Шкловский Виктор
Чулков и Левшин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Об авторе этой книги, Викторе Борисовиче Шкловском (1893--1984), военном и политике, эмигранте и возвращенце, писателе и литературоведе, критике и киноведе, киносценаристе и мемуаристе, одном из оригинальнейших и образнейших мыслителей и проч. и проч., писать здесь было бы смешно. Интернет полон любопытнейшими материалами о нём, а один из лучших современных писателей В. Березин основательно работает над его биографией, знакомя с этим в режиме онлайн читателей своего блога berezin.livejournal.com.
   О соавторе или помощнике Шкловского при написании данной книге, Н. Харджиеве, тоже много написано, и у нас вскоре должна появиться его публикация чулковской пьесы, там и будет сказано об этом колоритном человеке подробнее.
   К сожалению, никаких подробностей их работы над книгой найти не удалось.
   Чулков "не уместился" у Шкловского в одну книгу. Он появляется и в ранней книге Шкловского "Матвей Комаров, житель города Москвы" (1929), и в его "Дневнике" (1939), и наверняка ещё где-то. В РГАЛИ, ф. 562 оп. 1 ед. хр. 483, хранится переписка Шкловского с издательством Academia (?) об издании избранных сочинений М. Д. Чулкова (не состоялось).
   Я этому притяжению не удивлён. Я очень хорошо это понимаю.
   В то же время книга посвящена Чулкову от силы на треть, и поместить её в полном виде (отступая от собственных принципов представления текстов в этом разделе) меня сподвигло одно обсуждение на березинском блоге: отчего это так странно вышло, что книг Шкловского, такого яркого и самобытного автора, нет в Интернете. Ну и как обычно, помогла мысль, что эта книга любопытна и как слепок свого времени.
   Для удобства читателей книга выложена здесь отдельными главами.
   В оригинале сноски имеют постраничную цифровую нумерацию; я изменил её на звёздочки и переместил примечания под абзацы по техническим причинам. Цветными цифрами в квадратных скобках обозначены страницы оригинала. Явные опечатки последнего мною исправлены; за пропущенные и привнесённые мною заранее прошу прощения -- пишите на eshi1@mail.ru, буду исправлять. В орфографии и пунктуации я старался сохранять особенности времени и авторского стиля.

Е.Ш.

    

[]

В. Шкловский. Фото с сайта http://www.openspace.ru/photogallery/18967/225911/

    

[]

Суперобложка

    
   []

Переплёт

[]
 

М. Д. Чулков. Фронтиспис.

    

[]

Титульный лист

Виктор Шкловский

Чулков и Левшин

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПИСАТЕЛЕЙ В ЛЕНИНГРАДЕ

   [с. 4:]
   No 299
   Отпечатано для Издательства писателей в Ленинграде, в количестве 5 500 экз. -- 8 1/4 печ. л. Бум. 4 1/4 л. 3-я тип. Онти им. Бухарина, Ленинград, ул. Моисеенко, 10. Заказ No 1416. Ленгорлит No 1146. Рисунок переплета и супер-обложки М. Кирнарского. Сдано в набор 12 XI 1932 г. Подписано к печати 24 IV 1933 г. Порядковый No 36. Формат бумаги 82 х 110 см. Тип. знаков 92.736. Ответственный редактор И. Виноградов. Технический редактор Д. Бабкин.
   1933
   [с. 5:]

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Эта книга написана на основе предположения
   1) что развитие России имело не ту последовательность, как развитие Англии;
   2) что Россия XVIII века имела городское население, купечество, и что на этой основе существовала литература, обслуживающая ту группу людей, которая тогда называлась третьим сословием;
   3) что карамзинисты не победили и что реакция Шишкова была вызвана именно тем, что положение классов внутри страны, взаимоотношение классовых сил, резко изменилось;
   4) что Пушкин был создан на почве преуспевающего XVIII века, а осуществлен в эпоху реакции, вызванной экономическим упадком.
   Я думаю, что именно об этом разговаривал Евгений с Медным всадником.
   Что именно перед этим обрывом остановился Медный всадник.
   Что это и есть содержание пушкинской эпохи.
   В XVIII веке рассматриваю я двух писателей: мелкопоместного дворянина Василия Левшина, автора "Руских сказок", и разночинца Михайлу Чулкова.
   Василий Левшин вначале находится под французским влиянием и работает как попутчик буржуазии. Его произведения впоследствии даже записывают на имя Чулкова. Кончает Левшин как шишковист и как технический консультант мелкопоместного дворянства.
   Михайла Чулков -- разночинец, актер, камер-лакей, журналист и писатель, обслуживающий третые сословие. Но в конце своей жизни он уже чиновник, связанный с купечеством, технический консультант купечества и в то же время мелкопоместный новомодный дворянин, проповедующий своему сыну смирение.
   Он, может быть, готовился к неосуществленной русской революции XVIII века, а кончил как чеховский помещик из [с. 6:] рассказа "Крыжовник". Кончил жизнью мелкопоместного собственника, который хочет, чтоб его не трогали.
   Экономическая катастрофа, которую испытала Россия, или, если хотите, экономическая революция и ее отражение на системах языка и литературы, -- вот тема моей книги.
   Книга -- не однородна. В начале она построена как книга историческая, далее мне приходится давать две биографии, и кончаю я теоретико-литературными статьями.
   Этот способ построения книги не принципиален, но и не случаен.
   Я заранее извиняюсь перед читателем за некоторую хрестоматийность изложения. Мне часто приходится материал не только объяснять, но и показывать.
   В работе мне помогал Н. И. Харджиев.
   Больше всего он работал над главами "Михайло Чулков", "Российская мифология", "О литературном быте", "Дворянин Левшин".
   Вместе с ним я проделал большую часть черновой работы над книгой. [с. 7:]
    
  

КНИГА ПЕРВАЯ

   [с. 9:]

ВВЕДЕНИЕ

   Классическое представление о России XVIII века следующее: Россия вывозит лен, пеньку, железо и хлеб. Причем хлеб вывозится главным образом к концу века.
   Дальше дело происходит так: промышленная революция на Западе, в частности в Англии, создает спрос на хлеб, и Россия начинает хлеб вывозить. Для хлеба нужны порты -- возникает борьба за Черное море. Для хлеба нужны рабочие -- усиливается эксплоатация крестьян.
   Следя за развитием России по хлебным ценам -- получаем закономерно идущую линию, причем оказывается, что товарность хозяйства все время возрастает.
   Эта схема, как это признавал в последних своих работах и Покровский, нуждается в уточнении.
   Например, цифры вывоза хлеба, которые мы имеем для XVIII века, должны быть уменьшены. Приведу цитату:
   "Волков писал приблизительно за год до смерти Елизаветы Петровны: "Хлебом торг производит Рига и великую полякам прибыль делает: то мне кажется стыдно толь изобильной России в сем торгу ничего не участвовать и весь свои хлеб на одном вине пропивать". "Xлебный здешнему государству торг натуральнее всех. Подлинно, бывшими и часто без нужды запрещениями (вывоза хлеба) заставили мы многих (иностранцев) прилежать к земледелию и убавили расходы на наш хлеб. Но... если бы паче чаяния и ожидания надлежало войну еще несколько лет продолжать, то в государстве серебряного рубля не осталось бы". Но против экономики, гнавшей хлеб на винокуренные заводы никакая политика ничего не могла поделать: и скоро та самая Лнфляндия, на которую с одобрением ссылался Волков как на хороший пример, перестала вывозить хотя бы пуд хлеба, весь выкуривая на вино".*
   ___________
   * Покровский, Русская история, изд. 6, т. III, стр. 100. [с. 10:]
    
   Лифляндия упоминается Волковым в этом письме совершенно по другим обстоятельствам, в связи с вывозом леса. Волков указывает, что если запретить Лифляндии вывоз леса, то "они, имея торг хлебом, все леса пожгут, чтоб на месте оного сильнее б хлеб родился".*
   __________
   * Архив Воронцова, кн. 24, стр. 124.
    
   Значение отрывка другое. Здесь прямо говорится о том, что Польша сильно торгует хлебом. Хлеб этот шел к Балтийскому морю через немецкие порты и через Ригу.
   Транзитным характером рижской торговли и объясняется то, что Рига при расчетах употребляла международную валюту -- голландский червонец.
   Указаний на то, что хлеб, который везли из Риги, транзитный, довольно много.
   Так, например, когда в голодные годы накладывалось запрещение на вывоз хлеба из России, то это запрещение не распространялось на Ригу, "дабы не испортить торгу; ибо более туда привозят из Польши и Литвы" (указ от 7 июня 1718 года).*
   __________
   * Историческое описание российской коммерции, т. V, кн. I, стр. 37.
    
   Точно так же в указе 1756 года от 5 сентября сказано:
   "... учиненное в Лифляндии и Эстляндии на вывоз хлеба запрещение снято токмо на один нынешний год, а не на всегдашнее время; того ради, ... равно как и в Эстляндии... велено ныне в отпуск хлеба из Лифляндии запретить".
   А дальше идет следующее:
   "А при том Рижской губернской канцелярии подтвердить, что покупка тому хлебу в магазейны производима была по прежде данным указам беспрерывно, возможно стараясь, дабы привозу оного хлеба из Польши не отвратить".*
   __________
   * Историческое описание российской коммерции, т. V, кн. I, стр. 232--233.
    
   Достаточно посмотреть в карту XVIII века, на речные пути, идущие к Риге, и станет ясно, что рижский хлеб -- хлеб польский.
   Товарность польского хлеба была гораздо более высока, чем товарность русского хлеба и в более позднее время. Во время континентальной блокады, при запрете вывоза хлеба, стоимость хлеба в Петербурге упала на 10%, а в Варшаве в 4 раза. [с. 11:]
   Сколько же хлеба вывозилось из Риги?
   В таблице No 8, приложенной к первой книге тома VII "Исторического описания российской коммерции" Чулкова, мы находим цифровые данные о вывозе хлеба (ржи, пшеницы, овса, ячменя и солода) из Санктпетербургского и Рижского портов за 1771, 1772 и 1773 годы.
   Приводимые данные взяты суммарно.
   Всего за эти три года хлебных продуктов от Санктпетербурга вывезено на 563 523 рубля, а от Риги вывезено на 3 617 915 рублей.
   Таким образом, значение хлебного вывоза XVIII века даже для 80-х годов должно быть уменьшено.
   Правда, пытались поощрять вывоз хлеба. Назначались премии за вывоз пшеницы.
   Так, Вольное экономическое общество в 1765 г. объявило, "что оно определяет нарочно делаемую золотую медаль в 25 червонных тому, кто в наступающем 1766 году больше всех других количество российской пшеницы привезет зерном для отпуска за море к порту Санктпетербургскому или Архангельскому, и докажет, что оная действительно в чужие края отпущена, хотя бы то было на российских или на иностранных кораблях, однако ж не меньше как от 500 до 1000 четвертей".*
   _________
   * Труды Вольного экономического общества, ч. I.
    
   Таким образом, попытки были. Однако, если судить по запискам графа Сегюра, относящимся к 1785--1789 годам, то мы увидим, что при договорах предусматривается ввоз во Францию только пеньки, конопли и украинского табаку.*
   _________
   * Записки гр. Сегюра, Спб., 1865, стр. 70.
    
   В конфиденциальной ноте Сегюра, поданной Потемкину, упоминаются пенька, кожа, сало, воск, селитра, и нет упоминания о хлебе.*
   _________
   * Там же, стр. 89--90.
    
   В журнале "Зритель" в 1792 году было напечатано приветствие Ивана Крылова по поводу заключения мира с Турцией.
   Тут дело уже прямо идет о черноморских портах. Но хлеб даже не упоминается.
   "Торговля другой источник богатств и союзов, торговля, может быть, более всего обрадованная миром, летает по всему купечеству с прибыльной заботливостью... произведения фабрик укладываются в [с. 12:] тюки, и веревка мочною рукою укрепляет их: липа лишается своей кожи для их покрышки, ее мягкая рогожа и твердый дуб ответствуют за сбережение нежных товаров: произведения земли нашей, избытки стад, по употреблении в пищу, их шерсть, их кожа, их сало, все заключается в тесные пределы досок; извлеченное из недр земных железо, деревья гордившиеся в лесах и самые жители водные, не могущие убежать во глубине от сетей промышленников, все в обремененных ими телегах по дорогам, в плоскодонных барках и стругах по рекам спешат к разным морским пристаням, где с нетерпеливостью ожидают гордящиеся своими мачтами корабли. Эти плавающие исполины, презирая волны и бури неизмеримых морей, с невероятною почти тяжестию готовы перелетать на парусных своих крыльях непомерную дальность влажного пути, куда только может мир провожать флаг российский; о, чудо непостижимое! чудо единой Екатерине совершить представленное непостижимым законом судьбы!..
   Я вижу на морских пристанях проницательных купцов, вверяющих избытки свои кораблям, на коих белая, синяя и красная полосы, соединяясь вместе, развеваются по воздуху и безопасность торгового имущества утверждают..." (месяц март, стр. 95--97).
   Во всяком случае, даже к концу XVIII века в уме публициста черноморские порты связаны с представлением о вывозе железа, а не хлеба.
   Железо вывозилось в очень большом количестве, как это доказывает Покровский. Но не только сибирское, соболиное, но и брынское и тульское.
   Берг-коллегия в 1768 году указывает, что брынское железо покупается охотно и что из него делаются "напруженные и острые инструменты как ножи и тому подобные сделья".
   Вывоз железа создавал в России мануфактуры, как об этом писали в том же указе берг-коллегии. Тут речь идет о там, является ли железо сырьем или мануфактурным товаром. "...Как же по коммерческим обрядам почитать то должно, то Берг-Коллегия решить не может; ибо коммерческих на то учреждений в России не имеется; к тому же материя, или сырой товар, которой производится в действо манифактурщиками, мастерами и рукодельщиками, есть шерсть и шелк для манифактур шерстяных и шелковых и прочее. Первою же материею для золота и серебра щитать должно золото и серебро в слитках, сталь, железо, медь, олово и свинец, способный для многих потребностей; а чтобы в полосы помянутая медь и железо в том числе почиталось, о том изъяснения нигде не находится, а также как слово манифактура в России принято из чужого языка: то, [с. 13:] дабы не могла и точная сила оного идиома оставаться в сомнении, а по толкованию об оном слове манифактура разумеется знатное число работников, собранное в одно место для произведения какого-нибудь сделья, под присмотром одного надзирателя учреждений. Таковые заведены по необходимости для таких производств, коих инаково, как многим числом рук, исправлять не можно как для первого оных произвождения, так и для последующих из того производств, в котором работы те степенно достигают к тому, к чему оные потребны по их свойству, и каковыми оные наконец по своим качествам быть могут. В таком роде полагать должно доменные и молотовые кузницы, разрезные проволочные и стеклянные заводы".*
   _________
   * Историческое описание российской коммерции, т, V, кн. I, стр. 275--282.
    
   К концу века думали о том, что пора переходить от вывоза полосового железа к вывозу железа в деле.
   Вообще тенденция русского XVIII века была на переход к вывозу фабрикатов, а не сырья.
   "Примечают, что мы несказанно большую могли бы получать прибыль, если б невыработанные наши продукты, сами искусством выделав, отправляли за море. Таким образом могли бы вместо воска, оный дома белить, и зделанные из него восковые свечи посылать; вместо сала доставлять всегда только свечи, и с примешанием поташа отправлять только мыло. Иностранец берет у нас на многие тысячи рублей свиной щетины; но ради чего не даем ему вместо оной сделанные уже платяные и половые щетки? Для чего бы не делать лучше самим из заечьих наших шкур шляп, и не отсылать их? У нас есть хорошие шляпные мастера в Петербурге, в Саратове и в других селениях. Для делания лучших шляп могли бы они употреблять вместо бобровой, шерсть выхухолей, которые ведутся по Волге, на Дону, в Воронежской и Казанской губерниях. Мы бы большую имели прибыль, если б нашу рожь обращали в муку, и ради того завели бы больше мельниц, признавая к себе милосердие нашей Великой обладательницы, которая все налоги на оные милостивейше уничтожить благоволила. Пора перестать посылать нам чужестранным все льняные семена, довольно было б и половины, а другую должно употреблять нам для делания масла. Полотняные и парусинные фабрики не могут довольно быть размножены; они-то могут только возвысить цену нашей пеньки и льну, и провинции лежащие по Днепру и Дону были бы способнейшие для сих фабрик. Товары оных могли бы мы отправлять по Черному морю. Вместо того, что мы множество невыделанного железа на кораблях от-[с. 14:]правляем, лучшеб посылали переделав оное в листы, лопаты, наковальни, молоты, якоря; и в другие необходимо потребные вещи; равным образом могли бы поступать мы и нашею медью. Сколько могли бы приготовлять мы гидраулических и прочих родов махин и инструментов. Почти невероятно, какую получили бы мы от того прибыль, еслиб все такие продукты выработанными доставляли".*
   _______
   * Еженедельные известия Вольного экономического общества, Спб., 1788, стр. 25--26.
    
   Эти пожелания не были одною только мечтою. Россия умела вывозить обработанные продукты.
   В России уже в петровскую эпоху пытались запретить вывоз льняного семени. Это объясняется тем, что лучшее льняное семя для посева шло от нас, и, вывозя льняное семя, мы создавали конкурентов. Была попытка прямого запрета:
   "А как пенька и лен составляют наибольшие части российской торговли, то в предостережение, дабы иностранные державы посева семян оных не размножили, и тем не учинили подрыва и умаления Российской торговли, повелел* он (Петр) семя льняного и конопляного к морским пристаням для продажи под жестоким штрафом не возить; а ежели у кого будет с излишеством, чтоб избывали и к морским пристаням привозили и продавали б маслом, а не семенами. А чтоб Российскую торговлю, что касается до сих двух продуктов, привести в цветущее состояние, указал** во всех губерниях размножить льняные и пеньковые промыслы, как обыкновенно промышляют льном во Пскове и Вязниках, а пенькою в Брянске и в других городах, и для того приготовляли б земли и прибавляли севу на всякой год, например, кто сеял четверть тот бы прибавил четверик, а ежели возможно и больше; а где тому не обыкновенны, как лен и пеньку учреждать, дабы обучали крестьян, и о том объявлено в народ, что оной прибавок севу велено иметь для всенародной пользы и их поживления".***
   _______
   * Указ 1715 года, декабря 10 дня; 1716, генваря 20 дня.
   ** Имянной приказ 1715, декабря 13.
   *** Историческое описание российской коммерции, т. IV, кн. I, стр. 56--57.
    
   Этот указ "О непривозе к морским пристаням семени льняного и конопляного, а о привозе маслом" был отменен в 1718 году.* Семенной лен был слишком выгоден для вывоза.
   _______
   * М. Чулков. Словарь юридический, М., 1792, ч. I, стр. 751.
    
   Крепче держались в другом вопросе. Существовал указ 1762 года: [с. 15:] 
   "Льняную пряжу не токмо для сбережения и сохранения здешних фабрик, дабы оные сами в том нужды претерпеть не могли, но и особливо ко умножению делания в России полотен, как для отпуску за море, так и для внутреннего удовольствия, из России никуда для дальнейшего впредь установления ни с какою пошлиною не выпускать".*
   _______
   * Словарь юридический, ч. II, отд. 3, стр. 1879.
    
   Лен ценился настолько высоко, что были планы перейти на монокультуру.
   В 1766 году Т. Клинкштет писал, что так как лен лучше всего произрастает на севере и так как употребление его не зависит от моды, то нужно разводить его как можно больше: "Скажут мне: привозят ныне столь знатное количество льна и полотен, и в Лифляндии равно как и в Псковском уезде лен, в рассуждении своей доброты и семян, так славен в самых отдаленнейших странах Европы, что за излишнее кажется, умножать и разводить здесь более сей продукт, который достиг уже своего совершенства. Я уповаю, дозволено мне будет на сие ответствовать, что сколь бы велики выпускаемые ныне количества сего товара помянутых провинций, где его сеют ни были, иные за маловажные почитать должно, ежели только принять в рассуждение, сколь бы оные еще увеличить можно, когда бы и в других провинциях сего обширного государства способные к посеву льна земли с такою же пользою, как в Лифляндии и в Псковском уезде употребляли".*
   _______
   * Труды Вольного экономического общества, 1766, ч. III, стр. 131--135.
    
   Для того, чтобы это сделать, он предлагает в северных провинциях размножать более льна, а хлеб туда привозить.
   Такое выгодное положение льна и железа объясняется тем, что в это время хлопок не был конкурентом льна, а железо и у нас и в Англии вырабатывалось на древесном угле.
   Хлопок очищался примитивными машинами, и мы ввозили льняные ткани даже в Америку, в результате у нас была крупная промышленность по обработке льна.
   Поэтому в XVIII веке у нас были крупные фабриканты, как Карамышев и Гончаров.
   Я приведу некоторые факты из книги Д. И. Малинина "Полотняные заводы в XVIII веке" (Калуга, 1929).
   Гончаров в 1750 году писал:
   "... и поныне не имея ни откупов ни торгов в произведении тех своих фабрик в пользу и славу государственную особливым прилежа-[с. 16:]нием трудился и к тому весь свой капитал во многое каменное и деревянное строение и инструменты употребил. А какая от того из российских природных материалов деланием полотен и протчих вещей состоит в казне прибыль, в том могут явственно засвидетельствовать таможни" (стр. 11).
   Состояние Гончарова оценивалось в 6 000 000 рублей серебром.
   Свое богатство Гончаров объяснял тем, что он зарабатывал во время войны за Канаду между Францией и Англией и во время войны между Америкой и Англией так, что кусок полотна, стоивший ему 7 рублей, продавал за 15 и 17 рублей, с получением денег вперед.
   Рядом с фабрикой Гончарова была фабрика Затрапезного, тоже немалая.
   Подробные сведения о полотняной фабрике Гончарова относятся к 1777 году.
   Рабочих было у него мужчин 886, женщин 1900, а всего с пятью мастерами 2791 человек.
   В "Топографическом описании Калужского наместничества" указано, что с работающими на дому парусную фабрику Гончарова обслуживало до 4500 человек. Фабрика выпускала до 350 000 аршин парусных полотен.
   Хлопок гораздо лучше поддается обработке, чем лен. Прогресс в льнообрабатывающей промышленности гораздо медленнее, чем прогресс в хлопкообрабатывающей промышленности. Только в настоящее время механизирована обработка льна.
   Конкуренция хлопка была не только на внешнем рынке, но и на внутреннем.
   Конечно, хлопчатобумажная промышленность росла.
   Если судить по показаниям Туган-Барановского, труд ткача и пряхи вознаграждался в XVIII веке почти вдвое лучше, чем в XIX веке.*
   __________
   * Туган-Барановский, Русская фабрика, М., 1922, 4 изд., стр. 47.
    
   Только при таких условиях мог продолжать конкурировать холст с миткалью.
   Около трех четвертей всего количества фабричных полотен предназначалось для экспорта. Цены упали, экспорт сократился. [с. 17:]
   Это вызвало очень сложное явление -- перемещение промышленных центров, обеднение северо-запада России. И в то же время стимулировало стремление на Восток, к собственному хлопку, то есть к возможности сеять его на отнятой у слабых соседей земле.
   Таким образом, у нас была довольно крупная промышленность текстильная и крупная своя металлургия.
   Кроме того была своя химическая промышленность, конечно, самая примитивная -- вывоз поташа.
   Поташ вывозили из России и Швеции.
   Были попытки производить поташ в. Англии.
   Приведу отрывок из "Словаря коммерческого" (М., 1790), переведенного с французского Василием Левшиным:
   "Никогда не могут в Англии делать поташу, уподобляющегося Российскому, Шведскому и других северных стран, хотя у них множество к тому материалов может быть лучших; несовершенство сие, конечно, происходит от незнания в образе производства действия сего (Journal Econom. 1753 mai, p. 178)...
   Поташ сначала покажется предметом маловажным человеку, не сведущему в подробностях всеобщей коммерции и мануфактур. Это не иное что, как зола древесная сожженная некиим образом и сваленная в глыбу. Для утверждения этой торговли надлежит вызвать знающих мастеров из России или Гданска; приготовление этой золы известно только в самых северных странах Европы. Следственно заведение сего рода (во Франции) требует особливого покровительства от министерства. Поташ для очищения материй на суконных фабриках, и составляет первую подмесь в мыловарении: вещи, величайший расход имеющие.
   Естьли известия справедливы, поташ составляет не токмо один из первейших предметов торговли Российской, но и доходов государственных. Прежде сего торг этот надлежал одной короне. Англичане одни ежегодно покупают в России поташу почти на четыре миллиона ливров, Голландцы также" (ч. V, стр. 181--182).
   В результате в России был спрос на рабочие руки, и было купечество и городское население.
   Что же произошло дальше?
   Покровский прав, когда он говорит, что промышленная революция на Западе увеличила возможности хлебного вывоза из России. Хотя, конечно, и здесь нужно учесть появление конкуренции заморских стран. [с. 18:]
   Но Покровский совершенно не прав, когда он не учитывает следующего обстоятельства.
   Россия не принимала участия в промышленной революции. Она технически не переоборудовалась.
   Она осталась при льне в то время, когда на Западе изобрели хлопкоочистительную машину.
   Она осталась при железе, выплавленном на древесном угле, в то время, когда на Западе, откачав при помощи огненных машин глубокие шахты и добыв коксующий уголь, перешли на минеральное топливо в металлургии.
   Это произошло не сразу, но к концу XVIII века обозначилось совершенно резко.
   Таким образом, переход с XVIII века на XIX век -- это не только рост вывоза русского хлеба, но и упадок русской промышленности, исчезновение начавшего складываться городского населения.
   Между тем, в XVIII веке мы уже имеем в России не только металлургию, но и металлистов. Причем нужно сказать, что техника уральских заводов по тому времени высока, значит, рабочие были квалифицированные.
   Какую роль играли рабочие в пугачевской армии, уже указывалось в исторических исследованиях. Я могу дополнить эти сведения одним косвенным указанием.
   В Пензенской губернии крестьяне арестовали помещика и повезли в пугачевский лагерь. Здесь помещика встретил дворовый из соседнего имении. Этого дворового помещик неоднократно избавлял от сечения. Здесь дворовый был начальником. Он отпустил дворянина, сказавши: "Твоя жизнь дарована мне, а я тебя ею дарую за твои ко мне добродетели. Прощай и помни меня. Вот тебе краюха хлеба и жестяной билет, с которым тебя ни кто наш тронуть не смеют"*.
   ___________
   * Н. Страхов, Мои петербургские сумерки, Спб., 1810, ч. I, стр. 86--87.
    
   Я думаю, что этот жестяной билет ни что иное, как табельный знак, который в то время существовал на уральских заводах и который, очевидно, был превращен уральскими рабочими в своеобразный паспорт. [с. 19:]
    

О КРЕСТЬЯНСТВЕ

   Ленин в книге "Развитие капитализма в России", анализируя систему барщинного хозяйства, типичного для эпохи перед реформой, говорит:
   "Сущность тогдашней хозяйственной системы состояла в том, что вся земля данной единицы земельного хозяйства, то есть данной вотчины, разделялась на барскую и крестьянскую; последняя отдавалась в надел крестьянам, которые (получая сверх того и другие средства производства -- напр., лес, иногда скот и т. п.) своим трудом и своим инвентарем обрабатывали ее, получая с нее свое содержание... Прибавочный же труд крестьянина состоял в обработке ими тем же инвентарем помещичьей земли; продукт этого труда шел в пользу помещика... "Собственное" хозяйство крестьян на своем наделе имело целью "обеспечить" не крестьянина средствами к жизни, а помещика -- рабочими руками.
   Эту систему хозяйства мы и называем барщинным хозяйством".*
   ________
   * Ленин. Собр. соч., т. III, стр. 142--143.
    
   Первым условием существования такой системы Ленин считает господство натурального хозяйства.
   В книге мы постараемся показать, как сложились элементы этого барщинного хозяйства и когда оно сложилось.
   В XVIII веке барщинное хозяйство на земле крупных помещиков не было преобладающей формой хозяйства.
   Преобладала система оброка, уплата деньгами. Это доказывает или товарность хозяйства, или возможность продажи труда.
   В крупных имениях барская запашка часто отсутствовала.
   Обычной ошибкой является перенесение признаков, характеризующих государство рабовладельческое, на крепостническое государство.
   Крепостное хозяйство XIX века основывалось главным образом на барщине.
   XVIII век дает более пеструю картину.
   Екатерина в своем наказе говорила: "... Все деревни почти на оброке".
   Шторх, известный экономист XVIII века, тоже утверждает, что оброчная система преобладала.
   Более поздние исследования несколько изменяют эту кар-[с. 20:]тину. По мнению Семевского, в общем оброчных крестьян в великорусских губерниях было 44%, барщинных -- 56%.*
   __________
   * Крестьяне в царствование Екатерины II, т. I, стр. 32.
    
   Оброчная система особенно была типична для крупных имений.
   Против оброков высказывались очень многие, стоя на дворянской точке зрения. Выдвигались самые разнообразные возражения. Например, то, что крестьяне-землевладельцы дают лучший материал для армии.
   В речи надворного советника Туманского, говоренной в собрании Экономического общества декабря 10 дня 1793 года, приводится критика существующего тогда положения уже с точки зрения сельского хозяйства:
   "...Оброчивание частными помещиками селян своих важным есть препятствием успехам в хозяйстве. Обязанный принести некую годовую дань -- и сколь мала оная в сравнении с прибытком от земледелия других хозяйственных изделий -- мыслит токмо о том, каким образом добыть оную. Нет ему нужды и надобности пещись привести в цветущее состояние свою усадьбу: никто не взыскивает с него сея прилежности; его дело, явиться в срок с маловажною дачею, и он свободен. Он найдет себе пропитание в городах легче и избыточнейшее, но ему и потомству вреднейшее; от сего родится любовь ко праздности и роскоши, пренебрежение сельский жизни и следственно гибель общая...
   ...Торговая сеть дело городов; и так селяне сим занимающиеся кроме того, что не в свое вступают дело, наносят великой вред хозяйству. Многие из них возвратясь в домы, покупают хлеб вместо того, что могли бы трудясь продать избытки своего. Но не томко говорить о сем более и изъяснять, да и вспоминать горестно".*
   __________
   * Труды Вольного экономического общества, 1794, стр. 314--315, 321--322.
    
   Тут сыграли роль опасения перед усилившимся ростом городского населения.
   Вероятно, это связано с тем или вызвано тем, что хозяйство XVIII века большею частью не было натуральным.
   Систему натурального хозяйства мы встречаем позднее. Например, деревня Обломовка, описанная Гончаровым, типичный образец такого натурального хозяйства.
   Если взять хозяйство XVIII века, то мы получим картину другую. Здесь нужен конкретный анализ. [с. 21:]
   Здесь необходимо привести мысль, высказанную Лениным:
   "...При общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития".*
   __________
   * Ленин, Собр. соч., т. XVIII, стр. 110.
    
   Эта мысль относится не только к вопросу развития революции в России.
   Поэтому переходим к конкретному анализу условий крепостного права в России и прежде всего к установлению разницы системы крепостного хозяйства у крупного и у мелкого помещиков.
   Большинство крепостных крестьян в России находились в собственности крупных помещиков:
   "Всего помещиков, имевших более 100 д. крестьян, было во владении 80% всего крепостного населения. В руках среднепоместных владельцев (21--100 д.) было 15% крепостных, у мелкопоместных (до 21 д.) -- 5%".*
   __________
   * Семевский, Крестьяне в царствование Екатерины II, т. I, стр. 30--31.
    
   Положение этих крестьян у крупных помещиков резко отличалось от положения у мелких помещиков. Достаточно, например, привести цитату из новиковского журнала "Живописец", чтобы это было ясно:
   "Да што уж говорить и они свихнулись. Не далеко от меня деревня Григорья Григорьевича Орлова; так знаешь ли по чему он с них берет: стыдно и сказать, по полтора рубли с души, а угодьев та сколько! и мужики какие богатые; живут себе да и гадки не мают, богатее инова дворянина... Кабы эта деревня была моя, так я бы по тридцати рублей с них брал, да и тут бы их в мир не пустил: только што мужиков балуют".*
   __________
   * Живописец. Спб., 1772, ч. I, стр. 119.
    
   Величина оброка указана здесь правильно. Смотри указание Болтина:
   "С оборочных, от 3 до 5 рублей с души; а в некоторых провинциях лежащих по близости столиц и судоходных рек, и по десяти рублей; но таких деревень немного, как равным образом и таких, кои бы меньше трех рублей с души платили".*
   __________
   * Болтин, Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка, 1788, т. II, стр. 218. [с. 22:]
    
   В книгах Друковцова мы встречаем жалобы мелких дворян на своих крупноземельных конкурентов.
   Друковцов пользуется всеми способами борьбы и обвиняет крупных помещиков в попустительстве разбоям.
   В его "Бабушкиных сказках" (М., 1781) мелкопоместная дворянка говорит:
   "У нашей братьи мелкой сошки воров и разбойников меньше бывает, для того, что у меня они всегда все в глазах, в больших та волостях не только прикащик, бурмистр, выборной, или староста, право и десятской иных не знает, по тому что они живут в разных местах, и бог знает где; а только из году в год оброк присылают, да пашпорты получают, а жив ли он или нет, про то никто не знает; а как по рублю с души, то и беда; а поп всегда тем и по глазам: любите врага ваша, добро творите ненавидящим вас" (стр. 29).
   О хозяйственной самостоятельности крестьян пишет и Болтин:
   "Помещик не больше отвечает за подданных своих в платеже государственных податей, по елику простирается попечение его о пользе их; впротчем, большая часть помещиков живут от своих деревень в отдалении, а ныне и во весь век свой в них не бывают: крестяняж их управляются сами собой, государственные подати платят и всякие повинности исправляют, без всякого отношения к своим помещикам. Равным образом и за тех, кои из числа написанных в перепись умирают после, ониж подати платят".*
   _________
   * Болтин, Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка. 1788, т. II, стр. 122.
    
   Управляющие в крупных поместьях через "кулаков" торговали и через них пускали деньги в рост:
   "...А последуя сему правилу не только полученную в подарок себе сумму от княгини и Салтыкова отнюдь не истратил на ненужные безделки, но за умеренные и законные проценты роздал все вместе с избытками, оставшимися от расходов, малинским волостным торгующим всякою всячиною мужикам, чрез то в протекшие полтора года пребывания моего в Киясовке уже знатно и без мала вдвое и так увеличилась..."*
   _________
   * Записки Болотова, т. II, стр. 580--581.
  
   Для того, чтобы показать, как это выглядело в быту, приведу отрывок из тех же мемуаров. [с. 23:]
   В имении, принадлежащем Екатерине II, крестьяне приносят жалобу на управителя Болотова.
   По мнению самого Болотова причина -- интриги.
   Интриган Ворсобин сам происходит из крестьян.
   "Сей глупый, но с другой стороны коварный и прехитрый на такие бездельничества человек, сколь много ни имел у себя в волостях приверженцев и даже самых родственников между крестьянами и сколько ни старался преклонить тогда старшин, начальников и лучших людей в деревнях, но никак ему успеть в том не удавалось. Все, любя меня искренно и не имея на меня ни в чем ни малейшего неудовольствия, не хотели о том слышать, а все отзывались мною довольными и. не хотели никак и ни в чем на меня жаловаться. При таковой неудаче и от поспешения сим делом другого не оставалось ему, как преклонить к тому нескольких из простых мужиков, ему более знакомых и самых бездельников, и, набрав из них шайку, человек в пять или шесть состоящую, приготовить ее к приезду наместника и бездельнически наставить их, что им делать и говорить"*.
   _________
   * Записки Болотова, т. IV, стр. 140.
    
   Жалоба принесена.
   Далее идет сцена, показывающая, что для наместника мужик мужику рознь:
   "Но, скажите мне, -- подхватил наместник, -- что это за мужики, старосты и начальники деревенские?" -- "Ах, нет, сказал я -- тут не вижу я ни одного из старост и бурмистров, и всех этих не знаю я в глаза и не ведаю, из каких они даже сел и деревень". Наместник удивился и задумался".*
   _________
   * Там же, стр. 141.
    
   В другом месте мемуаров дело идет о покупке хлеба государством у крестьян (дворцовых). Управитель обращается к крестьянам:
   "Наконец к вечеру собрались все бурмистры, старосты и лучшие люди из всей волости и составили равно как маленький сейм. Присылаются ко мне властно как депутаты, и я еду в канцелярию. Вся она набита была лучшими и богатейшими мужиками. Я предлагаю им полученные мною бумаги, читаю сам, толкую, увещеваю, предлагаю совет, что не худо бы им сделать то в угодность государыне и в благодарность за ее к ним милости, в рассуждении платежа ими толь малого оброка и за хранение их ото всех посторонних притязаний и за все выгоды, которыми они несравненно пред всеми другими казенными крестьянами пользуются; и делаю наконец пропозицию, как бы сие сде-[с. 24:]лать. Но они шумят, несут околесную, говорят и дело, упираются, не хотят, спорят, упрямятся, не знают сами чего делать, и все дело кончилось еще ни на чем, а только выпросили себе срока на ночь -- подумать о том между собою. Я дозволяю сие и в худой надежде расстаюсь с ними до утрева".*
   _________
   * Записки Болотова, т. IV, стр. 500.
    
   Развязка этой истории следующая:
   "Они при сем случае, как сущие каналии и, в благодарность за все свое благоденствие и милости монаршие, явили себя сущими грубиянами и бездельниками и подтвердили вновь справедливость слов, мною часто об них говариваемых, а именно, что они превеликие только охотники до свиней, любят их водить, любят их кормить, любят с ними жить, да и сами свиньи. Они не только не хотели того делать, чего желала государыня, но и хлебу такую цену положили, какая неслыханна, совсем бесстыднейшую и вдвое против обыкновенной, но я рад уже был, что они что-нибудь сделали".*
   _________
   * Там же, стр. 501.
    
   Характеристика поведения казенных (государственных) крестьян дана Болотовым в следующем отрывке:
   "Они начинали спорить, но без толку и без порядку, и по обыкновению наших крестьян с мужицкою своею надменностию, криком, воплем и угрозами".*
   _________
   * Там же, т. III, стр. 227--228.
    
   Речь идет о споре при межевании.
   Внутри самой общины в XVIII веке фактически даже равенства надела не было:
   "Чтобы дать понятие иностранным о разделе земли между крестьянами, и о платеже оброка с нее, расскажу я в коротких словах о сем. Положим что в селе или деревне 250 душ мужского пола, кои составляют 100 тягол; что оброку платит вся деревня помещику 1000 рублей, да государственных податей, яко то подушных, рекрутских и разных мелочных расходов сходит с них 500, и того всего 1500 рублей; и что вся земля той деревня разделена на 180 паиов, полагая в паи, по десятине, по полторы, или по две в поле. Из сих 120 паиов земли, раздают они на каждое тягло по одному, достальные 20 разделяют по себе те кои семьянистее или зажиточнее других, по добровольному согласию или по жребию какая часть пая кому достанется".*
   _________
   * Болтин, Примечания на Историю древней и новой России Леклерка, 1788, т. II, стр. 340--341. [с. 25:]
    
   Приведу отрывок из любопытной книга "Сава ночная птица, повествующая русские сказки, из былей составленные господином статским советником и Вольного Санктпетербургского Экономического общества членом, Сергием Васильевичем Друковцовым. Печатана в Санктпетербурге, первым тиснением, 1779 года":
   "Господин приехал из походу, не бывал в деревне, прикащика спросил: все ли у нас в деревне хорошо? отвечал прикащик; хорошо и худо. Господин видя странный прикащика ответ, скажи мне, что у нас хорошо? отвечал прикащик: мужик разбогател. Спросил еще господин: скажи же теперь, что у нас дурнова? отвечал прикащик; мужик разбогател. Господин пришед в изумление, сказал: разве ты читал Езопа, хорошо язык, и худо язык. Отвечал прикащик: я государь про него и не слыхал. Господин спросил: по чему же хорошо, что он богат? отвечал прикащик: по тому пес хохлат ему тепло, а крестьянин богат ему добро. Спросил еще господин: по чему же худо? Отвечал прикащик: по тому что он всех твоих крестьян своими деньгами разорил, как варом переварил, сперьва у них землю нанимал, из полу сеял и пахал, а после и даром отнимал. Как пришли бедные крестьяне в разорение, душою и телом в изнурение, стали меня просить, о чем я к вам и писал; а ты за то мне не однократно спину чесал, для того что твои нянюшки и мамушки, повивальные бабушки, названные матушки, сверьх комплектные тетушки, любезные сестрицы, племянницы, кумушки и сватьюшки, всем от него одолжены и деньгами снабжены. Праведной твоей государь душею, как веником трясут, а меня старика за правду по спине, как по шубе бьют. Господин догадался, как от ласкателей проигрался, призвав обидчика мужика, по совести спросил, мужик признался и ничего не утаил, и всю правду объявил, принес господину все свои воровские деньги сказав ему так: пожалуй государь в вине меня прости! господни его простил, однакож по спине его слегка острастил; деньги то раздал всем крестьянам. Нянюшек и мамушек и сватьюшек не велел на двор пускать; зачал жить покойно и бездолжно, а заслуженного слугу за правду и безвинное претерпение довольно наградя, отпустил вечно на волю" (стр. 14--16).
   Эта верхушка крестьян, повторяю, была сосредоточена, главным образом, в поместьях крупных помещиков.
   Как жили эти крестьяне, мы можем видеть хотя бы из показаний Державина.
   Олонецкий наместник Тутолмин в своем "Камеральном описании" губернии 1785 года писал: [с. 26:]
   "Вообще во всех уездах, несравненно более зажиточных, нежели бедных поселян".
   Державин, который был в то время олонецким губернатором, возражает:
   "Наоборот, можно сказать, что более бедных. Правда, что есть даже в самых Лопских погостах такие зажиточные крестьяне, что я мало таковых видал внутри государства. Например, некоторые имеют несколько чисто отстроенных комнат с голандскими печами, содержат чай, кофе, и французскую водку для гостей. Сами их жены чисто одеты; например, в Повенецком уезде, в Шунгском погосте, хозяйка трактовала меня, вынося сама на большом красного дерева подносе, для меня и бывших со мною несколько чашек кофе, вкусно сваренного; одета была хозяйка в телогрею, но имела на ногах чулки шелковые и белые глазетовые башмаки. Но, должно сказать, сие-то малое количество зажиточных крестьян и есть причиною что более бедных. Они нажив достаточек подрядом или каким другим образом, раздают оный в безбожный процент, кабалят долгами почти вечную себе работу бедных заимщиков, а через то усиливаются и богатеют, более нежели, где внутри России, ибо при недостатке хлеба и прочих к пропитанию нужных вещей прибегнуть не к кому, как к богачу в ближнем селении живущем".*
   ________
   * Я. Грот, Жизнь Державина, т. I, стр. 395.
    
   В журнале Чулкова "И то и сьо" 1769 года, мы встречаем выражение: "достаточен как олонецкий мужик" (четвертая неделя).
   В XIX веке мы видим ухудшение, но оно произошло, конечно, не сразу.
   О мебели красного дереза в доме крестьянина крупного помещика и об "иностранных напитках" пишет и академик Озерецковский в книге "Путешествие на озеро Селигер" (Спб., 1817, стр. 74).
   Об этом же писал и Карамзин:
   "Давно известны Коломенские фабрики, кумашные, полотняные, шелковые, которые с некоторого времени размножились и в других местах кругом Москвы. В самых маленьких деревеньках женщины в избах своих вьют шелк, а мужья ткут платки, и проч. Мудрено ли что многие крестьяне начинают жить господами, опрятно со вкусом и даже роскошно. Иностранные путешественники могли бы удивиться их избытку; но иностранцы смотрят в Москве большую пушку, разбитой ко-[с. 27:]локол, и не ездят по окрестный деревням. Надобно только заметить, что богатейшие из подмосковных крестьян раскольники: они не пьянствуют. -- Всего известнее в Росии Коломенские сальные заводы: их более тридцати. Сало, отправляемое за море, идет по большей части отсюда. Жители торгуют рогатым скотом, закупают его на Дону, в Малороссии, солят мясо и продают как в Москве, так и в Петербурге: не удивительно, что имя мясника здесь почетнее, нежели где-нибудь".*
   ________
   * Карамзин, Сочинения, т. IX, изд. 2, М., 1814, стр. 189--190.
    
   Каково было расслоение среди крестьянства в XVIII веке, мы можем видеть из показаний Друковцова, автора "Экономического наставления дворянам, крестьянам, поварам и поварихам", которое переиздавалось четыре раза.
   Друковцов считает, что:
   "...каждой крестянин должен иметь у себя две лошади, 2 вола, 5 коров, 10 овец, 2 свиньи, гусей старых 2 пары, кур старых 10; а кто будет иметь более, то заслужит больше себе похвалы, тем докажет доброе свое хозяйство и домоводство; должен иметь посуду ценинную, блюды, тарелки, ножи, вилки, оловянные ложки, солонки, стаканы, скатерти, полотенца, шкафы, или поставцы, маленькое зеркало, деревянные стулья, жестяные шандалы, свечи сальные, железные половники и ковшики. А кто всего вышеописанного в доме своем иметь не будет, таковых отдавать другому в батраки без заплаты, которой будет за него платить всякую подать и землею его владеть, а его ленивца будет иметь работником, пока он заслужит хорошую похвалу..."*
   ________
   * Друковцов, Экономическое наставление, М., 1788, 4 изд., стр. 49--51.
    
   Таким образом, если крестьянин не имеет двух тяговых запряжек, то его отдают в холопы к другому крестьянину.
   Крестьяне на окраинах тоже обладали своеобразными батраками в лице беглых. Об этом есть показание того же Друковцова тем более ценное, что оно косвенное.
   В книге "Экономический календарь", изданной им в 1780 году,* Друковцов устанавливает, какой оброк может платить крестьянин на окраине:
   ________
   * Экономический календарь или наставление городским и деревенским жителям в разных частях экономии, расположенное на 12 месяцев так, что всякий хозяин может знать, что в котором месяце делать ему должно; с прибавлением самых простых рецептов от разных болезней, сочиненно г. статским советником и Вольного Санктпетербургского Экономического Общества Членом, Сергеем Васильевичем Друковцовым, в наставление его детям. В Москве, в университетской типографии у Н. Новикова, 1780 года (2 изд., М., 1786). [с. 28:]
    
   "В степных и низовых местах такое превосходное количество противу числа душ хлеба высевают, так что безо всякого отягощения от десяти до двенадцати рублев с мужа с женою получить оброку можно, для того, что иногда бывает, бедной крестьянин продаст проса на двести рублей, что не зная, не всяк тому поверить может, а способы тому они имеют следующие: по обширности земли всякой крестьянин имеет отхожей в степи хутор, под видом скотоводства и пчельников, которой наполнен разного звания людьми неизвестными и непомнящими родства; те самые вспомогают такое великое количество убрать им хлеба, в случае же недорода хлеба все те обращаются шаталы в разбой и воровство" (месяц август).
   Вот как жили на этих заимках люди.
   Можно прибавить еще одну черту из жизни этих крестьян в доказательство того, что крестьяне бывали разные.
   "Страстные охотники к собакам, не разбирая времени, ездят, когда хлеб в поле, и тем немалый убыток наносят, а особливо за ничто ставят ездить в Сентябре по полям, когда посеянная рожь взойдет, то от скакания лошадиного с корнем вырывает посеянной хлеб, которой уже взойти никак не может. Мне случилось видеть в степных местах, что не только однодворцы, но и пахотные крестьяне, живущие на оброке, сею охотою заразились так сильно, что всех своих лошадей сделают с садном и с гноючими болячками, кормя целую зиму, а к весне для пашни других лошадей покупают..." (Там же, месяц сентябрь).
   Крепостническая Россия XVIII века была государством с большой торговлей и промышленностью. Мы уже показывали, что на почве этой торговли появилось крупное купечество. Рядом с ним работало и конкурировало торгующее крестьянство. Об этом сословии писали много. Существование его ни для кого не тайна. Обвинения против него мы встречаем в "Деяниях Петра Великого", написанных купцом И. И. Голиковым. В этой книге очень удачно вставлены "монологи в публику":
   "Колико мы видим землевладельцев, оставивших соху и взявшихся за аршин, и промыслы единым купцам принадлежащие? Коликое множестве видим мы их по знатным городам, а паче по столицам, торгующих в лавках всякими иностранными товарами и таскающихся с оными по рынкам, по улицам, по домам? Коликое множество уклонилось их в разные несвойственные состоянию их ремесла, промыслы и звания, приведшие них самих в презрение деревенские их упражнения? И торгующие сии крестьяне, отставши от земледелия, сделались худыми купцами и худшими еще художниками. Купцы, встречаясь повсюду с торгами и [с. 29:] промыслами, сими крестьянами производимыми, и так сказать от них отторгнутыми, маломочные и средственные лишаясь способов к своему промыслу, приходят в убожество и уныние, рождающее праздность и распутность..."*
   ___________
   * Деяния Петра Великого, М., 1840, изд. 2, т. XIII, стр. 295--296.
    
   В "Историческом описании российской коммерции" Чулкова мы находим ряд документов, показывающих борьбу купеческого капитала с крестьянским капиталом.
   В документе от 13 ноября 1778 года "О приведении купечества и их торговли в хорошее состояние" мы находим суммирующее обвинение против торгующих крестьян. Обвинение следующее.
   Крестьяне, несмотря на целый ряд запрещений (и тут идет перечисление указов, а если указ часто повторяется, то, значит, его не исполняют), крестьяне торгуют.
   "...как оные никаких тягостей по купечеству не несут, не платят, также и долгов здесь не имеют, но умножая время от времени свои торги, и усилясь весьма великим от таких промыслов и единственно купечеству принадлежащими капиталами, собираясь компаниями, или по их всеобщему названию артелями, приходя на биржу, скупая не только великими партиями, но и целым грузом иностранного судна надобные для их товары, и разделяя между собою по всем своим лавочкам, произведением их в продажу торгующим таковыми товарами в гостином дворе и в других городах здешним купцам величайший подрыв и сущее разорение наносят..." (т. IV, кн. I, стр. 344).
   Дальше оказывается, что крестьяне эти обыкновенно торговали, пользуясь именем крупного купца.
   И автор этого документа переходит на лирику. Он говорит о том, что крестьяне .занимают места сидельцев, и поэтому купеческие и мещанские дети не получают мест и проводят цветущую свою молодость праздными, а по пришествии в совершенный возраст употребляют себя поэтому во все непозволенные дела.
   Таким образом от крестьянского торга страдает нравственность.
   Положение, оказывается, безвыходное:
   "А естьли всех крестьян, здесь и в других местах при торгах обращающихся, вдруг отлучить от торгов и употребить их к свойственной их звания должности и в купечество не отпускать, оное не только ни малой удобности принести не может, а послужит некоторым упадком в [с. 30:] купеческом капитале, ибо весь нажитой здесь крестьянами от купечества капитал должен остаться не в том уже обращении, от которого может купечество пользоваться" (т. IV, кн. I, стр. 346--347).
   Поэтому автор советует переводить торгующих крестьян в купечество. Но на затрудненных условиях:
   "...только ж с тем, вопервых, чтоб оной, как государственный экономический и прочий казенного ведомства, кроме владельческих, кои должны иметь отпускные, наперед имел заплатить в казну единожды и навсегда денег за себя тысячу рублей, и за детей, в ревизскую перепись вступивших, по пяти сот рублев, и таковых, не делая ни малейшего препятствия, отпускать, давая им указанные увольнения. Да к тому же еще, хотя высочайшим манифестом и повелено в гильдии записывать по капиталам от пяти сот до десяти тысяч рублев, но оных из купечества и мещанства, а не на крестьянства; а крестьянин, как другого звания, но наживший побочно от купечества, или другими случаями капитал, непременно должен при вступлении в купечество иметь капитала в третью гильдию тысячу рублев, во вторую три тысячи, а в первую пятнадцать тысяч рублев, а без того оные принимаемы быть не должны" (т. IV, кн. I, стр. 346).
   Крестьянство торговало сильно и в розничной торговле. Торгующих в розничной торговле крестьян было в том же 1778 году до 50 000 в одном Петербурге.
   "...Да и не только таковые ко вреду одного купечества товары, но и прочие припасы, как большею частию принадлежат до всеобщей всех здешних жителей экономии, перекупая и перепродавая оные из рук в руки, также и отъезжая в уезды и закупая там в одне руки, и привезя сюда, перепродают же оные по своему желанию, поставя такую цену, какую они только взять согласятся, чрез то чинят всем гражданам наичувствительнейшую тягость коих уповательно здесь в Санктпетербурге употребляется при таковых непозволенных им торгах и всяких мелочей в разносках, яко тунеядцев, числом не менее пятидесяти тысяч" (т. IV, кн. I, стр. 344).
   Это торгующее крестьянство существовало, как мы видим, конспиративно. Оно существовало, говоря терминами более старого времени, заложившись за дворянство. Оно торговало, скупало, обрабатывало сырье. Торговало, пользуясь именем своих господ, за немалую, конечно, плату.
   Приведу отрывок из наказа от жителей Норской слободы депутатам, выбранным к сочинению проекта нового уложения в 1767 году. [с. 31:]
   Я выбрал этот наказ потому, что в нем есть прямые указания на роль дворянства.
   "...В торговом уставе дворянству домашние свои товары, которые в собственных их в деревнях у них и крестьян их родятца и за домовыми расходами бывают в остатке, а не скупные у других, гражданам продавать и в розницу дозволено. Но понеже некоторые из них, а особливо крестьяне их, не взирая ни на какое запрещение, собирая в разных уездах хлеб большими суднами и барочным караваном нагружая, отпускают, також и холста покупки производят и в отпуски отпускают тысяч по пятидесять и по сту аршин, також кожу, сало, мед, воск и мелкую рухлядь и протчие тому подобные всякие товары в Украину и в Сибирь и во всякие места великим числом, и при оном имеют у себя кожевенные и протчие заводы, и все то в продажу производят некоторые под именем своих господ, якобы у тех их господ, за своим домашним расходом, остаетца, что крайнему купеческой комерцыи подрыву и отягощению и, одним словом, что от внутренних разночинцевых торгов российскому купечеству не токмо с европейскими в торгах поровнятца и взять силу, приттить в такое состояние и в другие чтоб государства отпуски порядочно производить могли, но и внутри государства комерцию крестьяне из рук отбирают, и купечество российское в замешательство приводят. И во убежание общенародного в том помешательства, дабы повелено было наистрожайше те их торги запретить".*
   _________
   * Сборник русского исторического общества, т. XCIII, стр. 301.
    
   Верхний слой крестьянства существовал, но был заинтересован в том, чтобы не заявлять о своем существовании.
   Поэтому прямых высказываний о нем мы не имеем.
   Он имел свою литературу. Это очень большая литература лицевого лубка.
   Литература эта существовала долго, но в 1832 году в "Новом живописце" Николай Полевой, описывая мелкую московскую промышленность, говорит об упадке лубка:
   "Бедные русские, простонародные картинки, вы с детства знакомы нам, лубочные Райские птицы, изображения похорон кота, борьбы Савоськи с Парамошкою, Страшного суда, седьми грехов смертных, Масляницы, Семика -- вы, истории о женских уловках и непостоянных документах, о носе и сильном морозе, о великом объедале и славном подпивале! мне жаль вас! Вытесненные с Спасского моста, вы перешли было к Казанскому собору, -- отсюда вас прогнали! Зайдемте в Красный ряд -- вот остатки; но что это? Где же Русское, родное, где Савоська, где кот, где Масляница?" (ч. VI, стр. 284). [с. 32:]
   Лубок не только переехал к Лубянским воротам. Лубок "простовик" зачах. Исчез покупатель.
   А между тем крестьянский читатель существовал. У меня в библиотеке стоят книги XVIII века с надписями, -- принадлежит книга крестьянину такому-то, и библиотечный номер. На одной книге номер 200.
   Существовали целые издательства, как Решетникова, работавшие на низового читателя.
   Барсуков в книге "Жизнь и труды Погодина" рассказывает, что в 1813 году Погодин поехал в Медынский уезд, Калужской губернии, к бабушке, крепостной Салтыкова, и здесь, в глухом селе, тринадцатилетний мальчик нашел у своих родственников-крестьян много книг и там прочитал впервые "Письма русского путешественника" (кн. I, стр. 20).
   Но куда девался этот крестьянский читатель потом?
   Почему не возродились изрубленные полицией лубки?
   Крестьянский читатель мог существовать как крестьянин оброчный. Это был крестьянин-скупщик, крестъянин-промышленник.
   В XIX веке положение России изменилось, как я уже говорил, в связи с технической революцией на Западе.
   В конце XVIII века дворянин позволяет торговать своему крестьянину и еще чаще позволяет ему работать в городе. В начале XIX века крестьянин перестает приносить оброк. Тогда его сажают в деревне на барскую запашку. Пытаются широко использовать как крепостного.
   Здесь я приведу отрывок из "Вступления" к книге Левшина "Русский полный фабрикант и мануфактурист", 1812 года.
   Картина довольно ясная. На основе покровительственных законов, на основе крепостного права дворянство пытается заменить собою купечество. Оно думает, что на основе крепостного труда можно построить вывоз, использовать пустующие порты.
   "...Сколько бы монарх ни старался о благе своего государства, о щастии своих поданных, мало произойдет успеха, ежели последние... не постараются ревностно предприятия благотворителя своего поддерживать... и выполнять оные для собственной своей выгоды. К чему стада мериносов, ежели не постараются ввести оных у себя и люди частные? К чему доброта волны, ежели не будут стараться переделывать оную в тонкие сукна и другие материи? Зачем саждение шелковичных [с. 33:] деревьев, ежели в климатах России благорастворенных жители не постараются разводить оных всеместно и купно с ними шелководство? Почто нам сеять хлопчатую бумагу в тех местах, где сие возможно? Для чего приходить несчетным оныя тюкам из Бухарин, Хивы, Ташкента и прочих мест, ежели мы будем оную только перепродавать, а не сами обратим в изделия? Мы купим сии изделия у чужестранцев и через то слишком потеряем барыши наши от перепродажи. Наконец, на что выгоды для коммерции, для чего столько пристаней, ежели торгующие Россияне не будут иметь собственных своих купеческих кораблей для отвоза избытков своих произведений и изделий? Для чего самим пользоваться малостью, а чужеземцам предоставлять полные выгоды? Не хочу я исчислять здесь всех подробностей таковых, но только вопрошу: кто может более поддержать пользы своего отечества, благотворные заботы монархов, в единой особе своей лице его представляющих? Конечно, не купечество, сие сословие, сделавшееся ныне ленивым, так сказать паразитическим растением на древах полезных. Я упомянул уже, что Россия ныне настоящих купцов не имеет. Нет ныне Мининых; но есть много Пожарских. Нынешние купцы имеют в виду только собственно себя, только корысть и... к сожалению, только на счет соотчичей. -- Дворяне! вы, составляющие истинную основу и подпору отечества, ваше дело выполнять великие намерения добрых, любящих вас яко детей, ваших монархов. Законы отечества усвоили вам владения недвижимыми имениями; сделали вас частными хозяевами государственными: вы только можете улучшить руны на ваших овцах; вы имеете, где садить тутовые деревья, разводить шелковых червей и на чем сеять хлопчатую бумагу. Премудрые монархи требуют от вас не одного токмо, чтоб вы защищали отечество с оружием в руках... Будьте воины, ополчайтесь, когда требует нужда; но в другое время занимайтесь хозяйством, заводите фабрики, будьте купцами, сами отправляйте ваши произведения, ваши изделия за море, и докажите, каким образом должно сделать и самих себя и отечество свое богатыми. Правительство от вас сего требует; оно даровало вам для сего право и преимущество; оно безденежно раздает вам земли для овцеводства; оно ссужает вас великими суммами для заведения фабрик и прочего. Возбудите своим примером соревнование, и исторгните себя из ига корыстолюбцев, не приносящих отечеству действительной пользы; но на вас и на все состояния, даже на собственных своих собратов,* налагающих подать произвольную, налагающих на ваши про-[с. 34:]изведения и изделия цену, какая им угодна. Престаньте быть в недействии, перестаньте обогащать к своему разоренью чужестранцев и корыстолюбцев; введите между собою всеобщую и непременную моду, быть отечеству своему не одною только военною службою, но и во всем полезными. Дворянство Английское, тамошние лорды, меньше ли вас благородны? Но они торгуют, они развели в своем государстве овец испанских, они завели толико отличные фабрики и мануфактуры, и усовершили равно земледелие, как и скотоводство; они были орудиями силы и богатства государственного. Не заслуживает ли сие подражания?" (стр. 6--7).
   _________
   * "В некоторых европейских государствах даны были привиллегии некоему числу богатейших купцов на право исключительной торговли с иностранцами. Сии привиллегии соделали опаснейшую монополию и про-[с. 34:]извели подрыв прочим торгующим. Намерение сего клонилось к тому, чтобы люди, имеющие большие капиталы, вели торговлю за морем. Но они мало-по-малу происками своими овладели биржами во всех портах своих стран -- биржами, кои в отечестве должны быть свободными, для закупки всем и каждому: чрез то они соделались богатыми на счет своих земляков, начали на закупленные ими вещи налагать цену произвольную, и чрез то сделали прочих своих собратов невольниками, а себя сильными. Нещастный переворот во Франции еще в свежей памяти. Оный произошел от tiers-etat, и кроме других обстоятельств был главным следствием сея нещастной монополии". (Примечание Левшина.) Очевидно здесь Левшин имеет в виду и Русско-Американскую компанию.
    
   Мининых нет, провозглашает Левшин. Да здравствуют Пожарские!
   В XVIII веке Минины были. Фамилия их -- Голиковы.
   Теперь их уже связывали с революцией.
   Пожарские наступали.
   Они переводили крестьян на барщину.
    

О ГОРОДСКОМ НАСЕЛЕНИИ

   В главе "О крестьянстве" уже была речь о том, как много крестьян жило в городе в качестве рабочих, торговцев и мелких предпринимателей.
   Торговало иногда и дворянство.
   Описание такого буржуазного дворянского дома есть в сатирическом журнале 1769 года "Всякая всячина":
   "Сия госпожа приезжала только в Москву по всякую зиму недели на две, для продажи сукон, понитков, холстов, веревок, лаптей, кокошников, сухих грибов и всяких ягод и так же, как говорила она, чтобы дочери ее переняли Московские моды.
   Я спросила у моего кучера, может ли он сыскати дом сей моей родни? на что он сказал, что его знает: ибо де недавно купил в сем доме родне своей в деревню кокошник" (стр. 385). [с. 35:]
   Но были в городах XVIII века и настоящие городские жители.
   Мы представляем себе обычно уездную Россию по Салтыкову-Щедрину, иногда по Гоголю. Провинция XVIII века иная. Когда мы говорим, что Василий Алексеевич Левшин жил в Белеве, то это Белев не XIX века, а XVIII, то есть гораздо более многолюдный:
   "...Белев, уездный город Тульского наместничества, к юго-западу, при реке Оке... Он расстоянием от Тулы 120 верст окружен копаным рвом и земляным валом, имеет две версты в длину, и 1 версту с половиною в ширину, 15 церквей и 2 монастыря... В мужском монастыре есть семинария для 160 учеников. Сверьх того есть 2 госпиталя, 36 улиц и переулков, 153 лавки, 15 харчевен, кузниц железных 51 и 2 медных, домов каменных 46 и 1008 деревянных, 11 питейных домов в городе и 3 в уезде. В неделю по два дни, в четверток и пятницу бывают торги. Считается солодовенных заводов 8, из них 1 каменной; кожевных 12, из них 3 каменные; скорняжных два; салотопенных три, из них два каменные; 3 пивоваренных; 1 для печных изразцов; и 2 воскобойни. Купечества во оном считалось по последней ревизии более 2300 человек, которые производят знатные торги как внутренние и к Санкпетербургскому Порту; но по учреждении Наместничества считается 791 купец, 19 из оных суть первой гильдии, 92 второй, и 680 третьей гильдии; 1535 мещан, из коих 26 платят только по 50 копеек подушных денег; и 70 мастеровых людей. Сверьх обыкновенных ремесл кузнечного, кожевенного и подобных сим, делают здесь столовые ножи самой лучшей работы".*
   _________
   * Собрание нужных вещей для сочинения новой географии о Российской империи трудами Филиппа Генриха Дилтея обеих прав доктора и профессора, часть первая. О тульском наместничестве. 1781 года, стр. 69--70.
    
   Когда мы говорим, что Чулков жил около города Дмитрова, то это опять-таки Дмитров того времени, то есть маленький, но промышленный городок. Приведу описание его в 1770 году, сделанное Болотовым:
   "...город сей как ни мал был, но довольно славился своими промыслами и торгами и находилось в оном множество фабрик и заводов.
   Из первых в особливости знамениты были мишурные и позументные, коих количество в городе и уезде простиралось до 100; а из заводов в особливости славился заведенный за три года до того в сельце Вербильцове, фарфоровый аглинским купцом Гарнером, который после сде-[с. 36:]лался так знаменит, что делаемая на оном посуда в доброте мало чем уступала саксонской и во всей России вошла в употребление.
   Кроме промыслов и торговли разными продуктами, в особливости славился сей город произведением великого множества репчатого лука, которым засаживались превеликие огороды и производилась немалая торговля.
   Впрочем рассказывали мне жители, что находились в нем многие купцы, имеющие великий капитал, простирающийся до несколько десятков тысяч, чего бы по невзрачности и необширности сего города, не имеющего в себе и 2 тысяч жителей, и ожидать было не можно".*
   ________
   * Записки, т. II, стр. 993--994.
    
   От имени этих людей, вероятно, говорил Эмин в журнале "Смесь":
   "Кто полезнее обществу, простой ли мещанин, у которого на фабриках работают около двухсот человек, и получая за то деньги исправляют свои надобности. Или превосходительный Надмен, коего все достоинства в том только состоят, что на своем веку застрелил 6 диких уток, и затравил 120 зайцев" (1769, стр. 318).
   Этот мещанин говорил уже давно от имени "народа" вообще.
   Противопоставляя его дворянам, Эмин писал: "Я думал, что простой народ состоит из тварей одаренных разумом, но ныне начинаю в том сомневаться: и нахожу что те твари более походят на животных, нежели на людей.
   Все философы согласно утверждают, что один только разум отличает человека от животных. И так приняв сие за основание, станем рассматривать крестьян. Они живут в хижинах, встают рано, пашут землю, косят сено, осушают болота, роют каналы, строят наши дома, одним словом, делают все, что нам потребно; так точно, как работные лошади и волы. Следовательно, они имеют одно только стремление, свойственное животным, а не разум" (Смесь. Речь о существе простого народа, стр. 193).
   Чести дворянской противопоставляется естественное право:
   "Естьли же простой народ оказывает одно только естественное стремление во всех своих хороших качествах, то то же самое видно в его пороках. Ударь крестьянина, то он бросится сам на тебя, так точно, как дикий зверь. Но благородная душа иногда и снесет от тебя обиду, дабы по времени тебе хорошенько отомстить; или вынув шпагу, честно тебя заколет" (стр. 196). [с. 37:]
   Как последователь французских революционных мыслителей обращается Эмин к античности:
   "Все сии сравнения повсядневно утверждаемые знатными и дворянами, привели меня в такое сомнение, что я не знал какими животными считать сих людей, коих мы называем простым народом, и которых в древние времена Греки и Римляне почитали большею частию своея силы, и требовали их голоса для многих важных предприятий, касающихся до благосостояния отечества. Демосфен и Цицерон говорили им речь: по чему должно думать, что сии славные мужи считали их людьми" (стр. 197).
   Далее в "Смеси" помещено письмо к издателю, уже прямо направленное против строя существующего:
   "Колдовство уверяет простой народ, что он должен пахать, сеять и собирать жатву единственно для своих помещиков, а иногда от того и умирать с голоду..." (стр. 212).
   В это колдовство городской житель не верит.
   Вот как его описывает "Сатирический вестник" 1790 года:
   "...Самой рукомесленник, который всю неделю ходит запачкавшись, разрядясь в воскресенье, идет с женою прогуливаться и делает из себя такой вид, как бы он был из первейших особ в государстве, всех толкает и ни мало не уважает уже тех, которые имеют честь носить его работы башмаки или кафтан" (ч. IV, изд. 2-е, стр. 69--70).
   В XVIII веке городской житель был. Было третье сословие, и вело оно себя вовсе не так, как потом вели себя забитые люди у Салтыкова-Щедрина.
   Об этом писал Василий Левшин в книге "Послание русского к французолюбцам вместо подарка в новый 1807 год".
   Левшин, гордящийся своим 400-летним дворянством, писал, сперва упрекая дворян из купечества, которые "не подвергая свое тело трудам и ранам.., хотят быть равными вельможами, и не уважают заслуг":
   "Братья их купцы и мещане, еще не одворяневшие и не офранцузевшие, видев, что они смеют фамилиарно обходиться с чиновными особами, подражают им, и шляпы ни пред кем не снимают, не токмо на пути, ниже в своих лавках, где им ни солнцем печь, ни дождем мочить не может. Вот шаг к равенству! есть пословица: "не ступай собака в волчий след, оглянется съест"; ныне собака хочет съесть волка" (стр. 38).
   Дальше мы видим уже ярость против революции и Наполеона, который ощущается как революционер:
   "К чему сие ведет, господа французолюбцы? не к равенству ли и [с. 38:] независимости? избавь нас боже участи несчастной Франции!" (стр. 39--40).
   От войн 1805 года до торгового договора 1816 года историк слышит выстрелы, видит дым сражения.
   Когда рассеивается дым, то мы видим уже новую страну, новый город.
   Выгодный для Англии торговый договор теснит и фабрику и ремесло. Этот тариф сменяется потом, но дело не в тарифе. И городской житель, купец и мещанин, в начале XIX века научился снимать шляпу и уступать дорогу, если не дворянину Василию Левшину, то чиновнику.
    

О ТОМ, КАК СОБИРАЛИСЬ ШИТЬ МУЖИКУ КАФТАН ПЕРЕД САМОЙ ПУГАЧЕВЩИНОЙ

   Все те условия, о которых я говорил, на литературе непосредственно, мне кажется, не отражались.
   Они ее обусловливали, но связь их с нею была прерывиста и скачкообразна.
   Закон экономики иногда проявляется так, как законы тяготения проявляются в падении потолка на голову владельца. В том, чтобы потолок был крепок, заинтересованы многие. Государство является одним из средств укрепления.
   В екатерининской России потолки нависали весьма сильно. И как будто намечалось два пути. Либо путь крушения, путь перестройки всей жизни, тот путь, к которому шла Франция. Либо путь прусский, с сохранением дворянства. Прусское и французское влияния боролись, сталкивались.
   Линия Петра III, Павла, Вольного экономического общества, Болотова, Левшина были вехами прусского типа.
   Напряжение было чрезвычайно велико. Ощущались моменты, когда казалось, что руководящей фигурой в стране станет "кулак". Уже появилось предчувствие, что те экономические предпосылки, которые заложены во взаимоотношении классовых группировок, будут реализованы государственным строем.
   И вот в это время в журнале "Всякая всячина" (1769), который выходил под негласным руководством самой императрицы, женщины хитрой, беспокойной и лавирующей, в этом журнале появилась сказка о мужике и его кафтане. [с. 39:]
   Сказка эта создана, вероятно, не без влияния Свифта, в частности его книги "Сказка о бочке". Но для нас сейчас интересно не происхождение произведения, а его адрес.
   И вот вам сказка под No 62:
   "Все сказки, кои мне сказывали с ребячества, начинаются: Жил да был царь. Мне сие начало наскучило; и для того начну свою сказку так:
   Жил да был мужичок. С молоду он казался слаб; ибо как он имел весьма великую живность, коя разделяла его мысли, то он сам с собою никогда не был согласен. Сия разделенная его мысль так много действовала над его сложением, что он весьма ослабел. Врачи, кои его лечили, замучили его пуще еще лекарствами, и не позволяли ему долго вставати с постели. Но с летами выросло его рассуждение. Он единожды осмелился вскоча с кровати выгнати врачей из дома. Сделав такое сильное движение, почувствовал он великую охоту есть. Он ел: и хотя он от того не окрепчал; но однакож толще становился час от часа. Кафтан ему стал узок; а достаток не дозволял, часто делать новый. Пошел ко приказчику; стал просить: Господин приказчик, прикажи кафтан сшить. Видишь каков я толст! Сам не могу сшить; недостаток не позволяет. Приказчик был человек свирепый; сказав: тот час, приказал принести плетей; да ну сечь мужика. Мужик оттерпелся; пошел домой, говоря: Бог милостив! авось либо хозяин увидя, что приказчик все себе собирает, да нас бьет, умилосердится, определит другого. Погодя, сменили приказчика, послали нового. Сей, осматривая село, увидел на улице мужика претолстого, на коем кафтан, у которого все швы треснули; кликнул его, и приказал для него шить кафтан: но от скорости не молвил, кому и из чего шить мужику кафтан. Приказчик между тем уехал. Погодя сделался хлеба недород и скотский падеж, и уже никому шитье кафтана и в мысль не приходит. А мужик что более работает, то более ест; и чем более кушает, время от времени все становится толще, а кафтан его старее и негоднее; нагишем же ходить нельзя, и не велят. Заплатами зачал зашивать. Что более зашивает, то более дерется. По смене разных приказчиков сыскался один добрый человек; велел шить мужику новый кафтан. Шили до зимы. Как пришло надеть кафтан, не лезет; позабыли мерку снять. На тот случай приехал дворецкий заготовити все к хозяйскому приезду; увидел мужика почти нагишем: осведомился, что тому причиною; услыша, послал сыскать сукна. Привезли сукно; собрали портных. Портные зачали спорить о покрое, а мужик между тем на дворе дрожит; ибо тогда случилися крещенские морозы. Принесли образцовый кафтан; положили на стол. Иный говорит: хозяин наш желает видеть на своих мужиках кафтаны немецкие. Другий: нам велено шить кафтан; а о рукавах мы приказания не имеем. Третий сказал: что не видав, какие будут пуговицы, [с. 40:] нельзя кроить. Четвертый молвил, что такому толстому мужику половинки сукна мало; надобно две. На конец кое как зачали кроити в запас, пока дворецкий разрешит спор. Вошли четыре мальчика, коих хозяин не давно взял с улицы, где они с голода и с холода помирали. Дворецкий приказал им тут же помогать портным. Сии мальчики умели грамоте, но были весьма дерзки и нахальны: зачали кричать и шуметь. Один из них говорит: шить не хочу; я призван глядеть. Другий: вить я не дурак; мы знаем, что вы хотите шить не кафтан, но мешок, в который нас посадя, кинете в воду. Третий стоял у порога, и не вразумясь говорил: нас в воду кинуть хотят? сем ка мы остережемся: я первый ни с места не пойду. Четвертый не хотел говорить, но три первые толкнули его в бок; и тот зачал: а что говорил, никто не понял; ибо он сам не знал, что говорил: но на конец раскрыл нагольную шубу, и окончил сими словами: пускай мужик нагишем ходит; мы сами наги; ибо шубы мы носим на голом теле: износили кафтаны; просим нам отдать те, кои у нас были, как мы были пяти лет: мы в них очень нарядны будем; нам теперь пятнадцать лет. Портные сего мальчика сочли за безумного: но услыша такой необычайный крик, и видя сих не угомонных мальчиков дерзость, поостановили свой спор, и зачали их унимать, говоря им, что дурно им быть так непризнательным; что они пришли в изодранной рубашонке, а ныне уже у них шуба есть; что пятилетние кафтаны на пятнадцатилетних не лезут; да и чорт знает, где те ветошечки; ибо мальчики не давно к хозяину, пришли: что они должны слушаться дворецкого; что они лгут, будто их топить хотят, и для того заставляют шить мешок, а не кафтан; что мужик без кафтана на улице почти замерз; что шив мужику кафтан, и они могут надеяться на милость хозяина, что одеты будут; только им на перед ту милость заслужить должно, а не по пустому упорствовать.
   Продолжение впредь сообщу".
   Никакого продолжения впредь не последовало. Конец сказки был еще темен.
   Перейдем же к истории четырех грамотных мальчишек: о чем они шумели и чего они требовали?
    

О ЧИТАТЕЛЯХ КНИГ

   Высший класс читал французский роман и подносную оду.
   Русской прозы он не имел. Высокую поэзию поддерживать покупкой он тоже не мог. [с. 41:]
   Русская книжная торговля, русский читатель были в другом месте, среди представителей других классовых группировок.
   Только этим и можно объяснить успех Новикова.
   О том, как шли у него книги, о состоянии дел компании типографической, можно судить по допросу.
   Дополнение к допросу Новикова, 26 апреля 1792:
   "По показанию вашему Компания собрала деньгами 57 500 рублей; ваш же капитал с братом 80 000 р. был в книгах; а заведения ваши по показанию вашему стоят 180 000 рублей. Хотя сию сумму положили вы не велику, однакож и тут превосходит она капитал 122 500 рублями. Но отсылаете вы сие на долги ваши слишком 300 000 рублей. Положите 320 000 рублей; с оных полагая по 6 процентов составляет в год заплаты 19 200 руб. Сверх того при оном заведении потребно на содержание смотрителей и работников, тож на заготовление материалов, следственно примерно полагать должно, что вы годового дохода должны иметь 40 000 рублей, а судя по множеству в магазейне книг и давно напечатанных расход оных велик быть не должен, а аптека разве одна вам приносит доход. То сей пункт объясните".*
   _________
   * М. Н. Лонгинов, Новиков и московские мартинисты, М., 1867, стр. 067.
    
   На эти вопросы Новиков отвечал с чрезвычайной подробностью, что дом куплен раньше составления компании и что вступившие от самого Новикова в капитал компании книги отданы им не по продажной цене, а за 25 коп. рубль, а впоследствии принесли много денег.
   Далее Новиков упоминает о том, что большим пособием были деньги, получаемые
   "за печатание разных особых объявлений при газетах, также разных же особых мелких пиес, как то: объявлений театральных, маскерадных и других, векселей для купеческих контор, питейных контрактов, ярлыков, билетов и прочих мелких известий, которые все по причине их множества и малого расхода в материалах на них употребляемого, приносили прибыли весьма много..."*
   _________
   * Там же, стр. 068.
    
   Затем Новиков дает сведения о переиздании ходячих книг:
   "...Что же касается до многого числа книг, в магазейне лежащих, то осмелюсь представить, что мы ходячих и надежных книг, печатали по многу и по нескольку раз; для примера донесу об одной: юриди-[с. 42:]ческий словарь печатали, ежели не ошибусь, три или четыре раза, и помнится тысячи по три экземпляров".*
   _________
   * Лонгинов, Новиков и московские мартинисты, М., 1867, стр. 068.
    
   Между тем издательство Новикова -- не чисто коммерческое.
   В больших тиражах должны были издавать издатели типа Решетникова и Пономарева. На ходовые книги не редкость видеть и по два издания в год.
   В своем показании Новиков упоминает, очевидно, о "Юридическом словаре" Ф. Ланганса, который был издан четыре раза. Дважды -- в 1788 году в Москве: 1) для "класса практической Юриспруденции", 2) для "употребления в юридическом факультете". Затем -- в 1791 году -- одновременно в Полоцке и Тобольске.
   "Словарь юридический" (ч. I--II) Михайлы Чулкова был издан дважды -- в 1792 и 1793 годах.
   "Пересмешник" Чулкова выдержал четыре издания -- 1766--1768, 1770, 1783--1784, 1789.
   Переиздавались все книги Сергея Друковцова: "Экономическое наставление"-- 1772, 1773, 1777, 1778; "Бабушкины сказки" --1778, 1781; "Сава ночная птица, повествующая русские сказки" -- 1779, 1781; "Поваренные записки" -- 1779, 1783; "Экономический календарь" -- 1780, 1786.
   Книги Матвея Комарова -- "Обстоятельные и верные истории двух мошенников первого Российского славного вора разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина" и "Повесть о приключениях аглинского милорда Георга", как я уже писал, выдержали не меньше десяти изданий.
   Сочинение Петра Захарьина "Арфаксад" было издано в 1793--1796 и в 1798 гг.
   Неоднократно переиздавались в XVIII веке и переводные романы.
   Известны пять изданий "Тысяча и одной ночи", не считая трех или четырех "Продолжений".
   Наконец, сатирический журнал самого Новикова, "Живописец", как известно, выдержал четыре издания -- 1772, 1773, 1775, 1781.
   В предисловии к четвертому изданию "Живописца" Новиков ссылался, как на читателей, на людей третьего сословия: [с. 43:]
   "Благосклонное принятие первым трем изданиям сего труда моего, ободрило меня приступить к четвертому; если бы я был самолюбив, то скорей сей расход Живописцу, неотменно поставил бы на щет достоинства моего сочинения; но будучи о дарованиях своих весьма умеренного мнения, лучше соглашаюсь верить тому, что сие сочинение попало на вкус мещан наших: ибо у нас те только книги третьими, четвертыми и пятыми изданиями печатаются, которые сим простосердечным людям, по незнанию их чужестранных языков, нравятся; люди же разумы свои знанием французского языка просветившие, полагая книги в число головных украшений, довольствуются всеми головными уборами привозимыми изо Франции: как то: пудрою, помадою, книгами и пр. В подтверждение сего моего мнения служат те книги, кои от просвещенных людей никакого уважения не заслуживают, и читаются одними только мещанами; сии книги суть: Троянская история, Синопсис, Юности честное зерцало, Совершенное воспитание детей, Азовская история, и другие некоторые. Напротив того, на вкус наших мещан не попавшие, весьма спокойно лежат в хранилищах, почти вечною для них темницею назначенных" (стр. X--XI).
   Это заставляет иначе решить старый спор между Тихонравовым и Плехановым о том, обслуживала ли типографская деятельность Новикова средний класс или дворянство. Плеханов в доказательство второго мнения приводит жалобу Новикова на то, что при отъезде двора из города ухудшилась книжная торговля. Это не совсем убедительно, так как отъезд такого крупного потребителя, как двор со всеми связанными с ним людьми, вероятно, вызывал и отлив людей среднего сословия.
   Работа Новикова именно на третье сословие была ясна для людей тридцатых годов XIX века, для людей, которые в детстве еще видели его книгу в быту.
   Вот что писал Киреевский в 1830 году:
   "...Замечательно, что почти в то же время, другой типографщик, более славный, более счастливый, типографщик Франклин, действовал почти таким же образом на противоположном конце земного шара; но последствия их деятельности были столь же различны, сколько Россия отлична от Соединенных штатов".*
   _________
   * Полное собрание сочинений И. В. Киреевского, М., 1861, т. I, стр. 21.
    
   Читали не только мещане. Читало, конечно, и крестьянство. [с. 44:]
   Именно в это время в народную литературу вошло много сюжетов, много подробностей из высокой литературы.
   Основной канон русского лубка сложился из книг XVIII века.
   Творческий рост лубочной литературы в начале XIX века приостанавливается.
   В конце XVIII века мы имеем издательство, ориентирующееся на крестьянскую массу и вообще на низового читателя. Это издательство Решетникова.
   Купечество, ремесленники, оброчное крестьянство и в частности крестьянство торгующее и составляли основного читателя русской книги XVIII века.
   В XVIII веке перед нами следующее положение:
   Высшее дворянство читает французскую прозу и имеет высокую русскую стиховую культуру.
   Но мастера ее частично обслуживают и средний слой.
   Эта стиховая культура не имеет себе равной прозаической. Ниже этой группировки мы имеем группировку писателей-прозаиков.
   Работа этой группировки обслуживается преимущественно издательством Новикова.
   Ниже находится группировка Комарова-Захарова. И вся толща русской лубочной книги.
   В XVIII веке наряду с писателями "дворянами", как Сумароков, Херасков, Державин, дворянство которого весьма сомнительно, мы имеем сына крестьянина-промышленника Ломоносова, разночинцев Тредьяковского, В. Петрова, Чулкова, Попова, Эмина, Баркова, Н. Осипова, Семена Боброва, сына экономического крестьянина Кострова и сына отставного солдата Подшивалова.
    

КУПЦЫ ГОЛИКОВЫ

   В середине XVIII века купеческое сословие было весьма многочисленным. Например, в городе Курске к 1773 году купечества было 3789 человек (по "Географическому лексикону" Федора Полунина).
   Любопытно отметить, что в "Географическом лексиконе" нет сведений о количестве вообще городских жителей. Указано только количество купечества. Купечество, будучи многочисленным, было, вероятно, главным образом, мелкое. [с. 45:]
   Крупный купец мелкую сошку обижал. О взаимоотношениях крупного купечества с мелким может дать представление следующий отрывок из книги Сергея Друковцова "Сава ночная птица, повествующая русские сказки, из былей составленные":
   "Богатой купец, имел у себя трех сынов, ходя по бирже закупал товары с тем, чтобы не достался товар маломощным купцам, а был бы в руках ево. Бедные, ходя округ сего урода, просят, почитают, обожают, хотя-б малую часть товаров отпустил им в долг, чрез что б они могли поправить свое состояние, и взял бы надлежащий барыш. Богач гордится, с бедным бранится. Увидев стариковы дети, что отца их много почитают, а бедные со всем ево обожают, спросили отца: куда как батюшка вы щастливы, что все вас почитают. Отвечал богач: нет мои друзья, не меня почитают, а мой широкий мешок, не мне они кланяются, а ему" (стр. 54).
   Жили крупные купцы не хуже вельмож.
   Приведу отрывок из "Записок" И. И. Дмитриева:
   "...я иду с ним (Державиным, который уже был статс-секретарем) по Невской набережной. Чей это великолепный дом? -- спрашивает он меня, проходя мимо дома принцессы Борятинской Голштейн-Бек. Я сказываю. -- Да она в Италии, кто же теперь занимает его? -- Нанял Иван Петрович Осокин. -- Осокин? -- подхватил он, зайдем, зайдем к нему!.. и с этими словами, не ожидая моего согласия, поворотил на двор, и уже всходит на лестницу. Мне легко было за ним последовать, ибо я давно был знаком с Осокиным. Хозяин изумился, оторопел, увидя у себя нового вельможу, с которым уже несколько лет нигде не встречался. Державин бросается целовать его, напоминает ему об их молодости, об старинном знакомстве. Хозяин же только с почтительным молчанием или с короткими ответами кланяется и подносит нам кубки шампанского. Через полчаса мы с ним расстались и вот развязка внезапного нашего посещения.
   Отец Осокина имел суконную фабрику в Казани; сын его в молодых летах, по каким-то домашним делам, жил в Петербурге. По склонности своей к чтению Русских книг, он познакомился с именитыми того времени словесниками: с пиитою и филологом Тредьяковским, с прозаистом Кондратовичем и их учениками. Он заводил для них пирушки, приглашая всякий раз и земляка своего Державина, который был тогда еще капралом. Кондратович привозил иногда и дочь свою. Она восхищала хозяина и гостей игрою на гуслях и была душою беседы. Молодой Осокин и сам стихотворствовал. Я читал его пастушескую песню, отысканную добрым Державиным в своих бумагах. Поэт, рассказывая мне на обратном пути об старинном своем знакомстве, не позабыл приба-[с. 46:]вить, что Осокин тогда помогал ему в нуждах и часто ссужал его деньгами".*
   _________
   * И. И. Дмитриев, Взгляд на мою жизнь, М, 1866, стр. 67--68.
    
   Об отце этого Осокина есть упоминание в "Историческом описании российской коммерции" в связи с жалобой, очень обычной, мелких купцов на крупного:
   "Балахонский купец Петр Игнатьев сын Осокин получил себе и чин и привилегию, и содержит медных и железных заводов немалое число, от чего получает знатное богатство; а тем будучи недоволен, лишая бедное купечество пропитания, тем своим богатством через прикащиков при всех пристанях хлеб окупает, которого и в Петербург привозит по сту тысяч кулей и более".*
   ____________
   * Историческое описание российской коммерции, т. IV, стр. 668.
  
   Конечно, не один Осокин огорчал мелких купцов. Основным конкурентом их был заводчик-фабрикант. И приведенный отрывок продолжается так:
   "А как о Яковлеве и Володимирове показано, что таковым по примеру Европейцев надлежит, також Демидовым и Симбирскому купцу Твердышеву и Гончарову, Затрапезнову и другим капитальным людям капитал свой употребить, как и Голландцы на предписанные Банки отдают, а в таких средствах купечества промыслу не чинить. А как объявленной Осокин начал такой сильный промысел употреблять, то с того времени многие бедные купцы пришли в крайний упадок. А естьли они Яковлев, Володимиров и Осокин и другие такиеж капитальные люди пожелают, то они, одним словом сказать, в состоянии весь товар своим капиталом окупить, от чего можно среднему купечеству и всего промысла лишиться. Да и потому им в тех местах торговать не должно, да и закон не велит, для того, что они жительствы Яковлев и Володимиров имеют в Санктпетербурге, а Осокин в Сибири на заводах, где им свой и авантаж снискивать. Да не соизволеноль будет те их продукты, яко-то медь, железо, продавать при тех их заводах Российскому купечеству сносными ценами, налагая за дачею работным людям обыкновенную прибыль, почему б купечеству была польза, а оным бы заводчикам оставалось бы смотреть свои заводы. А естьли станут внутрь России приезжая, товары покупать, то необходимо надлежит жительство иметь, службы служить и подати платить, как без того и разночинцам торговать запрещается" (стр. 669).
   Теперь перейдем к Голиковым.
   Начнем с самого из них бедного и, может быть, самого известного. Он написал 12 томов "Деяний Петра Великого, [с. 47:] мудрого преобразователя России" и 18 томов "Дополнений к деяниям Петра Великого".
   О том, как он начал писать эту книгу, есть сентиментальный рассказ.
   Голиков, попав в несчастное банкротство, был помилован по случаю открытия памятника Петру I в 1782 году, после чего, став на колени перед памятником, он поклялся посвятить жизнь свою прославлению императора.
   Тут мы можем дать менее сентиментальный рассказ.
   Родился этот историк в Курске в 1735 году. Образование он получил слабое, любил читать священное писание и Четьи Минеи.
   Стиль житий святых ему не нравился, и он переделывал их в панегирики.
   Торговый дом отца Голикова был в упадке, и в счет долга сын был отдан в дом купца Журавлева в услужение.
   По торговым делам бывал Голиков в Москве и там читал некоторые книги. Еще раньше ему на руки попались рукописные записки о Полтавской победе и Мазепиной измене, писанные курским архимандритом Михаилом.*
   _________
   * См. И. Голиков, Деяния Петра Великого, М., 1837, изд. 2, т. I. (Предисловие сочинителя.)
    
   Десять лет жил Михаил Голиков при Журавлеве. Через десять лет он был отпущен хозяином, а к 1761 году мы его уже видим купцом с капиталом и депутатом от Белгородской провинции в старую Уложенную комиссию, составлявшуюся тогда по указу императрицы Елизаветы Петровны.
   Около 1780 года Голиков, вместе со своим двоюродным братом Михаилом содержавший питейные откупа в Петербурге, был арестован по уголовному делу и посажен в тюрьму.
   В 1782 году по случаю открытия памятника Петру Великому Голиков был амнистирован. Причем его компаньон по поводу этой амнистии сам прощает своим служащим двадцать тысяч рублей "доимок или начетов".
   Иван Голиков оставляет свои промыслы и начинает заниматься историей Петра. Он собрал библиотеку в полторы тысячи русских печатных и рукописных книг о Петре.
   Впрочем, кредиторы продолжают его преследовать и пытаются наложить на его имущество арест. [с. 48:]
   К 1790 году "Деяния Петра" в 12 томах были окончены. До 1798 года Голиков издал еще 18 томов "Дополнений".
   Кроме "Деяний", Голиков издал в 1798 году "Анекдоты Петра Великого", а в 1800 году "Жизнь Лефорта и Гордона".
   Умер Голиков в 1801 году в чине надворного советника.
   Голиков представляет собою наиболее знаменитого, но не самого любопытного члена своей семьи.
   Двоюродный брат его, Михаил Сергеевич, любопытнее. Он из тех людей, которые сами книг не пишут, но для которых пишут книги.
   О Михаиле Сергеевиче Голикове наиболее ранние сведения находятся в "Санктпетербургском вестнике" 1778 года:
   "Курской купец г. Михайло Голиков определил Санктпетербургскому Вольному Экономическому обществу ежегодно по смерть свою по триста рублев, с таким прошением, дабы из оной суммы каждый год употреблено было сто рублей на выписывание разных земледельческих орудий и рукодельнических махин; сто рублей на покупку экономических книг; пятьдесят рублей на выписывание разных иностранных семен для опытов и пятьдесят рублей на золотую медаль за лутчее решение какой либо до горного искусства касающейся задачи. Сверх сего обещал он прислать .Экономическому обществу разные минеральные штуфы и протчие до натуральной истории принадлежащие вещи...
   "Вольное Экономическое общество приняло г. Голикова в число своих членов..." (апрель, стр. 340--341).
   В том же 1778 году правительство заключило с Голиковыми контракт, который довел их до уголовного суда:
   "В правительствующем сенате постановлен контракт о содержании в Санктпетербурге и Москве, с подсудственными им местами, питейных домов с 1779 года, впредь на четыре года с платежом в казну ежегодно по два миллиона, по триста двадцати тысяч рублей, купцам курским Ивану и Михаилу Голиковым, Санктпетербургским Алексею Михайлову, Степану Иванову, Трифону Познякову и Олонецкому Федору Кузнецову"*.
   ___________
   * "Санктпетербургский вестник", 1778 г., май, стр. 418--419.
    
   Неудача с содержанием питейных сборов не разорила Голиковых.
   В 1781 году Голиковы, покровительствуя огромному начинанию Михайлы Чулкова, разослали по всем магистратам и ратушам по одному экземпляру первой части "Исторического [с. 49:] описания российской коммерции". Голиковы хотели таким образом усилить связь провинциального купечества с Санктпетербургским портом.
   О взаимоотношениях Михаила Сергеевича Голикова и Чулкова можно судить по посвящению к "Словарю русских суеверий", изданному в 1782 году:
   "Милостивому Государю моему
   М** С**** Г**
   "Дела добродетельного человека имеют право на всегдашнее внимание наше. Расположении ваши, которые вы сделали и сделать намерены, возможности состояния вашего: для услуг и пользы отечества многим уже известны и ощутительны, в числе коих мне приятелю вашему и человеку вами много одолженному, надлежит конечно оказать долг всегдашней моей к вам благодарности, что я щастию при сем случае и исполняю".
   В этом посвящении Чулков говорит о Голикове вещи очень конкретные, и ему есть что сказать.
   Оказывается, что на средства Голикова решено учредить
   "...в полуденной стране между Днепром и Доном по близости Черноморских Херсонского и Азовского портов, в выгоднейших местах особливое училище, для нужных в общежитии художеств и наук... к чему выписаны и записаны уже... всякого рода математические физические инструменты и машины; книги, картины и естампы лучших писателей и знатнейших художников".
   Дальше Чулков пишет:
   "В следствие того для начального введения в России филозофического, математического и оптического искусства, отправили вы двух академических воспитанников на вашем коште, и вашим старанием в Англию, кои обучаются тамо, и обещевают уже надежные успехи".
   Здесь видно, как далеко умел смотреть Голиков.
   Голиковы стремились к портам. Они мечтали о Тихом океане и хотели утвердиться и на Черном море.
   Это училище, для которого инструктора подготавливаются в Англии, училище, в предмет которого входит оптика, вероятно, связано с необходимостью иметь кадры для мореплавания.
   Посвящение кончается так:
   "И для сего обучения знанию рудных, химических, медицинских и словесных наук, отправляете ныне трех учеников, в том числе и сына моего в лучшей Европейской университет, определяя им достаточное со-[с. 50:]держание и платеж за науки из вашего кошта; а по окончании наук профессору, который их содержать и обучать будет, для большей его прилежности, во открытии им наук, сверьх всей оной суммы, обещаете дать пристойное награждение. В последствие же сего помоществуя распространению наук и художеств, многие сочиненные и переведенные на Российский язык полезные книги, на коште вашем напечатаны, и в поощрение сочинителей и переводчиков им отданы, в числе коих и сия маловажная приписуемая вам. Усердие ваше к общему добру подтвердили вы и доставлением во все магистраты и ратуши, сколько оных находится в государстве, кроме только столиц, истории о Российской торговле...
   "В заключение всего того, смело утвердить можно, что семена капитала вашего, сеете вы в сердцах благородных, в сердцах чувствительных и нежных младых юношей, воспитывающихся на вашем коште, и в здешних публичных училищах, которые со временем пожнут сладкие и обильные плоды, в пользу общества и свою, к прославлению качеств и имени вашего и пребудут благодарны навсегда они, и я. Покорный ваш слуга М*** Ч***".
   Таким образом, Голиков не только подарил Чулкову весь тираж этой книги, но и отправил его сына в европейский университет.
   XVIII век не только век Державина. Это век Гончарова, Осокина и многих других крупных купцов.
   Эти купцы подражали императорам. Так, Михаил Голиков, отправляя молодых людей в обучение за границу, думал о создании собственной интеллигенции и, вероятно, вспоминал Петра.
   Голиковы и Державин, и люди, которых воспевал Державин, соседились.
   Соседство их было не дружелюбно.
   В 1780 году Державин посвятил Михайле Сергеевичу Голикову стихотворение: "Ода к соседу моему господину N":*
   ____________
   * Санктпетербургский вестник, 1780 г., ч. VI, стр. 108.
    
   Кого роскошными пирами
   На влажных Невских островах,
   Между тенистыми древами,
   На мураве и на цветах,
   В шатрах персидских златошвенных.
   Из глин китайских драгоценных,
   Из венских чистых хрусталей,
   Кого столь славно угощаешь,
   И для кого ты расточаешь
   Сокровище казны твоей? [с. 51:]
   Гремит музыка, слышны хоры
   Вкруг лакомых твоих столов;
   Сластей и ананасов горы
   И множество других плодов
   Прельщают чувства и питают;
   Младые девы угощают,
   Подносят вина чередой:
   И Алиатико с Шампанским,
   И пиво Русское с Британским,
   И Мозель с Зельцерской водой.
   В вертепе мраморном, прохладном,
   В котором льется водопад;
   На ложе роз благоуханном,
   Средь лени, неги и отрад
   Любовью распаленный страстной,
   С младой, веселою, прекрасной
   И нежной нимфой ты сидишь.
   Она поет: ты страстью таешь;
   То с ней в весельи утопаешь,
   То утомлен весельем спишь.
   Ты спишь -- и сон тебе мечтает,
   Что ввек благополучен ты;
   Что само небо рассыпает
   Блаженства вкруг тебя цветы;
   Что Парка дней твоих не косит;
   Что откуп вновь тебе приносит
   Сибирски горы серебра,
   И дождь златый к тебе лиется. --
   Блажен, кто поутру проснется,
   Так щастливым, как был вчера!
   Блажен кто может веселиться
   Бесперерывно в жизни сей!
   Но редкому пловцу случится
   Безбедно плавать средь морей;
   Там бурны дышат непогоды,
   Горам подобны гонят воды
   И с пеною песок мутят;
   Петрополь сосны осеняли,
   Но вихрем пораженны пали, --
   Теперь корнями вверьх лежат.
   Непостоянно все для смертных;
   В пременах вкуса щастье их;
   Среди утех своих несметных
   Желаем мы утех иных.
   Придут, придут часы те скучны,
   Когда твои ланиты тучны
   Престанут Грации трепать,
   И может быть с тобой в разлуке
   Твоя уж Пенелопа в скуке
   Ковер не будет распускать. [с. 52:]
   Не будет может быть лелеять
   Судьба уж более тебя,
   И ветр благоприятный веять
   В твой парус -- береги себя!
   Доколь текут часы златые
   И не приспели скорби злые,
   Пей, ешь и веселись, сосед!
   На свете жить нам время срочно;
   Веселье то лишь непорочно,
   Раскаянья за коим нет.
    
   Впоследствии Державин написал к этой оде следующие комментарии:*
   ___________
   * Сочинения Державина, СПБ., 1866, т. III, стр. 632.
    
   "...К первому соседу. Писано в Пб. 1780, напеч. в первый раз тогда же в С-Петерб. Вестнике, потом в 83 году в Собеседнике и, наконец, в 1798 в 1-й части.
   "...Сей первый сосед был купец Михайло Сергеевич Голиков, содержавший в сем году с-петербургские питейные сборы на откупу и сделавшийся по худому своему оным управлению и роскошной жизни несчастливым, что отдан был под суд за непозволенный провоз французской водки.
   "...И нежной Нимфой ты сидишь. -- Он имел Италиянку у себя на содержании, театральную певицу, с которой проводя жизнь роскошную, повергнул себя в вышесказанное бедство.
   ...Твоя уж Пенелопа в скуке и пр. -- к Голикову... сие сравнение относится потому, что он был сибирский житель и, поехав в Петербург для снятия откупа, оставил там жену, обнадеживая ее, что скоро возвратятся".
   Державин -- враг купечества. Его стихи к Голикову полны угрозами.
   Михайло Сергеевич известен как сотоварищ Шелехова и второго своего двоюродного брата, Ивана Ларионовича Голикова, по торговой компании, впоследствии Русско-Американской.
   Приведем краткие сведения:
   "Начало 80-х годов XVIII столетия должно по справедливости назвать новою эпохою русской меховой промышленности на островах Восточного океана. За несколько лет перед тем сделался известным в Сибири по деятельному участию в этой промышленности почетный рыльский гражданин Григорий Иванович Шелехов. Прибыв туда вместе с курским купцом Иваном Ларионовичем Голиковым, делами которого он заведовал некоторое время, Шелехов в сообществе того же Голикова и [с. 53:] других сибирских купцов, снаряжал несколько раз промысловые экспедиции на Курильские и Алеутские острова... Видимое уменьшение пушных промыслов, вражда туземцев к названным пришельцам, насильственные поступки последних и проч. требовали безотлагательных мер к коренному преобразованию обыкновенного хода дел в тех местах и изыскания способов к правильному развитию промысла...
   "...Шелехов согласил своего компаньона Голикова и другого Голикова, Михаила Сергеевича, званием капитана, составить особую компанию сроком на десять лет. Складочный капитал компании был определен в 70 тысяч рублей...
   "На этот капитал предполагалось построить два или три судна и отправить их в морской вояж, под личным распоряжением Шелехова, и именно, по словам заключенного между участниками условия "на Аляскинскую землю, называемую американскою, на знаемые и незнаемые острова для производства пушного промысла, и всяких поисков и заведения добровольного торга с туземцами".*
   ________
   * П. Тихменев, Историческое обозрение образования российско-американской компании, Спб., 1861, ч. I, стр. 6--7.
    
   В "Историческом описании российской коммерции" напечатано без подписи письмо, несомненно, Шелехова к неизвестному сановнику об основании компании (от 4 февраля 1780 года).
   Приведу отрывок из этого неизвестного документа:
   "...А между тем старался, какие только есть на русском языке о торговле сочинения сыскивать и узнать план европейского соперничества в торговле, на каких положениях основаны их торговые компании, которые ныне флоты купеческие содержат и во всех четырех частях света свои селения и конторы имеют.
   И хотя на русском языке совершенно об оных сведения мне видеть не удалось, однакож Савариев Лексикон некоторые отрывки данных компаниям привилегий имеет, из которых великого примечания достойны Аглинские и Французские Королевские привилегии и обнадеживания, которые подали стремлению всякого человека капитал имеющего, крыле к промыслу, а неимеющий к подвигу; и тем ободрены будучи, составили многие компании, которых и одна нумерация здесь невместительна, и для того оную оставляю.
   Намерение мое оживляется и в восхищение прихожу, когда воображу щастие, которым воспользовалась Англия чрез оживленные торговли от королевы Елисаветы. Франция долго сему не внимала и себя представляла народом больше военным, нежели купечествующим. Но ревность [с. 54:] ее патриота Великого Колберта дала чувствовать ей, что кто купечествует, тот господин над всем. А когда уже Англия имела знатные селения в Америке и великую торговлю отправляла больше осьмидесяти лет, то Франция зачала ей в том подражать, и разными компаниями, которые были весьма слабы, однакож ободрениями королей исключительными привилегиями на такой градус свою торговлю поставила, что ныне не без зависти на оную и Англия взирает.
   Россия имеет к тому весьма удобнее и выгоднее для заведения таковой компании места. Порт Охотской хотя удален, он на таком месте, которое с самого своего виду представляет пред Европейцами великие выгоды для Америки той стороны, которая от Азии к востоку, и где Калифорния, также к Японии, не говоря о Китайском государстве, в Филлипинские острова, даже и к Великому Моголу, что все делает Европейцам великой путь проходить мимо мыса Доброй Надежды и в пролив Магеланской. Но не было и не будет, ежели ее императорское величество не воззрит на сие полезную отрасль государственную, то есть торговлю, к тому охотников без особливого ее императорского величества благоволения.
   Ее императорское величество в Наказе, Комиссии данном, особливое матернее воззрение, на купечество простирающееся, подало мне смелость донесть о следующем по моему плану, которой весьма недостаточен, однакож показывал я оной разным купцам, которые по оному в компанию вступают, а особливо Курской купец Иван Ларионов сын Голиков. Моего намерения нет доказывать всех польз какие из сего быть могут; потому что встретятся тут многие противоречия, особливо нужны будут и некоторые против нынешних компаний привилегии, без которых компаний на приложенном при сем плане обойтись нет возможности; однакож беспристрастное мое мнение сказать долженствую, что компания сия имеет род некоторой монополии, и что данные ей такого рода привиллегии делают невступившим в оную в промыслах помешательство, но напротив приносят несравненные государству выгоды и пользы".*
   ___________
   * Историческое описание российской коммерции, т. III, кн. II, стр. 441--443.
    
   Михайло Сергеевич Голиков умер в 1788 году, оставив после себя дела в расстройстве.
   Большое значение в истории Русско-Американской компании имела деятельность А. Е. Полевого, отца Николая и Ксенофонта Полевых, который был в родстве с Голиковыми.
   В мемуарах Н. Полевого находятся любопытные сведения об участии его отца в делах компании: [с. 55:]
   "Наш род Полевых был одним из старинных и почетных посадских родов в Курске, наряду с Климовыми, Голиковыми и другими почетными курчанами... Прадед был одним из богатых людей в Курске; у него была каменная палатка для складки товаров, которые вывозил он из Персии, куда езжал торговать, а таких палаток в Курске было только две. Дед мой Евсей был женат на Климовой, сестра которой была за И. Л. Голиковым, одним из богачей курских, двоюродным братом Михаила Сергеевича Голикова, которого воспел Державин под именем Соседа, и Ивана Ивановича Голикова, известного сочинителя "Деяний Петра Беликова". Но первый удар нашему дому нанесен был возмущением Тахмыс-Кулы-хана, где погибли русские купцы, находившиеся тогда в Персии, и между ними брат моего деда, причем все товары были разграблены. Дед мой принужден был ограничиться торговлею с Бухарцами в Оренбурге... Дела деда поправились, но Пугачевщина в конец разорила его. Дед был в числе сидевших в Оренбургской полугодовой осаде 1773 года... Отец мой был тогда лет 13 (он родился в 1759 году), выучен уже грамоте у дьячка, и бабушка посылала его торговать мелочами на курском базаре. Между тем Голиков сделался откупщиком в Сибири; бабушка просила его принять сироту, племянника Алексея, и дать ему местечко. Голиков велел отправить его в Сибирь и отец мой отправился в Тобольск... Ему поручали дела в Москве, Петербурге, Казани, Тобольске, но вскоре настало для него занятие важнее. Голиков имел участие со знаменитым Шелиховым по торговле и промыслам в Америке. Его капиталами совершена была знаменитая экспедиция Шелихова в 1783 году, когда он открыл Кадьяк... Но ловкий Шелихов умел запутать дела, начал с Голиковым тяжбы, и отцу моему поручил Голиков быть поверенным с его стороны. С тех пор отец мой поселился в Иркутске. Там женился он на бедной сироте, умел окончить все ссоры, получил пай в торговле Американской, сделался другом Шелихова и они решились утвердить на прочном, незыблемом основании дела в Америке. Отец мой составил план обширной компании, поехал в Петербург, и уже возвращался в Иркутск с условиями, на какие согласился Голиков, бывший тогда откупщиком в Петербурге, когда дорогою услышал он о смерти Шелихова (1795 год). Начались споры за дележ богатого наследства. Отец мой подвергся жестокому гонению, но не унывал, зная лучше всех дела и соперничествуя Голикову, которого бессовестно умели вооружить против него, и Шелиховым, сделавшимся его врагами. Он уговорил иркутских купцов завести другую компанию. Напрасно мирил и ладил дело Н. П. Рязанов, зять Шелихова... Уговорили отца моего от всего отступиться. Компании соединились, приняли название Соединенной Американской. Отец мой получил за весь свой пай 100 000 рублей, забыл об [с. 56:] Америке и занялся делами другими, намереваясь оставить Сибирь. Прошло немного лет. Смелое торговое предприятие и излишняя доброта и доверчивость к людям вдруг лишили его состояния. Едва мог он расплатиться, остался почти ни с чем и отправился в Петербург в 1802 году. Американская компания составленная из Шелиховской и Иркутской, получившая многочисленные привилегии, распространившая свои дела, имевшая уже главное Правление в Петербурге и отправлявшая корабли кругом света, видала в нем опытного, особенно нужного ей человека, и уговорила его принять место в конторе Охотской и Иркутской. Отец мой опять принялся за Американские дела, но не долго пробыл он и принужден был отказаться от своей должности... Он завел выделку морских кротов, и на небольшие деньги, какие успел собрать, решился основать в Сибири фаянсовую фабрику... Он продал свой дом в городе, занял обширное место за городом, на речке Ушаковке, построил там себе небольшой дом, завел свой фаянсовый завод и начал работать. Это было в 1805 году".*
   _________
   * Н. Полевой, Очерки русской литературы, Спб., 1839, ч. I, стр. XXIV--XXVIII.
    
   В 1837 году Ксенофонт Полевой переиздал "Деяния Петра Великого".
   Это книга о купеческом царе, и она содержит в себе много замечаний политического значения.
   Недаром Голиков называл себя не историком, а панегиристом своего героя. [с. 57:]
    
    

КНИГА ВТОРАЯ

   [с. 59:]

МАТЕРИАЛЫ К БИОГРАФИИ МИХАЙЛЫ ЧУЛКОВА

   Биография Михайлы Чулкова до сих пор была темна. Светлые ее места состояли из ошибок.
   Не будем перечислять авторов ошибок, укажем только, что последняя по времени заметка, напечатанная в XLIX томе словаре Граната, самая ошибочная.
   Ошибочно, например, записывание Чулкова в театр Волкова (в Ярославле). В списке волковских актеров Михаила Чулкова нет. Это не остановило историков театра и историков литературы, и они спокойно записывали Михайла на Ивана.*
   _________
   * См. А. Карабанов, Основание (1750) русского театра, Спб., 1849, стр. 34. Неизвестно также, на каком основании В. П. Семенников считает именно Михайла Чулкова автором эпиграмм на актера Соколова, опубликованных, в "Библиографических записках". (См. В. П. Семенников, Русские сатирические журналы, Спб., 1914, стр. 17.)
    
   Люди эти не безграмотные, и ошибки их не бессмысленны и даже систематичны. Для этих ошибок были известные предпосылки.
   Михаиле Чулков родился в ноябре 1743 года.
   В 46-й неделе журнала "И то и сьо", в ноябре 1769 года, Чулков пишет:
   "Я отмерял теперь двадцатьпять лет или двадцатьпять аршин моей жизни, следовательно ожидаю ныне двадцатьшестых святок..."
   А в предуведомлении к первой части "Пересмешника", написанной им в 1765 году, он сообщает, что от роду ему двадцать один год.
   Таким образом, по показаниям самого Чулкова, он родился в ноябре 1743 года.
   Эту же дату дает надгробная дощечка, хранящаяся в Пушкинском доме при Академии Наук.
   В ней указан год смерти -- 1792-й и возраст -- 49 лет.
   Родился Чулков, вероятно, в Москве. [с. 60:]
   "Я взрос в том городе, в котором родился, а родился тут, где и воспитан" -- пишет Чулков в "И то и сьо" (четыредесять вторая неделя).
   Указание довольно точное. Чулков воспитывался в разночинской гимназии Московского университета.
   В журнале "И то и сьо", в начале его, есть наброски какого-то плутовского романа, перемешанного как будто бы с отрывками собственной биографии автора:
   "Был некто гражданин, и у нево был сын, который называл ево отцом по плоти, а правильно иль нет, тово я не осмышлю. Мальчик был от природы острого понятия и весьма любопытен, выучась российской грамоте, начал он прилежно неусыпно к чтению духовных книг, и что ему казалось примечания достойно выписывал он то на бумажку и в свободное время вытверживал наизусть, от чево получил, можно сказать, изрядное сведение. И так сколько сын был умион: а отец ево столько или с лишком скуп, и когда попросил сын своего родителя, что бы он нанял ему учителя, тогда отец несколько подасадывал, или откровенно вымолвить со всем расстроился и положил увещание свое на спине сыновей изрядною ремионною плетью, и сожалел, что мало еще сил в ниом тогда нашлося к такому упражнению, хотя спина у ево сына итак избита была как подушка.
   ...Я сам тот, которой говорю имел почти равную участь с етим высеченным молодцом. Мой отец был нетороватее ево на деньги и награждал меня розгами и плетью столько изобильно, что без стыда сказать: а что такое, о том сам Господин Читатель изволь догадаться и не поспесився. Ежели же кто усмехниотся услыша тако мое страдание, которого разуметь должно, то я ему скажу пословицу: "За битова два не битых дают" (вторая неделя).
   "Учил меня русской грамоте российский мастер, у которого от утра и до вечера каждый день пропевал я Аз, Буки, Веди и проч.: как будто бы по нотам и кричал с ребятами во весь голос; ибо в нашем городе такое обыкновение, что крик от учеников можно услышать и в другом приходе. От чего к вечеру выходили мы от мастера так, как шальные, раскричим себе головы, и кажемся добрым людям такими, которые недавно освободились от сильного угару. Однако сие не мешало нам препроводить остаток дня в резвости и гулянье, а домой приходили мы всегда вместе с ночью" (четыредесять вторая неделя).
   В разночинской гимназии Московского университета Чулков учился в 1758 году.
   В прибавлении к "Московским ведомостям" (во вторник [с. 61:] майя 12 дня 1758 года) мы находим его в списке учащихся "нижней" гимназии, представленных к награждению:
   Во втором классе, у господина Лосинского оказалися достойными награждения.
   1. Иван Лапин 2. Михайло Чулков.
   Таким образам Чулков, вопреки собственному его показанию,* в университете никогда не учился.
   ___________
   * "...в малолетстве обучался в Императорском Московском Университете, и изучив одно токмо начальное основание словесных наук, взят был из оного с прочими по имянному указу и определен на службу..." (см. "Записки Економические", М., 1790, изд. 2).
    
   В двух трехклассных гимназиях -- благородной и разночинской, студентов только подготавливали к университету.
   Путаница здесь большая и сознательная. Очевидно, Чулкову необходимо было впоследствии поднять свой образовательный ценз.
   Одновременно с Чулковым, но в благородной гимназии, учились братья Фон-Визины и Новиков.
   Неизвестно, именно когда Чулков переехал из Москвы в Петербург, но уже в конце марта 1761 года он был актером придворного российского театра.
   Сохранился документ от 27 января 1765 года, где Чулков пишет, что он уже три года и десять месяцев -- актер.
   Документ этот, предоставленный нам в копии П. К. Симони, носит название "О произведении актера Михайла Чулкова в лакеи":*
   ___________
   * Подлинник дела 1765 года февраля 14 дня на 5 листах хранился в архиве министерства имп. двора, и местонахождение его сейчас неизвестно. Пользуемся случаем выразить благодарность П. К. Симони.
    
   [Л. I.] No 240 подана Генваря 27 дня 1765.
   Записав справя предложить:
   Всепресветлейшая державнейшая
   Великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна самодержица всероссийская Государыня всемилостивейшая
   Бьет челом придворного Вашего Императорского... Величества Российского театра актер Михайло Чулков, а о чем мое прошение тому следуют пункты.
   -1е:
   в службе Вашего Императорского Величества при придворном Российском театре нахожусь я три года и десять месяцев, которую продолжаю со всяким усердием и старанием, какое потребно в етой долж-[с. 62:]ности; а ныне я нижайший более продолжать сея службы охоты не имею, чего ради нижайше прошу придворную Вашего Императорского Величества кантору, есть ли найдут меня способным определить ко двору в лакеи, а за службу мою при театре зделать полное ево жалованье: (к сему прошению).
   и дабы Высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое прошение в придворную Вашего Императорского Величества контору принять, и Меня нижайшего определить в желаемую мною должность: Актер Михайло Чулков.*
   ___________
   * Эта подпись "Актер Михайло Чулков" (1765 г.) в академическом издании "Собрания разных песен" (Спб., 1913) помещена под портретом Чулкова 1772 года. В этом же издании были объявлены, как чулковские, "Руские сказки" Василия Левшина.
    
   [на обор. 1-го]
   Всемилостивейшая Государыня прошу Вашего Императорского Величества о сем моем прошении решение учинить, генваря -- дня 1765: году, руку приложил.
   [Л. 2.]
   По справке в придворной канторе по имянному Ее Императорского Величества записанному в придворной канторе прошлого: 1762 году октября: 31 дня указу повелено при дворе императорского величества лакеев иметь комплект: 100 человек на которых имеет быть сумма. 6000 ру:
   Ныне оных таковых служителей на лицо состоит с жалованьем: 129 человек на них сумма: 6759 ру:
   и тако против ведомости имеет быть в превосходстве 759 ру:
   Подканцелярист Василий Дружинин.
   [Л. 3.]
   1765: году февраля "14" дня по указу Ее Императорского Величества придворная кантора слушав выше писанной справки, учиненной по поданному Российского Теятра от актера Михаила Чулкова челобитью, в котором написано: в службе де Ее Императорского Величества при придворном Российском теятре находится он три года и десять месяцев, которую продолжает со всяким усердием и старанием, какое потребно в етой должности, а ныне он Чулков более продолжать сей службы охоты не имеет: чего ради нижайше просит придворную Ее Императорского Величества кантору, есть ли найдут ево способным определить ко двору в лакеи: а за службу ево при теятре, зделать полное ево жалованье; и тем челобитьем он Чулков просит, чтобы указом Ее Императорское Вели-[с. 63:]чество повелено было ево Чулкова определить в желаемую им должность (а по справке в придворной канторе: по имянному Ее дать указ: а о взыскании с него Чулкова указных пошлин архивариусу Михайле Сибилеву дать ведение.)
   Граф Карл Сиверс
   Князь Николай Голицын
   По сему делу с лакея Чулкова печатные пошлины взяты.
   [Л. 4.]
   Высокоблагородный Господин камер фуриер Крашенинников Журавлев.
   Сего февраля 14-го дня по Ее Императорского Величества указу и по определению придворной канторы велено находящемуся при Российском театре Михаиле Чулкову быть при дворе Ее Им Вел лакеем с надлежащим жалованьем которой тем званием при приводе к присяге и в придворный список включен о чем для ведома и о употреблении в должность и о писании в посылаемых в главную дворцовую канцелярию Ведомостях к произвождению порции вашему выскоблагородию сим ордируется
   Вашего Высокоблагородия
   слуга [стерто] князь Николая Голицын.
   У подлинного пишет
   тако
   Февраля 27 дня
   1765 году.
   [Л. 5]
   Указ Ее Императорского Величества самодержицы всероссийской и в придворной канторе закройщику Михаиле Шилингу --
   По Ее Им Вел указу и по определению придворной канторы вновь определенному ко двору Ее Императорского Величества лакею Михайле Чулкову зделать тебе Шилингу вседневную лакейскую годовую ливрею и трех годовую епанчу против императорского величества за писанному в придворной канторе прошлого "1762" году октября 31: дня указу повелено; при дворе Ее Императорского Величества лакеев иметь комплект сто человек, на которых имеет быть сумма шесть тысяч рублев: а ныне оных (таковых) служителей на лицо состоит с жалованьем сто двадцать девять, на них сумма шесть тысяч седьм сот пятьдесят девять рублев: и тако против ведомости имеет быть в превосходстве седьм сот пятьдесят девять рублев: Того ради приказали: выше показанному просителю Российского теятра актеру Михаиле Чулкову за ево при оном теятре ис-[с. 64:]правную службу, а при том как и желание ево есть, быть при дворе Ее Императорского Величества лакеем, и Ее Императорского Величества жалованья ему определить и в дачу производить по сороку рублев в год, и тем званием приведя ево Чулкова к присяге и со оным жалованьем написать в придворный список, а из актеров выключить: о чем придворной канторе регистратору Илье Кирьякову дать ведение, а для ведома ж о том ево Чулкова ко двору Ее Императорского Величества лакеем определении, и о употреблении в лакейскую должность, и о писании ево с прочими ливрейными служителями в посылаемых в дворцовую канцелярию ведомостях к произвождению порций, камер фуриэру господину Крашенинникову Журавлеву дать ордер; а о зделании ему Чулкову всядневной годовой ливреи и трех годовой епанчи и о выдаче шляпы пуховой с позументом золотым широким без бити закройщику Михайле Шилингу протчих лакеев в силу заключенного с тобою во оной канторе контракта из собственных твоих сукон стамедов пуговиц и протчих вещей и по зделании оные ливрею и епанчу отдать ему Чулкову с роспискою да выдать ему ж Чулкову шляпу пуховую с позументом золотым широким без бита с роспискою ж:
   Князь Николай Голицын
   У подлинного пишет тако Секретарь Иван Алексеев
   Подканцелярист Василей Дружинин
   Февраля 23 дня
   1765 году.
   В "Трудах Вольного экономического общества" за 1772 год находятся сведения "о должности камер-лакеев":*
   ___________
   * "Економические статьи о общих должностях всех господских домашних служителей" (Труды Вольн. Экон. общества, ч. XXII, стр. 166).
    
   "Должность сия обыкновенно бывает в знатных домах от части для умножения штата, от части для содержания прочих лакеев в порядке. И потому оные состоят под камер-лакеям за тем что сии во весь день должны быть в покоях и принимать приказы от господ и управителя, а потом чрез лакеев далее в действо производить".
   1 февраля 1766 года придворный лакей Михайло Чулков подал в канцелярию Академии наук "доношение" о напечатании в академической типографии сочиненной им книги "Пересмешник или Славенские сказки".*
   __________
   * В. П. Семенников, Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II, 1915, стр. 132. [с. 65:]
    
   Любопытно, что книга эта (шестьсот экземпляров) была принята из типографии не Чулковым, а лейб-гвардии Измайловского полку фурьером Николаем Новиковым, который уже начал заниматься книгоиздательством и книжной торговлей.*
   __________
   * В. П. Семенников, Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II, П., 1915, стр. 74.
    
   Придворным лакеем Чулков был недолго. В архиве конференции Академии наук сохранился рапорт из типографии (от 3 ноября 1766 года) о том, что "Пересмешник", -- очевидно, вторая часть, напечатан, и тут Чулкова именуют "Двора Ее Императорского Величества отставным лакеем".*
   __________
   * Там же, стр. 132.
    
   О том, что собой представлял камер-лакей Чулков, можно судить по его предуведомлению к первой части "Пересмешника", в котором он рассказывает о себе точно и, очевидно, настаивает на своем плебействе:
   "Господин читатель! Кто ты таков ни есть, для меня все равно, лишь только будь человек добродетельной, это больше всего: ты не можешь отгадать, с каким намерением выдаю я сие собрание слов и речей, ежели я не скажу тебе сам; только не подумай, что я намерен солгать, и впервые свидевшись с тобою тебя обмануть. При первом свидании, с кем бы то ни было, я ни когда не лгу; а разве уж довольно опознавшись, то дело збытное.
   Ежели можно мне поверить, как человеку умеющему очень хорошо лгать и в случае нужды говорить по неволе правду;* то я скажу, что выпускаю сию книгу на волю не с тем, чтоб ею прославиться, по тому что нечем, в сером кафтане с знатной госпожею амуриться не пристало, равномерно и с сею безделицею целому свету показаться не возможно; а единственно для того, чтоб научиться. Я прежде представляю сколько будут об ней переговаривать, пересуждать и исчислять все погрешности, тогда я, как человек посторонний, буду слушать их разговоры и впредь воздерживаться от моих слабостей; другое, что ежели бы я не видал ее и покусился бы сочинить что нибудь важное, то не знав моих ошибок, положил бы их равно и в хорошем сочинении.
   __________
   * А это можно почти счесть обыкновением нынешнего света. (Прим. Чулкова.)
    
   В сей книге важности и нравоучения очень мало или со всем нет. Она неудобна, как мне кажется, исправить грубые нравы; опять же нет в ней и тово, чем оные умножить; и так оставив сие обое, будет она полезным препровождением скучного времени, ежели примут труд ее прочитать. [с. 66:]
   Мнение древних писателей. Есть ли кто презирает малые и вещи, тот никогда много разуметь не может. Я стараюсь быть писателем, есть ли только когда нибудь мне оное удастся, и все мое желание основано на этом; и как сие еще первой мой труд, то не осмелился я приняться за важную материю, по тому что вдруг не можно мне быть обо всем сведущу, а со временем может быть и получу сие щастие, что назовут меня сочинителем; и когда я снищу сие имя, то надобно, чтобы разум мой уже просветился и сделался я побольше сведущ: чего желаю сердечно и прошу моих знакомцев, чтоб и они также мне оного желали, ежели не позавидуют; а в доказательство своей дружбы, прочитав сию книгу, открыли бы приятельски мои в ней погрешности, что будет служить к моему поправлению.
   Должен я извиниться в том, что в таком простом слоге моего сочинения есть несколько чужих слов. Оные клал я иногда для лучшего приятства слуху, иногда для того, что мне они надобны были, или для того, чтоб над другими посмеяться, или для той причины, чтоб посмеялись тем надо мною. Человек, как сказывают животное смешное и смеющееся, пересмехающее и пересмехающееся: ибо все мы подвержены смеху и все смеемся над другими.
   Сверьх же всего есть такие у нас сочинители, которые Русскими буквами изображают Французские слова, а малознающие люди, которые учатся только одной грамоте, да и то на медные деньги, увидев их напечатанными, думают, что это красота нашему языку; и так вписывают их в записные книжки, и после затверживают: и я слыхал часто сам, как они говорят: вместо пора мне итти домой, время мне интересоваться* на квартиру; вместо он будучи так молод упражняется в волокитстве, он будучи так мал упражняется в амурных капитуляциях; и весь почитай гостиной двор говорит устами не давно проявившегося сочинителя. Я желал бы, чтоб господа мало знающие язык не следовали такому наставнику, для того, что чужестранные слова со всем или не годятся, и не всякой руской человек поймет их знаменование, да и зачем без нужды употреблять не нужное, и ежели сказать правду, то они служат больше нам вредом, нежели щеголеватым наречием.
   _________
   * Вместо ретироваться; однако и ето не хорошо, да нужда не в том, чтобы был смысл, а нужда только во французском слове. (Прим. Чулкова.)
    
   Господин читатель! Прошу, чтоб вы не старались узнать меня, по тому, что я не из тех людей, которые стучат по городу четырьмя колесами и подымают летом большую пыль на улицах; следовательно тебе [с. 67:] во мне нужды нет. Сколько мало я имею понятия, сколько низко мое достоинство, и почти со всем не видать меня между великолепными гражданами; а есть ли ты меня узнаешь, то непременно должен будешь по прозьбе моей помогать моему состоянию, что будет для тебя может быть лишний труд; а есть много таких людей, которые со всем не хотят делать вспомоществования; так естьли ты из сего числа, то не старайся пожалуй и тогда смотреть на меня, когда будешь находить во мне некоторые признаки. Я бываю одет так, как все люди, и ношу кафтан с французскими борами; и что еще больше служит к примечанию, то от роду мне двадцать один год, и я человек со всем без всякого недостатка. Что касается до человечества, то есть во всем его образе, только крайне беден, что всем почти мелкотравчатым, таким, как я, сочинителям общая участь.
   Мое мнение такое, но не знаю как примет его общество; лучше писать худо, нежели совсем ничего не делать. Когда кто может что нибудь хотя не важное расположить порядочно, то тот мне кажется легче приняться может и за хорошее; а когда же кто не располагал безделиц, тот важного никогда расположить не может. Кто плавал по реке, тот смелее пускается в море. Привычка и частое упражнение в делах, слыхал я, приводят в совершенство. Когда желаем мы чему нибудь научиться, то приступаем к нему весьма тупо, а от етого-то произошла пословица: первую песенку зардевшись спеть.
   И так великодушной и добродетельной человек извинит меня, и пожелает, чтоб я научился; а естьли вооружатся на меня насмешники, которые из зависти больше стараются испортить человека, нежели исправить, по тому что они не умеют, и вместо разума имеют етот дар от природы, чтоб и худое и доброе пересмехать, не зная в обоих толку, то я скажу им сон, которой я в прошедшую ночь видел.
   Снилось мне, будто бы я гулял на Венериной горе и поймав двух ее нимф цаловал столько, сколько мне заблагорассудилось, потому что цаловаться с девушками превеликой я охотник. Вдруг услышал голос умирающего ребенка: я и наяву жалостлив, а не только во сне; и так бросился я на избавление оному. Прибежавши на голос, увидел я сидящую злобную Ату, которая давила в своих коленях молодого сатира. Он уже почитай умирал, я вырвал его с превеликим трудом из ее рук, и старанием моим спас его жизнь, которую уже было он готовился потерять. Вдруг предстал перед меня Меркурий, и объявил, что прислан он от собрания богов, которые требуют меня к себе. Потом в один миг перенес меня на Олимп. Тут увидел я премного заседающих богов. Пан подошед к Юпитеру просил его, чтобы он за избавление мною его сына, которого хотела умертвить Ата, сделал мне награждение. Юпитер при-[с. 68:]казал всем подавать свои советы, чем бы наградить такого смертного, который возвратил жизнь Панову сыну. Момово мнение принято было лучше всех; он с позволенья Зевсова подарил мне перо, и сказал, что до окончания моей жизни могу я им писать никогда не очиняя, и чем больше стану его употреблять, тем больше будет оно искуснее черкать. И так писал я им сию книгу, и как в первый раз его употребил, то можно видеть, что оно еще не описалось, а по обещанию Момову может быть оно придет со временем в совершенство и будет порядочно чертить на бумаге.
   И так, выдавая сию книгу, примолвил я слова некоторого говоруна: кто желает отдаться морю, тот не должен на реке страшиться слабого волнения.
   Под именем реки разумею я насмешников, против которых и мой рот также свободно раствориться может, только думаю, что им мало будет выигрыша шутить с таким маловажным человеком, которой бывает иногда легче бездушного пуху, и которой в случае нужды также отшучиваться умеет.
   Нижайший и учтивый слуга общества и читателя Россиянин".*
   _________
   * М., 1783 (3 изд.).
    
   Это предисловие сложно, как и состав книги. Тут есть и бытовые подробности, и подчеркивание простого слога сочинения, и указания на то, что высокий стиль вводится в эту вещь с комическими намерениями. Есть нападки на чужестранные слова, и есть аллегории мифологические.
   "Пересмешник" никому не посвящен. Это отрицательный признак, для того времени очень важный. Издать книгу, не посвященную никому, -- это значило рассчитывать не на подарок, а на читателя.
   Называние читателя человеком добродетельным -- это может быть противопоставление добродетели общественному положению. Добродетель выдвигали мещане, это звучало, может быть, почти революционно.
   Появление первой части "Пересмешника", повидимому, было крупным литературным событием.
   В предуведомлении ко второй части Чулков писал:
   "Первая часть сих сказок имела двойной успех, то есть хвалили ее и хулили, следственно и вторая должна ожидать себе такой же участи".
   В феврале 1767 года придворный квартирмейстер Михайло Чулков подал в учрежденную при Академия наук ко-[с. 69:]миссию прошение о напечатании "Краткого мифологического лексикона".*
   ____________
   * В. П. Семенников, Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II, П., 1915, стр. 132--133.
    
   К своим предисловиям Чулков относился как к журналу и в третьей части "Пересмешника"* написал "предуведомление" с целым рядом биографических сообщений. Следует отметить, что Чулковым здесь неправильно датировано издание "Краткого мифологического лексикона", который, как известно, вышел в 1767 году (без обозначения года) и был посвящен камер-юнкеру, придворного российского театра директору В. В. Бибикову.
   _________
   * Полный комплект "Пересмешника" в первом издании не сохранился. В Публичной библиотеке находится только вторая часть этого издания (Спб. 1766). Третья часть "Пересмешника" вышла, вероятно, в начале 1768 года, во всяком случае, после "Краткого мифологического лексикона". Четвертая часть издана в 1766 году.
    
   "Сия часть могла бы и без предисловия быть напечатана, но как у нас вошло в обыкновение, что ни одна книга без него не бывает, то я следуя тому конечно не хочу пропустить случая оказать себя в велеречии, и напишу может быть больше, нежели надобно. В сей части не писал я нигде окончания вечеров; ибо рассудилось мне, что ето лишнее и ненужное занимает надобное место, а ежели читатель позволит, что бы оные были, то он и без меня прибавлять их может по окончании каждого вечера, и что он ни примолвит, все будет к стати, и все хорошо; ибо таким сочинителем каков есмь я, всякому быть можно.
   Я превеликой охотник писать и сказывать сказки, только не знаю, имею ли к тому дарование; а как я уже отважился написать три части, то конечно, продолжал бы их до двадцати пяти книг, на которые у меня уже и расположения готовы, ежели бы имел деньги платить в Академию Наук за напечатание оных, а как деньгами я не достаточен, то против воли моей оставляю продолжать оные сказки. Сие предуведомление пишу я не с тем, чтобы охотников до сказок опечалить и нарядить их в черные кафтаны, знаю, что лишившись их никто не взденет на себя траурного платья, да хотя бы и я сам скончался, то и по мне тужить весьма мало станут; ибо я такой человек, который ни пользы, ни вреда отечеству не делаю, пользу сделать я не в силах, а вреда производить не желаю, и ежели бы имел случай, то бы и других от того удержал. И так господин читатель, или пожалей о том, что уже ты продолжения сей книги не увидишь и не услышишь, или порадуйся, что я тебя осво-[с. 70:]бождаю от того, что бы ты не тратил напрасно времени, читая оные. Поставленные в сей части идолопоклоннические божества означаются в кратком мифологическом лексиконе, напечатанном в 1766 году" (изд. 3, М., 1784).
   Как это ни странно, но в этом предисловии очень точно изложены обстоятельства денежных расчетов Михаила Чулкова с Академией наук.
   Озорство ли это или жалоба, обращенная непосредственно к публике, но во всяком случае предисловие Чулкова -- это точное изображение состояния его счетов с Академией наук.
   В архиве Конференции Академии наук нами найдены документы 1770 года -- о неуплате Чулковым денег за напечатание "Краткого мифологического лексикона".
   Кстати в первом из этих документов Чулков уже именуется бывшим придворным квартирмейстером:
   1.*
   _________
   * Дела Академии Наук 1770 года, кн. 323, л. 244.
    
   Копия с журнала академической комиссии.
   Июня 23. дня 1770 года.
   Бывшему придворному квартирмейстеру Михайле Чулкову объявить, чтобы он за напечатанные на счет его в 1767 году шестьсот экземпляров Краткого Мифологического Лексикона деньги девяносто три рубля, девяносто пять копеек, считая от сего числа в четыре недели взнес неотменно в комиссию, а книги бы взял от фактора Лыкова; в противном же случае книги оные принять от Лыкова в книжную лавку комисару Зборомирскому, и продавать по двадцати копеек экземпляр, пока выручены будут все должные им Чулковым в академию деньги, а по выручке оные остальные экземпляры отдать ему Чулкову. Подлинной за подписанием г. коммиских присудствующих.
   С подлинным читал копист Иван Фролов.
   Копия послана Чулкову Июня
   23 д; под No 671 м.
    
   2.*
   _________
   * Дела Академии Наук 1770 года, кн. 323, л. 245.
    
   Г. Комисар Зборомирский.
   Напечатанную в Типографии в прошлом 1767м году на счет придворного квартирмейстера Михайлы Чулкова книгу под заглавием [с. 71:] Краткой Мифологической Лексикон 600 экземпляров, которая по типографии печатанием обошлась в девяносто три рубля, девяносто пять копеек, но сих денег от него хотя -- коммисиею и требовано было но не получено, того ради прими оные экземпляры от фактора Лыкова в книжную лавку и продай по двадцати копеек каждой, и по выручке означенного числа денег остальные за продажею отдай ему Чулкову.
   Августа дня
   1770 года.
    
   Книга эта была напечатана в академической типографии, но выкупить ее Чулков не мог или не хотел.
   Так случалось и с Сумароковым.
   Сохранился невнятный черновик письма из Академической комиссии к неизвестному об истребовании денег с Чулкова, с пометкой, что "оной Чулков находится ныне в Москве".*
   _________
   * В. П. Семенников, Материалы для истории русской литературы, П., 1915, стр. 133.
    
   В. П. Семенников наивно полагает, что Чулков кстати уехал учиться в Московский университет.
   А Чулков не заплатил и в 1768 году, не заплатил и в 1770, несмотря на то, что ему послана была из Академической комиссии записка.*
   _________
   * "Записка из Академической комиссии г. Чулкову.
   За напечатанную при Академии в прошлом 1767 году на ваш счет книгу под заглавием Краткой Мифологической Лексикон 600 экземпляров, которая по типографии печатанием с бумагой обошлась в 93 ру: 95 ко: оных денег от вас и по сие время еще не получено; чего ради вам через сие дается знать, чтоб вы оные деньги взнесли в Комиссию Академии Наук немедленно; а книги взялиб; в противном же случае ежели деньги взнесены вами не будут, то оные книги Академиею проданы быть имеют, за такую цену, какая ей за благо рассудится. Июня дня 1770 го". Эта записка (копия) находится в архиве Конференции Академии наук (Дела Академии наук 1770 года, кн. 323, л. 246).
    
   Первое, весьма пристрастное, сообщение о Чулкове так о литераторе появилось в 1768 году в анонимном "Известии о некоторых русских писателях",* изданном в Лейпциге.
   _________
   * Материалы для истории русской литературы, изд. Ефремова, Спб., 1867, стр. 143--144.
    
   "Михаил Чулков, придворный цирюльник, издал небольшую комедию, под заглавием: "Как Хочешь Назови".* Говорят, будто это сла-[с. 72:]бая сатира на комедии Лукина. Он издал также "Славянское Баснословие", сочинение, написанное во вкусе "Тысячи и одной ночи", хотя и уступающее ей в достоинстве. Впрочем он может написать нечто более удачное: ему всего около тридцати лет".
   ____________
   * Комедия "Как хочешь, назови" не была напечатана. В Центральной библиотеке Русской драмы в Ленинграде хранится поздний список этой пьесы (1783 года -- "Московского российского публичного театра").
    
   Несомненно, здесь полемический выпад: автор "Известия" иронически называет Чулкова придворным цырюльником. Любопытно также указание на то, что пьеса Чулкова является слабой "сатирой" на пьесы Лукина.
   Как известно, драматург Владимир Лукин был литературным врагом и Сумарокова и Чулкова.
   Кроме того в "Известии" Чулкову приписан мифологический словарь Михайлы Попова "Описание древнего славенского баснословия" (1768), который с "1001 ночью" не имеет ничего общего. Очевидно, здесь идет речь о "Пересмешнике", который разделен на "вечера".
   Вместе с тем, в кратком сообщении о Попове, автор "Известия" называет его сочинителем чулковского "Краткого мифологического лексикона" (1767):
   "...так как придворный цырюльник Чулков напечатал его в отсутствии г. Попова, то думают, что они оба трудились над этим сочинением".
   Чулков тут обвинен чуть ли не в плагиате.
   Путаница эта, вероятно, сознательная.
   Дело в том, что Михайло Попов был литературным сотрудником Чулкова. Так, например, им написаны хоры и песенки для комедии "Как хочешь, назови".*
   ____________
   * См. "Досуги", Спб., 1772, ч. I, стр. 79--80.
    
   Автор "Известия" до сих пор неизвестен. Возможно, что оно написано либо самим Лукиным, либо драматургом и переводчиком Александром Волковым.*
   ____________
   * См. 1) Известия Академии наук, 1931, VII серия, No 8 (статьи П. Н. Беркова, А. И. Лященко и Д. Д. Шамрай); 2) В. Н. Всеволодский-Гернгросс. Дмитревской, "Петрополис", 1923, стр. 233. (о Лукине).
    
   В 1769* и в 1770 годах Чулков -- журналист, автор-издатель журналов "И то и сьо" (еженедельник) и "Парнасской щепетильник" (ежемесячник).
   ____________
   * В 1769 г. Чулков выпустил еще мифологическую повесть: "Похождение Ахиллесово под именем Пирры до Троянские осады" (2 изд., М., 1788).
    
   "И то и сьо" не похож на другие журналы. В нем свободный голос, веселый, иронический, виден человек, который пре-[с. 73:]восходно умеет переключать старый материал и умеет обходиться без него.*
   ____________
   * В "И то и сьо" Чулков выступил и как полемист-стихотворец и напечатал: "Стихи на качели", направленные против Василия Майкова, "Стихи на семик" и сатирическую поэму "Плачевное падение стихотворцев", направленную главным образом против Федора Эмина. Стихотворения Чулкова вышли отдельным изданием в 1775 году (без обозначения года). В этой книге напечатан также прозаический отрывок "На масляницу" (см. восьмую неделю "И то и сьо").
    
   Сотрудниками Чулкова были, как известно, Александр Сумароков и Михайла Попов.
   Одновременно Попов был ближайшим сотрудником литературного врага Чулкова, Новикова, -- в журнале "Трутень".
   "И то и сьо" вышел в самом начале 1769 года и в том же году дожил до собственной эпитафии:
   Епитафия
   и Тому и Сему.
   Не тело мертвое сей камень покрывает,
   Не для тово на месте сем лежит;
   Идущему напоминает,
   Что и ему как мне умрети надлежит.
   Прохожий естьли ты с умом,
   Вздохни; однако не о том
   Что я уже скончался
   Вздохни, что ты еще на свете сем остался.
    
   Автор пишет спокойно" вставляет в тексты пословицы. Автор представляет себя иным, чем большинство авторов его времени:
   "Впрочем Господин Читатель не ожидай ты от меня высоких и важных замыслов; ибо я и сам человек неважной и когда правду тебе сказать, не утруждая совести, то со стоянием моим похожу на самое сокращенное животное" (первая неделя).
   Про философию свою в другом месте Чулков пишет, пародируя акафист:
   "О великой человек Сочинитель и Тово и Сево! где мне тебя поставить, и куда тебя спрятать? Спрятал бы я тебя в хорошую библиотеку, но ты зачнешь переводить различных Авторов, и будешь выдавать сочинения их под своим именем; а опыты такова искуства частехонько мы видим.
   О великой человек Сочинитель и Тово и Сево! где мне тебя поста-[с. 74:]вить и куда тебя спрятать? Спрятал бы я тебя на Парнассе, но ты высокомерен, презришь свою Музу, и не следуя ее правилам, нагородишь из мрамора харчевню, и заставишь ее вечно плакать, а она и теперь уже глаз своих не осушает от некоторого описания.
   О великой человек Сочинитель и Тово и Сево! где мне тебя поставить и куда тебя спрятать? Спрятал бы я тебя в обществе молодых наших Сочинителей, но то беда, что с ними ты не соглашаешься, идешь своею дорогою и не требуешь из них ни одново себе в путеводители по причине той, что они сами не выбирают никого себе в проводники.
   О великой человек Сочинитель и Тово и Сево! где мне тебя поставить и куда тебя спрятать? Добро оставайся ты на своем месте..." (четыредесятьпятая неделя).
   На собственном месте должен остаться этот автор. Он из другой литературы и из другой среды. Ему пишут письма портные, которые учат сочинителей, как надо писать.
   Он хорошо знает, и много раз называет, хотя иронически, книги "О Евдоне и Берфе", "О Фроле Скобееве". Он весь из низкой литературы, хотя знает и литературу высокую.
   Но эту высокую литературу связывает он с рукописной повестью XVIII века.
   Чулков описывает приказного:
   "По прекращении приказной службы, кормит он голову свою переписыванием разных историй, которыя продаются на рынке, как то на пример: Бову Королевича, Петра златых ключей, Еруслана Лазаревича, о Франце Венециянине, о Герионе, о Евдоне и Берфе, о Арсасе и Размере, о Российском Дворенине Александре, о Фроле Скобелеве, о Барбосе разбойнике и прочия весьма полезные истории, и сказывал он мне, что уже сорок раз переписал историю Бовы Королевича; ибо на оную бывает больше походу, нежели на другие такие драмматические сочинения; и из оных научася, сказал он мне и сие приключение, а от ково он ево слышал, о том я неизвестен, и из какова оно автора и тово не знаю" (десятая неделя).
   А история, которую рассказывает приказный, это не очень измененный роман Апулея "Золотой осел". Правда, превращение в осла заменено превращением в лошадь.
   "И то и сьо" содержит в себе как будто собрание задач для писателя на всю жизнь. В нее вошли из уже изданного "Краткого Мифологического лексикона" сведения о классических и русских богах (недели 37, 38, 39), и почти рядом с этим напечатано этнографическое описание русской свадьбы [с. 75:] (недели 43, 44), как будто приготовленное для "Абевеги". Этнография начинает вытеснять мифологию. Литературный материал локализируется.
   Позиция журнала не совсем ясна. Чулков, конечно, хорошо знал, кто издатель "Всякой всячины", и говорил с этим журналом почтительно, соглашаясь кланяться:
   "Государыня моя Госпожа Всякая Всячина! не прогневайся на меня, что я наименую тебя родною моею Сестрою и сестрою еще большою или старшею, для тово что прежде ты вышла на свет из природныя утробы, и прошу в том извинения, что я причитаюся к тебе родиною. Ты родилась на Парнасе да и я неподалеку оттуда, тебя производила Муза, да и меня, я думаю, таже: следовательно близки мы так друг к другу, как солнце к огню, которые греют и освещают, и ежели люди пренебрегать их станут, то они вредны; а ежели с рачением присматривают за ними, то больше всего на свете полезны.
   Я не из числа тех людей, у которых прибиты шапки к голове алтынными гвоздями, и которые, увидев на дороге человека почтенного и достойного всякой чести, охотнее обойдут три улицы и еще несколько переулков, единственно для тово, чтоб не встретиться с ним, и не помять головной своей покрышки, хотя оная ниже сотой доли не составляет ево имения" (третия неделя).
   Но в то же время, перед общей смертью сатирических журналов нашел он не очень ласковое слово и для журнала императрицы, сказавши, что "Всякая всячина" начала говорить лягушечьим языком (двадесять осмая неделя). Это для журнала была уже откровенность почти предсмертная.
   Кваканье лягушек в начале XVIII века ценилось за музыкальность. В головинский пруд 1732 и 1733 годы были навезены лягушки для кваканья.
   Были они, так сказать, лягушки придворные. С ними в статье 78 и сравнивал журнал Екатерины "Всякая всячина" журналистов.
   Благоразумная лягушка говорит:
   "...кажется, мы все лягушки посажены тут, чтоб петь"...
   Но бывший придворный лакей Чулков уже не хотел быть придворной лягушкой -- животным сокращенным.
   Из литературных врагов Чулкова нужно отметить Федора Эмина, которого Чулков поносил в своем журнале всеми способами.
   Федор Эмин, писатель замечательный и владелец замеча-[с. 76:]тельной и, очевидно, выдуманной биографии. Он выдавал себя за венгра, принявшего мусульманство.
   Некоторое время Эмин служил янычаром в Стамбуле. Любопытно указать на газетно-разоблачительный характер нападений Чулкова. Он пользуется, например, довольно обычным тогда разговором в аду.
   Чулков отправляет Эмина в ад и там его допрашивает адским приемом.
   Харон поит тень Злоязычника (Эмина) водой забвения. Происходит разговор:
   "Злоя: Я не имею жажды и не хочу пить из этой реки, начто ты меня насильно напоить хочешь?
   Хар: Для того, что бы ты пришел в забвение; и рассказал мне всю правду. На том свете люди поступают не так, когда хотят выведать истину у спящего человека, хватаются за большой у ноги палец в то время, когда он грезить начинает, и держася за оной, спрашивают у него обовсем, а сонной без всякого коварства рассказывает свое и других похождение, а здесь пьют воду из реки забвения. Пей, а когда нетак, то я веслом тебя принужу.
   Злоя: Изрядно, я буду пить... Да чтож ето такое, не успел я хлебнуть трех раз, и захотел уже спать.
   Хар: Так надобно, ложись на етом камне. Кто вы таков?
   Злоя: Я украинец и произошел от ниских тамошних людей.
   Хар: Для чевож ты на том свете не сказывал своего происхождения?
   Злоя: Оно подло, а мне хотелось слыть человеком благородным.
   Хар: Желая слыть таким, начтоже ты ругал всех людей без пощады, а ето несходно со свойствами благородного человека.
   Злоя: Я негодовал на весь свет за то, что почитали меня учоным дураком" (тридесятьшестая неделя).
   В биографии Эмина, приложенной к третьему изданию книги "Непостоянная фортуна или Похождение Мирамонда" (Спб. 1792), вышедшей через двенадцать лет после смерти автора, разоблачения эти как будто подтверждаются:
   "... недавно один, достойный веры человек сказывал, что он еще в детстве г. Эмина знал и учился с ним Латинского языка в Киевской Академии, слушав Грамматику, Синтаксику, Риторику, Философию и Богословию. Что хотя прямо не знает он места его Отечества, но думает, что родом или из Малой России, или из Польского каковаго либо местечка, недалеко от Киева лежащего. Куда в прежние годы невозбран-[с. 77:]ную имели свободу Поляки приходить, учиться и вступать после, по желанию в духовное или в светское состояние, как то всем известно, что Г. Эмин жил в Вурсе; но имея склонность к странствованию, из Киева удалился, и слышно было, что находится в Цареграде. Откуда, как выше значит, уехал он в Лондон.
   В 1761 году приехав из Лондона в Санкт-Петербург, определился в Сухопутной Шляхетной Кадетской Корпус учителем".
   Эмин был из тех украинцев, которые бежали к туркам, чтобы потом, возвращаясь, выдавать себя за греков и албанцев. Таким был греческий епископ Анатолий Мелес, биография которого вкратце рассказана в книге "Житие архиерейского служки".
   Таков был Эмин, друг Новикова, враг Чулкова. А Чулков, ругая янычара, вероятно, доказывал свою "благонадежность".
   В 1770 году,* кроме "Парнасского щепетильника", Чулков издал роман "Пригожая повариха" и первые две части "Собрания разных песен" (ч. I--IV, Спб., 1770--1774). Песенник посвящен графине Е. П. Строгановой. В предуведомлении Чулков писал:
   __________
   * В том же 1770 году вышел вторым изданием "Пересмешник". Это издание не указано ни в одном из библиографических справочников. В Московском историческом музее находится первая часть этого издания: "Пересмешник или Славенские сказки", часть I. Сочинены в Санктпетербурге. Вторым тиснением. 1770 года.
    
   "Всякое дело требует труда и прилежания. Сколько я трудился в собрании сих песен, о том ведают те люди, которым известны безграмотные писцы наши, кои пишут, а что пишут, того не разумеют. Их неискусство находил я почти во всякой песне, так что инде ни стиха, ни рифмы, ниже мысли узнать мне было не можно; да я чаю, что они и сами растолковать бы мне не умели; для того принужден был употреблять догадку. И многие песни в некоторых местах по неразумению перепищиков служили для меня догадками, которые непременно принужден я был отгадывать; а попадал ли я на авторские мысли, в том за подлинно уверить мне никого не можно.
   Сих песен собрано у меня несколько, а сие составило бы ужасной величины книгу, естьли бы я напечатал их все вместе: того ради рассудилось мне выдавать их по частям. Каждая часть состоять будет из песен разного сложения, как и сия первая, в том же числе будут, театральные, маскарадные, подблюдные, хороводные, и словом всякого звания. [с. 78:]
   В рассуждении малости страницы, в какую меру печатана сия книга, принужден я был инде разделять один стих на две разные строки, и другое делать сему подобное, убегая от частого беспорядка строк, и в том прошу извинения.
   Не может статься, чтоб в сей части и в следующих еще многих не было ошибки; но в рассуждении труда моего и усердия к обществу мне кажется, что они простительны. В протчем отдаются во всем на произволение судящих".
   Песенник Чулкова, несомненно, заслуживает отдельного исследования.
   Чулков подошел к собранию очень сознательно, понимая и жанровые отличия песни и текстологические задачи.
   На песеннике, как будто, поссорился Сумароков с Чулковым.
   Однако изменения, внесенные Чулковым в сумароковский текст, незначительны.
   Столкновение Чулкова с Сумароковым произошло на другой почве.
   Сумароков в выборочной работе Чулкова и в его правке увидел нечто общее с победой "Евгении" над "Синавом".
   Придворный лакей (как неправильно называет Сумароков Чулкова) связан для поэта с копиистом (тоже тенденциозное название).
   Война здесь шла на широком фронте.
   В одном Сумароков прав. Песенник Чулкова сделался тем мостом, по которому сошла русская литература XVIII века через мещанина, через лакея, уже не придворного, в широкие массы того времени.
   Здесь не изменяло дела даже посвящение сиятельству. Выбор стихотворений решил круг читателей, и в выборе сказалось то знание читателя, которое имел Чулков.
   К этому времени судьба самого Чулкова изменилась, и он из литераторов, кормящихся от пера, превратился в ученого чиновника, сделался чем-то средним между приказным и исследователем.
   В 1772 году Чулков благодаря покровительству генерал-прокурора князя А. А. Вяземского и вице-президента коммерц-коллегии Н. И. Неплюева был определен в коммерц-коллегию секретарем.
   В том же 1772 году Новиков в своем "Опыте историче-[с. 79:]ского словаря о российских писателях" поместил следующую заметку о Чулкове:
   "Чулков, Михайло, коллежский регистратор, находящийся при Правительствующем Сенате, много писал стихов, из коих некоторые не худы, и напечатаны в изданном им еженедельном сочинении И то И сьо 1769 года, и ежемесячном Парнаском Щепетильнике 1770 года. Он сочинил шутливую поему, Плачевное падение стихотворцев, стихами; также прозою сочинил и издал в свет первые четыре части Пересмешника, или Славянских сказок; первую часть Пригожей Поварихи, Похождение Ахиллесово, под именем Пирры; во одном действии комедию: Как хочешь назови; и много сатирических писем, напечатанных в еженедельном его сочинении. Он собрал из разных Авторов краткий Мифологический Лексикон, который и напечатан в Санктпетербурге 1767 года" (стр. 243).
   Отзыв Новикова чрезвычайно сух. Он не прилагает к Чулкову и к его стилю ни одного эпитета. Проза Чулкова здесь только упомянута.
   Михайло Чулков был писателем вне группировки. Вернее, ему не удалось ее создать.
   До 1780 года он издавал свои сочинения главным образом на собственные средства. Впрочем, ему приходилось изворачиваться. Средства его были чрезвычайно скудны. Об этом свидетельствует его письмо к неизвестному сановнику, по поводу второго издания "Собрания разных песен".*
   _________
   * Архив Дирекции имп. театров, Спб., 1892. отд. II, стр. 99--100.
    
   "Высокородный и высокопревосходительный господин милостивый государь мой!
   Ее Императорское Величество, Всемилостивейшая Государыня наша, по всеподданнейшей просьбе моей, в рассуждении моих недостатков, Всемилостивейше повелеть соизволила из сочиненных мною книг напечатать при Академии Наук две части из собранных мною песен, с тем, дабы возможно было видеть, во сколько оные книжки с печатанием обойдутся, потому и остановлено дальнейшее Ее Императорского Величества Высочайшее повеление о напечатании всех оных книг. Ныне те две части в типографии при Академии Наук напечатаны по 600 экземпляров и стали обе части в двести двадцать семь рублев и восемьдесят пять копеек, о чем в приложенной при сем записке значится.
   Сие высочайшее повеление последовало по докладу высокородного господина статского советника Пастухова, а ныне оный как слышно, в отпуску в Риге, и не прежде возвратится, как чрез месяц. [с. 80:]
   Того ради прошу Ваше Превосходительство в сем случае открыто оказать мне Ваше снисхождение, как и прежде имел я счастие носить на себе милости Вашего Превосходительства; прошу принять на себя труд исходатайствовать мне, дабы превосходительный господин генерал-майор Петр Васильевич Завадовский принял на себя доложить по сему делу Ее Императорскому Величеству, старание Вашего Превосходительства оное возможным сделать может; а сие Высокое благоволение Ее Императорского Величества о напечатании всех моих книг и Ваше в том заступление исправит состояние мое во всю мою жизнь и сделает благополучным, чего от снисхождения Вашего Превосходительства ко мне надеяться смею.
   Вашего Высокопревосходительства
   Милостивого Государя моего
   Покорнейший слуга
   19 июля 1776 года. Михайло Чулков
   С.-Петербург".
   Третья и четвертая часть "Собрания разных песен" вышли вторым изданием в том же 1776 году. А в 1780 году Новиков издал "Новое и полное собрание российских песен" с дополнительными пятой и шестой частями (1781).*
   __________
   * В 1783--1787 гг. Новиков вновь издал "Собрание российских песен" Чулкова, и в 4 частях (4 изд.).
    
   В 1781 году Чулков начинает издавать, на счет Кабинета, свой огромный компилятивный труд "Историческое описание российской коммерции". В этом предприятии Чулкову оказали денежную поддержку Михаил Сергеевич и Иван Иванович Голиковы, которые кроме того разослали книгу по всем ратушам и магистратам.
   Полное название труда Чулкова -- "Историческое описание Российской коммерции при всех портах и границах от древних времен до ныне настоящего и всех преимущественных узаконений по оной государя императора Петра Великого и ныне благополучно царствующей государыни императрицы Екатерины Великия сочиненное Михайлом Чулковым. В Санктпетербурге при Императорской Академии наук".
   Сочинение это издавалось в течение 1781--1788* годов -- в двадцати одной книге (с 1785 года в Москве, в университетской типографии у Новикова).
   __________
   * В 1788 году в Москве были изданы три книги Чулкова: 1) "Краткая история российской торговли", 2) "Словарь учрежденных в Россия ярмарок, изданный для обращающихся в торговле" (в типографии Пономарева), и 3) "Наставление необходимо нужное для российских купцов, а более для молодых людей, содержащее правила бухгалтерии". [с. 81:]
    
   В предуведомлении к первому тому Чулков писал:
   "По общим правилам купечество есть орудие коммерции. Оное составляет благополучие общества не по тому только, чтоб прибыль казне пошлинами приносить, но по тому более, что сей класс одобряет земледельчество, служит к обогащению общественному, и в политических делах бывает иногда великою подпорою государствам. Но как торговля по всей обширности ее, часто применяется, то никто в самом деле полезен быть не может публике, ежели не имеет случая знать интерес и ревность между торгующими державами: а к сему приступить инаково не возможно как иметь всегда пред глазами правило и описания оныя во всех ее частях.
   До сего времени Российские купцы те, которые хотели в познании заморской и заграничной торговли из отечества своего упражняться, имели токмо единый екстракт из Савариева Лексикона путеводителем к сему их намерению, который собственно для нашей торговли имеет великие недостатки. В Государственной же Коммерц-Коллегии, как то я при самом вступлении моем в Канцелярию оныя усмотрел: книг до сей материи принадлежащих, и составляющих купеческую Библиотеку, так же ни Регламентов торговых, ни Тарифов иностранных государств нет ни единыя. А историю Российской торговли в течении нынешнего столетия обозрел я в разных указных книгах и в других законоположениях разстановленную по случаям и временам по Портам и Границам, в разсуждении пространства и великости Империи нашей, прилежащих к разного свойства и натуры народам. Самостоятельна оная во многих в рассуждении преимущества своего Отечества, применено иногда к политическим правилам основательно торгующих Европейцев, иногда снисходительна к грубому невежеству и не полированной натуре недоверчивых Азиятцев и других степных народов; но единственной системы вкупе ни на какую особенную торговлю не нашел я ни единыя; а в древней Российской торговле усмотрел я в Летописях и Историях наших рассеянные весьма краткие, темные и иногда не вразумительные упоминовения, тож и иностранных писателях. Следовательно купечество наше хотя бы и желало, но за невозможностью достаточным сведением о торговле нашей пользоваться не могло, что и понудило меня по долгу всеподданнейшей службы моей ее императорскому величеству Всемилостивейшей государыне нашей руководствуемой всемогущим богом к приведению всех государственных классов и дел в законное восстановление, собрать полную систему как бывшей до сего, так и ныне отправляющейся торговли.
   Все остающееся мне время от должности употребил я на чтение Летописцев, Историй Российских, и других сочинений и на выписывание [с. 82:] из оных тех статей, которые касалась до древней историй о торговле нашей... А потом продолжил и до ныне производимой торговли, выписывая из Архива Правительствующего Сената, Государственной Коммерц-Коллегии и из новейших о России известий...
   ...весьма малое знание Иностранных языков, и не искусство мое в делах к сей материи относящихся, конечно бы отвратили меня от сего важного для меня и многотрудного предприятия, есть ли бы кроме всеподданнейшей должности моей к службе ее императорского величества, не столь много обязан я был благодарностию к высокому благодетелю моему Его Сиятельству князю Александру Алексеевичу,* которого произволением и руководством, и Превосходительного Господина Тайного Советника Сенатора и Кавалера Николая Ивановича Неплюева, коего содержу счастие иметь подобным себе благодетелем: определён я был в государственную Коммерц-Коллегию секретарем в 1772 году. Сего ради желаю удостоверить высоких благодетелей моих, что я могу быть несколько способным к намерениям их клонящимся в пользу общественную, преодолел все трудности и невозможности прилежанием моим, и чтоб оказать себя достойным носимых на себе их милостей: сочинил Историю о Российской Торговле: о полезности которой изъяснять здесь почитаю за излишнее. Сии суть первоначальные причины сего моего сочинения.
   _________
   * Князь А. А. Вяземский, генерал-прокурор, которому Чулков посвятил свой труд.
    
   По том вступлении в государственную Коммерц-Коллегию Президентом Его Сиятельство Господин Тайный Советник, Сенатор, Комиссии о Коммерции Член и Кавалер Граф Александр Романович Воронцов усмотря полезность сочиняемой мной сей Истории, дозволил мне продолжать выписывание принадлежащего до торговли из Коллежского Архива, и из дел производящихся по Коллегии, и оказал многие и другие к тому сочинении поощрения и благосклонности.
   ...В то время, как уже приводил я сей первый Том к окончанию, Ее Императорское Величество Государыня Императрица Екатерина Великая Высочайше повелеть соизволила, чрез Превосходительного Господина Действительного Тайного Советника Генерала-Прокурора князя Александра Алексеевича сочинить Коммерц-Коллегии Коммерческий Екстракт, к сочинению которого Государственною Коммерц-Коллегиею избран был я же,* и сей самый наисчастливейший для меня случай важность сего моего труда много облегчил".
   _________
   * Журнал Государственной Коммерц-Коллегии, 1777 года, маия 10 дня. (Прим. Чулкова.)
    
   Далее Чулков упоминает имя князя М. М. Щербатова, [с. 83:] который за отбытием в Москву не мог дать ему обещанных наставлений, и заканчивает следующим образом:
   "А как состояние мое благодеянием фортуны мало предпочтено, и от предков моих ничего не заимствую; но все для меня нужное приобретаю моими трудами, следовательно и не имел я при самом начале труда моего всего потребного к составлению сей обширной Истории, то есть разных Историй и Летописцев Российских и Иностранных, записки путешествователей по России и других многих издаваемых сочинений, принадлежащие к описанию отечества нашего; то сия непреодолимая трудность облегчена была господами Капитаном и членом Вольного Економического общества Михаилом Сергеевичем, и курским купцом Иваном Ивановичем Голиковыми и снабдением меня тогда довольною суммою. Они по особливому доброжелательству их к торгующему обществу, предприняли внушить сие отдаленнейшему Российскому купечеству сообщением в каждый Магистрат и Ратушу, сколько их в России находится кроме столиц и тех городов, кои населены капитальным купечеством, и из которых приезжают для торгу к Санкпетербургскому Порту, по одному печатному экземпляру своим иждивением, в том намерении, что отдаленнейшее Российское купечество, а особливо не имеющее торгу в здешнем Порту может весьма долгое время оставаться в неведении о сей вышедшей и весьма полезной для купеческого корпуса Истории, из которой они почерпнуть могут великое в торговле познание.
   В прочем по учиненным от меня чрез Санктпетербургские и Московские газеты публикациям, не имел я счастия получить ни от единыя особы никаких известий о торговле нашей... Следовательно в сем труде упражнялся я один без всякия помощи.
   Чтож касается вообще до труда моего, будет ли оно толико полезно, сколь велико было желание мое довести его до того, сие предаю на суд просвещенной публике, упомянув при том что всем угодить есть дело невозможное; а более по тому, что оное превосходит силы человеческие, и мое намерение состояло в том, дабы показать услугу Отечеству моему".
   Одновременно с работой над составлением "Исторического описания российской коммерции" Чулков работал и над составлением "Словаря русских суеверий", который вышел в 1782 году.*
   ___________
   * 1) Словарь русских суеверий. В Санктпетербурге. Печатано в вольной типографии у Шнора. 1782. 2) Второе издание: Абевега руских суеверий идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных простонародных обрядов, колдовства, шеманства и пр. сочинения М. Ч. Иждивением Ф. Гиппиуса печатано в Москве, в типографии содержателя Ф. Гиппиуса 1786 года. [с. 84:]
    
   Как известно, словарь посвящен Михайле Сергеевичу Голикову, и в посвящении Чулков благодарит Голикова за отправление сына за границу на обучение.
   Вообще впечатление такое, что бытовым образом и материальным Чулков связан с именитыми купцами больше, чем с Правительствующим сенатом, в котором он служит.
   Тут, конечно, нужно отметить, что у Правительствующего сената и у именитых купцов было много общих дел и интересов.
   "Историческое описание российской коммерции", которое, по преданию, довело Чулкова до слепоты, улучшило его материальное положение.
   В Архиве Московского дворянского депутатского собрания находились дела Чулковых, о которых было сделано краткое сообщение А. А. Фоминым:*
   ___________
   * Журн. "Книговедение", М., 1894, No 7--8, стр. 16.
    
   "В 1789 г. декабря 3. М. Д. Чулков, надворный советник и Правительствующего Сената секретарь, подал в Московское дворянское депутатское собрание "объявление", т. е. прошение о внесении его в дворянские книги Московской губернии. Среди документов есть его посемейный список, выданный 4 августа 1785 г.: в нем значится М. Д. 45 лет от роду: стало быть родился он в 1740 г.,* что доселе не было известно. Не было также известно, что М. Д. женился на дочери комиссара Гаврилы Ивановича Баталина, Анне. В 1766 г. у М. Д. и А. Г. Чулковых родился сын Владимир, который числится в посемейном списке служащих в Правительствующем Сенате регистратором. В 1783 г. Чулков купил недвижимое имение в Московской губернии, Дмитровского округа, Каменского стану в сельцах Коквине и Бутове и деревне Поповской с 76 душами крестьян и 63 д. женского пола по последней ревизии".
   ___________
   * Эта дата неправильная. Чулков родился в 1743 году.
    
   В деревеньки свои Чулков влюблен и в "Словарь учрежденных в России ярмарок" (1788) вставил и крохотную ярмарку своего села. Причем вставил описание пути, с указанием всех станций, к своему селу прямо от Москвы.
   "Коквино, правильнее Коковино сельцо, Московской губернии Дмитровской округи, Каменского стана, помещика Надворного Советника Михайла Дмитриева сына Чулкова, сочинителя сей книги: от Москвы пятьдесят девять от Дмитрова семнадцать верст. При одном сельце на погосте Св. Великомученика Георгия, что слывет в Конюшенной, бывает ярмарка после Пасхи в десятую пятницу, и продолжается один только [с. 85:] день. На оную приезжают купцы из Дмитрова, привозят мелочные товары, как-то иглы, пуговицы, запонки, ленты, платки, набойки, крашенину, разную посуду для домашнего крестьянского употребления, также разные железные орудия для земледелия, обувь и всякие съестные припасы" (стр. 87).
   Высшая цель чулковского "Наставления к малолетнему сыну" -- сохранение деревенек. "Наставление к малолетнему сыну моему вступающему в службу", приложено ко всем изданиям "Економических записок":*
   ________
   * 1) Економические записки для всегдашнего исполнения в деревнях. Прикащику и рачительному економу, которые ежели прилежно исполняемы им будут, то без всякого сомнения недостаточного помещика сделают обогащенным. Избранные Михайлом Чулковым из сочиняемого им словаря земледелия, скотоводства и домостроительства. Москва в типографии Пономарева 1788. 2) Записки для всегдашнего исполнения в деревнях прикащику. Избранные Михайлом Чулковым из сочиняемого им словаря земледелия, скотоводства и домостроительства. Москва в типографии Пономарева 1789. (Это первое издание, которое, очевидно, не разошлось и поэтому был заменен титульный лист.) 3). Записки Економические, для всегдашнего исполнения в деревнях прикащику, избранные Михайлом Чулковым из сочиняемого им словаря Земледелия, Скотоводства и Домостроительства. Издание второе с дополнениями. В типографии Пономарева. 1790.
    
   "...Ко всем знатным особам не токмо что иметь наружное, но должно чувствовать и внутреннее почтение: усмотренные же в некоторых слабости пропускать без замечания, и не только чтоб с кем-нибудь о том рассуждать, но и сообщать никому не должно, что разумеется и об определенных над тобою начальниках.
   "...Службу или должность содержать так надобно, доколе ты в оной пробудешь, будто бы ты для одной ее только и на свет произведен. Все твои упражнения, мысли и рассуждения во всегдашнее время должны быть ею заняты: верность, прилежность и искусство не отступными от того да пребывают.
   "...А в дополнение несозрелого еще твоего понятия и утверждения молодого и мягкого твоего сердца в добродетели, определяю к тебе учителями, наставниками и путеводителями к премудрости людей, в познаниях и добродетелях высочайших; их высокие умы и твердые рассуждения просветят твой ум и приобучат сердце к добродетелям; читай их предания каждочасно.
   А именно:
  
   Руссо Рассуждение о человеке.
   Поппия Опыт о человеке.
   Сократа Нравоучение. [с. 86:]
   Епиктита Енхиридион и апофтегмы.
   Кевита Картину света.
   Битобе Поему Иосифа.
   Мармонтеля Велизария.
  
   "А главное твое научение и упражнение должно быть священное писание, законы гражданские и знание всего обширного отечества нашего и других государств.
   "Вся сила содержание и намерение сего завещания состоят, чтоб был ты добрыми поведениями твоими приятен Богу, полезен государю, нужен обществу и достояный наследник отцовского имения, приобретенного им неусыпными трудами.

Михайло Чулков

   1785
   Маия 9 дня
   Сельцо Коквино".
    
   "Новомодный" дворянин Чулков получил право владеть крепостными и носить дворянский мундир Московской губернии.
   "Мундир: кафтан красный с воротником и обшлагами железного цвета, подкладка и камзол белые, пуговицы желтые, петли у кафтана шитые золотые, обшлага с двумя пуговицами, по наружному боковому шву петли золотые, таковые же две пуговицы и петли у кафтана близь обшлага, на том же шву две".*
   ________
   * С. Плещеев, Обозрение Российской империи, Спб., 1787, стр. 101.
    
   Предуведомление к "Економическим запискам" показывает, что Чулков в это время уже ориентировался на мелкопоместных собственников:
   "Сии записки сделаны мною единственно для прикащика в собственных моих небольших деревнишках, в расуждении всегдашнего моего отсутствия по службе, дабы оный во всякое время года исправлял, что должно, не описываясь ко мне и не тратил в том время; но потом разсудилось мне их напечатать по совету многих, в чаянии, что будут оные небезполезны таким же, как и я, мелкопоместным вотчинникам".
   В 1789 году Чулков выпустил пятую часть "Пересмешника".*
   ________
   * В 1783--1784 гг. в Москве вышло третье издание "Пересмешника". В 1789 году -- четвертое: "Пересмешник или славенские сказки". Издание третье (sic!) с поправлением, Москва. В типографии Пономарева. 1789 (ч. ч. 1--5).
    
   Последние его труды: 1) Сельский лечебник или словарь врачевания болезней, бываемых в роде человеческом также в [с. 87:] роде скотском, конском, и птиц домашних, собранный из печатных сочинений, М., 1789--1790, ч. 1--4 (ч. 5--6, М., 1805) в типографии Пономарева и 2) Словарь юридический, или свод Российских узаконений, времянных учреждений, суда и расправы. Собранный, над. сов. Правит. сената секрет. Михайлом Чулковым. В Москве при университетской типографии у В. Окорокова, 1792 (ч. 1--2).
   В 1790 году в особом "Известии" ко второму (третьему) изданию "Економических записок" Чулков поместил автобиографическую справку, где и перечислил все свои как изданные, так и неизданные сочинения:
   "В книге, названной опыт исторического словаря о российских писателях, напечатанной в 1772 году, под буквою Ч. напечатанная статья: Чулков Михайло, коллежский регистратор и прочая, надлежит быть поправлена и напечатана так: Чулков Михайло Дмитриевич, Надворный Советник, и Правительствующего Сената Секретарь в малолетстве обучался в Императорском Московском Университете, и изучив одно токмо начальное основание словесных наук, взят был из оного с прочими по имянному указу и определен в службу, в которой находяся сочинил и напечатал следующие книги: 1. Исторического описания Российской торговли 7 томов, состоящие в 21 книге: оные напечатаны по Высочайшему повелению на счет Кабинета. 2. Краткий Мифологический Словарь. 3. Словарь русских суеверий. 4. И то и сьо, еженедельное сочинение. 5. Парнасский щепетильник, ежемесячное сочинение. 6. Славенских сказок или Пересмешника 5 частей. 7. Собрания разных песен 4 части с прибавлением. 8. Похождение Ахиллесово под именем Пирры до Троянския осады, I часть. 9. Пригожая повариха, I часть. 10. Плачевное падение стихотворцев, сатирическая поема. 11. Наставление необходимо нужное для купцов, а особливо для молодых людей, I часть. 12. Краткая история о Российской коммерции, I часть. 13. Словарь учрежденных в России ярмарок. 14. Економические записки для всегдашнего исполнения в деревнях прикащику. 15. Сельский лечебник, или словарь врачевания болезней, бываемых в роде человеческом, в роде скотском, конском и птиц домашних, 3 части. 16. Перевод прозаической с французского языка писем Петрарка к любовнице его Лоре переложил в стихи.* Сочинены, но не напечатаны: 17. Словарь законов, времянных учреждений, указов, суда и расправы Российского государства. 18. Юридический словарь с 1762 года Юлия 28 дня. 19. Проект трактата между Европейскими Государями для вечного истребления в Европе войны. [с. 88:] 20. Краткие примечания об економических крестьянах обитающих около Москвы, во отношении нерадения их к хлебопашеству. 21. Словарь земледелия, скотоводства и домостроительства, 3 части. 22. Самозванец Гришка Отрепьев сатирическая поема в девяти песнях. 23. Проект для заведения купеческого банку при Санктпетербургском порте которого сумма раздаваема быть должна купцам претерпевшим несчастные приключения и тем, кои за понижением цены при порте немогут продать привезенных товаров. 24. Две комедии, перьвая добродетельно нерадивый в 3 действиях, которой сочинено 1 токмо действие и утрачено: вторая как хочешь назови, представленная в Санктпетербурге на придворном Театре неоднократно. 25. Лексикон или словарь Российского языка, сочиняем был обще с Михаилом Поповым, сочинителем книг под названием Досуги, которого словаря до несколька тысяч вокабулов собрано было, то есть имен и глаголов с их происхождениями и прочих частей грамматических словенского и Русского языка; но как в Университетской типографии напечатан был лист словаря Российского языка, а притом и объявлено, что и весь оный сочинен, и мы увидя из того листа, что расположение в нем было точно так, как мы свое сочинение расположили, того ради оставили сие дело, и истребили его на всякие ненужности, и можно сказать, что много стоило труда истребить его, следственно сочинить и еще того больше. 25. И еще многие мелкие сочинения, напечатанные в разных книгах".
   ___________
   * Это издание неизвестно.
    
   Как видите в этом списке нет ни "Руских сказок", ни "Древних сказок славян древлянских".
   Умер Чулков 49 лет в 1792 году в Москве.
   Его ближайшие наследники предполагали поставить ему надгробный памятник, для которого были изготовлены две овальные бронзовые дощечки.
   Сейчас эти дощечки хранятся в Пушкинском доме при Академии наук.
   Над одной из них под портретом Чулкова, писанным масляными красками, находится следующая эпитафия:
  
   Кого сей памятник печальный покрывает.
   Увы! Чулкова прах подсим опочивает,
   Чулкова -- друга Муз, защитника сирот;
   Кто кроткия души, трудов бессмертных плод
   Принесши, облетел, как древо сил лишенно.
   Но где награда?.. там... Здесь все мечта, все тленно.
    
   На другой -- надпись:
   "Здесь погребено тело раба Божия Михаила, молившего Бога в жизни [с. 89:] своей об отпущении грехов всем человеком а ныне просит воззрящего насие молити Господа Бога об отпущении его грехов: ибо кто человек аще жив будет и не согрешит.
   В жизни своей был он надворный советник, прозванием Чулков; жил 49 лет.
   Писано им самим на возвратном пути из Санктпетербурга в городе Вышнем Волочке 1783 года декабря 20 дня а представился в Москве 1792 года Октября 24 дня".
   Чулков был своим современникам если не лично, то как литературная величина известен хорошо.
   Он обладал свойством циклизировать вокруг себя определенные представления.
   В начале XIX века Чулкову приписали "Руские сказки", написанные Василием Левшиным. Это показывает, как впоследствии его воспринимали.
   "Руские сказки" довольно рано попали в лубок и перешли от издательства Новикова в издательство Решетникова и там разбились иа выпуски.
   Сахаров указывает, что "Руские сказки" Чулкова легли в основание лубочных сказок.
   Чулков был разночинец, обслуживающий купечество. Но часть его книг попала и в самый низший слой читателя.
   Писателем, повлиявшим на русский лубок, оказался все же не разночинец Михайло Чулков, а дворянин Василий Левшин. Этнографически, как очеркист, Чулков больше понимал крестьянство, точнее, чем Левшин.
   Такова судьба этого человека, который всю жизнь носил разные мундиры, мундиры чужие, а после смерти прославился чужим произведением.
    

РОССИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

   В 1767 году Михайла Чулков издал "Краткий мифологический Лексикон".
   Предуведомление лаконично:
   "Краткий сей Лексикон предприял я собрать с тем, чтоб услужить моим одноземцам тем, которые не знают иных языков, о пользе же ево говорить почитаю я за излишнее; ибо они сами употребляя ево в нужных случаях узнают, сколько он потребен".
   О пользе мифологии Чулков и разговаривать не захотел.
   В журнале "Трудолюбивая пчела" в январе 1759 года [с. 90:] статья "О пользе мифологии" шла как вступительная, непосредственно после стихов Сумарокова, посвященных Екатерине Алексеевне, тогда еще великой княгине. Автор статьи -- Григорий Козицкий. Мифологию он защищает против людей новой науки: "А во утверждении своего мнения приводят некоторых из числа ученых людей, которые прилежа к вышним, как они говорят, наукам, Мифологию, не имея вовсе об ней ясного понятия, и не проникнув внутреннего ее состава, или презирают, и за безделицу и сказки дряхлых старух, выдуманные для потехи малым ребятам почитают, или углублены мыслями своими в хрустальные небеса, в солнечные пылинки, в потаенные качества, в превращение круговой поверхности в четыреугольник, в неразделимые количества, и в пустоту наднебесную молчанием своим а иногда и высоковажною усмешкою соглашаются на ругательства их" (стр. 7).
   Козицкий опровергает мнение этих людей, доказывая пользу мифологии не только для совершенного понимания стихотворства, но и для истории, и для астрономии, и для физики.
   Причем мифологию связывает Козицкий с вопросом о Возрождении.
   Он рассказывает, как в варварские времена
   "...вся почти Европа помраченная невежеством под игом незнания стенала, пока опять из Греции, где еще некоторые их остатки, как скрытые в тепле таились искры, варварами в Италию не были изгнаны. Достойное удивления приключение! Варвары причину подают к истреблению варварства. В Италии впервые благополучной для них век возобновился, потом начали везде приходить в прежнее свое достоинство, и так вся Европа вскоре просветилась. Нет теперь в ней ни одного государства, где бы не процветали науки, и общего благополучия не умножали. Произвели древние времена остроумных философов, красноречивых ораторов, прилежных и беспристрастных Историков, сладостных Стихотворцев, и нынешние производят. Сколько осталось нам Греческих и Латинских писателей, коих сочинения всему свету приятны и любимы, сколько и теперь имеем Французских, Италианских, Аглинских, Немецких, Гишпанских, Шведских, Датских, Голландских, Польских и наших Российских книг, из которых иные в переводах, а иные в самих подлинниках читаем, и чтением их наслаждаемся. Весьма мало сыщется, я думаю, таких, кои бы не употребляли времени на чтение полезных и увеселительных книг. Но к совершенному разумению бесчисленного их множества на [с. 91:] разных языках сколь полезна и сколь нужна Мифология"... (стр. 10--11).
   Во имя этой единой мифологии, соединяющей все европейские народы, спорил Козицкий с попыткой переименования явлений небесного свода. Попытки были две. Одна сводилась к тому, что небо хотели сделать христианским. Другая любопытнее -- небо хотели отдать геральдике.
   Попытка первая была предпринята неким Юлием Шиллером. Большую Медведицу он назвал святым архангелом Михаилом, Овна -- святым апостолом Петром, Быка -- святым Андреем.
   Вторая попытка состояла в следующем:
   "...Ерард Вейгель видя Шиллерову неудачу, оставив богословию обратился к политике, и для сыскания себе у высоких особ милости, и у всех людей похвалы вознамерился выдумать новое небо, которое он называл Гералдическим, и вместил в оное гербы Европейских Государей, Князей и прочих людей. Например большую медведицу превращает он в слона Королевства Датского, лебедя в руту с мечами двора Саксонского, Плияды в Пифагорову таблицу, которую он за герб купеческой почитал. Однако сии новости всем славным Астрономам не понравились..." (стр. 20--21).
   И так сражение за звезды мифологией было выиграно.
   Вернемся в Петербург 1769 года.
   Федор Эмин, человек широко образованный, много видавший, издавал он в 1769 году журналы "Адская почта" и "Смесь".*
   __________
   * В. П. Семенников, Русские сатирические журналы 1769--1774 гг., Спб., 1914, стр. 27--37.
    
   В "Смеси" решился он напасть на дворянство, решился издеваться над журналом "Всякая всячина", редактором которого была сама Екатерина.
   Нападки были обидные, потому что "Всякая всячина", как и Екатерина, была женского рода.
   "Объявите мне, от чего происходит желание причитаться в родню? за тем, что я вижу в городе такую бабушку, которая всех писателей журналов включает в свое племя, и всегда на них ворчит, хотя сквозь зубы: из чего заключаю, что они не от нее происходят, а она сама на них клеплет. Но почто же называться роднею? или она уже выжила из ума. Сомнение мое час от часу умножается: я рассматривал ее труды и после сличал с ее потомством, однако не находил ни малых следов, чтобы [с. 92:] она была способна к такому детородию: ибо последние ее внучата поразумнее бабушки, в них я не вижу таких противуречий, в каких она запуталась. Бабушка в добрый час намеряется исправлять пороки, а в блажный дает им послабление: она говорит, что подъячих искушают, и для того они берут взятки; а это так на правду походит, как то, что чорт искушает людей и велит им делать злое. Права подъячие без всякого искушения, сами просят за работу. Сия же старушка советует что бы не таскаться по приказным крючкам, то должно мириться и разделываться добровольно: всякий сие знает, и конечно по пустому тягаться не сыщется охотников. Верно естьли б все были совестны, и наблюдали законы, то не надобно бы было и судов, и приказов, и подьячим бы не шло государево жалование. Но когда сие необходимо, то для чего ей защищать подъячих? Знать что они то истинное ее поколение" (стр. 85--86).
   Вместо зависимости от бабушки, Эмин указывает на происхождение своего журнала от западно-европейской мысли:
   "...мимоходом дам приметить читателю, что справедливее назвать Смесь дочерью тех сочинений, коих видны в ней переводы, нежели включить в племя такого издания, которое ее старее несколько недель, и коему не можно так в России размножить журналы, как развелись земляные яблоки" (стр. 32).
   Казалось бы, что этим боевым журналам, что "Адской почте", бесы которой одинаково были непочтительны и со священниками и с императрицей, что этим бесам до мифологии?
   В письме 83 "Адской почты" описывается некто Рабинеус, который "сделал обещание, чтоб никогда не отворять ни на что иное своих уст, кроме дурачеств".
   И вот дурачество, которое погубило репутацию этого человека:
   "...на конец сказал, что бесконечная Геометрия Невтонова весьма много в себе имеет ошибок, и что Невтон гораздо бы лучше в своих геометрических трудах имел успехи, естьли бы держался афоризмов Гипократовых. Подумай пожалуй, может ли математик какое-нибудь дело иметь с афоризмами аптекарскими. Ему все, его бредни слушавшие потакали, и он от Гипократа полетел в ад, сказав, что Вулкан был бог Медицины, а Ескулапий работал во аде около наковальни. Тогда все вдруг захохотали, и он, догадавшись, что ему смеются, ушел от нас с гневом, браня всех..." (стр. 282).
   Без мифологии нельзя было ступить в обществе. Это был предмет первой необходимости. [с. 93:]
   Мифология была целой системой сложных, закрепленных значений.
   Мифология была как бы системой иероглифов.
   Употребление мифологических имен в стихотворчестве вообще обозначает работу с закрепленною семантикой.
   Мифологическая система в стихотворчестве держалась очень долго и в одной своей форме, в форме упоминания атрибутов, встречается и у Пушкина.
   Эта работа с такими понятиями, как "Кастальский ключ", "Гробовая урна", "Свиток грехов".
   Здесь поэт, называя общие поэтические места, вызывает воспоминания об их обычном эстетическом сопровождении.
   Так иногда самый жанр, например, баллада, одним своим ритмом вызывает у читателя воспоминания о том поэтическом наследстве, которое было выражено этим размером.
   Так пользуется Маяковский в поэме "Про это" ладом баллад.
   С работой мифологистов связана, вероятно, номинативность Пушкина, который вместо перечисления мифологических богов, вводит иногда в свои стихи ряд названий.
   Примечания Пушкина к стихам, объясняющие эти названия, соответствуют такому же приему в мифологической поэзии.
   Мифологическая традиция в поэзии не прервалась и сейчас.
   Поэзия Маяковского мифологична.
   Он пользуется именами Иродиады, Нерона, Фауста, упоминает Голгофу, Гретхен.
   Номинативность его приблизительная.
   В поэме его вокруг головы Иоанна Крестителя танцует не Саломея, а Иродиада, -- как в русских апокрифах.
   Но Маяковский привлекает традиционный материал для его переосмысливания и обычно для его снижения. А мифологисты работали методом включения своего материала в мифологический.
   Хлебников связан с русской мифологией, взятой иногда пародийно. Так у него русалки "держат в руке учебник Сахарова и поют по нему" ("Ночь в Галиции").
   Вернемся к книгам старых мифологистов.
   Что такое мифология для XVIII века?
   Приведем отрывок из книги, напечатанной с параллельным [с. 94:] французским текстом. Издана она в 1795 году; но французский текст, конечно, старее:
   "Что есть Мифология?
   Мифология есть наука или изъяснение басен.
   Не называют ли ее также Историею Стихотворческою?
   Называют, потому что она одолжена начальными своими украшениями вымыслам Стихотворцев.
   Что ж вы разумеете чрез Историю Стихотворческую?
   Я разумею чрез нее Историю такую, которая смешивает истину с ложью и которую древние почитали за неисчерпаемый источник дел чудесных, происхождений важных и таинств своей богословии.
   Что вы думаете о сей Истории?
   Она есть сцепление воображений странных и собрание дел невероятных, которые столько превознесли в своих сочинениях Стихотворцы, что назвали их некоторым родом чудес, и которые полезны к тому, чтоб разуметь лучших древних писателей также и нынешних Стихотворцев".*
   __________
   * Начертание Мифологии в пользу юношества обоего пола, изданное Г. Аббатом Лионе, М., 1795, стр. 3--4.
    
   Таково значение общей мифологии. Эта мифология была переведена на русскую почву автором "Синопсиса", Иннокентием Гизелем (1674), а впоследствии русский Олимп был приведен в единообразие с европейской системой.
   Ломоносов в "Древней российской истории" писал:
   "Древнее многобожие в России, сходствующее с Греческим и Римским подтверждается еще, сверьх письменных известий, другими примечаниями: что значат известные в сказках Полканы, из человека и коня сложенные, как греческих центавров? не гиганты ли Волоты. Не Нимфы ли в кустах и при ручьях сельской простотою мнимые русалки? Не соответствует ли Царь морской Нептуну, а чуды его Тритонам? Чур поставленному на меже между пашнями Термину?"*
   __________
   * Древняя Российская история, Спб., 1766, стр. 100--101.
    
   Отсюда начались русские системы мифологии.
   Одним из первых русских мифологистов и был Чулков, мифологические работы которого располагаются в следующем порядке:
   1) Мифологические примечания к "Пересмешнику" (1766--1768).
   2) "Краткой Мифологический Лексикон" (1767).
   3) "Весьма краткое известие о мифологии" ("И то и сьо", 1769). [с. 95:]
   4) "Словарь руских суеверий" (1782).
   5) "Абевега руских суеверий" (1786).
   Для того чтобы сравнить две системы мифологии: систему греческую, которой пользовались поэты, и попытки перейти на систему русской мифологии, приведем два отрывка из сочинений Чулкова:
   "Молодая Фетида, дочь Нереева и Дорисина, выдана будучи за Пелея Эакова сына, а брата Телемонова: родила от него сына, которой назван был Ахиллесом, и уведовши от Колханта жреца, что без Ахиллеса сына ее, не возможно будет взять города Трои грекам, и что он тамо будет убит перерядила ево в девическое платье, когда еще ему было только девять лет, и отослала на остров Сцирос, ныне называемый Широ, который недалеко от Эвбеи или Негрепонта, к царю Ликодему, дабы ему там быть воспитану и укрыту. Ахиллес пребывая у того царя, и ходя в девической одежде под именем Пирры, имел свободный случаи полюбить его дочь называемую Деидамиею, и быть от нее любимым взаимно; но когда греческое ополчение против Трои собралось все в Авлиду, то Колхант объявил, что Ахиллес укрыт на помянутом острове Сциросе девическим одеянием; чего ради и отправлен от него к царю Ликодему послом Уликс Царь Итакский. Между протчими дарами, кои посол привез царевне и придворным ее девицам, находилося оружие, как то шлем, копье и щит, за которое Ахиллес по природе своей охотнее всего взялся, нежные дары оставив девицам. Сие самое было указанием по которому Уликс признал Ахиллеса.
   Что ж касается до расположения сей истории и до прибавки выдуманных мною случаев, то в том поступал я по моей воле".
   Это -- предуведомление Чулкова к его мифологической повести "Похождения Ахиллесовы под именем Пирры до Троянския осады", изданной в Санктпетербурге в 1769 году.
   Предуведомление это дочти дословно повторяет "перечневое описание" Василия Тредьяковского к трагедии "Деидамия" (1750).
   Повесть Чулкова представляет собою прозаический пересказ стиховой трагедии Тредьяковского.*
   ________
   * См. В. В. Сиповский, Очерки из истории русского романа, вып. I, стр. 452.
    
   В том же 1769 году в журнале "И то и сьо" Чулков напечатал "Стихи на семик":
    
   Не смейся Муза мне, а я не хохочу,
   Что из пустова класть в порожнее хочу,
   Намеренье мое горох лепити в стену, [с. 96:]
   Бериозкам положить в семик цену,
   Чтоб красны девушки по утру пробудясь
   И лучше, как они умеют: нарядясь,
   Без торгу брали их и ставили в кружечик
   Сбираясь на берег иль инде на лужечик,
   Но прежде нежели плясать они начнут,
   Я мысленно еще слетаю в Волхов пруд,
   Что мутная река сперва именовалась,
   И после Волховом она уже назвалась,
   Рассыплю на брегу наметанной бугор,
   Где спит тот Князь и Волхв и с ним богов собор,
   Которых прежде здесь Славяне почитали,
   И кои уж давно почтенье потеряли.
   Как молвить например: Перун громовой бог,
   Которого они дубьем свалили с ног,
   И бросили в реку на веки там купаться,
   Чтоб перестали их невежеству смеяться.
   Второй степенной бог Волос, или Велес
   Из храма своего чуть ноги лишь унес,
   Как начали тузить в бока и в лоб и в зубы
   Завыли Лада, Дид, Белбоги и Дашубы,
   Догода, Коляда, Купало и Услад,
   Святовичь деланной весьма на чудной склад.
   Ягая баба, Чур, Полкан и Симаергла,
   Ужасный Чернобог, что в ад судьбина свергла,
   Летели из домов как черти с небеси,
   Пощады не было хоть сколько ни проси,
   Очистили они и улицы и храмы,
   Невежество богов и все повергли в ямы.
   Язычество сие мещане здесь клянут;
   Незнаньем же к нему еще довольно льнут.
   Семик веселый день его непропускают
   И в песнях тех богов почасту вспоминают...
    
   Системы эти отличались вообще же тем, что национальная система мифологии играла разделительную роль.
   В славянстве во главе ее осознания и создания были чехи.
   Классическая же мифология -- это своеобразная латынь -- "общий язык" поэзии.
   Разница здесь может быть такая, как между Священной римской империей и национальными государствами более позднего времени.
   Одновременно с Чулковым работал Михайло Попов, который издал книжечку, похожую по размеру на записную: "Описание древнего славенского языческого баснословия, собранного из различных писателей и снабженного примечаниями. В Санктпетербурге. 1768 году".
   В предуведомлении Попов указал источники: [с. 97:]
   "...за потребное признаю уведомить читателя, что материя составляющая сию книгу выбрана мною из славено-российского древнего летописца, из Российской истории покойного господина Ломоносова, из историографии о начале происхождения Славенского народа г. Мавроурбина Архимандрита Рагужского, из некоторых рукописных Российских летописцев, из простонародных сказок, песен, игр, и оставшихся некоторых обыкновений.
   Признаюсь при сем, что я много может быть упустил достойнова примечания, а в извинение мое ничего более предложить не имею, кроме малого моего сведения, перьвого в сем деле труда" (стр. 10--11).
   Подобно Чулкову, Попов в своей мифологии многое придумывал, много записывал чужих выдумок. Выдумки его впоследствии перешли в пресловутую "Histoire de la Russie ancienne et moderne" Леклерка и вызвали возражения Ивана Болтина.
   "...за благо рассудил автор... описать древнее богослужение славян, почерпнутое им, как сам он признается, из сочинений г. Попова, изданных под именем Досуги. Г. Попов, будучи в древностях славянских мало сведущ, внес в свою баснословию все что ему ни попалося без разбору, и многие такие вещи под статью богов поместил, кои никогда славянами боготворимы не были; ибо разница есть между боготворить и между уважать или почитать. Г. Леклерк к его догадкам и толкованиям прибавил свои, а к богам Славянским, Варяжским, Чудским, приложил Калмыцкие, Китайские и проч.
   Бога Хорса производят они от глагола корчить не доказав подлинно ли слово сие есть Славянское или Русское; ибо легко статься может, что тогдашними славянами, кои богу Хорсу поклонялися, оно вовсе неизвестно было, а вошло в русский язык после из других. Сколь ни странно такое производство, но Леклерк приняв его за дельное, новой смысл и определение к нему прилагает. По его толкованию, глагол корчить значит сократить, убавить... без сумнения не иное что как болезни. И так по смыслу нового сего определения стало быть Хорc Ескулапом, сиречь сократителем болезней. Нынешний же смысл глагола корчить совсем противное сказанному значит: у такого врача, которого лекарства людей корчат никто лечиться не станет. Мнение Татищева более вероятия имеет, что Хорс у Славян то же что Бахус у Римлян".*
   __________
   * Примечание на историю древния и нынешния России г. Леклерка, Спб., 1788, том I, стр. 97--99.
    
   Мифология изменилась в европейском масштабе. Каждый [с. 98:] народ, осознавая себя национальным, создавал собственную мифологию.
   Так купцы, богатея, создают галлерею предков.
   В литературе появилась величайшая подделка. Расскажу о ней словами обманувшегося вместе со всеми Карамзина:
   "Оссиан был сын Каледонианского Царя Фингала и жил, по всей вероятности, в конце третьего и в начале четвертого века. Каледониане, обитатели северной Шотландии, имели почти безпрестанную войну или со своими соседями, или с Римлянами, и потому храбрость была у них первой добродетелью. Барды, Поэты тех времен, прославляли Фингала за его добродетель; и сколь славен был Фингал между храбрыми, столь же славен был сын его, Оссиан, между певцами Каледонианскими. Некоторые из его песен дошли до самых наших времен; но они были бы и теперь нам неизвестны, естьли бы г. Макферсон, Шотландец, не обратил внимания на сии драгоценные остатки древней поэзии своего отечества. Собрав некоторые, издал он их на Английском языке в 1760 году. Все любители Поэзии почувствовали красоты Оссиановских песней. Макферсон, ободренный всеобщею похвалою, собрал в Северной Шотландии, частию устных сказок, частию из рукописей -- прочие творения сего Барда. Многие ученые мужи старались раздроблять красоты оных -- издание следовало за изданием, и слава Оссианова скоро распространилась и в другие земли. Его перевели на немецкий, на итальянский и на французский язык".*
   __________
   * Переводы, т. V, изд. 4, Спб., 1835, стр. 3--4.
    
   Первой была Англия в торговле, первой же была она в системе новой, уже национальной мифологии.
   Русские мифологические работы XVIII века представляют собой момент перехода от общей мифологической системы к мифологии национальной.
   Шел спор о богах. Михайла Чулков среди славенских богов назвал и Чернобога (злой бог, которому приносили кровавые жертвы).
   Что же из этого вышло?
   Михайла Попов во втором издании своего "Описания древнего славенского языческого баснословия"* прибавил к статье о Чернобоге следующее замечание:
   __________
   * Досуги, Спб., 1772, ч. I, стр. 207.
    
   "Некоторой немецкий издатель Краткого Баснословного Словаря и сего не хорошего Божка хотел было у нас оттягать, назвав его Цернебухом, и в то же время переводя, или Черный Бог". [с. 99:]
   Богов нехватало. Их выдумывали.
   Так, очевидно, придумал Чулков богиню Зимцерлу, которая на долгий промежуток времени осталась в русской литературе.
   Привожу сводку показаний, в которой видно, как обрастала эта богиня атрибутами (таблица на стр. 100). [Приводим здесь таблицу, занимающую в книге всю с. 100:]
    
   ЧУЛКОВ 1767 -- Зимцерла, Славенская богиня, владычествующая над началом дня (Краткий Мифологический лексикон, стр.42).
   ПОПОВ 1768 -- Зимцерла, богиня Киевская; какие ей качества приписывались, о том ничего неизвестно; разве изломанное ее название произвесть от имени Зима и глагола стереть, так назовется она Зимстерлою и будет походить на Аврору или Флору, богиню цветов. (Описание древнего языческого Баснословия, стр. 12.)
   ЛЕВШИН 1780 -- Зимцерла, богиня зори или Славенская Аврора. (Русские сказки, ч. I, стр. 128.)
   КАЙСАРОВ 1804--1807 -- Зимцерла. О сем божестве нам... мало известно. По одному словопроизводству утверждают, что она была богиня весны; потому что имя ее, говорят, составлено из слова зима и стереть. ("Славянская мифология", стр. 86.)
   Г. ГЛИНКА 1804 -- Зимстерла.* Под сим именем предки наши почитали богиню весны и цветов. Она имела свои божницы, и праздники ее были в месяце Цветене (апреле): потому что в южных странах России с этого месяца начинается весна. Сия богиня хотя и скрывается иногда, но в свое время появляется снова в прежней своей молодости. Изображается она прекрасною девицею, одетою в легкое белое русское платье, подпоясанною поясом из роз, переплетенным золотом: на голове у нее из роз венок; в руках держа лилею, нюхает. Грудь ее вся открыта; на шее ожерелье из цикорий. Перевязь через плечо цветочная. Ей приносимы были в жертву цветы, кои собирая в ковшицы, поставляли перед ее кумиром, равно как и капище в ее праздники убиралось и усыпалось цветами... (Древняя религия славян, стр. 106).
   __________
   * Зимцерла так же. Но справедливее Зимстерла, прогонительница зимы, изгладившая зиму. (Прим. Глинки).
    
   Дальнейшая история Зимцерлы состоит в том, что она попадает в пародию "Сцены из трагедии: Стенька Разин" Николая Полевого:
    
   (Берег Волги; вдали видна Астрахань.)
   Два казака (один стоит с пикою, другой лежит подле дерева; подле него бутылка шампанского и два бокала).
    
   Второй казак
    
   Как разостлался по полю туман!
   Проходит ночь, и вот на небосклоне
   Горит Зимцерла блеском золотым.
   И сонная река проснулась. Вот
   Летят певуньи-птички, соловей
   Умолк в тени дубравы. Скоро
   Перун ударил вестовой, -- а ты
   Все в думу погружен.
    
   Михайла Попов в предуведомлении ко второму изданию "Краткого описания древнего славенского языческого баснословия" писал:*
   ________
   * Досуги, Спб., 1772, ч. I, стр. 185.
    
   "Я не везде приводил в доказательство Авторов для того, что ни себя, ни читателя не хотел сим отяготить; ибо ученым и любопытным и без того они известны; а при том же сие сочинение сделано больше для увеселения читателей, нежели для важных исторических справок; и больше для Стихотворцев, нежели для Историков".
   Как известно, вновь найденная российская мифология была принята радостно стихотворцами. Ее широко использовали Богданович ("Славяне"), Херасков ("Бахариана"), Карамзин ("Илья Муромец"), А. Радищев ("Бова"), Н. Радищев ("Алеша Попович", "Чурила Пленкович"), Н. Львов ("Добрыня"), Державин ("Добрыня", "Анакреонтические песни", "Обитель Добрады", "Царь-девица", "Новгород-[с. 101:]ский волхв Злагор" и др.)" А. Востоков ("Светлана и Мстислав", "Певислад и Зора").
   Уже на системе русской мифологии, только что созданной, работает сочинитель "Руских сказок" Левшин, развертывая имена в мифы.
   Следующим работником на этом мифологическом поле был Кайсаров, автор книги "Versuch einer Slavisch Mithologie, in alphabetischer ordnung", изданной в 1804 году в Геттингене. Русский перевод этой книги вышел в Москве в 1807 году.*
   ________
   * 1) Славянская мифология, соч. г. Кайсарова, Москва, в типографии Дубровина и Мерзлякова, 1807, 2) Славянская и Российская Мифология, соч. г. Кайсарова, издание второе, Москва, в типографии Дубровина и Мерзлякова, 1810 года.
    
   Приведем отрывок из "Вступления":
   "...В русских песнях находится много характеристического; на многих остался отпечаток седой древности; иные из них происходят, вероятно, из языческих времен, потому что в них упоминаются часто имена некоторых богов... Другой источник составляют простонародные сказки, из коих некоторые в самом деле басни, а другие небольшие рыцарские романы. Тут с патриотическим жаром повествуются деяния героев древности, и мрачными красками изображаются несчастия России под игом татар. Тем занимательнее для русской мифологии то, что в них нередко упоминается о древних божествах, чудесах, волшебницах и проч.
   Долго переходили они только из одних уст в другие; но в справедливости их ручается единогласие, с каким тысячи людей их рассказывают. Наконец собрал их г. Новиков, которому российская история и словесность многим обязаны, и издал их в шести частях под заглавием: Славянские Сказки.* Потом явилось еще другое собрание их, под именем Русских Сказок.** Из них перевел некоторые Рихтер на немецкий язык в своих Русских отрывках (Russische Miszellen), хотя и вкратце и с некоторыми отступлениями.
   ________
   * Очевидно, имеется в виду книга Левшина "Вечерние часы или Древние сказки славян древлянских", М., 1787--1788 (ч. 1--6),
   ** "Руские сказки" Левшина, М., 1780--1783 (ч. 1--10).
    
   Сии и многие другие сокровища долго уже скрываются, будучи написаны не à la Voltaire, или à la Sterne, но à la... что ж из того следует? -- Что у Россианина в девятнадцатом веке нет еще совсем Российской истории!.." (стр. 9--13).
   Далее Кайсаров, упомянув о "Словаре руских суеверий" Чулкова, резко критикует книгу Попова: [с. 102:]
   "Историки наши... упоминали... большею частью об одних только именах славянских богов. Между тем... издан был Словарь древнего русского суеверия; а наконец... г. Попов представил краткой чертеж славянской мифологии. Хотя этот чертеж так краток, что содержится только в двух печатных листах, однако ж в нем находится довольно пустого. Автор не упоминает даже об источниках, из которых он почерпал, считая это бесполезным делом" (стр. 43--44).
   Кайсаровекая мифология уже мифология нового типа, национального. Но она же и переводная. Потому что в этом национализме быть отдельным было важнее, чем быть самостоятельным.
   Неизвестный автор рецензии на первое, еще немецкое издание книги Кайсарова, считая, что "он сочинил нам прекрасный опыт славянской мифологии", упрекает его в незнании некоторых иностранных источников: а также в том, что вместо подлинных изображений славянских богов, он поместил гравированные таблицы, заимствованные из книги Басвиля "Начала мифологии для пансионов".*
   ________
   * "Северный вестник", Спб., 1805, ч. VIII, стр. 123.
    
   Работа Кайсарова* не представляла собой явления исключительного, так работали немцы и чехи, которые широко пользовались в деле создания национальной мифологии подделками, находя только что написанные книги.
   ________
   * О Кайсарове см. статью И. И. Срезневского "Чешские глоссы в Mater verborum". (Сб. Отд. русск. яз. и слов. И. А. Н., Спб., 1878, т. XIX, No 2, стр. 120).
    
   Люди наивные даже настаивали на праве подделывать.
   Профессор Дерптского университета Григорий Глинка в введении к книге "Древняя религия славян" (Митава, 1804) писал:
   "...Описывая произведение фантазии или мечтательности, я думаю, что не погрешу, естьли при встречающихся пустотах и недостатках в ее произведениях, буду наполнять собственною под древнюю стать фантазиею. Правда, стершиеся или слинялые места в древних картинах, подправленные новыми красками, хотя и на старинную стать, уменьшают цену картин; но лучше ли ничто, нежели что-либо? И не лучше ли Фидиасова Венера с подделанными во вкусе сего знаменитого древнего мастера руками и ногами, нежели когда осталось одно только ее туловище, и то может быть местами еще выбитое?.. Известно, что изправки или [с. 103:] коррекции древних греческих и латинских писателей их учинили лучшими, но все ли изправки сделаны в попад на Авторово слово или мысль, и может быть иные не сделали ли под видом изправок рукописи, изправленным самого автора в словах и мыслях, за что бы он и сам в состоянии нашелся поблагодарить. -- Я переселяюся в пространные разнообразные области фантазии древних славян, бродя по ним, стану собирать всецелые мечтательные идеи и малые их частицы и сии последние, сообразуясь их устроению, дополнять материалами сего же царства и по законам воображения или мечтания".
   Автор упомянутой нами рецензии в "Северном вестнике" дает сравнительную оценку мифологических сочинений Глинки и Кайсарова:
   "...Первая писана как роман; вторая как систематическая книга... Первая имеет слог стихотворный, неправдоподобный и читатель ни чему не верит. -- Вторая имеет всю историческую важность -- на нее можно везде полагаться. Первая... выписана из прежних наших кратких описаний Славянского Баснословия, всем уже известных, безполезных и часто неосновательных. Вторая почерпнута из лучших источников, какие только можно было найти под руководством славного Шлецера, и открыть в путешествии по тем местам, где еще остались памятники сего Баснословия... Первый писал, может быть для дам, или для людей, которые, кроме Попова и Абевеги, ничего не читали. Второй писал для людей ученых..."*
   __________
   * "Северный вестник", Спб., 1805, ч. VII, стр. 159--162.
    
   На книгу Кайсарова ссылается в примечании к своей "старинной" повести "Предслава и Добрыня" (1810) Батюшков, которому также были известны и "Руские сказки" Левшина.
   В начале XIX века была произведена некоторая чистка этой мифологии.
   Павел Строев в "Кратком обозрении мифологии славян российских" (М, 1815), писал:
   "...Ети Услады, Купалы, Зимстерлы, Полели, Дашубы, Лады, Лели и проч... и проч... о коих столько до сих пор говорено было, существовали, кажется, в одном воображении повествовавших о них писателей. Они думали, что у славян непременно долженствовало быть ни больше ни меньше богов, сколько было их у греков и римлян и для того старались заменить вымышленными, на словопроизводстве основанными именами тех богов, о коих не находили никаких известий". (Примечание на стр. 41--42.)
   Эта поэтическая мифология кончается Вельтманом, кото-[с. 104:]рый в одном из примечаний к первой части романа "Кощей Бессмертный" (М., 1833) сообщает:
   "В надежде скоро выдать Славянскую Мифологию, не распространяюсь здесь в описаниях старых богов" (стр. 296).
   Впрочем, "Славянская мифология" Вельтмана так и не вышла.
   Вся сказочность произведений Вельтмана основана на сказочности левшинских "Руских сказок", то есть на национализированном рыцарском романе.
   Мифология в "Руслане и Людмиле" -- тоже мифология второго ранга, непосредственно связанная с попыткой создать в XVIII веке "рускую" национальность.
   Упоминание русского духа в мифологических описаниях Пушкина декларативно и не является новостью для XVIII века.
   "Словарь руских суеверий" Чулкова находится несколько вне системы русской мифологии. Приведу об нем мнение Пыпина:
   "В 1782 г. Чулков издал "Словарь русских суеверий", который явился потом вторым дополненным изданием. Книга эта замечательна как первая чисто этнографическая попытка своего временн. Правда, между "русскими" суевериями большую долю книги занимают верования и обычаи всяких русских инородцев -- татар, мордвы, чуваш, камчадалов и пр., о каких автор мог найти сведения в тогдашней литературе путешествий; правда также, что русская мифология излагается с разными прикрасами, какие считались в то время позволительными в изображениях "древности", но в то же время собрано и акуратно описано много действительных народных обычаев. Цену этих описаний достаточно указать тем, что многими указаниями из "Абевеги" нашел возможным пользоваться ученый нашего времени, Афанасьев, в своих этнографических работах, и особенно в книге: "Поэтические воззрения славян на природу".*
   _________
   * "История русской этнографии", т. I, стр. 68.
    
   "Словарь руских суеверий" -- книга уже не только по мифологии, а главным образом, по этнографии, что для того времени являлось новостью.
   Сведения о "суевериях" камчадалов заимствованы Чулковым из знаменитой, до сих пор не потерявшей своего значения книги Степана Крашенинникова "Описание земли Камчатки" (Спб., 1755, т. I--II). [с. 105:]
   В свой текст Чулков иногда вносил самые незначительные изменения.
   Приведем пример:
    
   Крашенинников.
   "Ажушак есть столбик с обделанною верхушкою на подобие головы человеческой: ставится над домашнею посудою, и почитается за караульщика отгоняющего от юрты лесные духи: за что и кормят его камчадалы по всякой день, мажут ему голову и рожу вареною сараною или рыбою.
   Сего идола и южные камчадалы имеют, и называют Ажулуначь..." (т. II, стр. 27)
   Чулков.
   "Ажушак или Ажулуначь. Идол всех Камчадалов, вообще изображают его столбиком с обделанною верхушкою на подобие головы человеческой. Ставится он в юрте над домашнею посудою и почитается за караульщика отгоняющего от юрты лесных духов, за что и кормят его камчадалы по всякой день, мажут ему голову и рожу вареною сараною или рыбою" (Словарь русских суеверий, стр. 2--3).
    
   Наступление русских к океану, на Камчатку, делало камчадалов как бы модными.
   В "Трудолюбивой пчеле" 1759 года мы находим статью Сумарокова "О стихотворстве у камчадалов".
   В журнале "Всякая всячина" 1769 года напечатано письмо камчадала Аришлая Шуши (вероятно, Андрея Шувалова).*
   ____________
   * В. П. Семенников, Русские сатирические журналы, Спб., 1914, стр. 15.
    
   В литературе XVIII века "камчадал" занимал место "цыгана" и "черкеса" литературы XIX века.
   "Абевега руских суеверий" (М. 1786) обогащена целым рядом "суеверий" киргизских, чувашских, лопарских, калмыцких и особенно камчадальских.
   Это связано, вероятно, с тем, что новые земли, и в частности Камчатка, занимали в умах хозяев Чулкова очень много места.
   В описание свадебных обрядов Чулков вставил "Смету во что обходится свадьба простолюдиму". Смета очень подробная, отдельно сосчитаны расходы невестиной стороны и жениховой стороны. И всего оказывается свадьба стоила 33 рубля 20 копеек. Сумма по тому времени немалая. [с. 106:]
   Отношение Чулкова к суеверию исследовательски-рационализаторское.
   Народный обычай рассматривался как уклонение от нормы. Он сопоставлялся с модами, которые тоже нарушение нормы.
   Так Чулков вставил в свой "Словарь руских суеверий" анекдот о происхождении тафтяной мушки.
   Чулкову доставило удовольствие рассматривать петиметра рядом с камчадалом.
   Путь Чулкова от "Краткого мифологического лексикона" к "Словарю руских суеверий" определяется возникновением этнографии, связанной с наступлением купца к морю, с осваиванием новых земель.
    

О ПРОЗЕ ЧУЛКОВА

   "Пересмешник" -- книга пестрая, печаталась она долго, последний, пятый, том вышел в 1789 году, а первые четыре тома в 1766--1768. Книга содержит в себе рыцарские романы, сравнительно с небольшим количеством волшебных моментов, плутовские новеллы, очень умело написанные, и маленькие бытовые повести. Книга разбита на вечера, и одна повесть перебивает другую.
   В плутовских повестях Чулкова часто останавливается действие для социальной характеристики героев, причем эти герои потом не используются в действии, т. е. мы здесь имеем плутовской роман с бытовыми элементами, роман нравоучительный.
   И "Пересмешника" и "Пригожую повариху" можно связать с низкой литературой того времени. Например, рождение героя и крещение его напоминают крещение Уленшпипигеля (он же Совестдрал):
   "Благодаря больше природе за рожденье мое, нежели жалуясь на судьбину за похищение жены, родитель мой меня окрестил на шестой неделе после появления моего на свет. Как в ту пору я был ни мал, однако имел столько смысла, как сказывают, чтоб ударить бабку в щеку, которая готовясь нести меня в церькву, напилась до пьяна, и когда священник рассердись за сие кричал на нее; то я, как будто бы смысля его [с. 107:] слова, в самое то время ударил ее правою рукою в левую щеку, отчего все люди пришли в удивление, и смеялись столько, сколько можно в церькве".*
   _________
   * "Пересмешник", Спб., 1770, изд. 2, ч. I, стр. 3.
    
   Роман эротичен:
   "Признаюсь, что любовным моим изъяснением, которое присунул я ни к селу, ни к городу, читателю более наскучил, нежели всею моею книгою; я хотел было в середине етой проповеди и сам встать, потому что попался мне под колено камушек, который щекотал меня довольно исправно, и болезнь произведенная от него подавала мне больше жару; и так любовница моя подумала, что я пренежнейший любовник в свете" (ч. I, стр. 28).
   Среди введенных в книгу новелл мы находим и известную нам по Декамерону и другим сборникам, -- о том, как жена добивается свидания со своим мужем, подменивая его любовницу. Но у Чулкова эта новелла дана в очень оригинальном сюжетном толковании (повесть "В чужом пиру похмелье").
   Попал и Милозор -- два приятеля, дворяне. У Попала красивая жена Прекраса -- имена все, как видите, совершенно условны. У них в доме живет крепостная девка Лада. Милозору нравится Лада, но она отказывает ему в любви:
   "...когда увидал он, что все его происки и хитрости напрасны, тогда предприял объявить об этом Попалу, которого дружество, надеялся он, учинить ему помощь. В етом он и не обманулся. Попал обещал ему сделать сию услугу: а что она порочна, то они оба знали, да думаю, и сочинитель об этом ведает, только не знает, как примет ее читатель; ежели он великодушен, то конечно простит слабость сию двум молодым друзьям" (ч. I, стр. 37).
   Попал обещал своему другу, что он как владелец крепостной девки Лады прикажет Ладе ночью притти в темную беседку. Лада, получивши такое приказание, жалуется на Попала своей госпоже. Прекраса решается пристыдить своего мужа и идет вместо Лады в темную беседку сама. Здесь ее встречает Милозор, который принимает ее за Ладу, а она его за своего мужа:
   "Ночь была довольно светла, и без всякой остановки можно было им себя разглядеть. Как скоро они вышли на свет, то взглянув друг на друга ахнули и остолбенели; стыд замешался между ими и сделал их неподвижными. По том Прекраса вскоре увидела своего мужа, а Милозор своего друга, которой проведав все от девки, бежал предупредить [с. 108:] нечаянное свое нещастие. Как скоро он к ним подбежал, то оба они стали перед ним на колени, и как возможно лучше извинялись в своем прегрешении. Выслушав их бедный рогоносец бросился и сам перед ними на колени и просил у жены своей прощения. Все были правы и все виноваты; Прекраса и Милозор остались в выигрыше, а Попал, желая услужить другу, проиграл свое собственное... Впрочем дружество их сею свалкою не кончилось, хотя они сделались свояками, однако друзьями умерли" (ч. I, стр. 40).
   В книге есть и длинные вставки рыцарских романов, правда, довольно сильно измененные. В них меньше турниров, больше мифологических примечаний и приключений в домах первосвященников, причем эти первосвященники напоминают протопопов и протопресвитеров.
   Иногда в сказку попадают бытовые подробности. Например, одному из главных героев, Неоху, назначают свидание подле дуба Ратана.
   Тут Чулков делает примечание:
   "Сей дуб имел от города расстояние на одну версту, и тут обыкновенно прощались с тем человеком, который выезжал из города: короче сказать, были тут разстани, так может быть от сего дуб получил сие имя" (ч. III, М., 1789, изд. 4, стр. 168).
   Дуб этот и на самом деле существовал в Москве. Он локализирует всю вещь.
   В общем бытовые подробности современнее, чем сюжет произведения.
   "Сказка о рождении тафтяной мушки" (ч. III, IV, V) построена на том, что студент имеет любовницу, которой ни разу не видит при дневном свете и поэтому не знает, кто она такая.
   Чтоб выйти из этого затруднительного положения, Неох метит женщину ляписом, зная, что след от ляписа впоследствии темнеет. Женщина замечает поутру знак, но заклеивает его тафтяной мушкой:
   "Лелия, так называлась невидимая красавица, вставши поутру и подошед по обыкновению к зеркалу, увидела на левой щеке у себя черное небольшое пятно, которое и думала стереть без дальних затруднений; попросила утиральник и намоча оной душистыми водами, начала смывать, и чем более она терла, тем пятно становилось чернее, но безобразия впрочем никакова лицу ее не причинило... Признайтесь, ученые и высокие умы, в недостатке идей ваших, чем бы вы сему горю пособить могли? Истинно ничего не придумали, и остались бы посрамленными. [с. 109:]
   Прекрасное лицо Лелии покрывается сомнением, нежное сие сложение природы опускается во глубокомыслие: но разум, изобретатель всех невозможностей, прерывает цепи недоумения, и пылкость оного, сходная женскому полу представляет вещь невозможную, а тонкое понятие разумной девицы приводит ее в субтильность. Лелия приказывает подать себе черной тафты и клею; подклеивает оную, и вырезает нежными руками самомалейший кружочик, прицепляет оный к лицу своему, смотрится в зеркало и находит себя под сим малейшим знаком еще прелестнейшею; сердце ее чувствует радость, а ум удовольствие...
   Благосклонная Лелия пожелала сделать выдумки своей соучастницами и некоторых из своих приятельниц; а острота женского ума в тонких изобретениях начертала мушками и различные уже фигуры, как то: полумесяцы, звезды, плотные кружочки и с разными прорезами. Разносщицы сих драгоценностей объявляли всем принимающим, что Лелия сего часа только получила в подарок от своей приятельницы из великого Новаграда, и что сия есть последняя мода в том городе; а Новгород в то время в России почитался модным, так как ныне Париж в Европе...
   Таким образом многие знатные женщины пожаловали ко двору в новом изобретении, то есть в мушках. Государь вышед в собрание их, весьма много удивился таковой необычайности... Он подошел к ним со всею благосклонностью, приличною великодушному и снисходительному государю, хвалил сию выдумку... но теперь прошу сделать мне удовольствие и оные снять... Все согласились исполнить волю государеву охотно, чему должна была следовать и Лелия. Любопытные глаза Государя и Неоха тотчас обрели то, что искали, удивляясь тонкой хитрости молодой девицы" (ч. V, стр. 181--186).
   Впоследствии Чулков вставил анекдот о происхождении тафтяной мушки в "Словарь русских суеверий".
   Анекдот о "невидимой красавице" очень известен в старой литературе, в частности мы его находим в "Шутливой повести" (Roman comique) Скаррона. В главе IX дана "Повесть о любовнице-невидимке".
   Повесть Скаррона оказала на Чулкова очень большое влияние.
   Роман Скаррона был переведен в 1763 году с немецкого языка Василием Тепловым.*
   _________
   * Господина Скаррона шутливая повесть. Переведена с немецкого языка Васильем Тепловым. Спб., 1763 (ч. I--II).
    
   Чулков использовал Скаррона в методе представления автора, в шутливом самоуничижении. Чулков называет себя [с. 110:] "сокращенным животным", Скаррон называет себя "сокращенным человеческим бедствием".
   Из "Шутливой повести" Скаррона в "Пересмешник" перешли герои.
   Карлик Раготин обратился в несчастного карлика, домоуправителя Куромшу, пишущего бездельные стихи. Причем стихи эти взяты Чулковым у Попова, который, как говорят, и сам был малого роста. (См. следующую главу).
   Мы видим, что благодаря влиянию в вещь может попасть бытовая памфлетная подробность. Влияние прежде всего определяет метод обращения с материалом, круг писательского внимания. Поэтому ни указание литературного источника не может опорочить бытовой характер детали, ни указание историчности детали -- ее фактическое существование, не может быть отводом при определении значения так называемой традиции.
   У Скаррона вещь построена на системе "дурачеств", на отдельных комических атракционах. Сюжет намечен, но не осуществлен. Совершенно ясно, что актер -- герой романа Скаррона, Le Destin, Судбинин в переводе Теплова, окажется не сыном комического крестьянина, а сыном графа, а злодей окажется сыном крестьянина.
   Это раскрыто почти сразу в романе.
   Но роман был знаменит. Роман прославил Скаррона.
   Скаррон умер в 1660 году, а роман кончил в 1657 году.
   Между тем роман не кончен, и узнавания Судбинина не происходит. Сюжет был настолько традиционен, что его можно было не осуществлять, он не соответствовал закону построения произведения, существовал уже по привычке.
   Ослаблен сюжет и у Чулкова. Вещи докончены через много лет и как будто бы неохотно.
   Важен здесь не сюжет, а эпизод, шутка, острое слово.
   Язык "Пересмешника" веселый, пересмешливый, употребляющий перифразу и тут же ее разгадывающий.
   "...вдруг остановил его по голосу человек, а по платью пылкое животное; наследник покойного Меркурия, а именно скороход..." (ч. III, М., 1789, изд. 4, стр. 168).
   Здесь видно употребление старых приемов описания и одновременно их пародирование.
   В пятом томе "Пересмешника" материал архаистичнее, чем в первых, -- в нем больше чудес, волшебников. [с. 111:]
   Есть, правда, попытки дать характер героя. Особенностью волшебной сказки было то, что у героя отсутствовала заслуга -- герой преодолевал одно волшебство другим. Чулков пытается несколько оживить эту схему. У него герой побеждает благодаря тому, что он догадался сам завязать себе глаза. Поэтому он не был прельщен необыкновенной красотой волшебницы, которая была препятствием.
   Чулков этой выдумкой дорожит и замечает по поводу ее следующее:
   "Вот в чем состояла тайна, и естьли бы Кидал приступил с открытыми глазами ко своему намерению, тогда бы он погиб; и можноль было ему снять перстень, не касаясь к шару, которой лежал на том перстне так, как и на других, не разбудить девицы, и не почувствовать к ней любви; от чего находилось сердце его в великом движении и трепетали все члены. Потребна тут была сия догадка: ибо чем труднее дело, тем острее бывает наш разум" (ч. V, стр. 23--24).
   Рядом с этим попадаются такие нравоописательные места:
   "...Зависть и ненависть, теж самые и между крестьянами, какие бывают между гражданами; но как крестьяне чистосердечнее городских жителей, то сии пороки скорее в них приметны бывают, нежели в тонких политиках, обитающих при дворе и в городе. Такие сельские жители называются съедугами; имея жребий прочих крестьян в своих руках, богатеют на щет их, давая им в займы деньги, а потому запрягают их в свои работы, так как волов в плуги; и где таковых два или один, то вся деревня составлена из бедняков, а он только один между ними богатый: для того, что сев, жатва и сенокос должниками его убираются прежде, а те всегда севом своим опоздать должны. И когда опоздали сеять, то убирать уже будет нечево, а за тем и остаются в вечном долгу у съедуги, который из того не убыток, но приращение имеет, ибо вся деревня к нему на работу, как на барщину, приходит.
   Сии съедуги за недостатком многова по сельскому быту у Сысоя Дурносопова, удумали отдать его за вотчину в солдаты, привезли в город, где Сысой в первый еще раз увидел прямые улицы, регулярное строение и политичных людей разного покроя и разных цветов во одеянии. Но он рассматривал их не долго, для того, что в скором времени представили его к рекрутскому приему. Примеряя сказали, мал ростом; а лекарь закричал, тонки ноги, и так из приемной выслали, не выбрив однако затылка, для особого предуведомления отдатчиков, которые то удобно понимать могли: ибо не в первый раз уже таковое приключение с ними учинилось. По утру поранее вчерашнего представлен был опять Сысой Дурносопов в приемную комнату; на темя его было положено несколько [с. 112:] угомонной монеты; а сколько имянно, достоверно не знаю; к обеим же ногам привязано было по ассигнации, чем Сысой пришел в указанную меру и за одну ночь икры потолстели; выбрили лоб и Дурносопов признан за исправного рекрута, и сие действие происходило в бывших провинциальных Канцеляриях" (ч. V, стр. 190--192).
   К этому описанию довольно неумело присоединена новелла об одном запутанном уголовном случае ("Горькая участь").
   Кончается "Пересмешник" двумя однотипными повестушками: "Пряничная монета" и "Драгоценная щука".
   В "Пряничной монете" описывается после длинного рассуждения хитрость одного мелкопоместного дворянина Фуфаева, который, прослужив в армии 30 лет, прикупил к 25 душам еще 950 и построил в имении винокуренный завод. Таким образом он обошел привилегию откупщиков. Но тут нужна цитата:
   "Известно всем, что продажа горячего вина издревле принадлежит у нас казне, и собираемый от того доход с прочими идет на содержание Армии. Известно и то, что до благополучных времен, сколько происходило смертоубийства, разорения дворянских домов и крестьян, сколько находилось во всегдашнее время под стражею, и сколько жестоко наказуемо было людей, от жадности и грабительства бывших до сего откупщиков, которые не имев прежде ни сколько у себя капиталу, сделалися ныне неизщетными богачами. Ныне прозорливостию вышней власти избавлены домы благородных от посещения не званных гостей, которое под видом и именем выемки в кладовые их и в самые внутренние покои простиралось без всякого препятствия, где нанятые и упоенные откупщиком солдаты не щадили ни пола, ни возраста, а о должном почтении к благородным и помышления не имели.
   Все добросовестные и прямо благородные люди воссылают за то усерднейшую благодарность, и содержат себя всегда соответственно учиненной с ними милости и своему характеру, не пользуясь запрещенным; но довольствуясь назначенным им по власти и предписанию в дозволенном винокурении избытком; а как не все детки одной матки, то носящие одно токмо имя благородных, не чувствуя в сердцах своих, зараженных всяким недозволенным прибытком, не престают и ныне корчемствовать, разными видами и разными манерами; в том числе и отставной майор Фуфаев учредил у себя за запрещением явную винную продажу, на таком основании и под таким покровом, что, и до кончины его искусство то истреблено быть не могло, и продолжалось прибыточно к собственному его удовольствию. Он учредил в сельце своем лавку для продажи пряников, назнача им цену, как то и везде водится, пряник алтын, пряник [с. 113:] пять копеек, пряник семь копеек и пряник гривна. Его собственные крестьяне, окольные и заезжие приходя в лавку берут за деньги пряники, кому в какую цену угодно, идут с ними на поклон к помещику, которых он всех охотно до себя допускал. Определенный к тому слуга принимая пряники, дает соразмерный стакан вина принесшему оной по приказанию своего господина. Сим стаканом учинено было таковое же учреждение, как и пряникам; но и фамилия Фуфаева для того также распределена была. В отсутствие самого хозяина, крестьяне с пряниками, что бывало непрерывно, приходят на поклон к его сожительнице, в небытность которыя к дворецким, и так далее. В пряничной лавке содержали шнуровые книги обороту пряникам, сколько в которой день продано их и каких сортов за деньги, и сколько получено в лавку обратно; а у потчивания вином такие же, в которые вписывали расход оного" (стр. 207--210).
   На эту повесть похожа история с "Драгоценной щукой". Начинается эта история тоже с большого предисловия о взятках вообще, потом рассказывается о воеводе, который принимал только одну большую щуку, "которая по принесении к нему отправляема была обратно в садок":
   "К сей отменной продаже определен был от Воеводы самый исправный приказный служитель, знающий совершенную цену подаваемых челобитен и дел нерешенных, сверх того состояния и капиталы все в городе и в уезде живущих. Он для каждого покупщика назначал цену щуке и посылал записку на садок, где оная хранилась, за содержание и сбережение которой платили за каждый месяц рыбаку по десяти рублей, и сей рыбак был крепостной Воеводской, выписанный для того нарочно из другой губернии, дабы дело содержать в тайне" (стр. 219).
   Перед отъездом с воеводства Воевода устроил обед, на котором знаменитая щука была съедена.
   История "Драгоценной щуки" совсем не традиционна и, вероятно, даже имеет определенный адрес.
   Роман Чулкова "Пригожая повариха или похождение развратной женщины" был издан в 1770 году. Книга анонимная, с пародийно анонимным посвящением:
   "Его высокопревосходительству действительному Камергеру и разных орденов Кавалеру Премногомилосердному моему Государю.
   Здесь имение его не будет по причине той, чтоб не ошибиться. Книги приписываются людям смотря по содержанию их и по сложению тех людей, кому они приносятся. Я же видал весьма много таких книг, которые приносилися знатным господам, но вместо того, чтобы добродетели их увеличить, послужили они сатирою. Так как бы кто желая похвалить своего мецената, но не зная в похвалах толку и умеренности, [с. 114:] весьма нелепо ево выругал. И так опасаяся сего, и сверх тово не зная доброты сочиненной мною книги, ни кому именно ее не приписываю. Титул же высокопревосходительства украшает человека, того ради и я поставил ево для украшения моей книги: однако не высокопревосходительством желая его украсить, но теми только буквами, из которых слов сие набрано и напечатано; а следующее письмо приношу всякому высокопревосходительству и высокодобродетельному господину Генералу, Камергеру и кавалеру, которого изрядные качества, снисхождения и милости выхвалять от искреннего сердца неусыпно желаю".
   Конечно, это не посвящение, а пародия на посвящение. Книга не подносная, она рассчитана не на подарок от какого-нибудь высокопревосходительства, а на то, что ее будут покупать.
   "Пригожая повариха" -- плутовской роман с героиней-женщиной.
   Начало романа датировано и довольно неожиданно:
   "Известно всем, что получили мы победу под Полтавой, на котором сражении убит несчастной муж мой. Он был не дворянин, не имел за собой деревень, следовательно осталася я без всякого пропитания, носила на себе титул сержантской жены, однако была бедна" (стр. 1--2).
   Это -- женщина-разночинец.
   К своей профессии, которая состоит в том, что она часто меняет своих платных любовников, она относится легко и прибауточно. Прибаутки эти -- обычно пословицы.
   "Шей де вдова широки рукава; было бы куда класть небыльные слова" (стр. 2).
   "На красинькой цветочик и пчелка летит" (стр. 3).
   "На что етова боля, когда дураку есть воля" (стр. 4).
   "Били дубьем, а платили рублем" (стр. 4).
   Но встречаются и мифологические сравнения:
   "...я тогда спряталася и думала, что не Парис ли приехал за Еленою по причине той, что я была завидная женщина в том городе; или по крайней мере так о себе думала" (стр. 5).
   Весь стиль книжки основан на том, что человек конферирует собственные свои несчастья, например, некая госпожа находит нашу героиню у своего мужа:
   "Любовник мой спрыгнул; а я вскочила, он ушол из комнаты а я вытерпела ударов с десяток ладонью по щекам, ето было начало; а о конце я не скажу из учтивости к себе. Довольно и тово, что в скором времени появилася я на чистом поле, не имея ничего и без проводника. Горько мне тогда было, и чувствовала я прямо свое нещастие, которое окружало меня [с. 115:] со всех сторон; но что ж было делать? Неправ медведь, что корову съел, неправа и корова, что в лес забрела.
   Леса и поля были мне незнакомы, они были мне не любовники, не прельщались моею красотою и мне ни чево не давали, следовательно находилася я в крайней бедности" (стр. 20--21).
   Фраза в "Пригожей поварихе" коротка, разговорна.
   Из литературных произведений того времени я бы сравнил вещь с Историей Ваньки-Каина, главным образом, по включению в текст пословиц. Но пословицы Ваньки-Каина воровские, жаргонные, а "Пригожей поварихи" обычно бытовые.
   Вещь бытовая вся целиком, кроме условных имен героев. Героиню зовут Мартона, любовники ее носят имена Ахаль, Свидаль, Светон.
   В романе есть указания на другую литературу. Например:
   "Мне надобно было совсем переодеться, то есть перевернуться из страха в несказанную радость, а как я часто читывала книжку Бабьи увертки, и прилежала, чтоб научиться им, то превращение сие казалось мне весьма мудреным" (стр. 12).
   "Бабьи увертки", заимствованные из фацеций, классические примеры "женских коварств", широко использованы были и Иваном Новиковым в его книге "Похождение Ивана Гостиного Сына".
   Книга Чулкова тесно связана таким образом с низким литературным жанром, но притом таким, который хочет стать высоким, и вот в чем разгадка и пародийного посвящения и стихотворного предуведомления.
   Это предуведомление вряд ли было очень нужно читателю Чулкова, тем более, что от своего читателя Чулков ждал немного:
    
   Вверх дном ты книги взять конечно не умеешь,
   А станешь с головы рассматривать ее,
   И будешь видеть в ней искуство все мое...
    
   Конец книги представляет изменение развития сюжета. Первоначально женщина переходит из рук в руки так спокойно, как в обычном плутовском романе меняет службы молодой человек.
   Это книга эротических приключений, иногда переходящая в книгу социальных портретов, соединенных эротическими приключениями.
   В конце книги начинается роман -- любовь Мартоны, со-[с. 116:]перничество двух молодых людей, обманная дуэль, обманная смерть и действительное самоубийство.
   Один герой Свидаль подделывает свою смерть, давши на дуэли своему другу-сопернику незаряженный пистолет. Друг, Ахаль, считая себя убийцей, в угрызениях совести выпивает яд. К умирающему приходят Мартена и мнимый мертвец Свидаль.
   На этом кончается роман.
   Мы знаем много неоконченных романов.
   Чем кончить их -- женитьбой или раскаяньем?
   Но сами авторы или уже женаты, или уже раскаялись, и их этот конец не удовлетворяет.
   Мы знаем попытки бросить роман в середине, уверить людей, что он сгорел или потерян, мы знаем попытки продолжить неоконченное.
   Назову "Евгения Онегина", "Мертвые души".
   Мы знаем попытки продолжить роман после окончания.
   Это "Анна Каренина". Этот роман Катков прекратил печатанием немедленно после смерти Анны, а между тем для Толстого роман продолжался.
   Так продолжался роман "Война и мир" после свадьбы Наташи.
   "Пригожая повариха" не кончена. Книга так и переиздана не конченной, а между тем конец есть.
   Есть перемена жизнеотношения героини. Она становится другой. И есть встреча героев, есть разъяснение интриги.
   Роман, по существу говоря, кончен, и поэтому Чулков не мог его продолжать.
    

ГЛАВА НА ПРАВАХ ПРИМЕЧАНИЯ. -- О ЛИТЕРАТУРНОМ БЫТЕ

   Быт той среды, в которой находился Чулков-журналист, был далеко не патриархален. Его можно определить словом "богема".
   Вот описание салона того временя -- из романа Чулкова "Пригожая повариха":
   "В сие время судьба даровала мне подругу, она была купеческая жена, но дворянская дочь, женьщина весьма искусная и знающая, как показывает вид такой женьщины, которая имеет великое богатство, а в самом деле имела она посредственное имение, но из кротости и доброго до-[с. 117:]мостроительства будто бы она не хотела признаться достаточною. Купец взял ее не за имя и не за приданое, а единственно за ее красоту, он ее любил чрезвычайно; однако жил с нею в розных покоях, для збережения собственной своей чести, а больше жизни. Жена ево была остра, и на всякие выдумки способна, чево он так опасался, как моровова поветрия. И в первой месяц после брака, хотел он ее оставить охотно, она была из тех женьщин, которые сочиняют романы, и пишут предуведомления к оным стихами, чего ради собиралося к ней множество остроумных молодых людей, кои для хороших их наук и художеств, посещали ее всегда в отсутствии ее мужа, и кто был поискуснее прочих, тот приискивал для нее богатые рифмы. Таким образом занята она будучи рифмотворною сею наукою, редко и спала со своим мужем.
   В первый раз, как я к ней приехала, то нашла ее весьма великолепною, сидела она тогда в постеле, а около ее находилося премножество людей ученых, из которых у каждого торчала из кармана писаная бумага, и они по череде перед собранием прочитывали свои сочинения, и полагалися на вкус и на рассуждение хозяйки. Не удивительно мне казалось, что учтивые господа просили в том ее советов, но представлялось мне чудно, что она бралася за всио, и всякое сочинение хвалила и хулила так, как ей за благо рассудилось; а когда вошел ее муж, то все встали, сделали ему почтение, и вилися ему в душу так, как будто всио сие собрание было ему истинные и искренние друзья...
   "На другой день была я у нее на вечеринке, и тут-то насмотрелася различных интермедий. Дом ее показался мне обитанием любви, все люди ходили и сидели в нем попарно...
   "...По середине сидел малорослый стихотворец, и прокрикивал стихи из сочиненной им Трагедии, пот валит с нево как град, а сожительница ево в то время белым платком утирала напольного офицера..." (стр. 79--84).
   Любопытно здесь не только описание, но и то, что оно было напечатано. Екатерининские журналы и книги того времени полны "стрелами, пущенными из темноты" -- личными намеками. Намеки большей частью касаются узкой литературной среды.
   Например, любовная история анонимного салона комментировалась в печати самими участниками амурных случаев.
    
   Седьмая неделя журнала "И то и сьо" состоит исключительно из произведений Михайлы Попова.
   Кроме трех эпиграмм, включенных им впоследствии в первую часть "Досугов" и пародийной элегии "Увы! тоскую я [с. 118:] увы! тоскую ныне",* он еще поместил, так сказать, автобиографическое стихотворение "Сон" со следующим обращением к сочинителю журнала:
   __________
   * См . Гуковский, Русская поэзия XVIII века, Л., 1927, стр. 100--101.
    
   "Господин Сочинитель,
   Разнесшаяся ваша слава по всем частям Петербурга, а особливо по гостиному двору, вселила в меня желание, прославить также и мое имя тиснением: чего ради и сообщаю вам на первый случай сон, некоторова стихотворца моево приятеля; потому что я сам ни прозою ни стихами до сих пор не писывал: к этому имел я две причины: первая из них, что я следовал в этом древнему предков моих обыкновению; а вторая, что ни себе ни обществу пользы от того не предвидел. Сообщенный мною сон написан стихами: да как и быть инако, когда он вышел из рук стихотворца. Содержания ево никак понять не можно: да может ли и быть там ясность, где ночной бред мешается с стихотворством. Сочинитель ево написал не с тем, чтоб издать в печать эдакие бредни (хотя их по грехам нашим довольно уж печати предано), а чтоб только не забыть такова сновидения, которое заключает в себе некоторую тайность. А я ево издаю для тово, что инова у меня нет; на безрыбье и рак рыба. К етому побудила меня вышереченная ваша слава: она меня довела, что я сделался в первой раз в моей жизни вором, похитив у приятеля моего сей пречудной сон, чтоб издать ево под моим именем. Однакож мне в етом легко можно оправдаться: обычай издавать чужие мысли и труды под своим именем, ныне стал в моде: едакая кража теперь не приносит безчестия, а еще славу доставляет; да полно ето и в старину бывало, да и в таком государстве, коего не малая часть жителей, со всеми их домашними, переселилась в Парнас, и с Апполоном и Музами живет за панибрата, и презирает достальную часть света, называя всех невеждами и варварами. Чего ради и я вознамерился неотменно быть стихотворцем, в досаду самому Аполлону, и ево крылатой лошаде. Впрочем не хочу я головы ломать на приискивание рифм, ни бумаги терять на моранье стихов, да и на что, когда могу и без тово обойтися, и прослыть сочинителем, издавая чужие сочинения за свои собственные. Этому правилу стану я следовать во весь мой век; а в доказательство сего представляю обществу первое мое похищение.
    
   СОН
    
   Спокойство Сомна Морфей тревожит,
   Дневные думы кратит и множит:
   Не дав начала, он начинает. [с. 119:]
   Смешенных мыслей концы скрывает;
   Все действа вяжет, вершит по воле.
   В такой и я был однажды доле:
   Узрев такое во сне виденье.
   Чево не всякой поймет сплетенье.
   Заря багреет: проснулось солнце:
   Блеснув в жилище, стучит в оконце.
   Где зрак Фелеин разил Дондена,
   Которой ростом ей до колена:
   Не видит больше его сидяща
   У той, как прежде, любви просяща:
   Не слышно вздохов, нет и стенаний,
   Куда девался? куда Пренаний?
   Без дела стали приятства, смехи,
   Ласканья, ревность, обман, помехи:
   Храпят Еропы, Хариты дремлют,
   Камены визгу сверчков не внемлют;
   Все сон объемлет. Что за причина?
   Лежит в постеле Кабриолина.
   Скоба брякнула, дверь отворилась,
   В обнове новой любовь явилась:
   В оковах Марса вела с собою,
   Равна со Крезом своей казною;
   То Марс был новой, другой печати:
   Большие титла глупцам не кстати.
   Проснулась Лада: подъяла очи:
   Не верит правде, как сну средь ночи;
   Затмила взоры богатства туча:
   Чево не может червонных куча!
   Встает поспешно, Градива ловит:
   Беллона больше не прекословит.
   В узде Хохлатко: с дырой карманы:
   Исчезли ласки, ползут обманы.
   Донденец вырос, оставив розы,
   Донденец в смехи, Хохлатко в слезы.
   Ково щекотит, не я виною;
   Язвишься сам ты своей стрелою.
    
   Вот мой сон, вот мой первенец, вот мой подарок Сочинителю и Тово и Сево. Ежели он хорош, издавайте ево; естьли дурен, жгите, дерите, рубите: я право не сержусь; тово он и стоит. А ежели, по неожиданному моему благополучию, бред мой вам понравится, то не останется ни французского, ни русского писателя, которого я не обокрал для обогащения и Тово и Сево; и чтоб уверить вас,
    
   Господин Сочинитель,
  
   что я ваш
  
   усерднейший слуга [с. 120:]
   Месяца свободы,
   В праздный день,
   В доме бедности.
  
   P. S. Ежели вам, Господин Сочинитель, потребно будет толкование на пречудной мой сон, для удовольствования ваших Читателей, то я схожу к знакомой мне ворожее, которая очень искусно оные толкует, и, испрося от нее порядочного изъяснения, пришлю к вам оное, для удовольствования неотгадливых Читателей".
   Разъяснение сна помещено в "первой на десять неделе":
   "Господин Сочинитель.
   Я обещал вам прислать на сон мой толкование: в следствие чево ходил к ворожее, которая раскинув бобами, и наполнясь вдохновением, выпив добрый стакан Дионисиевых слез, произнесла мне следующее прорицание стихами, по примеру древних Сивилл:
    
   Твой сон не бред, прямая быль,
   Хоть складом он и схож на свиль:
   Донденец твой бедняк детина;
   Прелестница, Кабриолина,
   И Лада и Фелея таж:
   Взманя к любви вогнала в блажь
   На карла схожего детину,
   И мучила как животину.
   Любовник сей, Рифмач притом,
   Собравшися с своим умом,
   Красавицу свою оставил:
   Стихи кропать себя избавил.
   Преемник был тогда ему,
   Пренанию певцу сему,
   Богатством Крез, а Марс делами,
   Или герой между ослами.
   Прелестница ему тотчас
   Метнувши горсть в глаза зараз,
   Безумца в миг тем ослепила;
   И после в миг и облупила.
   Он прежде слыл меж вас хохлом,
   А ныне он слывет ослом.
   Донденец прав оставив Ладу.
   А Хохлик наш помчался к Аду.
    
   Вот, Господин Сочинитель какой был ее ответ: хотя он мне столько-же почти темен показался как и сон, однакож она яснее протолковать его мне отказалась, сколько я о том ее ни просил. Чего ради, не имея лучшево изъяснения, принужденным себя нашел послать к вам етот, дабы здержать свое слово, не смотря на то, что ныне ето почти не в обыкновении.
   Господин Сочинитель
   ваш охотный слуга N. N." [с. 121:]
   Имена в этих шутливых стихах взяты из пародийного, сказочного романа Кребильона "История о принце Солии, названном Пренанием, и о принцессе Фелее". Издана на русском языке эта книга в 1761 году.
   Фелея, героиня этой повести, -- дочь амазонки.
   Амазонки эти пародийны.
   "Древние Термодонские Амазонки жгли у себя прежде всего грудь, дабы больше способности иметь к стрелянию из луков. Чтож до сих пор принадлежит: то они внутри горло у себя портили от великого пития шампанского вина и крепких ликеров, и так они почти все за благовременно свободились своего ига. Они имели такие фижмы, которые от пояса до колена простирались, токмо так были широки, что не можно было без их позволения к ним приближаться" (стр. 8).
   Пренаний -- молодой принц, похищенный из государства поклонников солнца. Его потом узнают пародийным способом.
   Донден -- король племени донденцев. Племя это отличается малым ростом и бедностью.
   Король едва доходил ростом до пояса нормального человека, был хром и горбат.
   Кабриолина -- веселая волшебница, заставляющая людей танцевать под барабан.
   Сюжет романа -- традиционный, с кораблекрушениями, с пленниками, которых приносят в жертву богам, но все спародировано.
   Это нам объясняет, как сам Попов относился к своему роману.
   В русской волшебной сказке XVIII века -- тоже очень много пародий.
   И все-таки мы можем сказать, что в стихах Попова есть биографические черты.
   Герой Попова -- Донден. Причем герой этот выделен. Вещь построена с его точки зрения.
   Дело в том, что сам Михайла Попов был ростом мал. Об этом сохранились стихи Федора Козельского "Размышление о зависти" (1772). В этих полемических стихах Козельский сперва ругает Новикова, затем Попова:*
   ____________
   * См. В. П. Семенников, Русские сатирические журналы 1769--1774, Спб., 1914, стр. 427.
    
   ...Другой из сей четы мал плотию своею,
   Но вдвое больше нам он кажется душею.
   Честный, великий муж, или лучше мужичок, [с. 122:]
   В толь маленьком тельце посильный есть душек.
   Педантик, тихий он, подпора лексикона
   Лице, как бледная раскольничья икона.
   Сей малый возрасти натужится пигмей.
   Завидуя других великости людей:
   Чахотный от того в нем образ примечаем.
   Как лопнет наш пузырь, мы много потеряем!..
    
   В четвертой части "Пересмешника" (1768 г.) Чулков описывает малорослого управителя и стихотворца Куромшу (Сказка о рождении тафтяной мушки).
   Управитель Куромша, которому восемьдесят четыре года от роду, влюблен в свою госпожу Владимиру.
   "Поскупился он занять росту у природы и походил больше на карлу, нежели на целого человека, и казался для того весьма сокращенным животным... Грудь его брала преимущество пред бородою и хотела иметь больше вольности, и для того выдалась весьма не скудно вперед, так что представлялся он малорослым сочинителем, несущим за пазухою в переплете большую книгу, чтоб на улице люди, почитая его разумным, не толкали с дороги".*
   ________
   * "Пересмешник", М., 1789, изд. 4, ч. IV, стр. 174--175.
    
   Здесь портрет построен по портрету Раготина из "Шутливой повести" Скаррона. Для передачи явления реального использованы литературные построения. Если бы этих цитат не было, то автор, так сказать, не увидел бы комичности героя.
   Здесь литературная традиция определяет выбор предмета и способ его остранять.
   Влюбленный Куромша "сочиняет" пародийную элегию Михаилы Попова -- "Увы! тоскую я, увы! тоскую ныне", которая впоследствии была напечатана в журнале "И то и сьо".
   Приводим эту элегию в сильно сокращенном виде.
   Куромша... "ни о чем больше не помышлял, как о своей любовнице и о стихотворстве, в котором упражнялся и день и ночь, и переделывал похождения Бовы Королевича в героическую поему ровно тритцать лет: он предприял оплакивать красавицу свою стихами и для того выбрал самый печальный род стихотворства, то есть елегию; и когда сочинил оную, то была она следующего содержания:
    
   Увы! тоскую я, увы, тоскую ныне.
   Увы! жестокой стал подвержен я судьбине.
   Увы! но что еще в напасти говорить?
   Увы! судьба меня стремится уморить.
   Прекрасные, увы, колико вы мне милы,
   Когда последней я, увы, лишаюсь силы. [с. 123:]
   Но ах! не можно мне дыханья испустить,
   Доколе буду ах прекрасну ах любить.
   И ах! как ветвь сию она внимать ах станет,
   Ах с грусти ах она, как роза ах увянет.
   Томлюся я теперь, томлюся и стеню:
   Томлюся говорю, а сам себе маню...
   . . . . . . .
   Прости прекрасная живи ты в той стране,
   Прости и воздыхай о плачущем о мне,
   Жалей меня, жалей, жалей, как я жалею,
   И в сердце я тебя одну мой свет имею.
   Прости, прости, прости, еще скажу прости,
   И вместе ты ко мне с любовию рости.
    
   Сие сочинение, или как наименовал его автор елегиею, кажется мне, писана при восхождении какой нибудь злой планеты, или может быть в те дни, в которые бесятся собаки, и мнится мне, что так не лепо врать не всякому удастся; а есть ли кто захочет, то должен поучиться не меньше, как три лета: ибо в толикое долгое время обращаясь в безумстве можно одуреть совершенно. Таких Сочинителей имеем мы у себя довольно, которые принимаются отпевать Венер своих стихами, и не зная толку ни в каком сочинении, пудрят любовниц своих чернилами без всякого рассудка: а те также не понимая ни их, ни своего дурачества, восхищаются строками и хвалят слишком сочинителя за рифмы.
   Внесено же сие сочинение сюда для того, чтоб стыдилися те безчувственные стихотворцы, которые читая свои сочинения, ничего об них худого не думают, и утверждают, что негодные их стихи суть цветы стихотворства" (стр. 182--185).
   Историю любви малорослого стихотворца мы находим и в "Парнасском щепетильнике".
   "Парнасский щепетильник" выходил с мая по декабрь 1770 года. Этот журнал не по одному только формату мельче "И того и сего". Здесь Чулков явно снижает тему.
   Журнал начинается аукционом.
   Щепетильник по "Академическому словарю" -- это торгующий мелочным товаром.
   Чулков торгует в своем журнале писателями. Он думает даже их сделать карманными, чтоб удобнее было разносить по разным домам.
   Аполлон приказывает ему некоторых писателей послать в дальние города в рангах переводчиков, других -- в села дьячками, третьих -- в деревни старостами:
   "...а оставшееся число на Парнассе, сделав меня аукционистом, нарек щепетильником, а негодных стихотворцев наименовав парнасской ве-[с. 124:]тошью, приказал распродать здесь в царствующем граде Санктпетербурге с молотка, и собранную за них сумму велено мне употребить на пропитание таких людей, которые, весьма многому учася, ничего не разумеют" (стр. 6).
   После объявления о продаже стихотворцев драматического и лирического сочинитель отправляется к господам несмысленным стихотворцам с тем, "чтобы собрались они в авкционную комнату на продажу":
   "...Первого нашел я лежащего в постеле, он походил на скелета и уподоблялся больше тени, нежели живому человеку и казалось мне, что весу в нем не более будет, как шездесят фунтов с золотниками. Летами был он высок, но ростом напротив того гораздо маленек" (стр. 18).
   Он болен. Высокой болезнью. Правда, он разбился, упав с печи театральной уборной в "архестру", но главная болезнь его -- любовь без препятствий.
   "Он влюблен в одну девушку, которая ростом и умом в два раза его повыше, а природою и еще того превосходнее. В начале ево страсти приступал он к сердцу ее стихами, и сочинял посредственно хорошие песни, клал их на ноты и пропевал перед нею: но по нещастию ево был хуже музыкант, нежели стихотворец, и так пением своим отнимал у них и последнюю красоту, следовательно сим родом стихотворства не мог он понравиться такой красавице, которая больше была умна, нежели скромна.
   Вздохи, нежности, приятные изъяснения, слезы и отчаяния любовника она презирала, и думала, что оные принадлежат одной только непросвещенной девке, а та, которая знает свет, то может и на двух словах согласиться. Сия же потухающая на свете тварь был робок и нежен, и хотел гореть непорочною страстию, а любовница ево думала, что родилася она на свет с тем, чтоб наследить вольность, и иметь некоторую простительную шалость, прикрытую неприметной модою; ибо щастие передается и дуракам, а от разумных отстает оно по немногу, и для того ныне многие стараются пришучивать и принуждают себя забывать все то, что прежде они с великим трудом выучивали. Бедной сей стихотворец, видя толикое к себе презрение, впустился изведовать Иппократовы таинства, которые принуждают ево оставить свет, и вздыхать во аде о такой несклонной красавице, которая ни одной минуты потратить не хочет на безполезные вздохи, а и на что оно, когда и без вздохов вершится ныне любовное дело, и всякая приятность получается в непродолжительном времени. Старина похваляема многими: но большим числом презираема, а что новое, то долго не наскучит, и для тово люди пускаются в новизну охотно без всякой справки об обстоятельствах оной.
   Сей стихотворец продаваться не будет потому, что скоро отпра-[с. 125:]вится он отсюда в ад, а будет ли иметь лучше етова место, тово надеяться я не осмеливаюся" (стр. 24--28).
   Таким образом Чулков не продает своего литературного союзника и автора элегий Михайлу Попова только потому, что считает его как бы самоликвидированным.
   Аукцион Чулкова разнообразен.
   Это нормальное ощущение новой школы, которая не может не отрицать предшествующей эпохи.
   Первым номером в своем аукционе Чулков пустил представителя высокого жанра.
   Вот объявление:
   "Продается Стихотворец Драматический.
   Сей человек живет в таком доме, который наполнен безграмотными профессорами и тунеядцами, а из принуждения носит и он на себе все сии достоинства. Можно его почесть полным месяцем, понеже к вечеру встает, а поутру ложится, следовательно делает он все вопреки природы. Сочиняет стихи из одних односложных слов, а многосложные ненавидит, и от того то стихи его ни остры ни замысловаты и таковы точно, как итальянские ноты, проигрываемые на российском гудке. В прочем несоглашается он верить, что труды его негодны, удобнее принудить его проплясать на площади, чего он от рождения не любит, нежели что нибудь в стихах его поправить, и кто ему о том выговорит, того почитает он таким злодеем, с которым не должно и на пороге встречаться. Сколько он маломыслен, столько или еще больше желает казаться людям учоным человеком, и с высоты мнимой своей премудрости смотрит на всех горделиво. Часто шатается по улицам единственно только для того, что поправляет грамматические погрешности в мужицких разговорах и сражается с ними защищая премудрость ладонью и кулаками. Он от природы весьма задумчив, и ходит всегда потупя глаза в землю, некогда набрел он на фонарный столб и так сильно ударился о него лбом, что оный потрясся, и хотя не упал, однако от изрядного удару масло в фонаре погасло. Тогда закричали идущие мужики, не зная, что он стихотворец: столп на столп нашел.
   "Сочиненные им книги следующие:
   1. Обиталище беззакония, стихами.
   2. Вредная мода, стихами.
   3. Обман, стихами без рифм.
   4. Дурные переговоры, прозою.
   5. Всякие глупости, прозою.
   6. О собственном его малоумии, стихами и прозою.
   "За все его книги и за него самого возьму я рубль восемь гривен. [с. 126:] Цена, правда сказать, и невелика, но и нестолько достоен примечания, как другие. Ежели господ Читателей любопытство простираться будет далее, то увидят они великую толпу людей увеселяющих их мысли; ибо нет ничего по моему мнению забавнее, как дурак ученый" (стр. 12--14).
   Это продается Херасков, Михаил Матвеевич.
   Все признаки совпадают.
   С 1763 по 1770 год Херасков был директором Московского университета.
   Вот драматические произведения его, которые вышли к этому времени: трагедия "Венецианская монахиня" (1758), героическая комедия "Безбожник" (1761), трагедии "Пламена" (1765) и "Мартезия и Фалестра" (1767).
   Он действительно писал стихи с необычайным количеством односложных слов.
   Приведем отрывок из героической комедии "Безбожник":*
   _________
   * Явление третье, стр. 8.
    
   Ксения.
    
   Увы! я чувствую несносну в сердце муку:
   Ты плачешь, Фидеон! о чем? о чем? скажи.
   О! небо, ты простри ко мне надежды руку;
   Не дай, чтоб мой злодей стыдом меня связал.
   Скажи мне, где твой брат? что он мнит? что сказал?
   Молчит... конечно ты с ним сделался согласен?
    
   Фидеон.
    
   Ответ мой и без слов тебе довольно ясен.
   Не брат он мне теперь; деляся наша кровь,
   Не знает, есть ли в нем еще к тебе любовь.
    
   При оценке этих стихов нужно учесть повышенный интерес времени к вопросам словаря и стихосложения.
   Мы выше показывали, как пародировал Попов "ах" сумароковцев.
   Об "а" Лукина было написано много страничек.
   Херасков писал стихи без рифм, что казалось Чулкову обманом.
   Вот ода (XVIII) из сборника Хераскова 1762 года -- "Новые оды":
    
   Иные строят лиру
   Прославиться на свете,
   И сладкою игрою
   Достичь венца Парнасска,
   Другому стихотворство [с. 127:]
   К прогнанью скуки служит;
   Ивой стихи слагает
   Пороками ругаться;
   А я стихи слагаю
   И часто лиру строю,
   Чтоб мог моей игрою
   Понравиться любезной.
    
   Писал Херасков и прозу. В 1768 году он издал роман "Нума Помпилий или процветающий Рим".
   Что же касается того, спорил он на улицах и наскакивал ли на столбы, то Чулкову знать лучше, но современники описывает Хераскова так:
   Херасков "...сочиняя, обыкновенно ходил скорыми шагами, останавливался среди комнаты и разговаривал сам с собою... имел много странностей, напр. собравшись гулять, надевал шапку еще у себя в кабинете и так проходил по всем комнатам, а гуляя, колотил палкою по назначенным заранее деревьям и непременно делал это в каданс, определенное число раз; в постелю ложился не просто, но бросался стремглав и тотчас же наглухо закутывался в одеяло, чтобы снова открыться несколько раз; белье надевал не как все, но требовал, чтоб камердинер, бросая рубашку, попадал ему прямо на голову, и сердился, когда это делалось не с надлежащей ловкостью; карт не терпел, но забавляясь в дураки в тентере, выходил из себя если проигрывал и проч.".*
   _________
   * "Русская поэзия", под ред. Венгерова, т. I, стр. 488.
    
   Быт литераторов эпохи Екатерины не носит признаков патриархальности.
   По крайней мере она не видна, если смотреть со стороны Чулкова.
   Скорее перед нами отношения писателей-профессионалов, материально не обеспеченных, но чрезвычайно заинтересованных литературными вопросами.
   К сожалению, люди группы Чулкова и Попова мемуаров не писали.
   Мы могли бы узнать о них из мемуаров дворянских.
   Но в известных нам мемуарах нет ни одного упоминания ни о Чулкове, ни о Попове.
   Их читали, но их не замечали.
   Или замечали, обижаясь, и ругали, не называя по фамилии, так, как ругал Чулкова Сумароков.
   Так шумели люди, которых журнал Екатерины "Всякая всячина" непочтительно называл мальчиками. [с. 128:]
   Эти мальчики отказались шить на мужика кафтан.
   Они были правы: шили мешки, чтобы в мешках бросить всех в воду.
    

О КНИГЕ ОДНОГО СЕНАТСКОГО ПРОТОКОЛИСТА, О КОТОРОМ ПОЧТИ НИЧЕГО НЕИЗВЕСТНО, НО КОТОРЫЙ БЫЛ, ВЕРОЯТНО, ЧЕЛОВЕКОМ ЧУКОВСКОГО ТИПА

   Существует книга, много раз переизданная. А сколько раз -- точно неизвестно, потому что книга была в низкой литературе, а там изданий не считали. Книга эта выходит под разными названиями. Вот список всех известных изданий XVIII века:
   1) Житие господина Н. Н., служащее введением в историю его в царстве мертвых; Спб. 1779 (Сопиков, No 4082).
   2) Житие господина N. N., служащее введением в историю его в царстве мертвых. Печатано при артилл. и инж. шляхетн. кадет. корпусе иждивением содержателя типографии X. Ф. Клеена. Спб. 1781.
   3) Жизнь некоторого мужа и перевоз куриозной души его чрез Стикс реку. Спб. 1780.
   4) То же "Новое издание". Спб. 1778.
   5 и 6) То же. Спб. 1791 (два издания).*
   _________
   * В 1792 году книга эта была издана в Петербурге под названием "Жизнь некоего Аввакумского скитника, в Брынских лесах жительствовавшего, и куриозный разговор души его при перевозе чрез реку Стикс". Известны также издания 1805 (Спб.) и 1835 (Спб.).
    
   По свидетельству П. Вяземского Пушкин говорил ему "о каком-то феологическом памфлете, писанном будто фон-Визиным под названием: Аввакум скитник".* Сам Вяземский считал, что "оно плод пера Адама Васильевича Олсуфьева, статс-секретаря при императрице Екатерине II". О том, кто был автором этой книги, мы знаем из заметки С. А. Петровского, напечатанной во второй книге "Русского архива" 1893 года:
   _________
   * П. А. Вяземский. Фон-Визин. Спб., 1848, стр. 283.
    
   "Недавно у одного из тульских букинистов мне попалась рукопись XVIII века... Она имеет следующее заглавие: "Житие господина N., которое служит введением в историю его в царстве мертвых". За этим заглавием следуют две надписи, сделанные другим почерком и принадлежащие очевидно не автору рукописи: 1) "Здесь описан Ржевы Володи-[с. 129:]меровой купец Василий Анисимов сын Чупятов, который после совершенно с ума сошел, покойным сенатским протоколистом Стефаном Прокофьевичем Колосовым в 1766 году". 2) "Свойства Ржевы Володимировой купца Василия Анисимова сына Чупятова, жившего во второй половине осьмнадцатого века, который наконец совершенно в уме помешался и из совершенного раскольника преобразился в щоголя, обрил себе бороду, отростил волосы и ходил в Немецком уже платье, обвешанный дурацкими знаками, воздыхая о Марокской принцессе, на которой возмечтал жениться, имея от роду около 60 лет" (стр. 165).
   Сенатский протоколист Степан Колосов известен как переводчик книги "Китайский мудрец или наука жить благополучно в обществе", изданной уже после его смерти, в 1773 году, Василием Рубаном.*
   __________
   * См. "Русское обозрение", 1896, No 9, стр. 335.
    
   Рубан снабдил книгу своим предисловием, которое любопытно нападением на раскольников:
   "Не знаю кто переводил сию книгу; некоторые полагают переводчиком оныя, покойного г. Колосова, Сенатского протоколиста, другие приписуют труд сей другим: но я нашед ее в книгохранительнице, любопытного собирателя, сочиненных и переведенных российских рукописей, г. гвардии капитана Саблукова, получил дозволение оную списать для себя, и по прочтении увидев полезною ее содержание, витеватый, важный, плавный и чистый российский перевод, за достойное почел, исправив ошибки перепищика издать ее в свет; но по окончании уже ее тиснением, попалась мне книжица под надписанием: Економия жизни человеческой, переведенная гвардии сержантами князьями Цицияновыми и напечатанная в Москве вторым тиснением 1769 году, в которой усмотрены мною равные содержанием, находящиеся здесь в середине правила; но различествующие переводом, притом недостает там в начале нужных Английского и Французского издателя предуведомлений... Англия, Франция, Германия и другие державы, многие издают книги, разных переводов: в России их есть уже несколько. Сим образом чистится и обогащается природный язык, и узнается одно пред другим превосходство перевода. Одни маломысленные раскольники почитают за непростительный грех, древние книги переводить вновь, или ново переведенные читать, не смотря, что старого перевода книги, им со всем невразумительны и непонятны. Удивительно, что новой бумаги и новых чернил, на переписку старых книг употреблять они не стыдятся. Так как из новых сукон на старой покрой, без угрызения совести, шьют себе платье и новыми гребнями чешут свои старые кривым толком зараженные головы и безрассудно отрощаемые [с. 130:] бороды; но не ради их, а для просвещенных светом истины, издается книга сия".
   Возможно, что Рубан вставил в предисловие этот выпад против раскольников потому, что хотел связать перевод Колосова с его рукописным памфлетом.
   В 1777 книга эта вышла вторым тиснением. Выпад против раскольников был значительно смягчен. Тогда же рецензент "Санктпетербургских ученых ведомостей" засвидетельствовал, что книга переведена с французского действительно Колосовым:
   "...г. Рубан в предисловии своем... уведомляет, что некоторые приписуют сей перевод покойному Сенатскому протоколисту Колосову, в чем и мы достоверно можем известить читателей наших, что сей перевод есть пера его... Московский перевод не так хорош, чист и приятен, как Петербургский; да и неудивительно, потому что первый учинен начавшими еще только упражняться в переводах, а последний искустным, долгоупражнявшимся и весьма знающим оба языка переводчиком Колосовым. Публика весьма обязана благодарностью г. Рубану, издавшему сей перевод, за сохранение оного" (стр. 168--171).*
   _________
   * "Санктпетербургские ученые ведомости", 1777, No 21--22. (Изд. Неустроева. Спб., 1873.)
    
   "Житие господина N. N." -- первоначально было памфлетом с точным адресом. В издании 1781 года указано, что герой был родом из Р...*
   _________
   * Губерти, Материалы для русской библиографии, вып. III, стр. 594.
    
   В рукописи мы находим еще более точное указание: "Господин N. сын знаменитого гостя из Ржева Володимерова".*
   _________
   * "Русский архив", 1893, кн. 2, стр. 166.
    
   Действительно, Василий Онисимович Чупятов был сын именитого купца и родился в городе Ржеве.
   Чупятов был крупный купец, торговавший пенькой, льном и маслом. Он отправлял свои товары в Германию, Англию, Голландию.
   По убеждениям Чупятов был раскольник и притом активный.
   Во время пожара пеньковых буянов в 1761 году чупятовские товары, хранившиеся в биржевых амбарах, сгорели. Об этом он писал в прошении, поданном им в 1765 году в Коммерц-коллегию:
   "Прошлого 1761 году, по власти божией, по случаю пожару, всем [с. 131:] семейством нашим Чупятовым лишились от сгорения товаров до стапятидесяти тысяч рублев; а по всемилостивейшему повелению ныне получаем в награждение против сгорения, зачетом в пошлину в пять лет, половинной капитал, которым чиним уплату кредиторам нашим; оные взыскания чинят сполна почти без всякой убавки, а не так, как обыкновенно чинится в чужих державах: в случае таких несчастий бывает во взыскании уменьшение, каковым безызъятным взысканием многие лишаются торговых промыслов; а от такого несчастия последовал ныне чувствительный удар".*
   _________
   * Л. Н. Майков, Очерки из истории литературы XVII--XVIII вв., Спб., 1889.
    
   Державин в "объяснениях" к "Вельможе", где упоминается Чупятов, писал:
   "Вследствие пожара, истребившего анбары его на бирже, он объявил себя банкротом, -- как уверяли некоторые, притворно: избегая неприятностей от своих верителей, он представился помешанным и навесил на себя разноцветных лент и медалей, присланных к нему будто бы влюбленною в него мароккскою принцессой. Некоторые насмешники, пользуясь этим, присылали к нему по почте ленты и грамоты, которыми он очень утешался".*
   _________
   * Соч. Державина, Спб., 1866, т. I, стр. 627.
    
   Сергей Глинка описывает свою встречу с Чупятовым в 90-х годах:
   "...Плавильщиков сдержал свое слово, и на другой день, часу в шестом вечера, он пришел к нам в сад с марокским кавалером. Я смотрел на Чупятова с большим вниманием. Он был высокого роста, во французском кафтане и с мишурными знаками. Более всего удивляла меня его скромность: он шел тихо и очень вежливо нам кланялся, так что мы без улыбки платили ему взаимным поклоном".*
   _________
   * "Русский вестник", 1866, No 2, стр, 677.
    
   Возможно, что сумасшествие Чупятова было притворное, в те времена так случалось. Во всяком случае прошение, которое написал Чупятов в 1765 году, очень благоразумно.
   В "Житии" также нет никаких показаний о сумасшествии господина N. N.
   Зато в памфлете часто упоминается о буянском пожаре.
   Памфлет на Чупятова постепенно, путем стирания точных данных, перешел в памфлет против раскольников вообще. "Житие господина N. N." превратилось в "Жизнь некоторого мужа". [с. 132:]
   Памфлет состоит из двух частей.
   В первой дан портрет героя, причем портрет этот сделан чрезвычайно умело, с выделением жеста и способа разговаривать:
   "Он родом был из Б. Л. сын знатного гостя. А хотя некоторые и уверяют заподлинно, что родился он близ реки Оби, в весьма набожном Аввакумовском ските, между совершенно премудрыми людьми, где Российскую Граммату, и все возможные науки, как например: часть букваря, и задние стихи в азбуке, и Арифметику на щотах, и прочая выучил не без глупости.
   Пришедши же в совершенный возраст, напустил он на Сентябрьскую треть Пролога, и с таким успехом читал самых древних Авторов, что изыскал напоследок новые и непреоборимые доказательства на осьмиконечный крест и на святость бороды.
   Рассуждая весьма разумно на Макарьевской ярманке о святости усов и бороды, и утверждая заподлинно, что голова дана нам от натуры единственно для бороды, а осьмиугольная борода всем бородам начальная борода; так же старание имел он собрать осьмивселенский собор, чтоб признать ее за некоторое буянское таинство, доказывая, что в ней наша душа обитает, и каждый волос необходимо нужный член для жизни человеческой; однако намерения своего в действо произвести не мог по тому; что челобитная его о том заготовленная к подаче, куда надлежит, во время буянского пожара сгорела.
   Он был великой охотник до древности, почему даже до смерти читал старинную печать, и улыбался с радости, когда находил такие места, которых разуметь не мог. Человеколюбие его столь простиралось далеко, что и самые большие бороды ему часто удивлялись. Что же касается до получения его, то однажды сказал он другим бородам великолепную проповедь о сребролюбии гребцов переезжая через реку,* будучи в крайней досаде, что скорее можно сделаться всеобщим учителем, нежели сделать бессребренниками таких людей, которые право свое баграми защищают; за что они от него и прокляты, яко мздоимцы не милосердные и грабители. На последок за перевоз несколько раз наградил он гребцов единою медницею, и поболев весьма духом, что не обратил проповедью своею гребцов, и что они променяли царство небесное за медницу, которая с него взята. Таинство натуры так ему было известно, что каждого человека узнавал он по шапке, на которую сторону на том [с. 133:] свете принадлежать он будет, на десную ли, или на ошуюю? При том твердо знал, в которой шапке и сам сатана сидит, и которой бегает. Он был крайне набожен, и в великую пятницу ни сам не ел, ни учеников не кормил, повелевая питатися словесы его духовными, и от чрезмерного поста весьма походил на образ благоразумного разбойника. Сверьх того, гражданству своему показал разные услуги, будучи не малое время со всеми домочадцы своими судьею; а хотя ненавистники его и утверждали, что в тогдашнее время городом, как и самим им правительствовала жена его, будучи женщина умная, по тому что была дородная; однако он в том никогда не признавался; из чего довольно кажется мне, чтоб не верить таким вракам. Он ездил в Немецкую землю, был во всех городах Российской Империи. Одним словом: он был везде, выключая только, что не бывал никогда в церкви, до которой он на двадцать шагов не дохаживал. Причины имел он на то весьма важные и основательные, а именно: что образа мучениц очень прелестны и прочие лица Святых не темны пишутся. Он имел при том особливую нужду в церковном уставе, чтоб сделать некоторые поправки; но как ему в том отказали, то он восплакавши горько, и взвыв аки лев, отшел в Аввакумовский скит, и оттуда три года не выходил, опасаясь, чтоб не соблазниться; и будучи тамо ловцом подобных себе душ, а паче в коих надеялся получить под видом в скит вкладу великое богатство, отправлял их на тот свет огнем, и сидя тамо, псалтирь следованную нового издания перечертил и переправил. Он был весьма красноречив, и ничего не рассказывал не зачавши речи со времен Царя Давида, или по крайней мере от князя Владимера. Произношение речей имел важное и уверительное, и к каждому слову последовала не большая усмешка наполненная духа премудрости. Одним словом: он так красноречив был, что во всю свою похвальную жизнь ни одного человека не нашел, который бы мог столько слушать, сколько он мог говорить; и сие приписывал он недостатку разума слушателей, которые так не терпеливы были, что думали будто бы толь важную материю, как например: буянской пожар в десятеро суток переговорить, изъяснить, и повторить можно было. Что до образа его касается, с которого в Брынске недавно список явился, оный был весьма миловиден, и похвальная привычка улыбаться при всяком слове делала его тем приятнейшим: усы его были весьма умильные, а именно: смесь из гусарских и Калмыцких, чрез что доказывалась храбрость его в духовных прениях. На правой стороне двенадцать волосов отборных лежали весьма нежно волос к волосу. На левой стороне двадцать четыре, в знак премудрости; и так было все на нем в пропорции. Кафтан носил всегда коришневого цвету, в знак смиреномудрия, о котором заподлинно уверял он, что сделан был из того сукна, которое коню князя Рюрика в походе его против не верных Ага-[с. 134:]рян попоною служило, и от части для древности, а от части для толь важных заслуг почитал его защитою от всех соблазнов и демонского навождения. Рубахи носил он красные и зеленые, в вороте большую медную запонку, которая древностию своею и Кремлю городу не уступала. В ней вложена была весьма искусно часть ногтя с указательного перста Протопопа Аввакума. К друзьям своим был крайне снисходителен, и встречая их, делал всегда такую позитуру, какую делают обыкновенно подобные ему, и показывая руками трехаршинную меру с какой-нибудь вещи, лобызал он их, утирая прежде троекратно усы свои. Потом сажал их на скамейку, и рассказывал про убытки свои, также о буянском пожаре, про Бориса и Глеба, и про княгиню Елену. После того увещевал не пить кофе, огребатися от табаку, и от чтения пращицы. В заключение же стучал он указательным перстом в груди и проклинал Масонов, а потом отпущал от себя всех в здравии и душевном спасении без пашпорта".**
   _____________
   * В рукописи, а также в издании 1791 года точнее: "Однажды сказал он великолепную проповедь о сребролюбии гребцам, переезжая через Неву..." ("Русский архив", 1893, No 2, стр. 167). Это адрес пути к Пеньновому буяну.
   ** Жизнь некоторого мужа, Спб., 1788, стр. 3--11.
    
   Во второй части памфлета происходит разговор души раскольника с адскими властями, причем у адских властей настроение франкмасонское.
   Меркурий представляет Миносу душу раскольника:
   "Она душа одного Брынского проповедника самого усерднейшего, которой жил на свете только за тем, чтоб люди не забыли про осьмиконечной крест, и не отменилиб носить портков, и не все бы сделались Франкмасонами, которые были по мнению его бесы, диаволы, аспиды, василиски, и прочее. А умер только для того, что пьют на свете кофе, а не квас...".*
   ___________
   * Там же, стр. 30--31.
    
   Далее душа полемизирует с Миносом:
   "Минос. Зажми, зажми скорее рот ей, Меркурий, и не отнимай шляпы твоей до тех пор, пока я выговорю: Скажи мне пожалуй, где ты такую пристойную себе привычку возъимела, и где ты жила.
   Душа. Мы из Б... Л... Просим не прогневаться, были купцы торгующие в царствующем граде С. Петербурге, и капитал не большой, так же и корреспонденцию имели, только за погрешения наши почищены были буянским пожаром; позвольте вымолвить, однако докладываю милости вашей, что и Иов праведной от Сатаны, врага рода Христианского, был искушаем.
   Минос. Зажми скорее Меркурий ей рот! Что ты делала на том свете? Я тебя спрашиваю.
   Душа. По достатку нашему небольшому, и по милосердию кредито-[с. 135:]ров наших прилагали труды свои к распространению, прошу не гневаться, Российского торгу, только буянской пожар сделал нас таких.
   Минос. Опять буянской пожар: не о буянском пожаре спрашиваю, что ты на свете добра сделала?
   Душа. Мы, прошу не гневаться, позвольте вымолвить.
   Минос. Да много ли вас, что ты говоришь мы?
   Душа. Един я теперь милости вашей покорный слуга: Пишет в писании, земля еси, и в землю пойдеши, аможе вси человецы, надгробную песнь творяще, аллилуия, и проч. Прошу не прогневаться.
   Минос. Я вижу ты опять от всего сердца завралась. Скажи мне когда ты один. Для чегож ты говоришь из Б... Л... Мы купцы, мы прилагали труды, для чего не говоришь я, вместо мы?
   Душа. Мы имеем привычку, прошу не прогневаться. Родители ваши наставляли нас в страхе божием, прошу выслушать с целомудрием; и так оставиша останки младенцам своим".*
   ___________
   * Жизнь некоторого мужа, Спб., 1788, стр. 34--37.
    
   Как видите, здесь пародируется речь раскольника.
   Любопытно отметить, что этот памфлет часто печатался с атеистическим "Посланием к слугам" фон-Визина (например, издания 1788, 1791).
   Вероятно одно из этих изданий и было в руках Пушкина. Впоследствии фон-Визин в написании "Послания" горько раскаивался:
   "В то же самое время вступил я в тесную дружбу с одним князем, молодым писателем,* и вошел в общество, о коем я доныне без ужаса вспомнить не могу. Ибо лучшее препровождение времени состояло в богохулии и кощунстве. В первом не принимал я никакого участия и содрогался, слыша ругательства безбожников; а в кощунстве играл я и сам не последнюю роль, ибо всего лучше шутить над святыней и обращать в смех то, что должно быть почтенно. В сие время сочинил я послание к Шумилову, в коем некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения у многих прослыл я безбожником. Но господи! тебе известно сердце мое; ты знаешь, что оно всегда благоговейно тебя почитало и что сие сочинение было действие не безверия, но безрассудной остроты моей".**
   ___________
   * С князем Ф. А. Козловским в 1763 году.
   ** Сочинения, письма и избранные переводы Фон-Визина, Спб., 1866, стр. 542.
    
   "Послание" Фон-Визина впервые напечатано в журнале "Пустомеля" 1770 года. [с. 136:]
   Эта атеистическая книжка попала в низовую литературу, и мы ее часто встречаем в каталогах лубочных изданий. Так, например, она указана в реестре 1808 года, приложенном к "Сказке о сильном и славном могучем богатыре Добрыне Никитиче" Василия Левшина.
   Продавалась она у "Казанской на хорах в книжной поладке" за 25 копеек.
   Нужно сказать, что сумасшествие Чупятова как бы предсказано в памфлете Колосова.
   После допроса души раскольника Минос отдает Меркурию следующее приказание:
   "...вели на него французской кафтан надеть, волосы завязать в кошелек, и напудрить сколько можно поболее, шляпу вели загнуть по французски, и заткнуть в нее предолгую курительную трубку, и водить его таким образом по царству сему".*
   ___________
   * Жизнь некоторого мужа, Спб., 1788, стр. 39.
    
   Сумасшедший Чупятов надел французский кафтан.
   При сумасшествии оказалось, что эта французская мода как будто находилась в сознании Чупятова.
   И в жизни и в памфлете европеизм и раскольничество сталкивались на материале жизни коренного купечества.
   Памфлет понравился, книга переиздавалась, следовательно этот атеистический спор был интересен для широкого читателя.
   Анонимная книга Степана Колосова, несомненно ходившая в списках по рукам, задолго до своего напечатания была многократно использована Чулковым.* Он пользовался цитатами из нее для характеристики раскольников -- сперва в "Пересмешнике" (ч. III) затем и в "И то и сьо" (39 л.) и, наконец, в "Парнасском щепетильнике" (стр. 28--33).
   ___________
   * Поэтому А. Афанасьев считал автором "Жития" М. Чулкова. {"Библиографические записки", 1859, т. II, стр. 18 и 341).
    
   Вот отрывок из "Пересмешника":
   "...дед мой был столп старинного правоверия и Кавалер алого козыря, который носят страдальцы на затылке; кафтан носил геометрической из коришневого сукна в знак смиреномудрия; на руке имел всегда перстень, которой не уступал древностию Кремлю городу, и в котором заделана была весьма искусно часть ногтя с указательного перста протопопа Аввакума; борода его состояла из сорока осьми волосов и была она осьмиугольная; и он утверждал что в такой бороде обитает душа [с. 137:] человеческая и всякой волос необходимой член в нашей жизни; усы имел из двадцати шести волосов, и так все было на нем пропорционально. Чтожь до разума его принадлежит, то он был весьма несравненной муж в знании и все стихи которые напечатаны позади азбуки, знал наизусть, и учил оным других; узнавал людей по шапке, кому одесную, и кому ошуюю стояти; ведал, в какой шапке сидит сатана, и какой боится. На Макарьевской ярманке рассуждал весьма разумно о бороде и усах, от чего накопил довольно имения, которым пользуется теперь и сочинитель; и словом, бывал тот муж везде, выключая церквей, куда не ходить имел он свои причины. Кто нюхал табак, то тех людей отсылал он без допросу во ад. И так Автор сей приводит, что премудрость досталась ему по наследству, и пишет он стихи по вдохновению дедову, с которого в Брынских лесах списан портрет и хранится весьма рачительно".*
   ___________
   * "Пересмешник", М., 1789, изд. 4, ч. III, стр. 229--221. <так. -- Е.Ш.>
    
   Любопытно, что и в "Пересмешнике", и в "Парнасском щепетильнике" Чулков делает раскольника дедом какого-то стихотворца из купцов. Способ ли это ввода материала, или это реальное указание -- неизвестно.
   Постоянное возвращение к этой теме у Чулкова показывает, что сам Чулков ориентируется, вероятно, на читателя, для которого эта тема злободневна.
    

[]

Василий Алексеевич Лёвшин. Рис. между стр. 136-137.

  

ДВОРЯНИН ЛЕВШИН

   Из всех русских писателей XVIII века Василий Левшин едва ли не самый неизвестный.
   Он лишен даже своих произведений. Они приписаны на чужое имя.
   Происходил Левшин из небогатого рода Левшиных, который, как обыкновенно это было у русских дворян, доказывал свое происхождение от иностранного князя Сувола, явившегося в Россию в 1365 году.
   Левшин два раза издал свою родословную -- в 1791 и 1812 годах.*
   ___________
   * 1) Родословная книга благородных дворян Левшиных, содержащая в себе: доказательства о происхождении их фамилии, времяни выезду в Россию, и поколению роспись: Москва, печатано на иждивении полковника Павла Федуловича и коллежского асессора Гавриила Федуловича Левшиных, в вольной типографии у А. Решетникова, 1791 года; 2) Историческое сказание о выезде, военных подвигах и родословии благородных дворян Левшиных, Москва, 1812, в Университетской Типографии. [с. 138:]
    
   В родословной 1812 года, напечатанной иждивением старшего в роде (Алексея Андриановича Левшина), Левшин поместил свою автобиографию, которая приводится здесь почти полностью:
   "Василий Алексеевич, четвертый сын Алексея Дионисовича* от второй его супруги Елены Егоровны, родился в 1746 году, Августа 6 дня в городе Смоленске во время похода родителя его с полком в Ляфляндию, в службу вступил 1765 года, продолжал оную сначала в Армии в бывшем Новотроицком кирасирском полку, находился в походе против турок в первую кампанию с 1769 года, и дослужась порутчичьего чина, за приключившеюся ему болезнью перешел в штатскую службу, по которой производим был чинами до надворного советника;** в 1803 году по имянному его величества государя императора Александра I Указу определен к делам, особенно от его величества препорученным действительному камергеру и статс-секретарю Александру Александровичу Витовтову, при которых и поныне (по 1812 год) состоит, получая жалованья из императорского кабинета по 2000 рублей в год. Склонность его к словесным наукам и притом к опытам по экономической части сопровождала его во время служения: свободные его часы, остающиеся от должности, были сему посвящены и приносили ему услаждение. Приобретенные им познания от всегдашних занятий частью хозяйственною были причиною, что в 1793 году Октября 29 дня избран он в члены императорского Вольного Экономического Общества С. Петербургского, по которому в последствие отправлял должность непременного секретаря, и избран в непременные члены комитета; в 1795 году избран он в почетные члены королевского саксонского экономического общества.
   __________
   * Алексей Дионисович Левшин (1710--1772) в 1756 году, по указу Елисаветы, за болезнию, отставлен из воинской службы, с награждением за тридцатилетнюю службу полковничьего чина. Его вторая жена (дочь полковника Клочкова) умерла в 1757 году.
   ** "...в 1795 году 31 декабря, за отличную службу через четыре срока по выборам Белевского дворянства в звания судьи, произведен в титулярные советники..." ("Сев. пчела", 1826, No 105. Некрология).
    
   1803 года июля в 7 день его императорское величество Александр I, милосердный покровитель наук и полезных трудов, возложил на него орден святыя Анны 2-го класса...
   В 1804-м году марта 15 дня по высочайшему имянному его императорского величества указу произведен он в коллежские советники...
   В том же году избран он в С. Петербург установленного по высочайшему соизволению Филантропического общества в члены, в котором 1795 год заседал старшиною, а потом исправлял звание непременного секретаря. [с. 139:]
   1806-го года избран он в члены Италианской Академии Наук, имеющей пребывание свое в Неаполе.
   В 1808 году избран в члены императорского общества Испытателей природы, основанного при Московском Университете.
   По разным случаям сей Василий Алексеевичь удостоился пожалован быть от его императорского величества в разное время пятью бриллиантовыми перстнями; от Императорского Вольного Экономического общества получил семнадцать золотых и четыре серебряных медали, как за решение задач, предложенных оным обществом, так и по другим случаям и между прочим при коронации государя императора Александра I-го получил по имянному его величества повелению одну золотую медаль.
   1810-го года июля 28-го дня государь император Александр I, продолжая монаршее свое благоволение, возложил на Василия Алексеевича орден св. Владимира 4-й степени..."
   Так рассказывает свою жизнь Василий Левшин в родословной дворян Левшиных. Так родословные русских дворян превращались в формуляры.
   О земельных владениях Василия Левшина мы знаем следующее:
   "Село Темрянь, с пустошью Горицыной, Прасковьи Федоровой дочери Юшковой, Василья и Нила Алексеевых, детей Левшиных. 37 дворов, 150 душ муж. пола, 125 ж. Под усадьбою 27 д. Пашни 166 д. 1642 с. Сен. пок. 53 д. Лесу 541 д. Неуд. м. 33 д. 658 с. Всего 820 д. 2300 саж. По обе стороны р. Темрянки, на которой два пруда, при большой дороге из Белева в г. Чернь. Ц. каменная Покрова Пресв. Богородицы, дом господской каменной с плодовитым садом. Выселенный из оного села постоялый двор на суходоле, при больших дорогах из г. Белева в г. Чернь и Мценск. Земля сероглинистая. Хлеб средственной. Покосы хороши. Лес строевой и дровяной. Крестьяне на пашне".*
   _________
   * Описание города Белева и белевского уезда со всеми лежащими в них дачами, в чьем они владении, какое число муж. полу душ и колько мерою земель со внесением экономических примечаний, 1792 года. Белевская Вивлиофика издаваемая Николаем Елагиным. Собрание древних памятников об истории Белева и Белевского уезда, т. II, М. 1858. В университетской типографии.
    
   С этого прожить было трудно.
   В 1765 году, двадцати лет, Левшин вступил на военную службу и вышел в отставку, вероятно, в 1773 году.
   Такие военные, вышедшие в отставку в малом чине, встречаются в то время часто. Таков и Новиков. Таков Карамзин.
   Что оттолкнуло Левшина от военной службы?
   Прежде всего столкновение интересов его как мелкопоместного дворянина с крупным дворянством внутри самой ар-[с. 140:]мии. Об этом мы узнаем из одного отрывка, запрятанного в "Руские сказки", как прячут контрабанду в двойное дно сундука.
   "...лютость и невежество, во зло употребляющие установленные от премудрых государей военные законы, и предводительствуемая тем наглость полковых начальников, казались мне удобными выгнать в отставку всякого благорожденного и хорошо воспитанного человека. Молодой господчик, возрастший посреди нежной роскоши, не знающий ни о чем, кроме мод и ветренных нравов, кои занял он у француза своего учителя, чрез знатных родственников вдруг получает полк. Не ведая ни мало военной должности, думает, что необходимо надлежит приучить воина знать вкус в нарядах, бить оного за то, есть ли время зимы в платье, сшитом покроем иностранным, изнуряемый строгостию хлада согнется, не понимая того, что всякая одежда должна согласоваться климату: не ровно напудренная голова есть у него преступление, заслуживающее изувечение" (ч. VII, стр. 137--138).
   Эта обида делала мелкопоместного дворянина чувствительным и к положению солдата:
   "...За малую ошибку, которая иногда в том состоит, что несогласна с его нравом, ругает их как скотов. С гордостию обыкновенно сообщается ненависть, а от них происходит безчеловечье, вымыслившее неслыханное доселе наказание, по полторы тысячи ударов палкою, что никогда и над осужденными на смерть не чинят; у них сие обычайное воину за малую нечистоту оружия, или иное маловажное преступление. Офицер же добронравный, не подражающий сим тиранствам и соблюдающий здоровье подчиненных воинов к пользе государства, бывает называем дураком, не знающим должности, лишаем чина, выгоняем из полку. Дворяне, видя нещастный пример своих собратий, оставляют службу, и на их места одобряются подражающие намерениям своего начальника; от чего происходит, что в больницах бывает вдруг по триста больных; и в случаи брани выходит полк, изображающий более дряхлость, нежели мужество, долженствующее сносить трудность похода, и казать в сражении силу тогда, как переломанные кости велят им охать и падать от изнурения" (ч. VII, стр. 138--140).
   Сам мелкопоместный дворянин, он же офицер в строю, испытывает притеснения. Полковой начальник его заставляет одеваться щегольски:
   "...на что вычитывает у них из жалованья деньги, так что у иного останется за вычетом в треть только рубли по четыре на содержание, то можно ли недостаточному, живущему на одном жалованье, проживать сею суммою?" (ч. VII, стр. 140). [с. 141:]
   И мелкопоместный дворянин уходит из армии.
   Начальник "за малую погрешность не токмо обругает его как лошадь, но лишит и чина: потому что право одобрения на оный имеет в руках своих" (ч. VII, стр. 143).
   Такое положение делало мелкопоместного дворянина часто попутчиком третьего сословия.
   Обида прошла позднее, хотя материального благосостояния и на штатской службе Левшин не получил.
   Первая книга Левшина: "Загадки, служащие для невинного разделения праздного времени" вышла в 1773 году в Москве. Левшин в это время, вероятно, уже вернулся из похода против турок, который закончился в следующем году.
   В 1779 году в университетской типографии была напечатана книга: "Утренники влюбленного. Сочинения В. Л.".
   Книга эта посвящена госпоже Ф. С. К., то есть будущей жене Левшина. Левшин женился на дочери надворного советника Казяева, Федосье Степановне, которая родила ему шестнадцать человек детей.
   Книга представляет собою утренние размышления некоего влюбленного, который не получает писем от какой-то женщины.
   Дальше идет письмо от невесты, разговоры по поводу этого письма, и, наконец, действие переключается, и, начиная с пятого утра, мы уже видим не самые размышления, а нравоучительные письма о любви. Причем они написаны не к невесте, а к посторонней женщине, которая в обществе про любовь говорила легкомысленно.
   Но и сами "Утренники", несмотря на сентиментально возвышенный тон и даже проступающее местами влияние "Песни песней", представляют собой произведение современное. В них есть цитаты из французской энциклопедии, произведения тех самых французов, которые потом станут так ненавистны Левшину:
   "Я приведу вам, Сударыня, в пример о любви супружеской нечто из Энциклопедии: "Признаки любви сея не могут быть сумнительны. Любовник, не знающий сам себя может думать, что он любит, не любя в самом деле; а супруг точно знает любит ли он или нет. Он любимою особою наслаждается, а сие наслаждение есть тот камень, на котором изведывается чистота любви. Истинная любовь получает от него новый пламень, а ветренная погасает" (стр. 41). [с. 142:]
   Далее следуют рассуждения о любви и ревности, довольно неожиданные для будущего французоненавистника:
   "Еетьли кто спросит у меня, что стал бы я делать тогда, естьлиб имел жену, коя рассудила б увенчать лоб мой гербом богини Помоны? ответствую: я сделал выбор согласной моему сердцу и здравому разсудку. Нашел и с стороны будущей моей супруги нрав и склоности одинакие. К тому ж расположение моих поступок и страстей кажется удобно охранить меня от сего случая; для того я не токмо нежную и честную, но хоть б и безпутную супругу, не токмо языком, но и в мыслях побоюсь наименовать безчестною. Мне кажется после великой с обоих сторон доверенности, я не только слуху, во глазам своим не поверю, и лучше снесу сто причин к огорчению, нежели одно изъяснение к досаде, следственно останусь я навсегда, хотя посредственно любим, во не ненавидим и спокоен. К тому ж всякому позволено питать себя надеждою, что с ним ничего противного в жизни не случится. А естьли жена моя, которая не больше как человек же, следственно может подвергаться слабости: я дам с терпением волю играть ветренности, пока разум победит слабость, и оборотит мысли к должности; раскаявшейся же больше мерзит пороками, нежели тот, коему они неизвестны. Но фамилия Ваша получит между тем прибавление нового потомства. То есть дети мои будут на меня не схожи. Я дам им хорошее воспитание, которое одно исправляет нравы, и делает достойных сынов своего рода, к которому приобщатся они моим попечением: а я и тут всегда останусь покоен: для того совсем мыслит инако тот, кто читает с размышлением книги. Знание генеалогии возводят нас к понятию о происхождении обитателей нашего мнра: а из того выходит, что Индийский Могол, Турецкий янычар и Голанский матрос, суть братия по плоти. Следственно кровь моя смешением обесчеститься не может: она красная равно в жилах Африканца, как и Европейца; свойство воздуха различает лишь вид кожи" (стр. 65--67).
   Левшин, которого мы здесь видим, не тот Левшин, который впоследствии оказался человеком целиком под немецким влиянием.
   Само собой разумеется, что все эти разговоры характера теоретического и мало имеют отношения к тихой и патриархальной жизни благородного дворянина Левшина.
   Недаром Левшин в книге "Письмо, содержащее некоторые рассуждения о поэме г. Вольтера на разрушение Лиссабона" (М., 1788) признается в своих старых вольтерьянских ошибках.
   Книга "Утренники влюбленного" написана им для себя. Это книга высоко квалифицированная в литературном отно-[с. 143:]шении. После нее Левшин становится сперва литературным профессионалом, а потом литературным ремесленником.
   В своей автобиографии Левшин поместил длиннейший список своих сочинений и переводов.
   Тут также указаны:
   "43) Вечерние часы, или сказки славян Древлянских. 6 частей, сочинение.
   44) Сказки Руские, в 10 частях, сочинение".
   Любопытно, что Болотов, сообщая о свидании со своим другом и корреспондентом Левшиным в 1787 году в Туле, довольно пренебрежительно упоминает о его сочинениях. Хотя Левшин был уже автором "Русских сказок", изданных Новиковым в 1780--1783 годах:
   "После обеда приезжал ко мне друг мой г. Левшин и просидел до вечера, занимаясь приятными разговорами. Оба мы были тогдашнего времени именитейшими литераторами и, помогая друг другу, трудились в пользу отечества. Я занимался экономическими, а он переводами разных книг, а отчасти также кой какими и сочинениями".*
   __________
   * Записки Болотова, т. I, стр. 107--108.
    
   С 1773 года по 1826 Левшин издал около 90 книг,* преимущественно переводных и многотомных, не считая многочисленных произведений в разных периодических изданиях.
   __________
   * См. библиографию в приложении к этой книге.
    
   Литературная деятельность его была чрезвычайно разнообразна.
   Он писал и переводил романы, драмы, комедии, анекдоты, басни, а также книги по домоводству. Причем в конце 80-х годов Левшин-беллетрист уступает место Левшину-переводчику, автору компилятивных трудов по сельскому хозяйству.
   Василий Левшин был человек бедный и брался за такую работу, от которой отказывался даже многотерпеливый и работоспособный Болотов.
   В 1788 году, приехав в Москву, Болотов встретился с Левшиным у Новикова.
   "...Заезжал я опять к Новикову и у него я сей день и обедал. Тут нашел я и знакомца своего Василия Алексеевича Левшина, такого же трудолюбца, как и я; оба мы с ним были в сие время -- черкасские волы и трудились над сочинениями и переводами без отдыха. Г. Новиков отдавал ему тогда переводить огромную немецкую книгу, которая напечатана потом под заглавием "Хозяин и хозяйка" и состояла в 12 томах. И я рад [с. 144:] был, что от труда сего избавился, ибо сперва хотел было г. Новиков на меня сей страшный и скучный труд навалить".*
   __________
   * Записки Болотова, т. IV, 276--277.
    
   Уход Левшина в деревню к сельскому хозяйству первоначально был уходом принципиальным.
   В утопической повести Василия Левшина "Новейшее путешествие" человек земли на орлиных крыльях улетает на луну. На луне он встречает счастливых лунатистов, не знающих ни религии, ни государства.
   Вероятно, путешествие не очень понравилось цензуре, потому что в продолжении оно уже становится путешествием во сне, а затем вводится другой путешественник, уже лунатист, который путешествует по земле.
   На земле лунатист видит побежденную Турцию и могущественную Россию, которую хвалит долго и льстиво.
   Тем не менее, вот что решился вставить Левшин в свое "Новейшее путешествие".
   "...По тому земледелие и скотоводство сочтено у нас одним упражнением, кое человеку предоставлено, ибо оное ему необходимо. Прочие же науки, кои начали было изобретать люди нелюбящие трудов, отвержены; и выдумщики таковые, еслиб только не приняли советов трудолюбивых своих собратий, померли бы с голоду. У нас неприобретающий руками своими пищи, считается ненужною тягостью для земли: и по тому из любви к ближнему, оному, который только сидя на одном месте думает, что в такой то блестящей звезде, должно быть тварям не дают есть; чтобы через то он опомнился, и голод уверил бы его, какая разница орать землю, иди терять время на ненужные выдумки.
   Нарсим краснелся от стыда, слышав слова сии. Вот как разумеют здесь, помышлял он, плод трудов моих! Боже мой! сколько людей посадили на хлеб и на воду, если бы хотя одну только Академию нашу отдали сюда на свидетельство!"*
   __________
   * Собеседник любителей Российского слова, Спб., 1784, ч. XIII, стр. 163.
    
   Так в XIX веке вернулся в деревню Лев Толстой, и так и в своих сказках он заставлял работать чорта, и мера наказания, примененная к неземледельцу, та же самая -- питание хлебом с водой.
   Вообще у Левшина есть совпадения с Толстым. И, между прочим, своеобразный дворянский агностицизм, отрицание необходимости познания. [с. 145:]
   Лев Николаевич прожил начало своей жизни в остановленном времени. Он слушал не старую русскую сказку. Он слушал слепца, рассказывающего "Тысячу одну ночь" в переводе XVIII века, и истины, которые были для Толстого так несомненны, не моложе.
   Вот что писал Левшин в своем "Письме... о поэме Вольтера":
   "Рассуждать о ненужных вещах, и которыми ни склонности наши не делаются совершеннее, ни нравы поправляются, ни обществу услуги оказываются, есть уклонение от истинного пути, или вредное замедление в нужной дороге: ибо вместо сего могли бы мы предпринять что нибудь полезное" (стр. 9).
   Конец жизни Левшина излагаем по некрологии в "Северной пчеле" 1826 года (No 105):
   "1818 года Февраля 20, при отставке, награжден чином Статского Советника с пансионом по 2000 рублей по смерть, после него жене по смерть же, и двум дочерям до выхода в замужество.
   Склонность его к словесным наукам и в особенности к опытам по экономической части сопровождала его во все течение жизни, и в самых преклонных летах, когда уже зрение его померкло, продолжал он заниматься переводами с помощию детей своих, из коих один читал, а другой писал им переводимое...
   1812 года избран ученым корреспондентом Филотехнического общества. 1818 года, С.-Петербургское Вольно Экономическое Общество Любителей словесных Наук и Художеств, почтило его званием почетного члена; и наконец Московское Общество Сельского хозяйства, в 1821 году, признало его своим почетным членом".
   Умер Левшин, если кого это интересует, тихо, спокойно в Белеве, 29 июля 1826 года, оставив после себя много ненапечатанных книг, как мы знаем из одной статьи, присланной в "Москвитянин" из Тулы,* в которой, после ряда сведений о Болотове, сообщается и о Левшине:
   __________
   * "Москвитянин". 1843, No 5, стр. 275--279, ст. Н. Андреева.
    
   "В. А. Левшин был одним из деятельнейших писателей русских... В. А., посвятив всю свою жизнь литературе и сельскому хозяйству, печатал множество сочинений и переводов. Болотов, Новиков и Левшин всеми зависящими от них средствами старались подвинуть вперед некоторые отрасли просвещения, хотя направление умственных их занятий совершенно параллельны были одно другому. Взгляните на "Роспись российским книгам" Смирдина, и вы невольно удивитесь разнообразным тру-[с. 146:]дам В. Л. -- одних названий до пятидесяти, а книг им изданных восходит до полутораста... Такая плодовитость изумляет и даже ужасает... Пересматривая его издания, замечаешь не поверхностное изучение всех отраслей наук, а обширные познания, которыми обладают не многие из новейших писателей. Пушкин не мог умолчать о В. А. в своем Евгении Онегине, и его два стиха скорее напомнят о Левшине отдаленному потомству, нежели все полтораста томов, написанных В. А. Кто, спрашиваю вас, не знает наизусть этих стихов Пушкина:
    
   Вы, школы Левшина птенцы,
   Вы, деревенские Приамы... *
   ____________
   * См. седьмую главу "Евгения Онегина".
  
   Вот время: добрые ленивцы,
   Эпикурейцы-мудрецы,
   Вы равнодушные счастливцы,
   Вы школы Левшина птенцы,
   Вы деревенские Приамы...
  
   Там же краткое примечание Пушкина: "Левшин, автор многих сочинений по части хозяйственной" (Сочинения и письма А. С. Пушкина, под редакцией П. О. Морозова, т. IV, стр. 161).
    
   Справедливо, Левшин основатель школы по части хозяйственной, был ревностным ее представителем. Драматические создания его бухнули в Лету. Только одна комедия В. А.: "Кто старое помянет, тому глаз вон" довольно долго держалась на сцене.
   Радуясь успехам его на поприще, им избранном, мы туляне, упрекали Левшина в равнодушии к своей родине... у нас не было... истории Тульской губернии... Мы настоятельно повторили общее наше желание, и Левшин не остался в долгу... Он составил "Описание Белева и его уезда". Не помню, где-то оно было напечатано.
   Наконец, надобно сказать, что при всей литературной деятельности, В. А. не успел, однако, напечатать остальных своих творений. Его перевод с немецкого знаменитой "Церковной истории Арнольда" находится в рукописи: его портфель, наполненный любопытнейшими материалами, относящимися до сегодняшних наук и домоводства, -- также; его автобиография -- также... Остаток своей полезной жизни Левшин провел в селе Темряне, ему принадлежавшем, замечательном как по прелестнейшему местоположению, так и по историческим воспоминаниям. В. А. скончался 83 лет... Прах этого честного доброго гражданина и трудолюбивейшего Литератора покоится с миром в селе Темряне, в пяти верстах от Белева..."
   Ни в этой статье, ни в известном примечании Пушкина не [с. 147:] упоминается Левшин как автор "Руских сказок" и вообще как беллетрист.
   В XIX веке, по выражению князя Вяземского, народ ослабел и спал с голоса.
   В XVIII веке шел спор о двух возможностях развития России.
   В истории ни один процесс не разрешается просто, и при неудаче он остается оттесненным, но существующим.
   Первый путь развития России мы можем назвать "американским". Шло широкое наступление к Тихому океану. Голиковы, Шелехов, Баранов мечтали о Калифорнии.
   Возникал и сибирский сепаратизм. В нем обвиняли губернатора Якобия.
   В Русско-Американской компании работал впоследствии Рылеев, и это объясняет немного романтический национализм декабристов, связанный с борьбой за рынок. Потому что на рынках заграничных люди впервые ощущают свою национальность.
   Этот путь завершил Муравьев-Амурский.
   Была другая линия развития, "прусская". С установкой на бюрократический способ развития, на сохранение феодальных отношений. В результате развитие пошло по этому пути.
   Василий Левшин начал с дворянского радикализма, с дворянского анархизма, с молодого тогда национализма и кончил как последователь Шишкова.
   Прежде Пушкина хвалился он своим многосотлетним дворянством, и прежде него он был дворянин в мещанстве.
   Его литература, та линия, которую вел он, не дворянская.
   Новиков с его установкой на третье сословие, оформлял рост Левшина. Левшин работал не на себя.
   Правда, он смеялся в сказках над "новомодными" дворянами, получившими дворянство по табелю рангов.
   Правда, он издевался в своих комических операх над купцами, которых пронырливые дворянские жены заставляют жениться на себе и еще перевести на свое имя все их имущество.
   Но в то же время сам Левшин связан с литературой третьего сословия. Так дворянин плакал над мещанской трагедией и в слезах переплывал в идеологию чужого класса. [с. 148:]
   Так дворянин оказался одним из создателей мещанской трагедии у нас.*
   __________
   * Гарстлей и Флориничи, Мещанская трагедия Всл. Лвшн. Москва, в Университетской Типографии, у Н. Новикова, 1787.
    
   "Историческое описание российской коммерции" Чулкова -- работа большого плана. В своей книге Чулков чувствует порты, как свою собственную кожу.
   Левшинские труды -- труды домашние. Его установка в хозяйственных книгах мелка. Он говорит о посолке, о варениях и пр.
   Овцеводство было той отраслью, которой мы думали компенсировать свои неудачи со льном. Во имя овцеводства позднее мы наступали на Северный Кавказ, сдвинули горцев в ущелье и вызвали крестьянские войны горцев и диктатуру Шамиля.
   Но книга Левшина "Русский полный фабрикант и мануфактурист, содержащий в себе все то, что только может до сего относиться, как то: об улучшении нашего овцеводства и домашней волны чрез введение овец и баранов, происходящих от мериносов, о способах улучшения волны: о прочих веществах, в мануфактурах употребляемых, как то: шелке, хлопчатой бумаге, льне, пеньке и проч." (М., 1812), такая нужная, так интересно начатая, не была окончена. Вместо обещанных шести частей, вышли только три части.
   Левшин не создал своей школы. Его судьба состояла в том, что его упразднили.
   Его основной труд "Руские сказки" были записаны сперва на имя Новикова,* затем -- Чулкова.**
   __________
   * См. А. Кайсаров, Славянская мифология, М, 1807, стр. 9--13.
   ** Все историки литературы и библиографы считают автором "Руских сказок" Чулкова. В "Словаре русских писателей" Болховитинова "Руские сказки" и "Сказки древлянские" приписаны сразу и Левшину и Чулкову. Только в дополнении ко II тому "Справочного словаря о русских писателях" Геннади автором "Руских сказок" назван Левшин.
    
   "Руские сказки" уже в 20-х годах XIX века, при жизни Левшина, именуются чулковскими.
   Языков в письме к брату от 6 января 1823 года писал:
   "...пришли ко мне Историю Карамзина и, если можно, собрание Русских сказок Чулкова: ето важная вещь для меня..."*
   __________
   * Языковский архив, в. 1. Спб., 1913, стр. 31.
    
   Между тем они спускались вниз. Их перепечатывала типо-[с. 149:]графия, специально занимающаяся изданиями лубков, их выпускали отдельными листами.
   А равнодушные счастливцы, ученики школы Левшина, его забыли и не сумели прочесть.
    

ОБ ОТНОШЕНИЯХ "НОВОМОДНЫХ ДВОРЯН" С ДВОРЯНАМИ "НЕ ПО КРЕСТУ"

   Вернемся к Михайле Чулкову. В 1789 году стал он дворянином новомодным, за выслугу.
   Как будто переговариваясь с ним, как будто его ругая, писал Василий Левшин в "Повести о новомодном дворянине":
   "Предки его, блаженныя памяти, с великим усердием набивали карманы свои трудами тех нещастных коих хлопоты принуждали подавать прошения в то место, где они отправляли должности повытчиков и Секретарей. По нещастию их, таковое грабительство дошло до Правосудия. Оно наполнясь гнева, издало закон, всех тех, кои возьмут за работу с того, что истинна велит решить безденежно, привязывать для исправления шеями к веревке, висящей у машины, сходствующей на П. Сия загвоздка у многих испортила по нескольку фунтов крови, или по крайней мере, с не большою сухостию в роте, положила пределы их корыстолюбию. Родитель сего дворянина, также почувствовал свербеж за спиною, и скуча безмездными трудами, оставил приказную службу, купил деревню и поселился в показанном месте, чтоб пользоваться безопасно награбленным".*
   __________
   * Руские сказки, М., 1780, ч. IV, стр. 83--86.
    
   И как будто отвечает ему в последней, пятой, части "Пересмешника", изданной только в 1789 году, Чулков:
   "...Многие чрез чур честолюбивые дворяне не заслугами отечеству, но одною породою своею возвышающиеся, родословия своего далее времен великого князя Рурика показать не могут, хотя и крайнее старание и великие капиталы к тому употребляют; а большею частию выезжие роды в России, утверждая часто многие из них в приятельских собраниях, что род их по прямой линии происходит от Ромула, основателя древнего Рима, но в здешних де архивах все то утрачено" (стр. 162--163).
   Это как бы написано про самого Левшина, про его легендарного предка Сувола.
   Родословные, в частности Левшина, Ювеналия Воейкова, а также пушкинские стихотворные родословные -- обозна-[с. 150:]чают борьбу внутри дворянства, борьбу старого дворянства с новым.
   Когда Сумароков ругает подъячих, ругает везде, и в пьесах, и в стихах, и в разговорах с великим князем Павлом Петровичем, то метит он далеко:
   "...Ударил Юпитер, повалилися подьячие, и запели жены их обыкновенную пригробную песню. Народное рукоплескание больше Юпитерова удара было. Обрадовалася Истинна; но в какое смятение пришла она, когда увидела, что самые главные злодеи из приказных служителей осталися целы. Что ты сделал, о Юпитер; главных ты пощадил грабителей! воскричала она. И когда она в них указывала; Юпитер извинился неведением, и говорил ей: кто мог подумать, что ето подъячие! я сих богатых и великолепных людей почел из знатнейших людьми родов. Ах! говорила она, отцы сих богатых и великолепных людей ходили в чириках, деды в лаптях, а прадеды босиком".*
   ___________
   * Полное собрание сочинений в стихах и прозе Сумарокова, М., 1781, ч. IV. стр. 374.
    
   Это положение сохранилось до пушкинских времен, и так называемая грибоедовская Москва не была так однородна, как кажется многим историкам литературы.
   Есть книга "Семейство Холмских", изданная в 1832 году. Автор книги -- Д. Н. Бегичев. Редактировал книгу Николай Полевой.
   В "Записках" Ксенофонта Полевого о Бегичеве написано следующее:
   "Он принадлежал к тем из русских дворян, которых тип изобразил Грибоедов в своем Платоне Михайловиче. Я слышал даже, что в Платове Михайловиче Грибоедов представил Д. Н. Бегичева, с которым, а еще больше с братом его, Степаном Никитичем, он оставался в большой дружбе до самой своей смерти" (стр. 297).
   Роман Бегичева в 6 томиках, и это известно многим. Но, кажется, никто не отметил, что в этом романе действуют Чацкий, Хлестова, Фамусов, Молчалин.
   Чацкий здесь молодой, вспыльчивый кавалерийский полковник в отставке. Хлестова хочет его женить на своей дочке, а при неудаче распускает слух о сумасшествии Чацкого.
   Но неожиданней всех здесь Фамусов.
   Во второй части романа мы узнаем, что Фамусов прежде был целовальником, "понажился, вошел в участие откупа, [с. 151:] чрезвычайно разбогател и купил много имений в здешней стороне" (стр. 261).
   О Фамусове говорят, что он "необразованный, простой человек, и с первого взгляда покажется вам самого ограниченного ума... Но что он не глуп, или, по крайней мере, сметлив, этому служит доказательством то, что он из ничего приобрел большое состояние" (стр. 265).
   Фамусов у Бегичева передает свое состояние дочери своей супруги, которая думает, что исполнила весь родительский долг, взяв к себе мадам за дорогую цену.
   Таким образом это тот самый Фамусов, которого мы знаем у Грибоедова, по крайней мере таковым его хочет считать Бегичев. Но для Бегичева вельможа Фамусов, как его у нас обыкновенно толкуют, -- человек екатерининского времени, нувориш и человек из бывших подьячих.
   Возможно, конечно, и то, что здесь Бегичев полемизирует.
   Чулков не просто чиновник, не совсем подьячий. Он должен был бы вырасти в Бомарше. Он связан больше с купцами, чем с приказчиками. Он во всяком случае понимал свое положение и над ним иронизировал.
   Правда, иронизировал он над родословными незадолго до получения дворянства.
   После он, может быть, промолчал бы.
    

"БИБЛИОТЕКА НЕМЕЦКИХ РОМАНОВ"

   Менялся читатель, и новый читатель заново переоценивал литературное наследство, ему доставшееся.
   Эта переоценка для разных стран происходила в разное, время; для России, Германии, Франции переоценка была совершена в XVIII веке.
   Дон-Кихот не заметил пародийных элементов в тех рыцарских романах, которые он читал так внимательно.
   Очень сложно говорить о романтизме. Тематика рыцарства, тематика замка существовала в средневековой литературе.
   Романтизм национализировал эту тематику.
   Мы должны говорить о романтическом ренессансе XVIII века, который как-то соотнесен с ренессансом Италии, обновившим классические традиции. [с. 152:]
   Новый класс пересматривал и обновлял свое культурное наследство, создавал своды памятников.
   Таким образом, непрерывность традиций все же не снимает вопроса о новости романтической трактовки вещей.
   "Библиотека немецких романов",* переведенная с немецкого Васильем Левшиным, -- вещь предромантическая.
   ___________
   * Библиотека немецких романов. Переведена с берлинского 1778 года издания ВСЛ. ЛВШНМ. В Москве. В Университетской Типографии у Н. Новикова, 1780 года (ч. 1--3).
    
   Кинга имеет следующее предисловие:
   "Мысль к сему собранию подала всеобщая Библиотека Романов (Bibliotheque universelle des Romans), с нескольких лет с великим одобрением в Париже издаваемая, и в коей разные из первых ученых страны сея приемлют участие. Немецкая сия хотя в некоторых местах от французского расположения удалится, и возмет побочности, коими оная не следовала, однакож главное намерение будет одинаково; выбор, различность и исправное разделение.
   Романы были первые книги большей части народов. Они содержат вернейшие изображения наших времен, наших обычаев, пороков и добродетелей. Оные суть толикож нравоучительных картин, где истина скрывается под покрывалом выдумки. Дичайшие орды, равно как просвещенные народы имеют оные собственные. Все оные собрать, все сократить, без различия избрать, будет столько ж невозможное как и невкусное предприятие; но древние и мало известные собственные, также любопытные и новейшие из иностранных, сократя, равно как бы в миниатюрной живописи представить, будет вещь, читателям лучшее и привлекательное упражнение доставляющая, и при том избавляющая его скуки и труда, прочитывать многие толстые книги для извлечения рассыпанного в них добра.
   Библиотека разделяется на пять отделов в обще один переплет наполняющих.
   I. Содержит романы -- Рыцарские, в оных будут предлагаемы древнейшие немецкие продукты сего рода, как бы оные чудны в приключениях ни были. Прочие части отдела займут три Французские Рыцарские романы, Круглый стол, Перы Французские и Амадис. Как Французская Библиотека Романов издает преизряднейшие сокращения оных с редчайших рукописей, то оные в точности здесь включаются.
   II. Романы -- Народные, или Немецкая bibliotheque bleue.
   III. Романы -- Немецкие, книги в великом употреблении находя-[с. 153:]щиеся, как то Вертер, Софиины путешествия, Зигварт и прочие, не внесутся сюда. Мы будем держаться древнейших и меньше знаемых.
   IV. Романы -- Иностранные. Грандисоны, Кларисы, Памелы и другие романы сего рода давно уже в хороших переводах известные, остаются от нас безопасны. Мы обратим примечание только на новейшие не переведенные, в коих возмем прибежище, к Французской Библиотеке -- Романов.
   V. Еписоды:* выбранные или переведенные из больших Романов. Критикам ненужно припоминать, что дело таковой обширности, не может быть судимо по своему началу, или трем первым книгам, но только по множайшему продолжению".
   ___________
   * Еписод значит отрывок из большой какой-нибудь повести, или Истории, кою повествует во оной постороннее лицо, а не действующее. (Прим. немецкого издателя.)
    
   Романы перерабатывались, укорачивались, но при этом сохранялся старый стиль.
   Переводчик Василий Левшин в примечании на стр. 44--46 (ч. I) писал:
   "Прелагая на наш язык сии Немецкие древности, которые в оригинале представлены самым тогдашнего времени наречием: должен я сколько возможно сохранить древнюю Литературу: по чему читатели да извинят отступление мое от слога нынешнего, ибо следует мне переводить оные Литерально, дабы сколько возможно дать понятие каковыми степеньми вычищались от грубости своей слово-предложения и вкус сочинителей".
   Для того, чтобы дать представление о рыцарских романах этого сборника, об их бесчисленных приключениях, эротически окрашенных, и о том способе, каким они даются, приведу несколько отрывков.
   Вот заглавие одного из романов:
   "Християнского, немецкого великого князя Геркулеса и Богемской королевны Валиски, чудная повесть в восьми книгах и двух частях сочиненная, и всем бога и добродетель любящим душам для християнской и честной забавы в свет изданная, Брауншвейг 1676 года в 4" (ч. I, стр. 44).
   Действие этого многосложного романа местами переходит в прямой пересказ:
   "В Крите нашел он на ореховом дереве надпись своей возлюбленной, которая одетая в мужское платье, под именем Геркулиска, со второю своей фрелиною Геелою отбита морскими разбойниками у первых [с. 154:] ее похитителей, за свою великую красоту, повезена Великому Парфянскому Царю Артевану в особливый подарок, которую со всех сторон выискивали прекрасных девиц и запирали в его женские покои, для насыщения похотливых его желаний, пригожих же мальчиков по ужасному языческому обыкновению лишали мужества и приобучали стеречь женщин" (ч. I, стр. 53--54).
   Более подробно излагаются только галантные приключения и те затруднительные положения, в которые попадает женщина, переодетая мужчиной:
   "В Тире нашел Геркулес новый знак по надписям о присутствовании там своей королевны, кои и еще встречались ему путем, поколь он утратил оные наконец и ночным приведением наставлен на прямую дорогу и доведен в Ектабану, где королевна удержана и оказала чудеса искуства и отважности своей в стрелянии из лука, поединках и укрощении коней, чем все мужчины были изумлены и все женщины распалены к ней любовию. Днесь предстоял ей при дворе Великого Царя Артавана плачевный опыт, вдруг открывший истинный ее пол. А именно Великий Царь вручил мнимого пригожего юношу, толико ему нравящегося трем Трабантам и преизящному лекарю, который нашему. Геркулиску обещал поступить с ним так тонко, что он подрез едваль приметит. Почему повели его чрез площадь внутреннего дворца в покой, весьма украшенный, и со всех четырех сторон имеющий светлые окна, по средине оного стоял длинный стол, на котором лежали шелковые веревки, и по всем окнам стояли разные крепительные воды в кристальных и алебастровых сосудах, и оных взяли они несколько, и требовали затем, чтоб Геркулиск снял с себя платье: "Геркулиск ответствовал на то ударами сабли, кои гонителей его повергли на пол. Лекарь спрятался за стол; но он сказал ему: ты негодный человек не будешь уже употреблять позорного ремесла своего, с которым словом вонзила ему в мозг саблю". Тогда открыла она свой женский пол, и от чрезвычайного обрадования царь объявил ее невестою и будущею супругою, но с обещанием, чрез целый год к ней не прикасаться..." (ч. I, стр. 54--56).
   После этого сравнительно подробного описания автор переходит на конспект:
   "Как Геркулес увез свою законную супругу, какие битвы затем следовали, и как отец его и Европейские его друзья прислали во множестве помощные войска, кои наш романо-писатель без великого труда из немецкой земли, Богемии, Падуи и прочих за Ефрат переправляет, сего касаемся мы для продолжения нашего поветствования только легким словом.
   В пятой книге продолжаются кровавые грежения, -- ибо сто две ты-[с. 155:]сячи человек больше, или меньше сочинителю на письменном его стола безделица" (ч. I, стр. 65).
   И кончает книгу сообщением о том, как он сильно ее сократил:
   "Здесь моя читатели имеют вернейшее сокращение Романа, не больше как 1793 четвертных листа толщиною книгах и в которых при том в свое время было совершенство и любимое читание знатных и подлых. Он содержат еще выражение звону времен, в которые он писал: и так простим его вкусу, которого по местам представил я начертания (ч. I, стр. 70).
   Рыцарские романы занимают большую часть всех трех томов сборника.
   "Вторая и третья часть сей Библиотеки займутся повестьми Рыцарей Круглого стола и Французскими романами; в четвертом же и последующих поместятся рыцари Карла Великого, и Английские романы, но всегда с перемешкою Французских и Италианских.
   К пяти назначенным отделениям каждой части будет иногда приобщаемо шестое, как то и в сей части приложено, под именем Немые Романы". ("Известие" ко второй части.)
   Немые романы, которые здесь упоминаются, -- это изложение содержания гравюр Ходовецкого и Гогарта.
   Это были серии сатирических гравюр, с длинными подписями.
   Составитель сборника взял одни подписи.
   Этот жанр удержался дольше, чем мы думаем. Достаточно указать на объяснения к картинкам в старых дореволюционных журналах.
   В романе о Фаусте сюжет самого романа выделен очень любопытным способом, непосредственно после оглавления:
   "По всему свету прославившегося Архичернокнижника и волшебника де Иоанна Фауста, учиненное с дьяволом обязательство и страшно восприятый конец вновь пересмотренные, в приятное сокращение приведенные, и всем отличным грешникам в сердечное увещание и обличение в печать изданные, от христиански мыслящих.
   "Франкфурт и Лейпциг в 8.
   Повесть романа
   "Непростительно было бы, естьли бы мы начало сих сказок не учинили честным М. Фаустом, коего нравоучительная повесть была первая употребительная книга простого народа и в Ниренбергской фабрике сего разбору имеет знак номера 2. Она переведена даже и на Французский [с. 156:] язык, и ученым страны тоя столькож причинила смеху, как и нашим природным. Некоторые из первых наших голов старались вынесть оную на теятр, на котором она с незапамятных времен в весьма неправильном виде находилась. Лессингов доктор Фауст был первый; явления оного находятся в письмах о литературе: живописец Миллер свое напечатал расположение, но Гетенсов Фауст еще рукописный, Романц и некоторые другие песни во оном от господина Камергера Фон *** в Венмаре положены были на музыку. И так ни один из сих докторов Фаустов не окончен и обществу не предложен. Мы посмотрим, говорил один из сих сочинителей, какого чорт возьмет" (ч. I, стр. 95--96).
   Здесь мы видим ироническое отношение к сказке у автора и в то же время чрезвычайную заинтересованность в этой сказке у представителей высокой литературы в Германии (Лессинг, Гете, Виланд).
   В русской сказке произошло такое же явление. Лубок предшествовал левшинской сказке.
   Другие романы немецкого сборника галантны, переполнены любовными приключениями или сказочно пародийны.
   Отсюда и идет та пародийная сказочность, которую мы потом находим в "Руских сказках", сочиненных переводчиком "Библиотеки немецких романов", Василием Левшиным.
   В третьей части сборника было напечатано следующее обращение издателя к обществу:
   "Я препровождаю сию третию часть Библиотеки романов с засвидетельствованием признания моего обществу, за благосклонное принятие и одобрение сих трудов моих, и с маленьким известием о Еписоде, взятом из сочинений Гацотовых под заглавием влюбленный бес, и которого окончание следует в четвертой части: Гацот надлежит в число мелких писателей французских, равно как его влюбленный бес в остроумнейшие и забавнейшие из лучших сказок сего народа".
   "Влюбленный бес" Казотта появился только в отрывке. Русское издание "Библиотеки немецких романов" закончилось на третьей части.
   "Руские сказки" Левшина по своему построению являются, в своем чередовании жанров, подражанием "Библиотеке немецких романов", и поэтому они, конечно, более сборник романов, чем сборник сказок. [с. 157:]
    

О РОМАНЕ КАК О НИЗКОМ ЖАНРЕ И О РОМАНТИЗМЕ

   Для писателя XVIII века роман занимал не то место, как для нас. Проза уже одним тем, что она проза, за исключением ораторской, учитывалась как некоторое снижение.
   Поэтому представитель высокой литературы, Сумароков, резко высказывается против романа, делая исключение только для Дон-Кихота, как для романа, направленного против романа.
   Его "Письмо о чтении романов" было напечатано в журнале "Трудолюбивая пчела" (1759):
   "Романов столько умножилось, что из них можно составить половину библиотеки целого света. Пользы от них мало, а вреда много. Говорят о них, что они умеряют скуку и сокращают время то есть: век наш, который и без того краток. Чтение романов не может назваться препровождением времени: оно погубление времени. Романы писанные невежами читателей научают притворству и безобразному складу и отводят от естественного, который един только важен и приятен. Мы не худым романическим, но при просвещении нашем естественным складом, скотские изображения превосходим. Хорошие романы хотя и содержат нечто достойное в себе; однако из романов в пуд весом, спирту одного фунта не выйдет, и чтением оного больше употребится времени на безполезное, нежели на полезное. Я исключаю Телемака, Донкишота и еще самое малое число достойных романов. Телемака причисляли к Епическим Поемам, что в предисловии ево и напечатано, а многие сию книгу как Илияду и Енеиду, образцом Епической Поемы поставляют; но что сево смешняе? Кроме расположения, Телемак не Поема; нет ни Епической поемы, ни оды в прозе. А Донкишот Сатира на романы. Ежели кто скажет, что романы служат к утешению неученым людям, для того что другие книги им непонятны; ето неправда; ибо и самой высочайшей математики основания, понятно, написать удобно; хотя то и подлинно, что книг таковых мало видно. Однако много еще книг и без Романов осталося, которые вразумительны и самым неученым людям. Довольно того, чем и просвещаяся можно препровождать время, хотя бы мы и по тысяче лет на свете жили".
   О том, как понимался роман в середине XVIII веска, может дать представление предисловие Фон-Визина к переведенной им книге "Жизнь Сифа царя египетского" (М., 1762):
   "В том нет нималого сомнения, чтоб книга сия не была роман. Предприятия, кои имеют желаемые окончания, и известные особы, которые будучи со всем в отчаянии друг друга увидеть, являются вместе, а особ-[с. 158:]ливо множество речей, кои они между собою имели, показывают, что Автор не всегда полагал справедливую историю: но поступал так, как велели собственные мысли".
   Федор Эмин в своем журнале "Адская почта", который вместе с журналом "Смесь" представляет пример ориентированного на западную литературу произведения, Эмин высказался два раза о Вольтере и оба раза по-разному. Первый раз резко отрицательно:
   "...Где недавно до небес возносили книгу Б*** там ныне оной предпочитают К** которую книгу, естьли бы к нам возвратясь Сократ или Цицерон прочли, назвали бы ее двоюродною сестрою Бовы Королевича. Земля Ельдорадо, красношерстные К** бараны, число его сокровищ, с которыми он умирал с голоду и все сего героя дела похожи на такие романы, как Бова Королевич, Петр золотых ключей и проч. Разность между ними только та, что слог К** получше, и вброшено в нем в невозможный здор горсть острых слов и забавных выражений, которые молодым и ветреным людям нравятся, и тогда когда наполнены соблазном и развращением; напротив того, в Бове Королевиче нет таких неблагопристойностей и слуху противных выражений (как например сие: o che sciagura d'essere senza Caz...) какими наполнен К*".*
   ___________
   * "Адская почта", Спб., 1769, стр. 195.
    
   А во второй раз резко положительно:
   "Ты прежде сам бранил Вольтера, а теперь на него во многих местах ссылаешься; на то ему отвечал М. "Надобно различать критику от брани. Я г. Вольтера никогда не бранил, а пересказал о нем слышанное и читанное. Естьли он не так порочен, как о нем носится слух, и я о том узнаю, то первый опорочу прежнее мое описание... При том я написал, что и вздоры г. Вольтер описывет весьма приятно, а о славных его сочинениях я не говорил ни слова; ибо оных цена давно просвещенному свету известна; и так не знаю, как можно сказать не погреша противу справедливости, что я бранил г. Вольтера".*
   ___________
   * Там же, стр. 273--274.
    
   Второе высказывание Эмина о Вольтере производит такое впечатление, как будто он получил возможность высказываться открыто.
   Первое указание его тем не менее по-своему правильно.
   Фабула "Кандида", если ее рассказать вне философской установки Вольтера, чрезвычайно близка к авантюрному роману, восходящему к старому греческому роману. Похищения, кораблекрушения восстановлены в "Кандиде", но они воспри-[с. 159:]няты иронически. Так, может быть, под влиянием Бокаччьо, с его натуралистическим пониманием ситуации, Вольтер пародировал историю о получении любовником женщины.
   Рыцарский роман, осмеянный Сервантесом, не умер, он продолжает существовать.
   Он пародировался в эпоху романтизма, рыцарской тематики и тематики средневековья, не появился вновь, а был только переосмыслен.
   Изменилась не тематика, а отношение к тематике, отношение к вещам.
   После появления сентиментального романа, романа буржуазного и предреволюционного, с установкой на психологию, на мотивирование поступков, этот новый способ поэтического изображения был перенесен и на старую традиционно-рыцарскую тематику, которая к этому времени в Германии и Франции приобрела национальный оттенок.
   Это одна из основ романтизма в противоположность космополитичности старого рыцарского романа. Романтизм не создал темы рыцарства, а уничтожил ее космополитичность.
   И с этой точки зрения работа русских мифологистов является ранним романтизмом в России.
   Но инкубационный период русского романтизма затерялся. Романтизм низкой литературы, элементы романтизма в Чулкове и Левшине не реализовались.
   Новый роман, роман английский, развернутый психологией, с новой тематикой, уже появился в середине XVIII века. Его противопоставляли старому роману и сказке, которые понимались как нечто однородное.
   Приведем рецензию на книгу "Тысяча и один день",* переведенную с французского Михайлом Поповым:
   __________
   * Тысяча и один день персидские сказки переведенные с персидского на французский язык. г. Петис де ла Круа, а с французского на российский сочинителем сл: др: Спб., 1778.
    
   "Кажется тысяча и один день не иное что, как подражание тысячи и одной ночи. Да и в самом деле сии две книги одинакое имеют образование" (в обеих по воображению восточных народов все высоко, чудесно, сверх естественно, все подобно великолепному не связному сновидению, в обоих все исполнено золотом, серебром, дивной величины алмазами, жемчугом и сему подобными вещьми).
   "Но в намерениях так, как и в титулах находится разность. В ты-[с. 160:]сяча и одной ночи представлен государь предубежденный противу женщин, а в тысяча и одном дне царевна предубежденная противу мужчин...*
   __________
   * Из предисловия Михайлы Попова.
    
   Многие между учеными людьми были споры, о пользе и вреде вымышленных повестей или романов, особливо о любовных, и тех, которые удалясь от натуры представляют людей, вещи и произшествия гораздо инако, как они на нашем подсолнечном свете быть и случиться могут. Правда что хорошие романы вообще много способствовали внушить охоту ко чтению книг. Правда, что хорошие романы, способствуя к познанию тайностей человеческого сердца, вселяя в нас человеколюбие, почтение и любовь к добродетели и отвращение от пороков и проч. много делали добра. Правда что сии сочинения могут быть подобны цветам, с которых пчела собирает мед а гнусный паук яд, но правда и то, что большая часть романов многим, а особливо молодым людям вредна хотя тем только, что напоясь они сею сладостию чувствуют уже отвращение от здоровыя и больше им приличной пищи, равно и тем, что представляя себе примеры вымышленых лиц, щастия своего ожидают от случайных приключений, которого они от доброго поведения и трудолюбия своего ожидать бы должны были.
   И так желали бы мы, что бы преимущественно переводимы были на наш язык больше хорошие и полезные книги романы, сочинения Рихардзона, Фильдинга, Голдсмита и сим подобные -- и что бы писатели имеющие знания и дарования господина сочинителя сл. др. оставляя все тысячу и одну и проч. меньше исправным переводчикам, взялись бы за переводы больше обществу полезных сочинений. Но сие только наше мнение, справедливо ли оно или нет, о том оставляем судить почтенной публике".*
   __________
   * "Санктпетербургский вестник", 1778, апрель, стр. 316--319.
    

РУССКИЕ СКАЗКИ XVIII ВЕКА И "РУСКИЕ СКАЗКИ" ЛЕВШИНА

   При описании русских сказок XVIII века исследователи типа Сахарова сердятся на искажения старых русских сказок, а потом сами переделывают эти сказки.
   Исследователи типа Пыпина только сердятся.
   Их ошибка в том, что они судят по своим законам, а закон обратной силы не имеет. Эти исследователи рассматривают русские сказки XVIII века так, как будто они записаны [с. 161:] сейчас. Как будто эти сказки -- воспроизведение народных сказок.
   Нельзя настаивать даже на слове "русские", потому что разница между оригинальным произведением и переводным для того времени не так уж велика.
   И в русские сказки вводили, как мы покажем, сказку переводную, даже не изменяя имен.
   Рыцарское вооружение начали хранить в музеях с 40-х годов XIX века, а до этого им еще пользовались хотя бы только на каруселях и маскарадах.
   Пользуясь, переделывали.
   В екатерининские времена сказками не только пользовались, не только их переделывали, но и создавали.
   "Повествователь русских сказок",* изданный в Москве в 1787 году, интересен для нас тем, что в нем видно превращение лубочного листка в сборник сказок.
   ________
   * Составителем "Повествователя русских сказок" был, вероятно, некий Тихонов, о котором не сохранилось никаких сведений (см. сб. "Осмнадцатый век", кн. I, стр. 442).
    
   Тут мы видим такую же попытку использовать материалы лубка, как и в "Библиотеке немецких романов".
   В начале "Сказки о славном и храбром богатыре Ильи Муромце и соловье разбойнике", которой открывается первая книга сборника, находится прямое указание на источник:
   "С какою охотою читают многие о древних временах, больше любопытные и приятные, нежели полезные и справедливые издания, довольно известно; да и я в скучное время такого рода сочинения читал, но к крайнему моему сожалению не нашел тамо о славном и храбром богатыре Илье Муромце повествования, которое казалось, что тем нужнее прочих, что оный именитый витязь родился у нас естьли должно верить тем исправным историкам, которые слышав по преданию от старинных людей, вместилища древности, какую повесть издавали в свет на листках. И так во удовольствие некоторых любителей вознамерился я о сем знаменитом герое написать историю не витийственным, а простым слогом" (стр. 3--4).
   Сборник содержит в себе схематические пересказы сказок.
   Состав сборника следующий:
   I. Сказка о славном и храбром богатыре Илье Муромце и соловье разбойнике. II. Сказка о ковре самолете и шапочке невидимке. III. Сказка о царевиче Подосе и хитром Велехе. IV. Сказка об острове всегдашнего веселия. V. Сказка об [с. 162:] орехе свистуне. VI. Сказка о двух царевичах рожденных вместе. (Повествователь руских сказок. Иждив. С. Петрова. В Москве, в типографии Пономарева, 1778 года.)
   I. Сказка о двух друзьях. II. Сказка о Левиане богатырке. III. Сказка о принце Карзамане. IV. Сказка о тридцати одном Емельяне. V. Сказка о укравшем у своего соседа искусно свинью. VI. Сказка о поросенках. (Продолжение повествователя руских сказок. В Москве, в типографии Пономарева, 1787.)
   "Сказка об Илье-Муромце" представляет собою либретто, кое-где пересказ, вполне пародийный. Сказочная троечность местами сохранена только потому, что она была в источниках.
   "Сказка об острове всегдашнего веселья" известна в лубочном варианте. "Сказка об орехе-свистуне" -- сводная сказка, не имеющая признаков сказочной троечности. Сказка слитная.
   Сказки эти похожи друг на друга, потому что "Повествователь", очевидно, записывает их, не понимая, что иногда это варианты одной и той же сказки. "Сказка о принце Карзамане" (во втором томе) -- точный пересказ сказки из "1001 ночи".
   Источниками для так называемых русских сказок в то время являлись: пародийная французская сказка, которая переводилась в чрезвычайном количестве, сказка, очень часто пользующаяся псевдоарабскими обрамлениями, рыцарский роман, затем опера, как это я дальше покажу, и наконец отдельные элементы прежде существовавших русских сказок.
   Представление о всей этой системе может дать "Известие" Левшина в первой части книги "Руские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях сказки народные, и прочие оставшиеся чрез пересказывание в памяти Приключения". (В Москве, в Университетской Типографии у Н. Новикова, 1780--1783, ч. 1--10.)
   "Издать в свет книгу, содержащую в себе от части повествования, которые рассказывают в каждой харчевне: кажется был бы труд довольно суетный; но я уповаю найтить оправдание мое в следующем.
   Романы и Сказки были во все времена у всех народов; они оставили нам вернейшие начертания древних каждыя страны народов и обыкновений и удостоились потому предания на письме, а в новейшие времена, у просвещеннейших народов, почтили оныя собранием и изданием в печать. Помещавшие в Парижской Всеобщей Вивлиофике Романов повести [с. 163:] о Рыцарях, ни что иное как сказки Богатырские, и Французская Bibliotheque Bleue, содержит таковыяж Сказки, каковыя у нас рассказываются в простом народе. С 1778 года в Берлине также издается, Вивлиофика Романов, содержащая между прочими два отделения: Романов древних немецких рыцарей, и Романов народных. Россия имеет также свои, но оные хранятся только впамяти; я заключил подражать издателям прежде меня начавшим подобные предания, и издаю сии сказки Руские, с намерением сохранить сего рода наши древности; и поощрять людей имеющих время, собрать все оных множество, чтоб составить Вивлиофику Руских Романов.
   Должно думать, что сии приключения Богатырей Руских, имеют в себе от части дела бывшие, и естьли со всем не верить оным, то надлежит сумневаться и во всей древней Истории, коя по большей части основана на оставшихся в памяти Сказках; впрочем читатели естьли похотят, могут различить истину от баснословия, свойственного древнему обыкновению в повествованиях; в чем однако ни кто еще не успел.
   Наконец во удовольствие любителям Сказок, включил я здесь таковыя, которых ни кто еще не слыхивал, и которыя вышли на свет во первых в сей книге".
   Состав книги таким образом ясен. В ней рыцарские романы;* в последнем абзаце упоминается то, что обыкновенно называется фацециями (жартами). Материал арабских сказок не упоминается.
   __________
   * В. В. Сиповский, Очерки из истории русского романа, Спб., 1910, т. I, вып. 2, стр. 88--89.
    
   Каким образом вводился материал местный, мы видим из предуведомления к сочинению Михайла Попова, "Старинные диковинки или приключения славенских князей" (Спб., 1778).
   Книга эта в первом издании называлась "Славенские древности" (Спб., 1770--1771) и побудила кого-то искать в ней подлинную историю.
   Поэтому во втором издании Попов ввел следующую оговорку:
   "...царствуют здесь одни вымыслы забавных и чудесных приключений старинных Витязей, прикрашенные по местам Славенскими историческими и баснословными некоторыми Достопамятствами, что и было мне побуждением ко прежднему наименованию моего Романа".
   Вставки не всегда удаются. Например, этнографический [с. 164:] материал у Левшина попадается иногда не в тексте, а в примечании:
   "К крайнему моему сожалению, в пожарный случай, погибло у меня собрание древних богатырских песен, между коими и о сем подвиге Добрыни Никитича. Голос оныя, и отрывки слов остались еще в моей памяти, кои и прилагаю здесь.
    
   Песня
    
   Из далеча, из далеча во чистом поле,
   Как далее того на украйне.
   Как идет, поедет добрый молодец,
   Сильный могуч Богатырь Добрыня,
   А Добрыня ведь то, братцы, Никитьевич,
   И с ним ведь едет, Тароп слуга...*
   __________
   * Руские сказки, М., 1780, ч. I, стр. 138--139. Повесть о славном князе Владимире Киевском Солнушке Всеславьевиче, и о сильном его могучем Богатыре Добрыне Никитиче.
    
   Ноты, которые здесь приводит Левшин, -- искусственного происхождения.
   Чудесное в сказках состоит в ряде превращений. Превращения в сказках того времени так многочисленны, что совершенно понятно заявление одного из героев романа Попова "Старинные диковинки":
   "...Не странна мне была сия перемена, ибо к чудным сим превращениям имел уже я привычку".*
   __________
   * Старинные диковинки, Спб., 1778, стр. 269.
    
   Эти превращения сильно напоминают оперные, даже слышен стук молотков, а иногда приводится и сама механика превращений:
   "Пока еще Светлосан, с Оруженосцем своим, стоял от удивительного сего приключения в недоумении, в то время превратившийся пустынник, махнув стрелою, проговорил несколько странных слов, за которыми последовал преужасный шум и стук молотов, по окончании коих пещера превратилась в великолепную колесницу, запряженную шестью единорогами".*
   __________
   * Там же, стр. 27.
    
   Еще большей "оперностью" отличается следующий отрывок иа "Руских сказок":
   "...При первом взгляде за оным представилось Громобою волнующееся море, и выскакивающие из оного чудовищи разевали страшные свои пасти, грозя проглотить всякого приближающегося. "Вам должно броситься в сие море, и плыть посреди сих чудовищ; достижение к дра-[с. 165:]гоценной вещи не может уступить опасности". -- Я ничего не имею в сердце кроме Миланы" отвечал Громобой, и побежал повергнуться в море. В самое сие время тьма распростерлась над водами, и невольник без пользы говорил Громобою, чтоб он подождал, поколь тьма исчезнет; он бросился с берега.
   "Ты шутишь надо мною", сказал Громобой, когда опять просияло, и увидел он стоящего близь себя невольника. "Здесь только игрище, и я вместо моря и волн упал на растянутую холстину, кою поддували мехами". -- Нет, государь мой, отвечал невольник; благодарите вашей отважности; без нее вы не разрушили бы сея очарованные бездны, и волны ее, иль чудовищи конечно бы вас поглотили. Но впереди там уж не очарование: с природою вам надлежит сразиться, ступайте. Громобой следовал, и вдруг преужасная пламенная река пролилась впереди их. Сверкание пламени было ужасно, и казалось, что растопленная медь готова была обратить в пепел каждого приближающегося. "Вам должно перейти сию реку" сказал невольник остановясь. "Здесь уже мужество вам не поможет, естьлиб вы были не человек, а вещество несгораемое... Не лучшель возвратиться? безумно на верное умереть; ибо по смерти нет от любовниц никаких ожиданий, воротимся" -- "Слабый" молвил Громобой с досадой "разве забуду я, что смерть моя полезна Милане". Сказал сие, и бежал в огонь.
   Он вдруг остановился, и искал, чем бы побить невольника. Представлявшее издали огненную реку был ряд выпуклых зеркал, поставленных на дрожащих пружинах так противу солнца, что отвращенные онаго лучи ударялись прямо в глаза приближающимся".*
   __________
   * Повесть о дворянине Заолешанине, богатыре, служившем князю Владимиру, ч. V, стр. 75--77.
    
   Таким образом опера повлияла на сказку. В свою очередь сказка стала темой оперы. Державин в "Рассуждении о лирической поэзии" писал:
   "...сообщим нужные замечания для желающих сочинять Оперы.
   По принятому издревле обыкновению, ради своей чудесности, Опера -- разумеется трагическая -- почерпает свое содержание из языческой мифологии, древней и средней истории. -- Лица ее: боги, герои, рыцари, богатыри, феи, волшебники и волшебницы.
   У нас из Славянского Баснословия, сказок и песен древних и народных, писанных и собранных Г-дами Поповым, Чулковым, Ключаревым и прочими в так названных книгах: Досугах, Славянских сказках и песенниках, много заимствовать можно чудесных произшествиий".*
   __________
   * Чтение в Беседе любителей русского слова, Чтение четырнадцатое. Спб., 1815, стр. 14--15. [с. 166:]
    
   Объяснения театральные представляют собой частный случай рационалистических объяснений.
   Например:
   "Вельможи, разсудив о обстоятельстве, усмотрели, что предприятие их не может совершиться, разве чрезъестественными средствами, или отважностию каковаго нибудь богатыря; а потому и заключили кликать клич, не выищется ли кто снять на себя сей подвиг. Драшко одобрил сие намерение: он думал, что войско крылатых змиев не в ином состоит, кроме множества кораблей, снабженных парусами, и что молва только обратила оные в чудовищ. Далее разумел он, что змий, обвившийся около столицы Бриттской, не может быть иное, как крепкая стена, снабженная стражею; о волшебствеж заключил, что чарования женщины смелый и предприимчивый мужчина легко может разрушить".*
   _________
   * Руские сказки, ч. IX, стр. 11--12. Повесть о богатыре Булате.
    
   История о ковре-самолете рассказывается таким образом:
   "Наконец летающий ковер стал готов. Оным можно было управлять так на воздухе, как ладиею на воде; оный поднимался на высоту, опускался вниз, стремился вдоль и оборачивался в каждую желаемую сторону. Посредством ковра сего о, Роксолан, -- сказал мне Аспарух, -- намерен я подкрепить храбрость и надежду нашего народа. Ты ведаешь, что нужно утверждать простолюдинов в предрассудках как для того, чтоб привести их в повиновение, так и за тем, чтоб можно было при всяком нужном случае возбудить их ревность и храбрость, под предлогом защищения вещи, кою сочтет он за святыню. Венец, мною соделанный, конечно, заслуживает сие предпочтение, в рассуждении предписанных на оном законоположений; однакож надлежит деятельнейшим способом привести народ к рабскому оного обоготворению; ибо без сомнения твердо простоит держава, где Государь следует надписанному на венце сем, и где подданные каждое повеление своего Государя приемлют за глагол божественный. Я намерен предстать к моему сыну Русу, и уверить его о покровительстве Богов, и о обещании оных послать ему с неба венец, на коем предписаны будут правила, как ему должно вести себя на престоле. Я подвигну его ко всенародным молениям, и тогда пред собранием народным ты должен будешь, сокрывшись в летающем ковре, опустить оный на золотой нити на главу Русову. Я отрежу притом нить так, что народ сего не приметит, и сочтет венец слетевшим с небес по воздуху. Ты предвидишь, я чаю, всю пользу такого благонамеренного обмана? Я не сомневался в сей истине, и следовал воле моего учителя.
   В назначенный час сели мы на ковре, забрав с собою сосуд, венец, зеркало, таинственные книги и орудия, и поднявшись на воздух, пусти-[с. 167:]лись к столице Руской. Достигнув оныя опустились мы в великом лесу близь соленого озера с южной онаго стороны. Аспарух, взяв с собою златый сосуд и зеркало, пошел во Дворец, а меня с венцом оставил, повелев, чтоб в следующее утро поднялся я на ковре довольно высоко, и высматривал надлежащего времени, когда следовать будет опуститься ниже и свесить венец.
   Аспарух принят был как некое благодетельное божество. Князь Рус и весь тайный его совет внимали с набожностью его пророческие глаголы, и сделали распоряжение к утреннему всенародному молению.
   Едва багряная Зимцерла распростерла на востоке свои оживляющия природу ризы, и отворила врата к изшестию благотворительного Световида* я поднялся на ковре в высоту, и ожидал надлежащего времени, держа в руках конец длинной к венцу укрепленной златой нити. Вскоре показался Рус, водимый родителем своим Аспарухом, в провожании несчисленных полков воинства, всего народа и самых жен и детей. Они шествовали на поле до холма, посвященного громоносному Перуну; жрецы несли торжественно истукан Чернобогов, некоторые из них пели песни, а прочие вели черных агнцев, покрытых черным аксамитом на пожрание Богу мстителю, и белых увенчанных связками красных цветов для всесозжения пред Перуном. В приближении их к холму дневальные жрецы близь стоящего жертвенника неугасаемого Знича** повергли на огнь благовония, и с гласом труб и рогов соединили встречную песнь. Наконец приходящие жрецы, переменяясь с стоящими на холме пели покорно похвалу обоим Богам; народ всем множеством оканчивал последние стихи песней, и колебал воздух своими восклицаниями. Истукан Чернобогов поставили рядом с Перуновым: заклали агнцов, возложили на пылающие жертвенники, и общественно упав на колени, приносили благодарные мольбы за обещание, низпосланное небесами через уста мудраго Аспаруха. Сей по пожрании огнем жертв приступил к истуканам, и упав на одно колено, простер вверьх свои руки, и произносил следующую молитву: Великий Перун, отец Богов! И ты о Чернобог, защитник Рускаго народа! примите сию жертву благодарения от страны, ожидающей исполнения священного вашего обета, да познают враги наши, что меч, толико им страшный, управляется вашим водительством, что заступление ваше будет вечно на Князях, увенчанных венцом небесным. [с. 168:] Я с коленопреклонением исповедую, что словеса божественныя не могут быть пременяемы; но чтоб не произошло некогда сомнения о предсказании моем о вашей воле, явите, что уста таковаго, как я, сединами покрытого старца, лжи вещать не могут. Да ниспадет всенародно с небес венец вашего благословения на главу того, коего избираете вы водителем Рускаго народа, и котораго потомство достойно будет споспешествовать его славе и благоденствию! -- В сие мгновение опустил я летающий ковер к низу".***
   __________
   * Зимцерла есть Славянская Богиня зари; а Световид солнце, или Русский Феб. (Прим. Левшина.)
   ** Зничь есть неугасаемый огнь, как надобно думать, представляющий солнце, или Бога Световида. Славяне во многих городах имели его жертвенники, и прибегали к оному для исцеления в своих болезнях. (Прим. Левшина.)
   *** Руские сказки, ч. IX, стр. 40--46. Повесть о богатыре Булате.
    
   Таким образом чудеса одновременно и традиционны и рационалистичны.
   Национализация материала происходила путем внесения примечаний географического и, главным образом, мифологического характера.
   Например:
   "Сие боговещалище или Оракул, находилось близ пригородка Елабуги при речке Тойме, впадающей тутже в Каму; которого поднесь еще видны каменные развалины, известные под именем Чортова городища. В оном жрецами был содержан обожаемый Великий змий, которому людей давали на снедение, вместо жертвы. (Смотри записки Путешествий Капитана Рычкова, лист 44 и 45, ч. I, стр. 47--48.)
   Или:
   "Чернобог тож, что Плутон, или Бог ада. Клятва им была ненарушима" (ч. I, стр. 54).
   Все наши указания на традиционность материала русских сказок XVIII века должны иметь следующую оговорку.
   В самый текст произведения часто вставлялись, редко увязываемые сюжетно, то полемические выходки, то элементы злободневнейшей социальной утопии.
   Так, например, Россия в "Старинных диковинках" Михайлы Попова описана так:
   "...в Государстве его заведено было премножество разного рода заводов и фабрик, на коих делали всякие вещи, какие только были в употреблении в тогдашнее время. Инде ткали парчи, бархаты, штофы и другие шелковые материи; там делали сукна, полотны и все то, что человеку для одеяния потребно; в других местах выкапывали из земных недр разные металлы, и по очищении их делали из оных всякие дорогие сосуды и орудия, для великолепия и пользы всенародной. Одним словом, не было такого искусства, которое бы в сей благополучной Державе могло уйти от рук тщательных ее обитателей: и малый и старый были [с. 169:] тамо в деле, которое сходствовало с их силами и знанием. Все содержатели таких заводов и фабрик платили Государю подать, которая весьма увеличивала его сокровище, а им была ни мало не отяготительна. Люди там не имели нужды в чужестранных товарах; ибо все нужное имели дома; а иностранцам тогда только давали деньги, когда от них хотели научиться какому ни будь новому мастерству" (стр. 7).
   Но ни один из элементов этого описания не попадает в сюжет произведения. Там мы видим одни чудеса и превращения.
   Пушкин в поэме "Руслан и Людмила", как это отмечалось Сиповским,* заимствовал ряд мотивов из "Руских сказок" Левшина.
   __________
   * В. Сиповский, Руслан и Людмила {"Пушкин и его современники". Спб., 1906, в. 4). Сиповский, конечно, называет автором "Руских сказок" Чулкова.
    
   Пародийность "Руслана и Людмилы" -- это пародийность сказок XVIII века.
   И элегичность настроения Руслана, которая была, как ошибка, отмечена критикой, это тоже элегичность XVIII века.
   Вообще Пушкин "Руслана и Людмилы", я бы сказал, архаичнее своих критиков.
   Приведу этот отрывок:
   "Чрез несколько дней взъехал я на пространную долину, которая вся покрыта была человеческими костьми. Я сожалел о судьбе сих погибших, и лишенных погребения, и предался в размышления о причинах, приводящих смертных в толь враждебные противу себя поступки. Но задумчивость моя пресеклась тем, что конь мой вдруг остановился. Я понуждал онаго в перед; он ни шагу не двигался. Я окинул взорами, и увидел перед собой лежащую богатырскую голову отменной величины" (ч. I, стр. 102--103. Повесть о славном князе Владимире Киевском Солнушке Всеславьевиче, и о сильном его могучем Богатыре Добрыне Никитиче).*
   __________
   * Ср. "Повесть о Силославе" Чулкова ("Пересмешник", ч. I, вечер 2).
    
   Этот отрывок использован самим Левшиным в девятой части "Руских сказок":
   "Он видит исполинский остав, одетый бронею; долгота времени, обнажившая кости, не лишила сию красоты ее: броня сияла от лучей солнечных, и великий мечь лежал вместо возглавия под черепом богатырским (стр. 207--208. Повесть о богатыре Булате).
   В сказке Левшина под богатырской головой лежит не меч, [с. 170:] как у Пушкина, а ключ. Это ключ от горы, в которой находится меч.
   Пушкин сжал сюжет, сделал его еще более пародийным, а также ввел литературную пародию ("Двенадцать спящих дев"). Например: отрубленная голова обладает каким-то характером, она ругается. Руслан ее ударяет. Все это трудно себе представить у Левшина.
   Из тех же "Руских сказок", вероятно, заимствован и волшебный сон Людмилы:
   "...Она спала на постеле, усыпанной розами. Я приближился, пожирал глазами ее прелести, не смея дышать, дабы не возмутить ее покоя. Но ах! сей сон ее был действие очарования. Три дня сидел я у стены хрустального здания, ожидая ее пробуждения, не вкушая никакой пищи, но безплодно: Зенида опочивала" (ч. IV, стр. 281. Повесть о богатыре Булате).
   У Пушкина:
    
   В сетях открылася Людмила:
   Не веря сам своим очам,
   Нежданным счастьем упоенный,
   Наш витязь падает к ногам
   Подруги верной, незабвенной,
   Целует руки, сети рвет.
   Любви восторга слезы льет,
   Зовет ее -- но дева дремлет,
   Сомкнуты очи и уста,
   И сладострастная мечта
   Младую грудь ее подъемлет.*
   __________
   * Сочинения и письма Пушкина, Спб., 1909, т. III, стр. 83.
    
   Приведем высказывание Николая Полевого об этой поэме Пушкина:
   "Бесспорно: в Руслане и Людмиле нет ни тени народности, и когда потом Пушкин издал сию поэму с новым введением, то введение это решительно убило все, что находили русского в самой поэме. Руссизм поэмы Пушкина была та несчастная, щеголеватая народность, Флориановский манер, по которому Карамзин написал Илью Муромца, Наталью Боярскую дочь и Марфу Посадницу, Нарежный Славянские вечера, а Жуковский обрусил Ленору, Двенадцать спящих дев, и сочинил свою Марьину рощу".*
   __________
   * Н. Полевой, Очерки русской литературы, Спб., 1839, ч. I, стр. 160--161.
    
   Старая флориановская, виландовская, левшинская народ-[с. 171:]ность была народностью условной, она перешла к Пушкину, и Полевой это понимал.
   Сращиваются новеллы в "Руских сказках" двумя способами. Первый способ: герой рассказывает свое прошлое. Обыкновенно этим рассказом вводится новый герой. Прием этот настолько условный, что герой иногда рассказывает другому герою такие события, в которых тот сам был участником.
   Второй прием -- это переход от отца к сыну. Рассказывается история отца, затруднения к браку, например, а потом переходят на историю сына.
   Этот сложный развернутый прием есть, например, в "Повести о дворянине Заолешанине" (ч. V) и взят, вероятно, из "1001 ночи" (История принца Камаральзамана).
   Особняком в сборнике "Руских сказок" стоят части VII и VIII. Они представляют собой одно произведение -- "Приключения Любимира и Гремиславы".*
   __________
   * В третьем сокращенном издании "Руских сказок" (1820 г.) этой сказки нет.
    
   Это самый большой слитный кусок во всех десяти томах "Руских сказок" (508 страниц). Слитность, конечно, условная. В основу ее положен любовный роман, данный, скажем, в манере Прево. Это рассказ молодого человека Любимира о своих несчастьях. Любимир встречается с маркизом Клорандом в лесу, рассказывает о несчастной любви к Гремиславе и о родителях-разлучниках. Но перед тем как рассказать основные эпизоды, он начинает каяться в своем развращенном нраве.
   Покаяние разбивается на ряд галантных повестей об успехах Любимира у разных женщин с условными именами.
   Во второй части романа Любимир спасает Порамира, предполагаемого отца своей возлюбленной. Но отец его возлюбленной оказывается врагом его друга (убийца отца). Тут мы имеем традиционное столкновение любви и вражды, которое хорошо разработано в древнем греческом романе.
   Этот традиционный кусок как бы вызывает второй традиционный рассказ, и эти галантные молодые люди, которые живут в России, носят шпаги и говорят по-французски, слушают следующую повесть.
   Оказывается, что Порамир и отец Клоранда участвовали в войне парфян с римлянами. [с. 172:]
   Далее идет традиционная история из греческого романа со спасениями и мнимыми отравлениями. В результате этих всех приключений Порамир убивает во тьме напавшего на него отца Клоранда и потом, с очень натянутой мотивировкой, похищает сестру Клоранда, Гремиславу.
   После убийства Порамир бежит в Р(оссию).
   Вещи превращаются в своем качестве. Масло в древней Германии и России, обыкновенное коровье масло, не было продуктом питания; в Германии маслом мазали волосы, а в России им мазали тело для избавления от насекомых. Употребление коровьего масла в пищу -- это было открытие, это было уже другое масло, хотя оно и было получено тем же путем и из того же продукта.
   В истории литературы бывают такие переключения. Старый греческий роман жил, и для Левшина этот материал настолько традиционен, настолько обезличен, что, как ему казалось, не окрашивает его произведений. Он не сознает анахронизма в своем бытовом романе, правда, условном.
   В романах того времени почти совершенно отсутствует попытка на какую-нибудь хронологическую увязку событий, вернее, события почти сознательно разновременны. Это можно видеть в таких анахронических вещах, как "Георг, английский милорд", который живет в Венеции, участвует на маскарадах и в то же время поклоняется языческим богам.
   Еще больше это можно видеть в "Пересмешнике" Чулкова, но там анахронизм сознательный, хотя и пародийный.
   Во времена Левшина сказки не столько собирались, сколько сочинялись. Левшин все же несколько расширил тематику сказки и вызвал этим возражение рецензента в "Санктпетербургском вестнике".*
   ________
   * "Санктпетербургский вестник", Спб., 1781, апрель, стр. 293--299.
    
   "...Что касается до издания старинных богатырских сказок мы согласны с г. издателем, но правду сказать хотели бы, чтоб он в самом исполнении своего намерения больше придержался старинного сказкослагателей слога, историческими и етимологическими своими примечаниями изъяснял темные места. -- В сем однако, как и во многих других делах, гораздо легче желать, нежели исполнять.
   Из прибавленных издателем новых сказок, некоторые: как то о воре Тимохе, Цыгане и проч. с большею для сея книги выгодою могли бы быть оставлены для самих простых харчевень и питейных домов, ибо [с. 173:] всякий замысловатый мужик без труда подобных десяток выдумать может которые ежели все печати предавать, жаль будет бумаги, перьев, чернил и типографских литер не упоминая о труде господ писателей".
   Это "известие", кажется, единственный современный отзыв о "Руских сказках".
   С точки зрения цензуры того времени "Руские сказки" были произведением далеко не нейтральным.
   Мы находим их в реестре книгам, которые были признаны архиепископом Платоном в 1786 году "сумнительными и могущими служить к разным вольным мудрованиям, а потому к заблуждениям и разгорячанию умов".
   В этом списке "Руские сказки" находятся в таком соседстве:
   "18. Русские сказки, 10 ч.
   "19. Сказки духов, 6 ч.
   "20. Библиотека немецких романов, 3 ч.
   "21. Собрание Российских песен, 6 ч.*
   _________
   * Письма Карамзина к И. И. Дмитриеву, 1866, стр. 465--466.
    
   No 18 -- это книга Левшина. No 20 -- это его перевод.
   No 21 -- это работа Чулкова.
   No 19 -- это сказки, загримированые под восточные. Они явно масонские и изданы в типографии Лопухина (1785).
   Масонские влияния видны и в книге самого Левшина:
   "Тот из читателей, кто не охотник кроме сказок ни до каких начертаний, служащих к просвещению нашего сведения, может пропустить описание следующего аллегорического здания, и перекинув несколько листов, взяться за окончание повести. Признаюсь, что некстати вплел я здесь сии затеи; но доброе мое намерение сие оправдывает. Многие не читают никаких книг, как только басни, то подумалось мне, что может быть ошибкою прочтут они здесь, чего не ожидают, и что им после слюбится и побудит их к дальнейшему" (ч. VIII, стр. 74--75).
   После этого примечания идет описание разных символов, занимающее 50 страниц. Сперва идет описание истуканов, символика которых связана с планетами и металлами. Затем идут замечания о символике чисел в связи со звуком и строением мира. Приведу отрывок:
   "Суетные греки думали, что Аполлонова лира для того имеет семь струн, что при его рождении лебеди столько раз облетели остров Делос; но сие есть только непонятное закрытие истины. Следующееж больше согласно разуму, что огонь, воздух, земля, вода, растения, скоты [с. 174:] и человек суть семь согласных струн в большой лире света; вес же, мера и щет, коими как смычком согласие сие возбуждается. Небо во-первых есть как начало совершенство и образец всех полнейших согласий, в коем семь кругов планет особых и семь струн согласия небесной лиры изображающими кажутся. Происходит же оное не токмо в порядочно измеренной величине, но и в различном состояния каждой звезды, каковое удаление потребно для действия каждыя из оных, так что не для чего вопрошать, за чем то происходит, что солнце, как сердце миров, все прочие звезды освещающее, и всю природу согревающее, есть величайшее и стоит в средине, свирепый же Сатурн в самой дальности. Месяц удален от земли на одну степень; Венера над месяцем, а Меркурий от Венеры по полустепени; солнце выше Меркурия в полуторе степени; Марс от земли в одной; Юпитер от Марса, и Сатурн от Юпитера, также и высочайший край нашего неба над Сатурном по полустепени, так что от края до центра можно считать семь степеней, как звонов музыкального согласия" (ч. VIII, стр. 108--109).
   Весь этот кусок сюжетно не связан с произведением и, может быть, является результатом редактуры Новикова, с которым Левшин в это время был крепко связан.
   В 1787 году Левшин издал "Вечерние часы, или древние сказки славян древлянских",* которые служат продолжением "Руских сказок".
   _________
   * Вечерние часы или древние сказки славян древлянских. Москва. В типографии Компании Типографской с указанного дозволения. 1787--1788 (ч. I--VI).
    
   В отличие от "Руских сказок", они разбиты на "вечера", то есть в них есть непосредственное влияние "1001 ночи".
   "Сказки славян древлянских" заключают в себе еще меньше национальных элементов, еще меньше попыток на запись так называемой подлинной сказки, чем "Руские сказки". И тут еще больше влияния французской сказки, сильно модернизированной. Местами "Сказки древлянские" переходят в нечто чрезвычайно напоминающее фантастический научный роман.
   Фантастика подробно растолковывается:
   "Память наша во время усыпления представляет нашему воображению те предметы, о которых помышляли мы бодрствуя: воображение наше оные заимствует; оное действует, производит связи и представляет нам явления приятные, либо горестные. Но для возбуждения сих чувствований, самое воображение наше заимствует к тому средства из фи-[с. 175:]зической связи нашего тела. Когда желудок наш варит не по надлежащему: естьли лежим мы на левом боку, в котором сердце, и препятствуем тем свободному обращению крови: естьли мы наконец отягощены каким нибудь чувствительным нещастием, или болезнию: без сомнения видим мы тогда худые сны. Напротив когда мы наслаждаемся здоровьем; естьли чувства наши спокойны; естьли утехи, или надежда, наносят нам приятный сон, тогда и сновидения всегда для нас лестны: мореходец достигает в пристань; военачальник выигрывает сражение: высокомерный учиняется Королем, и любовник обретает себя в объятиях своей любовницы" (ч. V, стр. 41).
   Тут даже мы находим попытки обосновать возможное существование подводных людей ссылками на французские журналы:
   "Можно привести много примеров о подобных морских людях, виденных мореплавателями, и подтвержденных вероятия достойными свидетельствами; но чтоб не навести тем читателям скуки, удовольствуемся присовокупить здесь несколько строк заимствованных из весьма славного французского Периодического Издания, кои с вышеописанным имеют некое согласие.
   "Справедливо то, что все человеки от природы суть амфивии, и что это составляет некоторым образом неволю, что они с рождения принуждены бывают оставить стихию, в которой зародились. В самом деле человек рождается, образуется и живет в жидкости до тех пор, как пребывает в чреве матернем. Всем известно, что он родится в воде; и естьли бы в то же мгновение, как выдет на свет брошен был в воду, конечно бы мог жить в оной". "Journal Encyclopedique, Octobre 1764, II Partie" (ч. V, прим. на стр. 84--85).
   И далее в примечании на стр. 101--102:
   "Кажется, что наши Естествословы имели известия о стране Бамипов. Нельзя подозревать их, чтобы сами они там путешествовали: но чаятельно носил туда их разум. В Энциклопедии при слове амфивия можно читать следующее: "может быть, когда опустить в воду животных, только что родившихся, воспрепятствуется тем яйцеобразной скважине сомкнуться, и кровь в них может обращаться, по крайней мере на несколько времени без движения легкого. -- В Натуральной Истории Г. Де Бюфона писано, в IV томе от стр. 175 до 178. "Может быть не невозможно приучить к воде младенца новорожденного, и держать его в оной очень долго не приключив ему тем смерти" он описывает по том опыты свои, произведенные им над животными, кои по большей части были удачны; сей почтенный Автор присовокупляет по том: "Я довольно уверен собственными глазами, что дыхание не есть необходимо нужно [с. 176:] новорожденному животному как только по неволе, и что возможное дело может быть, взяв предосторожности, воспрепятствовать таковым образом скважине сердца яйцеобразной сомкнуться, и через этот способ получить превосходных водолазов. И род человеков амфивни, могущих равномерно обитать и в воде, как на воздухе".
   "Сказки древлянские" эротичны, и волшебники действуют в них уже не только талисманами. И талисманы стали иными. Среди талисманов мы встречаем не только кольцо, но и волшебные карманные часы.
   Романы "Сказок древлянских" построены преимущественно на бесчисленных приключениях, часто галантных. Приведу образец галантной эротики:
   "Циклоида достигла минуты победы своей, ее желания достигли высоты, равно и Остроиловы в жестоком восхищении; все чувства его объяты были огнем любовным... Вдруг смертный хлад распростерся в его жилах; он ослабел, как бы бездушной в объятиях волшебницы; она обнимала токмо тень Остроилову. В смятении своем заметил он однако, что часы его не звенели и кольцо не сжималось. Между тем чувства его уступили место рассуждению и самолюбию; он взглянул на мнимую Анемону. Беспорядок, в котором она находилась с прочими обстоятельствами, укоряли его в слабости, и доказывали о его стыде. Он с досадою почувствовал свое нещастие" (ч. II, стр. 213).
   Приведем еще один отрывок:
   "...Между тем, как она говорила к нему сии обыкновенно употребительные слова, он был уже на постеле, и взошел как победитель, коему ничто не могло противиться. Думаете ли вы (сказал он гордо), что могу быть я всегда нещастлив?.. -- Вы не говорите ни слова. О! это значит, что вы согласны. Сказав то, схватил он ее руку. Она противилась, или притворялась сопротивляющейся; обстоятельство не имело следствий. Остроил находясь в спокойном положении, лишь говорил о прошедшем приключении. Вспомните о дерновой софе... Но не будем больше говорить о том; бывают в жизни злыя минуты. После таковаго смешного предисловия храбрый Остроил не знал что делать" (ч. II. стр. 221).
   Бытовой комический материал здесь присутствует в меньшем количестве, чем в "Русских сказках", и сосредоточен главным образом на одном герое Простое, который представляет собою соединение Санчо-Панса и традиционного шута (повесть о княжиче Вадиме).
   Локальный элемент остался в примечаниях, заимствованных из Энциклопедического словаря и в попытке дать пра-[с. 177:]историю России. Книге предшествует "Известие", которое привожу частично:
   "...Но чтоб издавая Сказки, не издать Истории, удовольствуясь небольшим историографическим объяснением. Чудьи назывались в древности Мордва, или Мери, Чуваши, Черемисы и Карелы; обитали в Велико-России. Финны были то же, что и ныне Финны, Чухны, Эсты и может быть Варяги и Лопари; обитали в Северной части России. Висы, или Беловисы, жили около Бела озера. Кривичи в Смоленске. Дряговичи по Двине около Полоцка. Ятвяги около Буга реки. Ясы в Молдавии и Валахии. Даки в Седмиграции и в части Булгарии. Торки близь Крыму. Поляне в нынешней Польше, и там же Горяне. Сусолы в Курляндии. Бужане и Дулебы, соединившиеся после с Ятвягами, от реки Буга к Черному морю до Дуная. Печенеги и Половцы занимали места от Азова к Астрахани, и суть праотцы нынешних Донских Козаков, или может быть Казары, пришедшие от Дуная. Болгары, в царстве Казанском до Астрахани. Вятчяне при реках Вятке и несколько по Волге. Радимичи обитали на реке Песчаной близь Польши, Русы от старой Русы простерли завоевания свои во все страны; а по том соединились с Славянами. Древляне жили окол Ильменя, или Ирмера озера; но надобно думать, что были то не старожилы, а пришельцы Славянского отродия, кои по занятии собратиями своими Славянами Новогородских пределов подвинулись к Русам, и с оными соединились в един народ; ибо и Русы были Славяне же" (ч. I, стр. 5--6).
   В "Сказках древлянских" уже отсутствуют примечания мифологического характера. По этому, поводу самим Левшиным сделано следующее примечание:
   "За бесполезное почитаю объяснить о упоминаемых здесь Славянских божествах. Читавшим Руские Сказки, также и Славянские Сказки и древности, известно, что Лада была богиня любви; Световид бог дня, или Феб; а Зимцерла Аврора, или богиня Зари" (ч. I, стр. 24).
   Левшин ссылается здесь на свои "Руские сказки", а также на книги Чулкова ("Пересмешник или славянские сказки") и Попова ("Славянские древности").
   В это время система российской мифологии была уже установлена.
   "Руские сказки" выдержали четыре издания и ушли в лубок.
   Второе издание было напечатано в Москве, в губернской типографии у А. Решетникова, 1807 года (вышли только четыре части). [с. 178:]
   Третье и четвертое издания -- в Москве, в типографии С. Селивановского (1820 и 1829).
   В третьем издании сборник был сокращен (шесть частей), и "Руские сказки" оказались построенными уже не по образцу "Библиотеки немецких романов", а по какому-то образцу, более близкому к сборнику фольклорных сказок. Из книги выпала также арабская сказка "Приключения Гассана Астраханского", представляющая переработку приключений Алладина.
   Левшин предназначал свои "Руские сказки" для читателя среднего слоя.
   Он дает примечания, приводит ноты и даже ссылается на иностранные источники. Но книга оказалась осуществленной не в той среде, для которой она предназначалась. Как я уже говорил, издатель Решетников раздробил ее на отдельные, уже лубочные выпуски.
   У меня есть отдельный оттиск из 4-го издания 1829 года.
   Оттиск начинается сразу с 73-й страницы. Заглавие на титульном листе: Повесть о новомодном дворянине. Москва. В типографии С. Селивановского. 1829.
   А на обложке напечатано: Сказка о новомодном дворянине. Москва. 1848.
   Этот отдельный выпуск предназначен уже, вероятно, для низового читателя.
   Купец XIX века во многом сохранил моды XVIII. Например, хотя бы в вырезе высоких сапог под коленом, в форме сердца.
   Русское кружево остановилось точно так же, как и костяная резьба на севере, на "рококе", на стиле первой половины XVIII века.
   Произошло что-то вроде разрыва поезда. Задние вагоны оторвались и начали жить самостоятельной жизнью, двигаясь, но все более и более замедленно.
   Вероятно, в XVIII веке на север России по водяным путям проникла и оказала влияние на сказку высокая литература. Сказка и песня, так называемые народные, архаистичны довольно свежей архаистичностью.
   Мнение Александра Веселовского о том, что заимствования происходили на почве до-христианского мифа, нужно развить на основе неоднократного влияния высокой литературы [с. 179:] на низкую литературу. Это влияние было неоднократно, но оно не было непрерывно.
   В XVIII веке оно было непосредственнее, чем в первой половине XIX. Например, в 1780 году Костров перевел "Золотого осла" Апулея. В этом романе есть сказка о Психее. Аксаков в своих мемуарах записывает эту сказку под названием "Аленький цветочек" и говорит, что он слышал ее от своей няньки.
   Конечно, возможно, что Аксаков подделал сказку. По стилистическим признакам не исключена возможность и перехода сказки через перевод Кострова к деревенской сказочнице.
   Я уже приводил в своей юношеской книге "Матвей Комаров" объявление о некотором "слепце", который вызывался в господском доме сказывать сказки:
   "...Некоторый слепой желает определиться в какой-нибудь господский дом для рассказывания разных историй с разными повестями, со удивительными приключениями и отчасти русские сказки".*
   __________
   * "Санктпетербургские ведомости", 1797, No 96.
    
   Этот слепец сам должен был узнать удивительные приключения и разные повести через пересказывание.
    

ПРИМЕЧАНИЕ О ФАМИЛИЯХ -- НА ПРАВАХ ГЛАВЫ

   В литературе XVIII века широко применялись имена и фамилии условные. Так у Чулкова в романе "Пригожая повариха" героиню, хотя она родилась в Полтаве и переехала в Киев, зовут Мартона, ее любовники называются Светон, Ахаль и Свидаль.
   Или же, как в комедиях, у людей русские имена и при этом фамилии, выражающие качество. Этот прием сохранился надолго и в комической литературе продержался почти до сегодняшнего дня.
   Левшин в "Руских сказках" пользуется вообще именем для придания герою или богу локальной окраски. Но в "Приключениях Любимира и Гремиславы" действия, очевидно, современные, хотя с необыкновенными анахронизмами, а имена условные или условно русские.
   Гремиславы и Любимиры живут рядом с Клорандом, Агнезой и пр. [с. 180:]
   Эго имена условные, выражающие отделенность произведения от системы обыденного разговора.
   Очень любопытно пародийное письмо, напечатанное в XVIII части "Собеседника любителей Российского слова" 1784 года.* Автор предлагает следующий проект:
   __________
   * От издателей. Не узнаешь, где найдешь, где потеряешь (стр. 5--12).
    
   "...Теперь я решился быть напечатан в вашем Собеседнике, и представить вам намерение, которое я имею (к большему споспешествованию словесных наук) таланты мои посвятить публике. Почему во первых обращу я мое внимание на имена. Все люди со вкусом, конечно, возчувствуют сколько в история любовной, в сказке или похождении название важно, и что оно удобно жребий сочинения решить; например, одно имя Моннимии и Аемониды в изобильные слезы нежную красавицу, или сладкосердного молодца повергнет, и книга под названием, Письма от нещастного Маркиза К... к прекрасной Графине У... уже чувство одним названием своим рождает. Теперь положим, что сочинитель без вкуса захотел бы описать очень патетическую и злосчастную любовную повесть и похождение двух молодых одаренных красотою и всеми достоинствами любовников, и выбрав бы героев своих из древних и может быть очень почтенных Брандышевых и Брандоусовых. Брандышевы издревле имели по причине спорных владений неописанную ненависть к Брандоусовым. Сие однако ж не помешало, чтобы наследник первых, не прилепился всею душою и нежнейшею страстию к наследнице последних. Привязанность их родилась случайно, умножилась знакомством, и питалась обоюдными совершенствами; но мстительная ненависть родителей была непреоборима. Старый Брандоусов переловил письма молодого Брандышева, и под жестокими наказаниями запретил дочери своей иметь малейшее сношение с сыном его неприятеля, а чтобы совершенно прервать союз с ненавистною ему кровию, он представил дочери своей жениха, возвратившегося тогда из чужих краев, молодого Клонтубасова. Брандышев услышав о злощастном сем сватании вне себя шатался денно и нощно около дома, где прелестная его Брандоусова содержалась отцом своим в заключении; встретил тут Клонтубасова, который, казалось, с торжественным взором спешил к наименованной ему невесте. Заражен жалом ревности и отчаяния, не уважая извинения своего соперника выдернул свою шпагу и напал на него; мечи обоих соперников вдруг пронзили нещастные груди. Клонтубасов на месте испустил дух, а нещастный Брандышев продолжил жизнь только, чтобы у ног своей возлюбленной оную скончать. Его принесли в дом непримиримого Брандоусова, где несколько минут по том он оную скончал. Возлюбленная его поражена, [с. 181:] лишась рассудка, скоро за ним последовала. Раскаяние старых Брандышевых и Брандоусовых, последние слова умирающего Брандышева, жребий прекрасной Брандоусовой, смерть Клонтубасова и описание похорон сих трех любовников совершает сей роман, который бы произвел самую глубокую меланхолию и сожаление в читателях, естьли бы произношение имян Брандоусовой, Брандышева и Клонтубасова тому не препятствовали, хотя никто оспорить не может, что Брандоусова, Брандышев и Клонтубасов имели столько ж права быть нещастными, как какова бы имени христианин не был.
   "Не в одних патетических сочинениях пристойной выбор в именах нужен. Я знаю многие комедии, которые успехом коронованы, но в коих опричь в именах представляющихся характеров соли почти не находятся. Одним словом, всякое сочинение, содержащее в себе особый характер, сему правилу и вкусу подвержено быть должно. В одном журнале нашел я 566 имян или описания, или корреспондентов, из коих 479 относительный к карактеру смысл в себе содержит. От отношения имян к карактерам, а не от чего другого помянутый журнал всеобще читан и расхвален. Доказав вам, государи мои, чрез сие важность Именосотворения, я охотно мои услуги вам и сочинителям предлагаю. Быв одарен отличною памятью после четырнадцатилетнего полезного к сему чтения, и трудов, я нашелся в состоянии сочинить словарь имян, для философических, сатирических, политических, комических, любовных, знаменитых, воинских, гражданских и героических характеров. Для Романов или любовных похождений, я более 700 французских, или русско-французских имян собрал, то есть таковых, кои слуху весьма приятны, ибо приятное слуху ударение, а ничто иное в таких сочинениях нужно. Для политических и гражданских, один из ученых приятелей моих дал мне 300 имян, из коих 231 начинаются литерою П и Г и содержат в себе не менее тринадцати букв, чрез то неминуемо почтение и доверенность читателей обрести могут. Для важных стихов, елегий, сатир и эпиграмм, таблица у меня уже сделана с начислением в графах, из скольких слогов каждое состоит, чем немаловажную услугу покажу стихотворцам и большую половину их трудов на себя возьму. Тем наипаче, что многие и остроумно сложены, что легко и так сказать естественным сокращением можно оные, подобно раздвижному телескопу, длиннее и короче сделать, поелику вмешение в стих того требовать будет. Для трагических сочинений, составлены у меня уже неизвестное число в плавном Гексаметра течении".
   "Евгений Онегин", по определению самого Пушкина, -- роман в стихах. Жанр средний, с несколько пародийным слова-[с. 182:]рем, поэтому Пушкин решается ввести в него имя Татьяны, так оговорив его:
    
   Ее сестра звалась Татьяна...
   Впервые именам таким
   Страницы нежного романа
   Мы своевольно освятим.
    
   К "Татьяне", Пушкин сделал следующее примечание:
   "Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы напр., Агафон, Филат, Фекла и проч. употребляются у нас только между простолюдинами".*
   _________
   * Сочинения и письма А. С. Пушкина, Спб., 1909, т. IV, стр. 67.
    
   Эта глава датируется Пушкиным 1823 годом. В 1828 году Пушкин пишет "Полтаву" -- поэму историческую, и хотя в романе Пушкин восхищался именами Агафон, Филат, Федора, Фекла, в "Полтаве" он называет героиню Марией, следующим образом оговаривая это имя в примечании:
   "У Кочубея было несколько дочерей: одна из них была замужем за Обидовским, племянником Мазепы. Та, о которой здесь упоминается, называлась Матреной".*
   _________
   * Там же, т. III, стр. 402.
    
   Эта замена сделана в силу эстетической оценки имени.
   В доказательство приведу отрывок из описания битвы. Молодой казак хочет убить Мазепу: Войнаровский убивает этого казака:
    
   Казак на гетмана стремился
   Сквозь битву с саблею в руках,
   С безумной яростью в очах.
   Старик, подъехав, обратился
   К нему с вопросом. Но казак
   Уж умирал. Потухший зрак
   Еще грозил врагу России,
   Был мрачен помертвелый лик,
   И имя нежное Марии
   Чуть лепетал еще язык...*
   _________
   * Там же, т. III, стр. 443.
    
   В романе XIX века имена обычные деловые, хотя условные в скрытом виде. Например, в светской повести обычно княгиня Вера.
   В высокой поэме сохранялось вместе с определенной системой строя фразы и высокое имя.
   Сенковский сделал попытку продвижения обыденного восприятия вещей и на высокий эпос. Таков смысл его попытки переименования героев греческой мифологии. [с. 183:]
   В статье "Одиссея и ее переводы" (1849) он писал:
   "Но разберем эти собственные имена. Составим правильный список их -- чего, к сожалению, никто не думал делать, хоть для своего личного любопытства. Посмотрим, что они выражают собой. Согласитесь, что от одного звания собственноименности, эти имена не могли же потерять своего буквального значения для уха слушателей гусляр -- Гомера, из поэм которого история их добыла. Переведем их буквально, но толком, с надлежащим соображением этих имен с древнею системою собственноименности у разных народов, с системою общею тогда всем языкам, а не так, как люди делают обыкновенно, хватая имена на выдержку и объясняя их значение первыми приблизительными словами, какие попадутся под перо. Мы увидим странное зрелище: длинный ряд остроумно подобранных шуточных имен и отчеств, комических псевдонимов, которых острота была тем эффектнее для уха древнейших язычников, что большая часть имен заимствованы из веры, взяты из религиозных прозваний богов и соединены с фантастическими отчествами, для того, чтобы вдруг отвлечь внимание от священного и перенести его на характеристику лица. Эти мистические, почтенные для язычников имена, в сочетании с произвольными и странными отчествами, брошенными, как отпечаток характера, как клеймо, на действующее лицо, представляют каламбурную двусмысленность, довольно смелую, но удачную, и делающую очень много чести изобретательности Гомера, но очень мало -- недогадливости тех историков-философов, которые зная по гречески, не примечают ее вовсе. Не всякий, конечно, мастер свободно принимать каламбуры -- ученые вообще очень тупы на это дело, недостойное их высокого разума -- но, все же тут порой есть такие вещи, которые кидаются в глаза и могли бы разбудить самое сонное внимание -- каковы, например, имя Касандры, с которою царь Агамемнон изволит плыть домой, к супруге -- имена Антигоны, Ифигении, Клитемнестры, Гекубы, Андромахи -- имя и отчество Ореста Агамемновича. Предположите древних греческих родителей какими угодно философами и космополитами -- все же неслыхано, невероятно, невозможно, что бы отец и мать, кто бы они ни были, согласились дать новорожденным детям своим такие имя-реки. Перескажите себе все эти имена и отчества в верном переводе, и посмотрите, что это за комедия:
   Был царь Распребешан Невпопадович (Agamemnôn Atreides), а женат был он на Славноприданой Драчуновне (Klytê-mnestre Tyndareis или, все равно, по другим диалектным произношениям, Syndêreis); а у них дети:
   Сын:
   Грубиян Распребешаныч (Orestes), убивший мать свою: [с. 184:] собственно Orestes значит Горец, но известно, что это слово употреблялось в смысле дикарь, мужик, грубиян, разбойник.
   Дочери:
   Выродок Распребешановна (Anti-gonê Aga-memnônies)
   Безложница Распребешановна (Electre Aga-memnônies)
   Дебелощека Распребешановна (Iphi-genie Aga-memnônies), собственно дебелоподбородая. Вы помните, что Agamemnon, Распребешенник, составляет один из мистических титулов Эфира или Яса. Надо еще вспомнить, что Iphigenia, Дебелощека, было одно из прозваний Луны, Selenê, по произношению некоторых диалектов Helenê, потому что h и s меняются часто в греческом языке. Таким образом, Дебелощека Распребешановна есть игра религиозными словами, приспособленная к житейской характеристике лица -- прозвание забавное, остроумное до дерзости, но едва ли приличное к употреблению в честном семействе. Понимается, почему принесли ее в жертву Луне; она и выдумана нарочно для этого; и луна, и дочь аргивского царя, обе -- Дебелощеки Распребешановны!.. Безложница Распребешановна -- имярек точно такого же рода по значению, и такого же достоинства по каламбурной остроте. Как êlektôr безложник, было титулом солнца, точно так же êlectrê, безложница составляло в религиозной номенклатуре прозвание луны. Но, в применении к смертной женщине, это прозвание представляло смысл очень невыгодный для прекрасной особы. Когда вы сблизите это имя, в списке гомерических действующих лиц, с совершенно бесцеремонным именем Кассандры, которая принадлежит к семейству через благонравного папеньку, то надеюсь не усумнитесь в настоящем смысле его в устах краснобая Гомера. Самое имя Helenê состоит у него в каламбурной дружбе с этим приятным балагурством насчет злосчастного семейства Безтройных, Нейтройней или Невпопадовичей, Atridae, потому что собственно шкатулка, коробка для хранения драгоценностей и мистический сосуд, которые носили в процессиях таинств Луны с какою-то очень важною святынею, helenê многие произносят selenê, а selenê значит Луна, а луна безложница, а известно какие неоспоримые права на такое прозвание имеет, по сказочке Гомера, прекрасная супруга Крепимира Невпопадовича Menelaos Atreides -- Крепи-мира, то есть Крепи-Дружину; laos, ryk, мир, всегда означали только воинов. Собственно этому имени Menelaos у славян соответствовало имя Буривой, от старинного слова бурить, одушевлять и исступленной храбрости, придавать воям бурь (menos); жар, пыл, крепость духа и сил. Но Кре-[с. 185:]пимир понятнее нынешнему уху и это -- достаточная причина к предпочтению.
   Далее. У царя Распребешана Невпопадовича был брат, храбрый -- один из прекраснейших характеров в "Илиаде", в Сборнике; да что проку! -- на этом семействе лежала печать отвержения; все что ни делали потомки царя Безтрета, Нетроя, Невпопада, обращалось им в горе и срам. Так вот, у бедового царя Распребешана Невпопадовича, которого в Сборнике честят устами Ахилла: "Ах, ты негодный пьяница! с собачьим глазом!.. с оленьим сердцем!..", у царя этого был брат, Крепимир Невпопадович, Menelaos Atreides. Вздумалось же ему жениться на Шкатулке Драчуновне, сестрице Славноприданой Драчуновны (Helenê Tyndareis или Syndereis), и пошла беда -- срам и поношение. Приехал к ним в гости молодой царевич Маклер Откупович (Paris Priamides), и похитил прекрасную и богатую Шкатулку..."*
   ________
   * Собрание сочинений Сенковского, Спб., 1859, т. VII, стр. 498--501.
    
   Единая средняя система наименований для буржуазного писателя была, как сюртук, который заменил мундир и фрак. Сюртук -- это sur tout, это "повсюду", это повсюдная одежда.
   Это отмена мундира.
   Перемена фамилий -- здесь знак перемены отношений.
   Мифы снижены не только в именах, но и в событиях.
   Метод Сенковского здесь смыкается с методом автора "Прекрасной Елены" Оффенбаха.
   Предшественниками его (неведомыми) являются В. Майков, Н. Осипов, снижавшие мифологический материал в XVIII веке.
    

О НЕКОТОРОЙ СЛЕЗНОЙ ДРАМЕ

   Сумароков был чрезвычайно знаменит.
   "Всякая всячина", которая вообще не печатала стихов, с поклоном пропускала его вещи вперед.
   Бригадир Сумароков отличался характером тяжелым, и, говорят, в гневе обнажал шпагу даже против мух.
   Но слава покрывала Сумарокова и спасала его в самых неприятных и опасных случаях. [с. 186:]
   На Сумарокова жаловалась его мать. Она писала, что сын ее, которому шел уже 50-й год, еще при жизни своего покойного отца
   "достоверными о непослушании своем знаками доказывал свою развратность во нраве". А сейчас во время раздела движимого и недвижимого имущества, "выбежав на двор и выняв шпагу неоднократно к людям моим прибегал, хотя их переколоть... Оное же ево бешенство и озорничество несколько часов продолжалося, так что находящийся подле двора моего переулок весь смотрителями на такое ужаснее и необыкновенное позорище наполнился..."*
   ________
   * "Осмнадцатый век", кн. I, стр. 59--62.
    
   Мать с дочерьми всю ночь сидели запершись, а на утро спросили военного караула и обратились с просьбой о защите к императрице.
   Получив это письмо, императрица Екатерина сделала распоряжение князю М. Н. Волконскому.
   В начале она пересказывает письмо, потом говорит, что нужно вызвать Сумарокова и словесно сделать ему внушение, сославшись на пример графа Бестужева-Рюмина, который, несмотря на то, что имел чин действительного тайного советника, был отдан в совершенную власть отца и заточен в Свирский монастырь.
   Сумарокову нужно было не только рассказать весь этот случай, но и показать подлинные дела.
   Письмо кончалось так:
   "При сем посылаем и подлинное ее (матери Сумарокова) прошение для вашего только сведения. Екатерина.
   26 сентября 1767 года. Москва".*
   ________
   * Там же, стр. 58--59.
    
   Распоряжение, как видите, было умеренное, а главное -- тайное.
   Иначе было поступлено с Сумароковым через несколько лет по одному чисто литературному делу.
   В это время уже кончалась классическая трагедия, и на смену ей шла слезливая драма.
   Добродетель и чувствительность торжествовали.
   Эмансипация буржуа началась внутри его семьи и внутри его искусства.
   Сумароков был против слезливой комедии и пожелал [с. 187:] узнать мнение о ней Вольтера. Вот что ответил Вольтер на его письмо:
   "...И так: буду отвечать на все вопросы, предлагаемые вами в виде сомнений. Я хвалюсь тем, что во всем и вполне согласен с вами.
   Да; я почитаю Расина превосходнейшим нашим поэтом трагическим; тем поэтом, который умел говорить сердцу и разуму и который оживил слог прелестию. Он также только один выразил душу любви трагической. Корнель в одном Сиде проявил ее голос: во всех других его трагедиях нет и искры любви; а Сид не его...
   Вполне соглашаюсь с вами, что вы говорите о Мольере и о плаксивой комедии, которая, к стыду народному, заменила единственный истинный род комический, доведенный до совершенства неподражаемым Мольером.
   После Рейнара, родившегося с дарованием действительно комическим и который один приблизился к Мольеру, у нас появилася комедия искаженная. Писатели, неспособные даже высказать и одной остроумной шутки, уцепились за комедии из одной денежной наживы. Ум их был бессилен для трагедий; а для комедии у них не доставало веселости. У них и слуга не слуга. Они вывели плачевные приключения, под именами мещанскими. Сказывают, что эти драмы довольно привлекательны и занимают, когда хорошо разыграны. Может быть; но я не мог их читать; уверяют однако, что актеры производят мечту. Эти драмы ни трагедии, ни комедии. У кого нет лошадей, тот рад, если тянется и на лошаках".*
   ________
   * С. Глинка, Очерки жизни и избр. соч. А. П. Сумарокова, Спб., 1841, ч. I. стр. 88.
    
   Дело было не так благополучно, как это казалось г-ну Вольтеру.
   Пьеса Бомарше "Евгений" была переведена на русский язык Николаем Пушниковым и поставлена на Московском российском театре 18 мая 1770 года.
   В пьесе играл Дмитревский. Вещь имела успех необыкновенный.
   Сумароков, вероятно боясь конкуренции слезной драмы, запретил играть свои пьесы в театре.
   В январе 1770 года произошла сложная интрига, в которой мы сейчас не будем разбираться.* Главнокомандующий г. Москвы граф Салтыков потребовал, чтобы трагедия Сума-[с. 188:]рокова "Синав" была представлена. Спектакль был освистан публикой. Сумароков был разбит на-голову. Москва над ним смеялась.
   ________
   * См. Русский архив, 1871, No 10 (ст. М. Лонгинова).
    
   Державин анонимно написал на него эпиграмму и потом приезжал любоваться на бешенство автора трагедий.
   В день поражения Сумароков написал элегию, в которой призывал вернуться прошлое. Он вспоминал Елизавету.
   Вот отрывок из этого стихотворения:
   Все меры превзошла теперь моя досада:
   Ступайте фурии, ступайте вон из ада,
   Грызите жадно грудь, сосите кровь мою!
   В сей час в который я терзаюсь, вопию,
   В сей час среди Москвы Синава представляют:
   И вот как Автора достойно прославляют:
   Играйте, говорят, во мзду ево уму,
   Играйте пакостно за труд на зло ему,
   Збираются ругать меня враги и други;
   Сие ли за мои, Россия, мне услуги!
   От стран чужих во мзду имею не сие,
   Слезами я кроплю, Вольтер, письмо твое.
   Лишенный Муз, лишусь, лишуся я и света,
   Екатерина зри, проснись Елисавета...
    
   Сумароков в стихах вспоминал Елизавету. Жаловаться приходилось Екатерине. Он жаловался на директора театра Бельмонти, который поставил трагедию.
   Екатерина ответила холодно, что Бельмонти исполнил только повеление графа Салтыкова и что сам Сумароков должен знать, "какого уважения достойны люди, служившие со славою и убеленные сединами".
   Кроме того, Екатерина сообщила Сумарокову:
   "Мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драммах нежели в ваших письмах".*
   _________
   * С. Глинка, Очерки жизни и избр. соч. Сумарокова, Спб., 1841, ч. I, стр. 105--106.
    
   Главное было не в ответе, а в том, что копия ответа была направлена к врагу Сумарокова -- Салтыкову.
   Здесь Екатерина нарушила ту тайность, в которой она обыкновенно держала свое отношение к выходкам признанного тогдашнего гения Сумарокова.
   В 1771 году Сумароков еще раз вернулся к спору о слезливой комедии в предисловии к трагедии "Дмитрий Самозванец". [с. 189:]
   Я приведу это предисловие, потому что в нем упоминается Михайло Чулков.
   Михайла Чулкова Сумароков связывает с успехом нового искусства.
   Вот предисловие Сумарокова:
   "Людовик XIV дал Парнасу златой век во своем отечестве; но по смерти его вкус мало по малу стал исчезать. Не исчез еще; ибо видим мы оного остатки в г. Вольтере и во французских писателях. Трагедии и Комедии во Франции пишут; но не видно еще ни Вольтера, ни Мольера. Ввелся новый и пакостный род слезных комедий; ввелся там; но там не исторгнутся семена вкуса Расинова и Молиерова; а у нас по теятру почти еще и начала нет; так такой скаредной вкус, а особливо веку Великия Екатерины не принадлежит. А дабы не впустить оного, писал я о таковых Драмах к г. Вольтеру: но они в сие краткое время вползли уже в Москву, не смея появиться в Петербурге: нашли всенародную похвалу и рукоплескание, как скаредно ни переведена Евгения, и как нагло Актриса под именем Евгении Бакханту ни изображала: а сие рукоплескание Переводчик оныя драмы, какой то подъячий, до небес возносит, соплетая зрителям похвалу и утверждая вкус их. Подьячий стал судиею Парнаса, и утвердителем вкуса московской публики!.., конечно скоро представление света будет. Но не уже ли Москва более поверит подьячему, нежели г. Вольтеру и мне: и не уже ли вкус жителей московских сходняе со вкусом сево подъячево? Подьячему соплетать похвалы вкуса Княжичей и Господичей московских, толь маловместно, коль непристойно лакею, хотя и придворному мои песни, без моей воли, портить, печатать и продавать..."
   По-своему Сумароков прав. Хотя "Евгения" больше всего понравилась московским молодчикам, хотя это была модная вещь тогдашнего большого света, но действовали они, так сказать, по чужому поручению, как вообще петиметр часто передавал моду не своей классовой группировке.
   Конец Сумарокова был печален. То, что раньше казалось его современникам причудами гения, сделалось теперь виною.
   Сумароков выпал из своего времени. Сохранились темные слухи о последних днях его жизни.
   Пил он горько.
   Богач Демидов, шутя, выселял его из дому.
   Сумароков, совершенно спившийся, ходил через Кудрин-[с. 190:]скую площадь, в шлафроке, с анненской лентой через плечо, в кабак.*
   _________
   * М. А. Дмитриев, Мелочи из запаса моей памяти, М., 1869, стр. 21.
    
   Слухи о его падении дошли до императрицы. Пишет она о Сумарокове теперь презрительно -- тому же Волконскому:
   "Князь Михайла Никитевичь,
   "Не знаю правда ли, только здесь слышно, что в Москве Александр Сумароков чрезвычайно шалит и азарничает и будто он на рынке близь его дома ходит с дубинкою и разбивает горшков и всякие продажные вещи. Естли это правда, то надеюсь, что вы его уймете и не дадите людей обижать. Пожалуй осведомитесь, правда или ложь. Екатерина.
   Декабря 29-го 1772 г.".*
   _________
   * Сб. "Осмнадцатый век", кн. I, стр. 85--86.
    
   Сумароков виноват здесь не во многом. Он виноват в том, что время ушло не в его сторону.
    

О ШЛЯХЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ЕЕ СОСЕДЯХ

   Нужно подойти к делу с более точными мерилами. Фраза "дворянская литература" или "крестьянская литература" ничего не говорит. Нужно уточнить, какая именно дворянская и какая крестьянская.
   Державинское дворянское шляхетство, дворянство рядовых гвардейских полков, было иным, чем дворянство вельможное. Вероятно, оно и говорило иначе.
   Очень сложен вопрос о проникновении одной языковой системы в другую языковую систему. При языковых заимствованиях чрезвычайно важно оценивать, что именно изменяется и какие именно слова оказываются наименее устойчивыми.
   При соединении двух языковых группировок, при слиянии их, языковые дублеты будут искать себе осмысления, будут становиться новыми словами. Любопытно было бы проследить, как проникает язык одной группировки в язык другой группировки в недрах одной нации.
   Державин -- новый человек жилблязовского типа. Их было много, этих Жилблязов со шпагами. Они подымались, принося с собою, кроме шпаги, свое сомнительное дворянство. Вернее, свое положение потомков каких-то местных группировок верхнего слоя. [с. 191:]
   Державин ввел в высокий язык оды солдатские навыки, навыки гвардии.
   Просторечие Шишкова, может быть, связано с просторечием дворянства. Оно ограничительного характера.
   Просторечие Державина, его собственное просторечие в исторической перспективе, -- результат становления новой социальной группировки.
   Державин начал в литературе площадной:
   "Кто бы мог отгадать, какой был первый опыт творца Водопада? -- переложение в стихи или лучше сказать на рифмы площадных прибасок на счет каждого гвардейского полка! Потом он обратился уже к высшему рифмованию и переложил в стихи несколько начальных страниц Телемака, с Русского перевода. Когда же узнал правила поэзии, то взял в образец Ломоносова. Между тем, читал в оригинале Геллерта и Гегедорна".*
   _________
   * И. И. Дмитриев, Взгляд на мою жизнь, М., 1866, стр. 64.
    
   Когда группа Державина, группа мелкого дворянства, шляхетство, группа Болотова, мелких землевладельцев, впоследствии покрупневших на разделе чужой земли, подымалась по социальной лестнице вверх, то она ввела в высокую литературу своя языковые навыки.
   По западной ориентировке эта группа скорее была под немецким влиянием, чем под французским.
   Мы знаем от самого Державина сложную историю овладения им русским стихом. Приведу отрывок из его "Записок", в которых Державин все время называет себя "он":
   "По наступлении срока отправился в Петербург к полку. Таким же образом вел свою жизнь как прежде, упражняясь тихонько от товарищей в чтениях книг и кропании стихов, стараясь научиться стихотворству из книги О поэзии, сочиненной господином Тредьяковским и из прочих авторов, как то: г.г. Ломоносова и Сумарокова. Но более ему других нравился, по легкости слога, помянутой господин Козловский, из которого и научился цезуре или разделению александрийского ямбического стиха на две половины. В сие время написал стансы, или песенку похвальную Наташе, одной прекрасной солдатской дочери, в соседстве в казармах жившей, и отважился показать служившему унтер-офицером Сергею Васильевичу Неклюдову, которого через то и брата его Петра Васильевича Неклюдова, бывшего бомбандирским сержантом, приобрел приязнь, а прочих своих собратий похвалу. Тогда же шутошные, непристойные, сочиненные им стихи на счет одного капрала, [с. 192:] которого жену любил полковой секретарь, бывший тогда в великой силе у подполковника графа Бутурлина, наделали ему хлопот..." (стр. 31).
   Происхождение поэзии Державина сложное.
   Основным в учении классической школы было единство стиля, единство тематической установки, словаря, сюжетного развертывания и ритма. Спор о связи стихотворного размера произведения с его жанром -- один из самых старых в русской литературе.
   Творчество Державина основано на столкновении жанров, на осуществлении высокого жанра средствами низкого стиля, на разнобое.
   Вполне возможно, что эти элементы разнобоя перешли к Державину из пародий того времени. И, точнее говоря, из эротических пародий, потому что, вероятно, раннего Державина нужно искать в сборниках, которые традиция называет бардовскими.
   Столкновение жанров там имело цели пародийные, и впоследствии было использовано иначе, получило другое качество.
   Некоторая пародийность творчества Державина почтительно отмечалась его современником. Михаил Дмитриев записал следующий рассказ И. И. Дмитриева:
   "Дядя мой пришел однажды к Державину в то время, когда он сидел над окончанием Видения Мурзы. Он остановился на двух стихах:
    
   Как солнце, как луну поставлю
   На память будущим векам!
    
   Выше луны и солнца летать было некуда, и он стал в тупик. Дмитриев сказал ему, шутя: "вот бы как кончить:
    
   Превознесу тебя, прославлю,
   Тобой бессмертен буду сам!
    
   "Прекрасно, -- сказал Державин: написал эти два стиха и кончил. Действительно, нельзя было лучше придумать окончания, тем более что оно совершенно в роде Державина: гордо и благородно".*
   _________
   * М. А. Дмитриев, Мелочи из запаса моей памяти, 1869, стр. 35.
    
   Известно, что одним из первых литературных товарищей Державина был Осокин, сын суконного фабриканта. Он и познакомил Державина с Тредьяковским, Кирьяком Кондратовичем и их учениками.
   Иван Петрович Осокин и сам стихотворствовал.*
   _________
   * См. главу "Купцы Голиковы".[с. 193:]
    
   Здесь купец "цивилизует" дворянина.
   В бытность Державина тамбовским гражданским губернатором, в 1786 году открыта была им народная школа, при этом однодворец Захарьин произнес речь.*
   _________
   * Речь на открытии в Тамбове главного народного училища, говоренная однодворцем Петром Захарьиным, Тамбов, 1786.
    
   Однодворец Захарьин сочинял стихи и прозу и незадолго до открытия училища свел знакомство со стихотворцем-губернатором.
   Речь обращена была к портрету императрицы. В середине речи Захарьин положил своего малолетнего сына к подножью портрета. Вот начало этой речи:
   "Дерзаю остановить тебя, почтенное собрание, среди шествия твоего... По воспитанию моему и по рождению я человек грубый: я бедный однодворец и теперь только от сохи; но услыша, что государыня благоволила приказать в здешнем городе открыть народное училище, почувствовал я восхитительное потрясение в душе моей..."*
   _________
   * Я. Грот, Жизнь Державина, т. I, стр. 453.
    
   Соха здесь стилистическая. Захарьин был из разорившихся купцов. Приведу еще отрывок:
   "...прозорливая монархиня обратила человеколюбивый взор свой на простой народ и, невзирая на адскую политику коварных умов, что не обогащать, ни научать черни не должно, повелела установить и открыть ныне народные школы, в которых всякого состояния людям отверзты к просвещению двери и в которых, ежели мне поздно уже получить украшение неочищенному моему разуму и неустроенному сердцу, то сын мой, принесенный теперь сюда на руках матери, будет невозбранно почерпать источник света от сокровищ великой Екатерины".*
   _________
   * Там же, стр. 453.
    
   Речь была напечатана и затем переслана от генерал-губернатора Гудовича к Завадовскому и представлена Екатерине. Речь чрезвычайно понравилась.
   Она была напечатана в "Новых ежемесячных сочинениях" и в "Зеркале света" и потом переведена на иностранные языки.
   Высокую оценку дал ей Херасков.
   О речи писали Державину Львов, Козодавлев, Саблуков, Терский, Ахвердов.
   Завадовский говорил, что подобной речи не было еще на русском языке.
   Находили даже, что Захарьин по высказанному в ней [с. 194:] усердию сам бы годился в наместники. Писали Державину, спрашивали, что можно сделать для Захарьина.
   Державин ответил, что Захарьин горький пьяница и что если дать кому-нибудь деньги, то разве малолетнему сыну Захарьина, положивши их на проценты до его совершеннолетия.
   Вскоре распространился слух, что речь написана не Захарьиным, а Державиным. Впоследствии, уже после смерти Захарьина, сам Державин подтвердил свое авторство.*
   _________
   * Записки Державина (стр. 29--272). В 1787 году Державин написал "площадную" пьесу "Желание зимы", с ироническим посвящением Захарьину: "Его милости разжалованному отставному сержанту, дворянской думы копиисту, архивариусу без архива, управителю без имения и стихотворцу без вкуса" (Соч. Державина, Спб., 1866. т. III, стр. 345).
    
   Между тем, из раннего письма Державина к Гудовичу видно, что Захарьин получил образование. Он воспитывался в доме статского советника Волкова в Саратове, учился немецкому языку, арифметике и словесности. Был отдан на военную службу, но не сделал в ней своего счастья, получил отставку и потом жил в крайней бедности, обучая детей бедных дворян российской грамоте и немецкому языку.
   Захарьеву была положена пенсия за произнесенную речь, но когда он за этой пенсией явился в канцелярию, то над ним начали издеваться.
   Тогда оскорбленный Захарьин, в доказательство своего авторства, написал роман: "Арфаксад, халдейская повесть".*
   _________
   * Арфаксад, халдейская повесть. Издание козловского однодворца Петра Захарьина, М, 1793--1796, ч. I--VI.
    
   В 1796 году в Москве вышло другое его сочинение -- "Путь к благонравию, или сокращенное наставление юношеству, содержащее в себе полезные и нравоучительные правила для всякого звания людей".
   "Арфаксад" написан тяжелым слогом, но книга эта интересна и очень талантлива.
   "Арфаксад" попал случайно в руки адмирала Н. С. Мордвинова. Он отыскал по указанию Василия Петрова в Москве Захарьина и увез его в Николаев, куда был назначен начальником Черноморского флота. Здесь он достал Захарьину место учителя и офицерский чин.
   В 1798 году, в Николаеве, Захарьин издал второй роман: "Приключение Клеандра храброго царевича Лакедемонского и Ниотилды королевны Фракийской" и "Новый синопсис". [с. 195:]
   Кроме того он написал поэму в стихах "Пожарский".
   Тогда же (1798) были переизданы все его книги: известная "Речь", "Путь к благонравию" и роман "Арфаксад".
   Слог "Арфаксада" схож со слогом знаменитой речи.
   Роман почти целиком написан монологом.
   Для меня несомненно, что не Захарьин присвоил себе речь, будто бы продиктованную ему Державиным, а Державин присвоил речь Захарьина.
   Ошибка Грота, считавшего Захарьина плагиатором, объясняется ошибочным представлением о XVIII веке.
   Грот не представлял себе сложности и многоярусности литературы XVIII века.
   Для него, как для многих моих современников, в XVIII веке существуют только несколько стихотворцев, да еще лично между собой знакомых.
   Державин начал отрицать авторство Захарьина не сразу, но его речь понравилась.*
   _________
   * Павел Львов в предисловии к роману "Российская Памела", изданному в 1789 году, писал: "Сам я желал показать всем предпочитающим чужие государства своему, что в нем есть... благоразумные однодворцы, превосходящие французских Базилеев (Базил отец Лауретты. Из сказок г. Мармонтеля)... Однодворец говорил речь в Тамбовском наместничестве о пользе наук".
    
   Спор об авторстве несколько раскрывает нам взаимоотношения различных слоев в русской литературе XVIII века, превосходство линии Державина над линией однодворческой купеческой. (Сам Захарьин, будучи по происхождению однодворцем, прожил большое состояние, оставшееся от отца, который имел в Козлове торговые промыслы и подряды.)
   Взаимоотношения эти были такие, что когда авторы сходились случайно, на одном и том же поприще, то возможна была сильная конкуренция.
   Может быть, еще сложнее отношения Державина к его предшественникам. Посмотрим на дело со стороны Шишкова.
   Для Шишкова Ломоносов, Сумароков, Петров, Поповский -- одна группа. Борьба внутри литературы XVIII века ему уже не понятна.
   Сам он человек державинского времени. Он судит и хвалит Ломоносова, исходя бессознательно из поэтики державинской. Поэтому часто ему нравятся в Ломоносове не типичные для того места: [с. 196:]
   "В подражании своем Анакреону, говорит он о Купидоне:
    
   Он чуть лишь ободрился,
   Каков то, молвил, лук;
   В дожде чать повредился,
   И с словом стрелил вдруг.
    
   Потребно сильной в языке иметь навык, дабы чувствовать самомалейшее обстоятельство могущее ослабить силу слога, или сделать его двусмысленным и недовольно ясным. В просторечии обыкновенно вместо чаять, должно, говорят сокращенно чай. Ломоносов тотчас почувствовал, что поставляя:
    
   В дожде чай повредился
    
   Выдет из сего двусмыслия глагола чай с именем чай, то есть китайской травы, которую мы по утрам пьем; и для того, сокращая глагол чаять, поставил чать. Подобная сему осмотрительность показывает, с каким тщанием старался он наблюдать ясность и чистоту слога".*
   _________
   * Рассуждение о старом и новом слоге российского языка, стр. 22--23.
    
   На это ответил Макаров:
   "Обезобразить слово для рифмы и меры стиха; связать другое, самое низкое, с высоким славенским, и составить выражение неприличное; выдумать третие, для ясности и чистоты слога, такое, которого нет в языке, и следственно весьма неясное; поместить в семи стихах три барбаризма -- гораздо легче, нежели доказать, что это хорошо".*
   _________
   * Соч. и пер., М., 1817, изд. 2, стр. 34.
    
   И Шишкову пришлось оправдываться:
   "Сравнивать естественную простоту старинных стихотворений с непонятною замысловатостью нынешних новоязычных, для показания преимущества одних перед другими, не есть выдавать сии простые старинные стихи за образец красоты... Подобным же образом господин издатель Меркурия изволит толковать и о стихах приведенных в книге моей из Ломоносова".*
   _________
   * Прибавление к рассуждению о старом и новом слоге, стр. 98--99.
    
   Дело здесь в том, что Шишков принципиально за введение в просторечие высокой речи.
   Ломоносов стоит на точке зрения единства языка, а Шишков стоит на точке зрения единства жанра, получившегося в результате взаимодействия двух языков. [с. 197:]
    
    

КНИГА ТРЕТЬЯ

   [с. 199:]

О ЯЗЫКЕ В РАЗНЫХ ФУНКЦИЯХ И О ГЕГЕМОНИИ НОВОГО ТИПА МЫШЛЕНИЯ

   Нам кажется, что язык довольно быстро изменяется, изменяется на протяжении десятилетия. Мы говорим о реформах языка, произведенных Карамзиным.
   Для того, чтобы датировать какой-нибудь отрывок, какое-нибудь письмо, нужно знать, кто говорит и для чего говорит. Без этого речь начинает плыть во времени.
   В нашей провинции и сейчас живут проза и стихи, созданные XVIII веком.
   В IV части "Сатирического вестника" за 1790 год помещено стихотворение "Журнал любви нынешнего света", которое я помню в быту лет двадцать тому назад:
    
   В понедельник я влюбился,
   И весь вторник прострадал,
   В среду я в любви открылся,
   В четверток ответу ждал...
    
   Мещанский фольклор составляется из опустившихся произведений высокой литературы, и тоже чрезвычайно консервативен.
   Я делал опыты с крупными поэтами, предлагая им датировать следующее стихотворение:
    
   Мы любовниц оставляем,
   Оставляем и друзей,
   В смутных мыслях представляем
   Пулей свист и звук мечей.
   Не зараза, не забава
   На уме теперь у нас,
   На лице и в сердце слава
   И победы громкой глас.
   Скучно было бы расстаться
   И любезных покидать,
   Естлиб мы не шли сражаться
   И злодеев побеждать.
   Тех злодеев, что мешают [с. 200:]
   И любви и тишине,
   Что любовниц нас лишают
   И зовут от них к войне...
    
   Мне называли Дениса Давыдова, но это "Собрание разных песен" Чулкова 1770 года (ч. I, No 115).
   Здесь изменяется не язык, а отношение к языку.
   Карамзин был за язык разговорный.
   Вот что писал Петр Макаров о своей критике на книгу Шишкова "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка":
   "Заметим еще некоторые мысли Сочинителя. Кажется, что он полагает необходимым особливый язык книжной, которому надобно учиться как чужестранному и различает его только от низкого простонародного. Но есть язык средний, тот, который стараются образовать нынешние Писатели равно для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут; одним словом, чтобы совершенно уничтожить язык книжный. И на что сей последний? Ныне уже нельзя блистать одним набором громких слов, гиперболами, или периодами циркулем размеренными. Ныне более требуют силы и остроумия".*
   _________
   * Соч. и пер. П. Макарова, т. I, ч. II, изд. 2, М., 1817, стр. 38--39.
    
   Этот язык определяется Макаровым и еще точней.
   Но иначе думал арзамасец Блудов.
   "Слог самый простой не есть язык обыкновенных разговоров, также как самый простой фрак не есть еще шлафрок".*
   _________
   * Е. Ковалевский, Граф Блудов и его время, Спб., 1866, стр. 242.
    
   Обычно считается, что включение имени Карамзина в список "Беседы" было тактическим шагом. Но нужно сказать, что и Карамзин к этому времени изменился. Вот что написал в своих воспоминаниях Вигель:
   "Чтобы ни говорили, а Беседа может быть не весьма с похвальными намерениями основанная, по мнению моему, была во многом полезна. Во-первых, самого Карамзина грубости Шишкова сделали несколько осмотрительным; он указывал ему на средства дать более важности и достоинства историческому слогу, более он сделать не мог, а тот с своим чудесным умом и талантом не оставил ими воспользоваться" (т. II. стр. 152).
   Поражение карамзинистов и негласную победу архаистов, возвращение Карамзина к докарамзинскому слогу, переход его на высокий штиль отметил Греч: [с. 201:]
   "Споры славянофилов и карамзинистов умолкли или раздавались только изредка, в слабых отголосках. Совершенный им конец положило появление Истории Государства Российского, доказав, что Карамзин отнюдь не думал отвергать особенностей и красот языка церковного, а только, по свойству прежних своих сочинений, не считал надобным ими пользоваться".*
   ________
   * Чтения о русском языке, Спб., 1840, ч. I, стр. 158.
    
   Есть старый спор о том, создал ли Карамзин новый язык. Отрывками, кусками переводов доказывают, что карамзинский слог существовал до Карамзина.
   Действительно, так называемому русскому народному языку Ломоносов оставил в удел описание обыкновенных дел, то есть письмо, эпиграмму, песню.
   Макаров, полемизируя с Шишковым, для того, чтобы доказать преимущество нового слога, предлагал сравнить три перевода одного места из Бюффона -- А. Малиновского, И. Лепехина и Н. Карамзина.
   Отрывок этот посвящен описанию ощущений первого человека, сознающего свое бытие:
   1. Алексея Малиновского, в книге Дух Бюффона (1789, стр. 1).
   "Я вспоминаю о той исполненной веселия и смущения минуте, в которую в первый раз возчувствовал отменное мое бытие: тогда я не мог себе представить, что я, где был, и откуда взялся. Я открыл глаза; коль превосходное чувствование! свет, небесная твердь, зеленеющая земля, прозрачные воды, все меня занимало, одушевляло и несказанным образом чувства мои увеселяло. Из чего я заключил, что все сии предметы находились во мне и составляли часть самого меня".
   2. Ив. Лепехина. В 1-й части Естественной истории Бюффона (1792, стр. 61).
   "Исполнен веселия и смущения привожу я на память ту минуту, в которую я первый раз ощутил чудное бытие мое; я не знал, что я такое был, где находился и откуда пришел. Открыв глаза какое приращение ощутил в чувствованиях! Свет, свод небесный, зеленеющая земли поверхность, кристалловидные воды, всего меня занимали, оживляли и возбуждали во мне неизреченное чувствование удовольствия: в начале мнил я, что все сии предметы во мне находяся составляли существенную моего сложения часть".
   3. Карамзин. В Пантеоне иностранной словесности (1798, кн. II, стр. 58). [с. 202:]
   "И теперь еще живо помню ту минуту радости и смятения, как в первый раз ощутил я чудное бытие свое. Не зная, что я, где, откуда взялся, открываю глава: какое неописанное чувство! Свет, небесный свод, зелень травы, кристаллы воды, все занимает, трогает, веселит меня несказанно. Мне кажется, что все предметы во мне и составляют часть моего существа".*
   __________
   * Труды Я. К. Грота, 1899, т. II, стр. 94--95.
    
   Разница, конечно, большая. Но разница велика потому, что предмет, взятый для выполнения, "важен". Если вместо него взять какое-нибудь путешествие, особенного делового характера, то такой разницы не получилось бы.
   Что же представляло собой учение о трех стилях?
   Существовал реликтный, феодальный строй, который имел свой язык, свой не по происхождению, а по присвоению. Свою философию. Рядом существовала сложившаяся уже новая жизнь, с иными производственными отношениями и иным языком. Запретить эту систему было невозможно. Казалось, что она будет существовать, не расширяясь. Ей был положен предел -- "обыкновенные дела". Она не должна была перестраивать философию и историю, которая не должна была определяться новыми отношениями.
   На этой почве создалось учение о стилях. Причем дворяне в деловых отношениях пользовались низким стилем. Высокий стиль существовал для них и для группировок с ними связанных как замок, в который можно было удалиться.
   Мещанская комедия и низкий стиль -- это притязания нового способа мышления, нового класса -- буржуазии -- определять, решать и перестраивать все человеческие отношения на новых основаниях. Так, в голландской живописи и в церковных сюжетах Иисуса, Марию и Иосифа одевали в современное голландское платье.
   Для карамзинистов -- характерно притязание все рассказывать средним стилем. Пример, предложенный Макаровым, интересен потому, что в нем пересказывается этим стилем высокий "предмет".
   Поэтому в пародиях, предшествовавших появлению "Истории государства российского", русская история пересказывалась обычным карамзинским стилем.
   Но притязания на гегемонию кончились. Учение о стилях [с. 203:] восстановилось, и "История государства российского" была написана высоким ораторским стилем.
   Попытку пересказать русскую историю голосом нового класса позднее сделал Полевой. Но договорить ему не дали.
   Для современников изменение стиля Карамзина было падением, а, может быть, изменой.
   "Карамзин сам был чужд этим толкам и браням. Кончив издание "Вестника Европы" (с 1803 года), он в течение пятнадцати лет не печатал ничего и занимался только своею историею. Она удовлетворяла многим требованиям (я говорю только в отношении к языку), но, воля ваша! -- прежде он писал лучше. И повести его, и "Письма русского путешественника", и статьи "Вестника Европы" написаны слогом приятным, естественным, не отвергавшим прикрас, но и не гонявшимся за красотами. Я несколько раз читал его "Историю Русского Государства"; занимаясь сочинением грамматики, разложил большую часть его периодов, исследовал почти все обороты; находил многое хорошим, прекрасным, правильным, классическим, но вздыхал о "Бедной Лизе". В слоге его Истории видны принужденность, старание быть красноречивым, насильственное округление периодов: все искусственно, все размерено, и не то, что прежде. Поневоле воскликнешь с Пушкиным:
    
   И, бабушка! затеяла пустое:
   Окончи лучше нам Илью Богатыря!"*
   __________
   * Н. И. Греч. Записки о моей жизни, Спб., 1886, стр. 205.
    
   Так писал Греч в мемуарах.
   Иначе он писал в официальном руководстве.
    

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПЕРЕВОДАХ

   О том, насколько оживлена была переводческая деятельность в XVIII веке, можно заключить по обычаю давать объявления о том, что такие-то книги уже переводятся.
   Переводчики боялись, что одновременно кто-нибудь другой переводит ту же книгу.
   Такие объявления имеются в Санктпетербургских и Московских ведомостях.
   Приведу некоторые из "Московских ведомостей" за 1791 год:
   "Трудящимися в преложениях иноязычных книг на российский язык дается знать, что по высочайшему соизволению переводятся, и скоро выходить будут из печати следующие сочинения". [с. 204:]
   Дальше идет 17 названий, из них No 10 -- это История 30-летней войны Шиллера (No 64).
   Такие объявления даются часто. Например, в этом же номере газеты мы находим анонс, очевидно, данный частным переводчиком:
   "Книга "Нещастный неаполитанец" переводится и скоро будет напечатана".
   Подобное же извещение напечатано в No 68:
   "Трудящимися в переводах иностранных книг сим извещается, что книга под названием Lolotte et Fanfan переводится; половина оной уже переведена и отдана в печать".
   Проследим историю издания этой книги.
   В No 69 объявление повторяется.
   Объявление же о выходе книги "Лолотта и Фанфан" помещено в No 103, т. е. она вышла в декабре, а объявление о том, что она переведена наполовину, было дано в августе.
   "В книжной лавке московских купцов Калчугина и Переклетчикова, у нового каменного Никольского мосту, что прежде сего была университетская, в продажу вступили следующие вновь из печати вышедшие книги... 2) Лолотта и Фанфан, или приключение двух младенцев, оставленных на необитаемом острове. Англинское сочинение; в 4 частях; перевод с французского. -- Книга сия одобряет себя наилучшим образом чтению, приятным и занимательным повествованием, любопытными описаниями неизвестных предметов, встречающихся в отдаленных странах света, нежными и трогательными положениями, чувствительность в читателе возбуждающими; словом, принадлежит к числу тех отличающихся изящностью своею Английских Романов, которых чтение всякому возрасту и полу дозволить можно, и в которых во всей точности соблюдено правило, чтоб приятное никогда не было разлучено с полезным. Цена сей книги в бум. и без оной 2 руб. в пер. 230 коп."*
   __________
   * Лолотта и Фанфан. или приключение двух младенцев, оставленных на необитаемом острове; сочин. г. Д. М. -- перев. с фр. Фома Розанов, М. в т. комп. типографической, 1791 (ч. ч. I--IV).
    
   Именно отрывками из этого перевода романа Дюкрэ-Дюмениля, как мы увидим дальше, оперировали шишковцы в споре с карамзинистами.
   Шишков в своем "Рассуждении о старом и новом слоге российского языка" задел и эту книгу:
   "...мы думаем быть Оссиянами и Стернами, когда, рассуждая о играющем младенце, вместо: как приятно смотреть на твою молодость! -- [с. 205:] говорим: коль наставительно взирать на тебя в раскрывающейся весне твоей! Вместо луна светит -- бледная Геката отражает тусклые отсветы. Вместо: окна заиндевели -- свирепая старица разрисовала стекла. Вместо: Машинька и Петруша, премилые дети, тут же с нами сидят и играют -- Лолотта и Фанфан, благороднейшая чета гармонирует нам" (стр. 58).*
   В быту XVIII века прозаических книг много, об этом пишет в своих записках М. А. Дмитриев. Причем им указан только "деревенский читатель", т. е. читатель дворянский. Это объясняется, вероятно, установкой самого Дмитриева. Любопытны его указания, что после времен Карамзина переводы упали, и действительно издательская деятельность, начиная с XIX века, падает. Получается впечатление, что сузилось количество читателей.
   Приведу отрывки из книги Дмитриева "Мелочи из запаса моей памяти":
   "Наша литература последней половины прошедшего века была не так слаба и бесплодна, как некоторые об ней думают. Она ограничивалась не одними цветочками, но приносила и плоды, которыми в свое время пользовались и наслаждались. Взглянем, например, на переводы. В семисотых годах у нас переведены были с древних языков Гомера Илиада, Одиссея и Ватрахомиомахия; Анакреон (в стихах), Гелиодор, Исократ, Ксенофонт, Платон, Аристотель, Эпиктет, Плутарх, Эвклид, Архимед (с лат.) Павзаний, Аполлодор, Диодор Сицилийский, Элиан, Геродиан, Теренций; Виргилия Энеида (в стихах) и Георгики, Горация послание к Пизонам (в стихах), Сатиры (в стихах же) Овидий, Дионисий Катон, Клавдиан, Авл Геллий; Цизерона: О должности, О старости, О существе богов; Сенека О промысле, Петроний, Юлий Цесарь, Саллюстий, Корнелий Непот, Светоний, К. В. Патеркул, Валерий Максим, Тацита О нравах Германцев и Жизнь Агриколы; Курций, Л. Анний Флор; шесть писателей истории о Августах и Иосиф Флавий (с латинского).
   Много ли имели эти книги читателей, я не знаю, но так как они печатались, и так как издания повторялись, то стало быть от них не было убытку издателям. Мне хотелось бы когда нибудь составить полный каталог всем этим переводам с обозначением годов изданий и имен переводчиков, если найду нужные для этого библиографические пособия.
   Эти переводы упали более с эпохи усовершенствования слога. Со времени Карамзина, людям, узнавшим язык новый, благозвучный, тяжело стало читать старые" (стр. 46--47). [с. 206:]
   Дело идет о переводах докарамзинских. Карамзинизм вводит совершенно новые имена.
   О них враждебно пишет Пушкин.
   Далее Дмитриев пишет:
   "Но тогда еще мало знали иностранные языки. В столицах не было еще библиотек для чтения книг за некоторую плату; не было еще огромных журналов, в которых ныне печатаются целые романы; и потому переводы больших и многотомных книг имели много читателей. По деревням, кто любил чтение, и кто только мог, заводился не большой, но полной библиотекой. Были некоторые книги, которые как будто почитались необходимыми для этих библиотек и находились в каждой. Они перечитывались по несколько раз, всею семьею. Выбор был недурен и довольно основателен. Например, в каждой деревенской библиотеке непременно уже находились: Телемак, Жилблаз, Дон-Кишот, Робинзон-Круз, Древняя Вивлиофика Новикова; Деяния Петра Великого и с дополнениями, История о странствованиях вообще Лапарга, Всемирный Путешествователь Аббата де-ла Порта и Маркиз Г. перевод Ив. Перф. Елагина, роман умный и нравственный, но ныне осмеянный. Ломоносов, Сумароков, Херасков, непременно были у тех, которые любили стихотворство" (стр. 47).
   Многие из этих переводов были эпохой в истории языка. В них или при помощи их решалась проблема плавности.
    

О ПЛАВНОСТИ

   Вопрос о плавности стиля в литературе второй половины XVIII века занимает такое место, что ясно: он выражает нечто основное. Новую стадию самой системы мышления.
   Соединение фраз стало самостоятельным вопросом.
   Ломоносов был за период, в котором течение слова не было бы обусловлено соединительными частями.
   В "Кратком руководстве к красноречию" Ломоносов писал:
   "Союзы ни что иное суть, как средства, которыми идеи соединяются, и так подобны они гвоздям или клею, которыми части какой махины сплочены или склеены бывают. И так те махины, в которых меньше клею и гвоздей видно, весьма лутчей вид имеют, нежели те, в которых споев и клеек много; и слово важнее и великолепнее бывает, чем в нем союзов меньше. Однако не должно в нем оставлять таких щелей, по которым бы оно могло вовсе развалиться ..."*
   ___________
   * Соч. Ломоносова, Спб., 1847, т. III, стр. 718. [с. 207:]
    
   Но это было пожелание.
   Там, где речь шла о практике, она часто сводилась к вопросу об употреблении союзов, к вопросу простого упорядочения
   Карамзинисты, не сразу и неодинаково в местах разной тематики отказываясь от периода, ограничивая его, стремились к плавности, достигаемой иначе.
   Во имя "ясности" и "приятности".
   Приведем отрывки из книги Подшивалова "Сокращенный курс российского слога", изданной в 1796 году его учеником Александром Скворцовым:
   "...Не должно думать, что слог особливую от того получал красоту, когда одни только будут периоды. Нет, иногда краткие и безъискусственные предложения бывают гораздо яснее и приятнее" (стр. 64).
   В синтаксисе же они ориентируются на "стиль французский".
   "Что принадлежит до союзов, то в рассуждении их то примечать надлежит, что естьли случатся союзы условные, то непременно должно не упускать их, естьли не хотеть, чтоб смысл в периоде совершенно потерян был. Союзы и выпускаемые и часто употребляемые особую имеют приятность, и делают речь сильнее, а особливо в изображении сильных чувствований души. В старину употребляемы были в речи периоды долгие, а потому союзы были необходимы; но ныне опущение их, т. е. союзов соединительных, особливую составляют приятность; а особливо стиль французской от всех ныне принимаемой, не мало заимствует от сего красы своей" (стр. 29).
   Это высказывание Подшивалова отличается от норм Ломоносова не столько правилами, сколько целью.
   Там "важность" и "великолепие", здесь -- "приятность".
   Современники и ученики Карамзина рассматривали вопрос стиля в связи с вопросами более широкими. Они принимали французскую фразу вместе с новым методом мышления.
   Михаил Сперанский в сочиненных им в 1792 году "Правилах высшего красноречия" писал:
   "Не слог, не выражение, не слова усиливают мысль: мысли украшаются мыслями. Каждая мысль имеет в уме своем систему понятий, к ней принадлежащих, и с нею род целого составляющих. Оторвите главную мысль от сего целого: она будет уединена, она будет слаба: но предложите ее вместе с ее системою, окружающие ее понятия усилят ее; отражая в ней, яко в своем средоточии, свой свет, они ее сделают блистательной; они ее возвысят, расширят, и ум, рассматривая ее одним [с. 208:] взглядом, обозрит вместе с нею тысячу других; поле внимания расширится, не теряя своей ровности и гладкости, и душа обнимет вдруг сие пространство с удовольствием: ибо она любит понимать много, и вдруг и без смешения. И так, чем будет более при главном понятии мыслей побочных, тесно связанных и ему однородных, тем круг ее действия будет обширнее, тем работа сия будет для нее приятнее" (Спб., 1884, стр. 162).
   Макаров, полемизируя с Шишковым, писал:
   "Язык следует всегда за Науками, за Художествами, за просвещением, за нравами, за обычаями".*
   ___________
   * Сочинения и переводы Петра Макарова, М., 1817, изд. 2, т. I.
    
   Язык изменяется сложно. Изменения обнаруживаются и в словаре и в самом строе языка.
   Русская прозаическая фраза XVIII века или копирует сложный период латинского языка, или же отрывочна. Об этом писал, возможно, со слов Новикова, Леклерк.
   Он пишет, что в России:
   "Авторы бывают в замешательстве переходить естественно из одной предложности в другую, не сделав прыжков кои делают слог без связи".*
   ___________
   * Примечания на историю древнюю и нынешнюю России Леклерка, Соч. Ив. Болтиным, 1788, т. II, стр. 37.
    
   Плавность в прозе явилась из чужого языка. На это в довольно замысловатой форме указал Карамзин в разговоре с Федором Глинкой:
   "...Откуда взяли вы такой чудесный слог? Из камина, отвечал он. Как из камина? Вот как: я переводил одно и то же раза по три, и по прочтении бросал в камин, пока наконец доходил до того, что оставался довольным и пускал в свет".*
   ___________
   * М. Погодин, Н. М. Карамзин, М., 1866, ч. I, стр. 73.
    
   Человек XVIII века Василий Левшин понимает сущность явления и в своем "Послании Русского к французолюбцам" (Спб., 1807) говорит о нем с яростью:
   "На нашем языке сказал я; но вы знаете ли оной? Поймете ли меня? Не понять то кажется, что дело невозможное; но согласитесь ли вы меня понимать? Не скучит ли вам внимать Русское словопредложение" (стр. 3).
   И далее:
   "...Язык французский стал всеобщим, и утеснил отечественный от чего многие, кои по дарованиям своим могли бы сделаться хорошими писателями, на Российском языке пишут так, что земляки их не понимают; удивляются же им только те, кои офранцузели, по русски не-[с. 209:]сколько знают, и восхищаются единственно потому, что в русском писании видят галицизм, или оборот языка французского"* (стр. 12).
   ___________
   * Смотри письма Р. П. -- В. Е. разные безделки, и прочие сего покроя прозо и стихокропания. По милости их завелось у нас новое общество литераторов, в котором молодые люди, склонные к литературе, успевают и стараются древнее здание Российской словесности перестроить так, чтоб камень на камне не остался. (Прим. Левшина.)
    
   Русский был по-своему прав.
   Макаров, представитель другого направления, так критикует Шишкова:
   "Возьмем еще несколько фраз, чтобы показать словотечение. Стр. 146. Почему же сей не сделается тем художником, которой всему изображаемому им дает душу и краски? -- Не скоро привыкнешь выговаривать изображаемому им! Стр. 349. Все сии требующие великого упражнения, искусства в языке и размышления трудности... не позволили сделать мне, и проч. Чтобы понять такую фразу, надобно прочесть ее не один раз".*
   ___________
   * Соч. и пер. М., 1817, т. I, ч. II, стр. 54. Критика Макарова на книгу Шишкова была напечатана в журнале "Московский Меркурий" 1803 года.
    
   "Письма русского путешественника" как будто победили.
   Греч, как канцелярист, постановляет:
   "...Появился Карамзин. В Московском журнале (1791 и 1792) русская публика нашла то, что давно требовало ее чувство: легкий, приятный, правильный язык, слова благородные, обороты понятные, словосочинение естественное. Карамзин по справедливости предпочел словосочинение французское и английское периодам латинским и немецким, в которые дотоле ковали русский язык: он видел, что язык сей, пользуясь в поэзии и высшем Красноречии свободою языков древних, должен в прозе дидактической, повествовательной и разговорной прислушиваться выражений народных, следовать словосочинению логическому, господствующему в новых языках Европейских".*
   ___________
   * Учебная книга Русской словесности, Спб., 1830, изд. 2, ч. IV, стр. XII.
    
   Борьба перешла уже на иной материал.
    

О ЖЕНСКОМ ЯЗЫКЕ

   "Всякая всячина" говорит о том, что не похожи языки деревенский и городской.
   Сумароков понимал это: [с. 210:]
   "...Г. Ломоносову яко провинциальному уроженцу простительно (ударение градов, В. Ш.), как рожденному еще и не в городе, и от поселян".*
   ___________
   * Полное собр. соч., М., 1782, ч. X, стр. 6.
    
   "Всякая всячина", журнал самой Екатерины, говорит:
   "И так мы себя обязанными почитаем просить милостивцев наших впредь не употреблять ясных слов в неясном смысле, а еще меньше в двояком: а то сделаться может великое то неудобство, что деревенские жители не будут разуметь городских" (стр. 56).
   И далее:
   "Они между собой имеют язык свойственный им одним; ибо говорят, подло изъясняться обыкновенным языком. И так нет ни самой последней безделицы, которая бы не была произносима пышными словами" (стр. 125).
   Здесь идет спор о речи обиняком и перифразе. Эту речь часто называют женским наречием.
   Все екатерининские журналы особо отмечают женский язык своего времени:
   "...Необходимо также должен я уметь портить Руской язык, и говорить нынешним щегольским женским наречием: ибо в наше время почитается это за одно не из последних достинств в любовном упражнении".*
   ___________
   * Живописец, Спб., 1772, ч. I, стр. 30.
    
   Женский язык, он же язык петиметра, не только существует, но он даже осознан как построенный по образцу французскому:
   "Модное наречие петербургских щеголих, многим нашим девицам вскружило головы. Все такие модные слова, в Живописце напечатанные, они вытвердили наизусть и ввели во употребление; но при том чувствуют еще во оном наречии великой недостаток: по чему хотят посылать нарочного поверенного, который будет стараться все слова в модном наречии употребляемые собирать и сообщать к нам в Москву".*
   ___________
   * Там же, ч. I, стр. 157.
    
   "Живописец" боролся или думал, что он борется с этой эпидемией. Книжки его читали:
   "...Обе мои дочери, листов ваших из рук почти не выпускают с того времени, как они выходить стали".*
   ___________
   * Там же, ч. I, стр. 52.
    
   Но, оказывается, книжки воспринимаются не как сатира, а как учебник: [с. 211:]
   "...Пропал я, господин Живописец, я думал, что дочери мои любят ваши листы для нравоучений в них содержащихся; ничего этого не бывало: они выбирают из них только модные слова, и наизусть их вытверживают. Я застал, что они слова списывают на особом листе; все они кажутся приятны, а наипаче сходят с ума от медного таза и беспрестанно его твердят. Дайте совет, что мне делать?"*
   ___________
   * Живописец, Спб., 1772, ч. I, стр. 54.
    
   Здесь идет речь о перифрастическом названии дней недели.*
   ___________
   * "Мы располагаем дни так, чтобы всегда быть вместе: в Серинькой ездим в Английскую комедию; в Пестринькой бываем в Французской; в Колетца в маскараде, в Медной таз в концерте; в Сайку смотрим русской спектакль; в Умойся, дома; а в Красное ездим прогуливаться за город" (Живописец, ч. I, стр. 317).
    
   Есть в новиковских журналах и переписка издателя с женщиной. Разговор идет о стиле.
   "...Mon coeur, Живописец!
   Ты радость безпримерный автор -- по чести говорю, ужесть как ты славен; читая твои листы, я безподобно утешаюсь; как все у тебя славно: слог разстеган, мысли прыгающи -- по чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают: клянусь, что я всегда фильетирую их без всякой дистракции. Да и нельзя не так, ты не грустен, шутишь славно, и твое перо по бумаге бегает безподобно. -- Ужесть, ужесть, как прекрасны твои листы".*
   ___________
   * Живописец, ч. I, стр. 65.
   Женщина-корреспондент была уже сотрудником журнала "Трутень". Конечно, это была стилизация и мистификация, но существование писательниц-женщин дает мистификации мотировку.
   "Г. Издатель.
   Не поверишь радость, в какой ты у нас в моде. Ужесть как все тебя хвалят, и все тобою довольны. Я сама много раз от московских наших щеголих слыхала, что тебе пред всеми дают преимущество; а я твоего Трутня ни на какие книги не променяю. После покойного старичка, моего батюшки, досталось мне книг очень много, только по чести я ни одной не беру в руки. Божусь тебе, что принявшись за оную, провоняла бы сухою моралью: об заклад бьюсь, что ты не отгадаешь, какие ето книги? -- всьо Феофаны да Кантемиры, Телемаки, Роллени, Летописцы и всякой едакой вздор. Честью клянусь, что я читая их ни слова не разумела. Один раз развернула Феофана, и [с. 212:] хотела читать, но не было мочи; не поверишь радость, какая сделалась теснота в голове;* а что принадлежит до твоего Трутня то по чести я ни когда не устаю ево читая: ужесть как хорош!"**
   ___________
   * Модное слово. (Прим. "Трутня".).
   ** Трутень, 1769, лист VI, февраля 9 дня.
    
   Но дальше идет ссора.
   Вещь оказывается перередактированной:
   "Господин Издатель Трутнев!
   Я ужесть как на тебя зла: я тобой взбешена, ах! радость какой ты несносный человек; по чести етова я не вабражала вазможнали што тебя ништо не может удержать ат такой склонности, какая тебе не делает чести, ты мне кажешься пахожим в етам на женьщину; из наших сестер: неуймешь какетку от амуров, манерщицу от нарядов; а тебя от переправок чужих сочинений. Ето радость очень гадка! простила бы я твою переправку, когда бы ею сочинение мое было исправлено; а то позволь себе сказать: оно испорчено! ты радость невыразумел мысли живописицы: она в первой картине изобразила только пранырства подлога человека, какой может не выше Секлетаря был, а ты ево пожаловал судьею. Другая испорченаж, да еще таки с милости. А в третей у ней представлен Худасмысл с надписью: каков был с молоду худой резолют в делах приказных, таков поныне, такаву, видна и умереть ему што есть пряма Худасмысл. А ты ево назвал: худым человекам, и худым судьею; из чево разуметь можна; безсовеснова, грабителя и неправосуднова. -- Худасмысл правда что судья; да он только ета имя на себе носит; а дела делает: ево Секлетар и другие судьи товарищи. Ты радость поумничал, да не к стате. А ином уж я и не гаворю: што из женскава слова сделал ты подъяческай, наставил ни к чему: обаче, иначе, дондеже, паче Мы едаких речей ничуть не пишем, у мущин они в употреблении, а у женщин нет".*
   ___________
   * Трутень, лист XIV. Апрель 6 дня.
    
   Новиков не отвечает прямо на обвинение в слоге подъяческом. Он нападает на женский слог.
   "...Вы жалуетесь, что я женский ваш слог испортил, и сделал подъяческой. -- Уведомьте меня сударыня, что вы разумеете под словом женской слог; то ли, что женщинам и в писаниях погрешности прощать надлежит, или только то, что ваше письмо написано слогом женщины неправильно говорящей, и с позволением вашим, свойств и правил русскова языка незнающей".*
   ___________
   * Там же.
    
   Женский язык XVIII века -- это язык просвещенной женщины, язык интернациональный. [с. 213:]
   История с женским языком продолжается и в XIX веке.
   Карамзин называет себя писателем для дам.
   Макаров в своей критике на книгу Шишкова писал:
   "...Похвалы Аристархов приятны самолюбию, но похвалы Делий несравненно милее сердцу. Лавры, из нежных рук женщины любезной, всегда были почитаемы за драгоценнейшую награду, за украшение и для шлема Рыцаря, и для блистательного венца Повелителя народов".*
   ___________
   * Соч. и Пер. П. Макарова, 1817, изд. 2, т. I, ч. II, стр. 40.
    
   Для Карамзина женщина не только судья, но и создатель законов в языке и литературе:
   "Милые женщины, которых надлежало бы только подслушивать, чтобы украсить роман или комедию любезными, щастливыми выражениями, пленяют нас не-Рускими фразами. Чтожь остается делать Автору? выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов; давать старым некоторый смысл, предлагать их в новой связи, но столь искусно, чтобы обмануть читателей и скрыть от них необыкновенность выражения! Мудрено ли, что сочинители некоторых Руских комедий и романов не победили сей великой трудности, и что светские женщины не имеют терпения слушать или читать их, находя, что так не говорят люди со вкусом? Естьли спросите у них: как же говорить должно, то всякая из них отвечает: и не знаю, но это грубо, несносно".*
   ___________
   * Сочинения Карамзина, М., 1814, т. VII, изд. 2, стр. 280.
    
   Продолжение этой традиции мы видим в посвящении Пушкина к поэме "Руслан и Людмила" (1820):
    
   Для вас, души моей царицы,
   Красавицы, для вас одних
   Времен минувших небылицы,
   В часы досугов золотых,
   Под шопот старины болтливой
   Рукою верной я писал;
   Примите жь вы мой труд игривый!
   Ничьих не требуя похвал,
   Счастлив ужь я надеждой сладкой,
   Что дева с трепетом любви
   Посмотрит, может быть, украдкой
   На песни грешные мои.*
   ___________
   * Сочинения и письма А. С. Пушкина под. ред. Морозова, Спб., 1909, т. III, стр. 22.
    
   В это время Карамзин еще писал, но уже иначе.
   Дамы не были довольны "Историей государства российского". Они враждебно относились к стилю произведения, и, [с. 214:] очевидно, возражения их как-то звучали и для Пушкина. Правда, он ругает один дамский отзыв:
   "...Признаюсь, ничего нельзя вообразить глупее светских суждений, которые удалось мне слышать; они были в состоянии отучить хоть кого от охоты к славе. Одна дама (впрочем очень милая), при мне, открыв вторую часть, прочла вслух: Владимир усыновил Святополка, однако не любил его... "Однако! зачем не но? Однако? чувствуете ли вы всю ничтожность вашего Карамзина?"*
   ___________
   * Сочинения и письма Пушкина под ред. Морозова, т. V, стр. 13--14. Ср. Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы, стр. 149.
    
   "Руслан и Людмила" -- победа старого стиля Карамзина над поздним.
   Но победа была не полна и не окончательна.
   Карамзин и карамзинисты писали для женщин, вернее, они выполнили давний завет Тредьяковского -- писать языком изрядной компании. Но это не путь, по которому пошла пушкинская проза.
   В заметке "О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова" (1825) Пушкин сочувственно цитирует мнение Лемонте:
   "Упомянув об исключительном употреблении французского языка в образованном кругу наших обществ, г. Лемонте, столь же остроумно, как и справедливо, замечает, что русский язык чрез то должен был непременно сохранить драгоценную свежесть, простоту и, так сказать, чистосердечность выражений. Не хочу оправдывать равнодушия к успехам отечественной литературы, но нет сомнения, что если наши писатели чрез то теряют много удовольствия, по крайней мере язык и словесность много выигрывают. Кто отклонил французскую поэзию от образцов классической древности? Кто напудрил и нарумянил Мельпомену Расина и даже строгую музу старого Корнеля? Придворные Людовика XIV. Что навело холодный лоск вежливости и остроумия на все произведения писателей XVIII столетия? Общество M-mes du Deffand, Boufflers, d'Espinay, очень милых и образованных женщин. Но Мильтон и Данте писали не для благосклонной улыбки прекрасного пола".*
   ___________
   * Сочинения и письма А. С. Пушкина, под ред. Морозова, т. VI, стр. 23.
    
   Тут Пушкин не вспомнил о посвящении к "Руслану и Людмиле". [с. 215:]
    

ПРОЗА КАРАМЗИНА И РОМАН

   Левшинский сюжет, сюжет ходовых вещей XVIII века, основан на занимательности.
   Части не связаны друг с другом.
   Это, конечно, не относится к таким полемическим вещам, как "Повесть о новомодном дворянине", рассказывающая о приключениях подьяческого сына. От "Новомодного дворянина" зависит, может быть, роман Измайлова "Евгений".
   Но эволюция пошла по двум путям.
   Появился роман нравоописательный.
   Одновременно на фоне изобилия невероятных приключений, на фоне сложности и запутанности, могла появиться карамзинская проза, связанная стадиально с западной повестью того времени.
   Проза о чувстве, а не о событии.
   Так называемый русский сентиментализм резко отличается от своего английского тезки. Романы Стерна имеют сюжетное построение, но сюжет у них пародирован. Литературные условности педализированы, выделены, сделаны основною ощутимой частью произведений.
   Спародирован и развертывающийся материал. В частности, совершенно пародийны научные сообщения. Они взяты из арсенала, главным образом, средневековой учености, по принципу курьеза.
   "Сентиментальное путешествие" Стерна -- это путешествие с пропуском достопамятного и с установкой на обыденное.
   Это целая программа отношения к миру.
   "Путешествие" Карамзина довольно резко противостоит "Путешествию" Стерна, так как у Карамзина дан и ряд фактичских сведений. Его "Путешествие" даже книжно, т. е. иногда путешествие является только предлогом для того, чтобы показать или вставить в описание наиболее ценную деталь, книжную или газетную.
   Из-за этого у Карамзина иногда бывают временные неувязки.
   Но карамзинское "Путешествие" не просто путешествие, а путешествие, так сказать, противо-романное.
   Роман переводной существовал в русской литературе того [с. 216:] времени, и Карамзин так сказать, пародировал роман.
   Приведу один отрывок из "Писем русского путешественника":
   "...Еще другая мысль пришла мне в голову. Некогда начал было я писать роман, и хотел в воображении объездить точно те земли, в которые теперь еду. В мысленном путешествии выехал из России, остановился я ночевать в корчме: и в действительном то же случилось. Но в романе писал я, что вечер был самый ненастный; что дождь не оставил на мне сухой нитки, и что в корчме надлежало мне сушиться перед камином; а на деле вечер выдался самый тихий и ясный. Сей первый ночлег был несчастлив для романа: боясь, чтобы ненастное время не продолжалось и не обеспокоило меня в моем путешествии, сжег я его в печи, в благословенном своем жилище на Чистых Прудах. -- Я лег на траве под деревом, вынул из кармана записную книжку, чернильницу и перо и написал то, что вы теперь читали".*
   __________
   * Сочинения Карамзина, М., 1814, т. II, стр. 23.
    
   "Письма русского путешественника" -- вещь жанрово совершенно сознательная и показывающая, что в России того времени есть противопоставление романа другим видам прозы. Есть борьба между романом и фактологической прозой.
   Карамзинский сюжет с его нарочитой простотой обозначает перенос интереса на жизнеотношения.
   Сам по себе реально работающий сюжет, т. е. сюжет еще не эстетизированный, семантически окрашенный своей первоначальной функцией, служит для того, чтобы в произведении изменять системы жизнеотношений, переключать их и переосмысливать.
    

О ПОЛИНЕ

   Женщина-писательница -- героиня повестей карамзиниста Шаликова.
   Литературой его героиня приобретает любовь Агатона, становится из читательницы писательницей:
   "Первою страстию Нанины было чтение; первым образованием ее ума были книги, привозимые нашими рапсодами в провинции. Нанина училась французскому языку очень мало; не имела случая заниматься им ни в сочинениях, ни в обществе, и долженствовала ограничить начало [с. 217:] своего литературного просвещения дурными переводами дурных подлинников. К нещастию для Нанины в сию эпоху чудесные романы самой нероманической страны в свете, Англии, приносили -- по крайней мере у нас -- лучшую прибыль в торговле умом и безумием человеческим...
   "...Агатон читает прекрасные стихи, ученые сочинения Нанииы, и слышит о славе ее в искусствах и художествах; но Агатон ни где не встречается с Наниною".*
   __________
   * Повести кн. Шаликова, М., 1819, стр. 30--31, 41.
    
   Эти женщины были друзьями карамзинистов.
   Позднее -- положение меняется.
   Катерина Пучкова уже высказывается против французского языка. Это уже женщина-шишковистка. Она за славяно-русский язык, хотя в ее книге "Первые опыты в прозе" (М., 1812) резкое столкновение группировок смягчено.
   В "Письме к приятельнице" она писала:
   "Веришь ли? мне сказывали, что Милена начинает читать русские книги, и оставя всех иностранных краснобаев садится за Несторов Летописец? Чему это приписать? не уже ли мои слова произвели желаемое действие? Милая умная Милена, брося все бредни заморские будешь краса Парнаса Русского! Стыдно по наслышке судить о словесности отечественной; с каким всегда восхищением говорила она о женщинах сочинительницах! какая способность к стихам, какая легкость в прозе оказалась в ней с самых юных лет!! Но для чего, спросят меня, для чего Милена не пишет? Не уже ли она испугалась ненавистников женского ума, которые запрещают им упражняться в науках, уверяя, что женщинам свойственна простота? Между тем господа неприятели женского просвещения каждый день видят жертвы праздности и рассеяния. Но не о том речь. Милена знала, что Патриарх нашей словесности написал к одной любительнице муз".*
   __________
   * Елисавете Васильевне Херасковой. (Прим. Пучковой.)
    
   Пиши, не будешь ты тем меньше хороша:
   В прекрасной быть должна прекрасная душа.
   Чтоб дамам не писать, в котором ты законе?
   Минерва женщина и вся беседа муз
   Не пола мужеска на Геликоне.
    
   Следовательно, по мнению Сумарокова женщина, занимающаяся словесностью, должна иметь прекрасную душу. Милена полюбила, увы! не Русское слово, а язык иностранной! на нем она пишет, на нем хочет прославляться! и не удостоивши развернуть ни одну Русскую книгу, поверила иноземцам, которые сказали ей, что язык Руской хотя и плодо-[с. 218:]витой, но грубой, неспособный к нежным и приятным выражениям, даже не послушала гласу Душеньки,* которая говорила языком Граций, что и по русски можно изъясняться нежно и приятно. Зная низусть Корнелия, Расина, Вольтера, Кребильона, Мольера, Реньяра и прочих, она едва слыхала о Сумарокове, Кияжнине, и фон Визине; восхищаясь стихотворениями Жан-Батиста Руссо, она и не подумала прочесть Ломоносова. О, боги! Россияда, Владимир не были удостоены и взору! напрасно гремела лира Державина; напрасно играли нежные цевницы Дмитриева и Нелединского! и басни Крылова не показались ей забавны. Милена на языке чужеземном познакомилась с Марфой посадницей и с Русским путешественником, Милена хотела знать историю своего отечества, но не хотела читать ни Татищева, ни Щербатова; взяла Леклерка; ей говорят, что господин Леклерк наполнил свою историю не существенностью, а неправдою и мечтами. Руские закоренели в предрассудках, сказала Милена. Леклерк француз; он беспристрастен, писал правду, а правда глаз колет (прибавила она улыбаясь), за то его и бранят" (стр. 94--97).
   __________
   * Поэма г-на Богдановича. (Примеч. Пучковой.)
    
   Пучкова французскому языку и Леклерку противопоставляла Шишкова:
   "Но кто душевно привержен к стороне родной и языку Рускому, тот будет упражняться в чтении Славянских книг.* Следственно навыкнет к слогу правильному, чистому, познакомится с добродетелью и прямодушием предков своих, полюбит их и сам сделается добродетелен, и будучи непраздный член общества, воспоет достолепно славу отечества, великие подвиги сынов его, красоту и добродушие жен и девиц Руских.
   __________
   * Заметим, что неоспоримо весьма похвально и даже нужно людям любящим словесность заниматься чтением лучших иностранных писателей, но не должно иметь к ним пристрастия. И также неоспоримо и то, что силу выражений и красоту слога единственно только можно заимствовать из наблюдательного чтения книг, писанных на отечественном языке. (Примеч. Пучковой.)
    
   Справедливо сказал почтенный сочинитель рассуждения о старом и новом слоге Росийского языка, что покудова не полюбим мы языка своего, обычаев своих, далеко останемся позади других" (стр. 99--100).
   Рассуждение почтенное.
   Над Пучковой, сотрудницей "Русского инвалида", смеялся Пушкин, написавший на нее три эпиграммы (1816).
   Вот одна из них:
    
   Зачем об инвалидной доле
   Моя Пучкова все тужит? [с. 219:]
   Она сама в прелестном поле
   Ведь заслуженный инвалид.*
   __________
   * Сочинения и письма Пушкина, Спб., 1909. т. I, стр. 198.
    
   Есть небольшой отрывок у Пушкина -- "Рославлев" (1831). Это странный кусок романа, написанный как опровержение одноименного романа Загоскина.
   Героиня романа Загоскина -- женщина, полюбившая француза, причем это рассматривается как преступление.
   В предисловии к своему роману Загоскин писал:
   "Интрига моего романа основана на истинном происшествии -- теперь оно забыто; но я помню еще время, когда оно было предметом общих разговоров, и когда проклятия оскорбленных Россиян гремели над главою несчастной, которую я назвал Полиною в своем Романе".*
   __________
   * Рославлев или русские в 1812 году, М., 1831, изд. 2, М., 1831.
    
   Тема старая, тема XVIII века, тема Матильды, но Матильда -- христианка, полюбившая сарацина -- идеального рыцаря.
   Об этом столь популярном в то время у нас романе г-жи Котень Загоскин упоминает в своем романе:
   "...Известный роман: Матильда или Крестовые походы, сводил тогда с ума всех Русских дам" (стр. 13).
   Загоскин знал адрес своих предшественников, но у него мы видим уже не борьбу любви и долга, которую дают романы XVIII века, где вообще национальный вопрос не имел значения.
   В XVIII веке победила бы любовь, т. е. естественный закон.
   Загоскину, чтобы оправдать Полину, пришлось в конце книги сделать ее русской шпионкою.
   Загоскин обставил свой роман целым рядом смягчающих обстоятельств. Женщина полюбила француза почти случайно. Загоскин оправдывает ее.
   У Пушкина иная ситуация. Он поставил ее так, как поставил бы ее в XVIII веке.
   "...Полина чрезвычайно много читала и без всякого разбора. Ключ от библиотеки отца ее был у нее. Библиотека большею частью состояла из сочинений писателей XVIII века. Французская словесность от Монтескье до романов Кребильона была ей знакома. Руссо знала она наизусть. В библиотеке не было ни одной русской книги, кроме сочинений Сумарокова, которых Полина никогда не раскрывала. Она сказывала мне, [с. 220:] что с трудом разбирала русскую печать, и, вероятно, ничего по русски не читала, не исключая и стишков, поднесенных ей московскими стихотворцами.
   Здесь позволю себе маленькое отступление. Вот уже, слава богу, лет тридцать, как бранят нас бедных за то, что мы по-русски не читаем и не умеем (будто бы) изъясняться на отечественном языке. (NB. Автору "Юрия Милославского" грех повторять пошлые обвинения: мы все прочли, его и, кажется, одной из нас обязан он и переводом своего романа на французский язык.) Дело в том, что мы и рады бы читать по-русски, но словесность наша, кажется, не старее Ломоносова и чрезвычайно еще ограничена. Она, конечно, представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же от всех читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только Историю Карамзина; первые два или три романа появились два или три года тому назад, между тем как во Франции, Англии и Германии книги, одна другой замечательнее, поминутно следуют одна за другой. Мы не видим даже и переводов, а если и видим, то, воля ваша, я все таки предпочитаю оригиналы. Журналы наши занимательны для наших литераторов. Мы принуждены все, известия и понятия, черпать из книг иностранных: таким образом и мыслим мы на языке иностранном (по крайней мере все те, которые мыслят и следуют за мыслями человеческого рода). В этом признавались мне самые известные наши литераторы. Вечные жалобы наших писателей на пренебрежение, в коем оставляем мы русские книги, похожи на жалобы русских торговок, негодующих на то, что мы шляпки наши покупаем у Сихлер и не довольствуемся произведением костромских модисток..."*
   ________
   * Сочинения и письма Пушкина, Спб., 1909, т. V, стр. 199--201.
    
   Полина -- ученица энциклопедистов. Она произносит программные речи, которые могли бы быть напечатаны в екатерининских журналах, если бы те обладали даром пророчества.
   Судьба Полины -- это не личная трагедия женщины, которая полюбила врага своего народа.
   Та трагедия часто решалась иначе.
   Принцы Мюраты превосходно привились в составе русской аристократии.
   Трагедия Полины в том, что она женщина, ориентированная на предреволюционные настроения в России и осуществившая себя уже во время русской реакции XIX века.
   Роман остался недописанным.
   Ситуация была слишком остра, и охотников разрабатывать ее больше не нашлось. [с. 221:]
    
    

О СПОРЕ ШИШКОВА С КАРАМЗИНИСТАМИ И О ПУШКИНЕ

   Шишков был, несомненно, способным филологом. В его книге "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка" (Спб., 1803) написано следующее:
   "В каждом языке есть много даже таких слов, которым в другом нет соответствующих. Также одно и тож слово одного языка, в разных составах речей, выражается иногда таким, а иногда иным словом другого языка. Объясним сие примерами:
   Положим, что круг определяющий знаменование Французского глагола, например toucher, есть А, и, что сему глаголу в Российском языке соответствует, или тож самое понятие представляет глагол трогать, которого круг знаменования да будет В.
    

[]

    
   Здесь вопервых надлежит приметить, что сии два круга никогда не бывают равны между собою так, чтоб один из них, будучи перенесен на другого, совершенно покрыл его; но всегда бывают один другого или больше или меньше; и даже никогда не могут быть единоцентренны, как ниже изображено:
    

[]

    
   Но всегда пересекаются между собою и находятся в следующем положении:
    

[]

[с. 222:]

   С есть часть общая обоим кругам, то есть та, где Французской глагол toucher соответствует Российскому глаголу трогать, или может быть выражена оным, как например в следующей речи: toucher avec les mains, трогать руками.
   Е есть часть круга Французского глагола toucher, находящаяся вне круга В, означающего Российский глагол трогать, как например в следующей речи: toucher le clavicin. Здесь глагол toucher не может выражен быть глаголом трогать, ибо мы не говорим трогать клавикорды но играть на клавикордах; и так глаголу toucher соответствует здесь глагол играть.
   Д есть часть круга Российского глагола трогать, находящаяся вне круга А, означающего французский глагол toucher, как например в следующей речи: тронуться с места. Здесь Российский глагол тронуться не может выражен быть французским глаголом toucher, поелику Французам несвойственно говорить: Se toucher d'une place; они объясняют сие глаголом partir. И так в сем cлучае Российскому глаголу трогать соответствует французский глагол partir.
   Рассуждая таким образом, ясно видеть можем, что состав одного языка несходствует с составом другого, и что во всяком языке слона получают силу и знаменование свое во первых от корня, от которого они происходят, во вторых от употребления; Мы говорим: вкусить смерть; французы не скажут gouter, а говорят subir la mort. Глагол их assister, по нашему значит иногда помогать, а иногда присутствовать, как например: assister, un pauvre, помогать бедному, и assister à la ceremonie, присутствовать при отправлении какого нибудь обряда. Каждый народ имеет состав речей и свое сцепление понятий, а потому и должен их выражать своими словами, а не чужими, или взятыми с чужих. Но хотеть русский язык располагать по французскому, или теми же самыми словами и выражениями объясняться на русском, каким французы объясняются на своем языке, не то ли самое значит, как хотеть, чтобы всякий круг знаменования Российского слова равен был кругу знаменования соответствующего ему Французского слова" (стр. 36--41).
   Шишков совершенно прав. Французский язык имеет за собой иную систему мышления и имеет разные системы мышления, закрепленные за разными языковыми системами, вместе соединенными в одну систему французского языка. Правильными в этом случае считал замечания Шишкова и Пушкин.
   Но для тогдашнего писателя именно и нужно было то, что Шишков считает недостатком.
   Вот что возразил Шишкову Макаров: [с. 223:]
   "Сочинитель рассуждения о слоге утверждал (стр. 305), что каждой народ в составлении языка своего умствовал по собственным своим понятиям, весьма различным от другого народа, подает оружие на себя; ибо в отношении к обычаям и понятиям, мы совсем теперь не тот народ, который составляли наши предки; следовательно хотим сочинять фразы, как французы, как немцы, как все нынешние просвещенные народы".*
   ___________
   * Сочинения и переводы П. Макарова, М., 1817, т. I, ч. II, стр. 28--29.
    
   Споря со старым стилем, Макаров полемизирует с Цицероном, может быть, для того, чтобы при помощи имени античного оратора было легче ввести имена оратора английского парламента и оратора французской резолюции:
   "...Естьли бы сам Цицерон жил в наше время, то не стал бы забавлять Читателей антитезами на двух, или трех страницах. Фокс и Мирабо говорили от лица и перед лицом народа, или перед его поверенными, таким языком, которым всякой, естьли умеет, может говорить в обществе; а языком Ломоносова мы не можем и не должны говорить, хотя бы умели..." (стр. 39).
   Литература нуждалась в другом словоотношении и получила его, использовав новую систему перевода.
   Не нужно представлять себе, что механически язык перевода стал языком высокой прозы. До этого был славяно-российский язык перевода, язык Елагина, Фон-Визина, и там чувствовалась необходимость нового отношения между словом и предметом. И потому возник интерес к синонимам, к со-словам, к разъединению их, казалось бы, одинакового значения.
   Нужен был слог именно для литературы. Это превосходно понимал Шишков и написал об этом в "Прибавлении к рассуждению о старом и новом слоге" (Спб., 1804).
   "Средний язык в книжном языке есть средний слог; но средний язык в языке разговоров есть почти то же, что средняя точка на поверхности шара" (стр. 118).
   Стиль статей Шишкова и стиль статей Карамзина отличаются друг от друга, конечно, гораздо меньше, чем язык докарамзинской и после-карамзинской беллетристики.
   Происхождение нового языка беллетристики из перевода было ясно Белинскому.
   Карамзин сам появился из числа переводчиков. В цензур-[с. 224:]ной ведомости 1786--1788 годов мы находим его как рядового профессионального переводчика.*
   ___________
   * Сб. "Осмнадцатый век", кн. I, стр. 448.
    
   Макаров в своей полемике с Шишковым сознательно противопоставлял новый средний стиль старому книжному языку:
   "...есть важная причина не хотеть книжного языка: Везде напоследок он сделался некоторым родом священного таинства, и везде там, где он был, Словесность досталась в руки малого числа людей".*
   ___________
   * Сочинения и переводы, М., 1817, изд. 2, т. I, ч, II, стр. 40.
    
   В своих книгах Шишков нарочно смешал примеры из переводов с примерами из прозы Карамзина, не решившись, быть может, прямо на него напасть.
   Стиль Карамзина, в прошлом -- переводчика, Шишков воспринимает как стиль переводной, и, может быть, исторически он прав.
   Враждебная группировка через массовую книгу, через книгу детскую переносила определенную систему языкового мышления, вводя новый стиль, и спор был, так сказать, спором политическим. Но к тому моменту, когда он появился, уже изменились основы этих группировок, изменялась функциональная значимость недавно появившейся языковой системы. Карамзинскому языку не суждено было стать языком третьего сословия.
   Карамзинский язык частично вошел в русскую журналистику.
   Здесь удержалась перифраза, которая временами даже шокировала всех своей неожиданностью.
   Против перифразы высказался очень рано, в 1822 году, и Пушкин в заметке "О слоге":
   "Д'Аламбер сказал однажды Лагарпу: не выхваляйте мне Бюффона; этот человек пишет -- благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое и проч. Зачем просто не сказать -- лошадь. Лагарп удивляется сухому рассуждению философа, но Д'Аламбер очень умный человек, и, признаюсь, я почти согласен с его мнением.
   Замечу мимоходом, что дело шло о Бюффоне, великом живописце природы. Слог его цветущий, полный, всегда будет образцом описательной прозы. Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснять просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба не прибавив: сие священное чувство, коего благо-[с. 225:]родный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру, а они пишут: едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба. Как это все ново и свежо! Разве оно лучше потому только, что длиннее?
   Читаю отчет нового любителя театра: сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Апол... Боже мой! а поставь: эта молодая хорошая актриса, и продолжай так же, -- будь уверен, что никто не заметит твоих выражений, никто спасибо не скажет. И разве завистливый зоил, коего неусыпная зависть изливает усыпительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостию". Боже мой! Зачем просто не сказать лошадь, не короче ли?"*
   ___________
   * Сочинения и письма, Спб., 1909, т. VI, стр. 410--411.
    
   Впоследствии Пушкин написал, не называя Карамзина (Мысли на дороге, 1835):
   "Ничтожество общее. Французская обмельчавшая словесность envahit tout. Знаменитые писатели не имеют ни одного последователя в России, но бездарные писаки -- грибы, выросшие у корней дубов: Дорат, Флориан, Мармонтель, Гимар, m-me Жанлис -- овладевают русской словесностию..."*
   ___________
   * Там же, стр. 381. Ср. Ю. Тынянов, Архаисты и новаторы; стр. 150--151.
    
   Приговор несомненно суровый.
   Развитие французской литературы (т. е. французского общества) и развитие русской литературы (русского общества) не оказались единоцентростны.
   Более удержался карамзинский язык в русской поэзии, в определенном выборе системы словосочетания. И меньше в русской прозе.
   Н. Страхов в "Заметках о Пушкине" писал:
   "Если сравнить язык Пушкина с языком Карамзина, то можно подумать, что язык Пушкина гораздо старее, так как в нем встречается множество форм, уже изгнанных Карамзиным. Славянизмы, старые слова также мало пугали Пушкина, как и формы простонародные. До конца жизни он писал (особенно в прозе): сей, оный, токмо, потребный, являет и т. п. Теперь, благодаря ему же, нам это не странно; но прежде было не то, как свидетельствует хотя бы война против сих и оных".*
   ___________
   * Сб. "Складчина", Спб., 1874, стр. 565.
    
   Основное различие между карамзинистами и шишкови-[с. 226:]стами не в том, что карамзинисты писали простым разговорным языком, а шишковисты писали языком архаистическим, а в том, чтобы разные круги человеческой мысли были оформлены в разном языковом материале. Карамзинисты отрицали то, что сейчас называют жанрами.
   Шишков называет вещи Карамзина сказочными, т. е. он их относит к тому "жанру", где такая речь, такой .способ словосочетания и раньше считался допустимым. Но карамзинские исторические статьи и "Наталья, боярская дочь" и даже пересказ "Известия о Марфе Посаднице, взятого из жития св. Зосимы", написаны Карамзиным общим языком.
   Принципиально важно, что этим языком пересказано житие, а стиль жития выдвигался Шишковым как образец высокого стиля.
   Пародисты предполагали, что Карамзин будет рассказывать русскую историю тем же стилем, они думали, что у него появятся чувствительные россияне. Они ошиблись.
   Карамзин писал, до этого пуская в ход, по словам Вяземского, голландские червонцы, т. е. общеевропейскую речь.
   Но Карамзин начал свою "Историю" со слова "сей", т. е. он совершил стилистическую измену, которая была, конечно, связана с общим поворотом системы его убеждений. После "Истории", Карамзина осуждали его бывшие друзья.
   Разрешать проблему карамзинистов с точки зрения борьбы жанров неправильно.
   Дело в том, что жанр сам по себе, вероятно, понятие ретроспективное.
    
    

ШКОЛЫ ЛЕВШИНА ПТЕНЦЫ

Вы, равнодушные счастливцы.
Вы, школы Левшина птенцы...
Пушкин. Евгений Онегин

   Были ли они счастливы, и были ли они равнодушны?
   Основным несчастьем было то, что чрезвычайно сократился вывоз льна. После изобретения способа очищать хлопок машинами хлопчатобумажные ткани вытеснили льняные. [с. 227:]
   Посмотрим, как изменилось в мире положение со льном:
   "Пока Ely Whitney не изобрел в 1793 году cottongin, отделение одного фунта хлопка от семян стояло в среднем одного рабочего дня. Благодаря его изобретению одна негритянка может отделять 100 фунтов хлопка в день, и с того времени производительность cottongin еще значительно увеличена. Фунт хлопчатобумажных волокон, производство которого стоило раньше 50 центов, впоследствии продавался по 10 центов, с большей прибылью, т. е. со включением большего количества неоплаченного труда".*
   _________
   * Маркс, Капитал, М., 1930, т. I, стр. 297.
    
   Как это отразилось на России:
   "Общее замедление в распространении потребления сих произведений в Европе имеет свой источник в недостатке легкого способа приготовления пряжи из льна и пеньки, коих органический состав так долго упорствовал механическим процессам. Произошедшие же от сего высокие цены лучших в сем роде произведений составили другую преграду. Между тем хлопчатая бумага, перешагнув океаны, с несравненною быстротою наводняла Европу. Удобство сего прозябаемого подчиняться механической разработке дало столь сильное напряжение изобретению искусств, что в непродолжительном времени, хлопка привезенная за 8000 верст из Восточной Индии, выпряденная и обделанная в Европе, дала произведения столь низкой цены, с которыми никакое Европейское произведение сравниться не может. Сие произвело величайшее событие в промышленности всех народов. Дешевизна бумажных изделий и все оного высокие качества, наводнили всю Европу и поставили сильнейшую преграду к развитию льняных и пеньковых произведений. Потребитель каждого состояния имея возможность прибресть бумажную ткань в десять крат дешевле льняной и не уступающей оной своею наружностию, нашел в потреблении первой весьма облегчительный для себя способ. Вот причина общего замедления в распространения льняных и пеньковых тканей.
   "...Фабрики наши парусных, фламских и равентушных полотен, стали весьма жаловаться на невыгодный сбыт их произведений в течение последних четырех лет.
   "...Не менее важное влияние на понижение цен наших парусных фламских и равентушных полотен, произвело введение в употребление в Соединенных Штатах Северной Америки, парусины из хлопчатой бумаги, и разведение там же пеньки и льна, тогда как страна сия дотоле была примущественною для сбыта наших полотен.
   Сии то обстоятельства причинили положение цен на парусину, флам-[с. 228:]ское полотно и равентук, одно из величайших, которые совершились в отвозе наших мануфактурных произведений".*
   _________
   * В. Пельчинский, О состоянии промышленных сил России до 1832 года. Спб., 1833, стр. 24--25, 28--29.
    
   Взаимоотношение сил резко меняется: лен вытесняется хлопчатой бумагой.
   В 1816 году Свиньин уже в качестве одного из возможных применений нашего холста предлагает его как упаковку для хлопчатобумажных тканей, вывозимых из Америки.
   Этот самый кризис на разных слоях отражается различно; но, вероятно, отразился и на рабочем и на верхнем слое крестьянства, который занимался скупкой льна. Кроме того нужно помнить, что лен -- трудоемкая культура, и поэтому определенное количество денег задерживалось внутри даже мелкого и среднего крестьянских хозяйств.
   То же произошло с железом.
   Я уже указывал, что в средине XVIII века Англия при выплавке железа переходит на каменный уголь.
   В конце XVIII века ввоз железа в Англию прекращается.
   И печальный голос русского чиновника 30-х годов, коллежского асессора Пельчинского, подтверждает:
   "Изобильные открытия каменного угля, сделанные в Англии и во Франция, доставили удобные способы к выплавке их собственного железа. Обстоятельство сие произвело влияние неблагоприятное на распространение сбыта нашего железа, долженствовавшего возвыситься до высокой степени, по причине чрезвычайного возраста совершившегося в промышленности сих двух народов в течение последних десяти лет...
   Соревнование сие имело последствием невыгодные изменения цен такового металла".*
   _________
   * О состоянии промышленных сил России, стр. 75.
    
   Перестроиться на новую технику крестьянская Россия не могла:
   "...крепостное право, которое помогло Уралу подняться так высоко в эпоху зачаточного развития европейского капитализма, послужило причиной упадка Урала в эпоху расцвета капитализма. Развитие железной промышленности шло на Урале очень медленно. В 1718 г. Россия добывала чугуна ок. 61 1/2 милл. пуд., в 1767 г. -- ок. 9 1/2 милл. пуд., в 1806 г. -- 12 милл. пуд., в 30 гг. -- 9--11 милл. пуд., в 40-х годах -- 11--13 милл. пуд., в 50-х гг. -- 12--16 милл пуд., в 60-х гг. 13--18 милл. пуд., в 1867 г -- 17 1/2 милл. пуд. За сто лет производство не [с. 229:] успело удвоиться, и Россия оказалась далеко позади других европейских стран, в которых крупная машинная индустрия вызвала гигантское развитие металлургии".*
   _________
   * Ленин, Развитие капитализма в России, Собр. соч., т. Ш, стр. 393.
    
   Соболиное железо кончилось.
   Одновременно понизилась и цена на поташ:
   "Уменьшение цен на поташ есть одно из сильнейших понижений, совершившихся во внешнем сбыте наших произведений.
   Цены поташа на С. Петербургской бирже, с 1822 г. по 1832 г., были следующие:
   В 1822 году . . . . . берковец 112 руб,
   " 1823 " . . . . . " 111 "
   " 1824 " . . . . . " 84 "
   " 1825 " . . . . . " 75 "
   " 1826 " . . . . . " 63 "
   " 1827 " . . . . . " 60 "
   " 1828 " . . . . . " 64 "
   " 1829 " . . . . . " 86 "
   " 1830 " . . . . . " 77 "
   " 1831 " . . . . . " 55 "
    
   Такое же понижение происходило в Рижском и Одесском портах".*
   _________
   * О состоянии промышленных сил России, стр. 51.
    
   Если руководиться в анализе русской истории не хлебными ценами, а анализом всего русского товарообмена, в частности анализом льна и железа, если учесть, в какое положение попала Россия во время быстрого подъема сначала Англии, а потом всей Европы, т. е. если учесть появление на рынке железа, полученного на коксе, то мы поймем, что история первой половины XIX века -- это история упадка страны.
   Основная разница между вывозом XVIII века и вывозом XIX века в том, что в XVIII веке мы вывозили и старались вывозить полуфабрикат, а в XIX вывозили сырье.
   Об этом говорит статья К. Вяземского "Тариф 1822 года или поощрение развития промышленности в отношении к благосостоянию государств и особенно России".*
   _________
   * Библиотека для чтения, Спб., 1834, т. III, стр. 133--160.
    
   Статья эта юбилейная, в ней доказывается процветание государства. Даны цифры вывоза, сравнены десятилетие с 1824 по 1834 год с прошлым десятилетием. И оказывается, [с. 230:] что льна, сала, льняного семени, кож, шерсти, хлеба вывезено больше, чем в прошлое десятилетие.
   Но указано только количество вывоза. Таким образом, благополучие совершенно бумажное.
   Дальше мы встречаем жалобы на введение железных цепей вместо якорных канатов и указания, что перестали вывозить полотно парусное, фламское и равентух. Перестали вывозить юфть, вывоз юфти сменился вывозом сырых кож. Перестали вывозить льняное и конопляное масло и начали вывозить семя.
   "...Если в росписи отпускной торговли нашей не может более занимать одного из главнейших мест полотно парусное, фламское и равентух, то причину тому искать должно в развитии промышленности, которую каждая держава старается усилить у себя всеми возможными средствами. Например, Англия и Швеция, определением премий и другими поощрениями, содействуют у себя заведению полотнянных фабрик. Но рядом с сим убытком возникает у вас и прибыль: требования на лен значительно увеличились...
   "...В отпуске масла конопляного и льяного замечаются по годам значительные изменения. В 1829 году отпущено его 509 000 пуд., а в 1830 -- 643 000, что превышает сильнейшие вывозы лучших прежних годов; но всложности отпуск сей не представляет постепенного повышения. Впрочем не должно слишком жалеть о том. Производство масла, ограниченное у нас еще в тесных пределах грубого сельского хозяйства и старинного обычая, дает такие ничтожные выгоды в сравнении с теми, которые должно дать и дает в Англии, при лучшем устройстве, что усиленный вывоз льняного семени едва ли пока предпочтительнее".*
   _________
   * Библиотека для чтения, Спб., 1834, т. III, стр. 153, 155.
    
   Для того, чтобы понять все эти благополучные замечания К. Вяземского, нужно помнить, что льняную пряжу еще законом 1762 года запрещали вывозить вообще, для умножения делания в России полотен, что с вывозом семени боролись.
   Изменилось дело и с кожей:
   "Внешние требования кожевенного нашего товара немало способствуют к оживлению кожевенных фабрик. Требования сии составляют довольно важную статью внешней торговли. В последние два года сбыт на выделанные кожи немного уменьшился, но зато на сырые увеличился. Перемены же в ценах не столь были значительны".*
   _________
   * О состоянии промышленных сил России, стр. 32--33.
    
   Как будто у Пельчинского картина получается довольна благополучная. [с. 231:]
   Но в уже цитированной статье К. Вяземского мы видим уточнение этой картины.
   Вяземский признает упадок кожевенных заводов, причем. как полагается в таких случаях, признает в придаточных предложениях и в оговорках.
   Он спорит с людьми, сердоболие которых:
   "...устремлено ныне на упадок кожевенных заводов, который вовсе не следовал за разрешением вывоза, а напротив ему предшествовал, и даже некоторым образом мог вынудить его. При упадке заводов должно было принять меры к сохранению по крайней мере того, чем действовали они в пользу сельского хозяйства. Не способствуя к усиленному вывозу сырых кож, правительство разорило бы только наше скотоводство, а не могло бы поддержать кожевенные заводы, вопреки законам необходимости".*
   __________
   * Библиотека для чтения, Спб., 1834, т. Ш, стр. 154.
    
   Представление о хлебном экспорте как о ведущей торговле, которая определяла хозяйство страны, не верно для XVIII века и вряд ли верно для первой трети XIX века.
   В XIV томе "Библиотеки для чтения" (1836 г.) была помещена рецензия на книгу Г. Небольсина "Статистические записки о внешней торговле России". Небольсин считал одной из причин сравнительно слабого роста вывоза через Одессу отсутствие капиталов.
   Рецензент "Библиотеки для чтения" возражает:
   "Мы с этим несогласны: капиталы являются всюду, где только могут быть употреблены с большою выгодою; в Одессе нет капиталов потому, что преимущественный характер ее торговли составляют отпуски хлеба, -- обороты самые неверные и которые, в нынешнем состоянии коммерческого законодательства в Европе, особливо в Англии, можно только производить по комиссии" (стр. 6--7).
   Но и сам Небольсин подает основание таким замечаниям, говоря о торговле северной:
   "Что касается до сбыта Российских произведений посредством северной торговли, то успехи его совершенно зависят от потребностей Европейской промышленности в сырых материалах, которые она обрабатывает. Главные статьи нашего отпуска, сало, пенька, лен, семя, остаются в постоянном требовании, потому что никакое другое государство не в состоянии снабжать ими в таком количестве и по таким ценам как Россия. Другие предметы, например, кожи, шерсть, железо, полотна, канаты встречают более сильное совместничество, и отпуск их не может почи-[с. 232:]таться столько же обеспеченным. Хлеб менее всех прочих произведений представляет возможности к постоянному сбыту, потому что спрашивается за границу только в неурожайные годы... Но в то время как успехи земледелия и скотоводства в других государствах, споспешествуемые высокими пошлинами на иностранные произведения, стали уменьшать потребность в главных предметах торговли с Россиею и таким образом оставили для наших произведений единственный важный рынок -- Великобританию, последняя в свою очередь, чтобы освободиться от необходимости получать из одной России сало, лен, пеньку, лес и хлеб, употребляет все возможные усилия для произведения их на собственной почве или для приобретения их из других земель. Законами своими о хлебе она допускает сбыт иностранного только при самых высоких ценах; высокие пошлины на Балтийский лес поощряют привоз леса из Американской колонии ее -- Канады; почти во всех колониях своих она делала опыты над разведением пеньки и льну, стараясь также получать их из Италии и Венгрии. Южная Америка открывает ей надежду приобретать от тамошнего скотоводства важную статью привоза из России -- сала" (стр. 11--12).
   Вероятно, хлебный вывоз получил преобладающее значение уже в результате промышленной революции на Западе, резко повысившей потребность в хлебе. Но это не сказалось еще в 30-х годах.
   Глубоким пессимизмом проникнуты сельскохозяйственные статьи "Библиотеки для чтения".
   Приведу отрывок из статьи Д. Шелехова "Об улучшениях и усовершенствованиях в сельском хозяйстве":
   "Знаете ли, достойные умствователи, высокопочтенные агрономы, что при настоящем положении русского хозяйства, повсеместные огромные урожаи хлеба сделают гораздо больше вреда для промышленности, нежели умеренные и постоянные? Подумайте сами, какой можно получить доход от хлеба, если во всех хозяйствах случится такой урожай, как бывает в обыкновенный год в Англии, сам-десять, сам-двенадцать? Хлеб сделается тогда не ценностью, -- грозное событие по политической экономии! Для промышленностей неценность страшнее холеры. Неценность, non valeur, и мертвый погибший капитал -- одно и то же, потому что ценности остаются на руках у производителей, накопляются, портятся и пропадают, не вознаграждая труда, не возвращая капитала, а потерянный капитал ведет к несостоятельности и упадку промышленности".*
   __________
   * Библиотека для чтения, Спб., 1838, т. XXVII, стр. 35. [с. 233:]
    
   Результатом этого положения было то, что, несмотря на увеличение территории государства, на введение более сложного управления, государственные расходы при переводе на серебро в первые годы XIX века не росли. Приведу официальные цифры с большим округлением: 1803 год -- 91 400 000; 1808 -- 111 900 000; 1810 -- 71 700 000; 1812 -- 97 200 000; 1814 -- 88 800 000; 1820 -- 13 200 000; 1823 -- 11 000 000. Годы эти дают для России приращение на Финляндию, Бессарабию. Тут нужно еще учесть присоединение части Кавказа и увеличение народонаселения вообще.
   Но даже по росту народонаселения Россия стала на предпоследнее место:
   "Сильный и, так сказать, первобытный Русской народ с необыкновенным характером, непоколебимый в началах благочестивой веры, при изобилии продовольствия имеет средства к удобнейшему умножению народонаселения. Несмотря на то, что мы не можем льстить себя, что народонаселение России подвигается быстрее нежели в прочих Державах Европы. При всех настоящих обстоятельствах народонаселение может удвоиться.
   В Пруссии . . . . . .
   В Великобритании . . . .  
   В Австрии . . . . . . 
   В России . . . . . . 
   Во Франции . . . . . . 
   В 26 лет
   в 42
   69
   80
   105
   И так Россия касательно приращения народонаселения стоит еще четвертою".*
   __________
   * О состоянии промышленных сил России, стр. 101--102.
    
   Для начала николаевской эпохи типичен переход на барщину.
   Переход не добровольный.
   Жалобы на неплатеж оброков были всеобщи.
   22 марта 1826 года Карамзин писал царю:
   "...Медики решительно советуют мне пожить во Флоренции; но с семейством многочисленным и состоянием недостаточным, особенно с того времени, как наши крестьяне, подобно другим, худо платят оброк, не могу и думать о путешествии".*
   __________
   * М. Погодин, Н. М. Карамзин, М., 1866, ч. II, стр. 477.
    
   П. Щеголев в книге "Пушкин и мужики" приводит цифровые данные о падении оброка в пушкинском Болдине: [с. 234:]
   "Сохранились записи сбираемого господского оброку с 30 генваря 1825 года -- со дня приезда управляющего Михаила Калашникова. Собрал он по 1 января 1826 года 13 106 руб. 17 коп., за 1826 год 10 578 руб. 65 коп., за 1827 год -- 7862 руб. 04 коп., за 1828 год -- 5515 руб. 77 коп., за 1829 год (по 21 апр.) -- 1639 руб. 46 коп." (стр. 86).
   Щеголев объясняет это хроническое падение оброка личным злоупотреблением управляющего Пушкина.
   В "Библиотеке для чтения" за 1836 год мы можем найти попытку анализировать событие -- в статье Д. П. Шелехова "Наука домоводства":
   "Некогда оброчные деньги были самым верным доходом, а оброчные крестьяне самыми зажиточными. Теперь -- наоборот. Наше время никакое поместье так легко не может расстроиться и крестьяне так скоро оскудеть, как оброчные. Бывало, чтоб избавиться от хлопот хозяйства и иметь верные доходы, помещики, отъезжая на службу или переселяясь на житье в столицу, тотчас уничтожали в усадьбах господство хлебопашества и сажали крестьян на оброк. Нынче нарочно приезжают со службы и из столиц в оброчные деревни, чтоб снова заводить господские запашки... Недоимки на оброчных крестьянах, возрастая каждый год, накопляются до сумм невыплатимых. В иной год оброчные крестьяне с трудом выплачивают только казенные, легкие, повинности и требуют от господ прокормления. Шалость ли это, увертки ли это ленности и нерадения, или есть на то коренные причины, физические и нравственные?" (т. XIX, стр. 3--4).
   Мне кажется, что причиной неудачности оброчной системы или одной из причин было то, что заработная плата упала вместе с ослаблением обрабатывающей промышленности, вместе с падением фабрик и заводов.
   Туган-Барановский, не давая объяснения, устанавливает тот факт, что развитие фабрики в России "никоим образом не укладывается в обычную схему борьбы крупного и мелкого производства".* Ему удалось установить, что в России так называемые кустарные промыслы в очень большой части своей "представляют собой законное детище фабрики и крупной мастерской" ( стр. 166).
   ________
   * М. Туган-Барановский, Русская фабрика в прошлом и настоящем, М., 1922, изд. 4, стр. 164.
    
   Дальше Туган-Барановский отмечает еще более, "с точки зрения обычной теории, странное явление. Фабрика порождает кустаря: быстро [с. 235:] развивается кустарная набойка (особенно в Шуйском уезде), и фабрика не только не поглощает кустарной промышленности, но, напротив, поглощается ею. Вокруг каждой фабрики, как грибы после дождя, выскакивают мелкие кустарные заведения, с таким успехом конкурирующие с фабрикой, что последней приходится плохо" (стр. 167).
   И далее:
   "Не домашняя промышленность порождала фабрику, а наоборот, фабрика порождала домашнюю промышленность" (стр. 168).
   Туган-Барановский перечисляет очень много фактов такого рода как для бумаго-ткацкой промышленности, так и для полотно-ткацкого производства.
   Падение парусно-полотняных фабрик Калужской губернии тоже сопровождалось возникновением нового кустарного промысла.
   Павловские кустари, вырабатывающие замки и ножи, тоже создали свое производство на развалинах железного завода, устроенного графом Шереметьевым. Завод этот прекратил производство в 1770 году.
   Такую же историю мы видим в Туле:
   "Тульское железоделательное производство, принадлежащее к числу очень старинных, точно так же развилось под непосредственным влиянием железных заводов, устроенных еще в XVII веке и просуществовавших более ста лет. "Заводы исчезли, -- говорит исследователь тульской кустарной промышленности Борисов, а знание ремесла осталась" (стр. 189).
   У Туган-Барановского объяснения этому явлению нет.
   Между тем, объяснять развитие кустарного промысла можно.
   Это -- явление, связанное с регрессом промышленности. Заводы оказались нежизнеспособными благодаря неблагоприятному положению России на международном рынке. Некоторые кавыки, которые остались от заводов, смогли удовлетворить, перейдя в кустарную избу, сузившиеся потребности страны. Таким образом, здесь общий закон не опровергается а только подтверждается.
   Время, мировая конъюнктура были невыгодны для России.
   В первом томе "Библиотеки для чтения" за 1834 год, в отделе "Смеси", была напечатана заметка "Торговля Балтийского моря", и в ней сообщения не радостные:
   "Движение кораблей на Балтийском море, на котором торговля с Россией составляет главный предмет купеческого судоходства, заслужи-[с. 236:]вает в особенности внимания наших Политических Экономистов. Вот сравнительная таблица судов, переходивших через Зунд в течение трех последних годов в первые полугодия, -- то есть с 1 января по 1 июля:
   В 1831 году . . . . . 7195
   " 1832 " . . . . . 5572
   " 1833 " . . . . . 4473
   Торговля Балтийского моря очевидно уменьшается год от году. Разница перехода кораблей через Зунд, между первыми полугодиями прошлого 1833 года и третьего 1832 года, простирается до 1100 судов, а между 1833 и 1831 до 2722 судов, что составит круглым числом до 1360 судов в год менее. Надобно думать, что спекуляции Лондонской, Гамбургской и Амстердамской Бирж обратились в другую сторону, ибо в течение первых шести месяцев истекшего года одних Голландских судов прошло через Зунд 691 менее, нежели в те же месяцы 1832 года, когда Голландские берега были заперты блокадою; Ганноверских, Норвежских и Макленбургских, 275 менее; Английских 134 то же менее".
   30-го ноября 1833 года Пушкин записал в дневнике свой разговор с английским поверенным в делах в Петербурге:
   "Вчера был у Бутурлина (Жомини). Любопытный разговор с Блайем: "Зачем у вас флот на Балтийском море?" -- Для безопасности Петербурга. -- "Но он защищен Кронштадтом". -- Игрушка! -- "Долго ли вам распространяться?" (Мы смотрели карту постепенного распространения России, составленную Бутурлиным) "Ваше место Азия: там совершите вы достойный подвиг цивилизации..."*
   __________
   * Соч. и письма А. С. Пушкина, под ред. Морозова, т. VI, стр. 540.
    
   Пушкин не вспомнил во время этого разговора о Грибоедове.
   Путь в Азию казался еще свободным.
   Этот разговор происходит через 50 лет после предприятия Шелехова и Голиковых.
   Россия уже привыкла к своему новому положению. Пушкин, перед тем как написать "Медного всадника", стал пораженцем.
   Разорилась страна. Вероятно, больше всего разорились северо-западные области, льняные места. Места пушкинские, и, может быть, родина героя "Медного всадника". Конечно, он разорился не оттого, что его папа играл в карты. Его папа играл всегда и что-то в XVIII веке не оказывался в проигрыше. [с. 237:]
   Разорение Евгения, разорение полотняного завода Гончаровых и печальное возвращение оброчного мужика на барщину, где начались новые способы его эксплоатации и прессом и холодной вымочкой (паче с модной свекловицей), -- все эти явления связаны с невыгодным международным положением России и с неумением -- невозможностью перейти на новые способы производства.
   Города наполнялись, но наполнялись деклассированным дворянством, которое становилось чиновничеством и тем странным родом людей, который у нас назывался разночинцем и являлся полуфабрикатом буржуазии. Русский разночинец -- существо недоразвитое. Историческая судьба, так сказать, бескормица закрепила его в переходном периоде.
   Он тоже пополнил собою ряды чиновничества.
   Разные места разорялись по-разному.
   Разорился Остзейский край, потому что это были самые льняные места в стране. И разорение остзейского дворянина, вероятно, заставило его стать государственным служащим. Кризис привел Бенкендорфа ко двору.
   Кризис привел туда же и Пушкина. Пушкина, который думал о своей родословной и одними этими думами совпадал с Евгением -- героем "Медного всадника". Сюда же пришла и разоренная дочка богача Гончарова, Натали.
   За окнами был разоренный Петербуог.
   Город беднел и в то же время рос.
   В 1750 году в нем было 138 000 жителей, а в 1833 году -- 445 000.
   Вырастают новые дома.
   Но к этому росту Ф. Булгарин делает следующее примечание:
   "Приращение класса военных и чиновников, ищущих всегда удобных помещений, значительно содействует умножению домов".*
   _________
   * Ф. Булгарин, Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях, Спб., 1837, ч. I, стр. 190.
    
   В городе была безработица, та безработица, которая создала нового чиновника, не имеющего ничего общего с бойким повытчиком старого времени.
   С годами она росла.
   О ней пишет Белинский в 1846 году: [с. 238:]
   "Еще и теперь, в наше время, когда правительство давно уже затрудняется не выбором чиновников, а их излишеством, когда на каждое самое ничтожное место является по сту кандидатов и искателей, и когда деньги смело уже соперничествуют с чином, -- и теперь, говорим мы, кто не служит, не имеет чина, на того все смотрят с таким удивлением и таким любопытством, как стали бы смотреть на человека, который летом, в жары, ходит в медвежьей шубе, а зимою босиком, в одной рубашке..."*
   _________
   * Полн. собр. соч., т. X, стр. 23.
    
   Литература о бедном чиновнике появилась не в купеческом городе, а в городе чиновника.
   В физиологическом очерке "Петербург и Москва"* тот же Белинский писал:
   _________
   * Физиология Петербурга. Под редакцией Некрасова. Спб., 1844, ч. I, стр. 83--84.
    
   "Слово "чиновник" в Петербурге такое же типическое, как в Москве "барин", "барыня" и т. д. Чиновник -- это туземец, истый гражданин Петербурга. Если к вам пришлют лакея, мальчика, девочку хотя пяти лет, каждый из этих посланных, отыскивая в доме вашу квартиру, будет спрашивать у дворника, или у самого вас: "здесь ли живет чиновник такой-то? хотя бы вы не имели никакого чина и нигде не служили и никогда не намеревались служить. Такой уж петербургский "норов!"
   Белинский точно знал, что такое чиновник и кто такой бедный чиновник, кто такой Акакий Акакиевич и Макар Девушкин.
   Чиновничество в России отчасти было тем, чем было во Франции -- классом мелких служащих в торговых предприятиях. Фурье в России был бы мелким чиновником. И раскаялся бы вместе с Достоевским.
   Теория славянофилов, возможно, представляет собою попытку теоретически осмыслить затянувшийся кризис XIX века, как процесс оригинального истинного русского развития страны. Отсюда, с одной стороны, симпатия славянофилов к кустарному производству, а с другой стороны; ориентация их на XVII век, через голову века XVIII, века крупных мануфактур.
   XVII век по хозяйственному своему строю более схож с николаевской Россией, чем XVIII век. Отсюда и критика Петра, который не сумел, по мнению славянофилов, организовать мелкого производителя. [с. 239:]
   Славянофилы резким образом изменяют отношение к народности.
   XVIII век знал народность, но народность эта пародийна. Чулковские сказки и сказки Левшина приблизительно так относятся к народности, как Сервантес в Дон-Кихоте относился к рыцарскому роману.
   Отношение это перешло и к Пушкину. Николай Полевой указывал на связь пушкинского "Руслана и Людмилы" с псевдо-народностью XVIII века.
   Народность же, взятая всерьез, как направление -- это дело XIX века. В натуре, т. е. в реальном историческом процессе, оно было окрашено и переосмыслено западным влиянием.
    

О ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ И О ЯЗЫКЕ ПУШКИНА

   Рядом с литературными языками, шишковским, карамзинским, существовали другие языковые системы, другие нормы. Каждая из языковых систем, как, например, языковая система русской деловой речи (канцелярской), возникла, вероятно, как результат отставания определенного языка. Т. е. языковые законы определенной отрасли языкоупотребления не иманентны законам этой отрасли, а представляют собой использование определенной языковой стадии.
   "Здесь кстати будет упомянуть об образовании у нас языка делового и дипломатического. В начале XVIII века этот язык разделял общую участь Русского Слова: он был груб, суров, испещрен до невероятности иностранными словами. Но верх странности и дикости являлся в слоге канцелярском и приказном. Во всех языках слог деловой и юридический известен своим варварством и упрямством в сохранении обветшалых, диких форм, в которых живет и процветает ябеда. В Англии, на пирушках адвокатов, первый тост произносится: да здравствует непонятность законов. Приказные составили свой собственный афинский язык, чуждый непосвященным в их таинства. Вместо того, чтобы сказать, например: в исступлении он заговорил по французски, они писали: в азарте начал объясняться на иностранном диалекте. Если мы замечали, что надлежало бы сказать: на французском языке, они давали в ответ "Помилуйте кто так станет писать! Язык во рту". Начальник предписывал: отыскать купчиху Васильеву. Подчиненный доносил: я получил [с. 240:] предписание В. Пр. об отыскании купчиху Васильеву. На замечание: в этом периоде нет грамматического смысла, ответом было: "Это канцелярский штиль, в суде поймут".*
   ___________
   * Н. Греч, Чтения о русском языке, Спб., 1840, ч. I, стр. 150.
    
   Это язык подьячих. Им попрекала Щеголиха Новикова. Язык этот в литературе помнили, чтобы не применять.
   В литературе боролись анархисты и карамзинисты.
   Боролись арзамасцы. Они были за карамзинистов.
   Шишкову возражал Дашков. Он был тем, что называли тогда -- архивный юноша. Молодой привилегированный бюрократ.
   От чьего имени?
   "В Царствование Александра I последовала важная перемена в исправлении делового слога. По учреждении министерств, особенно в Министерстве Внутренних Дел, устроенном трудами князя В. П. Кочубея, стали пещись о водворении хорошего, ясного, правильного, благородного языка, в делах государственных и частных; последствия сих добрых начинаний вскоре оказались по всем частям, и если еще не повсюду распространилось последование полезным примерам, виною тому обширность империи и закоренелость предрассудков и привычки. Слог канцелярский, форменный, темный и тяжелый, имел значительно вредное влияние и на многих литераторов наших: большая их часть, состоя в гражданской службе, невольно принимали выражения и обороты приказные и, сами того не зная, портили тем язык книжный. В наше время особенно очищается и облагораживается слог деловой, трудами ученых и образованных людей, посвящающих себя службе гражданской. И в средних и в нижних инстанциях стараются очищать и исправлять язык, иногда следуя даже с излишнею ревностию нововведениям и умничаниям незванных грамотеев. Язык высших правительственных мест достиг приличных ему свойств: точности, ясности, силы и благородства. Имея счастие видеть, в числе моих слушателей, некоторых из ревностных поборников сих благих успехов, не смею оскорблять из скромности наименованием их или указанием на сочиненные ими бумаги и акты. Но в истекающем году два государственных мужа, оставив земное поприще, дали мне горестное право говорить о них, как думаю и чувствую.
   Первый, граф Михаил Михайлович Сперанский (в молодых летах участвовавший в звании директора Канцелярии М. В. Д. князя Кочубея, в упомянутом мною исправлении делового слога), воздвиг себе нетленный памятник в Истории Русского Права, ревностно и удачно исполнив святую волю нашего благолюбивого монарха, собранием, сочинением и [с. 241:] изданием Свода Российских Законов... Приемником его, к несчастию, на слишком короткое время, был незабвенный для всех, кто знал и понимал его, Дмитрий Васильевич Дашков. Выступив в молодых летах, как мы уже упоминали, с блистательным успехом на поприще литературы, он впоследствии посвятил свои труды, таланты, знания и жизнь службе государственной... Скажем, что едва ли кто в России владеет так русским языком, как владел им Дмитрий Васильевич: и это было у него не следствием размышления и искусства, а сделалось привычкою, второю натурою".*
   ___________
   * Н. Греч, Чтения о русском языке, Спб., 1840, ч. I, стр. 152--154.
    
   В александровско-николаевскую эпоху появился новый язык. Язык первой империи, язык по своему точный, язык Сперанского.
   Пушкин -- собеседник Полины и екатерининский дворянин. Превращенный в бедного чиновника, он презирает новое дворянство при дворе и Сперанского, которого называет пылким и невежественным поповичем (popovitch turbulent et ignare).*
   ___________
   * О дворянстве (программы 1830--1832). Сочинения и письма А. С. Пушкина, Спб., 1909, т. VII, стр. 34.
    
   В России и Пушкин и Сперанский оказались побежденными.
   Но язык побежденного Сперанского через дворянство, обращенное в высшее чиновничество, вошел в литературу.
   Возможно, что арзамасцы, думая, что они ученики Карамзина, были ученики этого поповича.
   Что же призошло с другими языковыми системами?
   Вся совокупность сегодняшнего языка представляет не просто переход от языка вчерашнего дня и прошлого столетия, а образует систему языковых пластов, обусловленных стадиями развития языка в прошлом. Остальная часть систем в результате задержки в развитии дифференцируется.
   Таким образом, при. вопросе о языке данного произведения мы должны прежде всего решить: кто говорит, когда говорит и для чего говорит или пишет. И тогда только можно иметь более или менее точное представление о данном языковом поведении.
   Языковые системы включают в себя элементы прошлого, изменяя их значения. Проследим, например, судьбу "сих" и "оных". [с. 242:]
   Против них выступил Сенковский.
   Сенковский считал одной из своих главных литературных задач, если не литературных заслуг, ожесточенную и систематическую 6орь6у с приказным слогом.
   Как знаки этого слога, наиболее ненавистны ему были слова сей и оный.
   Вся борьба Сенковского состоит в том, что он не хочет понять, вернее, не хочет принять двупланности этого словоупотребления. В борьбе с сим и оным. Сенковский считал себя победителем и даже напечатал пародийную резолюцию на прошение побежденных слов:
   "Резолюция на челобитную сего оного, такового, коего, вышеупомянутого, вышереченного, нижеследующего, ибо, а потому, поелику, якобы и других причастных к оной челобитной по делу, об изгнании оных, без суда и следствия, из русского языка.
   ...Почтенные сей и оный! как вы ни красивы и ни интересны, особенно в женском роде, но я не могу ничего сделать в вашу пользу, потому что в вашей челобитной не соблюдены формы истины и мои законы, которые все грамотные люди громко признают своими, -- ежели только не притворяются. Из дела отнюдь не видно, чтобы вас изгоняли из русского языка: вас просят только убраться из изящной Словесности, куда втерлись вы без ведома вкуса, и где проживаете без законного вида от здравого смысла.
   Живите, друзья, спокойно в Русском языке: вас никто из него не гонит, и там всегда будет довольно простора для таких милых существ, как вы; и не только для вас, -- для ваших деток и внучат, которых можете еще припасти себе, женив сего на оной, оного на упомянутой, и вышереченного на нижеследующей. Живите себе в контрактах и объявлениях в ученых рассуждениях, живите в законах, канцелярских переписках и в денежных счетах. Живите, живите в судах и приказах, -- это самая обильная область Русского языка".*
   ____________
   * Библиотека для чтения, Спб., 1835, т. VIII, стр. 26--27.
    
   Но в защиту "сих" и "оных" выступил Греч:
   "Главное дело Библиотеки, конек ее (idea fixa) есть гонение на слова сей и оный. Это гонение не новость. Лет за сорок пред сим, воздвигалось оно на бедные местоимения тогдашними слепыми поклонниками Карамзина...
   Слово сей есть чисто славянское... В русском языке находим оное в древнейших памятниках, в договорах Олега и Игоря с греками. И там оно употребляется с словом тот, но не в одинаковом значении. С течением [с. 243:] времени оно вытеснялось из употребления в просторечии московском, но что оно действительно употреблялось народом, в том свидетельствуют сложные слова: сегодня, сей час, сию минуту, до сих пор. Совершенно ли оно равно значением с словом этот? Нет. Словом этот означается указание на предмет, с намерением отличить его от другого, например: этот человек глуп, а тот зол, и сверх того оно употребляется отдельно, как французские cela, celui-là, cella-là: это дурно. Сей есть просто указание: сия книга продается у Смирдина. Это как бы член определительный. Сей не употребляется в языке разговорном, и потому не может ему быть места в комедиях, в повестях, подражающих изустному рассказу, в разговорах, в дружеских письмах и т. п.; но в книгах содержания исторического, дидактического, в бумагах деловых, в самой поэзии слово это терпимо и хорошо. Карамзин, сочиняя повести, Письма русского путешественника и разговоры, стараясь подделаться под язык простонародный, не употреблял слова сей. Из этого тогдашние его Сеиды заключили, что оно не годное, и стали преследовать его употребление. Но явилась История Государства Российского и первое в нем слово было сей. Попытайтесь поставить этот и вы увидите, как это будет смешно...
   Теперь о слове оный... в одной из предыдущих фраз сей самой статьи я написал: "в Русском языке находим оное (слово) в древнейших памятниках". Можно ли здесь поставить его? Нет. Это значило бы, что мы находим не вещь, не одушевленный предмет, а человека. Да, так не говорят! Повторяем: вольно! И всем тем, которые хотят писать простонародным, разговорным слогом водевиль или что нибудь подобное, советуем избегать этого слова. Это бы то же самое, если бы кто нибудь заставил (на сцене и в повести) Чухонского ямщика говорить чисто и правильно по-русски. В деловом слоге, в учебном и т. п. слово оный необходимо, очень употребительно и отнюдь не смешно..."*
   _________
   * Греч, Литературные пояснения, Спб., 1838, стр. 8--14.
  
   Среднюю позицию в этом споре занял Белинский. Он выступил против Греча, но высказался за сохранение архаизмов в системе поэзии:
   "...можно сказать смело, что г. Сенковский сделал значительный переворот в русском языке; это его неотъемлемая заслуга. Как все реформаторы, он увлекся односторонностию и вдался в крайность. Изгнавши, -- (да изгнавши: сам г. Греч признается, что, к сожалению, увлеклись этим потоком и молодые люди с талантом) из языка разговорного, общественного, так сказать, комнатного, сии и оные, он хочет совсем изгнать их из русского языка, ровно как и слова: объемлющий, злато, [с. 244:] младой, очи, ланита, уста, чело, рамена, стопы и пр. Увлекшись своею мыслию, он не хочет видеть, что слог в самом деле не один, что самый драматический язык, выражая потрясенное состояние души, разнится от простого разговорного языка равно как драматический язык необходимо разнится от языка проповеди. Не говорим уже о различии стихотворного языка от прозаического...
    
   И день настал. Встает с одра
   Мазепа, сей страдалец хилый,
   Сей труп живой, еще вчера
   Стонавший слабо над могилой.
   Сей остальной из стаи славной
   Екатерининских орлов!
    
   Здесь слово сей неизменимо, и этот, если бы оно и подошло под меру стиха, только бы все испортило. Но вот еще пример:
    
   И знойный остров заточенья
   Полночный парус посетит,
   И путник слово примиренья
   На оном камне начертит, и пр.
    
   В последнем стихе слово этот подошло бы даже и под метр; но тысячи этих не заменили бы здесь одного оного; это так, потому что так как говорит г. Греч... Но сии и оные, употребляемые в прозе, хотя бы то было и прозе самого Пушкина, -- доказывают или предубеждение и желание делать вопреки не истине, а человеку, который сказал истину, или неумение управиться с языком. Конечно, отрадно и умилительно для души прочесть на воротах дома: "Сей дом отдается в наймы с сараями и без оных", но ведь это слог дворников. Мы никак не можем понять, почему сей, которым начинается история Карамзина, не может быть заменено словом этот, как утверждает г. Греч".*
   ________
   * Полн. собр. соч., т. III, стр. 487--488.
    
   Не нужно, думать, что определенная языковая система, определенный, так сказать, диалект, всегда закреплена за определенной классовой группировкой.
   Дело сложнее -- русское дворянство говорило в высшем слое своем по-французски, но, употребляя русский язык, пользовалось простонародным стилем, самыми простыми русскими словами.
   Подобное свидетельство есть про Екатерину. Она говорила по-русски плохо. [с. 245:]
   "Впрочем государыня говорила по русски довольно чисто и любила употреблять простые и коренные русские слова, которых множество знала".*
   ________
   * Записки А. Грибовского, М., 1864, стр. 26.
    
   Здесь ясна намеренность этого словоупотребления.
   К этому же ряду явлений ориентации на чужую систему можно отнести имена русской аристократии, Дарья, Никита и т. д.
   На примере русского литературного языка XVIII века мы видели обусловленность формы литературного языка, но и в новых условиях то, что называется карамзинским языком, продолжало существовать, переосмысливаюсь и перенаправляясь.
   В новой русской литературе, расцвет которой попал на эпоху экономического упадка страны, в противоречивую эпоху, когда у книгопечатания было новое средство -- скоропечатный станок, но не было нового читателя, потому что такие журналы, как "Библиотека для чтения", в конечном счете, работали на помещика, притом помещика провинциального, -- в эту противоречивую эпоху, которая кончилась не только смертью Пушкина, но и разорением Смирдина, борющиеся между собою языковые системы были переосмыслены как жанровые элементы.
   Сам Пушкин -- человек XVIII века. Он не вполне чувствует современность. В эпоху, когда французская литература уже вводила арго, в эпоху увлечения "Записками Видока", Пушкин писал:
   "Французы доныне еще удивляются смелости Расина, употребившего слово pave, помост:
   En voyant l'Иtranger d'un pied silencieux
   Fouler avec respect le pavХ de ces lieux.
    
   И Делиль гордится тем, что он употребил слово vache. Жалка словесность, повинующаяся такой мелочной и своенравной критике. Жалка участь поэтов (какого бы достоинства они, впрочем, ни были), если они принуждены славиться позабытыми победами над предрассудками вкуса".*
   ________
   * О смелости выражений (1827). Сочинения и письма А. С. Пушкина, под редакцией П. О. Морозова, т. VI, стр. 420.
    
   Варваризмы Пушкина, несмотря на кажущееся совпадение с варваризмами карамзинистов, совершенно иные. У них дру-[с. 246:]гая социальная функция. Это можно определить в самом их составе, в их словаре, в их семантике.
   Варваризмы карамзинистов обычно стремятся передать определенный оттенок мысли. Они отвлеченны. Варваризмы Пушкина -- это название вещей, название предметов определенного быта, подчеркивание этими названиями некоторой приподнятости быта.
   Таким образам, варваризмы карамзинистов имели целью, как я уже показывал, расширить социальную базу литературы, обобщить ее, а пушкинские варваризмы, так сказать, игривого характера, как будто бы шутливы, но на самом деле как бы направлены против разночинцев.
   Выписываю из "Евгения Онегина" варваризмы и иностранные слова подряд из первой главы: "Madame", "Monsieur", "Monsieur l'AbbИ", "dandy", "vale", "боливар", "брегет", "salon", "roast-beef", "entrechat", "beef-steeks", "сплин", "Childe Harold", "far niente".
   Это "французский" язык дворянина.
   Представление же об исконной чистоте русского языка у Пушкина -- это ощущение позднейшее.
   У самого Пушкина есть игра с варваризмами, так хорошо сделанная в "Евгении Онегине", с шутливым извинением:
    
   Du comme il faut... Шишков! прости:
   Не знаю как перевести.
    
   Это варваризмы принципиального характера.
   Но есть у Пушкина и прямое перенесение строя французской фразы.
   В. Луганский в статье "Полтора слова о нынешнем русском языке" писал:
   "Сам Пушкин говорит в прозе иногда так: "обе они должны были выдти в сад, через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать -- он помнил расстояние, существующее между ним и бедной крестьянкой -- право было бы жаль если б его стройного стана никогда не стягивал военный мундир". Это только для примеру, но таких примеров много и у всех. Все это не по русски, так точно как и: "имеет репутацию", вместо: слывет, славится; но горе наше, что и расстояние существующее, и репутация и не делайте шуму, и все это подходит к переводу от слова до слова с того языка, на котором нам по обработанности его иногда легче думать, чем на русском".*
   __________
   * Москвитянин, 1842, No 2, стр. 546. [с. 247:]
    
   В городе Петербурге языком высшего общества, языком Онегина -- был язык архивного юноши, привилегированного чиновника.
   Гоголь же заикался голосом чиновника-бедняка.
   И перебивал эту речь "великолепной", "громкой" прозой.
   У Гоголя мы видим высокую линию, с ее определенной лексической подчеркнуто высокой окрашенностью, с определенным словарем, синтаксисом, и рядом с ней другую -- заикающуюся, подчеркнуто реалистическую, бытовым образом окрашенную речь.
   Итак, две языковые линии, разно происшедшие, сведенные в одно художественное произведение, ощущаются как жанр.
   Это путь Державина, Гоголя, Маяковского.
   Вероятно, генетически здесь мы имеем результат сложения новой классовой группировки. И своеобразного переосмысливания ею литературного наследства.
   Не нужно думать, что XIX век в том толковании его, которое я предлагаю, является каким-то тупиком, каким-то концом.
   Так в истории не бывает.
   Распадение одной литературной формы является становлением другой литературной формы. Язык, распадаясь сам, создает другой. Здесь нет остановок, и каждая вещь содержит в себе собственное отрицание. Может быть, поэтому в литературе так резки отказы от наследств.
   В XIX веке, в его начале, мы видим все элементы упадка. Элементы выпадения России из числа руководящих держав, потерю ею ведущей роли в мировой экономике.
   Россия становится колониальной страной. Она ограждается от других стран пошлинами. Она сопротивляется, поскольку может.
   "Полотняный завод" Гончарова стал всего только имением.
   Но одновременно на привозном хлопке, на привозной пряже создалась русская новая текстильная промышленность. Появились новые стимулы для движения на Восток. Но это движение, которое первоначально обозначало отказ от активной политики на западной границе, в конце концов привело нас к военному столкновению с Европой.
   Степи Новороссии, новые латифундии, пшеница по-новому [с. 248:] перестроили русскую ориентацию. Черкесы, молдаване, цыгане вошли в русскую литературу и вошли надолго.
   Вельтман и Пушкин встретились на новых полях. Пушкин, Лермонтов, Толстой и прежде них Грибоедов были в вооруженных отрядах, которые практически знакомились с неудобствами кавказского хребта.
   Заводы на военных заказах, заводы на пряже, привезенной из Англии, все же существовали и изменяли страну.
   Наряду с упадком был рост, и смерть Пушкина, конечно, не прекратила русскую литературу.
   С юга приехали люди, Безбородкинский лицей и его питомцы сменили Александровский.
   Что было потеряно?
   Упал город как центр не административный, а производящий.
   В литературе, которая должна была развиваться по-новому, которая могла быть уже коммерцией, которая работала уже на скоропечатных станках, в этой литературе читателем оказался провинциальный дворянин и офицер.
   Пушкин задыхается от недостатка читателя.
   А Смирдин кончает свою деятельность лотереей книг. [с. 249:]
    
    

Приложение

СОЧИНЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ ВАСИЛИЯ ЛЕВШИНА
(Библиография)

   Загадки, служащие для невинного разделения праздного времени ВСЛ: Левшиным. Печатаны при Императорском Московском Университете 1773 г.
   Утренники влюбленного. Сочинил В. Л. Печатаны в Университетской Типографии 1779 г.
   Предопределение человека, из сочинений г. Спалдинга, переведено Васильем Левшиным. Печатано в Университетской типографии 1779 г.
   Везири или очарованный Лавиринф. Повесть восточная. Переведена Василием Левшиным. В Москве в Университетской Типографии 1779 --1780, чч. 1--3.
   Совершенной Егерь, стрелок и псовый охотник или знание о всех принадлежностях к ружейной и псовой охоте содержащее в себе: полное описание о свойстве, виде и расположении всех находящихся в Российской Империи зверей и птиц. Перевел с немецкого Вас. Левшин. В Санктпетербурге, 1779 г. (ч.ч. 1--3); 2-е изд. Спб., 1791 г. (ч.ч. 1--2).
   Идол Китайский, шутливая музыкальная драма, представленная на новом Сарскосельском театре Августа дня 1779 года. В Санктпетербурге, при Императорской Академии Наук, 1779 года.
   Фраскатанка, шутливая музыкальная драма, в трех действиях; представленная на придворном театре 1780 года. Переведена с италиянского. В Санктпетербурге, при Императорской Академии Наук, 1780 г.
   Траян и Лида, Трагедия в пяти действиях, сочиненная прапорщиком В. Л. (Спб., 1780).
   Библиотека немецких романов. Переведена с Берлинского [с. 250:] 1778 года издания, ВСЛ. ЛВШНМ. В Москве, в Университетской типографии у Н. Новикова, 1780 г. (чч. 1--3).
   Руские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных Богатырях сказки народные, и прочие оставшиеся через пересказывание в памяти приключения. В Москве, в Университетской типографии у Н. Новикова, 1780--1783 (ч.ч. I--Х) 2-е изд. -- М. 1807* (чч. I --IV), 3-е -- М. 1820 (чч. I --VI); 4-е М. 1829 (чч. I --VI).
   __________
   * Отдельно изданы: 1) Сказка о сильном и славном могучем богатыре, Добрыне Никитиче, служившем в Киеве при Российском Князе Владимире. Москва. В Губернской Типографии у А. Решетникова, 1808. 2) Сказка о некоем скряге и новомодном сыне его: шутливые приключения. Москва. В Типографии у А. Решетникова, 1809 года.
    
   Гаррик, или аглинский актер. Сочинение, содержащее, в себе примечания на драмы, искусство представления, и игру театральных лиц. С историческо-критическими замечаниями и анекдотами на Лондонские и Парижские театры. Переведено с немецкого языка. В Москве, в Университетской типографии у Н. Новикова, 1781 г.
   Генриетта, или она уже замужем, комедия в пяти действиях. Вольной перевод с немецкого, из Гамбургского театра. Иждивением Н. Новикова и компании. В Москве, в Университетской типографии, у Н. Новикова, 1784 г.
   Естественная история для малолетних детей г. Георга Христиана Раффа, учителя истории и географии в Геттингенском училище, с одиннадцатью разными таблицами. Переведена с немецкого языка Васильем Левшиным. В Санктпетербурге, 1785 года, Иждивением Императорской Академии Наук, (ч.ч. I--III); 2-е изд. Спб., 1796 г.
   Оберон, царь волшебников, поэма г-на Виланда. В четырнадцати песнях. С немецких стихов прозою перевел сочинитель Руских сказок. Москва, в типографии Компании Типографической с указного дозволения, 1787 г.
   Идиллии и пастушьи поэмы г-на Геснера. Переведены с подлинника Васильем Левшиным. С указного дозволения. В Москве, печатано в типографии при театре у Хр. Клаудия, 1787 года.
   Нравоучительные басни и притчи, сочинения Василия Левшина с указного дозволения. В Москве. Печатано в типографии при театре у Хр. Клаудия, 1787 года.
   Вечерние часы, или древние сказки славян древлянских. [с. 251:] Москва. В типографии компания Типографической, с указного дозволения, 1787--1788 (чч. I-- IV).
   Гарстлей и Флориничи. Мещанская трагедия. ВСЛ. ЛВШН. Москва. В Университетской типографии у Н. Новикова, 1787 г.
   Торжество любви, драмма в трех действиях. Василия Левшина. Москва. В Университетской Типографии, у Н. Новикова. 1787 г.
   Словарь коммерческий, содержащий познание о товарах всех стран, и названиях вещей главных и новейших, относящихся до коммерции, также до домостроительства; познание художеств, рукоделий, фабрик, рудных дел, красок, пряных зелий, трав, дорогих камней и проч. Переведена с французского языка Васильем Левшиным. Москва. В Типографии Компании Типографической с указного дозволения. 1787-- 1792 (ч.ч. I--VII).
   Письмо, содержащее некоторые рассуждения о поэме г. Вольтера на разрушение Лиссабона, писанное В. ЛВШНМ к приятелю 3 *** Москва. В Университетской Типографии у Н. Новикова, 1787.
   Сильван, комедия лирическая в одном действии. Положена на музыку г. Гретри. Перевел с французского В. Левшин. Представлена в первый раз на домовом театре его сиятельства князя Петра Михайловича Волконского. Февраля, 27 дня, 1788 года. Москва. В Университетской Типографии у Н. Новикова. 1788 г.
   Чему быть, тому не миновать, комедия в пяти действиях. Сочиненная на английском языке г. Леноксом. Москва. В Университетской Типографии, у Н. Новикова, 1788.
   Словарь ручной натуральной истории, содержащий историю, описание и главнейшие свойства животных, растений и минералов; с предыдущим философическим рассуждением о способе вводить свой разум во учение истории естественной. Издание полезное для испытателей естества, аптекарей, купцов, художников и всех особ, провождающих жизнь в деревне; переведено с французского языка, с наполнением из лучших авторов и вещей нужных для России, Василием Левшиным. Москва. В Типографии компании Типографической, с указного дозволения, 1788 (ч.ч. I--II).
   Погребщик, или полное наставление, как обходиться с виноградными винами с начала собирания винограду, как со-[с. 252:]держать старые вина, испортившиеся поправлять, и как составлять разные вина сложные. О варении медов, двоении водок, составлении разных уксусов, и наконец о пивоварении; и как пиво предохранять от окисания и проч. В Университетской Типографии, у Н. Новикова. 1788.
   Подробное наставление о табаководстве с начала посеву, до того времени как готов будет оный в продажу. Перевод с немецкого. Москва. В Университетской Типографии у Н. Новикова, 1788.
   Чудеса натуры, или собрание необыкновенных и примечания достойных явлений и приключений в целом мире тел, азбучным порядком расположенное. Перевел с немецкого Василий Левшин. М. 1788 г. (ч.ч. 1--2), 2-е изд. М. 1822-- 1795--97 (чч. 1--6).
   Хозяин и хозяйка или должности господина и госпожи во всех видах и всех частях, до домоводства относящихся. Сочинение в систематическом порядке и XII частях, а каждая часть в двух отделениях состоящее, Христиана Фридриха Гермесгаузена, проповедника Шлалахского и члена Экономического Лейпцигского Общества. С немецкого языка переведено Василием Левшиным. Москва. В Университетской Типографии, у Н. Новикова, 1789.
   Димитрия Кантемира, бывшего князя в Молдавии, историческое, географическое и политическое описание Молдавии с жизнию сочинителя. С немецкого преложения перевел Василий Левшин. Москва. В Университетской Типографии, у Н. Новикова, 1789.
   Юлия, комедия лирическая в трех действиях, г. Монвеля. Переведена с французского В. Левшиным. Представлена в первый раз на домовом театре его сиятельства князя Петра Михайловича Волконского. Москва. В Университетской Типографии, у Н. Новикова, 1789.
   Наида. Сказка графа Гамильтона. Переведена Василием Левшиным (б. о. г. 179.?).
   Родословная книга благородных дворян Левшиных, содержащая в себе доказательства о происхождении их фамилии, времяни выезду в Россию и поколенную роспись. Москва. Печатано на иждивении полковника Павла Федуловича и колежского асессора Гавриила Федуловича Левшиных. В Вольной Типографии у А. Решетникова. 1791 г.
   Кто старое помянет, тому глаз вон. Комедия лирическая [с. 253:] в трех действиях Василия Левшина. Музыка сочинения Г. Кеслера. Представлена на домашнем театре его сиятельства князя Владимира Ивановича Щербатова в селе Петровском. 1791 г. В Москве. В Типографии при театре у Хр. Клаудия.
   Беглец драмма лирическая в трех действиях г. Седеня на музыку положена г. Монсиньи. Переведена с подлинника В. Л. и представлена в первый раз на домовом театре его сиятельства князя Владимира Ивановича Щербатова 1793 г. Сентября 26 дня, в сельце Литвинове. С указного дозволения. Калуга, 1793 г.
   Труды Василия Левшина и Ивана Фр. Керцелия, на 1793 год. Калуга. С указного дозволения, 1793 --1794 (содерж.: 1) Король на охоте, опера комическая в трех действиях; 2) Свадьба г. Болдырева, опера комическая в одном действии; 3) Своя ноша не тянет, опера комическая в двух действиях; 4) Мнимые вдовицы, опера комическая в трех действиях; 5) Обрадованная Калуга и Тула, пролог на случай прибытия... генерал-губернатора... Евгения Петровича Кашкина).
   Зеркало для всех или забавная повесть о древних авдеранцах, в которой всяк знакомых без колдовства увидеть может. Переведена с того языка, на котором писана. Калуга, с указного дозволения, 1795 года.
   Крестьянин маркиз. Комическая опера в двух действиях. Вольно переведенная с итальянского и приноровленная под музыку г. Панзиелло. В Санктпетербурге, с дозволения Управы Благочиния 1795 года.
   Onomatologia curiosa artificiosa et magica, или словарь натурального волшебства, в котором много полезного и приятного из естественной истории, естественной науки и Магии азбучным порядком предложено. Перевод с немецкого. Москва. В Университетской типографии, у Хр. Ридигера и Хр. Клаудия. 1795 (ч.ч. I --II).
   Полный русский конской лечебник, содержащий познание конских признаков, лет ковки и анатомии; болезней конских, лечение оных, собирание к тому нужных трав, с ботаническим описанием оных; составление сложных лекарств, наставление подробное к содержанию конского завода, и наконец: обстоятельное руководство к скотоводству, познанию болезней всяких скотов и лечению оных; состоящий в двух частях. Сочинение г. Леонтия Март. Эвеста, обер Арца при император-[с. 254:]ских Пахринских приводных конюшнях. Москва 1795 г. Изд. 2-е -- 1809 г.; 3-е -- 1820 г.; 4-е -- 1836; 5-е -- 1852; 6-е -- 1860.
   Всеобщее и полное домоводство, в котором ясно кратко и подробно показываются способы сохранять и приумножать всякого рода имущества, с показанием сил обыкновеннейших трав и домашней аптеки и проч. и проч. С приложением нужных гравированных рисунков. Издано трудами Василья Левшина, члена Императорского Санктпетербургского и Лейпцигского Вольного Экономических обществ. Состоящее в XII частях. Москва, в Университетской Типографии. У Хр. Ридигера и Хр. Клаудия. Иждивением их. 1795.
   Словарь поваренный, приспешничий, кандитерский и дистиллаторский, содержащий по азбучному порядку подробное и верное наставление к приготовлению всякого рода кушанья из Французской, Немецкой, Голландской, Испанской и Английской поварни; пирожного, дессертов, варений, салатов, вод, эссенций, ратафий, ликеров, двоению водок и пр.; также и учрежденью стола с планами подач, услуг и проч. и с присовокуплением в особливых параграфах полной мещанской поварни и Новой; равным образом поварен Австрийской, Берлинской, Богемской, Саксонской и Русской. Москва, в Университетской Типографии, у Хр. Ридигера и Хр. Клаудия. 1795--97 (чч. 1--6).
   Труды Василия Левшина. Москва. В Университетской Типографии, иждивением Христиан. Ридигера и Христоф. Клаудия, 1796; ч. 1: 1) Молодые поскорее старых могут обмануть, комедия лирическая в одном действии; 2) Глухой и слепой, комедия в одном действии; 3) Слуга двух господ. Комедия в трех действиях. Вольной перевод из Гольдониева Театра; 4) Аземия, или Дикие, комедия лирическая в трех действиях. Переведена с французского языка; ч. II: 1) Неосновательная ревность, драма в пяти действиях. Вольно переведена с немецкого оригинала г. Фон Дальберга; 2) Эфельвольф король английский. Драма в пяти действиях. Вольной перевод с Англинского на Немецкой преложения... ; 3) Явная переписка. Комедия в пяти действиях. Вольно переведена с немецкого; 4) Венок, пролог с хорами...; 5) Два маленьких савойца, комедия лирическая в одном действии господина Маре... де В...
   Открытые тайны древних магиков и чародеев, или волшеб-[с. 255:]ные силы натуры, в пользу и увеселение употребленные. Перевод, в осьми (девяти) частях состоящий, который предлагается выбором из немецкой книги, под названием: Magie, oder die Zauber-Krafte der Natur, в 12 частях состоящей, выданной славным профессором Прусского Королевского Кадетского корпуса г. Галле. Иждивением Христофора Клаудия. Москва, 1798. Печатана в Университетской Типографии, у Ридигера и Клаудия (М. 1798--1804, чч. I --IX).
   Ода Его Императорскому Величеству всемилостивейшему государю Александру Первому, императору и самодержцу Всероссийскому, на всерадоснейший день коронации, которую со всеглубочайшим благоговением подносит всеподданнейший Василий Левшин. Москва, 1801, в Университетской Типографии, у Христофора Клаудия.
   Ручная книга сельского хозяйства для всех состояний, в VIII частях. Переведена с немецкого языка Василием Левшиным, членом Императорского Санктпетербургского и Лейпцигского Вольных Экономических Обществ, Москва, 1802, в Университетской Типографии у Любия, Гария и Попова. (М. 1802--1804 (чч. I--VII).
   Граф Вольтрон, ком. Коцебу. М. 1803.
   Садоводство полное, собрание с опытов и из лучших писателей о сем предмете, с приложением рисунков, Васильем Левшиным, Коллежским Советником, членом Экономических Обществ, Императорского Вольного Санктпетербургского и Лейпцигского, и ордена св. Анны 2-го класса Кавалером, состоящее в четырех частях, Москва 1805 ( -- 1808), В Университетской Типографии, у Любия, Гария и Попова.
   Жизнь и деяния славного Английского Виц-Адмирала и Герцога Бронтского в Сицилии Горация лорда Висконта Нельсона, начиная от самого юношества и вступления его в Английский флот, с подробным и достоверным описанием всех достославных его побед, и обращения его как в общественной, так и в военной жизни и всех достопамятных произшестий Анекдотов, случившихся в течение оной до самой его кончины. С окончательным описанием двух славных сражений с Французами Нильского, что при Абукире и последнего достопамятного Трафальгарского, над соединенным Французско-Испанским флотом. С его портретом и планами Нильского и Трафальгарского сражения. В Санктпетербурге при Императорской Академии Наук, 1807 года (чч. I--II). [с. 256:]
   Послание русского к французолюбцам вместо подарка на новый 1807 год. С дозволения цензурного комитета. С. Петербург. В Типографии Ф. Дрехслера, 1807,
   Народная поварня или наставление служащее к дешевому и питательному приготовлению снедей для простого народа и солдат, изданное некоторым членом человеколюбивого общества, по части хозяйственной. С дозволения С. Петербургского цензурного комитета. В Санктпетербурге, печатано в Типографии Ив. Глазунова, 1808 г.
   Поваренный календарь или самоучитель поваренного искусства, содержащий наставление к приготовлению снедей на каждый день в году, для стола домашнего и гостиного. С приложением поваренных записок, о заготовлении разных домашних запасов, как то: о солении и мариновании мяса, рыб, огурцов и проч. Сберегании зеленей и плодов, делании прочных заготовлений снедей и других вещей, для поварни и дома надобных. В Санктпетербурге, Печатано в Типографии И. Глазунова 1808 г. (ч.ч. 1--2); 2-е изд. СПБ. 1828 (ч.ч. I--IV).
   Жизнь, анекдоты военные и политические деяния российского генерал-фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева любимца Петра Великого и храброго полководца. С описанием всех важнейших и любопытных происшествий случившихся как в домашней, политической, так и военной его жизни до самой кончины, с историческим известием о его походах, сражениях и победах. Российское сочинение с дозволения Санктпетербургского Цензурного Комитета. Санктпетербург в Медицинской типографии 1808 года.
   Собрание писем и анекдотов, относящихся до жизни Александра Васильевича князя италийского графа Суворова-Рымникского, с присовокуплением Вахт-парада, или науки побеждать, сочиненной сим непобедимым полководцем. Собранное Васильем Левшиным. Москва. В Типографии С. Селивановского. 1809; 2-е изд. М. 1811. 3-е -- М. 1814. 4-е -- М. 1858.
   Пансалвин князь тьмы. Москва. 1809. В Университетской типографии (пер. с немецк.).
   Управитель, или практическое наставление во всех частях сельского хозяйства, новейшее экономическое сочинение, изданное на немецком языке обществом опытных экономов в шести частях. Переведено с приложением полезных замечаний, [с. 257:] дополнений и рисунков, Васильем Левшиным, коллежским советником, членом обществ: Экономических императорского Вольного в С. Петербурге и Лейпцигского Императорского испытателей природы, основанного при Московском Университете, Филантропического, и Академией Наук, Италианской, имеющей пребывание свое в Неаполе и ордена св Анны 2-го класса кавалером. Москва, 1809--1810. В Университетской Типографии (ч.ч. 1--6). [с портретом Левшина].
   Календарь поваренного огорода, содержащий в себе подробное наставление для содержания и произращения всех родов огородных овощей, кореньев и трав; с показанием какая под каждое растение потребна земля, как оные сеять, садить, пересаживать, поливать и какие в каждом месяце в сем огороде работы производятся. Издан Васильем Левшиным. Москва, 1810. В Университетской Типографии.
   Полное наставление на гидростатических правилах основанное, о строении мельниц каждого рода водяных, также ветром, горячими парами, скотскими и человеческими силами в действие приводимых, по которому каждый хозяин может то производить. Со многими рисунками в шести частях состоящее. Переведено с Немецкого языка, с приложением особливого прибавления о разных новых изобретениях и прочем полезном в хозяйстве, Василием Левшиным, Коллежским Советником, членом Обществ: Экономических Императорского Вольного в С. Петербурге и королевского Лейпцигского; Филантропического, Императорского Испытателей Природы, основанного при Императорском Московском Университете; Италиянской Академии Наук, имеющей пребывание свое в Неаполе и орденов св. Анны -- 2-го класса и св. Равноапостольного князя Владимира 4-й степени кавалером. Москва, 1810. В Университетской Типографии (1810--1811, чч. 1--6).
   Книга для охотников до звериной, птичьей и рыбной ловли, также до ружейной стрельбы, с приложением многих рисунков в четырех главных отделениях состоящая. Отделение первое. Москва. В типографии С. Селивановского. 1810.
   Псовой охотник, или основательное и полное наставление о заведении всякого рода охотничьих собак вообще и особенно; о выдерживании и обучении оных; о корме их; о болезнях, лекарствах и о предохранительных средствах от оных; о псарном дворе и устройстве оного; о должности ловчего, корыт-[с. 258:]ничего, доезжачего, стремянного, псарей и охотников; об охотничьих снарядах и снастях; о их орудиях, как то; о порохе, ружьях, штуцерах и дробовиках, с наставлением как выбирать, поправлять и сберегать их, и о других орудиях, и о способе стреляния зверей всякого рода; о разнимании и распластывании дичины; о охотничьих лошадях и о качествах их; о способах сохранять лошадей и пользовать в повреждениях, и пр. с присовокуплением краткой естественной истории всех зверей, коих можно добывать в России и как простых, так и секретных средств, для ловли их употребляемых. С прибавлением рисунков охотничьим орудиям и снарядам, для охоты употребляемым. Москва. В Типографии С. Селивановского 1810 (чч. 1--2).
   Врачь деревенский, или благонадежное средство лечить самому себя, также свое семейство, своих подчиненных и домашний скот, лекарствами самыми простыми и наскоро составленными, изданное на французском языке обществом Парижских врачей; переведено Василием Левшиным. Москва, 1811. В Университетской типографии.
   Жизнь генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. В Санктпетербурге, в типографии Ивана Глазунова, 1811 г. (ч. 1--2).
   Русский полный фабрикант и мануфактурист, содержащий в себе все то, что только может до сего относиться, как-то: об улучшении нашего овцеводства и домашней волны чрез введение овец и баранов, происходящих от мериносов; о способах улучшения волны; о прочих веществах, в мануфактурах употребляемых, как-то шелке, хлопчатой бумаге, льне, пеньке и проч. С приложением наставления для произведения сих веществ; о крашении оных и выделываемых из оных материй, равномерно о белении; о красках иностранных и домашних, какие можно развести в России и каким образом; о веществах, какими можно заменить иностранные краски; далее о пряже и тканье разных материй, описание махин, действие облегчающих и проч., состоящие в шести частях. С приложением многих чертежей и рисунков. Сочинен Василием Левшиным. Москва, 1812. В Университетской Типографии (вышли 1--3 чч.).
   Историческое сказание о выезде, военных подвигах и родословии благородных дворян Левшиных. Москва, 1812. В Университетской Типографии. [с. 259:]
   Полная хозяйственная книга, относящаяся до внутреннего домоводства как городских, так и деревенских жителей, хозяев и хозяек. В десяти частях. Сочинение Василия Левшина. Москва. В Типографии С. Селивановского. 1813--1815.
   Книга для охотников до звериной и птичьей ловли, также до ружейной стрельбы и содержания певчих птиц; заключающая в себе: о звероловстве и псовой охоте вообще и особенно, о содержании, вынашивании и притравлении птиц ловчих, с полным наставлением, относящимся до стрельбы, доброты пороха и оружий, и до ловли разных простых и певчих птиц; о содержании всякого рода охот и пользовании их в случающихся болезнях с наставлением о различной рыбной ловле; с краткою естественною историей зверей, птиц, рыб и проч. С гравированными картинами. Москва. В Типографии С. Селивановского (чч. 2 и 3 -- 1813, чч. 1 и 4 --1814).
   Экономический и Технологический магазин для художников, заводчиков, фабрикантов, мануфактуристов и ремесленников; также для городских и сельских хозяев, любителей садов, цветоводства и проч. В котором собраны все любопытнейшие новые открытия, изображения, и во всех сих частях усовершенствования, с приложением рисунков разных махин и орудий, издаваемый Василием Левшиным. Москва. В Типографии С. Селивановского 1814--1815 (чч. I--VIII).
   Повар королевский или новая поварня, приспешная и кандитерская для всех состояний; с показанием сервирования стола от 20 до 60-ти и больше блюд и наставлением для при-уготовления разных снедей. Сочиненная на французском языке и переведенная с последнего издания. Москва. В Типографии С. Селивановского (чч. I--III).
   Русская поварня, или наставление о приготовлении всякого рода настоящих русских кушаньев и о заготовлении в прок разных припасов. Сочинение В. Левшина. Москва, В Типографии С. Селивановского. 1816.
   Огородник, удовлетворяющий требованиям до сего относящимся, с приложением подробного описания всех огородных растений, с их отродиями, признаками, их врачебными силами и наставления, как должно оных разводить и содержать. Собран из лучших и новейших по сему предмету сочинений, и основан на действительных опытах Василием Левшиным. Москва. В Типографии С. Селивановского, 1817.
   Карманная книжка для скотоводства, содержащая в себе: [с. 260:] опытные наставления для содержания разных домовых животных, воспитания оных и лечение от обыкновеннейших болезней простыми домашними средствами. Издана Василием Левшиным. Москва. В Типографии С. Селивановского. 1817.
   Опытный садовник или замечания для жителей южных стран России о садоводстве и прочем для них полезном, с присовокуплением выписки из новейшего Шапталева сочинения об искусстве выделывания, сберегания и усовершенствования виноградных вин. Изданы Василием Левшиным. В Санктпетербурге. В типографии Ив. Глазунова. 1817.
   Полное наставление о строении всякого рода мельниц водяных, ветряных, паровых также скотскими и человеческими силами в действие приводимых, по которому каждый может оные устраивать. В двух частях, с рисунками. Собрано Василием Левшиным. Москва в типографии С. Селивановсксто. 1818.
   Красильщик или настоятельное наставление о искусстве крашения сукон, разных шерстяных, шелковых, хлопчатобумажных и льняных тканей, пряжи и проч., как фабричного гуртовым делом, так и домашнего; с присовокуплением: о веществах красильных, в России у нас произрастающих, и тех, коя могут быть разводимы посевом; разных способов для выбеливания полотен и проч. О приготовлении при самых фабриках столько необходимых для них купороса, квасцов и проч. и наконец разных открытий и опытов, относящихся до искусства крашения, вновь произведенных искусными химиками в Англии, Франции и других местах. В четырех частях. С приложением рисунков. Собрано из лучших новейших сочинений Васильем Левшиным. Москва, в Типографии С. Селивановского. 1819.
   Новейший и полный конский врач, содержащий в себе: руководство коновалам Ла Фоссова, вновь исправленного Руского коновала Эвестова, выписки рецептов из сочинения других авторов, о сей материи писавших; о заводе конском в пользу заводимых при военных оседлостях; в пользу кавалеристов: о породах лошадей, разборе и закупке оных для военной службы; наставление о содержании лошадей в маршах, также отправляемых для закупки лошадей в военную службу и провождающим конские ремонты, для сбережения оных в здоровом состоянии, с приложением дорожного лечебника; наконец конскую аптеку, лабораторию и травник, с приложе-[с. 261:]нием изображения растений мало известных. Со многими рисунками, составлен из выписок и переводов с разных языков и издан В. Левшиным. Санктпетербург. Печатано в типография И. Глазунова 1819--1820 (ч.ч. I--V).
   Красочный фабрикант, или наставление для составления всякого рода красок, служащих для разной живописи, разного рода украшения и расписания на масле и других веществах. Собран и издан В. Левшиным в Москве. В Университетской типографии 1824.
   Самоучитель трех искусств: живописи декорационной, золочения и лакирования, в котором преподаны ясные наставления об украшениях наружных и внутренних домов, покоев, мебелей и прочего посредством сих трех искусств, так, что по сей книге каждый сам, без учителя, сии украшения удачно производить может. Книга полезная не для одних только охотников, желающих сим заниматься для препровождения времени, но и служащая в наставление самим художникам, ибо содержит в себе: практические никем еще не описанные наставления и подробности, весьма для них нужные, с приложением двух новейших изображении: 1) переводить эстампы на полотно, и подделывать так, что оных с живописными различить будет не можно; 2) переводить печатные рисунки на дерево. Сочиненный на французском языке Ватенем. Москва. 1824. В Университетской Типографии.
   Цветоводство подробное или флора русская, для охотников до цветоводства, или описание до-ныне известных цветов всякого рода, с подробными наставлениями для разведения и содержания оных, как выдерживающих нашу зиму на открытом воздухе, долговечных и однолетных домашних, так и иностранных, с приложением описания цветочных растений, из любопытства и по их красоте содержимых в оранжереях и теплицах, также кустарников и деревьев, для украшения Английских садов служащих. В двух частях. Собрана и издана Василием Левшиным. Москва. В Университетской Типографии. 1826.
   Основания теоретического и практического сельского хозяйства, Альбрехта Таера, с последнего немецкого исправленного автором издания перевел Василий Левшин, член экономических обществ: императорских Петербургского и Московского сельского хозяйства, также королевского Лейпцигского; Императорского Общества Испытателей природы, состоящего [с. 262:] при Московском Университете. С. Петербургского Вольного общества Любителей Словесности, наук и художеств, Королевской Академии Наук, имеющей пребывание в Неаполе, статский Советник и орденов св. Анны 2-й и св. князя Владимира 4-ой степени кавалер. В Москве. В Университетской Типографии 1828 (ч.ч. I--II).
  
[с. 263:]
    
    

ОГЛАВЛЕНИЕ

   Предисловие ............................ 5
  
   КНИГА ПЕРВАЯ
   Введение ............................. 9
   О крестьянстве ........................... 19
   О городском населении ........................ 34
   О том, как собирались шить мужику кафтан перед самой пугачевщиной ..... 38
   О читателях книг .......................... 40
   Купцы Голиковы .......................... 44
  
   КНИГА ВТОРАЯ
   Материалы к биографии Михайлы Чулкова ................ 59
   Российская мифология ........................ 89
   О прозе Чулкова .......................... 106
   Глава на правах примечания. -- О литературном быте ............ 116
   О книге одного сенатского протоколиста, о котором почти ничего неизвестно, но который был, вероятно, человеком чулковского типа .......... 128
   Дворянин Левшин ......................... 137
   Об отношениях "новомодных дворян" с дворянами "не по кресту" .... 149
   "Библиотека немецких романов" .................... 151
   О романе, как о низком жанре и о романтизме ............... 157
   Русские сказки XVIII века и "Руские сказки" Левшина ........... 160
   Примечание о фамилиях -- на правах главы ............... 179
   О некоторой слезной драме ...................... 185
   О шляхетской литературе и ее соседях .................. 190
  
   КНИГА ТРЕТЬЯ
   О языке в разных функциях и о гегемонии нового типа мышления ....... 199
   Несколько слов о переводах ...................... 203
   [с. 264:] О плавности ......................... 206
   О женском языке .......................... 209
   Проза Карамзина и роман ....................... 215
   О Полине ............................. 216
   О споре Шишкова с карамзинистами и о Пушкине ............. 221
   Школы Левшина птенцы ....................... 226
   О литературном языке пушкинской эпохи и о языке Пушкина ......... 239
  
   ПРИЛОЖЕНИЕ
   Сочинения и переводы Василия Левшина (библиография) ..........
  
  
   249
  
   [на обороте суперобложки:]
   4 р. 50 к. пер. 70 к.
    
    
    
   Склад изданий:
   "Сектор художественной литературы"
   Книготоргового объединения Госуд. Издательств
   Москва, 6. 1-й Колобовский пер., 12.
   No 299.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru