Фортепианный настройщик Муркин, бритый человек с желтым лицом,
табачным носом и с ватой в ушах, вышел из своего номера в коридор и дребезжащим
голосом прокричал:
-- Семен! Коридорный!
И, глядя на его испуганное лицо, можно было подумать, что на
него свалилась штукатурка или что он только что у себя в номере увидел
привидение.
-- Помилуй, Семен! -- закричал он, увидев бегущего к нему
коридорного. -- Что же это такое? Я человек ревматический, болезненный, а ты
заставляешь меня выходить босиком! Отчего ты до сих пор не даешь мне сапог? Где
они?
Семен вошел в номер Муркина, поглядел на то место, где он имел
обыкновение ставить вычищенные сапоги, и почесал затылок: сапог не было.
-- Где ж им быть проклятым? -- проговорил Семен. --
Вечером, кажись, чистил и тут поставил... Гм!.. Вчерась, признаться, выпивши
был... Должно полагать, в другой номер поставил. Именно так и есть, Афанасий
Егорыч, в другой номер! Сапог-то много, а чёрт их в пьяном виде разберет, ежели
себя не помнишь... Должно, к барыне поставил, что рядом живет... к актрисе...
-- Изволь я теперь из-за тебя идти к барыне, беспокоить!
Изволь вот из-за пустяка будить честную женщину!
Вздыхая и кашляя, Муркин подошел к двери соседнего номера и
осторожно постучал.
-- Кто там? -- послышался через минуту женский голос.
-- Это я-с! -- начал жалобным голосом Муркин, становясь в
позу кавалера, говорящего с великосветской дамой. -- Извините за беспокойство,
сударыня, но я человек болезненный, ревматический... Мне, сударыня, доктора
велели ноги в тепле держать, тем более, что мне сейчас нужно идти настраивать
рояль к генеральше Шевелицыной. Не могу же я к ней босиком идти!..
-- Да вам что нужно? Какой рояль?
-- Не рояль, сударыня, а в отношении сапог! Невежда Семен
почистил мои сапоги и по ошибке поставил в ваш номер. Будьте, сударыня, столь
достолюбезны, дайте мне мои сапоги!
Послышалось шуршанье, прыжок с кровати и шлепанье туфель, после
чего дверь слегка отворилась и пухлая женская ручка бросила к ногам Муркина пару
сапог. Настройщик поблагодарил и отправился к себе в номер.
-- Странно... -- пробормотал он, надевая сапог. -- Словно
как будто это не правый сапог. Да тут два левых сапога! Оба левые! Послушай,
Семен, да это не мои сапоги! Мои сапоги с красными ушками и без латок, а это
какие-то порванные, без ушек!
Семен поднял сапоги, перевернул их несколько раз перед своими
глазами и нахмурился.
-- Это сапоги Павла Александрыча... -- проворчал он, глядя
искоса.
Он был кос на левый глаз.
-- Какого Павла Александрыча?
-- Актера... каждый вторник сюда ходит... Стало быть, это
он вместо своих ваши надел... Я к ней в номер поставил, значит, обе пары: его и
ваши. Комиссия!
-- Так поди и перемени!
-- Здравствуйте! -- усмехнулся Семен. -- Поди и
перемени... А где ж мне взять его теперь? Уж час времени, как ушел... Поди, ищи
ветра в поле!
-- Где же он живет?
-- А кто ж его знает! Приходит сюда каждый вторник, а где
живет -- нам неизвестно. Придет, переночует, и жди до другого вторника...
-- Вот видишь, свинья, что ты наделал! Ну, что мне теперь
делать! Мне к генеральше Шевелицыной пора, анафема ты этакая! У меня ноги
озябли!
-- Переменить сапоги недолго. Наденьте эти сапоги,
походите в них до вечера, а вечером в театр... Актера Блистанова там спросите...
Ежели в театр не хотите, то придется до того вторника ждать. Только по вторникам
сюда и ходит...
-- Но почему же тут два левых сапога? -- спросил
настройщик, брезгливо берясь за сапоги.
-- Какие бог послал, такие и носит. По бедности... Где
актеру взять?.. "Да и сапоги же, говорю, у вас, Павел Александрыч! Чистая
срамота!" А он и говорит: "Умолкни, говорит, и бледней! В этих самых сапогах,
говорит, я графов и князей играл!" Чудной народ! Одно слово, артист. Будь я
губернатор или какой начальник, забрал бы всех этих актеров -- и в острог.
Бесконечно кряхтя и морщась, Муркин натянул на свои ноги два
левых сапога и, прихрамывая, отправился к генеральше Шевелицыной. Целый день
ходил он по городу, настраивал фортепиано, и целый день ему казалось, что весь
мир глядит на его ноги и видит на них сапоги с латками и с покривившимися
каблуками! Кроме нравственных мук, ему пришлось еще испытать и физические: он
натер себе мозоль.
Вечером он был в театре. Давали "Синюю Бороду". Только перед
последним действием, и то благодаря протекции знакомого флейтиста, его пустили
за кулисы. Войдя в мужскую уборную, он застал в ней весь мужской персонал. Одни
переодевались, другие мазались, третьи курили. Синяя Борода стоял с королем
Бобешем и показывал ему револьвер.
-- Купи! -- говорил Синяя Борода. -- Сам купил в Курске по
случаю за восемь, ну, а тебе отдам за шесть... Замечательный бой!
-- Поосторожней... Заряжен ведь!
-- Могу ли я видеть господина Блистанова? -- спросил
вошедший настройщик.
-- Я самый! -- повернулся к нему Синяя Борода. -- Что вам
угодно?
-- Извините, сударь, за беспокойство, -- начал настройщик
умоляющим голосом, -- но, верьте... я человек болезненный, ревматический. Мне
доктора приказали ноги в тепле держать...
-- Да вам, собственно говоря, что угодно?
-- Видите ли-с... -- продолжал настройщик, обращаясь к
Синей Бороде. -- Того-с... эту ночь вы изволили быть в меблированных комнатах
купца Бухтеева... в 64 номере...
-- Ну, что врать-то! -- усмехнулся король Бобеш. -- В 64
номере моя жена живет!
-- Жена-с? Очень приятно-с... -- Муркин улыбнулся. --
Оне-то, ваша супруга, собственно мне и выдали ихние сапоги... Когда они, --
настройщик указал на Блистанова, -- от них ушли-с, я хватился своих сапог...
кричу, знаете ли, коридорного, а коридорный и говорит: "Да я, сударь, ваши
сапоги в соседний номер поставил!" Он по ошибке, будучи в состоянии опьянения,
поставил в 64 номер мои сапоги и ваши-с, -- повернулся Муркин к Блистанову, -- а
вы, уходя вот от ихней супруги, надели мои-с...
-- Да вы что же это? -- проговорил Блистанов и нахмурился.
-- Сплетничать сюда пришли, что ли?
-- Нисколько-с! Храни меня бог-с! Вы меня не поняли-с... Я
ведь насчет чего? Насчет сапог! Вы ведь изволили ночевать в 64 номере?
-- Когда?
-- В эту ночь-с.
-- А вы меня там видели?
-- Нет-с, не видел-с, -- ответил Муркин в сильном
смущении, садясь и быстро снимая сапоги. -- Я не видел-с, но мне ваши сапоги вот
ихняя супруга выбросила... Это вместо моих-с.
-- Так какое же вы имеете право, милостивый государь,
утверждать подобные вещи? Не говорю уж о себе, но вы оскорбляете женщину, да еще
в присутствии ее мужа!
За кулисами поднялся страшный шум. Король Бобеш, оскорбленный
муж, вдруг побагровел и изо всей силы ударил кулаком по столу, так что в уборной
по соседству с двумя актрисами сделалось дурно.
-- И ты веришь? -- кричал ему Синяя Борода. -- Ты веришь
этому негодяю? О-о! Хочешь, я убью его, как собаку? Хочешь? Я из него бифштекс
сделаю! Я его размозжу!
И все, гулявшие в этот вечер в городском саду около летнего
театра, рассказывают теперь, что они видели, как перед четвертым актом от театра
по главной аллее промчался босой человек с желтым лицом и с глазами, полными
ужаса. За ним гнался человек в костюме Синей Бороды и с револьвером в руке. Что
случилось далее -- никто не видел. Известно только, что Муркин потом, после
знакомства с Блистановым, две недели лежал больной и к словам "я человек
болезненный, ревматической" стал прибавлять еще "я человек раненый"...
Она, как авторитетно утверждают мои родители и начальники,
родилась раньше меня. Правы они или нет, но я знаю только, что я не помню ни
одного дня в моей жизни, когда бы я не принадлежал ей и не чувствовал над собой
ее власти. Она не покидает меня день и ночь; я тоже не выказываю поползновения
удрать от нее, -- связь, стало быть, крепкая, прочная... Но не завидуйте, юная
читательница!.. Эта трогательная связь не приносит мне ничего, кроме несчастий.
Во-первых, моя "она", не отступая от меня день и ночь, не дает мне заниматься
делом. Она мешает мне читать, писать, гулять, наслаждаться природой... Я пишу
эти строки, а она толкает меня под локоть и ежесекундно, как древняя Клеопатра
не менее древнего Антония, манит меня к ложу. Во-вторых, она разоряет меня, как
французская кокотка. За ее привязанность я пожертвовал ей всем: карьерой,
славой, комфортом... По ее милости я хожу раздет, живу в дешевом номере, питаюсь
ерундой, пишу бледными чернилами. Всё, всё пожирает она, ненасытная! Я ненавижу
ее, презираю... Давно бы пора развестись с ней, но не развелся я до сих пор не
потому, что московские адвокаты берут за развод четыре тысячи... Детей у нас
пока нет... Хотите знать ее имя? Извольте... Оно поэтично и напоминает Лилю,
Лелю, Нелли...
Дмитрий Осипович Ваксин, архитектор, воротился из города к себе
на дачу под свежим впечатлением только что пережитого спиритического сеанса.
Раздеваясь и ложась на свое одинокое ложе (мадам Ваксина уехала к Троице),
Ваксин стал невольно припоминать всё слышанное и виденное. Сеанса, собственно
говоря, не было, а вечер прошел в одних только страшных разговорах. Какая-то
барышня ни с того ни с сего заговорила об угадывании мыслей. С мыслей незаметно
перешли к духам, от духов к привидениям, от привидений к заживопогребенным...
Какой-то господин прочел страшный рассказ о мертвеце, перевернувшемся в гробу.
Сам Ваксин потребовал блюдечко и показал барышням, как нужно беседовать с
духами. Вызвал он, между прочим, дядю своего Клавдия Мироновича и мысленно
спросил у него: "Не пора ли мне дом перевести на имя жены?" -- на что дядя
ответил: "Во благовремении всё хорошо".
"Много таинственного и... страшного в природе... -- размышлял
Ваксин, ложась под одеяло. -- Страшны не мертвецы, а эта неизвестность..."
Пробило час ночи. Ваксин повернулся на другой бок и выглянул
из-под одеяла на синий огонек лампадки. Огонь мелькал и еле освещал киот и
большой портрет дяди Клавдия Мироныча, висевший против кровати.
"А что, если в этом полумраке явится сейчас дядина тень? --
мелькнуло в голове Ваксина. -- Нет, это невозможно!)
Привидения -- предрассудок, плод умов недозрелых, но, тем не
менее, все-таки Ваксин натянул на голову одеяло и плотнее закрыл глаза. В
воображении его промелькнул перевернувшийся в гробу труп, заходили образы
умершей тещи, одного повесившегося товарища, девушки-утопленницы... Ваксин стал
гнать из головы мрачные мысли, но чем энергичнее он гнал, тем яснее становились
образы и страшнее мысли. Ему стало жутко.
"Чик... чик... чик", -- стучали за стеной часы. В сельской
церкви на погосте зазвонил сторож. Звон был медленный, заунывный, за душу
тянущий... По затылку и по спине Ваксина пробежали холодные мурашки. Ему
показалось, что над его головой кто-то тяжело дышит, точно дядя вышел из рамы и
склонился над племянником... Ваксину стало невыносимо жутко. Он стиснул от
страха зубы и притаил дыхание. Наконец, когда в открытое окно влетел майский жук
и загудел над его постелью, он не вынес и отчаянно дернул за сонетку.
-- Деметрий Осипыч, was wollen Sie? {что вы хотите?
(нем.)} -- послышался через минуту за дверью голос гувернантки.
-- Ах, это вы, Розалия Карловна? -- обрадовался Ваксин. --
Зачем вы беспокоитесь? Гаврила мог бы...
-- Хаврилу ви сами в город отпустил, а Глафира куда-то с
вечера ушла... Никого нет дома... Was wollen Sie doch? {Что же вы
хотите? (нем.)}
-- Я, матушка, вот что хотел сказать... Тово... Да вы
войдите, не стесняйтесь! У меня темно...
В спальную вошла толстая, краснощекая Розалия Карловна и
остановилась в ожидательной позе.
-- Садитесь, матушка... Видите ли, в чем дело... -- "О чем
бы ее спросить?" -- подумал Ваксин, косясь на портрет дяди и чувствуя, как душа
его постепенно приходит в покойное состояние. -- Я, собственно говоря, вот о чем
хотел просить вас... Когда завтра человек отправится в город, то не забудьте
приказать ему, чтобы он... тово... зашел гильз купить... Да вы садитесь!
-- Гильз? Хорошо! Was wollen Sie nocli? {Что вы
еще хотите? (нем.)}
-- Ich will... {Я хочу... (нем.)}
Ничего я не will, но... Да вы садитесь! Я еще что-нибудь надумаю...
-- Неприлишно девице стоять в мужчинской комнат... Ви, я
вижу, Деметрий Осипыч, шалюн... насмешкин... Я понимай... Из-за гильз шеловека
не будят... Я понимай...
Розалия Карловна повернулась и вышла. Ваксин, несколько
успокоенный беседой с ней и стыдясь своего малодушия, натянул на голову одеяло и
закрыл глаза. Минут десять он чувствовал себя сносно, но потом в его голову
полезла опять та же чепуха... Он плюнул, нащупал спички и, не открывая глаз,
зажег свечу. Но и свет не помог. Напуганному воображению Ваксина казалось, что
из угла кто-то смотрит и что у дяди мигают глаза.
-- Позвоню ей опять, чёррт бы ее взял... -- порешил он. --
Скажу ей, что я болен... Попрошу капель.
Ваксин позвонил. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз, и
словно в ответ на его звон, зазвонили на погосте. Охваченный страхом, весь
холодный, он выбежал опрометью из спальной и, крестясь, браня себя за малодушие,
полетел босой и в одном нижнем к комнате гувернантки.
-- Розалия Карловна! -- заговорил он дрожащим голосом,
постучавшись в дверь. -- Розалия Карловна! Вы... спите? Я... тово... болен...
Капель!
Ответа не последовало. Кругом царила тишина...
-- Я вас прошу... понимаете? Прошу! И к чему эта...
щепетильность, не понимаю, в особенности, если человек... болен? Какая же вы,
право, цирлих-манирлих. В ваши годы...
-- Я вашей жена буду говорил... Не дает покой честный
девушк... Когда я жил у барон Анциг и барон захотел ко мне приходить за спишки,
я понимай... я сразу понимай, какие спишки, и сказала баронесс... Я честный
девушк...
-- Ах, на какого чёрта сдалась мне ваша честность? Я
болен... и капель прошу. Понимаете? Я болен!
-- Ваша жена честный, хороший женщин, и вы должны ее
любить. Ja! {Да! (нем.)} Она благородный! Я не желай быть ее враг!
-- Дура вы, вот и всё! Понимаете? Дура!
Вяксин оперся о косяк, сложил руки накрест и стал ждать, когда
пройдет его страх. Вернуться в свою комнату, где мелькала лампадка и глядел из
рамы дядюшка, не хватало сил, стоять же у дверей гувернантки в одном нижнем
платье было неудобно во всех отношениях. Что было делать? Пробило два часа, а
страх всё еще не проходил и не уменьшался. В коридоре было темно и из каждого
угла глядело что-то темное. Ваксин повернулся лицом к косяку, но тотчас же ему
показалось, что кто-то слегка дернул его сзади за сорочку и тронул за плечо...
-- Чёрт подери... Розалия Карловна!
Ответа не последовало. Ваксин нерешительно открыл дверь и
заглянул в комнату. Добродетельная немка безмятежно спала. Маленький ночник
освещал рельефы ее полновесного, дышащего здоровьем тела. Ваксин вошел в комнату
и сел на плетеный сундук, стоявший около двери. В присутствии спящего, но живого
существа он почувствовал себя легче.
"Пусть спит, немчура... -- думал он. -- Посижу у нее, а когда
рассветет, выйду... Теперь рано светает".
В ожидании рассвета, Ваксин прикорнул на сундуке, подложил руку
под голову и задумался.
"Что значит нервы, однако! Человек развитой, мыслящий, а между
тем... чёрт знает что! Совестно даже"...
Скоро, прислушавшись к тихому, мерному дыханию Розалии
Карловны, он совсем успокоился...
В шесть часов утра жена Ваксина, воротившись от Троицы и не
найдя мужа в спальной, отправилась к гувернантке попросить у нее мелочи, чтобы
расплатиться с извозчиком. Войдя к немке, она увидала картину: на кровати, вся
раскинувшись от жары, спала Розалия Карловна, а на сажень от нее, на плетеном
сундуке, свернувшись калачиком, похрапывал сном праведника ее муж. Он был бос и
в одном нижнем. Что сказала жена и как глупа была физиономия мужа, когда он
проснулся, предоставляю изображать другим. Я же, в бессилии, слагаю оружие.
По дачной платформе взад и вперед прогуливалась парочка недавно
поженившихся супругов. Он держал ее за талию, а она жалась к нему, и оба были
счастливы. Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей
было завидно и досадно на свое скучное, никому не нужное девство. Неподвижный
воздух был густо насыщен запахом сирени и черемухи. Где-то, по ту сторону
рельсов, кричал коростель...
-- Как хорошо, Саша, как хорошо! -- говорила жена. --
Право, можно подумать, что всё это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково
глядит этот лесок! Как милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы! Они,
Саша, оживляют ландшафт и говорят, что там, где-то, есть люди... цивилизация...
А разве тебе не нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит шум идущего
поезда?
-- Да... Какие, однако, у тебя руки горячие! Это оттого,
что ты волнуешься, Варя... Что у нас сегодня к ужину готовили?
-- Окрошку и цыпленка... Цыпленка нам на двоих довольно.
Тебе из города привезли сардины и балык.
Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское
счастье напомнило ей об ее одиночестве, одинокой постели за лесами и долами...
-- Поезд идет! -- сказала Варя. -- Как хорошо!
Вдали показались три огненные глаза. На платформу вышел
начальник полустанка. На рельсах там и сям замелькали сигнальные огни.
-- Проводим поезд и пойдем домой, -- сказал Саша и зевнул.
-- Хорошо нам с тобой живется, Варя, так хорошо, что даже невероятно!
Темное страшилище бесшумно подползло к платформе и
остановилось. В полуосвещенных вагонных окнах замелькали сонные лица, шляпки,
плечи...
-- Ах! Ах! -- послышалось из одного вагона. -- Варя с
мужем вышла нас встретить! Вот они! Варенька!.. Варечка! Ах!
Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За
ними показались полная пожилая дама и высокий, тощий господин с седыми бачками,
потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за
гувернанткой бабушка.
-- А вот и мы, а вот и мы, дружок! -- начал господин с
бачками, пожимая Сашину руку. -- Чай, заждался! Небось, бранил дядю за то, что
не едет! Коля, Костя, Нина, Фифа... дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем
выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без
церемонии.
Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас. Пока дядя
говорил и целовался, в воображении Саши промелькнула картина: он и жена отдают
гостям свои три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и окрошка съедаются в
одну секунду, кузены рвут цветы, проливают чернила, галдят, тетушка целые дни
толкует о своей болезни (солитер и боль под ложечкой) и о том, что она
урожденная баронесса фон Финтих...
И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал
ей:
-- Это они к тебе приехали... чёрт бы их побрал!
-- Нет, к тебе! -- отвечала она, бледная, тоже с
ненавистью и со злобой. -- Это не мои, а твои родственники!
И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой улыбкой:
-- Милости просим!
Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась;
казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников. А Саша отвернулся, чтобы
скрыть от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу
радостное, благодушное выражение:
Провинциальный советник Долбоносов, будучи однажды по делам
службы в Питере, попал случайно на вечер к князю Фингалову. На этом вечере он,
между прочим, к великому своему удивлению, встретил студента-юриста Щепоткина,
бывшего лет пять тому назад репетитором его детей. Знакомых у него на вечере не
было, и он от скуки подошел к Щепоткину.
-- Вы это... тово... как же сюда попали? -- спросил он,
зевая в кулак.
-- Так же, как и вы...
-- То есть, положим, не так, как я... -- нахмурился
Долбоносов, оглядывая Щепоткина. -- Гм... тово... дела ваши как?
-- Так себе... Кончил курс в университете и служу
чиновником особых поручений при Подоконникове...