Ни одна секта не имѣла столь счастливаго примѣненія правилъ своихъ къ образу жизни, какъ секта пиѳагорейцевъ. Ее можно назвать обществомъ друзей, вѣрящихъ въ исполненіи обязанностей, страстно преданныхъ другъ другу. Ето было торжество Философіи Практической.
Наблюдая ученіе Пиѳагора, видишь въ немъ необыкновеннаго человѣка, обогатившаго согражданъ своихъ, знаніями другихъ народовъ, сдѣлавшаго многія открытія въ наукахъ точныхъ и основавшаго секту, которая произвела столько мужей знаменитыхъ. Иные въ послѣдователяхъ его замѣчаютъ духъ ентузіастической, упорное и постоянное исполненіе нѣкоторыхъ мѣлочей и языкъ таинственный; отъ того ученіе его кажется непонятнымъ и правила неудобными для исполненія. Такъ часто обманываемся мы въ заключеніяхъ своихъ о дѣяніяхъ человѣческихъ незная ихъ цѣли.
У Пиѳагорейцевъ, какъ и во многихъ другихъ обществахъ, законы гражданскіе были законами священными. Святость, которою ихъ облекали, облегчала исполненіе. Надобно было бороться съ человѣческой небрежностью и страстями. Правила Воздержанія ежедневно нарушаются, если онѣ имѣютъ одно достоинство -- сохраненіе здоровья. Есть люди, которые для сохраненія здоровья не пожертвуютъ ни однимъ удовольствіемъ; напротивъ согласятся подвергнуться опасностямъ, чтобы только сохранить обрядъ, ими уважаемый по неизвѣстной причинѣ.
Въ самомъ дѣлѣ предписанія Египетскихъ жрецовъ вразсужденіи умѣренности и воздержанія были сначала правила врачей. Они употребляли лучшія средства, нежели мы въ нынѣшнія времена и они старались болѣе предупреждать всякой недугъ, нежели врачевать; отъ того и долго и спокойно жили. Пиѳагоръ сіе ученіе передалъ ученикамъ своимъ. Желая привести духъ ихъ въ совершенство, почиталъ онъ нужнымъ снять съ человѣка бренную оболочку, сообщающую душѣ свойства свои и потому запретилъ послѣдователямъ своимъ пищу и питье, которыя возмущаютъ тѣло и помрачаютъ умъ. Думаютъ, что Пиѳагоръ, запрещая употребленіе животныхъ въ пищу, вѣрилъ переселенію душъ! Но Пиѳагоръ говорилъ, что страхъ человѣческихъ законовъ недовольно поражаетъ народъ; его надобно устрашать наказаніями воображаемыми: для того увѣряютъ, что души порочныхъ по смерти обращаются въ дикихъ звѣрей и претерпѣваютъ всѣ бѣдствія новаго своего состоянія. Кромѣ сего, запрещалъ онъ убивать животныхъ по чувству нѣжности и состраданія. Пиѳагорейцы не принимали на себя права лишать жизни животныхъ, которые, какъ и мы, получаютъ сіе сокровище отъ небесъ. Первые люди, послушные гласу природы, приносили въ жертву однѣ растѣнія и плоды; они несмѣли закалать животныхъ, особливо полезныхъ для человѣка. Если, говорили Пиѳагорейцы, противна небесамъ жертва плодовъ, похищенныхъ съ чужой нивы: то по какому праву принесемъ имъ въ жертву жизнь инамъ непринадлежащую. Между послѣдователями сего Философа въ етомъ встрѣчается разность;иные совершенно отвергали употребленіе животныхъ, другіе по сношеніямъ общества позволяли себѣ ето.-- Извѣстно также изъ опыта, что частое пролитіе крови приучаетъ человѣка къ жестокости. Пиѳагорейцыотказывали себѣ въ удовольствіяхъ; но они были человѣколюбивѣе другихъ, сострадательнѣе, добрѣе -- и при всемъ етомъ они страдали; потому что злоба, зависть и клевета не щадили ничего для уничтоженія благочестиваго и мудраго общества, которое отказавшись отъ всѣхъ приятностей жизни жертвовало собою благу человѣчества.
Вотъ начало сего общества. Пиѳагоръ возвращается въ Италію. Многія семейства селятся вокругъ его, отдаютъ себя подъ власть его и вручаютъ ему имущества свои. Онъ становится ихъ судьею, научаетъ жить, въ мирѣ съ самими собою и ближними -- оба пола рѣшются на суровыя пожертвованія -- со всѣхъ сторонъ Греціи, Италіи и Сициліи стекается безчисленное множество послѣдователей.-- Пиѳагоръ является при дворѣ тирановъ безъ всякой лести -- и заставляетъ ихъ отказываться отъ троновъ своихъ безъ всякаго раскаянія. При сихъ перемѣнахъ удивительно ли, что народы восклицали: "Явился богъ на землѣ для освобожденія людей отъ бѣдствій, ихъ обременявшихъ!"
Не упоминая о чудесахъ, приписываемыхъ Пиѳагору, каковы усмиреніе моря, утишеніе бури, истребленіе заразы и другія, замѣтить должно, что сей великій мудрецъ вѣрилъ предсказанію.-- Это заблужденіе общее мудрецамъ его времени и временъ послѣдовавшихъ, заблужденіе и самаго Сократа, который говаривалъ, что его ученіе происходитъ отъ Аполлона. Но если это слабость то не должно ли обвинять и Миноса и Ликурга, которые увѣряли, что боги внушали имъ законы, дабы придать законамъ болѣе важности? Упрекаютъ Пиѳагора, что онъ, принявши скромное титло любителя мудрости, проповѣдывaлъ истину ея не открыто, а облекалъ ее въ таинственность. Но и не должно ли со всею осторожностью выбирать для истины людей испытанныхъ? Взоры простаго народа слишкомъ слабы и не могутъ выдержать свѣта истины. И даже въ нынѣшній просвѣщенный вѣкъ кто рѣшится говоритъ открыто и всякому истину? Есть мысли, которыя мудрецъ долженъ содержать втайнѣ отъ людей для сего неприготовленныхъ.
Удивляются, почему Пиѳагоръ вънравственныя истины облекалъ иносказаніемъ. Вмѣсто того, чтобъ совѣтовать не раздражать человѣка въ гнѣвѣ и убѣгать праздности, онъ запрещаетъ воину ворошить огонь мечемъ и земледѣльцу сидѣть на сохѣ. Кажется, къ трудности исполненія правилъ присоединяется трудность ихъ разумѣнія. Но Пиѳагоръ былъ Философъ; онъ зналъ, что сія самая трудность запечатлѣваетъ лучше правила въ умѣ нашемъ. Мы съ большимъ стараніемъ хранимъ то, что стоило намъ большаго труда. Символы возбуждаютъ любопытство, даютъ видъ новости извѣстнымъ правиламъ, и представляясь чаще чувствамъ нашимъ, нежели другіе знаки мыслей, еще болѣе удостовѣряютъ въ законахъ, ими изображаемыхъ. Воину не льзя сидѣть у огня и земледѣльцу смотрѣть на плугъ, не воспоминая защиты отечества и трудолюбія. Тогда увѣрены были, что науки, какъ и стыдливость, должны имѣть покровъ, который придаетъ болѣе прелестей сокровищамъ, подъ нихмъ находящимся, и болѣе важности тому, кто ими владѣетъ. Пиѳагоръ воспользовался етимъ; онъ, по примѣру другихъ законодателей, употреблялъ силу благочестія для обузданія простаго народа. Я съ своей стороны равно не довѣряю и чрезмѣрнымъ похваламъ, какія ему приписываются, какъ и порицанію, которымъ чернятъ его. Онъ великъ уже потому, что предпринялъ великое намѣреніе -- составить общество, свято хранившее науки и нравственность, которое моглобы бытъ органомъ истины и добродѣтели, какъ скоро люди пришли бы въ состояніе одной внимать иисполнять другую.
И множество питомцевъ добродѣтели стеклось къ Пиѳагору. Всѣ они помѣщались въ одномъ обширномъ зданіи, гдѣ вмѣстѣ учились, бывши раздѣлены на разные классы. Одни занимались наблюденіемъ спѣшилъ небесныхъ, другіе совершенствовали себя въ Геометріи и Астрономіи, нѣкоторые же избирались для дѣлъ домашнихъ. Приемъ въ ето общество соединенъ былъ съ нѣкоторыми трудностями. Пиѳагоръ испытывалъ характеръ принимаемаго, привычки, поступки, разговоръ, молчаливость, впечатлѣніе предметовъ на него, обращеніе съ родными и друзьями. Богатый, будучи принятъ, отдавалъ имущество свое въ общество.
Испытанія продолжались нѣсколько лѣтъ. Онѣ бывали короче для тѣхъ, которые скорѣе достигали совершенства. Въ продолженіи трехъ лѣтъ вновь принятой членъ не пользовался ни особеннымъ уваженіемъ, ни вниманіемъ. Такимъ образомъ приучался онъ молчаніемъ умѣрять любопытство, удаляться отъ суетъ мірскихъ и заниматься однимъ небомъ. Иногда видалъ онъ Пиѳагора, котораго однако густое облако скрывало отъ его взоровъ. Мудрецъ судилъ о его расположеніи по его отвѣтамъ. Если находилъ въ немъ успѣхи въ совершенствованіи себя, то допускалъ до священной науки; если же не исполнены были ожиданія общества, тогда отсылалъ его, возвращая имущество, увеличенное въ продолженіи времени. Съ той поры почитался онъ какъ бы умершимъ, ему воздвигали памятникъ во внутренности дома, и члены, встрѣчаясь съ нимъ, не могли признавать его за прежняго знакомаго. То же самое опредѣлено было и для тѣхъ, которые передавали профанамъ святыя истины.
Члены могли, съ согласія главы своего, вступать въ свѣтъ и принимать на себя различныя обязанности, не оставляя перваго долга -- своего общества. Посторонніе мущины и женщины собирались въ разныхъ домахъ, проводили тамъ по цѣлому дню я смотрѣли на различныя занятія членовъ общества. Мужи добродѣтельные изъ отдаленныхъ странъ принимались въ общество, заботились о его успѣхахъ, слѣдуя правиламъ его и одушевляясь его духомъ.
Пиѳагорейцы рано просыпались, обыкновенно дѣлали для себя два испытанія -- они возобновляли въ памяти то, что наканунѣ сдѣлали или сказали, и потомъ обдумывали, что должны сдѣлать и сказать въ продолженіе дня: первое испытаніе для укрѣпленія памяти, другое для направленія поступковъ. Опрятно одѣвшись, брали лиры и пѣли священные гимны до восхожденія солнца, предъ которымъ повергались на землю и расходились по рощамъ предаваться уединенію. Покой и приятность прелестныхъ мѣстъ приводили души въ гармонію и располагали къ наблюденіямъ которыя ожидали ихъ по возвращенія.
Собирались всегда почти въ храмъ и занимались науками и нравственностью. Опытные объясняли теоріи собратамъ своимъ и возвышали умы къ созерцанію Природы, предлагая на разсужденіе вопросы. Пиѳагоръ, проницательный и глубокомысленный, выражавшій все однимъ словомъ, говорилъ однажды: Что есть вселенная? Порядокъ. Что дружба? Равенство. Сіи объясненія поражали умы. Греки послѣ первымъ словомъ замѣнили старое названіе вселенной. За сими занятіями умственными слѣдовали упражненія тѣлесныя: бѣгъ, борьба -- еще происходило въ рощахъ и садахъ,
За столомъ подавали имъ хлѣбъ, медъ, рѣдко вино. Тѣ, которые приближались къ совершенству, не употребляли ничего кромѣ хлѣба и воды. Вставши изъ за стола, занимались дѣлами, какія предлагали имъ посторонніе люди; потомъ расходились гулять и повторять то, что узнали поутру во храмѣ. Въ ихъ бесѣдахъ не было ни злословія, ни клеветы, ни насмѣшекъ.
Возвращаясь домой, начинали умовеніе, и потомъ садились за обѣдъ, приготовленный на маленькихъ столикахъ, на каждомъ по десяти человѣкъ. Тутъ подавали вино, овощи, иногда части жертвенныхъ животныхъ, рѣдко рыбу. Обѣдъ, который долженъ былъ оканчиваться до захожденія солнечнаго, начинался воскуреніемъ благоуханій въ честь боговъ. Въ извѣстные дни года приготовляли великолѣпный столъ; но они, только посмотрѣвши на него, отсылали его служителямъ. Обѣдъ заключали чтеніемъ: -- ето возлагали на младшаго по выбору старшихъ, которой распуская собратовъ своихъ, говорилъ: "Благоговѣйте предъ Богомъ, геніями, героями; почитайте родныхъ и благодѣтелей, и защищайте законы." Для внушенія кротости и справедливости, прибавляли: "Не вырывайте дерева и растѣнія, которое приноситъ человѣку пользу, и не убивайте животнаго, которое не дѣлаетъ вреда."
Разойдясь по своимъ мѣстамъ, приводили на память занятія цѣлаго дня. Послѣ сего постояннаго разсматриванія поступковъ своихъ, которое одно можетъ исправить наши слабости, они снова воспѣвали гимны на лирахъ въ честь боговъ: по утру гармонія разсѣвала мечты сна, по вечеру утишала смятеніе чувствъ. Смерть ихъ была спокойная. Гробницы ихъ увивались миртами, оливами и тополями, а похороны сопровождались извѣстными обрядами.
Въ продолженіе цѣлой жизни они одушевлены были двумя чувствами, или, можно сказать, одно ето чувство состояло въ любви къ богамъ и ближнимъ. главная ихъ обязанность была занятіе божествомъ; она всегда имъ были заняты и всѣ поступки свои располагали по его волѣ. По причинѣ такого благоговѣнія, они страшились употреблять имя божества въ клятвахъ, отъ сего и чистота нравовъ, отъ сего и восторгъ, съ какимъ помышляли они о божествѣ, отъ сего и любовь братская ко всѣмъ ближнимъ. Никто не дорожилъ дружбою болѣе Пиѳагорейцевъ. ихъ мудрецъ первый произнесъ прекрасныя утѣшительныя слова: Мой Другъ есть другой я. Въ самомъ дѣлѣ, когда я съ другомъ, я не одинъ, и мы съ нимъ не двое.
Въ ученіи физическомъ и моральномъ приводилъ Пиѳагоръ все къ единству: отъ того соученики имѣли однѣ мысли, однѣ желанія. Не имѣя никакой собственности, не зная честолюбія и суетной славы, удаленные отъ мѣлочныхъ вещей, часто раздѣляющихъ насъ, они были соперниками только въ добродѣтели. Они относили все къ божеству; отъ того самое торжество ихъ добродѣтели не имѣло завистниковъ. Они учились въ общей пользѣ забывать собственную, жертвовать взаимно мнѣніями, остерегались нарушить дружбу недовѣренности, ложью, или шуткою. Если въ бесѣдахъ ихъ вырывались жесткія выраженія, они до захожденія солнца примирялись, давая руку другъ другу въ знакъ согласія. Одинъ изъ нихъ въ подобномъ случаѣ прибѣжалъ къ собрату своему, и подавая ему руку, сказалъ: Забудемъ гнѣвъ нашъ. "Согласенъ;" отвѣчалъ другой: "но сожалѣю, что я, будучи старѣе тебя, не предупредилъ тебя въ этомъ." Они старались побѣдить самое неравенство расположенія душевнаго, которое часто разрываетъ связи дружбы. Бывалиль они когда-либо огорчены, или растроганы: оные удалялись, умѣряли волненіе души, или размышленіемъ, или пѣніемъ.
Симъ правиламъ, сему философическому образу жизни, обязаны они простотою нравовъ, которая ихъ сближала. Въ юности наставники исправляли великодушіемъ, болѣе напоминаніемъ, нежели упреками. Самъ Пиѳагоръ, управлявшій всѣмъ обществомъ съ нѣжностью отца и властью царской, жилъ съ собратьями какъ съ друзьями, заботился въ ихъ болѣзняхъ, утѣшалъ въ страданіяхъ и трудахъ. Симъ вниманіемъ и умомъ своимъ владѣлъ онъ ихъ сердцами, такъ что каждое слово его было для нихъ закономъ -- и часто на противорѣчіе отвѣчали они: такъ самъ онъ сказалъ. Симъ самымъ связалъ онъ всѣхъ членовъ общества единственно мою дружбой. Братья сего обширнаго семейства, разсѣянные по разнымъ странамъ и въ разныхъ климатахъ, узнавали другъ друга по извѣстнымъ знакамъ и съ первой встрѣчи были какъ давнишніе знакомые. Выгоды для нихъ были общія -- часто переплывали они моря для того чтобъ помочь одному изъ братьевъ своихъ, впавшему въ бѣдность. Слѣдующее происшествіе можетъ служить доказательствомъ. Одинъ Пиѳагореецъ, странствовавшій изъ страны въ страну, подходитъ утомленный въ страннопріимный домъ, и тутъ сильно занемогъ. Видя приближающуюся кончину свою и будучи не въ состояніи благодарить хозяина за гостепріимство и попеченія, написалъ нѣсколько символическихъ знаковъ, велѣвши ихъ выставить на большую дорогу. Долго спустя послѣ смерти его, приходитъ въ етотъ домъ другой Пиѳагореецъ. Прочитавъ символическіе знаки собрата своего, награждаетъ хозяина дома за всѣ заботы о немъ, и расплатясь съ нимъ за друга, продолжаетъ путь свой. Вотъ другой случай, Пиѳагореецъ Лизисъ, бывшій украшеніемъ ордена своего, по счастію въ молодости своей избѣжалъ тѣхъ страшныхъ гоненій, которыя преслѣдовали его собратство. Прибывши въ Ѳивы, занимался воспитаніемъ Епаминонда. Тутъ онъ скончался. Товарищи его, боясь, чтобъ при погребеніи бренныхъ его остатковъ не были замѣчены обряды ихъ, послали въ Ѳивы Теанора съ дарами тѣмъ, которые помогали Лизису въ старости, и для испрошенія его тѣла. Но Теаноръ узнавъ, что Епаминондъ, сдѣлавшійся самъ Пиѳагорейцемъ, похоронилъ Лизиса, принужденъ былъ отправишься въ обратный путъ съ дарами. Объ етомъ же Лизисѣ разсказываютъ, что одинъ товарищъ Еврифемъ, встрѣтясь съ нимъ, попросилъ его подождать себя, а самъ пошелъ въ храмъ помолиться. Послѣ молитвы вышелъ другими дверьми. Поутру уже пришедши въ общество и не нашедши Лизиса, вспомнилъ, что онъ его оставилъ у храма. Тотчасъ спѣшитъ туда и находить, что Лизисъ спокойно ожидаетъ его у храма, гдѣ на канунѣ его оставилъ. Чудное постоянство характера! --
При сихъ великихъ и священныхъ правилахъ жизни они имѣли у себя и маловажные обряды и обычаи. Таково правило не класть лѣвой ноги на правую, не обрѣзывать ногтей предъ жертвоприношеніемъ, не употреблять на гробницы кипариса. Но по симъ обыкновеніямъ нельзя судить о Пиѳагореидахъ: всѣ обряды предписаны были для упражненія въ терпѣніи и другихъ добродѣтеляхъ. Пиѳагорейца должно узнавать въ важнѣйшихъ дѣлахъ: онъ не проливаетъ слезъ и не произноситъ жалобъ въ несчастіи; онъ не показываетъ ни страха,ни слабости въ опасностяхъ. Имѣя дѣло, онъ не проситъ, надѣясь на правосудіе; онъ не прибѣгаетъ къ лести, любя истину.
Такимъ образомъ общество практическихъ Философовъ охотно отвергало удовольствія чувствъ и житейскихъ приятностей, предаваясь уединенію, воздержанію, суровости -- и сими добродѣтелями разливало свѣтъ истины между народами и въ чертогахъ царскихъ. Благодѣяніе почиталось у нихъ единственнымъ средствомъ уподобиться божеству: они хотѣли связать узами вѣрности и дружбы небо и землю, города, семейства, все человѣчество. Пиѳагорейцы любили всѣхъ людей; потому что желали, чтобъ они были свободны и добродѣтельны.
Уже зданіе истины и добродѣтели начинало возвышаться на прочномъ основаніи. Сей свѣтъ разлился бы повсюду съ такимъ же успѣхомъ,какъ разливался онъ въ Италіи; но въ общество были приняты люди сильные и богатые, и которые, бывъ за порочность изгнаны, вооружили противъ него зависть, клевету, злобу. Пиѳагорейцы стали ненавистны для простаго народа, уча его добродѣтели -- знатнымъ и богатымъ, отдавая честь истиннымъ достоинствамъ: и скоро ихъ правила сочтены были за возмутительныя, а все общество за крамольное скопище. Пиѳагоръ, изгнанный изъ Кротоны, не находилъ убѣжища у тѣхъ, которые отъ него получили счастіе свое. Послѣ смерти его иныхъ послѣдователей сожигали, другіе сами погибли на войнѣ, вкусивъ славную смерть за согражданъ. Послѣ Пиѳагора избранъ былъ въ начальники Діодоръ, основатель секты болѣе строгой, нежели прежняя. Наконецъ разсѣянные въ небольшомъ числѣ, не возбуждая болѣе ни зависти, ни состраданія, Пиѳагорейцы въ тайнѣ хранили свѣтъ свой. Въ семъ обществѣ образовались Законодатели, Астрономы, Натуралисты и знаменитые мужи во всѣхъ родахъ службы, они образовали Грецію и новѣйшіе почерпали многія мысли Пиѳагорейцевъ.
Не смотря на то, что зданіе секты Пиѳагоровой разрушено было, слава основателя возблистала въ большемъ свѣтѣ. Въ нѣкоторыхъ городахъ Италіи ему воздавали божескія почести. О Философахъ и наставникахъ человѣчества говорятъ народы, какъ о богахъ, какъ о геніяхъ, коихъ души выше, совершеннѣе, которыя, низойдя съ небесъ въ обитаемую нами подсолнечную, облекаютъ себя тѣломъ для того, чтобъ раздѣлить съ нами несчастія и возстановить между нами законы и Философію.
Двдв.
-----
[Давыдов И.И.] Секта пифагорейцев: [Отр. из Курса истории философии] / Двдв // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч.105, N 9. -- С.28-43.