Деянов Александр Иванович
Богатая невеста

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

Дѣянова.

ИЗДАНІЕ РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА
"ДОСУГЪ и ДѢЛО".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія товарищества "Общественная польза". Больш. Подъяч., 39.
1889.

   

БОГАТАЯ НЕВѢСТА.

Не одна на небѣ ярка звѣздочка,
Не одна на свѣтѣ краса -- дѣвица.

   Зналъ и не разъ пѣвалъ эту пѣсенку Андрей Пановъ, да только не вѣрилъ ей.
   Много звѣздъ на небѣ, много и дѣвицъ на бѣломъ свѣту, а всежъ есть звѣздочка поярче другихъ, есть дѣвица краше, да милѣе всѣхъ.
   Да какъ милѣе-то!... Не слыхалъ бы, не глядѣлъ бы ни на кого, только-бъ съ нея, ласточки, глазъ не спускалъ. Вѣкъ смотрѣлъ бы въ очи ясныя, голосокъ бы звонкій слушалъ, смѣхъ радостный... Да не судьба, видно,-- не по рукамъ охабку взялъ:.
   Махнетъ парень рукой, бывало, да за работу словно бѣшеный ухватится,
   "Ишь вѣдь, дьяволъ, ровно медвѣдь ворочаетъ!" удивится прохожій, сторонясь отъ громаднаго бревна, съ размаху брякнутаго о земь.
   Славный работящій былъ парень Андрей Пановъ, только ужь больно нужда его заѣдала.
   Отецъ его лѣтъ 15 тому назадъ бросилъ землю и незадавшееся хозяйство, приписался въ мѣщанство и занялся сначала печнымъ. а потомъ плотничьимъ дѣломъ. Мальчишку своего, какъ тотъ подросъ немного, тоже къ дѣлу приставилъ.
   Жили они хоть и не богато, но нужды особой не было, за послѣдніе годы такъ и совсѣмъ было поправляться стали, да не надолго -- какъ у городской церкви колокольню отстраивали, такъ отца лѣсомъ придавило.
   Съ тѣхъ поръ и пошла бѣда. Отецъ-то хворый совсѣмъ сталъ, лежалъ все больше, парню и пришлось всю семью на однихъ плечахъ вывозить. А семья была не малая -- дѣдъ старый, отецъ зашибленный, мать да сестренка махонькая.
   Другому такъ въ петлю-бъ впору, ну, а Андрей ничего -- выворачивался. Въ дѣда, говорятъ, уродился,-- тотъ на господской охотѣ медвѣдя разъ кулакомъ зашибъ.
   Городъ былъ хоть и маленькій, да торговый, бойко отстраивался, ну и село бокъ-о-бокъ тоже богатое стояло, такъ работа-то и не переводилась.
   Позапрошлой осенью дѣда да отца схоронили; хоть и всплакнули, а все-жъ легче стало,-- всего три рта осталось. Бился, бился парень, рукъ могучихъ Божій день не складывалъ, милостыни семья не просила, свой кусокъ хлѣба былъ, а все-жъ достаткомъ похвалиться не могли, -- больно ужь цѣна-то рабочая сбита была.
   Весной подвернулся тутъ на селѣ одинъ заказъ хорошій: у богатаго купца Силина домъ новый отстраивался, такъ пооправилась малость Андреева семья и самъ онъ впервые пріодѣлся и чего никогда не бывало, сталъ на бесѣды да хороводы въ село похаживать.
   -- Такъ ужь я, Андрюшенька, рада, что за умъ ты взялся, такъ рада, что и сказать не могу... Нако-ся -- этакой молодой да пригожій парень -- словно старикъ старый, сиднемъ-сидитъ, глазъ въ народъ не показываетъ... И то ужь люди добрые, какъ встрѣтятъ, такъ спрашиваютъ: "Чтой-то, Николавна, сынъ-отъ твой, ровно замученный прячется?"... Пусть вотъ поглядятъ, какой такой ты у меня замученный.. И старушка съ гордостью любовалась своимъ пріодѣтымъ сыномъ.
   А было чѣмъ полюбоваться.
   Высокій, статный, что дубъ крѣпкій, съ темными кудрями да съ соколинымъ взглядомъ -- писаннымъ красавцемъ глядѣлъ парень въ новомъ кафтанѣ и яркой рубахѣ.
   -- Подъ, соколикъ, подъ.. Пусть дѣвки-то на тебя позарятся, провожала обрадованная Николавна своего сына.
   Не знала старуха, что и безъ новаго кафтана давно ужь не одна дѣвка на Андрея глаза проглядѣла, даромъ что "прятался" парень.
   Кромѣ кудрей шелковыхъ да глаза яркаго былъ у парня и другой талантъ,-- имъ-то пуще всего онъ ихъ и привораживалъ.
   Много въ городѣ, да на селѣ пѣсенъ знали, много пѣвуній да пѣвцовъ водилось, но такого, какъ Андрей, и не слыхивали.
   И что за голосъ у малаго былъ!
   Чистый, звонкій, словно бархатный, вѣкъ слушать не устанешь, пой только.
   Работаетъ парень, топоръ въ рукахъ ходенемъ ходитъ, щепа искрой сыплется, а пѣсня такъ и льется, то тихая, да грустная, то ровно брагой опоенная -- такъ хмѣлемъ да весельемъ и брызжетъ. Частенько не только дѣвки, а и парни приткнутся гдѣ у плетня, да и слушаютъ -- оторваться не могутъ.
   Не одна-бъ, кажись, дѣвка не отказалась, чтобъ эта вольная, сладкая пѣсенка ей пѣлась, для нея бъ у парня и голосъ дрожалъ и глаза горѣли, да не до нихъ Андрею было. Семья ѣсть да пить хочетъ, хоть ночь работай, такъ и то впору будетъ, гдѣ-жъ тутъ на дѣвокъ заглядывать.
   -- Куда ужь, дѣвоньки, намъ, издѣвались разобиженныя дѣвкя, рази не видите -- Андрей Пановъ королевну ждетъ...
   -- И вѣдь словно напророчили, окаянныя... Встрѣтилъ, встрѣтилъ я тебя, звѣздочку мою ясную, королевну красавицу... Неина радость только встрѣтилъ-то, не на счастье... шепчетъ парень, выходя въ своемъ праздничномъ нарядѣ на дорогу къ селу.
   Тамъ сегодня праздникъ престольный, и снова увидитъ онъ свою зазнобушку, голосъ ея сладкій услышитъ, ручку бѣленькую въ хороводѣ возьметъ. Знаетъ парень, что не достанется ему дѣвица, знаетъ, что окромягоря да тоски ничего на его долю не придется, а не можетъ, видитъ Богъ, не можетъ отступиться онъ отъ нея,-- развѣ силой оторвутъ.
   А она-то, касаточка, поди-кось и не знаетъ, какъ любитъ, какъ тоскуетъ онъ по ней. Гдѣ-жъ ей и знать-то,-- мало-ль на нее глазъ уставлено! Первые богатѣи по городу да селу вокругъ нея словно листья въ вѣтеръ сбились,-- не подступиться.
   Эхъ ты, бѣдность проклятая!.. Кабы онъ-то, Андрей Пановъ, да богачемъ былъ!..
   И парень грустно повѣсилъ голову.
   Грустить и впрямь было отчего.
   Приглянулась ему и крѣпче жизни полюбилась самого купца Силина дочка, Таня.
   Та самая Таня, для которой, какъ говаривалъ старикъ Силинъ, кругомъ на тридцать верстъ жениха не было. Работалъ онъ въ его новомъ дому. Никогда до сей поры онъ дочки его не видывалъ -- не приходилось. Сидитъ это онъ, въ саду, работаетъ, рѣзную перекладинку къ балкону прилаживаетъ, слышитъ -- идетъ кто-то по садику, обернулся, да такъ и замеръ...
   Развѣ только въ пѣсняхъ поютъ, давъ сказкахъ разсказываютъ о такихъ красавицахъ, что передъ нимъ стоитъ...
   Глядитъ парень, что заколдованный, и глазъ отвести не можетъ... А она смотритъ на него такъ, съ усмѣшечкой; чуть-чуть закраснѣлась, да легко, словно птичка, впорхнула на балконъ и прошла въ комнаты.
   Долго парень шевельнуться не могъ, рука не двигалась, глаза не смотрѣли, все мерещилась ему поступь легкая, усмѣшка лукавая, да очи лучистыя.
   -- Ты чего-жъ это мою дѣвку-то напугалъ, а?
   Дрогнулъ парень, видитъ нянька старуха къ нему подходитъ.
   -- Словно филинъ лѣсной, прости Господи, уставился... Съѣсть, говоритъ Таня-то, меня парень хотѣлъ, такъ глазищами своими черными и впился.
   Покраснѣлъ Андрей и давай топоромъ перекладину обглаживать.
   -- Шалый, право слово, шалый, не отставала отъ него старуха,-- ты бы, вотъ, пѣсенку лучше спѣлъ, мы бъ съ Танюшей послушали; говорятъ -- мастеръ.
   И старуха, осторожно ступая старыми ногами по неконченнымъ ступенькамъ, пошла въ домъ.
   Запѣлъ парень, тихо да робко сначала, точно мѣшало что, грудь сдавливало, за горло хваталось.
   Однако оправился и раздалась по саду пѣсня, да такая, какія только у Панова выходили.
   Поетъ парень, бойко ходитъ топоръ въ умѣлой да сильной рукѣ и не чудится ему, что тамъ, на верху, въ своей горенкѣ, прислонилась къ оконцу красавица и слушаетъ, дохнуть боится, слушаетъ...
   Что за пѣсня? сто разъ ее слыхала, а до сей поры не знала, не вѣдала.
   Вся кровь отъ сердца отхлынула, не то жарко ей, не то ознобъ трясетъ, плакать ли хочется, птичкой ли легкой высоко подняться -- сама не знаетъ.
   Крутенекъ и куда не ласковъ былъ Петръ Ивановичъ.
   -- Этому, братъ, на хвостъ не наступишь, говаривало про него и само начальство.
   По богачеству да дѣламъ изъ первыхъ, почитай, купцовъ считался, но на деньги жаденъ не былъ. Жилъ хорошо, добра дѣлалъ немало и не одного человѣка на дорогу вывелъ. Благодарностей не любилъ.
   -- Ладно, бисеромъ-то не разсыпайся, мнѣ изъ тебя узоровъ не дѣлать, а человѣкомъ будь,-- наживаться -- наживайся, только слово да честь блюди...
   И не на вѣтеръ, не для краснаго словца Силинъ такіе совѣты давалъ: двѣ вещи онъ пуще глазу берегъ -- слово свое твердое, да дочку-красавицу.
   Горячъ и суровъ былъ онъ для всѣхъ, да только не для своей Танюши. И вспылилъ бы другой разъ, да какъ обхватитъ она его ручками своими бѣлыми, щечкой горячей прижмется, глазками яркими ему въ глаза заглянетъ -- весь гнѣвъ, что рукой сниметъ.
   -- Христосъ съ ней, пусть живетъ да веселится... Говорятъ -- балуешь, а кого-жъ мнѣ и баловать-то, какъ не ее.
   Весело, ровно праздникъ свѣтлый, текла дѣвичья жизнь, и люба была Танѣ ея вольная волюшка.
   -- Дочка, давай жениха искать, свадьбу справлять, не то шутя, не то въ серьезъ скажетъ ей отецъ.
   -- Надоѣла тебѣ, видно, Таня-то твоя, что развязаться хочешь, съ рукъ сбыть, зальется веселымъ смѣхомъ дѣвка и начнетъ къ отцу мягкой кошечкой ластиться.
   -- Полно, Танюша, поговоримъ толкомъ, какъ никакъ, а отъ замужества не уйти -- не сегодня, такъ завтра, а выкрадетъ дѣвку у стараго отца молодецъ-удалой, а?
   -- Ну, когда выкрадетъ еще! Ты бы вотъ лучше сѣраго заложить велѣлъ, я-бъ съ няней въ городъ къ теткѣ съѣздила...
   -- Сѣраго отчего не заложить... А все-жь ты мнѣ по совѣсти скажи, неужели ни одинъ тебѣ парень не любъ?...
   -- Охъ, надоѣлъ ты мнѣ, тятя, съ парнями своими, ну ихъ къ Богу, всѣхъ-то!..
   Сердился Петръ Иванычъ, а только въ душѣ-то, пожалуй, что и радъ былъ: больно ужь по весело-бъ дочку-щебетунью изъ дому отпускать.
   Какъ ни увивались городскіе да сельскіе молодцы вокругъ красавицы -- толку не было.
   Смѣяться -- смѣется и ласкова со всѣми, а ни одному отличья нѣтъ. Здѣсь ты, такъ будто и рада, нѣтъ тебя -- не плачетъ.
   Такъ и жила Таня весело да беззаботно, словно птичка Божья, пока пѣсни въ саду не услыхала, что Пановъ по няниному приказу пѣлъ.
   Давно парень ужь и пѣть пересталъ, а она все еще у окна стояла, все еще пѣсня ей слышалась.
   -- Что, няня, хорошо поетъ?
   -- А ужь какъ и хорошо-то, голубка; меня, старую, и то слеза прошибла... Мастеръ, мастеръ парень пѣть!.. А изъ себя-то какой ладный, видѣла? писаный красавецъ... Вотъ бы, Танюша, кабы такой-то, да купцомъ богатымъ былъ, глядишь -- и посватался...
   -- А какъ его зовутъ, няня?
   -- Да Андреемъ, голубка, Андрей Пановъ прозывается. Хорошій парень, куда какой хорошій, только вотъ удачи Богъ не даетъ, -- бѣденъ больно.
   На другой день опять Андрей хозяйскую дочку увидалъ. Теперь ужь побойчѣй на нее глянулъ, да и она-то его не застыдилась -- подошла, разспрашивать стала, пѣть просила...
   Такъ и пошло день за днемъ, пѣлъ, пѣлъ парень и самъ не замѣтилъ, какъ сердце свое красавицѣ пропѣлъ, -- ни жить, ни дышать безъ нея, кажись, не можетъ. Вотъ и сегодня идетъ, увидитъ ее, будетъ на часъ счастливъ, а тамъ...
   -- Э, тамъ что-нибудь,-- хоть изъ воду, а все-жъ погляжу на нее хоть разокъ.
   И парень быстрѣе зашагалъ къ селу.
   Тамъ ужь праздникъ былъ во всемъ разгарѣ. Пестрые наряды дѣвокъ, яркія рубахи парней, шумъ пѣсней и залихватское наигрываніе гармоникъ -- все это составляло такую картину, отъ которой у парней да дѣвокъ сами ноги пляшутъ.
   У самой рѣчки, на широкой лужайкѣ собралась большая толпа,-- тамъ вели хороводы, пѣли пѣсни и угощались сластями.
   Андрей зашагалъ къ этой кучкѣ, словно угадывая, что тамъ должна быть и его Таня.
   Она, дѣйствительно, сидѣла на скамейкѣ, окруженная цѣлымъ роемъ молодежи.
   -- А, соловей-соловушка! раздалось изъ толпы, когда подошелъ Андрей,-- здравствуй, братъ, что давно не видать?-- вишь какимъ франтомъ!..
   -- Онъ, братъ, невѣсту пришелъ выбирать, оттого и выползъ, подсмѣивался высокій, пухлый малый, Николай, сынъ богатаго мельника. Отецъ его былъ купцомъ, и на Николаѣ поверхъ рубахи былъ надѣтъ франтовской пиджакъ съ выпущенной цѣпочкой. Онъ давно уже заглядывался на Таню и въ селѣ поговаривали, что Петръ Ивановичъ не прочь породниться съ богачомъ-мельникомъ. Самъ Николай давно ужь велъ кой-какія дѣла на свой страхъ, деньга у него водилась и добрая половина сельчанъ, помня его тароватое угощеніе, всегда лебезила и поклонничала передъ богатымъ парнемъ. Характера онъ былъ вздорнаго и, благодаря сильнымъ кулакамъ да добрымъ пріятелямъ, ссориться съ нимъ охотниковъ не было.
   -- Кафтанъ-то новый не жметъ? продолжалъ онъ подшучивать надъ Андреемъ, котораго сильно недолюбливалъ за "гордость", какъ говорилъ онъ самъ, за "красоту да голосъ" -- шептались дѣвки.
   Андрей ничего не отвѣчалъ ему, и только сумрачно уставился на него глазами,-- больно ужь обидно было это издѣвательство, особенно здѣсь, передъ Таней.
   -- Экой ты, братъ, молчаливый, не унимался Николай, -- должно съ хорошей пищи отяжелѣлъ.
   Въ толпѣ засмѣялись.
   -- А вотъ, дай-ка-съ, я погляжу, тяжелъ-ли ты...
   И Андрей шагнулъ къ купчику, схватилъ его поперегъ пояса и однимъ взмахомъ перевернулъ, какъ жердочку, и бережно поставилъ на земь.
   -- Видно, братъ, не много ѣшь -- больно ужь легокъ.
   Совсѣмъ ошалѣвшій отъ неожиданнаго вертуна купчикъ стоялъ разинувъ ротъ и только тяжело отпыхивался.
   -- Ахъ, ты... гаркнулъ онъ, наконецъ, и бросился на Андрея.
   Десятокъ рукъ ухватилось за него и не пустили.
   -- Брось, убьетъ вѣдь, куда лѣзешь! остановилъ его высокій черномазый парень, кузнецъ изъ города.
   Сконфуженный купчикъ быстро исчезъ изъ кучки.
   -- Полно, Андрюша, не сердись, подошла къ Панову дѣвушка, сидѣвшая рядомъ съ Таней, -- развѣ не видишь, пьянъ онъ, съ утра по селу хороводится.
   Замолкнувшіе-было пѣсни и хохотъ полились снова и вскорѣ Андрей держалъ въ хороводѣ за руку свою милую.
   Кончился веселый хороводъ, разсѣлись все больше парочками и начали шептаться.
   Нѣсколько дѣвушекъ и парней подошли къ Андрею и стали просить спѣть.
   Долго тотъ отнѣкивался, но когда и Таня взглянула въ него и сказала тихонько "спой", онъ отвелъ рукой сбившуюся около него кучку.
   -- Ладно, спою вамъ, такъ и быть... какую?
   Всѣ наперерывъ закричали -- кто-какую, и опять Андрей услыхалъ тихій, ласковый голосъ: "Ноченьку".
   -- Ахъ, ты ночь моя, ночь осенняя...
   Разлился среди уже темнѣющей лужайки бархатный голосъ Панова.
   Совсѣмъ блѣдная, съ широко раскрытыми глазами, слушала его Таня, и когда увидѣла, что парень, кончивъ пѣсню, быстро зашагалъ прочь отъ лужайки, и свернулъ на городскую дорогу, она быстро обѣжала церковь и стала поджидать его у плетня.
   -- Андрюша!..-- окрикнула она, заслышавъ шаги подходившаго Панова.
   Тотъ остановился.
   Не легко было разглядѣть дѣвушку, -- больно ужь крѣпко прижалась она къ темному плетню и парень напрасно озирался по сторонамъ.
   -- Андрюша!.. донесся до него снова окрикъ, и какъ ни тихъ былъ голосъ, но Пановъ узналъ его.
   -- Таня, родная!
   И словно сердцемъ угадалъ, гдѣ притаилась красавица -- шагомъ не ошибся.
   Тутъ и луна выглянула и освѣтила она блѣдное личико, да тихія очи, за которыя парень душу бы отдалъ, кровь горячую по капелькѣ-бы пролилъ.
   -- Ты что-жъ это, добрый молодецъ, давно-ль врать выучился?
   Не узналъ Андрей Танюшина голоса -- сухой, неласковый, ровно сдавленный.
   -- Эхъ, Татьяна Петровна, во многомъ грѣшонъ, а отъ вранья Богъ миловалъ,-- другимъ не вралъ, а тебѣ и подавно.
   -- За честь спасибо!
   И Таня съ насмѣшкой отвѣсила поклонъ низкій.
   -- А только -- такъ, не понялъ, по другому скажу -- знавалъ, пѣсни пѣвалъ, разговоры водилъ, а теперь въ путь-дорогу безъ прощай-поклона пошелъ...
   -- Да путь-то гдѣ? домой, въ городъ иду...
   -- Ахъ, не ври ты мнѣ, не обманывай! Знаю вѣдь, слышишь, все знаю -- сестричка твоя вчерась разсказала... Въ городъ иду!.. Знаю, парень, что въ городъ, да только въ какой?
   Пановъ стоялъ, опустивши голову.
   -- Когда идешь-то?
   -- Завтра, чуть свѣтъ, прошепталъ парень.
   Таня молчала, только рука, что на плетнѣ бѣлѣлась, все крѣпче да крѣпче прутья сжимала.
   -- Зачѣмъ ѣдешь? едва разслышалъ Андрей.
   -- Надо.
   -- А зачѣмъ надо-то?
   -- Не спрашивай ты меня, Христомъ Богомъ прошу, не спрашивай!... На куски изрѣжь, жилы всѣ вытяни -- одинъ отвѣтъ дамъ -- надо!
   Парень совсѣмъ задыхался, слова что шипѣли на сжатыхъ губахъ.
   -- Не спрашивай! Во-какъ сладко мнѣ -- не мать, такъ ножъ бы, кажись, легче былъ... ѣду, стало быть -- надо.
   -- Ну, а прощаться-то не надо?
   -- Эхъ, Татьяна Петровна, Богъ тебѣ судья, мучаешь ты меня... Прощай, живи счастливо, какъ допрежъ сего жила...
   -- Прощай и ты, посылай тебѣ Богъ удачи да счастья... За пѣсни сладкія, за рѣчи ласковыя благодаримъ покорно!..
   Глянулъ ей въ лицо Андрей и понять не можетъ.
   Рѣчь, гляди, шутливая, а въ лицѣ ни кровинки, глаза что тучкой подернуло, и больно-то ему глядѣть на нее, и оторваться-то отъ лица ея милаго не можетъ.
   -- Прощай! и парень быстро зашагалъ, словно смерть за нимъ торопилась...
   -- Андрей! послышался ему снова голосокъ Танинъ, только ужь звонкій теперь, да ясный.
   Повернулся парень, видитъ совсѣмъ вплотную подошла она къ нему, за руку взяла и въ глаза ему заглядываетъ, а у самой все личико такъ и смѣется.
   -- Ахъ ты, горе-богатырь! Глянь какой -- рукой не достать, а дѣвки испугался... Слушай, сказку я тебѣ скажу, а тамъ и съ Богомъ, сказка-то маленькая -- маленькая, не задержу...
   Притянула его къ себѣ за руку, да такъ лицомъ къ лицу и стоитъ.
   -- Жилъ былъ въ тридесятомъ царствѣ, въ далекомъ государствѣ молодецъ удалый -- красавецъ кудрявый... Встрѣтилъ онъ дѣвицу, встрѣтилъ -- полюбилъ. А дѣвица та царевна была и за царевича ее замужъ отдать собирались, только, значитъ, настоящаго, суженаго милъ-дружка все не было и пуще всѣхъ царевичей дѣвица волю свою вольную, жизнь веселую да безпечальную любила.
   Услыхала разъ дѣвица, какъ молодецъ тоску да горе свое выпѣвалъ, какъ въ пѣсни любушку свою ненаглядную ласкалъ, сердце молодецкое въ ея руки отдавалъ... Услыхала дѣвица, и задумалась,-- хороша ты воля-волюшка, хороша ты доля дѣвичья, а пѣсня молодца куда лучше, куда лучше и самъ молодецъ... Да такъ лучше, что не надо ни отца, ни матери, ни дней радостныхъ... Только что-же онъ-то, молодецъ, сдѣлалъ? Въ темну-темну ноченьку поглядѣлъ въ ту сторону, гдѣ царевна жила, вымолвилъ: не царевичъ я, прощай, живи счастливо,-- дай былъ таковъ. Только птичка-пѣвунья, что рядомъ была, услыхала молодца, и порхъ къ дѣвицѣ, да ей все и выложила... Говорить, что царевна та сдѣлала, аль сказка наскучила?...
   -- Что-жъ молчишь?.. знать досказывать?.. Ну, такъ слушай...
   -- Подошла она къ нему близехонько, вотъ какъ я къ тебѣ, да и говоритъ: "Умѣлъ, молодецъ, пѣсни пѣть, сердце дѣвичье привораживать, такъ умѣй ее и подъ вѣнецъ вести..."
   И слышитъ парень, какъ обхватили его руки бѣлыя, какъ прижалась къ нему щека горячая.
   -- Танюша, ласточка моя ненаглядная, цвѣтъ ты мой ясный, люба моя милая!...
   И долго, долго парень ласкалъ дѣвицу, глядѣлъ въ ея очи лучистыя, зва..ъ пташкой своей сизокрылой, ясочкой...
   -- Таня, а что отецъ-то скажетъ? отдастъ-ли тебя за меня -- Танюша?...
   -- Полно, чего-жъ не отдать-то? любитъ онъ меня -- попрошу, не откажетъ, да и тебя, слыхалъ-бы, какъ хвалитъ... Завтра приходи, да не робѣй, смотри.
   Самъ не свой вернулся Андрей въ городъ, до утра глазъ сомкнуть не могъ, -- то сердце отъ радости выпрыгнуть хочетъ, то кто его словно рукой захватитъ, до боли сожметъ.
   -- Не отдастъ, не отдастъ Петръ Иванычъ дочки, не отдастъ...
   Такъ, почитай, до полудни промучился, долго и широко крестился передъ образомъ, собрался съ духомъ и двинулся къ селу.
   Вотъ и думъ Петра Ивановича.
   Сильно у парня рука тряслась, когда онъ за калитку взялся, однако ничего, вошелъ, оправился и къ хозяину въ свѣтелку вошелъ.
   Тотъ чай у себя съ дороги пилъ, увидалъ Панова и тоже усадилъ. Таня правду говорила, что Силинъ Андрея хвалилъ.
   Работящій, честный да видный парень былъ ему по сердцу, и рѣдко съ кѣмъ ласковый, Петръ Иванычъ Панова всегда принималъ радушно.
   -- Что, Андрей, чай плохо пьешь?
   -- Эхъ, Петръ Иванычъ, не до чаю мнѣ...
   -- Аль бѣда какая?
   -- Вѣда и есть, да такая, что и вымолвить страшно... Къ тебѣ пришелъ, Петръ Иванычъ...
   -- Что-жъ, добро пожаловать, парень ты дѣльный и не помочь тебѣ грѣхъ... Чего просишь-то, денегъ?
   -- Нѣтъ...
   -- Совѣта, что-ль?
   -- И не совѣта, больше...
   -- Ну, братъ, говори самъ, догадываться старъ сталъ.
   -- Петръ Иванычъ! и Андрей поклонился ему въ землю.
   -- Полно, Андрей, полно, встань... Что ты!..
   Андрей всталъ.
   -- Видитъ Богъ, никому, никогда я въ ноги не падалъ, а тебѣ, Петръ Иванычъ, какъ видишь, поклонился... Пришла бѣда великая и одинъ ты мнѣ помочь въ ней властенъ...
   -- Да говори ты, чего надо-то?..
   -- Полюбилъ я дочку твою, полюбилъ пуще свѣта Божьяго...
   Силинъ какъ стоялъ, такъ и остался, слова выговорить не могъ.
   -- Отдай, отдай ты ее за меня, вѣкъ я тебѣ вѣрный слуга и работникъ буду...
   -- Стой, парень! Говори, да не заговаривайся! Коль за дѣломъ пришелъ, такъ гостемъ будь, а коль охальничать, такъ вотъ тебѣ Богъ, а вотъ и порогъ..
   -- Петръ Иванычъ, пожалѣй ты насъ, и она вѣдь, Таня-то, любитъ меня... Силина какъ кнутомъ стегнули...
   -- Тебя, тебя, голыша-то, нищаго любитъ! Проспись, съ утра хлебнулъ не въ мѣру.
   -- Любитъ.
   Голосъ Панова звучалъ твердо.
   Петръ Иванычъ придвинулся и кулаки сжалъ.
   -- Слышь ты, какъ тебя величаютъ, уходи до добру-по-здорову... Любитъ! А и ловокъ ты, чтобъ отецъ не гналъ, такъ запрежъ дѣвку обошелъ... Молодчина! У тебя, братъ, и губа не дура, и разумъ не плохъ, богатую невѣсту что щука карася высмотрѣлъ,-- дуракъ отецъ, поди-кось, денегъ отвалитъ, а?
   -- Брось ты деньги-то свои, не видалъ я ихъ, и видѣть не хочу; доколь руки есть, самъ себя богачемь зову. Кабы не богачество твое треклятое, рази такъ я изъ-за Тани-то мучился? Въ ней, въ деньгѣ твоей, вся и бѣда моя... Такъ-что-жъ, аль нѣтъ въ тебѣ жалости?
   -- Одинъ тебѣ сказъ, пошелъ вонъ, пока цѣлъ, и къ дому подходить не смѣй! Сторожей наставлю, собакъ спущу, неровенъ часъ выкрадешь!..
   -- Раньше не кралъ и теперь не буду. Господь съ тобой, насильно милъ не будешь...
   И Андрей, какъ убитый, нога за ногу потащился домой.
   Стыдно парню плакать, да что дѣлать, коль слезы-то проклятыя сами бѣгутъ, глаза слѣпятъ, щеки мочатъ.
   -- Дочку позови, обратился Петръ Ивановичъ къ работницѣ, когда вышелъ Пановъ.
   Чрезъ минуту Таня стояла на порогѣ.
   Она была блѣднѣе смерти, изъ окна видѣла какъ Андрей выходилъ, и спрашивать нечего, сразу видно какъ ласково приняли.
   Петръ Иванычъ сумрачно и неласково оглядѣлъ дочку.
   -- Пановъ былъ, слыхала?
   Хоть бы словечко отвѣтила ему Таня, стоитъ и не шелохнется.
   -- Тебѣ я говорю, али нѣтъ? Слышь, Пановъ приходилъ, знаешь?
   -- Знаю.
   -- Ну, а коли это знаешь, такъ пожалуй скажешь, зачѣмъ и приходилъ, а?..
   -- Свататься приходилъ, батюшка...
   -- Умница, ишь, догадка-то какая, живо смекнула!.. А какъ, дочка моя, разумница, полагать изволишь на счетъ отвѣта-то отцовскаго, каковъ онъ былъ?
   -- Твоя воля, батюшка...
   -- Моя воля!.. А какъ-же ты, дочь, покорница допрежъ воли моей парню повадку дала, глумиться надъ отцомъ позволила, а?.. Что-жь, и тогда моя воля была?... Отдашь, не отдашь, дескать, а любитъ меня, Петръ Иванычъ, дочка твоя ненаглядная баловница холенная?... Счастливъ его Богъ, что живо обернулся, а то-бъ, прости Господи, чѣмъ ни на есть башку его разнесъ...
   -- Полно, тятя, не виноватъ онъ, сказалъ правду.... Люблю его...
   -- Любишь!... Мнѣ, отцу-то въ глаза говоришь!..
   -- Да ужь если храбрости хватило ему сказать, стыдъ да страхъ дѣвичій позабывъ, такъ тебѣ-то, батюшка, куда легче.. Слышишь ты, сама ему сказала, что люблю его, люблю пуще свѣту Божьяго, больше батюшки роднаго...
   -- Остановись, безстыдница!... А не то...
   -- Что не то, ничѣмъ не испугаешь,-- не отдашь за милаго, такъ ничего нестрашно, хоть убей!... "Выходи, выходи, дочка, замужъ! Полюбишь молодца,-- живо веселымъ пиркомъ да за свадебку..." Кто, кто говорилъ-то?.. Вотъ и полюбила, да какого молодца полюбила-то! Что-жъ, замѣсто пирка-то кулакомъ грозишь, -- твою-жъ волю исполнила... А чѣмъ не женихъ? Не твоего-ль Николки хуже?
   -- Нищій!..
   -- Не оттого-ль и нищій, что денегъ нѣтъ?.. Грѣхъ, грѣхъ тебѣ, тятя, не самъ-ли ты говорилъ: "вотъ парень, такъ парень, что за руки золотыя! Такой и двѣ семьи прокормитъ -- окромя Бога, никому поклона не дастъ". А теперь ужь и нищій!..
   -- Ну, Татьяна, гляжу я на тебя и диву даюсь,-- куда только у тебя стыдъ да скромность дѣвичьи дѣвались...
   -- Куда дѣвались? Смыло ихъ, батюшка, любовь горячая прочь согнала...
   -- Слышь, перестань, не все терпѣть буду...
   -- Не боюсь я, сказала вѣдь, не боюсь -- твоя-жъ дочка, кровь-то одна, испугаешь нескоро.
   Недаромъ Петръ Иванычъ говорилъ, что диву дался -- дивиться было чему: совсѣмъ другая дѣвка стала. Блѣдная, дрожитъ вся, голосокъ-то такъ и звенитъ, глядитъ на отца, глазъ не спуститъ.
   Смотритъ и Петръ Иванычъ на нее, смотритъ и думаетъ:
   -- А и впрямь нелегко сладить будетъ, кровь-то какъ есть отцовская, да ничего, обойдется -- согну!..
   -- Батюшка!
   И чудится Петру Иванычу, что снова Таня -- Таней стала, такъ нѣжно да жалостно слово это у нея вырвалось.
   -- Батюшка, опустилась она на колѣни и къ ногамъ отцовскимъ припала,-- батюшка, сжалься ты надо мной, не губи ты Тани своей, отдай, отдай ты меня за него, люблю я... Господи, какъ люблю-то его!...
   Больно было отцу слышать, какъ убивается дочка его любимая, не разъ хотѣлось ему приласкать да утѣшить ее, но какъ вспомнитъ, за кого отдать просится, такъ словно ножомъ его кто въ сердце ударитъ.
   -- Нѣтъ, слышишь ты сказъ мой послѣдній? Не бывать тебѣ за голякомъ-оборванцемъ.
   Такъ и вышелъ онъ съ этимъ изъ горницы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Не легко было Танѣ предъ отцомъ убиваться, но куда тяжелѣй пришлось Андрею, какъ заголосила его мать старая, да сестренка маленькая.
   -- Андрюша, соколикъ ты мой ясный, куда-жъ ты? Куда идешь-то, мать бросаешь? Сынокъ, сынокъ мой миленькій...
   И долго голосила бѣдная старушка, пока обряжала сына въ путь-дорогу дальнюю.
   -- Полно, матушка, не горюй! Заживемъ лучше прежняго... Вишь тутъ работа-то какая -- съ хлѣба на квасъ... Пойду по бѣлу свѣту, выберу мѣсто хорошее, да рабочее, сколочу деньгу, васъ вызову, устроимся на славу... А покуда кой-какая деньжонка, хоть и маленькая, а все есть, по людямъ просить не придется, какъ никакъ, а прокормитесь... Утѣшаетъ ихъ парень, уговариваетъ, а у самаго кошки на сердцѣ скребутся.
   Стала его мать образкомъ благословлять,-- надрывается, плачетъ.
   Чуть не силкомъ вырвался Андрей, схватилъ узелокъ свой немудрый и зашагалъ бѣднякъ въ "чужу-дальнюю сторону", горе да тоску свою по бѣлу свѣту размыкать.
   Солнышко еще и вставать не думало, тихо такъ кругомъ все было да. спокойно, и больно стало парню на родныя мѣста смотрѣть.
   -- Росъ тутъ, тутъ и работалъ, тутъ и Таню полюбилъ. Спитъ теперь, подико-съ, желанная, наплакавшись... Чуетъ -- нѣтъ, что милъ дружокъ въ путь-дорогу собрался, вернется, нѣтъ-ли -- самъ не знаетъ.. Нарочно такъ рано выбрался, чтобъ безъ людей да говора уйти, безъ помѣхи въ послѣдній разокъ въ оконце посмотрѣть, гдѣ спитъ его милая.
   Подошелъ парееь къ селу, зачернѣлъ домъ Силинскій, засвѣтилась лампада въ Таниномъ окнѣ.
   -- Спитъ, подумалъ парень.-- Господь съ ней, дай ей Богъ счастья... Не судьба была намъ пожениться, вѣкъ мучиться да томиться буду, а никогда, видитъ Богъ, никогда не позабуду ни личика ея милаго, ни голоска сладкаго.
   И сталъ парень мимо садика проходить, чтобъ на дорогу выбраться.
   Слышитъ, скрипнула калитка, и оглянуться не успѣлъ, какъ обхватили его руки горячія, припало къ нему на грудь личико заплаканное...
   -- Андрюша!..
   Такъ ни слова больше и выговорить не могла, бьется, словно птичка пойманная, слезы въ горлѣ стоятъ, душатъ грудь дѣвичью.
   -- Не пущу, не пущу я тебя... Сама... сама съ тобой пойду, вмѣстѣ... Сейчасъ вотъ... платокъ только...
   Видитъ парень: обезумѣла Таня, съ ногъ валится, съ лица бѣлѣй снѣга стала. Усадилъ онъ ее на скамеечку и, словно ребенка малаго, уговаривать началъ.
   -- Голубка ты моя, пташка ты моя бѣдная... Успокойся, Христосъ съ тобой, пожалѣй ты меня-то, и такъ ужь...
   А она обхватила его да только одно слово и шепчетъ: не пущу, не пущу...
   Мало по малу успокоилась однако, выплакалась, стала ему разсказывать, какъ съ отцомъ говорила, все до слова передала.
   -- Любишь меня -- останься... Упрошу я его, каждый денекъ, каждый часъ просить буду...
   -- Эхъ, Таня... Полно, голубка, и меня и себя обманывать. Не отдастъ онъ тебя за меня, и говорить нечего... Знаю я его... Видно, такъ ужь Богъ судилъ... Прощай...
   -- Не пущу, не пущу я тебя, заметалась опять Таня...
   -- Хватятся, увидятъ...
   И впрямь видѣли.
   Не спалось Петру Иванычу, и досада-то брала, и дочку-то жаль.
   -- Убивается, поди...
   Всталъ, поднялся къ ея горенкѣ, глядитъ -- и дверь растворена... Выскочилъ онъ на крылечко, сбѣжалъ въ садъ, да въ калиткѣ... Тутъ и голоса ихъ услыхалъ. Слышитъ, какъ Пановъ Таню уговариваетъ
   -- Видно, такъ ужь Богъ судилъ!... Прощай!.. слышатъ онъ грустный голосъ парня.
   -- Не пущу, не пущу я тебя...
   Такъ за сердце и хватили его эти слова: столько тоски, да горя безисходнаго никогда еще Петръ Иванычъ въ голосѣ людскомъ не слыхалъ. Жаль ему стало ее.
   -- Э, пусть ихъ попрощаются.. Хуже, если такъ-то, еще приключится съ ней что...
   Притаился и слушаетъ.
   -- Милый, желанный ты мой, не жить мнѣ безъ тебя, что ни на есть надъ собой сдѣлаю... Возьми, возьми ты меня съ собой!...
   -- Слушай, Таня, что я тебѣ скажу, и Богомъ клянусь, слова своего не нарушу... Люблю я тебя, какъ -- и говорить не стану... Не досталась ты мнѣ, не бывать мнѣ, значитъ, счастливымъ -- не такой, разлюбить не съумѣю... Сама знаешь, я-ль работы боюсь: за троихъ лажу, а будь ты со мной, такъ ни устали, ни муки не будетъ, каменья голой рукой щепать буду... Взять тебя, говоришь, и коль еще хоть разъ скажешь, такъ видитъ Богъ возьму, и нѣтъ такого человѣка, чтобъ тогда тебя изъ рукъ моихъ вырвалъ: лучше сторонись, коль съ тобой пойду..
   И не вралъ парень: взглянуть, такъ видно было, что, пожалуй, и лучше не подходить.
   -- Возьму, только сперва выслушай... Крѣпка любовь наша и Божье дѣло она, такъ ее-ль силкомъ, да обманомъ марать?.. Чти отца... слыхала небось... Ну, а какъ Богъ да счастья не дастъ?.. Совѣсть-то ежели мучить начнетъ, отца жалѣть будешь?..
   -- Проститъ онъ...
   -- Проститъ... Нѣтъ, Таня, я-то не такой... Насмѣялся онъ и обидѣлъ меня куда какъ... Любъ не любъ, такъ и скажи, а къ чему жъ издѣваться-то, вѣдь я-жъ къ нему не воровать пришелъ.
   -- Нѣтъ, Танюша, силкомъ взять Богъ да совѣсть мѣшаютъ, а ужь возьму ежели, такъ на поклонъ подъ ножомъ не пойду... Ну такъ что-жъ, какъ рѣшила, брать, аль нѣтъ?
   Опустилась голова Танина, задрожали руки, поднялась-было она, словно кинуться къ нему хотѣла, а слово-то нужное съ губъ не идетъ...
   -- Прощай!.. слышитъ...
   Глянула, а пярень-то ужь и прочь зашагалъ.
   -- Милый, желанный ты мой!...
   Обернулся Андрей.
   -- Не могу я, не могу такъ-то... Всего и счастья одинъ денекъ былъ... Поцѣлуй ты меня, въ послѣдній разъ поцѣлуй...
   -- Ой, Таня; замужъ пойдешь, камнемъ чужіе поцѣлуи придутся... Прощай!...
   Какъ цвѣтокъ подрѣзанный опустилась Танюша, даже не вскрикнула. Слышитъ Петръ Иванычъ, какъ дочь его о скамейку ударилась. Выскочилъ онъ да къ ней, а она вся такъ и бьется. Испугался Силинъ, руки трясутся, дочкиной головы сдержать не можетъ. Помогъ ему кто-то ее на скамейку уложить, глядитъ -- Пановъ.
   И такое лицо у парня было, что похолодѣлъ Петръ Иванычъ, какъ въ глаза ему глянулъ.
   -- Богъ тебѣ судья, купецъ богатый, слышитъ онъ голосъ его сдавленный. Услыхала его видно и Таня, открыла глаза, подняться хотѣла, да силы не было, только жалобно такъ проситъ:
   -- Послѣдній разъ, разокъ только поцѣлуй ты меня...
   Словно стонъ какой у парня изъ груди вырвался, видно такъ его къ Танѣ и тянуло, а все-жъ устоялъ и за котомкой своей наклонился.
   Тутъ ужь и Петръ Ивановичъ не выдержалъ.
   -- Звѣрь ты безчувственный, не видишь, что-ли, каково-ей. чего ломаешься-то! И толкаетъ Андрея, торопитъ.
   Тотъ наклонился, прижался губами къ блѣдному личику.
   -- Легче ей, ей Богу, легче, вишь, вишь... Да цѣлуй, цѣлуй еще-то, Иродъ ты этакій....

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru