Дашкевич Николай Павлович
Зезенгеймская идиллия. Критико-библиографический очерк Н. Дашкевича. Киев, 1897

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Зезенгеймская идиллія. Критико-библіографическій очеркъ Н. Дашкевича. Кіевъ, 1897. Природа обыкновенныхъ смертныхъ, не одаренныхъ никакими особенными талантами и силами, носитъ въ себѣ зародыши двухъ совершенно противоположныхъ, но одинаково глубокихъ нравственныхъ недуговъ. Оба они берутъ начало въ одномъ источникѣ -- въ культѣ великаго и чрезвычайнаго. Но у однихъ этотъ культъ обращается на собственную личность, тогда недугъ является извѣстной психіатрамъ mania grandiose, у другихъ предметомъ обожанія становится чужая жизнь и чужая геніальность. Въ этомъ направленіи болѣзнь не получила медицинскаго опредѣленія, а между тѣмъ оно было бы безусловно необходимо, потому что и этотъ недугъ подчасъ нуждается въ серьезномъ лѣченія.
   Въ основѣ его лежитъ по существу въ высшей степени симпатичная черта -- стремленіе принести посильную дань уваженія и научнаго изслѣдованія великому таланту. Это одновременно и вполнѣ естественное, и безусловно культурное явленіе, безъ него нашъ міръ не заслуживалъ бы никакихъ, такъ называемыхъ, чудесъ искусства и подвиговъ ума, и у самихъ подвижниковъ было бы отнято лучшее и часто единственное утѣшеніе на ихъ многотрудномъ, нерѣдко одинокомъ пути -- надежда на славу и признательности потомства.
   Все это неопровержимо, но посмотрите, что изъ добродѣтели дѣлаетъ человѣческая страсть! Добродѣтель рискуетъ утратить все свое достоинство, оказаться смѣшной и достигнуть совершенно превратныхъ цѣлей.
   Образчиками этого риска изобилуетъ особенно нѣмецкая наука. Здѣсь на каждаго Фауста приходится по сотнѣ Вагнеровъ. Они разрываютъ ризы своего идола на безчисленные микроскопическіе лоскутки и подвергаютъ ихъ микроскопическимъ изслѣдоваваніямъ, часто отдавая на это дѣло цѣлыя жизни.
   Наука, конечно, должна быть тщательнымъ изслѣдованіемъ, но только всегда и вездѣ est modus in rebus. Въ послѣднее время во Франціи стали писать толстыя книги о костюмѣ Наполеона, съ точностью сообщать подробнѣйшія свѣдѣнія объ его сапогахъ, о размѣрахъ ихъ различныхъ частей... Неужели это также научное изслѣдованіе?
   А между тѣмъ, предѣлъ для педантическаго фанатизма такъ же трудно указать, какъ вообще для всякаго фанатизма. Гдѣ, напримѣръ, можетъ остановиться поклонникъ Гёте, Шиллера, Шекспира? Какой у него критерій того, что важно и что неважно относительно личности и таланта изучаемаго имъ писателя? Можетъ быть, по его мнѣнію, безусловно необходимо знать, на какой бумагѣ, какими чернилами и перьями тотъ или другой поэтъ имѣлъ обыкновеніе писать? А можетъ быть, даже любопытно опредѣлить, на чьей фабрикѣ эта бумага была приготовлена и у кого куплена? Вѣдь сосчитаны же строчки и слова въ произведеніяхъ Шекспира, писались трактаты о деревѣ, будто бы принадлежавшемъ Шекспиру и даже, можетъ быть, имъ посаженномъ!
   Если даже вещи, связанныя съ именемъ великихъ людей, удостоиваются такой чести, чего же тогда ждать относительно людей и эпизодовъ, и притомъ особенно характерныхъ для поэтовъ, т. е. женщинъ и романическихъ приключеній! Здѣсь прямо неограниченное раздолье для всякаго рода Schnüffelei, т. е. вынюхиваніямъ и формальнымъ слѣдствіямъ. Самый предметъ, даже когда онъ не перешелъ еще въ область преданій, весьма часто изобилуетъ фантастическимъ и просто сплетническимъ содержаніемъ. Сколько же этой благодати должно накопиться, когда какая-нибудь темная исторія прошлаго пройдетъ черезъ десятки слѣдовательскихъ рукъ!
   Одинъ изъ самыхъ яркихъ примѣровъ у васъ предъ глазами.
   Гёте считается первенствующимъ поэтомъ нѣмецкой литературы; легко представить,-- у этого солнца должна была накопиться необозримая бездна спутниковъ. Еще при жизни Гёте сводилъ съ ума подражателей и конкуррентовъ, въ родѣ несчастнаго, хотя и очень талантливаго Ленца, вызывалъ къ дѣятельности самоотверженныхъ репортеровъ и интервьюверовъ, въ родѣ Эккермана, и вообще игралъ роль солнечнаго луча, производящаго суматоху среди микроскопическихъ обитателей сырого мѣста.
   По смерти культъ могъ только возрасти. Правда, выдалась было полоса, не особенно благопріятная гётеманіи, именно сороковые годы, наполненные шумомъ политическихъ идей. Авторъ Фауста, какъ извѣстно, по части политики оставался въ зачаточномъ состояніи даже на высшей точкѣ своего олимпійскаго величія и завѣщалъ своей націи единственное вполнѣ опредѣленное политико-философское наслѣдство -- идеализацію Наполеона, т. е. самый наивный, чисто-филистерскій бонапартизмъ, не безъ примѣси, конечно, вдохновенныхъ декламацій. И вотъ идеалисты сороковыхъ годовъ на время будто заслонили національное свѣтило, но тучи прошли и Göthesschnüffelei снова стало расти и множиться подъ покровомъ науки и патріотизма.
   Проф. Дашкевичъ даетъ возможность и русской публикѣ познакомиться съ однимъ изъ проявленій этого психоза. Наши читатели, навѣрное, знакомы съ сущностью "Зезенгеймской идилліи" по превосходной статьѣ проф. Стороженко -- Юношеская любовь Гёте. Въ статьѣ эпизодъ передается въ возможно-достовѣрной исторической формѣ, безъ чудовищныхъ наслоеній, явившихся результатомъ ученыхъ разнюхиваній.
   Эпизодъ очень простой. Гйте, въ періодъ молодого студенчества.въ Страсбургѣ, посѣтилъ мѣстечко Зезенгеймъ, встрѣтилъ здѣсь дочь мѣстнаго пастора, Фридерику Бріонъ, и влюбился въ нее. Увлеченіе не привело ни къ какимъ практическимъ результатамъ: Гйте разстался съ Фридерикой, какъ онъ много разъ разставался раньше и позже съ предметами другихъ своихъ увлеченій. Но Фридерика заняла особенное мѣсто въ этой пространной галлереѣ, едва обозримой во всѣхъ подробностяхъ даже для самыхъ яростныхъ разнюхивателей. Чѣмъ же объясняется эта привилегія?
   Весьма несложной психологіей романическихъ чувствъ Гёте. Авторъ Фауста, въ молодости былъ Vhaumme sensible и l'homme naturel, какъ и слѣдовало усердному читателю и подражателю Руссо, просто даже современнику XVIII вѣка. Естественность и чувствительность -- ихъ отнюдь не слѣдуетъ смѣшивать съ непосредственной простотой и естественнымъ чувствомъ -- играли большую роль въ творчествѣ Гйте, они создали Вертера, пропитали почти каждую страницу Правды и поэзіи и до конца вызывали у поэта сладкую хотя и снисходительную мечтательность о "страданіяхъ" молодости. Страданія были весьма умѣреннаго характера, не переходили предѣловъ благовоспитаннаго приличія и, надо называть вещи своими именами, мѣщанскаго благоразумія. Но тѣмъ больше было у поэта поводовъ разцвѣчивать правду цвѣтами поэзіи.
   И вотъ Фридерика является благодарнѣйшей темой для естественныхъ и чувствительныхъ упражненій. Она одновременно и Лотта Вертера, и Гретхенъ Фауста -- фигуры, тожественныя если не по исторіи, то по психологіи. Она, какъ Лотта Вертеру, явилась поэту въ рамкѣ идиллическаго пейзажа, во всей прелести дѣвушки-ребенка. "Прекрасная мѣстность", "ясное небо", народныя "пѣсенки" и преимущественно историко-литературныя воспоминанія о Векфильдскомъ священникѣ играли въ романѣ первостепенную роль. Это съ самаго начала былъ именно литературный романъ, художественный мотивъ чувствительнаго жанра и вовсе не глубокое личное чувство, даже не юношеское сердечное увлеченіе.
   Фридерика явилась просто очень выгодной иллюстраціей, интригующимъ комментаріемъ къ книжному багажу молодого студента и, конечно, къ его поэтическимъ наклонностямъ, въ сильнѣйшей степени вызваннымъ начитанностью.
   Впослѣдствіи Гёте именно встрѣчей съ Фридерикой могъ воспользоваться, какъ наиболѣе удобной канвой для чувствъ и пейзажей въ модномъ стилѣ, и особенно въ своей автобіографіи разукрасить исторію вымысломъ. Вымысломъ -- не сказкой, конечно, а тѣмъ самымъ, что зовется поэтическимъ творчествомъ на почвѣ наблюденной дѣйствительности, т. е. разсказать собственно не подлинный свой романъ съ дочкой пастора, нарисовать не фотографическій портретъ героини, а дать общее литературное произведеніе съ извѣстнымъ женскимъ типомъ.
   Таковъ, по нашему мнѣнію, дѣйствительный смыслъ зезенгеймской идилліи и такова ея роль въ жизни и въ поэзіи Гёте.
   Но разнюхивателямъ всегда мало дѣйствительности и простоты фактовъ, имъ нужна тайна, чтобы ее разгадать, а разгадка, чтобы наплодить ученую литературу по вопросу приблизительно такого же жизненнаго значенія, какъ философія Кифы Мокіевича.
   Прежде всего, почему Гёте не женился на Фридерикѣ?
   Вопросъ, по меньшей мѣрѣ, забавный и праздный, но въ немъ и заключается исходный пунктъ для "разнюхиваній"
   Разъ человѣкъ не женится на дѣвушкѣ, за которой ухаживаетъ въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, онъ непремѣнно долженъ имѣть основательныя нравственныя причины. А таковыми, конечно, можетъ быть только предосудительное поведеніе предмета ухаживаній.
   Слѣдовательно, Фридерика дѣвица, по меньшей мѣрѣ, подозрительная, вовсе не такое свѣтлое поэтическое существо, какимъ оно представлено у Гёте въ Правдѣ и поэзіи. Авторъ скрылъ правду, и предъ нами только поэзія. Надо разслѣдовать дѣло, навести справки о Фридерикѣ до встрѣчи съ Гёте, во время встрѣчи и послѣ нея, доподлинно узнать, не было ли за ней грѣшковъ и даже настоящихъ преступленій, не съ нея ли именно списано приключеніе Гретхенъ съ Фаустомъ?
   Тема дана, и оставалось только любителямъ проявить талантъ и усердіе по слѣдственной части.
   И посмотрите, до какой виртуозности доходитъ ученый сыскъ! Хорошо, что у Фридерикъ Бріонъ въ настоящее время нѣтъ родственника и не находится вообще рыцаря безъ страха и упрека: иначе и не исчислить настоящихъ серьезныхъ страданій, какія имъ могла бы причинить удивительная "контроверса", но не поздоровилось бы, вѣроятно, и самимъ "изслѣдователямъ".
   Совершаются цѣлыя экскурсіи въ Зезенгеймъ, разспрашиваются старожилы, выкапываются всевозможные документы, толкуется въ нихъ чуть не каждая запятая въ желательномъ смыслѣ. Рѣшительно ни одинъ больной ревнивецъ не въ состояніи проявить столько по истинѣ ясновидящей проницательности и артистической техники въ сопоставленіи догадокъ и фактовъ, сколько оказалось всего этого у нѣмецкихъ ищеекъ.
   Поднимается, конечно, ожесточенная полемика. Вся она сосредоточивается на уловленіи неуловимыхъ, даже незамѣтныхъ для обыкновеннаго человѣческаго глаза микроскопическихъ bêtes noires, выворачиваются наизнанку фразы и намеки... И при этомъ вы не должны забывать, что азартъ всякаго рода открывателей тайнъ и слѣдователей темныхъ процессовъ разгорается съ необыкновенной быстротой какъ разъ благодаря таинственности и непроницаемости предмета. Достаточно "разнюхивателю" напасть на одинъ "пунктикъ", уполномочивающій его или только, повидимому, уполномочивающій на искомый выводъ, и этотъ выводъ немедленно становится истиной и подчиняетъ себѣ деспотически всѣ данныя, сглаживаетъ всѣ противорѣчія и наполняетъ всѣ пробѣлы.
   Прочтите въ изложеніи проф. Дашкевича отчетъ объ изслѣдованіяхъ въ родѣ Тайны нѣкоего Барса и цѣлаго ряда его сподвижниковъ, вы невольно припомните безсмертную характеристику ученыхъ открытій, данную Гоголемъ. Казалось бы, гоголевское изображеніе изслѣдовательскихъ научныхъ фокусовъ -- каррикатура, но, очевидно, дѣйствительность идетъ иногда даже дальше сатирической фантазіи.
   И какой же результатъ всей этой новѣйшей эпопеи мышей и лягушекъ!
   По мнѣнію проф. Дашкевича, репутація Фридерики Бріонъ побѣдоносно выдержала всѣ натиски и является въ настоящее время въ еще большемъ ореолѣ для всѣхъ рыцарственныхъ! чувствительныхъ сердецъ. И пусть является! Мы очень счастливы.
   Не благополучно только, по нашему мнѣнію, слишкомъ ужъ почтительное настроеніе, съ какимъ почтенный ученый пересказываетъ гомерическое приключеніе въ области нѣмецкой учености. Право, даже изъ его пересказа, вполнѣ добросовѣстнаго и въ высшей степени основательнаго, никакъ нельзя вывести права всѣхъ этихъ Барсовъ, Фройтугеймовъ, Мюллеровъ на признательность и уваженіе даже у искреннихъ почитателей гётевскаго таланта. Остается только чувство сожалѣнія, что съ такой легкостью у досужаго книговодства создаются все новые Eselbrücke и тратится на путешествіе по этимъ мостамъ столько страсти, усердія и подчасъ даже таланта и остроумія. Дѣйствительно, велика истина: обладать талантами еще ничего не значить, умѣть пользоваться ими -- все. Что касается собственно очерка проф. Дашкевича, онъ читается интересно и легко, и чтеніе въ результатѣ не лишено поучительности, хотя и не совсѣмъ въ томъ смыслѣ, въ какомъ разсчитываетъ самъ авторъ.

"Міръ Божій", No 8, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru