Чернышевский Николай Гаврилович
Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах. Том X
   М., ГИХЛ, 1951
   

ОЧЕРК НАУЧНЫХ ПОНЯТИЙ ПО НЕКОТОРЫМ ВОПРОСАМ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

5. Влияние климата

   Если мы будем следить историю возникновения какого-нибудь органического существа по всем фазисам ее до самого начала, то мы увидим, что все это существо со всеми своими особенностями -- продукт сочетания неорганических веществ под влиянием особенных обстоятельств обстановки, в которой находились эти вещества; так, например, лев или газель произошла от какого-нибудь позвоночного, имевшего очень низкую организацию и совершенствовавшегося по влиянию обстоятельств, благоприятствовавших улучшению организации; это позвоночное, имевшее очень низкую организацию, бывшее, как ныне полагают, подобным какой-нибудь из низших рыб, произошло от беспозвоночного существа, имевшего еще гораздо более низкую организацию, и развитие его в форму позвоночного животного было также результатом внешних обстоятельств, благоприятствовавших улучшению его организации; а само оно такими же влияниями было произведено из существа еще более низкой организации, такой низкой, что не стоит и называть ее организацией, а это первоначальное существо не стоит и называть органическим существом, следует называть неорганизованным кусочком органического вещества; этот кусочек, в свою очередь, произошел через сочетание неорганических веществ, произведенное благоприятными для такого сочетания обстоятельствами, и в конце концов мы имеем газы и минералы, как материалы, из которых сформировались органические существа по действию благоприятствовавших тому внешних обстоятельств, и, будучи анализирована до основных своих элементов, история, например, льва или газели оказывается суммою перемен в состоянии газов и минералов под действием внешних обстоятельств, а все качества льва или газели оказываются качествами комбинаций неорганических веществ, из которых сложились эти высоко организованные живые существа, а причинами этих перемен оказываются внешние обстоятельства, изменявшие положение частичек газов, минералов и их соединений в неорганизованном кусочке органического вещества и развивавшихся из него органических существ.
   Так стали говорить в наше время натуралисты, усвоив себе, наконец, те понятия, которые с очень давнего времени были принимаемы за истину некоторыми школами мыслителей, разъяснявших наиболее широкие вопросы человеческой любознательности.
   Последователи той системы понятий, которая признана теперь натуралистами за единственную научную в применении к частному вопросу о развитии органических существ, разумеется, не могут спорить против теории натуралистов, соответствующей их понятиям о вещах.
   Итак, если мы хотим взять предметом своих соображений всю историю развития какого-нибудь органического существа с самого начала ее, то мы получим в результате нашего анализа законы существования и взаимодействия неорганических веществ, существенные качества их и комбинации этих основных качеств в комбинациях этих веществ.
   Но для разрешения специальных вопросов о каких-нибудь особенностях какого-нибудь данного органического существа и в особенности существа очень высокой организации, например, какой-нибудь птицы или какого-нибудь млекопитающего, бывает вообще делом излишним рассматривать всю историю перемен, которыми из неорганизованного кусочка органического вещества произведено это существо очень высокой организации; надобно устранять из соображений о специальном вопросе все не имеющее специального отношения к нему, заставлять ограничиваться рассмотрением только той части истории этого существа, которая начинается обособлением его от существ, с которыми было оно до той поры одинаково, или, как это говорится, начинать историю данного существа высокой организации происхождением его от предков, от которых произошли вместе с ним другие существа, наиболее близкие к нему по своей организации. Так, например, если мы хотим говорить о льве, то нам нет надобности рассказывать историю развития предков льва до того времени, когда они уже стали существами, на которые похож нынешний лев. Надобно начать историю происхождения льва изложением сведений о том, какова была организация того ближайшего предка, от которого произошли лев и близко родственные ему млекопитающие, то есть, по нынешнему состоянию наших знаний о происхождении льва, описанием организации общего предка так называемого семейства кошек.
   Поступать иначе, рассказывать по поводу исследований об истории льва историю развития всего ряда предков его от кусочка неорганизованного вещества До возникновения общего предка, значило бы обременять специальный трактат сведениями, приложению которых место не в нем, а в общем трактате о развитии живых существ, -- не собственно льва или хотя бы семейства кошек, или даже хотя млекопитающих, а вообще всех живых существ всего животного царства.
   Начиная историю льва прямо описанием организации непосредственного предка его, мы берем формы и качества этого предка за основание наших соображений о ходе перемен, которыми из этого непосредственного предка развился лев. Таким образом мы имеем коренной нормой наших рассуждений об истории льва уж не какой-нибудь неорганизованный кусочек органического вещества, не какое-нибудь беспозвоночное животное, бывшее одной из переходных форм развития этого кусочка в организм льва, даже не какое-нибудь млекопитающее, бывшее общим предком всех хищных животных, а существо более высокой организации, чем эти отдаленные предки. Существо, уже бывшее если не животным, имевшим все общие качества нынешних кошек, то качества, очень близкие к ним, и по форме тела бывшее, если еще не вполне животным кошачьего семейства, то очень похожим на нынешних животных этого семейства.
   Это очень высоко организованное существо имело уж очень определенные формы тела и очень определенные качества ума и характера. Все эти его особенности служат основанием наших соображений об истории развития льва. Таким образом, сумма наших соображений об истории льва слагается из сведений, делящихся на два разряда. Один составляет формы и качества непосредственного предка льва, другой -- сведения о влиянии внешних обстоятельств на этого предка и произошедших от него существ, постепенно приближающихся своими формами и качествами к нынешнему льву.
   Итак, в трактат об истории льва должна входить лишь последняя, сравнительно маленькая доля той истории развития, которая рассказывает о происхождении нынешних живых существ из неорганизованного кусочка органического вещества. Этого ограничения требует логика; мы никогда не могли бы изучить никакого специального вопроса, если бы стали по поводу его заниматься вопросами более широкими, до которых нам не должно быть дела при изучении этого частного вопроса. Так, но мы должны помнить, что всю историю перемен от возникновения неорганизованного кусочка органического вещества до возникновения очень высоко организованного млекопитающего, бывшего непосредственным предком льва, мы устраняем из нашего трактата по необходимости сосредоточить наши силы на изучении специального вопроса об истории льва. Должно помнить, что формы и качества непосредственного предка льва берутся нами за основание наших исследований об истории льва только потому, что мы устранили из нашего исследования историю возникновения этого предка, что когда специальный вопрос об истории льва мы заменим общим вопросом об истории всех живых существ, то основанием для наших соображений будут уж не какие-нибудь специальные качества какого-нибудь органического существа, а качества неорганических тел и сочетаний этих тел и влияние внешней обстановки на возникновение этих сочетаний неорганических веществ.
   Таким образом, если говорить вообще об истории органических существ, то весь ход ее определяется влиянием внешней обстановки на те соединения неорганических веществ, из которых возникли живые существа. Но когда мы исследуем в частности историю какого-нибудь из нынешних живых существ, мы должны брать началом наших соображений сведения о том из прежних живых существ, которое было непосредственным предком его. Организация этого предка и качества, принадлежащие его организму, должны служить основанием наших рассуждений о том, как изменялось оно, постепенно приближаясь к нынешнему виду существа, историю которого стараемся мы разъяснить, как изменялись нравственные и умственные качества этого предка сообразно изменению его организации, какими влияниями внешней природы были производимы эти перемены.
   Когда живые существа одного вида живут вместе, то и они имеют влияние друг на друга. У растений зерно может развиваться без всяких отношений к другим зернам того же растения и вне всякого влияния уже существующих растений этого вида. Чтобы развитие зерна шло этим способом без всякой зависимости от растений или других зерен того же вида, достаточно, чтобы зерно лежало на некотором расстоянии от этих растений и зерен. У многих видов растений такой способ развития составляет случай очень обыкновенный, у некоторых преобладающий. Нечто подобное тому представляет история развития многих низших животных: зародыш в очень ранней степени развития отделяется от родительского организма и продолжает свое существование без всяких отношений к другим организмам того же вида. Можно подводить под эту форму существования развитие даже многих позвоночных животных. Так, например, зерна икры у большинства видов рыб развиваются в маленькие рыбки без всякой связи с организмами, от которых произошли, и между собою. Но аналогия с низшими животными, ведущими жизнь одиноко от других существ того же вида, кончается очень скоро после того, как маленькая рыбка вылупилась из зерна икры. Эти рыбки, вообще говоря, плавают стаями, а если у некоторых видов и ведут одинокую жизнь, то все-таки по достижении половой зрелости сближаются между собою, хотя на короткое время. У млекопитающих одинокое развитие совершенно невозможно. Новорожденное существо остается довольно долго при матери и не может существовать иначе, как при ее пособии. В тех отделах млекопитающих, которые называются высшими, связь между отдельными существами имеет формы более многосложные и прочные, чем одно только кормление детей молоком матери. Эти существа живут или семействами, или более многочисленными обществами. Каждое из таких млекопитающих проводит всю свою жизнь вместе с другими, под влиянием других. Как назовем мы отношения живого существа к другим существам того же вида? Скажем ли мы, что эти другие существа должны быть причисляемы к разряду предметов, составляющих внешнюю природу, обстановку жизни того существа, которое живет вместе с ними, или рассудим, что точнее будет различать отношение живого существа к другим существам того же вида от его отношений к другим внешним предметам, это вопрос лишь о словах, об удобстве классификации. Очень вероятно, что классификация, наиболее удобная для истории живых существ очень высокой организации, не должна ограничиваться различением двух разрядов внешних предметов, [а] должна принять подразделение предметов более подробное. Оно будет приблизительно таково.
   Те существа, в обществе которых постоянно живут млекопитающие.
   Другие млекопитающие того же вида; млекопитающие других видов, которые это существо считает родственными своему виду; остальные живые существа, с которыми встречается оно.
   Собственно так называемая внешняя природа, которую при этой классификации составляют только растения и неорганический мир.
   У млекопитающих очень высокой организации разные общества существ одного и того же вида имеют заметное взаимное влияние одно на другое; еще сильнее влияние членов одного общества на нравственные и умственные качества каждого из составляющих его членов.
   Из этих общепризнанных натуралистами фактов мы видим, что когда дело идет об истории какого-нибудь организованного живого существа, то для удобства разъяснений должно различать его отношения к существам одного с ним рода от его отношений к внешней природе. Мы будем различать эти два разряда влияний.
   
   Обстановку человеческой жизни образует так называемая внешняя природа. Ее влияния на человека подводятся под два разряда: один образует так называемое влияние климата, другой -- так называемые топографические влияния.
   Климатические влияния имеют в свою очередь три важнейшие подразделения: климат должно рассматривать со стороны температуры, со стороны степени влажности, воздуха и со стороны чистоты его.
   Издавна принято делить климаты по градусам широты на тропический, или жаркий, умеренный и холодный и характеризовать влияние этих климатов на человеческую жизнь порицаниями тропическому и холодному климату, похвалами умеренному. Эта классификация была сделана учеными наций, живших в климате, который считался у них умеренным; должно прибавить, что, повторяя обыкновенные человеческие похвалы своему родному, эти ученые очень мало знали тот климат, который называли жарким, и почти вовсе не знали того, который называли холодным. Классификация была установлена греческими учеными, знавшими, собственно говоря, только климат Греции, приморских частей Малой Азии, Сицилии, южной Италии и островов восточной части Средиземного моря. Через несколько времени возникли большие греческие города в Египте, Сирии, на берегах Евфрата и Тигра. Несколько позднее греки привыкли жить в землях на север от Греции до Дуная в средней и северной Италии. Но это мало изменило их классификацию климата и климатических влияний. В Греции были местности не более теплые, чем северная Италия, и были другие, в которых летний зной достигал приблизительно такой же силы, как в Александрии, Анатолии, Селевкии. Перемена понятий состояла собственно в том, что границы умеренного климата расширялись и к северу, и к югу по мере того, как расширялась по обоим этим направлениям полоса земли, в которой привычно было грекам жить. -- Римляне поселились многочисленными городскими обществами в северной Франции, по среднему течению Рейна, в Бельгии, в Англии, далеко за той границей, которую давали греки климату, удобному для высокого развития цивилизации. Но в общих научных понятиях они оставались только учениками греков, не имели такого запаса теоретических знаний, чтобы заменять греческие мнения по важным научным вопросам Другими, хотя бы на практике чувствовали несоответственность греческих мнений с фактами. Таким образом, в ученых книгах сохранялись греческие понятия о границах умеренного климата и о превосходстве его над так называемым жарким. Передовые народы новой Европы очень долго оставались только учениками греков, потому и в вопросе о климатах повторяли их мнения в такие времена, когда уж гораздо лучше их знали жаркий и холодный климаты; но была произведена перемена в определении северной границы умеренного климата по внушению национального самолюбия. Передовыми нациями стали французская, английская, немецкая. Они жили в землях, которые у греков считались имеющими такой холодный климат, что в них невозможно высокое развитие человеческой жизни. Нельзя ж было ученым этих наций оставить своих соплеменников и самих себя под приговором, отнимающим способность и к науке, и к хорошему общественному устройству у людей, живущих на север от Греции и южной Италии, потому было решено, что Франция, Англия, Германия лежат в умеренном климате; это было постановлено единодушно учеными всех трех стран. Но народы их ссорились между собою; да и без всякой ссоры кому же не хочется считаться лучшим из всех? Потому французские ученые говорили, что хотя климат Германии и Англии допускает своей умеренностью высокое развитие общественной и умственной жизни, но наилучшего развития там быть не может, потому что климат не вполне умеренный: в Германии он несколько холоднее, в Англии и несколько холоднее и гораздо сырее, чем нужно для наилучшего развития людей; только во Франции климат истинно умеренный, потому только в ней и достигли люди истинно высокого развития. Немцы и англичане умели рассуждать об этом деле нисколько не хуже. Их ученые находили, что истинно умеренный климат имеют только Германия и Англия, а во Франции климат слишком жарок, раздражает и расстраивает нервы, сушит или расслабляет мускулы, так что, собственно говоря, французы не могут очень хорошо заниматься ни физическим, ни умственным трудом; это составляет привилегию немецкого климата -- по немецким ученым, повторявшим французские порицания английскому климату, привилегию английского климата -- по мнению английских ученых, повторяющих французские порицания немецкому климату.
   Но эти взаимные порицания имели только такой размер, чтобы первенство порицающего народа над порицаемыми было бесспорным в его собственном мнении; за порицаемыми народами оставлялись места очень почетные, хотя и низшие, но очень высокие; требовала того выгода порицающего народа. Чем выше второстепенные места, тем возвышеннее высота первого места, возносящегося над ними; во-вторых, представителям превосходства своей нации не было возможности не признавать высокого развития соперничествующих с ней наций: французы не могли отрицать, что англичане и немцы имеют великих ученых и поэтов, а главное, имеют войска, сражающиеся очень храбро, способные одерживать блистательные победы. То же самое должны были признавать англичане и немцы друг за другом и за французами.
   Но в те времена, когда эти три нации приобрели преобладающее значение в научной деятельности и стали судить о вещах довольно независимо от старых греческих учителей своих, итальянцы утратили прежнее господство в научной и политической деятельности новой Европы, а испанцы потеряли прежнее преобладание в политической жизни Западной Европы. Таким образом, для французов, англичан и немцев стало ясно, что жизненные силы этих двух народов истощены, то есть были эфемерны {Призрачны. -- Ред.}; а из того следовало, что и климат земель их имеет при некоторых достоинствах характер существенно дурной: своей теплотой он на некоторое время возбуждает физические и умственные силы людей к энергической деятельности; но теплота его чрезмерная и возбуждение, производимое им, скоро изнуряет людей своей чрезмерной горячностью; Италия и Испания -- это теплицы; народы, живущие в них, подобно тепличным растениям, приобретают роскошное развитие, но не имеют выносливости, лишены крепкой жизненной энергии; дав роскошный цвет, увядают, не успевая произвести таких свежих плодов, как растения, развивающиеся под открытым небом, приобретающие прочную силу здоровья от прохладных ветерков днем и ночной прохлады. Таким образом, в XVII веке, когда французы, англичане и немцы стали судить о вещах независимо от мнений древних греков, умеренный климат оказался передвинувшимся градусов на десять к северу сравнительно с положением, какое имел в классической древности. Южная граница его стала совпадать с северной границей умеренного климата греков, а весь греческий умеренный климат оказался чрезмерно теплым, расслабляющим людей излишеством своей теплоты.
   Но взамен потери, понесенной человечеством от превращения земель, благоприятствовавших прежде своим климатом высокому развитию человеческих сил, в земли, расслабляющие людей, отнимающие у них и физическую и умственную энергию, пожалованы были довольно большие привилегии землям на севере от нового превосходнейшего климата. Греки воображали варварские страны на севере от Дуная снеговым кладбищем, в котором замерзает у людей всякая умственная и общественная жизнь; теперь оказалось не то: шведы в Тридцатилетнюю войну приобрели славу храбрейшего народа в свете и сохраняли ее до начала XVIII века, да и после выказывали себя людьми очень храбрыми, а сила русских в XVIII столетии быстро увеличивалась; из этого следовало, что климат Скандинавского полуострова [и] земли русского народа имеет благотворное влияние на развитие людей: он дает им очень выносливую энергию. Конечно, нельзя ожидать ни изящества нравов, ни возвышенности научных или поэтических стремлений от народов, принужденных большую часть года прятаться от мороза в жилищах наглухо запертых, а при необходимости выходить на открытый воздух принужденных кутаться в тяжелые безобразные шубы; конечно, люди этих земель ужасающих морозов не могут не быть похожи на своих соотечественников медведей -- кажется, белых, кажется, тех самых, которые плавают на льдинах Ледовитого океана?-- Но неуклюжий, чуждый возвышенных чувств, какими прославились львы, -- медведь силен, упорен, неутомим. Эти достоинства принадлежат и его соотечественникам шведам и русским. Что и говорить, дурен климат Скандинавского полуострова и России; он, сжимая мозг своим льдяным воздухом, убивает в людях все высокие стремления, но в тех низших деятель-ностях, какие возможны при отсутствии благородных стремлений, народы морозного севера выказывают упорную, неутомимую силу, внушающую уважение к ним.
   Передвинув наиболее благоприятный для развития цивилизации пояс на то место, на 10<sup>о</sup> к северу, и рассудив, что прежний, благоприятный для развития пояс вреден для него своим чрезмерным жаром, расслабляющим энергию, ученые представители новых передовых наций передвинули на много градусов к северу и тот пояс совершенно убивающего энергию зноя, о котором у греков были только сказочные поверья, как о какой-то далекой окраине материка Африки, находящейся за пределами всех земель, в которых бывали греческие торговцы или воины. Эта страна "сожженных солнцем" эфиопов, как называется она в песнях Гомера, находилась где-то не только за Египтом, но и за Нубией, климат которой, по греческим понятиям, был чрезвычайно благоприятен для людей. Эфиопы, жившие в Нубии, были, по мнению греков, самые здоровые, долговечные и сильные из всех людей; они были вовсе не те "сожженные солнцем" эфиопы, которых посещал Посейдон во времена странствований Одиссея. Они были жители наилучшего в свете климата. Не казались грекам странами чрезмерного зноя ни южная Аравия, ни Индия, напротив, они превозносили климат южной Аравии и не находили тяжелым для македонских и своих воинов климат Пенджаба; не говорят ничего и о том, чтобы тяжел был для греков селевкидских армий {То есть армий государства в IV в. до н. э. выделившегося из державы Александра Македонского. -- Ред.} климат земли по Гангу.
   Но когда климат Греции и Италии оказался расслабляющим людей, то натурально было ужасающему воображение зною передвинуться из сказочной земли "сожженных солнцем" эфиопов до северного берега Африки на западе, а на востоке -- до Кавказа и южного берега Каспийского моря. Не только в Индии, не только в Персии, но и в Малой Азии (за исключением Ионии, погубить которую не допускала "Илиада") солнце стало угнетать людей таким зноем, что они утратили всякую физическую бодрость и всякую умственную силу.
   Эти фантастические соображения, бывшие неизбежными при понятии о чрезмерности жары в Греции и Италии, подкреплялись жалобами новых путешественников, заезжавших в новооткрытые земли "сожженных солнцем" эфиопов, и страшной смертностью, губившей посылаемые туда европейские войска. Так это продолжается и до сих пор в тех книгах, которые пишутся по старым фантазиям ученых и по жалобам европейских администраторов, генералов, офицеров, служащих в Ост-Индии, в Тонкине, <на> Малайском архипелаге и, еще хуже того, на берегах экваториальной Африки. Европейцы, вскоре по приезде туда, изнемогают от болезней, производимых зноем, и, если не поспешат возвратиться на родину, умирают через несколько лет по приезде, а в некоторых местностях -- через год и даже меньше.
   Даже Алжирия, в которой так хорошо жилось переселявшимся туда европейцам, когда она была частью римского государства, приобрела удивительное свойство истреблять французских колонистов: дети, родящиеся там у них, умирают; точно то же делает с детьми англичан Ост-Индия; то, что можно простить ей, производящей перец и корицу, несколько предосудительно для Алжирии, которая могла бы быть снисходительнее к европейцам, имеющим в своей части света такие места, откуда виден берег соседнего с Алжирией Туниса.
   Наряду с ужасами, производимыми убийственным зноем южной Азии, идут рассказы о прелести климата Индии. Как соединить эти противоположные мнения? Те ученые, которые серьезно занимаются климатическими исследованиями, уже довольно давно объяснили, в чем дело. Только недостаточное знакомство с результатами их трудов дает возможность повторять старые фантазии тем ученым и неученым писателям, которые все еще толкуют о вредности так называемого жаркого пояса для физического здоровья И нравственной энергии.
   Изложим важнейшие из тех выводов о климатах земного шара, которые добыты термометрическими наблюдениями и серьезным разбором житейских фактов.
   Под экватором солнце ежедневно поднимается до зенита. На тропике оно достигает зенита только один раз в продолжение года; но из этого не следует, что на тропике только один день в продолжение целого года имеет такое количество даваемого солнцем тепла, как на экваторе каждый день, а все остальные дни на тропике имеют меньше солнечной теплоты, чем на экваторе. Нет, под тропиком довольно за долгое время до летнего солнцестояния начинаются такие дни, в которые количество теплоты, получаемой от солнца, превышает сумму теплоты экваториального дня, и это продолжается довольно много времени после летнего солнцестояния. Понять верность такого расчета будет легко и без астрономических вычислений. Под экватором все дни имеют равную длину, каждый длится 12 часов (с прибавлением нескольких минут, в которые солнце кажется уже вставшим, хотя в действительности находится еще под горизонтом, и нескольких минут, в которые оно кажется еще не зашедшим, хотя в действительности уже опустилось под горизонт. Эти прибавки производятся преломлением лучей в атмосфере, дающим нашему глазу видеть солнце, в действительности находящееся ниже горизонта; под экватором обе прибавки имеют наименьшую продолжительность; по мере удаления от экватора величина растет). Под тропиком дни в летнюю половину года длиннее 12 часов, и продолжительностью их вознаграждается то, что солнце не доходит до зенита. Например, за десять дней перед летним солнцестоянием или после него высота пути солнца уж довольно мало отличается от экваториальной, а продолжительность дня много больше, чем под экватором, и этим излишком превышается тот недочет, который происходит от несколько меньшей высоты солнечного пути.
   Если мы будем брать прямо всю ту теплоту, какую производят лучи солнца, падающие в нашу атмосферу, то мы получим для ряда широт, идущего от экватора к полюсу, ряд цифр, совершенно противоположный ожиданиям людей, не знающих этого расчета. В день летнего солнцестояния сумма теплоты, идущей от солнца в атмосферу, растет с отдалением местности от экватора. Мы не имели под руками таблиц этого рода, составленных астрономами; знаем только, что первая такая таблица была составлена лишь в недавнее время, лет 20 тому назад или меньше. Имя ее составителя мы не умеем припомнить. Помним только, что, судя по фамилии, он итальянец. Для людей, не умеющих пользоваться формами высшей математики, вычисления подобного рода представляют длинную работу. Потому мы, пытаясь разъяснить для себя дело, должны были ограничиться вычислением лишь для немногих широт и делали расчеты по интервалам 10<sup>о</sup> широты. В этом ряду цифр сумма теплоты, падающей в атмосферу в день летнего солнцестояния, растет вместе с широтой. Не имея теперь под глазами таблицы, составленной нами, мы не можем с точностью припомнить находившихся в ней цифр, а сделать вновь вычисления было бы с нашей стороны напрасным трудом, когда мы теперь знаем, что существуют таблицы, гораздо более полные и точные, чем та, какую могли бы вновь сделать мы при нашем незнакомстве с приемами высшей математики, потому ограничимся вычислением одной цифры, получить которую можно через простую справку с тригонометрическими таблицами. Это будет цифра суммы теплоты, падающей в день летнего солнцестояния на полюс.
   Чтобы те из наших читателей, которым, как и нам, известно значение тригонометрических терминов и употребление тригонометрических таблиц, могли проверить нашу цифру, мы приведем все данные, посредством которых выводится она.
   На полюсе в момент солнцестояния высота солнца над горизонтом равняется углу, образуемому эклиптикой с экватором. Этот угол несколько больше 23<sup>о</sup>20'; берем эту цифру, чтобы можно было иметь уверенность в том, что высота солнца за 12 часов до момента солнцестояния и через 12 часов после него не меньше величины, принимаемой нами за равную для всего дня. Продолжительность дня равняется полной длине суток, то есть она вдвое больше продолжительности экваториального дня. Логарифм синуса 23<sup>о</sup>20' -- {Здесь в рукописи пропуск. -- Ред.} этому логарифму соответствует число {Далее в рукописи пропуск. -- Ред.}. Умножая это число на 2, мы получаем сумму теплоты, падающей на полюс в день летнего солнцестояния -- {Далее пропуск. -- Ред.}.
   А сумма теплоты, падающей в продолжение суток на экватор, равняется половине площади круга, то есть

[На этом рукопись обрывается].

   

ОЧЕРК НАУЧНЫХ ПОНЯТИЙ ПО НЕКОТОРЫМ ВОПРОСАМ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

6. Влияние топографических особенностей

   Страны, имеющие приблизительно одинаковый климат по своей температуре, дают человеческой жизни очень неодинаковую обстановку при различии по качествам почвы, по количеству и постоянству ее орошения и по зависящим от этих двух условий качествам и количеству растительности. Различия по изобилию или скудности растительности имеют после температурных разниц наиболее сильное влияние на жизнь людей и производят наибольшие различия в быте топографических групп людей. Это потому, что растения доставляют почти всю сумму человеческой пищи, служа или прямо материалом ее, или пищею для животных, которыми питаются люди.
   Растительный процесс один из видов химического процесса. Для каждого химического процесса нужна некоторая высота температуры, и некоторые из них прекращаются при такой высоте температуры, которая еще недостаточна для многих других. Но каждый процесс происходит с наибольшей быстротой при температурах, близких к высшему пределу той теплоты, при которой возможно происходить ему. Так, например, окисление железа прекращается при известной высоте температуры и заменяется обратным процессом отделения кислорода от железа, восстановлением железа из окисленного состояния в неокисленное, так называемое металлическое состояние. Но с наибольшей быстротой окисление железа происходит при температуре, которая лишь немного ниже высоты, прекращающей процесс окисления его. Растительный процесс прекращается при высоте температуры очень незначительной по сравнению с температурой, при которой прекращается окисление железа, и для разных растений неодинакова та высота температуры, при которой погибают они от излишества теплоты. Так, например, некоторые полярные растения не могут выносить даже той высоты температуры, которая необходима для растений средней Европы, а многие растения средней Европы погибают в экваториальном климате. Но каков бы ни был высший предел температуры, при которой может существовать данное растение, рост его происходит наиболее быстро при температурах, близких к этому высшему пределу. Из этого следует, что те растения, которые могут существовать в климатах неодинаковой температурной высоты, растут наиболее энергично в наиболее теплом из климатов, в каких могут существовать, и если, например, растение средней Европы может существовать в экваториальном климате, то, вообще говоря, оно будет расти там быстрее и достигать большей величины, чем в средней Европе. Исключения бывают, но они только исключения из общего правила и объясняются тем, что мы ошибочно определили наибольшую высоту температуры, совместную с хорошим ходом жизни растения, над которым делаем опыт перенесения его из родного климата в более теплый.
   Из того закона, что с повышением температуры до известного предела увеличивается энергия растительного процесса, следует вывод, что, вообще говоря, растительность имеет наилучшее развитие в том климате, который наиболее близок к пределу высшей температуры, при какой возможен растительный процесс. Если, например, предположить, что растительный процесс,..

[На этом рукопись обрывается].

   

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории

5. Влияние климата

   Этот вариант печатается впервые. Рукопись: 25 полулистов почтовой бумаги большого формата, исписанных К. Федоровым, секретарем автора; рукопись обрывается в средине первой страницы последнего полулиста. Рукопись хранится в ЦГЛА (No 348). Текст варианта печатается по рукописи.
   

Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории

6. Влияние топографических особенностей

   Печатается впервые. Рукопись: 3 полулиста почтовой бумаги большого формата, исписанных рукой К. Федорова, секретаря автора; его же рукой сделаны все исправления; рукопись обрывается в средине предложения. Рукопись хранится в ЦГЛА (No 358). Печатается по рукописи.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru