Книга, заглавіе которой мы выписали, очень цѣнный подарокъ для читателя, и мы обращаемъ на нее вниманіе всѣхъ, кого интересуетъ исторія русской общественной и политической мысли. Она состоитъ изъ трехъ частей: вступительной статьи Е. А. Ляцкаго; писемъ Чернышевскаго изъ Сибири къ роднымъ; и примѣчаній сына Николая Гавриловича, Михаила Николаевича Чернышевскаго. Къ книгѣ приложены также: портретъ Чернышевскаго, снятый съ него въ Иркутскѣ, въ 1871 г., при переводѣ его изъ Александровскаго завода въ Вилюйскъ; портретъ Ольги Сократовны Чернышевской, посланный ею мужу въ Сибирь; нѣсколько видовъ Кадай,-- перваго мѣста ссылки Чернышевскаго (они составляютъ факсимиле рисунковъ, сдѣланныхъ однимъ изъ сотоварищей Чернышевскаго по ссылкѣ); видъ вилюйской тюрьмы; автографъ-письмо Чернышевскаго, и начерченные имъ же самимъ планы помѣщеній, которыя онъ занималъ на Александровскомъ заводѣ и въ Вилюйскѣ.
Читатели "Русскаго Богатства" могли уже отчасти познакомиться съ перепиской Чернышевскаго изъ Сибири по статьямъ H. С. Русанова, помѣщеннымъ въ журналѣ въ 1910 г. Тамъ были приведены наиболѣе интересныя мѣста изъ этой корреспонденціи за все время пребыванія Чернышевскаго въ Сибири, т. е. съ 1865 по 1883 г. Но въ нашемъ журналѣ были помѣщены лишь отрывки изъ этихъ писемъ, поскольку автору статей они были нужны для указанія на общія условія, при которыхъ работала мысль Чернышевскаго въ Сибири. Собственно же бытовая сто рона жизни изгнанника была сравнительно мало затронута, и именно въ предвидѣніи появленія этой книги. Письма, находившіяся въ распоряженіи H. С. Русанова, были предоставлены ему на время сыномъ Чернышевскаго, относящимся съ чувствомъ трогательнаго піэтета къ своему великому отцу. Нынѣ эти письма печатаются М. Н. Чернышевскимъ цѣликомъ и пока въ первомъ выпускѣ доходятъ до 1875 г., т. е. охватываютъ собою первое десятилѣтіе пребыванія Чернышевскаго за Ураломъ. Предпосланная имъ довольно большая и интересная статья г. Ляцкаго проникнута искреннимъ идейнымъ энтузіазмомъ къ необыкновенной личности Чернышевскаго. Она является очень умѣстнымъ введеніемъ къ корреспонденціи знаменитаго русскаго мыслителя и политическаго дѣятеля, заброшеннаго въ снѣгахъ Сибири. Въ ней встрѣчаются все новые и новые факты, дорисовывающіе столь своеобразную фигуру Чернышевскаго. Г. Ляцкій, на долю котораго выпало счастье работать надъ дневниками Николая Гавриловича, болѣе чѣмъ кто-либо можетъ, дѣйствительно, указать на кой-какія любопытныя черты умственнаго и нравственнаго портрета Чернышевскаго, который въ цѣломъ представляетъ собою человѣка, развивавшагося съ замѣчательной внутренней логикой и послѣдовательностью. Примѣчанія М. Н. Чернышевскаго даютъ въ свою очередь нѣкоторыя новыя черточки къ біографіи его отца.
Но, конечно, центръ тяжести книги лежитъ въ самихъ письмахъ Чернышевскаго. Его жизнь представляетъ не только политическій и интеллектуальный, но и высокій психологическій интересъ. Личность Николая Гавриловича, несмотря на свою рѣдкую цѣльность, далеко не такъ проста, какъ можетъ показаться съ перваго раза. Для біографа, которому дорога живая, конкретная индивидуальность того или другого крупнаго дѣятеля, будетъ, напр., въ высшей степени интересно и поучительно прежде всего конструировать для себя самого, а затѣмъ и уяснить другимъ это совершенно исключительное соединеніе въ одномъ человѣкѣ необыкновенно яснаго, логически-безупречнаго ума и поистинѣ желѣзной силы характера,-- и все это при физическомъ слабосиліи. Одна черта въ особенности поражаетъ въ Чернышевскомъ. Его удивительный умъ даетъ ему возможность чрезвычайно объективно смотрѣть на себя, вдвигать свою личность въ звено фатальной необходимости, связывающей, въ его представленіи детерминиста, всѣ явленія міра физическаго и міра нравственнаго. И въ то же время его стальная воля отнюдь не терпитъ никакого ущерба отъ этой способности ума раздваивать себя на субъектъ и объектъ и наблюдать себя извнѣ, какъ нѣчто постороннее, подлежащее чужой оцѣнкѣ и сужденію. Какъ истинный матеріалистъ, Чернышевскій говоритъ, напр., по поводу предложенія властей написать просьбу о помилованіи, что если его почему-либо считаютъ нужнымъ такъ преслѣдовать, то лишь потому, что у шефа жандармовъ Шувалова и у него, Чернышевскаго, "головы устроены на разный манеръ",-- "а объ этомъ развѣ можно просить помилованія"? Такимъ образомъ даже свое политическое міровоззрѣніе Чернышевскому удается разсматривать, какъ самый объективный фактъ, какъ функцію своего мозга. Но это не мѣшаетъ ему, при всей необыкновенной гуманности въ столкновеніяхъ съ людьми всякаго рода, быть непоколебимымъ въ своихъ нравственныхъ идеалахъ и, среди самыхъ чудовищныхъ внѣшнихъ условій жизни, проявлять поистинѣ религіозное отношеніе къ задачамъ человѣческой нравственности и служенію своему міросозерцанію. Въ тюрьмѣ, на каторгѣ, въ изгнаніи, Чернышевскій остается тѣмъ великимъ идеалистомъ, который въ своемъ дневникѣ еще въ 48-мъ году,-- когда ему не было 20 лѣтъ,-- писалъ: "Для торжества своихъ убѣжденій, я нисколько не недорожу жизнью!-- Для торжества свободы, равенства, братства и довольства, уничтоженія нищеты и порока. Если бы только убѣжденъ былъ, что мои убѣжденія справедливы и восторжествуютъ они, даже не пожалѣю, что не увижу дня торжества и царства ихъ, и сладко будетъ умереть, а не горько, если только буду въ этомъ убѣжденъ" (цитировано г. Ляцкимъ на стр. VI введенія).
Одинъ изъ французскихъ біографовъ Огюста Бланки,-- человѣка, близко напоминающаго нѣкоторыми своими сторонами Чернышевскаго,-- называетъ знаменитаго французскаго революціонера "свѣтскимъ святымъ". У насъ, русскихъ, есть свой "свѣтскій святой". Это-Николай Чернышевскій! Изъ чтенія переписки выходишь не только убѣжденнымъ въ правотѣ великаго міровоззрѣнія труда, которому служилъ Чернышевскій: отъ его писемъ изъ Сибири отрываешься съ сожалѣніемъ, трепеща энтузіазмомъ къ дѣлу освобожденія человѣчества, однимъ изъ лучшихъ сыновъ котораго былъ этотъ мученикъ идеи. Мы рекомендуемъ нашимъ читателямъ глубоко поучительную, въ истинномъ смыслѣ назидательную книгу, которая дается нашей публикѣ въ видѣ корреспонденціи Чернышевскаго. Мы искренно желаемъ, чтобы эта книга нашла возможно широкое распространеніе, и съ нетерпѣніемъ ждемъ второго выпуска.