Чуковский Корней Иванович
Анекдот

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "...пришла из Москвы телеграмма, что моя первая книжка о Уитмене "Поэзия Грядущей Демократии" арестована по повелению начальства."

Анекдот

   -- Это был боговидец, пророк! Он новое солнце христианства! -- воскликнул о нем Илья Репин.
   -- Вы сказали слово, которое ныне у самого Господа Бога на устах! -- писал ему Эдуард Карпентер и сравнивал его с Лао-Дзы, с Иезекиилем, с Исайей.
   -- Ваша книга мудрее всего, что досель создавала Америка, -- твердил ему мудрец Эмерсон.
   Но Мымрецеву на всех наплевать, он сгреб боговидца за шиворот и поволок в клоповник. Что ж! Это очень естественно. Пророки ведь на то и существуют, чтобы их ввергали в узилища. Уитмен был апостол демократии, предтеча богоносного демоса, как же в самом деле порою не пнуть его смазным сапожищем! Поэтому я ничуть не смутился, когда пришла из Москвы телеграмма, что моя первая книжка о Уитмене "Поэзия Грядущей Демократии" арестована по повелению начальства. Это так нормально, естественно. Ведь начальство отнюдь не обязано любить и поощрять демократию, ее апостолов, жрецов и певцов.
   Но вот приходит странная, страшная, смешная, безумная весть: книга арестована за порнографию?! В поэзии грядущей демократии оказывается блуд, непристойность! Оказывается, этот вдохновенный пророк, сотрясающий небо и землю огненным вулканическим словом, был просто слюнявый старикашка, похабный, дрянной сквернослов!
   Пред ним преклонялись и Репин, и Бальмонт, и Горький, его чтили Теннисон, и Россетти, и Бьернстерне, и Свинберн; весь мир перед ним на коленях; в Америке, в Австралии, в Англии вы найдете его книгу в каждом коттедже, в каждой бесплатной читальне. Существуют специальные журналы для проповеди его идей; создаются общины, колонии его учеников и последователей, миллионы человеческих душ видят в нем вождя и учителя, но вот вгляделся в него русский цензор и торжественно объявил:
   -- Блудодей!
   Ведь это же анекдот, оперетка! Псалмы Уота Уитмена трижды были переведены на немецкий язык: сперва Фрейлигратом, потом Карлом Кнорцем, и совсем недавно Т.В. Рольстоном, и там не нашлось ни единого шуцмана, который замахнулся бы на них.
   Во Франции тоже существует три или четыре перевода этой классической книги: перевод Вилье Гриффена (неполный); перевод Габриеля Саразена, и новый, прекрасный, изумительно точный перевод Леона Базальжетта, который недавно обнародовал увлекательную свою монографию: "Уот Уитмен как религиозный пророк".
   Рудольф Шмидт перевел Уота Уитмена на датский язык; Мориц Вагенворт -- на голландский; Луиджи Гамберале -- на итальянский, и никто в них за это не плюнул, никто не швырнул им в лицо гнусного слова: "п о р н о г р а ф ы!" -- к их скромной культурной работе все отнеслись с уважением, но когда к этим итальянцам, французам, голландцам вздумал присоединиться и русский, его навсегда заклеймили самым позорным клеймом -- тысяча первой статьей.
   Но скажут: не может же быть, чтобы этого вашего Уитмена обвиняли в таких преступлениях просто так, ни с того ни с сего. Ведь есть же в его книгах хоть [как] чего-нибудь щекотливого, дерзкого, что смутило, возмутило цензуру.
   Еще бы! Конечно, есть. Уитмен не для институтского чтения, не для чопорных тартюфов и ханжей, ему смешна наша бонтонно-салонная, тепличная, анемичная речь. Он неотесан и груб, но он груб, как титан, как циклопический бард, а не как мышиный жеребчик. Его грубость есть грубость Рубенса, Бальзака, Раблэ, грубость полнокровного гиганта, а не худосочного слюнтяя-похабника... Полагаю, ведь есть же здесь разница.
   Одно дело, если, игриво подмигивая, вам со смаком сладострастно нашептывают какой-нибудь мерзейший анекдот, и другое -- если первосвященник, пророк торжественно пред лицом Бога и вечности возгласит о таинстве зачатий, о мистической сущности брака.
   Уитмен был широк необъятно. В моей бедной арестованной книжке я, между прочим, писал:
   -- Он не забывал ни на миг, что вокруг мириады миров, и позади -- мириады столетий. В каждой капле он видел океан, в каждой секунде он чувствовал вечность. Никаких подробностей, малостей! У него душа, как телескоп: знает только дали и шири. "Я лишь точка, лишь атом в плавучей пустыне миров", -- таково его неизбывное чувство... -- "Триллионы песен и зим мы уже давно истощили, но в запасе у нас есть еще триллионы и триллионы еще... Миллионы солнц в запасе у нас... Эта минута ко мне добралась после миллиарда других".
   "Миллион -- единица его измерений. Этой мерой мерил доныне лишь Бог". (Поэзия грядущей демократии. Стр. 29, 30.)
   Вот с каких страшных высот взирал этот тайновидец на мир, и пусть найдут в его книге хоть строчку, где бы он этим высотам изменил, спустился бы к нашим вершочкам и дюймочкам. Даже в минуты любовных экстазов он твердил с о р а с п я т о й жене:
   
   Тысячи будущих лет я теперь чрез тебя воплощаю.
   Я сею теперь и рождение, и смерть, и бессмертие...
   
   Это не только не грязь, но это очищение от грязи, воспарение над грязью, и недаром даже пуританская Англия, даже ханжеская Америка, где доселе и Мопассан, и Золя считаются непристойными авторами, Уитмена давно уже чтут как великого мирового поэта. Вот только что вышла в России, при журнале "Современник", любопытная книга Трента и Эрскина "Великие американские писатели", и там, в этом пантеоне всей нации, Уитмену почетное место, рядом с Эдгаром По и Лонгфелло.
   Но есть люди, для которых и Библия сплошная клубничка, похабщина. "Не будь Библия такая известная книга, мы давно бы запретили ее".

* * *

   Меня всегда до столбняка изумляло, что те, кому дана над писателями такая грандиозная власть, все эти опекуны наших книг, контролеры наших мыслей и чувств, именно в этой-то области, в области литературы и мысли, ангельски-невинны, беспомощны.
   Помню, лет десять назад цензор одной южной газеты зачеркнул мой фельетонный набросок об импрессионизме Оскара Уайльда. Я поехал к нему объясняться.
   -- Видите ли, -- сказал он любезно, -- получен такой циркуляр, чтоб поменьше говорить о сионизме...
   -- Но ведь то -- сионизм, а то -- импрессионизм!! -- в отчаянии кричал я ему. -- Сионизм это одно, импрессионизм -- совершенно другое!
   Но он только улыбнулся уклончиво:
   -- Нет, знаете... циркуляр... неудобно...
   Так и в могилу должно быть унес убеждение, что автор De Profundis -- сионист. О, если б мог он услышать, как громко я смеялся и фыркал, когда очутился на улице.
   Едва ли это кому-нибудь нужно, чтобы просвещением великой страны управляли такие карикатуры и монстры.

* * *

   Вот только что в журнале "София", в первой книге, я прочитал с упоением остроумную статью Диесперова, такую изящную, пышную, -- о святителе блаженном Иерониме, и там, между прочим, набрел на те же самые слова и выражения, за которые теперь мой бедный Уитмен причисляется к сонму порнографов.
   Эти слова были сказаны самим присноблаженным святителем (стр. 91, 92).
   И странно: лет восемь назад в моей прежней брошюрке об Уитмене (от коей я далеко не в восторге) мне уже случилось обнародовать те же самые строки поэта, но никто не заклеймил их тогда тысяча первой статьей!

Корней Чуковский

----------------------------------------------------------------

   Впервые: "Речь" / 22 февраля 1914 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru