Чуковский Корней Иванович
О женщине

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О женщине

I

   Давно ли Одесса почти исключительно интересовалась "Плечами Маркизы" да "Тайнами графини"?..
   Издателями одесскими были сплошь -- копеечные спекулянты -- для которых отпечатать что ценную бандероль, что папиросную коробку, что рассказ Мопассана -- было совершенно безразлично... Порнография -- это единственная сфера, в которой такие издатели были компетентны. Они и "Крейцерову сонату" издавали как один из номеров порнографической серии... Ни уважения к литературе, ни уважения к себе, ни уважения к читателю такие издатели откровенно не признавали...
   Да и читатель одесский -- все время точно старался доказать, что он этого уважения не заслуживает...
   Издания южно-русского общества печатного дела, издания международной библиотеки Юровского, или хотя бы даже издание Каранта -- чем это не кладбище лучших культурных начинаний нашего города. Научные, дельные, серьезные, даже сколько-нибудь грамотные книги словно бы и не для одессита. "Вот она -- живая струна".
   Это было по нем. "Чего хочет женщина"? -- это было по нем, а книжки "О протекционизме", "О народном университете", "О банкротстве науки" -- по годам простаивали в книжных витринах, пылились, желтели, линяли от солнца -- и в конце концов попадали в макулатуру.
   Не то, чтобы в Одессе не было интеллигенции. Напротив. Интеллигент -- это самое что ни есть одесское слово. В Одессе зауряд слышишь: "интеллигентная" шляпа, "интеллигентные" усы. Но одесская интеллигенция -- это интеллигенция, так сказать, духовно-потребляющая, а не производящая. В ней нет ничего творческого. Все теории, умственные моды, все направления и системы, все книжки и брошюрки -- она получает готовыми из столиц. Сама она ничего не создает. Он охотно исповедует любые петербургские учения, -- она воспринимает их, живет ими, -- но что, скажите, произвела она сама -- оригинального, самобытного, своего?
   Я думаю, это от того, что одесская интеллигенция наша -- наносная, без органической связи с местной жизнью, а пришедшая извне -- со стороны, и только теперь начинающая сплочаться, работать, творить -- и вообще заявлять о себе, как о социальной единице.
   И теперь, только в самое последнее время, из умственно-потребляющей она постепенно становится умственно-производящей, -- единственный род интеллигенции, который имеет своей raison d'?tre...
   И сразу -- как первый симптом этого перерождения -- "Плечи маркизы" и "Тайны графини" уходят далеко на задний план, и, кажется, никогда уже не вернутся. Доселе немотствующая интеллигенция -- начинает заговаривать своим языком...

II

   Откуда-то вдруг сразу нахлынули великолепные книги, великолепно изданные -- и мгновенно растолкали всех этих "графинь" и "герцогинь", которые полновластно царили на книжном нашем рынке.
   В Одессе народился читатель... А за ним немедленно пришел и издатель...
   Прекрасные издания г. Pacпопова-сына предназначены как бы для искупления издательских грехов Распопова-отца. Как-то вдруг, неожиданно, явились еще две новые издательские фирмы -- "Буревестник" и "Молот", -- на перебой бросающие в читателя прекрасными, умными, увлекательными книгами... Карл Каутский -- и Mapсель Прево; Бебель -- и Мопассан, -- вот какими разнообразными именами начали они свою деятельность.
   И каждое издательство имеет свое лицо, свою физиономию, свою программу, -- это уже не те случайные выкидыши местного торгашества, которые сегодня носят название "Жизнь о. Иоанна Кронштадтского", завтра -- "Букет ума и гения !!!", а послезавтра -- "Bеpнoe описание пожара в пассаже"...
   Между издательствам этими уже зародилось благородное соперничество: так, "Молот" издал Каутского -- пересказ марксовской доктрины за 75 к., а "Буревестник" выпустил ту же книжку за 35 коп. Читатели от этого только выигрывают.
   Но вообще в виду близости своих направлений издательства слишком часто затрагивают одни и те же темы, с одной и той же их разработкой -- и, мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы, при убожестве нашего книжного дела -- они старались избегать таких совпадений: "вопросов", на которые они могут откликнуться -- непочатый угол, а они позволяют себе такую роскошь, как два одинаковых отклика на один и тот же вопрос. Ведь это значит -- не дать ни одного отклика на множество других. Следовало бы издательствам теперь же как-нибудь разграничиться -- как в их собственных интересах, так и в интересах читателей.
   Вот, напр., "Молот" издает брошюрку Клары Цеткиной -- "Женщина и ее экономическое положение". А "Буревестник", как бы не желая отставать, выпускает Бебеля "Положение женщины в настоящем и будущем". Обе трактуют один и тот же вопрос, дают одни и те же ответы, держатся одной и той же программы, основываются на одних и тех же принципах, -- так зачем же было выпускать две эти книжки, когда относительно тысячи и тысячи вопросов у нас не существует ни одной?..
   Это я не в упрек, конечно, -- а скорее даже в похвалу. Потому что, будь эти новые издания не так полезны, не так литературны, не так серьезны -- что было бы нам за дело, -- каково распределение тем, захватываемых этими изданиями!

III

   Но довольно об издателях. Поговорим о самих изданиях.
   Эти книжки о женщинах -- не оригинальны и не новы. Они из тех ныне многочисленных книжек, где известная программа механически притягивается к любому живому вопросу -- и где сообразно с нею быстро и легко распутываются самые запутанные и многосложные жизненные узлы...
   От авторов таких книжек не требуется ни таланта, ни ума, ни творческой способности, -- нужна только некоторая сноровка, как бы половчее приспособить данный вопрос к положениям готовой программы.
   В данном случае -- к положениям так называемого экономического материализма -- приспособляется так называемый женский вопрос...
   Так что тот, кто хочет узнать из этих брошюрок что-нибудь о женском вопросе, -- узнает мимоходом и об экономическом материализме. Но тот, кто с экономическим материализмом знаком, -- тот ничего не узнает о женском вопросе...
   Но для нас, для нынешнего момента -- что может быть лучше подобных книжек? Они, как солдаты, бросаются одна за другой в битву, -- и у всех у них враг один. И как бы эти книжки ни назывались: "Экономическое учение Карла Маркса" или "О Бернштейне" или "Женский вопрос" -- у них одно знамя, один лозунг, и один неприятель...
   Книжки эти по женскому вопросу -- говорят нам раньше всего, что никакого женского вопроса нет. А есть один вопрос -- и мужской и женский, и всякий другой... Стоит его разрешить -- и все прочие разрешатся сами собой...
   Нечего даже тратить силы на разрешение специально-женского вопроса. Нечего специализировать его. Пусть даже женщинам дадут права, пусть даже брак станет частным договором, пусть женский труд получит общее признание, пусть даже политически и граждански женщину сочтут равноправной с мужчиной, -- что ж из этого?
   При современном положении общих дел, все это явится для женщины скорее вредным, чем полезным...
   При современных производственных взаимоотношениях, при современной экономической структуре общества -- все эти частичные "свободы" будут только бременем для женщины, -- и те, кто действительно жаждет очеловечения женщины, -- должен сосредоточить все свое внимание на этой самой "экономической структуре", на этих самых "производственных взаимоотношениях". Всякое иное устремление энергии будет тратой этой энергии, пустой, неразумной тратой...
   "Женский вопрос -- дитя крупного производства... Это не политический, и не моральный вопрос (хотя в нем есть те и другие элементы), а вопрос экономический" (Кл. Цеткин). "В силу своего экономического и социального положения, мужчины являются господствующей стороной, -- и этим объясняется та свобода, которую позволяет он себе по отношению к женщине" (Бебель).
   Женщина, -- говорят эти книжки, -- стала добиваться равноправия с мужчиной не потому, что вдруг ее осенила жажда свободы... Нет! Потому, что в процессе производства рабство уже перестало быть необходимым. Покуда существовало хозяйственное, мелкое, домашнее производство, -- семейственные склонности женщины были необходимы обществу. Но когда крупная промышленность стала изготовлять все, что доселе изготовляла женщина, -- изготовлять лучше, прочнее, дешевле -- пребывание женщины у семейного очага уже излишне. "Прежняя домовитая хозяйка, сама производившая все необходимые предметы потребления: мыло, свечи, уксус, сама прявшая, ткавшая, красившая, шившая, вязавшая, вышивавшая, пекшая хлеб и коловшая скотину, -- такая хозяйка стала исторической редкостью, так сказать, экономическим ископаемым"...
   Экономические же, а не какие-нибудь другие, факторы влекут женщину -- к участию в крупном, вне-семейном производстве, "чем более капиталист, в силу конкуренции на мировом рынке, принужден из страха гибели удешевлять производство, тем более понижаются в общем цены на труд, тем менее мужчина в состоянии прокормить жену и детей, и тем более "участие женщины в промышленном труде становится неотвратимой экономической необходимостью".
   Словом, повсюду пресловутый "экономический фундамент".
   Но, как известно, на экономическом фундаменте правовые и политические пристройки воздвигаются не так-то скоро. -- И вот нынче мы и присутствуем при этой медленной архитектурной работе.
   Экономическая-то эволюция уже совершилась, а юридических и всяких иных эволюций -- нам еще приходится ждать. И не только ждать, но и добиваться. "Женщина, приобревшая экономическую независимость, находится и до сих пор под политической и правовой опекой мужа".
   "В то время, как экономическая деятельность женщины приноровилась к новым условиям производства и принимает все более широкие размеры, социальные права их соответствуют еще старым общественным отношениям, обусловленным домашней и мелкой промышленностью".
   Должно быть, каменщиков еще мало, чтобы воздвигнуть юридические, политические, художественные и прочие башни идеологий на экономическом фундаменте.
   Но старая героиня всех марксистских романов "Экономическая необходимость" -- уже ведет этих каменщиков.
   Она -- эта жестокая героиня презрит, конечно, все наши "личные желания", не даст нам "повернуть назад колесо истории", выдвинет против нас "стихийные свои силы", -- словом, сделает так, как этого хочется добросовестной ученице великого учителя -- Кларе Цеткиной.
   "Женский труд понижает мужской заработок -- это правда. Но бороться ли против этого? Нет, этому нужно даже способствовать, -- ибо так скорее создадутся необходимые "пристройки". С тех пор, как женщина сбросила экономическую зависимость от мужчины, она подпала под экономическое иго капитализма. Она находится теперь в таком же точно положении, как и рабочий-мужчина, и терпит от того же зла, что и он, совершенно разделяя все его интересы и требования".
   Вот мы и подошли к "вопросу всех вопросов", при разрешении которого все остальные падут сами собою... Стоит ли разрешать эти все остальные, раз он, главный, основной -- еще не решен?..

IV

   Вот сейчас передо мною история человека, стремящегося вопреки г-же Цеткиной разрешить специально женский вопрос, специализировавшего этот вопрос, отвлекшего его от главных общественно экономических вопросов...
   Я говорю о второй части дневника Елизаветы Дьяконовой. (Спб.1905).
   Когда я читал первую часть -- мне казалось, что я беседую с ограниченным, недалеким, бездарным существом, мутным, неинтересным, влюбленным в себя и скучно рассказывающим о каждой мелочи своей бессодержательной жизни, в наивной уверенности самовлюбленного человека, что эти мелочи должны чрезвычайно интересовать всякого постороннего.
   Но вторая часть -- какая разница!
   Свежо, просто, искренно, порою художественно пишет свою повесть наша современная женщина. Она не особенно умна, но в ней много изощренной чуткости. Конечно, она чуть-чуть кокетничает своими страданиями -- но в меру. Она многое угадывает, многое понимает с намека. Она умеет любить жизнь, любить людей -- а это согласитесь, очень редкое умение в наши дни... И, мне кажется, о Дьяконовой можно сказать то, что сказал некогда Газлитт о женщинах вообще.
   -- "Они меньше нашего привержены к теориям. Они судят о вещах по непосредственному впечатлению, стало быть, судят и проще и вернее. Скверно они рассуждать неспособны, ибо они совсем неспособны рассуждать" (Table Talk. p. 101).
   С такою-то непосредственностью пошла Дьяконова на службу женскому вопросу.
   -- Я поступила на юридический факультет -- говорит она -- чтобы открыть женщине новую дорогу... Чтобы потом добиваться юридического уравнения с мужчиной.
   -- Что за дикое непонимание стихийного хода истории! -- воскликнула бы Клара Цеткина, услыхав это. -- Ведь покуда главный-то "вопрос" не решен, разрешение второстепенных только запутает дело.
   А Бебель прибавил бы со своей стороны: "при настоящем положении дел" это стремление Дьяконовой "является скорее опасным, чем полезным для женщины"; "женщина будет тогда равноправна с мужчиной, когда они оба будут в одинаковых положениях не только юридически, но и экономически, когда общественные отношения сделают невозможным для мужа играть в отношении к жене роль господина, как это обстоит теперь, когда он является ее кормильцем".
   Но Дьяконова не была "привержена к теориям" и строила здание, не заботясь о "фундаменте". Правовые пристройки она хотела воздвигнуть, при полном пренебрежении к "экономическому основанию".
   И оба немецких автора горячо осудили бы ее за это. Не замечая "истинного хода истории" -- она, по-ихнему, совершенно истратила свои силы... А все потому, скажут они, что взяла она в свои руководители непосредственное чувство, первое, живое впечатление...
   Чувство чести, напр., развито у нее чрезвычайно. Как-то в Англии видала она, как парни играли в ловитки и пойманных девушек целовали. Эта игра очень популярна среди англичан. Дьяконова замечает по ее поводу:
   -- "Мне казалось унизительным сознание, что меня выбирает мужчина... Еще если бы я выбрала его -- тогда так. А то вечная женская пассивность! -- вечно нас выбирают и мы лишь следуем желанию того, кто удостоил нас этой чести (Дн. стр. 108).
   Бебель бы опять сказал, что эта "тирания мужчины над женщиной" -- следствие нынешних взаимоотношений. Цеткина опять сказала бы, что "экономическая зависимость" женщины от мужчины уже порвалась -- и что она объявляет -- в силу этого -- смертный приговор социальной и политической опеке мужчины над ней".
   Но есть в дневнике Дьяконовой места и почище, которые положительно вывели бы из себя и Бебеля, и Клару Цеткину. Дьяконова пишет:
   -- "Что ж удивительного, если ученые женщины не создали ничего великого в науке? При тех условиях рождения, воспитания и жизни еще удивительно, как это женщины могли сделать и то, что они сделали, -- создать те произведения во всех отраслях искусств и науки, все время не переставая стоять под вековым угнетеньем, рождая, воспитывая детей, словом "свято исполняя обязанности, возложенные на нее природой". (Дн. стр. 218).
   -- Филистерка! -- закричит здесь Цеткина. -- Да знаешь ли ты, что это "естественное призвание" женщины быть матерью своих детей, призвание, воспетое философствующими и поэтизирующими филистерами...Ведь "при узаконении "естественного призвания" женщины -- рождать и воспитывать детей -- совершенно не принимаются в расчет те десятки и сотни женщин, которые никогда не имеют возможности исполнять материнские обязанности. (Клара Цеткина, стр. 25) и т.д., и т.д.
   Словом, окончательный приговор строгой науки над честными и светлыми стремлениями нашей соотечественницы таков: бесполезные и вредные стремления...Она погубила свои силы (или хотела погубить их, это все равно), на борьбу с последствиями зла, совершенно игнорируя самое зло.

V

   Нет, как хотите, а это жалко.
   Ты честно, благородно, самоотверженно трудишься для будущей правды, будущей красоты, для жизни "тех, которые будут после нас", и вдруг приходят желтенькие и синенькие брошюрки и говорят тебе, что ты, если и не мошенник, то во всяком случае бездельник, и вредный человек.
   Ты говоришь этим брошюркам, как, помните, чернец Варлаам Гришке в "Борисе Годунове":
   -- "Нет, брат, молод еще надо мною шутки шутить. Я давно не читывал и худо разбираю, а тут уж разберу, как дело до петли доходит"...
   И начинаешь разбираться.
   А на 20 стр. брошюрки г-жи Цеткиной находишь такую фразу: "Как и всегда, так и в этом случае, правовые нормы и идеи не успевали применяться к новым явлениям экономической жизни..."
   Это значит, что экономика-то уже переменилась, как следует. А "идеология" -- еще к ней не приспособилась. Фундамент заложен, а башни на нем не отстроены...
   Но ведь это же только в архитектуре фундамент предшествует постройке. А в общественном строительстве "идеология" порою носится в воздухе десятки и десятки лет, покуда не дождется фундамента. Он, конечно, должен быть непременно -- этот фундамент -- и без него даже и не зародилась бы эта идеология, но в авангарде современного общества идеология часто возникает на предвкушении будущих фундаментов, будущих классовых интересов...
   Этих интересов часто еще и нет, экономическое переустройство данного общества часто все еще в будущем -- а впереди, где-то в первых рядах старого строя предчувствуются классовые интересы грядущего -- и вот начинают свозиться кирпичи для "идеологических" пристроек, когда еще нет ни единого кирпича для фундамента.
   В пример возьмите хотя бы освобождение крестьян.
   Разве там "правовые нормы и идеи не успели примениться к новым явлениям экономической жизни", как толкует Цеткина. О, совсем напротив...Экономический переворот еще не совершился, еще и ожидать его было нельзя, а у Радищева, у Сперанского, у декабристов, у Рылеева, у Пестеля, у Муравьева-Апостола, у Пушкина и мало ли у кого еще, -- были уже в сознании соответствующие "правовые нормы и идеи". (Тут же спешу оговориться: сам я твердо верю в зависимость правового общественного уклада от экономики, но мне кажется, что зависеть -- это отнюдь не значит предшествовать, часто в обществе "причины" еще в будущем, а "следствия" уже на лицо)...А Григорович, Тургенев, Герцен, Огарев -- вся масса дворян сороковых годов -- разве не предвкушали будущих интересов нарождающегося, но еще не родившегося третьего сословия?..
   Нет, г-жа Цеткина, идеология зарождается далеко до зарождения экономического своего основания. Иначе ей никогда не успеть приспособиться к этому основанию.
   Поэтому пусть тысячи Дьяконовых придут и займутся "правовыми", "юридическими" пристройками на несуществующем еще фундаменте, я не скажу, что здание их рушится, что усилия их бесполезны и бессмысленны. Нет... Вся ошибка г-ж Цеткиных, что они в живую жизнь бросаются с аршином, который хотя и хорош, да нужно уметь с ним обращаться.
   Общество органически вырабатывает в личности полезные для себя понятия о чести и совести. Эти понятия становятся в личности инстинктивными. И если личность, работая на потребу общества, руководится этими инстинктивными понятиями, то работа личности и производительна, и полезна, и необходима. Иначе ведь не создалось бы в обществе этих понятий.
   Общественное самосознание, если только оно правильно, неминуемо должно утвердить, оправдать, обосновать эти понятия и эту работу, приспособится к ним. Иначе и это сознание не родилось бы в обществе.
   Итак, работай каждый, как подскажет ему непосредственная любовь, непосредственное негодование, непосредственная ненависть... Цеткины приноровят к ним свои теории и свои программы, -- если только не сделают таких грубых промахов в понимании этих теорий и программ, как только что мною отмеченный...
   Хотелось бы еще о многом поговорить, да уж места нет. Как-нибудь в следующий раз.

Корней Чуковский

----------------------------------------------------------------

   Впервые: "Одесские новости" / 05.06.1905.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru