничаетъ, сама и гостя угоститъ.
   Взялъ онъ со стола кружку, да весь, почитай, графинъ туда и ухнулъ.
   -- Поздравляю я тебя, молодица, по-гусарски, только и ты меня, значитъ, проси какъ гусара просить полагается.
   Та потупилась и смѣется.
   -- Живи счастливо, мужа люби, молодцовъ сынковъ выхаживай!
   Кружка-то, что ученая, и дно потолку показала.
   Крякнулъ Серебряковъ; да прямо въ губы и чмокъ молодую.
   -- Старику не грѣхъ! Закраснѣлась молодая, да и порхъ изъ комнаты.
   -- Хорошъ старикъ! говоритъ молодой; нѣтъ, Николай Ѳедоровичъ, я Грушу-то отъ такихъ стариковъ подъ второй замокъ спрячу!
   -- Ишь, братъ, жадный какой... Плохихъ ты, видно, гусаръ зналъ, коли имъ замки мѣшали!.. Ну, не сердись, выпьемъ, братъ, и поцѣлуемся!
   И опять по той же порціи: молодаго-то чуть съ ногъ не снесло, едва опомнился.
   И развернулся-же тутъ нашъ Николай Ѳедоровичъ, истинно-что по-гусарски. Хохотъ, визгъ, да прибаутки такъ вокругъ него и сыпались, половина гостей со смѣху умирала.
   Началась опять пляска. Вышла Оля съ Шиловскимъ племянникомъ, лучшими плясунами у насъ считались, хорошо очень плясали, и на этотъ разъ лицемъ въ грязь не ударили.
   -- Вотъ какъ у насъ!.. притопнулъ парень, и лихимъ колѣнцомъ плясъ окончилъ.
   -- Эхъ, ты, сусликъ!.. У васъ! Плохо, братъ, у васъ, вотъ что!... Погляди, какъ у насъ это выходитъ!..
   И выступилъ впередъ Николай Ѳедоровичъ, стоитъ, подбоченился, головой выше всѣхъ, глазами поводитъ и посмѣивается.
   -- Молодыхъ потѣшу, кости старыя разомну... Сударушку-барыню краше всѣхъ выберу... и подлетѣлъ къ молодой вдовѣ Трубовой, дѣйствительно, раскрасавицѣ.
   Вотъ пляска-то была -- на диво.
   Хороша вдова молодая, бѣлой лебедью плыветъ, каблучкомъ подстукиваетъ, плечомъ бѣлымъ, крупичатымъ поводитъ: что и говорить, хороша, а только далеко ей до Николая Ѳедорыча было. Кудри смолевые разметались, глаза, ровно уголья, сверкаютъ, самъ-отъ статный да осанистый, соколомъ вокругъ вьется. Совсѣмъ въ конецъ горницы уплыла красотка, обернулась, да чрезъ плечико поглядываетъ, платочкомъ кружевнымъ поводитъ... Гикнулъ гусаръ, подлетѣлъ съ посвистомъ да мелкой дробью передъ ней и замеръ. Откинула такъ голову въ бокъ, да тихо-тихо такъ уплываетъ отъ него, словно уйти не хочетъ. Онъ за ней, руку-то протянулъ, да такъ около стана и несетъ, не дотронется. Плывутъ оба, не колыхнутся... Вдругъ плясунья ахнула, подхватилъ ее Серебряковъ, вернулъ лихо, ажъ та на руку его закинулась и прямо онъ ее въ губки-то сладкія...
   -- Вотъ это, говоритъ, такъ по нашему!..
   Просто, доложу вамъ, стонъ стоялъ по дому, всѣ что съ ума сошли. Глянулъ я тутъ нечаянно на Олю: гляжу, а у ней ни кровинки, смотритъ на Серебрякова и такъ, это, лицо у нея нехорошо передергиваетъ. А рядышкомъ Шиловскій племянникъ что-то разсказываетъ, только, видно, ни словечка она изъ его рѣчей не слышитъ. Хозяинъ-то съ молодымъ подбѣжали къ Серебрякову и давай упрашивать.
   -- Николай Ѳедорычъ, голубчикъ, выпьемъ за плясъ твой, за молодецкій... По-гусарски, по твоему выпьемъ!...
   -- Выпить-то отчего не выпить, только, хозяева дорогіе, какъ бы вамъ отъ чарки отъ этой совсѣмъ не сѣсть: особливо тебѣ, молодому-то, совсѣмъ не гоже! Пойди къ женѣ, а мы со старикомъ выпьемъ...
   И выпили. Такъ я хозяина больше и не видалъ, словно громомъ убило.
   Подсѣлъ Серебряковъ къ женской половинѣ и давай смѣшки строить.
   -- А что, говоритъ, дѣвицы-красавицы, нѣтъ-ли промежъ вами невѣсты мнѣ, старенькому?
   -- Всѣ невѣсты, всѣ хотимъ, кричатъ тѣ, а сами на Олю поглядываютъ, что рядомъ съ ними у стѣны прислонилась.
   Глянулъ на нее и Серебряковъ, и такое у него лицо злое стало, что я рѣдко видывалъ.
   -- Что-же, говоритъ, вы, Ольга Петровна, молчите, не подарите словцомъ самымъ маленькимъ?..
   -- Безъ меня, Николай Ѳедорычъ, много охотницъ выискалось; какъ бы лишней не быть.
   -- Какая спѣсивая! А вотъ якъ вамъ поближе подойду, такъ вы, можетъ, ласковѣй отвѣтите... На ушко... чтобъ кавалеръ вашъ не услышалъ...
   Разсердилась-ли, застыдилась-ли Оля, не знаю ужь, только быстро такъ отошла въ сторонку и къ окну подощла.
   Всталъ и Серебряковъ, шагнулъ къ Шиловскому племяннику, потрепалъ его по плечу, да и говоритъ:
   -- Полно, горе-богатырь, кукситься... Старика испугался! Небойсь, отбивать не стану, своихъ много.
   И такъ это онъ громко сказалъ, словно хотѣлъ, чтобъ всѣ его услышали...
   -- Ну, думаю, дѣло ясно, ревнуетъ Николай Ѳедорычъ Олю къ парню, съ того и злится.
   Послѣ этой самой свадьбы, что водой ихъ розлило, и не встрѣчались, почитай.
   Зачастилъ нашъ Серебряковъ къ Трубихѣ, и хоть женихомъ не объявляли, а видимо къ тому дѣло шло. Вскорѣ тутъ и Ольгу просватали за племянника Шиловскаго.
   Приходитъ разъ она къ намъ, невѣстой ужь; поздравляемъ мы ее, посмѣиваемся, а она сидитъ такая невеселая, хоть бы словечко вымолвила, уставилась въ окно и лица къ намъ не повертываетъ. Вдругъ это по улицѣ съ гикомъ да перезвономъ тройка мелькнула, мелькнула, вижу -- Серебряковъ съ Трубихой.
   Вздрогнула Оля, побѣлѣла вся, поднялась, уйти, видно, хотѣла... Жена къ ней:
   -- Оля, милая, что ты. голубушка?.. уговариваетъ ее, значитъ, всячески. Обняла та ее, припала на плечо, да какъ зарыдаетъ... Никогда я допрежъ того слезъ такихъ не слыхивалъ, душу словно выплакиваетъ. И начала она все какъ есть разсказывать: какъ, значитъ, ей Серебряковъ полюбился, какъ и дома-то, и всѣ его за жениха считать стали, какъ онъ ни съ того, ни съ сего отъ нея отвераулся...
   -- Поѣдомъ, говоритъ, меня дома ѣсть стали... Тутъ и Сергѣй подвернулся, сватовъ засылать сталъ, житья мнѣ не было. Отказывалась я сначала-то, не любъ онъ мнѣ, а мать-то съ отцомъ и пристали: "Гусара, говорятъ, ждешь, что-ли? Съ дому сгонимъ, проклянемъ"... Такъ я невѣстой и стала...
   Едва успокоили бѣдную.
   Думаю я, что-же. дескать, Серебряковъ-то выкидываетъ, и просто ума приложить не могъ. Хотѣлъ я къ нему сходить, по душѣ потолковать атакъ, да жена остановила.
   -- Не суйся, говоритъ, добра не будетъ, только совсѣмъ дѣвку-то собьете.
   Такъ я и оставилъ.
   Пришлось тутъ мнѣ верстъ за пятьдесятъ на ярмарку конную пробраться. Встрѣтилъ тамъ и Серебрякова.
   -- Что, говорю, Николай Ѳедорычъ, давно не видно?
   -- И радъ бы, говоритъ, къ вамъ заѣхать когда, да боюсь Ольгу Петровну встрѣтить.
   -- Да чего въ ней страшнаго: прежде-то не боялись, кажись?
   -- Полно, говоритъ, братъ, въ жмурки-то съ старымъ товарищемъ играть. Самъ видишь, какое дѣло вышло. Эхъ, думалъ я... да не судьба, видно...
   Сталъ это я его тихонечко такъ выспрашивать, и вѣдь какую исторію узналъ! Дѣло-то все мать Ольгина испортила, оказывается.
   Очень ей хотѣлось дочку за Николая Ѳедоровича выдать, и какъ тотъ ни придетъ, она предъ нимъ такъ и разсыпается; а баба, доложу вамъ, дура была извѣстная.
   Разъ и говоритъ ей Серебряковъ, къ слову такъ, о женитьбѣ рѣчь зашла:
   -- Немолодъ я, Агафья Семеновна, не слѣдъ бы мнѣ молодую-то больно брать.
   -- И, Николай Ѳедорычъ, Господь съ вами... Еще какъ жить-то будете... Всякая дѣвка, коль не глупа, скажетъ: "хоша и старенькій онъ, да за той сосредствіемъ испокой мнѣ будетъ..."
   -- Можетъ, и дочка ваша такъ скажетъ, а?
   -- Знамо дѣло, да не то что скажетъ, а можетъ и говорила!.. Какъ выпалила она ему это, такъ только и видѣла.
   И вѣдь, подумаешь, изъ-за какой глупости судьба человѣческая погибнуть можетъ...
   Звягинъ замолчалъ и оглянулся по садику.
   Была совсѣмъ ужь ночь.
   -- Экъ заболтался-то, прости Господи, и гостя, поди, замучалъ...
   -- Ну, какое замучалъ... Чѣмъ-же дѣло-то кончилось?
   -- Чѣмъ кончилось? Да кончилось оно, значитъ, какъ слѣдуетъ... И такая потѣха у насъ пошла, что и сказать нельзя... Городъ-то весь рты разинулъ, просто... Вернулись это мы съ Серебряковымъ съ ярмарки и прямо ко мнѣ, значитъ. Сейчасъ это жена за Ольгой спроворила.
   Входитъ та, а Серебряковъ-то къ ней, взялъ за руку, смотритъ въ глаза и спрашиваетъ:
   -- Разсказали вамъ, Ольга Петровна, вину-то, дурачество мое?...
   -- Разсказала все какъ есть разсказала -- жена, значитъ, отзывается.
   Батюшки, глядимъ, а нашъ Николай Ѳедорычъ, спѣсивый-то, да на колѣни всталъ.
   -- Прости, ты, говоритъ, родная меня...
   А у той слезы въ три ручья: и плачетъ, и смѣется, не разберешь.
   -- Люблю, говоритъ, я васъ, Николай Ѳедорычъ, а только обидѣли, Господи, какъ обидѣли вы меня...
   Ну, знамо дѣло, Шиловскаго племяша сейчасъ по боку, и веселымъ циркомъ да за свадебку...
   И свадьба же была!.. Я три дня въ себя придти не могъ... Однако, ваше благородіе, пора и на боковую... Позвольте, я васъ въ горенку провожу...

А. Д--овъ.

   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru