Чернышевский Николай Гаврилович
Об отношении языка славянского к языкам родственным. Исследование А. Гильфердинга

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
   Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843--1889)
   ГИХЛ, "Москва", 1953
   

Об отношении языка славянского к языкам родственным. Исследование А. Гильфердинга. Москва. 1854. В 8-ю д. л. III, 126 и IV стр.

   Когда явилось глубоко ученое творение равно великого филолога и историка славянского, Шафарика1, "Славянские древности", с восторгом были встречены славянскими учеными его основные выводы, перед основательностью которых должны были замолкнуть возгласы отсталых западных ученых, что "славяне азиатцы, а не европейцы". Одно из главнейших положений Шафарика, доказанное сравнением славянского языка с родственными, было: славяне и по языку, как по всем другим стихиям народности, чистые европейцы; родство славянского языка с латинским, греческим, особенно с немецким, гораздо теснее, нежели родство его с азиатскими языками индоевропейского семейства. Славянские ученые гордились этим выводом, потому что он был доказан с редкою ученостью; они радовались ему, ибо в те времена (ужели минувшие?) думали, что теснейшее родство с образованнейшими народами земли почетно, отрадно для славян, точно так же, как, например, и для немцев почетно теснейшее родство с римлянами. Вывод Шафарика был тогда желанный вывод; но желанный вывод не был диктован Шафарику предубеждением -- нет; высказывая его в такой форме, признавая ближайшим родство славян именно с немцами, Шафарик побеждал свое чешское чувство антипатии к немцам, которые всеми силами старались -- и наполовину успели -- истребить чешскую народность. Вся книга Шафарика пропитана этою антипатиею; но умел он побеждать ее там, где того требовала истина. Честь и слава таким ученым!
   Но книга Шафарика вышла еще в 1837 году. Времена переходчивы. Теперь являются из среды самих славян люди, с торжеством утверждающие, что европейцами можно назвать персиян, курдов, если хотите, зендов, но не славян; что славяне -- истые азиатцы. Не будем спрашивать, зачем их неосмотрительное усердие хочет отнять у нас имя европейцев? Но попросим у них доказательств на их положения, противоречащие всему, что доселе считалось в науке истиною.
   Доказательства потрудился собрать г. Гильфердинг в рассматриваемой нами книжке; и мы должны посмотреть, основательны ли они. Правда, мы уже имели случай рассматривать некоторые из них по случаю выхода в свет отдельным изданием его исследования "О родстве славянского языка с санскритским"2; но теперь он гораздо полнее и резче высказывает свои мнения и приводит доказательства, если не новые, то в новой, более строгой форме; и мы не можем оставить без внимания его новое исследование, потому что, располагая значительным запасом филологических сведений, он мог придать своим мнениям прекрасную ученую обстановку, которая может легко обольстить людей, незнакомых специально с выводами великих современных филологов о степенях родства между индоевропейскими языками и может ввести в заблуждение тем легче, что, с скромностью говоря о степени самостоятельности своих выводов, г. Гильфердинг прибавляет: "Это рассуждение, я надеюсь, представит, конечно, не глубокое и полное, но по крайней мере общее очертание науки о языках нашего индоевропейского племени и, может быть, послужит к тому, чтоб ознакомить с нею людей, благосклонных к филологии, но не имеющих ни времени, ни терпения прочитать ученые и полновесные книги по этой части". Из этих слов читатели, незнакомые специально с положением нашей науки, несомненно выведут заключение, что книжка г. Гильфердинга не более, как простая компиляция, в которой нет ничего, кроме вещей общеизвестных и общепринятых в науке. На самом же деле, в его исследовании так много оригинальности, что, мы опасаемся, мало останется простора простой, неоригинальной справедливости мнений. Рассмотрим же высказываемые г. Гильфердингом мнения, не осмеливаясь и не считая нужным выказывать в разборе своем никаких притязаний на оригинальность мнений, и ограничиваясь легкою ролью сличения положений и доказательств г. Гильфердинга с общеизвестными в науке фактами, чтоб видеть, потому ли приходит он к выводам, противоречащим всему общепринятому, что глубже своих противников исследывает факты, или только потому, что не хочет знать о фактах, разрушающих его мнения, "игнорирует" факты. Вот его основные положения:
   Родство славянского с санскритским гораздо теснее, нежели с греческим, латинским, немецким; с другой стороны, не только новоперсидский, но и зендский гораздо далее уклонились от санскритского, нежели славянский. Поэтому славянский язык, обыкновенно причисляемый к европейской (западной) ветви индоевропейских языков, надобно причислить к азиатской (восточной), к которой, кроме его, принадлежит только санскритский, потому что персидский язык, вопреки общепринятому мнению, принадлежит к западной, а не к восточной ветви. Это заключение основывается на том, что звуки всех индоевропейских языков, кроме славянского, далеко уклонились от санскритских звуков, а звуки славянского остались в необыкновенной близости, можно сказать, тожестве с санскритским.
   Таким образом, г. Гильфердинг основывает свои заключения на рассмотрении одной только стороны языка -- звуков его, не обращая внимания на другие, не менее важные: этимологию и корни. Уж по этой односторонности основания выводы его очень подозрительны. Правда, было время, когда предметы классифицировались не по соображению всех их существенных признаков, а по одному признаку. Так млекопитающих в старину делили на классы по зубам или по образу жизни, растения -- по числу тычинок и пестиков, народы -- на племена по лицевому углу или по цвету волос и кожи. Но такой метод признан давно недостаточным, неосновательным. Чтоб дать общепонятный пример его неверности, попробуем разделить европейские народы индоевропейского племени (белой расы) по цвету волос. Мы получаем: 1) семейство черноволосое: испанцы, итальянцы, южные французы, греки, малоруссы; 2) семейство русое: немцы, северные французы, поляки, великоруссы; 3) семейство рыжее: англичане. Что за уродливые группы! Малоруссы родня не великоруссам, а испанцам; немцы не родня англичанам, а родня половине французов и великоруссам; французы между собою не родня, а одни принадлежат к итальянцам, грекам или малоруссам, другие к немцам или великоруссам! Подобную путаницу придумать можно только во сне... И всегда мы прийдем к таким уродливым группам, если будем распределять по одному признаку. Известно, что, распределяя животных на классы по важнейшему, существеннейшему признаку -- способу движения и образу жизни, причисляли кита (и, если б захотели, могли бы причислить выдру, бобра, гуся и утку) к рыбам, а летучих мышей -- к птицам, куда можно было бы также причислить и белок, и летающих рыб, и половину насекомых. Потому-то подобный способ классификации давно уж признан годным только для забавы, и сочтено необходимым, при распределении предметов на классы, принимать в соображение все их важнейшие признаки, все их существенные стороны. Таким образом, и при классификации языков признано необходимостью принимать в соображение все существенные стороны языка, то есть 1) фонетику, 2) этимологию и 3) корни. Если б г. Гильфердинг поступил сообразно требованиям науки, конечно, он пришел бы совершенно не к той классификации, какую видим у него теперь, и, по всей вероятности, не опровергал бы, а признавал бы выводы великих подвижников на поприще беспристрастного языкоучения. По крайней мере склонения, чтоб не ходить далее, убедили бы его, что славянский язык далеко не так близок к санскритскому, как он думает теперь.
   Но даже и при односторонней недостаточности своего основания классификации, едва ли бы г. Гильфердинг получил возможность образовать свои странные сочетания, по которым славянский ближе к санскритскому, нежели зендский (между тем как зендский почти не отдельный язык, а только наречие санскритского, к которому у него отношение такое же, как, например, у польского к русскому), если бы захотел беспристрастнее взглянуть на приводимые им доказательства необыкновенной, по его мнению, близости славянского к санскритскому и решительного различия этой пары от остальных родных. Так как мы говорим только о своем, то есть о славянах и славянском языке, то считаем излишним входить в рассмотрение мнений г. Гильфердинга о литовском языке, во-первых, потому, что почти все, что мы скажем о доказательствах принадлежности славянского к восточной, по мнению г. Гильфердинга, а не западной, как все думают, ветви, относится и к литовскому (доказательства одни и те же у г. Гильфердинга, и опровержения на них одни и те же) ; во-вторых, если б литовский язык, действительно необыкновенно близкий к славянскому, и был очень близкая родня санскритскому, из этого еще ничего почти не следовало бы относительно славянского: Иван может быть очень похож на Петра, Петр может быть родным братом Сидору, а Сидор все-таки может быть вовсе непохож на Ивана, на которого походит его брат. Малорусское наречие необыкновенно близко к польскому языку, великорусское наречие неразрывно связано с малорусским, а все-таки великорусский язык очень далек от польского, гораздо дальше, нежели от сербского, с которым у малорусского, так же как у великорусского, нет никакой непосредственной связи. Так и литовский может быть родным братом славянскому и быть чрезвычайно близок к санскритскому, а все-таки славянский останется к греческому, с которым нет ни у него, ни у литовского непосредственной связи, гораздо ближе, нежели к санскритскому. Испания граничит с Франциею, а Франция с Англиею; но из этого не следует же, чтоб Англия была к Испании ближе, нежели Италия. Итак, посмотрим на доказательства необыкновенной будто бы близости славянского языка к санскритскому, не мешая в дело литовского.
   Славянский язык (говорит г. Гильфердинг) не отличается от санскритского никакими органическими изменениями звуков при переходе их из санскритского в славянский, а все другие индоевропейские языки отличаются. Органическими изменениями звуков называет он правильный, постоянный переход одних звуков одного языка в другие звуки на другом языке. Так, например, русское ы правильно в сербском заменяется и, а л заменяется о: мы, вы, по-сербски будет ми, ей; дал, звал -- дао, звао; был -- био, и т. д. Это органические изменения: но черный по-сербски църни, между тем как чело -- чело, человек -- човек и т. д. Заменение русского ч сербским ц случайное, неорганическое. Но если бы органических изменений при переводе слов из санскритского в славянский не было, как утверждает г. Гильфердинг, это свидетельствовало бы о необыкновенной перепутанности, искажении славянских звуков, достигшей до того, что их нельзя и сравнивать с санскритским, а вовсе не об особенной близости. Так, сравнивая немецкий с английским, иногда трудно подвести под правила переходы звуков: binden -- bend, a sitzen -- sit; в одном слове немецкое i уцелело, в другом перешло в е; это оттого, что английский язык довольно ломаный; а если бы, сравнивая его с немецким, вовсе нельзя было найти в нем органических переходов, это значило бы, что он уже совершенно изломан. Итак, нам кажется, что если бы факт, приводимый г. Гильфердингом, был справедлив, он доказывал бы не близость к санскритскому, а изломанность славянского языка, потому что, нет сомнения, санскритские звуки изменяются в славянском, хотя г. Гильфердинг и готов утверждать противное: ведь не по-санскритски же, наконец, мы говорим? Различествующих звуков гораздо более в славянском и санскритском, нежели тожественных; и если нет правильных изменений, тем хуже для доказывающих близость, потому что тем более неправильных. Но, по счастью, для славян-филологов, славянский язык вовсе не ломаный, и органические переходы санскритских звуков отыскать в нем очень легко, даже в большем числе, нежели, например, в латинском или греческом.
   В самом деле, говоря об органических изменениях в латинском языке, г. Гильфердинг указывает только два: 1) латинское f не в точности соответствует подобному санскритскому звуку -- но все же сколько-нибудь соответствует; а у нас нет решительно ничего ему соответствующего, и он переходит в б: frater все-таки ближе к bhratr, нежели брат; 2) в латинском уничтожаются придыхательные звуки -- и у нас тоже: где у нас ph, th? уцелело одно ch (х), как в латинском одно f, которое, что б ни утверждал г. Гильфердинг о различии его от греческого ph, все-таки придыхательный звук. Было бы излишне продолжать рассматривать таким же образом органические изменения, находимые г. Гильфердингом в греческом; но равносильные им также нашлись бы в славянском. (В греческом, например, ставится придыхание над начальным у: это кажется г. Гильфердингу очень важным; а у нас копируются все согласные чистые в средине слов, и почти все в начале--этого он не хочет замечать.) Найдутся и другие постоянные заменения санскритских звуков славянскими: неужели же, в самом деле, звуки з, ж, х, ш, ц существуют в санскритском в том же виде и на тех же местах, в тех же корнях, как в славянском? или они являются в славянском неправильно? Так готов сказать г. Гильфердинг. Но дело объясняется иначе: в славянском языке переходов санскритских согласных звуков больше, нежели в латинском или греческом, не менее, нежели в немецком; и чтоб подвести их под общие правила, надобно явиться славянскому Гримму, чего нельзя сделать, доказывая, что изменений нет, или что они "неорганические", то есть неправильные. Но вот есть и другие объясненные, подведенные под правила изменения звуков: первобытное краткое у переходит в славянском в ъ, краткое i -- в ь; неужели и это неорганические переходы? Но г. Гильфердинг говорит, что этих переходов очень мало без буквы р, о которой речь впереди, и что не стоит обращать внимания на такую мелочь; всем филологам, кроме его, кажется, что ъ и ь не при р являются чрезвычайно часто и составляют одну из отличительных черт славянского языка. Просмотрев какой-нибудь церковно-славянский словарь, всякий убедится в этом. Можно было еще отыскать органические изменения звуков в славянском языке, но довольно и этого, уже давно готового в десятках книг списка, чтобы убедиться в истине; разве в одном немецком языке первобытные (и то едва ли) звуки так сильно изменились, как в славянском. Неужели мы будем отвергать все факты или доказывать, что это не правильные, а случайные изменения?
   Но, говорит г. Гильфердинг, мало того, что первобытные звуки уцелели только в санскритском и славянском (прекрасно уцелели в славянском, у которого азбука такая, какой нет нигде); славянский и санскритский связаны общими звуковыми законами, которых нет в других языках. Справедливость этого мы уж рассматривали в разборе его первого исследования ("Отеч. записки" 1853, No 6)3 и поэтому повторим кратко, что в этих мнимых "общих звуковых законах" нет никакого соответствия; г. Гильфердинг замечает только внешнее сходство, какое всегда можно найти между всем на свете, и не хочет замечать существенного различия. Если ему угодно видеть пример, до чего можно дойти (если захочешь), основываясь на случайном сходстве "звуковых законов", мы готовы привести также пять или шесть "звуковых законов", общих татарскому, китайскому, новозеландскому или, какому угодно другому, с одной стороны и, например, немецкому, или, если угодно, славянскому, с другой. Берем, например, татарский и английский; общие звуковые законы: 1) влияние одной гласной на другую в другом слоге (umlaut); 2) развитие придыхания w; 3) неопределенный, колеблющийся выговор гласных; 4, 5... но вы видите, что таким образом можно найти не пять или шесть, а пятьсот, если угодно, точек сходства. Берем русский и татарский; общие звуковые законы: 1) различение мягких и твердых согласных; 2) звук ы; 3) звук ч; 4) любовь к беглым гласным и т. д., и т. д. Все это детские игрушки, над придумыванием которых не надобно долго и ломать головы. А если б захотеть, то можно бы очень учено (только в противность правилам науки) толковать о ближайшем сродстве славянского с татарским, или английского с татарским, или итальянского с тунгузским. Такие попытки только компрометируют науку в глазах неспециалистов, которые, не будучи в состоянии заметить, соблюдены ли ученым требования науки, замечают только, что выводы, представляемые ученым, противоречат и географии, и истории, и физиологии. Нет, пусть г. Гильфердинг рассматривает происхождение и смысл того, что представляется ему сходным по наружности -- и он увидит, что нет существенной связи, а есть существенное различие между этим сходным. И пусть он сравнит языки со всех сторон, а не по одной фонетике -- и тогда его выводы будут прочнее.
   Но, сравнивая, например, корни, пусть он осмотрительнее отыскивает истинные корни слов, а не причисляет к корню первые попавшиеся под перо звуки; пусть он обращает внимание на происхождение слов: иначе он будет видеть санскритского варда в татарском кавардак (корень кав, ближайший корень кавар), санскр<итский> кард в татарском калдуг (корень кал), корень калд -- в калдыхашь, где д вставное, а а выгов<аривается> вместо о, и настоящий корень кол (ыхать, кол-ебать), не имеющий ничего общего с санскр<итским> - khôd или khôt, корень кам -- в слове камкать, очевидно, происходящем от ком-кать и т. д. Подобное сравнивание было позволительно пятьдесят лет назад, а не теперь.
   Но напрасно потеряны для науки будут все труды ученого, если он будет свои симпатии и антипатии ставить выше беспристрастной истины, не туда будет итти, куда ведут факты, а обходя требования строгой науки, немногие поддающиеся всякому истолкованию по своей неопределенности факты, тащить туда, куда ему хочется прийти. Фантазия и пристрастие неуместны в науке.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые напечатано в "Отечественных записках", 1854, No 3, отдел "Новые книги", стр. 16--23. В собрание сочинений Чернышевского включается впервые. Рукопись не сохранилась. Печатается по тексту "Отечественных записок". Принадлежность этой работы Чернышевскому установлена В. Э. Боградом.
   В настоящей рецензии привлекает внимание следующее высказывание рецензента: "...мы уже имели случай рассматривать некоторые из них (доказательств Гильфердинга. -- В. Б.) по случаю выхода в свет отдельным изданием его исследования "О сродстве языка славянского с санскритским"; но теперь он гораздо полнее и резче высказывает свои мнения и приводит доказательства, если не новые, то в новой, более строгой форме; и мы не можем оставить без внимания его новое исследование..."
   Как известно, рецензия на книгу А. Гильфердинга "О сродстве языка славянского с санскритским" (наст. изд., т. II, стр. 196--203), на которую содержится ссылка в вышеприведенной цитате, принадлежит Чернышевскому. Поэтому вполне закономерен вывод, что ему же принадлежит рецензия на новое исследование Гильфердинга "Об отношении языка славянского к языкам родственным". Сравнением текста настоящей рецензии с рецензией Чернышевского "О сродстве языка славянского с санскритским", а также с написанной им немного позднее общей рецензией на эти две работы Гильфердинга ("О сродстве языка славянского с санскритским", "Об отношении языка славянского к языкам родственным". См. наст. изд., т. II, стр. 412--419) устанавливается, что автор ее Чернышевский.
   Подвергая критике идеалистическую сущность лингвистических построений А. Ф. Гильфердинга в рецензиях на его труды, Чернышевский убедительно раскрывает несостоятельность как общих теоретических построений Гильфердинга, так и решения им ряда важнейших вопросов лингвистики.
   Чернышевский критикует односторонность исследования Гильфердинга, построение им выводов на основе анализа одной только звуковой стороны языка, игнорируя этимологию "корневую систему. Он предлагает для сравнения языков между собою учитывать все их стороны: звуковой строй, грамматический строй и лексику. Уже в одном этом видно огромное превосходство передового мыслителя своей эпохи, предшественника русской социал-демократии над буржуазным ученым А. Ф. Гильфердингом.
   Чернышевский видит также недостаток концепции Гильфердинга в его антиисторизме, в том, что он обращает внимание лишь на внешнее сходство между языками, не обращая внимания на существенные различия. Попытки А. Ф. Гильфердинга установить ближайшее родство славянского языка с санскритским Чернышевский считает антиисторическим. "Ведь не по-санскритски же мы говорим", -- пишет он.
   Производя в другой работе сравнительный анализ системы гласных (в примерах из Остромирова евангелия, речей Цицерона, из "Корнеслова церковно-славянского языка" Миклошича), Чернышевский вскрывает искусственность идеалистических построений А. Ф. Гильфердинга. Он советует Гильфердингу принимать во внимание происхождение слов, историю языка, "иначе он (Гильфердинг. -- Е. В.) будет видеть санскритское "варда" в татарском слове "кавардак". Рекомендуя обращать внимание на "существенные различия" между языками, Чернышевский вплотную подошел к понятию о внутренних законах языка. Понятие внутренних законов языка гениально сформулировал и определил лишь И. В. Сталин.
   Борясь за материалистическое языкознание, Чернышевский убедительно показал, к каким серьезным ошибкам приходил А. Ф. Гильфердинг при решении конкретных вопросов языкознания. При этом Чернышевский приводит ряд серьезных доказательств несостоятельности выводов А. Ф. Гильфердинга.
   Гильфердинг слово "амбар" производит от санскритского ambarjâmi -- коплю, собираю. Но амбар (правильнее -- анбар) -- "...слово, перешедшее к нам от татар, подобно словам сходного значения: "казна" и "сундук" (наст. изд., т. II, стр. 202).
   Далее Чернышевский рассматривает слово "якшаться" и справедливо упрекает Гильфердинга в том, что он последнее возводит к санскритскому "jakch" -- чтить. Оно происходит от татарского "якши, хороший, друг" (там же).
   Разбирая труды Гильфердинга, Чернышевский не ограничивался критикой идеалистической лингвистики, -- он стремился дать свое положительное решение по важнейшим проблемам языкознания.
   Н. Г. Чернышевский, подчеркивая значение историко-сравнительного метода в языкознании, вносил в него свои коррективы. В то время, как большинство буржуазных лингвистов ограничивались изучением мертвых языков, Чернышевский предлагает изучать живые языки, систему языка в целом, а не отдельные его стороны, например, фонетику, в основу сравнительно-исторических исследований брать факты из живой речи, а не из лексиконов; в изучении языков не упускать из виду историческую перспективу.
   В наши дни особенное значение приобретают работы Чернышевского, в которых он выступает против догматизма, за сравнительно-исторический метод, значение которого подчеркнул И. В. Сталин в своих трудах по вопросам языкознания. "Н. Я. Марр крикливо шельмует сравнительно-исторический метод, как "идеалистический". А между тем нужно сказать, что сравнительно-исторический метод, несмотря на его серьезные недостатки, все же лучше, чем действительно идеалистический четырехэлементный анализ Н. Я. Марра, ибо первый толкает к работе, к изучению языков, а второй толкает лишь к тому, чтобы лежать на печке и гадать на кофейной гуще вокруг пресловутых четырех элементов" {И. В. Сталин, Марксизм и вопросы язкознания, Госполитиздат, 1951, стр. 33.}.
   Таким образом, знакомство с работами Чернышевского по лингвистике показывает, как много интересного и важного сделал великий мыслитель и в этой области.
   Непримиримый враг идеализма, он подвергал беспощадной критике прародителей современных расистских теорий, антипатриотов, космополитов, догматиков, отрывающих вопросы развития языка от истории общества, истории народа.
   Решение крупнейших филологических вопросов Чернышевский сочетал и в языкознании с умением вести огромную черновую работу по собиранию материалов. Чернышевский отнюдь не был дилетантом в лингвистических вопросах, он является не только крупнейшим русским философом, экономистом, историком, но и языковедом. Теоретические выводы Чернышевского покоились на изучении огромного количества фактов. Передовая теория помогала в то же время Чернышевскому правильно анализировать факты. Великий революционный демократ призывал ученых изучать живые языки и помогать их развитию.
   
   1 Гильфердинг Александр Федорович (1831--1872) -- славист, собиратель фольклора. -- Шафарик Павел-Иосиф (1795--1861) -- чешский ученый, славист, филолог, историк и этнограф, деятель национального возрождения Чехии.
   2 Чернышевский имеет в виду свою рецензию на предыдущую работу Гильфердинга (наст. изд., т. II, стр. 196--203).
   3 В тексте ошибка. Рецензия Чернышевского была помещена не в 6, а в 7 номере журнала.

В. Э. Боград
Е. А. Василевская

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru