Чуковский Корней Иванович
Об Александре Блоке

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Об Александре Блоке

I

   От лирики я требую одного: неси меня, куда хочешь.
   А нынешние поэты отвечают: нет, ты раньше прочти восемь томов Владимира Соловьева, а потом и приходи.
   Не желаю я Соловьева. Пусть поэт сам заново создает вселенную, и я готов оказаться в этой вселенной последним червем, лишь бы без Соловьева.
   К Городецкому не подходи если ты не знаешь Упанишад и несуществующей славянской мифологии. Андрей Белый будет тебе совершенно непонятен, если ты не читал Ницше о вечных превращениях, а также и Гегеля, и Фихте, и Спенсера, и Пшибышевского, и Мережковского. Берегись Вяч. Иванова, если ты не прошел трех филологических факультетов, и не знаешь всех терминов всех философских систем, и все иерархии всех мифологий. Александр Блок забаррикадировался - именно этими самыми восемью томами Владимира Соловьева.
   Пропала непосредственность из русской поэзии, и если теперь еще встретишь стихотворение без намека на такую-то страницу такой-то книги, то оно кажется каким-то простоволосым, провинциальным, неблаговоспитанным, - или же подделкой, стилизацией, ужимками кокетки, которая сантиментально симулирует свою давнюю невинность.
   Александр Блок - очень талантливый русский лирик, но вот он на каждой странице воспевает "Царевну", "Деву", "Прекрасную Даму", "Незнакомку", "Зарю", "Звезду", "Купину", - и все должны знать, что это и есть та самая "Жена облеченная в Солнце", которую воспевал Владимир Соловьев, и все должны прочитать у Андрея Белого, что в том-то и заслуга Александра Блока, что он ввел эту Жену в домашний наш обиход, в то время как Соловьеву приходилось ездить за нею в Египет. Косвенно свою связь с Соловьевым признает и сам поэт, поставивший эпиграфом к первой своей книге такие стихи Соловьева, обращенные, впрочем, не к Жене, а к чухонской Сайме:
   
   Ты непорочна, как снег за горами,
Ты многодумна, как зимняя ночь,
Вся ты в лучах, как полярное пламя,
Темного хаоса светлая дочь.

II

   И, главное, в том беда, что у Блока нет ничего Соловьевского, и баррикадироваться Соловьевым ему решительно незачем.
   Соловьев, напр., полагал, что житейская суета не подлежит поэзии, что и пыль, и грязь, и болезненные наросты не нуждаются в поэтическом воплощении, а скорее "в сокровении и забвении", и что предмет искусства есть красота мировых явлений, а отнюдь, напр., не серые облака, изливающие мелкий дождь, не обнаженная почва, не куча песку или булыжнику, - у Блока же на каждом шагу: "шлагбаумы", "вывески", "булочные кренделя", "электрические свечи", "афиши на мокром столбе", "толстые соседки", "бедра площадных проституток".
   Очень бы сердился Вл. Соловьев, если бы Блок матовым своим голосом (из газеты "Русь" No101 мы знаем, что у Блока голос - матовый) прочитал ему такие строки:
   
   По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух.
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочный,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки,
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг.
А в небе ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
   
   И стоял бы на своем Соловьев:
   - Воспевать дачные свои впечатления разве лирик имеет право? Вся та житейская суета, которая составляет субъективную подкладку нашей жизни, отнюдь не должна становится содержанием лирической поэзии.

III

   Блок попробовал бы возразить:
   Эти "кренделя", и "канавы", и "женский визг", и "детский плач", и "пьяные окрики", - все это для меня хаотический кошмар злобных сил, противоборствующих "Прекрасной Даме", все это - как сказал про меня Белый - "многоликий змей-дракон, собирающий против Нее свои Силы". "Это бунтует хаос, не ставший Ее телом"; эти "рестораны", "дачи", "котелки", "уключины" - это уродство, дошедшее до предела, чтобы воспринять Ее, "Царевну", "Деву", "Незнакомку", "Звезду", и вот она идет, вот она приближается:
   
   И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег зачарованный,
И зачарованную даль.

IV

   Слишком часто она вам является - сказал бы Соловьев. Мне она являлась три раза за всю мою жизнь [См. стихотворение Влад. Соловьева "Три свидания"], а вам что ни ресторан, что ни окно, что ни улица, то и она, Дева Радужных Ворот. Когда-то прежде, когда вы слагали первые свои "Стихи о Прекрасной Даме", было умилительно видеть, как настойчиво и как неутомимо вы ее искали, и не находили, и заявляли ей:
   
   Предчувствую тебя. Года проходят мимо.
Все в облике одном предчувствую Тебя.
   
   И спрашивали Ее:
   
   Близко Ты или далече
Затерялась в вышине?
Ждать иль нет внезапной встречи
В этой звучной тишине?
   
   И только робко надеялись и затаенно мечтали:
   
   Все видения так мгновенны, -
Буду ль верить им?
Но Владычице Вселенной.
Красотой ненареченной,
Я, случайный, бедный, тленный,
Может быть, любим.
   
   А теперь - вы уже счастливый обладатель Прекрасной Дамы, вы взяли на нее патент, выводите ее в балаганчиках, хлопаете ее по плечу, - словом, как сказал Философ (в "Товарище", No 379), превращаете "Деву Марию" в "Мэри", героиню своей "Незнакомки". Вы только по привычке зовете ее Незнакомкой, а на самом деле вы давно уже успели с нею познакомиться; ах, она Знакомка, старая знакомка ваша, вы как счастливый любовник, хвастаетесь победой:
   
   В ту ночь река во мгле была
И в ночь и в темноту
Та - Незнакомая - пришла
И встала на мосту.
Она была живой костер
Из снега и вина.
Кто раз взглянул в певучий взор
Тот знает, кто она.
   
   Она пришла к вам? Уже пришла? Не ошиблись ли вы? Уж не приняли ли вы девицу от Квисисаны за Деву Радужных Ворот?

V

   Потом Соловьева очень бы рассердило, что у Блока не одна Прекрасная Дама, а несколько:
   
   И они проходили все мимо.
Смутно каждая в сердце тая,
Чтоб на веки ни с кем не сравнимой
Отлететь в голубые края.
   
   Соловьев требовал индивидуальных, отчетливых личных черт Одной, Единственной, Неизменной, а у Блока - что может быть общее и расплывчатее:
   
   Она была живой костер
Из снега и вина.
   
   Прекрасная Дама для Соловьева - фокус всего, единственный образчик абсолютного, а сколько таких "единственных" фокусов и образчиков абсолютного встретит Блок, если он пройдет по Невскому от Палкина в Вену:
   
   В кабаках, в переулках в извивах
В электрическом сне наяву
Я искал бесконечно красивых
И бессмертно влюбленных в молву.
   
   Да и как Блоку любить одно, отчетливое, единственное лицо, если он (по слову М. Волошина) - сомнамбула, - лунатик, поэт сонных видений, кошмаров и бредов, - и что-нибудь выделить, вырвать из этого клубка туманных, путанных образов он не в состоянии. До индивидуальности ли тут.

VI

   Похоже на то, что Блок не только переживает свои поэмы во сне, но и пишет их во сне, что в ту самую минуту, как его одолевают сонные кошмары, он, не размыкая глаз, тянется к перу, нащупывает бумагу и тут же спящий, стенографирует все свои кошмары в том сыром и мутном виде, в каком они проносятся в его сонном сознании.
   - Проснитесь! - непременно крикнул бы ему Соловьев. Умойтесь, оденьтесь, а потом уже садитесь писать о сновидениях. "Предметом поэтического изображения могут быть не переживаемые в данный момент душевные состояния, а пережитые и представляемые" ("О лирич. поэзии" 1890). Поэтическое выражение можно придавать субъективным состояниям только тогда, когда они стали уже объективными, - а не в самую минуту их возникновения. А Блок почти всегда, вместо того чтоб описывать бред, бредит в стихах:
   
   В пустом переулке весенние воды
Бегут, бормочут, а девушка хохочет
Пьяный, красный карлик не дает проходу,
Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
Девушке страшно. Закрылась платочком.
Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
Карлик прыгнул в лужицу красным комочком.
Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.
   
   Это бред в его развитии и процессе, а Соловьев потребовал бы бреда, кристаллизовавшегося в сознании.

VII

   После всего вышеизложенного мы, кажется, имеем полное право сломать эту баррикаду из восьми толстых томов и вытащить оттуда поэта, и посмотреть, что он такое, сам по себе, "в своих собственных башмаках".
   Поэт расплывчатых образов, множества "единственных жен, облеченных в солнце", поэт афиш, котелков и электрического света, слишком торопливый в передаче переживаний, еще не остывших, еще не перешедших за грань субъективности; - Блок может и должен быть связан не с какими-нибудь книгами, не с какой-нибудь философией, а совсем с другим, несколько неожиданным предметом - с Невским проспектом.
   Невский проспект - духовная родина Блока, и Блок первый поэт, порожденный этой бесплодной улицей.
   В нем - белые ночи Невского проспекта, и сомнамбулизм Невского проспекта, и эта загадочность его женщин, и смутность его видений, и призрачность его обещаний.
   В России теперь появились поэты города, но Блок поэт только этой единственной улицы, самой напевной, самой лирической из всех мировых улиц.
   Идя по Невскому, переживаешь поэмы Блока, - эти бескровные и обманывающие, и томящие, которые читаешь и не можешь остановиться, и покоряешься им, и веришь на минуту, что мир не такой, каким привык носить его с собою, - и не знаешь большей власти, чем эти ласковые, небывалые, колдующие, в первый раз слышимые слова, которые проносятся мимо загадочным вихрем, как вечные толпы Невского, и проходят, проходят, проходят, расплываясь, тая, и снова рождаясь, как снежинки, которые так любит Блок, - среди всех этих проституток, афиш, котелков, электрических свечей, которые так близки этому великому поэту Невского проспекта.
   Блок нашел в русском языке какую-то новую магию слов, которой не знали, о которой не догадывались поэты, созданные усадьбами и деревнями - Пушкин, Фет, Тютчев, Полонский, - и эту магию открыл Блоку странный и фантастический город Петра, "самый умышленный из русских городов", про который иногда думается, что он снится кому-то и что когда этот кто-то проснется, то и город рассеется, растает, распадется в тумане.

К. Чуковский

---------------------------------------------------------------------------------------------------

   Впервые: "Свободные мысли", No 25 / 5 (18) ноября 1907 года.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru