Теплинский М. В.
Н. Г. Чернышевский и цензура

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. 5
   Издательство Саратовского университета, 1968
   

М. В. ТЕПЛИНСКИЙ

Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ И ЦЕНЗУРА

(По новым материалам)

   Тема "Чернышевский и цензура" неоднократно уже привлекала внимание исследователей. Это естественно: нас не может не интересовать замечательное мастерство великого революционера, с которым он, по словам В. И. Ленина, умел проводить "через препоны и рогатки цензуры -- идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей" {В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20. стр. 175.}.
   С другой стороны, возникает закономерный вопрос: как могло случиться, что царская цензура оказалась в ряде случаев столь недальновидной? В силу каких соображений и расчетов в печати появились произведения Чернышевского даже тогда, когда он находился в Петропавловской крепости?
   Вряд ли з настоящее время можно дать полный и аргументированный ответ на эти вопросы; многое и сейчас остается неясным. Известно, например, что в 1864--1865 годах, то есть уже после осуждения Чернышевского, цензура разрешила перепечатку трех его работ ("А. С. Пушкин, его жизнь и сочинения", "Эстетические отношения искусства к действительности" и "Основания политической экономии" Д. С. Милля). Причина такого разрешения, очевидно, в том, что все эти работы были уже некогда пропущены цензурою в отдельных изданиях или в журнале "Современник"; кроме того, упомянутые работы в 1864--1865 годах были переизданы без указания имени автора.
   Но ни одно произведение Чернышевского из числа тех,, над которыми он работал в Петропавловской крепости (за исключением романа "Что делать?") не было позволено к печати. Из опубликованных документов известно, например, что 8 октября 1863 года управляющий III отделением, разрешая передать А. Н. Пыпину рукопись Чернышевского "Рассказы о Крымской войне по Кинглеку", просил Санкт-Петербургского полицеймейстера "предварить Пыпина, что книга Кинглека, по которой составлена настоящая статья, Цензурным комитетом к переводу на русский язык не дозволена" {Шестидесятые годы. Л., 1940, стр. 389.}. Это означало, что работа Чернышевского ни при каких условиях напечатана не будет.
   Тем не менее, А. Н. Пыпин все же сделал попытку напечатать "Рассказы о Крымской войне". Быть может, он не был соответствующим образом "предварен" или же думал, что цензурное ведомство окажется снисходительнее жандармского... Во всяком случае, 7 декабря 1863 года в С.-Петербургский цензурный комитет поступило следующее заявление:
   "Представляя при сем "Рассказ о Крымской войне (по поводу книги Кинглека)", написанный г. Чернышевским, честь имею покорнейше просить комитет о цензурном разрешении этого рассказа, чтобы я мог начать по возможности в непродолжительном времени печатание его, которое важно в денежном отношении для семейства г. Чернышевского.

Александр Пыпин.

   Жительство имею в Кабинетской улице, на углу Ивановской в доме Матушевского, кв. No 14" {ЦГИА, ф. 777, on. 2, 1863, ед. хр. 10. л. 53.}.
   Ясно, что разрешения не последовало, так как цензурное ведомство было уже информировано о мнении руководителей III отделения.
   Следовательно, с момента ареста Чернышевского только одно его новое произведение появилось в печати -- но зато этим одним произведением оказался знаменитый роман "Что делать?"
   Как же могло случиться, что роман этот был беспрепятственно опубликован на страницах "Современника" да еще за полной подписью автора -- узника Петропавловской крепости? Для царского правительства "зловредность" романа Чернышевского стала ясна почти сразу же после его опубликования, но явная тревога в связи с этим прозвучала в официальных документах только летом 1866 года. Сама эта дата чает ясное представление о причинах возникшей тревоги: перепуганная каракозовским выстрелом, царская администрация стремилась определить идейные истоки революционного движения. Из судебного следствия над членами ишутинского кружка стала особенно очевидной роль революционной проповеди Чернышевского. Достаточно сказать, что в приговоре по делу Каракозова прямо говорилось: "Роман "Что делать?" имел на многих подсудимых самое гибельное влияние, возбудив в них нелепые противуобщественные идеи".
   Это и побудило царское правительство обратить самое пристальное внимание на сочинения Чернышевского вообще и на его роман "Что делать?" -- в особенности. Как будет видно из дальнейшего, в этом проявил особую заинтересованность Александр II. Вполне вероятно предположение, что царь потребовал выяснения вопроса: кто был конкретным виновником пропуска романа в печать.
   11 июля 1866 года министр внутренних дел П. А. Валуев приказал Главному управлению по делам печати подготовить "справку о сочинениях Чернышевского, будто бы вновь разрешенных к печати, и о сочинениях его, печатавшихся, когда он был в крепости" {Шестидесятые годы, стр. 390.}. Требование это привело Главное управление в некоторое замешательство, началась деятельная переписка. посыпались запросы и т. д. Через несколько дней справка была готова. Текст ее уже был опубликован {Там же, стр. 391--392.}. Мне удалось разыскать еще один экземпляр этой справки, сопровожденной весьма важной пометкой: "Доложено его величеству. Петергоф, 29 июля 1866 года" {ЦГИЛ, ф. 1282, оп. 2, ед. 1951, л. 327.}.
   Следовательно, сведения о сочинениях Чернышевского собирались не для министра внутренних дел, как можно было об этом судить по предшествующим публикациям, но для самого царя и, как можно думать, по его инициативе.
   В упомянутой справке особое место уделялось истории публикации романа "Что делать?" -- наиболее "крамольного" произведения Чернышевского, вызвавшего сугубую ненависть реакции. До сведения царя доводилось, что "цензор Бекетов, дозволивший к печати роман "Что делать?", уволен от должности в том же 1863 году" {Шестидесятые годы, стр. 391.}. Таким образом, по существу единственным виновником оказался простой цензор.
   Исследователи давно уже поставили под сомнение единоличную "вину" Бекетова. Вряд ли он, при всем его благожелательном отношении к "Современнику", мог бы без необходимых консультаций; совершенно самостоятельно, на собственный страх и риск, разрешить к печати роман, проникнутый революционно-демократическими идеями, автор которого к тому же находился в Петропавловской крепости по обвинению в "государственном преступлении"!
   На какую же поддержку мог рассчитывать Бекетов, каких влиятельных союзников мог иметь в виду?
   Ответить на этот вопрос в определенной степени помогает письмо бывшего председателя С. Петербургского цензурного комитета В. А. Цеэ бывшему министру народного просвещения А. В. Головнину. Предыстория письма такова. В майском номере журнала "Вестник Европы" за 1882 год появилось начало статьи журналиста П. Усова "Цензурная реформа в 1862 году. Исторический очерк". В статье всячески восхвалялась деятельность министерства народного просвещения в 1862 году (министром тогда был А. В. Головнин). П. Усов утверждал, что все беды печати происходили тогда только потому, что министерство внутренних дел, возглавляемое П. А. Валуевым, постоянно вмешивалось в дела цензурного управления и настраивало царя против литературы. В статье П. Усова говорилось, что "министр народного просвещения решился держаться неуклонно почвы закона" {"Вестник Европы". 1882, No 5. стр. 144.}, в то время как министр внутренних дел вообще не считал себя обязанным придерживаться существовавших пунктов цензурного устава:
   "...я имею преимущественно в виду не букву цензурного устава,-- цитировал П. Усов одно из писем Валуева к Головнину,-- которым, не нося звание цензора, я вообще не признаю себя обязанным безусловно руководствоваться" {Там же, стр. 165.}. Министр внутренних дел -- говорилось далее -- своими чуть ли не ежедневными отношениями, жалобами, протестами и т. д. вынуждал Головнина действовать противно его убеждениям. По мнению П. Усова, главной целью министерства народного просвещения "было идти к большему простору печатного слова, причем преступления его карались бы судом и выводился бы более и более произвол из области цензуры" {Там же. стр. 155.}. Однако это стремление Головнина постоянно парализовалось противодействием Валуева. Даже такая карательная мера, как приостановка в 1862 году на восемь месяцев журналов "Современник" и "Русское слово", была следствием, по словам П. Усова, "несогласия между двумя ведомствами, разделившими между собой управление по делам печати", что и "приводило к необходимости строгих мер" {Там же, стр. 166.}.
   Фактически ответственность за запрещение двух демократических журналов возлагалась прежде всего на Валуева, а Головнин изображался страдающим лицом, вынужденным идти на подобные уступки Валуеву.
   Сразу же после появления первой части статьи П. Усова в "Вестнике Европы" А. В. Головнин переслал ее В. А. Цеэ, находившемуся тогда за границей (в Неаполе). Можно даже предположить, что указанная статья была инспирирована Головниным, старавшимся, хотя и задним числом, оправдать свои действия перед общественным мнением.
   В. А. Цеэ, верный соратник Головнина, горячо одобрил появление статьи П. Усова. 9/21 мая 1882 года он писал из Неаполя Головнину:
   "Сердечно благодарю тебя, мой дорогой и любезнейший друг Александр Васильевич, за присылку вырезки из статьи "Вестника Европы" о цензуре, которая напомнила мне едва ли не лучшее время моей 42-летней служебной деятельности, несмотря на всю трудность возлагаемой на меня задачи. Я предвижу, что это profession de foi наших общих воззрений на тогдашнее положение литературы вызовет сильный протест со стороны "Московских ведомостей", которые, с свойственной им язвительностью, восклик нут--но не в то ли время под эгидой этой благонамеренной цензуры печаталось Что делать? Чер<нышевского>? Сознаюсь, что подобный отзыв "Московских ведомостей", хотя положительно ложный, много навредит статье, которая, как мне кажется из присланной выдержки, имеет целью восстановить в надлежащем свете нашу общую деятельность в 1862 году. Почему мне бы казалось весьма полезным, если ты до появления июньской книжки постарался свидеться с Стасюлевичем и сказал бы ему, чтобы он пригласил Усова посмотреть в Архиве цензурного комитета подлинный экземпляр романа "Что делать?", на котором я собственными глазами прочел: Печатать дозволяется, Свиты е<го>и<мператорского> в<еличества> генерал-майор Потапов.
   Бывший цензор В. Н. Бекетов принес мне этот экземпляр в доказательство того, что общая цензура не видела и не могла видеть этой книги, так как Ч<ернышевский> в то время сидел в Петроп<авловской> крепости и все, что он тогда писал, подлежало рассмотрению 3-го отделения.
   Вот факт, за верность коего я ручаюсь честью и который мало кому известен, хотя я и не делал из него тайны, когда меня упрекали в пропуске этого романа. Усов мог бы, убедившись наглядно в истине моих слов, прибавить в своей статье: многие упрекали общую цензуру но по оправке оказалось
   и т. д. Конечно, можно бы впоследствии отвечать "Московским ведомостям", но это будет уже не то" {Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина [(Ленинград), фонд В. А. Цеэ.}.
   Окончание статьи П. Усова появилось в следующем, июньском, номере "Вестника Европы". Пожелание Цеэ не было учтено: в статье о романе Чернышевского не сказано ни единого слова. Бесполезно гадать о причинах, которые не позволили Усову выполнить совет Цеэ, да это, собственно, и неважно.
   Гораздо существенней проанализировать те новые сведения об истории публикации романа Чернышевского, которые содержатся в процитированном выше письме Цеэ к Головнину. Конечно, ничего сенсационного в этом письме .нет. В печати уже известны воспоминания цензора В. Бекетова, подтверждающие сведения, сообщенные Цеэ: "Роман цензуровали Бекетов и Фед. Ив. Рахманинов, которые будучи покойны тем, что рукопись прошла через фильтру 3 отделения, просмотрели ее поверхностно и слепо подписали, не исключив ни слова" {Е. Бушканец. Царская цензура и "Что делать?" Чернышевского. -- "Огонек". 1951, No 39, стр. 24.}.
   Новым является утверждение Цеэ, что роман не просто был предварительно просмотрен в III отделении, но что на рукописи имелась собственноручная резолюция управляющего III отделением генерала Потапова: "Печатать дозволяется". Хотя эта резолюция и не дошла до нас, нет оснований сомневаться в факте, за верность которого Цеэ "ручался честью". Этот факт помогает лучше понять образ действий С. Петербургского цензурного комитета.
   Здесь необходимо снова вспомнить статью П. Усова "Цензурная реформа в 1862 году". При всей тенденциозности она все же в какой-то степени объясняет нежелание цензоров противодействовать опубликованию романа Чернышевского. Министерство народного просвещения (в ведении которого находилась тогда цензура) должно было постоянно сообразовывать свои действия с мнением министерства внутренних дел. Валуев нападал, Головнин оборонялся. Цензура была все время в положении оправдывающейся, объясняющей различные упущения--действительные и мнимые. Поэтому, когда в цензуру поступил роман Чернышевского с недвусмысленной резолюцией управляющего III отделением, цензурные деятели (не только Бекетов, но и тогдашний председатель цензурного комитета Цеэ) были несомненно обрадованы: тем самым с них фактически снималась всякая ответственность. Спорить же с всемогущим III отделением им, очевидно, представлялось совершенно немыслимым. Таким образом, действия цензуры вполне объяснимы.
   Труднее объяснить ошибку Потапова, разрешившего опубликовать роман Чернышевского. Очевидно, правы исследователи, предполагающие, что жандармы были введены в заблуждение словами Чернышевского, который утверждал, что содержание его беллетристического произведения "конечно, совершенно невинно,-- оно взято из семейной жизни и не имеет никакого отношения ни к каким политическим вопросам {Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XVI, М., 1953, стр. 364.}.
   Как бы то ни было, роман все-таки был напечатан -- и напечатан совершенно официально. При этом цензура попала в ложное положение: ведь роман "Что делать?" получил цензурное разрешение; следовательно, чтение его, хранение, распространение и т. д. не могло считаться (преступлением. Правда, в 1868 году было запрещено заграничное издание "Что делать?", однако номера "Современника", где в свое время был опубликован роман, не могли быть изъяты из обращения. В этом смысле положение цензуры было очень затруднительным, о чем свидетельствует, в частности, заседание Совета Главного управления по делам печати 3 декабря 1874 года, на котором обсуждалось отношение С. Петербургского градоначальника:
   "При обозрении книжных магазинов С. Петербурга старший инспектор книжной торговли заметил, что во многих из них продаются отдельно сброшюрованные и переплетенные статьи, извлеченные 13 разных повременных изданий. Между прочим, в таком виде продается известный роман Чернышевского "Что делать?", взятый из журнала "Современник", который был запрещен по высочайшему повелению. С. Петербургский градоначальник сообщает о сем на усмотрение Главного управления по делам печати с тем, не будет ли признано необходимым преподать инспекторскому надзору какие-либо указания относительно допущения подобной продажи романа "Что делать?" и вообще торговли отдельно сброшюрованными статьями, напечатанными в повременных изданиях.
   Член Совета Веселаго, на заключение которого передано было эта отношение генерал-адъютанта Трепова, выразил, что в существующих по цензуре узаконениях не имеется на этот предмет никаких постановлений и подобная вырезка статей из журналов и сброшюровка их производилась всегда совершенно свободна. Относительно романа "Что делать?", запрещенного к обращению в заграничном издании и признанного крайне вредным, конечно, по мнению тайного советника Веселаго, не может быть сомнений: его следует изъять из обращения у тех букинистов и в тех магазинах, где он имеется в сброшюрованном в один том виде, тем более, что таких экземпляров должно быть немного...
   Совет, соглашаясь с таковым мнением тайного советника Веселаго, полагает: исполнить согласно его заключению" {ЦГИА, ф. 776, оп. 2 ед. 14, лл. 495--497.}.
   Нельзя не признать, что это решение с юридической точки зрения было незаконным {Цензура и В дальнейшем постоянно и настойчиво преследовала не только самый роман Чернышевского, но н ссылки на него в демократических органах печати. Ко многим примерам этого, уже известным в литературе, можно прибавить еще один.
   21 января 1868 года на заседании С. Петербургского цензурного комитета рассматривалась статья Н. Александрова "Скользкий путь наших романистов", предназначенная для журнала "Дело". В статье содержался восторженный отзыв о романе "Что делать?", и это послужило одним из главных поводов к ее запрещению. В докладе цензора говорилось:
   "Вообще во всей статье Н. Александрова проводится убеждение в необходимости новых общественных и семейных начал вместо старых, будто бы обветшалых, причем много раз подчеркивается мысль, что новые начала должны истекать из экономических условий вопроса о труде и что работники или так называемые им новые люди труда должны, наконец, сменить прежнюю сволочь, отребье человеческой немощи. Находя в подобной пропаганде новых начал "редкую тенденцию поколебать основы семейные и общественные, цензор полагал бы статью "Скользкий путь новых романистов" запретить".
   Цензурный комитет согласился с этим мнением. (ЦГИА, ф. 777, оп. 27, ед. 55, л. 44 об.--45).}. Но никакие преследования не могли уже помешать демократическому читателю изучать бессмертное произведение Чернышевского.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru