Цветаев Лев Алексеевич
Приветствие великой нации от ее истинного почитателя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Привѣтствіе великой націи отъ ея истиннаго почитателя.

   Великая нація!-- такъ научился я называть тебя у великаго мужа, добровольно удалившагося изъ прекрасной страны твоей на тѣсный островъ Ельбы, и нынѣ паки возвратившагося съ желаніемъ возсѣсть на тронъ, отъ коего съ небольшимъ за годъ отрекся за себя и за свое потомство, -- у краснорѣчивыхъ ораторовъ твоихъ, у высокопочтенныхъ Префектовъ и Меровъ добрыхъ городовъ твоихъ, у патріотовъ-представителей твоихъ, у блюстителей-Сенаторовъ и наконецъ у достойныхъ тебя журналистовъ и газетеровъ!-- Безподобная нація!-- такъ научился я называть тебя у своихъ мамушекъ, учителей, гувернеровъ, бывшихъ при мнѣ въ немаломъ числѣ изъ твоихъ гражданъ и гражданокъ, -- у родителей моихъ, которые тебя любили болѣе всѣхъ націй, -- даже болѣе своей!-- Единственная, безпримѣрная нація!-- такъ убѣдился я называть тебя, съ тѣхъ поръ какъ началъ читать Исторію, въ которой ни одного народа не нахожу подобнаго тебѣ, ни въ одномъ не усматриваю происшествій, подобныхъ важностію, скоростію, разнообразностію твоимъ, ни въ одномъ не вижу такихъ характеровъ великодушія, твердости, такой силы ума; такого дара краснорѣчія, такихъ ораторовъ политиковъ, законодателей!-- Позволь мнѣ, восторженному новыми событіями, въ предѣлахъ твоихъ совершающимися, возвысить гласъ моего удивленія и привѣтствовать тебя съ новою славою оными приобрѣтаемою. Позволь тому., который почитаетъ себя обязаннымъ тебѣ ежели не бытіемъ своимъ, по крайней мѣрѣ сохраненіемъ онаго {При рожденіи моемъ Акушеръ былъ Французъ, Доктора лѣчившіе меня съ тѣхъ поръ до нынѣ все были Французы. Прим. Соч.} и образованіемъ ума и сердца,-- тому, котораго первое лепетаніе было на твоемъ языкѣ, который прежде нежели имѣлъ понятіе о чемъ нибудь отечественномъ, уже восхищался прекрасною твоею страною, несравненнымъ Парижемъ, и всѣми твоими произведеніями, изобрѣтеніями отъ уксуса четырехъ-разбойниковъ и рулетки до Шампанскаго и велоцифера, -- тому, который не любитъ ни одного художника кромѣ Французскихъ, который Французскихъ учителей и учительницъ почиталъ ученѣе всѣхъ въ свѣтѣ, которой ни съ кѣмъ не желаетъ имѣть знакомства и дружбы и дѣлить время, какъ съ Французами, словомъ, тому, который съ младенчества навыкъ любить, почитать, и даже обожать тебя, единую изъ націй: -- позволь ему принести тебѣ сердечную дань достодолжной хвалы!!
   Буонапартъ опять правитъ Франціею, торжественно отказавшись отъ того навсегда; а Король, призванный народомъ, клятвенно обѣщавшимся защищать его, не щадя жизни, удалился изъ оной. Отъ береговъ Средиземнаго Моря до Парижа Буонапартъ не встрѣтилъ ни какого сопротивленія, не слыхалъ ни одного противъ себя выстрѣла; а Король отъ Парижа до границъ Франціи не имѣетъ нигдѣ безопаснаго пристанища; чужестранцы его спасаютъ и защищаютъ. Братья Буонапартовы съѣзжаются со всѣхъ сторонъ безпрепятственно; Принцы Французскіе съ трудомъ избѣгаютъ плѣна, оковъ, а можетъ быть и еще ужаснѣйшихъ послѣдствій. Французскіе Марціалы на канунѣ даютъ Королю присягу въ вѣрности и увѣряютъ въ преданности и приверженности своей, а на другой день пристаютъ къ Буонапарту. Я слышу, со всѣхъ сторонъ Мизогаллы вопіютъ: это вѣроломство, клятвопреступленіе, измѣна, оскорбленіе величества, гнусная подлость и низкое предательство!-- Какія грубыя выраженія, какія готическія мнѣнія! Остановитесь, прекратите свои вопли; я напротивъ, я, воспитанный по новой Французской методѣ, вижу въ сихъ событіяхъ совсѣмъ другое, и постараюсь доказать.-- Ежели всякой обыкновенной человѣкъ слову своему господинъ и по праву сему можетъ располагать имъ по произволенію, т. е. давать и брать его назадъ, когда хочетъ; то тѣмъ болѣе необыкновенный человѣкъ {L'homme extraordinaire, такъ величали его прежде нежели великая нація нарекла его великимъ. Прим. Соч.}, и еще болѣе великая нація и всѣ къ ней принадлежащіе великіе Дигнитаріи -- Маршалы, Префекты, Сенаторы, Pаконодатели и даже Члены, національнаго Института; въ старину только думали, что быть господиномъ слова своего значитъ хранить его свято; въ нынѣшнія просвѣщенныя времена поняли истинный смыслъ сего выраженія и объясняютъ его, какъ выше сказано, согласно съ юридическимъ значеніемъ права господскаго. Вы сошлетесь еще на нашихъ предковъ, которые утверждали, что не сдержатъ слова, не только клятвы или присяги, стыдно; но они были еще большіе варвары нежели мы. Я слыхалъ, что нѣкоторые грубые современники наши самыя названія старинной азбуки, т. е. рцы, слово, твердо, принимаютъ за нравоучительное правило и утверждаютъ, что должно ему слѣдовать; но, какое невѣжество! какая превратность азбуку превращать въ иѳику!--
   Да не постыдно ли для великой націи -- продолжаютъ возражать мизогаллы -- такъ часто мѣнять конституціи? Сколько ихъ было въ теченіе 25 лѣтъ, и еще обѣщаетъ скоро издать новую!-- Но здѣсь-то открываются во всемъ блескѣ и во всемъ пространствѣ высокія дарованія ума и безпримѣрная неустрашимость Французской націи. Ибо для сочиненія многихъ конституцій несравненно большее число нужно было геніевъ законодателей, геніевъ политиковъ; иную сочиняли 10, другую 20, третью 100, а иную болѣе; какой же народъ представить можетъ толикое множество геніевъ, существовавшихъ не только въ теченіе 25 лѣтъ, но и нѣсколькихъ вѣковъ политическаго ихъ бытія. Теперь признайтесь, что значитъ Греція съ своими Солонами и Ликургами, что значитъ Римъ съ своими Ромулами, Нумами и Юстиніанами, толико всѣми прославляемыми? Но пусть нѣкоторые изъ Французскихъ законодателей и политиковъ одни и тѣ же участвовали въ сочиненіи двухъ или трехъ конституцій одна другой противурѣчущихъ; ето еще болѣе обнаруживаетъ силу и гибкость ихъ ума, знаніе Монтескіева правила, что законы должно соображать времени, обстоятельствамъ и обычаямъ народнымъ! Прославляя законодателей и политиковъ, не могу не упомянуть объ ораторахъ, гремѣвшихъ даровъ слова въ разныхъ сословіяхъ, т. е. въ Совѣтахъ, Конвентѣ, Національномъ Собраніи, Директоріи, Сенатѣ, Законодат. Корпусѣ, Трибунатѣ и др., которые одни и тѣ же умѣли по встрѣтившейся надобности доказывать права народа на неограниченную свободу и равенство, законность одного лишь республиканскаго правленія, опровергать Христіянскую вѣру и проповѣдывать Божеское почитаніе разума; а послѣ, опровергнувъ прежнее свое ученіе, доказывали невозможность бытія свободы и равенства, святость религіи и пользу деспотизма. Какой даръ слова! какое искусство управлять языкомъ, и дѣйствовать на умы и чувства своихъ слушателей и читателей! Не удивляемся ли при публичныхъ состязаніяхъ дарованіямъ тѣхъ, которые умѣютъ свободно защищать и опровергать одно и то же положеніе какой либо науки? А составлять силлогизмы по barbara celarent и спорить объ ученыхъ дѣлахъ гораздо легче, нежели доказывать и опять опровергать гражданскія и политическія постановленія, предлагаемыя просвѣщенному, глубокомысленному и основательному народу, каковъ есть Французскій.
   Но слава дарованій законодателей, политиковъ и ораторовъ Французскихъ не смыкаетъ, скажутъ, стыда цѣлаго народа, который каждому правленію и правителю присягалъ въ вѣрности, при изданіи каждой конституціи присягалъ хранить и защищать ее, не щадя жизни?-- Напротивъ, ето показываетъ геройскую его неустрашимость, презирающую смерть. Было 8 конституцій, и Французскій народъ готовъ былъ за всякую жертвовать жизнію, что значитъ -- готовъ былъ 8 смертей претерпѣть, и я увѣренъ, что онъ готовъ претерпѣть еще хоть 10 смертей, если угодно будетъ издать еще 10 конституцій: а сія готовность на смерть не значитъ ли безпримѣрную неустрашимость?--
   Говоря о неустрашимости, льзя ли умолчать о твердости и непоколебимости духа Французовъ,особенно обитающихъ въ Парижѣ? Я не могу безъ удивленія вспомнитъ о этомъ днѣ, когда Благословенный АЛЕКСАНДРЪ съ храбрыми своими и союзными войсками вступилъ въ столицу Франціи; были ли тогда огорчены Парижане? обнаружили ли хотя малое прискорбіе и уныніе при видѣ своихъ побѣдителей, конечно великодушныхъ, но все побѣдителей? Напротивъ, всѣ сохранили хладнокровіе и твердость духа, всѣ съ веселіемъ спѣшили на встрѣчу имъ, наполняли воздухъ радостными восклицаніями; театры, кофейные домы, бульвары наполнены были ликующими, точно какъ бы они освободили Парижъ отъ осады, отразивъ осаждающихъ. Какой же другой народъ можетъ равнодушно смотрѣть на занятій врагами столицы своего отечества? Мы, жители Москвы, не вышли на срѣтеніе великаго мужа и достойныхъ его сподвижниковъ, но чтобъ даже не видать ихъ, оставили жилища свои; а съ какою горестію приняли не только Москвитяне, но и всѣ Россіяне первое извѣстіе; о занятіи древней нашей Столицы! -- и духъ мщенія одушевилъ всѣхъ отъ поселянина до вельможи, -- всѣ возстали, и вмѣсто того, чтобъ угощать посѣтителей, всякой кто только могъ, прелагалъ ихъ смерти: подлинно Французы учтивѣе и ласковѣе насъ Рускихъ! Правда, и мы сдѣлали имъ учтивости, заплативши такъ скоро зависитъ; но за то какъ грубо встрѣчали и провожали!
   Въ заключеніе я бы могъ еще представить разныя нравственныя черты характера Французской націи изъ наблюденій, сдѣланныхъ мною въ самомъ Парижѣ, какъ то: строгость въ поведеніи обоихъ половъ, удаленіе отъ всякой роскоши, вѣрность въ супружествѣ, неизмѣнность въ дружбѣ; но я имѣлъ предметомъ только прославленіе новѣйшихъ ея подвиговъ и защищеніе ихъ отъ порицателей, чѣмъ и ограничу себя.
   И такъ, великая, единственная нація! гордись, величайся новыми своими подвигами! возвышайся отъ славы къ славѣ! Все, что ни учинено тобою съ цапала революціи до нынѣ, все безпримѣрно, и потомство едва ли повѣритъ возможности такихъ скорыхъ и рѣшительныхъ перемѣнъ правленій; но не попусти, чтобы всѣ сіи славныя событія описаны были перомъ иностранца, Англичанина, или Нѣмца. Ни одинъ иностранецъ, ниже я, твой почитатель, не можетъ описать оныхъ достойно тебя. у тебя есть Ласепедъ, Вальянъ; одинъ изъ нихъ описывалъ пресмыкающихся, другой попугаевъ, съ такимъ искусствомъ, которое ручается, что они напишутъ новѣйшую исторію твою, не унизя достоинства твоего и твоихъ героевъ и геніевъ.
   А отъ меня, присяжнаго галломана, прими благосклонно искреннія увѣренія въ достодолжномъ къ тебѣ почтеніи, которое до конца жизни моей не только не уменьшится, но еще усугубиться можетъ при первомъ извѣстіи о новыхъ твоихъ подвигахъ. Какъ нелицемѣрный твой приверженецъ даю тебѣ обѣтъ продолжать во всю жизнь патріотическое свое поведеніе, т. е. ничего нигдѣ не покупать для жены кромѣ какъ во Французскихъ лавкахъ, ничего не заказывать для себя кромѣ какъ Французскимъ мастеровымъ, хотя бы въ Русскихъ лавкахъ и у русскихъ мастеровыхъ было лучше, дешевле и прочнѣе; что и дѣтямъ моимъ не премину еще при жизни моей внушить, а если мало, то и завѣщаніемъ предпишу. -- Почто лично не могу увѣрить тебя, Великая,-- въ сихъ чувствахъ усердія моего! Нѣсколько разъ посѣщалъ я столицу твою; по любви моей къ тебѣ угощалъ твоихъ сочинителей и художниковъ, посѣщалъ театры и осматривалъ всѣ достопамятности Пале-Рояля, и отъ того прожилъ почти все свое имѣніе и надѣлалъ множество долговъ, нынѣ едва могу зимою содержаться въ Москвѣ, не только путешествовать; Московской домъ мой, по великодушію Наполеона и его воиновъ, сгорѣлъ, а деревни разорены; но я утѣшаюсь и тѣмъ, что часто посѣщаю Кузнецкой Мостъ, малый нашъ Парижъ, откуда возвратясь, пишу сіи строки, которыя да будутъ несомнѣннымъ свидѣтельствомъ моей къ тебѣ преданности!

Галломановъ.

-----

   [Цветаев Л.А.] Приветствие великой нации от ея истиннаго почитателя: [Антифр. памфлет] / Галломанов // Вестн. Европы. - 1815. - Ч.81, N 9. - С.77-84.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru