Письма А. П. Чехова. Томъ I. Изд. М. П. Чеховой. Москва. 1912. Стр. XXIV+375. Ц. 1 р. 25 к.
Новое изданіе стремится дать полный сводъ писемъ Чехова въ точной редакціи и съ необходимыми комментаріями. Въ его основу издательница, сестра покойнаго писателя, положила почти вездѣ подлинники, полученные отъ его корреспондентовъ, а братъ его М. П. Чеховъ предпослалъ письмамъ обстоятельный очеркъ внѣшнихъ событій его жизни за тотъ періодъ, къ которому относятся письма. И біографія и предисловіе почему-то считаютъ этотъ періодъ рѣзко отграниченнымъ отъ слѣдующаго. Предисловіе указываетъ, что первый томъ писемъ "даетъ законченный періодъ жизни и литературной дѣятельности А. П. и вводитъ читателя въ тотъ переломъ, который совершится въ настроеніи и творчествѣ моего покойнаго брата въ концѣ 1887 г." М. П. Чеховъ также находитъ, что "Ивановымъ" "заканчивается первый періодъ литературной дѣятельности А. И." Никакихъ основаній такого дѣленія на періоды никто не приводитъ, да мы и не видимъ ихъ; настроеніе А. II. Чехова, несомнѣнно, ухудшилось подъ вліяніемъ первыхъ серьезныхъ проявленій его рокового недуга. Но былъ ли здѣсь переломъ въ творчествѣ, былъ ли новый періодъ литературной дѣятельности,-- вопросъ, который едва ли должно рѣшать на основаніи писемъ. "Ивановъ" во всякомъ случаѣ не межа.
Письма даютъ обширный матеріалъ для разнообразныхъ сужденій иного порядка. Особенно интересна хорошо отразившаяся въ ней связь А. П. Чехова съ семьей и съ средой, въ которой онъ выросъ. "Есть ли внутренняя и необходимая связь между аристократичностью изящной "тургеневской" музы Чехова и бытомъ таганрогскаго лавочника, въ семьѣ котораго Чеховъ родился?" -- спрашивалъ недавно одинъ критикъ, полагая, что иного отвѣта, кромѣ отрицательнаго, и быть не можетъ -- и побѣдоносно аргументируя этимъ примѣромъ противъ теорій, объясняющихъ писателя его исторической обстановкой. Но достаточно любого изъ писемъ Чехова, чтобы видѣть, какими фикціями оперируетъ критикъ. Чеховъ въ самомъ дѣлѣ былъ сыномъ таганрогскаго лавочника -- и носитъ всѣ слѣды своего происхожденія; съ другой стороны, чтобы судить о Чеховѣ по "быту таганрогскаго лавочника", надо вѣдь конкретно знать этотъ бытъ, а не сочинять его, руководясь исключительно своимъ аристократическимъ презрѣніемъ. И вотъ, предъ нами раскрывается въ мелочахъ этотъ бытъ, эти люди; право, никого изъ нихъ Чехову стыдиться не приходится; если онъ былъ исключеніемъ, если онъ былъ одинокъ, то не больше, чѣмъ всякій замѣчательный человѣкъ въ любой средѣ. Его братья и сестра -- родные ему по духу; о матери его мы знаемъ, что она "разсказывала своимъ дѣтямъ о всѣхъ несправедливостяхъ и бѣдахъ крѣпостного права и внушала дѣтямъ любовь и уваженіе не только ко всѣмъ, кто былъ ниже ихъ, но и къ маленькимъ птичкамъ и животнымъ и. вообще ко всѣмъ беззащитнымъ существамъ. Вотъ почему Антонъ Павловичъ и говаривалъ впослѣдствіи своимъ друзьямъ: "талантъ въ насъ со стороны отца, а душа со стороны матери".
Старому дядѣ Митрофану Георгіевичу онъ -- уже извѣстный писатель -- пишетъ: "дѣло не въ томъ, что вы родной дядя, а въ томъ, что мы не помнимъ того времени, когда бы вы не были нашимъ другомъ... Вы всегда прощали намъ наши слабости, всегда были искренни и сердечны, а это имѣетъ громадное вліяніе на юность! Вы, сами того не подозрѣвая, были нашимъ воспитателемъ, подавая намъ примѣръ постоянной душевной бодрости, снисходительности, состраданія и сердечной мягкости". Конечно, высокія душевныя качества не мѣшали и дядѣ Чехова быть человѣкомъ своего круга и. любопытно, какъ молодой писатель, приспособляясь къ интересамъ старика, старательно сообщалъ ему о наиболѣе "осязательной" сторонѣ своихъ успѣховъ: "Послѣ.вашего отъѣзда передъ Рождествомъ пріѣхалъ въ Москву одинъ петербургскій редакторъ и повезъ меня въ Петербургъ, ѣхалъ я на (sic!) курьерскомъ въ I классѣ, что обошлось редактору не дешево. Въ Питерѣ меня такъ приняли, что потомъ мѣсяца два кружилась голова отъ хвалебнаго чада. Квартира у меня тамъ была великолѣпная, пара лошадей, отмѣнный столъ, даровые билеты во всѣ театры... Расхваливъ меня и угостивъ такъ, какъ только было возможно, мнѣ дали еще рублей 300 и отправили обратно въ I классѣ... Я уже работаю въ самой большой петерб. газетѣ -- въ "Новомъ Времени", гдѣ мнѣ платятъ по 12 коп. за строчку. Вчера я получилъ изъ этой газеты за 3 небольшихъ разсказа, помѣщенныхъ въ трехъ номерахъ, 232 рубля. Чудеса! Я просто глазамъ своимъ не вѣрю. А маленькая "Петербургская Газета" даетъ мнѣ 100 руб. въ мѣсяцъ за 4 разсказа". Было, стало быть, кой-что и для таганрогскаго лавочника; обильное сквернословіе въ письмахъ и, что еще хуже, комическія непристойности въ дѣтскомъ разсказѣ, напечатанномъ въ сборникѣ, также говорятъ не объ "изящной тургеневской музѣ", а объ иномъ. Надо, очевидно, осложнить представленіе о Чеховѣ и не затуманивать его облика шаблономъ аристократизма.
Много еще интереснаго въ письмахъ. Интересенъ намѣчающійся въ нихъ медленный переходъ въ общественно-политическомъ міровоззрѣніи Чехова, который въ 1886 г. писалъ Лейкину: "Шлю разсказъ... Въ немъ тронуты студіозы, но нелиберальнаго ничего нѣтъ. Да и пора бросить церемониться", восторженно отзывался о г. Суворинѣ, а въ началѣ 1890-хъ годовъ уже не могъ оставаться сотрудникомъ "Новаго Времени". Характерны эти восторги предъ г. Суворинымъ: "Мой хорошій знакомый, Суворинъ, издатель "Новаго Времени" выпускаетъ въ продажу Пушкина 29 января по баснословно дешевой цѣнѣ -- 2 рубля съ пересылкой. Такія дѣла можетъ обдѣлывать только такой великій человѣкъ и умница, какъ Суворинъ, который для литературы ничего не жалѣетъ. У него пять книжныхъ магазиновъ, одна газета, одинъ журналъ, громадная издательская фирма, милліонное состояніе -- и все это нажито самымъ честнымъ, симпатичнымъ трудомъ". Иронія судьбы: въ это самое время въ "Пушкинѣ" Суворина мародерски перепечатывались произведенія великаго поэта изъ чужого изданія, печатавшагося въ той же типографіи... А о честномъ поведеніи газеты г. Суворина мы будемъ читать отзывы Чехова въ слѣдующихъ томахъ его писемъ, если ихъ редакція не окажется слишкомъ милосердой къ "симпатичному труду" "великаго человѣка".