Lib.ru/Классика: Чехов Антон Павлович. Переписка А. П. Чехова (Том второй)

Переписка А. П. Чехова (Том второй)

Переписка А. П. Чехова. В двух томах. Том второй

М., "Художественная литература", 1984

Вступительная статья М. П. Громова

Составление и комментарии М. П. Громова, А. М. Долотовой, В. В. Катаева

OCR Бычков М. Н.

СОДЕРЖАНИЕ

A. П. ЧЕХОВ И П. И. ЧАЙКОВСКИЙ

Чехов -- П. И. Чайковскому, 12 октября 1889 г. Москва

П. И. Чайковский -- Чехову. 14 октября 1889 г. Москва

Чехов -- И. И. Чайковскому. 14 октября 1889 г. Москва

П. И. Чайковский -- Чехову. 20 октября 1889 г. Москва

Чехов -- П. И. Чайковскому. 18 октября 1891 г. Москва

П. И. Чайковский -- Чехову. 23. октября 1891 г. Москва

A. П. ЧЕХОВ И Л. С. МИЗИНОВА

Л. С. Мизинова -- Чехову. 9 января 1891 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 11 января 1891 г. Петербург

Л. С. Мизинова -- Чехову. 13 января 1891 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 21 января 1891 г. Петербург

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 17 мая 1891 г. Алексин

Л. С. Мизинова -- Чехову, 10 июня 1891 г. Покровское

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 12 июня 1891 г. Богимово

Чехов -- Л. С. Мизиновой. Июнь -- июль 1891 г. Богимово

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 27 марта 1892 г. Мелихово

Л. С. Мизинова -- Чехову. 29 апреля 1892 г. Москва

Л. С. Мизинова -- Чехову. 18 июня 1892 г. Ржев

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 28 июня 1892 г. Мелихово

Л. С. Мизинова -- Чехову. 13 июля 1892 г. Ржев

Л. С. Мизинова -- Чехову. 3 августа 1892 г. Ржев

Л. С. Мизинова -- Чехову. 12 августа 1892 г. Ржев

Л. С. Мизинова -- Чехову. 8 октября 1892 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. Ноябрь 1892 г. Мелихово

Л. С. Мизинова -- Чехову. 7 октября 1893 г. Москва

Л. С. Мизинова -- Чехову. 2 ноября 1893 г. Москва

Я. С. Мизинова -- Чехову. 23 декабря 1893 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 27 марта 1894 г. Ялта

Л. С. Мизинова -- Чехову. 3 (15) апреля 1894 г. Париж

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 18 (30) сентября 1894 г. Вена

Л. С. Мизинова -- Чехову. 21 сентября (3 октября) 1894 г. Монтрё

Чехов -- Л. С. Мизиповой. 2 (14) октября 1894 г. Ницца

Л. С. Мизинова -- Чехову. 15 (27) декабря 1894 г. Париж

Л. С. Мизинова -- Чехову. 25 октября 1896 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. Конец октября 1896 г. Мелихово

Л. С. Мизинова --Чехову. 1 ноября 1896 г. Покровское

Л. С. Мизинова -- Чехову. 1 августа 1897 г. Покровское

Л. С. Мизинова -- Чехову. 18 декабря 1897 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 27 декабря 1897 г. (8 января 1898 г.). Ницца

Л. С. Мизинова -- Чехову. 13 (25) сентября 1898 г. Париж

Л. С. Мизинова -- Чехову. 11 (23) октября 1898 г. Париж

Л. С. Мизинова -- Чехову. 14 (26) января 1899 г. Париж

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 22 января 1899 г. Ялта

Л. С. Мизинова -- Чехову. 22 января 1900 г. Москва

Чехов -- Л. С. Мизиновой. 29 января 1900 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И И. Н. ПОТАПЕНКО

И. Н. Потапенко -- Чехову. 5 февраля 1894 г. Москва

И. Н. Потапенко -- Чехову. 10 (22) мая 1894 г. Париж

И. Н. Потапенко -- Чехову. 17 (29) ноября 1894 г. Париж

И. Н. Потапенко -- Чехову. 25 ноября 1895 г. Петербург

Чехов -- И. Н. Потапенко. 8 апреля 1896 г. Мелихово

И. Н. Потапенко -- Чехову. 9 (21) мая 1896 г. Карлсбад

И. Н. Потапенко -- Чехову. Вторая половина июля (до 25) 1896 г. Петербург

Чехов -- И. Н. Потапенко. 11 августа 1896 г. Мелихово

И. Н. Потапенко -- Чехову. 23 августа 1896 г. Москва

Чехов -- И. Н. Потапенко. 10 октября 1896 г. Петербург

И. Н. Потапенко -- Чехову. 22 октября 1896 г. Петербург

Чехов -- И. Н. Потапенко. 26 февраля 1903 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. Ноябрь (после 7-го) 1893. г. Москва

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. Первая половина февраля 1894 г. Москва

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 14 февраля 1894 г. Мелихово

Чехол -- Т. Д. Щепкиной-Куперник. 15 октября 1894 г. Москва

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 28 ноября 1894 г. Мелихово

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 24 декабря 1894 г. Moсква

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 20 января 1895 г. Мелихово

Т. Л. Щеикипа-Куперник -- Чехову. Январь (после 20-го) 1895 г. Москва

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. Конец января 1895 г. Москва

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. 8 сентября 1898 г. Москва

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. 26 сентября 1898 г. Москва

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 1 октября 1898 г. Ялта

Т. Л. Щепкина-Куперник -- Чехову. 17 декабря 1898 г. Москва

Чехов -- Т. Л. Щепкиной-Куперник. 26 декабря 1898 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И Л. А. АВИЛОВА

Чехов -- Л. А. Авиловой. 21 февраля 1892 г. Москва

Чехов -- Л. А. Авиловой. 3 марта 1892 г. Москва

Чехов -- Л. А. Авиловой. 19 марта 1892 г. Мелихово

Чехов -- Л. А. Авиловой. 29 апреля 1892 г. Мелихово

Чехов -- Л. А. Авиловой. 12 февраля 1895 г. Петербург

Чехов -- Л. А. Авиловой. 15 февраля 1895 г. Петербург

Чехов -- Л. А. Авиловой. 17 января 1896 г. Мелихово

Чехов -- Л. А. Авиловой. 6 (18) октября 1897 г. Ницца

Чехов -- Л. А. Авиловой. 3 (15) ноября 1897 г. Ницца

Чехов -- Л. А. Авиловой. 10 июля 1898 г. Мелихово

Чехов -- Л. А. Авиловой. 30 августа 1898 г. Мелихово

Чехов -- Л. А. Авиловой. 5 февраля 1899 г. Ялта

Чехов -- Л. А. Авиловой. 18 февраля 1899 г. Ялта

Чехов -- Л. А. Авиловой. 26 февраля 1899 г. Ялта

Чехов -- Л. А. Авиловой. 9 марта 1899 г. Ялта

Чехов -- Л. А. Авиловой. 23 марта 1899 г. Ялта

Л. А. Авилова -- Чехову. 5 февраля 1904 г. Петербург

Чехов -- Л. А. Авиловой. 7 февраля 1904 г. Москва

Л. А. Авилова -- Чехову. Около 10 февраля 1904 г. Петербург

Чехов -- Л. А. Авиловой. 14 февраля 1904 г. Москва

Л. А. Авилова -- Чехову. 1 марта 1904 г. Петербург

А. П. ЧЕХОВ И В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 21 октября 1896 г. Петербург

В. Ф. Комиссаржевская--Чехову. Середина мая 1897 г. Пароход "Самолет" на Волге

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 20 мая 1897 г. Мелихово

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 8--9 октября 1898 г. Петербург

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 2 ноября 1898 г. Ялта

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. Первая половина января 1899 г. Петербург

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 19 января 1899 г. Ялта

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 9--12 августа 1900 г. Ялта

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 25 августа 1900 г. Ялта

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 8 (?) сентября 1900 г. Петербург

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 13 сентября 1900 г. Ялта

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. До 10 ноября 1900 г. Петербург

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 13 ноября 1900 г. Москва

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 20-е числа (?) января 1903 г. Баку (?)

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 27 января 1903 г. Ялта

В. Ф. Комиссаржевская -- Чехову. 25--27 декабря 1903 г. Баку

Чехов -- В. Ф. Комиссаржевской. 6 января 1904 г. Москва

А. П. ЧЕХОВ И А. И. ЮЖИН

А. И. Южин -- Чехову. Май 1897 г. Москва

Чехов -- А. И. Южину. 6 июля 1898 г. Мелихово

А. И. Южин -- Чехову. 12 февраля 1903 г. Москва

Чехов -- А. И. Южипу. 26 февраля 1903 г. Ялта

А. И. Южин--Чехову. 21 марта (3 апреля) 1903 г. Монте-Карло

А. П. ЧЕХОВ И ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 23 октября 1896 г. Мелихово

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 11 ноября 1896 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 20 ноября 1896 г. Мелихово

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 22 ноября 1896 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 26 ноября 1896 г. Мелихово

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 25 апреля 1898 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 12 мая 1898 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 12 мая 1808 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 16 мая 1898 г. Мелихово

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 31 мая 1898 г. Усадьба Нескучное

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 24 августа 1898 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. Начало сентября (до 9-го) 1898 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 21 октября 1898 г. Ялта

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 18 декабря 1898 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 18 декабря 1898 г. Ялта

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 18--21 декабря 1898 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 27 октября 1899 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 19 ноября 1899 г. Moсква

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 24 ноября 1899 г. Ялта

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 28 ноября 1899 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 3 декабря 1899 г. Ялта

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. Февраль 1900 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 22 января 1901 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 1 марта 1901 г. Петербург

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 16 февраля 1903 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 18 октября 1903 г. Москва

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 23 октября 1903 г. Ялта

Чехов -- Вл. И. Немировичу-Данченко. 2 ноября 1903 г. Ялта

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 7 ноября 1903 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 17 января 1904 г. Москва

Вл. И. Немирович-Данченко -- Чехову. 2 апреля 1904 г. Петербург

А. П. ЧЕХОВ И К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ

К. С. Станиславский -- Чехову. Декабрь (между 15 и 23) 1900 г. Москва

Чехов -- К. С. Станиславскому. 2 (15) января 1901 г. Ницца

К. С. Станиславский -- Чехову. Январь 1901 г. Москва

Чехов -- К. С. Станиславскому. 15 (28) января 1901 г. Ницца

К. С. Станиславский -- Чехову. 20 октября 1903 г. Москва

К. С. Станиславский -- Чехову. 22 октября 1903 г. Москва

Чехов -- К. С. Станиславскому. 30 октября 1903 г. Ялта

К. С. Станиславский -- Чехову. 31 октября 1903 г. Москва

К. С. Станиславский -- Чехову. 2 ноября 1903 г. Москва

Чехов -- К. С. Станиславскому. 10 ноября 1903 г. Ялта

К. С. Станиславский -- Чехову. 19 ноября 1903 г. Москва

Чехов -- К. С. Станиславскому. 23 ноября 1903 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА

Чехов -- О. Л. Книппер. 16 июня 1899 г. Мелихово

О. Л. Книппер -- Чехову. 22--23 июня 1899 г. Мцхет

Чехов -- О. Л. Книппер. 1 июля 1899 г. Москва

О. Л. Кипппер -- Чехову. 29 августа 1899 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 3 сентября 1899 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер. 30 сентября 1899 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер. 4 октября 1899 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 27--28 октября 1899 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 1 ноября 1899 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер. 10 февраля 1900 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 1 мая 1900 г. Москва

О. Л. Книппер -- Чехову. 6 августа 1900 г. Между Севастополем и Харьковом

Чехов -- О. Л. Книппер. 9 августа 1900 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 16 августа 1900 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 18 августа 1900 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер. 15 сентября 1900 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 24 сентября 1900 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 27 сентября 1900 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 11 декабря 1900 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 2 (15) января 1901 г. Ницца

О. Л. Книппер -- Чехову. 11 января 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 20 января (2 февраля) 1901 г. Ницца

Чехов -- О. Л. Книппер. 21 января (3 февраля) 1901 г. Ницца

О. Л. Книппер -- Чехову. 26 января 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 7 (20) февраля 1901 г. Рим

О. Л. Книппер -- Чехову. 12 февраля 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 7 марта 1901 г. Ялта

О. Л. Книппер -- Чехову. 17 апреля 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер. 22 апреля 1901 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер. Около 24 мая 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 3 сентября 1901 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 9 ноября 1901 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 17 ноября 1901 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова--Чехову. 29 декабря 1901 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 5 января 1902 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 15 января 1902 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 20 января 1902 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 31 марта 1902 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 4 апреля 1902 г. Петербург

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 18 сентября 1902 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 14 декабря 1902 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 17 декабря 1902 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 20 декабря 1902 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 20 января 1903 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 13 марта 1903 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 18 марта 1903 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 9 апреля 1903 г. Петербург

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 15 апреля 1903 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 20 сентября 1903 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 24 сентября 1903 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 12 октября 1903 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 19 октября 1903 г. Москва

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 26 октября 1903 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 30 октября 1903 г. Ялта

О. Л. Книппер-Чехова -- Чехову. 29 ноября 1903 г. Москва

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 10 апреля 1904 г. Ялта

Чехов -- О. Л. Книппер-Чеховой. 20 апреля 1904 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И А. М. ГОРЬКИЙ

А. М. Горький -- Чехову. Между 24 октября и 7 ноября 1898 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 16 ноября 1898 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. Между 20 и 30 ноября 1898 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 3 декабря 1898 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. После 6 декабря 1898 г. Нижний Новгород

А. М. Горький -- Чехову. 29 или 30 декабря 1898 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 3 января 1899 г. Ялта

A. M. Горький -- Чехову. Между 6 и 15 января 1899 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 18 января 1899 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. После 21 января 1899 г. Нижний Новгород

А. М. Горький -- Чехову. 23 апреля 1899 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 25 апреля 1899 г. Москва

А. М. Горький -- Чехову. 28 апреля 1899 г. Нижний Новгород

А. М. Горький -- Чехову. 29 апреля 1899 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 9 мая 1899 г. Мелихово

А. М. Горький -- Чехову. 26 или 28 августа 1899 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 3 сентября 1899 г. Ялта

Чехов -- А. М. Горькому. 25 ноября 1899 г. Ялта

A. Ы. Горький -- Чехову. 13 декабря 1899 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 2 января 1900 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. После 5 января 1900 г. Нижний Новгород.

А. М. Горький -- Чехову. 21 или 22 января 1900 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 3 февраля 1900 г. Ялта

A.M. Горький -- Чехову. 11 или 12 февраля 1900 г. Нижний Новгород

А. И. Горький -- Чехову. 12 или 13 февраля 1900 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 15 февраля 1900 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. Первая половина июля 1900 г. Мануйловка

Чехов -- А. М. Горькому. 12 июля 1900 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. Между 11 и 15 сентября 1900 г. Нижний Новгород

А. М. Горький -- Чехову. 11 или 12 октября 1900 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 16 октября 1900 г. Ялта

Чехов -- А. М. Горькому. 18 марта 1901 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. Между 21 и 28 марта 1901 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 28 мая 1901 г. Пьяный Бор

А. М. Горький -- Чехову. 27 июня 1901 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 24 июля 1901 г. Ялта

А. М. Горький -- Чехову. Не ранее 15 сентября 1901 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 24 сентября 1901 г. Москва

А. М. Горький -- Чехову. 25 или 26 сентября 1901 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. M. Горькому. 22 октября 1901 г. Москва

А. М. Горький -- Чехову. Между 23 и 28 октября 1901 г. Нижний Новгород

А. М. Горький -- Чехову. Между 17 и 25 июля 1902 г. Арзамас

Чехов -- А. М. Горькому. 29 июля 1902 г. Любимовка

А. М. Горький -- Чехову. Между 1 и 8 августа 1902 г. Арзамас

А. М. Горький -- Чехову. 16 октября 1903 г. Нижний Новгород

Чехов -- А. М. Горькому. 17 октября 1903 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И И. А. БУНИН

И. А. Бунин -- Чехову. 13 января 1901 г. Ялта

И. А. Бунин -- Чехову. 30 января 1901 г. Ялта

Чехов -- И. А. Бунину. 14 марта 1901 г. Ялта

Чехов -- И. А. Бунину. 20 апреля 1901 г. Ялта

И. А. Бунин -- Чехову. 30 апреля 1901 г. Лукьяново

Чехов -- И. А. Бунину. 15 января 1902 г. Ялта.

Чехов -- И. А. Бунину. 26 октября 1902 г. Москва

А. Н. ЧЕХОВ И А. И. КУПРИН

А. И. Куприн -- Чехову. Декабрь 1901 г. Петербург

Чехов -- А. И. Куприну. 22 января 1902 г. Ялта

Чехов -- А. И. Куприну. 1 ноября 1902 г. Москва

А. И. Куприн -- Чехову. 6 декабря 1902 г. Петербург

Чехов -- А. И. Куприну. 7 февраля 1903 г. Ялта

А. П. ЧЕХОВ И С. П. ДЯГИЛЕВ

С. П. Дягилев -- Чехову. 23 декабря 1902 г. Петербург

Чехов -- С. П. Дягилеву. 30 декабря 1902 г. Ялта

С. П. Дягилев -- Чехову. 3 июля 1903 г. Петербург

Чехов -- С. П. Дягилеву. 12 июля 1903 г. Ялта

С. П. Дягилев -- Чехову. 12 августа 1903 г. Петербург

С. П. Дягилев -- Чехову. 22 ноября 1903 г. Петербург

Алфавитный указатель имен

А. П. ЧЕХОВ И П. И. ЧАЙКОВСКИЙ

С Петром Ильичом Чайковским (1840--1893) Чехов познакомился в один из своих приездов в Петербург, у брата композитора, М. И. Чайковского, 14 декабря 1888 года (см.: Балабанович, с. 90). Их переписка за пять лет знакомства невелика по объему: три письма Чехова и три письма Чайковского. Кроме того, сохранились фотографии и книги с дарственными надписями.

Личные отношения Чехова и Чайковского и их переписка отмечены сильнейшим взаимным душевным притяжением. Музыка Чайковского вызывала у Чехова восторг, восхищение, она была неотъемлема от атмосферы его жизни. В своем втором письме Чайковскому Чехов писал: "Посылаю Вам и фотографию, и книги, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне",-- мало что может быть поставлено рядом с этим признанием в эпистолярии Чехова по силе чувства и его образному выражению. В искусстве среди своих современников Чехов отводил Чайковскому второе (после Льва Толстого) место (письмо к М. И. Чайковскому от 16 марта 1890 г.). Ставя Чайковского как творца на недосягаемую высоту, Чехов ценил его и просто как человека. "Он хороший человек и не похож на полубога",-- писал он после знакомства с Чайковским (Е. М. Линтваревой в конце декабря 1888 г.).

Чайковский, с своей стороны, был захвачен талантом Чехова. Прочитав в апреле 1887 года рассказ Чехова "Миряне" ("Письмо"), Чайковский тут же поделился своим впечатлением с братом. Свои мысли по поводу чеховских рассказов Чайковский выразил в письме Чехову, "интереснейшем", по словам его брата, но посланном в редакцию и не дошедшем до писателя, с которым композитор еще не был знаком (об этом письме идет речь в письме М. И. Чайковского Чехову от 11 ноября 1901 г.-- ГБЛ).

День 14 октября 1889 года был самым ярким в общении Чехова с Чайковским. Получив от Чехова письмо, в котором писателъ спрашивал разрешения на посвящение ему сборника "Хмурые люди", Чайковский пришел в дом на Садовой-Кудринской, чтобы лично поблагодарить Чехова. Вернувшись домой, он послал ему фотографию с дарственной надписью: "А. П. Чехову от пламенного почитателя. П. Чайковский. 14 окт. 89". Чехов отправил в ответ свою фотографию с надписью: "Петру Ильичу Чайковскому на память о сердечно преданном и благодарном почитателе Чехове" и издания своих сборников "Рассказы" (СПб., 1889) и "В сумерках" (СПб., 1889), также с дарственными надписями (Акад., т. 12, с. 158).

По словам М. П. Чехова, Чехов и Чайковский в этот день "разговаривали о музыке и о литературе" и "обсуждали содержание будущего либретто для оперы "Бэла", которую собирался сочинить Чайковский. Он хотел, чтобы это либретто написал для него по Лермонтову брат Антон" (Вокруг Чехова, с. 97). Об этом же намерении Чехов сообщил на следующий день в письме А. С. Суворину: "Вчера был у меня П. Чайковский, что мне очень польстило: во-первых, большой человек, во-вторых, я ужасно люблю его музыку, особенно "Онегина". Хотим писать либретто". Разговор о либретто "Бэлы" имел продолжение. 19 января 1890 года М. И. Чайковский писал брату во Флоренцию: "Виделся я с Чеховым два раза... Он тебе предлагает для оперы сделать "Бэлу" Лермонтова" (Балабанович, с. 113--114). План совместного создания оперы на сюжет лермонтовской повести не осуществился: Чайковский был отвлечен новым замыслом -- в Италии он начал работать над "Пиковой дамой". Чехов в это время готовился к поездке на Сахалин. В последующие годы отношения Чехова и Чайковского сохранили свою первоначальную тональность, но на расстоянии; связующим звеном между ними был М. И. Чайковский, с которым Чехова объединяли общие драматургические интересы и круг петербургских литераторов.

В эти годы возникают в чеховском творчестве упоминания о Чайковском в самых значительных контекстах. Его музыка служит камертоном душевного состояния героев -- самого чистого, непосредственного и глубоко лиричного; она пробуждает в душе молодой девушки радость жизни, жажду поэзии и красоты ("После театра", 1892); в ленивом и равнодушном человеке она открывает то, что "за суетой и пошлостями" он сам в себе "не успевает понять и оценить" (Грузин в "Рассказе неизвестного человека", 1893).

На смерть Чайковского Чехов откликнулся словами: "Известие поразило меня. Страшная тоска... Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан. Сочувствую всей душой. Чехов" (телеграмма М. И. Чайковскому от 27 октября 1893 г.).

ЧЕХОВ -- П. И. ЧАЙКОВСКОМУ

22 октября 1889 г. Москва

Многоуважаемый Петр Ильич!

В этом месяце я собираюсь начать печатать новую книжку своих рассказов; рассказы эти скучны и нудны, как осень, однообразны по тону, и художественные элементы в них густо перемешаны с медицинскими, но это все-таки не отнимает у меня смелости обратиться к Вам с покорнейшей просьбой: разрешите мне посвятить эту книжку Вам. Мне очень хочется получить от Вас положительный ответ, так как это посвящение, во-первых, доставит мне большое удовольствие и, во-вторых, оно хотя немного удовлетворит тому глубокому чувству уважения, которое заставляет меня вспоминать о Вас ежедневно¹. Мысль посвятить Вам книжку крепко засела мне в голову еще в тот день, когда я, завтракая с Вами у Модеста Ильича, узнал от Вас, что Вы читали мои рассказы.

Если Вы вместе с разрешением пришлете мне еще свою фотографию, то я получу больше, чем стою, и буду доволен во веки веков. Простите, что я беспокою Вас, и позвольте пожелать Вам всего хорошего.

Душевно преданный

А. Чехов.

12 окт. 89.

Неизд. письма, с. 173; Акад., т. 3, No 696.

¹ Сборник рассказов "Хмурые люди" с посвящением П. И. Чайковскому вышел в 1890 г. в издании А. С. Суворина. Чехов писал М. И. Чайковскому 16 марта 1890 г. по поводу сборника: "Через 1 1/2 -- 2 недели выйдет в свет моя книжка, посвященная Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич,-- до такой степени я уважаю его... Это посвящение, думал я, было бы частичным, минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге".

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

14 октября 1889 г. Москва

14 окт. 89 г.

Дорогой Антон Павлович!

Посылаю при сем свою фотографию и убедительно прошу вручить посланному Вашу!

Достаточно ли я выразил Вам мою благодарность за посвящение? Мне кажется, что нет, а потому еще скажу Вам, что я глубоко тронут вниманием Вашим! Крепко жму Вашу руку.

П. Чайковский.

Балабанович, с. 104 (частично); Акад., т. 3, с. 456.

ЧЕХОВ -- П. И. ЧАЙКОВСКОМУ

14 октября 1889 г. Москва

89 14/X

Очень, очень тронут, дорогой Петр Ильич, и бесконечно благодарю Вас. Посылаю Вам и фотографию, и книги, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне.

Вы забыли у меня портсигар. Посылаю Вам его. Трех папирос в нем не хватает; их выкурили виолончелист, флейтист и педагог¹.

Благодарю Вас еще раз, и позвольте пребыть сердечно преданным.

А. Чехов.

Неизд. письма, с. 173--174; Акад., т. 3, с. 262.

¹ М. Р. Семашко, А. И. Иваненко и И. П. Чехов.

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

20 октября 1889 г. Москва

20 окт. 89.

Дорогой Антон Павлович!

Посылаю Вам билет на Симфонические собрания в Музыкальном обществе. Ужасно рад, что могу Вам хоть немножко услужить. Сам не мог завезти, ибо вся эта неделя поглощена у меня приготовлением к 1-му концерту и ухаживанием за гостем нашим Римским-Корсаковым. Бог даст, на той неделе удастся побеседовать с Вами по душе.

Ваш П. Чайковский.

Предваряю Вас, что билет в случае желанья можете передавать кому угодно.

Печатается по автографу (ГБЛ).

ЧЕХОВ -- П. И. ЧАЙКОВСКОМУ

18 октября 1891 г. Москва

18 октябрь. Мл. Дмитровка, д, Фирганг.

Многоуважаемый Петр Ильич!

У меня есть приятель, виолончелист, бывший ученик Московской консерватории, Мариан Семашко, великолепный человек. Зная, что я знаком с Вами, он не раз просил меня походатайствовать перед Вами: нет ли где-нибудь в столицах, или в провинции, в Харькове, например, или где-нибудь за границей подходящего для него места, и если есть, то не будете ли Вы добры -- оказать ему протекцию? Зная по опыту, как утомительны подобные просьбы, я долго не решался беспокоить Вас, но сегодня решаюсь и прошу Вас великодушно простить меня. Мне жаль и досадно, что такой хороший работник, как Семашко, болтается без серьезного дела, да и просит он меня так жалобно, что нет сил устоять. Его хорошо знает Николай Дмитриевич Кашкин.

Я жив и здоров, пишу много, но печатаю мало. Скоро в "Новом времени" будет печататься моя длинная повесть "Дуэль", но Вы не читайте ее в газете¹. Я пришлю книжку, которая выйдет в начале декабря. "Сахалин", еще не готов.

Еще раз извиняюсь за беспокойство.

Искренно Вас уважающий и безгранично преданный

А. Чехов.

Неизд. письма, с. 174; Акад., т. 4, с. 285--286.

¹ Повесть "Дуэль" печаталась в газете "Новое время" в течение месяца с конца октября до конца ноября 1891 г. Чехов беспокоился, что при чтении по главам пострадает общее впечатление, но отдал повесть в "Новое время", чтобы покрыть долг Суворину (см. переписку с Ал. П. Чеховым, т. 1, с. 107--108). Повесть "Дуэль" вышла отдельным изданием в 1892 г.

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

23 октября 1891 г. Москва

23 окт.

Дорогой, многоуважаемый Антон Павлович!

Получивши вчера Ваше письмо, я хотел тотчас же отвечать, но сообразил, что прежде чем что-либо сказать Вам по поводу Семашко (которого я хотя и знаю, но недостаточно, чтобы иметь правильное о нем суждение) -- лучше порасспросить о нем людей сведущих; а так как я собирался в концерт и должен был видеть многих музыкантов,-- так тому представлялся превосходный случай.

Из всего, что мне про него сказали и что я сам о нем помню, вывожу заключение, что г. Семашко может быть, благодаря своей хорошей технике, старательности и любви к делу, хорошим оркестровым музыкантом. Но, по совершенно мне непонятной причине, на предложение поступить в оркестр императорских театров -- он отвечал отказом. Сейчас он будет у меня, и вопрос этот разъяснится. Если по каким-либо семейным или иным особым обстоятельствам он не излает служить в Москве, то я, конечно, могу рекомендовать его и в Петербург,-- но это придется во всяком случае отложить до будущего сезона. Вообще, если он желает от меня рекомендации кому бы то ни было, то я охотно ему ее дам, но сам я совершенно не могу знать, где имеются вакантные места для виолончелистов, и он о таковых должен иметь и имеет возможность разузнавать иными путями. Если же он считает деятельность оркестрового музыканта для себя неподходящей,-- то ровно ничего сделать для него не могу. Концертами жить нельзя, да и какой виолончелист, хотя бы и высоко даровитый, может жить иначе, как не оркестровой игрой да еще уроками, каких, однако, не много бывает? Царь всех виолончелистов нашего века К. Ю. Давыдов много лет играл в оркестре Итальянской оперы в Петербурге, и ему и в голову не приходило, что он этим унижает себя. Если Семашко считает подобную деятельность ниже своего достоинства,-- то это и очень странно, и очень неблагоразумно. Впрочем, я ведь ничего верного на этот счет не знаю, ибо пишу Вам, не повидавши еще его. Во всяком случае обещаю принять в нем сердечное участие.

Как я рад, дорогой Антон Павлович, что Вы, как вижу из письма, нисколько не сердитесь на меня! Ведь я настоящим образом не благодарил Вас за посвящение "Хмурых людей", коим страшно горжусь! Помню, что во время Вашего путешествия я все собирался написать Вам большое письмо, покушался даже объяснить, какие именно свойства Вашего дарования так обаятельно и пленительно на меня действуют. Но не хватило досуга,-- а главное пороху. Очень трудно музыканту высказывать словами, что и как он чувствует по поводу того или другого художественного явления. И так спасибо, что не сетуете на меня. Жду с нетерпением "Дуэли" и уж конечно не последую Вашему совету ждать до декабря, хотя за книжку горячо благодарю заранее. Бог даст, в это пребывание в Москве удастся повидаться и побеседовать с Вами.

Крепко жму Вашу руку.

Искреннейший почитатель

Ваш

П. Чайковский.

Слово, сб. 2-й, с. 219--221.

А. В. ЧЕХОВ И Л. С. МИЗИНОВА

Мизинова Лидия Стахиевна (1870--1937) -- подруга М. П. Чеховой, занимавшая видное место среди литературно-художественной интеллигенции, группировавшейся вокруг Чехова в 90-е годы. Ее личность, судьба, глубокое чувство к Чехову заняли большое место в его жизни и оставили след в творчестве писателя.

"Прекрасная Лика" -- так называли Мизинову Чехов и Левитан и многие другие в общем дружеском кругу. М. П. Чехова вспоминала о том, какое сильное впечатление она произвела на братьев Чеховых при первом посещении ею дома на Садовой-Кудринской (Письма М. Чеховой, с. 25). Самый живописный портрет Мизиновой оставила в своих воспоминаниях Т. Л. Щепкипа-Куперник: "Лика была девушка необыкновенной красоты. Настоящая Царевна-Лебедь из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под "соболиными" бровями, необычайная женственность и мягкость и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломанья и почти суровой простотой -- делали ее обаятельной" ("А. П. Чехов в воспоминаниях современников". М., Гослитиздат, 1954, с. 301). Портрет этот несколько стилизован в духе времени. Но в нем присутствуют и индивидуальные черты, придававшие Мизиновой в живом общении особенное обаяние. Интересна поздняя зарисовка облика Мизиновой, уже 37-летней женщины: "Она, несмотря на свою полноту, не казалась тяжелой... Легкая походка, легкие, порывистые движения... Она была громкой, горячей, то гневной, то хохотуньей, открытая сама и внимательно-заинтересованная в открытии других. С ней никто не "выяснял отношений", они всегда и со всеми были у нее ясными, ей рассказывали о самом сокровенном, самом тайном и мучительном" (Вадим Шверубович. О людях, о театре и о себе. М., "Искусство", 1976, с. 74). Именно такова Мизинова и в письмах к Чехову: непосредственна, сердечна, открыта, в сущности бесхитростна, прямодушна, бурно эмоциональна.

Отношения Чехова с Мизиновой рождали догадки и самые различные суждения; М. П. Чехова и Т. Л. Щепкина-Куперник долгое время поддерживали версию о том, что "Чехов любил ее, а она не ответила ему взаимностью, и это надолго омрачило его жизнь" (Т. Л. Щепкина-Куперник. Театр в моей жизни, М.--Л., "Искусство", 1948, с. 304). Книга Ю. Соболева "Чехов" (серия "Жизнь замечательных людей", М., 1934) опровергла эту версию простейшим способом -- цитатами из писем Мизиновой, М. П. Чехова вынуждена была признать, что Мизинова "глубоко любила брата, а он не ответил ей тем же" (Письма М. Чеховой, с. 26). В том же новом ключе написаны и воспоминания М. П. Чеховой "Моя подруга Лика" ("Москва", 1958, No 6, с. 211--214).

То, что первоначальную версию "как-то поддерживал сам Чехов", как выразилась Т. Л. Щепкина-Куперник, не должно удивлять. Можно ли представить, чтобы Чехов стал ее опровергать, доказывая, что не он был в положении отвергнутого? Известно, что Чехов пользовался большим успехом у женщин, но не любил говорить об этом. Версия сложилась прежде всего на основании внешних фактов жизни Мизиновой. Увлечение Чеховым сменилось в глазах окружающих романом Лики с Потапенко; прежнее, самое сильное в ее жизни и неистребимое чувство было в последующие годы для чужих глаз как бы перекрыто новым. Сыграла роль и "магия искусства": так как в сюжетной коллизии "Чайки" многое совпадало с судьбой Лики (стремление на сцену, роман с писателем, рождение ребенка), Чехову в любовном треугольнике отводили роль неудачника -- Треплова. Повод к таким суждениям давала, по-видимому, и Мизинова, для которой "Чайка" была неотделима от ее собственной судьбы.

Знакомство Чехова с Мизиновой произошло осенью 1889 года, когда она начала преподавать в гимназии Л. Ф. Ржевской, сблизилась с М. П. Чеховой и стала бывать в доме Чеховых. С марта 1890 года встречи становятся частыми. В дневнике С. М. Иогансон, дальней родственницы, заменившей Мизиновой бабушку, отражены визиты Лики к Чеховым и Чехова к Мизиновым, а также посещения ими концертов, выставок, церковных служб, встречи у общих знакомых; Мизинова делает для Чехова выписки из книг о Сахалине в Румянцевском музее. В эти полтора месяца, вплоть до самого отъезда Чехова, он и Мизинова видятся постоянно. Перед отъездом Чехов дарит Лике свою фотографию с шутливой надписью: "Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу наперсток. А. Чехов. P. S. Эта надпись, равно как и обмен карточками, ни к чему меня не обязывает" (Акад., т. 12, с. 159). Дарственная надпись сделана в стиле, характерном и для писем Чехова к Мизиновой в первые годы их переписки. Этот стиль был создан чеховским юмором и той атмосферой непринужденного веселья, которая возникала вокруг Лики в семье Чеховых. Чехов был увлечен, чувствовал, что нравится, и потому сами собой рождались остроты, поддразнивания, каламбуры, прозвища, обыгрывание вымышленных ситуаций, имен Ликиных поклонников, пародии на любовные письма неизвестных лиц. Все это составляло вместе такую густую имитированную среду, что проявления истинного чувства, полупризнания тонули в ней и приобретали нереальный характер. Первой поре самого сильного увлечения Чехова Мизиновой соответствует наибольшая замаскированность его писем. Стилистика писем Чехова к Мизиновой играла роль барьера, поставленного им между собою и Ликой, предела, положенного в отношениях с нею.

Мизинова не сразу находит ответный эпистолярный стиль, да это было и трудно в переписке с таким корреспондентом, как Чехов. Она пишет о своей душевной тоске, вместе с тем старается острить и, боясь показаться скучно благовоспитанной, бывает иной раз от неловкости груба, но потом находит в письмах свою манеру, соответствующую ее душевному состоянию.

Переписка 1892 года говорит о большом дружеском сближении Чехова с Мизиновой. Он делится и мелочами ежедневной жизни в Мелихове, и серьезными событиями -- все это дружески доверительно. Что же касается степени увлеченности их друг другом -- письма их звучат как бы "на разной волне". От этого часто возникает непонимание: Чехов шутит -- Мизинова сердится или недоумевает, просит его перечитать ее письмо. На безысходно грустное письмо Мизиновой из Ржева (18 июня 1892 г.) -- видимо, перед отъездом был разговор или возникла ситуация, обнаружившая всю меру различий в отношении их друг к другу,-- Чехов отвечает в том же тоне устойчивых шуток (28 июня 1892 г.). Он как бы намеренно переиначивает ситуацию, не желая замечать явного ее драматизма для Мизиновой. Но вымышленная победа не нужна Лике, которая хочет ясности реальных отношений, она не поддерживает эту словесную игру; на известные строки Чехова "позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею" -- она отвечает признанием своего поражения: "А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!" Так пишет Мизинова. Чехов же ни разу не позволяет себе в письмах обмолвиться насчет ее неразделенного или не вполне разделенного чувства. Поэтому его письма, прочитанные без писем Мизиновой, могут показаться (и казались) признаниями не очень удачливого поклонника. В выборе этого "эпистолярного героя" проявилось мужское великодушие Чехова, его желание не только не признать свою победу, но, напротив, стереть ее. Кроме того, лишь так можно было сохранить в своей жизни как постоянную радость любовь и преданность Лики. Через несколько лет, в потрясении после провала "Чайки" в Александрийском театре, Чехов напишет сестре: "Когда приедешь в Мелихово, привези с собой Лику",-- напишет, испытывая потребность в ее присутствии и зная, что отказа быть не может.

С осени 1892 года в письмах Мизиновой появляется мотив "прожигания жизпи", сменивший прежний -- замужества "par dêpit". "Ах, спасите меня и приезжайте!" -- пишет она в отчаянии. Чехов оставляет этот зов без ответа, а вскоре пишет А. С. Суворину, очевидно, в ответ на его вопрос: "Жениться я не хочу, да и не на ком. Да и шут с ним. Мне было бы скучно возиться с женой. А влюбиться весьма не мешало бы. Скучно без сильной любви" (18 октября 1892 г.). Дальнейший ход событий известен: роман Лики с Потапенко, рождение дочери... В то самое время, когда Мизинова в тихом городке Швейцарии в одиночестве ожидала рождения ребенка, Чехов написал ей слова, которые толковали иногда как раскаяние, сожаление, признание своей ошибки: "Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас" (18 (30) сентября 1894 г.). Но это была ностальгия времени, поправить что-либо в настоящем Чехов не стремился. Их письма последующих лет теплы и дружественны. В ялтинских письмах Чехова 1898--1899 годов, может быть, сильнее, чем обычно, выражена потребность в присутствии Лики -- отчасти, возможно, от скуки ялтинской жизни. Но она, очевидно, или изверилась в возможности ответного чувства, или потеряла веру в себя и не отвечает на приглашения приехать в Ялту. Вероятно, упадку духа способствуют и неудачи Мизиновой на сценическом поприще. Между тем в конце 90-х годов в жизнь Чехова вошла О. Л. Кииппер.

Были попытки логически объяснить тот факт, почему Чехов не ответил на глубокое чувство столь привлекательной девушки. Писали, что Мизинова была чужда Чехову некоторыми чертами -- "бесхарактерна, хаотична" (М. П. Чехова); что Чехов ушел от этой любви, "испугавшись страсти, которая могла бы войти в его спокойную жизнь и помешать работать" (Ю. Соболев); что "Чехов не решался переступить границ, опасаясь неразрывных связей" (Л. П. Гроссман) и что чувство к Мизиновой было у Чехова "сильным и властным", но "он справился с ним" (Г. П. Бердников). Отмечали дилетантизм Мизиновой, обращавшейся к многим профессиям -- учительницы, певицы, актрисы, переводчицы, модистки, но не нашедшей себя ни в одной из них. Действительно, Чехову эта черта была чужда, он считал, что человек должен относиться с уважением к собственному призванию и реализовать его в высоком профессионализме. Можно прибавить к этому и другие несходства их индивидуальностей. Так, Мизинова, в силу мнительности или желания возбудить участие Чехова, часто жаловалась на нездоровье. Чехов на ее страхи отвечал лишь отрезвляющими советами медицинского свойства; сам он вообще не жаловался и не выносил нытья. У Лики же, может быть из-за глубокой душевной неудовлетворенности, постоянным рефреном становится: "Ах, как скучно жить!" Можно было бы, наверное, отыскать и другие различия между Чеховым и Мизиновой, но бесполезно продолжать рационалистический анализ чувств, не подвластных разуму. Логика событий в этих случаях ускользает от нас. Можно прикоснуться к тайне, прочитав предназначенное лишь для двух людей, но тайна останется, потому что за пределами переписки -- их жизнь, встречи, сказанное и невысказанное, а это нельзя воскресить, так же как нельзя услышать пение Лики или смех Чехова.

Переписка Чехова с Мизиновой -- один из самых больших и протяженных циклов в его эпистолярном наследии. Известно 67 писем Чехова к Мизиновой и 98 ее писем к нему. Письма Чехова неоднократно печатались, выборочно и полностью. Письма Мизиновой использовались частично, в исследованиях и комментариях к письмам Чехова; некоторые были процитированы в книге Ю. Соболева "Чехов" (М., 1934), включены Л. П. Гроссманом в его "Ромап Нины Заречной" ("Прометей", т. 2, 1967), многие строки из писем прозвучали со сцены в виде монтажа цитат в пьесе Л. А. Малюгина "Насмешливое мое счастье" (1965; Л. A. Малюгин. Старые друзья. Пьесы. М., "Советский писатель", 1979, с. 71--118) и с экрана в фильме по сценарию Малюгина "Сюжет для небольшого рассказа" (1969). Частичные публикации в комментариях к отдельным письмам Мизиновой нами не указываются.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

9 января 1891 г. Москва

Москва.

9 января 1891 г.

Вчера никак не могла достать Вам программу¹, Антон Павлович, а сегодня хотя и достала, но отправить до 4-х часов не могла. Сегодня в Думе написала Вам длинное письмо, и хорошо, что не могла отправить, сейчас прочла его и ужаснулась -- сплошной плач. Пишу Вам вот почему (конечно, это только предлог!); программа, которую я Вам посылаю, годится только для начальных школ, т. е. для трехклассных; для четырехклассных училищ, которых всего четыре, только теперь вырабатывается проект программы, и если выйдет удачно, то будет напечатан, поэтому я Вам достала все, что только в настоящее время есть. Как-то Вы добрались? Вероятно, уже успели 5 раз пообедать, поужинать и вообще отлично проводите время. Хандру свою, или попросту кислоту, Вы оставили в Москве и теперь чувствуете себя совсем "числивым", и как я Вам завидую; если бы я могла уехать хоть на Алеутские острова, то я тоже была бы щислива. Холод смертный; я простудилась страшно; 3 ночи не сплю сама и не даю спать другим из-за кашля, вчера опять кашляла с кровью (как раз на другой день Вашего отъезда). Бабушка сердится, что я выхожу и не берегусь, пророчит мне чахотку -- я так и представляю себе, как вы смеетесь над этим. Вообще все очень скверно, но вместе с тем и хорошо. По приезде своем в Москву не забудьте съездить на Ваганьково, поклониться моему праху. Вчера была от 5 до 11 часов вечера у Ваших, все здоровы, Михаил Павлович вчера уехал, а мы с Машей сегодня смотрели "Новое дело"², и вот я пишу Вам, вернувшись из театра, потому что спать не хочется, а также и потому, что знаю, что досажу Вам этим, придется читать столь нелитературное произведение, а досадить Вам мне очень приятно. Пиеса ничего себе, но другой раз я ее смотреть не буду. Отчего это такое, Антон Павлович, что утром я могла написать такое мрачное письмо, а теперь мне кажется, что все это вздор, что я писала.

Ну, очень я Вам уже надоела, простите, но раз я уж соберусь писать и пишу, то не могу сразу бросить. Ответа от Вас я, конечно, не жду, потому что я ведь только -- Думский писец, а вы -- известный писатель Чехов, но все-таки будьте здоровы и не забывайте

Л. Мизинову.

А ведь совестно посылать такое письмо!

Первое письмо Мизиновой к Чехову. Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Программа училищ нужна была Чехову для отправки, вместе с другими книгами, на Сахалин.

² "Новое дело", комедия Вл. И. Немировича-Данченко в постановке Московского Малого театра.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

11 января 1891 г. Петербург

11 январь.

Думский писец!

Программу я получил и завтра же отправлю ее в каторгу, т. е. на Сахалин. Большое спасибо Вам и поклон в ножки.

Насчет того, что я успел пообедать и поужинать 5 раз, Вы ошибаетесь: я пообедал и поужинал 14 раз. Хандры же, вопреки Вашей наблюдательности, в Москве я не оставил, а увез ее с собою в Петербург.

Вам хочется на Алеутские острова? Там Вы будете щисливы? Что ж, поезжайте на Алеутские острова, я достану бесплатные билеты Вам и Вашему Барцалу, или Буцефалу¹ -- забыл его фамилию.

Отчего Вы хандрите по утрам? И зачем Вы пренебрегли письмом, которое написали мне утром? Ах, Ликиша, Ликиша!

А что Вы кашляете, это совсем нехорошо. Пейте Obersalzbrunnen, глотайте доверов порошок, бросьте курить и не разговаривайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophim) застрелится, а Прыщиков² заболеет родимчиком. Вашей смерти буду рад только один я. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки à la бабушка: "э"... "э"... "э"...

Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком. Мне хотелось бы, чтобы у Вас украли новую шубу (8 р. 30 к.), калоши, валенки, чтобы Вам убавили жалованье и чтобы Трофим (Trophim), женившись на Вас, заболел желтухой, нескончаемой икотой и судорогой в правой щеке.

Свое письмо Вы заключаете так: "А ведь совестно посылать такое письмо!" Почему совестно? Написали Вы письмо и уж думаете, что произвели столпотворение вавилонское. Вас не для того посадили за оценочный стол, чтобы Вы оценивали каждый свой шаг и поступок выше меры. Уверяю Вас, письмо в высшей степени прилично, сухо, сдержанно, и по всему видно, что оно писано человеком из высшего света.

Ну, так и быть уж, бог с Вами. Будьте здоровы, щисливы и веселы.

Чтобы ей угодить,

Веселей надо быть.

Трулала! Трулала!³

И в высшем свете живется скверно. Писательница⁴(Мишина знакомая) пишет мне: "Вообще дела мои плохи -- и я не шутя думаю уехать куда-нибудь в Австралию".

Вы на Алеутские острова, она в Австралию! Куда же мне ехать? Вы лучшую часть земли захватите.

Прощайте, злодейка души моей.

Ваш Известный писатель.

NB. Не жениться ли мне на Мамуне? Напишите мне еще три строчки. Умоляю!

Письма, т. 4, с. 161--163; Акад., т. 4, С. 158--159.

¹ Барцалом и Буцефалом Чехов называет Е. Н. Балласа, студента-медика, которого в 1888 г. считали женихом Мизиновой. Антон Иванович Барцал -- оперный певец и режиссер. Буцефал -- имя коня Александра Македонского.

² Трофим и Прыщиков -- вымышленные имена поклонников Мизиновой.

⁸ Куплеты из оперетты Ж. Оффенбаха "Прекрасная Елена" (1864).

⁴ Е. М. Шаврова.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

13 января 1891 г. Москва

13-го янв. 91 г.

Сейчас только вернулась от Ваших. Меня провожал домой Левитан! Это письмо, верно, не будет так прилично, сухо и не будет носить отпечаток высшего света. Вы ужасно порадовали меня сегодня своим письмом. Этого счастья я и не ожидала. Если хотите меня сделать еще более щисливой, то напишите еще. Не обращайте внимания на почерк, я пишу в темноте и притом после того, как меня проводил Левитан! А вас кто провожает? Когда Вы наконец вернетесь, ведь и так Похлебина и я страдаем уж почти неделю.

Вчера вечером у меня была Маша, потом приехали Кувшинникова и Левитан. Что за дерзость приехать ко мне вместе! Вы бы так не поступили, я в этом уверена. В среду все Ваши будут у меня, если бы были Вы, то я бы была совсем щислива, я хочу справить свой девишник, потому что решила выйти замуж par dêpit {с досады (фр.).} (только не за Trophim). Вы знаете, что я еще раз писала Вам и не посылала! У меня была тут неприятность, и я хотела просить Вас поискать мне место в Петербурге. Но теперь я отложила на неопределенное время. Вас, по-видимому, осаждают письмами. Бедный! И тем не менее я Вам все-таки пишу. Не обращайте внимания на то, как я Вам сегодня пишу, я щислива! А все-таки приезжайте поскорее, без великих людей скучно; я, должно быть, очень избаловалась обществом великих и выдающихся людей и поэтому скучаю.

Буцефал велит Вам кланяться и сказать, что он Вас нисколько не боится, потому что уверен во мне. Но все-таки не хочется умирать до Вашего приезда! Т. е. черт знает что я пишу!

Зачем Вы хандрите, начихайте на все, как делаю теперь я, ведь Вы всегда это мне говорили, а теперь, что -- 17-го числа будем вспоминать Вас и будем щисливы этим.

Желаю Вам еще 28 раз поужинать, авось Вы будете сыты на целый год. А знаете, если бы Левитан хоть немного походил на Вас, я бы позвала его поужинать!! Как Вам понравилась маленькая Кундасова¹ -- ведь Ольга Петровна привела ее к Вам для Вашего спасения! Если бы Вы были поумнее, то поняли бы и оценили бы. Вы, верно, ничего не поймете, что я пишу, но это будет даже хорошо. Я сегодня все старалась разобрать на свет то, что в Вашем письме зачеркнуто, но ничего не могла разобрать, Вы мне, надеюсь, скажете, когда приедете. Кажется, три строчки, о которых Вы пишете, написаны, Вы зеваете страшно, мне тоже хочется спать, а потому надо кончать. Как я Вам завидую, если бы Вы знали, Антон Павлович! Я совсем не хотела писать того, что пишет писательница! Где мне! Но вышло, что мы хотим одного -- бежать...

Прощайте, ешьте побольше, за себя и за меня, и приезжайте скорее в Москву.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Очевидно, речь идет о младшей сестре О. П. Кундасовой, Зое Петровне (ей было в ту пору 17 лет).

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

21 января 1891 г. Петербург

21 январь.

Спешу порадовать Вас, достоуважаемая Лидия Стахиевна: я купил для Вас на 15 коп. такой бумаги и конвертов. Обещание мое исполнено. Думаю, что эта бумага вполне удовлетворит изысканным вкусам высшего света, к которому принадлежат Левитан, Федоров и кондуктора конно-железной дороги.

В то же время позвольте и огорчить Вас, достоуважаемая Лидия Стахиевна: я приеду не раньше среды будущей недели.

Извините, что письмо так небрежно написано; я взволнован, дрожу и боюсь, как бы о нашей переписке не узнал высший свет.

Пожалуйста, никому не показывайте моего письма!

Остаюсь преданный Вам

А. Кислота.

Скажите Буцефалу, что я чихаю на его поклон.

Если бумага эта Вам понравится, то, надеюсь, Вы поблагодарите меня письменно. Ваши письма я показываю всем -- из тщеславия, конечно.

Бибиков, который был у меня и видел Вас и сестру, написал в Петербург, что он "видел у Чехова девушку удивительной красоты". Вот Вам предлог поссориться и даже подраться с Машей.

Письма, т. 4, с. 169--170; Акад., т. 4, с. 166--167.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

17 мая 1891 г. Алексин

17 мая.

Золотая, перламутровая и фильдекосовая Лика! Мангус третьего дня убежал и больше уж никогда не вернется Издох. Это раз.

Во-вторых, мы оставляем эту дачу и переносим нашу резиденцию в верхний этаж дома Былим-Колосовского, того самого, который напоил Вас молоком и при этом забыл угостить Вас ягодами¹. О дне переезда нашего уведомим своевременно. Приезжайте нюхать цветы, ловить рыбку, гулять и реветь.

Ах, прекрасная Лика! Когда Вы с ревом орошали мое правое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, Лика, адская красавица! Когда Вы будете гулять с кем-нибудь или будете сидеть в Обществе и с Вами случится то, о чем мы говорили, то не предавайтесь отчаянию, а приезжайте к нам, и мы со всего размаха бросимся Вам в объятия.

Когда будете с Трофимом в Альгамбре, то желаю Вам нечаянно выколоть ему вилкой глаза.

Вам известный друг

Гунияди-Янос².

Кланяется Вам сторожиха. Маша просит, чтобы Вы написали насчет квартиры. Адрес не станция Алексин, а город Алексин.

Письма, т. 3, с. 234; Акад., т. 4, с. 231.

¹ Летом 1891 г. семья Чеховых выехала на дачное житье под г. Алексин на берегу Оки. С Мизиновой и Левитаном, ехавшими к Чеховым, познакомился в пути, на пароходе, местный помещик Е. Д. Былим-Колосовский (см. Вокруг Чехова, с. 151). Вскоре по его предложению Чеховы перебрались в его усадьбу (см. письмо Чехова А. С. Суворину от 18 мая 1891 г.).

² Гунияди-Янос -- минеральная слабительная вода.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

10 июня 1891 г. Покровское

10 июня.

Удивительный, неподражаемый Антон Павлович. Прежде всего мой поклон мангусу и пожелание еще раз убежать; во-вторых, кланяется Вам Софья Петровна; в-третьих, квартиры, которые Маша просила меня посмотреть,-- по-моему, ни к черту не годятся¹. На Пречистенке стоит 850 р. и комнаты меньше Ваших, а те, что в Петровском парке, тоже не годны вот почему: одна очень красивая, особняк, на самом шоссе и около заставы, но стоит 1500 р., когда я спросила дворника об хозяине, не уступит ли он, то тот ответил, что вряд ли, и представьте, это квартира Джанумова; другая совсем в закоулке, и зимой там жить, на мой взгляд, положительно немыслимо; она совсем у Башиловки, но идти к ней отвратительно, масса кабаков и харчевен.

Поправилась ли Маша и что с ней было? Я знаю об Вас только то, что мне говорит Левитан, а то я даже не знала бы, что Вы живы или нет. За это черт Вас задави, как говорит Ольга Петровна.

Живется мне довольно мерзко на том основании, что я почти не пользуюсь летом и моими любимыми вечерами, так как после захода солнца не могу выходить; купаться мне также нельзя, и вот я и страдаю, даже говорить нельзя громко и много, благодаря каким-то влажным хрипам, которые у меня открыли перед отъездом. Ну да черт с ними, а лучше Вы мне напишите об вас. Софья Петровна со мной ужасно мила, все зовет к себе, а Левитан мрачен и угрюм, и я часто вспоминаю, как Вы его называли Мавром. Мне ужасно хочется поехать к Вам, но сейчас мне нельзя, потому что я очень кашляю и пью воды и всякую мерзость, поэтому неудобно все это тащить к Вам, а вот попозже надеюсь все-таки еще раз пореветь. Ехала я до Осташково с Семашко, и он мне все рассказал об вас, что знал. Ваши письма, Антон Павлович, возмутительны, Вы напишете целый лист, а там скажется всего только три слова, да к тому же глупейших. С каким удовольствием я бы Вам дала подсатильник за такие письма. Большое спасибо Ивану Павловичу за обещанное письмо; я была уверена, что получу его. Много же пескарей вы поймали и съели; воображаю, как Вы едите теперь у Колосовского -- еще больше, я думаю, на радости, что мангус нашелся. Не знаю, разберете ли Вы мое писанье, только я уверена, что больше Вы никогда не скажете, что у меня хороший почерк. Передайте мой поклон всем Вашим, а Машу за меня обругайте. Если увидите сторожиху, то передайте ей мой поклон, а также и то, что я ее так же часто вспоминаю, как и Антона Павловича Чехова, нашего симпатичного, талантливого и т. д.

Если вы не совсем еще стали дубиной, то напишите.

Мой адрес тот же, что и Левитана, только пишите в с. Покровское.

Лика.

Поклон Вам от Trophim'a.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Семья Чеховых жила в это время на Малой Дмитровке (ныне улица Чехова), в доме Фирганг. "Семья хлопочет о перемене квартиры,-- писал Чехов А. С. Суворину 8 сентября 1891 г.,-- а я молчу, ибо лень повернуться".

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

12 июня 1891 г. Богимово

12 июнь.

Очаровательная, изумительная Лика!

Увлекшись черкесом Левитаном, Вы совершенно забыли о том, что дали брату Ивану обещание приехать к нам 1-го июня, и совсем не отвечаете на письма сестры. Я тоже писал Вам в Москву, приглашая Вас, но и мое письмо осталось гласом вопиющего в пустыне. Хотя Вы и приняты в высшем свете (у головастенькой Малкиель), но все-таки Вы дурно воспитаны, и я не жалею, что однажды наказал Вас хлыстом. Поймите Вы, что ежедневное ожидание Вашего приезда не только томит, но и вводит нас в расходы: обыкновенно за обедом мы едим один только вчерашний суп, когда же ожидаем гостей, то готовим еще жаркое из вареной говядины, которую покупаем у соседских кухарок.

У нас великолепный сад, темные аллеи, укромные уголки, речка, мельница, лодка, лунные ночи, соловьи, индюки... В реке и в пруде очень умные лягушки. Мы часто ходим гулять, причем я обыкновенно закрываю глаза и делаю правую руку кренделем, воображая, что Вы идете со мной под руку.

Если приедете, то спросите на станции ямщика Гущина, который и довезет Вас к нам. Можно и на полустанке высадиться, но тогда нужно раньше дать знать, дабы мы могли послать за Вами пегаса. От полустанка до нас только четыре версты.

Кланяйтесь Левитану. Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о Вас. Во-первых, это с его стороны невеликодушно, а во-вторых, мне нет никакого дела до его счастья.

Будьте здоровы и щисливы и не забывайте нас. Сторожиха Вам кланяется.

Это моя подпись.

Мангус нашелся. Маша здорова.

Сейчас получил от Вас письмо. Оно сверху донизу полно такими милыми выражениями, как "черт вас задави", "черт подери", "анафема", "подзатыльник", "сволочь", "обожралась" и т. п. Нечего сказать, прекрасное влияние имеют на Вас такие ломовые извозчики, как Trophim.

Вам можно и купаться и по вечерам гулять. Все это баловство. У меня все мои внутренности полны и мокрых и сухих хрипов, я купаюсь и гуляю и все-таки жив.

Воды Вам нужно пить. Это одобряю. Приезжайте же, а то плохо будет. Все низко кланяются, я тоже. Почерк у Вас по-прежнему великолепный.

Письма, т. 3, с. 244--245; Акад., т, 4, с. 240--241.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

Июнь -- июль 1891 г. Богимово

Дорогая Лида!

К чему упреки?

Посылаю тебе свою рожу. Завтра увидимся. Не забывай своего Петьку. Целую 1000 раз!!!

Купил рассказы Чехова: что за прелесть! Купи и ты.

Кланяйся Маше Чеховой.

Какая ты душка!¹

Письма, т. 3, с. 250; Акад., т. 4, с. 255--256.

¹ К письму приложена фотография неизвестного молодого человека с надписью рукой Чехова; "Лиде от Пети" (Акад., т. 12, с. 161).

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

27 марта 1892 г. Мелихово

92, III, 27.

Лика, лютый мороз на дворе и в моем сердце, а потому я не пишу Вам длинного письма, какое Вы хотели получить.

Ну, как Вы решили дачный вопрос? Вы врунья, и я не верю Вам: Вы вовсе не хотите жить около нас. Ваша дача в Мясницкой части под каланчой -- там Вы душой и сердцем¹. Мы же дли Вас ничто. Мы прошлогодние скворцы, пение которых давно уже забыто.

У нас два дня гостил А. И. Смагин. Сегодня приходил урядник. Ртуть в термометре ушла к --10, Все ругательные слова, начинающиеся с буквы с, я пускаю по адресу этой ртути и в ответ получаю от нее холодный блеск глаз... Когда же весна? Лика, когда весна?

Последний вопрос понимайте буквально, а не ищите в нем скрытого смысла. Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю. Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлые страданья и молодость погибшую мою².

Письма, т. 4, с. 41--42; Акад., т. 5, с. 35--36.

¹ В Мясницкой части жили С. П. и Д. П. Кувшинниковы, в доме которых часто бывала Мизинова.

² Перифраз начальных строк стихотворения Лермонтова "Нет, не тебя так пылко я люблю..." (1841).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

29 апреля 1892 г. Москва

29 апр. 92 г.

Какой Вы дикий человек, Антон Павлович. На что я могла обидеться на Вас -- не знаю. Я не обижалась и вообще никогда не обижаюсь. Если я что-либо и позволила себе сказать, из чего Вы могли заключить, что я рассердилась, то мне очень жаль. Я отлично знаю, что если Вы и скажете или сделаете что-нибудь обидное, то совсем не из желания это сделать нарочно, а просто потому, что Вам решительно все равно, как примут то, что Вы сделаете. Будемте жить мирно, а главное, не будемте воображать себе того, чего нет, вроде обид и т. п. Молоточки Ваши постараюсь прислать с Иваном Павловичем. Вчера был у меня Левитан и опять говорили об рассказе. Сам он, кажется, сознает, что все вышло очень глупо¹. И очень нужно было писать еще ему письмо. Точно не могли Вы сообразить, что теперь писать не следовало, потому что это то же, что написать Кувшинниковой.

Прощайте.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Разговор Мизиновой с Левитаном "об рассказе" касался "Попрыгуньи", опубликованной незадолго перед тем. Повесть вызвала много толков из-за сходства ее персонажей с Левитаном и С. П. Кувшинниковой. Подробно об этом см. в статье А. П. Чудакова "Поэтика и прототипы" (в кн.: "В творческой лаборатории Чехова". М., "Наука", 1974, с. 182--191). Отношения Левитана с Чеховым были временно прерваны.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

18 июня 1892 г. Ржев

Ржев. 18 июня. 92 г.

Наконец-то сегодня добралась до места и думаю, что Вас не удивит, что в тот же день захотела Вам написать. Нет, отбрасывая всякое ложное самолюбие в сторону, скажу, что очень мне грустно и очень хочется Вас видеть. Грустно мне еще потому, Антон Павлович, что Вас, должно быть, очень удивило и не понравилось мое поведение вечером, накануне моего отъезда. Сознаюсь, что вела себя чересчур девчонкой и это меня очень мучает. Вы не давайте этого письма никому читать; довольно, что я смешна перед Вами, и не надо, чтобы и другим было смешно. В самом деле смешно -- забыться настолько, что не понять шутки и принять ее серьезно. Ну да Вы, верно, не будете очень обвинять меня в этом, потому что, вероятно, давно были уверены, что все так и есть. Чувствую, что пишу вздор,-- но не могу не писать. Устала страшно, измучилась и всякими своими думами, и объяснениями с Балласом -- все это в эти два дня. Билеты на Кавказ будут, т. е. Вам и мне разные, только и не думайте, что после того, что мы говорили, Вы непременно должны ехать со много! Я поеду во всяком случае -- одна ли, или нет,-- но поеду.

Верно ли я сказала? От Москвы до Севастополя, потом от Батума до Тифлиса и наконец от Владикавказа до Минеральных Вод и до Москвы¹. К первым числам августа будут готовы, только пока я прошу Вас дома ничего не говорить ни о билетах, ни о моем предположении ехать. Это глупое письмо ничего не объяснит -- мое несчастье, что ничего не умею делать вполовину! Не успокоюсь, пока не получу от Вас хоть двух строчек и не увижу, что Вы относитесь по-старому ко мне и не очень осуждаете за несдержанность мою. Напишите! Ах, как все глупо, и чем более пишу, тем глупее.

Ваша Л. Мизинова.

Адрес: Ржев (Тверс. губ.) Николаю Арсеньевичу Басову с передачей Л. С. М.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Этот план совместной поездки на Кавказ был отклонен Чеховым, как он объяснял -- "впредь до прекращения холеры на Кавказе" (письмо к Мизиновой от 23 июня 1892 г.).

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

28 июня 1892 г. Мелихово

28 июнь, 4 часа утра.

Благородная, порядочная Лика! Как только Вы написали мне, что мои письма ни к чему меня не обязывают, я легко вздохнул, и вот пишу Вам теперь длинное письмо без страха, что какая-нибудь тетушка, увидев эти строки, женит меня на таком чудовище, как Вы. С своей стороны тоже спешу успокоить Вас, что письма Ваши в глазах моих имеют значение лишь душистых цветов, но не документов; передайте барону Штакельбергу, кузену и драгунским офицерам, что я не буду служить для них помехой. Мы, Чеховы, в противоположность им, Балласам, не мешаем молодым девушкам жить. Это наш принцип. Итак, Вы свободны.

У нас прижилась заблудшая болонка, неизвестно кому принадлежащая. Приехал Семашко. Графиня¹ уехала и скоро опять приедет. В воздухе сильно пахнет тем, что на языке Миши называется карьерой. Еще что? Поспевают вишни. Вчера ели уже вареники из вишен с кружовенным вареньем. Кстати о варениках. Мой сосед Вареников во что бы то ни стало хочет купить у меня этот участок. Отдает все постройки на снос, разрешает нам жить здесь до будущей (в 1894 г.) зимы и заплатит, вероятно, не менее 10 тысяч. Каково? Я жажду переселиться в тот участок. Если удастся сварить кашу с Варениковым, то осенью же начну строиться в своей лесной пустыне², и для полноты моего благоденствия у меня не будет хватать только тех трех тысяч, о которых я Вам говорил. Канталупа, я знаю: вступив в зрелый возраст, Вы разлюбили меня. Но в благодарность за прежнее счастье пришлите мне три тысячи. Это Вас ни к чему не обяжет, я же не останусь в долгу и пришлю Вам зимой сливочного масла и сушеных вишен.

У нас все тихо, смирно и согласно, если не считать шума, который производят дети моего старшего братца. Но писать все-таки трудно. Нельзя сосредоточиться. Для того чтобы думать и сочинять, приходится уходить на огород и полоть там бедную травку, которая никому не мешает. У меня сенсационная новость: "Русская мысль" в лице Лаврова прислала мне письмо, полное деликатных чувств и уверений³. Я растроган, и если б не моя подлая привычка не отвечать на письма, то я ответил бы, что недоразумение, бывшее у нас года два назад, считаю поконченным. Во всяком случае ту либеральную повесть, которую начал при Вас, дитя мое, я посылаю в "Русскую мысль". Вот она какая история?

Снится ли Вам Левитан с черными глазами, полными африканской страсти? Продолжаете ли Вы получать письма от Вашей семидесятилетней соперницы и лицемерно отвечать ей? В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею.

Воображаю, как злорадно торжествуете и как демонски хохочете Вы, читая эти строки... Ах, я, кажется, пишу глупости. Порвите это письмо. Извините, что письмо так неразборчиво написано, и не показывайте его никому. Ах, ах!

Мне Басов писал, что Вы опять стали курить. Это подло, Лика. Презираю Ваш характер.

Каждый день идут дождики, но земля все-таки сухая.

Ну, до свиданья, кукуруза души моей. Хамски почтительно целую Вашу коробочку с пудрой и завидую Вашим старым сапогам, которые каждый день видят Вас. Пишите мне о Ваших успехах. Будьте благополучны и не забывайте побежденного Вами

Царя Мидийского⁴.

Письма, т. 4, с. 98, 100, 101; Акад., т. 5, с. 80--87.

¹ К. И. Мамуна, в это время -- невеста М. П, Чехова; брак не состоялся.

² Участок, на котором у Чеховых были покосы. Сделка с Варениковым не состоялась.

³ Письмо В. М. Лаврова от 23 июня 1892 г.

⁴ Царем Мидийским называла Чехова в своих письмах А. А. Лесова.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

13 июля 1892 г. Ржев

13 июля.

Не знаю, как понимать то, что Вы по две недели не желаете отвечать на мои письма,-- просто ли Вашей ленью писать письма или желанием дать мне понять, что я слишком часто пишу? Во всяком случае, не обращаю внимания на это и пишу, потому что хочется. Ах! Антон Павлович, не знаю, как и приступить к тому, что должна написать Вам, так боюсь, что это слишком тяжело Вам будет! Простите меня, забудьте меня и возвратите мне мои письма! Дело в том, что я ездила к дяде на именины и участвовала в живых картинах, и вот наш сосед (72 лет) сделал мне предложение. Итак, я невеста! Долго боролась я между любовью к Вам и благоразумием -- наконец последнее победило. Во-первых, у него винный завод, во-вторых, он стар и толст ужасно, а главное тщеславие -- стать винной заводчицей! Вы, вероятно, меня похвалите. День свадьбы еще не назначен; зависит это от того, когда Вы можете приехать, потому что такой важный шаг в жизни я не могу сделать без Вас. Ах, дядя, не любите только никого больше, а то это мне было бы слишком больно. Я, должно быть, заразилась у Вас благоразумием и осторожностью, и вот что из этого вышло. Только пока -- это тайна! Скучно живется! Жара страшная. Я пью воды и скоро превращусь в щепку от них; впрочем, говорят, что когда кончу их пить, то опять поправлюсь. Где Маша? Не вздумайте на мои два письма ответить одним -- ведь от Вас и это станет. Или уже если ответите одним, то чтобы оно было вдвое длиннее. В августе, может быть, поеду в Финляндию, если же не поеду, то после 20-го августа буду уже в Москве. Итак, Вы мне писать не хотите? Если Вам жалко бумаги и марок, то я могу Вам послать. Если Вы не хотите, чтобы я писала, то тоже можете объявить прямо. Я тоже перестану зря пачкать бумагу и сыпать бисер! Все-таки в память прежней дружбы пишите чаще, право, это совсем не так трудно! Не будьте эгоистом! Прощайте, полубог мой.

Ваша Л. Мизинова.

А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркап покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!

Печатается по автографу (ГБЛ).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

3 августа 1892 г. Ржев

3 августа.

Решила больше Вам не писать, и это мое последнее письмо, потому что Вы совершенно, по-видимому, не хотите, чтобы я писала, так как отвечаете на мои письма через две и три недели. Вы пишете насчет перевода; не может быть и речи о том, чтобы я стала оправдываться -- не в чем! Отдала перевод, потому что увидала, что порядком позабыла язык -- вот и все. В том, что у меня нет потребности к правильному труду -- Вы отчасти правы.-- Я не могу правильно трудиться над всем и раз занимаюсь чем-нибудь одним -- то этому одному предаюсь с интересом и увлечением, а так как это одно у меня есть, то, конечно, все другое для меня отступает на задний план. Ко всему и всем относиться одинаково и ровно, как Вы, я не могу. Это большой недостаток, может быть, но я все-таки предпочитаю быть такой, для меня хоть что-нибудь бывает дорого, а для Вас никогда и ничто. Я, слава богу, здорова, не кисну и не реву, как Вы пишете, и это мне нисколько не вредит.

Вы пишете: "пишите мне, а то мне скучно" -- вот Вы весь тут; люди Вам нужны настолько, насколько они могут развлечь Вашу скуку, когда же Вам не скучно -- то Вы совершенно об них забываете. Маша тоже не пишет ни слова; вообще я завидую Вам -- Вы хоть в дружбу Петра Васильевича верите, а я ни во что! Все хорошо, когда перед глазами и пока занимает! Как только с глаз вон, то забывается и выбрасывается, как старая ненужная вещь. Рада за Александра Игнатьевича¹; передайте ему, что мне очень хочется его видеть, и кланяйтесь ему от меня.

Погода почти все время дурная -- холодно и дожди, лето прошло и его не видали! Холеры еще нет, но холерина уже давно! Все боятся, а мне надоело страшно слушать эти нескончаемые разговоры!

Занятия, кажется, начинаются позднее, так что можно не торопиться в город. А Вы все-таки ничего не пишете, что делать с переводом? Если захотите написать, то пишите скорее, потому что я останусь здесь только до 15-го, а потом уеду к бабушке, в Покровское! Вряд ли Вы, впрочем, для кого-нибудь пошевелитесь, а особенно для меня -- ну да я и не обижаюсь! Прощайте, кланяйтесь всем, кто меня вспомнит.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ В письмах к Мизиновой от 27 и 30 июля 1892 г. Чехов сообщал, что Иваненко получил место (письмоводителя у кн. С. И. Шаховского) "в трех верстах" от Мелихова.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

12 августа 1892 г. Ржев

12 августа.

Положительно не понимаю Вас, Антон Павлович! Если Вы действительно думаете обо мне так, как желаете это показать в каждом своем письме, т. е. что и ленива-то я, и характер дурной, и придирчива и т. д.-- если все это Вы думаете, то что заставляет Вас звать меня к себе, переписываться со мной и вообще показывать некоторое расположение? Если это все так, то, право, не стоит продолжать какие бы то ни было со мной отношения, а если Вы не думаете этого, то не понимаю, для чего стараетесь постоянно указывать и находить все мои отрицательные достоинства! Я не ребенок, которому надо постоянно указывать все его недостатки, знаю их все сама лучше Вас! Так-то, друг мой! Пожалуй, и это Вы сочтете за придирку -- но, право же, надоело -- в каждом письме все перечисление моих пороков, или это, может быть, для того, чтобы наполнить пустые страницы? Спасибо за приглашение приехать, несмотря на мой дурной характер (хоть это мне и непонятно!), но теперь приехать совсем не могу. Бабушка нездорова и ждет меня, а то ко всем моим порокам прибавится еще один -- эгоизм, и тогда, пожалуй, буду похожа на Вас, а этого уж совсем я не хочу, 17-го уезжаю из Ржева, и тогда адрес мой будет следующий. Новоторжская ж. д. станция Высокое. С. Покровское, мне. Ну, теперь думаю следовать Вашему примеру и не писать много, а то, пожалуй, еще что-нибудь хорошее отыщете во мне. Погода хорошая. Холеры еще нет. Грибов много.

До свиданья, воркуша.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

8 октября 1892 г. Москва

8 октября.

Я прожигаю жизнь, приезжайте помогать поскорей прожечь ее, потому что чем скорее, тем лучше. Сегодня была у Шестаковского с Иваненко. Он ждал в приемной, а я была в кабинете (они вели себя безупречно...)¹, просила за него и успела в этом. Вы когда-то говорили, что любите безнравственных женщин -- значит, не соскучитесь и со мной. Хотя Вы и не отвечаете на письма, но теперь, может быть, и напишете что-нибудь -- потому что переписка с такой женщиной, какой становлюсь я, право, ни к чему не обязывает, да вообще я гибну, гибну день от дня и все par dêpit. Ах, спасите меня и приезжайте. До свиданья,

Л. Мизинова.

Ах, как все грязно и скверно!

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Текст в скобках вписан рукою А. И. Иваненко.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

Ноябрь 1892 г. Мелихово

Трофим!

Если ты, сукин сын, не перестанешь ухаживать за Ликой, то я тебе, сволочь этакая, воткну штопор в то место, которое рифмуется с Европой. Ах ты, пакость этакая! Разве ты не знаешь, что Лика принадлежит мне и что у нас уже есть двое детей? Свинячая морда! Сморчок! Сходи на двор и освежись в луже, а то ты сошел с ума, сукин сын! Мать твою корми и почитай ее, а девушек оставь. Скотина!!!

Ликин любовник.

Из пьесы:

1-я дама. Это ваш сын?

2-я дама. Нет, наоборот; это сын Аглаи Ивановны.

1-я дама. Виновата... Вы девушка?

2-я дама. Нет, наоборот. Я замужем.

1-я дама. Не хотите ли закусить?

2-я дама. Нет, наоборот.

(Занавес)

Письма, т. 4, с. 151; Акад., т. 5, с. 136.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

7 октября 1893 г. Москва

7 октября.

Вы, конечно, не знаете и не можете понять, что значит желать чего-нибудь страшно и не мочь -- Вы этого не испытали!

Я нахожусь в данное время в таком состоянии. Мне так хочется Вас видеть, так страшно хочется этого, и вот и только -- я знаю, что это желанием и останется! Может быть, это глупо, даже неприлично писать, но так как Вы и без этого знаете, что это так, то не станете судить меня за это. Мне надо -- понимаете, надо знать, приедете ли Вы и когда или нет. Все равно, только бы знать. Ведь мне осталось только три-четыре месяца Вас видеть¹, а потом, может быть, никогда.

Умоляю, напишите две строчки, так как Вы не приедете -- Плещеева уже похоронили². Не возмущайтесь.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Мизинова уехала за границу пять месяцев спустя.

² А. Н. Плещеев скончался 26 сентября (8 октября) 1893 г. в Париже; похоронен в Москве.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

2 ноября 1893 г. Москва

2 ноября. 93 г.

За что так сознательно мучить человека? Неужели доставляет это удовольствие? Или это делается опять-таки потому, что Вы не хотите даже подумать, что другие могут думать и чувствовать! Зачем было поднимать вчера разговор о театре? -- для того, чтобы опять я промучилась весь день! Вот что хочу я просить Вас. Вы отлично знаете, как я отношусь к Вам, а потому я нисколько не стыжусь и писать об этом. Знаю я также и Ваше отношение -- или снисходительная жалость -- или полное игнорированье. Самое горячее желание мое -- вылечиться от этого ужасного состояния, в котором нахожусь, но это так трудно самой -- умоляю Вас, помогите мне -- не зовите меня к себе,-- не видайтесь со мной! -- для Вас это не так важно, а мне, может быть, поможет это Вас забыть. Я не могу уехать раньше декабря или января -- я бы уехала сейчас! В Москве это так легко не видаться, а в Мелихово я не заеду -- что мне до того, что могут подумать, да, наконец, давно уже и думают. Простите меня, что заставляю читать весь этот вздор, но, право, так тяжело. Пользуюсь минутой, в которую имею силу написать все это -- а то опять не решусь. Вы не будете смеяться над этим письмом? Нет? Это было бы слишком!

Все это не нужно! Слушайте, это не фразы -- эта просьба -- единственный исход, и я умоляю: отнеситесь к ней без смеха и помогите мне. Прощайте.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

23 декабря 1893 г. Москва

23 декабря 93 г.

Дорогой Антон Павлович,

Я все еду, еду и никак не доеду до Мелихова. Морозы так страшны, что я решаюсь умолять Вас (конечно, если это письмо дойдет), чтобы Вы прислали чего-нибудь теплого для меня и Потапенко, который по Вашей просьбе и из дружбы к Вам будет меня сопровождать. Бедный он!

Но, помня, как Вы всегда настаивали на этом, я и на этот раз хочу угодить Вам! Приедем мы 28-го курьерским -- во вторник, а уедем к Троице,-- надеемся, что Вы не обидитесь, что мы пробудем так мало? Впрочем, если Вы очень попросите, то мы можем остаться и до Успенья! В Москве продают малину, которая уже поспела. В Эрмитаже половые спрашивают, отчего Вас давно не видно. Я отвечала, что Вы заняты -- пишете для Яворской драму к ее бенефису¹. Кончаю, страшно перечесть² и т. д.

Ваша Л. Мизинова.

Рукой И. Н. Потапенко.

Милостивый государь Антон Павлович,

Как уже упомянуто вышеназванной Л. С. Мизиновой, я и на сей раз воспользуюсь высоким правом провожать ее не только до Арбата, но даже и до Мелихова. Надеюсь, что Вы будете терпеть меня в качестве провожатого.

Был здесь дедушка Григорович, очень трогательно вспоминал о своем внуке -- Чехове и приказал кланяться. Я говорил речь, но не кончил, а просто сел. Вышло общее глубокое недоумение.

Рамы до сих пор не прибыли, но распоряжения все сделаны, и в случае их прибытия они будут доставлены в Мелихово в более или менее попорченном виде.

За время Вашего отсутствия я был только 14 раз в Эрмитаже, написал 4 драмы (пиесы в 4-х действиях), один роман и три повестенки.

Прошу передать мой почтительный привет Марии Павловне и всем Вашим. Аминь.

Федор Александрович³ по-прежнему благоговейно улыбается при словах "Антон Павлович".

Ваш до гроба И. Потапенко

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Намерение написать пьесу к бенефису актрисы театра Корша Л. В. Яворской Чехов не осуществил. Яворская напоминала ему 2 февраля 1894 г.: "Надеюсь, Вы помните данное мне обещание написать для меня хотя одноактную пиесу. Сюжет вы мне рассказали, он до того увлекателен, что я до сих пор под обаянием его и решила почему-то, что пиеса будет называться "Грезы". Это отвечает заключительным словам героини; "Сон!" (ГБЛ). Реплику Чехов вложил в уста Нины Заречной, ею кончается второй акт "Чайки".

² Мизинова цитирует слова, которыми пушкинская Татьяна кончает свое письмо Онегину ("Евгений Онегин", гл. третья, строфа XXXI).

³ Ф. А. Куманин.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

27 марта 1894 г. Ялта

27 март. Ялта.

Милая Лика, спасибо Вам за письмо. Хотя Вы и пугаете в письме, что скоро умрете, хотя и дразните, что отвергнуты мной, но все-таки спасибо. Я отлично знаю, что Вы не умрете и что никто Вас не отвергал.

Я в Ялте, и мне скучно, даже весьма скучно. Здешняя, так сказать, аристократия ставит "Фауста", и я бываю на репетициях и наслаждаюсь там созерцанием целой клумбы черных, рыжих, льняных и русых головок, слушаю пение и кушаю; у начальницы женской гимназии я кушаю чебуреки и бараний бок с кашей; в благородных семействах я кушаю зеленые щи; в кондитерской я кушаю, в гостинице у себя тоже. Ложусь я спать в 10 часов, встаю в 10 и после обеда отдыхаю, но все-таки мне скучно, милая Лика. Не потому скучно, что около меня нет "моих дам"^l, a потому, что северная весна лучше здешней и что ни на одну минуту меня не покидает мысль, что я должен, обязан писать. Писать, писать и писать. Я того мнения, что истинное счастье невозможно без праздности. Мой идеал; быть праздным и любить полную девушку. Для меня высшее наслаждение -- ходить или сидеть и ничего не делать; любимое мое занятие -- собирать то, что не нужно (листки, солому и проч.), и делать бесполезное. Между тем я литератор и должен писать даже здесь, в Ялте. Милая Лика, когда из Вас выйдет большая певица и Вам дадут хорошее жалованье, то подайте мне милостыню: жените меня на себе и кормите меня на свой счет, чтобы я мог ничего не делать. Если же Вы в самом деле умрете, то пусть это сделает Варя Эберлей, которую я, как Вам известно, люблю. Я до такой степени измочалился постоянными мыслями об обязательной, неизбежной работе, что вот уже неделя, как меня безостановочно мучают перебои сердца. Отвратительное ощущение.

Свою лисью шубу я продал за 20 рублей! Стоит она 60 руб., но так как из нее уже вылезло меху на 40 р., то 20 р.-- цена не дешевая. Крыжовник здесь еще не поспел, но тепло, светло, деревья распускаются, море смотрит по-летнему, девицы жаждут чувств, но север все-таки лучше русского юга, по крайней мере весною. У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее, здесь же она -- ни то ни се, точно хорошие, звучные, но холодные стихи. Благодаря перебоям, я уже неделю не пью вина, и от этого здешняя обстановка кажется мне еще беднее. Как-то Вы в Париже? Что французы? Нравятся? Ну что ж, валяйте.

Миров давал здесь концерт и получил чистого дохода 150 рублей. Ревел, как белуга, но успех имел громадный. Ужасно жалею я, что не учился петь; я тоже мог бы реветь, так как горло мое изобилует хрипящими элементами и октава у меня, говорят, настоящая. Имел бы заработок и успех у дам.

В июне не я приеду в Париж, а Вы в Мелихово; Вас погонит тоска по родине. Без того, чтоб раз поехать в Россию хотя на день, дело не обойдется. Вы столкуйтесь с Потапенко. Летом он тоже поедет в Россию. С ним дорога обойдется дешевле. Пусть он купит билет, а Вы забудьте ему заплатить (Вам это не впервой). Но если Вы не приедете, то приеду я в Париж. Но я убежден, что Вы приедете. Трудно допустить, чтобы Вы не повидались с дедушкой Саблиным.

Будьте, Лика, здоровы, покойны, счастливы и довольны. Желаю Вам успеха. Вы умница.

Если захотите побаловать меня письмом, то адресуйтесь в Мелихово, куда я скоро уеду. Буду отвечать на письма аккуратно. Целую Вам обе руки.

Ваш А. Чехов.

В. А. Эберлей нижайший поклон.

Письма, т. 4, с. 297--299; Акад., т. 5, с. 281--282.

¹ В письме из Берлина, по пути в Париж, от 15 (27) марта 1894 г. Л. С. Мизинова ревниво заметила: "Воображаю, сколько телеграмм и писем получили Вы уже от Ваших дам -- из Италии", имея в виду Л. В. Яворскую и Т. Л. Щепкину-Куперник, отправившихся тогда же, в марте 1894 г., путешествовать.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

3 (15) апреля 1894 г. Париж

Париж. 3 апреля. 94 г.

Уж я отчаялась получить от Вас письмо, дядя! Сегодня утром получила и стала реветь. Впрочем, я всегда реву. Реву при письме, реву без писем! Тоска такая, что не знаю, что и поделать! Я в Россию раньше Рождества не приеду -- приезжайте Вы к нам. Мы живем вместе с Варей, т. е. в одном пансионе, но я выше и потому дешевле. Париж пока меня не поражает! А парижанки все рожи и такие же обыкновенные, как и мы. Вино отвратительно, и есть французы не умеют! Хандрю страшно, потому что не могу начать заниматься! Приехала и дорогой захватила страшный кашель -- думала, пройдет, а он все хуже, и каждое утро стала кашлять кровью. Тогда решилась пойти к доктору (русскому); он сначала было хотел отправить меня сейчас же в горы, но мы помирились на том, что я уеду на два самых жарких месяца. Сказал, что прилив крови к левому легкому и еще что-то, чего я не поняла. А пока ободрала себе спину йодом, глотаю креозот, пью рыбий жир и все так же кашляю, и крови все больше.

Так что придется Варе женить Вас на себе, а я в то время уже с небес буду любоваться Вашим счастьем! Впрочем, Вы будете только в выигрыше. Варя славный человек -- чем больше я ее вижу, тем лучше она мне кажется. Скверное впечатление оставляет кровохарканье; я не мнительна, но все-таки скверно! Это, дядя, между нами, ни Маше, никому не говорите, боюсь, как бы не дошло до мамы, она совсем с ума сойдет. Если знаете какое-нибудь средство -- напишите! В июне приезжайте и поедемте в июле в Швейцарию! Мне надо быть на высоте 3000 фут. У нас жарко и душно!

Каштаны давно распустились, и цветов масса. Но меня ничто не радует! Если бы я могла очутиться в Мелихове и ожидать прилета скворцов -- я была бы щислива! Нигде не бываю, а потому никого не знаю! У нас в пансионе всё певицы и один только тощий немец, заменяющий кавалера. Поют немки, француженки, шведки, англичанки и мы с Варей. Вообще утром, когда все упражняются и открыто окно, то почувствуешь себя в аду. Если бы у нас были утки, то они, верно, давно ушли бы, но не на соседний двор, а вон из Парижа! Свои впечатления пробую изобразить на бумаге для Куманина, но бог знает что выйдет¹. Читать нечего! Одна надежда на "Артиста"! Мне пообещал Плещеев² раз высылать "Русскую мысль", но теперь он обо мне забыл, и Вы не напоминайте! Соберемся и выпишем ее как следует вместе с Варей! Потапенко почти не вижу, а не то чтобы ехать с ним в Россию! Он заходит иногда утром на 1/2 часа и, должно быть, потихоньку от жены. Она угощает его каждый день сценами, причем истерика и слезы через полчаса. Он объясняет все ее болезнями, а я так думаю, что просто это все притворство и ломанье! Они на днях едут в Италию. Был у меня Южин, но не застал дома, такая досада! Вообще мне не везет! Кажется, вот достигла того, чего хотела, а тут, как нарочно, и петь нельзя. Я здесь для всех дама -- Ваш портрет Варя показала хозяйке как портрет мужа! Та пристала показать, ну и пришлось. Потому пишите мне M-me, a не М-elle, и не сердитесь, что Ваша карточка оказала мне услугу. Ну прощайте, кланяйтесь всем Вашим и пишите! Нет, правда, пишите, дядя, ведь так скучно!

Ваша Л. Мизинова.

Мне пишите на тот же адрес, но прямо M-me Misinoff.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Намерение Мизиновой написать очерки о своей парижской жизни для журнала "Артист" (ред. Ф. А. Куманин) не было осуществлено.

² Речь идет об А. А. Плещееве.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

18(30) сентября 1894 г. Вена

Воскресенье. Вена.

Вы упорно не отвечаете на мои письма, милая Лика, но я все-таки надоедаю Вам и навязываюсь со своими письмами, Я в Вене¹. Отсюда поеду в Аббацию, потом на озера. Потапенко говорил мне как-то, что Вы и Варя Эберлей будете в Швейцарии. Если это так, то напишите мне, в каком именно месте Швейцарии я мог бы отыскать Вас. Я повидался бы с Вами, разумеется, с восторгом" Пишите по адресу: Abbazia, poste restante {до востребования (фр.).}. Если же Вы дали слово не писать мне, то пусть напишет Варвара Аполлоновна.

Умоляю Вас, не пишите никому в Россию, что я за границей. Я уехал тайно, как вор, и Маша думает, что я в Феодосии. Если узнают, что я за границей, то будут огорчены, ибо мои частые поездки давно уже надоели.

Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас.

Поклон Варваре Аполлоновне. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 325--326; Акад., т. 5, с. 317--318.

¹ Чехов в конце августа 1894 г. провел несколько дней в Таганроге около больного дяди, M. E. Чехова, затем -- в Феодосии у А. С, Суворина, с которым в середине сентября выехал за границу. Через месяц он вернулся в Москву.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

21 сентября (3 октября) 1894 г. Монтрё

3 октября.

Сегодня получила Ваше письмо из Вены! Обрадовалась ужасно возможности Вас увидеть! Вчера еще послала Вам в Мелихово письмо и рада, что Вы его не получите! Напишите поскорее, когда думаете приехать сюда, если не раздумаете! Предупреждаю, не удивляться ничему. Если не боитесь разочароваться в прежней Лике, то приезжайте! От нее не осталось и помину! Да, какие-нибудь шесть месяцев перевернули всю жизнь, не оставили, как говорится, камня на камне! Впрочем, я не думаю, чтобы Вы бросили в меня камнем!¹ Мне кажется, что Вы всегда были равнодушны к людям и к их недостаткам и слабостям! Если даже Вы не приедете (что очень возможно, при вашей лени), то все, что я пишу, пусть останется между нами, дядя! Никому, даже Маше, Вы не скажете ничего! Я нахожусь в том состоянии, когда не чувствуешь под собой почвы! И около нет ни души, которая могла бы что-либо посоветовать в беспристрастно отнестись.

Впрочем, никому не интересны чужие горя, и Вы меня простите за то, что я Вам навязываю свое! Может быть, и все не так черно, как мне кажется! Напишите поскорее, когда думаете приехать! Пишите так: Suisse Veytaux, L. Misinoff. Вы что, один? Или с Сувориным?

Ему, более чем кому другому, не говорите о моем существовании! Искала сейчас по карте, где Abbazia, но не нашла! Во всяком случае это не более суток от Монтрё.

Все время здесь было тепло, а эти дни холодно! Снег выпал низко на горы. Я живу в 10 минутах ходьбы от Шильонского замка! Как видите, все прекрасно, но меня ничто не веселит! Как это Вы надумали и собрались поехать за границу! Это меня удивляет! Я тоже кашляю беспрерывно! Но теперь уже привыкла!

Если приедете в Монтрё один, то телеграфируйте, и я приду Вас встретить! А то Вы меня не найдете! Я живу в деревне у простой крестьянки и очень довольна, что никого чужих нет. А то в Люцерне меня окружали англичане, и я не знала, куда деваться! Если приедете, советую остановиться в Grand Hôtel des Alpes (Ferrilet), там очень хорошо, если Вы хотите комфорта! Но дорого! Ну прощайте, буду ждать от Вас известия о приезде или, во всяком случае, письма! Я Вам писала много раз и в Мелихово и в Таганрог, но в Таганрог писала на имя Потапенко с передачей Вам, потому что не была уверена, что Вы пойдете на почту!

Потапенко писал, что между 25--30 сентября тоже приедет, может быть, в Монтрё.

До свиданья.

Лика.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Мизинова ждала ребенка. 8 ноября 1894 г. у нее родилась дочь.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

2(14) октября 1894 г. Ницца

Воскресенье.

Милая Лика, сегодня я приехал в Ниццу (Hôtel Beau Rivage) и получил все Ваши письма. К сожалению, я не могу ехать в Швейцарию, так как я с Сувориным, которому необходимо в Париж. В Ницце я пробуду 5--7 дней, отсюда в Париж -- тут 3--4 дня, а затем в Мелихово. В Париже буду жить в Grand Hôtel'e.

О моем равнодушии к людям Вы могли бы не писать. Не скучайте, будьте бодры и берегите свое здоровье. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Если бы мне удалось получить Ваше письмо в Аббации, то в Ниццу я проехал бы через Швейцарию и повидался бы с Вами, теперь же неудобно тащить Суворина.

Письма, т. 4, с. 331; Акад., т. 5, с. 323.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

15 (27) декабря 1894 г. Париж

15 декабря.

То, что люди называют хорошими отношениями, по-видимому, не существует, ибо стоит человеку уйти с глаз долой, они забываются! Начинаю с философии, дядя, потому что более, чем когда-нибудь, думаю по этому поводу. Вот уж скоро два месяца, как я в Париже, а от Вас ни слуху! Неужели и Вы тоже отвернетесь от меня? Скучно, грустно, скверно. Париж еще более располагает ко всему этому! Сыро, холодно, чуждо! Без Вари я совсем чувствую себя забытой и отвергнутой! Кажется, отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться в Мелихове, посидеть на Вашем диване, поговорить с Вами 10 минут, поужинать и вообще представить себе, что всего этого года не существовало, что я никогда не уезжала из России и что вообще всё и все остались по-старому! Впрочем, надеюсь хоть немного все это осуществить, и очень скоро. Все зависит от того, когда накоплю денег настолько, чтоб хватило доехать и вернуться обратно! Думаю это сделать не позже февраля или начала марта!¹ Напишите, что Вы думаете делать, не собираетесь ли путешествовать и вообще будете ли в это время дома. Впрочем, все это я пишу по старой памяти, а если и не получу ответа, не удивлюсь. Я пою, учусь английскому языку, старею, худею! С января буду учиться еще массажу, для того, чтобы иметь некоторые шансы на будущее. Вообще жизнь не стоит ни гроша! И я теперь никогда не скажу, как Мусина-Пушкина: "Ах, как прекрасна жизнь!"

Скоро у меня будет чахотка, так говорят все, кто меня видит! Перед концом, если хотите, завещаю Вам свой дневник, из которого Вы можете заимствовать многое для юмористического рассказа. "Das ist eine alte Geschichte, daß bleibt fur immer neu!"²

Познакомилась с русской колонией! Всё люди, думающие, что совершают великие дела, а на самом деле не знающие, как убить время! У меня собираюсь завести салон и сделать из себя что-нибудь наподобие M-me Adam! Для этого надо начать с того же, с чего начала она! Если приедете, напишите, хотя Вы двадцать раз собирались и ни разу не исполнили! Адрес мой Rue Boissiere. Villa Michon 6. Если захотите остановиться у меня, то у Вас будет комната, общество интересной женщины, какой сделалась я, и все удобства! Прощайте, сделайте доброе дело и напишите.

Ваша Лика.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Мизинова приехала из Парижа в Москву сначала ненадолго весной 1895 г. (12--13 мая побывала в Мелихове), а осенью 1895 г. уже вернулась на родину с ребенком и няней.

² Мизинова цитирует строки из стихотворения Г. Гейне (из цикла "Лирическое интермеццо"), означающие: "Это старая история, которая остается вечно новой!" В русском переводе В. Зоргенфрея стихотворение начинается словами: "Девушку юноша любит..." (см.: Г. Гейне. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1. М., Гослитиздат, 1956, с, 70--71).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

25 октября 1896 г. Москва

25 октября.

А марки мне все-таки жаль. Приезжайте в Москву с скорым поездом -- в нем есть ресторан и можно всю дорогу есть! В Москве начинает быть хорошо! Вероятно, завтра поедем на санках. Без Вас скучно. Не с кем побраниться, никто не говорит намеками. Видела Гольцева, он мне торжественно объявил, что у него родился незаконный сын -- Борис! Он счастлив, по-видимому, что еще может быть отцом только что появившегося младенца! Хотя и ломается немного, говоря, что он уже стар и т. д. Вот бы "некоторым" поучиться! Между прочим, он просил Вам написать, что они очень просят Вас напечатать "Чайку" в декабрьской книжке!¹ Он Вам об этом давно писал, но ответа не получил! Просит, чтобы Вы поскорей прислали пьесу! Не ручаюсь, что Вы еще в Мелихове! Почему-то мне кажется, что Вы уехали в Петербург. У Вас там так много друзей!

Видела Сумбатова, который спрашивал про Вас и говорил, что непременно надо поставить "Чайку" в Москве" Она страшно нравится Лешковской и Правдину. Между прочим, еще не наверно пьеса Гославского будет поставлена в бенефис Лешковской!² Ну, вот все новости! Да, еще Коновицер признался мне, под секретом, что написал пьесу! Значит, Вы правы. Приезжайте скорее есть пирожки с грибами. Я каждый день вычеркиваю в календаре, и до моего блаженства остается 310 дней! Прощайте, дядя!

Напишите три строчки³.

Ваша Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ См. письмо Чехова В. М. Лаврову от 1 ноября 1896 г.

² Комедия Е. П. Гославского "Подорожник", где Е. К. Лешковская исполняла роль Вероники, была поставлена на сцене Московского Малого театра 7 января 1897 г.

³ Тон этого письма обнаруживает желание Мизиновой отвлечь Чехова от тяжелого события -- провала премьеры "Чайки" в Александрийском театре 17 октября 1896 г. Мизинова и М. П. Чехова были на этом спектакле, а 19 октября вслед за Чеховым приехали в Мелихово. Это письмо Мизиновой -- первое после ее возвращения из Мелихова в Москву.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

Конец октября 1896 г. Мелихово

Милая Лика, Вы пишете, что час нашего блаженства наступит через 310 дней... Очень рад, но нельзя ли это блаженство отсрочить еще на два-три года? Мне так страшно!

При сем посылаю Вам проект жетона¹, который я хочу поднести Вам. Если понравится, то напишите, и я тогда закажу у Хлебникова.

Приеду я в начале ноября и остановлюсь у Вас -- с условием, что Вы не будете позволять себе вольностей.

Поклон фирме "Сапер и К⁰".

Ваш А. Чехов.

Пишите!

Жетон

КАТАЛОГ

ПИЕСАМ

ЧЛЕНОВ ОБЩВОТВА

РУССКИХ ДРАМАТ. ПИСАТЕЛЕЙ

Изд. 1890 г.

-----

Страница 73-я.

Строка 1-я.

ПССП, т. XVI, с. 374--375; Акад., т. 6, с. 206.

¹ Напоминание об эпизоде из пьесы "Чайка", где Нина Заречная дарит Тригорину брелок в обозначением названия книги, страницу и строк. В "Каталоге пиесам Общества русских драматических писателей и оперных композиторов" (М., 1890) на означенной странице и строке стоит: "Игнаша-дурачок, или Нечаянное сумасшествие", п. в 1 д., соч. кн. Г. Кугушева". Игнашей М. П. Чехова и Мизинова авали между собой И. Н. Потапенко.

² Сапер -- очевидно, прозвище неизвестного лица.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

1 ноября 1896 г. Покровское

1 ноября.

Как Вы, однако, испугались блаженства! Я так подозреваю, что просто Вы боитесь, что Софья Петровна окажется права, поэтому Вы надеетесь, что у меня не хватит терпения дожидаться Вас три года, и предлагаете это. Я, по не зависящим от меня обстоятельствам, застряла в Тверской губернии и раньше середины будущей недели не надеюсь быть в Москве¹. Здесь настоящая зима, но несмотря на это 100 таксов не замерзли и шлют Вам свой поклон.

Жетон мне нравится, но я думаю, что по свойственной Вам жадности Вы никогда мне его не подарите. Он мне нравится во всех отношениях и по своей назидательности, а главное, меня умиляет Ваше расположение и любовь к "Вашим друзьям". Это прямо трогательно. Бабушка Вам кланяется, она Вас помнит и все читает Ваши произведения. Вы пишете возмутительные письма в три строчки -- это эгоизм и лень отвратительные! Точно Вы не знаете, что Ваши письма я собираю, чтобы потом продать и этим обеспечить себе старость! А Сапер очень хороший человек, право! Он лучше Вас и лучше относится к людям, чем Вы! Напрасно Вы на него смотрите сверху вниз!

Напишите мне в Москву, когда приедете? Мне надо Вас видеть по делу, и я Вас долго не задержу. Остановиться можете у меня без страха. Я уже потому не позволю себе вольностей, что боюсь убедиться в том, что блаженству не бывать никогда. А так все-таки существует маленькая надежда.

До свиданья. Отвергнутая Вами два раза [Ар.]², т. е.

Л. Мизинова.

Вот Вам повод назвать меня лгуньей!

Да, здесь все говорят, что и "Чайка" тоже заимствована из моей жизни, и еще, что Вы хорошо отделали еще кого-то!

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Возможно, что в то время, когда Мизинова писала это письмо, уже была больна ее дочь Христина, умершая от воспаления легких 14 ноября 1896 г.

² Вычерк, предшествующий в конце письма подписи, расшифрован как начатое имя "Ариадна" в статье Э. А. Полоцкой "К источникам рассказа Чехова "Ариадна" (Жизненные впечатления)" ("Известия АН СССР", серия литературы и языка, 1972, вып. 1-й, с. 61). Мизинова своей подписью в этом письме и словами "и "Чайка" тоже заимствована из моей жизни" дала Чехову понять, что уловила какое-то сходство между собою и героиней повести.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

1 августа 1897 г. Покровское

1 августа.

Вот я и застряла здесь дольше, чем хотела, милый мой друг. Вы меня напугали, сказав на вокзале, что скоро уедете! Правда это или нет? Я должна же Вас видеть перед отъездом! Должна наглядеться на Вас и наслушаться Вас на целый год! Что же будет со мной, если я уже не застану Вас, вернувшись? Нет, кроме шуток, напишите мне в Москву к понедельнику, сколько Вы еще пробудете¹. Я думаю выехать в воскресенье или в понедельник, значит, во вторник буду, наверно, в Москве, возьму урок и в среду могу поехать к Вам, если хотите! Здесь очень хорошо. Все-таки я привыкла с детства и к дому и саду, и здесь я чувствую себя другим человеком совершенно. Точно нескольких последних лет жизни не существовало и ко мне вернулась прежняя "Reinheit" {чистота, невинность (нем.).}, которую Вы так цените в женщинах, или, вернее, в девушках!² (?) Как Вам понравился мой cousin Володя? Мне досадно было, что не могла отделаться от него! Надо было с Вами поговорить, а он тут торчал... Вы и представить себе не можете, какие хорошие нужные чувства я к Вам питаю! Это "настоящий" факт. До не вздумайте испугаться и начать меня избегать, как Похлебину. Я не в счет и "hors concours"! {вне конкуренции (фр.).} Да и любовь моя к Вам такая бескорыстная, что испугать не может! Так-то, голубчик! Если бы у меня были две, три тысячи, я поехала бы с Вами за границу и уверена, что не помещала бы Вам ни в чем! Ну, буду ждать в Москве письмо. Право, я заслуживаю с Вашей стороны немного большего, чем то шуточно-насмешливое отношение, какое получаю. Если бы Вы знали, как мне иногда не до шуток. Ну до свиданья. Это письмо разорвите и не показывайте Маше. Она вообразит, что я опять в числе поклонниц, а я повторяю: hors concours. И пожалуйста, не истолкуйте меня не так, как надо.

Ваша Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Чехов уехал в Петербург из Мелихова 22 июля, а вернулся 29 июля. Очевидно, Мизинова провожала его в Петербург, в на вокзале шла речь о близком отъезде Чехова за границу, по состоянию здоровья -- на длительное время. Чехов уехал за границу из Мелихова 31 августа 1897 г., вернулся в начале мая 1898 г.

² В рассуждениях о "Reinheit" Мизииова повторяет слова Рассудиной, обращенные к Лаптеву, из повести "Три года".

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

18 декабря 1897 г. Москва

18 декабря.

Не писала Вам долго, голубчик Антон Павлович, потому что, думается мне, мои письма не особенно Вам нужны.

Впрочем, это между прочим! Да и писать, по правде сказать, почти нечего. Нигде я не бываю, никого не вижу, кроме Вари и изредка Маши; говорю "изредка" потому, что Маша посещает "высший свет", а мне и всякий опостылел, как вообще все на свете.

Настроение и положение мои настолько скверны, что часто боюсь остаться сама с собой. Ну да это тоже неинтересно.

Дело мое с банком все не двигается¹, а кушать и существовать надо, поэтому, когда банк выдаст деньги, мне за выплатой долгов ничего почти не останется. Я решила все-таки не бросать пения, а для того, чтобы найти возможность заниматься им, хочу по получении денег из банка открыть небольшую мастерскую, которая даст мне возможность просуществовать, пока не кончу учиться. Я учиться буду у Павловской, которая превосходная оказалась учительница и была чудная артистка! Заикнулась об этом Маше, но она начала говорить всевозможные слова насчет интеллигентного труда и т. д. Вот я целый год жду его, хочу что-либо делать, хоть уроки опять давать, но ничего найти не могу, а обращалась всюду. А хочется такого дела, которое бы не давало мне минуты покоя, не позволяло бы ни о чем думать! Интересно, что скажете на это Вы? Право, всякий труд честен, если выражаться высоким слогом, а мне так надоело и опостылело ничегонеделание, что больше не могу. Напишите на это три строчки. Денег у меня останется слишком мало, чтобы на них кончить учиться, тем более что все время не занимаюсь, потому что все время сижу без гроша. Ну простите, больше не буду. Все, кого я видаю постоянно, про Вас спрашивают. Из литературной компании никого не видала с осени. Были у меня как-то Гольцев и Ладыженский, но дома не застали. Филе поставил "Джентельмена"² с успехом (я не видела), но вся Москва говорит, что он описал Мих. Морозова, и теперь опять поднялись прения всюду, имеет ли право литератор или драматург брать всю жизнь другого целиком. Куда ни придешь, все об этом говорят! Недавно была в гостях у Омутовой, она хороший очень человек. Показывала мне Вашу книжку с надписью³ и с восторгом о Вас говорила. Ну что еще Вам рассказать! Петруша⁴все еще в Париже и не хочет возвращаться. Опера в этом году прямо постыдная. Была я за все время раза четыре, нас с Варей туда и за деньги почти не пускают, в такой мы опале у Саввы Ивановича! Ну, бог с Вами. Поздравляю Вас с праздником, желаю всего самого хорошего, если Вам я уже не так противна, напишите, буду щислива. Жму Вашу лапу.

Лика.

Забыла сообщить новость.-- Любинькин Ржевской (начальницы) муж женился! И все произошло без шуму и даже, кажется, без разводу! Каково?

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Мизинова хлопотала о залоге своей земли.

² Пьеса А. И. Сумбатова-Южина, поставленная в Московском Малом театре 29 октября 1897 г.

⁸ Чехов подарил Омутовой, актрисе театра Ф. А. Корша, книгу "Пестрые рассказы" с надписью: "Евгении Викторовне Омутовой, спасшей мою пьесу", после того как 23 ноября 1887 г. на втором представлении пьесы "Иванов" Омутова без репетиций заменила заболевшую Рыбчинскую в роли Саши.

⁴ П. И. Мельников, режиссер мамонтовской Частной оперы; Варя -- его жена, подруга Л. С. Мизиновой, певица В. А. Эберле.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

27 декабря 1897 г. (8 января 1898 г.) Ницца

27 дек.

Милая Лика, Вашу идею -- открыть мастерскую -- я могу только приветствовать, и не потому только, что, приходя к Вам обедать и не заставая Вас по обыкновению, я буду ухаживать за хорошенькими модисточками, но потому, главным образом, что эта идея вообще хороша. Я не стану читать Вам морали, скажу только, что труд, каким бы скромным он ни казался со стороны -- будь то мастерская или лавочка, даст Вам независимое положение, успокоение и уверенность в завтрашнем дне. Я бы сам тоже с удовольствием открыл что-нибудь, чтобы бороться за существование изо дня в день, как все. Привилегированное положение праздного человека в конце концов утомляет и наскучает адски.

А я все еще в Ницце. В конце января или в начале февраля поеду в Алжир, Тунис, а пока гуляю и дышу чистым воздухом и отмахиваюсь от комаров, которые здесь больно кусаются. Начались дожди. Много русских, но с ними, извините, скучно.

Все обстоит благополучно. Апельсины поспевают; крыжовника здесь нет.

Теперь в Москве Новый год, новое счастье. Поздравляю Вас, желаю всего самого лучшего, здоровья, денег, жениха с усами и отличного настроения. При Вашем дурном характере последнее необходимо, как воздух, иначе от Вашей мастерской полетят одни только перья.

Где Варя? Как она ведет себя без мужа? Из Вашего письма я понял так, что она уже не служит у многоуважаемого Саввы Ивановича. Почему? Напишите мне поподробнее.

С Павловской я когда-то был знаком, встречался с ней, так что, буде пожелаете, можете поклониться ей. В свое время она и пела, и играла хорошо. Если бы она в молодости поступила на драматическую сцену, то из нее вышла бы отличная актриса.

Вашего кузена, женившегося на другой без развода, поздравляю. Уж не на Вас ли он женился. Во всяком случае уйти от старой жены это так же приятно, как вылезти из глубокого колодезя.

Пишите мне, милая Лика, не церемоньтесь и не считайтесь визитами, умоляю Вас. Я каждый день все спрашиваю себя, отчего это от Вас нет писем. Пишите подлиннее. Будьте здоровы и не хандрите. Не будьте кислы, как клюква. Будьте рахат-лукумом.

Ваш А. Чехов.

ПССП, т. XVII, с. 202--203; Акад., т. 7, с. 136-137.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

13(25) сентября 1898 г. Париж

13 сентября.

Я на письма всегда отвечаю, и не Вам меня в этом упрекать! А Вы, дядя? не сочли нужным это сделать! Я Вам писала последняя. Но так как Ваше непостоянство мне давно известно, то не очень обиделась на это! Итак, Вы в Крыму, а я сильно рассчитывала повидать Вас здесь, думала, Вы опять поедете куда-нибудь и заедете сюда. Так весной здесь говорили со слов Ковалевского. Я нарочно старалась пожить здесь подольше, чтобы повидать Вас! А то, знаете, я полчаса не застала Вас в Петербурге! Почему-то не воображала, что при Вашей скупости Вы поедете с Nord Express. Ну что же Вам рассказать бы про себя. С одной стороны, со стороны занятий, мне живется хорошо, но все остальное время погибаю от тоски. Обществом Петруши и Вари насытилась до того, что иногда хочется не видеть их неделю, а этого нельзя. Заграница и Париж не изменили их ни на каплю. Все то же времяпрепровождение, те же разговоры, тот же многоуважаемый Савва Иванович! Больше почти никого не вижу. Была одна русская семья, но уехала. Те хорошие интересные люди, но уже слишком погруженные в политическую экономию и Карла Маркса. О Вас там говорили как о божестве, особенно прочтя "Мою жизнь"! Спрашивали меня, какие Ваши убеждения, но я могла ответить на это мало и не подробно, насчет же того, "марксист" Вы или нет -- и ничего не могла сказать! Ну напишите же побольше про себя. Говорят, Вы теперь толще меня. Значит, красивы?

Когда же Ваша свадьба? Мне здесь покоя не дают с этим! И где Ваша невеста? А все-таки гадко с Вашей стороны не сообщить об этом такому старому приятелю, как я. Я это узнала только здесь! Ковалевский здесь и очень болен.

Маша пишет, что приедет на будущую зиму в Париж, почему же не эту? Я, вероятно, останусь здесь еще некоторое время и в Россию попаду не раньше января или февраля. Дестомб напишу. Она хороший человек, спасибо, что написали о ней. Как я Вам завидую, что Вы в Крыму. Париж мне опостылел ужасно, и хоть на неделю уехала бы из него, что, может быть, и сделаю. Что Виктор Александрович и его жены и дети? Вообще как поживают Ваши друзья Южин и ...? Напишите же, не будьте с... с...

Прощайте, жму Ваши лапы и остаюсь все та же

Ваша Лика.

Хотела послать Вам карточку, чтобы Вы увидели, какой старой ведьмою я стала, но хочу иметь Вашу, где Вы толстый!

Пришлете?

Печатается по автографу (ГБЛ).

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

Дарственная надпись на фотографии

11(23) октября 1898 г. Париж

Дорогому Антону Павловичу на добрую память о восьмилетних хороших отношениях. Лика.

Будут ли дни мои ясны, унылы,

Скоро ли сгину я, жизнь погубя,

Знаю одно, что до самой могилы

Помыслы, чувства, и песни, и силы

Все для тебя!!!

(Чайковский -- Апухтин)

Пусть эта надпись Вас скомпрометирует, я буду рада,

Париж, 11 октября 1898 г.

Я могла написать это восемь лет тому назад, а пишу сейчас и напишу через 10 лет.

"Дом-музей А. П. Чехова в Ялте", Путеводитель, Симферополь, 1971, с. 103.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

14(26) января 1899 г. Париж

14 января.

Получила Ваше письмо и, по правде сказать, так разозлилась, что решила не писать, пока моя злость не пройдет! Зачем этот противный тон и желание оскорбить человека, уличая его во лжи, когда на это нет никакого основания. Последнее ваше письмо было то, где Вы писали о кончине Павла Егоровича и о том, что покупаете землю в Крыму и переселяетесь туда!¹ Ответила я на него на той же неделе, во-первых, потому, что мне хотелось написать Вам в такое время, когда Вам было грустно, а во-вторых, потому, что меня мучило, что мое дурацкое письмо с фотографиями должно было прийти к Вам как раз во время всех этих событий и могло неприятно подействовать своим глупым тоном. Пишу все это только потому, что думаю, что Вы его не получили, так как в нем я написала свой новый адрес, а Вашу глупую карточку получила на старый и она гуляла два дня, прежде чем я ее получила! Можете верить или не верить этому -- как хотите! Мне нет надобности Вам лгать! Вообще я не понимаю таких отношений, где только и хочется поймать меня на чем-нибудь скверном. Точно так же, зачем писать такой вздор, что Вы бы написали, если бы знали, что Ваши письма для меня чего-нибудь стоят! Вы отлично знаете, что они для меня стоят! Вы очень хорошо знаете также, что я Вас люблю гораздо больше, чем Вы того стоите, и отношусь к Вам лучше, чем Вы ко мне! Вам это не нужно -- я знаю, но можно дать понять это в другом тоне. Да к тому же даже и не надо этого, потому что я и сама знаю отлично, что не могу представлять для Вас никакого интереса! Зачем же всю жизнь всегда все сваливать на меня! Впрочем, довольно! Ни к чему это не приведет, и не стоит утомлять Вас ненужными разглагольствованиями. Буду писать Вам в будущем только заказными письмами и предъявлять квитанции.

12-го видела Ковалевского на обеде, который устраивался парижскими москвичами. Был он, Гамбаров, какой-то профессор Дерптского университета, два приват-доцента какие-то, три бывших студента Московского университета и их жены и сестры! Ковалевский славный и остроумный, без него было бы скучно, ибо слова "социализм", "демократизм", "марксизм", "рабочий вопрос", "будущее", "свобода" и т. д., которые целый вечер лились из уст бывших студентов, могли бы окончательно усыпить всякого без добродушно иронических возражений Ковалевского! Он рассказывал про Вас, спрашивал про Хотяинцеву. Да, кстати, на днях один художник мне сказал, что Хотяинцева приедет к Салону² и Вы также! Правда это? Значит, опять мы с Вами разъедемся, так как я в апреле вернусь, вероятно. А там Вы переселитесь в Крым, и, значит, к Вашей радости, я не буду Вам мозолить глаз. Если бы я уже была великой певицей, я купила бы у Вас Мелихово! -- Я подумать не могу, что не увижу его, так много там хороших воспоминаний, вся лучшая молодость соединена с ним! Ну прощайте, если напишете, буду рада, а не хотите -- не пишите. Если Вы так слепы и не умеете разобрать хороших отношений, то не мне Вас от этой слепоты лечить. Иногда люди слепы, потому что это для них удобнее! Жму Вашу руку.

Ваша Лика.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Вероятно, Мизинова получила письмо Чехова о смерти П. Е. Чехова с опозданием; ее ответ, очевидно, был утрачен почтой, так как его нет в архиве Чехова.

² Название периодических выставок современного искусства во Франции.

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

22 января 1899 г. Ялта

22 янв.

Милая Лика, Ваше сердитое письмо, как вулкан, извергало на меня лаву и огонь, но тем не менее все-таки я держал его в руках и читал с большим удовольствием. Во-первых, я люблю получать ог Вас письма; во-вторых, я давно уже заметил, что если Вы сердитесь на меня, то это значит, что Вам очень хорошо.

Милая, сердитая Лика, Вы сильно нашумели в своем письме, но ни слова не сказали, как Вы живете, что у Вас нового, как здоровье, как пение и т. д. Что касается меня, то я по-прежнему живу в Ялте (не на даче Бушева), скучаю и жду весны, когда можно будет уехать.

В жизни у меня крупная новость, событие... Женюсь? Угадайте: женюсь? Если да, то на ком? Нет, я не женюсь, а продаю Марксу свои произведения. Продаю право собственности. Идут переговоры, и может случиться, что через какие-нибудь 2--3 недели я буду уже рантье! Конечно, Мелихова я уже не стану продавать никому, кроме Вас. Пусть остается все, как было.

В марте я поеду в Париж; если не успею в марте, то -- в сентябре. В апреле буду уже в Мелихове. Приедете? Вы обязаны приехать. Затем, если пожелаете, то в июне вместе поедем в Крым недели на две. К июню будет уже готова моя дача, и, кстати, в июне может поехать и Маша.

Маша и мать живут в Москве (угол Малой Дмитровки и Успенского пер., д. Владимирова, кв. 10), по-видимому, не скучают. Маша пишет, что у нее часто бывают "аристократы" (должно быть, Малкиели). "Чайка" идет в 9-й раз с аншлагом -- билеты все проданы. Коновицер стал редактором. У Иваненко всякий раз после еды -- рвота. Получил от Похлебиной письмо; как Вы на нее похожи! Несмотря на то что она очень худа, у Вас с ней есть даже физическое сходство. Сродство душ. И если Вы когда-нибудь вздумаете покуситься на свою жизнь, то тоже прибегнете к штопору. У Вас даже смех такой, как у нее.

Писательница в интересном положении. В Ялту приехала дочь Корша, Нина. Приедет еще Ваш приятель Вукол Лавров -- это очень весело.

В Париж я поеду, собственно, затем, чтобы накупить себе костюмов, белья, галстуков, платков и проч. и чтобы повидаться с Вами, если Вы к тому времени, узнав, что я еду, нарочно не покинете Париж, как это уже бывало не раз. Если Вам почему-либо неудобно видеться со мной в Париже, то не можете ли Вы назначить мне свидание где-нибудь в окрестностях, например в Версале?

Я приеду в Париж один. И раньше я всегда приезжал один. Слухи, пущенные одной моей приятельницей,-- милая сплетня, ничего больше. Хотите знать, кто эта приятельница? Вы ее знаете очень хорошо. У нее кривой бок и неправильный лицевой угол.

Идет дождь. Скучно. Писать не хочется. Жизнь проходит так, нога за ногу.

Ну, будьте здоровы, милая Лика. Присылайте мне и впредь заказные письма. Расходы на заказ я возвращу Вам в Мелихове провизией, закусками и всякими удовольствиями, какие только пожелаете. Жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

Вашего письма с новым адресом я не получал. Кстати, мой адрес; Ялта. Больше ничего не нужно.

Письма, т. 5, с, 308--310; Акад., т. 8, с. 40--41.

Л. С. МИЗИНОВА -- ЧЕХОВУ

22 января 1900 г. Москва

22 января. 1900 г.

Вы, верно, давно забыли о моем существовании, Антон Павлович, и вот я наконец собралась Вам напомнить о нем. Много раз хотелось писать Вам, да ничего не выходило из этого. Интересного рассказать нечего, а писать так, просто, не хотелось -- много писем и без моих Вы получаете -- я думаю!

Я все думала, что Вы приедете сюда -- захотите посмотреть на свои вещи в Художественном театре и на их исполнителей. Оказывается, что Вы и не собираетесь! Жаль -- мне так хотелось бы Вас повидать! Машу почти не вижу! -- Мы с ней, как она говорит, поменялись ролями -- она выезжает и никогда почти не бывает дома -- я же нигде не бываю. Вначале бывала часто в Клубе, но потом и там перестала бывать -- и там скучно! Смотрела на днях "Чайку"! Говорить о ней самой ничего не буду,-- все уже Вам переговорили все! Была я в понедельник, а сегодня суббота, и до сих пор я еще вся под впечатлением ее. Играют все превосходно! Роксанова очень хороша! (Говорят, она совсем иначе играет теперь!) И я не знаю, почему Вы были ею недовольны! Она так трогательна и дает именно ту молодость и свежесть, которая, по-моему, главное в "Чайке"! Может быть, я ничего не понимаю, но на меня она произвела такое хорошее впечатление и я так ревела в театре, как никогда. Вот Станиславский скверен. Впрочем, Вам это все, верно, давно надоело, а я пишу потому, что для меня это еще очень ново!¹ Я в театрах не бываю совсем. Вообще мне кажется, что я живу на свете уже лет сто. И скучно -- скучно! Занята я очень. Во-первых, много работаю над пением с Павловской, а затем еще имею несколько уроков и переписку иногда, Потом возьму ангажемент и уеду куда-нибудь петь. Может быть, и на пост уеду. Приглашают петь в Нижний. Если получу ангажемент на зиму, то летом поеду отдохнуть куда-нибудь, а то очень устала и нездоровится. Я дошла до того, что уже лечусь у Даля! А то все ночи не сплю и испытываю постоянный страх чего-то. Теперь лучше -- внушение мне очень помогло. Если напишете, буду страшно рада, хочется о Вас знать, а ни у кого толком ничего не добьешься. Пришлите портрет. Вы ведь обещали мне. Это жульничество! Я Вам прислала из Парижа два, и они украшают я знаю какое помещение, а от Вас не добьешься. Слышите, пришлите! Познакомилась с M-me Юст, и она мне очень понравилась! Она интересная женщина все-таки, и я Ваш бывший вкус одобряю. Мы с ней даже сговорились вместе ехать в Париж, Ялту и еще куда-то. Хотя я вернее попаду куда-нибудь в Бердичев или в этом роде! Ну прощайте, дайте Вашу лапу и будьте счастливы. Я очень хочу Вас видеть.

Ваша Лика.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ О посещении "Чайки" писала Чехову и М. П. Чехова 21 января 1900 г.: "На твои именины я водила Лику на "Чайку". Она плакала в театре, воспоминания перед ней, должно быть, развернули свиток длинный.,." (Письма М. Чеховой, с. 145).

ЧЕХОВ -- Л. С. МИЗИНОВОЙ

29 января 1900 г. Ялта

29 янв.

Милая Лика, мне писали, что Вы очень пополнели и стали важной, и я никак не ожидал, что Вы вспомните обо мне и напишете. Но Вы вспомнили -- и большое Вам спасибо за это, касатка. Вы ничего не пишете о Вашем здоровье; очевидно, оно недурно, и я рад. Надеюсь, что и мама Ваша здорова и что все обстоит благополучно. Я почти здоров; бываю болен, но это не часто -- и только потому, что я уже стар, бациллы же здесь ни при чем. И когда я теперь вижу красивую женщину, то старчески улыбаюсь, опустив нижнюю губу,-- и больше ничего.

Вы познакомились с писательницей? Воображаю, какие позы Вы принимали перед ней, чтобы скрыть, что у Вас кривой бок. Кстати сказать, весной она будет в Ялте, вот и Вы бы приехали с ней, раз Вы уже условились путешествовать вместе. В Крыму весной очень хорошо.

Мне не нравится, что вы живете в "Гельсингфорсе". Ведь есть же меблированные комнаты и почище. Наконец, можно квартиру нанять. Жить в "Гельсингфорсе" -- это дурная привычка, которая не кажется Вам дурной, пока Вы живете в нем, но стоит Вам неделю-другую пожить в другом месте, как Вам "Гельсингфорс" станет так же противен, как мне.

Где Варя? Что она?

Свою фотографию я пришлю Вам, когда местный фотограф приготовит снимки. Меня здесь снимают часто, но фотографий мне не дают.

Вы пишете, что уедете в Бердичев. Разве Вы бежите с кем-нибудь из редакции "Курьера"? С Коновицером? Да?

Лика, мне в Ялте очень скучно. Жизнь моя не идет и не течет, а влачится. Не забывайте обо мне, пишите хотя изредка. В письмах, как и в жизни, Вы очень интересная женщина. Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Если видаетесь с Гольцевым и Коновицером, то поклонитесь им. И Ольге Петровне непременно поклонитесь.

Письма, т. 6, с. 29--30; Акад., т. 9, с. 34--35.

А. П. ЧЕХОВ И И. Н. ПОТАПЕНКО

Потапенко Игнатий Николаевич (1856--1929) -- прозаик, драматург, фельетонист. Учился в Новороссийском университете и Петербургской консерватории. Начал печататься в 1881 году и скоро стал одним из самых популярных и плодовитых беллетристов. Автор воспоминаний "Несколько лет с А, П. Чеховым" (Чехов в восп., с. 307--363).

Чехов и Потапенко познакомились летом 1889 года в Одессе, П. А. Сергеенко привез Чехова к Потапенко на дачу; сближения не произошло. "Знакомство наше началось не с первой, а со второй встречи,-- рассказывает Потапенко в своих воспоминаниях.-- Первая же была что-то смутное. Я жил тогда в Одессе, писал в местных газетах, служил в городской управе. Моя прикосновенность к литературе была самая скромная: несколько повестушек, не остановивших на себе ничьего внимания... Поговорили о чем-то местном и случайном, и он уехал, должно быть пожалев о потраченном времени".

Когда в 1893 году Чехов и Потапенко снова встретились, они "точно в первый раз увидели друг друга". Чехов сообщал А. С. Суворину: "Выражение "бог скуки" беру назад. Одесское впечатление обмануло меня. Не говоря уж об остальном прочем, Потапенко очень мило поет и играет на скрипке. Мне с ним было очень нескучно, независимо от скрипки и романсов" (7 августа 1893 г.).

Это было началом дружбы. Через полгода после второй встречи они перешли на "ты". Во время своих приездов из Мелихова в Москву Чехов останавливался на квартире у Потапенко. Потапенко был частым гостем в Мелихове; здесь он и писал, и пел, и легко включался в круг забот и трудов деревенской жизни. Разносторонне одаренный от природы, Потапенко, сын украинской крестьянки и сельского священника (в прошлом -- корнета), выученик Петербургской консерватории, профессиональный литератор, прошел непростой жизненный путь.

В истории отношений Чехова с Потапенко много примет того, что им было вместе интересно и душевно просто я легко: летом 1894 года они отправляются в поездку по Волге и вместе по-школьнически убегают от надоевшего им П. А. Сергеенко, на ходу меняя маршрут; за границей в начале 1898 года Чехов нетерпеливо поджидает Потапенко; по возвращении в Россию и апреле 1898 года, не желая лишних встреч в Петербурге, Чехол сообщает о приезде только брату Александру и Потапенко. Критические моменты жизни отмечены их доверием друг к другу и открытостью. Именно к Чехову обращается Потапенко с просьбой о деньгах, когда надо сохранить в тайне и его поездку в Париж, и рождение у Мизиновой ребенка. Потапенко берет на себя цензурные хлопоты в связи с постановкой "Чайки" в Александрийском театре, и с ним же Чехов коротает время перед отходом поезда в Москву наутро после провала пьесы.

При всем этом Потапенко пишет в своих воспоминаниях; "Сближение наше шло очень медленно" -- и не присваивает себе имени друга Чехова. Это говорит о том, что Потапенко отдавал себе отчет в истинной глубине внутреннего мира Чехова, который оставался во многом закрытым для окружающих; Потапенко обозначил дистанцию, которая отделяла Чехова от самых близких людей, и попытался найти ей объяснение: "Творческая работа Чехова чужого глаза совсем не переносила, и так как он творил всегда и даже в непосредственное соприкосновение с жизнью и с людьми вступал как-то особенно, по-своему, творчески, то ему нужно было прятать эту работу, и вот почему самые близкие люди всегда чувствовали между ним и собою некоторое расстояние. И потому я утверждаю, что у Чехова не было друзей". Таких проникновений в особенности личности Чехова в воспоминаниях Потапенко множество.

Близость их была, таким образом, особой. Большую роль в ней играла способность Потапенко вживаться в индивидуальность другого человека, высокий уровень понимания. И поэтому человек легкомысленный, до зрелого возраста "неопределившийся", по его собственному выражению, Потапенко мог понять и даже проанализировать противоположные черты характера -- выдержку, твердость духа; писатель, известный своим "многописанием", он высоко ставил чеховское лаконичное искусство. Именно в письмах к Чехову Потапенко делает горькие признания: "Грустно, брат! В последнее время я совсем перестал заниматься литературой, а занимаюсь черт знает чем, чем-то вроде подделки кредитных билетов. Литература из меня исходит даже уже на кровью, а гноем... Фэ!" (письмо от 22 августа 1894 г.-- ГБЛ).

Отношения Чехова и Потапенко были в общем устойчивыми и не знали осложнений. Даже роман Потапенко с Л. С. Мизиновой, хотя и вызвал у Чехова резкие слова по его адресу, не изменил их по существу.

Сохранились 8 писем Чехова к Потапенко и 69 писем Потапенко к Чехову.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

5 февраля 1894 г. Москва

Твои томы, дражайший мой Антон, в переплете уже, но из этого не следует, что ты не приедешь в Москву до моего отъезда. В Обществе драматических писателей получил для тебя 272 р. и передал их Маше. От этого до трех тысяч далеко, и на кой черт тебе такая прорва? Но таки доехали с комфортом¹, но Гольцев открестился, а обеих взял Ремезов. Спал сегодня три часа, ибо вчера с Гольц и сестрами были в Эрмитаже, следовательно, вел себя как прилично сыну корнета, а не как писателю. А нынче целый день пишу очерк, который завтра имею несчастье читать в Словесности². Немировича сейчас увижу в подготовительном заседании той же Словесности и скажу. Завтра Лавров именинник, и ему покупают какой-то подарок. Кажется, рискну присоединить твое имя, по пословице -- маслом каши не испортишь.

Я в страдательном состоянии духа. Влюблен в Лиду³, и толку -- никакого. Радуюсь за Хину, потому что эти мерзавцы еще скорее забыли ее.

Кланяюсь всем носящим имя Чехова.

Твой И. Потапенко.

Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова на письме -- "94, II" -- и по упоминанию о предстоящих именинах В. М. Лаврова (6 февраля).

¹ В дневнике П. Е. Чехова записано 29 января 1894 г.: "Были Потапенко и Мезинова", а 31 января -- "Гости уехали на 2-х санях. Увезли щенят в Москву" (ЦГАЛИ).

² Т. е. в Обществе любителей российской словесности при Московском университете.

³ Речь идет о Л. С. Мизиновой.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

10(22) мая 1894 г. Париж

Paris, 10 mai.

Что за фантазии, милый Antonio, думать, что я -- свинья?¹ Достаточно признавать, что я человек, чтобы ожидать от меня большего свинства, чем от самой жирной свиньи. Но нет, в моем поведении не было свинства вовсе. Мне тысячу раз хотелось написать тебе, но настроение все время было столь гнусное, что не хотелось портить тебе твой обед, это -- единственное основание моего молчания. Сейчас мое настроение нисколько не лучше, но этому надо положить конец. Я беру метлу и гоню его к черту.

Решительно не понимаю, почему я сижу в Париже, а не в Орле, Твери, Москве, Серпухове. "Пустяки двигают нами", и никем так, как мной. Парижа я совсем не вижу, а вижу какие-то свиные рыла², как было с городничим. Что дал тебе Крым? Написал ли пиесу?³С моей пиесой глупая история. Она наследственным образом попала в петербургский комитет, на том будто бы основании, что я в Москве persona grata {лицо, пользующееся особым расположением (лат.).}. До сих пор не имею известий⁴. Твое описание мелиховской закуски и прочего тронуло меня до глубины души, и мне до смерти захотелось быть в Мелихове. Но пока что -- посидим и в Париже. Здесь Яворская с Коршем, но я ее не видел, так как не могу здесь предложить ей ночлега в случае, если она не поладит с своим антрепренером.

У нас тепло, но только стало это сегодня, а то было холодно. Все цветет и зеленеет, но это до меня не касается.

Мое вечное перо, рекомендованное Сергеенкой, пишет невнятно, и потому я его бросаю и пишу обыкновенным. Если бы мне пообещали двести тысяч за то, чтоб я ответил на вопрос: что со мной будет завтра, то я не приобрел бы двухсот тысяч. Я думаю, другого такого неопределившегося человека, как я, нет в природе.

Здесь Эртель. Третьего дни был у меня. Прибыл без единого французского слова. На две недели и собирается в Лондон. Оказывается, что здесь также Репин, но не могу разыскать его.

Поклонись от меня своим старикам, поклонись Маше и Мише, а также Ивану Павловичу с супругой. Маше напишу. А ты, бога ради, напиши мне несколько строчек, только непременно Poste restante. Скоро я очищу свою душу и буду писать более здравые письма.

Крепко жму твою лапу.

Твой И. Потапенко.

P. S. Как здоровье Григория Александровича Мачтета? Лида поет вокализы.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Письмо Потапенко -- ответ на несохранившееся письмо Чехова, очевидно осуждавшее Потапенко за легкомыслие в отношении Л. С. Мизиновой. Из ее парижского письма от 3 апреля 1894 г. Чехов знал, что Потапенко в Париже живет с женою, а с Ликой видится потихоньку от нее. "Свиньей" за отношение к Мизиновой Чехов назвал Потапенко и позднее, когда узнал, что она ждет от него ребенка (см. письмо к М. П. Чеховой от 2(14) октября 1894 г.).

² Перифраз слов городничего из комедии Гоголя "Ревизор" (д. 5, явл. VIII).

³ О плане пьесы, которую Чехов собирался писать в Ялте в марте 1894 г., известно из его письма Суворину от 16 февраля 1894 г.

⁴ Возможно, что речь идет о пьесе Потапенко "Чужие". 8 января 1894 г. Потапенко сообщил Чехову, что написал два акта новой драмы. Для постановки на сцене императорских театров пьеса должна была получить одобрение Литературно-театрального комитета. Пьеса "Чужие" в результате была поставлена на сцене театра, для которого этого одобрения не требовалось,-- на сцене театра Литературно-артистического кружка, 24 октября 1895 г.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

17 (29) ноября 1894 г. Париж

17 ноября. 1894 г.

Внимай, Антон Павлович, тому, что я поведаю. Первое дело: держи мое местопребывание в весьма глубокой тайне, ибо так нужно. А второе -- вот оно: попал я в тут-а-фе {совершенно (фр. tout à fait).} отчаянное положение. Все посулившие бессовестно меня обманули, и я здесь дрожу от холода и прочих невзгод. Человеку, сидящему в теплом доме перед новоустроенным камином, это не вполне понятно, но художник должен вообразить. По каким делам я здесь, это трудно объяснить, а лучше не объяснять вовсе. Но выехать не могу, равно как и уплатить по некоторым счетам. И вот тебе задача: ежели имеются у тебя какие-либо ресурсы, на которые ты рассчитывал после 1-го декабря, а получить их можешь теперь, то сослужи службу, сбрось с себя деревенскую лень и съезди в Москву, возьми эти ресурсы, пойди в Лионский кредит {Или лучше -- Юнкер. (Примеч. И. Н. Потапенко.)} и соверши телеграфный перевод на мое имя¹ по следующему адресу: 60, rue des Mathurins, Paris, Potapenko.

Касательно суммы имей в виду, что со страданием могу обойтись 200 рублями, а буде можно больше, то и больше. Помни, что буду в Москве 29 ноября, а 1-го декабря все сполна возвращу тебе с соответствующими комплиментами.

Коли можешь, выручи, а не то буду думать о самоубийстве; впрочем, такого не совершу, а только подумаю.

Во всяком случае -- не сердись.

Твой И. Потапенко.

P. S. Пожалуйста не подумай, что это мистификация. Это истина.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ 8 ноября 1894 г. у Л. С. Мизиновой в Париже родилась от Потапенко дочь. Потапенко к этому времени отправился в Париж, тайком от жены и друзей. Считалось, что он поехал навестить отца; М. П. Чехова писала брату: "Потапенко... уехал в Херсонскую губернию, его отец болен" (29 октября 1894 т.-- Письма М. Чеховой, с. 27). Чехов занял деньги для Потапенко в редакции "Русской мысли".

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

25 ноября 1895 г. Петербург

25 ноября.

Николаевская, 61.

Милый Антонио,

Да, была мысль, подобная той, о которой ты пишешь¹. Но все же мне казалось, что истинную нашу духовную связь не должны разрушить никакие впешние обстоятельства. И если я допускал сомнение насчет твоей дружбы ко мне, то я говорил себе: "это пройдет, это временно". Итак -- все светло между нами, как и прежде, и я ужасно рад этому.

Если бы ты сообщил, когда приедешь² и надолго ли, я присмотрел бы тебе основательнее комнату. Я был на Морской. Там всегда что-нибудь есть свободное, поэтому можешь с вокзала ехать прямо туда. Если будет неподходящее, то потом освободится. Цена -- 1 р. 25 -- очень маленькая комнатка во двор; 2 р.-- приличная, в 2 окна на улицу, с передней; в 3 -- роскошные большие две комнаты, с двумя отдельными ходами; я видал те самые, в которых жили Немировичи. Они (комнаты) свободны.

Крепко жму твою руку. Извести, когда приедешь. Адрес на первой странице.

Твой И. Потапенко.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Письмо Чехова не сохранилось.

² Чехов собирался приехать в Петербург недели на две в декабре 1895 г., но ему удалось это только в январе 1896 г.

ЧЕХОВ -- И. Н. ПОТАПЕНКО

8 апреля 1896 г. Мелихово

Прекрасный Игнациус! Что и как моя пьеса? Если черновой экземпляр освободился, то пришли мне его заказною бандеролью¹ по адресу: Лопасня, Моск. губ. Пишу тебе сие в понедельник, в 5 часов утра; солнце восходит за моей спиной, поют скворцы. Нового нет ничего, все по-старому. И скука старая. 3--4 дня поплевал кровью, а теперь ничего, хоть бревна таскать или жениться. Смотрю в бинокль на птиц. Пишу роман для "Нивы"²,

Ну, будь здоров и благополучен. Поцелуй своего друга Фидлера.

Твой Antonius.

P. S. Где автор "Сократа"?³ Про него ничего не слышно.

Письма, т. 4, с. 448; Акад., т. 6, С. 137.

¹ Потапенко взял на себя хлопоты о прохождении "Чайки" через цензуру, которые тянулись несколько месяцев.

² Романом для "Нивы" Чехов называет повесть "Моя жизнь",

³ П. А. Сергеенко.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

9(21) мая 1896 г. Карлсбад

9(21) мая. Карлсбад.

Hôtel Fassman.

Bahnhofstrasse.

Милый Антонио! Как видишь, я очутился в Карлсбаде, имея целью избавление своей печенки от камней и пр. и пр. С твоей "Чайкой" произошла маленькая история. Сверх всякого ожидания, она запуталась в сетях цензуры, впрочем не очень, так что ее можно будет выручить. Вся беда в том, что твой декадент индифферентно относится к любовным делам матери, что, по цензурному уставу, не допускается. Надо вставить сцену из "Гамлета": "О, мать моя, чудовище разврата и порока! Зачем ты мужу изменила и этому меррзавцу предалась".-- "О, сын мой! Ты сердце мне на части разорвал!" -- "Отбрось его гнилую половину!" и т. д. Впрочем, мы отделаемся проще. Литвинов находит, что дело можно поправить в 10 минут. Но дело в том, что так торопиться теперь было бесполезно, ибо Театральный комитет закрыл свои действия, по случаю коронации даже раньше обыкновенного. Если хочешь поручить мне зачеркнуть или вставить два-три слова, то я сделаю это в июле¹, когда приеду в Петербург искать квартиру. Ну, вот и все.

Карлсбад -- красивое место. Он в ущелье, кругом -- горы. Я здесь один, семья в Франценсбаде, в 2 часах езды. Мой курс продлится 4 недели, начиная от завтра, когда я в первый раз выпью стакан минеральной гадости. Какая досада, что у тебя печень в исправности, а то мы недурно провели бы сезончик. А нет ли у тебя упорных запоров? Они здесь отлично вылечиваются. Уж не говорю о том, что здесь столько "нравов", что они могут кормить нас обоих по крайней мере в течение года. Но главное не в этом, а вот в чем: недели через три сюда прибудет твой друг Фидлер. Он, как известно, немец. Мы с ним хотим вдвоем недельки три поездить дешево по Германии и Австрии, побывать в Праге, Нюренберге, Аугсбурге, Будапеште, Мюнхене и пр. Он знает страну и язык, и с ним будет удобно. А уж что это обойдется дешево, ручательство то, что он немец, и притом аккуратный. Ты не пожалел бы, если бы к тому времени прикатил сюда и потом поездил с нами. Это обойдется тебе не больше 250 р., и ты получишь великое удовольствие, за это я ручаюсь своею печенью. А времени возьмет у тебя не больше месяца. Приезжай, Антон, поступишь разумно. Если б ты только мог вообразить, какое здесь пиво! и какая природа! Две вещи, которые ты любишь, кажется, без оговорок.

Подумай, взвесь, сообрази, а лучше -- не думай, не взвешивай и не соображай, а просто садись в вагон и дуй. Самый краткий путь для тебя: Граница, Прага, Карлсбад. Отсюда и двинем. Addio! {Прощай! (ит.).} обнимаю тебя. В следующий раз напишу о необыкновенном появлении у меня в Петербурге Сергеенка и о том, что из этого вышло. А теперь надо писать продолжение для "Нового времени". Приезжай же, ей-богу приезжай!

Твой И. Потапенко.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ 15 июля 1896 г. цензурная рукопись "Чайки" была возвращена Чехову из Главного управления по делам печати. Цензор И. М. Литвинов отметил несколько мест, касавшихся отношении между Аркадиной и Тригориным; предосудительными ему показались "не столько самые выражения, сколько общий смысл отношений, определяемых этими выражениями. Дело не в сожительстве актрисы и литератора, а в спокойном взгляде сына и брата на это явление" (Акад., т. 6, с. 492). В тексте пьесы Чехов сделал замены некоторых выражений; цензора это не вполне удовлетворило, и Потапенко внес в текст дополнительные исправления. 20 августа 1896 г. пьеса была разрешена и дозволена к представлению. При публикации "Чайки" в декабре 1896 г. в "Русской мысли" Чехов восстановил доцензурный текст.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

Вторая половина июля (до 25) 1896 г. Петербург

Милый Антонио!

Уговори Алексея Сергеевича и себя самого не торопиться с поездкой в Нижний. Подыши свежим воздухом и поговори о литературе. Я не знаю, что с твоей "Чайкой". Предпринял ли ты что-нибудь? Завтра зайду к Литвинову, если он здесь, и узнаю. Но теперь время у нас страшное. Цензора ходят обалделые. Есть слух, что будет отменена литература; а в таком случае и цензора не будут нужны и, следовательно, потеряют свои оклады. И потому они, как говорят, дружно стоят за литературу. Если не ошибаюсь, Вукола Лаврова решено посадить на кол, Гольцеву отрезать язык, а Ремезова назначить на должность швейцара в театральной улице. За достоверность слуха не ручаюсь. Жму твою руку и прочее.

Твой И. Потапенко.

P. S. В настоящее время пишу повесть из быта гробовщиков, для чего сделал большие знакомства в этом мире. Пора ведь и о душе подумать!

Акад., т. 6, с. 497--498 (частично). Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова на нем: "96, VII"; из текста ясно также, что Чехов в это время находился в имении Суворина Максатихе, где он жил в двадцатых числах июля 1896 г., затем заехал по пути на день в Ярославль, к М. П. и О. Г. Чеховым, а 27 июля уже был в Мелихове.

ЧЕХОВ -- И. Н. ПОТАПЕНКО

11 августа 1896 г. Мелихово

Милый Игнациус, пьеса посылается. Цензор наметил синим карандашом места, которые ему не нравятся по той причине, что брат и сын равнодушно относятся к любовной связи актрисы с беллетристом. На странице 4-й я выбросил фразу "открыто живет с этим беллетристом" и на 5-й "может любить только молодых". Если изменения, которые я сделал на листках, будут признаны, то приклей их крепко на оных местах -- и да будешь благословен во веки веков и да узриши сыны сынов твоих! Если же изменения сии будут отвергнуты, то наплюй на пьесу: больше нянчиться с ней я не желаю и тебе не советую.

На странице 5-й в словах Сорина: "Кстати, скажи, пожалуйста, что за человек ее беллетрист?" -- можно зачеркнуть слово ее. Вместо слов (там же) "Не поймешь его. Всё молчит" можно поставить: "Знаешь, не нравится он мне" или что угодно, хоть текст из талмуда {или слова: "В ее годы! Ах, ах, как не стыдно!" (Примеч. А. П. Чехова.)}.

Что сын против любовной связи, видно прекрасно по его тону. На опальной 37 странице он говорит же матери: "Зачем, зачем между мной и тобой стал этот человек?" На этой 37 странице можно вычеркнуть слова Аркадиной: "Наша близость, конечно, не может тебе нравиться, но". Вот и всё. Подчеркнутые места зри в синем экземпляре.

Когда же в Мелихово?

Значит, то, что можно, зачеркни, буде Литвинов скажет предварительно, что этого достаточно.

Благодарю за шоколад mignon. Я ел его.

16--17 уезжаю на юг, буду в Феодосии, поухаживаю за твоей женой. Во всяком разе пиши мне. После 20-го мой адрес такой: Феодосия, дом Суворина.

Ведь еще комитет!!

Если зимой отыщешь мне квартиру, то всю зиму проживу в Петербурге. Достаточно одной комнаты и ватерклозета.

Не проехаться ли нам вместе куда-нибудь? Времени ведь еще много. В Батум или в Боржом? Здорово попили бы винца.

Крепко сжимаю тебя в своих объятиях.

Твой должник Antonio.

11 авг.

Наклеить придется по одному листку в каждом экземпляре на 4-й стр. На 5-й же и на 37-й только зачеркивай. Впрочем, поступай как знаешь. Прости, что я так нагло утомляю тебя.

С своей стороны я подчеркнул зеленым карандашом то, что можно зачеркнуть и что, если стать на точку зрения цензора, наиболее зловредно.

Чехов, Лит. архив, С. 213--214; Акад., т. 6, с. 173--174.

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

23 августа 1896 г. Москва

23 авг. В Москве.

Милый Антонио,

Ты исчез за день до моего появления в Москве. Это жаль. И куда ты исчез, никому неизвестно. Мне дал адрес в Феодосию, а поехал, кажется, на Кавказ¹. Но я следую адресу и пишу в Феодосию.

Пиеса твоя претерпела ничтожные изменения. Я решился сделать их самовольно, так как от этого зависела ее судьба и притом они ничего не меняют. Упомяну о них на память. В двух местах, где дама говорит сыну про беллетриста: "я его увезу", изменено: "он уедет". Слова: "она курит, пьет, открыто живет с этим беллетристом" заменены: "она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом", слова: "Теперь он пьет одно пиво и может любить только немолодых" заменены: "теперь он пьет одно пиво и от женщин требует только уважения" и еще две-три самых незначительных перемены. Дело в том, что цензор желал не совсем того, как ты понял. Он требовал, чтобы Треплев совсем не вмешивался в вопрос о связи Тригорина с его матерью и как бы не знал о ней, что и достигнуто этими переменами.

Теперь пиеса пропущена. Давыдов сказал мне, что ты обещал ему дать пиесу для прочтения, и на этом основании я дал ему. По возвращении в Петербург (26-го) я отдам ее в переписку и затем 2 экземпляра представлю в Комитет. У меня есть твое прошение. Не помню, был ли ты так умен, чтобы не прописать месяца и числа. Если Всеволожский будет в Петербурге, то я добьюсь надписи "прочитать вне очереди", тогда она будет готова в начале сентября. Если его не будет, то она попадет в очередь, и это несколько замедлит ход. Думаю, что Григоровича в сентябре в Петербурге не будет. Если ты желаешь, чтобы пиеса читалась в Комитете в его присутствии, то напиши мне об этом.

Я уеду из Петербурга за границу 3-го сентября, а вернусь обратно числу к 25-му. Меня совершенно измучили камни. Двое суток шли. Теперь я бросил есть и пить. Ем только куриную котлету, хорошо прожеванную поваром и двумя лакеями, а пью чай. Играл в Москве на скачках и выиграл 70 р. Кугель сообщил мне, что Соловьев настаивает, чтобы "Русская мысль" пригласила тебя редактором. Это -- серьезно. Меньше шести тысяч не бери. Меня он хочет "назначить" редактором "Московского листка", так как ему известно, что для меня меньше 12 тысяч никак невозможно. Правдин что-то просил меня передать тебе о его благодарных чувствах по поводу какого-то присланного тобой рассказа, от которого он в восторге. В Москве, кроме Гольцева и актеров Малого театра; никого не видал. Завтра увижу мертвецов "Русской мысли". Говорят, что Ремезов впал в лихорадку от моей повести из быта гробовщиков, приняв ее за намек на то, что ему пора уже... А у Вукола начинается разжижение мозга. Это -- самые свежие новости. Каково -- приехать в Москву и -- не есть, не пить! У Тестова ем -- куриный бульон, в Московском трактире -- яйцо всмятку, в Эрмитаже даже не был, а если буду, то стану пить аполинарис.

Будь счастлив. Слышал, что ты получил какой-то "волчий билет" по железным дорогам². Завидую!

Жму твои колени.

Твой И. Потапенко.

Записки ГБЛ, вып. 8, с. 55--56. Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Чехов, прежде чем попасть в Феодосию к А. С. Суворину, побывал в двадцатых числах августа 1896 г. в Таганроге, Ростове, Нахичевани, Кисловодске и Новороссийске.

² Речь идет о билете для бесплатного проезда по железной дороге; 26 июня 1896 г. Чехов благодарил за него А. С. Суворина.

ЧЕХОВ -- И. Н. ПОТАПЕНКО

10 октября 1896 г. Петербург

Мне нужно видеться с тобой. Есть дело. Не придешь ли ты сегодня смотреть "Банкрота"¹, который, говорят, идет очень хорошо? Или не побываешь ли у меня около полуночи? Надо поговорить конфиденциально².

Твой А. Чехов.

Четверг.

Чехов, Лит. архив, с. 214; Акад., т. 6, С. 191.

¹ "Банкрот" (или "Банкротство") -- пьеса Б. Бьёрнсона, которая шла в театре Литературно-артистического кружка.

² Чехова беспокоила, очевидно, возможная встреча на премьере "Чайки" Л. С. Мизиновой с супругами Потапенко. 12 октября он писал М. П. Чеховой о Потапенко: "На "Чайке" он будет со всем своим семейством, и может случиться, что его ложа будет рядом с нашей ложей,-- и тогда Лике достанется на орехи". На премьере "Чайки" Потапенко не был, как объяснил он в своих воспоминаниях -- "по особым личным обстоятельствам".

И. Н. ПОТАПЕНКО -- ЧЕХОВУ

22 октября 1896 г. Петербург

Большой успех после каждого акта вызовы после четвертого много и шумно Комиссаржевская идеальна ее вызывали отдельно трижды звали автора объявили что нет настроение прекрасное актеры просят передать тебе их радость¹.

Потапенко.

Печатается по тексту телеграммы (ГБЛ).

¹ О втором и третьем представлениях "Чайки" Потапенко писал в своих воспоминаниях (Чехов в восп., с. 361--362).

ЧЕХОВ -- И. Н. ПОТАПЕНКО

26 февраля 1903 г. Ялта

26 февр. 1903.

Здравствуй, милый мой Игнациус, наконец-то мы опять беседуем! Да, ты не ошибся, я в Ялте и проживу здесь, вероятно, до 10--15 апреля, потом поеду в Москву, оттуда за границу. Если случится, что тебе будет неизвестно, где я, то адресуй письмо в Москву, Художественный театр; оттуда мне перешлют.

Теперь насчет журнала¹. Во-первых, ты не писал, в чем должны будут заключаться мои обязанности как издателя; о деньгах ты пишешь, что они не нужны, жить в Петербурге я не могу и, стало быть, ни участвовать в деле, ни влиять на него я буду не в состоянии; и это тем более, что всю будущую зиму я проживу за границей. Во-вторых, в издательском деле я никаких конституций не признаю; во главе журнала должно стоять одно лицо, один хозяин, с одной определенной волей. В-третьих, Мамин-Сибиряк и Вас. Немирович-Данченко талантливые писатели и превосходные люди, но в редакторы они не годятся. В-четвертых, в сотрудники к тебе я всегда пойду, об этом не может быть и разговоров.

До 1904 года времени еще много, мы можем еще списаться, столковаться, и ты, быть может, убедишь меня, что я и ошибаюсь.

Здравием похвалиться не могу. Всю зиму прохворал; был кашель, был плеврит, а теперь как будто бы и ничего. Даже писать сел и рассказ написал. Как ты поживаешь? Похудел? Пополнел? Я всегда вспоминаю о тебе с теплым, хорошим чувством. Мои все здравствуют, особенных перемен нет никаких. Впрочем, я женился. Но в мои годы это как-то даже не заметно, точно лысинка на голове.

Жму тебе крепко руку и обнимаю.

Твой А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 281--282; Акад., т. 11, с. 163--164.

¹ Потапенко в письме от 21 февраля 1903 г. подробно делился планами издания ежемесячного журнала, который "будет заключать в себе два главных отдела: беллетристический и отечествоведение... Будет выработана программа, в которую войдут, по возможности, все стороны русской жизни" (Акад., т. 11, с. 478). Это намерение не было осуществлено.

А. П. ЧЕХОВ И Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874--1952) -- писательница и переводчица. Правнучка М. С. Щепкина, в ранней юности -- актриса.

О знакомстве с Чеховым Щепкина-Куперник рассказала в своих воспоминаниях ("Дни моей жизни. Театр, литература, общественная жизнь". М., "Федерация", 1928; "Театр в моей жизни". М.--Л., "Искусство", 1948; "О Чехове" -- в сб.: "Чехов в воспоминаниях современников". М., Гослитиздат, 1954, с. 301--335). Сначала Щепкина-Куперник познакомилась через Л. С. Мизинову с М. П. Чеховой, а потом уже с ее братом. К ноябрю 1893 года относятся первые юмористические дружеские записки и послания, Чехов, приехав в Москву в конце октября, по его выражению, "прожил две недели в каком-то чаду", и жизнь его "состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств" (А. С. Суворину, 11 ноября 1893 г.). В дружеском кругу Чехов, как лицо, пользующееся наибольшим вниманием, получил прозвище Авелана, по имени вице-адмирала, возглавлявшего в то время русскую эскадру, посланную с визитом во Францию. Чехов принял это прозвище и распространил метафору: кружок друзей стал именоваться "Авелановой эскадрой", а их общие развлечения -- "плаванием". Щепкина-Куперник легко вошла в дружеский кружок, отвечая его атмосфере своей склонностью к шутке, розыгрышу, стихотворному экспромту. Эта атмосфера ощущается и в переписке Чехова с Щепкиной-Куперник.

Щепкина-Куперник в пору знакомства ее с Чеховым была молодой девушкой 19 лет, с рано проявившимся литературным я сценическим дарованием. Воспитанная в потомственной артистической семье, она уже пробовала свои способности в любительских спектаклях в Киеве и на сцене театра Ф. А. Корша в Москве, в течение сезона 1892/1893 года. Одноактная пьеса Щепкиной-Куперник "Летняя картинка" была поставлена на сцене Московского Малого театра. Тогда же Щепкина-Куперник начала работу переводчицы в области драматургии, которая стала главным делом ее жизни. 20 декабря 1894 года в театре Ф. А. Корша впервые в России была поставлена пьеса Э. Ростана "Романтики" в ее переводе, определившем успех спектакля. Литературные пристрастия Чехова и Щепкиной-Куперник не во всем совпадали -- так, известно, что драматургию Ростана Чехов считал высокопарной и ходульной. Сближало другое: в Щепкиной-Куперник уже в молодости проявилось обдуманное отношение к своему призванию, способность к постоянному труду, стремление к высокому уровню мастерства, и Чехов называл эту молодую девушку коллегой в самом серьезном смысле -- он уважал в ней профессионального литератора. Чехов внимательно знакомится с ее новыми произведениями, дает советы. Щепкина-Куперник в своих воспоминаниях приводит некоторые из них: "Любите своих героев, но никогда не говорите об этом вслух"; "Если хотите сделаться настоящей писательницей, изучайте психиатрию"; один из важнейших советов -- отделаться от "готовых слов" и штампов.

Щепкина-Куперник легко вошла не только в дружеское окружение Чехова, но и в его семью. Незадолго до знакомства с Чеховым она лишилась матери и потому с особой благодарностью отнеслась к теплой и гостеприимной семье Чеховых. Она сразу стала частой гостьей и своим человеком в Мелихове. В отсутствие П. Е. Чехова она, так же как и Чехов, делает записи в его дневнике, сохраняя стиль главного летописца: "Погода ясная. Маринад превосходно удался..." (запись от 4 декабря 1894 г.-- Дневник П. Е. Чехова, ЦГАЛИ); по возвращении домой Павел Егорович делает запись: "Я приехал здоровым в 1 ч. дня. За ведение дневника благодарю Т. Л. Щепкину-Куперник". "Мелиховские" страницы ее воспоминаний полны сердечной признательности к владельцам дома и рисуют быт в Мелихове в идиллических тонах.

Идилличны, в воспоминаниях Щепкиной-Куперник, и ее отношения с Чеховым, хотя в действительности они были несколько сложнее. Единственную в своем роде и очень резкую аттестацию Т. Л. Щепкиной-Куперник Чехов дал в письме от 21 января 1895 года А. С. Суворину. Но каково бы ни было мнение Чехова о Щепкиной-Куперник в самом жестком варианте, их отношения не знали заметных обострений, и переписка была оживленной. Московские литературные и театральные новости, постановка "Чайки" в Московском Художественном театре -- все это интересует Чехова, он ценит в Ялте, как никогда раньше, литературно-театральные новости и обращается в письмах со Щепкиной-Куперник как со старым добрым приятелем.

Известно 13 писем Чехова к Т. Л. Щепкиной-Куперник и 19 писем и одна телеграмма Щепкиной-Куперник к Чехову.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

Ноябрь (после 7-го) 1893 г. Москва

Привет от сердца Авелану!

Все у меня он в голове;

И я скучать не перестану,

Пока не будет он в Москве.

Как бесподобным Авеланом

Поражена душа моя --

Так ни одним еще романом

Не увлекалась в жизни я!

Все, все мечты об Авелане,

Всё нам твердит о нем одном,

И словно в розовом тумане

Он нам является тайком!

Ждем непременно Авелана

К концу недели к нам сюда.

Пусть вспоминается Татьяна

Ему хотя бы иногда!..

И так далее, все в том же роде, до бесконечности.

Рукой Л. С. Мизиновой: Не забудьте про портрет -- мне положительно кажется, что Вы его забыли у Потапенки и я его никогда не получу¹. Если не приедете, пришлите с Машей.

Поклон всем Вашим.

Л. Мизинова.

Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова "93, XI" и по времени его возвращения в Мелихово в ноябре 1893 г.

¹ О каком-то портрете Мизинова писала Чехову в письме к нему от 7 ноября 1893 г.; здесь напоминает во второй раз.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

Первая половина февраля 1894 г. Москва

Дорогой и милый Антон Павлович!

Мы подносим Лидии Борисовне серебряный бювар, с выгравированными автографами, от друзей. Вы из числа их, не правда ли? Поэтому пришлите мне написанные разборчиво на бумаге 2--3 слова и подпись (пример: "Верьте себе. И. Левитан.)

Вот так! В двух экземплярах или трех, на случай испортят в типографии. Мне важна и дорога подпись нашего милого друга¹.

Ваша Таня.

Акад., т. 5, с. 523.

¹ Бенефис Л. Б. Яворской в театре Ф. А. Корша должен был состояться 18 февраля. Свою антипатию ко всякому организованному успеху Чехов высказал в письме к А. С. Суворину, по поводу другого бенефиса Яворской: "Быть может, попаду на бенефис Яворской и еще раз увижу, как сию диву будут осыпать из литерных лож букетиками и бумажками и поднесут ей что-нибудь "от учащейся молодежи". Танька такая же специалистка по устройству бенефисов, как похоронное бюро -- похоронных процессий" (29 декабря 1895 г.).

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

14 февраля 1894 г. Мелихово

14 февр. Ст. Лопасня.

Милый мой collega, Татьяна Львовна, великая писательница земли русской!

Лидия Борисовна отличный человек и чудесная артистка, и я готов сжечь себя на костре, чтобы ей было светло возвращаться из театра после бенефиса, но прошу Вас на коленях, позвольте мне не участвовать в подношении. Я никогда ничего не подносил ни Красовской, ни Кудриной, ни Кошевой, с которыми я в отличных отношениях и которые к тому же еще играли в моих пьесах, и если они увидят мою подпись на бюваре, то, пожалуй, им станет больно, а я этого не хочу.

Отдаю на Ваш справедливый суд это мое соображение и не боюсь, что Вы вычеркнете меня из списка Ваших друзей, так как предвижу, что вы поймете меня.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 284; Акад., т. 5, с. 270.

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

15 октября 1894 г. Москва

Наконец волны выбросили безумца на берег . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .и простирал руки к двум белым чайкам. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .¹

"Биржевые ведомости", 1915, No 15239, 28 ноября; "Встречи с прошлым. Сборник неопубликованных материалов ЦГАЛИ", вып. 2. М., 1976, с. 68--69 (здесь же факсимиле); Акад., т.. 5, с. 328.

¹ Об этом тексте Щепкина-Куперник писала в воспоминаниях: "Это не отрывок из таинственного романа,-- это просто записка, означавшая, что Антон Павлович приехал и хочет нас видеть, меня и мою подругу, артистку Яворскую..." ("Театр в моей жизни", с. 306).

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

28 ноября 1894 г. Мелихово

28 ноябрь.

Я буду в восторге, если Вы приедете ко мне, но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточки. Дорога ужасная, тарантас подпрыгивает от мучительной боли и на каждом шагу теряет колеса. Когда я в последний раз ехал со станции, у меня от тряской езды оторвалось сердце, так что я теперь уж не способен любить.

Говорят, что Ваша повесть будет напечатана в "Неделе"¹. Радуюсь за Вас и от души поздравляю. "Неделя" -- солидный и симпатичный журнал.

До свиданья, милый дружок.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 342, 344; Акад., т. 5, с. 341.

¹ Повесть Щепкиной-Куперник "Счастье" была опубликована в "Книжках Недели", 1895, No 2--7.

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

24 декабря 1894 г. Москва

24 дек.

Сегодня в 9 часов утра, сидя в холодной классной комнате на Новой Басманной¹, я прочел Ваше "Одиночество" и простил Вам все Ваши преступления. Рассказ положительно хорош, и, нет сомнения, Вы умны и бесконечно хитры. Меня больше всего тронула художественность рассказа.

Впрочем, Вы ничего не понимаете.

Ваш А. Чехов.

P. S. Однако Вы не удержались и на странице 180 описали Софью Петровну².

Письма, т. 4, с. 348; Акад., т. 5, с. 348.

¹ Чехов писал письмо, сидя в Петровско-Басманном училище, где преподавал его брат И. П. Чехов.

² Чехов отметил сходство героини повести Щепкиной-Куперник "Одиночество" с С. П. Кувшинниковой; он как бы возвращает упрек, который ему делали многие, и в том числе Щепкина-Куперник, по поводу близости героев "Попрыгуньи" к прототипам.

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

20 января 1895 г. Мелихово

20-го янв.

Милая Таня, не сердитесь на меня. Приезжайте сегодня или завтра в Мелихово, выпьем мировую -- и баста. Будьте же умницей¹.

Житель "Лувра" (No 54)

А. Чехов.

P. S. Буду ждать.

Письма, т. 16, с. 115; Акад., т. 5, с. 236, с неточной датой (исправлено в т. 12 Акад., с. 618).

¹ С 4 по 21 января Чехов был в Москве. Судя по письмам от января 1895 г., между Чеховым и Щепкиной-Куперник произошел какой-то инцидент, который Чехов этой примирительной запиской постарался сгладить.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

Январь (после 20-го) 1895 г. Москва

Очень рада, милый Антон Павлович, что Ваше более чем странное настроение вас покинуло. Мой ум отказывался понимать, что Вы можете быть похожи на прочих -- простите за выражение и согласитесь с ним -- людей... неостроумных. Это производило маленькую революцию во всем моем взгляде на вещи.

Если это искренно, я, конечно, с удовольствием приеду в Мелихово, как только смогу.

Татьяна Щ.--К.

Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова "95, I" и по времени его возвращения в Мелихово 20 января 1895 г.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

Конец января 1895 г. Москва

Мой дорогой и добрый друг Антон Павлович!

Сажусь писать к вам, чтобы, во-первых, извиниться за глупое, ребяческое чувство, толкнувшее меня написать вам такой ответ на вашу последнюю записочку. Когда я вам ее отправила и было уже поздно вернуть, мне стало невыносимо стыдно. И теперь я долго не могла решиться написать вам: вы знаете, как трудно признаваться в своей бестактности, чтобы не сказать более.

Прямо, просто скажите мне: что оттолкнуло вас от меня? Вы чем-то были недовольны -- чем? Неужели вы думаете, что одни слова было все то, что я вам говорила в милом, дорогом Мелихове... я всегда, всегда сделаю все, чтоб загладить свой проступок, если он есть, и вернуть Ваше доброе расположение. Дайте мне прямо взглянуть в ваши добрые, честные глаза; они не могут ни лгать, ни ошибаться -- они увидят, что я против вас ни словом, ни мыслью никогда не была и не буду; что я вас люблю, и если вижу в вас холодность и враждебность -- мне очень, очень тяжело.

Ваша Таня.

Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова "95, I" и по связи с предшествующим письмом Щепкиной-Куперник.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

8 сентября 1898 г. Москва

8/IX-98.

Привет Вам, несравненный Кум¹,

Привет Вам, перл меж кумовьями,

Вот, наконец, покинут Вами

Приют высоких Ваших дум.

Вы снова в шумных стогнах града,

И этому я очень рада.

Надеюсь, не один "Базар"²

Для Вас так полон тайных чар;

К тому ж сию минуту Маша

Сказала мне, что воля Ваша

Всем вместе время провести.

Так вот что предложить я смею;

Вы заезжайте-ка за нею,

Потом ко мне; часам в 6-ти

Или к 7-ми; Вас буду ждать я

И Вас приму в свои объятья!

Отсюда можно будет нам

(С моим Вы согласитесь планом?)

С любезным сердцу Авеланом

Пуститься снова по волнам.

Скромней, чем некогда... не все же,

Как встарь, кутить до бела дня?

Мы посидим у Корша в ложе,

Потом закусим у меня.

А если же нельзя Вам в среду --

Тогда прошу в четверг к обеду;

Часам -- не позже -- к четырем;

Отлично время проведем!

Итак -- прошу -- решенье Ваше

Вы сообщите мне и Маше,

О нем запиской дайте знать,

Прислав ее часов так в 5.

Я остаюсь служить готовой

Кумой

Татьяною Ежовой³.

Божедомский пер. д. 8. кв. 11,

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Чехов и Щепкина-Куперник крестили дочь князя Шаховского, после чего стали называть друг друга кумом и кумой.

² Письмо написано в ожидании приезда Чехова из Мелихова в Москву (приехал 9 сентября). В "Славянском базаре" за завтраком Чехов назначал время для встреч.

³ "Татьяна Ежова" -- одно из прозвищ, данных Чеховым Щепкиной-Куперник; связано с именем H. M. Ежова, литератора, ва которого Чехов в шутку грозился выдать Щепкину-Куперник, хотя она даже не была с ним знакома (см. "Дни моей жизни", с. 314).

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

26 сентября 1898 г. Москва

20 сентября 1898 г.

Москва, Божедомский пер. 8.

Вот видите, дорогой и милый Куманек, исполняю свое обещание, беру самый хорошенький лист бумаги, который у меня имеется, и сажусь Вам писать. Прежде всего о деле, требующем немедленного ответа. В императорском Малом театре хотят ставить Вашего "Медведя". Для этого надо, чтобы автор дал согласие и подписал условие. Дядя Черневский¹ просил меня написать Вам и попросить Вас дать первое, тогда второе пришлют Вам в виде бланка, где надо будет вписать (что, тоже будет показано) кое-что и подписаться под ним. Исполнителями намечены моя тетка Щепкина и очень талантливый актер Падарин. Итак, если Вы против этого ничего не имеете, сообщите мне -- и Вам вышлют бланк. Если можно, сделайте это немедленно, им очень хочется играть.

Ну, дело кончено, теперь что сказать Вам о себе? Я очень много работаю,-- отдала рассказ в "Русские ведомости" -- завтра начнут его печатать; написала (т. е. перевела в стихах) безделку, которая пойдет в императорском, недавно напечатан был рассказ мой в "Новом времени", и идет еще другой в "Семье"². Что касается до "Русского слова", то просил Володя маленький³, виновата! Володя Саблин Вам передать, что ничего там не устраивается. Очень часто вижу я Мусиньку, сестру Вашу, чему очень рада, Я ее до глубины души люблю и считаю достойным подражания примером для каждой женщины.

Мы как-то с ней были у Вашей поклонницы Хотяинцевой. С середы они с Мусей начинают писать мой портрет, который, может быть, будет более похож, чем Ваш, но, увы! не попадет никогда в Третьяковскую галерею⁴. Кстати, посылаю Вам попавшую в "Новое время" карикатуру Алекс. Алекс.⁵ С чего это старику вздумалось?

Попали мы с Мусей недавно к Яру и, слушая до 5-ти часов цыган, вспоминали старину. Было скорее грустно, чем весело. Думалось, сколько народу выбилось из нашей былой компании!

Иных уж нет, а те далече!..⁶

Вспоминались мне и эти стихи, и еще одни:

Другие -- ему изменили

И продали шпагу свою...⁷

Во вторник, должно быть, будем с ней обедать с моим отцом и Южиным. Отец гостит теперь у меня. Здесь, в Москве, мало нового. Прошел "Измаил"⁸, не имевший и сотой доли того успеха, что в Петербурге. Московская публика выказала тонкий вкус, гм. Здесь теперь Потапенко, репетирует свою пьесу "Волшебная сказка"⁹ -- говорят актеры, что вещь интересная и просто написанная. Вот все, что можно об общих знакомых написать. Вспоминаем Вас, Муся по Вас очень тоскует; этот раз с ней поехала Хотяинцева.

Как Вы живете? Тепло ли в Ялте? Я к Вам приеду погостить, попозже, если не попаду в Париж, куда меня зовет влюбленный в меня 70-летний епископ, испанского двора. Хорошенькие я делаю победы? Я бы предпочла вместо него хорошего офицера, но увы -- они "баб с пиесами"¹⁰ не одобряют. А ведь Ваши слова пророчески сбылись! Одни бабы записали. Особенно в Петербурге на них урожай.-- Часто ли прикладываетесь к мутному источнику?¹¹ Есть ли компания? Отвечайте мне скорее,-- позвольте сердечно пожать Вам руку и попросить не забывать Татьяну Ежову-с -- а теперь возвращайтесь к Вашим поклонницам. Я и то давно Вас держу.

Ваша душевно преданная Т. Щ.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ С. А. Черневский, один из старейших режиссеров Московского Малого театра, женатый на тетке Т. Л. Щепкиной-Куперник, актрисе А. П. Щепкиной. Водевиль "Медведь" был поставлен в Малом театре в сезон 1898/1899 г.

² В газете "Русские ведомости" был напечатан рассказ Щепкиной-Куперник "Горничная" из цикла "Ничтожные мира сего" (1898, 27 сентября, 2 и 9 октября, No 206, 211, 218); в "Новом времени" -- рассказ из того же цикла "Мужик" (1898, 15 сентября, No 8100); в "Семье" в сентябре -- октябре печаталась повесть "Связка хворосту" (1898, No 38--42).

³ Щепкина-Куперник считала сына М. А. Саблина прототипом героя рассказа Чехова "Володя большой и Володя маленький".

⁴ Намек на чеховский портрет работы И. Э. Браза.

⁵ Речь идет о шарже А. А. Хотяинцевой "Антон Чехов перед своим портретом в Третьяковской галерее в Москве", помещенном в газете "Новое время" 23 сентября 1898 г. (No 8108).

⁶ Строка из последней строфы восьмой главы "Евгения Онегина" А. С. Пушкина.

⁷ Строки из стихотворения Лермонтова "Воздушный корабль" (1840).

⁸ 25 сентября 1898 г. в театре Корша состоялась премьера исторической драмы M. H. Бухарина "Измаил".

⁹ Пьеса И. Н. Потапенко "Волшебная сказка" была поставлена в сезон 1898/1899 г. на сцене Московского Малого театра.

¹⁰ Выражение "бабы с пиесами" -- из сочиненного Чеховым устного рассказа, известного в передаче Щепкиной-Куперник. "Один из любимых рассказов был такой: как он, Антон Павлович, будет "директором императорских театров" и будет сидеть в кресле, развалясь, "не хуже вашего превосходительства". И вот курьер доложит ему:

-- Ваше превосходительство, там бабы с пьесами пришли... ("вот как у нас бабы с грибами ходят...").

-- Ну, пусти! ("и вдруг входите вы, кума! И прямо мне в пояс!")

-- Кто такая?

-- Татьяна Е-ва-с...

-- А! Татьяна Е-ва! Старая знакомая! Ну уж, так и быть: по старому знакомству -- приму вашу пьесу!" ("Театр в моей жизни", с. 321).

¹¹ Выражение "мутный источник" объяснено там же: как-то раз П. Е. Чехов, вернувшись из церкви, пересказал содержание проповеди, в которой "чистый источник церковной службы, душеспасительного чтения" противопоставлялся "мутному источнику"; Чехов выслушал отца, а затем сказал: "Ну, а теперь пойдемте к мутному источнику, ибо по берегам его растут великолепные соленые грузди!" (там же, с. 319-320).

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

1 октября 1898 г. Ялта

1 октября.

Милая кума, спешу ответить Вам насчет "Медведя". Повторяю, я очень рад. Пишу -- повторяю, потому что года 2--3 назад, по Вашему произволению, я уже писал о своем согласии и чуть ли, кажется, не подписал условие. Что мой "Медведь" пойдет на Малом театре (или правильнее -- на сцене Малого театра), для меня это только лестно.

Татьяна Ежова-с, я на сих днях послал Вам открытое письмо, просил у Вас "Вечность в мгновении"¹. Пришлите, пожалуйста. Я хочу прочесть здесь лекцию "об упадке драматического искусства в связи с вырождением" -- и мне придется прочесть отрывки из Ваших пьес и показать публике фотографии -- Вашу и артиста Гарина.

Да, Вы правы, бабы с пьесами размножаются не по дням, а по часам, и, я думаю, только одно есть средство для борьбы с этим бедствием: зазвать всех баб в магазин Мюр и Мерилиз и магазин сжечь.

Компания здесь есть, мутные источники текут по всем направлениям, есть и бабы -- с пьесами и без пьес, но все же скучно; давит под сердцем, точно съел громадный горшок постных щей. Приезжайте, мы поедем обозревать окрестности. Еда тут хорошая.

Будьте здоровы.

Ваш кум А. Чехов.

Условие подпишу и тотчас же возвращу.

Скажите Маше, что я послал ей два письма.

Письма, т. 5, с. 227--228; Акад., т. 7, с. 283--284.

¹ В письме от 28 сентября 1898 г. Чехов просил Щепкину-Куперник прислать ее одноактную пьесу для любительской постановки, очевидно, в Ялтинской женской гимназии.

Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК -- ЧЕХОВУ

17 декабря 1898 г. Москва

17 дек. Четверг. 1 ч. ночи.

Дорогой Антон Павлович,

сажусь писать Вам под свежим впечатлением, только что вернувшись из театра. Вас можно поздравить с редким, единодушным успехом. После третьего акта, когда всем театром начали вызывать автора и Немирович, улыбающийся, как кот, которому чешут за ухом, объявил, что автора в театре нет,-- поднялись крики: "Послать телеграмму". Шум стоял страшный. Он переспросил: "Позволите послать телеграмму?" Ответом было стоголосое "просим! просим!..". Это был удивительно патетический момент; Муся сидела вся бледная; у всех как-то захолонуло, так чувствовалась общая симпатия к дорогому отсутствующему. Я впадаю в лирический тон, но знаете -- другого не найдешь для описания этого вечера. И то сказать, что на сцене было что-то поразительное: шла не пьеса -- творилась сама жизнь. Детали постановки -- шедевры режиссерского искусства; да знаете? Говоря о "Чайке", как она была сегодня поставлена, нельзя говорить ни о режиссерах, ни об актерах; казалось, что режиссер -- сама жизнь; актеры -- действительно существующие Тригорин, Аркадина и т. д. Разыграно было удивительно. За три года это первый раз, что я наслаждалась в театре. Обыкновенно знаешь все: из какой кулисы кто выйдет, в какую дверь уйдет, каким голосом заговорит. Здесь все было ново, неожиданно, занимательно. Словом,-- жизнь, как она есть, потрясающая драма, в то время как в соседней комнате стучат ножами и вилками, учитель, уходящий перед ужином в бурю пешком к "ребеночку"... Ах, этот учитель! Он и, главное, его жена Маша (Тихомиров и Лилина) были художественны, поразительны, играли, как большие артисты. (Лилина -- это жена Станиславского.) Я видела первый раз живую женщину на сцене. Не хватает слов выразить, до чего оба были жалки, трогательны и -- человечны. Превосходен Костя -- Мейергольд, нервный, молодой, трогательный. Очень хороша Книппер. Дядя -- Лужский -- тоже. Словом, все -- за исключением самой Чайки. Она была положительно нехороша¹. Поэтичности не хватало; обыкновенная провинциальная девица, с южнорусским выговором лепетавшая: "ах как я хочю на сцену". Но и это не портило целости впечатления. Сцена 3-го акта (отъезд) прямо поразила реальностью; сцена Кости с матерью тоже. Все вышло связно, логично, неизбежно -- и до жуткости просто. Я еще раз поздравляю Вас -- и спасибо Вам за истинно хороший вечер от Вашего скромного маленького товарища,

Т. Щепкиной-Куперник.

Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Роль Нины Заречной в спектакле Московского Художественного театра исполняла М. Л. Роксанова (о ее игре см. письмо Чехова Горькому от 9 мая 1899 г.).

ЧЕХОВ -- Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

26 декабря 1898 г. Ялта

Милая кума, поздравляю Вас с Новым годом, с новым счастьем, желаю провести оный в добром здравии и благополучии и дождаться многих предбудущих. Телеграмму Вашу получил и был тронут до глубины сердца¹. И письмо Ваше пришло первым, и, так сказать, первой ласточкой, принесшей мне вести о "Чайке", были Вы, милая, незабвенная кума.

Как Вы поживаете? Когда пришлете мне Вашу книжку стихов? Кстати о стихах: Ваше стихотворение в "Новом времени" (монастырь) просто прелесть, одно великолепие². Очень, очень хорошо. Здесь в Ялте продолжается теплая погода, хочется снегу.

Жму руку. Будьте здоровы, не забывайте Вашего кума кучера Антона.

26 дек.

Письма, т. 5, с. 282; Акад., т. 7, с. 380--381.

¹ Кроме письма, написанного 17 декабря 1898 г., Щепкина-Куперник послала 18 декабря Чехову телеграмму: "Горячо поздравляю колоссальным успехом Чайки счастлива за Вас. Татьяна Щепкина" (ГБЛ).

² В "Новом времени" 29 ноября 1898 г. (No 8175) было напечатано стихотворение Щепкиной-Куперник "На кладбище".

А. П. ЧЕХОВ И Л. А. АВИЛОВА

Лидия Алексеевна Авилова, урожд. Страхова (1864--1943),-- писательница, пользовавшаяся известностью в 1890--1900-е годы. Выпустила в свет несколько книг (сборники "Счастливец" и другие рассказы", 1896; "Власть" и другие рассказы", 1906; "Первое горе", 1913; "Образ человеческий", 1914). Рассказ "Первое горе" был замечен Львом Толстым, с поправками вошел в его книгу "Круг чтения". С Чеховым Авилова встретилась в 1889 году в доме своего зятя, издателя "Петербургской газеты" С. Н. Худекова, где сложился широкий круг ее литературных связей и знакомств: А. Н. Плещеев, Н. К. Михайловский, Н. А. Лейкин, И. Н. Потапенко, Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. А. Тихонов. С большим чувством писал о ней впоследствии И. А. Бунин: "В ней все было очаровательно: голос, некоторая застенчивость, взгляд чудесных серо-голубых глаз..." (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9. М., "Художественная литература", 1967, с. 230).

Переписка с Чеховым продолжалась с перерывами до конца жизни писателя, но была небольшой по объему. Известно 31 письмо Чехова и 3 письма Авиловой. По требованию Авиловой, ее письма были ей возвращены; в черновике своих воспоминаний она писала: "Несколько лет после смерти Антона Павловича его сестра, Мария Павловна, отдала мне мои письма к нему. Они были целы. "Очень аккуратно перевязаны ленточкой,-- сказала мне Мария Павловна,-- лежали в его столе". Не перечитывая, я бросила их в печку. Я очень жалею, что я это сделала. Но я не могла себя не спрашивать много раз: зачем же он их собирал и берег?" (из личного архива Авиловых).

На этот вопрос ответить нетрудно, поскольку в таких же точно перевязанных лентами подборках в том же столе хранилась вся корреспонденция Чехова; в конце каждого года он перебирал все вновь полученное и раскладывал по алфавиту -- в этом смысле письма Авиловой не составляют никакого исключения. Дошедшие до нас три ее письма, по-видимому, только потому и сохранились, что были посланы в 1904 году, незадолго до смерти Чехова, и он просто не успел уложить их в соответствующую -- авиловскую -- подборку.

Не дошли до нас и автографы писем Чехова, похищенные у Л. Авиловой в 1919 году вместе с другими бумагами, хранившимися в шкатулке. Эти письма известны по машинописным копиям, которые были сделаны М. П. Чеховой для первого шеститомного издания чеховских писем.

По словам Л. Авиловой, существовало еще одно письмо, подписанное "Алехин"; в свое время оно не было показано М. П. Чеховой, и копия с него не снималась. Как и другие чеховские автографы, письмо было утрачено в том же 1919 году, но текст его запомнился наизусть так ясно, что Авилова записала его для себя от слова до слова; дальнейшая судьба этой копии представляется все же неясной. 27 ноября 1939 года в своем дневнике Авилова записывала: "Я сегодня уничтожила копию письма Алехина. Жалко. Я сделала ее после того, как погиб оригинал. Помнила каждое слово, даже длину строк. И написала все точь-в-точь так же, даже подражая мелкому почерку А. П. Так вышло похоже, что меня это утешило. И я долго хранила эту копию. А сегодня уничтожила. Вот почему: нашли бы ее после моей смерти и, конечно, узнали бы, что это фальшивка, подделка. Кто бы мог понять, зачем она была сделана? Не возбудило бы это подозрения? Не отнеслись бы с недоверием к моей рукописи? Одна ложь все портит. Если такой явный, наивный обман, как верить словам? Почему не выдумка, что А. П. говорил мне, что меня надо любить "чисто и свято"? Почему не выдумка, что в клинике он не смог скрыть своей любви? "Один день... для меня". Один обман -- все обман, все ложь, все подделка, как письмо" (из семейного архива Авиловых; текст письма см.: ЛН, с. 260).

В 1939 году, когда была сделана эта запись, Авиловой исполнилось семьдесят пять лет; она заканчивала работу над "мемуарным романом", напечатанным впоследствии под заглавием "Чехов в моей жизни" (первоначальные названия -- "Роман моей жизни" и "О любви").

За долгие годы изменилось отношение к прошлому, переоценивалась вся жизнь; на полях рукописи "О любви" Авилова записывала: "И вот сколько лет прошло. Я вся седая, старая... Тяжело жить. Надоело жить. Противно жить. И я уже не живу... Но все больше и больше люблю одиночество, тишину, спокойствие. И мечту. А мечта -- это А. П. И в ней мы оба молоды и мы вместе. В этой тетради я пыталась распутать очень запутанный моток шелка, решить один вопрос: любили ли мы оба? Он? Я?.. Я не могу распутать этого клубка".

В первоначальных мемуарных очерках о Чехове (сб. "О Чехове. Воспоминания и статьи". М., 1910, с, 1--10) Авилова не задавалась такими вопросами и не касалась любовной темы. Это был краткий, будничный по тону рассказ о знакомстве с А. Чеховым. Авилова приводила здесь цитаты из чеховских писем, коротко рассказывала о первой встрече, о премьере "Чайки" и посещении клиники Остроумова, где лежал с горловым кровотечением Чехов. Ничего "личного" не было и в мемуарной заметке "На основании договора" -- о помощи в собирании материалов для чеховского собрания сочинений. И позднее, в дневнике 1918 года, Авилова не ставила Чехова на первое место в литературе и тем более в своей жизни; сопоставляя его с Горьким и Львом Толстым, она писала: "Про Чехова я не сказала бы, что он великий человек и великий писатель. Конечно, нет! Он -- большой симпатичный талант и был умной и интересной личностью" (Акад., Соч., т. 10, с. 385).

Появление "мемуарного романа" породило волну разногласий и споров (о нем писали и М. П. Чехова, и Бунин) и привело к тому, что имя Авиловой из полного забвения вернулось на страницы исследований и беллетристических сочинений о Чехове; вместе с тем в простой и ясной биографии великого писателя появились оттенки неясности, поэтической загадочности и любовной тайны. Письма Чехова к Авиловой перечитывались с особенным интересом. В них искали (и, разумеется, будут искать) определенный подтекст и лирическую тему, более важную, чем литературные и житейские новости, заботы, составлявшие содержание переписки.

Подтекст необходим, поскольку текст в этом смысле не дает ничего и скорее опровергает, чем подтверждает сюжет "мемуарного романа". По стилю и тону письма Чехова к Авиловой очень сдержанны и спокойны.

Основная тема писем к Авиловой -- литературный труд, сосредоточенная, тщательная и кропотливая работа над стилем и языком короткого рассказа. Чехов вообще охотно делился своими мыслями о литературе и своим опытом -- в частности, и с писательницами; дружелюбно, с веселой взыскательностью критиковал рассказы Б. М. Шавровой, М. В. Киселевой; переписка с ними в этом смысле была весьма содержательной. Но в письмах к Авиловой Чехов был осторожнее в критических суждениях, осмотрительнее в советах. По-видимому, даже весьма снисходительные критические замечания воспринимались с обидой.

В начале 1899 года Чехов обратился к Авиловой с просьбой о помощи: начиналось издание первого собраиия сочинений, нужно было разыскивать затерянные в старых журналах рассказы разных лет. Авилова работала охотно и очень много.

Сохранились три последние письма Авиловой к Чехову, посвященные сборнику рассказов, который она намеревалась издать в пользу раненных на русско-японской войне. Письма отражали и ее настроение той поры, настроение сложное и неуравновешенное. Письма Авиловой полностью публикуются впервые.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

21 февраля 1892 г. Москва

21 февраль.

Уважаемая Лидия Алексеевна, я получил и уже прочел Ваш рассказ¹. По-настоящему, за то, что Вы не пожелали повидаться со мной, мне следовало бы разругать Ваш рассказ, но... да простит Вас аллах!

Рассказ хорош, даже очень, но, будь я автором его или редактором, я обязательно посидел бы над ним день-другой. Во-первых, архитектура... Начинать надо прямо со слов: "Он подошел к окну"... и проч. Затем герой и Соня должны беседовать не в коридоре, а на Невском, и разговор их надо передавать с середины, дабы читатель думал, что они уже давно разговаривают. И т. д. Во-вторых, то, что есть Дуня, должно быть мужчиною. В-третьих, о Соне нужно побольше сказать... В-четвертых, нет надобности, чтобы герои были студентами и репетиторами,-- это старо. Сделайте героя чиновником из департамента окладных сборов, а Дуню офицером, что ли... Барышкина -- фамилия некрасивая. "Вернулся" -- название изысканное... Однако я вижу, не удержался и отмстил Вам за то, что Вы обошлись со мной как фрейлина екатерининских времен, т. е. не захотели, чтобы я не письменно, а словесно навел критику на Ваш рассказ.

Если хотите, то Ваш рассказ я вручу Гольцеву, который будет у меня до первого марта. Но лучше произвести кое-какие перестройки -- спешить ведь некуда. Перепишите рассказ еще раз, и Вы увидите, какая будет перемена: станет сочнее, круглее и фигуры яснее.

Что касается языка, манеры -- то Вы мастер. Если бы я был редактором, то платил бы Вам не менее 200 за лист.

Напишите мне сегодня, что Вы намерены делать. В ожидании распоряжений пребываю уважающим и готовым служить

А. Чехов.

Ваши герои как-то ужасно спешат. Выкиньте слова "идеал" и "порыв". Ну их!

Когда критикуешь чужое, то чувствуешь себя генералом.

Письма, т. 4, с. 11--12; Акад., т. 4, No 1110.

¹ Возможно, рассказ, названный позднее "Сирень цветет" (Л. А. Авилова. Образ человеческий. М., 1914, с. 86--99).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

3 марта 1892 г. Москва

3 март.

За что Вы рассердились на меня, уважаемая Лидия Алексеевна? Это меня беспокоит. Я боюсь, что моя критика была и резка, и неясна, и поверхностна. Рассказ Ваш, повторяю, очень хорош, и, кажется, я ни одним словом не заикнулся о "коренных" поправках. Нужно только студента заменить каким-нибудь другим чином, потому что, во-первых, не следует поддерживать в публике заблуждение, будто идеи составляют привилегию одних только студентов и бедствующих репетиторов, и, во-вторых, теперешний читатель не верит студенту, потому что видит в нем не героя, а мальчика, которому нужно учиться. Офицера не нужно, бог с Вами -- уступаю, оставьте Дуню, но утрите ей слезы и велите ей попудриться. Пусть это будет самостоятельная, живая и взрослая женщина, которой поверил бы читатель. Нынче, сударыня, плаксам не верят. Женщины-плаксы к тому же деспотки. Впрочем, это сюжет длинный.

Гольцеву я хотел отдать рукопись с единственною целью -- увидеть Ваш рассказ в "Русской мысли". Кстати, вот Вам перечень толстых журналов, куда я каждую минуту могу и готов адресоваться с Вашими произведениями: "Северный вестник", "Русская мысль", "Русское обозрение", "Труд" и, вероятно, еще "Неделя". Вы грозите, что редакторы никогда не увидят Вас. Это напрасно. Назвавшись груздем, полезай в кузов. Уж коли хотите заниматься всерьез литературой, то идите напролом, ничтоже сумняся и не падая духом перед неудачами. Простите за сентенции.

В среду или в четверг я уезжаю из Москвы. Мой адрес (для простой корреспонденции): ст. Лопасня, Москов.--Курск. Я купил себе имение. Через 1--2 года оно будет продаваться с аукциона, так как я купил его с переводом банковского долга. Это я сделал глупость. Если Вы перестанете на меня сердиться и пожелаете прислать мне рукопись, то посылайте ее в виде простого письма на Лопасню или же заказною бандеролью в Серпухов.

Желаю Вам всего хорошего и полного успеха. Пожалуйста, поклонитесь Надежде Алексеевне¹. Когда буду в Петербурге, то непременно побываю у нее. А какие славные лебеди у Сергея Николаевича! На выставке видел.

Искренно уважающий и преданный

А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 21--23; Акад., т. 5, No 1126.

¹ Худековой, сестре Л. А. Авиловой. Имение Худековых находилось в Скопинском уезде Рязанской губернии.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

19 марта 1892 г. Мелихово

Ст. Лопасня, 19 март.

Уважаемая Лидия Алексеевна, рассказ Ваш, если хотите печататься в иллюстрированных журналах, можно послать в "Север" или во "Всемирную иллюстрацию", В первом редактирует Вл. Тихонов, во второй, кажется, Ясинский. Оба люди доброжелательные и внимательные.

Ваш рассказ "В дороге" читал¹. Если бы я был издателем иллюстрированного журнала, то напечатал бы у себя этот рассказ с большим удовольствием. Только вот Вам мой читательский совет: когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее -- это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны.

Впрочем, не слушайте меня, я плохой критик. У меня нет способности ясно формулировать свои критические мысли. Иногда несу такую чепуху, что просто смерть. Если желаете обращаться в иллюстрированные редакции через меня, то я продолжаю быть к Вашим услугам. Только не адресуйте Ваших рукописей на Лопасню, а то они до лета пролежат в Серпухове вместе с другими ваказными письмами и бандеролями, которые давно уже ждут меня там. Заказные письма адресуйте так: г. Алексин. Тульск. губ. М. П. Чехову. Брат бывает у меня каждую неделю -- письма в Алексине не залежатся.

Ваше письмо огорчило меня в поставило в туник. Вы пишете о каких-то "странных вещах", которые я будто бы говорил у Лейкина, затем -- просите во имя уважения к женщине не говорить о Вас "в этом духе" и, наконец, даже -- "за одну эту доверчивость легко обдать грязью"... Что сей сон значит?² Я и грязь... Мое достоинство не позволяет мне оправдываться; к тому же обвинения Ваши слишком неясны, чтобы в них можно было разглядеть пункты для самозащиты. Насколько могу понять, дело идет о чьей-нибудь сплетне. Так, что ли? Убедительно прошу Вас (если Вы доверяете мне не меньше, чем сплетникам), не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у вас в Петербурге. Или же если нельзя не верить, то уж верьте всему, не в розницу, а оптом: и моей женитьбе на пяти миллионах, и моим романам с женами моих лучших друзей и т. п. Успокойтесь, бога ради. Если я недостаточно убедителен, то поговорите с Ясинским, который после юбилея вместе со мною был у Лейкина. Помню, оба мы, я и он, долго говорили о том, какие хорошие люди Вы и Ваша сестра... Мы оба были в юбилейном подпитии, но если бы я был пьян как сапожник или сошел с ума, то и тогда бы не унизился до "этого духа" и "грязи" (поднялась же у Вас рука начертать это словечко!), будучи удержан привычною порядочностью и привязанностью к матери, сестре и вообще х женщинам. Говорить дурно о Вас да еще при Лейкине!

Впрочем, бог с Вами. Защищаться от сплетен -- это все равно что просить у жида взаймы: бесполезно. Думайте про меня, как хотите.

У меня только одна вина. Вот она. Когда-то я получил от Вас письмо, в котором Вы делали мне запрос по поводу идеи какого-то нестоящего моего рассказа. Будучи тогда с Вами мало знаком и забыв, что Ваша фамилия по иужу -- Авилова, я забросил Ваше письмо, а марку прикарманил -- так я поступаю вообще со всеми запросами, а наипаче же с дамскими. Потом же в Петербурге, когда Вы намекнули мне насчет этого письма, мне вспомнилась Ваша подпись, и я почувствовал себя виноватым.

Живу я в деревне. Холодно. Бросаю снег в пруд и с удовольствием помышляю о своем решении -- никогда не бывать в Петербурге.

Желаю Вам всего хорошего.

Искренно преданный и уважающий

А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 33--35 (частично); ПССП, т. XV, с. 345--346; Акад., т. 5, No 1141.

¹ Напечатан в "Петербургской газете", 1892, No 73,15 марта.

² Как вспоминала Авилова, она упрекала Чехова, будто на юбилейном ужине (1 января 1892 г. отмечалось 25-летие "Петербургской газеты") он говорил, что увезет ее от мужа (Чехов в восп., с. 212).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

29 апреля 1892 г. Мелихово

29 апр. Ст. Лопасня.

Уважаемая Лидия Алексеевна, отродясь я не писал стихов. Впрочем, раз только написал в альбом одной девочке басню, но это было очень, очень давно¹. Басня жива еще до сих пор, многие знают ее наизусть, но девочке уже 20 лет, и сам я, покорный общему закону², изображаю уже из себя старую литературную собаку, смотрящую на стихоплетство свысока и с зевотой. Вероятно, под моей вывеской пишет однофамилец или самозванец. Чеховых много.

Да, в деревне теперь хорошо. Не только хорошо, но даже изумительно. Весна настоящая, деревья распускаются, жарко. Поют соловьи и кричат на разные голоса лягушки. У меня ни гроша, но я рассуждаю так: богат не тот, у кого много денег, а тот, кто имеет средства жить теперь в роскошной обстановке, какую дает ранняя весна. Вчера я был в Москве, но едва не задохнулся там от скуки и всяких напастей. Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама³, узнала себя в двадцатилетней героине моей "Попрыгуньи" ("Север", No 1 и 2), и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика -- внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником.

Кончаю повесть, очень скучную, так как в ней совершенно отсутствуют женщина и элемент любви⁴. Терпеть не могу таких повестей, написал же как-то нечаянно, по легкомыслию. Могу прислать Вам оттиск, если буду знать Ваш адрес после июня.

Хочется написать и комедию⁵, но мешает сахалинская работа.

Желаю Вам всего хорошего; главное -- будьте здоровы.

Да! Как-то писал я Вам, что надо быть равнодушным, когда пишешь жалостные рассказы. И Вы меня не поняли. Над рассказами можно и плакать, и стенать, можно страдать заодно со своими героями, но, полагаю, нужно это делать так, чтобы читатель не заметил. Чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление. Вот что я хотел сказать.

Искренно преданный

А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 64--66; Акад., т. 5, No 1171.

¹ "Шли однажды через мостик жирные китайцы" -- в альбом Саше Киселевой (1885). Известны и некоторые другие стихотворения Чехова, не опубликованные при его жизни и не предназначавшиеся для печати (Акад., Соч., т. 18, с. 7--12, 82--83).

² Цитата из стихотворения Пушкина "Вновь я посетил..." (1835).

³ С. П. Кувшинникова.

⁴ "Палата No 6".

⁵ Вероятно, "Портсигар" (написана не была). О этом замысле Чехов сообщал А. С. Суворину 4 июня 1892 г.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

12 февраля 1895 г. Петербург

Многоуважаемая Лидия Алексеевна!

Вы не правы, говоря, что я у Вас скучал бессовестно¹. Я не скучал, а был несколько подавлен, так как по лицу Вашему видел, что Вам надоели гости. Мне хотелось обедать у Вас, но вчера Вы не повторили приглашения, и я вывел заключение опять-таки, что Вам надоели гости.

Буренина я не видел сегодня и, вероятно, не увижусь с ним², так как постараюсь завтра уехать к себе в деревню. Посылаю Вам книжку и тысячу душевных пожеланий и благословений. Пишите роман.

Искренно преданный

А. Чехов.

ПССП, т. XVI, с. 214; Акад., т. 6, No 1526, с неточной датой: 14 февраля 1895 г. (исправлено в Акад., т. 12, с. 425).

¹ Чехов был у Авиловой 11 февраля 1895 г. Об этой встрече см. воспоминания Авиловой (Чехов в восп., с. 224--230).

² У Буренина находились рассказы Авиловой "Власть" и "Ко дню ангела", предназначавшиеся для "Нового времени". 15 февраля 1895 г. в записке, адресованной Чехову, он заметил, что первый "напечатать, конечно, можно, а еще лучше не печатать"; другой рассказ -- еще не прочтен. В тот же день Буренин передал рукописи Чехову.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

15 февраля 1895 г. Петербург

15 февр.

Несмотря даже на то, что в соседней комнате пели Маркони и Баттистини¹, оба Ваши рассказа я прочел с большим вниманием. "Власть" милый рассказ, но будет лучше, если Вы изобразите не земского начальника, а просто помещика². Что же касается "Ко дню ангела", то это не рассказ, а вещь, и притом громоздкая вещь. Вы нагромоздили целую гору подробностей, и эта гора заслонила солнце. Надо сделать или большую повесть, этак в листа четыре, или же маленький рассказ, начав с того момента, когда барина несут в дом.

Резюме: Вы талантливый человек, но Вы отяжелели, или, выражаясь вульгарно, отсырели и принадлежите уже к разряду сырых литераторов. Язык у Вас изысканный, как у стариков. Для чего это Вашей героине понадобилось ощупывать палкой прочность поверхности снега? И зачем прочность? Точно дело идет о сюртуке или мебели. (Нужно плотность, а не прочность.) И поверхность снега тоже неловкое выражение, как поверхность муки или поверхность песку. Затем встречаются и такие штучки: "Никифор отделился от столба ворот" или "крикнул он и отделился от стены".

Пишите роман. Пишите роман целый год, потом полгода сокращайте его, а потом печатайте. Вы мало отделываете, писательница же должна не писать, а вышивать на бумаге, чтобы труд был кропотливым, медлительным.

Простите за сии наставления. Иногда приходит желание напустить на себя важность и прочесть нотацию. Сегодня я остался или, вернее, был оставлен, завтра непременно уезжаю. Желаю Вам всего, всего хорошего.

Искренно преданный

А. Чехов.

Письма, т. 4, с. 359--360; Акад., т. 6, No 1528.

¹ В этот приезд Чехов жил у Сувориных. 15 февраля у них был музыкальный вечер: пели итальянские артисты.

² Напечатан позднее в сборнике Л. Авиловой "Власть" и другие рассказы" (М., "Посредник", 1906).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

17 января 1896 г. Мелихово

17 янв. Лопасня, Московск. губ.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, я должен был неожиданно уехать из Петербурга -- к великому моему сожалению. Узнав от Надежды Алексеевны, что Вы издали книжку, я собрался было к Вам, чтобы получить детище Ваше из собственных Ваших рук, но судьба решила иначе: я опять на лоне природы.

Книжку Вашу получил в день своего отъезда. Прочесть ее еще не успел и потому могу говорить только об ее внешности: издана она очень мило и выглядит симпатично.

После 20--25, кажется, я опять поеду в Петербург и тогда явлюсь к Вам, а пока позвольте пожелать Вам всего хорошего. Почему вы назвали меня "гордым" мастером?¹ Горды только индюки.

Гордому мастеру чертовски холодно. Мороз 20R.

Ваш А. Чехов.

Я сегодня именинник -- и все-таки мне скучно.

"Русские ведомости", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, т. 4, с. 433; Акад., т. 6, No 1642.

¹ Свою книгу "Счастливец" и другие рассказы" (СПб., 1896), подаренную Чехову, Авилова надписала: "Гордому мастеру от подмастерья".

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

6(18) октября 1897 г. Ницца

6 окт.

Ваше письмо пошло из Лопасни в Биарриц, оттуда прислали мне его в Ниццу. Вот мой адрес: France, Nice, Pension Russe. Фамилия моя пишется так: Antoine Tchekhoff. Пожалуйста, напишите мне еще что-нибудь; и если напечатали что-нибудь свое, то пришлите. Кстати сообщите Ваш адрес. Это письмо посылаю через Потапенко.

Вы сетуете, что герои мои мрачны. Увы, не моя в том вина! У меня выходит это невольно, и когда я пишу, то мне не кажется, что я пишу мрачно; во всяком случае, работая, я всегда бываю в хорошем настроении. Замечено, что мрачные люди, меланхолики пишут всегда весело, а жизнерадостные своими писаниями нагоняют тоску. А я человек жизнерадостный; по крайней мере первые 30 лет своей жизни прожил, как говорится, в свое удовольствие.

Здоровье мое сносно по утрам и великолепно по вечерам. Ничего не делаю, не пишу, и не хочется писать. Ужасно обленился.

Будьте здоровы и счастливы. Жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

За границей проживу, вероятно, всю зиму.

Письма, т. 5, с. 88; Акад., т. 7, No 2127.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

3(15) ноября 1897 г. Ницца

3 ноябрь. Pension Russe, Nice.

Ах, Лидия Алексеевна, с каким удовольствием я прочитал Ваши "Забытые письма"¹. Это хорошая, умная, изящная вещь. Это маленькая, куцая вещь, но в ней пропасть искусства и таланта, и я не понимаю, почему Вы не продолжаете именно в этом роде. Письма -- это неудачная, скучная форма, и притом легкая, но я говорю про тон, искреннее, почти страстное чувство, изящную фразу... Гольцев был прав, когда говорил, что у Вас симпатичный талант, и если Вы до сих пор не верите этому, то потому, что сами виноваты. Вы работаете очень мало, лениво. Я тоже ленивый хохол, но ведь в сравнении с Вами я написал целые горы! Кроме "Забытых писем", во всех рассказах так и прут между строк неопытность, неуверенность, лень. Вы до сих пор еще не набили себе руку, как говорится, и работаете, как начинающая, точно барышня, пишущая по фарфору. Пейзаж Вы чувствуете, он у Вас хорош, но Вы не умеете экономить, и то и дело он попадается на глаза, когда не нужно, и даже один рассказ совсем исчезает под массой пейзажных обломков, которые грудой навалены на всем протяжении от начала рассказа до (почти) его середины. Затем, Вы не работаете над фразой; ее надо делать -- в этом искусство. Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от "по мере того", "при помощи", надо заботиться об ее музыкальности и не допускать в одной фразе почти рядом "стала" и "перестала". Голубушка, ведь такие словечки, как "Безупречная", "На изломе", "В лабиринте" -- ведь это одно оскорбление. Я допускаю еще рядом "казался" и "касался", но "безупречная" -- это шероховато, неловко и годится только для разговорного языка, и шероховатость Вы должны чувствовать, так как Вы музыкальны и чутки, чему свидетели -- "Забытые письма". Газеты с Вашими рассказами сохраню и пришлю Вам при оказии, а Вы, не обращая внимания на мою критику, соберите еще кое-что и пришлите мне.

Пока была хорошая погода, все было благополучно; теперь же, когда идет дождь и посуровело, опять першит, опять показалась кровь, такая подлость.

Я пишу, но пустячки. Уже послал в "Русские ведомости" два рассказа².

Будьте здоровы. Крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 106--107; Акад., т. 7, No 2156.

¹ Авилова послала Чехову в Ниццу вырезки из газет 1897 г. "О своими рассказами "Забытые письма", "Безупречная", "На изломе", "В лабиринте".

² "В родном углу" и "Печенег".

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

10 июля 1898 г. Мелихово

10 июль.

Вы хотите только три слова, а я хочу написать их двадцать.

В Скопинском уезде я не был и едва ли поеду туда¹. Живу я у себя дома, кое-что пописываю -- стало быть, занят². И много гостей, которые меня не пускают.

Здоровье мое недурно. За границу я едва ли поеду, так как у меня нет денег и взять их негде.

Теперь о Вас. Что Вы поделываете? Что пишете? Я часто слышу о Вас так много хорошего, и мне грустно, что в одном из своих писем я критиковал Ваши рассказы ("На изломе") и этой ненужной суровостью немножко опечалил Вас. Мы с Вами старые друзья; по крайней мере, я хотел бы, чтобы это было так. Я хотел бы, чтобы Вы не относились преувеличенно строго к тому, что я иногда пишу Вам. Я человек не серьезный; как Вам известно, меня едва даже не забаллотировали в "Союзе писателей" (и Вы сами положили мне черный шар)³. Если мои письма бывают иногда суровы или холодны, то это от несерьезности, от неуменья писать письма; прошу Вас снисходить и верить, что фраза, которою Вы закончили Ваше письмо: "если Вам хорошо, то Вы и ко мне будете добрее",-- эта фраза строга не по заслугам. Итак, я хотел бы, чтобы Вы прислали мне что-нибудь Ваше -- оттиск или просто в рукописи. Ваши рассказы я всегда читаю с большим удовольствием. Буду ждать.

Больше писать не о чем, но так как Вам во что бы то ни стало хочется видеть мою подпись с большим хвостом вниз, как у подвешенной крысы, и так как на той странице уже не осталось места для хвоста, то приходится так или иначе дотянуть до этой страницы. Будьте здоровы. Крепко жму Вам руку и от всей души благодарю за письмо.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 205--206; Акад., т. 7, No 2345.

¹ За границей Чехов виделся с семьей Худековых, которые приглашали его погостить летом у них в Скопинском уезде.

² Чехов работал над рассказами "Крыжовник" и "О любви".

3 Избранив Чехова в "Союз взаимопомощи русских писателей в ученых" 31 октября 1897 г. действительно сопровождалось сложностями (именно в то время развернулась острая полемика вокруг "Мужиков!"). Авилова была избрана в Союз раньше -- 4 апреля 1897 г.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

30 августа 1898 г. Мелихово

30 авг.

Я поеду в Крым, потом на Кавказ и, когда там станет холодно, поеду, вероятно, куда-нибудь за границу. Значит, в Петербург не попаду.

Уезжать мне ужасно не хочется. При одной мысли, что я должен уехать, у меня опускаются руки и нет охоты работать. Мне кажется, что если бы эту зиму я провел в Москве или в Петербурге и жил бы в хорошей теплой квартире, то совсем бы выздоровел, а главное, работал бы так (т. е. писал бы), что, извините за выражение, чертям бы тошно стало.

Это скитальческое существование, да еще в зимнее время,-- зима за границей отвратительна,-- совсем выбило меня из колеи.

Вы неправильно судите о пчеле. Она сначала видит яркие, красивые цветы; а потом уже берет мед.

Что же касается всего прочего -- равнодушия, скуки, того, что талантливые люди живут и любят только в мире своих образов и фантазий,-- могу сказать одно: чужая душа потемки¹.

Погода сквернейшая. Холодно и сыро.

Крепко жму Вам руку. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

"Русские ведомости", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, т. 5, с. 214; Акад., т. 7, No 2384.

¹ Увидев в рассказе "О любви" "художественную оценку своей личности", Авилова отправила Чехову "неласковое" письмо. В своих воспоминаниях она приводила отрывок из него: "Сколько тем нужно найти для того, чтобы печатать один том за другим повестей и рассказов. И вот писатель, как пчела, берет мед, откуда придется... Писать скучно, надоело, но рука "набита" и равнодушно, холодно описывает чувства, которых уже не может переживать душа, потому что душу вытеснил талант. И чем холодней автор, тем чувствительней и трогательнее рассказ. Пусть читатель или читательница плачет над ним. В этом искусство" (Чехов в восп., с. 275).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

5 февраля 1899 г. Ялта

5 февр.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, я к Вам с большой просьбой, чрезвычайно скучной -- не сердитесь, пожалуйста. Будьте добры, наймите какого-нибудь человека или благонравную девицу и поручите переписать мои рассказы, напечатанные когда-то в "Петербургской газете". И также походатайствуйте, чтобы в редакции "Петербургской газеты" позволили отыскать мои рассказы и переписать, так как отыскивать и переписывать в Публичной библиотеке очень неудобно. Если почему-либо просьба эта моя не может быть исполнена, то, пожалуйста, пренебрегите, я в обиде не буду; если же просьба моя более или менее удобоисполнима, если у Вас есть переписчик, то напишите мне, и я тогда пришлю Вам список рассказов, которых не нужно переписывать. Точных дат у меня нет, я забыл даже, в каком году печатался в "Петербургской газете", но когда Вы напишете мне, что переписчик есть, я тотчас же обращусь к какому-нибудь петербургскому старожилу-библиографу, чтобы он потрудился снабдить Вас точными датами¹.

Умоляю Вас, простите, что я беспокою Вас, наскучаю просьбой; мне ужасно совестно, но, после долгих размышлений, я решил, что больше мне не к кому обратиться с этой просьбой. Рассказы мне нужны; я должен вручить их Марксу, на основании заключенного между нами договора, а что хуже всего -- я должен опять читать их, редактировать и, как говорит Пушкин, "с отвращением читать жизнь мою"...²

Как Вы поживаете? Что нового?

Мое здоровье порядочно, по-видимому; как-то среди зимы пошла кровь, но теперь опять ничего, все благополучно.

По крайней мере, напишите, что Вы не сердитесь, если вообще не хотите писать.

В Ялте чудесная погода, но скучно, как в Шклове. Я точно армейский офицер, заброшенный на окраину. Ну, будьте здоровы, счастливы, удачливы во всех Ваших делах. Поминайте меня почаще в Ваших святых молитвах³, меня многогрешного.

Преданный А. Чехов.

Теперь меня будет издавать не Суворин, а Маркс. Я теперь "марксист".

"Голос Москвы", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, т. 5, с. 334--336; Акад., т. 8, No 2630.

¹ Сотрудничество в "Петербургской газете" началось в декабре 1884 г. (фельетоны "Дело Рыкова и комп."). 6 мая 1885 г. появился рассказ "Последняя могиканша", и с тех пор Чехов регулярно печатался в газете по 1887 г.

² Неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Воспоминание" (1828).

³ Перефразировка слов Гамлета из трагедии В. Шекспира (д. III, сц. I).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

18 февраля 1899 г. Ялта

18 февр.

Как-то, месяца 2--3 назад, я составил список рассказов, которых не нужно переписывать, и послал этот список в Москву. Теперь я требую его назад, но если в течение 5--6 дней мне не возвратят его, то я составлю другой и пришлю Вам, матушка. За Вашу готовность помочь мне и за милое, доброе письмо шлю Вам большое спасибо, очень, очень большое. Я люблю письма, написанные не в назидательном тоне.

Вы пишете, что у меня необыкновенное уменье жить. Может быть, но бодливой корове бог рог не дает. Какая польза из того, что я умею жить, если я все время в отъезде, точно в ссылке. Я тот, что по Гороховой шел и гороху не нашел¹, я был свободен и не знал свободы, был литератором и проводил свою жизнь поневоле не с литераторами; я продал свои сочинения за 75 тыс. и уже получил часть денег, но какая мне от них польза, если вот уже две недели, как я сижу безвыходно дома и не смею носа показать на улицу. Кстати о продаже. Продал я Марксу прошедшее, настоящее и будущее; совершил я сие, матушка, для того, чтобы привести свои дела в порядок. Осталось у меня 50 тыс., которые (я получу их окончательно лишь через два года) будут мне давать ежегодно 2 тыс., до сделки же с Марксом книжки давали мне около 3 1/3 тыс. ежегодно, а за последний год я, благодаря, вероятно, "Мужикам", получил 8 тыс.! Вот Вам мои коммерческие тайны. Делайте из них какое угодно применение, только не очень завидуйте моему необыкновенному уменью жить.

Все-таки, как бы ни было, если попаду в Монте-Карло, непременно проиграю тысячи две -- роскошь, о которой я доселе не смел и мечтать. А может быть, я и выиграю? Беллетрист Иван Щеглов называет меня Потемкиным и тоже восхваляет меня за уменье жить. Если я Потемкин, то зачем же я в Ялте, зачем здесь так ужасно скучно? Идет снег, метель, в окна дует, от печки идет жар, писать не хочется вовсе, и я ничего не пишу.

Вы очень добры. Я говорил уж это тысячу раз и теперь опять повторяю.

Будьте здоровы, богаты, веселы и да хранят Вас небеса. Крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

"Голос Москвы", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, 1. 5, с. 349-350; Акад., т. 8, No 2648.

¹ Из оперетты-водевиля П. И. Григорьева 1-го "Комедия с дядюшкой" (1846).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

26 февраля 1899 г. Ялта

26 февр.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, посылаю список рассказов, которых не нужно переписывать. Скажите моему переписчику, что я сострадаю ему всей душой. Все мало-мальски порядочные и сносные рассказы уже давно выбраны, и остались непереписанными только плохие, очень плохие и отвратительные, которые мне нужны теперь только потому, что на основании 6 пункта договора я обязан сдать их г. Марксу.

Каждый рассказ переписывается на особой тетрадке с полями, на одной стороне; формат -- четверть листа. На каждом рассказе NB: такой-то год, такой-то No.

А это большое удовольствие сознавать, что мне уже не придется для каждой новой книжки придумывать название. Будут просто "Рассказы", том I, том II и т. д. Маркс хочет дать мой портрет, но я упираюсь. Обещает издать прекрасно. Увидим, если живы будем. Новое издание, по всей вероятности, выйдет не раньше августа.

Дней 5--6 назад я послал Вам письмо, а сегодня пишу опять. Что нового в Петербурге и в литературе? Нравится ли Вам Горький? Горький, по-моему, настоящий талант, кисти и краски у него настоящие, но какой-то невыдержанный, залихватский талант. У него "В степи" великолепная вещь. А Вересаев и Чириков мне совсем не нравятся. Это не писанье, а чириканье; чирикают и надуваются¹. И писательница Авилова мне не нравится за то, что мало пишет. Женщины-писательницы должны писать много, если хотят писать; вот Вам пример -- англичанки. Что это за чудесные работницы. Но я, кажется, ударился в критику; боюсь, что в ответ Вы напишете мне что-нибудь назидательное.

Сегодня погода очаровательная, весенняя. Птицы кричат, цветут миндаль и черешни, жарко. Но все-таки надо бы на север. В Москве в 18-й раз идет "Чайка"; говорят, поставлена она великолепно².

Будьте здоровы, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

"Голос Москвы", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, Т. 5, с. 354--355; Акад., т. 8, No 2662.

¹ См. переписку с Горьким, с. 305, 306.

² В Художественном театре.

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

9 марта 1899 г. Ялта

9 март.

Матушка, тетрадки с переписанными рассказами присылайте мне; я буду переделывать, а то, чего переделывать нельзя,-- бросать в реку забвения. К числу рассказов, которых переписывать не нужно, прибавьте еще "Козлы отпущения", "Сонная одурь", "Писатель".

В съезде писателей участвовать я не буду¹. Осенью буду в Крыму или за границей, конечно, если буду жив и свободен. Все лето проживу у себя в Серпуховском уезде. Кстати: в каком уезде Тульской губернии Вы купили себе имение? В первые два года после покупки приходится трудно, минутами бывает даже очень нехорошо, но потом все мало-помалу сводится к нирване, сладостной привычке. Я купил имение в долг, мне было очень тяжело в первые годы (голод, холера), потом же все обошлось, и теперь приятно вспомнить, что у меня где-то около Оки есть свой угол. С мужиками я живу мирно, у меня никогда ничего не крадут, и старухи, когда я прохожу по деревне, улыбаются или крестятся. Я всем, кроме детей, говорю вы, никогда не кричу, но главное, что устроило наши добрые отношения,-- это медицина. Вам в имении будет хорошо, только, пожалуйста, не слушайте ничьих советов, ничьих запугиваний и в первое время не разочаровывайтесь и не составляйте мнения о мужиках; ко всем новичкам мужики в первое время относятся сурово и неискренне, особенно в Тульской губернии. Есть даже поговорка: он хороший человек, хотя и туляк.

Видите, вот Вам и нечто назидательное, матушка. Довольны?

Знакомы ли Вы с Л. Н. Толстым? Далеко ли Ваше имение будет от Толстого? Если близко, то я Вам завидую. Толстого я люблю очень. Говоря о новых писателях, Вы в одну кучу свалили и Мельшина. Это не так. Мельшин стоит особняком, это большой, не оцененный писатель, умный, сильный писатель, хотя, быть может, и не напишет больше того, что уже написал². Куприна я совсем не читал. Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать³. "Смиренные ⁴ -- хороши, хотя можно было бы обойтись без Бухвостова, который своим присутствием вносит в рассказ элемент напряженности, назойливости и даже фальши. Короленко чудесный писатель. Его любят -- и недаром. Кроме всего прочего, в нем есть трезвость и чистота.

Вы спрашиваете, жалко ли мне Суворина. Конечно, жалко. Его ошибки достаются ему недешево⁵. Но тех, кто окружает его, мне совсем не жалко.

Однако я расписался. Будьте здоровы. Благодарю Вас от всей души, от всего сердца.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 365--367; Акад., т. 8, No 2677.

¹ Съезд Союза взаимопомощи русских писателей и ученых предполагался осенью 1899 г. Не состоялся (министерство внутренних дел не дало разрешения).

¹ П. Ф. Якубович (Мельшин) выпустил в 1896--1899 гг. два тома книги "В мире отверженных (Записки бывшего каторжника)".

³ Чехов имеет в виду рассказы Горького "Каин и Артем" ("Мир божий", 1899, No 1) и "Финоген Ильич" ("Журнал для всех", 1899, No 2). С февраля начал печататься "Фома Гордеев", но Чехов его не читал, дожидаясь окончания публикации.

⁴ Рассказ В. Г. Короленко.

⁵ А. С. Суворину предстоял литературный "суд чести" (см. переписку с Сувориным, т. 1, с. 267--269).

ЧЕХОВ -- Л. Л. АВИЛОВОЙ

23 марта 1899 г. Ялта

23 март.

Вы не хотите благодарностей, но все же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности. Все прекрасно, лучше и быть не может. Один переписчик пишет "скажитѣ", но это не беда; к тому же, быть может, это так и напечатано в "Петербургской газете". Цена очень подходящая, срок какой угодно, но не позже весны; желательно все получить до конца мая.

С Сергеенко я учился вместе в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик; таким он был до 30--35 лет, печатал в "Стрекозе" стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни, и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем -- и все пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель. Если нужно завещать, продать навеки и т. п., то обращайтесь к нему. Человек он добрый.

В Вашем письме две новости: 1) Вы похудели? и 2) Вы писали о "Чайке"? Где и когда? Что Вы писали?¹

Выбирайте и располагайте материал в Вашей новой книжке сами. Надо обходиться без нянюшек.

У меня ничего нового. Хочу купить матери в Москве небольшой дом и не знаю, как это сделать. Хочу уехать в Москву -- и меня не пускают. Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступать в философы.

Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но все же я люблю его.

В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек -- и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится.

Будьте здоровы, дай Вам бог счастья. Еще раз благодарю и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

"Голос Москвы", 1910, No 13, 17 января (частично); Письма, Т. 5, с. 373--375; Акад., т. 8, No 2693.

¹ О "Чайке" Авилова поместила восторженное "Письмо в редакцию" ("Петербургская газета", 1896, No 290, 20 октября) сразу после неудачной премьеры. Двоюродный брат Георгий Митрофанович в письме от 4 ноября 1896 г. обращал внимание Чехова на эту статью, но тогда Чехов не хотел читать газетные отзывы о постановке.

Л. А. АВИЛОВА -- ЧЕХОВУ

5 февраля 1904 г. Петербург

Глубокоуважаемый Антон Павлович,

я боюсь, что моя просьба покажется Вам странной, но выражу ее прямо, без предисловия, чтобы не отнимать у Вас лишнего времени. Я решилась просить Вас, и многих других, пожертвовать какой-нибудь маленький рассказик, хотя бы страничку, в сборник на помощь раненным на войне. Что-нибудь, что у Вас есть и что Вам не пригодится. Стоит Вам только захотеть и поискать.

Несколько дней я мучилась, придумывая: чем моя просьба могла бы раздражить или возмутить? Не знаю. Я и решилась. Будь что будет!

Не подумаете же Вы, что мне это нужно из какой-нибудь личной корыстной цели? На это я надеюсь.

Будьте добры, ответьте мне двумя словами во всяком случае.

Если Вы согласны принципиально, то я Вам напишу подробно, как и что я задумала.

Преданная Вам

Л. Авилова.

5-ого фев. 1904 г. Петербург. Николаевская 75.

Публикуется впервые (ГБЛ).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

7 февраля 1904 г. Москва

7 февр. 1904.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, в настоящее время у меня нет (и не предвидится) ни одной такой строки, которую я мог бы предложить Вам для сборника.

8 начале Великого поста я поеду к себе в Ялту, там пороюсь в бумагах, но не обнадеживаю, так как едва ли найду что-нибудь.

Если Вы не прочь выслушать мое мнение, то вот оно: сборники составляются очень медленно, туго, портят составителю настроение, но идут необыкновенно плохо. Особенно сборники такого типа, как Вы собираетесь издать, т. е. из случайного материала. Простите мне, бога ради, эти непрошеные замечания, но я бы повторил их пять, десять, сто раз, и если бы мне удалось удержать Вас, то я был бы искренно рад. Ведь пока Вы работаете над сборником, можно иным путем собрать тысячи, собрать не постепенно, через час по столовой ложке, а именно теперь, в горячее время, когда не остыло еще желание жертвовать. Если хотите сборник во что бы то ни стало, то издайте небольшой сборник ценою в 25--40 коп., сборник изречений лучших авторов (Шекспира, Толстого, Пушкина, Лермонтова и проч.) насчет раненых, сострадания к ним, помощи и проч., что только найдется у этих авторов подходящего. Это и интересно, и через 2--3 месяца можно уже иметь книгу, и продастся очень скоро.

Простите за советы, не возмущайтесь.

Кстати сказать, в настоящее время печатается не менее 15 сборников, как и печаталось.

Вы не упоминаете о Вашем здоровье, значит, оно у Вас хорошо, чего Вам от души желаю.

Будьте здоровы. Желаю Вам всего, всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 359--360; Акад., т. 12, No 4317.

Л. А. АВИЛОВА -- ЧЕХОВУ

Около 10 февраля 1904 г. Петербург

Сию минуту получила Ваш ответ, многоуважаемый Антон Павлович, и очень, очень Вам за него благодарна. Я боялась возмутить Вас; Вы пишете: "простите за совет, не возмущайтесь". Я боялась очень искренно, очень мучительно, а Вы отлично знали, что я не только не возмущусь, а буду Вам бесконечно благодарна за все.

Не знаю, что я буду делать. Жду еще ответа от Л. Н. Толстого. С Боборыкиным я в постоянной и частой переписке. Мы пишем друг другу "дорогой друг", но я уверена, что он мне откажет и не поймет меня. И он-то уж наверно возмутится. А Л. Н.? Когда я писала Вам и ему, я разорвала корзину бумаги.

И вот Вы ответили мне не так, как я боялась. Ошибаюсь я? Мне кажется, что Вы поняли, что я не решилась бы просить, выставляться, если бы у меня напряжение не было доведено до крайности, если бы я окончательно не измучилась от бездеятельности, от невозможности сделать хотя что-нибудь, чтобы заслужить немного покоя. Увы! мне суждено всю жизнь порываться так или иначе и потом долго, иногда годами страдать от стыда, презирать себя до того, что и жалости к себе не чувствуешь. Одно чувствуешь: ничего поправить нельзя! Слова -- пустой звук. Словами же самое чистое, святое, дорогое чувство облекается в какую-то пошлую, захватанную форму и передается людям.

О, даю Вам слово! если я не ошиблась, если в Ваших немногих строках не было сухости и строгости, не было осуждения (или Вы скрыли?) -- я заслужила это! Я всегда была очень неловка. Может быть, и теперь. Но я знаю, я не буду жалеть об этом письме. Я хочу и могу теперь сказать еще больше: Вам, Антон Павлович, я многим обязана.

Я не знаю, что я теперь буду делать. Идти туда -- глупо и бесполезно. Я уже не молода и силы у меня мало. Главное -- силы мало. Все ушло ни на что, и остальное уйдет так же. Когда я решила издавать сборник, мне было хорошо, что это мне было так трудно.

Я знаю, что мое письмо опять-таки издерганное. Но это оттого, что я сегодня глупо счастлива. Я уже давно не пишу издерганных писем, я выучилась застегивать на все пуговицы свой нравственный вицмундир. Пять лет. Я бы очень хотела видеть Вас, рассказать Вам и многое снять с себя, что мне так ненавистно. И в особенности в мои годы, когда жизнь прошла -- сознавать себя все еще смешной и жалкой так тяжело! Точно позор. А я, по совести, не чувствую, что заслужила его.

Простите мне, Антон Павлович, всю эту мою непрошеную откровенность. Я ухватилась за случай. Но я не искала его. Я все боялась, что я умру и не успею сказать Вам, что я Вас всегда глубоко уважала, считала лучшим из людей. И что я же оклеветала себя в Вашем мнении. Так вышло. И это было самое крупное горе моей жизни. Теперь пора это сказать.

Крепко жму Вашу руку. Благодарю Вас, если я даже ошиблась. И помните, мне дорога была бы не только Ваша дружба (я не смею рассчитывать на нее), но каждое Ваше слово хотя бы снисходительного участия. Мне не надо, чтобы Вы меня простили, я хочу, чтобы Вы меня поняли.

Ваша Л. Авилова.

Можно мне Вам еще написать про сборник, если Л. Н. даст? Тогда все-таки -- сборник. Не возвращать же. Как Вы думаете? Ведь Вам теперь не неприятно, если я напишу еще?

Про то я теперь все сказала, и все это кончено. Да? Я хочу так верить.

Публикуется впервые (ГБЛ).

ЧЕХОВ -- Л. А. АВИЛОВОЙ

14 февраля 1904 г. Москва

14 февр. 1904,

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, завтра я уезжаю в Ялту. Если вздумаете написать мне, то я буду Вам очень благодарен.

Если Вы не издаете сборника, если так решили, то я очень рад. Редактировать и издавать сборники беспокойно, утомительно, доходы же обыкновенно неважные, часто убытки. По-моему, лучше всего напечатать в журнале свой рассказ и потом гонорар пожертвовать в пользу Красного Креста.

Простите, я замерз, только что вернулся из Царицына (ехал на извозчике, так как не идут поезда, что-то там сошло с рельсов), руки плохо пишут, да и укладываться нужно. Всего Вам хорошего, главное -- будьте веселы, смотрите на жизнь не так замысловато; вероятно, на самом деле она гораздо проще. Да и заслуживает ли она, жизнь, которой мы не знаем, всех мучительных размышлений, на которых изнашиваются наши российские умы,-- это еще вопрос.

Крепко жму руку и шлю сердечное спасибо за письмо. Будьте здоровы и благополучны.

Преданный А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 363; Акад., т. 12, No 4324.

Л. А. АВИЛОВА -- ЧЕХОВУ

1 марта 1904 г. Петербург

На днях получила ответ от Льва Николаевича¹. "Я всем отказываю и не могу, не оскорбив, сделать исключение". В этом суть письма и решение, которое я хотела сообщить Вам, Антон Павлович.

Значит, все кончено. В конце: "так, пожалуйста, не сердитесь на меня и сохраните обо мне такую же добрую память, как и я о Вас".

Вышло, что я осталась в чистом барыше для себя лично. Все совершенно неожиданное и радостное для меня. Л. Н. написал мне так, будто все сразу понял. Даже рассказы мои похвалил. Будто и не мне письмо.

Выходит, что я ловко примазалась к "раненым". Вы этого не подумаете? тем более что я Вам же хвастаюсь.

А я умею устраивать изредка такие штучки. В прошлом году у меня был Алексей Максимович Горький, сидел вечер, пил чай, а на другой день в "Петербургской газете" появилась целая статья о том, что он говорил, что и как пил и ел.

С тех пор я его не видала. Он даже, может быть, думает, что я получила за статью несколько рублей.

А я готова была кусаться или повеситься от стыда и злости. Это мне Коля Худеков удружил. Он вообще ко мне не расположен, а тут еще очень рассердился, что я не позвала его, несмотря на его настойчивое желание.

Спасибо Вам за все Ваши пожелания и советы. Я очень весела. Я, пожалуй, даже слишком веселюсь. Утром едва держусь от усталости, а вечером мне 20 лет. Все хорошо.

Боюсь наскучить Вам и отнять у Вас время, а то бы написала Вам больше. Хотя совершенно не знаю, что могло бы Вас занять? Ужасно благодарна Пятницкому. Он достал мне абонемент в Московский Художественный театр на Святую. Увижу Ваш "Сад". Очень жалко, что дают всего 2 пьесы. Мало.

Крепко жму Вашу руку. Будьте здоровы.

Преданная Вам Л. Авилова.

1-ого марта.

Публикуется впервые (ГБЛ).

¹ Письмо Л. Н. Толстого от 27 февраля 1904 г. (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 75. М., 1956, с. 53). Начинается словами: "Я очень помню Вас, Лидия Алексеевна, и Ваши хорошие рассказы и очень жалею, что не могу исполнить Вашего желания".

А. П. ЧЕХОВ И В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ

Вера Федоровна Комиссаржевская (1864--1910) -- драматическая актриса, первая исполнительница роли Нины Заречной в "Чайке" Чехова. На сцене с 1890 года, вначале работала в провинции, с 1896-го по 1902 год -- в Александрийском театре, в 1904 году создала в Петербурге свой Драматический театр. В пьесах Чехова сыграла также Наталью Степановну ("Предложение"), Сашу ("Иванов"), Соню ("Дядя Ваня"). Умерла, заразившись оспой, во время гастролей в Ташкенте.

Знакомство Комиссаржевской с Чеховым состоялось в октябре 1896 года, во время репетиции "Чайки". Чехов, удрученный общим ходом подготовки спектакля, поначалу сдержанно отнесся и к игре Комиссаржевской. Но ее роль Нины сразу захватила, и с каждой репетицией она "все более и более увлекала его своей игрой" (Комиссаржевская, с. 216). Особенно удалась репетиция 14 октября, на которую пришел Чехов. По воспоминанию И. Н. Потапенко, присутствие автора вдохновило актеров, произошло "чудо, иногда спасающее совсем проваливающуюся пьесу; без предварительного уговора -- общий подъем, коллективное вдохновение... Когда же вышла Комиссаржевская, сцена как будто озарилась сиянием. Это была поистине вдохновенная игра. В последней своей сцене, когда Нина ночью приходит к Треплеву, артистка поднялась на такую высоту, какой она, кажется, никогда не достигала. В зале не было публики, но был Чехов; она играла для него одного и привела его в восторг. Было что-то торжественное и праздничное в этой репетиции, которая, несомненно, была чудом" (Чехов в восп., с. 355). После этой репетиции Чехов писал 15 октября М. П. Чехову: "Комиссаржевская играет изумительно".

Но на следующей репетиции и особенно во время спектакля 17 октября, кончившегося провалом "Чайки" на Александрийской сцене, Комиссаржевская "поддалась общему настроению... и как будто оробела, спала с голоса" (Чехов -- А. Ф. Кони от 11 ноября 1896 г.), играя под "жирный, глупый хохот" публики (Комиссаржевская, с. 209--223), пришедшей на бенефис комической актрисы Е. И. Левкеевой. После успеха второго представления "Чайки" Комиссаржевская напишет уехавшему в Мелихово Чехову, и с этого письма начнется и будет продолжаться до 1904 года переписка между актрисой и драматургом.

Всего сохранилось 17 писем и 7 телеграмм Комиссаржевской к Чехову и 10 ответных писем писателя. Встречи и переписка Чехова и Комиссаржевской -- история взаимоотношений двух внутренне во многом близких и в то же время противоположных друг другу художников.

В Нине Заречной Комиссаржевская почувствовала и сыграла родственное своей собственной актерской судьбе: бездомность, скитальчество и полную, самозабвенную отдачу себя искусству, умение "нести свой крест" и веровать. "...Я жила душою Чайки... Чайка моя любимая. Быть Чайкой -- мне радость",-- говорила сама Комиссаржевская (сб. "Статьи и воспоминания памяти В. Ф. Комиссаржевской". СПб., 1911, с. 95). Убежденность в том, что автор "Чайки" -- духовно близкий ей человек и писатель, пронизывает письма Комиссаржевской в первые годы их знакомства.

Чехова связывали с "превосходной артисткой" не только общие воспоминания о работе над "Чайкой", но и неудовлетворенность современной сценой, стремление к обновлению театра, к соединению его с жизнью. Однако к целям этим шли они разными путями.

Комиссаржевская жила в искусстве бурно, "экстазно"; современников поражала "ее вечно мятущаяся, полная фантазии и экстаза натура" (Комиссаржевская, с. 226, 227), "своеобразный, редкий по сочетаниям комок нервов, дарования, огня, человеческих слабостей и поэтических капризов -- этот психологический излом ее души, которым объясняется так много в ее внешней сценической карьере и все -- в ее игре, в ее сценическом таланте" ("Театр и искусство", 1910, No 7, с. 158).

Чехову подобный гиперболизм, романтический экстаз были чужды, хотя и заставили его в октябре 1896 года плакать в восхищении от чудесного всплеска таланта Комиссаржевской. Одним из положений театральной эстетики Чехова явилось требование большого внутреннего драматизма при сдержанности, лаконизме средств внешнего выражения. Так, давая позднее советы В. Э. Мейерхольду -- исполнителю роли Иоганнеса в пьесе Гауптмана "Одинокие", Чехов будет возражать против преувеличенного акцента на нервности этого героя: "Не следует подчеркивать нервности, чтобы невропатологическая натура не заслонила, не поработила того, что важнее, именно одинокости, той самой одинокости, которую испытывают только высокие, притом здоровые (в высшем значении) организации. Дайте одинокого человека, нервность покажите постольку, поскольку она указана самим текстом" (начало октября 1899 г.). В этом духе Чехов будет влиять на складывавшуюся эстетику молодого Художественного театра, который в последние годы его жизни затмил для него все прежние театральные привязанности. Но и связав судьбу своих пьес исключительно с Художественным театром, Чехов по-прежнему с симпатией относится к Комиссаржевской -- "чудесной актрисе". Два художника шлют в письмах друг другу слова заботливого участия, ободрения, поддержки.

На протяжении всего творческого пути сохранит Комиссаржевская интерес и любовь к Чехову-драматургу. Пройдя через увлечение условным, символическим театром, порвав с ним, она возвратится к "Чайке", репетируя эту пьесу во время своих последних гастролей.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

21 октября 1896 г. Петербург

Понедельник, 21, 12 ч. ночи.

Сейчас вернулась из театра¹. Антон Павлович, голубчик, наша взяла!

Успех полный, единодушный, какой должен был быть и не мог не быть! Как мне хочется сейчас Вас видеть, а еще больше хочется, чтобы Вы были здесь, слышали этот единодушный крик: "Автора!" Ваша, нет, наша "Чайка", т. к. я срослась с ней душой, навек, жива, страдает и верует так горячо, что многих уверовать заставит. "Думайте же о своем призвании и не бойтесь жизни!"² Жму Вашу руку.

В. Комиссаржевская.

Ю. Соболев. Комиссаржевская в письмах к Чехову.-- "Советский театр", 1930, No 9-10, с. 45; Комиссаржевская, с. 58.

¹ Письмо написано после второго представления "Чайки" на Александрийской сцене, об успехе которого Чехову сообщали многие корреспонденты. Режиссер спектакля Е. П. Карпов впоследствии писал о втором представлении: "Театр был переполнен. Публика (не бенефисная) с полным вниманием слушала пьесу, "Чайка" имела выдающийся успех, но... было поздно". Всего, вспоминал Карпов, "Чайка" прошла на сцене Александрийского театра "пять раз при полных сборах и при неослабном успехе.

Она была снята с репертуара дирекцией театров, несмотря на мой энергичный протест" (сб. "О Чехове". М., 1910, с. 74).

² Перефразировка слов из монолога Нины Заречной ("Чайка", д. 4); "...когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни".

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

Середина мая 1897 г. Пароход "Самолет" на Волге

"Самолет" между Самарой и Саратовом.

Пишу Вам, как видите, с Волги, Антон Павлович, еду в Астрахань на 10 спектаклей¹. Я давно хотела черкнуть Вам два слова в деревню к Вам (я знала, что Вы вернулись туда из Москвы), но жила последнее время в таком хаосе, что немыслимо было привести в исполнение какое бы то ни было намерение. Мне ужасно обидно, что так мы с Вами и не повидались. Как Ваше здоровье?

Напишите мне два слова в Астрахань, Летний театр. Я там пробуду до 16 июня. Пожелайте мне успеха. Между прочим, в бенефис ставлю "Чайку". Жетон² Ваш со мной, если хотите, я его вышлю, напишите, по тому же адресу или по другому. Мы с Вами так мало знакомы, а мне это не кажется. Ужасно хотела Вас видеть и поговорить.

Напишите же, да? Жму крепко Вашу руку.

В. Комиссаржевская

"А. П. Чехов и наш край. К 75-летию со дня рождения". Ростов-на-Дону, 1935, с. 65 (частично); Комиссаржевская, с. 59.

¹ С 16 мая по 15 июня 1897 г. Комиссаржевская участвовала в гастролях артистов императорских театров в Астрахани.

² Брелок в форме книги, который Чехов дал Комиссаржевской для сцены Нины и Тригорина в 3-м действии "Чайки".

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

20 мая 1897 г. Мелихово

Лопасня, Москов. губ. 20 мая 97 г.

Большое Вам спасибо, Вера Федоровна, что вспомнили и прислали письмо. Недавно приезжала ко мне наша общая знакомая Д. М. Глебова (урожд. Мусина-Пушкина) и говорила, что Бы очень больны и собираетесь за границу на воды, а теперь оказывается, что Вы плывете в Астрахань. Вы здоровы или по крайней мере не серьезно хвораете и даже работаете, а я аплодирую Вам из своей трущобы. Я радуюсь, что у Вас благополучно, но не завидую, что Вы путешествуете по Волге. На Волге всегда ветер, пахнет нефтью, пейзажи однообразны и публика на пароходах скучная -- все картузы и дешевые цепочки на жилетах, не с кем поговорить и не бывает интересных встреч. На морских пароходах куда интереснее.

Я ведь ехал в Петербург, рассчитывал совершить там много всяких дел и повидаться с Вами, но по пути в Москве заболел и пятнадцать дней пролежал в клинике¹. У меня подгуляли легкие. Теперь чувствую себя недурно, бациллы сидят спокойно, но осенью, вероятно, придется удирать куда-нибудь. Доктора запретили работать, и я теперь изображаю нечто, похожее на театрального чиновника: ничего не делаю, никому не нужен, но стараюсь сохранить деловой вид.

Вы спрашиваете насчет жетона. Когда он надоест Вам, то пришлите его по адресу: Лопасня, Моск. губ.

Пришлите мне астраханскую афишу "Чайки". Конечно, успеха Вам желаю громадного, постоянного, такого же крепкого и прочного, как моя вера в Ваш славный, симпатичный талант. Только не болейте, пожалуйста. Позвольте пожать Вам руку и пожелать всего хорошего.

Еще раз благодарю.

Преданный Вам А. Чехов.

Этим летом не будете ли играть где-нибудь на юге? Например, на Дону, в азовских и черноморских городах? На Кавказе? Я буду там к августу².

Письма, т. 5, с. 55--56; Акад., т. 6, с. 358--359.

¹ В клинике А. А. Остроумова Чехов находился с 25 марта по 10 апреля 1897 г.

² Поездка Чехова на Дон и на Кавказ в 1897 г. не состоялась.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

8--9 октября 1898 г. Петербург

Антон Павлович, сделайте для меня, что я Вас попрошу. Это дико, что я говорю для меня, но Вы должны почувствовать, как я Вас прошу. В Ростове-на-Дону есть доктор Васильев. Вы должны поехать к нему лечиться -- он Вас вылечит. Сделайте, сделайте, сделайте, сделайте, сделайте, я не знаю, как Вас просить. Не думайте ничего, не отвечайте, что это пустяки, что Вы знаете, что Вам надо, что всех не переслушаешь и так далее. А прямо сделайте для меня, для чужого человека, возьмите и сделайте, ведь это не так трудно. Храни Вас бог.

Но ужасно, если Вы не сделаете, прямо боль мне причините. Сделаете. Да?

В. Комиссаржевская.

Адрес Васильева завтра вышлю, сейчас не знаю.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 45; Комиссаржевская, с. 69.

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

2 ноября 1898 г. Ялта.

2 ноябрь.

Вы пишете: сделайте, сделайте, сделайте. А я Вам: Вы добрая, добрая, добрая, добрая... тысячу раз! Когда поеду к себе на родину в Таганрог, то побываю по соседству в Ростове и повидаюсь с Васильевым, о котором я уже читал и слышал. Не спешу, потому что, во-первых, в Ростове теперь холодно, а во-вторых, нет особенной надобности торопиться, так как дела мои не так уже плохи и в газетах было уже опровержение.

В Ялте погода очень хорошая, тепло, все зелено, и, вероятно, я останусь тут зимовать¹. Зима будет длинная, длинная.

Пожалуйста, пришлите мне в Ялту Вашу фотографию², не отказывайте мне в этом, фотографию по возможности очень хорошую, кабинетного формата -- не меньше. И также сообщите Ваш адрес, чтобы мне не посылать своих писем в театр.

Не желаете ли, чтобы очень хороший художник-портретист написал с Вас портрет? Есть такой молодой художник -- Браз, модный; в Третьяковской галерее уже выставлены его работы. Когда он писал меня в Ницце³, то убедительно просил, чтобы я представил его Вам. Женские портреты ему особенно удаются. Если у Вас найдется время для 10--12 сеансов, то напишите мне, я спишусь с ним. Повторяю, это хороший, настоящий художник, не какой-нибудь мазилка. Хорошо, если бы портрет был готов к выставке.

Ваше письмо меня глубоко тронуло, и я благодарю Вас от всей души. Вы знаете, как я отношусь к Вам, и, стало быть, поймете, как я благодарю и как был рад получить от Вас письмо.

Вы ничего не пишете о Вашем здоровье. Как Вы поживаете? Я постоянно спрашиваю об этом у своих петербургских знакомых, и они говорят, что Вы поправились.

Крепко жму Вашу руку.

Преданный А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 250--251; Акад., т. 7, с. 317--318.

¹ Зима 1898/1899 г. (до 10 апреля) была первой, которую Чехов провел в Ялте.

² В Ялте (ДМЧ) хранится фотография Комиссаржевской с дарственной надписью: "Антону Павловичу на память о Клерхен из "Гибели Содома" и обо мне. В. Комиссаржевская. 1900".

³ См. переписку с Левитаном, т. 1, с. 174.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

Первая половина января 1899 г. Петербург

Антон Павлович, здравствуйте. Вы удивлены, что я не писала,-- я не могла. Я не хочу Вам писать из вежливости. А как я обрадовалась Вашему письму. Страшное спасибо за то, что согласились исполнить мою просьбу. Мой адрес: Ямская, 34.

У меня до Вас просьба, и я пишу Вам из-за нее, а то бы долго еще не собралась, у меня ужасно угнетенное состояние души, и оттого я не пишу. Посылаю Вам книгу, прочтите, и если Вы одобрите перевод, пожалуйста, напишите о нем в "Новом времени" несколько хоть строк. Перевод этот сделан человеком, глубоко чувствующим Ницше, сознательно ему поклоняющимся и считающим святотатством не замолвить за Ницше слово¹. На перевод напали в "Вестнике Европы" и в "Новостях". Нападки несправедливые, тут дело в личностях. Сделайте, что я прошу, если можете и хотите,-- я буду Вам очень благодарна и кроме Вас ни к кому бы с такой просьбой не обратилась. Вам хочется знать обо мне, а мне нечего сказать. Я играю без конца, играю вещи, очень мало говорящие уму и почти ничего душе -- последняя сжимается, сохнет, и если и был там какой-нибудь родничок, то он скоро иссякнет. Успех имею при этом огромный и силюсь тщетно понять, в чем же дело. Ну вот и все. Как видите, Вы немного потеряли, что я не писала Вам до сих пор. А Вы напишите мне, Антон Павлович, пожалуйста, напишите мне -- почувствуйте, как мне этого хочется. 18 февраля мой бенефис, и я не знаю, что мне ставить². Придумайте, напишите, главное, напишите мне. Да?

В. Комиссаржевская.

Как мне хотелось бы Вас повидать, прямо вот как хотелось бы.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 45--46; Комиссаржевская, с. 70.

¹ Комиссаржевская пишет о книге: Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра. Девять отрывков в переводе С. П. Нани. СПб., 1899; с посвящением: "Мой труд посвящаю Вере Федоровне Комиссаржевской. С. Н.".

² 18 февраля 1899 г., в свой бенефис, Комиссаржевская сыграла роль Вари в "Дикарке" А. Н. Островского и Н. Я. Соловьева.

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

19 января 1899 г. Ялта

19 январь.

Я огорчен, Вера Федоровна: Вы задали мне неразрешимую задачу. Во-первых, я во всю жизнь мою никогда не писал рецензий, для меня это китайская грамота, во-вторых, я не пишу в "Новом времени". Я огорчен, что не могу исполнить Вашего желания, и боюсь, что Вы не поверите, до какой степени я огорчен. Ваше желание для меня свято, и не уметь исполнить его -- это уж совсем конфуз. Кстати сказать, в "Новом времени" я не работаю уже давно, с 1891 года. За книгу большое Вам спасибо, я прочел ее с удовольствием. Что написать о себе? Живу я в Ялте, скучаю; здесь надоело мне все, даже очень хорошая погода, хочется на север. Если будут деньги, то в начале весны поеду за границу, в Париж.

Моя "Чайка" идет в Москве уж в 8-ой раз¹, театр всякий раз переполнен. Говорят, поставлена пьеса необыкновенно, и роли знают отлично. М. И. Писарев², кончив пьесу, сказал, что в соседней комнате лопнула "бутылка" -- и публика смеялась; московский исполнитель³ сказал, что лопнула стклянка с эфиром -- и смеха не было, все обошлось благополучно. Как бы ни было, писать пьесы мне уже не хочется. Петербургский театр излечил меня.

Зачем Вы всё болеете? Отчего не полечитесь серьезно? Ведь болезни, особенно женские, портят настроение, портят жизнь, мешают работать. Я ведь доктор, я знаю, что это за штуки.

Вы пишете, что имеете успех; мне это известно, я радуюсь, в то же время мне досадно,-- досадно, что не приходится видеть Вас. Вы превосходная артистка, только жаль, что нет у Вас подходящего entourage'a, нет театра, нет товарищей. Вам бы хоть в Москву, в Малый театр. Тут все-таки больше на искусство похоже и между артистами немало хороших людей! В Москве Вы имели бы громадный успех, вообразить даже трудно.

Где Вы будете летом? Где будете играть? Если где-нибудь близко к Москве, то я приехал бы взглянуть на Вас. С апреля я дома, около Москвы.

Еще раз благодарю от всей души, желаю здоровья, счастья и всего, что только есть хорошего на этом свете.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 300--301; Акад., т. 8, с. 27--28.

¹ В Художественном театре.

² Исполнитель роли Дорна в спектакле "Чайка" Александрийского театра.

³ А. Л. Вишневский.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

9--12 августа 1900 г. Ялта

Все-таки я рада, что видела Вас, Антон Павлович, что побыла в Гурзуфе¹ и хочу хоть в письме сказать Вам еще раз до свидания. "Все-таки" я говорю потому, что мне жаль и непонятно, почему мы с Вами так мало говорили. Я не таким ждала Вас встретить. Мне казалось, что когда я Вас увижу, то закидаю вопросами и сама скажу Вам хоть что-нибудь. Это не вышло. Вы были все время какой-то "спеленатый". А может быть, причина лежала во мне. Знаете, это ужасно странно, но мне все время было жаль Вас. Я совсем не умею ни разобраться в этом ясно, ни тем более объяснить, но жаль, жаль до грусти. А еще что-то неуловимое было все время в Вас, чему я не верю, и казалось, вот-вот какое-то движение надо сделать -- и это неуловимое уйдет. А в результате очень много у меня к Вам хорошего чувства, и Вы за него дайте мне одно -- будьте со мной всегда при всевозможных условиях искренни до дна. Понимаете, не откровенности я хочу, а искренности. Это не так легко, как кажется,-- оттого я и прошу у Вас этого.

Нас совсем закачало, меня меньше, а Маша² и сегодня лежит совсем больная, не знаю, как я ее повезу. Не забудьте Вашего обещания отыскать мне землю. Больше 3000 руб. я не могу. Выбор места предоставляю Вам. Может быть, лучше не так близко к морю? Напишите мне, в каких книжках "Русской мысли" статья Боборыкина, о которой Вы мне говорили. Пришлите карточки мои. До свидания, не забывайте меня.

В. Комиссаржевская.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 46; Комиссаржевская, с. 89--90.

¹ 1--13 августа 1900 г. Комиссаржевская отдыхала в Крыму.

² М. И. Зилоти.

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

25 августа 1900 г. Ялта

25 августа.

Вы сердитесь, Вера Федоровна? Но что делать! Время наших неудач и недоразумений, очевидно, еще продолжается; по два раза в день я ходил в фотографию, и мне каждый раз говорили: не готово! Наконец сегодня, потеряв всякое терпение, я вырвал два снимка -- без наклейки, без ретуши -- и посылаю. Эти снимки еще не готовы, имейте это в виду, т. е. не судите очень строго. Вам надлежит рассмотреть их и потом написать мне, сколько прислать Вам карточек и каких. Если оба сорта понравятся, то вышлю оба¹, пожелаете -- по нескольку штук. На фотографии, кстати сказать, Вы вышли грустной, грустной!

Статья Боборыкина, его беседа с папой², напечатана в "Русской мысли" за июнь 1900 г.

С каким удовольствием я поехал бы теперь в цивилизованные страны, в Петербург, например, чтобы пожить там, потрепать свою особу. Я чувствую, как здесь я не живу, а засыпаю или все ухожу, ухожу куда-то без остановки, бесповоротно, как воздушный шар. А пьесу все-таки пишу и кончу ее, вероятно, в сентябре и тогда пришлю Вам³. В сентябре поеду в Москву, потом за границу⁴ -- надолго.

В Ялте холодно, море сердитое! Будьте здоровы и счастливы, да хранит Вас бог. Не сердитесь на меня!

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 92; Акад., т 9, с. 105.

¹ Речь идет о фотографиях Комиссаржевской, заказанных ею в Ялте.

² В журнале "Русская мысль" печатались очерки П. Д. Боборыкина "Вечный город. Итоги пережитого". В шестой книжке журнала за 1900 г. помещена пятая глава этих очерков -- "Ватикан в конце века", в которой Боборыкин описывает аудиенцию у папы.

³ Пьеса "Три сестры", над которой Чехов работал с августа 1900 г. Комиссаржевская надеялась получить эту пьесу для своего бенефиса.

⁴ Чехов выехал в Москву 21 октября, за границу -- И декабря 1900 г.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

8(?) сентября 1900 г. Петербург

Я сейчас же по получении Вашего письма написала Вам телеграмму, Антон Павлович, но по случаю переезда на новую квартиру в ней и в головах прислуги кавардак, и они забыли. Я только сегодня увидала, что написанная мной телеграмма лежит на письменном столе -- ее и не думали отсылать. Бенефис мой назначен на январь¹, и потому я не теряю надежды поставить Вашу новую пьесу. Как я жду ее -- я на Вас не сержусь -- зто не то слово. Когда я думаю о Вашей жизни, как она течет сейчас -- у меня сердце сжимается. Хотелось послать Вам хоть грубый эскиз той картины, что может интересовать Вас, но, увы, во-первых, нет таланта, а во-вторых, круг моих занятий, впечатлений, встреч и так далее так заметно суживается, что страшно -- не задушил бы он меня самое, это не так трудно, как кажется.

Жму Вашу руку и жду, жду, жду!

Напишите мне иногда, Антон Павлович, и, пожалуйста, чтобы я знала Ваш адрес. Да?

В. Комиссаржевская.

Карточки мне нравятся. Вышлите мне по полдюжины каждой позы и напишите, что я должна. Нельзя ли ретушировать, чтобы я не казалась горбатой, где я в профиль.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 47 (частично); Комиссаржевская, с. 90, с датой: "Вторая половина сентября 1900 г.". Датируется предположительно, на основании слов в письме Чехова к М. П. Чеховой от 9 сентября 1900 г.: "Получил сейчас от Комиссаржевской телеграмму..." -- т. е. телеграмму от 8 сентября. Настоящее письмо, как видно из его содержания, было отослано одновременно с этой телеграммой.

¹ В свой бенефис, который состоялся на сцене Александрийского театра 30 января 1901 г., Комиссаржевская играла роль Марикки в драме Г. Зудермана "Огни Ивановой ночи".

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

13 сентября 1900 г. Ялта

13 сентября 1900 г.

Я нездоров все эти дни, дорогая Вера Федоровна, жар, голова трещит, и настроение прескверное. Шестой день уже не выхожу из дома и ничего не делаю. Пьеса, давно уже начатая, лежит на столе и тщетно ждет, когда я опять сяду за стол и стану продолжать. И, по всей вероятности, скоро я опять примусь за нее, но когда кончу, как кончу -- сказать теперь никак не могу. Во всяком случае пьеса будет не бенефисная и ставить ее в бенефис едва ли Вы захотите. Впрочем, об этом после, по всей вероятности, в октябре, когда кончу пьесу и пришлю на Ваше усмотрение.

Когда выйду из дома, то побываю в фотографии, распоряжусь, чтобы Вам выслали по полдюжине карточек. А Вы, пожалуйста, не медля ни единого часа, вышлите мне Ваш портрет, только петербургской работы, не иначе. Здешней, ялтинской, работы я не люблю.

Когда будете писать Марии Ильинишне, то напишите ей, что я кланяюсь ей низко и что когда я очнусь от своего полусна, то непременно напишу ей и непременно побываю на ст. Избердее (кажется, так называется станция?)¹. Она мне очень и очень симпатична. Часто вспоминается теперь, как она ловила крысу.

Вы пишете, что перебирались на новую квартиру, между тем не сообщаете Вашего нового адреса. Это нехорошо, сударыня.

1 октября -- так по крайней мере думаю -- уеду за границу, хотя и не тянет туда. Так насчет пьесы не беспокойтесь, пришлю тотчас же, как кончу, не задержу у себя ни единого дня.

Будьте здоровы и счастливы, да хранит Вас бог и ангелы небесные. Не телеграфировал Вам, простите, потому что все равно пьесы нет, не готова.

Ваш А. Чехов.

В Ялте сгорел театр. Он был здесь совершенно ненужен, кстати сказать.

Письма, т. 6, с. 97--98; Акад., т. 9, с. 115.

¹ Вблизи этой станции находилось имение Зилоти Знаменка.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

До 10 ноября 1900 г. Петербург

Антон Павлович, простите, что карандашом пишу, нет сейчас пера. Прежде всего я хочу, чтобы то, что я Вам напишу, осталось абсолютно между нами, и беру с Вас слово, что это так будет. Бенефис мой отложен на 31 января. Если Вы кончили Вашу пьесу -- дайте мне ее прочесть, и если роль подходящая для меня, я откажусь от "Ромео и Джульетты" и возьму ее. Конечно, если это Вас почему-либо не устраивает -- скажите прямо, но Вы понимаете, что сейчас нельзя, чтобы кто-нибудь об этом знал. Я в таком угнетенном состоянии духа, что не хочу на Вас нагонять уныние, тем более что я страшно рада, что Вы выбрались, наконец, из Ялты и, наверное, воспряли духом. Только ответьте мне сейчас же и прямо, как Вы взглянете на мою просьбу.

Крепко жму Вашу руку.

В. Комиссаржевская.

Не написала Вам сейчас, потому что пять дней лежала больная. Если Вы не найдете возможным дать пьесу на императорскую -- то Вы мне ее дайте все-таки. Я в поездку в этом году везу и "Чайку" и "Дядю Ваню"².

Только это тоже между нами абсолютно. Да?

Комиссаржевская, с. 92--93.

¹ Во время гастролей в городах Украины, Варшаве и Вильно Комиссаржевская играла Нину в "Чайке", а 14 мая 1901 г. впервые выступила в роли Сони в "Дяде Ване".

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

13 ноября 1900 г. Москва

13 ноября.

Милая Вера Федоровна, на Ваше письмо я хотел дать Вам ответ устный, так как сильно рассчитывал быть в Петербурге, но кое-какие обстоятельства не пустили меня туда, и вот я пишу. "Три сестры" уже готовы, но будущее их, по крайней мере ближайшее, покрыто для меня мраком неизвестности. Пьеса вышла скучная, тягучая, неудобная; говорю -- неудобная, потому что в ней, например, 4 героини и настроение, как говорят, мрачней мрачного.

Вашим артистам она очень и очень бы не понравилась, если бы я послал ее в Александрийский театр. Как-никак, все же я пришлю ее Вам. Прочтите и решайте, стоит ли летом везти ее на гастроли. Теперь она читается в Художественном театре (один экземпляр, больше нет), потом я возьму ее и опять перепишу начисто, а потом уже напечатаем несколько экземпляров, из которых один поспешу выслать Вам.

Но как бы было хорошо, если бы мне удалось вырваться в Петербург хоть на один день. Здесь я как на каторге: днем, с утра до вечера, верчу колесо, т. е. бегаю по визитам, а ночью сплю как убитый. Приехал сюда совершенно здоровым, а теперь опять кашляю и злюсь и, говорят, пожелтел. Мне очень грустно, что Вы больны и в нехорошем настроении. Видел я Марию Ильинишну, она, вероятно, уже с Вами, и Вам стало легче, а быть может, и совсем хорошо, чего я желаю Вам и буду желать от самого чистого сердца. Итак, пьесу мою прочтут в Художественном театре, потом я переписываю, потом печатаю и посылаю Вам, и буду стараться, чтобы последнее совершилось до декабря. Пьеса сложная, как роман, и настроение, говорят, убийственное.

Целую крепко Ваши руки -- одну и другую -- и низко кланяюсь Вам. Да хранят Вас ангелы небесные.

Душевно Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 105--106; Акад., т. 9, с. 139--140.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

20-е числа (?) января 1903 г. Баку (?)

Антон Павлович, здравствуйте. Вы, конечно, забыли, что я есть на свете, а я существую, да еще как.

Видела на днях Вашу жену и порадовалась, что она так поправилась. Начинаю с этого, чтобы быть Вами встреченной совсем приветливо. Пишу не для того, чтобы получить о Вас сведения (я о Вас всегда знаю почти все, что хочу), а по делу.

Вы, вероятно, слышали о моей затее открыть в Петербурге театр¹. Это тоже уже кончено. Я делаю эту глупость, как называют это мои друзья. А я не могу, не хочу думать, как это называется. В моей душе сейчас такой прилив энергии и жажды дать ей что-нибудь кипучее по-любимому, что я иду, иду одна, иду с верой, с той верой, которая, если разобьется, убьет во мне все. С чем только и имеет для меня смысл жизнь. Значит, о чем говорить. Все это предисловие неинтересное для Вас вылилось само, значит, пусть останется.

А дело заключается в том, что Вы мне должны помочь, Антон Павлович. Именно Вы и именно должны. Обещайте мне дать Вашу новую пьесу в мой театр в Петербург. Ведь Вы же понимаете, как это мне нужно и что Вы для меня этим сделаете.

В мое художественное чутье Вы, я знаю, верите, и еще верьте в то, что я слишком люблю Чехова, чтобы поставить Вашу вещь в том случае, если исполнение ее не удовлетворит меня на репетициях... Ответьте мне сейчас. Да? Тифлис. До востребования. Я там буду до 17 февраля. Крепко жму Вашу руку.

В. Комиссаржевская.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 46; Комиссаржевская, с. 129--130.

¹ Созданный Комиссаржевской Драматический театр открылся в Петербурге 15 сентября 1904 г. и просуществовал до ее смерти в 1910 г.

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

27 января 1903 г. Ялта

27 янв. 1903.

Дорогая Вера Федоровна, большое Вам спасибо за письмо. Не спасибо, а спасибище -- вот как! Очень рад, что Вам хорошо. Насчет пьесы скажу следующее: 1) Пьеса задумана, правда, и название ее у меня уже есть ("Вишневый сад" -- но это пока секрет), и засяду писать ее, вероятно, не позже конца февраля¹, если, конечно, буду здоров; 2) в этой пьесе центральная роль -- старуха!! -- к великому сожалению автора -- и 3) если я отдаю пьесу в Художественный театр, то, по существующим в этом театре условиям или правилам, пьеса поступает в исключительное распоряжение Художественного театра как для Москвы, так и для Петербурга -- и ничего тут поделать нельзя. Если в 1904 году Художественный театр не поедет в Петербург² (что весьма возможно; в этом году он не поедет³), то и разговоров быть не может, если пьеса подойдет для Вашего театра, то я отдам Вам ее с удовольствием. Или вот еще что: не написать ли мне для Вас пьесу? Не для театра того или другого, а для Вас. Это было моей давнею мечтою... Ну, да как бог даст. Если бы мне прежнее здоровье, то я и разговаривать не стал бы, а просто сел бы писать пьесу теперь же. С декабря у меня плеврит, можете себе представить, и только завтра я выйду из дому после долгого заключения.

Как бы ни было, в Москву я написал, просил выслать мне точную справку, будет ли Художественный театр в Петербурге. Через 8--10 дней я получу ответ и тогда напишу Вам.

Вы видели мою жену, а я увижу ее только весной. То она больна, то я в отъезде, и так у нас ничего не выходит по-настоящему.

Вы пишете: "...иду с той верой, которая, если разобьется, убьет во мне..." и т. д. Совершенно справедливо, Вы правы, только, ради создателя, не ставьте этого в зависимость от нового театра. Вы ведь артистка, а это то же самое, что хороший моряк: на каком бы пароходе, на казенном или частном, он ни плавал, он всюду и при всех обстоятельствах остается хорошим моряком.

Еще раз большое Вам спасибо за письмо. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму и целую Вашу руку.

Ваш А. Чехов.

"Сборник памяти В. Ф. Комиссаржевской". СПб., 1911, С. 408--409; Акад., т. И, с. 134.

¹ Чехов писал "Вишневый сад" с конца февраля до октября 1903 г. с перерывами, вызванными болезнью.

² Художественный театр гастролировал в Петербурге в 1904 г. с 29 марта по 24 апреля; во время этих гастролей "Вишневый сад" был показан 14 раз.

³ В 1903 году Художественный театр гастролировал в Петербурге в апреле.

В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКАЯ -- ЧЕХОВУ

25--27 декабря 1903 г. Баку

Антон Павлович, дорогой, я открываю театр в Петербурге. Я хочу, чтобы открытие его было связано с Вашим именем, и потому прошу Вас, дайте мне Ваш "Вишневый сад", я им открою. Я знаю, что Вам хочется отдать его в Александрийский, чтобы играла Савина. Судя по тем немногим сведениям, какие я имею о Вашей этой пьесе, и роль очень ей подходит, и сыграет она ее хорошо, но Вы, именно Вы не сможете не помочь мне в этом безумно трудном деле. Мне ли надо Вам говорить, сколько у меня врагов, но есть также люди, которые, я верю, помогут мне осуществить то, что хочет сделать лучшее во мне. Я хочу, я должна, чтобы Вы были первый. Ну, я не буду больше ничего говорить. Вы должны почувствовать, как я волнуюсь и как мне нужно Ваше слово и согласие. Телеграфируйте мне в Тифлис "Орионт". С Новым годом. Напишите же что-нибудь.

В. Комиссаржевская.

"Советский театр", 1930, No 9-10, с. 46--47; Комиссаржевская, с. 146.

ЧЕХОВ -- В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

6 января 1904 г. Москва

6 января 1904 г.

Дорогая Вера Федоровна, где Вы? В Баку, Тифлисе, Харькове? Ваше письмо от 29 декабря я получил только сегодня, 6 января, а накануне пришла по почте Ваша телеграмма, посланная в Ялту.

Савиной я не видел, не переписывался с ней, и у меня даже в мыслях не было намерения отдать "Вишневый сад" в Александрийский театр. Эта пьеса принадлежит Художественному театру, Немирович-Данченко взял ее у меня для Москвы и Петербурга. В этом году Художественный театр в Петербург не поедет, кажется, но все же говорить с дирекцией о пьесе было бы бесполезно.

Пишу Вам это с легкой душой, ибо глубоко убежден, что мой "Вишневый сад" для Вас совсем не подходит. Центральная роль в этой пьесе -- женская, старая женщина, вся в прошлом, ничего в настоящем, остальные роли, по крайней мере женские, мелковаты и грубоваты, для Вас не интересны. Пьеса моя скоро будет напечатана в сборнике "Знание", и если Вы прочтете ее, то сами убедитесь, что для Вас она, пьеса, как бы Вы снисходительно ни отнеслись к ней, не представляет интереса.

Как Ваше здоровье? Не утомились ли Вы, путешествуя по Баку и Тифлисам? С Новым годом, с новым счастьем, желаю Вам здоровья, силы и успехов, и чтобы хоть один день в неделе Вы были совершенно счастливы, Целую и крепко жму Вашу руку.

Преданный А. Чехов.

"Сборник памяти В. Ф. Комиссаржевской". СПб., 1911, с. 409--410; Акад., т. 12, с. 8--9.

А. П. ЧЕХОВ И А. И. ЮЖИН

Южин (настоящая фамилия -- Сумбатов) Александр Иванович (1857--1927) -- актер, драматург, театральный деятель. С 1882 года до конца жизни артист и режиссер Малого театра, с 1909 года управляющий труппой, а после Октябрьской революции первый председатель дирекции этого театра; с 1922 года -- народный артист республики. Автор воспоминаний о Чехове ("О Чехове", "Три встречи" -- см.: А. И. Южин-Сумбатов. Записи, статьи, письма. Изд. 2-е. М., "Искусство", 1951).

Чехов и Южин познакомились в 1889 году, когда оба были избраны членами комитета Общества драматических писателей и композиторов. Тогда же началась переписка между ними (сохранилось 17 писем и записок Чехова к Южину, 12 писем Южина к Чехову); вначале это в основном обмен записками по конкретным поводам литературной и театральной жизни.

К середине 90-х годов их отношения перешли в дружеские; приезжая в Москву из Мелихова, Чехов нередко встречается с Южиным в литературных и артистических компаниях. По признанию самого Чехова (Вл. И. Немировичу-Данченко от 20 ноября 1896 г.), под влиянием уговоров Немировича и Южина он вернулся к написанию пьес для театра и создал "Чайку".

Постоянное стремление Южина к романтической приподнятости в искусстве заметно отличало его эстетическую позицию от чеховской. Их общий друг Немирович-Данченко описал в своих воспоминаниях один спор на литературные темы между Чеховым и Южиным: "Спор перешел на общую почву и ярко вскрывал два художественных направления. Южин любил в романе образы яркие и сценичные, Чехов любил даже в пьесе образы простые и жизненные. Южин любил исключительное, Чехов -- обыкновенное. Южин, грузин, прекрасный сын своей нации, темперамента пылкого, родственного испанскому, любил эффекты открытые, сверкающие; Чехов, чистый великоросс,-- глубокую закрытость страстей, сдержанность. А самое важное в этом споре: искусство Южина звенит и сверкает так, что вы за ним не видите жизни, а у Чехова за жизнью, как он ее рисует, вы не видите искусства... Право, это спорили Малый театр с каким-то новым, будущим, еще даже не зародившимся" (Из прошлого, с. 54).

Но это несходство эстетических позиций не помешало Южину восторженно отозваться о чеховской повести "Мужики". В ней Южин почувствовал столь близкие себе "несравненный трагизм правды, неотразимую силу стихийного, шекспировского рисунка".

Южин никогда не играл в чеховских пьесах, но высоко ценил "Чайку" и "Дядю Ваню". Трактовку их Художественным театром как "пьес настроения" считал односторонней и полагал, что для их воплощения требуются крупные актерские дарования. Однако его попытки поставить пьесы Чехова на сцене Малого театра не увенчались успехом.

Обмен Южина и Чехова письмами о творчестве Горького отразил споры, которые вызывало творчество пролетарского писателя в литературной и читательской среде тех лет. Чехов отказывается от чисто литературных критериев в оценке Горького, указывая на историческое и общественное значение его жизни и деятельности.

А. И. ЮЖИН -- ЧЕХОВУ

Май 1897 г. Москва

97, V.

Дорогой и горячо любимый Антон Павлович.

Не знаю, как благодарить тебя за то, что вспомнил. "Дядя Ваня" -- "Леший"?

Слушай, надо непременно добиться постановки у нас или "Чайки", или "Дяди Вани". Напиши несколько строчек Пчельникову (Павел Михайлович, Контора Московских императорских театров, его превосходительство). Я поддержу всеми силами¹.

Я узнал о твоей болезни в понедельник на Страстной, но о том, что ты был в клинике,-- только на Святой, иначе я хоть на минутку, чтоб не утомлять тебя, был бы у тебя.

Ты себе -- пожалуй -- представить не можешь, что ты мне доставил своими "Мужиками". Я не народник ни в старом, ни в новом смысле. С точки зрения "убеждений" держусь, по чистой совести, того взгляда, что народу надо помочь научиться, как выбиться из его страшной нужды. Работая большей частью в стороне от непосредственного касательства к нему, я не могу и много мудрствовать по его поводу, а, грешным делом, слияние с ним считаю настолько невозможным, насколько и восприятие его "умственных горизонтов".-- Может быть, они и глубоки и таинственны и скрывают в своих нутрах обновление и спасение -- я не могу в это верить, как не могу верить в рай за вериги и в ад за карточную игру. Но твои "Мужики" -- величайшее произведение в целом мире за многие последние годы, по крайней мере для русского человека. Перед впечатлением, которое ты на меня сделал предметом -- как ты видишь, далеко меня не охватывающим и не восхищающим, бледнеет впечатление двух крупнейших вещей последних 20 лет (по-моему: я ни критик, ни даже знаток. Я просто "книжник") -- "Без догмата" и "Слепой музыкант"².

Удивительно высок и целен твой талант в "Мужиках". Ни одной слезливой, ни одной тенденциозной ноты. И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа. Понимаешь ли ты меня, что я этим хочу сказать? Я чувствую в "Мужиках", какая погода в тот или другой день действия, где стоит солнце, как сходит спуск к реке. Я все вижу без описаний, а фрак вернувшегося "в народ" лакея я вижу со всеми швами, как вижу бесповоротную гибель всех его, Чикильдеева, светлых надежд на жизнь в палатах "Славянского базара". Я никогда не плачу: когда он надел и затем уложил фрак, я дальше долго не мог читать.

Насколько я не считаю нужным и возможным говорить тебе то, чего я не чувствую, ты можешь судить по моим разговорам с тобой о твоей "Палате No 6" и "Черном монахе". Сейчас я так же восторженно пишу тебе на плюс, как, может быть, несправедливо (а по-моему, справедливо) говорил тебе на минус тогда.

Будь здоров, ради бога, будь здоров, будь здоров во что бы то ни стало. Обнимаю тебя и кланяюсь Марии Павловне. Весь твой

А. Сумбатов.

Записки ГБЛ, вып. 8, с. 62.

¹ О неудавшейся попытке поставить "Дядю Ваню" в Малом театре см. переписку с Немировичем-Данченко, с. 167, 168.

² Роман (1889--1890) Г. Сенкевича и повесть (1886) В. Г. Короленко.

ЧЕХОВ -- А. И. ЮЖИНУ

6 июля 1898 г. Мелихово

6 июль.

Assurance Tchekhoff

Милый Александр Иванович, большущее тебе спасибо за письмо и за приглашение¹. Письмо я прочел с большою радостью, приглашение же вызвало в моей душе печаль, так как воспользоваться им я никак не могу. Вот тебе мое assurance {заверение (фр.).}, самое правдивое: я пишу, тороплюсь наверстать то, что задолжал зимой,-- и так до середины августа, а потом на юг, должно быть, на Кавказ. Когда уж тут в Требуны? Если я, не написавши двух-трех повестей, поеду куда-нибудь благодушествовать, то меня начнет терзать совесть. Ты наработался, тебе можно отдыхать, а ведь я ленился черт знает сколько времени, и у меня от долгого отдыхания даже в ушах шумит. Один рассказ послал в "Ниву", другой в "Русскую мысль", теперь пишу третий...²

С Немировичем я уже списался. По всей вероятности, он скоро будет в Москве и оттуда приедет ко мне -- так, по крайней мере, обещал. Кстати про Москву. В литературе тихо, всё умственное скучно, жуется по-старому; зато в "Эрмитаже" очень хорошая зернистая икра и в "Аквариуме" у Омона недурно. Виделся с Шехтелем, говорили о будущем клубе. Был длинный разговор в присутствии Суворина и его московского фельетониста³, и я говорил и настаивал на том, что если открывать литературный клуб, то открывать его en grand {с размахом (фр.).}. Если в начале повести мелко и дешево, то дело трахнется в начале же.

У меня гостят Т. Щепкина-Куперник и парижский И. Павловский (И. Яковлев), мой земляк.

Ты, должно быть, перепутал меня с каким-то другим доктором. Я вовсе не прописывал тебе ни Мариенбада, ни электросветовых ванн. Напротив, я говорил, что Мариенбад для тебя еще рано. И много ходить я тебе не советовал. Я говорил, что не надо много сидеть.

Будь здоров и благополучен и не бойся нефрита, которого у тебя нет и не будет. Ты умрешь через 67 лет, и не от нефрита; тебя убьет молния в Монте-Карло⁴.

Если не скучно, то черкни мне еще что-нибудь до 15-го августа. Марии Николаевне⁵ поклон и привет.

Твой А. Чехов.

Чехов, Лит. архив, с. 236--238; Акад., т. 7, с. 236.

¹ В письмо от 30 июня 1898 г. Южин приглашал Чехова погостить у него в имении, путь в которое лежал через железнодорожную станцию Тербуны (на линии Елец -- Валуйки).

² Для "Нивы" Чехов написал рассказ "Ионыч", для "Русской мысли" -- "Человек в футляре". Летом 1898 г. он работал над рассказами "Крыжовник" и "О любви".

³ На встрече Чехова с Ф. О. Шехтелем, в присутствии А. С. Суворина и H. M. Ежова, шла речь о помещении для создававшегося в Москве Литературно-художественного кружка.

⁴ Шутливый намек на увлечение Южина игрой в рулетку.

5 М. Н. Сумбатова.

А. И. ЮЖИН -- ЧЕХОВУ

12 февраля 1903 г. Москва

12 февр. 1903 г. Москва.

Б. Палашовский, 5.

Просто сердись на меня и не принимай ничего в соображение, дорогой и любимый Антон Павлович. Но факт тот, что твое письмо от 7-го января я распечатал только сегодня, 12 февраля. Я очень аккуратен в переписке, а с тобой -- вдвое, втрое. Письма доставляются мне тоже аккуратно, и я не умею себе объяснить, каким образом твое нераспечатанное письмо -- заметь, единственное,-- попало в вазу на моем письменном столе в число целой сотни распечатанных и частью отвеченных писем. Думаю, что оно свалилось со столика у моей постели, куда складываются все письма, полученные мною за день, а на другое утро, по заведенному порядку, отнесены были в распечатанные письма в кабинет и положены в вазу. С ними вместе попало и поднятое с полу нераспечатанным -- именно твое письмо. Это мне все не оправдание, но хочется поделиться с тобой своим горем. А я действительно огорчен: кому-кому, а уж тебе я ответил бы немедленно. Я думаю, этому ты веришь. Конечно, сегодня же твое поручение исполняю: вместе с этим письмом посылаю Петру Ивановичу Куркину свою карточку и извинение. Мне говорил Гольцев о твоем категорическом обещании дать ему рассказ и о твоем поправившемся здоровье. Но что же это за мушки и компресс?¹ Мне рассказывал Иванюков, что он окончательно и радикально вылечился в Швейцарии, при особых условиях лечения горным воздухом. Неужели ничего подобного нельзя добиться с твоей болезнью? ужасно больно знать, что тебе столько времени приходится ломать свою жизнь из-за возни с ней. Не может быть, чтобы ничего нельзя было поделать, если взяться за нее хорошенько. Это, конечно, глупо, но я не могу отделаться от мысли, что ты сам недостаточно энергично с ней борешься. Стараюсь и я не стареть, по силе возможности, но откровенно говорю -- я не боюсь ни старости, ни смерти, а жизнь люблю всеми силами души и во всяких положениях: и в радости, и в горе, и здоровый, и больной, и молодым, и старым. Стариком себя еще не чувствую, но осенью попахивает все сильнее и сильнее. Хочется на чем-нибудь сосредоточиться, а не разбрасываться, как меня тянуло до сих пор. До сих пор мне было завидно на всякое дело -- отчего не я его делаю. Поэтому, может быть, много я сделал хуже, чем мог бы сделать. Теперь же хочется только "усовершенствовать свою часть", по выражению Гоголя.

Насколько мне не нравились "Мещане", настолько нравится "На дне". Вообще, я Горького не люблю. Он меня не трогает, все его мировоззрение мне совершенно чуждо. Его "Гордеев" нечто прямо снотворное, а "Трое" -- форменная литературная пугачевщина. Сила в нем чувствуется огромная, и этой силой, нахрапом он забирает наше избалованное читающее общество. Это какой-то лангобард или гунн, напавший на римскую культуру. Может быть, в будущем он и перевернет историю, как покорил теперь демократизованную во вкусах, неразборчивую на увлечения и вместе с тем закормленную досыта хорошими писателями и русскую и заграничную читающую массу, но мне лично не удавалось ничего, буквально ничего прочесть из его сочинений, чтобы не испытать или скуки, или досады, или отвращения, смешанных сплошь да рядом с каким-то страшным чувством, что имеешь дело с большой волей и сильной душой. Первая его вещь, которая мне понравилась почти вся,-- "На дне". Ты из этого видишь, что не jalousie de mêtier {зависть профессионала (фр.).} во мне говорит, а одно из двух: или грубость вкуса, или полная противоположность взглядов на всё: и на жизнь, и на литературу. Целую тебя.

Твой А. Сумбатов.

Чехов, Лит. архив, с. 239 (в изложении); Акад., т. 11, с. 423, 470--480 (частично). Публикуется по автографу (ГБЛ).

¹ В письме от 7 января 1903 г., передав Южину просьбу П. И. Куркина послать ему записку Южина, которая служила бы пропуском на заседания Литературно-художественного кружка, Чехов сообщал: "На мне мушка и согревающий компресс, но все же могу похвастать, что здоровье мое в этом году лучше, чем было в прошлом".

ЧЕХОВ -- А. И. ЮЖИНУ

26 февраля 1903 г. Ялта

26 февр. 1903.

Милый Александр Иванович, большое спасибо тебе за письмо. Я согласен с тобой, о Горьком судить трудно, приходится разбираться в массе того, что пишется и говорится о нем. Пьесы его "На дне" я не видел и плохо знаком с ней, но уж таких рассказов, как, например, "Мой спутник" или "Челкаш", для меня достаточно, чтобы считать его писателем далеко не маленьким. "Фому Гордеева" и "Трое" читать нельзя, это плохие вещи, и "Мещане", по-моему, работа гимназическая, но ведь заслуга Горького не в том, что он понравился, а в том, что он первый в России и вообще в свете заговорил с презрением и отвращением о мещанстве, и заговорил именно как раз в то время, когда общество было подготовлено к этому протесту. И с христианской, и с экономической, и с какой хочешь точки зрения, мещанство большое зло, оно, как плотина на реке, всегда служило только для застоя, и вот босяки, хотя и не изящное, хотя и пьяное, но все же надежное средство, по крайней мере оказалось таковым, и плотина если и не прорвана, то дала сильную и опасную течь. Не знаю, понятно ли я выражаюсь. По-моему, будет время, когда произведения Горького забудут, но он сам едва ли будет забыт даже через тысячу лет. Так я думаю или так мне кажется, а быть может, я и ошибаюсь.

В Москве ли ты теперь? Не уехал ли в Ниццу и Монте-Карло? Я частенько вспоминаю наши с тобой юные годы, когда мы с тобой сидели рядом, играли в рулетку. И Потапенко тоже. Кстати сказать, сегодня получил от Потапенки письмо, хочет, чудак, журнал издавать¹.

Крепко жму тебе руку, будь здоров и благополучен.

Твой А. Чехов.

"Звезда", 1937, No 11 (частично); Чехов, Лит, архив, с. 239--240; Акад., т. 11, с. 164--166.

¹ См. переписку с Потапенко, с. 73, 74.

А. И. ЮЖИН -- ЧЕХОВУ

21 марта (3 апреля) 1903 г. Монте-Карло

3 Avril/21 Mars 1903.

Ты был совершенно прав, дорогой Антон Павлович, что меня когда-нибудь убьет громом в Монте-Карло. Должно быть, так и будет. Как твои три сестры повторяют "в Москву, в Москву!", так и я -- из Москвы, из Москвы и всё сюда.

Последние три недели в Москве я был завален работой -- и репетициями, и репертуарным советом, и, наконец, присяжным заседательством. Всё собирался тебе ответить и отложил досюда. Так и не поспел. Сейчас очень трудно, после целой зимы театральной трепки, да еще в Salle du Casino, писать о литературных вопросах. Здесь хочется дышать этим несравненным воздухом или играть. А так как все это у меня после полугодовой тяжкой работы, то я и дышу этим полной грудью. Но мне хочется тебе одно сказать о Горьком, в ответ на твое замечание о том, что он первый в мире пошел против мещанства. Или мы разно понимаем это слово, или заслуга всей литературы, в настоящем смысле этого слова, начиная с 30-х годов, именно в том и заключается, что она бунтовала против всякого пришибленного обычаем и пошлым опытом проявления мещанской власти над свободной жизнью. Гюго, Диккенс, Лермонтов, даже Гончаров в своем "Обрыве" -- разве все это не схватка с мещанством? И при огромном таланте Горького, мне кажется, нет ему смысла пускаться в ту же борьбу, употребляя оружием ее раскраску таких явлений, наравне с которыми даже мещанство кажется чем-то сносным. Главное, я совсем не критик. Я, например -- ей-богу, не в комплимент, как говорят немцы,-- совсем не лажу с твоим мировоззрением, а люблю твои вещи, пожалуй, больше всего, что написано за последние 25 лет. Да не пожалуй, а просто больше. И, по-моему, уж если говорить о борьбе с мещанством, то ты более простыми, но гораздо более сильными приемами гонишь его из жизни. Так заклеймить научное мещанство, как ты это сделал в "Дяде Ване", как ты это делаешь повсюду, вряд ли удастся теми приемами, какие практикует Горький. Впрочем, повторяю, я не критик. Знаю только, что я, как мне в ранней юности говорила одна девица, Горького "не люблю, но вполне уважаю". Иду систему пробовать¹. Целую тебя крепко.

Твой А. Сумбатов.

Чехов, Лит. архив, с. 239--240 (частично). Публикуется по автографу (ГБЛ).

¹ То есть способ выиграть в рулетку.

А. П. ЧЕХОВ И ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО

Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858--1943) -- драматург, беллетрист, театральный педагог и критик, один на основателей и руководителей Московского Художественного театра, с 1936 года -- народный артист СССР.

Чехов и Немирович-Данченко познакомились в середине 80-х годов, когда оба сотрудничали в журнале "Будильник". Вскоре началась переписка между ними. Сохранилось 151 письмо Немировича-Данченко к Чехову (первое относится к декабрю 1888 г.), 28 писем Чехова к Немировичу-Данченко (начиная с 1895 г.).

"Домхатовские" письма Чехова и Немировича-Данченко -- переписка не просто двух ровесников, почти одновременно выступивших в печати, но и во многом единомышленников в литературе. Немирович-Данченко -- горячий поклонник чеховской прозы. "Вы талантливее нас всех... подписываюсь под этим без малейшего чувства зависти", -- писал он Чехову уже в марте 1889 года. Он внимательно следит за всеми вновь выходящими рассказами и повестями Чехова и в своих письмах дает им высокие оценки ("Не верьте двоедушным и только наполовину одобрительным рецензиям: "Дуэль" -- лучшее из всего, что Вы до сих пор написали" -- февраль 1892 г.; "Палата No 6" имеет успех огромный, какого у Вас еще не было. Да Вы видите ли газеты? Только о ней и речь" -- декабрь 1892 г.; "В усадьбе" -- классическая пьеса, уверяю Вас. Делает подавляющее и громадное впечатление. Даже среди Ваших рассказов это из лучших" -- 27 апреля 1895 г.; "Читал с огромным напряжением "Мужиков". Судя по отзывам со всех концов, ты давно не имел такого успеха" -- начало мая 1897 г.; Ежегодник МХТ, с. 97, 98, 99, 100, 104). Из сохранившихся отзывов Чехова видно, что в повестях Немировича-Данченко он ценил "тонкость", "чистоту отделки", "громадное знание жизни" (письмо от 6 или 13 октября 1895 г.).

Исследователями отмечалась тематическая и стилевая перекличка с Чеховым в ряде рассказов и повестей Немировича-Данченко.

Но главным, что неразрывно связало имена Чехова и Немировича-Данченко, был театр. Немирович-Данченко почти двадцать лет (с 1882 по 1901 год) сам писал для театра, лучшие из его пьес имели значительный сценический успех, две из них ("Новое дело" и "Цена жизни") были удостоены Грибоедовской премии, одна ("В мечтах") впоследствии включалась в репертуар МХТ и была модным спектаклем сезона. В своих пьесах Немирович-Данченко в какой-то степени предвосхищал чеховские драматургические открытия -- равнораспределенность конфликта, настроение, подтекст. Чехов с сочувствием отзывался о первых пьесах Немировича-Данченко: "Мне кажется, что сей Немирович очень милый человек и что со временем из него выработается настоящий драматург. По крайней мере, с каждым годом он пишет все лучше и лучше" (А. Н. Плещееву от 27 ноября 1889 г.).

Но не с собственной драматургией были связаны надежды Немировича-Данченко на обновление театра. Он отлично сознавал, что его пьесы созданы не столько в конфликте с существующим театром, сколько в ориентации на лучшие ого возможности. Без тени рисовки признавался он Чехову, что старым театром "Немировичи и Сумбатовы довольно поняты". Обновление театра могло прийти, как писал он впоследствии, с "новым пониманием вещей", на основе "нового отражения жизни" в пьесах (Из прошлого, с. 42). Почти с самого начала театральных исканий Немировича-Данченко задача создать новые формы сценического искусства отождествится для него с задачей правильно воплотить на сцене пьесы Чехова.

Познакомившись с пьесой "Леший", он повторит расхожую критическую формулу о незнании и игнорировании Чеховым "сценических требований" (Чехову от 6 ноября 1889 г.). Но тут же добавит: "...я лично не только не принадлежу к горячим защитникам их, а, напротив, питаю совершенное равнодушие". Немирович-Данченко подчеркнул, что считает жизненность пьесы, драматургическую мысль "важнее всяких сценических приемов и эффектов", и тем самым уже в конце 80-х годов сформулировал некоторые из основополагающих принципов будущего Художественного театра. Но только после чеховской "Чайки" Немирович-Данченко станет буквально одержим целью дать достойное сценическое воплощение чеховской драматургии. С писем о "Чайке" начинается наиболее интересная часть переписки Чехова и Немировича-Данченко.

Немало усилий приложил Немирович-Данченко чтобызаставить поверить в новый театр самого Чехова, давшего зарок после провала "Чайки" на Александрийской сцене никогда больше не писать и не ставить своих пьес. Влюбленный в "Чайку", Немирович-Данченко начал работу над ней как режиссер: распределял роли, проводил читки и репетиции, заразил актеров настроениями чеховской пьесы, доставал нужную бутафорию -- все это в театре, где не было, как он писал Чехову, ни одного гвоздя. Он понимал все трудности и риск постановки: современный театр не дорос до чеховской драматургии, публика малолитературна, память о провале пьесы жива у критики и особенно у самого драматурга. И еще одна заслуга Немировича-Данченко неоценима: он помог понять, почувствовать Чехова великому режиссеру К. С. Станиславскому, слив в совместной постановке "Чайки" свое понимание внутренней сущности чеховской пьесы с замечательным чувством сценической новизны и смелости, которое нес Станиславский. Успех "Чайки" стал символом рождения Художественного театра и личным триумфом Немировича-Данченко, признанным самим Чеховым: "Ты дал моей "Чайке" жизнь. Спасибо!" (Акад., т. 12, с. 194).

После постановки "Чайки" Немирович-Данченко добивается, чтобы пьесу "Дядя Ваня" Чехов, в принципе готовый сотрудничать и с Малым театром, передал все-таки молодому Художественному театру. И в создании этого спектакля велика заслуга Немировича-Данченко. В режиссуре спектакля он боролся за то, чтобы подчеркивания, эффекты внешнего колорита не заслонили главного -- психологии действующих лиц. Эта постановка, вспоминал впоследствии Немирович-Данченко, окончательно утвердила чеховский театр.

Новый театр отныне прочно вошел в жизнь Чехова. Чтобы познакомить драматурга со своими спектаклями, побудить его написать для МХТ новую пьесу, Немирович-Данченко организует поездку театра в Крым. Чехов написал пьесу "Три сестры" -- впервые в расчете на Художественный театр, на индивидуальности его актеров, и при его жизни "Три сестры" остались лучшим спектаклем Художественного театра. В этом также велика заслуга Немировича-Данченко, который "вошел в пьесу хозяином" и которому удалось привести спектакль "в стройное, гармоническое целое".

В годы, прошедшие между "Тремя сестрами" и "Вишневым садом", Немирович-Данченко постоянно убеждает Чехова в том, как необходимо для театра, для всей литературы и для него лично появление новой чеховской пьесы: "Кончатся твои песни, и -- мне кажется -- окончится моя литературно-душевная жизнь".

Но когда Чехов, в борьбе с тяжелой болезнью, решая все более сложные творческие задачи, создал и прислал в театр свой последний шедевр, самый убежденный и тонкий толкователь его прежних пьес словно оказался в растерянности. Боясь неосторожным словом огорчить друга, Немирович-Данченко тем не менее поначалу принял "Вишневый сад" с оговорками, которых не бывало в оценках прежних чеховских пьес. Это и несогласие с автором в определении жанра "Вишневого сада" ("истинная драма"), и расхождения в распределении ролей, и готовность отдать режиссерскую инициативу в постановке "Вишневого сада" К. С. Станиславскому, и замечание, что лучшим в драматургии Чехова ему кажется 1-й акт "Иванова". Письма Немировича-Данченко по поводу "Вишневого сада" отражают всю сложность освоения Художественным театром последней пьесы Чехова, рождения спектакля, который, по позднейшему свидетельству Немировича-Данченко, стал "самым ярким, самым выразительным символом Художественного театра" (Из прошлого, С. 228).

Немирович-Данченко пережил Чехова почти на 40 лет. Уже в советское время прекрасным памятником их дружбе стали мемуарная книга Немировича-Данченко "Из прошлого" и особенно -- новая постановка "Трех сестер", осуществленная им в 1940 году на сцене Художественного театра и остававшаяся в репертуаре театра более четырех десятилетий.

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

23 октября 1896 г. Мелихово

Милый друг, Владимир Иванович, если можно, пришли мне заказною бандеролью или посылкой по адресу -- Лопасня, Моск. губ., "Мглу", "Губернаторскую ревизию", "Драму за сценой" и "Рубиновую брошку"¹ -- конечно, с автографами. "Драмы за сценой" я еще не читал.

Из твоих книг у меня есть только "На литературных хлебах", "Старый дом" и "Слезы"². Пьес нет ни одной.

Поклон Екатерине Николаевне³, и будь здоров. Крепко жму руку.

Твой А. Чехов.

ПССП, т. XVI, с. 372--373; Акад., т. 6, с. 203--204.

¹ Роман Немировича-Данченко "Мгла" и повести "Губернаторская ревизия" и "Драма за сценой" вышли в свет отдельными изданиями в 1896 г. Повесть "Рубиновая брошка" написана братом адресата, писателем Вас. И. Немировичем-Данченко.

²Повести "На литературных хлебах" (изд. 2-е. М., 1893), "Старый дом" (М., 1895) и книга рассказов "Слезы" (М., 1894).

³ Е. Н. Немирович-Данченко.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

11 ноября 1896 г. Москва

11 ноября 96

Гранатный пер.,

д. Ступишиной.

Милый Антон Павлович!

Прости, что так долго не отвечал тебе. Все хотел или засесть за большое письмо, или хоть выслать книги. Но в заботах о пьесе¹, школе², Комитете³ и т. п.-- все некогда. Ведь я почти на месяц уезжал из Москвы, чтобы окончить пьесу. И за это время все запустил. Теперь приходится наверстывать.

Давно о тебе ничего не знаю, и это меня гложет. Не читал даже ни одной заметки о "Чайке". Слышал, что она не имела успеха, или, точнее сказать, имела странный неуспех, и искренно больно мне было. Потом мои предположения подтвердились. Сумбатов был в Петербурге и присутствовал на 4-м представлении. Он говорит, что в таком невероятном исполнении, в таком непонимании лиц и настроений пьеса не могла иметь успеха. Чувствую, что ты теперь махнешь рукой на театр, как это делали и Тургенев и другие.

Что же делал Карпов?⁴ Где был его литературный вкус? Или в самом деле у него его никогда не было?

У меня начинает расти чувство необыкновенной отчужденности от Петербурга с его газетами, актерами, гениями дня, пошляческими стремлениями под видом литературы и общественной жизни. Враждебное чувство развивается, и это мне нравится.

Будешь ли ты в Москве и когда?

Как адрес Марьи Павловны?⁵

Что делаешь? В каком настроении? Напиши. Очень обрадуешь.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Катя шлет тебе и всему дому сердечный привет.

Ежегодник МХТ, с. 101--102; Немирович-Данченко, с. 85--86.

¹ Немирович-Данченко писал в 1896 г. драму "Цена жизни".

² С осени 1891 г. Немирович-Данченко преподавал в драматических классах школы Московского филармонического общества.

³ Немирович-Данченко был членом Московского театрально-литературного комитета.

⁴ Режиссер спектакля "Чайка" в Александрийском театре в октябре 1896 г.

⁵ М. П. Чеховой.

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

20 ноября 1896 г. Мелихово

Милый Владимир Иванович, видишь, и я не сразу отвечаю на письма. Маша живет там же, где и в прошлом году: Сухаревская-Садовая, д. Кирхгоф.

Да, моя "Чайка" имела в Петербурге, в первом представлении, громадный неуспех. Театр дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я -- по законам физики -- вылетел из Петербурга, как бомба. Во всем этом виноваты ты и Сумбатов, так как это вы подбили меня написать пьесу.

Твою нарастающую антипатию к Петербургу я понимаю, но все же в нем много хорошего; хотя бы, например, Невский в солнечный день или Комиссаржевская, которую я считаю великолепной актрисой.

Здоровье мое ничего себе, настроение тоже. Но боюсь, что настроение скоро будет опять скверное: Лавров и Гольнев настояли на том, чтобы "Чайка" печаталась в "Русской мысли"¹ -- теперь начнет хлестать меня литературная критика. А это противно, точно осенью в лужу лезешь.

Опять надоедаю просьбой. В Таганрогской городской библиотеке открывают справочный отдел. Вышли мне для сего отдела программу и уставы вашего филармонического общества, устав литературной кассы и вообще все, что найдешь под рукой и что, по твоему мнению, имеет справочный характер. Извини за сие веселое поручение.

Кланяйся Екатерине Николаевне и будь здоров.

Твой А. Чехов.

96 20/XI.

Напиши мне что-нибудь.

"Новый журнал для всех", 1908, No 1, ноябрь, стлб. 66 (частично). Письма, т. IV, с. 505--506; Акад., т. 6, с. 231.

¹ "Чайка" опубликована в декабрьской книжке журнала "Русская мысль" за 1896 г.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

22 ноября 1896 г. Москва

Пятница,

Гранатный пер.,

д. Ступишиной,

Милый Антон Павлович!

Может быть, у тебя и серьезно есть недоброе чувство против меня за то, что я несколько лет подбивал тебя писать пьесу. Но я остаюсь при убеждении, которое готов защищать как угодно горячо и открыто, что сцена с ее условиями на десятки лет отстала от литературы и что это скверно, и что люди, заведующие сценой, обязаны двигать ее в этом смысле вперед и т. д.

Я слышал, что твоя "Чайка" появится в "Русской мысли", и даже сделал предложение выступить там же по поводу ее со статьей¹.

Но у меня накопилось много мыслей, которые я еще не решаюсь высказывать печатно и которыми с особенным наслаждением поделился бы с тобой, именно с тобой. Мне так дорого было бы услыхать твои возражения или подтверждения, хотя они отчасти направлены именно против тебя как писателя. Перепиской ничего не сделаешь. Буду ждать свидания с тобой.

К сожалению, наши свидания чаще проходят бесследно в смысле любви к литературе. Не понимаю, отчего это происходит. Оттого ли, что не выпадает удобной минуты, что для интересного "обмена мыслей" надо сначала десять раз встретиться в качестве простых "гуляк", и только в одиннадцатый придет настроение славно побеседовать; оттого ли, что у тебя такой несообщительный характер, оттого ли, что я чувствую себя перед тобой слишком маленьким и ты подавляешь меня своей талантливостью, оттого ли, наконец, что все мы, даже и ты, какие-то неуравновешенные или мало убежденные в писательском смысле. Притом и встречаться приходится в компаниях, где большинство элементов или узколобы, или дурно воспитаны. Я бы, например, говорил искренно и чистосердечно при Гольцеве, Сумбатове -- и только, в расчете, что мои искренние сомнения не будут истолкованы нелепо. Да, пожалуй, еще при Сергеенке, которого люблю за его ум.

В тебе совсем нет "мастеровщины", по выражению Боборыкина, ты, наверно, с интересом прослушал бы все мои сомнения. Но боюсь, что в тебе столько дьявольского самолюбия или, вернее сказать, скрытности, что ты будешь только улыбаться. (Знаю ведь я твою улыбку.) А к тому же ты не раз говорил, что остываешь к литературе... Кто тебя разберет!

Вот видишь, даже одно предисловие к беседе возбуждает во мне столько сомнений!

А досадно! Неужели лучше, чтобы каждый работал тихонько, в своем кабинете, скрывая от всех волнующие его вопросы и ища ответов на них только в книгах или собственных муках (да, муках), а не в беседах?

Не подумай, что я впадаю в старомодный лиризм. Просто чувствую потребность высказаться и выслушать. Если бы у нас был хоть один истинный литературный критик, который был бы во всех этих вопросах двумя головами умнее меня и снисходил бы до меня. Михайловский -- тот, может быть, и на сажень умнее всех нас, но он не снисходит. А остальных я сам поучу. Люблю беседовать с Боборыкиным, потому что в нем нет чванства и много искренности к самым мелким литературным вопросам, но он какой-то, бог его знает, качающийся из стороны в сторону и слишком быстро поддающийся всяким влияниям. Пытался я беседовать с Сувориным -- из этого ничего не вышло.

А может быть, просто со мной скучно. Тогда уж мне только и остается быть одному.

Все-то мы в этом отношении какие-то одинокие. Собираемся только для того, чтобы за бокалами шампанского выслушать красивые слова на давно знакомые темы.

По поводу твоей "Чайки" у меня уже даже шла довольно оживленная переписка с петербуржцами -- и то я горячился.

Что тебе рассказать нового?

Посплетничать? Только вчера узнал, что у Лысцовой есть ребенок, а отец этого ребенка -- Гольцев. Вот видишь -- какая "жизнепотребность". А ведь Виктору Александровичу под 50. Мать счастлива и горда и не скрывает своей радости и гордости. Любопытно знать твой взгляд на это.

Я занят раздачей ролей в пьесе и вообще пьесой. Писал ли я тебе о ней, не помню. Называется "Цена жизни". Драма. Вопрос о самоубийствах. Идет в бенефис Ленского, 12 декабря.

Писал я ее с невероятным напряжением, настолько сильным, что давал себе слово больше не писать пьес. Пока она имеет успех, и даже выдающийся, т. е. у тех, кто ее читал.

Остальное мое время уходит в школу.

До свиданья. Обнимаю тебя и шлю от себя и Кати поклон вам всем.

Твой В. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 102--103; Немирович-Данченко, с. 86--88.

¹ Статья Немировича-Данченко о "Чайке" неизвестна.

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

26 ноября 1896 г. Мелихово

Лопасня, 96 26/XI.

Милый друг, отвечаю на главную суть твоего письма -- почему мы вообще так редко ведем серьезные разговоры. Когда люди молчат, то это значит, что им не о чем говорить или что они стесняются. О чем говорить? У нас нет политики, у нас нет ни общественной, ни кружковой, ни даже уличной жизни, наше городское существование бедно, однообразно, тягуче, неинтересно -- и говорить об этом так же скучно, как переписываться с Луговым¹. Ты скажешь, что мы литераторы и что это уже само по себе делает нашу жизнь богатой. Так ли? Мы увязли в нашу профессию по уши, она исподволь изолировала нас от внешнего мира -- и в результате у нас мало свободного времени, мало денег, мало книг, мы мало и неохотно читаем, мало слышим, редко уезжаем... Говорить о литературе? Но ведь мы о ней уже говорили... Каждый год одно и то же, одно и то же, и все, что мы обыкновенно говорим о литературе, сводится к тому, кто написал лучше и кто хуже; разговоры же на более общие, более широкие темы никогда не клеятся, потому что когда кругом тебя тундра и эскимосы, то общие идеи, как неприменимые к настоящему, так же быстро расплываются и ускользают, как мысли о вечном блаженства. Говорить о своей личной жизни? Да, это иногда может быть интересно, и мы, пожалуй, поговорили бы, но тут уж мы стесняемся, мы скрытны, неискренни, нас удерживает инстинкт самосохранения, и мы боимся. Мы боимся, что во время нашего разговора нас подслушает какой-нибудь некультурный эскимос, который нас не любит и которого мы тоже не любим; я лично боюсь, что мой приятель Сергеенко, ум которого тебе нравится, во всех вагонах и домах будет громко, подняв кверху палец, решать вопрос, почему я сошелся с N в то время, как меня любит Z. Я боюсь нашей морали, боюсь наших дам... Короче, в нашем молчании, в несерьезности и в неинтересности наших бесед не обвиняй ни себя, ни меня, а обвиняй, как говорит критика, "эпоху", обвиняй климат, пространство, что хочешь, и предоставь обстоятельства их собственному роковому, неумолимому течению, уповая на лучшее будущее.

А за Гольцева я, конечно, рад и завидую ему, ибо в его годы я уже буду неспособен. Гольцев мне очень нравится, и я его люблю.

За письмо благодарю тебя от всего сердца и крепко жму тебе руку. Увидимся после 12-го декабря, а до этого времени тебя не сыщешь. Кланяйся Екатерине Николаевне и будь здоров. Пиши, буде придет охота. Отвечу с превеликим удовольствием.

Твой А. Чехов.

Письма, т. IV, с. 510--511; Акад., т. 6, с. 241--242.

¹ Переписку с А. А. Тихоновым (Луговым) Чехов вел преимущественно в связи с печатанием в 1896 г. в "Ежемесячных литературных приложениях к "Ниве" повести "Моя жизнь".

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

25 апреля 1898 г. Москва

25 апр. 98 г.

Гранатный пер.,

д. Ступишиной.

Дорогой Антон Павлович!

Ты, конечно, уже знаешь, что я поплыл в театральное дело. Пока что, первый год, мы (с Алексеевым) создаем исключительно художественный театр. Для этой цели нами снят "Эрмитаж" (в Каретном ряду). Намечено к постановке "Царь Федор Иоаннович", "Шейлок", "Юлий Цезарь", "Ганнеле", несколько пьес Островского¹ и лучшая часть репертуара Общества искусства и литературы². Из современных русских авторов я решил особенно культивировать только талантливейших и недостаточно еще понятых; Шпажинским, Невежиным у нас совсем делать нечего. Немировичи и Сумбатовы довольно поняты. Но вот тебя русская театральная публика еще не знает. Тебя надо показать так, как может показать только литератор со вкусом, умеющий понять красоты твоих произведений -- и в то же время сам умелый режиссер. Таковым я считаю себя. Я задался целью указать на дивные, по-моему, изображения жизни и человеческой души в произведениях "Иванов" и "Чайка". Последняя особенно захватывает меня, и я готов отвечать чем угодно, что эти скрытые драмы и трагедии в каждой фигуре пьесы при умелой, небанальной, чрезвычайно добросовестной постановке захватят и театральную залу. Может быть, пьеса не будет вызывать взрывов аплодисментов, но что настоящая постановка ее с свежими дарованиями, избавленными от рутины, будет торжеством искусства,-- за это я отвечаю.

Остановка за твоим разрешением.

Надо тебе сказать, что я хотел ставить "Чайку" еще в одном из выпускных спектаклей школы. Это тем более манило меня, что лучшие из моих учеников влюблены в пьесу. Но меня остановили Сумбатов и Ленский, говоря, что они добьются постановки ее в Малом театре. Разговор шел при Гольцеве. Я возражал, что большим актерам Малого театра, уже усвоившим шаблон и неспособным явиться перед публикой в совершенно новом свете, не создать той атмосферы, того аромата и настроения, которые окутывают действующих лиц пьесы. Но они настояли, чтобы я не ставил "Чайки". И вот "Чайка" все-таки не идет в Малом театре. Да и слава богу, говорю это от всего своего поклонения твоему таланту. Так уступи пьесу мне. Я ручаюсь, что тебе не найти большего поклонника в режиссере и обожателей в труппе.

Я, по бюджету, не смогу заплатить тебе дорого. Но, поверь, сделаю все, чтобы ты был доволен и с этой стороны.

Наш театр начинает возбуждать сильное... негодование императорского. Они там понимают, что мы выступаем на борьбу с рутиной, шаблоном, признанными гениями и т. п. И чуют, что здесь напрягаются все силы к созданию художественного театра. Поэтому было бы очень грустно, если бы я не нашел поддержки в тебе.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ответ нужен скорый: простая записка, что ты разрешаешь мне ставить "Чайку", где мне угодно.

Ежегодник МХТ, с. 104--105; Немирович-Данченко, с. 102--103.

¹ Трагедией А. К. Толстого "Царь Федор Иоаннович" Московский Художественно-общедоступный театр открылся 14 октября 1898 г. Премьера комедии В. Шекспира "Венецианский купец" ("Шейлок") состоялась 21 октября 1898 г. Трагедия Шекспира "Юлий Цезарь" поставлена в 1903 г. Драма Г. Гауптмана "Ганнеле" не была допущена московским митрополитом Владимиром к представлению. Первая из пьес Островского, поставленная в театре,-- "Снегурочка" (премьера -- 24 сентября 1900 г.).

² Общество искусства и литературы было организовано в Москве К. С. Станиславским, режиссером и драматургом А. Ф. Федотовым и художником Ф. Л. Сологубом.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

12 мая 1898 г. Москва

12 мая, 98

Гранатный пер.,

д. Ступишиной.

Дорогой Антон Павлович!

Ты обещаешь через Марью Павловну написать мне, но я боюсь, что ты будешь откладывать, а мне важно знать теперь же, даешь ты нам "Чайку" или нет. "Иванова" я буду ставить и без твоего разрешения, а "Чайку", как ты знаешь, не смею. А мы с половины июня будем репетировать¹. За май я должен подробно выработать репертуар.

Если ты не дашь, то зарежешь меня, так как "Чайка" -- единственная современная пьеса, захватывающая меня как режиссера, а ты -- единственный современный писатель, который представляет большой интерес для театра с образцовым репертуаром.

Я не разберу, получил ли ты мое письмо, где я объяснял все подробно. Если хочешь, я до репетиций приеду к тебе переговорить о "Чайке" и моем плане постановки.

У нас будет 20 "утр" для молодежи с confêrence {вступительным словом (фр.).} перед пьесой. В эти утра мы дадим "Антигону", "Шейлока", Бомарше, Островского, Гольдони, "Уриэля"²и т. д. Профессора будут читать перед пьесой небольшие лекции. Я хочу в одно из таких утр дать и тебя, хотя еще не придумал, кто скажет о тебе слово -- Гольцев или, кто другой. Ответь же немедленно.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Привет всему вашему дому от меня и жены. В субботу я уезжаю из Москвы, самое позднее в воскресенье.

Ежегодник МХТ, с. 105; Немирович-Данченко, с. 104.

¹ Репетиции спектаклей нового театра начались с 16 июня 1898 г. в подмосковной дачной местности Пушкино. Вначале шли репетиции "Царя Федора Иоанновича"; работа над "Чайкой" началась в августе.

² Трагедия Софокла "Антигона" поставлена в МХТ 12 января 1899 г.; намерение поставить комедию П.--О. Бомарше "Женитьба Фигаро" в это время не было осуществлено; комедия К. Гольдони "Трактирщица" поставлена 2 декабря 1898 г.; трагедия К. Гуцкова "Уриэль Акоста" в Художественном театре не шла. О постановках пьес Шекспира и Островского см. коммент. к предыдущему письму.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

12 мая 1898 г. Москва

Милый Антон Павлович!

Только сегодня отправил тебе письмо и вот получил твое¹.

Ты не разрешаешь постановки?

Но ведь "Чайка" идет повсюду. Отчего же ее не поставить в Москве? И у пьесы уже множество поклонников: я их знаю. О ней были бесподобные отзывы в харьковских и одесских газетах.

Что тебя беспокоит? Не приезжай к первым представлениям -- вот и все. Не запрещаешь же ты навсегда ставить пьесу в одной Москве, так как ее могут играть повсюду без твоего разрешения? Даже ио всему Петербургу. Если ты так относишься к пьесе,-- махни на нее рукой и пришли мне записку, что ничего не имеешь против постановки "Чайки" на сцене "Товарищества для учреждения Общедоступного театра"². Больше мне ничего и не надо.

Зачем же одну Москву так обижать?

Твои доводы вообще недействительны, если ты не скрываешь самого простого,-- что ты не веришь в хорошую постановку пьесы мною. Если же веришь,-- не можешь отказать мне.

Извести, ради бога, скорее, т. е., вернее, перемени ответ. Мне надо выдумывать макетки и заказывать декорацию первого акта скорее.

Как же твое здоровье? Поклон всем.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 105--106; Немирович-Данченко, с. 104--105.

¹ Это письмо Чехова не сохранилось. Немирович-Данченко вспоминал о его содержании: "Как теперь припоминаю, Чехов отказывал по соображениям своего самочувствия: он писал, что не хочет и не в силах переживать больше театральные волнения, которые причинили ему так много боли, повторял не в первый раз, что он не драматург, что есть гораздо лучшие драматурги и т. д." (Из прошлого, с. 147).

² Так первоначально называла себя группа организаторов Московского Художественно-общедоступного театра. Название "Художественный театр", предложенное А. П. Чеховым (в письме Немировичу-Данченко от 6 января 1899 г.), утвердилось позднее.

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

16 мая 1898 г. Мелихово

16 мая.

Милый Владимир Иванович, ловлю тебя на слове. Ты пишешь: "я до репетиций приеду к тебе переговорить". Так вот приезжай, пожалуйста! Приезжай, сделай милость! Мне так хочется повидать тебя, что ты и представить не можешь, и за удовольствие повидаться с тобой и потолковать я готов отдать тебе все свои пьесы.

Итак, приезжай. Я прожил в Париже три недели¹, кое-что видел и могу порассказать тебе кое-что, так что не думаю, что тебе у меня будет очень скучно. К тому же погода великолепная. Будет скучно, но не очень.

Жду с нетерпением.

Екатерине Николаевне поклон и привет. Сестра кланяется. Будь здоров и благополучен.

Твой А. Чехов.

Мои лошади то и дело жеребятся, мочи моей нет. Тебе придется нанять ямщика за целковый и потом, после езды на тарантасе, по нашей дороге, дня три поглаживать себе низ спины. Кстати сказать, у нас скоро будет шоссе². Уже утверждено в земском собрании и подписано.

Письма, т. 5, с. 193; Акад., т. 7, с. 213--214.

¹ Чехов останавливался в Париже, возвращаясь из Ниццы на родину, с 14 апреля по 2 мая 1898 г.

² Постройка шоссе от станции Лопасня до Мелихова была начата по инициативе Чехова; при жизни писателя не была завершена из-за недостатка средств у земства.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

31 мая 1898 г. Усадьба Нескучное

31 мая.

Екатеринославской губ.

Почт. ст. Больше-Янисоль.

Милый Антон Павлович!

Твое письмо получил уже здесь, в степи¹. Значит, "Чайку" поставлю!! Потому что я к тебе непременно приеду. Я собирался в Москву к 15 июля (репетиции других пьес начнутся без меня), а ввиду твоей милой просьбы приеду раньше. Таким образом, жди меня между 1--10 июля². А позже напишу точнее. Таратаек я не боюсь, так что и не думай высылать на станцию лошадей.

В "Чайку" вчитываюсь и все ищу тех мостиков, по которым режиссер должен провести публику, обходя излюбленную ею рутину. Публика еще не умеет (а может быть, и никогда не будет уметь) отдаваться настроению пьесы,-- нужно, чтоб оно было очень сильно передано. Постараемся!

До свиданья.

Всем вам поклон от меня и жены.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 106; Немирович-Данченко, с. 110.

¹ В усадьбе Нескучное Екатеринославской губ., принадлежавшей жене Немировича-Данченко.

² Летом 1898 г. Немирович-Данченко в Мелихово не приехал. Встреча с Чеховым состоялась в Москве в сентябре этого года.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

24 августа 1898 г. Москва

24 авг.

Гранатный пер.,

д. Ступишиной.

Дорогой Антон Павлович!

Сегодня было две считки "Чайки"¹.

Если бы ты незримо присутствовал, ты... знаешь что?.. Ты немедленно начал бы писать новую пьесу!

Ты был бы свидетелем такого растущего, захватывающего интереса, такой глубокой вдумчивости, таких толкований и такого общего нервного напряжения, что за один этот день ты горячо полюбил бы самого себя.

Сегодня мы тебя все бесконечно любили за твой талант, за деликатность и чуткость твоей души.

Планируем, пробуем тоны -- или, вернее,-- полутоны, в каких должна идти "Чайка", рассуждаем, какими сценическими путями достичь того, чтобы публика была охвачена так же, как охвачены мы...

Не шутя говорю, что если наш театр станет на ноги, то ты, подарив нас "Чайкой", "Дядей Ваней" и "Ивановым", напишешь для нас еще пьесу.

Никогда я не был так влюблен в твой талант, как теперь, когда пришлось забираться в самую глубь твоей пьесы.

Написал это письмецо, вернувшись домой с вечерней считки,-- хотелось написать тебе.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 109--110; Немирович-Данченко, с. 144--145.

¹ Беседы о "Чайке" с актерами Художественного театра и читки пьесы Немирович-Данченко проводил в Пушкине под Москвой в 20-х числах августа.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

Начало сентября (до 9-го) 1898 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

Тебя все еще нет, а "Чайку" я репетирую. Между тем Хотелось бы о многом расспросить тебя. Поехал бы сам к тебе, но решительно не имею времени.

Наладили mise en scêne двух первых актов и завтра начинаем их репетировать без ролей¹.

Сумбатов говорил со мной очень много по поводу "Чайки" и высказал мнение (которое сообщил, кажется, и тебе), что это именно одна из тех пьес, которые особенно требуют крупных, опытных артистов, а режиссеры не могут спасти ее.

Странное мнение! Я с ним спорил чрезвычайно убежденно. Вот мои доводы (так ты получил доводы Сумбатова, то взвесь и мои).

Во-первых, пьеса была в руках крупных актеров (Давыдов, Сазонов, Варламов, Комиссаржевская, Дюжикова, Аполлонский² и т. д.),-- что же они -- сделали успех пьесе? Значит, прецедент не в пользу мнения Сумбатова.

Во-вторых, в главных ролях -- Нины и Треплева -- я всегда предпочту молодость и художественную неиспорченность актеров их опыту и выработанной рутине.

В-третьих, опытный актер в том смысле, как его понимают,-- это непременно актер известного шаблона, хотя бы и яркого,-- стало быть, ему труднее дать фигуру для публики новую, чем актеру, еще не искусившемуся театральной банальностью.

В-четвертых, Сумбатов, очевидно, режиссерство понимает только, как подсказывающего mise en scХne, тогда как мы входим в самую глубь тона каждого лица отдельно и -- что еще важнее -- всех вместе, общего настроения, что в "Чайке" важнее всего.

Есть только одно лицо, требующее большой сценической опытности и выдержки,-- это Дорн. Но поэтому-то я и поручаю эту роль такому удивительному технику-актеру, как сам Алексеев.

Наконец, мне говорят: "Нужны талантливые люди". Это меня всегда смешит. Как будто я когда-нибудь говорил, что можно ставить спектакль с бездарностями. Говорить о том, что актер должен быть талантлив,-- все равно, что пианист должен иметь руки. И для чего же я из 7 выпусков своих учеников выбрал только 8 человек (из 70), а Алексеев из 10-летнего существования своего Кружка только 6 человек³.

Ну, да на это смешно возражать.

В конце концов жду тебя, и всё... (как говорит Сорин).

Вот наше распределение ролей.

Аркадина -- О. Л. Книппер (единственная моя ученица, окончившая с высшей наградой, с чем за все время существования училища кончила только Лешковская). Очень элегантная, талантливая и образованная барышня, лет, однако, 28.

Треплев -- Мейерхольд (окончивший с высшей наградой. Таких за все это время было только двое. Другой -- Москвин -- играет у нас царя Федора).

Нина -- Роксанова. Маленькая Дузе, как ее назвал Ив. Ив. Иванов. Окончила в прошлом году и сразу попала в Вильно к Незлобину и оттуда к Соловцову на 250 р. в месяц. Молодая, очень нервная актриса.

Дорн -- Станиславский.

Сорин -- Калужский -- первый актер труппы Алексеева.

Шамраев -- Вишневский -- провинциальный актер, бросивший для нас ангажемент в Нижнем на первые роли и 500 р. жалованья. Он, кстати, был в твоей же гимназии.

Маша -- пока слабо. Вероятно, заменю ее другою⁴.

Полина Андреевна -- Раевская, недурно.

Тригорин -- очень даровитый провинциальный актер⁵, которому я внушаю играть меня, только без моих бак.

До свиданья.

Жду весточки.

Mise en scХne первого акта очень смелая⁶. Мне важно знать твое мнение⁷.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

От 3 до 4 я всегда в училище.

Ежегодник МХТ, с. 110--112 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 151--153.

¹ К. С. Станиславский, уехав в имение брата Андреевку под Харьковом, писал режиссерский план "Чайки". В первых числах сентября Немирович-Данченко получил от Станиславского мизансцену первых трех актов и писал ему 2 сентября: "Вы позволите мне кое-что не проводить на сцену? Многое бесподобно, до чего я не додумался бы. И смело, и интересно, и оживляет пьесу. Но кое-что, по-моему, должно резать общий тон и мешать тонкости настроения, которое и без того трудно поддержать... Не подумайте, однако, что я вообще против всего смелого и резкого в подобных местах. Я понимаю, что смена впечатлений только усилит эффект мистически-трагический. Я только боюсь некоторых подробностей. Ну, вот хотя бы "кваканье лягушек" во время представления пьесы Треплева. Мне хочется, как раз наоборот, полной таинственной тишины. Удары колокола где-нибудь на погосте -- другое дело. Иногда нельзя рассеивать внимание зрителя, отвлекать его бытовыми подробностями... Мне трудно было вообще переделать свой план, но я уже вник в Ваш и сживаюсь с ним" (Немирович-Данченко, с. 145--146).

² Исполнители ролей в "Чайке" в Александрийском театре.

³ В состав труппы нового театра вошли бывшие ученики Немировича-Данченко по драматическим классам школы Московского филармонического общества -- О. Л. Книппер, И. М. Москвин, В. Э. Мейерхольд, М. Л. Роксанова, М. Г. Савицкая, Е. М. Мунт, А. Л. Загаров, С. В. Халютина и члены возглавлявшегося Станиславским Общества искусства и литературы -- М. П. Лилина (Алексеева), В. В. Лужский, А. Р. Артем, А. А. Санин (Шенберг), М. А. Самарова, Г. С. Бурджалов, М. Ф. Андреева (Желябужская).

⁴ Роль Маши репетировала Н. А. Левина (Гандурина); затем эта роль перешла к М. П. Лилиной, роль Дорна -- к А. Л. Вишневскому, Шамраева -- к А. Р. Артему.

⁵ Роль Тригорина репетировал А. И. Адашев (Платонов), В спектакле эту роль исполнял Станиславский.

⁶ Позднее Немирович-Данченко писал: "По мизансцене уже первый акт был смелым. По автору, прямо должна быть аллея, пересеченная эстрадой с занавесом: это -- сцена, где будут играть пьесу Треплева. Когда занавес откроется, то вместо декорации будет видно озеро и луну. Конечно, во всяком театре для действующих лиц, которые будут смотреть эту пьесу, сделали бы, скамейку направо или налево боком, а у нас была длинная скамейка вдоль самой рампы... Вот на этой длинной скамейке, спиной к публике, и размещались действующие лица... Декоративная часть наполняла сцену живым настроением летнего вечера" (Из прошлого, с. 192).

⁷ Впервые Чехов побывал на репетициях "Чайки" в МХТ 9 и 11 сентября 1898 г. (в помещении Охотничьего клуба на Воздвиженке). Немирович-Данченко сообщал Станиславскому 12 сентября: "Ваша mise en scХne вышла восхитительной. Чехов от нее в восторге. Отменили мы только две-три мелочи, касающиеся интерпретации Треплева. И то не я, а Чехов" (Немирович-Данченко, с. 154).

ЧЕХОВ -- В Л. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

21 октября 1898 г. Ялта

21 окт.

Милый Владимир Иванович, я в Ялте и пробуду здесь еще долго. Деревья и трава зеленеют по-летнему, тепло, ясно, тихо, сухо и сегодня, например, не тепло, а прямо-таки жарко. Это мне очень нравится, и я, пожалуй, совсем поселюсь в Ялте.

Твоя телеграмма¹ глубоко тронула меня. Большое спасибо и тебе, и Константину Сергеевичу, и артистам, которые вспомнили. Вообще, пожалуйста, не забывай и пиши мне хотя изредка. Ты теперь очень занятой человек, директор, но все же пиши иногда праздному человеку. Пиши, как и что, как на артистов подействовал успех первых представлений, как "Чайка", какие перемены в распределении ролей и проч., и проч. Судя по газетам, начало было блестящее -- и я очень, очень рад, так рад, что ты и представить себе не можешь. Этот Ваш успех еще раз лишнее доказательство, что и публике, и актерам нужен интеллигентный театр. Но отчего не пишут об Ирине -- Книппер? Разве вышла какая-нибудь заминка? Федор у вас мне не нравился, но Ирина казалась необыкновенной; теперь же о Федоре говорят больше, чем об Ирине.

Здесь уже вовлекают меня в общественную жизнь. Назначили в женскую гимназию членом попечительного совета. И я теперь с важностью хожу по лестницам гимназии, и гимназистки в белых пелеринках делают мне реверанс. Что касается имения, о котором говорил Синани², то оно очень хорошо, поэтично, уютно, но дико;это не Крым, а Сирия. Стоит только 2 тыс., но я не покупаю, ибо и 2 тыс. у меня нет. Если продам Мелихово, то куплю.

Жду "Антигону"³. Жду, ибо ты обещал прислать. Нужна очень.

Жду сестру, которая, как телеграфировала, едет ко мне в Ялту. Будем вместе решать, как теперь быть. После смерти отца мать едва ли теперь захочет одна жить в деревне. Надо придумывать что-нибудь новое.

Поклон и привет Екатерине Николаевне, Роксановой, Книппер, Вишневскому -- нижайший поклон. Вспоминаю о них с большим удовольствием. Будь здоров и благополучен. Пиши, пожалуйста. Крепко жму руку.

Твой А. Чехов.

Ялта.

Поклон Сумбатову.

"Новый журнал для всех", 1908, No 1, ноябрь, стлб. 67 (частично); Письма, т. 5, с. 239--241; Акад., т. 7, с. 302--303.

¹ Телеграмма от 19 октября 1898 г. в связи со смертью П. В. Чехова, последовавшей 12 октября: "Труппа артистов и Константин Сергеевич поручили мне выразить наше глубокое сочувствие в постигшем тебя горе" (Акад., т. 7, с. 642).

² 26 сентября Чехов ездил с И. А. Синани смотреть продававшееся в Кучукое имение; Чехов купил это имение в декабре 1898 г.

³ Чехов просил прислать ему текст "Антигоны" Софокла, очевидно, для любительского спектакля в Ялтинской женской гимназии.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

18 декабря 1898 г. Москва

Только что сыграли "Чайку"¹, успех колоссальный. С первого акта пьеса так захватила, что потом следовал ряд триумфов. Вызовы бесконечные. Мое заявление после третьего акта, что автора в театре нет, публика потребовала послать тебе от нее телеграмму. Мы сумасшедшие от счастья. Все тебя крепко целуем, напишу подробно.

Немирович-Данченко, Алексеев, Мейерхольд, Вишневский, Калужский, Артем, Тихомиров, Фессинг, Книппер, Роксанова, Алексеева, Раевская, Николаева² и Екатерина Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 113 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 160.

¹ Телеграмма подана в 0 ч. 50 мин. 18 декабря 1898 г.

² И. А. Тихомиров исполнял в "Чайке" роль Медведенко, А. Л. Фессинг (Загаров) -- повара, М. П. Николаева -- горничной.

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

18 декабря 1898 г. Ялта

Передайте всем: бесконечно и всей душой благодарен. Сижу в Ялте, как Дрейфус на острове Диавола¹. Тоскую, что не с вами. Ваша телеграмма сделала меня здоровым и счастливым.

Чехов.

Газета "Новости дня", 1898, No 5590, 20 декабря; Акад., т. 7. С. 370.

¹ А. Дрейфус был приговорен к пожизненной ссылке на Чертов остров у берегов Французской Гвианы.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

18--21 декабря 1898 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

Из моих телеграмм¹ ты уже знаешь о внешнем успехе "Чайки". Чтобы нарисовать тебе картину первого представления, скажу, что после 3-го акта у нас за кулисами царило какое-то пьяное настроение. Кто-то удачно сказал, что было точно в светло-христово воскресенье. Все целовались, кидались друг другу на шею, все были охвачены настроением величайшего торжества правды и честного труда. Ты собери только все поводы к такой радости: артисты влюблены в пьесу, с каждой репетицией открывали в ней все новые и новые художественные перлы. Вместе с тем трепетали за то, что публика слишком мало литературна, мало развита, испорчена дешевыми сценическими эффектами, не подготовлена к высшей художественной простоте, чтоб оценить красоты "Чайки". Мы положили на пьесу всю душу и все наши расчеты доставили на карту. Мы, режиссеры, т. е. я и Алексеев, напрягли все наши силы и способности, чтобы дивные настроения пьесы были удачно интерсценированы. Сделали 3 генеральные репетиции, заглядывали в каждый уголок сцены, проверяли каждую электрическую лампочку. Я жил две недели в театре, в декорационной, в бутафорской, ездил по антикварным магазинам, отыскивал вещи, которые давали бы колористические пятна. Да что об этом говорить! Надо знать театр, в котором нет ни одного гвоздя...

На первое представление я, как в суде присяжных, делал "отвод", старался, чтоб публика состояла из лиц, умеющих оценить красоту правды на сцене. Но я, верный себе, не ударил пальца о палец, чтоб подготовить дутый успех.

С первой генеральной репетиции в труппе было то настроение, которое обещает успех. И, однако, мои мечты никогда не шли так далеко. Я ждал, что в лучшем случае это будет успех серьезного внимания. И вдруг... не могу тебе передать всей суммы впечатлений... Ни одно слово, ни один звук не пропал. До публики дошло не только общее настроение, не только фабула, которую в этой пьесе так трудно было отметить красной чертой, но каждая мысль, все то, что составляет тебя и как художника и как мыслителя, все, все, ну, словом, каждое психологическое движение -- все доходило и захватывало, И все мои страхи того, что пьесу поймут немногие, исчезли. Едва ли был десяток лиц, которые бы чего-нибудь не поняли. Затем, я думал, что внешний успех выразится лишь в нескольких дружных вызовах после 3-го действия. А случилось так. После первого же акта всей залой артистов вызывали 5 раз (мы не быстро даем занавес на вызовы), зала была охвачена и возбуждена. А после 3-го ни один зритель не вышел из залы, все стояли, и вызовы обратились в шумную, бесконечную овацию. На вызовы автора я заявил, что тебя в театре нет. Раздались голоса: "Послать телеграмму".

Вот до чего я занят. Начал это письмо в пятницу утром и до понедельника не мог урвать для него часа! А ты говоришь: "приезжай в Ялту". 23-го я на 4 дня удеру к Черниговской², только чтобы выспаться!

Итак, продолжаю. Я переспросил публику: "Разрешите послать телеграмму?" На это раздались шумные аплодисменты и "да, да".

После 4-го акта овации возобновились.

Все газеты ты, вероятно, нашел. Пока лучшая рецензия в "Moskauer Deutsche Zeitung", которую я тебе вышлю, и сегодня неглупая статья в "Курьере" -- "Дневник нервного человека".

"Русские ведомости", конечно, заерундили. Бедный Игнатов, он всегда теряется, раз пьеса чуть-чуть выше шаблона³.

Играли мы... в таком порядке: Книппер -- удивительная, идеальная Аркадина. До того сжилась с ролью, что от нее не оторвешь ни ее актерской элегантности, прекрасных туалетов обворожительной пошлячки, скупости, ревности и т. д. Обе сцены 3-го действия с Треплевым и Тригориным -- в особенности первая -- имели наибольший успех в пьесе, а заканчивались необыкновенно поставленной сценой отъезда (без лишних людей)⁴. За Книппер следует Алексеева⁵ -- Маша. Чудесный образ! И характерный, и необыкновенно трогательный. Они имели огромный успех. Потом Калужский -- Сорин. Играл, как очень крупный артист. Дальше -- Мейерхольд. Был мягок, трогателен и несомненный дегенерат. Затем Алексеев. Схватил удачно мягкий, безвольный тон. Отлично, чудесно говорил монологи 2-го действия. В третьем был слащав. Слабее всех была Роксанова, которую сбил с толку Алексеев, заставив играть какую-то дурочку. Я рассердился на нее и потребовал возвращения к первому, лирическому тону. Она и запуталась. Вишневский еще не совсем сжился с мягким, умным, наблюдательным и все пережившим Дорном, но был очень удачно гримирован (вроде Алексея Толстого) и превосходно кончил пьесу. Остальные поддерживали стройный ансамбль.

Общий тон покойный и чрезвычайно литературный.

Слушалась пьеса поразительно, как еще ни одна никогда не слушалась.

Шум по Москве огромный. В Малом театре нас готовы разорвать на куски.

Но вот несчастье. На другой день должно было состояться 2-е представление. Книппер заболела. Отменили и 3-е, которое должно было быть вчера, в воскресенье. На пьесе это не отразится, но денег мы потеряли много.

Поставлена пьеса -- ты бы ахнул от 1-го и, по-моему,-- особенно от 4-го действия.

Рассказать трудно, надо видеть.

Я счастлив бесконечно.

Обнимаю тебя.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Даешь "Дядю Ваню"?⁶

Ежегодник МХТ, с. 114--115 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 160--163.

¹ После первой телеграммы Немирович-Данченко послал 18 декабря еще одну, с сообщением о восторженных отзывах газет о спектакле "Чайка" ("...успех "Чайки" превосходит успех "Федора". Я счастлив, как никогда не был при постановке собственных пьес" -- Немирович-Данченко, с. 160).

² В гостиницу при монастыре близ Троице-Сергиевой лавры,

³ О рецензиях на постановку "Чайки" в МХТ см.: Акад., Соч., т. 13, с. 380--383.

⁴ В сцену отъезда Аркадиной К. С. Станиславский первоначально намечал ввести толпу прислуги, женщину с плачущим ребенком, давку в дверях и т. д. Чехов на репетиции возражал против такого решения.

⁵ М. П. Лилина.

⁶ Чехов ответил 8 февраля 1899 г.: "Я не пишу ничего о "Дяде Ване", потому что не знаю, что написать. Я словесно обещал его Малому театру, и теперь мне немножко неловко. Похоже, будто я обегаю Малый театр... Ты не обижайся: о "Дяде Ване" был разговор с малотеатровцами уже давно..." После успеха "Чайки" два московских театра, Малый и Художественный, претендовали на постановку "Дяди Вани". 20 февраля 1899 г., в ответ на просьбу режиссера Малого театра А. М. Кондратьева, Чехов передал пьесу в его распоряжение. "А для Немировича, если обидится, я напишу другую пьесу, уж так и быть",-- писал накануне Чехов сестре. 1 марта 1899 г. артисты Малого театра читали пьесу "Дядя Ваня", и, как записывал в своем дневнике управляющий московской конторой императорских театров В. А. Теляковский, "пьеса всем понравилась и решено... внести в репертуар будущего сезона" (ЛН, с. 512). При обсуждении пьесы в Театрально-литературном комитете 8 апреля 1899 г. (в заседании участвовали профессора Н. И. Стороженко, А. Н. Веселовский и критик И. И. Иванов) она была "забракована" для представления на казенной сцене (В. А. Теляковский. Воспоминания. М.--Л., 1965, с. 96). После этого Чехов передал свою пьесу в Художественный театр.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

27 октября 1899 г. Москва

Ну вот, милый наш Антон Павлович, "Дядю Ваню" и сыграли¹. Из рецензий ты будешь видеть, вероятно, что некоторые грехи пьесы не удалось скрыть. Но ведь без грехов нет ни одной пьесы в репертуаре всего мира. Однако это чувствовалось в зале. Грехи заключаются: 1) в некоторой сценической тягучести 2 1/2 актов, несмотря на то, что из 50 пауз, которые ты видел², мы убрали 40. Постепенно, из репетиции в репетицию, убирали, 2) в неясности психологии самого Ивана Петровича и особенно -- в "некрепкой" мотивировке его отношения к профессору.

То и другое зала чувствовала, и это вносило известную долю охлаждения. (Я стараюсь выражаться очень точно.) И вызовы, несмотря на их многочисленность, были не взрывами восторга, а просто хорошими вызовами. Только четвертое действие сильно и безусловно захватило всю залу, так что по окончании пьесы были и взрывы, и настоящая овация. И публика на 4/5 не расходилась в течение 15 минут вызовов.

Очень забирала публику простота сцен (на афише я оставил "сцены из деревенской жизни"), красивая и мягкая инсценировка пьесы, чудесный -- по простоте и поэзии -- язык и т. д.

Для меня, старой театральной крысы, несомненно, что пьеса твоя -- большое явление в нашей театральной жизни и что нам она даст много превосходных сборов, но мы взвинтились в наших ожиданиях фурора и в наших требованиях к самим себе до неосуществимости, и эта неосуществимость портит нам настроение.

И в исполнении в первом представлении были досадные недочеты.

Было так. Первым номером, на голову дальше всех, пришел Алексеев, превосходно играющий Астрова (в этом -- моя гордость, так как он проходил роль со мной буквально как ученик школы). С ним рядом шла Алексеева, имевшая громадный успех. Но на генеральных она была еще выше, так как здесь несколько раз впала в свой обычный недостаток -- тихо говорит. Тем не менее в ней Москва увидела замечательную лирическую ingênue, не имеющую себе равных ни на какой сцене (разве кроме Комиссаржевской). И что хорошо: при лиризме она дает и характерность. Наибольшую досаду возбуждала в нас Книппер. На генеральной она произвела фурор, ее называли обворожительной, очаровательной и пр. Тут разволновалась и всю роль от начала и до конца переиграла. Вышло много поз, подчеркиваний и читки. Конечно, она со 2-го или 3-го представления пойдет отлично, но обидно, что в первое она не имела никакого успеха.

Калужский возбудил споры и у многих негодование, но это ты как автор и я как твой истолкователь принимаем смело на свою грудь. Поклонники Серебряковых разозлились, что профессор выводится в таком виде. Впрочем, кое-какие красочки следует посбавить у Калужского. Но чуть-чуть, немного.

Вишневского будут бранить. Нет образа. Есть нервы, темперамент, но образа нет.

Артем, Самарова, Раевская помогали успеху³.

Подводя итоги спектаклю по сравнению его с репетициями, я нахожу 5--6 мелочей, совершенных мелочей, которые засоряли спектакль. Но насколько это именно мелочи, можешь судить по тому, что одни из них уйдут сами собой, даже без замечаний с моей стороны. А другие -- с одного слова.

К сожалению, должен признать, что большинство этих соринок принадлежат не актерам, а Алексееву как режиссеру. Я все сделал, чтобы вымести из этой пьесы его любовь к подчеркиваниям, крикливости, внешним эффектам. Но кое-что осталось. Это досадно. Однако со 2-го представления уйдет и это. Пьеса надолго, и, значит, страшного в этом ничего нет. Только досадно.

Первое действие прошло хорошо и было принято с вызовами 4 раза, хотя и без захвата. После 2-го, конец которого засорен пением Елены, против которого Ольга Леонардовна упиралась все 20 репетиций, вызовов было, должно быть, 5--6. После 3-го -- 11. Впечатление сильное, но и здесь в конце соринка -- истерические вопли Елены, против которых Ольга Леонардовна тоже упиралась⁴. Другая соринка -- выстрел за сценой, а не на сцене (второй выстрел). Третье (это уж не соринка) -- Вишневскому не удалось повести на тех нотах, которые ему удавались на последних репетициях, а перешел на крик. И все-таки, повторяю, одиннадцать вызовов.

Четвертый же акт великолепно прошел, без сучка и задоринки, и вызвал овацию.

Для меня постановка "Дяди Вани" имеет громаднейшее значение, касающееся существования всего театра. С этим у меня связаны важнейшие вопросы художественного и декорационно-бутафорского и административного характера. Поэтому я смотрел спектакль даже не как режиссер, а как основатель театра, озабоченный его будущим. И так как в результате передо мной открывается много-много еще забот, то я чувствую себя не на высоте блаженства, что, вероятно, отразилось на моей к тебе телеграмме⁵.

Буду еще писать⁶.

Обнимаю тебя крепко,

Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 122--123 (с пропуском): Немирович-Данченко, с. 201--204.

¹ Первый спектакль "Дяди Вани" в Художественном театре прошел 26 октября 1899 г.

² 24 мая 1899 г. Чехов присутствовал в Москве на репетициях "Дяди Вани" в Художественном театре.

³ О. Л. Книппер исполняла роль Елены Андреевны, А. Л. Вишневский -- Войницкого, А. Р. Артем -- Телегина, М. А. Самарова -- Марины, Е. М. Раевская -- Войницкой.

⁴ Эти моменты в исполнении роли Елены в дальнейшем были в спектакле сняты.

⁵В телеграмме, посланной Немировичем-Данченко и артистами Художественного театра после первого представления "Дяди Вани", говорилось: "Вызовов очень много после первого действия, потом все сильнее, по окончании без конца..." (Летопись, с. 588),

⁶ 30 октября Немирович-Данченко телеграфировал Чехову: "Второе представление театр битком набит. Пьеса слушается и понимается изумительно. Играют теперь великолепно. Прием -- лучшего не надо желать. Сегодня я совершенно удовлетворен. Пишу. На будущей неделе ставлю пьесу 4 раза" (Немирович-Данченко, с. 204).

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

19 ноября 1899 г. Москва

19 ноября 99 г.

Милый Антон Павлович!

И удивляет меня то, что ты мне совсем не пишешь, и, признаюсь,-- немножко обижает. Правда, ты, может быть, ждал от меня еще письма, кроме посланного после первого представления и двух телеграмм. Но я знал, что тебе пишут со всех концов и помногу. Нового бы ничего не сказал. Тем более что писала тебе Марья Павловна¹.

"Дядя Ваня" продолжает идти по 2 раза в неделю со сборами полными или почти полными, т. е. 900 рублей. Один только сбор был 800 с чем-то.

Как-никак это наиболее интересная вещь сезона. Пройдет она у нас в сезоне, думаю, до 25 раз, и, конечно, будет идти несколько лет². "Чайку" ставлю раз в две недели. Обе идут необыкновенно стройно и в стиле. В смысле внешнего успеха, т. е. аплодисментов... я, правда, не особенно слежу за этим -- у меня вырабатывается удивительное равнодушие к ним... Но, говорят, бывают спектакли очень шумного приема, а какой-то один спектакль вырвался даже сенсационный в этом смысле.

Теперь мы заняты "Одинокими"³. Трудно очень. Трудно потому, что я холоден к мелким фокусам внешнего колорита, намеченным Алексеевым, и потому, что мне хочется дождаться нескольких особенных тонов и звуков в Мейерхольде⁴, всегда склонном к рутинке, и потому, что именно участвующие в "Одиноких" много играют и устают, и, наконец, потому, что мне не по душе mise en scХne.

Из 5 актов мы прошли три, да и то только второй я уже чувствую вполне.

Я не знаю, так ли это, или мне кажется так, потому что я сам писал пьесы, но для меня ставить пьесу все равно что писать ее.

Когда я пишу, я испытываю такие фазы: сначала загораюсь общим замыслом, отдельными фигурами, еще мне самому не вполне ясными, отдельными, рисующимися в моей фантазии сценами. Потом, когда беру перо и бумагу, начинаю скучать, именно скучать. Хочется, чтоб все сразу вылилось само собой, а между тем надо планировать, добиваться ясности и силы выражения, рассчитывать вперед и т. д. Наступает длинная, томительная работа, как будто даже и ничего не имеющая общего с художественностью, точно совсем ремесленная. На этом пути редко-редко вспыхивает творческая энергия, цепляешься за ту или другую жизненную подробность и волнуешься. И вот, когда уже вчерне вся пьеса готова, когда ясны и последовательность развития психологии, и внешние контуры, и тон каждого лица,-- тогда только наступает последний, самый интересный, период. Тут уже в этот мирок пьесы втянут, тут становится ясно, что лишнее, чего не хватает, что требует большей яркости и т. д.

Все то же с постановкой, точка в точку.

И вот в "Одиноких" мы до сих пор не добрались до третьего периода.

А между тем репертуар держится на двух пьесах -- "Грозном" и "Ване"; "Эдда Габлер"⁵, возобновленная, ничего не дала, и надо торопиться. В то же время большая часть труппы гуляет и тоскует без дела, и пьеса Гославского⁶ ждет моей корректуры, без которой ее нельзя ставить. И надо думать о будущем, о другом театре⁷. И надо следить за течением, буднями театра. И пр., и пр.

Иногда находит апатия, думаешь: "За каким чертом я пошел на эту галеру?" Хочется вдруг бросить все, уехать... хоть в Крым. Тянет писать, а не возиться со всякими мелочами театральной жизни. Тогда начинаешь придираться к Алексееву, ловить все несходства наших вкусов и приемов...

И устаешь одновременно от всего.

Что ты делаешь?

Говорят, ты пишешь пьесу... для Малого театра. Не верю, что для Малого театра. Мы пока стоим на трех китах: Толстой⁸, Чехов и Гауптман. Отними одного, и нам будет тяжко.

Воображаю, как тебе иногда тоскливо в Ялте, и всем сердцем болею за тебя.

Пиши же. Крепко обнимаю тебя.

Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 123--125 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 204--206.

¹ М. П. Чехова восторженно отзывалась о спектакле в письмах к брату 31 октября и 12 ноября 1899 г. (Письма М. Чеховой, с. 134).

² Спектакль "Дядя Ваня" в постановке Станиславского и Немировича-Данченко оставался в репертуаре МХТ около 40 лет, прошел 316 раз.

³ Пьеса Г. Гауптмана, премьера которой в Художественном театре состоялась 16 декабря 1899 г.

⁴ В. Э. Мейерхольд исполнял роль Иоганна Фокерата.

⁸ "Грозный" -- трагедия А. К. Толстого "Смерть Иоанна Грозного" (поставлена 29 сентября 1899 г.), "Эдда Габлер" -- драма Г. Ибсена (поставлена 19 февраля 1899 г.).

⁶ "Свободный художник". В Художественном театре пьеса Гославского поставлена не была.

⁷ То есть о новом здании для Художественного театра.

⁸ А. К. Толстой, автор шедших в Художественном театре пьес "Царь Федор Иоаннович" и "Смерть Иоанна Грозного".

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

24 ноября 1899 г. Ялта

24 ноябрь.

Милый Владимир Иванович, пожалуйста, не обижайся на меня за молчание. В переписке у меня вообще застой. Это оттого, что я пишу свою беллетристику¹ -- во-первых, во-вторых, читаю корректуру Марксу, в-третьих, возня большая с приезжими больными, которые почему-то обращаются ко мне. А корректура для Маркса -- это каторга; я едва кончил второй том, и если бы знал раньше, что это так нелегко, то взял бы с Маркса не 75, а 175 тысяч. Приезжие больные, в большинстве бедняки, обращаются ко мне с просьбой устроить их, и приходится много говорить и переписываться².

Конечно, я здесь скучаю отчаянно. Днем работаю, а к вечеру начинаю вопрошать себя, что делать, куда идти,-- и в то время, как у вас в театре идет второе действие, я уже лежу в постели. Встаю, когда еще темно, можешь ты себе представить; темно, ветер ревет, дождь стучит.

Ты ошибаешься, полагая, что мне "пишут со всех концов". Мои друзья и знакомые совсем не пишут мне. За все это время я получил только два письма от Вишневского³, и одно из них не в счет, так как Александр Леонидович критикует в нем рецензентов, которых я не читал. Получил письмо и от Гославского⁴, но и это письмо тоже не в счет, потому что оно деловое; деловое в том смысле, что никак не придумаешь, что на него ответить.

Пьесы я не пишу. У меня есть сюжет "Три сестры"⁵, но прежде чем не кончу тех повестей, которые давно уже у меня на совести, за пьесу не засяду. Будущий сезон пройдет без моей пьесы -- это уже решено.

Моя ялтинская дача⁶ вышла очень удобной. Уютно, тепло и вид хороший. Сад будет необыкновенный. Сажаю я сам, собственноручно. Одних роз посадил сто -- и все самые благородные, самые культурные сорта. 50 пирамидальных акаций, много камелий, лилий, тубероз и проч., и проч.

В твоем письме звучит какая-то едва слышная дребезжащая нотка, как в старом колоколе,-- это там, где ты пишешь о театре, о том, как тебя утомили мелочи театральной жизни. Ой, не утомляйся, не охладевай! Художественный театр -- это лучшие страницы той книги, какая будет когда-либо написана о современном русском театре. Этот театр -- твоя гордость, и это единственный театр, который я люблю, хотя ни разу еще в нем не был. Если бы я жил в Москве, то постарался бы войти к вам в администрацию, хотя бы в качестве сторожа, чтобы помочь хоть немножко и, если можно, помешать тебе охладеть к сему милому учреждению.

Идет проливной дождь, темно в комнате. Будь здоров, весел, счастлив.

Крепко жму руку. Поклонись Екатерине Николаевне и всем в театре, а ниже всех -- Ольге Леонардовне.

Твой А. Чехов.

"Новый журнал для всех", 1908, No 1, ноябрь, стлб. 62, 69, 70 (частично); Письма, т. 5, с. 454--456; Акад., т. 8, с. 308--309.

¹ В это время Чехов писал повесть "В овраге", был задуман рассказ "Архиерей".

² В середине ноября Чехов написал воззвание о сборе средств на постройку санатория для приезжающих туберкулезных больных. Ялтинский журналист А. Я. Бесчинский вспоминал: "Мы избрали А. П. уполномоченным по собиранию средств, отпечатав ли воззвание за его подписью, которое он четыре раза переделывал в наборе, и он взялся рассылать его самолично. Я стал ежедневно посылать А. П. вчерашние вороха газет, получаемых в редакции; он рылся в них, выискивал подходящие имена и адреса и рассылал ежедневно по нескольку десятков воззваний. Эта рассылка продолжалась года два, и таким путем А. П. Чехов привлек в кассу попечительства мелкими пожертвованиями тысяч десять" ("Приазовская речь", 1910, No 45, 20 января). В результата хлопот Чехова в 1900 г. в Ялте был создан первый пансионат для туберкулезных больных -- "Яузлар".

³ Вишневский писал Чехову 3 и 30 октября 1899 г.

⁴ Е. П. Гославский в письме от 18 ноября просил у Чехова рекомендаций в журнальные редакции.

⁵ Это первое упоминание о замысле "Трех сестер". К работе над пьесой Чехов приступил летом 1900 г.

⁶ В октябре 1898 г. Чехов купил участок земли в Аутке, в 20 минутах ходьбы от Ялты, и с ноября там по проекту архитектора Л. Н. Шаповалова строилась дача -- ныне Дом-музей А. П. Чехова.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

28 ноября 1899 г. Москва

Воскресенье. Утро.

Сейчас получил твое письмо, милый Антон Павлович. В нем три места, волнующие меня. Первое -- что тебе вовсе не пишут со всех концов. И, значит, ты имеешь о своей пьесе несколько рецензий, письма Марии Павловны, возражения на не читанные тобою рецензии со стороны Вишневского, мое короткое письмо и, кажется, длинное письмо Ольги Леонардовны¹, вероятно, мало объективное. Я думал иначе. Во всяком случае, мне кажется, самое ценное -- письма Марии Павловны².

Не знаю, какие рецензии ты читал. Читал ли в "Театре и искусстве"? Хорошая статья Эфроса. Читал ли фельетон Игнатова в "Русских ведомостях": "Семья Обломовых", к которой он причисляет Войницкого, Астрова и Тригорина. Эту параллель с Обломовым уже проводил весною Шенберг (Санин). Я же как-то не чувствую ее. Она мне кажется однобокою. Читал ли фельетон Флерова в "Московских ведомостях", старательный и вдумчивый, не без умных мыслей, но без блесток критической проникновенности? И, наконец, фельетон Рокшанина в "Новостях"? Это, кажется, все, что было заметного, если не считать недурной рецензии Фейгина -- в "Курьере" и "Русской мысли" -- недурной, но односторонней³.

Любопытно по невероятному упрямству отношение к "Дяде Ване" профессоров московского отделения Театрально-литературного комитета. Стороженко писал мне в приписке к одному деловому письмецу: "Говорят, у вас "Дядя Ваня" имеет большой успех. Если это правда, то вы сделали чудо". Но так как чудесам профессора не верят, то они говорили в одном кружке так: "Если "Дядя Ваня" имеет успех, то это жульнический театр".

Никак не могу уловить смысла этого эпитета. Вероятно, у Стороженко предположение, что публика наша проводится сначала в какие-то кулуары, где ее отпаивают гашишем и одуряют морфием.

Ив. Иванов, относившийся к нашему театру с особенной экспансивностью и заявивший Кугелю на его просьбу писать в "Театр и искусство", что писать стоит только о нашем театре, вдруг запел о яркости и красоте действительности, о сильных и героических жизненных образах и бессилии того художественного творчества, которое считает действительность серою и тоскливою. Он еще не называет тебя и твои пьесы, но чувствуется, что упрямое отношение к "Дяде Ване" диктует ему даже новое миросозерцание. Вот человек, который может мыслить совершенно неожиданными настроениями, зависящими от страстности данной минуты. Наконец, Веселовский... Веселовская перевела хорошую пьесу с английского. Предлагала ее Малому театру, там ее продержали больше года и вернули. Она отдала мне. Я собирался ставить, но встретились непреодолимые трудности, и я отказался. Тогда она написала мне, после 10-летнего знакомства, "Милостивый государь" и "поведение непростительное". И нет сомнения, что мое поведение с драмой Пинеро "Миссис Эббсмит" непростительно только потому, что "Дядя Ваня" имеет большой успех.

Я уже, кажется, писал тебе, что когда Серебряков говорит в последнем акте: "Надо, господа, дело делать", зала заметно ухмыляется, что служит к чести нашей залы. Этого тебе Серебряковы никогда не простят. И счастье, что ты, как истинный поэт, свободен и творишь без страха провиниться перед дутыми популярностями... Счастье твое еще в том, что ты не вращаешься постоянно среди всяких "представителей", способных, конечно, задушить всякое свободное проявление благородной мысли.

В предпоследний раз (10-й), в среду, в театре (переполненном) были великий князь с великой княгиней и Победоносцев. Вчера я с Алексеевым ездили к великому князю благодарить за посещение. Они говорят, что в течение двух дней, за обедом, ужином, чаем, у них во дворце только и говорили что о "Дяде Ване", что эта странная для них действительность произвела на них такое впечатление, что они ни о чем больше не могли думать. Один из адъютантов говорил мне: "Что это за пьеса "Дядя Ваня"? Великий князь и великая княгиня ни о чем другом не говорят".

Итак, "жульнический" театр (черт знает, как глупо) всколыхнул даже таких господ, которые и сверчка-то отродясь живого не слыхали.

А Победоносцев говорил (по словам великого князя), что он уже много лет не бывал в драматическом театре и ехал неохотно, но тут до того был охвачен и подавлен, что ставит вопрос: что оставляют актеры для семьи, если они так отдают себя сцене?!

Всякий делает свои выводы...

А ведь мы ничего необычайного не делали. Только старались приблизиться к творчеству писателя, которого играли.

И вот почему меня очень взволновала твоя фраза, что будущий сезон пройдет без твоей пьесы.

Это, Антон Павлович, невозможно!! -- Я тебе говорю -- театр без одного из китов закачается. Ты должен написать, должен, должен!!

Если гонорар не удовлетворяет тебя (извини, пожалуйста, что резко перевожу на это), мы его увеличим.

Явилась мысль (конечно, Вишневскому) ехать на великий пост в Петербург, показать Петербургу "Чайку", "Дядю Ваню", "Одиноких" (если им судьба пошлет успеха), "Гешнеля", "12-ю ночь", может быть, "Эдду Габлер". Тогда в "Чайке" Нину отдам Желябужской, а Алексеева еще немного переделаю. Хотим взять Александрийский театр. Начинаем ковать. Немножко, чуть-чуть боюсь Суворина. Потерпит ли он такого конкурента? Хотя его репертуара мы трогать не будем. А может быть, сойдемся с ним -- т. е. играть в его театре. Для этого, как сдам "Одиноких", поеду сам в Петербург.

Ты очень мило и умно подбодряешь меня, чутко услыхав дребезжащую нотку в моем письме.

Сказать, что я охладеваю к театру, не могу. Но утомление вызывает во мне часто некоторую апатичность. Это правда. Ведь мы только 1/4 дороги сделали! Впереди еще 3/4. Мы только-только начали. Нужно еще (ты только вникни): 1) театр, здание и все приспособления; 2) несколько артистов, не вовсе заеденных шаблоном, интеллигентных и талантливых; 3) беспредельный репертуар -- под силу нам и ценный.

Когда еще я смогу сказать feci, quod potui {я сделал все, что мог (лат.).}⁴,-- потому что мне все будет казаться, что мы "можем" еще и еще!

А между тем я часто быстро дряхлею, плохо сплю, и нервы мои не довольствуются тихим, покойным, чисто физическим отдыхом, а взывают к вредной, острой перемене ощущений -- к той перемене ощущений, тем волнениям, которые встречаются только в театральной атмосфере. Мне 40 лет, и я все чаще и чаще думаю о близости конца, и это меня волнует и торопит, торопит и работать и удовлетворять личный эгоизм.

Пишу бегло, но ты меня, вероятно, сразу поймешь.

Пока до свидания. Обнимаю тебя. Жена благодарит за память и крепко кланяется тебе.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 125--127; Немирович-Данченко, с. 206--210.

¹ Письмо О. Л. Книппер от 27--28 октября 1899 г.

² См. коммент. к письму Немировича-Данченко от 19 ноября 1899 г.

³ Перечислены статьи и рецензии: H. E. Эфрос (псевдоним Старик). Из Москвы ("Театр и искусство", 1899, No 44, от 31 октября); И. Н. Игнатов, Семья Обломовых. По поводу "Дяди Вани" А. П. Чехова ("Русские ведомости", 1899, 28 октября и 24 ноября, No 298 и 325); С. Васильев (С. В. Флеров). Художественно-общедоступный театр. "Дядя Ваня" ("Московские ведомости", 1899, 1 ноября, No 301); Н. Рок (H. О. Рокшанин). Из Москвы. Очерки и снимки ("Новости и Биржевая газета", 1899, 6 ноября, No 306); --ин (Я. А. Фейгин). "Дядя Ваня". Сцены из деревенской жизни. Художественно-общедоступный театр ("Курьер", 1899, 27 и 29 октября, No 297 и 299); он же. Письма о современном искусстве ("Русская мысль", 1899, No 11).

⁴ Эти слова, которыми римские консулы заключали свою речь при передаче полномочий преемнику, Чехов сделает репликой Кулыгина в пьесе "Три сестры".

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

3 декабря 1899 г. Ялта

3 дек.

Милый Владимир Иванович, пришел ответ от Карпова. Он соглашается на то, чтобы отложить постановку "Дяди Вани" до будущего года (или, вернее, сезона). Теперь вам остается действовать на "законном" основании, как говорят хорошие адвокаты. Пьеса принадлежит вам, вы поедете с ней, и я сделаю вид, что я бессилен бороться с вами, так как уже отдал вам пьесу...¹

Ты боишься Суворина? Я и он уже не переписываемся, и я не знаю, что там теперь делается. Но заранее и с громадною вероятностью можно сказать, что Художественный театр будет не ко двору. Петербургские литераторы и актеры очень ревнивы и завистливы, и притом легкомысленны. В сравнении с ними Ив. Ив. Иванов великодушнейший, справедливейший и мудрейший человек.

Я читал рецензию о "Дяде Ване" только в "Курьере" в "Новостях дня". В "Русских ведомостях" видел статью насчет "Обломова", но не читал; мне противно это высасывание из пальца, пристегивание к "Обломову", к "Отцам и детям" и т. п. Пристегнуть всякую пьесу можно к чему угодно, и если бы Санин и Игнатов вместо Обломова взяли Ноздрева или короля Лира, то вышло бы одинаково глубоко и удобочитаемо. Подобных статей я не читаю, чтобы не засорять своего настроения².

Ты хочешь, чтобы к будущему сезону пьеса была непременно. Но если не напишется? Я, конечно, попробую, но не ручаюсь и обещать ничего не буду. Впрочем, поговорим об этом после Пасхи, когда, если верить Вишневскому³ и газетам, ваш театр будет в Ялте. Тогда потолкуем.

Сегодня утром была совершенно летняя погода, а к вечеру опять стало скверно. Никогда в Ялте не было так гнусно, как теперь. Уж лучше бы я в Москве сидел.

Да, ты прав, для Петербурга необходимо еще хотя немножко переделать Алексеева--Тригорина. Вспрыснуть спермину, что ли. В Петербурге, где живет большинство наших беллетристов, Алексеев, играющий Тригорина безнадежным импотентом, вызовет общее недоумение. Воспоминание об игре Алексеева⁴ во мне до такой степени мрачно, что я никак не могу отделаться от него, никак не могу поверить, что Алексеев хорош в "Дяде Ване", хотя все в один голос пишут, что он в самом деле хорош и даже очень.

Ты обещал прислать свою фотографию, я жду, жду... Мне нужна она в двух экземплярах: один для меня, другой для Таганрогской библиотеки, где я попечителем. Туда же нужна и фотография Сумбатова -- скажи ему.

Пишу повесть для "Жизни"⁵. Пришлю тебе оттиск, так как "Жизни", наверное, ты не читаешь.

Ну, будь здоров. Поклонись Екатерине Николаевне, Алексееву и всей труппе. Жму руку и обнимаю.

Твой А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 462--464 (с пропусками); ПССП, т. XVIII, с. 275--277; Акад., т. 8, с. 318--320.

¹ После получения телеграммы от Немировича-Данченко от 27 ноября 1899 г. ("Ради бога задержи разрешение дяди Вани на Петербург думаем ехать туда великий пост сыграть 20 раз") Чехов обратился к режиссеру Александрийского театра Е. П. Карпову с просьбой отложить постановку своей пьесы в этом театре. Карпов телеграфировал о своем согласии 2 декабря. Постановка "Дяди Вани" в Александрийском театре не состоялась и в следующем сезоне.

² См. коммент. к предыдущему письму.

³ A. Л. Вишневский писал об этом Чехову 10 ноября.

⁴ Чехов вспоминает спектакль "Чайки", показанный специально для него в Москве 1 мая 1899 г.

⁵ "В овраге".

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

Февраль 1900 г. Москва

Милый Антон Павлович!

Вчера только заходил к Марье Павловне, пользуясь свободным полувечером, узнать о тебе.

1000 р. тебе переслано. Кроме того, ей выдано 400 р. с чем-то и по второй ассигновке еще около 250 р.¹

В театре у нас по-прежнему много дела, по-прежнему же мало системы и стройности в работе. Сборы замечательные. С 26 декабря по сей день было только два неполных благодаря отмене "Одиноких", а то сплошь полно. Но, увы, это всего 975 р. Досадно мало! И еще досаднее, что это заставляет часто ступать на путь компромиссов, в виде особых соглашений с Морозовым², который настолько богат, что не удовольствуется одной причастностью к театру, а пожелает и "влиять". Много дела с будущим театром:³ Петербург, весна, репетиции, перестройка, репертуар, труппа, наши (я, Алексеев, Морозов) взаимосоглашения. Подумать страшно, сколько дела. А я к тому же хочу написать для театра⁴. А тут еще школа⁵.

Очень думаем приехать в Ялту, сыграть нарочно для тебя. Вырабатывается такой план:

25 февраля -- 15 марта -- Петербург⁶.

18 марта -- страстная неделя -- репетиции в Москве.

С 3-го дня пасхи и весь апрель -- то же.

Май: Харьков (4 спектакля), Севастополь (4 спектакля) и Ялта (5 спектаклей)⁷.

Июнь и июль -- для большинства отдых, а для лучшего меньшинства отдых в Ялте, с условием ежедневных репетиций от 7 до 9 часов вечера.

Август -- Москва, репетиции.

И т. д.

Наверное, тебе нравится такой план.

Репертуар намечается так: "Снегурочка", "Посадник", "Доктор Штокман", твоя пьеса, моя, Гославского и еще одна? Много две?? Из старых останутся "Грозный", "Федор", обе твои пьесы, "Колокол", "Одинокие", "Сердце не камень"⁸.

Но вот я ничего не знаю о твоей новой пьесе, т. е. будет эта пьеса или нет. Должна быть. Непременно должна быть⁹. Конечно, чем раньше, тем лучше, но хоть к осени, хоть осенью!

А. И. Кузнецова¹⁰ -- в Москве, в собственном доме.

На юбилее¹¹ был. Боже, боже! Я состою при литературе 21 год ("Русский курьер", 1879)¹², и 21 год я слышу одно и то же, одно и то же!! Ну, хоть бы что-нибудь, хоть бы по форме изменилось в этом обилии намеков на правительство и в словах о свободе. Точно шарманки, играющие из "Травиаты".

Гольцева мне в последнее время как-то жалко. Сам не разберу, почему. И благодаря этому новому чувству к нему я стал нежнее. Вообще, скажу тебе на ушко, что чувство жалости к людям, которое меня сильно охватывало лет 8--10 назад, снова забирает меня. Одно время я было стал бодрее, как бы почувствовал больше железа в крови. А теперь это чувство переходит у меня как бы в философскую систему.

Ты, вероятно, уже знаешь, что на "Дяде Ване" был Толстой. Он очень горячий твой поклонник -- это ты знаешь. Очень метко рисует качества твоего таланта. Но пьес не понимает. Впрочем, может быть, не понимал, потому что я старался уяснить ему тот центр, которого он ищет и не видит. Говорит, что в "Дяде Ване" есть блестящие места, но нет трагизма положения. А на мое замечание ответил: "Да помилуйте, гитара, сверчок -- все это так хорошо, что зачем искать от этого чего-то другого?"¹³

Не следует говорить о таком великом человеке, как Толстой, что он болтает пустяки, но ведь это так.

Хорошо Толстому находить прекрасное в сверчке и гитаре, когда он имел в жизни все, что только может дать человеку природа: богатство, гений, светское общество, война, полдюжины детей, любовь человечества и пр. и пр.

И вообще Толстой показался мне чуть-чуть легкомысленным в своих кое-каких суждениях. Вот какую ересь произношу я!

Тем не менее я с величайшим наслаждением сидел с ним все антракты, При свидании расскажу подробнее,

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 128--129 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 210--212.

¹ Речь идет об авторском гонораре Чехова.

² О своем отношении к С. Т. Морозову Немирович-Данченко писал К. С. Станиславскому в феврале 1900 г.: "...начинал с Вами ваше дело не для того, чтобы потом пришел капиталист, который вздумает из меня сделать... как бы сказать? -- секретаря, что ли?" Станиславский, высоко ценя преданность Морозова Художественному театру, не соглашался с этой его оценкой: "Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни... такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности (как ждал и Вас)" (Немирович-Данченко, с. 520).

³ Имеется в виду новое здание МХТ в Газетном (Камергерском) переулке; ныне -- проезд Художественного театра.

⁴ Для постановки в Художественном театре Немирович-Данченко в 1901 г. написал пьесу "В мечтах".

⁵ Немирович-Данченко продолжал занятия в драматических классах школы Московского филармонического общества.

⁶ Первые гастроли МХТ в Петербурге состоялись в 1901 г.

⁷ Гастроли Художественного театра прошли только в Севастополе (4 спектакля) и в Ялте (8 спектаклей).

⁸ Из упомянутых пьес "Посадник" А. К. Толстого и "Сердце не камень" А. Н. Островского в МХТ поставлены не были. Премьера пьесы Г. Гауптмана "Потонувший колокол" состоялась 19 октября 1898 г., пьесы Г. Ибсена "Доктор Штокман" -- 24 октября 1900 г.

⁹ Отвечая Немировичу-Данченко, Чехов писал 10 марта 1900 г.: "Пишу ли я новую пьесу? Она наклевывается, но писать не начал, не хочется, да и надо подождать, когда станет тепло".

¹⁰ Неустановленное лицо.

¹¹ 20-летний юбилей журнала "Русская мысль" отмечался 27 января 1900 г.

¹² Немирович-Данченко дебютировал в печати статьями о театре осенью 1880 года. Первый его рассказ "Драма на почтовой станции" был напечатан в газете "Русский курьер" 18 и 19 июня 1881 г.

¹³ О посещении Л. Н. Толстым 24 января 1900 г. спектакля "Дядя Ваня" в Художественном театре Чехову сообщал также А. А. Санин (сб. "Чехов и театр". М., "Искусство", 1961, с. 482--483).

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

22 января 1901 г. Москва

Милый Антон Павлович!

Теперь я наконец могу дать тебе отчет о "Сестрах"¹. По приезде я сначала посмотрел, по два раза акт, посмотрел и расспросил у Константина Сергеевича, чего не понимал в его замысле. С тех пор я вошел в пьесу хозяином и все это время, каждый день, работаю. Конст. Серг. проработал над пьесой очень много, дал прекрасную, а местами чудесную mise en scХne, но к моему приезду уже устал и вполне доверился мне. Сначала пьеса казалась мне загроможденной и автором, и режиссером, загроможденной талантливо задуманными и талантливо выполняемыми, но пестрящими от излишества подробностями. Я понимал, что актеры еще не сжились с ними, и все-таки мне их казалось много. Я говорю о всевозможных переходах, звуках, восклицаниях, внешних эффектах и проч. и проч. Мне казалось почти невозможным привести в стройное, гармоническое целое все те клочья отдельных эпизодов, мыслей, настроений, характеристик и проявлений каждой личности без ущерба для сценичности пьесы или для ясности выражения каждой из мелочей. Но мало-помалу, после исключения весьма немногих деталей, общее целое начало выясняться, и стало ясно, к чему и где надо стремиться.

Сегодня, в сущности, закончили три действия. Четвертое еще не налажено, по раз три пойдут, четвертое польется само собою.

Теперь пьеса рисуется так.

Фабула -- дом Прозоровых. Жизнь трех сестер после смерти отца, появление Наташи, забирание всего дома ею в руки и, наконец, полное торжество ее и одиночество сестер. Судьба каждой из них, причем судьба Ирины идет красной нитью: 1) хочу работать, весела, бодра, здорова; 2) от работы голова болит, и она не удовлетворяет; 3) жизнь разбита, молодость проходит, согласна выйти замуж за человека, который не нравится; 4) судьба подставляет ножку, и жениха убивают.

Фабула развертывается, как в эпическом произведении, без тех толчков, какими должны были пользоваться драматурги старого фасона,-- среди простого, верно схваченного течения жизни. Именины, масленица, пожар, ыъезд, печка, лампа, фортепьяно, чай, пирог, пьянство, сумерки, ночь, гостиная, столовая, спальня девушек, зима, осень, весна и т. д. и т, д. и т. д.

Разница между сценой и жизнью только в миросозерцании автора -- вся эта жизнь, жизнь, показанная в этом спектакле, прошла через миросозерцание, чувствование, темперамент автора. Она получила особую окраску, которая называется поэзией.

Я пишу бегло, но, надеюсь, ты меня понимаешь с полуслова.

Это все, т. е. жизнь и поэзия, будет достигнуто, и фабула развернется. Подробности, казавшиеся мне сначала многочисленными, уже обратились в тот фон, который и составляет житейскую сторону пьесы и на котором развиваются страсти или по крайней мере их проявления.

Актеры все овладели тоном. Калужский -- очень милый и неглупый толстяк в первых актах, нервен, жалок и трогателен в 3-м и особенно дорог моей душе в последнем.

Савицкая -- прирожденная директриса гимназии. Все ее взгляды, морали, деликатность в отношениях, отцветшие чувства -- все получило верное выражение. Иначе, чем директрисой, она кончить не может. Недостает еще чисто актерской выразительности, но это дело последнее. Оно придет.

Книппер очень интересна по тону, который хорошо схватила. Еще не овладела силой темперамента, но совсем близка к этому. Будет из ее лучших ролей.

Желябужская чуть повторяет "Одиноких", но трогательна, мила и делает большое впечатление.

Алексеева -- выше похвал, оригинальна, и поста. Особенно ясно подчеркивает мысль, что несколько прекрасных людей могут оказаться в лапах самой заурядной пошлой женщины. И даже без всяких страстей.

Самарова плачет настоящими слезами.

Алексеева (Ольга) типична в горничной.

Вершинин... Судьбинин сменен. Качалов приятен, но ординарен. Он очень хорошо играл бы Тузенбаха, если бы ты меня послушался и отдал ему. Но и Вершинин он недурной, только жидок.

Алексеев читал мне роль. Интересно очень. Завтра он вступает в пьесу.

Мейерхольд выжимает, бедный, все соки из себя, чтобы дать жизнерадостность и отделаться от театральной рутины. Труд все преодолевает, и в конце концов он будет хорош.

Соленому не повезло. У Санина, при всем его старании, ничего не вышло. Громова я раньше не видал. Сегодня работал с ним и уверен теперь, что он будет хорош.

Артем -- выше моих ожиданий.

Вишневский играет самого себя без всяких прикрас, приносит большую жертву искусству и потому хорош².

Сегодня я в духе, я совсем поверил в пьесу.

Относительно 4-го акта. Необходимы купюры. Сейчас пошлю тебе телеграмму³, а подробнее -- вот что: три монолога трех сестер -- это нехорошо. И не в тоне, и не сценично. Купюра у Маши, большая купюра у Ирины. Одна Ольга пусть утешает и ободряет. Так?⁴

До свидания.

Желаю тебе здоровья.

Сестра твоя вернулась из Крыма здоровая, но беспокоится о тебе.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 133--134; Немирович-Данченко, с. 229-- 232.

¹ Пьесу "Три сестры" Чехов передал в театр в конце октября 1900 г., после чего переписывал, дополнял и исправлял ее вначале в Москве, а с декабря -- в Ницце. О репетициях пьесы, которые вели К. С. Станиславский и Немирович-Данченко, см.: Станиславский, т. 1, с. 235--236. В конце декабря Немирович-Данченко выезжал на юг Франции, в Ментону, к своей сестре, больной туберкулезом. Там состоялись его встречи с Чеховым; в Москве работа над спектаклем продолжилась под руководством Станиславского. Настоящее письмо написано по возвращении Немировича-Данченко в Москву.

² Роли в спектакле исполняли: В. В. Калужский (Лужский) -- Андрея Прозорова, М. Г. Савицкая -- Ольги, О. Л. Книппер -- Маши, Желябужская (М. Ф. Андреева) -- Ирины, Алексеева (М. П. Лилина) -- Наташи, М. А. Самарова -- няньки Анфисы. Роль Вершинина репетировали, как дублеры К. С. Станиславского, С. Н. Судьбинин, затем В. И. Качалов. Качалов в 1901 г. был дублером Станиславского в роли Вершинина, а с 1902 г. к нему перешла роль Тузеябаха. Роль Соленого начал репетировать М. А. Громов, затем А. А. Санин, затем она вновь перешла к Громову. А. Р. Артем играл роль Чебутыкина, А. Л. Вишневский -- Кулыгина.

³ В телеграмме от 22 января Немирович-Данченко просил: "Дайте разрешение сделать купюры в монологах трех сестер в конце пьесы" (Немирович-Данченко, с. 525).

⁴ Чехов, отвечая на просьбу Немировича-Данченко, сократил финальный монолог Маши, исключив из него слова: "(Смотрит вверх.) Над нами перелетные птицы, летят они каждую весну и осень, уже тысячи лет, и не знают, зачем, но летят и будут лететь еще долго, долго, много тысяч лет -- пока наконец бог не откроет им тайны".

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

1 марта 1901 г. Петербург

Сыграли "Трех сестер"¹, успех такой, как в Москве². Публика интеллигентнее и отзывчивее московской. Играли чудесно, ни одна мелкая подробность не пропала. Первый акт -- вызовы горячие. Второй и третий -- подавленные. Последний -- овационные. Особенно восторженные отзывы Кони и Вейнберга. Даже Михайловский говорит о множестве талантливых перлов. Конечно, кричали -- телеграмму Чехову. На остальные спектакли театра все билеты проданы в два дня. Успех театра у публики небывалый в Петербурге. Газеты кусаются, но не больно.

Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 138; Немирович-Данченко, с. 234.

¹ Телеграмма послана Чехову в Ялту после первого представления "Трех сестер" в Петербурге, во время гастролей Художественного театра.

² Премьера "Трех сестер" в Москве состоялась 31 января 1901 г. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову (телеграмма была получена в Риме 4 февраля): "Первый акт громадные вызовы, энтузиазм, 10 раз. Второй акт показался длинным. Третий большой успех. После окончания вызовы превратились в настоящую овацию. Публика потребовала телеграфировать тебе. Артисты играли исключительно хорошо, особенно дамы. Привет от всего театра" (Летопись, с. 652).

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

16 февраля 1903 г. Москва

Вечно я без почтовой бумаги!

Я тебя забыл... немножко. А ты меня -- совсем. До третьего дня я о тебе почти ничего не слышал. Такая моя доля. Все друг с другом видаются, разговаривают о чем хотят. А я начинаю репетицию в 12 час, когда все сходятся, и кончаю в 4, когда все спешат домой. А вечером меня теребят декорации, бутафория, звуковые и световые эффекты и недовольные актеры. В воскресенье, 9-го, сдал генеральную¹, а вечером уехал в Петербург. Пробыл там три дня, вернулся, а уж тут -- утренние и вечерние спектакли. И с твоей женой говорю о Лоне², о Лоне, о Лоне, а так попросту, по душе, и перекинуться некогда. Третьего дня из бенефиса Гельцер³ поехали ужинать, и я с удовольствием почувствовал себя простым столичным обывателем.

Твоя жена мужественно тоскует. И говорит, что тебе нет надобности жить всю зиму в Ялте. В самом деле, неужели нельзя жить под Москвой, в местности сухой и безветренной? Кого об этом надо спрашивать? Какому врачу ты очень веришь? Остроумову? Я с удовольствием принял бы участие в этих переговорах, так как и мое сердце щемит при мысли о твоем одиночестве в течение 4 месяцев.

Расспрашивал вчера Симова, каков климат в его Иванькове (за Всехсвятским). Он говорит, что до него там жил Эрисман и утверждал этот Эрисман, что там лучший климат из всех подмосковных местностей. И рыбы много!

Надо что-нибудь сделать. Разумеется, без малейшей опасности для здоровья.

Ты позволяешь мне говорить об этом? или нет?

Может быть, ты и работал бы продуктивнее при таких условиях.

Как идет теперь твоя работа? Пишется или нет?

Ужасно надо твою пьесу! Не только театру, но и вообще литературе. Горький -- Горьким, но слишком много Горькиады вредно⁴. Может быть, я не в силах угнаться за этим движением, стар уже, хотя очень оберегаю себя от консерватизма, и вот письмо Толстой⁵ возбудило во мне такое негодование, какого я давно не испытывал, едва удержался, чтоб не выступить против нее печатно,-- и при всем том чувствую тоскливое тяготение к близким моей душе мелодиям твоего пера. Кончатся твои песни, и -- мне кажется -- окончится моя литературно-душевная жизнь. Я пишу выспренно, но ты знаешь, что это очень искренно. И поэтому, вероятно, никогда раньше меня не тянуло так к Тургеневу, как теперь. И в направлении репертуара мне хочется больше равновесия в этом смысле.

Подберись, пожалуйста. Употреби все приемы личной психологии, какие тебе известны, чтобы подтянуться, и напиши пьесу с твоим чудесным поэтическим талантом. Пускай мы будем стары, но не будем отказываться от того, что утоляет наши души. Мне кажется, что ты иногда думаешь про себя потихоньку, что ты уже не нужен. Поверь мне, поверь хорошенько, что это большая ошибка. Есть целое поколение моложе нас, не говоря уже о людях нашей генерации, которым чрезвычайно необходимы твои новые вещи. И я бы так хотел вдохнуть в тебя эту уверенность!

Надеюсь, ты не подозреваешь во мне репертуарной хитрости. Да если бы и так! Ты нужен во всяком случае. Какое это будет радостное событие -- твоя пьеса, хотя бы это был простой перепев старых мотивов. Весь театр, увлеченный одно время Горьким, точно ждет теперь освежения от тебя же.

А пока мы заняты "Столпами". Какая это мука -- не верить в красоты пьесы, а внушать актерам веру в них. Цепляюсь за каждую мелочь, чтобы поддерживать энергию работы. Ссорюсь все время и часто думаю, что в конце концов выйду победителем из этих мучительных хлопот. До генеральной 9-го совсем трудно было. Но в ту генеральную появилась новая струя, которая меня подбодрила. Ее внесла Ольга Леонардовна. Она как-то вдруг отдалась новым трогательным нотам внутреннего образа Лоны, потянула за собой Алексеева, и пьеса начала принимать более серьезную и глубокую окраску. А то и она совсем потерялась, и у меня не хватало уже сил бороться с мелкими внешними стремлениями Алексеева, до того мелкими, что они совсем заслоняли психологию.

Если "Столпы" не будут иметь успеха, я не очень буду горевать. Но жаль будет большого двухмесячного, нет -- трехмесячного (май) труда. Если же они будут иметь успех, в театре более глубокое и серьезное направление победит жажду красивых пустяков. Это будет очень полезная победа.

В товарищеском смысле в нашей театральной жизни намечается какая-то трещина, как бывает в стене, требующей некоторого ремонта. По одну сторону этой трещины вижу Морозова и Желябужскую и чувствую, что там окажутся любители покоя около капитала, вроде Самаровой, например. По другую сторону ясно группируются Алексеев с женой, я, твоя жена, Вишневский. Может быть, здесь Лужский. Менее вероятно -- Москвин. Где Качалов -- не знаю.

А трещина медленно, но растет.

Когда я был в Петербурге, там справлялся юбилей Тихонова Владимира. Но я не пошел, предпочел обедать один. Смешной это юбилей.

Суворины отец и сын очень ухаживали за мной в надежде сдать нам театр⁶ за то, что Горький даст им на будущую зиму "На дне". Но вчера я получил от Горького телеграмму: "Никакие соглашения между мною и Сувориным невозможны".

Воздух около Суворина действительно пакостный.

И какой это плохой театр! В тот же вечер я был на бенефисе Потоцкой. И Александрийский театр тоже очень плохой театр. В который раз я убеждаюсь, что единственный театр, где можно работать, сохраняя деликатность и порядочность отношений,-- это наш. Единственный в мире, несмотря даже на эти противные "трещины".

И чем больше я ссорюсь с Алексеевым, тем больше сближаюсь с ним, потому что нас соединяет хорошая, здоровая любовь к самому делу. Верю во все прекрасное, пока это так.

Ты третье звено (фу, как я сегодня выражаюсь!) этого театра, этой прекрасной жизни. Помогай же нам!

Сегодня на ночь, уже в четвертом часу, читал твои рассказы. И хохотал в подушку, как дурак, когда прочел "Месть". И ночью еще проснулся и смеялся.

Обнимаю тебя.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

С завтрашнего дня опять принимаюсь горячо за "Столпы".

Будь здоров.

Ежегодник МХТ, с. 152--154 (с пропуском); Немирович-Данченко, с. 316--319.

¹ Речь идет о генеральной репетиции пьесы Г. Ибсена "Столпы общества".

² Эту роль в "Столпах общества" исполняла О. Л. Книппер-Чехова.

³ Бенефис балерины Большого театра Е. В. Гельцер состоялся 14 февраля 1903 г.

⁴ Как видно из письма к К. С. Станиславскому (конец июля 1902 г.), Немирович-Данченко под "Горькиадой" имел в виду планы ввести в репертуар МХТ пьесы писателей, группировавшихся вокруг Горького (Л. Андреева, Е. Чирикова и др.).

⁵ В своем "Письме в редакцию" ("Новое время", 1903, 7 февраля, No 9673) С. А. Толстая, вслед за В. П. Бурениным, причисляла рассказ Леонида Андреева "Бездна" к вредным, порнографическим произведениям. О своем отношении к выступлению С. А. Толстой Чехов писал О. Л. Книппер-Чеховой 11 февраля 1903 г.

⁶ В апреле 1903 г. МХТ выступал в "Суворинском" театра во время гастролей в Петербурге.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

18 октября 1903 г. Москва

Мое личное первое впечатление -- как сценическое произведение, может быть, больше пьеса, чем все предыдущие. Сюжет ясен и прочен. В целом пьеса¹ гармонична. Гармонию немного нарушает тягучесть второго акта. Лица новы, чрезвычайно интересны и дают артистам трудное для выполнения, но богатое содержание. Мать великолепна. Аня близка к Ирине², но новее. Варя выросла из Маши³, но оставила ее далеко позади. В Гаеве чувствую превосходный материал, но не улавливаю его образ так же, как графа в "Иванове". Лопахин прекрасен и взят ново. Все вторые лица, в особенности Шарлотта, особенно удались. Слабее кажется пока Трофимов. Самый замечательный акт по настроению, по драматичности и жестокой смелости последний, по грации и легкости превосходен первый. Новь в твоем творчестве -- яркий, сочный и простой драматизм. Прежде был преимущественно лирик, теперь истинная драма, какая чувствовалась разве только в молодых женщинах "Чайки" и "Дяди Вани"; в этом отношении большой шаг вперед. Много вдохновенных мазков. Не очень беспокоит меня, но не нравятся некоторые грубости деталей, есть излишества в слезах. С общественной точки зрения основная тема не нова, но взята ново, поэтично и оригинально. Подробно напишу после второго чтения; пока благодарю и крепко целую,

Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 161--162; Немирович-Данченко, с. 343--344.

¹ Речь идет о пьесе "Вишневый сад", которая была получена в Художественном театре 18 октября 1903 г.

² Героиня пьесы "Три сестры".

³ Героиня пьесы "Чайка".

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

23 октября 1903 г. Ялта

23 окт. 1903 г.

Милый Владимир Иванович, когда я дал в ваш театр "Три сестры" и в "Новостях дня" появилась заметка¹, то оба мы, т. е. я и ты, были возмущены, я говорил с Эфросом, и он дал мне слово, что это больше не повторится. Вдруг теперь я читаю, что Раневская живет с Аней за границей, живет с французом, что 3-й акт происходит где-то в гостинице, что Лопахин кулак, сукин сын и проч. и проч.² Что я мог подумать? Мог ли я заподозрить твое вмешательство? Я в телеграмме³ имел в виду только Эфроса и обвинял только одного Эфроса, и мне было даже странно и я глазам не верил, когда читал твою телеграмму, в которой ты сваливал всю вину на себя⁴. Грустно, что ты меня так понял, еще грустнее, что вышло такое недоразумение. Но надо всю эту историю забыть поскорее. Скажи Эфросу, что я с ним больше не знаком, а затем извини меня, буде я пересолил в телеграмме,-- и баста!

Сегодня получил письмо от жены⁵, первое насчет пьесы. С нетерпением буду ждать от тебя письма. Письма идут 4--5 дней -- как это ужасно!

У меня давно уже расстройство желудка и кашель. Кишечник как будто поправляется, но кашель по-прежнему, не знаю, как уж ж быть, ехать ли мне в Москву или нет. А мне очень бы хотелось побывать на репетициях, посмотреть. Я боюсь, как бы у Ани не было плачущего тона (ты почему-то находишь ее похожей на Ирину), боюсь, что ее будет играть не молодая актриса. Аня ни разу у меня не плачет, нигде не говорит плачущим тоном, у нее во 2-м акте слезы на глазах, но тон веселый, живой. Почему ты в телеграмме говоришь о том, что в пьесе много плачущих? Где они? Только одна Варя, но это потому, что Варя плакса по натуре, и слезы ее не должны возбуждать в зрителе унылого чувства, часто у меня встречается "сквозь слезы", но это показывает только настроение лица, а не слезы. Во втором акте кладбища нет.

Живу одиноко, сижу на диете, кашляю, иногда злюсь, читать надоело -- вот моя жизнь.

Я не видел еще "Столпов общества", не видел "На дне", "Юлия Цезаря"⁶. Если б теперь в Москву, я бы целую неделю наслаждался.

Становится холодно и здесь. Ну, будь здоров и покоен, не сердись. Жду писем. Не письма жду, а писем.

Твой А. Чехов.

Пьеса будет напечатана, по всей вероятности, в сборнике Горького⁷.

Письма, т. 6, с. 323--325; Акад., т. 11, с. 283--284.

¹ Очевидно, Чехов имеет в виду заметку в "Новостях дня" (1900, No 6211, 5 сентября), по поводу которой он писал О. Л. Книппер 8 сентября 1900 г.: "Откуда это известие в "Новостях дня", будто название "Три сестры" не годится? Что за чушь! Может быть, и не годится, только я и не думал менять".

² Газета "Новости дня" (1903, No 7315, 19 октября) поместила заметку H. E. Эфроса, в которой с большими искажениями излагалось содержание новой пьесы Чехова.

³ Телеграмма Чехова не сохранилась.

⁴ Немирович-Данченко, в ответ на телеграмму Чехова, послал 22 октября 1903 г. две телеграммы, в которых сообщал, что текста "Вишневого сада" Эфросу не давал, а рассказал ему содержание пьесы.

⁵ Письмо О. Л. Книппер-Чеховой от 19 октября 1903 г.

⁶ "Столпы общества" Г. Ибсена были поставлены в МХТ 24 февраля 1903 г., "На дне" М. Горького -- 18 декабря 1902 г., "Юлий Цезарь" В. Шекспира -- 2 октября 1903 г.

⁷ "Вишневый сад" был опубликован в сборнике товарищества "Знание" за 1903 год, кн. 2 (СПб., 1904).

ЧЕХОВ -- ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

2 ноября 1903 г. Ялта

2 ноября 1903.

Милый Владимир Иванович, в один день два письма от тебя¹, большое спасибо! Пива я не пью, в последний раз пил его в июле, а мед мне есть нельзя, болят от него животы. А теперь насчет пьесы.

1) Аню может играть кто угодно, хотя бы совсем неизвестная актриса, лишь бы была молода, и походила на девочку, и говорила бы молодым, звонким голосом². Эта роль не из важных.

2) Варя посерьезнее роль, если бы ее взяла Мария Петровна. Без М. П. эта роль выйдет и плосковатой, и грубой, придется переделывать ее, смягчать. Повториться М. П. не может, потому, во-первых, что она талантливый человек, и, во-вторых, потому, что Варя не похожа на Соню и Наташу, это фигура в черном платье, монашка, глупенькая, плакса и проч. и проч.³

3) Гаев и Лопахин -- эти роли пусть выбирает и пробует Константин Сергеевич. Если бы он взял Лопахина и если бы удалась ему эта роль, то пьеса имела бы успех. Ведь если Лопахин будет бледен, исполнен бледным актером, то пропадут и роль и пьеса⁴.

4) Пищик -- Грибушин. Боже сохрани отдавать эту роль Вишневскому.

5) Шарлотта -- знак вопроса. Помяловой, конечно, нельзя отдавать, Муратова будет, быть может, хороша, но не смешна. Эта роль г-жи Книппер.

6) Епиходов -- если хочет Москвин, то быть посему. Выйдет великолепный Епиходов. Я предполагал, что будет играть Лужский.

7) Фирс -- Артем.

8) Дуняша -- Халютина.

9) Яша. Если Александров, про которого ты пишешь, тот самый, который состоит у вас помощником режиссера, то пусть берет Яшу. Москвин был бы чудеснейшим Яшей. И против Леонидова ничего не имею.

10) Прохожий -- Громов.

11) Начальник станции, читающий в III акте "Грешницу",-- актер, говорящий басом⁶.

Шарлотта говорит не на ломаном, а чистом русском языке; лишь изредка она вместо ь в конце слова произносит ъ и прилагательные путает в мужском и женском роде. Пищик русский, разбитый подагрой, старостью и сытостью старик, полный, одетый в поддевку (à la Симов), сапоги без каблуков. Лопахин -- белая жилетка и желтые башмаки, ходит, размахивая руками, широко шагая, во время ходьбы думает, ходит по одной линии. Волосы не короткие, а потому часто вскидывает головой; в раздумье расчесывает бороду, сзади наперед, т. е. от шеи ко рту. Трофимов, кажется, ясен. Варя -- черное платье, широкий пояс.

Три года собирался я писать "Вишневый сад" и три года говорил вам, чтобы вы пригласили актрису для роли Любовь Андреевны. Вот теперь и раскладывайте пасьянс, который никак не выходит.

Я теперь в самом дурацком положении: сижу один и не знаю, для чего сижу. А ты напрасно говоришь, что ты работаешь, а театр все-таки театр "Станиславского"⁶. Только про тебя и говорят, про тебя и пишут, а Станиславского только ругают за Брута⁷. Если ты уйдешь, то и я уйду. Горький моложе нас с тобой, у него своя жизнь... Что же касается нижегородского театра, то это только частность; Горький попробует, понюхает и бросит⁸. Кстати сказать, и народные театры, и народная литература -- все это глупость, все это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ поднимать к Гоголю.

Очень бы мне теперь хотелось пойти в Эрмитаж, съесть там стерлядь и выпить бутылку вина. Когда-то я solo выпивал бутылку шампанского и не пьянел, потом пил коньяк и тоже не пьянел.

Буду писать тебе еще, а пока кланяюсь тебе низко и благодарю. У Лужского умер отец? Сегодня прочел в газетах.

Отчего Марии Петровне⁹ хочется играть непременно Аню? И отчего Мария Федоровна думает, что для Вари она слишком аристократична? Да ведь "На дне" же она играет?¹⁰ Ну, бог с ними. Обнимаю тебя, будь здоров.

Твой А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 327--329 (с пропусками); ПССП, т. XX, с. 171--173; Акад., т. 11, с. 293--294.

¹ Два письма Немировича-Данченко от октября 1903 г., без даты.

² На роль Ани претендовали М. П. Лилина, М. Ф. Андреева, Л. В. Гельцер, С. В. Халютина, Л. А. Косминская, Н. А. Лисенко. В спектакле эту роль исполняла М. П. Лилина.

³ В спектакле роль Вари исполняла М. Ф. Андреева.

⁴ На важность в пьесе роли Лопахина Чехов указывал в письмах к О. Л. Книппер-Чеховой 28 и 30 октября 1903 г. Немирович-Данченко писал по поводу этой роли: "Лопахин. Все думали Константин Сергеевич. Боюсь. Ему самому, видимо, очень хочется. Но и он сам, и его жена говорят, что он простых русских людей никогда не играл удачно. Впрочем, по первому впечатлению, все находили, что К. С. должен играть Гаева. И я тоже. Он готов играть и то и другое.." (письмо от сентября 1903 г.).

В телеграмме от 5 ноября Немирович-Данченко сообщал Чехову! "Окончательное распределение: Лопахин -- Леонидов, Гаев -- Алексеев, Лопахина он боится..." (Немирович-Данченко, с. 350).

⁵ В спектакле роль Симеонова-Пищика исполнял В. Ф. Грибунин, Шарлотты -- Е. П. Муратова, Епиходова -- И. М. Москвин, Дуняши -- С. В. Халютина, Яши -- Н. Г. Александров, Прохожего -- М. А. Громов, Начальника станции -- А. Л. Загаров.

⁶ В двух письмах к К. С. Станиславскому от 28 и 29 октября 1903 г. Немирович-Данченко высказывал обиду на недооценку его режиссерских работ ("На дне", "Столпы общества", "Юлий Цезарь") со стороны Станиславского и С. Т. Морозова (см. Немирович-Данченко, с. 346--350). О наметившихся расхождениях между руководителями театра Чехову писала О. Л. Книппер-Чехова 28 октября: "В театре у нас идет нескладеха. Мне жаль Немировича. Он поставил "На дне", "Столпы" и "Цезаря" самостоятельно. Пьесы имеют успех, он потратил на них массу труда, времени, тем более что кроме этой работы у него школа. И все время ему дают чувствовать, что театр падает, что все это не художественные постановки, а вот "Снегурочка" -- это был блеск" (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 319).

⁷ В поставленной Немировичем-Данченко трагедии В. Шекспира "Юлий Цезарь" К. С. Станиславский исполнял роль Брута.

⁸ В декабре 1903 г. по инициативе А. М. Горького открылся театр Народного дома в Нижнем Новгороде. Театр. репертуар которого был сильно урезан цензурой, просуществовал лишь по мая 1904 г.

⁹ М. П. Лилиной.

¹⁰ М. Ф. Андреева в пьесе "На дне" играла роль Наташи.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

7 ноября 1903 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

С распределением у нас возня не потому, что нет Раневской, а потому, что хотим получше устроиться, во-первых, а во-вторых, примешались разные закулисные соображения. Только ты напрасно думаешь, что я буду пьесу приносить в жертву закулисным соображениям.

Мое распределение не совсем соответствует твоему,-- вот в чем и почему.

Алексеев Лопахина боится играть, и, кроме того, Гаев не менее важен, чем Лопахин. Леонидов и Алексеев -- лучшая комбинация, чем Алексеев и Лужский или Алексеев и Вишневский.

Аня -- Андреева, по-моему, совсем ни к чему. Аня -- Лилина -- лучше, но жаль, потому что талант Лилиной нужнее в Варе или Шарлотте. Поэтому я распределяю: Аню, Варю и Шарлотту -- ученица, Андреева и Лилина. Лисенко и Косминская -- молодые, хорошенькие, достаточно опытные (третий год учатся и играют на выходе), а это для Ани совершенно достаточно. А Шарлотта -- Муратова скучновато.

Но я не протестую и против твоего распределения. Вообще нахожу, что одна роль немного лучше, другая -- немного хуже,-- все это не изменит успеха и интереса. Выиграет Аня у Лилиной, проиграет Шарлотта у Муратовой, выиграет Шарлотта у Лилиной, проиграет Аня у ученицы -- вот и все. Надо еще помнить, что Лилина актриса ненадежная и должна иметь дублерку¹.

Сегодня наконец сдаем "Одиноких" и завтра приступим к "Вишневому саду".

Снега нет, погода пока вредная для тебя, сухой холодный ветер, то гололедица, то оттепель. В Москве инфлюэнца и тиф. Потерпи еще. Наладится погода, пойдем с тобой в Эрмитаж и будем есть стерлядь и пить вино.

Константину Сергеевичу как режиссеру надо дать в "Вишневом саде" больше воли. Во-первых, он уже больше года ничего не ставил, и, стало быть, у него накопилось много и энергии режиссерской, и фантазии, во-вторых, он великолепно тебя понимает, в-третьих, далеко ушел от своих причуд. Но, разумеется, я буду держать ухо востро.

"Морозовщина" за кулисами портит нервы, но надо терпеть. Во всяком театре кто-нибудь должен портить нервы. В казенных -- чиновники, министр, здесь -- Морозов. Последнего легче обезвредить. Самолюбие иногда больно страдает, но я больше люблю себя, когда сдавливаю свое самолюбие, чем когда даю ему волю и скандалю. К счастью, удовлетворение не заставляет ждать себя. Успех есть -- работать приятно,-- чего ж еще!

Когда я устаю от театральных впечатлений, я на ночь читаю твои сочинения, выпускаемые "Нивой"...²Недавно прочел в первый раз "Душечку". Какая прекрасная штука! "Душечка" -- это не тип, а целый "вид". Все женщины делятся на "душечек" и какой-то другой вид, причем первых -- 95 %, а вторых только 5. Прекрасная вещь. Отчего я о ней не слыхал раньше? И не знаю, где она была напечатана.

Ты думаешь что-нибудь работать теперь? Вероятно, для январской книги "Русской мысли"? Или устал после "Вишневого сада"?

Ну, до свиданья. В 12 1/2 у меня урок. В 2 часа другой урок. В 3 репетиция двух сценок из "Одиноких". В 4 заседание правления. В то же время надо прослушать задки "Одиноких" и принять человек 10 никому не нужных людей. Вот тебе мое утро.

В школе ставлю 1-й акт "Иванова".

Вот это перл! Лучше всего, кажется, что тобой написано.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 165--167 (частично); Немирович-Данченко, с. 351--352.

¹ М. П. Лилина часто болела и была вынуждена пропускать спектакли.

² Собрание сочинений Чехова выпускалось А. Ф. Марксом в 1903 г. в виде приложения к журналу "Нива".

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

17 января 1904 г. Москва

Спектакль¹ идет чудесно. Сейчас, после 2-го акта, вызывали тебя. Пришлось объявить, что тебя нет.

Актеры просят, не приедешь ли к 3-му антракту, хотя теперь уж и не будут, вероятно, звать. Но им хочется тебя видеть.

Твой Вл. Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 168; Немирович-Данченко, с. 357.

¹ Записка послана Чехову из театра во время первого спектакля "Вишневый сад". Л. М. Леонидов вспоминал: А. П. Чехов "сговорился, что в начале не приедет,-- а вдруг провалится пьеса; ему позвонят. Но так как после третьего акта было намечено его открытое чествование, о чем он не подозревал, за ним заехали, как только начался 3-й акт" ("Л. М. Леонидов. Воспоминания, статьи, беседы, переписка, записные книжки. Статьи и воспоминания о Л. М. Леонидове". М., 1960, с. 116). Получив записку Немировича-Данченко, Чехов приехал в театр. В антракте после 3-го акта состоялось чествование Чехова в связи с 25-летием его литературной деятельности.

ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО -- ЧЕХОВУ

2 апреля 1904 г. Петербург

С тех пор как занимаюсь театром, не помню, чтобы публика так реагировала на малейшую подробность драмы, жанра, психологии, как сегодня¹. Общий тон исполнения великолепен по спокойствию, отчетливости, талантливости. Успех в смысле всеобщего восхищения огромный и больше, чем на какой-нибудь из твоих пьес. Что в этом успехе отнесут автору, что театру -- не разбору еще. Очень звали автора. Общее настроение за кулисами покойное, счастливое и было бы полным, если бы не волнующие всех события на Востоке². Обнимаю тебя.

Немирович-Данченко.

Ежегодник МХТ, с. 168; Немирович-Данченко, с. 359.

¹ Телеграмма послана Чехову после первого спектакля "Вишневый сад" во время гастролей МХТ в Петербурге (спектакль состоялся 1 апреля 1904 г.).

² В конце января 1904 г. началась русско-японская война.

А. П. ЧЕХОВ И К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ

Станиславский (настоящая фамилия -- Алексеев) Константин Сергеевич (1863--1938) -- артист и режиссер, один из основателей и директоров Московского Художественного театра, с 1936 года народный артист СССР. Поставил, в сотрудничестве с Вл. И. Немировичем-Данченко, все первые чеховские спектакли в МХТ, исполнял роли Тригорина в "Чайке", Астрова в "Дяде Ване", Вершинина в "Трех сестрах", Гаева в "Вишневом саде", Шабельского в "Иванове". Автор воспоминаний о Чехове: "А. П. Чехов в Московском Художественном театре" и главы в книге "Моя жизнь в искусстве".

Первая встреча Станиславского и Чехова состоялась в конце 1888 года. До возникновения Художественного театра они изредка встречались в театрах, на различных деловых заседаниях и юбилеях. С творчеством Чехова Станиславский по-настоящему начал знакомиться, когда, побуждаемый Немировичем-Данченко, взялся за постановку "Чайки". Пьесы, по собственному признанию, он тогда "не понимал". "И только во время работы, незаметно для себя... вжился и бессознательно полюбил ее" и "сделался восторженным поклонником" таланта Чехова (Станиславский, т. 5, с. 331, 335). Побывав на репетициях пьесы, Чехов "быстро понял, как усиливает впечатление" режиссура Станиславского (Немирович-Данченко, т. 1, с. 154). В Художественном театре Чехов увидел себя... вжился и бессознательно полюбил ее".

В процессе работы театра над двумя первыми чеховскими спектаклями драматург и режиссер практически не общались. Первые их письма друг к другу (сохранилось 17 писем Чехова к Станиславскому и 37 писем Станиславского к Чехову) не отражают сколько-нибудь важных моментов этой работы. Только при постановке "Трех сестер" переписка между Чеховым и Станиславским стала более регулярной. Хотя они и разошлись в видении отдельных сцен, в целом постановка "Трех сестер" в Художественном театре вызвала наибольшее удовлетворение у автора пьесы.

Несомненно родство Чехова и Станиславского в понимании назначения театра, в стремлении наполнить пьесу и спектакль большим жизненным содержанием, в неприятии "избитых театральных условностей", господствовавших в театре рутины и штампов. Говоря о своем месте в коллективной работе над чеховскими спектаклями, Станиславский по праву видел в себе "режиссера, способного передавать на сцене настроения поэта и раскрывать жизнь человеческого духа в его пьесах при посредстве своих мизансцен, определенной манеры актерской игры, новых достижений в области световых и звуковых эффектов" (Станиславский, т. 1, с. 235). Режиссер вместе с актерами смог уловить "чеховское настроение" и заразить им зрительный зал. Вместе с тем Чехов, как и Немирович-Данченко, не принимал в режиссуре Станиславского увлечения яркими формами внешней выразительности, в частности, разнообразными звуковыми и световыми сценическими средствами, в чем ему виделась подмена более тонких и сложных путей раскрытия авторского замысла.

Письма, посвященные последней пьесе, "Вишневому саду", отражают ту большую близость, "простые отношения", которые установились между Станиславским и Чеховым. Чехов посвящал Станиславского в ход работы над пьесой, а затем подробно обсуждал распределение ролей, особенности сценического решения. Он дает высокую оценку работе режиссера по художественному оформлению спектаклей ("Насчет декораций не стесняйтесь, я подчиняюсь Вам, изумляюсь и обыкновенно сижу у Вас в театре разинув рот"). Особенно важную для него роль Лопахина Чехов хотел доверить Станиславскому, считая, что только он смог бы показать всю сложность этого образа.

Станиславский был потрясен пьесой, его письма о "Вишневом саде" наполнены "безумными восторгами". Но уже в первых письмах наметилось расхождение с настойчивыми указаниями автора: "Слышу, как Вы говорите: "Позвольте, да ведь это же фарс..." Нет, для простого человека это трагедия". Чехову не суждено было дождаться настоящего успеха своей последней пьесы; спектакль принес ему огорчение и привел к суровому заключению: "...сгубил мне пьесу Станиславский..."

Получается, таким образом, известный парадокс. Режиссерская индивидуальность Станиславского в первую очередь определила облик чеховских постановок Художественного театра. Эта постановки стали классическими, образцовыми, они до сих пор остаются непревзойденными по своему воздействию на зрителей. Чехов же до конца так и не согласился с режиссерской и актерской трактовкой, своих пьес Станиславским, Многое, конечно, объясняется тем, что Чехов не имел возможности участвовать в репетициях своих пьес и об их постановке чаще всего мог судить ко первым, несовершенным спектаклям. Но главное, уже через годы, объяснил сам Станиславский. В своей знаменитой книге, написанной почти через два десятилетия после смерти Чехова, когда чеховские спектакли Художественного театра давно выдержали испытание временем, он говорил о "неисчерпаемости" и "многоликости" Чехова, отнюдь не до конца освоенных в первых мхатовских постановках. "Вечно стремящийся вперед Чехов" обогнал, по его словам, развитие театра. Как завещание режиссерам и актерам будущего звучат в книге "Моя жизнь в искусстве" слова великого реформатора сцены: "...глава о Чехове еще не кончена, ее еще не прочли как следует, не вникли в ее сущность и преждевременно закрыли книгу. Пусть ее раскроют вновь, изучат и дочтут до конца" (Станиславский, т. 1, с. 277).

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

Декабрь (между 15 и 23) 1900 г. Москва

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Княгиня Софья Андреевна Толстая, поощряемая мужем, устраивает благотворительный концерт, в котором просит меня прочесть только что написанную Л. Н. Толстым повесть "Кто прав?". Не допуская в этом концерте чтения произведений современных авторов, кроме Ваших, княгиня, конечно, мечтает о сценах из "Трех сестер".

Покаюсь, я оробел в присутствии Льва Николаевича и не решился отказать ей в этой просьбе. Я сказал только, что не имею права, без Вашего разрешения, допустить чтение отрывков еще не исполненной на сцене пьесы.

Теперь вся надежда на Вас: не разрешайте!.. Или дайте что-нибудь вместо "Трех сестер". Ваша пьеса, в которую я с каждой репетицией все больше и больше влюбляюсь, до того цельна, что я бы не мог выбрать отдельной сцены для чтения на концертных подмостках в Благородном собрании. Представьте себе простые, жизненные разговоры двух, трех чтецов, одетых во фраки, среди громадной залы и перед декольтированной, светской публикой. Первое впечатление от пьесы при такой обстановке будет невыгодно, и, конечно, такого чтения допускать нельзя, пока пьеса не оценена публикой и печатью. Итак, ради бога, не разрешайте и найдите какой-нибудь другой выход. Меня же простите за то, что я поступил так неловко... Оробел! Графиня ждет скорого ответа или даже телеграммы.

23-го декабря у нас состоится генеральная, очень черновая репетиция первых двух актов. Кажется, бог даст, пьеса пойдет недурно. Думаю, что будут хороши: Луженин, Вишневский, Артем, Грибунин, Москвин, жена, Мария Федоровна. Савицкая еще не отучилась от нытья. Ольга Леонардовна нашла прекрасный тон. Если займется им, будет играть прекрасно, если будет надеяться на вдохновение -- ? Мейерхольд еще не нашел настоящего тона и работает усиленно. Безусловно не подходят Громов и Судьбинин (даже как дублер). Шенберг юлит и понял, что просмотрел клад, так как роль Соленого -- это действительно клад для актера. Вероятно, он будет играть его. Дублером же, вместо Судьбинина, разрешите попробовать Качалова. Он будет приятен и благороден, Судьбинин же не годится даже в денщики к Вершинину.

Актеры пьесой увлеклись, так как только теперь, придя на сцену, поняли ее. Сегодня получили 3-й акт, и я приступаю к планировке. С нетерпением ждем 4-го акта. Не теряю надежды, что пьеса пойдет около 15 января, если не задержат инфлюэнцы, которые тормозят нам дело ужасно.

Декорация 1-го акта готова и, по-моему, удалась. На днях Симов кончает и 4-й акт; кажется, будет удачно. О Вас знаем только, что Вы в Ницце и, слава богу, здоровы. Скучаете Вы или нет -- неизвестно. Мы часто вспоминаем о Вас и удивляемся Вашей чуткости и знанию сцены (той новой сцены, о которой мы мечтаем).

Когда Наташа заговорила по-французски, Калужский несколько минут валялся по полу от смеха (успокойтесь, жена не шаржирует этого места). При обходе дома, ночью, Наташа тушит огни и ищет жуликов под мебелью -- ничего?

Уважающий, любящий и преданный Вам

К. Алексеев.

Поздравляем с наступающим праздником и желаем провести его весело. Будьте здоровы.

Ежегодник МХТ, с. 211--212; Станиславский, т. 7, с. 200--202,

ЧЕХОВ -- К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

2(15) января 1901 г. Ницца

2 янв. 1901 г.

Многоуважаемый Константин Сергеевич, Ваше письмо, посланное до 23 декабря, я получил только вчера. На конверте не было написано адреса, и письмо вышло из Москвы, судя по почтовому штемпелю, 25 декабря -- так что, стало быть, причины запоздания были.

Поздравляю Вас с Новым годом, с новым счастьем и, если можно надеяться, с новым театром, который Вы скоро начнете строить. И желаю Вам штук пять новых великолепных пьес. Что касается старой пьесы "Трех сестер", то читать ее на графинином вечере нельзя ни в коем случае. Я умоляю Вас, ради создателя, не читайте, ни в каком случае, ни под каким видом, иначе причините мне немалое огорчение.

IV акт послан мною уже давно, до Рождества, на имя Владимира Ивановича. Я внес много перемен. Вы пишете, что в III акте Наташа при обходе дома, ночью, тушит огни и ищет жуликов под мебелью. Но, мне кажется, будет лучше, если она пройдет по сцене, по одной линии, ни на кого и ни на что не глядя, à la леди Макбет, со свечой -- этак короче и страшней.

Марию Петровну поздравляю с Новым годом и шлю ей сердечный привет и пожелание всего хорошего, главное -- здоровья.

От всей души благодарю Вас за письмо, которое меня так порадовало. Крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

ПССП, т. XIX, с. 7-8; Акад., т. 9, с. 170-171.

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

Январь 1901 г. Москва

Многоуважаемый Антон Павлович!

Конечно, я напутал. Наташа ищет жуликов не в третьем, а во втором акте. Концерт Толстой не состоится. Вы напрасно взволновались, так как я и писал-то письмо для того, чтобы найти более удобный способ отказать княгине в ее просьбе. Репетиции "Трех сестер" шли бы совсем успешно, если бы не инфлюэнцы и не мое сильное утомление или, вернее, переутомление. Могу с уверенностью сказать, что пьеса на сцене очень выигрывает, и если мы не добьемся для нее большого успеха, тогда нас надо сечь. Сегодня показана и прочитана планировка последнего, 4-го акта, и я сажусь за роль Вершинина. Если, бог даст, Ольге Леонардовне удастся 4-й акт, он будет очень силен. Декорация его готова, удалась. Судьбинин окончательно устранен, даже как дублер, так как у Качалова гораздо более данных. Соленого играет Шенберг¹. До сегодняшнего дня упрямился и пытался вести его в тоне какого-то калабрийского разбойника. Теперь я его убедил, и он на правильной дороге. Что сказать об исполнителях? Калужский (двигается, как всегда, медленно, но верно. Поспеет приготовить роль). Мейерхольд работает, но жёсток по данным. Артем (немного туго двигается, но найдет тон, близок), Самарова (тоже), Грибунин (идеален), Родэ (весел, но играет самого себя), Тихомиров (тоже), Шенберг (рано говорить), Качалов (очень мил), Вишневский (идеален и не утрирует), Маруся² (будет хорошо играть), Мария Федоровна³ (очень хороша), Савицкая (хороша, играет себя), Ольга Леонардовна (хворала, не видел со времени болезни).

Была генеральная репетиция 2-х первых актов и порадовала. Во всяком случае, пьеса чудесная и очень сценичная. Темпы распределяются или, вернее, выясняются так:

1 акт -- весел, бодр.

2 " -- чеховское настроение.

3 " -- страшно нервен, быстро идет на темпе и нервах. К концу силы надрываются, и темп опускается.

4-й еще недостаточно определился.

Ольга Леонардовна обещалась подробно написать Вам о конце. Скажу в двух словах. Монологи финальные сестер, после всего предыдущего, очень захватывают и умиротворяют. Если после них сделать вынос тела, получится конец совсем не умиротворяющий. У Вас написано: "вдали проносят тело",-- но у нас нет дали в нашем театре, и сестры должны увидеть мертвеца. Что им делать? Как ни нравится мне тот пронос, но при репетиции начинаю думать, что для пьесы выгоднее закончить акт монологом. Может быть, Вы боитесь, что это слишком напомнит конец "Дяди Вани"? Разрешите этот вопрос: как поступить?

Ваш К. Алексеев.

Ежегодник МХТ, с. 213; Станиславский, т. 7, с. 204--205.

¹ А. А. Санин (Шенберг) на нескольких репетициях пробовался на роль Соленого, однако в спектакле эту роль исполнял М. А. Громов.

² М. П. Лилина.

³ М. Ф. Андреева.

ЧЕХОВ -- К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

15(28) января 1901 г. Ницца

15 янв. 1901.

Многоуважаемый Константин Сергеевич, большое Вам спасибо за письмо. Конечно, Вы тысячу раз правы, тело Тузенбаха не следует показывать вовсе; я это сам чувствовал, когда писал, и говорил Вам об этом, если Вы помните. Что конец напомнил "Дядю Ваню" -- это беда небольшая. Ведь "Дядя Ваня" моя пьеса, а не чужая, а когда напоминаешь в произведении самого себя, то говорят, что это так и нужно. Фразу "не угодно ль финик этот вам принять" Чебутыкин не говорит, а поет. Это из оперетки, а из какой -- не помню, хоть убейте. Справиться можно у архитектора Ф. О. Шехтеля, живущего в собственном доме, близ церкви Ермолая, на Садовой.

Большое Вам спасибо за то, что написали. Кланяюсь низко Марии Петровне и всем артистам, желаю всего хорошего. Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

ПССП, т. XIX, с. 20; Акад., т. 9, с. 183.

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

20 октября 1903 г. Москва

Сейчас только прочел пьесу¹. Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово. Благодарю за доставленное уже и предстоящее большое наслаждение. Будьте здоровы.

Алексеев.

Ежегодник МХТ, с. 223--224; Станиславский, т. 7, с. 265.

¹ "Вишневый сад".

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

22 октября 1903 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

По-моему, "Вишневый сад" -- это лучшая Ваша пьеса. Я полюбил ее даже больше милой "Чайки". Это не комедия, не фарс, как Вы писали,-- это трагедия, какой бы исход к лучшей жизни Вы ни открывали в последнем акте. Впечатление огромное, и это достигнуто полутонами, нежными акварельными красками. В ней больше поэзии и лирики, сценичности; все роли, не исключая прохожего,-- блестящи. Если бы мне предложили выбрать себе роль по вкусу, я бы запутался, до такой степени каждая из них манит к себе. Боюсь, что все это слишком тонко для публики. Она не скоро поймет все тонкости. Увы, сколько глупостей придется читать и слышать о пьесе. Тем не менее успех будет огромный, так как пьеса забирает. Она до такой степени цельна, что из нее нельзя вычеркнуть слова. Может быть, я пристрастен, но я не нахожу никакого недостатка в пьесе. Есть один: она требует слишком больших и тонких актеров, чтоб обнаружить все ее красоты. Мы не сможем этого сделать. При первом чтении меня смутило одно обстоятельство: я сразу был захвачен и зажил пьесой. Этого не было ни с "Чайкой", ни с "Тремя сестрами". Я привык к смутным впечатлениям от первого чтения Ваших пьес. Вот почему я боялся, что при вторичном чтении пьеса не захватит меня. Куда тут!! Я плакал, как женщина, хотел, но не мог сдержаться. Слышу, как Вы говорите: "Позвольте, да ведь это же фарс"... Нет, для простого человека это трагедия. Я ощущаю к этой пьесе особую нежность и любовь. Я почти не слышу критики, хотя актеры любят критиковать. На этот раз как-то все сразу подчинились. Если же и раздается голос критика, я улыбаюсь и не даю себе труда спорить. Я жалею критикующего. Кто-то сказал: самый лучший акт 4-й, а наименее удачный -- это 2-й. Мне смешно, и я не спорю. Начинаю только припоминать сцену за сценой 2-го акта, и уже это лицо сбито с толку. 4-й акт хорош именно потому, что 2-й акт великолепен, и наоборот. Я объявляю эту пьесу вне конкурса и не подлежащей критике. Кто ее не понимает, тот дурак. Это -- мое искреннее убеждение. Играть в ней я буду с восхищением все, и если бы было возможно, хотел бы переиграть все роли, не исключая милой Шарлотты. Спасибо Вам, дорогой Антон Павлович, за большое наслаждение, уже испытанное и предстоящее. Как бы я хотел бросить все, освободиться от ярма Брута и целый день жить и заниматься "Вишневым садом". Противный Брут давит меня и высасывает из меня соки. Я его еще более возненавидел после милого "Вишневого сада". Крепко жму Вашу руку и прошу не принимать меня за психопатку.

Любящий и преданный К. Алексеев.

Ежегодник МХТ, с. 224; Станиславский, т. 7, с. 265--266.

ЧЕХОВ -- К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

30 октября 1903 г. Ялта

30 окт. 1903.

Дорогой Константин Сергеевич, большое Вам спасибо за письмо, спасибо и за телеграмму¹. Для меня письма теперь очень дороги, потому что, во-первых, я сижу один-одинешенек и, во-вторых, пьесу я послал три недели назад, письмо же получил только вчера от Вас, и если бы не жена, то я ровно бы ничего не знал и мог бы предполагать все, что только бы в голову мне полезло. Когда я писал Лопахина, то думалось мне, что это Ваша роль. Если она Вам почему-либо не улыбается, то возьмите Гаева. Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов, и мне вот казалось, что эта роль, центральная в пьесе, вышла бы у Вас блестяще. Если возьмете Гаева, то Лопахина отдайте Вишневскому. Это будет не художественный Лопахин, но зато не мелкий. Лужский будет в этой роли холодным иностранцем, Леонидов сделает кулачка. При выборе актера для этой роли не надо упускать из виду, что Лопахина любила Варя, серьезная и религиозная девица; кулачка бы она не полюбила².

Мне очень хочется в Москву, да вот не знаю, как мне выбраться отсюда. Становится холодно, а я почти не выхожу, отвык от воздуха, кашляю. Боюсь не Москвы, не поездки, а того, что мне придется просидеть в Севастополе от 2 часов до 8 -- притом в скучнейшей компании.

Напишите, какую роль Вы возьмете. Жена писала, что Москвин хочет играть Епиходова. Что ж, это очень хорошо, пьеса только выиграет от этого.

Нижайший поклон и привет Марии Петровне, желаю ей и Вам всего самого лучшего. Будьте здоровы и веселы.

Я ведь еще не видел "На дне", "Столпов"³ и "Юлия Цезаря". Очень хочется посмотреть.

Ваш А. Чехов.

Не знаю, где Вы теперь живете, потому пишу в театр.

Письма, т. 4, с. 326--327 (с пропусками); ПССП, т. XX, с. 170; Акад., т. 11, с. 291--292.

¹ 21 октября Станиславский телеграфировал: "Чтение пьесы труппе состоялось. Исключительный, блестящий успех. Слушатели захвачены с первого акта. Каждая тонкость оценена. Плакали в последнем акте. Жена в большом восторге, как и все. Ни одна пьеса еще не была принята так единодушно восторженно" (Станиславский, т. 7, с. 266).

² Станиславский отвечал 3--4 ноября: "Даю Вам клятву, что я люблю все роли в пьесе и держусь исключительно одной точки зрения при распределении ролей: как будет выгоднее для пьесы, как показать публике прелесть каждой роли. Лопахин мне очень нравится, я буду играть его с восхищением, но я боюсь, пока не нахожу в себе нужного тона. Ищу же я его упорно и с большим интересом. В том-то и трудность, что Лопахин не простой купец с резкими и характерными его очертаниями. Я его вижу именно таким, как Вы его характеризуете в своем письме. Надо очень владеть тоном, чтобы слегка окрасить лицо бытовым тоном. У меня же пока выходит Константин Сергеевич, старающийся быть добродушным. Из письма Вашего я чувствую, что Вам хочется, чтоб эту роль играл я. Очень горжусь этим и буду искать в себе Лопахина с удвоенной энергией. Вот Лопахина -- Вишневского никак не представляю. Так, как он есть, он ни с какой стороны не подходит... Когда же Вишневский пытается быть характерным, это ужасное ломанье. Я чувствую, как он будет пользоваться не мягкими чертами Лопахина, а грубыми, но эффектными для публики. О Вишневском был разговор и раньше, но я до сих пор не представляю себе такого Лопахина. Леонидова представляю: он сам мягкий и нежный по природе, крупная фигура, хороший темперамент. Казалось бы, все данные. Одно страшно: он не всегда бывает прост на сцене. Иногда сказывается актерщина в тоне" (там же, с. 269--270). Роль Лопахина в первой постановке "Вишневого сада" исполнял Л. М. Леонидов.

³ "Столпы общества" Г. Ибсена; премьера спектакля в МХТ состоялась 24 февраля 1903 г.

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

31 октября 1903 г. Москва

31 окт. 903.

Дорогой Антон Павлович!

Сейчас 1 1/2 часа ночи, все спят, а я вернулся домой после 18-го спектакля ненавистного мне "Цезаря". Захотелось написать Вам, но нашелся только этот листок бумаги. Простите, пишу на нем, чтобы не будить жену розысками бумаги. Наконец с завтрашнего дня приступаем к Вашей пьесе. Мы и то непростительно потеряли целую неделю. До сих пор путаются в ролях. Сам я решил сделать так: учу и готовлю две роли -- Лопахина и Гаева. Не могу сказать, какую роль хочу больше. И та и другая чудесны и по душе. Правда, Лопахина боюсь. Говорят, что у меня не выходят купцы или, вернее, выходят театральными, придуманными... Лопахин, не правда ли, хороший малый -- добродушный, но сильный. Он и вишневый сад купил как-то случайно и даже сконфузился потом. Пожалуй, он и напился поэтому. Гаев, по-моему, должен быть легкий, как и его сестра. Он даже не замечает, как говорит. Понимает это, когда уже все сказано. Для Гаева, кажется, нашел тон. Он выходит у меня даже аристократом, но немного чудаком.

Мы живем на новой квартире, чудесной, даже слишком хорошей и роскошной. Очень жаль мать, которую пришлось оставить у Красных ворот с сестрой. Мы, да и она сама, думали, что ей будет удобнее, а оказалось -- нет. Два раза в неделю бывают сборища детей -- один раз ради танцев (Манохин), в другой раз -- лекции по естественной истории, тоже для детей. Это их очень забавляет. Жму Вашу руку и иду спать.

Ваш К. Алексеев.

Ежегодник МХТ, с. 225; Станиславский, т. 7, с. 266--267.

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

2 ноября 1903 г. Москва

2 нояб. 1903 г. Воскресенье.

Вчера и третьего дня посылал такие же записочки.

Дорогой Антон Павлович!

Кажется, только сейчас нашел декорацию первого акта. Она очень трудна. Окна должны быть близко к авансцене, чтобы всей зале, и внизу и наверху, был виден вишневый сад; три двери; хочется, чтобы был виден хоть уголок комнаты Ани, светлой, девственной. Комната проходная, но надо, чтоб чувствовалось, что здесь (т. е. в детской) уютно, тепло и светло; комната заброшена, и чувствуется легкое опустошение. Кроме того, надо, чтобы декорация была удобна и с многими планировочными местами. Кажется, теперь удастся выразить все это. Помните, в прошлом году Симов показывал Вам макет, выработанный для тургеневской "Где тонко, там и рвется". Тогда мы решили, с Вашего одобрения, сохранить декорацию для последнего акта Вашей пьесы. Я смотрю на макет теперь и нахожу, что, с некоторыми изменениями, он очень подходящ (для 4 акта). Если Вы помните макет -- нет ли у Вас каких возражений? Сейчас начался 3-й акт "Дяди Вани". Прием восторженный; 89-й спектакль, и сбор 1400 р., несмотря на то что вчера шли "Три сестры" (тоже Чехова). Итак, 140 р. Вы сегодня нажили. Это не важно. А знаете, что важно: только в нынешнем году публика Вас раскусила. Никогда не слушали так Ваши пьесы, как в этом году. Гробовая тишина. Ни одного кашля, несмотря на ужасную погоду. Бедный Василий Васильевич Калужский сегодня похоронил отца и вечером принужден играть. Пока он бодр и крепится.

Жму Вашу руку. Завтра постараюсь написать, если не очень измучаюсь после "Цезаря". Сегодня играю 7-й день сряду. "Устал, Федор Ильич!"¹

Любящий и преданный К. Алексеев.

Сегодня в театре С. И. Мамонтов и Сулержицкий (опять вынырнул и появился, похудел, но бодр).

Ежегодник МХТ, с. 226--227; Станиславский, т. 7, с. 268--269.

¹ Фраза, которую произносит Кулыгин в "Трех сестрах" (Д. 1).

ЧЕХОВ -- К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

10 ноября 1903 г. Ялта

10 ноября 1903.

Дорогой Константин Сергеевич, конечно, для III и IV актов можно одну декорацию, именно с передней и лестницей. Вообще, пожалуйста, насчет декораций не стесняйтесь, я подчиняюсь Вам, изумляюсь и обыкновенно сижу у Вас в театре разинув рот. Тут и разговоров быть не может; что Вы ни сделаете, все будет прекрасно, в сто раз лучше всего того, что я мог бы придумать.

Дуня и Епиходов при Лопахине стоят, но не сидят. Лопахин ведь держится свободно, барином, говорит прислуге ты, а она ему -- вы.

Сергей Саввич поехал в Японию...¹ для "Русского листка"? Лучше бы он поехал на луну поискать там читателей "Русского листка", на земле их нет. Читали Вы его пьесы? Вот если бы он поехал в Японию для того, чтобы написать и издать книгу об Японии, то это было бы очень хорошо, это наполнило бы всю его жизнь.

Если я не еду до сих пор в Москву, то виновата в этом Ольга. Мы условились, что я не приеду, пока она меня не выпишет.

Крепко жму Вам руку, сердечно благодарю за письмо.

Ваш А. Чехов.

Я не видел еще "На дне", "Столпы общества" и "Юлия Цезаря". Значит, буду у Вас в театре толкаться каждый вечер.

Письма, т. 6, с. 333--334; Акад., т. 11, с. 302--303.

¹ О поездке С. С. Мамонтова в Японию в качестве специального корреспондента Станиславский писал Чехову 5 ноября 1903 г.

К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ -- ЧЕХОВУ

19 ноября 1903 г. Москва

Среда 19 нояб. 903.

Дорогой Антон Павлович!

Вчера опять не было времени написать. Был занят вторым актом и наконец кончил его. По-моему, получается очаровательный акт. Бог даст, декорация выйдет удачная. Часовенка, овражек, заброшенное лесное кладбище среди маленького лесного оазиса в степи. Левая часть сцены и средина без всяких кулис -- один горизонт и даль. Это сделано одним сплошным полукруглым задником и пристановками для удаления его. Вдали в одном месте блестит речка, видна усадьба на пригорке.

Телеграфные столбы и железнодорожный мост. Позвольте в одну из пауз пропустить поезд с дымочком. Это может отлично выйти. Перед закатом будет виден ненадолго город. К концу акта туман; особенно густо он будет подыматься из канавки на авансцену. Лягушачий концерт и коростель -- в самом конце. Налево, на авансцене,-- сенокос и маленькая копна, на которой и поведет сцену вся гуляющая компания. Это -- для актеров, им это поможет жить ролями. Общий тон декорации -- левитановский. Природа -- орловская и не южнее Курской губернии.

Теперь работа идет так: вчера и сегодня вел репетицию 1-го акта Владимир Иванович, а я писал следующие акты. Я еще не репетировал своей роли. Все еще колеблюсь относительно декорации 3-го -- 4-го актов. Макет сделан и вышел очень удачно: с настроением, и кроме того, зал расположен так, что всему театру будет виден. На авансцене что-то вроде боскетной при зале. Далее -- лестница и биллиардная. На стенах нарисованные окна. Для бала эта декорация удобнее. Однако какой-то голос шепчет мне все время, что при одной декорации, измененной в 4-м акте, спектакль будет легче, уютнее. На этих днях надо решать.

Погода, увы, убийственная. Все опять стаяло, и часто идет дождь.

Ваш К. Алексеев.

Ежегодник МХТ, с. 231; Станиславский, т. 7, с. 274--275.

ЧЕХОВ -- К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

23 ноября 1903 г. Ялта

23 ноября 1903.

Дорогой Константин Сергеевич, сенокос бывает обыкновенно 20--25 июня, в это время коростель, кажется, уже не кричит, лягушки тоже уже умолкают к этому времени. Кричит только иволга. Кладбища нет, оно было очень давно. Две-три плиты, лежащие беспорядочно,-- вот и все, что осталось. Мост -- это очень хорошо. Если поезд можно показать без шума, без единого звука, то -- валяйте. Я не против того, чтобы в III и IV акт. была одна декорация; было бы только удобно в IV акте выходить и входить.

Жду не дождусь дня и часа, когда наконец жена моя разрешит мне приехать. Я уже начинаю подозревать жену, не хитрит ли она, чего доброго.

Погода здесь тихая, теплая, изумительная, но как вспомнишь про Москву, про сандуновские бани, то вся эта прелесть становится скучной, ни к чему не нужной.

Я сижу у себя в кабинете и все поглядываю на телефон. По телефону мне передаются телеграммы, и я вот жду каждую минуту, что меня позовут наконец в Москву.

Крепко жму руку, до земли кланяюсь Вам за письмо. Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 336; Акад., т. 11, с. 312.

А. П. ЧЕХОВ И О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА

Книппер (в замужестве Чехова) Ольга Леонардовна (1870--1959) -- актриса, ученица Вл. И. Немировича-Данченко по Филармоническому училищу, в Художественном театре со дня его основания до своей смерти. Первая исполнительница ролей в чеховских спектаклях МХТ: Аркадиной ("Чайка"), Елены Андреевны ("Дядя Ваня"), Маши ("Три сестры"), Раневской ("Вишневый сад"), Сарры ("Иванов"). Народная артистка СССР (1936). Автор воспоминаний "Несколько слов об А. П. Чехове", "Последние годы", "Об А. П. Чехове" и др.

Первые их встречи с Чеховым произошли на репетициях спектаклей МХТ "Чайка" и "Царь Федор Иоаннович" (9, 11 и 14 сентября 1898 г.). Книппер в пьесе А. К. Толстого репетировала роль Ирины. Чехов писал после этих встреч: "Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность -- так хорошо, что даже в горле чешется... лучше всех Ирина. Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину" (А. С. Суворину, 8 октября 1898 г.). О знакомстве с Чеховым она вспоминала впоследствии: "...с той встречи начал медленно затягиваться тонкий и сложный узел моей жизни" (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 47). Чехов не был свидетелем триумфа своей "Чайки" в Художественном театре, но все, кто писал ему в Ялту об этом, упоминали об исполнении Книппер роли Аркадиной как о самой большой удаче спектакля.

С лета 1899 года начался обмен письмами между драматургом и актрисой, продолжавшийся с перерывами до весны 1904 года. Известно 433 письма и телеграммы Чехова к Книппер и более 400 писем Книппер к Чехову -- это самая большая по объему Чеховская переписка (в настоящее издание вошла приблизительно одна десятая ее часть). Она полнее всего отражает жизнь Чехова в последние годы, вспоминая о которых, Книппер впоследствии писала: "Впечатление этих шести лет -- какого-то беспокойства, метания,-- точно чайка над океаном, не знающая, куда присесть... метание между Москвой и Ялтой, которая казалась уже тюрьмой; женитьба, поиски клочка земли недалеко от трогательно любимой Москвы и уже почти осуществление мечты -- ему разрешено было врачами провести зиму в средней России; мечты о поездке по северным рекам, в Соловки, в Швецию, в Норвегию, в Швейцарию и мечта последняя и самая сильная, уже в Шварцвальде в Баденвейлере, перед смертью -- ехать в Россию через Италию, манившую его своими красками, соком жизни, главное музыкой и цветами, -- все эти метания, все мечты были кончены 2/15 июля 1904 года его словами: "Ich sterbe" (я умираю)" (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 45--46),

Переписка с Книппер интересна не только как хроника последних лет чеховской жизни, не только как ценнейший источник сведений о первых годах Художественного театра. Книппер заняла исключительное место в духовной жизни Чехова последних лет, и письма к ней полнее всего отражают его внутренний мир в эти годы -- в той степени, в какой Чехов вообще считал нужным приоткрывать этот внутренний мир другим, даже самым близким людям.

Тон в их переписке задает, безусловно, Чехов. О многом тут говорит сама манера общения, называния. После того, как актриса и писатель стали близки друг другу, на страницах их писем появились бесчисленные и странные на первый взгляд обращения: "собака", "лошадка", "бабуся", "славная девочка", "венгерец", "дуся", "Книпшиц", "замухрыша", а в подписях -- "твой иеромонах", "старец Антоний", "Черномордик", "академик Тото" и т. п. Книппер переняла эту манеру Чехова, хотя ее, возможно, не вполне устраивала та нежно-ироническая тональность, которую Чехов принял в обращениях, в письмах к ней. Но Чехов мог быть в письмах удивительно нежным, не идя на уступки сентиментальности или банальной слащавости.

В письмах к жене особенно ярко проявилась способность Чехова сказать о важном, значительном в шутливой форме, как бы невзначай, без пространных пояснений. Не претендуя на роль учителя, наставника, Чехов убеждает "милую актрису" не падать духом в тяжелые моменты ее театральной жизни, отстаивать свои позиции ("гните свою актрисичью линию") или -- позже -- не снижать нравственных требований к себе ("только не мельчай, моя девочка"). Книппер так и не получила прямого ответа на вопрос, который она задала Чехову незадолго до его смерти. "Ты спрашиваешь,-- писал Чехов,-- что такое жизнь? Это все равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно". Такой ответ мог разочаровать, но для Чехова характерен именно такой ответ. В нем сказались и всегдашний чеховский скептицизм по отношению к претензиям на решение "общих" вопросов, и его давнее убеждение, что "не беллетристы должны решать такие вопросы, как бог, пессимизм и т. п." (À. С. Суворину, 30 мая 1888 г.), и неприятие всех современных ему религиозных, философских ответов на подобные вопроси. Чехов уклонялся в таких случаях от "длинного разговора -- с серьезным лицом, с серьезными последствиями", уходил от метафизических тем, избегал всяких поучений. Но его творчество помогало изучать и понимать жизнь, а пример его личности оказывал нравственное воздействие на всех, кто его знал.

Поэтому для Книппер, как и для многих других, он стал учителем жизни. "Ты, Антон, настоящий человек, ты любишь и понимаешь жизнь настоящую, а не выдуманную. Я это люблю в тебе ужасно",-- писала она. И в другом письме: "Я около тебя становлюсь лучше..." Отдельные оценки Чехова -- человека и художника, содержащиеся в письмах Кпиппер, могут показаться банальными да и просто неверными ("ты -- русский Мопассан", "киселек славянский", "русский халатик" и т. д.). Такие оценки случайны, ибо чаще всего они связаны с конкретными, преходящими поводами. Но понято и не раз сказано в письмах Книппер главное: "ты большой человек", "настоящий человек", "мой человек будущего".

Разумеется, наиболее интересен их обмен мнениями о явлениях современного искусства, литературы. Прежде всего это становление Художественного театра, увиденное изнутри, глазами первой актрисы и главного автора молодого театра,-- но не только это. Круг событий художественной жизни, о которых Чехов и Книппер пишут друг другу, очень широк; первый период истории Художественного театра предстает в их письмах как часть общей культурной панорамы России на рубеже веков. Со страниц их писем звучат голоса Толстого, Горького, Станиславского, Немировича-Данченко, Бунина, актеров МХТ, молодых писателей. Уровень суждений о литературе и искусстве определяет в этой переписке Чехов. Воспитывающее значение его эстетики для себя признает Книппер ("С каким наслаждением я играю Машу!.. Я как-то поняла, какая я актриса, уяснила себя самой себе. Спасибо тебе, Чехов!").

Отдельные оценки тех или иных писателей, произведений у них могут расходиться. Но чаще всего это разговор близких по духу, по творческим позициям, по вкусам и интересам художников. Точек творческого схождения немало. Стремление "трактовать современную жизнь", интерес к жизни современной интеллигенции. Идеал простоты в искусстве ("Играла не просто, и это самое ужасное для меня",-- призналась как-то Книппер; надо "писать просто, из русской жизни",-- не раз подчеркивает Чехов). И одновременно с этим острая реакция на консерватизм формы, стремление к обновлению искусства, к "еретическому" новаторству. Что не менее важно -- понимание искусства, творчества как неустанного труда, готовность к кропотливой, черновой работе, к вырабатыванию высокого профессионализма.

Все это питало их особую духовную близость. Письма Чехова к Книппер, наряду с его произведениями последних лет, стали наиболее достоверным отражением его внутренней жизни -- той жизни, о которой Книппер впоследствии писала: "...таким я знала его: Чехов, слабеющий физически и крепнущий духовно... Жизнь внутренняя за эти шесть лет прошла до чрезвычайности полно, насыщенно, интересно и сложно..." (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 45, 46).

Совсем особое значение переписка Чехова с Книппер имеет потому, что это живая история последней и самой большой любви Чехова. У всякого, кто знакомится с ней, возникает вопрос: чего больше -- страданий или счастья принесла эта любовь писателю и актрисе? Утешая ее, он не раз повторял: "Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству": "...если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше..." И она, часто казня себя за его страдания, знала и чувствовала то, о чем позже написала: "...ломка моей жизни отразилась бы на нем и тяготила бы его. Он никогда бы не согласился на мой добровольный уход из театра..." Но логика этих утешений все же безжалостна по отношению к их любви. И в жизни эти шесть лет "сложились из цепи мучительных разлук и радостных свиданий" (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 46). Встречные и ответные письма Чехова и Книппер словно связаны единым драматическим сюжетом, читаются как литературный памятник громадного человеческого интереса, как одно из самых щемящих повествований о встречах и разлуках.

Поведение Книппер в годы замужества уже не раз становилось и, можно с уверенностью сказать, еще не раз станет объектом самых придирчивых суждений и разбирательств. Достаточно назвать среди тех, кто неодобрительно его оценивал, И. А. Бунина, врача И. И. Альтшуллера, наблюдавшего Чехова в последние годы. Да что там -- в письмах самого Чехова прорывается его печаль, чувство еще усиливавшегося в разлуках с женой одиночества... В этом смысле Ольга Леонардовна разделяет в глазах потомков судьбу H. H. Пушкиной, С. А. Толстой. Ей, как и им, выпало отвечать на упреки и обвинения в вольном или невольном причинении страданий великому писателю в последние годы его жизни. И если она, подобно им, и нуждается в оправдании и защите от упреков в непонимании или недооценке великого человека, судьба которого дорога всему человечеству,-- главный оправдательный аргумент принадлежит самому Чехову,

Он любил ее, был с ней счастлив ("В этот приезд мы прожили с тобой необыкновенно, замечательно, я чувствовал себя, как вернувшийся с похода. Радость моя, спасибо тебе за то, что ты такая хорошая",-- 20 февраля 1904 г.). Это был его выбор, выбор для себя своей судьбы, выбор той, которая стала для него "единственной женщиной": "Я ведь знал, что женюсь на актрисе, то есть когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями" (20 января 1903 г.).

Ольге Леонардовне суждено было пережить Чехова на 55 лет. Ее талант будет знать немало взлетов, она создаст выдающиеся образы в произведениях Тургенева, Гоголя, Достоевского, Горького. Но вершинами творчества актрисы остались ее Маша, ее Раневская. В 1924 году за границей были опубликованы письма Чехова к ней, в 1934 и 1936 годах А. Б. Дерман издал два первых тома переписки Чехова и Книппер, сравнительно недавно публикация их переписки была завершена (Книппер-Чехова, ч. 1).

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

16 июня 1899 г. Мелихово

16 июнь.

Что же это значит? Где Вы? Вы так упорно не шлете о себе вестей, что мы совершенно теряемся в догадках и уже начинаем думать, что Вы забыли нас и вышли на Кавказе¹ замуж. Если в самом деле Вы вышли, то за кого? Не решили ли Вы оставить сцену?

Автор забыт -- о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно!

Все шлют Вам привет. Нового ничего нет. И мух даже нет. Ничего у нас нет. Даже телята не кусаются.

Я хотел тогда проводить Вас на вокзал, но, к счастью, помешал дождь.

Был в Петербурге², снимался в двух фотографиях. Едва не замерз там. В Ялту поеду не раньше начала июля.

С Вашего позволения, крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Лопасня Моск. губ.

Письма, т. 5, с. 400, 402; Акад., т. 8, с. 200.

¹ В мае 1899 г. Книппер провела три дня у Чеховых в Мелихове. Позднее она уехала на Кавказ, в Мцхет, к своему брату.

² Чехов был в Петербурге 11 июня 1899 г.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

22--23 июня 1899 г. Мцхет

22 июня. Мцхет.

Пожалуйста не думайте, что я пишу только ответ на Ваше, письмо,-- давно бы написала, но все время была в таком отвратительном настроении, что ни строки не могла бы написать. Только второй день, как начинаю приходить в себя, начинаю чувствовать и немножечко понимать природу. Сегодня встала в 6 час. и отправилась бродить по горам и первый раз взяла с собой "Дядю Ваню", по только больше сидела с книгой и наслаждалась дивным утром и восхитительным видом на ближние и далекие горы, на селение Мцхет, верстах в двух от нас, стоящее при слиянии Куры с Арагвой, чувствовала себя бодрой, здоровой и счастливой. Потом пошла вниз на почту, за газетами и письмами, получила весточку от Вас и ужасно обрадовалась, даже громко рассмеялась. А я-то думала, что писатель Чехов забыл об актрисе Книппер -- так, значит, изредка вспоминаете? Спасибо Вам. Что-то Вы поделываете в Мелихове,-- неужели все холодно? Я так счастлива, что могу греться на южном солнышке после холодного мая. Что Мария Павловна? Пописывает этюдики или поленивается? Скажите ей, что я ее крепко целую и хочу ей написать. Отчего же телята больше не кусаются? А Бром и Хина живы? На скамеечке за воротами часто сидите? Несмотря на здешнюю красоту, я часто думаю о нашей северной шири, о просторе -- давят все-таки горы, я бы не могла долго здесь жить. А красиво здесь кругом -- прогулки великолепные, много развалин старинных, в Мцхете интересный древний грузинский собор; недалеко от нашей дачи, в парке же, поэтично приютилась маленькая церковка св. Нины, просветительницы Грузии, конечно, реставрированная, и там живут две любительницы тишины и уединения. Прокатились бы Вы сюда, Антон Павлович, право, хорошо здесь, отсюда бы вместе поехали в Батум и Ялту, а? Брат с женой¹ народ хороший; были бы очень рады. Может, вздумаете.-- Недавно мы прокатились по вновь выстроенной дороге до Александрополя², до Карса она еще не достроена -- что это за красота! У нас был свой вагон, последний, так что с задней площадки мы все время любовались дивной панорамой; я никак не ожидала увидать такое великолепие. В нескольких словах невозможно описать, а начнешь писать, так не кончишь, лучше расскажу.

Вчера не успела кончить письма; вечером сделали прогулку верст в 8, исследовали одну интересную лощину, да все по камням, без дороги, так что устала я порядком и не в силах была писать. Сегодня опять встала в 6 ч., бродила и занималась, начала купаться -- у нас в парке отличный большой бассейн, с проточной родниковой знаменитой мцхетской водой, градусов 11, 12 -- хорошо? Давно бы уж купалась, если бы не расклеилась после путешествия сюда -- недели две плохо себя чувствовала.

По Военно-Грузинской, конечно, застряли, там ведь гладко никогда не проедешь. Сидели 2 дня на Казбеке, за неимением колясок, да так и уехали в омнибусе и на багажной платформе -- порядки! Но было весело, подобралась славная компания человек в 11 -- таких же колясочных страдальцев. На Казбеке пролежала день мертвецом от мучительной головной боли. Ну вот, сколько я Вам натрещала, надоела? Если да -- прошу прощения, больше не буду.

Жду из Ялты от Срединых письма. Писала им. От мамы узнала, что Леониду Валентиновичу скверно, высылают из Ялты³. Напишу Вам, когда выеду отсюда. Вы морских путешествий не любите? Передайте привет Вашей матушке, сестре и Марии Федоровне⁴.

Жму Вашу руку.

Ольга Книппер.

А Вы мне напишете еще? Может, мухи появятся в Мелихове?

Переписка с Книппер, т. 1, с. 52--55.

¹ К. Л. Книппер и его жена Елена Юльевна.

² Ныне Ленинакан.

⁸ Врачи высылали Л. В. Средина из Ялты по состоянию здоровья.

⁴ М. Ф. Терентьева.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

1 июля 1899 г. Москва

1 июль.

Да, Вы правы: писатель Чехов не забыл актрисы Книппер. Мало того, Ваше предложение поехать вместе из Батума в Ялту кажется ему очаровательным. Я поеду, но с условием, во-1-х, что Вы по получении этого письма, не медля ни одной минуты, телеграфируете мне приблизительно число, когда Вы намерены покинуть Мцхет; Вы будете держаться такой схемы: "Москва, Малая Дмитровка, Шешкова, Чехову. Двадцатого". Это значит, что Вы выедете из Мцхета в Батум 20-го июля. Во-2-х, с условием, что я поеду прямо в Батум и встречу Вас там, не заезжая в Тифлис, и, в-3-х, что Вы не вскружите мне голову. Вишневский считает меня очень серьезным человеком, и мне не хотелось бы показаться ему таким же слабым, как все.

Получив от Вас телеграмму, я напишу Вам -- и все будет прекрасно, а пока шлю Вам тысячу сердечных пожеланий и крепко жму руку. Спасибо за письмо.

Ваш А. Чехов.

Мл. Дмитровка, д. Шешкова.

Мы продаем Мелихово. Мое крымское имение Кучукой теперь, летом, как пишут, изумительно¹. Вам непременно нужно будет побывать там.

Я был в Петербурге, снимался там в двух фотографиях. Вышло недурно. Продаю карточки по рублю. Вишневскому уже послал наложенным платежом пять карточек.

Для меня удобнее всего было бы, если бы Вы телеграфировали "пятнадцатого" и, во всяком случае, не позже "двадцатого"².

Письма, т. 5, с. 407--408; Акад., т. 8, с. 218--219.

¹ Об этом Чехову писал А. И. Синани 26 июня 1899 г.

² Чехов встретился с Книппер в Новороссийске 18 июля. Оттуда они на пароходе приехали в Ялту, где Книппер поселилась в семье Срединых и часто виделась с Чеховым, 2 августа они вместо уехали в Москву.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

29 августа 1899 г. Москва

29 авг. 99.

Только четвертый день, как Вы уехали¹, а мне уже хочется писать Вам -- скоро? Особенно вчера хотелось в письме поболтать с Вами -- настроение было такое хорошее: мой любимый субботний вечер, звон колоколов, который так умиротворяет меня (фу, скажете, сентиментальная немка, правда?), прислушивалась к перезвону в Страстном монастыре, сидя у Вас; думала о Вас. Но писать вечером не пришлось: с репетиции зашел Владимир Иванович² и сидел долго.

Знаете, Антон Павлович, голубчик, я ведь получила роль Анны в "Одиноких людях"!!³ Вы должны себе представить, как я рада! Шенберг, не зная, что мне сообщено это самим директором, отводит меня торжественно в сторону и докладывает, что я получаю роль Анны. Желябужская играет жену, отца -- Санин, мать -- Самарова, остальное еще не решено. Иоганнес, конечно, Мейерхольд. Кстати,-- знаете, он сошелся опять с женой. Не странно ли это? Ну, довольно пока о театре, потом поговорим.

Мне так грустно было, когда Вы уехали, так тяжело, что если бы не Вишневский, который провожал меня, то я бы ревела всю дорогу. Пока не заснула -- мысленно ехала с Вами. Хорошо Вам было? Не мерзли? А попутчики скучные были, или сносные, или милые? Вот сколько вопросов надавала -- ответ получу? А уютненькая корзиночка с провизией пригодилась? Ну, не буду больше, надоела.

На юге Вы, наверное, ожили; после нашей сырости, холода, хмурого свинцового неба -- увидать южное ласковое солнце, сверкающее море, да ведь сразу духом воспрянешь. Хлопочете на постройке⁴, ходите к Синани, на набережную, пьете нарзан, все по-старому, конечно, только без актрисы Книппер. А актриса на другой день Вашего отъезда хандрила и не пошла к вам, как обещала Марии Павловне, а в пятницу лежала замертво от головной боли; вечером сидела у меня сестра писателя Чехова, я слушала ее милый, ласковый, тихий голос, смех, который я так люблю.

Вчера перед репетицией зашла к Вам, видела М. С. Малкиель, Лику (pardon, что так называю) и Левитана. В Вашем кабинете стоит диван, висит Ваш большой портрет, уютно там, хорошо, и я абонировалась на угол дивана, прямо против портрета, буду приходить и сидеть. Репетиции "Дяди Вани" вчера не было. Приехал Влад. Ив. и открыл министерский кабинет, пошли разговоры, исповеди, решили репетицию отменить. Вечером труппа приветствовала Конст. Серг.-- он очень поправился, повеселел, набрался сил, так что держись! Сегодня был генеральный смотр "Грозного"⁵. В общем остались довольны, кажется. Санин от волнения чуть пальцы не отгрыз вместе с ногтями.

Сегодня мы с Марией Павловной были в Малом театре на генеральной репетиции "Эгмонта"⁶. Гликерия Николаевна⁷ затащила нас на второй ряд -- тут же восседали Теляковский, Нелидов et companie {и компания (фр.).}. Насмотрелась я вдоволь на это милое начальство -- просто восторг! Мы еле сдерживались от смеху, слушая его замечания -- то подошвы южинских сапогов слишком белы, то стул нехорош, то шнурочек на плаще Южина ему не нравится, и т. п.-- про игру ни слова.

Уж и физиономия же у него! Вспомнила Вас, его разговоры о "Дяде Ване", и внутренне помирала со смеху. Глик. Николаевна, бедная, все плакала, да, и не от игры, а что "это исторически верно", и да и где ж теперь услышишь такие хорошие слова -- умереть за родину! -- Играли, как всегда в Малом,-- с сильным оттенком скуки. Южин по внешности был великолепный Эгмонт и играл хорошо.

Вы бы, наверное, не вытерпели среди этой новой компании, где мы сидели, и удрали бы. Познакомилась с Кондратьевым -- представился как мой верный поклонник, сильно интриговавший против меня -- чтобы я перешла к ним. Одним словом, насмотрелась я ценителей искусства.

Надоела я Вам, писатель, правда? Если захочется, напишите тепленькое письмецо, а не захочется -- не пишите лучше совсем. Кланяйтесь Срединым. Вы ходите к ним? А обедаете Вы каждый день? Смотрите, питайтесь хорошенько. Ну, спите спокойно, будьте здоровы.

Жму Вашу руку.

Ольга Книппер.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 64--66 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Чехов уехал из Москвы в Ялту 25 августа.

² Немирович-Данченко.

³ В пьесе Г. Гауптмана "Одинокие" (1891).

⁴ В это время строился дом Чехова в Ялте (ныне Дом-музей А. П. Чехова).

⁵ Трагедия А. К. Толстого "Смерть Иоанна Грозного" (1866).

⁶ Трагедия И.--В. Гете "Эгмонт" (1788).

⁷ Г. Н. Федотова.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

3 сентября 1899 г. Ялта

3 сент.

Милая актриса, отвечаю на все Ваши вопросы. Доехал я благополучно. Мои спутники уступили мне место внизу: потом устроилось так, что в купе осталось только двое: я да один молодой армянин. По нескольку раз в день я пил чай, всякий раз по три стакана, с лимоном, солидно, не спеша. Все, что было в корзине, я съел. Но нахожу, что возиться с корзиной и бегать на станцию за кипятком -- это дело несерьезное, это подрывает престиж Художественного театра. До Курска было холодно, потом стало теплеть, и в Севастополе было уже совсем жарко. В Ялте остановился в собственном доме и теперь живу тут, оберегаемый верным Мустафою. Обедаю не каждый день, потому что ходить в город далеко, а возиться с керосиновой кухней мешает опять-таки престиж. По вечерам ем сыр. Видаюсь с Синани. У Срединых был уже два раза; Вашу фотографию они осматривали с умилением, конфеты съели. Леонид Валентинович чувствует себя сносно. Нарзана не пью. Что еще? В саду почти не бываю, а сижу больше дома и думаю о Вас. И проезжая мимо Бахчисарая, я думал о Вас и вспоминал, как мы путешествовали. Милая, необыкновенная актриса, замечательная женщина, если бы Вы знали, как обрадовало меня Ваше письмо. Кланяюсь Вам низко, низко, так низко, что касаюсь лбом дна своего колодезя, в котором уже дорылись до 8 сажен. Я привык к Вам и теперь скучаю и никак не могу помириться с мыслью, что не увижу Вас до весны; я злюсь -- одним словом, если бы Наденька узнала, что творится у меня в душе, то была бы история¹.

В Ялте чудесная погода, только ни к селу ни к городу вот уже два дня идет дождь, стало грязно, и приходится надевать калоши. По стенам от сырости ползают сколопендры, в саду прыгают жабы и молодые крокодилы. Зеленый гад в цветочном горшке, который Вы дали мне² и который я довез благополучно, сидит теперь в саду и греется на солнце.

Пришла эскадра. Смотрю ее в бинокль.

В театре оперетка. Дрессированные блохи продолжают служить святому искусству³. Денег у меня нет. Гости приходят часто. В общем, скучно, и скука праздная, бессмысленная.

Ну, крепко жму и целую Вашу руку. Будьте здоровы, веселы, счастливы, работайте, прыгайте, увлекайтесь, пойте и, если можно, не забывайте заштатного писателя, Вашего усердного поклонника

А. Чехова.

Письма, т. 5, с. 420, 422--423; Акад., т. 8, с. 257--258.

¹ Часто упоминаемая в шутку Наденька -- может быть, Н. А. Терновская, дочь ялтинского протоиерея. Ялтинские дамы "сватали" Чехова к ней; это имя стало нарицательным в переписке Чехова и Книппер.

² Подаренный Книппер Чехову кактус "Царица ночи".

³ Представления "дрессированных блох" устраивались на ялтинской набережной.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

30 сентября 1899 г. Ялта

30 сент.

По Вашему приказанию, тороплюсь ответить на Ваше письмо, где Вы спрашиваете насчет последней сцены Астрова с Еленой¹. Вы пишете, что Астров в этой сцене обращается к Елене, как самый горячий влюбленный, "хватается за свое чувство, как утопающий за соломинку". Но это неверно, совсем неверно! Елена нравится Астрову, она захватывает его своей красотой, но в последнем акте он уже знает, что ничего не выйдет, что Елена исчезает для него навсегда -- и он говорит с ней в этой сцене таким же тоном, как о жаре в Африке, и целует ее просто так, от нечего делать. Если Астров поведет эту сцену буйно, то пропадет все настроение IV акта -- тихого и вялого.

Я послал с князем² Александру Леонидовичу японский массаж. Пусть А. Л. покажет сию штуку своему шведу³.

В Ялте вдруг стало холодно, подуло из Москвы. Ах, как мне хочется в Москву, милая актриса! Впрочем, у Вас кружится голова, Вы отравлены, Вы в чаду -- Вам теперь не до меня. Вы теперь можете написать мне: "Шумим, братец, шумим!"⁴

Я пишу Вам, а сам поглядываю в громадное окно: там широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя. Фотографии своей не пришлю, пика не получу Вашей, о змея! Я вовсе не называл Вас "змеенышем", как Вы пишете⁵. Вы змея, а не змееныш, громадная змея. Разве это не лестно?

Ну-с, жму Вашу руку, низко кланяюсь, стукаюсь лбом о пол, многоуважаемая.

Скоро пришлю еще подарок.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 431--432; Акад., т. 8, с. 272.

¹ Книппер спрашивала в своем письме 26 сентября 1899 г.: "Мы налаживаем всю пьесу без Астрова, с Немировичем. Проходим отдельными сценами, много беседуем, нянчим ее, как нянчили "Чайку". Меня смущает ремарка Алексеева по поводу последней сцены Астрова с Еленой: Астров у него обращается к Елене как самый горячий влюбленный, хватается за свое чувство, как утопающий за соломинку. По-моему, если бы это было так,-- Елена пошла бы за ним и у нее не хватило бы духу ответить ему -- "какой вы смешной..." Он, наоборот, говорит с ней в высшей степени цинично и сам как-то даже подсмеивается над своим цинизмом. Правда или нет? Говорите, писатель, говорите сейчас же" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 82--83).

² С. И. Шаховским.

³ А. Л. Вишневский делал массаж у шведа-массажиста.

⁴ Слова Репетилова из "Горя от ума" (д. IV, явл. 4) А. С. Грибоедова.

⁵ Эти слова были переданы Книппер С. И. Шаховским.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

4 октября 1899 г. Ялта

4 окт.

Милая актриса, Вы все сильно преувеличили в своем мрачном письме¹, это очевидно, так как газеты отнеслись к первому представлению вполне добродушно. Как бы ни было, одного-двух неудачных представлений совсем недостаточно, чтобы вешать нос на квинту и не спать всю ночь. Искусство -- особенно сцена -- это область, где нельзя ходить не спотыкаясь. Впереди еще много и неудачных дней, и целых неудачных сезонов; будут и большие недоразумения, и широкие разочарования,-- ко всему этому надо быть готовым, надо этого ждать и, несмотря ни на что, упрямо, фанатически гнуть свою линию.

И, конечно, Вы правы: Алексееву не следовало играть Грозного. Это не его дело. Когда он режиссер -- он художник, когда же он играет, то он молодой богатый купец, которому захотелось побаловаться искусством.

А я 3--4 дня был болен. Теперь сижу дома. Посетителей нестерпимо много. Праздные провинциальные языки болтают, и мне скучно, я злюсь, злюсь и завидую той крысе, которая живет под полом в Вашем театре.

Последнее письмо Вы писали в 4 часа утра. Если Вам покажется, что "Дядя Ваня" имел не такой успех, как Вам хотелось, то, пожалуйста, ложитесь спать и спите крепко. Успех очень избаловал Вас, и Вы уже не терпите будней.

В Петербурге дядю Ваню будет играть, кажется, Давыдов и сыграет хорошо, но пьеса, наверное, провалится².

Как поживаете? Пишите побольше. Видите, я пишу почти каждый день. Автор так часто пишет актрисе -- этак, пожалуй, гордость моя начнет страдать. Надо актрис в строгости держать, а не писать им. Я все забываю, что я инспектор актрис. Будьте здоровы, ангелочек.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 432, 434; Акад., т. 8, с. 277--278.

¹ 29 сентября 1899 г., после премьеры "Смерти Иоанна Грозного" А. К. Толстого, Книппер писала Чехову: "Спать не могу. Прошел "Грозный", и... скверно на душе, вероятно, у всех... Принимали холодно, настроение у нас за кулисами было мрачное... Прав Немирович -- надо было сезон открывать "Дядей Ваней". Воображаю, как завтра начнут нас грызть все газеты -- давно многие поджидают случая придраться" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 86).

² Эта постановка не состоялась.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

27--28 октября 1899 г. Москва

27 окт.

Мне бы не следовало писать Вам сегодня, дорогой Антон Павлович. У меня такой мрак, такой ужас в душе, что передать не могу.

Вчера сыграли "Дядю Ваню". Пьеса имела шумный успех, захватила всю залу, об этом уже говорить нечего. Я всю ночь не смыкала глаз и сегодня все реву. Играла я невообразимо скверно -- почему? Многое понимаю, многое -- нет. У меня сейчас столько мыслей скачущих в голове, что ясно вряд ли расскажу. Говорят, на генеральной играла хорошо -- я этому теперь не верю. Дело, по-моему, вот в чем: меня заставили позабыть мой образ Елены, который режиссерам показался скучным, но который я целиком не играла. Обрисовали мне ее совсем иначе, ссылаясь на то, что это необходимо для пьесы. Я долго боролась и до конца не соглашалась. На генеральных я была покойна и потому играла, может быть, мягко и ровно. На спектакле же я адски волновалась, прямо трусила, чего со мной еще не случалось, и потому было трудно играть навязанный мне образ. Если бы я играла то, что хотела, наверное, первый спектакль меня не смутил бы. Домашние мои в ужасе от моей игры, сейчас много говорила с Николаем Николаевичем;¹ он Елену так же понимает, как я первоначально, и я ему верю. Боже, как мне адски тяжело! У меня все оборвалось. Не знаю, за что уцепиться. Я то головой об стену, то сижу, как истукан. Страшно думать о будущем, о следующих работах, если опять придется бороться с режиссерским гнетом. Зачем я свое не сумела отстоять! Рву на себе волосы, не знаю, что делать.

Вчера не успела кончить, т. к. не могла. Сегодня немного легче, но все же на люди не могу идти, сижу дома. Была только у вас, сидела целых два часа, ждала Марию Павловну, пришла домой, а она, оказывается, заходила к нам. Вот обидно, досадно! Хочется слышать об Вас, Нюхала розы, думала о теплом юге, сидела на диване, в своем любимом углу и читала "93-й год" Гюго, который нашла на столе -- люблю его.

Странно! После "Чайки" страдала физически, теперь, после "Дяди Вани", страдаю нравственно. Не могу Вам сказать, как меня убивает мысль, что именно в Вашей пьесе я играла неудачно! Влад. Иванович говорит, что я перенервила, потому играла резче, с подчеркиваниями, и по звуку слишком громко, когда эта роль идет в полутонах,-- может быть и это, я теперь сама не знаю. Знаю одно, что играла не просто, и это самое ужасное для меня. Что меня будут бранить газеты и публика -- это очень неприятно, конечно, но это ничто в сравнении с тем, что я терплю при мысли, как я угостила Елену Андреевну, т. е. Вас и самое себя. Простите ради бога, не ругайте меня, завтра же буду исправляться. Надо мне только крепнуть, а то я ослабела и обессилела.

Вот пришли и черненькие деньки Вашей актрисульке. Отведаем и этого.-- Мария Петровна и Алексеев играли великолепно; Вишневский, кажется, нравился публике².

Напишите мне хоть несколько строк в утешение. Завтра, верно, Мария Павловна будет в театре.

Крепко, крепко жму Вашу руку, кланяюсь моим большим поклоном, милый писатель.

Ваша Ольга Книппер.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 98--100 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Н. Н. Соколовским.

² М. П. Лилина исполняла роль Сони, К. С. Станиславский -- Астрова, А. Л. Вишневский -- Войницкого.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

1 ноября 1899 г. Ялта

1 ноябрь.

Я понимаю Ваше настроение, милая актрисуля, очень понимаю, но все же на Вашем месте я бы не волновался так отчаянно. И роль Анны¹, и сама пьеса не стоят того, чтобы из-за них портили столько крови и нервов. Пьеса давняя², она уже устарела, много в ней всяких недочетов; если больше половины исполнителей все никак не попадали в настоящий тон, то, естественно, виновата пьеса. Это раз. Во-вторых, раз навсегда надо оставить попечения об успехах и неуспехах. Пусть это Вас не касается. Ваше дело работать исподволь, изо дня в день, втихомолочку, быть готовой к ошибкам, которые неизбежны, к неудачам, одним словом, гнуть свою актрисичью линию, а вызовы пусть считают другие. Писать или играть и сознавать в это время, что делаешь не то, что нужно,-- это так обыкновенно, а для начинающих -- так поденно!

В-третьих, директор телеграфировал³, что второе представление прошло великолепно, все играли чудесно и что он удовлетворен вполне.

Маша пишет, что в Москве нехорошо, что в Москву не следует ехать, а мне так хочется уехать из Ялты, где мне уже наскучило мое одиночество. Я Иоганнес⁴без жены, не ученый Иоганнес и не добродетельный.

Поклонитесь Николаю Николаевичу, о котором Вы говорите в своем письме.

Будьте здоровы! Напишите, что Вы уже успокоились и все идет прекрасно.

Жму руку.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 442--443; Акад., т. 8, с. 294.

¹ Явная описка Чехова: в ответ на письмо Книппер он говорит о роли Елены Андреевны в "Дяде Ване".

² Возможно, Чехов имеет в виду, что пьеса "Дядя Ваня" создана в результате переработки пьесы "Леший", написанной в 1889--1890 гг. Окончательное завершение авторской работы над пьесой -- 1896 г.

³ Телеграмма Вл. И. Немировича-Данченко от 30 октября 1899 г.

⁴ Персонаж пьесы Г. Гауптмана "Одинокие".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

10 февраля 1900 г. Ялта

10 февр.

Милая актриса, зима очень длинная, мне нездоровилось, никто мне не писал чуть ли не целый месяц -- и я решил, что мне ничего более не остается, как уехать за границу, где не так скучно. Но теперь потеплело, стало лучше -- и я решил, что поеду за границу только в конце лета, на выставку¹.

А Вы-то зачем хандрите?² Зачем хандрите? Вы живете, работаете, надеетесь, пьете, смеетесь, когда Вам читает Ваш дядя,-- чего же Вам еще? Я -- другое дело.

Я оторван от почвы, не живу полной жизнью, не пью, хотя люблю выпить; я люблю шум и не слышу его, одним словом, я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему или начать сохнуть? Если я иногда позволю себе пожаловаться в письме на скуку, то имею на то некоторое основание, а Вы? И Мейерхольд тоже жалуется на скуку жизни. Ай-ай! Кстати о Мейерхольде. Ему надо провести в Крыму все лето, этого требует его здоровье. Только непременно все лето.

Ну-с, теперь я здоров. Ничего не делаю, так как собираюсь засесть за работу. Копаюсь в саду.

Вы как-то писали, что для Вас, маленьких людей, будущее покрыто тайной. Недавно я получил от Вашего начальника Вл. Ив. Немировича письмо. Он пишет, что труппа будет в Севастополе, потом в Ялте -- в начале мая. В Ялте 5 спектаклей, потом репетиции вечерние. Для репетиций останутся только ценные представители труппы, прочие же будут отдыхать, где им угодно. Надеюсь, что Вы ценная. Для директора Вы ценная, а для автора -- бесценная. Вот Вам и каламбур на закуску. Больше писать не буду, пока не пришлете портрета. Целую ручку.

Ваш Antonio, academicus³.

Весной труппа будет и в Харькове. Я поеду тогда к Вам навстречу, только никому об этом не говорите. Надежда Ивановна уехала в Москву.

Благодарю за пожелания по поводу моей женитьбы. Я сообщил своей невесте о Вашем намерении приехать в Ялту, чтобы обманывать ее немножко. Она сказала на это, что когда "та нехорошая женщина" приедет в Ялту, то она не выпустит меня из своих объятий. Я заметил, что находиться в объятиях так долго в жаркое время -- это негигиенично. Она обиделась и задумалась, как бы желая угадать, в какой среде усвоил я этот faèon de parler {манеру говорить (фр.).}, и немного погодя сказала, что театр есть зло и что мое намерение не писать больше пьес заслуживает всякой похвалы,-- и попросила, чтобы я поцеловал ее. На это я ответил ей, что теперь мне, в звании академика, неприлично часто целоваться. Она заплакала, и я ушел⁴.

Письма, т. 6, с. 41--43; Акад., т. 9, с. 45--46.

¹ В Париже в это время открывалась Всемирная выставка. Чехов выехал за границу 10 декабря 1900 г.

² Книппер жаловалась в письме от 19--28 января 1900 г.: "Я измучилась за эту зиму и устала, мыслей не соберу, да и мало их у меня что-то стало. Жду с нетерпением дня, когда мы увидимся" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 122).

³ Избрание Чехова почетным академиком по разряду изящной словесности Академии наук состоялось 8 января 1900 г.

О равнодушно-ироническом отношении Чехова к званию почетного академика см. его письмо к А. С. Суворину от 23 января 1900 г.

⁴ Шутка. Ответ на слова Книппер в письме от 19--28 января 1900 г.: "Сейчас пришли от Марии Павловны -- она мне сообщила, что Вы женитесь на поповне. Поздравляю, милый писатель, не выдержали все-таки? Дай Вам бог совет да любовь. И кусок моря для нее, значит, купили? А мне можно будет приехать полюбоваться на семейное счастье, да кстати и порасстроить его немножечко. Ведь мы с Вами сговорились -- помните долину Коккоза?" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 122).

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

1 мая 1900 г. Москва

Вот и первое мая, милый мой писатель! Холод, дождь и будни в душе. Мне стыдно, что я до сих пор не черкнула Вам словечко. Я как-то еще и не сжилась с своей комнатой, все больше блуждаю и не знаю, что мне с собой и с другими делать. Хочется на юг, хочется тепла, хочется солнца в душе -- эпикурейские замашки, правда? Вообще я избаловалась маленечко, даже здорово, стараюсь жизнь сделать легкой -- а это скверно. Ялта промелькнула как сон¹. Мне так отрадно вспомнить, как хорошо я провела первые дни у Вас, когда я не была еще актрисой. Только гадко, что Вы прихворнули. От Севастополя у меня осталось скверное воспоминание, да и у Вас тоже, правда? Зато в Ялте -- сплошной шумный праздник -- генеральские наезды, кормление их, езда в театр, там овации, гвалт, адреса и в довершение завтрак у Татариновой на крыше в фееричной обстановке!

Ну, а Вы что поделываете, писатель? Что у Вас на душе, что у Вас в голове, что Вы надумываете в Вашем славном кабинете? Рады Вы в общем нашему приезду? Напишите мне хорошее, искреннее письмо, только не отделывайтесь фразочками, как Вы часто любите делать. Напишите, как Вы себя чувствуете? Ну, надоела я Вам, пристаю, да? Пишите, что хотите, что напишется. Кто у Вас часто бывает? О женщина, опять вопрос!

В июне надеюсь увидеться с Вами, коль Вы меня примете. Поживем потихонечку, да Вы ведь, впрочем, в Париж удираете. Ну, видно будет.-- Здесь отвратительно,-- дождь, холод, снег, все, что угодно. В театр не хожу, еще не звали пока. Наши домашние очень рады, конечно, моему приезду -- у них кислота. Дядя Саша с Володей изводили вчера Машу² своим дурашливым настроением.

У меня великолепно цветут розы -- утешение для серого настроения. Жду с нетерпением посланьица от Вас, хочется очень знать, что Вы делаете.

Addio, academicus, копайтесь в саду, ухаживайте за цветами, если нет женщин около Вас.

А в Гурзуфчик съездим?

Жму руку, шлю тепленький привет.

Ольга Книппер.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 143--144.

¹ Письмо написано после возвращения в Москву труппы Художественного театра с гастролей в Ялте.

² М. П. Чехову.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

6 августа 1900 г. Между Севастополем и Харьковом

6 августа.

Доброе утро, дорогой мой!¹

Как провел ночь?

Я сейчас встала, умылась, напилась скверного кофе и села писать. У меня объявились две компаньонки, к моему великому огорчению: одна пожилая -- до Харькова, другая полька с плоским лицом, лежит еще наверху. Но думается, что противная. Куда едет -- не знаю.

Вагон трясет сильно. Вчера, как рассталась с тобой -- долго смотрела в темноту и много, много было у меня в душе. Конечно, всплакнула. Я ведь так много пережила за это короткое время в вашем доме. Я сейчас и писать не могу толком, только думаю об этом бессвязно. Вчера жутко было одной остаться от всего, что сразу нахлынуло на меня. Думала все о тебе -- вот он едет на конке, вот он у Киста, почистился и пошел скитаться по городу.

А как мы славно вчера ехали -- правда? Мне так приятно вспоминать -- а тебе тоже -- а? Милый ты мой, милый!

Пишу и гляжу в окно,-- ширь и гладь, и мне приятно после южной пряной красоты. Будущее лето мы с тобой постараемся пожить на севере, хорошо? Коли не удастся -- что делать! Помечтаем пока.

Мне странно будет приехать домой -- я не буду себя чувствовать дома у нас. Как провел время в Севастополе? Напиши. Фу, как толкает -- невозможно писать.

В три часа будем в Харькове -- опущу письмо, пошлю телеграмму домой, пообедаю.

Вспоминаю Гурзуф и жалею о многом. Ты меня сейчас немкой выругаешь, правда?

Ну, будь здоров, живи и не кисни, пиши и для всех, и для меня в особенности.

Целую твою многодумную голову, почувствуй мой горячий поцелуй. Addio, мой академик. Люби меня и пиши.

Твоя актриса.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 148--149.

¹ Письмо написано по дороге в Москву из Ялты, где Книппер гостила у Чехова в июле 1900 г.; 5 августа она уехала.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

9 августа 1900 г. Ялта

9 авг.

Милая моя Оля, радость моя, здравствуй! Сегодня получил от тебя письмо, первое после твоего отъезда, прочел, потом еще раз прочел и вот пишу тебе, моя актриса. Проводив тебя, я поехал в гостиницу Киста, там ночевал; на другой день, от скуки и от нечего делать, ноехал в Балаклаву. Там все прятался от барынь, узнавших меня и желавших устроить мне овацию, там ночевал и утром выехал в Ялту на "Тавеле". Качало чертовски. Теперь сижу в Ялте, скучаю, злюсь, томлюсь. Вчера был у меня Алексеев. Говорили о пьесе, дал ему слово, причем обещал кончить пьесу не позже сентября¹. Видишь, какой я умный.

Мне все кажется, что отворится сейчас дверь и войдешь ты. Но ты не войдешь, ты теперь на репетициях или в Мерзляковском переулке, далеко от Ялты и от меня.

Прощай, да хранят тебя силы небесные, ангелы-хранители. Прощай, девочка хорошая.

Твой Antonio.

Письма к Книппер, с. 55--56; Акад., т. 9, с. 98.

¹ Речь идет о пьесе "Три сестры".

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

16 августа 1900 г. Москва

16 авг. 1900 г. Москва.

Мне уже кажется, что я целый век не писала тебе, дорогой мой Антон. Видишь, а ты меня письмами не балуешь. Вот уже больше недели, что я в Москве, и только одно письмо. Мне сейчас тоскливо -- слушала исповедь дяди Саши¹ -- неудовлетворенность, сознание нелепо прожитой жизни, рассказы о своих кутежах, попойках, болезненное искание в себе хоть кусочка чего-то чистого, человеческого, раскаяние, желание все поправить -- и все это однотонным глухим голосом при свете одной свечи. На столе колбаса и тарелка с крыжовником, который я ела, слушая его. Жалко его ужасно, говорит о револьвере, но, конечно, этого бояться нечего. Все спрашивал, верю ли я в него, что он исправится теперь после лагеря. Мне больно, что я не обошлась с ним мягче, но меня возмутили некоторые его поступки в это лето. Я только молча слушала его, отвечала мало, ничего не рассказывала. Он это чувствует. Брякнул, что хотел бы тебе все рассказать, что, может, только ты один понял бы его лучше, чем я. Жалко, жалко мне его.

Скажи, тебе не скучно, что я пишу тебе обо всем этом?

Как мне хочется посидеть у тебя в кабинете, в нише, чтобы было тихо, тихо -- отдохнуть около тебя, потом потормошить тебя, глупостей поговорить, подурачиться. Помнишь, как ты меня на лестницу провожал, а лестница так предательски скрипела? Я это ужасно любила. Боже, пишу, как институтка!

А вот сейчас долго не писала, скрестила руки и, глядя на твою фотографию, думала, думала и о тебе, и о себе, и о будущем. А ты думаешь?

Мы так мало с тобой говорили, и так все неясно, ты этого не находишь? Ах ты мой человек будущего!

А ты меня не забыл, какая я? А ты меня любишь? А ты мне веришь? А тебе скучно без меня? А ты за обедом ешь? С матерью не ссоришься? А с Машей ласков? Сошел со своего олимпийского величия? А ну-ка попробуй, ответь на все. Пиши больше о себе, все пиши. А теперь дай мне прижать твою голову и пожелать спокойной ночи.

Твоя Ольга.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 160--162.

¹ А. И. Зальца.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

18 августа 1900 г. Ялта

18 авг.

Милюся моя, отвечаю на вопросы, выпрыгивающие из твоего письма¹. Я работаю не в Гурзуфе, а в Ялте, и мне жестоко мешают, скверно и подло мешают. Пьеса²сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло. Не знаю, что будет, а начало вышло ничего себе, гладенькое, кажется.

Увидимся ли? Да, увидимся. Когда? В первых числах сентября, по всей вероятности. Я скучаю и злюсь. Денег выходит чертовски много, я разоряюсь, вылетаю в трубу. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут.

Один журавль улетел³.

Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле, около леса, около речки, около стада. Ведь смешно сказать, уже два года, как я не видел травы. Дуся моя, скучно!

Маша уезжает завтра.

Ну, будь здорова. Алексеевых и m-me Немирович не вижу⁴.

Твой Antonio.

Вишневский мне не пишет. Должно быть, сердит. За это я напишу ему плохую роль.

Письма к Книппер, с. 58--59; Акад., т. 9, с. 102.

¹ Письмо от 14 августа 1900 г. (Переписка с Книппер, т. I, с. 158--160).

² "Три сестры".

³ При доме Чехова в Ялте жили два прирученных журавля.

⁴ К. С. Станиславский, М. И. Лилина, Е. Н. Немирович-Данченко находились в это время в Ялте.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

15 сентября 1900 г. Ялта

15 сентября 1900.

Ты знаешь, милая? Сгорел тот самый театр, в котором ты играла в Ялте¹. Сгорел ночью, несколько дней назад, но пожарища я еще не видел, так как болел и не был в городе. А еще что у нас нового? А еще ничего.

Из газет узнал, что у вас начинаются спектакли 20 сентября и что будто Горький написал пьесу². Смотри же, напиши непременно, как у вас сойдет "Снегурочка"³, напиши, какова пьеса Горького, если он в самом деле написал ее. Этот человек мне весьма и весьма симпатичен, и то, что о нем пишут в газетах, даже чепуха разная, меня радует и интересует. Что касается моей пьесы, то она будет рано или поздно, в сентябре, или октябре, или даже ноябре, но решусь ли я ставить ее в этом сезоне -- сие неизвестно, моя милая бабуня. Не решусь, так как, во-первых, быть может, пьеса еще не совсем готова,-- пусть на столе полежит, и, во-вторых, мне необходимо присутствовать на репетициях⁴, необходимо! Четыре ответственных женских роли, четыре молодых интеллигентных женщины, оставить Алексееву я не могу, при всем моем уважении к его дарованию и пониманию. Нужно чтобы я хоть одним глазком видел репетиции.

Болезнь задержала, теперь лень приниматься за пьесу. Ну, да ничего.

Вчера после начальницы приходила m-me Бонье, ужинала.

Напиши мне еще интересное письмо. Побывай еще раз на Воробьевых горах и напиши⁵. Ты у меня умница. Пиши только подлиннее, чтобы на конверте было две марки. Впрочем, тебе теперь не до писанья; во-первых, дела много, и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, милюся, это я так, между прочим.

Нет дождей, нет воды, растения погибают. Стало опять тепло. Сегодня пойду, вероятно, в город. Ты ничего не пишешь мне о своем здоровье. Как себя чувствуешь? Хорошо? Пополнела или похудела? Пиши обо всем.

Целую тебя крепко, до обморока, до ошаления. Не забывай твоего

Antoine.

Письма к Книппер, с. 66--67; Акад., т. 9, с. 116--117.

¹ Ялтинский театр, в котором весной 1900 г. проходили гастроли Художественного театра, сгорел 10 сентября.

² О работе А. М. Горького над первой редакцией пьесы "Мещане" в сентябре 1900 г. сообщали все центральные русские газеты; свою пьесу Горький закончил только в 1902 г.

⁸ Премьера сказки А. Н. Островского "Снегурочка" в МХТ состоялась 24 сентября 1900 г., при открытии сезона.

⁴ Чехов присутствовал на читке пьесы "Три сестры" в МХТ 29 октября 1900 г., а также наблюдал подготовительную работу театра над будущим спектаклем (см.: Станиславский, т. 5, с. 348-350).

⁵ О своей поездке на Воробьевы горы Книппер писала Чехову 10 сентября 1900 г. (Переписка с Книппер, т. 1, с. 185-187).

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

24 сентября 1900 г. Москва

24 сент.

Отчего ты не едешь, Антон? Я ничего не понимаю. Не пишу, потому что жду тебя, потому что хочу сильно тебя видеть. Что тебе мешает? Что тебя мучает? Я не знаю, что думать, беспокоюсь сильно.

Или у тебя нет потребности видеть меня? Мне страшно больно, что ты так неоткровенен со мной. Все эти дни мне хочется плакать. Ото всех слышу, что ты уезжаешь за границу. Неужели ты не понимаешь, как тяжело мне это слышать и отвечать на миллионы вопросов такого рода?

Я ничего не знаю. Ты пишешь так неопределенно¹ -- приеду после. Что это значит? Все время здесь тепло, хорошо, ты бы отлично жил здесь, писал бы, мы могли бы любить друг друга, быть близкими. Нам было бы легче перенести тогда разлуку в несколько месяцев. Я не вынесу этой зимы, если не увижу тебя. Ведь у тебя любящее, нежное сердце, зачем ты его делаешь черствым?

Я, может, пишу глупости, не знаю. Но у меня гвоздем сидит мысль, что мы должны увидеться. Ты должен приехать. Мне ужасна мысль, что ты сидишь один и думаешь, думаешь...

Антон, милый мой, любимый мой, приезжай. Или ты меня знать не хочешь, или тебе тяжела мысль, что ты хочешь соединить свою судьбу с моей? Так напиши мне все это откровенно, между нами все должно быть чисто и ясно, мы не дети с тобой. Говори все, что у тебя на душе, спрашивай у меня все, я на все отвечу. Ведь ты любишь меня? Так надо, чтобы тебе было хорошо от этого чувства и чтобы и я чувствовала тепло, а не непонимание какое-то. Я должна с тобой говорить, говорить о многом, говорить просто и ясно. Скажи, ты согласен со мной?

Я жду тебя изо дня в день. Сегодня открытие нашего театра. Я не играю, буду смотреть с Машей. Горький здесь. Лев Антонович² бывает у нас. Мне гадко на душе, мутно и тяжело. Завтра играю "Одиноких", 26-го вступаю в "Снегурку". Мало ем, мало сплю.

Ну, подумай и отвечай

твоей Ольге.

Пишу бессвязно -- прости.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 196--198.

¹ Чехов телеграфировал Книппер 19 сентября 1900 г.: "Пьеса не готова. Приеду после. Кланяюсь, целую ручки. Антониус".

² Л. А. Сулержицкий.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

27 сентября 1900 г. Ялта

27 сент. 1900.

Милюся моя Оля, славная моя актрисочка, почему этот тон, это жалобное, кисленькое настроение? Разве в самом деле я так уж виноват? Ну, прости, моя милая, хорошая, не сердись, я не так виноват, как подсказывает тебе твоя мнительность. До сих пор я не собрался в Москву, потому что был нездоров, других причин не было, уверяю тебя, милая, честным словом. Честное слово! Не веришь?

До 10 октября я пробуду еще в Ялте, буду работать, потом уеду в Москву¹ или, смотря по здравию, за границу. Во всяком случае буду писать тебе.

Ни от брата Ивана, ни от сестры Маши нет писем. Очевидно, сердятся, а за что -- неизвестно.

Вчера был у Средина, застал у него много гостей, все каких-то неизвестных. Дочка его похварывает хлорозом, но в гимназию ходит. Сам он хворает ревматизмом.

Ты же, смотри, подробно напиши мне, как прошла "Снегурочка", вообще, как начались спектакли, какое у вас у всех настроение, как публика и проч. и проч. Ведь ты не то, что я; у тебя очень много материала для писем, хоть отбавляй, у меня же ничего, кроме разве одного: сегодня поймал двух мышей.

А в Ялте все нет дождей. Вот где сухо, так сухо! Бедные деревья, особенно те, что на горах по сю сторону, за все лето не получили ни одной капли воды и теперь стоят желтые; так бывает, что и люди за всю жизнь не получают ни одной капли счастья. Должно быть, это так нужно.

Ты пишешь: "ведь у тебя любящее, нежное сердце, зачем ты делаешь его черствым?" А когда я делал его черствым? В чем, собственно, я выказал эту свою черствость? Мое сердце всегда тебя любило и было нежно к тебе, и никогда я от тебя этого не скрывал, никогда, никогда, и ты обвиняешь меня в черствости просто так, здорово живешь.

По письму твоему судя в общем, ты хочешь и ждешь какого-то объяснения, какого-то длинного разговора -- с серьезными лицами, с серьезными последствиями; а я не знаю, что сказать тебе, кроме одного, что я уже говорил тебе 10 000 раз и буду говорить, вероятно, еще долго, т. е. что я тебя люблю -- и больше ничего. Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству.

Прощай, прощай, милая бабуся, да хранят тебя святые ангелы. Не сердись на меня, голубчик, не хандри, будь умницей.

Что в театре нового? Пиши, пожалуйста.

Твой Antoine.

Письма к Книппер, с. 69--70; Акад., т. 9, с. 123--124.

¹ Чехов выехал из Ялты в Москву 21 октября 1900 г.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

11 декабря 1900 г. Москва

11 дек. 1900 г. Москва.

Я не могу примириться с тем, что мы расстались. Зачем ты уехал¹, раз ты должен быть со мной? Вчера, когда уходил от меня поезд и вместе с ним и ты удалялся, я точно первый раз почувствовала, что мы действительно расстаемся. Я долго шла за поездом, точно не верила, и вдруг так заплакала, так заплакала, как не плакала уже много, много лет. Я рада была, что со мной шел Лев Антонович, я чувствовала, что он меня понимает, и мне нисколько не стыдно было моих слез. Он так был деликатен, так мягок, шел молча. На конце платформы мы долго стояли и ждали, пока не уйдут эти люди, провожающие тебя,-- я бы не могла их видеть, так они были мне противны. Мне так сладко было плакать, и слезы были такие обильные, теплые -- я ведь за последние годы отвыкла плакать. Я плакала -- и мне было хорошо. Приехала к Маше, села в угол и все время тихо плакала, Маша сидела молча около меня, Марья Тимофеевна в другой комнате тихо разговаривала с Сулержицким. Конец главы. Потом они перешли к нам и Лев Ант. начал тихо экзаменовать двух Марий по физике, геометрии, тихо смешил нас. Я сидела уткнувши нос в подушку и слушала все как сквозь сон. Что-то он им много рассказывал из своей жизни, показывал фокусы, а я уж совсем забылась, мысленно ехала с тобой в вагоне, прислушивалась к мерному стуку колес, дышала специфическим вагонным воздухом, старалась угадать, о чем ты думаешь, что у тебя на душе, и все угадала, веришь?

Потом мы тихо поужинали. Сулержицкий и Дроздова смешили нас,-- у них установились какие-то курьезные отношения и особая манера разговаривать. Они ушли, а мы легли спать. Спала плохо, тяжело, встала поздно, к 12-ти пошла в театр, узнала, что репетиции нет, т. к. репетируют "Штокмана", Раевская больна и ее заменяет Кошеверова, чтобы не ломать спектакля. Из театра пошла к Раевской,-- навестить. У меня было хорошо и мягко на душе, и снежок так хорошо сыпал, я люблю ощущение такого покоя и тепла. Раевская еле говорит, лежит, у нее сильнейший бронхит при температуре 39,2. Потом приехала домой, поболтала с Элей и Володей², пообедала, почитала д'Аннунцио и села тебе писать, мой милый, хороший Антон.

В субботу ты, верно, получишь мое письмо, ведь на 5-й день приходят письма? Как ты доехал? Каковы оказались твои спутники, не беспокоили тебя сигарой? Разговаривал ли с ними? Сейчас нет 5-ти час, в 9 ч. ты будешь в Варшаве. Смотри, не простудись при переходе в другой поезд, ради бога, береги себя, и не сердись на меня, что пишу об этом, милый мой, и называй меня по-прежнему и "дуся", и "собака", и "славная девочка", да?

Антон, знаешь, я боюсь мечтать, т. е. высказывать мечты, но мне мерещится, что из нашего чувства вырастет что-то хорошее, крепкое, и когда я в это верю, то у меня удивительно делается широко и тепло на душе, и хочется и жить, и работать, и не трогают тогда мелочи жизненные, и не спрашиваешь себя, зачем живешь. А ты во мне поддерживай эту веру, эту надежду, и нам обоим будет хорошо и не так трудно жить эти месяцы врозь, правда, дорогой мой? Мне почему-то кажется, что ты не нехотя сядешь писать теперь, а, напротив, отдохнешь, пофланируешь по Ницце -- и самого потянет за письменный стол.

А я буду знать, что ты пишешь? хоть вкратце?

Я все вспоминаю наше прощание в Севастополе и прощание вчерашнее. Насколько последнее сильнее и определеннее, правда?

Буду жить и работать, киснуть не буду, а буду мечтать о весне, о нашем свидании. И ты тоже, милый мой, родной мой? Целую твою милую голову, и хорошие глаза твои, и мягкие волосы, и губы, и щеки, и умный лоб и прижимаю тебя к груди, и люби, люби меня и пиши чаще

твоей собаке.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 213--215 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ 10 декабря 1900 г. Чехов уехал из Москвы за границу на лечение.

² В. Л. и Е. И. Книппер.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

2(15) января 1901 г. Ницца

2 янв. 1901.

Ты хандришь теперь, дуся моя, или весела? Не хандри, милюся, живи, работай и почаще пиши твоему старцу Антонию. Я не имею от тебя писем уже давно, если не считать письма от 12 декабря¹, полученного сегодня, в котором ты описываешь, как плакала, когда я уехал. Какое это, кстати сказать, чудесное письмо! Это не ты писала, а, должно быть, кто-нибудь другой по твоей просьбе. Удивительное письмо.

Немирович не бывает у меня. Третьего дня я послал ему телеграмму с просьбой, чтобы он приехал ко мне "seul" {один (фр.).} -- вот и причина, или, как говорят семинаристы, притчина. А между тем нужно повидаться с ним, поговорить насчет письма, которое я получил от Алексеева². Сегодня я весь день сижу дома, как и вчера. Не выхожу. Причина: приглашен к обеду одной высокопоставленной особой, сказался больным. Нет фрака, нет настроения. Сегодня заходил ко мне москвич Маклаков. Что еще? А больше ничего.

Опиши мне хоть одну репетицию "Трех сестер". Не нужно ли чего прибавить или убавить? Хорошо ли ты играешь, дуся моя? Ой, смотри! Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, да, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто. Так и ты частенько задумывайся на сцене, во время разговоров. Понимаешь?

Конечно, ты понимаешь, потому что ты умная. Поздравлял ли я тебя с Новым годом в письме? Неужели нет? Целую тебе обе руки, все 10 пальцев, лоб и желаю и счастья, и покоя, и побольше любви, которая продолжалась бы подольше, этак лет 15. Как ты думаешь, может быть такая любовь? У меня может, а у тебя нет. Я тебя обнимаю, как бы ни было...

Твой Тото.

Изредка присылай мне какую-нибудь газетку (кроме "Русских ведомостей"), приклеив 2-х коп. марку.

Получил поздравительную телеграмму из Киева от Соловцова.

Письма к Книппер, с. 85--86; Акад., т. 9, с. 172--173.

¹ Речь идет о письме Книппер от 11 декабря 1900 г.

² Письмо К. С. Станиславского от декабря 1900 г.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

11 января 1901 г. Москва

11 янв. 1901 г. 1 ч. ночи.

Дорогой мой, родной мой, ты жалуешься все, что не получаешь писем, но ведь я писала все время или каждый день, или через 2 дня! За что ты на меня ворчишь? -- Я сегодня сильно устала; вчера приехал брат с женой и с девочкой, пробудут здесь до 25-го и поедут в Питер недели на три. Суматоха в доме адская, ни работать, ни отдыхать нет времени. Вчера засиделась поздно и ночью учила 4-й акт. Встала рано, под милый лепет 5-летней Адочки, затем мерила у портнихи платья для "Сестер" и прямо на репетицию. Проходили 2 раза третий акт. Немирович смотрел и многое, кажется, изменит. Станиславский делал на сцене страшную суматоху, все бегали, нервничали, Немирович, наоборот, советует сделать за сценой сильную тревогу, а на сцене пустоту и игру неторопливую, и это будет посильнее. Все идут в тонах, и есть надежда, что пойдет пьеса хорошо. Станиславский вчера беседовал со мной больше двух часов наедине, прошелся по всей моей актерской натуре, опять упреки за неумение работать, что я слишком много уже показала себя публике, что я никогда не бываю готовой к 1-му спектаклю, а только к 15-му etc... Мне с ним очень трудно говорить; он чувствует, что я не преклоняюсь перед ним и не отдаю себя в его руки как актриса, и это его нервит. Правда, у меня нет слепой веры в него. Сейчас приехала с "Мертвых"¹. Голос у меня все еще не звучит. На спектакль поехала совсем умершей от усталости, а теперь ничего. Наши все улеглись рано, они не привыкли сидеть по ночам. Немировича толком не видала, только перекинулась несколькими словами. Он говорил Санину, что тебя опять-таки треплют люди, что тебе нет покоя от них и что ты едешь в Африку?!!!!! Новость! Голубчик, родной мой, не сердись, если я это время буду писать хоть и часто, но скверно, теперь ведь горячка из-за "Сестер" пойдет. И репетиции, и портнихи, и вечерние спектакли! С братом урывками только болтаю. А еще и с ролью надо сидеть. Ведь 4-й акт во какой!

Не болтай глупости, вроде того, что влюбилась, тебя забыла etc...-- если бы даже хотела, то времени нет. Чудак ты, "старец Антоний"! Можешь продолжать меня мысленно целовать и обнимать, не думай плохо обо мне и люби меня по-прежнему. Ты думаешь о нашем свидании? Где оно произойдет? Я понятия не имею.-- Умник, что матери будешь писать. Много лишних поцелуев получишь за это от меня. Не кисни, полней, здоровей, розовей. Целую горячо.

Ольга.

Хочешь мою карточку в Леле ("Снегурка"), или неинтересно? За газетами зайду к Маше; а то мы получаем только "Русские ведомости".

Как твое здоровье? Милый, дорогой мой, спи спокойно.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 276--278 (с пропуском). Печатается по автографу (ГЕД).

¹ В пьесе Г. Ибсена "Когда мы, мертвые, пробуждаемся" (1898) Книппер играла роль Майи.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

20 января (2 февраля) 1901 г. Ницца

20 янв. 1901.

Милая актрисуля, эксплоататорша души моей, зачем ты прислала мне телеграмму?¹ Уж лучше бы про себя телеграфировала, чем по такому пустому поводу. Ну как "Три сестры"? Судя по письмам, все вы несете чепуху несосветимую. В III акте шум... Почему шум? Шум только вдали, за сценой, глухой шум, смутный, а здесь, на сцене, все утомлены, почти спят... Если испортите III акт, то пьеса пропала, и меня на старости лет ошикают. Тебя Алексеев в своих письмах очень хвалит и Вишневский тоже. Я хотя и не вижу, но тоже хвалю. Вершинин произносит "трам-трам-трам" -- в виде вопроса, а ты -- в виде ответа, и тебе это представляется такой оригинальной штукой, что ты произносишь это "трам-трам" с усмешкой... Проговорила "трам-трам" -- и засмеялась, но не громко, а так, чуть-чуть. Такого лица, как и "Дяде Ване", при этом не надо делать, а моложе и живей. Помни, что ты смешливая, сердитая. Ну, да я на тебя надеюсь, дуся моя, ты хорошая актриса.

Я же говорил тогда², что труп Тузенбаха проносить неудобно по вашей сцене, а Алексеев стоял на том, что без трупа никак нельзя. Я писал ему, чтобы труп не проносили, не знаю, получил ли он мое письмо.

Если пьеса провалится, то поеду в Монте-Карло и проиграюсь там до положения риз.

Меня уже потягивает из Ниццы, хочется уехать. Но куда? В Африку пока нельзя, потому что море бурное, а в Ялту не хочется. Должно быть, во всяком случае в феврале я уже буду в Ялте, а в апреле -- в Москве, у своей собаки. И потом из Москвы уедем куда-нибудь вместе.

Нового у меня нет решительно ничего. Будь здорова, дуся моя, актриса отчаянная, не забывай меня и люби меня хоть немножко, хоть на копейку.

Я тебя целую и обнимаю. Желаю счастья. А 400 р. в самом деле маловато, ты заслужила гораздо больше³.

Ну, оставайся здорова.

Твой старец Антоний.

Письма к Книппер, с. 91--92; Акад., т. 9, с. 187--188.

¹ 19 января 1901 г. Книппер послала Чехову телеграмму: "Телеграфируй здоровье, беспокоюсь. Ольга". Чехов ответил телеграммой от 20 января: "Здоровье великолепно. Антон" (оригиналы -- на фр. яз.).

² Видимо, во время пребывания Чехова в Москве, когда он обсуждал пьесу "Три сестры" с исполнителями ролей и режиссерами.

³ Книппер сообщала в письме от 13 января: "В театре идут переговоры Немировича с актерами о будущем сезоне. Санин говорит, что мне прибавляют 400 руб. Я не жадна, но, право, по моей работе, потому что мне больше всех приходится тратиться на туалеты -- это маловато, правда? Во всяком случае, я уговорюсь, чтобы все туалеты были на счет дирекции" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 279).

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

21 января (3 февраля) 1901 г. Ницца

Воскресенье.

Милюся моя, покаяние Маши в III акте вовсе не есть покаяние, а только откровенный разговор¹. Веди нервно, но не отчаянно, не кричи, улыбайся хотя изредка и так, главным образом, веди, чтобы чувствовалось утомление ночи. И чтобы чувствовалось, что ты умнее своих сестер, считаешь себя умнее, по крайней мере.

Насчет "трам-там-там" делай, как знаешь. Ты у меня толковая.

Вчера я послал тебе телеграмму. Получила?

Я пишу, конечно, но без всякой охоты. Меня, кажется, утомили "Три сестры", или попросту надоело писать, устарел. Не знаю. Мне бы не писать лет пять, лет пять путешествовать, а потом вернуться бы и засесть. Итак -- "Три сестры" не пойдут в Москве в этом сезоне? Вы ставите их первый раз в Петербурге?² Кстати, имей в виду, что в Петербурге вы не будете иметь никакого успеха. Это, конечно, к счастью, ибо после Петербурга вы уже не станете путешествовать, а засядете в Москве. Ведь ездить на гастроли -- это совсем не ваше дело. В Петербурге сборы будут, но успеха -- ни капельки, извини меня, пожалуйста.

Будь здорова, супружница милая. Остаюсь любящий тебя

Академик Тото.

Письма к Книппер, с. 95 (с неверной датой: 28 января); Акад., т. 9, с. 189.

¹ В письме от 15 января Книппер спрашивала: "Спорный пункт с Немировичем -- 3-й акт -- покаяние Маши. Мне хочется вести третий акт нервно, порывисто, и, значит, покаяние идет сильно, драматично, т. е. что мрак окружающих обстоятельств взял перевес над счастием любви. Немировичу же хочется этого счастия любви, чтобы Маша, несмотря на все, была полна этой любви и кается не как в преступлении. Второй акт полон этой любви. В толковании Немировича 4-й акт -- кульминационный пункт, в моем -- 3-й. Что ты на это ответишь?" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 282--283).

² Премьера пьесы "Три сестры" состоялась на сцене МХТ 31 января 1901 г. Во время петербургских гастролей театра спектакль был показан 28 февраля того же года и имел большой успех.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

26 января 1901 г. Москва

26 янв. 1901 г.

Bonjour, mon trХs-cher Antonio! Comment èa va? La santê et l'humeur vont bien, sans doute? {Здравствуй, драгоценный мой Антонио! Как доживаешь? Здоровье и настроение хороши, конечно? (фр.).} Письма получаю и целую крепко за них моего академика. Я не знаю, как я себя чувствую,-- не понимаю решительно. Точно меня кто-то на шнурке тянет и я иду послушно, не рассуждая. Одна я бываю, только когда ложусь спать, и потому я теряю свое я и действую и живу по инерции, не отдавая себе отчета. Как это все скверно!

Завтра генеральная "Сестер". Мне 4-й акт сильно чувствуется, рыдаю от души. Говорят -- искренно. В 3-м акте говорю с сестрами или, как я называю,-- каюсь -- на сдержанном темпераменте, отрывисто, с паузами, точно трудно ей высказаться, не громко. Только точно выкрикивает -- "Эх, глупая ты, Оля! Люблю -- такая, значит, судьба моя... etc"... а потом опять не громко, нервно. Сидит все время неподвижно, обхватив колени руками, до закулисного "трам-там". Тут поднимает голову, лицо озаряется, вскакивает, нервно, торопливо прощается с сестрами. Я решила, что "трам-там" (у тебя она спрашивает, он отвечает) она говорит, что любит его и будет принадлежать ему, т. е. признание, которого он долго добивался. Я сижу за письменным столом у самой рампы, лицом в публику и с волнением что-то черчу карандашом. Когда он запел, она взглянула, улыбнулась, отвернулась, т. е. склонила голову и спрашивает -- трам-там? После его ответа она еще взволнованнее говорит "тра-та-та" и наконец решительно -- трам-там. Если это все сделать с улыбкой, легко, не вышло бы пошло, в виде простого rendez-vous {свидания (фр.).}. Ведь до этой ночи их отношения были чистыми, правда? По-моему, все идет теперь хорошо. Четвертый акт, начиная с прощания Маши с Вершининым, говорят, страшно силен по впечатлению. Послезавтра напишу о генеральной. Сегодня сотый "Федор"¹. Всем даются жетоны, Москвину от дирекции письменный прибор с чудной папкой светлой кожи с надписью из оксидированного серебра. Санину за юбилей преподносят целую библиотеку. Будут читать адреса. Все опишу. Сейчас лягу отдыхать перед спектаклем и потому кончаю, дорогой мой, любимый. Не кисни, умоляю тебя; мне рисуется наша будущая жизнь хорошей, светлой, а тебе? Никак верно? В апреле приедешь? Мы с тобой тихонько перевенчаемся и будем жить вместе. Без всяких хлопот. Согласен? Целую и обнимаю крепко.

Твоя Ольга.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 296--298.

¹ Сотое представление трагедии А. К. Толстого "Царь Федор Иоаннович".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

7 (20) февраля 1901 г. Рим

Rome, 20 февр. (7 февр.) 1901.

Милая моя, часа через два я уезжаю на север, в Россию. Очень уж здесь холодно, идет снег, так что нет никакой охоты ехать в Неаполь. Итак, пиши мне теперь в Ялту.

От тебя ни одного письма насчет представления "Трех сестер", а между тем в "Новом времени" в телеграмме сказано, что ты играла лучше всех, что ты отличилась. Пиши мне в Ялту подробности, напиши, дуся моя, умоляю тебя¹.

Писать трудно, паршивый электрический свет.

Ну, обнимаю тебя и целую крепко. Не забывай. Тебя никто не любит так, как я.

Твой Antonio.

Пиши теперь в Ялту.

Письма к Книппер, с. 98--99; Акад., т. 9, с. 201.

¹ Позднее, вернувшись в Ялту, Чехов писал Книппер 20 февраля 1901 г.: "Пятнадцать дней был в дороге, не получал писем... насчет "Трех сестер" я узнал только здесь, в Ялте, в Италию же дошло до меня только чуть-чуть, еле-еле. Похоже на неуспех, потому что все, кто читал газеты, помалкивают и потому что Маша в своих письмах очень хвалит. Ну, да все равно".

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

12 февраля 1901 г. Москва

12 февр. 1901 г. 9 ч. веч.

Сегодня получила телеграмму¹ и письмо твое, милый мой. Значит, ты уже скоро в Ялте! Отчего все-таки ты не проехал в Неаполь? Положим, в Италии зимой очень неуютно из-за "продувных" домов. Ведь печей нет,-- и я там зябла отчаянно,-- только и жизни, что на улице, на солнце. Ты скоро в Ялте, и мне кажется, что ты уже совсем близко от меня. Чувствуешь себя хорошо? Я сейчас сижу в полной тишине дома в столовой и пишу. У меня в комнате спит моя маленькая милая Адочка, к которой я очень привязалась за эти полтора месяца и с которой жаль мне расставаться. На столе кипит самовар, всюду детские игрушки, дома нет никого, тишина, и я начинаю собирать свои мозги. Послезавтра я уезжаю в Питер. Надо укладываться, дела очень много, о всякой глупости, о всякой тряпке нужно думать.

Вчера кончили сезон "Тремя сестрами". Сыграли семь раз! Конечно, все с аншлагами, даже все запасные места были отданы. Вчера гвалт был страшный. Были подношения цветочные Лилиной и Андреевой; после 4-го акта вышла вся труппа; выкатили огромную корзинищу цветов от дирекции и раздавали всем актрисам. Публика сумасшествовала, цветы мы все рвали и бросали в публику. В ушах звенело от криков и аплодисментов. Но мне почему-то всегда в такие минуты бывает очень тоскливо. И вчера мне все плакать хотелось и такой я себя одинокой чувствовала!

Я тебе не сумею передать этого ощущения тоски и неудовлетворенности. К тому же я сильно утомлена и последние спектакли играла из последних сил. При выходе публика меня тискала, жала руки, девицы целовали, наконец подхватили на руки и потащили по всему театру до самого выхода. Я думала, я с ума сойду от жары и от неприятного ощущения. Машу оттиснули от меня. Ночевала я у нее. Сегодня я ездила за покупками. Завтра мотаюсь целый день. Надо будет в Питере отдохнуть хорошенько и с свежими силами играть 19-го "Дядю Ваню".

Я много писем отправила в Неаполь, и Немирович телеграфировал тебе туда, почему ты до сих пор ничего не имеешь? Впрочем, что же -- я спрашиваю -- ведь ты не был в Неаполе. Значит, все еще предстоит тебе. Может, это мое письмо придет раньше, чем корреспонденция из Италии, и потому знай, что "Сестры" прошли с большим успехом; и пьеса и исполнение произвели сенсацию. Старуху твою хвалят. Ты рад? -- Сегодня была Соня Герье -- без ума от пьесы. Тот, кто ее понял, тот не выносит гнета в душе, а кто не понял -- жалуется на безумно тяжелое впечатление. Если бы ты мог быть на последних репетициях, конечно, многое было бы еще лучше. Первый акт ошеломляет публику. Ведь он дивный! С каким наслаждением я играю Машу! Ты знаешь, она мне кроме того принесла пользу. Я как-то поняла, какая я актриса, уяснила самой себе себя. Спасибо тебе, Чехов! Браво!!!

Если я буду свободна Страстную и Святую, где бы мы могли увидеться с тобой, милый? Подумай и напиши. В Ялту мне бы не хотелось ехать. Ты меня понимаешь?²

Ну, живи хорошо в Ялте, пиши, работай, не кисни и меня почаще вспоминай. Целую тебя.

Твоя Ольга.

Сегодня был Ладыженский, сидел у нас, подарил мне свою книжечку.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 317--319.

¹ Телеграмма, посланная из Волочиска 11 февраля 1901 г., о возвращении в Ялту.

² 21 марта 1901 г., перед своей поездкой в Ялту, Книппер писала: "...видеть тебя хочу. Я бы приехала к тебе, но ведь мы не можем жить теперь просто хорошими знакомыми, ты это понимаешь. Я устала от этого скрыванья, мне тяжело это очень, поверь мне. Опять видеть страдания твоей матери, недоумевающее лицо Маши -- это ужасно! Я ведь у вас между двух огней. Выскажись ты по этому поводу. Ты все молчишь. А мне нужно пожить спокойно теперь. Я устала сильно. Эти дни слегла от переутомления... Милый, пиши мне моментально, как получишь мое письмо,-- где мы увидимся, и сейчас же пришли мне телеграмму в Москву, как здоровье, непременно, слышишь?" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 370--371). Книппер была В Ялте с 30 марта по 14 апреля 1901 г.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

7 марта 1901 г. Ялта

7 март 1901.

Я получил анонимное письмо, что ты в Питере кем-то увлеклась, влюбилась по уши. Да и я сам давно уж подозреваю, жидовка ты, скряга. А меня ты разлюбила, вероятно, за то, что я человек не экономный, просил тебя разориться на одну-две телеграммы... Ну, что ж! Так тому и быть, а я все еще люблю тебя по старой привычке, и видишь, на какой бумажке пишу тебе¹.

Скряга, отчего ты не написала мне, что на 4-й неделе остаешься в Петербурге и не поедешь в Москву? А я все ждал и не писал тебе, полагая, что ты поедешь домой.

Я жив и, кажется, здоров, хотя все еще кашляю неистово. Работаю в саду, где уже цветут деревья; погода чудесная, такая же чудесная, как твои письма, которые приходят теперь из-за границы. Последние письма -- из Неаполя². Ах, какая ты у меня славная, какая умная, дуся! Я прочитываю каждое письмо по три раза -- это minimum. Итак, работаю в саду, в кабинете же скудно работается, не хочется ничего делать, читаю корректуру и рад, что она отнимает время. В Ялте бываю редко, не тянет туда, зато ялтинцы сидят у меня подолгу, так что я всякий раз падаю духом и начинаю давать себе слово опять уехать или жениться, чтобы жена гнала их, т. е. гостей. Вот получу развод из Екатеринославской губ. и женюсь опять. Позвольте сделать Вам предложение.

Я привез тебе из-за границы духов, очень хороших. Приезжай за ними на Страстной. Непременно приезжай, милая, добрая, славная; если же не приедешь, то обидишь глубоко, отравишь существование. Я уже начал ждать тебя, считаю дни и часы. Это ничего, что ты влюблена в другого и уже изменила мне, я прошу тебя, только приезжай, пожалуйста. Слышишь, собака? Я ведь тебя люблю, знай это, жить без тебя мне уже трудно. Если же у вас в театре затеются на Пасхе репетиции, то скажи Немировичу, что это подлость и свинство.

Сейчас ходил вниз, пил там чай с бубликами. Получил я письмо из Петербурга от академика Кондакова. Он был на "Трех сестрах" -- и в восторге неописанном. Ты мне ничего не написала об обедах, которые задавали вам, напиши же хоть теперь, хотя бы во имя нашей дружбы. Я тебе друг, большой друг, собака ты этакая.

Получил сегодня из Киева от Соловцова длинную телеграмму о том, что в Киеве шли "Три сестры", успех громадный, отчаянный и проч. Следующая пьеса, какую я напишу, будет непременно смешная, очень смешная, по крайней мере по замыслу.

Ну, бабуся, будь здорова, будь весела, не хандри, не тужи. От Яворской и я удостоился: получил телеграмму насчет "Дяди Вани"! Ведь она ходила к вам в театр с чувством Сарры Бернар, не иначе, с искренним желанием осчастливить всю труппу своим вниманием. А ты едва не полезла драться!³

Я тебя целую восемьдесят раз и обнимаю крепко. Помни же, я буду ждать тебя. Помни!

Твой иеромонах Антоний.

Письма к Книппер, с. 104--106; Акад., т. 9, с. 218, 220.

¹ После даты перед текстом письма рисунок неизвестной рукой цветок чертополоха.

² Письма Книппер, посланные Чехову за границу.

³ В письмах от 21 и 24 февраля Книппер писала о посещениях Л. Б. Яворской гастрольных спектаклей Художественного театра.

О. Л. КНИППЕР -- ЧЕХОВУ

17 апреля 1901 г. Москва

Вот я и в Москве, милый мой Антон! Не могу отделаться от мысли, что мы зря расстались, раз я свободна. Это делается для приличия, да? Как ты думаешь? Когда я сказала, что уезжаю с Машей, ты ни одним словом не обмолвился, чтобы я осталась или что тебе не хочется расставаться со мной. Ты промолчал. Я решила, что тебе не хочется, чтобы я была у тебя, раз Маша уехала. Que dira le monde?! {Что скажет свет?! (фр.).} Неужели это была причина? Нет, не думаю. Я себе голову изломала, придумывая всевозможное. Хотя я ясно чувствую все, что происходит в тебе, и потому мне, может быть, трудно было с тобой говорить о том, о чем я все хотела говорить. Ты помнишь, какая я была дикая последний день? Ты все думал, что я сержусь на тебя. Я сейчас очень волнуюсь и хочется многое написать тебе, написать все, что я чувствую, но чтобы ты понял, не истолковал бы по-своему. А по-твоему как? -- Лучше молчать о том, что хочется высказать, или же наоборот? Я знаю -- ты враг всяких "серьезных" объяснений, но мне не объясняться нужно с тобой, а хочется поговорить, как с близким мне человеком. Мне как-то ужасно больно думать о моем последнем пребывании в Ялте, несмотря на то, что много дурили. У меня остался какой-то осадок, впечатление чего-то недоговоренного, туманного. Тебе, может, неприятно, что я пишу об этом? Скажи мне откровенно. Я не хочу раздражать тебя ничем. Я так ждала весны, так ждала, что мы будем где-то вместе, поживем хоть несколько месяцев друг для друга, станем ближе, и вот опять я "погостила" в Ялте и опять уехала. Тебе все это не кажется странным? Тебе самому? Я вот написала все это и уже раскаиваюсь, мне кажется, что и ты все ото сам отлично чувствуешь и понимаешь. Ответь мне сейчас же на это письмо, если тебе захочется написать откровенно; напиши все, что ты думаешь, выругай меня, если надо, только не молчи.

Ну, а теперь я тебя поцелую, милый мой,-- можно?

В Москве все поражены, узрев меня, не могут понять причины моего приезда. Я всем говорю, что вызвала меня мать для решения квартирного вопроса. Сегодня зашла в театр. Все забросали меня вопросами о тебе, о том, доволен ли ты успехом "Сестер", когда ты приедешь etc., без конца расспрашивали. Вишневский говорит, что ты ему прислал очень грустное письмо, правда? Вечером в 7 час. была беседа о "Крамере"¹ не особенно интересная. Немирович на днях уезжает в Ялту -- увидишь его. Как погода в Ялте, как твой сад? Ирисы расцветают? Газон лезет? Рыжий так же ищет блох у Тузика? -- Мать мне сильно обрадовалась. Егоровна² мне делает пасху домашнюю, вообще балуют. Завтра иду дергать зуб, челюсть все еще здорово болит. Ох, как я страдала, вспомнить не могу. Одно знаю -- если захвораю, никого к себе не пущу, кроме Маши, она на меня благотворно действует. А ты будешь за мной ухаживать? -- Все находят, что я поздоровела, загорела, но не растолстела. А ты меня захаял совсем! Иу, спи спокойно, завтра опять напишу. Целую тебя крепко -- хочешь?

Книпшитц.

Приезжай в первых числах, и повенчаемся и будем жить вместе. Да, милый мой Антоша? Что ты теперь делаешь целыми днями? Пиши мне все, каждую пустяковину и не отшучивайся вечно.

Целую.

Ольга.

Кланяйся матери.

Погода хорошая, солнечная, хожу в одном платье, хотя вечером посвежело. Ветлы зеленеют.

Переписка с Книппер, т. 1, с. 379--381.

¹ В Художественном театре готовилась к постановке пьеса Г. Гауптмана "Микаэль Крамер" (1900).

² А. Е. Сутугина.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

22 апреля 1901 г. Ялта

22 апрель 1901.

Милая, славная моя Книпшиц, я не удерживал тебя, потому что мне в Ялте противно и потому что была мысль, что все равно скоро увижусь с тобой на свободе. Как бы ни было, напрасно ты сердишься, моя дуся. Никаких у меня тайных мыслей нет, а говорю тебе все, что думаю.

В начале мая, в первых числах, я приеду в Москву, мы, если можно будет, повенчаемся и поедем по Волге или прежде поедем по Волге, а потом повенчаемся -- это как найдешь более удобным. Сядем на пароход в Ярославле или в Рыбинске и двинем в Астрахань, отсюда в Баку, из Баку в Батум. Или не хочешь так? Можно и так: по Северной Двине в Архангельск, на Соловки. Что выберешь, туда и поедем. Затем всю или большую часть зимы я буду жить в Москве, с тобой на квартире. Только бы не киснуть, быть здоровым. Мой кашель отнимает у меня всякую энергию, я вяло думаю о будущем и пишу совсем без охоты. Думай о будущем ты, будь моей хозяйкой, как скажешь, так я и буду поступать, иначе мы будем не жить, а глотать жизнь через час по столовой ложке.

Значит, ты без ролей сидишь теперь?¹ Это очень приятно. Сегодня мне прислали рецензию "Трех сестер" из "Revue Blanche". Прислали толстовский ответ на постановление синода². Прислали альманах "Северные цветы" с моим рассказам³. От брата Ивана получил письмо; пишет, что болен. От труппы "Олимпия" из Петербурга получил телеграмму -- просят позволения поставить "Три сестры". Сегодня дождь, отчаянный ветер, но тепло, приятно на дворе. Собака Каштанка, которую в письме ты называешь Рыжим, получила удар копытом в ногу, мне приходится теперь возиться, накладывать повязки, и я весь продушился йодоформом.

Ты забыла у меня на столе рубль. Барышня Васильева⁴, которую ты видела, продолжает хандрить и не ест ничего.

Вишневскому я не писал грустных писем.

Что я застану у вас в театре? Какие репетиции? Чего репетиции? "Михаила Крамера"? "Дикой утки"? Минутами на меня находит сильнейшее желание написать для Художественного театра 4-актный водевиль или комедию. И я напишу, если ничто не помешает, только отдам в театр не раньше конца 1903 года⁵.

Я буду тебе телеграфировать, ты никому не говори и приезжай на вокзал одна. Слышишь? Ну, до свиданья, дуся, девочка моя милая. Не хандри и не выдумывай бог знает чего; честное слово, у меня нет ничего такого, что я хотя одну минуту держал бы от тебя в тайне. Будь добренькой, не сердись.

Крепко тебя целую, собака

Твой Antoine.

Письма к Книппер, с. 113--114; Акад., т. 10, с. 14--15.

¹ Книппер не была занята в готовившихся к постановке спектаклях МХТ "Микаэль Крамер" Г. Гауптмана и "Дикая утка" Г. Ибсена.

² 24 февраля 1901 г. было опубликовано постановление синода об отлучении Л. Н. Толстого от церкви. "Ответ на определение синода от 20--22 февраля 1901 г. и на полученные мною по этому поводу письма" Толстого был напечатан в "Листках свободного слова" (Лондон, 1901, No 22).

³ Рассказ "Ночью" ("В море").

⁴ О. Р. Васильева.

⁵ Вероятно, Чеховым уже был задуман "Вишневый сад", который и был завершен к сроку, названному здесь Чеховым.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР

Около 24 мая 1901 г. Москва

У меня все готово¹. Необходимо повидаться до часа, чтобы поговорить. Уезжаем в пятницу² непременно.

А. Чехов.

Письма к Книппер, с. 117 (с датой: май 1901 г.); Акад., т. 10, с. 29.

¹ В записке Чехова речь идет, по-видимому, о приготовлениях к венчанию с Книппер. Оно состоялось 25 мая на Плющихе в Воздвиженском переулке (ныне -- переулок Тружеников), в церкви Воздвижения на Овражке. По желанию Чехова, при венчании присутствовали только четыре свидетеля-шафера; В. Л. Книппер, А. И. Зальца, Ф. И. Зейферт (студент-юрист), Д. В. Алексеев (студент-химик). О женитьбе Чехова вспоминал К. С. Станиславский: "Однажды Антон Павлович попросил А. Л. Вишневского устроить званый обед и просил пригласить туда своих родственников и почему-то также и родственников О. Л. Книппер. В назначенный час все собрались, а не было только Антона Павловича и Ольги Леонардовны. Ждали, волновались, смущались и, наконец, получили известие, что Антон Павлович уехал с Ольгой Леонардовной в церковь, венчаться, а из церкви поедет прямо на вокзал и в Самару, на кумыс. А весь этот обед был устроен им для того, чтобы собрать в одно место всех тех лиц, которые могли бы помешать повенчаться интимно, без обычного свадебного шума. Свадебная помпа так мало отвечала вкусу Антона Павловича" (Станиславский., т. 5, с. 352). См. также: Книппер-Чехова, ч. 2, с. 21--22.

² Доктор Щуровский нашел ухудшение в здоровье Чехова и предписал ему немедленно ехать на кумыс. В санатории в Аксеново под Уфой Чехов с женой провели весь июнь и в самом начале июля уехали в Ялту.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

3 сентября 1901 г. Ялта

3 сент.

Олька, милая, здравствуй! Вчера я не писал тебе, потому что, во-первых, было много гостей, и, во-вторых, некогда было, сидел и писал рассказ¹, когда уходили гости.

Спасибо тебе, моя радость, мать очень обрадовалась твоему письму; прочла и потом дала мне, чтобы я прочитал ей вслух, и долго хвалила тебя. То, что ты пишешь о своей ревности, быть может, и основательно, но ты такая умница, сердце у тебя такое хорошее, что все это, что ты пишешь о своей якобы ревности, как-то не вяжется с твоею личностью. Ты пишешь, что Маша никогда не привыкнет к тебе и проч. и проч.² Какой все это вздор! Ты все преувеличиваешь, думаешь глупости, и я боюсь, что, чего доброго, ты будешь ссориться с Машей. Я тебе вот что скажу: потерпи и помолчи только один год, только один год, и потом для тебя все станет ясно. Что бы тебе ни говорили, что бы тебе ни казалось, ты молчи и молчи. Для тех, кто женился и вышел замуж, в этом непротивлении в первое время скрываются все удобства жизни. Послушайся, дуся, будь умницей!

Я приеду, когда напишешь, но во всяком случае не позже 15 сентября. Это как там хочешь, а дольше терпеть я не намерен. Буду жить в Москве до декабря³, пока не прогонишь.

Немочка, пришли пьесу Немировича!⁴ Я привезу ее в целости. Прочту очень внимательно.

Я привезу с собой очень немного платья, остальное куплю в Москве. Теплого белья куплю, пальто куплю, плед и калоши возьму (приеду в старом пальто). Одним словом, постараюсь ехать так, чтобы не было багажа.

Для платья устраиваю шкаф громаднейший -- для себя и для своей супруги. Моя супруга очень сердита, надо устраивать для нее жизнь поудобней. Вчера мыл голову спиртом.

Целую и обнимаю мою старушку. Да хранит тебя бог. Еще немножко -- и мы увидимся. Пиши, пиши, дуся, пиши! Кроме тебя, я уже никого не буду любить, ни одной женщины.

Будь здорова и весела!

Твой муж Антон.

Письма к Книппер, с. 127--128; Акад., т. 10, с. 70--71.

¹ "Архиерей" -- рассказ, работа над которым тянулась с осени 1899 до начала 1902 года.

² 30 августа 1901 г. Книппер-Чехова писала мужу: "Маша, вероятно, теперь и здорова и в хорошем настроении. Ведь я всегда буду стоять между тобой и ею. И чудится мне, что она никогда не привыкнет ко мне, как к твоей жене, а этим она расхолодит меня к себе, я это чувствую.-- Вот я уже раскаиваюсь, что пишу тебе все это.-- Да мне как-то тоскливо, беспокойно на душе" (Переписка с Книппер, т. 1, с. 439).

³ Чехов выехал в Москву 15 сентября и пробыл там до 26 октября 1901 г.

⁴ "В мечтах".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

9 ноября 1901 г. Ялта

9 ноября 1901.

Здравствуй, мой дусик! Погода сегодня удивительная: тепло, ясно и сухо, и тихо -- как летом. Цветут и розы, и гвоздика, и хризантемы, и еще какие-то желтые цветы. Сегодня долго сидел у себя в саду и думал о том, что погода здесь великолепная, но все же ехать теперь в санях гораздо приятнее. Прости мне сей цинизм.

Роксанова опять играла в "Чайке"? Ведь пьесу сняли с репертуара впредь до новой актрисы, а теперь вдруг опять Роксанова! Что за свинство! В присланном репертуаре прочел также, что репетируется "Иванов"¹. По-моему, это труд напрасный, труд ненужный. Пьеса у вас провалится, потому что пройдет неинтересно, при вялом настроении зрителей.

Всех лучших писателей я подбиваю писать пьесы для Художественного театра. Горький уже написал; Бальмонт, Леонид Андреев, Телешов и др. уже пишут², Было бы уместно назначить мне жалованье, хотя бы по 1 р. с человека.

Мои письма к тебе совсем не удовлетворяют меня. После того, что мною и тобой было пережито, мало писем, надо бы продолжать жить. Мы так грешим, что не живем вместе! Ну, да что об этом толковать! Бог с тобой, благословляю тебя, моя немчуша, и радуюсь, что ты веселишься³. Целую тебя крепко, крепко.

Твой Antonio.

Скажи Маше, получил я от Романа⁴ письмо. Живет он в Поповке, женился.

Получил также письмо из г. Александрии от какого-то провинциала: видел у себя в Александрии "Трех сестер", ничего не понял и просит объяснить. Фамилия его -- Малошийченко.

Сейчас Арсений пошел за вещами, которые прислал Сытин (грибы, снетки, пальто и проч.). Вещи сии пришли,

Я пишу⁵, но нельзя сказать, чтобы очень охотно.

Скажи Маше, что Мюр и Мерилиз послали наши покупки через Новороссийск. Получим, значит, в апреле, не раньше.

Письма к Книппер, с. 142--143; Акад., т. 10, с. 108--109.

¹ Группой актеров МХТ намечалась постановка "Иванова"в качестве "добавочного" спектакля в сезон 1901/1902 г., однако после трех репетиций пьеса была снята с репертуара; поставлена только после смерти Чехова (премьера -- 19 октября 1904 г.).

² А. М. Горький написал для МХТ пьесу "Мещане". Л. Н. Андреев осенью 1901 г. намеревался переделать в пьесу свой рассказ "В темную даль", затем начал работу над драмой "Брат и сестра" (см.: "Литературное наследство", т. 72. М., Изд-во АН СССР, 1967, с. 96, 98, 103--104); его пьесы ("Жизнь человека", "Анатэма", "Екатерина Ивановна", "Мысль") ставились на сцене Художественного театра значительно позднее. Пьесы К. Д. Бальмонта и Н. Д. Телешова не шли в Художественном театре.

³ Книнппер-Чехова писала о своем участии в товарищеской "пирушке" актеров театра в письмах от 4--6 и 5 ноября 1901 г. (Переписка с Книппер, т. 2, с. 39--40, 42).

⁴ Р. К. Постников.

⁵ Вероятно, рассказ "Архиерей".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

17 ноября 1901 г. Ялта

17 ноября.

Милая моя супружница, слухи о Толстом, дошедшие до вас, насчет его болезни и даже смерти ни на чем не основаны¹. В его здоровье особенных перемен нет и не было, а до смерти, по-видимому, еще далеко. Он, правда, слаб, на вид хил, но нет ни одного симптома, который угрожал бы, ни одного, кроме старости... Ты ничему не верь. Если, не дай бог, случится что, то я извещу тебя телеграммой. Назову его в телеграмме "дедушкой", иначе, пожалуй, не дойдет.

Алексей Максимович здесь, здоров. Ночует он у меня и у меня прописан. Сегодня был становой².

Я пишу, работаю³, но, дуся моя, в Ялте нельзя работать, нельзя и нельзя. Далеко от мира, неинтересно, а главное -- холодно. Получил письмо от Вишневского; скажи ему, что пьесу напишу, но не раньше весны.

У меня в кабинете горит теперь лампа. Пока не воняет керосином, ничего себе.

А. М. не изменился, все такой же порядочный, и интеллигентный, и добрый. Одно только в нем, или, вернее, на нем, нескладно -- это его рубаха. Не могу к ней привыкнуть, как к камергерскому мундиру.

Погода осенняя, неважная.

Ну, оставайся жива и здорова, светик мой. Спасибо за письма. Не хворай, будь умницей. Кланяйся своим.

Целую тебя крепко и обнимаю.

Твой муж Антонио.

Я здоров. Москва подействовала на меня изумительно хорошо. Не знаю, Москва ли это, или ты виновата, только кашляю я очень мало.

Если увидишь Кундасову или кого-нибудь из тех, кто увидит ее скоро, то передай, что в настоящее время в Ялте находится д-р Васильев, психиатр, который болен очень серьезно.

Письма к Книппер, с. 148--149; Акад., т. 10, с. 116--117.

¹ О "тревожных и упорных слухах о смерти Толстого" Книппер-Чехова писала 12 ноября; о том же Чехову 13 ноября 1901 г. писал А. Л. Вишневский.

² 12 ноября Горький, находившийся под надзором полиции, приехал в Ялту и жил у Чехова пять дней до переселения в Мисхор.

³ В это время Чехов работал над рассказом "Архиерей".

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

29 декабря 1901 г. Москва

29 дек., ночь.

Ну вот и здравствуй опять, мой мифический муж! Еще день прошел и приблизил минуту нашего свиданья. А ты себе представляешь эту минуту свиданья? Я не знаю положительно, что это будет. И мне нравится именно то, что я не знаю, как это будет. Вдруг я буду держать в своих руках, в своих объятиях всего моего Антона, буду целовать его голову, буду чувствовать его дыхание, его ласку, его голос, буду видеть мои чудные удивительные глаза и мягкую улыбку и все мои морщинки и гладенький затылочек и весь, весь Антон будет около меня близко, близко! Господи, даже невероятно!

Сижу совсем одна, вернулась с "Чайки". Лева мой¹еще не пришел, верно, кутит после заседания. Я с ним отчаянно спорю и горячусь, а потом раскаиваюсь. Он ужасно жалеет, что не может познакомиться с тобой.

Ну-с, сегодня беседовали о "Мещанах". Сначала было очень вяло, никто не говорил. Вступительное слово сказал Владимир Иванович, но он какой-то отсутствующий и говорил вяло. Санин, по обыкновению, говорил красно, проехался по всей русской истории и литературе, размахнулся, поэтично говорил о Перчихине, о Татьяне -- плакучей иве.

Щебетал Михайловский, говорил Тихомиров², Все сцепились из-за Нила. Разбирали, что он такое. Большинство за то, что это тип не новый и что это в будущем тот же мещанин, еще, пожалуй, почище Бессеменова. По-моему, это самый обыкновенный рабочий, каких тысячи на западе, в России, это, может, и ново. Никаких у него особенных запросов нет, здоровый работник, стремящийся если и к свободе, то к свободе в буржуазном смысле. Как по-твоему? Для актера, может, это и выгодная роль, но для художника-актера представляет мало интереса. Кто будет играть -- неизвестно. Лужский отказывается. Тетерева, говорят, будет играть Константин Сергеевич. Не знаю, что получится. Вообще ролей еще не раздавали, а только так поговаривают между собой.

Конечно, и Чехова трогали, без этого нельзя. Говорили о поклонении Горького к Чехову, что-то сравнивали, но это ни к чему. Вообще было водянисто. Ты только Горькому ничего не говори.

Антончик мой, а ты примешься за работу? Ну, сделай маленькое усилие, ведь время скорее полетит, если будешь писать, правда? Ты что-то хорошее, изящное напишешь, я это чувствую, т. е. изящное по форме. Меня это все уже волнует. Ведь ты мне близок стал. Ты это понимаешь?

Скажи Маше, что у меня были Хотяинцева и Званцева, а я еще буквально нигде. Чувствую себя кругом свинкой, но не раскачаюсь. 11-го января играем "Дядю Ваню" для докторов³. Ну, спи, моя большая детка, не проклинай только меня, целую тебя на все лады, мой обаятельный муж.

Твоя собака.

Переписка с Книппер, т. 2, с. 189--191.

¹ Л. В. Борнгаупт.

² H. H. Михайловский, И. А. Тихомиров.

³ Для членов VIII Пироговского съезда членов Общества русских врачей.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

5 января 1902 г. Ялта

5 янв.

Дуся, Оля милая, сегодня от тебя нет письма. Мне кажется, что вы, актеры, не поняли "Мещан". Лужскому нельзя играть Нила; это роль главная, героическая, она совсем по таланту Станиславского. Тетерев же роль, из которой трудно сделать что-нибудь для четырех актов. Во всех актах Тетерев один и тот же и говорит все одно и то же, и к тому же это лицо не живое, а сочиненное.

Поздравь Эллю и Володю¹, от души желаю им счастья, здоровья, чтобы Володя, ставши певцом, не изменял Элле, а если изменял, то незаметно; и чтобы Элла не полнела. Главное же, чтобы они жили вместе.

Ялта покрыта снегом. Это черт знает что. Даже Маша повесила нос и уже не хвалит Ялту, а помалкивает.

В какие места поехал Немирович? В Ниццу? Его адрес?

Наняли кухарку. Готовит, по-видимому, хорошо. Бабушка² поладила с ней, это главное.

Ты мне снилась эту ночь. А когда я увижу тебя на самом деле, совсем неизвестно и представляется мне отдаленным. Ведь в конце января тебя не пустят! Пьеса Горького, то да се. Такая уж, значит, моя планида.

Ну, не стану тебя огорчать, моя жена хорошая, необыкновенная. Я тебя люблю и буду любить, хотя бы даже ты побила меня палкой. Нового, кроме снега и мороза, ничего нет, все по-старому.

Обнимаю, целую, ласкаю мою подругу, мою жену; не забывай меня, не забывай, не отвыкай! Каплет с крыш, весенний шум, но взглянешь на окно, там зима. Приснись мне, дуся!

Твой муж Antoine.

Получила фотографию двух буров?³

Письма к Книппер, с. 180--181; Акад., т. 10, с. 161--162.

¹ В письме от 30 декабря 1901 г. Книппер-Чехова сообщила о помолвке ее брата В. Л. Книппера с Е. И. Бартельс.

² М. Д. Беленовская.

³ Так Чехов в шутку назвал фотоснимок, на котором изображен он сам и кто-то из его знакомых, причем у обоих лица вышли очень темными.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

15 января 1902 г. Москва

15 янв. 1902 г.

Я сегодня усталая. Вдруг перед 3-м актом ослабела, нервы упали, и 4-й играла слабо, вся в испарине была от слабости. Как я недовольна собой, как я мучаюсь, когда играю скверно, мне кажется, что я никакая актриса, что все раздуто и я полное ничтожество. Тяжело делается. Отчего у меня нет веры ни во что?

Мне почему-то кажется, что мои письма надоели тебе. Ну, я что-то не ту струну тронула. Лучше мне сегодня не писать, я в мерлехлюндии.

Ты теперь и так один, да я еще тоску буду нагонять, Я с ужасом чувствую, как суживается моя жизнь. Куда ни ткнусь -- все стенки. Жизнь такая большая, широкая, и ничего не видишь ровно.

День провела так себе.

Был Членов, была Дроздова. Размечали 2-й акт¹. Завтра смотрит Константин Сергеевич оба состава -- 1-й акт. Он в восторге от твоего письма². Из намеков Маши я поняла, что ты ей рассказывал о пьесе, которую ты задумал³. Мне ты даже вскользь не намекнул, хотя должен знать, как мне это близко. Ну, бог с тобой, у тебя нет веры в меня. Я никогда не буду спрашивать тебя ни о чем, не бойся, вмешиваться не буду. От других услышу.

Будь здоров, ешь так же много, питай себя, выхаживай. Не грусти -- скоро увидимся.

Целую тебя.

Твоя собака.

Переписка с Книппер, т. 2, с. 244--245.

¹ В пьесе А. М. Горького "Мещане".

² Письмо от 4 января 1902 г.

³ Речь идет о замысле пьесы "Вишневый сад".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 января 1902 г. Ялта

20 янв.

Какая ты глупая, дуся моя, какая дуреха! Что ты куксишь, о чем? Ты пишешь, что все раздуто и ты полное ничтожество, что твои письма надоели мне, что ты с ужасом чувствуешь, как суживается твоя жизнь, и т. д. и т. д. Глупая ты! Я не писал тебе о будущей пьесе не потому, что у меня нет веры в тебя, как ты пишешь, а потому, что нет еще веры в пьесу. Она чуть-чуть забрезжила в мозгу, как самый ранний рассвет, и я еще сам не понимаю, какая она, что из нее выйдет, и меняется она каждый день. Если бы мы увиделись, то я рассказал бы тебе, а писать нельзя, потому что ничего не напишешь, а только наболтаешь разного вздора и потом охладеешь к сюжету. Ты грозишь в своем письме, что никогда не будешь спрашивать меня ни о чем, не будешь ни во что вмешиваться; но за что это, дуся моя? Нет, ты добрая у меня, ты сменишь гнев на милость, когда опять увидишь, как я тебя люблю, как ты близка мне, как я не могу жить без тебя, моей дурочки. Брось хандрить, брось! Засмейся! Мне дозволяется хандрить, ибо я живу в пустыне, я без дела, не вижу людей, бываю болен почти каждую неделю, а ты? Твоя жизнь как-никак все-таки полна.

Получил письмо от Константина Сергеевича¹. Пишет много и мило. Намекает на то, что пьеса Горького, быть может, не пойдет в этом сезоне. Пишет про Омона, про "mesdames, ne vous dêcolletez pas trop" {"сударыни, не слишком декольтируйтесь" (фр.).}.

Кстати сказать, Горький собирается засесть за новую пьесу, пьесу из жизни ночлежников², хотя я и советую ему подождать этак годик-другой, не спешить. Писатель должен много писать, но не должен спешить. Не так ли, супруга моя?

17-го января в день своих именин я был в отвратительном настроении, потому что нездоровилось и потому что то и дело трещал телефон, передавая мне поздравительные телеграммы. Даже ты и Маша не пощадили, прислали телеграмму!

Кстати: когда твой Geburtstag? {день рождения (нем.).}

Ты пишешь: не грусти -- скоро увидимся. Что сие значит? Увидимся на Страстной неделе? Или раньше? Не волнуй меня, моя радость. Ты в декабре писала, что приедешь в январе, взбудоражила меня, взволновала, потом стала писать, что приедешь на Страстной неделе -- и я велел своей душе успокоиться, сжался, а теперь ты опять вдруг поднимаешь бурю на Черном море. Зачем?

Смерть Соловцова, которому я посвятил своего "Медведя", была неприятнейшим событием в моей провинциальной жизни³. Я его знал хорошо. В газетах я читал, что будто он внес поправки в "Иванова", что я как драматург слушался его, но это неправда.

Итак, жена моя, славная моя, хорошая, золотая, будь богом хранима, здорова, весела, вспоминай о своем муже хотя по вечерам, когда ложишься спать. Главное -- не хандри. Ведь муж у тебя не пьяница, не мотыга, не буян, я совсем немецкий муж по своему поведению; даже хожу в теплых кальсонах...

Обнимаю сто один раз, целую без конца мою жену.

Твой Antoine.

Ты пишешь: "куда ни ткнусь -- все стенки". А ты куда ткнулась?

Письма к Книппер, с. 188--190; Акад., т. 10, с. 173--175.

¹ Письмо от 14 января 1902 г.

² Речь идет о замысле пьесы "На дне".

³ H. H. Соловцов умер в возрасте 45 лет 10 января 1902 г.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

31 марта 1902 г. Ялта

31 марта.

Милая дуся, сейчас уезжаю к Толстому. Погода чудесная. А тебе надоело в Питере? Скучно? Холодно?

Насчет почетных академиков ничего еще не решено, ничего не известно; мне никто ничего не пишет¹, и я не знаю, как мне поступить. Поговорю сегодня с Львом Николаевичем².

Пьеса Горького имела успех? Молодцы!!³

Итак, до свиданья, дуся моя! Если что понадобится, то буду телеграфировать, письмо же это последнее, если не напишу еще завтра.

Я здоров совершенно, зубы кончу пломбировать завтра. В среду начнет писать меня Нилус, художник, друг Бунина.

Итак, жена, до свиданья! Сойдемся, и потом нас не разорвет никакая собака до самого сентября или октября.

Обнимаю тебя, целую миллион раз.

"Дикая утка" осрамилась?⁴

Твой верный муж Antoine.

Сегодня от тебя нет письма.

Письма к Книппер, с. 221--222; Акад., т. 10, с. 222--223.

¹ Об отмене по приказу царя выборов А. М. Горького в почетные академики Чехов узнал из газет (см. его письмо к Книппер-Чеховой от 11 марта 1902 г.). Подробности о ходе выборов в почетные академики Чехову сообщал в письмах Н. П. Кондаков (см. переписку с Короленко, т. 1, с. 309).

² О разговоре с Толстым Чехов сообщал в письме к В. Г. Короленко от 19 апреля 1902 г.

³ 26 марта 1901 г. во время гастролей МХТ в Петербурге, состоялась премьера пьесы А. М. Горького "Мещане". О спектакле Чехову телеграфировали Вл. И. Немирович-Данченко: "Мещан" сыграли. Прием блестящий в первых двух актах и похолоднее в остальных. Поставлена прекрасно. Все благополучно" (Ежегодник МХТ, с. 144); К. С. Станиславский и М. П. Лилинаг "Большой успех пьесы и исполнения. Ольга Леонардовна восхитительна. Шлем привет. Все здоровы" (Станиславский, т. 7, с. 232).

⁴ О приеме публикой спектакля МХТ "Дикая утка" (Г. Ибсена) во время гастролей в Петербурге ("Принимали сдержанно") Книппер-Чехова писала 26 марта (Переписка с Книппер, т, 2, с. 411).

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

4 апреля 1902 г. Петербург

4 апреля, вечер.

Я, дусик, все еще лежу и томлюсь¹. Безумно хочу к тебе, хочу твоей мягкости, твоей ласки. Вчера и сегодня у меня боли в левой стороне живота, сильные боли, от воспаления яичника, и может быть, от этого произошел выкидыш. Ужасно!

Когда меня выпустят, не знаю. Надо хорошенько отлежаться, а то трястись придется почти три дня. Ты все поймешь и не будешь волноваться. Ты у меня молодец. Опасного ничего нет, но надо быть осторожной, а то потом будешь киснуть. Пожалуйста, передай все Маше и матери и скажи Маше, что очень хочу ей написать, но трудно. Я опять только лежу, сидеть нельзя, и писание утомляет меня. Она поймет и не рассердится. Все расскажу ей. Меня задарили цветами. Вообще я вижу столько любви, заботы, что прямо-таки тронута. Вся труппа -- точно одна дружная семья. Доктор ездит каждый день. Акушерка при мне день и ночь и очень славная, молодая. Много говорю о тебе. Думаю, что отпустят во вторник. Получишь осрамившуюся жену. Оскандалилась! А как мне жалко Памфилку! Целую тебя крепко, крепко. Ты мне еще ближе стал, золото мое.

Твоя собака.

Не могу удержаться, чтобы не написать остроту Москвина по поводу случившегося: "Осрамилась наша первая актриса, от какого человека -- и то не удержала". Вообрази при этом его серьезную рожу.

Вся труппа огорчена таким исходом.

Переписка с Книппер, т. 2, с. 424 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ),

¹ Письмо написано из Клинического повивального института, куда Книппер-Чехова была доставлена вечером 30 марта 1902 г. Она писала Чехову 31 марта: "...Антончик мой! Со мной вышел казус, слушай: оказывается, я из Ялты уехала с надеждой подарить тебе Памфила, но не сознавала этого. Все время мне было нехорошо, но я все думала, что это кишки, и хотя хотела, но не сознавала, что я беременна... Как бы я себя берегла, если б знала, что я беременна. Я уже растрясла при поездке в Симферополь, помнишь, со мной что было? И в "Мещанах" много бегала по лестницам" (Переписка с Книппер, т. 2, С. 421--422). В клинике Книппер-Чехова пробыла до 11 апреля, затем выехала в Ялту. Там, после некоторого улучшения, ей вновь стало хуже; лишь 25 мая Чеховы смогли выехать в Москву,

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

18 сентября 1902 г. Москва

18 сент. 1902 г

Я ужасно утомлена, дусик дорогой мой, необыкновенный. Я только что вернулась из Любимовки. Весь день было много впечатлений. Осенняя природа, бледное солнце, сквозной лес. Все грустно, все сжимается, угасает... Переживала свой первый приезд в Любимовку, все свои ощущения, весь блаженный месяц¹. Самые чудные минуты были, когда я совершенно одна пошла в наш флигелек. Шаги как-то одиноко звучали. Вошла в спальню -- все стоит, как было при мне. Отчего мне стало так ужасно больно, так защемило, так сжалось сердце? Как было все полно летом! Сочная зелень, запах сена, липового цвета, церковное пенье, колокольный звон... Как все было гармонично и как у меня на душе было тихо и пелно! Повторится ли это?! На балконе все маркизы были спущены, висели грустно, уныло, только ветер их шевелил и возил металлические кольца по полу -- единственный звук, нарушавший тишину. Я сбегала на плотик, посмотрела, нет ли Антона моего там, хотела позвать его чай пить, но он ушел... Постояла на плотике, посмотрела на томную, холодную стальную воду, на берега и думала о двух удивительных художниках, таких близких друг другу -- о Чехове и Левитане. И обожала их. Это были лучшие моменты этого дня. Всюду я видела тебя, моего нежного, мягкого, изящного поэта. Видела тебя за удочкой, и лежащего на балконе с газетой, и на лавочке в саду во время обедни, и в спальной на диване. Весь июль месяц пережила вновь. Ты не смейся над моей сентиментальностью. А если смешно, так смейся. Мне было очень хорошо.

Константин Сергеевич много говорил о тебе. Я гуляла с Марией Петровной. Было холодно: +2R.

Без меня был Миров, сидел с Машей. Жалею, что не видела его. Прости за бестолковое письмо. Вчера обедали у Ивана.

Целую тебя, мою драгоценность, целую тепло, и горячо, и сильно, и нежно, как хочешь. Не хандри, дусик. Мы еще дождемся жизни. Не сердись на меня, не разлюби меня.

Твоя собака.

Переписка с Книппер, т. 2, с. 513--514.

¹ С 5 июля по 10 августа 1902 г. Чеховы жили на даче в имении матери К. С. Станиславского Любимовка под Москвой. Чехов писал Станиславскому 18 июля 1902 г.: "В Любимовке мне очень нравится. Апрель и май достались мне недешево, и вот мое сразу привалило, точно в награду за прошлое, так много покоя, здоровья, тепла, удовольствия, что я только руками развожу. И погода хороша, и река хороша, а в доме питаемся и спим, как архиереи. Шлю Вам тысячи благодарностей, прямо из глубины сердца. Давно уже я не проводил так лета. Рыбу ловлю каждый день, по пяти раз на день, ловится недурно (вчера была уха из ершей), и сидеть на берегу так приятно, что и выразить но могу. Одним словом, все очень хорошо. Только вот одно плохо: ленюсь и ничего не делаю. Пьесы еще не начинал, только обдумываю. Начну, вероятно, не раньше конца августа".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

14 декабря 1902 г. Ялта

14 декабря.

Дуся моя, замухрыша, собака, дети у тебя будут непременно, так говорят доктора. Нужно только, чтобы ты совсем собралась с силами. У тебя все в целости и в исправности, будь покойна, только недостает у тебя мужа, который жил бы с тобою круглый ход. Но я, так и быть уж, соберусь как-нибудь и поживу с тобой годик неразлучно и безвыездно, и родится у тебя сынок, который будет бить посуду и таскать твоего такса за хвост, а ты будешь глядеть и утешаться.

Вчера я мыл голову и, вероятно, немножко простудился, ибо сегодня не могу работать, голова болит. Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой.

Когда сяду за "Вишневый сад", то напишу тебе, собака. Пока сижу за рассказом¹, довольно неинтересным -- для меня по крайней мере; надоел.

В Ялте земля покрыта зеленой травкой. Когда нет снега, то приятно смотреть.

Получил от Эфроса письмо. Просит написать, какого я мнения о Некрасове. Это-де нужно для газеты. Противно, а придется написать. Кстати сказать, я очень люблю Некрасова, и почему-то ни одному поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Так и напишу Эфросу².

Ветрище дует жестокий.

Фомке холодно теперь ехать в Ялту, но, быть может, его можно провезти как-нибудь в вагоне, или, быть может, собачье отделение отопляется. Если Маша не возьмет его с собой, то, быть может, возьмет Винокуров-Чигорин, гурзуфский учитель, который сегодня выехал в Москву.

У свиньи, которую ты дала мне, облупилось одно ухо.

Ну, светик, господь с тобой, будь умницей, не хандри, не скучай и почаще вспоминай о своем законном муже. Ведь, в сущности говоря, никто на этом свете не любит тебя так, как я, и, кроме меня, у тебя никого нет. Ты должна помнить об этом и мотать на ус.

Обнимаю тебя и целую тысячу раз.

Твой А.

Пиши поподробнее.

Письма к Книппер, с. 271--272; Акад., т. 11, с. 90--91.

¹ Речь идет, по-видимому, о рассказе "Невеста".

² Мнение Чехова о Некрасове опубликовано в газете "Новости дня" 27 декабря 1902 г. (No 7023).

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

17 декабря 1902 г. Ялта

17 дек.

Актрисуля моя, здравствуй! Последние два письма твоих невеселы: в одном мерлехлюндия, в другом -- голова болит. Не надо бы ходить на лекцию Игнатова. Ведь Игнатов бездарный, консервативный человек, хотя и считает себя критиком и либералом. Театр развивает пассивность. Ну, а живопись? А поэзия? Ведь зритель, глядя на картину или читая роман, тоже не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что на картине или в книге. "Да здравствует свет и да погибнет тьма!" -- это ханжеское лицемерие всех отсталых, не имеющих слуха и бессильных. Баженов -- шарлатан, я его давно знаю, Боборыкин обозлен и стар¹.

Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым, то и не ходи², дуся. Телешов милый человек, но по духу это купец и консерватор, с ним скучно; вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая, и молодая, ты увидишь потом, когда станет тебе ясным отношение всех этих господ к ересям Художественного театра, этак годика через два-три.

Ветрище дует неистовый. Не могу работать! Погода истомила меня, я готов лечь и укусить подушку.

Сломались трубы в водопроводе, воды нет. Починяют. Идет дождь. Холодно. И в комнатах не тепло. Скучаю по тебе неистово. Я уже стал стар, не могу спать один, часто просыпаюсь. Читал в "Пермском крае" рецензию на "Дядю Ваню": говорится, что Астров очень пьян; вероятно, ходил во всех четырех актах пошатываясь³. Скажи Немировичу, что я не отвечаю до сих пор на его телеграмму, так как не придумал еще, какие пьесы ставить в будущем году⁴. По моему мнению, пьесы будут. Три пьесы Метерлинка не мешало бы поставить⁵, как я говорил, с музыкой, Немирович обещал мне писать каждую среду и даже записал это свое обещание, а до сих пор ни одного письма, ни звука.

Если увидишь Л. Андреева, то скажи, чтобы мне в 1903 г. высылали "Курьера". Пожалуйста! И Эфросу скажи насчет "Новостей дня".

Умница моя, голубка, радость, собака, будь здорова и весела, господь с тобой. Обо мне не беспокойся, я здоров и сыт. Обнимаю тебя и целую.

Твой А.

Буду получать "Гражданин". Получил от А. М. Федорова книжку стихов⁶. Стихи все плохие (или мне так показалось), мелкие, но есть одно, которое мне очень понравилось. Вот оно:

Шарманка за окном на улице поет.

Мое окно открыто. Вечереет.

Туман с полей мне в комнату плывет,

Весны дыханье ласковое веет.

Не знаю, почему дрожит моя рука,

Не знаю, почему в слезах моя щека.

Вот голову склонил я на руки. Глубоко

Взгрустнулось о тебе. А ты... ты так далеко!

Письма к Книппер, с. 273--274; Акад., т. 11, с. 93--95.

¹ 11 декабря Книппер-Чехова писала, что на заседании Литературно-художественного кружка критик И. Н. Игнатов читал реферат "Сцена и зритель": "Оппонировали: Баженов, Шкляр, Котлецов, резюмировал Боборыкин. Как-то странно анатомировали и зрителя и театр, а об искусстве, о театре как будто и не говорили. У меня осталось такое впечатление. У Найденова то же самое впечатление. Говорили, например, о том, что театр развивает пассивность, т. к. зритель не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что происходит на сцене. К чему это? Конечно, все клонилось к порицанию современного театра и репертуара, опять таскали слово "настроение"... Оканчивали речи словами: да здравствует свет и да погибнет тьма!" (Книппер-Чехова, ч. 1, с. 145--146).

² Чехов имеет в виду Литературно-художественный кружок и "Среды" -- объединение писателей, которые обычно собирались на квартире у Н. Д. Телешова.

³ Рецензия на спектакль Пермского городского театра "Дядя Ваня" ("Пермский край", 1902, 8 декабря, No 544).

⁴ Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову 13 декабря 1902 г.: "Сообщи до 22 декабря, какие пьесы предлагаешь будущий сезон" (Ежегодник МХТ, с. 147).

⁵ Пьесы М. Метерлинка "Слепые", "Там, внутри" и "Непрошеная" были поставлены Художественным театром 2 октября 1904 г.

⁶ А. М. Федоров. Стихотворения. СПб., 1903.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

20 декабря 1902 г. Москва

20-е дек., утро.

Я целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ненаглядный! Что ты думаешь обо мне? Дусик, только не сердись. Просто переволновалась, переутомилась.

Вчера получила два письма сразу¹, и каких чудесных! Там такие есть хорошие слова, какие только ты можешь сказать.

Итак, сыграли "На дне"². С огромным успехом для Горького и для театра. Стон стоял. Было почти то же, что на первом представлении "Чайки". Такая же победа. Горький выходил после каждого акта по несколько раз, кланялся смешно, убегал при открытом занавесе. Публика неистовствовала, лезла на рампу, гудела. Играли все ровно, хорошо, постановка без малейшего шаржа, без утрировки. Я играла напряженно, нервно и потому перегрубила образ. Вчера уже играла по-старому. Я в последние дни была в каком-то дурацком нервном, возбужденном состоянии. В день спектакля неспокойно провела день, не спала, не ела, а в таком состоянии никогда не могу играть как надо -- спокойно и мягко. Ругнут в газетах, это ничего. Москвин имеет огромный успех. Он удивительно хорошо и мягко играет Луку, все хочется его слушать. Качалов превосходен. Константин Сергеевич местами очень хорош, но сам он не доволен, хотя его и хвалят³. Я, говорит, просто ходил и говорил, сам собой, не создавал ничего. Главная-то красота спектакля та, что не сгущали краски, было все просто, жизненно, без трагизма. Декорации великолепны. Театр наш снова вырос. Если бы "На дне" прошло серенько -- мы бы не поднялись еще года два на прежнюю высоту. А К. С. все-таки мечтает о "Вишневом саде" и вчера еще говорил, что хоть "Дно" и имеет успех, но душа не лежит к нему. Вранье, говорит. Из газет из всех ты увидишь, каков был успех и как радуются наши доброжелатели.

В день спектакля, после того, как я приехала с Кундасовой с вокзала, у меня были Батюшков, В. И. Икскуль и Морозов. Батюшков накануне видел первый раз "Дядю Ваню" и в страшном восторге, и когда был у Стороженко, то напомнил ему, как они все восставали против выстрела в 3-м акте⁴. Батюшков находит, что выстрел этот настолько необходим, что, если бы, говорит, дядя Ваня не выстрелил, я бы из публики сделал то же самое. Он просто в восторге от всей пьесы, от ее красот. Видно, что он действительно наслаждался.

...После 1-го представления мы все кутили в "Эрмитаже". Было очень непринужденно, просто, без речей, т. е.-- без серьезных. Были все наши, была Икскуль, Батюшков, Леонид Андреев с супругой, Бунин, Найденов, Скиталец, Крандиевская.

Ужинали в колонной зале. Все были довольны, веселы, с легкой душой. Говорил только Владимир Иванович, но не торжественно, а шутливо, просто, копируя Горького, т. к. тот поручил ему говорить. Смеялись. Скиталец играл на гуслях и пел. Играли на гармонике, на балалайке, плясали русскую, все, кому хотелось. Пели цыганские песни, пили коньяк.

Дусик, я выпила рюмку водки, бокал шампанского и рюмочку, коньяку в конце. Ничего? Я решила сидеть до последней минуты, т. к. не могла подумать вернуться одной в пустую квартиру, после такого повышенного настроения. Досидела до 7 час. утра, дождались газет. Может, еще и дольше просидели бы, если бы не скандал. Баранов начал орать, бить рюмки и тарелки и орать. Это так было противно, гадко, что передать не могу. Меня затрясло, и я бегом выскочила из залы в переднюю. Влад. Ив. Довез меня до дома. Окончилось, как видишь, скандалом. С оставшимися дамами, говорят, сделались обмороки, истерики. Сцепились Морозов с Скитальцем, с Барановым. Вся труппа возмущена хамством Баранова.

Я совсем не спала. Пролежала до 12 час, пошла в баню, выкупалась, потом легла с книгами на диван, читала, но не заснула. Потом пришел Членов, Вишневский, Влад. Ив. Говорили, вспоминали.

За твое здоровье здорово пили и орали в "Эрмитаже". Все лобызали меня и чокались. Как мне было обидно, горько, что ты не был со всеми нами. Как я тебя вспоминала! Дорогой мой, тихий мой, золотой мой человек. Теперь опять аккуратно буду писать каждый день. Как вернётся Влад. Ив. из Петербурга (уехал вчера), примемся за "Столпы". Вчера играли ровнее, мягче. Горького опять выпускали после каждого акта. Шум и гам. Целую тебя крепко, обнимаю, шепчу на ухо тепленькие нежные слова.

Твоя собака.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 155--157 (с пропусками). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ Очевидно, письма от 14 и 15 декабря.

² Первое представление пьесы А. М. Горького "На дне" в Художественном театре состоялось 18 декабря 1902 г.

³ Книппер-Чехова исполняла в спектакле роль Насти, В. И. Качалов -- Барона, К. С. Станиславский -- Сатина.

⁴ См. переписку с Немировичем-Данченко, с. 168.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 января 1903 г. Ялта

20 янв.

У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома¹, когда выздоровеет, не раньше. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.

Что же ты надумала, что скажешь мне насчет Швейцарии?² Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?

Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль "Юбилей"³. Опять будут говорить, что это новая пьеса, и злорадствовать.

Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшудлер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальна.

Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве⁴. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е., когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным,-- напротив, мне кажется, что все идет хорошо или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай, и больше ничего.

В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к "Ниве"⁶ -- рассказы мои с портретом, а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.

Теперь я работаю⁶, буду писать тебе, вероятно, не каждый день. Уж ты извини.

Поедем за границу! Поедем!

Твой супруг А.

Письма к Книппер, с. 295--296; Акад., т. 11, с. 127--128.

¹ В письме от 15 января 1903 г. Книппер-Чехова просила: "Попроси у Татариновой снимок с аутского дома и пришли мне" (Книппер-Чехрва, ч. 1, с. 181).

² Книппер-Чехова ответила 24 января: "Так, значит, мы едем в Швейцарию! Я рада. Ты будешь мой, и я буду твоя. Буду тебя лелеять, холить, выхаживать" (там жe, с. 193).

³ "Юбилей" Чехова был поставлен в Александрийском театре не в бенефис М. Г. Савиной (30 января 1903 г.), а 1 мая 1903 г.

⁴ Чехов имеет в виду следующее место из письма жены от 15 января: "Ночью долго не засыпала, плакала, все мрачные мысли лезли в голову... Мне вдруг так стало стыдно, что я зовусь твоей женой. Какая я тебе жена? Ты один, тоскуешь, скучаешь... Ну, ты не любишь, когда я говорю на эту тему. А как много мне нужно говорить с тобой! Я не могу жить и все в себе носить. Мне нужно высказаться, иногда и глупостей наболтать, чепуху сказать, и все-таки легче. Ты это понимаешь или нет? Ты ведь совсем другой. Ты никогда не скажешь, не намекнешь, что у тебя на душе..." (там же, с. 181).

⁵ Приложением к журналу "Нива" на 1903 г. выходило собрание сочинений Чехова.

⁶ Над рассказом "Невеста". 26 января Чехов писал жене: "Пишу рассказ для "Журнала для всех" на старинный манер, на манер семидесятых годов".

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

13 марта 1903 г. Москва

13-ое марта.

Родной мой, я сейчас уезжаю к Троице, в Черниговский скит, там Алексеевы¹. Приведу себя немного в порядок. Я в ужасном состоянии. Я ужасная свинья перед тобой. Какая я тебе жена? Раз приходится жить врозь. Я не смею называться твоей женой. Мне стыдно глядеть в глаза твоей матери. Так и можешь сказать ей. И не пишу я ей по той же причине.

Раз я вышла замуж, надо забыть личную жизнь и быть только твоей женой. Я вообще ничего не знаю и не знаю, что делать. Мне хочется все бросить и уйти, чтоб меня никто не знал.

Ты не думай, что это у меня настроение. Это всегда сосет и точит меня. Ну, а теперь проскочило.

Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе, к такому человеку, как ты. Раз я на сцене, я должна была оставаться одинокой и не мучить никого.

Прости меня, дорогой. Мне очень скверно. Сяду в вагон и буду реветь. Рада, что буду одна.

Поблагодари Альтшуллера за письмо. Я ему напишу.

Будь здоров, не проклинай меня.

Оля.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 241.

¹ К. С. Станиславский и М. П. Лилина находились в это время в гостинице при Троице-Сергиевой лавре под Москвой.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

18 марта 1903 г. Ялта

18 марта.

Дуська моя замечательная, наконец ты прислала свой адрес¹ и все опять вошло в свою колею. Спасибо, голубчик. Слезное письмо твое, в котором ты себя ругаешь перед отъездом к Черниговской, получил я утром, прочел -- нет адреса! Готов уже был подать прошение о разводе, как в полдень получил телеграмму.

Стало быть, на Фоминой я приеду в Москву², приеду до твоего возвращения из Петербурга³, встречу тебя, встречу не на вокзале, а дома, побывавши в бане, пописавши пьесу. А пьеса, кстати сказать, мне не совсем удается. Одно главное действующее лицо еще недостаточно продумано и мешает; но к Пасхе, думаю, это лицо будет уже ясно и я буду свободен от затруднений.

Если Маша еще не уехала⁴, то скажи ей, чтобы она привезла немного колбасы вареной. Слышишь? Все остальное добудем у Кюба. Фотографию, о которой ты писала⁵, пришлю тебе, вероятно, в Петербург с Б. К. Харкеевич. Если есть ложи не дороже 30, ну 40 рублей, тогда закажи для В. К. ложи ("На дне" и "Дядя Ваня"), если же нет таких дешевых и вообще нет лож, то, дуся моя, не сердись на своего глупого мужа, запиши ей 2 кресла по 3 рубля на эти две пьесы. Я тебя обожаю, роднуля, люблю.

Завтра опять буду писать. Не говори глупостей, ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой. Напротив, мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем друг другу заниматься делом. Ведь ты любишь театр? Если бы не любила, тогда бы другое дело. Ну, Христос с тобой. Скоро, скоро увидимся, я тебя обниму и поцелую 45 раз. Будь здорова, деточка.

Твой А.

Письма к Книппер, с. 328; Акад., т. 11, с. 178--179.

¹ Телеграмму от 17 марта 1903 г.

² Чехов приехал в Москву 24 апреля.

³ С 6 по 25 апреля Книппер-Чехова находилась вместе с Художественным театром в Петербурге на гастролях.

⁴ М. П. Чехова уехала в Ялту 22 марта.

⁵ 11 марта Книппер-Чехова просила выслать ей портрет ее матери в рамке.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

9 апреля 1903 г. Петербург

9-ое апреля, утро.

Родной мой, не сердись, что не писала один день. Очень волновалась, была сильно утомлена, и голова болела жестоко вчера.

Два первых спектакля прошли. "На дне" принимали неважно очень¹. Пьеса не нравится большинству. Первые два акта и мы все играли почему-то вразброд. В третьем акте Андреева² так заорала, что в публике пошли истерика за истерикой, кричали: занавес! Волнение страшное. Вся зала поднялась. Было ужасно глупо. Я, сидя спиной на сцене, хохотала. Ни на минуту меня не заразили эти кликуши.

Хотя Вишневский и находит, что эти истерики спасли и пьесу и Андрееву,-- я этого не нахожу, да и вряд ли кто найдет. Это было отвратительно. Ну, аплодисменты, конечно, усилились. Четвертый акт играли лучше всего.

Ощущение от спектакля осталось неприятное. Все-таки какая различная публика в Москве и в Петербурге, Здесь, по-моему, более тонкая, и потому "На дне" не имело такого успеха. Зато вчера мы все отдохнули на "Дяде Ване". Во-первых, вчера днем первый раз увидели декорацию 1-го акта. Подобной красоты я еще не видывала. Ты понимаешь -- я оторваться не могла! Подумай -- нет боковых кулис, а просто идет сад, деревья, даль. Это удивительно. Легкость необычайная. Все деревья живые, золотистые, стволы как сделаны! Ты в восторг придешь. Решили для тебя ставить, как приедешь, чтоб ты мог полюбоваться. Я ахнула, как увидела. Молодчина Симов! Шлем ему телеграмму.

Играли вчера отлично. Публика совсем иначе отнеслась, чем к "На дне". Приятно было играть. Мы все отдохнули. Мария Петровна³ молодцом себя чувствует.

Чумина приветствует своих любимцев. "На дне" Алексееву -- венок, мне -- большое яйцо из живых красных гвоздик с розами, ландышами; и нарциссами сделана буква К. Вчера Вишневскому венок и Лиминой такое же яйцо, но розовое. Яйца ужасно милы и оригинальны.

Театр так себе⁴. Зрительный зал очень хорош, мебель великолепная, только отвратительны кондитерские украшения на потолке. Уборные гадкие, сырость какая-то; вообще грязно. Много курьезов в разговорах между нашими рабочими и здешними.

На второй день был у меня мой доктор Якобсон, пришел во время нашего обеда, был мил. Уверяет, что вся моя болезнь оттого, что он со мной не поехал в Ялту. И он, и Штраух ужасаются, что мне Альтшуллер велел делать горячие спринцевания. Штрауха он хвалит. Говорит, что его грызли за меня в Петербурге. Так он очень приятный, но... не настоящий доктор, мне так кажется, Чинуша,

Сегодня уже началось, Должна ехать на завтрак к графине Тизенгаузен, потом на jour-fixe к Чюминой. К последней идем компанией, а к первой мне тяжело идти. Исполняю долг вежливости, т. к. она была очень мила ко мне во время болезни⁵. Может, она и хорошая, но тип для меня неприятный, кокотистый. Понаблюдаю петербургских барынь.

Послала сейчас Харкеевич билеты на первый абонемент. Вчера получила твою телеграмму. Не понимаю, почему ты прекратил так рано свою переписку со мной, ведь Маша говорила, что я раньше 4-го не уеду в Питер. И отчего ты не писал прямо в театр? Почти все туда адресуют. Просто поленился писать, сознайся, надоело? Ну, милый, еще немножко, и увидимся. Я выезжаю отсюда 24-го и 25-го буду в Москве. Не говори потом, что я не писала. Я уже это не первый раз пишу. Целую и обнимаю тебя крепко. Телеграмму послала 5-го.

Твоя Оля.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 257--259 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ 7 апреля пьесой А. М. Горького "На дне" начались петербургские гастроли Художественного театра.

² М. Ф. Андреева исполняла роль Василисы.

³ М. П. Лялина.

⁴ Гастроли проходили в помещении Суворинского театра.

⁵ Имеется в виду болезнь Книппер-Чеховой во время петербургских гастролей 1902 г.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

15 апреля 1903 г. Ялта

15 апреля.

Дуся моя бесподобная, балбесик мой, ты напрасно сердишься на меня за молчание; во-первых, ты сама писала мне, что выезжаешь из Москвы в начале Страстной недели, во-вторых, я пишу тебе частенько. Да и к чему писать, если скоро, скоро увидимся, если скоро я буду щипать тебя за спину и прочее тому подобное? Билет уже заказан, выезжаю я 22-го, в Москве буду 24. Как приеду, так и в баню. Простыни тебе привезу.

Зачем вы играете в одну дудку с "Новым временем"¹, зачем проваливаете "На дне"? Ой, нескладно все это.

Поездка ваша в Петербург мне очень не нравится. Писать для вашего театра не очень хочется -- главным образом по той причине, что у вас нет старухи. Станут навязывать тебе старушечью роль, между тем для тебя есть другая роль², да и ты уже играла старую даму в "Чайке".

Ну-с, вчера был небольшой дождь. У нас хорошая весна, только прохладно и скучно.

В Ялте умер доктор Богданович. Знала ли ты его?

Ехать в Одессу -- в Киев -- это мысль хорошая³. И я с вами буду ездить на гастроли. В Одессе сборы будут колоссальные, в Киеве же будет приятно пожить и встретить там весну.

Почему не ставите "Мещан"? Ведь они нравятся в Петербурге.

Я напишу тебе еще одно письмо, пришлю еще телеграммку, а затем -- до скорейшего свидания. Я смугл, как араб. В саду у нас хорошо, я целый день сижу там и загорел адски. Видела Модеста Чайковского?⁴ Видела Суворина? Бывает ли Миша в театре? Впрочем, на сии вопросы ответишь мне уже в Москве, моя верная супруга.

Целую тебя в мордусю, хлопаю по спине.

Твой Черномордик.

Письма к Книппер, с. 337--338; Акад., т. 11, с. 194--195.

¹ В "Новом времени" (1903, No 9731, 9 апреля) была напечатана отрицательная рецензия А. С. Суворина "На дне" г. Горького на сцене".

² Для Книппер-Чеховой вначале предназначалась роль Вари в пьесе "Вишневый сад".

³ О планах Художественного театра гастролировать в Киеве и Одессе весной 1904 г. Книппер-Чехова писала 10 апреля 1903 t.

⁴ 24 марта Чехов просил жену: "Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял у меня для своей книги (Жизнь Петра Ильича Чайковского)".

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 сентября 1903 г. Ялта

Как это жестоко, дусик мой! Вчера весь вечер, потом ночью, потом сегодня весь день ждал твоей Севастопольской телеграммы, и только сегодня вечером (в субботу) получил от Шапошникова: "Супруга ваша выехала благополучно..." и т. д.¹ А я думал, что пароход затонул, что билета у тебя нет и проч. и проч. Нехорошо, супруга милая. В другой раз не обещай.

Мне сегодня легче, но все же я не совсем здоров. Слабость, во рту скверно, не хочется есть. Сегодня я сам умывался. Вода была не холодная. Твое отсутствие очень и очень заметно. Если бы я не был зол на тебя за телеграмму, то наговорил бы тебе много хорошего, я сказал бы тебе, как я люблю мою лошадку. Пиши мне подробности, относящиеся к театру. Я так далек ото всего, что начинаю падать духом. Мне кажется, что я как литератор уже отжил, и каждая фраза, какую я пишу, представляется мне никуда не годной и ни для чего не нужной. Это к слову.

Михайловского еще не видал. Панова тоже не видел². Если увижусь с ним, то, конечно, сообщу тебе. Пилюли забываю принимать, хотя и ставлю их перед самым носом; но все же вовремя вспоминаю и исправляю ошибку.

Целую тебя, женушка моя, голубчик. Если мои письма скверные, пессимистические, то не огорчайся, родная, это все пустяки.

Твой А.

Письма к Книппер, с. 341--342; Акад., т. 11, с. 252.

¹ С 25 мая по 7 июля 1903 г. Чехов с женой жили в имении М. Ф. Якунчиковой в Наро-Фоминском под Москвой; в Ялту они приехали 9 июля. 19 сентября Книппер-Чехова выехала через Севастополь в Москву. В Севастополе ее провожал на поезд А. К. Шапошников, контролер севастопольского отделения банка.

² О визите Н. Г. Гарина-Михайловского ("много рассказывал, я с удовольствием слушал") Чехов написал жене 27 сентября 1903 г. Художник Н. З. Панов был у Чехова 22 и 26 сентября.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

24 сентября 1903 г. Москва

24 сент.

Только что кончила письмо и в пачке писем нашла вдруг твое письмо, которое пришло вчера, и я рассердилась на Аннушку. Вчера, когда пришла домой, первый вопрос был -- есть ли письмо? И получила ответ: нет.

Голубчик, золотой мой, не сердись за телеграмму. Я на вокзале писала письмо тебе и уже ко второму звонку еле поспела попасть в вагон и умоляла Шапошникова послать сию минуту телеграмму. Значит, он не послал сейчас же! Прости, умоляю. Но я была такая растерянная, мне так хотелось написать тебе письмецо, а не телеграмму. Не сердись, голубчик, не пиши пессимистических писем. Ты как литератор нужен, страшно нужен, нужен, чтоб отдыхать, чтоб люди помнили, что есть на свете поэзия, красота настоящая, чувства изящные, что есть души любящие, человечные, что жизнь велика и красива.

А лиризм твой? Каждая твоя фраза нужна, и впереди ты еще больше нужен. Ох, если бы у меня был дар слова,-- сколько бы я тебе наговорила!! Выгони из себя ненужные мысли. Пожалей людей и почувствуй, что ты им нужен. Не отдаляйся, а давай все, что ты можешь дать из своей богатой души.

Пиши, и люби каждое свое слово, каждую мысль, каждую душу, которую вынянчишь, и знай, что все это необходимо для людей.

Такого писателя, как ты, нет и нет, и потому не замыкайся, не уходи в себя.

Пьесы твоей ждут как манны небесной.

Посылку отправляю завтра. Все не найду мамаше гребеночку подходящую.

Целую тебя, целую руки твои и молю бога, чтоб ты чувствовал себя хорошо.

Получаешь ли мои письма?

Твоя Оля.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 276--277.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

12 октября 1903 г. Ялта

12 окт. 1903.

Итак, лошадка, да здравствуют мое и ваше долготерпение! Пьеса уже окончена, окончательно окончена и завтра вечером или, самое позднее, 14-го утром будет послана в Москву. Одновременно я пришлю тебе кое-какие примечания¹. Если понадобятся переделки, то, как мне кажется, очень небольшие. Самое нехорошее в пьесе это то, что я писал ее не в один присест, а долго, очень долго, так что должна чувствоваться некоторая тягучесть. Ну, да там увидим.

Здоровье мое поправляется, я уже не кашляю много и уже не бегаю. С отъездом Маши² обеды стали, конечно, похуже; сегодня, например, подана была за обедом баранина, которой мне нельзя есть теперь, и так пришлось без жаркого. Ем очень хороший кисель. Ветчина солонющая, есть трудно. Яйца ем.

Дуся, как мне было трудно писать пьесу!

Скажи Вишневскому, чтобы он нашел мне место акцизного. Я написал для него роль, только боюсь, что после Антония³ эта роль, сделанная Антоном, покажется ему неизящной, угловатой. Впрочем, играть он будет аристократа. Твоя роль⁴ сделана только в III и I актах, в остальных она только намазана. Но опять-таки ничего, я не падаю духом. А Станиславскому стыдно трусить⁵. Ведь он начал так храбро, играл Тригорина, как хотел, теперь нос вешает оттого, что его не хвалит Эфрос⁶.

Ну, гургулька, не ропщи на меня, господь с тобой. Я тебя люблю и буду любить. Могу тебя и побить. Обнимаю тебя и целую.

Твой А.

Письма к Книппер, с. 358; Акад., т. 11, с. 271.

¹ В письме к Книппер-Чеховой от 14 октября 1903 г. Чехов давал распределение ролей в пьесе "Вишневый сад".

² М. П. Чехова уехала из Ялты в Москву 4 октября.

³ Эту роль А. Л. Вишневский исполнял в трагедии В. Шекспира "Юлий Цезарь". В расчете на Вишневского Чехов писал роль Гаева.

⁴ Роль Раневской.

⁵ В октябре 1903 г. К. С. Станиславский писал Чехову о своей роли в спектакле "Юлий Цезарь": "Покаюсь Вам, что я недавно только пришел в себя после моего жестокого провала в Бруте. Он меня до такой степени ошеломил и спутал, что я перестал понимать: что хорошо и что дурно на сцене" (Станиславский, т. 7, с. 264). См. также письмо Станиславского от 23 октября 1903 г.

⁶ Имеется в виду рецензия Н. Е. Эфроса на спектакль МХТ "Юлий Цезарь" ("Театр и искусство", 1903, No 41, 5 октября).

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

19 октября 1903 г. Москва

19-е окт. Утро.

Какой вчера был треволнительный день, дорогой мой, любимый мой! Я не могла писать тебе, голова разламывалась. Уже третьего дня я поджидала пьесу и волновалась, что не получила. Наконец вчера утром, еще в постели, мне ее принесли. С каким трепетом я ее брала и развертывала -- ты себе представить не можешь. Перекрестилась трижды. Так и не встала с постели, пока не проглотила ее всю. Я с жадностью глотала ее. В 4-м акте зарыдала. 4-й акт удивительный. Мне вся пьеса ужасно нравится. Пошло я выражаюсь. Для твоих произведений нужен язык красивый, изящный.

Я, конечно, не судья твоим пьесам. Я прочла, и мне все, решительно все нравится, точно я побывала в семье Раневской, всех видела, со всеми пострадала, пожила. Ничего нет похожего на прежние твои пьесы; и никакой тягучести нигде. Легко и изящно все. Очень драматичен 4 й акт.

Вся драма какая-то для тебя непривычно крепкая, сильная, ясная. Я прочла и побежала в театр. Там, к счастью, отменили репетицию. Владимир Иванович так и вцепился в пьесу. Пришел Качалов, Лужский, Москвин, и всем давали только "подержаться" за пьесу. Если бы ты мог видеть лица всех, наклонявшихся над "Вишневым садом". Конечно, пристали все -- тут же читать. Заперли дверь на ключ, ключ вынули и приступили.

Слушали: Лужский, Качалов, Москвин, Адашев, Вишневский, я, Влад. Ив. читал. Только что кончили, как приехал Константин Сергеевич и уже, не здороваясь со мной, тянет руку за пьесой, которую я держала. Затем прибыл Морозов, которому пьеса была дана на вечер. Слушали все с благоговением, с лицами особенными, чтение прерывалось смехом или одобрительными знаками. Сегодня утром читает ее Константин Сергеевич, а завтра будут читать труппе.

Получил ли телеграмму от Немировича? По-моему, он хорошо написал. Только 2-й акт не тягуч, это неправда, да и он не то хотел сказать, увидишь из его письма. Что 1-й акт удивительно грациозен и легок -- верно. А вообще ты такой писатель, что сразу всего не охватишь, так все глубоко и сильно. Надо сжиться и тогда уже говорить. Ах, как хорошо все! Как чудесно написан Гаев, Лопахин. Трофимов, в смысле актерской работы, может быть, не очень привлекателен, может сбиться на шаблон.

Любовь Андреевна вышла "легкая" удивительно, но трудна адски. Чудесная роль. Шарлотта и Варя очень интересны и новы. Пищик -- великолепен и у актеров имел успех. Только Вишневский не может играть Гаева, это ты как хочешь. И Влад. Ив. сразу это сказал. Гаев -- Станиславский или уж Лужский. Обо всем подробно будут тебе писать. А как бы ты сейчас был нужен!

Конечно, уже в "Новостях" появилось что-то не совсем суразное и перевранное¹. И нетактичная в высшей степени заметка, что я играю центральную роль. А ведь вчера при мне Эфрос дал слово совсем коротко написать заметку о пьесе, сам же говорил, что нельзя ничего писать о чеховской пьесе, пока сам не прочел ее. Изменник противный. Только ты, дорогой мой, не волнуйся, умоляю тебя. Напортить он ничего не может своим враньем.

Ты всегда останешься ты, красивый, особенный, и не трать нервы на вылазки газетчиков. Это чепуха.

Почему тебя не кормили по Машиному расписанию? Это свинство. Уж эти мне богомольные кухарки! Теперь исправилось?

Милый, голубчик мой, когда я увижу тебя? Когда я буду целовать, ласкать тебя?

Вечером была бабушка, и знаешь -- я ей читала вслух по-немецки "Werthers Leiden" {"Страдания Вертера" (нем.).} Гёте и представь -- наслаждалась. Какой дивный язык, простота и красота. Переселилась в 1770 год. И чувства такие простые, ножные, красивые. Удивительно хорошо. Бабушка была счастлива.

Сейчас у нас Бунин, я ему говорила о "Вишневом саде".

Целую мое золото, мою любовь крепко и безумно хочу видеть тебя.

Твоя Оля.

Мне хочется так много написать и кажется, что я ничего не написала тебе. Дорогой мой!

"Октябрь", 1938, No 7, с. 176--177; Книппер-Чехова, ч. 1. С. 304--305 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ См. переписку с Немировичем-Данченко, с. 192--193.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

26 октября 1903 г. Москва

26-ое окт. Утро.

Голубчик мой, милый мой, здравствуй! Греешься на солнышке? Аппетит есть? Мысли в голове есть? Южная Сибирь приятна стала теперь, ты пишешь?¹ Дусик мой!

У нас то слякоть, то подморозит. Вчера падал снежок. Успокоился ли ты относительно "Вишневого сада"?

Вчера в кабинете Владимира Ивановича сидела с Алексеевыми и с ним и распределяли роли. Думают все, думают и ничего не выдумают. Мария Петровна умоляет только, чтобы Константин Сергеевич не играл Лопахина, и я с ней согласна. Ему надо играть Гаева, это ему нетрудно, и он отдохнет и воспрянет духом на этой роли. Не находишь ли ты? Хотя я высказываю актерские соображения. Лидиной страшно хочется играть Аню. Если, говорит, буду стара, могут мне сказать и выгнать, и я не обижусь. Варю ей не хочется играть, боится повториться. К. С. говорит, что она должна играть Шарлотту. Еще варьировали так: Раневская -- Мария Федоровна, я -- Шарлотта, но вряд ли. Мне хочется изящную роль. Если Андреева -- Варю, то, по-моему, она не сделает, а Варя славная роль. Лопахина мог бы играть Грибунин, если бы развернулся посочнее в 3-м акте. Он бы дал русского купца, играл бы мягко. Как ты думаешь?

Леонидова ты не знаешь, а он мог бы тоже купца играть -- высокий, здоровый, голосистый. Епиходов -- Москвин, ему очень хочется. Яшу может Александров или Леонидов. Положительно не знаю, как лучше. Тебе все сообщат, если решат. Ты не волнуйся. Лилина кипятится. Ее дразнят, что Аню будет играть Андреева. Она говорит, если дадут Аню молоденькой -- то она молчит, но если Андреевой, то она протестует². Смеялись мы над ней.

Вчера был Тейтель -- не застал. Оставил карточку, что сегодня придет с Потемкиным, редактором "Курьера"?! К чему это -- не понимаю! Напишу сейчас, что не могу принять, т. к. играю вечером. Нетактично сие.

Сегодня играем "Столпы". Я рада. Хочется чего-нибудь другого. Дорогой мой, до завтра, спешу, сейчас много деда предстоит. Будь веселеньким, добреньким, каков ты всегда. Целую тебя тысячу раз, мой поэт, моя красота, мое обаяние.

Твоя Оля.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 315--316 (с пропуском). Печатается по автографу (ГБЛ).

¹ 21 октября Чехов писал жене: "Когда же, наконец, придет твое письмо? Мне хочется прочесть о моей пьесе, нетерпение, которое ты поняла бы, если бы жила, как я, в этой теплой Сибири. Впрочем, к Ялте я начинаю уже привыкать; пожалуй, научусь здесь работать".

² В том же письме Чехов писал: "Сегодня получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной; это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она, при счастливых условиях, могла бы иметь. Немирович не присылал мне еще списка артистов, участвующих в пьесе, но я все же боюсь. Он уже телеграфировал, что Аня похожа на Ирину, очевидно, хочет роль Ани отдать Марии Федоровне. А Аня так же похожа на Ирину, как я на Бурджалова, Аня прежде всего ребенок, веселый до конца, не знающий жизни и ни разу не плачущий, кроме II акта, где у нее только слезы на глазах. А ведь Мария Федоровна всю роль пропоет, к тому же она стара. Кто играет Шарлотту?"

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

30 октября 1903 г. Ялта

30 окт. 1903.

Вот видишь, на какой бумаге я пишу тебе, лошадка!¹ Насчет выбора меня в Общество любителей словесности я ничего не понимаю. Если выбрали в председатели, то почему во временные? Если во временные, то на сколько времени? А главное, я не знаю, кого я должен благодарить, кому написать. Получил на днях извещение, написанное плохим почерком, за подписью какого-то Каллаша, написанное не на бланке, очевидно не официально, а как зовут этого Каллаша и где он живет -- неизвестно, и я до сих пор еще не написал благодарности за выборы².

Станиславский будет очень хороший и оригинальный Гаев, но кто же тогда будет играть Лопахина? Ведь роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится. Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы он непременно был купец. Это мягкий человек. Грибунин не годится, он должен играть Пищика. Храни вас создатель, не давайте Пищика Вишневскому. Если он не будет играть Гаева, то роли другой ему нет у меня в пьесе, так и скажи. Или вот что: не хочет ли он попробовать Лопахина? Буду писать Константину Сергеевичу, от него я вчера письмо получил³.

Сегодня в "Гражданине" бранят Художественный театр за "Юлия Цезаря".

Вчера было расстройство желудка, без причины, сегодня ничего.

Если Москвин хочет играть Епиходова, то очень рад. А Лужскому что тогда?

Подумаю немножко и, пожалуй, приеду в Москву, а то как бы Немирович не роздал роли из политических соображений Андреевой, О. Алексеевой и проч.⁴

Мне скучно, работать не могу. Погода пасмурная, холодно, в комнатах чувство печей...

Оказывается, напрасно я спешил с пьесой. Мог бы еще месяц повозиться с ней.

Что за мучение обрезать ногти на правой руке. Без жены мне вообще плохо.

К халатику твоему привыкаю. А вот к Ялте не могу привыкнуть. В хорошую погоду казалось, что все хорошо, а теперь вижу -- не дома! Точно я живу теперь в Бирске, том самом, который мы с тобой видели, когда плыли по Белой.

Хризантемы получила? В каком виде? Если в хорошем, то еще пришлю.

Целую таракашку. Будь веселенькой.

Твой А.

Письма к Книппер, с. 372--374; Акад., т. И, с. 290--291.

¹ На почтовой бумаге рисунок -- ветка с листьями и ягодами.

² 14 октября 1903 г. В. В. Каллаш, секретарь Общества любителей российской словесности, извещал Чехова о избрании его временным председателем Общества (т. е. заместителем председателя). В письмах председателю Общества А. Н. Веселовскому (11 декабря 1903 г.) и Каллашу (12 декабря) Чехов благодарил за избрание и просил освободить его от участия в публичных заседаниях Общества "на год или на два".

³ Письмо от 22 октября 1903 г.

⁴ М. Ф. Андреева получила роль Вари; О. П. Алексеева. в "Вишневом саде" не участвовала.

О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА -- ЧЕХОВУ

29 ноября 1903 г. Москва

Морозит. Поговори Альтшуллером и выезжай¹. Телеграфируй. Целую.

Книппер-Чехова, ч. 1, с. 345.

¹ В ноябре 1903 г. Чехов с нарастающим нетерпением ждал известия о том, когда в Москве установится морозная погода и он сможет ехать туда. Выехал в Москву 2 декабря. В это время Художественный театр уже приступил к работе над II актом "Вишневого сада", и Чехов по приезде присутствовал на репетициях спектакля.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

10 апреля 1904 г. Ялта

10 апрель.

Милая моя конопляночка, ты на меня сердишься, ворчишь, а я, право, не виноват. С Машей, кажется, я совсем не говорил о Царицыне¹, ничего о нем не знаю; виделся с Мартыновым, о котором ты писала, но он в Царицыне живал только зимою, о лете судит по слухам, да и вообще почему-то он мне не понравился, показался сероватым. Вспомнил я, что лет 10--12 назад мне продавал эту же дачу Сизов из "Русских ведомостей". Вообще говоря, я полагал, что вопрос сей дачный будешь решать ты главным образом, а не я. Ведь я в таких делах -- кое-кака.

Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы. Прости, но я уверяю тебя². Имею тут в виду не одну только декорацию второго акта, такую ужасную, и не одну Халютину, которая сменилась Адурской³, делающей то же самое и не делающей решительно ничего из того, что у меня написано.

Погода теплая, но в тени холодно, вечера холодные. Гуляю лениво, ибо почему-то задыхаюсь. Здесь в Ялте какая-то проезжая дрянь ставит "Вишневый сад"⁴.

Я жду не дождусь, когда увижу тебя, радость моя. Живу без тебя как кое-кака, день прошел -- и слава бегу, без мыслей, без желаний, а только с картами для пасьянса и с шаганьем из угла в угол. В бане не был уже давно, кажется, шесть лет. Читаю все газеты, даже "Правительственный вестник", и от этого становлюсь бурым.

До каких пор будешь в Питере, напиши мне, сделай милость. Не забывай меня, думай иногда о человеке, с которым ты когда-то венчалась. Почесываю тебе плечико, спинку, шейку и целую дусю мою.

Твой кое-кака.

Письма к Кпиппер, с. 420--421; Акад., т. 12, С. 81--82.

¹ Чехов и Книппер-Чехова планировали лето 1904 г. провести на даче в Царицыне, под Москвой.

² О своей неудовлетворенности постановкой "Вишневого сада" в Художественном театре Чехов не раз писал жене. 24 марта 1904 г.: "Как я рад, что Халютина забеременела, и как жаль, что этого не может случиться с другими исполнителями, например с Александровым или Леонидовым. И как жаль, что Муратова не замужем!"; 29 марта 1904 г.: "Лулу и К. Л. (невестка и брат Книппер-Чеховой. -- В. К.) были на "Вишневом саду" в марте; оба говорят, что Станиславский в IV акте играет отвратительно, что он тянет мучительно. Как это ужасно! Акт, который должен продолжаться 12 минут maximum, у вас идет 40 минут. Одно могу сказать: сгубил мне пьесу Станиславский".

³ А. Ф. Адурская заменила С. В. Халютину в роли Дуняши.

⁴ Драматическая труппа Севастопольского городского театра.

ЧЕХОВ -- О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 апреля 1904 г. Ялта

20 апрель.

Милая моя собака, сегодня получил письмо от Соболевского, редактора "Русских ведомостей". Он пишет про дачу Езучевского: "дача расположена в самом лучшем месте Царицына, безусловно сухом, построена она и приспособлена для удобного, постоянного, круглый год, житья... Если Вы захотите устроиться там, то нельзя сомневаться, что материальная выгода в условиях с Вами будет у них на последнем плане". Далее он пишет, что в царицынском пруду несколько лет назад был пойман осетр в 3 пуда. Сегодня же я напишу Соболевскому, что ты приедешь в Москву 1 мая и с Езучевской будешь видеться 2 иди 3 и что, по всей вероятности, кончишь с ней. А пятого уже переберемся.

Ну-с, пошлю тебе еще одно или два письма, а затем стоп машина. Уеду я из Ялты не без удовольствия; скучно здесь, весны нет, да и нездоровится. Вчера бегал не менее пяти раз, хотя не ем ничего особенного, держу диету,-- и кашель. А зубов я себе не починил до сих пор; вчера ездил в город к Островскому¹ и не застал его дома, уехал он в Алушту. Без жены мне очень скучно, а заводить любовницу боюсь. Здесь Евтихий Карпов, суворинский режиссер; вчера была у меня Ильинская и говорила, что он собирается ко мне. Идет дождь. Получил письмо от Лазаревского из Владивостока. Если, как ты пишешь, письма мои приходят неаккуратно, то твои куролесят как пьяные. Получаю сразу по два письма. Очевидно, они, т. е. письма, задерживаются где-нибудь и прочитываются. Ведь это так нужно!

Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно.

В Цикаде², как ты пишешь, есть что-то новенькое, пусть так, но таланта актерского в ней совсем нет. По натуре она босяк, праздношатай, а не актер.

Будь здорова, не скучай, не хандри, скоро увидишься со своим супругом³. Обнимаю тебя и дергаю за ножку.

Твой А.

Письма к Книппер, с. 426--427; Акад., т. 12, с. 92--93.

¹ Зубному врачу.

² Прозвище артистки Александринского театра Д. М. Глебовой (Мусиной-Пушкиной).

³ Чехов приехал в Москву 3 мая; 3 июня вместе с Книппер-Чеховой выехал за границу, в Баденвейлер.

A. П. ЧЕХОВ И А. М. ГОРЬКИЙ

Горький (настоящая фамилия -- Пешков) Алексей Максимович (1868--1936) -- писатель. Знакомство Чехова и Горького началось заочно, в переписке, которая продолжалась с конца 1898 года до смерти Чехова. Известны 39 писем Чехова к Горькому, 54 письма и телеграммы Горького к Чехову.

В 1898 году, когда Горький писал свои первые письма Чехову, полные влюбленности и восхищения, это был пока еще мало кому известный, порой не уверенный в себе автор двух томов рассказов и очерков. Но уже в этих письмах, несмотря на восторг перед "удивительным талантом" Чехова, Горький обращается к нему отнюдь не как ученик и подражатель, а как писатель самостоятельный, осознающий иной склад своего дарования, своего пути.

Еще до их встречи Горький вполне определенно называет главную, на его взгляд, черту Чехова-художника. Резко расходясь с большинством современной критики, Горький видит за образами слабых героев, "чеховских людей", совсем отличный от них образ автора: "Вы могучий талант"; "Чайка"... написана могучей рукой"; себя он определяет так: "человек, плененный мощью Вашего таланта"; "Вы так мощно волнуете душу мою". Мощь, могучесть -- вот главное, в глазах Горького, качество Чехова-писателя. Чехов решил задачу, которая по плечу только титанам литературы,-- создал в своих пьесах, особенно в "Дяде Ване" и "Чайке", "новый род драматического искусства". Именно в устах Горького, который сам прошел школу жизненной и литературной борьбы, особенно значима эта характеристика чеховского таланта. С первых писем Горький говорит о своем желании не просто написать о Чехове, а бороться за "иную оценку" творчества Чехова. Свое понимание Чехова Горький готов отстаивать в борьбе с теми, кто "недостаточно внимательно читает" рассказы Чехова, кто "мало понимает их сердце и его голос".

Письма Чехова к Горькому отражают его интерес к человеку и художнику нового поколения. Познакомившись с рассказами Горького, он сразу признал в нем "талант несомненный, и притом настоящий, большой талант". В ответ на просьбу молодого писателя он говорит о недостатках его рассказов. Кроме ошибок, неизбежных у начинающего автора, Чехов отмечает и такие особенности стиля Горького -- отсутствие сдержанности в описаниях, антропоморфизм в пейзажах,-- которые отражают иную, непохожую на его собственную, литературную позицию.

Первая встреча в Ялте, состоявшаяся в марте 1899 года, дала возможность проверить оценки и впечатления, сложившиеся заочно. Первоначальные представления Горького и Чехова друг о друге подтвердились, встреча укрепила их взаимные симпатии, перешедшие в товарищеские отношения. Вновь Горький выделяет наиболее ценное для него в облике Чехова: "Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел". Как и в прежних письмах, восхищаясь замечательными качествами Чехова, который умеет "считать литературу первым и главным делом жизни", он делает характерную оговорку: "Я же, чувствуя, что это хорошо, не способен, должно быть, жить, как Вы -- слишком много у меня иных симпатий и антипатий". Вновь, став уже товарищами, Горький и Чехов отдают себе отчет в своеобразии пути, которым идет каждый из них. О том же Чехов сообщал Ф. Д. Батюшкову: "Мне не все нравится, что он пишет, но есть вещи, которые очень, очень нравятся, и для меня не подлежит сомнению, что Горький сделан из того теста, из которого делаются художники. Он настоящий" (24 января 1900 г.).

Именно в эти месяцы к Горькому пришла всероссийская известность, особенно после того, как в конце 1899 года была опубликована его биография, сразу сделавшая имя Горького легендарным. По настойчивому совету Чехова Горький знакомится с Львом Толстым. Появились первые книги о Горьком, его произведения начали издаваться на иностранных языках. Постановка двух первых пьес -- "Мещане" и "На дне" -- в МХТ выдвинула его в число ведущих русских драматургов. Вокруг журнала "Жизнь", а затем вокруг издательства "Знание" Горький объединил молодых писателей-реалистов, став признанным главой нового литературного направления.

Письма Горького к Чехову по-прежнему полны признаний в глубокой любви. Горьковские оценки "Дамы с собачкой" и "В овраге" относятся к наиболее проницательным суждениями прижизненной Чехову критики. Выступая провозвестником "нужды в героическом", отчетливо сознавая, что литература должна искать новые пути, Горький рассматривает Чехова не как литературное явление прошлого, а как высочайший образец для будущей литературы. Понимая, что подражать Чехову, достигшему высот реализма, невозможно, Горький видит перспективу и цель дальнейшего развития литературы в том, чтобы на новых путях, на новом жизненном материале добиваться художественных открытий, равных по значимости чеховским. В этом смысл знаменитых слов из письма Горького о "Даме с собачкой" ("Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм...").

Чехов, выделяя в прозе Горького лишь некоторые, более близкие ему произведения ("На плотах", "В степи", "Мой спутник"), не принимая романтических рассказов, критикуя такие крупные вещи, как "Фома Гордеев" и "Трое", особый интерес проявляет к горьковской драматургии. Чехов побудил Горького писать пьесы. И хотя в драматургии Горький обязан урокам Чехова, и здесь их пути не могли по разойтись. Письма Чехова о "Мещанах", а затем о "На дне" к самому Горькому, к деятелям театра показывают, насколько точно он почувствовал суть того нового слова, с которым пришел Горький. Отметив в "Мещанах" "консерватизм формы", он разъясняет актерам и режиссерам МХТ ту новизну, которую песет героическая роль "нового человека, обынтеллигентившегося рабочего" Нила, отмечает смелость драматургических решений в пьесе "На дне".

Настойчиво и убежденно Чехов разъясняет в письмах к актерам и режиссерам (К. С. Станиславскому, О. Л. Кпиппер, А. И. Южину) свое понимание общественного и литературного значения Горького, подобно тому, как несколькими годами ранее он разъяснял свою позицию в деле Дрейфуса. И тогда, и теперь его точка зрения шла вразрез с мнениями многих и оказалась более прозорливой, чем у большинства его адресатов. И не случайно, что одно из немногих открытых выступлений Чехова с заявлением своей общественной позиции -- его мужественное поведение в "академическом инциденте" -- также связано с именем Горького.

Все более радикальной в эти годы становилась политическая позиция Горького, что лишь отчасти открывается в его письмах к Чехову. От вообще оппозиционных настроений, временами довольно расплывчатых, Горький в годы перед надвигавшейся революцией шел к сближению с рабочими революционерами, с партией пролетариата (особенно революционизирующими для него оказались события марта 1901 г. в Петербурге). Имя Горького стало общепризнанным символом борьбы с российским самодержавием. Чехова очень интересовало в Горьком именно это активное общественное начало. Выступления Горького, репрессии, которые на него обрушивались, Чехов воспринимал как знамения времени, в тесной связи с ростом общественного движения, когда сама жизнь в России начинала идти "по Горькому".

Несомненно усиление интереса Чехова в последние годы его жизни к вопросам обновления общественного строя России -- достаточно вспомнить взволнованные монологи героев его последних пьес. За год до событий 4 марта 1901 года Горький очень точно определил злободневное общественное значение чеховских пьес и рассказов: они возбуждают "в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни" и делают тем самым "огромное дело".

В конкретных вопросах литературы, общественной жизни Чехов и Горький, естественно, о многом судят по-разному. Но удивляться приходится не этим различиям между людьми, принадлежавшими к разным поколениям, обладавшими столь различным жизненным опытом. Удивительно другое: как много общих моментов объединяет двух столь несхожих писателей. Так, много общего у них в отношении к их старшему современнику Л. Толстому. Они одинаково не приемлют поучительство, проповедничество Толстого, но оба восхищаются Толстым -- человеком и художником. Обоим чужда узкая "партийность" интеллигентских группировок. Оба сразу оценили значение Художественного театра и его "ересей"; в расчете на молодой театр созданы две последние пьесы Чехова и две первые пьесы Горького.

После смерти Чехова, в 1905 году, Горький написал воспоминания, где во весь голос заявил о своем понимании его роли и места в жизни русского общества и в русской литературе. Воспоминания, как и более ранняя статья Горького ("По поводу нового рассказа А. П. Чехова "В овраге"), острополемичны. На страницах различных мемуаров и статей о Чехове быстро складывалась легенда о нем как о писателе-пессимисте, скорбном мечтателе, "сумеречном художнике". Чехов для Горького в его воспоминаниях -- в первую очередь "жестокий и строгий судья" пошлости, враг обывательщины и духовного рабства, человек "высоких требований к жизни". Воспоминания Горького о Чехове имели большой общественный резонанс, они явились одними из первых мемуарных опытов Горького и стали в один ряд с позднейшими мемуарными очерками о Толстом и Ленине.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 24 октября и 7 ноября 1898 г. Н. Новгород

В. С. Миролюбов сообщил мне¹, что Вы выразили желание получить мои книжки. Посылаю их и, пользуясь случаем, хочу что-то написать Вам, Антон Павлович.

Собственно говоря -- я хотел бы объясниться Вам в искреннейшей горячей любви, кою безответно питаю к Вам со времен младых ногтей моих, я хотел бы выразить мой восторг пред удивительным талантом Вашим, тоскливым и за душу хватающим, трагическим и нежным, всегда таким красивым, тонким. Эх, черт возьми,-- жму руку Вашу,-- руку художника и сердечного, грустного человека, должно быть,-- да?

Дай боже жизни Вам во славу русской литературы, дай боже Вам здоровья и терпения -- бодрости духа дай Вам боже!

Сколько дивных минут прожил я над Вашими книгами, сколько раз плакал над ними и злился, как волк в капкане, и грустно смеялся подолгу.

Вы, может быть, тоже посмеетесь над моим письмом, ибо -- чувствую, пишу ерунду, бессвязное и восторженное что-то, но это, видите ли, потому все так глупо, что исходит от сердца, а все исходящее от сердца -- увы! -- глупо, даже если оно и велико,-- Вы сами знаете это.

Еще раз жму руку Вашу. Ваш талант -- дух чистый и ясный, но опутанный узами земли -- подлыми узами будничной жизни,-- и потому он тоскует. Пусть его рыдает -- зов к небу и в рыданиях ясно слышен.

А. Пешков.

Может, захотите написать мне? Прямо -- Нижний, Пешкову, а то -- "Нижегородский листок"².

Письма Горького к Чехову, с. 139; Горький, т. 28, с. 41.

¹ В первой половине октября 1898 г., когда Миролюбов был в Ялте, Горький писал ему из Нижнего Новгорода: "Говорят -- в Ялте Чехов. Если Вы знаете и видите его -- поклонитесь ему от меня. Высоко чту его талант, жду от него потрясающих душу, высокой красоты, могучей силы произведений" (Горький, т. 28, с. 35).

² В этой газете Горький активно сотрудничал в 1896--1901 гг.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

16 ноября 1898 г. Ялта

Многоуважаемый Алексей Максимович, Ваши письмо и книги давно уже получил, давно собираюсь написать Вам, но все мне мешают разные дела. Простите, пожалуйста. Как только подберется свободный час, сяду и напишу Вам обстоятельно. Вчера на ночь читал Вашу "Ярмарку в Голтве" -- очень понравилось, и захотелось написать Вам эти строки, чтобы Вы не сердились и не думали про меня дурно. Я очень, очень рад нашему знакомству и очень благодарен Вам и Мирову, который написал Вам обо мне.

Итак, до благоприятного времени, когда будет посвободнее! Желаю всего хорошего, дружески жму руку.

Ваш А. Чехов.

16 ноябрь.

Письма, т. 5, с. 476; Акад., т. 7, с. 332.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 20 и 30 ноября 1898 г. Н. Новгород

Многоуважаемый Антон Павлович!

Сердечное Вам спасибо за отклик на мое письмо и за обещание написать мне еще. Очень жду письма от Вас, очень хотел бы услышать Ваше мнение о моих рассказах.

На днях смотрел "Дядю Ваню"¹, смотрел и -- плакал, как баба, хотя я человек далеко не нервный, пришел домой оглушенный, измятый Вашей пьесой, написал Вам длинное письмо и -- порвал его. Не скажешь хорошо и ясно того, что вызывает эта пьеса в душе, но я чувствовал, глядя на ее героев: как будто меня перепиливают тупой пилой. Ходят зубцы ее прямо по сердцу, и сердце сжимается под ними, стонет, рвется. Для меня -- это страшная вещь. Ваш "Дядя Ваня" -- это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым Вы бьете по пустым башкам публики. Все-таки она непобедима в своем туподушии и плохо понимает Вас и в "Чайке" и в "Дяде". Будете Вы еще писать драмы? Удивительно Вы это делаете!

В последнем акте "Вани", когда доктор, после долгой паузы, говорит о жаре в Африке,-- я задрожал от восхищения пред Вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную, нищенскую жизнь. Как Вы здорово ударили тут по душе и как метко! Огромный талант у Вас. Но, слушайте, чего Вы думаете добиться такими ударами? Воскреснет ли человек от этого? Жалкие мы люди -- это верно, "нудные" люди, хмурые, отвратительные люди, и нужно быть извергом добродетели, чтоб любить, жалеть, помогать жить дрянным мешкам с кишками, каковы мы. И тем не менее все-таки жалко людей. Я вот человек далеко не добродетельный, а ревел при виде Вани и других иже с ним, хотя очень это глупо реветь, и еще глупее говорить об этом. Мне, знаете, кажется, что в этой пьесе Вы к людям -- холоднее черта. Вы равнодушны к ним, как снег, как вьюга. Простите, я, может быть, ошибаюсь, во всяком случае я говорю лишь о моем личном впечатлении. Мне, видите ли, после Вашей пьесы сделалось страшно и тоскливо. Так чувствовал я себя однажды в детстве: был у меня в саду угол, где сам я, своими руками, насадил цветы, и они хорошо росли там. Но однажды пришел я поливать их и вижу: клумба разрыта, цветы уничтожены и лежит на их смятых стеблях наша свинья,-- больная свинья, которой воротами разбило заднюю ногу. А день был ясный, и проклятое солнце с особенным усердием и равнодушием освещало гибель и развалины части моего сердца.

Вот какое дело. Не обижайтесь на меня, если я что-нибудь неладно сказал. Я человек очень нелепый и грубый, а душа у меня неизлечимо больна. Как, впрочем, и следует быть душе человека думающего.

Крепко жму Вашу руку, желаю Вам доброго здоровья и страсти к работе. Как ни много хвалят Вас -- все-таки Вас недостаточно ценят и, кажется, плохо понимают. Не желал бы я лично служить доказательством последнего.

A. Пешков.

Полевая, 20. Нижний.

Напишите мне, пожалуйста, как Вы сами смотрите на "Ваню"? И,-- если я надоедаю Вам всем этим,-- скажите прямо. А то, пожалуй, я и еще напишу Вам.

Письма Горького к Чехову, с. 140--141; Горький, т. 28, с. 46-47.

¹ Горький видел "Дядю Ваню" на сцене Нижегородского театра 6 ноября 1898 г.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

3 декабря 1898 г. Ялта

3 дек.

Многоуважаемый Алексей Максимович, Ваше последнее письмо доставило мне большое удовольствие. Спасибо Вам от всей души, "Дядя Ваня" написан давно, очень давно;¹ я никогда не видел его на сцене. В последние годы его стали часто давать на провинциальных сценах -- быть может, оттого, что я выпустил сборник своих пьес. К своим пьесам вообще я отношусь холодно, давно отстал от театра, и писать для театра уже не хочется.

Вы спрашиваете, какого я мнения о Ваших рассказах. Какого мнения? Талант несомненный, и притом настоящий, большой талант. Например, в рассказе "В степи" он выразился с необыкновенной силой, и меня даже зависть взяла, что это не я написал. Вы художник, умный человек, Вы чувствуете превосходно, Вы пластичны, т. е. когда изображаете вещь, то видите ее и ощупываете руками. Это настоящее искусство. Вот Вам мое мнение, и я очень рад, что могу высказать Вам его. Я, повторяю, очень рад, и если бы мы познакомились и поговорили час-другой, то Вы убедились бы, как я высоко Вас ценю и какие надежды возлагаю на Ваше дарование.

Говорить теперь о недостатках? Но это не так легко. Говорить о недостатках таланта -- это все равно, что говорить о недостатках большого дерева, которое растет в саду; тут ведь главным образом дело не в самом дерева, а во вкусах того, кто смотрит на дерево. Не так ли?

Начну с того, что у Вас, по моему мнению, нет сдержанности. Вы как зритель в театре, который выражает свои восторги так несдержанно, что мешает слушать себе и другим. Особенно эта несдержанность чувствуется в описаниях природы, которыми Вы прерываете диалоги; когда читаешь их, эти описания, то хочется, чтобы они были компактнее, короче, этак в 2--3 строки. Частью упоминания о неге, шепоте, бархатности и проч. придают этим описаниям некоторую риторичность, однообразие -- и расхолаживают, почти утомляют. Несдержанность чувствуется и в изображениях женщин ("Мальва", "На плотах") и любовных сцен. Это не размах, не широта кисти, а именно несдержанность. Затем, частое употребление слов, совсем неудобных в рассказах Вашего типа. Аккомпанемент, диск, гармония -- такие слова мешают. Часто говорите о волнах. В изображениях интеллигентных людей чувствуется напряжение, как будто осторожность; это не потому, что Вы мало наблюдали интеллигентных людей, Вы знаете их, но точно не знаете, с какой стороны подойти к ним.

Сколько Вам лет? Я Вас не знаю, не знаю, откуда и кто Вы, но мне кажется, что Вам, пока Вы еще молоды, следовало бы покинуть Нижний и года два-три пожить, так сказать, потереться около литературы и литературных людей; это не для того, чтобы у нашего петуха поучиться и еще более навостриться², а чтобы окончательно, с головой влезть в литературу и полюбить ее; к тому же провинция рано старит. Короленко, Потапенко, Мамин, Эртель -- это превосходные люди; в первое время, быть может, Вам покажется скучновато с ними, но потом через год-два привыкните и оцените их по достоинству, и общество их будет для Вас с лихвой окупать неприятность и неудобство столичной жизни.

Спешу на почту. Будьте здоровы и благополучны, крепко жму Вам руку. Еще раз спасибо за письмо.

Ваш А. Чехов.

Ялта.

Письма, т. 5, с. 477--478; Акад., т . 7, с. 351--353.

¹ Возможно, Чехов имеет здесь в виду время создания пьесы "Леший" (1890), которая впоследствии была им переработала в пьесу "Дядя Ваня" (опубл. в 1897 г.).

² Чехов перефразирует слова из басни И. А. Крылова "Осел и Соловей" (1811).

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

После 6 декабря 1898 г. Н. Новгород

Славно вы написали мне, Антон Павлович, и метко, верно сказано Вами насчет вычурных слов. Никак я не могу изгнать их из своего лексикона, и еще этому мешает моя боязнь быть грубым. А потом -- всегда я тороплюсь куда-то, плохо отделываю свои вещи, самое же худшее -- я живу исключительно на литературный заработок. Больше ничего не умею делать.

Я самоучка, мне 30 лет. Не думаю, что я буду лучше, чем есть и -- дай бог удержаться на той ступени, куда я шагнул; это не высоко, но -- будет с меня. И вообще -- я фигура мало интересная.

Другое дело Вы -- талант разительно сильный. Ваше заявление о том, что Вам не хочется писать для театра, заставляет меня сказать Вам несколько слов о том, как понимающая Вас публика относится к Вашим пьесам. Говорят, напр., что "Дядя Ваня" и "Чайка" -- новый род драматического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа, Я нахожу, что это очень верно говорят. Слушая Вашу пьесу, думал я о жизни, принесенной в жертву идолу, о вторжении красоты в нищенскую жизнь людей и о многом другом, коренном и важном. Другие драмы не отвлекают человека от реальностей до философских обобщений -- Ваши делают это. Но -- простите! -- это я говорю лишние слова. Не будете Вы писать драм, будете писать рассказы, я и жизнь от этого не проигрываем. В русской литературе еще не было новеллиста, подобного Вам, а теперь Вы у нас самая ценная и крупная фигура. Хорош Мопассан, и очень я его люблю -- Вас больше его. Я вообще не знаю, как сказать Вам о моем преклонении перед Вами, не нахожу слов, и -- верьте! -- я искренен. Вы могучий талант. Желаю Вам здравствовать. А что, получили Вы приглашение писать в "Жизнь"?¹Вот славно было бы, если б Вы согласились на их условия! Соглашайтесь! В этом журнале есть очень симпатичная фигура -- В. А. Поссе, он пригласил меня, и я пошел.

Короленко я знаю, остальные, право, неинтересны.

В Петербург жить -- не поеду. Я не люблю больших городов и до литературы был бродягой. А в Петербурге я живо издохну, ибо у меня маленькая чахоточка. Жму руку.

А. Пешков.

Полевая, 20.

Письма Горького к Чехову, с. 142--1-43; Горький, т. 28, с. 51-52.

¹ С декабря 1898 г., когда В. А. Поссе стал фактическим руководителем "Жизни", журнал сделался органом "легальных марксистов". Горький почти все свои произведения этого времени печатал в "Жизни".

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

29 или 30 декабря 1898 г. Н. Новгород

Получил от Поссе письмо, он извещает меня, что Вы будете сотрудничать в "Жизни"¹.

Дорогой Антон Павлович -- для "Жизни" Вы туз козырей, а для меня Ваше согласие -- всем праздникам праздник! Рад я -- дьявольски!

Ну, Вы, конечно, знаете о триумфе "Чайки"². Вчера некто, прекрасно знающий театр, знакомый со всеми нашими корифеями сцены, человек, которому уже под 60 лет,-- очень тонкий знаток и человек со вкусом -- рассказывал мне со слезами от волнения: "Почти сорок лет хожу в театр и многое видел! Но никогда еще не видал такой удивительной еретически-гениальной вещи, как "Чайка". Это не один голос -- Вы знаете. Не видал я "Чайку" на сцене, но читал -- она написана могучей рукой! А Вы не хотите писать для театра?! Надо писать, ей-богу! Вы простите, что я так размашисто пишу, мне, право, ужасно хорошо и весело, и очень я Вас люблю, видите ли. Рад за успех "Чайки", за "Жизнь", за себя, что вот могу писать Вам, и за Вас, что Вы -- есть.

Желаю же Вам здоровья, бодрости духа, веры в себя и -- да здравствует жизнь! Не так ли?

С праздником, если не наступил еще Новый год. Крепко жму руку Вашу, талантливую Вашу руку.

А. Пешков.

Полевая, 20.

Письма Горького к Чехову, с. 146--147; Горький, т. 28, с. 53--54.

¹ В письме от 8 декабря 1898 г. В. А. Поссе пригласил Чехова сотрудничать в обновленной "Жизни" и изложил программу журнала под своей редакцией. Ответное письмо Чехова не сохранилось, о нем Поссе извещал Горького 20 декабря: "Сейчас, дорогой Алексей Максимович, получил от Чехова милое письмо с согласием сотрудничать" (Акад., т. 7, с. 745).

² Речь идет о премьере "Чайки" в МХТ 17 декабря 1898 г.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

3 января 1899 г. Ялта

3 янв.

Дорогой Алексей Максимович, отвечаю сразу на два письма. Прежде всего с Новым годом, с новым счастьем; от души, дружески желаю Вам счастья, старого или нового -- это как Вам угодно.

По-видимому, Вы меня немножко не поняли. Я писал вам не о грубости, а только о неудобстве иностранных, да коренных русских, или редкоупотребительных слов. У других авторов такие слова, как, например, "фаталистически", проходят незаметно, но Ваши вещи музыкальны, стройны, в них каждая шероховатая черточка кричит благим матом. Конечно, тут дело вкуса, и, быть может, во мне говорит лишь излишняя раздражительность или консерватизм человека, давно усвоившего себе определенные привычки. Я мирюсь в описаниях с "коллежским асессором" и с "капитаном второго ранга", но "флирт" и "чемпион" возбуждают (когда они в описаниях) во мне отвращение.

Вы самоучка? В своих рассказах вы вполне художник, притом интеллигентный по-настоящему. Вам менее всего присуща именно грубость, Вы умны и чувствуете тонко и изящно. Ваши лучшие вещи "В степи" и "На плотах" -- писал ли я Вам об этом? Это превосходные вещи, образцовые, в них виден художник, прошедший очень хорошую школу. Не думаю, что я ошибаюсь. Единственный недостаток -- нет сдержанности, нет грации. Когда на какое-нибудь определенное действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация. В ваших же затратах чувствуется излишество.

Описания природы художественны; Вы настоящий пейзажист. Только частое уподобление человеку (антропоморфизм), когда море дышит, небо глядит, степь нежится, природа шепчет, говорит, грустит и т. п.,-- такие уподобления делают описания несколько однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными; красочность и выразительность в описаниях природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как "зашло солнце", "стало темно", "пошел дождь" и т. д.,-- и эта простота свойственна Вам в сильной степени, как редко кому из беллетристов.

Первая книжка обновленной "Жизни"¹ мне не понравилась. Это что-то несерьезное. Рассказ Чирикова наивен и фальшив, рассказ Вересаева -- это грубая подделка под что-то, немножко под Вашего супруга Орлова², грубая и тоже наивная. На таких рассказах далеко не уедешь. В Вашем "Кирилке" все портит фигура земского начальника, общий тон выдержан хорошо. Не изображайте никогда земских начальников. Нет ничего легче, как изображать несимпатичное начальство, читатель любит это, но это самый неприятный, самый бездарный читатель. К фигурам новейшей формации, как земский начальник, я питаю такое же отвращение, как к "флирту" -- и потому, быть может, я не прав. Но я живу в деревне, я знаком со всеми земскими начальниками своего и соседних уездов, знаком давно и нахожу, что их фигуры и их деятельность совсем нетипичны, вовсе неинтересны -- и в этом, мне кажется, я прав.

Теперь о бродяжестве. Это, т. е. бродяжество, очень хорошая, заманчивая штука, но с годами как-то тяжелеешь, присасываешься к месту. А литературная профессия сама по себе засасывает. За неудачами и разочарованиями быстро проходит время, не видишь настоящей жизни, и прошлое, когда я был так свободен, кажется уже не моим, а чьим-то чужим.

Принесли почту, надо читать письма и газеты. Будьте здоровы и счастливы. Спасибо Вам за письма, за то, что благодаря Вам наша переписка так легко вошла в колею.

Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 479--481; Акад., т. 8, с. 11--12.

¹ В первой, январской книжке "Жизни" за 1899 г. были напечатаны очерк Горького "Кирилка", повесть В. Вересаева "Конец Андрея Ивановича", рассказ Е. Чирикова "Чужестранцы" и др.

² Персонаж рассказа Горького "Супруги Орловы".

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 6 и 15 января 1899 г. Н. Новгород

Хорошо мне! В славном Вашем письме чертовски много содержания, и лестного и грустного для меня. Чую в нем облик Вашей души, он мне кажется суровым и увеличивает мое искреннее преклонение пред Вами. Желаю Вам здоровья и бодрости духа.

Неутешительно, но верно то, что Вы говорите о "Жизни", Чирикове и "Кирилке", да, это так: "Жизнь" пока не серьезна, Чириков -- наивен, о "Кирилке" можно сказать, что он совсем не заслуживает никакого разговора. По поводу Вересаева -- не согласен. Не считаю я этого автора человеком духовно богатым и сильным, но после его "Без дороги"¹ -- Андрей Иванович, кажется, лучшее, что он дал до сей поры. Тем не менее для "Жизни" этого мало. Дайте вы, Антон Павлович, что-нибудь ей! Очень прошу Вас об этом, ибо "Жизнь" эта весьма мне дорога. Почему? Потому, видите ли, что есть в ней один знакомый мне человек, В. Л. Поссе, большая энергия, которая может быть очень плодотворной для жизни нашей, бедной всем хорошим. Нужно поддержать его на первых порах, нужно дать ему разыграться во всю силу души. Помимо этого,-- для меня главного,-- "Жизнь" имеет тенденцию слить народничество и марксизм в одно гармоничное целое. Такова, по крайней море вначале, была ее задача. Теперь марксисты, которые обещали участвовать в ней, провели Поссе за нос и основали свой журнал "Начало"². Я всех этих дел не понимаю. Скажу откровенно, что не лестно думаю я о питерских журналистах, думаю, что все эти их партии -- дело маложизненное, в котором бьется гораздо больше личного самолюбия не очень талантливых людей, чем душ, воспламененных желанием строить новую, свободную для человека жизнь на обломках старой, тесной. Мне, знаете, иногда хочется крикнуть на них, эдаким здоровым криком возмущенного их мелочностью сердца. Вот я какой грозный. Но -- дайте теперь же в "Жизнь" что-нибудь Ваше, она принимает какие угодно условия от Вас. Подумайте -- вдруг по толчку Вашему и дружным усилиям других возникнет журнал, на самом деле интересный и серьезный? Это будет славно!.. Если это будет. А теперь -- Вы простите! -- буду говорить о себе, по поводу Вашего письма. Мне, видите ли, нужно говорить о себе почему-то, и хоть я не думаю, что Вам нужно об этом слушать,-- все-таки буду говорить.

Вы сказали, что я неверно понял Ваши слова о грубости,-- пускай! Пусть я буду изящен и талантлив и -- пусть меня черт возьмет! В свое изящество и талантливость я не поверю даже и тогда, если Вы еще раз скажете мне об этом, и два, и десять раз. Вы сказали, что я умен -- тут я смеялся. Мне от этого стало и весело и горько. Я -- глуп, как паровоз. С десяти лет я стою на своих ногах, мне некогда было учиться, я все жрал жизнь и работал, а жизнь нагревала меня ударами своих кулаков и, питая меня всем хорошим и дурным, наконец -- нагрела, привела в движение, и вот я -- лечу. Но рельс подо мной нет, я свежо чувствую и не слабо, думать же -- не умею,-- впереди ждет меня крушение. Уподобление, ей-богу, недурное! Момент, когда я зароюсь носом в землю,-- еще не близок, да если б он хоть завтра наступил, мне все равно, я ничего не боюсь и ни на что не жалуюсь. Но бывают минуты, когда мне становится жалко себя -- такая минута сейчас вот наступила,-- и я говорю о себе кому-нибудь, кого я люблю. Такого сорта разговор я называю омовением души слезами молчания, потому, видите ли, что хоть и много говоришь, но -- глупо говоришь и никогда не скажешь того, чем душа плачет. Вам говорю -- помимо того, что люблю Вас, еще и потому, что знаю,-- Вы есть человек, которому достаточно одного слова, для того чтоб создать образ, и фразы, чтоб сотворить рассказ, дивный рассказ, который ввертывается в глубь и суть жизни, как бур в землю. Если мы встретимся -- я не посмею сказать Вам о Вас ни слова, ибо не сумею сказать так, как хочу, а теперь, издали, мне легко воздать Вам должное. У Вас же -- нет причин и права отказываться от дани, которую приносит Вам человек, плененный мощью Вашего таланта. Я -- фантазер по природе моей, и было время, когда я представлял Вас себе стоящим высоко над жизнью. Лицо у Вас бесстрастно, как лицо судьи, и в огромных глазах отражается все, вся земля, и лужи на ней, и солнце, сверкающее в лужах, и души людские.

Потом я увидал Ваш портрет, это был какой-то снимок с фотографии. Я смотрел на него долго и ничего не понял. Ну, ладно, будет. Верьте мне, я могу сочинить, но лгать не умею и никогда никому не льщу. А если Вы так мощно волнуете душу мою -- не я виноват в этом, и -- почему не сказать мне Вам самому о том, как много Вы значите для меня?

Вот что, Антон Павлович, будьте добры, пришлите мне Ваш портрет и одну из Ваших книжек. Для меня это будет хорошо.

Пожалуйста!

Крепко жму Вам руку, здоровья Вам! здоровья и бодрости духа и желания работать больше,

А. Пешков.

Нижний, Полевая, 20.

Письма Горького к Чехову, с. 147--149; Горький, т. 28, с. 55-57.

¹ Повесть (1895) В. В. Вересаева.

² Журнал "Начало" под ред. П. В. Струве и М. И. Туган-Барановского, орган так называемого "легального марксизма". Выходил в январе -- мае 1899 г., после чего был закрыт правительством.

ЧЕХОВ -- A. M. ГОРЬКОМУ

18 января 1899 г. Ялта

18 янв.

Сегодня, Алексей Максимович, я послал Вам свою фотографию. Это снимал любитель, человек угрюмый и молчаливый. Я смотрю на стену, ярко освещенную солнцем, и потому морщусь. Простите, лучшей фотографии у меня нет. Что касается книг, то я давно уже собираюсь послать Вам их, но меня все удерживает такое соображение: в этом году начнут печатать полное собрание моих рассказов, и будет лучше, если я пошлю Вам именно это издание, исправленное и сильно дополненное.

Что Вы со мной делаете?! Ваше письмо насчет "Жизни" и письмо Поссе пришло, когда уж я дал согласие, чтобы в "Начале" выставили мою фамилию. Была у меня М. И. Водовозова, пришло письмо от Струве¹ -- и я дал свое согласие, не колеблясь ни одной минуты.

Готового у меня нет ничего; что было, все уже роздано, что будет -- уже обещано. Я хохол и страшно ленив поэтому. Вы пишете, что я суров. Я не суров, а ленив -- все хожу и посвистываю.

Пришлите и Вы мне свой портрет. Ваши строки насчет паровоза, рельсов и носа, въехавшего в землю, очень мило, но несправедливо. Врезываются в землю носами не оттого, что пишут; наоборот, пишут оттого, что врезываются носами и что идти дальше некуда.

Не приедете ли Вы в Крым? Если Вы больны (говорят, что у Вас легочный процесс), то мы бы Вас полечили тут.

Крепко жму Вам руку. Подробный ответ насчет "Жизни" напишу Поссе.

Ваш А. Чехов.

Вересаев талантлив, но груб -- и, кажется, умышленно. Груб зря, без всякой надобности. Но, конечно, он гораздо талантливее и интереснее Чирикова.

Письма, т. 5, с. 481--482; Акад., т. 8, с. 25.

¹ М. И. Водовозова (письмо от 13 февраля 1899 г.) и П. Б. Струве (письмо от 12 января 1899 г.) просили Чехова принять участие в журнале "Начало". Произведений Чехова в этом журнале не появилось.

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

После 21 января 1899 г. Н. Новгород

Спасибо, Антон Павлович, за карточку.

Вот Вам моя, с присовокуплением Максимки, моего сына, философского человека, полутора лет от роду. Это самая лучшая штука в моей жизни. Есть ли у Вас такие штучки? Рад за Вас, если есть.

И еще спасибо Вам за обещание прислать мне Ваши книги -- только не забудьте, пожалуйста, сделать это.

Прекрасная мысль пришла Вам в голову -- издать полное собрание Ваших рассказов. Это хорошо тем, что заставит критику объясниться с публикой и изменить Вашу оценку.

Я -- больше читатель, чем писатель, и знаю, что хотя читают Вас так много, как, кажется, еще никого не читали -- говорю об обилии изданий,-- но понимают Вас все же плохо.

Было некогда брошено в публику авторитетное слово о Чехове, который с "холодной кровью пописывает"¹, и наша публика, которая всегда ленива думать и не могла сама установить правильного к Вам отношения,-- приняла это слово на веру и очень была рада, что ей подсказали взгляд на Вас. Поэтому она недостаточно внимательно читает Ваши рассказы и, воздавая должное их внешности,-- мало понимает их сердце и его голос.

Выйдет полное собрание -- и вызовет иную оценку Ваших работ. И я, грешный, тоже буду писать о Вас, так буду писать, как Лемэтр это делает,-- буду говорить о впечатлении, об языке Вашем, об артистической внешности каждой Вашей вещи и о ее смысле, как я его чувствую. Ничего не имеете против?

Легочный процесс у меня есть, но пустяковый, и с ним можно в Нижнем жить. Поехать и увидеть Вас -- это хорошо бы, но есть целая куча обстоятельств, не позволяющих мне сделать это.

Тороплюсь на почту.

Желаю Вам доброго здоровья.

Ваш А. Пешков.

Полевая, 20.

Письма Горького к Чехову, с. 151--152; Горький, т. 28, С. 58.

¹ Горький имеет в виду слова Н. К. Михайловского в его статье "Об отцах и детях и о г. Чехове" (впервые, под заглавием "Письма о разных разностях. IX" -- в газете "Русские ведомости", 1890, No 104, 18 апреля): "Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодной кровью почитывает".

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

23 апреля 1899 г. Н. Новгород

Христос воскресе!

Дорогой Антон Павлович!

Выехал я из Ялты -- после некоторой возни с начальством¹ -- и в субботу в 6.40 вечера был в Москве. Московский адрес ваш я потерял, встретил Корш на вокзале -- забыл ее спросить. Помню -- Дмитровка и -- только. Шлялся по Москве, был в Кремле у заутрени, был на Воробьевых горах и вечером уехал в Нижний. Ехал в одном поезде с Поссе и еще одним знакомым, всю ночь не спал, настроение было -- отвратительное... Выхожу в Нижнем на вокзал -- смотрю, идет жена с Поссе и Жуковским. Даже зло взяло, когда узнал, что мы ехали все в одном вагоне и не видали друг друга. Не надеюсь, что это письмо найдет Вас. Но все-таки говорю: рад я, что встретился с Вами, страшно рад! Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел. Как это хорошо, что Вы умеете считать литературу первым и главным делом жизни. Я же, чувствуя, что это хорошо, не способен, должно быть, жить, как Вы,-- слишком много у меня иных симпатий и антипатий. Я этим огорчен, но не могу помочь себе.

Я очень прошу Вас не забывать обо мне. Будем говорить прямо -- мне хочется, чтобы порой Вы указали мне мои недостатки, дали совет, вообще -- отнеслись бы ко мне как к товарищу, которого нужно учить.

Еще в Ялте я хотел сказать Вам об этом,-- просить Вас,-- но мне говорить труднее, чем писать. Я все-таки говорил это намеками, и быть может, Вы уже поняли меня тогда еще.

Напишите драму, Антон Павлович. Ей-богу, это всем нужно. Кстати -- о драме, о другой. В Москве я ночевал у Тимковского. Это образованный и, кажется, умный человек, настроение у него мрачное, он любит философствовать и изучал философию. Посмотрев на него и послушав его речей, я пожалел о том, что Вы не прочитали драму его до конца. Я очень хотел бы слышать, что Вы сказали б о ее "идее"².

А Поссе все просит Вас дать что-нибудь для "Жизни". Говоря по совести -- мне тоже хотелось бы этого. Поссе очень любит Вас и гордился бы Вашим участием в журнале. Читали вы статью Соловьева о Вас?³ Мне она не нравится там, где он о Вас говорит, а вообще -- бойкая статья и даже веселая. Но, однако, когда же явится настоящая критика? В конце концов, статья Соловьева поддерживает и укрепляет мое намерение писать о Вас, не потому, что я "настоящую критику" создать способен, а потому, что могу глубже взять, чем Соловьев.

А предварительно я напишу порядочный рассказ и посвящу его Вам. Вы ничего не имеете против этого? Скажите.

До свидания! Желаю Вам всего доброго. Не худо было бы, если б Вы скорее уехали в Крым, а то, наверное, и в Москве у Вас погода столь же гадка, как здесь.

Крепко жму руку.

Ваш А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 153--154; Горький, т. 28, с. 73-74.

¹ Горький состоял в это время под надзором полиции (см. коммент. к его писвму от 28 апреля 1899 г.). Получив от министерства внутренних дел разрешение на поездку для лечения, писатель пробыл в Ялте с середины марта до середины апреля 1899 г., где часто виделся с Чеховым. О встречах с Горьким Чехов писал Л. А. Авиловой 23 марта и В. В. Розанову 30 марта. Горький писал Е. П. Пешковой в начале апреля: "Мы поедем вместе с Чеховым. Он очень определенно высказывает большую симпатию ко мне, очень много говорит мне таких, вещей, каких другим не скажет, я уверен. Меня крайне трогает его доверие ко мне, и вообще я сильно рад, очень доволен тем, что он, которого я считаю талантом огромным и оригинальным, писателем из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества,-- он видит во мне нечто, с чем считается. Это не только лестно мне, это крайне хорошо, ибо способно заставить меня относиться к самому себе строже, требовательнее. Он замечательно славно смеется -- совсем по-детски. Видимся мы ежедневно" (Горький, т. 28, с. 70--71).

² Драма Н. И. Тимковского "Сильные и слабые", позднее опубликованная в журнале "Русская мысль" (1900, февраль -- март).

³ Две первые главы статьи Е. А. Соловьева (Андреевича) "Антон Павлович Чехов" ("Жизнь", 1899, апрель).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

25 апреля 1899 г. Москва

25 апрель.

О Вас, драгоценный Алексей Максимович, ни слуху ни духу. Где Вы? Что поделываете? Куда собираетесь?

Третьего дня я был у Л. И. Толстого; он очень хвалил Вас, сказал, что Вы "замечательный писатель". Ему нравятся Ваша "Ярмарка" и "В степи" и не нравится "Мальва". Он сказал: "Можно выдумывать все что угодно, но нельзя выдумывать психологию, а у Горького попадаются именно психологические выдумки, он описывает то, чего не чувствовал". Вот Вам. Я сказал, что когда Вы будете в Москве, то мы вместе приедем к Льву Николаевичу.

Когда Вы будете в Москве? В четверг идет "Чайка", закрытый спектакль для моей особы¹. Если Вы приедете, то я дам Вам место. Мой адрес: Москва, Малая Дмитровка, дом Шешкова, кв. 14 (ход с Дегтярного пер.). После 1-го мая уезжаю в деревню (Лопасня Моск. г.).

Из Петербурга получаю тяжелые, вроде как бы покаянные письма², и мне тяжело, так как я не знаю, что отвечать мне, как держать себя. Да, жизнь, когда она не психологическая выдумка, мудреная штука.

Черкните 2--3 строчки. Толстой долго расспрашивал о Вас, Вы возбуждаете в нем любопытство. Он, видимо, растроган.

Ну, будьте здоровы, жму крепко руку. Поклонитесь Вашему Максимке.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 482--483; Акад., т. 8, с. 157--158.

¹ См. переписку с Немировичем-Данченко, с. 162.

² Письма от А. С. Суворина по поводу состоявшегося над ним суда чести в Союзе взаимопомощи русских писателей (см. т. I, с. 267--269).

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

28 апреля 1899 г. Н. Новгород

В том, что оба мы одновременно написали друг другу, есть что-то славное. И письмо Ваше тоже славное.

Ну, знаете ли, вот уж не думал я, что Лев Николаевич так отнесется ко мне! Хорошо Вы сделали, что поговорили с ним о Горьком и сказали это Горькому. Давно хотел я знать, как смотрит на меня Толстой, и боялся знать это; теперь узнал и проглотил еще каплю меда. В бочку дегтя, выпитого мной, таких капель только две попало -- его да Ваша. Больше и не надо мне. Мне хочется, чтоб Вы прочитали статью Волынского о Вас в последней книге "Северного вестника" -- за октябрь, ноябрь, декабрь. Мне понравилось, несмотря на вздутый -- по обыкновению -- язык. Потом еще о Вас написал Франко, галициец, в своей газете -- говорят, удивительно задушевно написано¹. Мне пришлют газету,-- хотите -- перешлю Вам.

А приехать в Москву -- не могу. Начальство, узнав, что я ночевал в Москве, поднимает из-за этого историю; хотя, наверное, ничего не выйдет, ибо дело, к которому я привлечен, скоро кончится². В худшем случае меня пошлют года на два в Вологду или Вятку, вероятнее -- никуда не пошлют. Невозможность до четверга устроить приезд в Москву и злит и обижает меня до бешенства и до слез. Вы не поверите, как это гнусно -- жить под надзором. К вам приходит полицейский, он сидит у вас и тоже смущен своей подлой обязанностью, и ему тяжело, как и вам. Он имеет право спрашивать о всем, о чем хочет -- кто это у вас был? Откуда он, куда, зачем? Но он не спрашивает ничего, ибо уверен, что вы солжете ему, и эта его уверенность возмущает вас, оскорбляет. Но будет об этом.

Мне даже подумать больно о том, как, приехав в Москву, я пошел бы с Вами смотреть "Чайку". Ни за что бы я не сел в театре рядом с Вами! Вы так именно и сделайте -- гоните прочь от себя всех, сидите один и смотрите -- непременно один. И -- дорогой мой Антон Павлович! -- напишите мне потом о Вашем впечатлении от пьесы, пожалуйста, напишите! Это ничего, что она Ваша, пишите,-- понравится она Вам на сцене и что, какое место нравится более всего? Очень прошу! И как играли, расскажите. Мне почему-то кажется, что Вы будете смотреть на "Чайку" как на чужую -- и она сильно тронет Вас за сердце.

Потом, Ант. Павлович,-- не вздумаете ли вы приехать в Нижний? Как здесь красиво теперь, как мощно разлилась река! Приезжайте! У меня большая квартира, и Вы остановились бы у нас. Моя жена -- маленький, простенький и миленький человечек -- страшно любит Вас, и когда я рассказал ей, что Вы одиноки,-- ей это показалось несправедливостью и обидой, так что у все даже слезы сверкнули за Вас. Приезжайте, мы встретим Вас -- как родного. Я буду надеяться. И привезите мне часы -- это нехорошо, что я напоминаю, но пусть будет нехорошо! Только выгравируйте на крышке Ваше имя -- для чего это? Так, хочется почему-то.

Письма Горького к Чехову, с. 156--157; Горький, т. 28, с. 74-76.

¹ Статья И. Я. Франко, о которой упоминает Горький, не найдена.

² Горького арестовали в мае 1898 г. по делу тифлисского революционного кружка; 12 мая он был доставлен в Тифлис, посажен в Метохский тюремный замок, однако 31 мая "за недостаточностью улик" освобожден и выслан под надзор полиции в Самару, а затем в Нижний Новгород. Надзор полиции был прекращен в июле 1899 г.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

29 апреля 1899 г. Н. Новгород

Мне думается, я понимаю то, что Вы переживаете, читая письма из Петербурга. Мне, знаете, все больше жаль старика¹ -- он, кажется, совершенно растерялся. А ведь у него есть возможность загладить -- нет,-- даже искупить все свои вольные и невольные ошибки. Это можно бы сделать с его талантом и уменьем писать -- стоит только быть искренним, широко искренним, по-русски, во всю силу души! Мы все любим каяться и любим слушать покаяние -- пусть бы он крикнул.-- ну, да! я виноват! Я виноват -- каюсь! Но вы ли судьи мне? Вам ли кидать грязью в меня? Пред собой самим громко, каюсь, но не пред вами, рабы праведности! Вы -- души презренные, людишки трусливые и не ошибались лишь потому, что всю жизнь в страхе дрожите, даже пред возможностью ошибки. Завоевав себе маленькое место в жизни, крошечную трибуну,-- вы на ней -- истуканы добродетели, но не врачи и судьи пороков.

Я бы так сделал, ей-богу! Я бы сердце себе разорвал без жалости, но кровь моего сердца горела бы на щеках многих и многих людей. Позорными пятнами горела бы -- ибо я не пощадил бы.

Нигде нет стольких раскаявшихся разбойников и злодеев, как в нашей стране,-- пусть старик вспомнит это.

Мне очень хотелось бы что-нибудь сказать Вам такое, что облегчило бы Ваше положение по отношению к нему, и дорого бы я дал за возможность сказать это -- но ничего не умею. Что тут скажешь? Вы видите в нем больше, чем все, Вам он, может быть, даже дорог. Наверное, Вам больно за него -- но простите! Может, это и жестоко -- оставьте его, если можете. Оставьте его самому себе -- Вам беречь себя надо. Это все-таки -- гнилое дерево, чем можете Вы помочь ему? Только добрым словом можно помочь таким людям, как он, но если ради доброго слова приходится насиловать себя -- лучше молчать. Простите, говорю. Я, кажется, написал не то, что думал, и не так, как надо. Очень хочется, чтоб все это скорее кончилось для Вас.

Здесь публика возмущена смертью студента Ливена, который сжег себя в тюрьме². Я знал его, знаю его мать, старушку.

Хоронили здесь этого Ливена с помпой и демонстративно, огромная толпа шла за гробом и пела всю дорогу. Умница наш губернатор ничему не помешал, и все кончилось прекрасно. Возмущение разрядилось в пространство. Но мать хочет жаловаться царю. И в этом ей помогают.

Крепко жму руку Вашу.

Может быть, Вы приедете?

А. Пешков.

Стал читать рассказы Бунина. Порой у него совсем недурно выходит, но замечаете ли Вы, что он подражает Вам? "Фантазер"³, по-моему, написан под прямым влиянием Вашим, но это не хорошо выходит. Вам и Мопассану нельзя подражать. Но у этого Бунина очень тонкое чутье природы и наблюдательность есть. Хороши стихи у него -- наивные, детские и должны очень нравиться детям.

А. П.

Письма Горького к Чехову, с. 159--160; Горький, т. 28, с. 76-77.

¹ А. С. Суворина. Свое отношение к издателю "Нового времени" Горький выразил в "Открытом письме к А. С. Суворину" ("Жизнь", 1899, No 3): "Он (Суворин) давно уже сумел осуществить "краткую программу для успеха", нажил большую газету, но в ней не пишет так прямо и остро, как некогда писал... Бесцветна и скучна его речь в наши дни. И хотя порой звучат в ней слезы -- это лисьи слезы, слезы старой, умудренной жизнью лисы... Не чувствуете ли Вы, старый журналист, что пришла для Вас пора возмездия за все, что Вы и Ваши бойкие молодцы печатали на страницах "Нового времени"?

² Студент Герман Ливен, арестованный по обвинению в политическом преступлении, в апреле 1899 г. сжег себя в тюрьме. Горький написал об этом рассказ (опубликован в 1936 году -- Письма Горького к Чехову, с. 53--62). В 1901 г. Горький участвовал в составлении прокламации по поводу годовщины смерти Ливена.

³ Этот рассказ напечатан в сборнике И. А. Бунина "На край света и другие рассказы" (СПб., 1897).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

9 мая 1899 г. Мелихово

Лопасня Моск. г. 9 май.

Драгоценный Алексей Максимович, посылаю Вам пьесу Стринберга "Графиня Юлия". Прочтите ее и возвратите по принадлежности: Петербург, Елене Михайловне Юст¹, Пантелеймоновская, 13/15.

Охоту с ружьем когда-то любил, теперь же равнодушен к ней². "Чайку" видел без декораций; судить о пьесе не могу хладнокровно, потому что сама Чайка играла отвратительно, все время рыдала навзрыд, а Тригорин (беллетрист) ходил по сцене и говорил, как паралитик; у него "нет своей воли"; и исполнитель понял это так, что мне было тошно смотреть. Но в общем ничего, захватило. Местами даже не верилось, что это я написал³.

Буду очень рад познакомиться со свящ. Петровым. Я о нем уже читал. Если он будет в Алуште в начале июля, то устроить свидание будет нетрудно. Книги его я не видел⁴.

Живу у себя в Мелихове. Жарко, кричат грачи, приходят мужики. Пока нескучно.

Я купил себе часы золотые, но банальные.

Когда Вы в Лопасню?

Ну, будьте здоровы, благополучны, веселы. Не забывайте, пишите хотя изредка.

Если вздумаете писать пьесу, то пишите и потом пришлите прочесть. Пишите и держите в секрете, пока не кончите, иначе собьют Вас, перешибут настроение.

Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 5, с. 483--484 (с пропусками); сб. "М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи и высказывания". М.--Л., 1937, с. 28; Акад., т. 8, с. 169--170.

¹ Пьесу Ю.--А. Стриндберга "Графиня Юлия" Чехов получил от Е. М. Шавровой-Юст в ее переводе. В ответном письме от 12 или 13 мая Горький писал: "Драму прочитал и отправил ее Юст. Спасибо Вам за заботу о моей голове! Хорошо Вы это делаете" (Горький, т. 28, с. 77--78).

² Получив в подарок от Чехова часы, Горький писал 5 мая 1899 г.: "И я тоже хочу подарить Вам что-нибудь, но не знаю, что? Найду. Скажите, охотник Вы? Т. е. любите охоту с ружьем?" (Горький и Чехов, с. 41).

³ Об отношении Чехова к постановке "Чайки" в МХТ см. переписку с Немировичем-Данченко, с. 180.

⁴ В письме от 5 мая 1899 г. Горький рекомендовал Чехову книгу Г. С. Петрова "Евангелие, как основа жизни" -- "славную и странную книжку. Славную -- в ней много души, ясной и глубоко верующей души, а странную тем, что ее написал поп и так написал, как вообще попы не пишут" (Горький и Чехов, с. 41). Отзыв Чехова о книге Петрова см. в его письмо к А. С. Суворину от 19 августа 1899 г. Встреча Чехова с Петровым произошла 1 июня 1902 г.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

26 или 28 августа 1899 г. Н. Новгород

Дорогой Антон Павлович!

Сейчас прочитал в "Жизни" статью Соловьева о Вас¹. Недоволен, хотя по адресу Михайловского он дельно говорит. Недурно о "Дяде Ване", но все это не то, что надо. Затем Соловьев не прав там, где говорит о Вашем счастье. В общем -- он легковесен.

Антон Павлович! Разрешите мне посвятить Вам "Фому" в отдельном издании? Если это будет Вам приятно -- разрешите, пожалуйста. Не будет -- так и скажите -- не надо. Я не самолюбив, и Ваш отказ отнюдь не обидит меня. Ответьте поскорее, очень прошу. Говоря по совести -- сорвался с "Фомой". Но вышло так, как я хотел, в одном: Фомой я загородил Маякина, и цензура не тронула его. А сам Фома -- тускл. И много лишнего в этой повести. Видно, ничего не напишу я так стройно и красиво, как "Старуху Изергиль" написал.

Гиляровский прислал мне книжку стихов², и мне странно было видеть, что она такая тоненькая. Стихи хуже автора. Он пишет мне, и так славно, черт! В Москве зайду к нему и напьюсь с ним вплоть до райских видений. В Москву хочу попасть так, чтобы увидать "Чайку" или "Дядю Ваню". Написал Гиляровскому, который должен все знать и все уметь, чтоб он мне устроил все это -- известил бы, когда будет поставлено то или другое, и достал бы место.

Еду в Питер в сентябре, везу больную тещу в клинику и одного мальчика к Штиглицу. Сам -- здорово кашляю. "Фому" дописал и очень рад.

Если увидите Средина или Ярцева, кланяйтесь. Кстати -- обругайте их. Что они, точно мертвые? Думаю, что в Ялту попаду в конце сентября, если кашель не усилится и не погонят меня раньше. В глубине души я -- за кашель, ибо в Питер ехать не хочется. Хоть Вы и хвалите его, но я все-таки скверно о нем думаю. Небо там страдает водянкой, люди -- самомнением, а литераторы и тем и другим вместе. Сколько там литераторов? Я думаю -- тысяч 50. Остальные люди -- или министры, или чухонцы. Все женщины -- врачи, курсистки и вообще -- ученые. Когда петербургскую женщину укусит муха, то она, муха, тотчас же умирает от скуки. Все это -- страшно мне.

А видеть Вас очень хочется. И потом пожно поговорить с Вами по поводу одного дела. Всячески нужно в Ялту. Здесь с 20 июля наступила осень, льют дожди, дует ветер, грязно, холодно. Скучно! На днях я развлекался тем, что ходил к одной хорошенькой барыне. Она -- дантистка. Она мне зубы рвала, а я ей ручки целовал. Ужасно ловко целовать ручки у дантисток! Вы попробуйте-ка! Но -- это дорого стоит: она и зубы повырывает, да еще деньги за поцелуй возьмет. Я лишился трех зубов и больше не могу.

До свидания!

Как здоровье? Отвечайте скорее.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 175--176; Горький, т. 28, с. 92--93.

¹ Окончание (главы III и IV) статьи Е. А. Соловьева (Андреевича) "Антон Павлович Чехов" ("Жизнь", 1899, август).

² Сборник стихов В. А. Гиляровского "Забытая тетрадь" (М., 1896).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

3 сентября 1899 г. Ялта

3 сент.

Драгоценный Алексей Максимович, здравствуйте еще раз! Отвечаю на Ваше письмо.

Во-первых, я вообще против посвящений чего бы то ни было живым людям. Я когда-то посвящал и теперь чувствую, что этого, пожалуй, не следовало бы делать. Это вообще. В частности же посвящение мне "Фомы Гордеева" не доставит мне ничего, кроме удовольствия и чести. Только чем я заслужил сие? Впрочем, Ваше дело судить, а мое дело только кланяться и благодарить. Посвящение делайте, по возможности, без излишних словес, т. е. напишите только: "посвящается такому-то" -- и будет¹. Это только Волынский любит длинные посвящения. Вот Вам практический совет еще, если желаете: печатайте больше, этак не меньше 5--6 тысяч. Книжка шибко пойдет. Второе издание можно печатать одновременно с первым. Еще совет: читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: "человек сел на траву"; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: "высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь". Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду. За сим еще одно: Вы по натуре лирик, тембр у Вашей души мягкий. Если бы Вы были композитором, то избегали бы писать марши. Грубить, шуметь, язвить, неистово обличать -- это не свойственно Вашему таланту. Отсюда Вы поймете, если я посоветую Вам не пощадить в корректуре сукиных сынов, кобелей и пшибздиков, мелькающих там и сям на страницах "Жизни"².

Ждать Вас в конце сентября? Отчего так поздно? Зима в этом году начнется рано, осень будет короткая, надо спешить.

Ну-с, будьте здоровы. Оставайтесь живеньки-здоровеньки.

Ваш А. Чехов.

В Художеств. театре спектакли начнутся 30-го сентября. "Дядя Ваня" пойдет 14 октября³. Лучший Ваш рассказ -- "В степи".

Письма, т. 5, с. 488--489; Акад., т. 8, с. 258--259.

¹ Роман "Фома Гордеев" в отдельном издании вышел с посвящением: "Антону Павловичу Чехову. М. Горький". Редакция журнала "Жизнь" послала Чехову в феврале 1900 г. экземпляр романа в роскошном переплете.

² Горький ответил после 6 сентября 1899 г.: "Спасибо, Антон Павлович, за советы! Ценю их глубоко и воспользуюсь ими непременно. Великолепно Вы относитесь ко мне, ей-богу! Приеду -- и наговорю Вам -- не знаю чего, но -- от всей души. Спасибо!" (Горький, т. 28, с. 94).

³ Премьера пьесы "Дядя Ваня" в Художественном театре состоялась 26 октября 1899 г.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

25 ноября 1899 г. Ялта

25 ноябрь.

Здравствуйте, милый Алексей Максимович, большущее вам спасибо за книгу¹. Некоторые рассказы я уже читал, некоторых же еще не читал -- вот мне и удовольствие в моей скучной провинциальной жизни! А когда выйдет "Фома Гордеев"? Я читал его только урывками, а хотелось бы прочесть целиком, в два-три залпа.

Ну-с, пишу для "Жизни" повесть, для январской книжки². Получил письмо от Дороватовского³ с просьбой прислать портрет для книги. Больше же нет никаких литературных новостей.

Ваша книжка издана хорошо.

Я поджидал Вас все время и махнул рукой, не дождавшись. Идет в Ялте снег, сыро, дуют ветры. Но местные старожилы уверяют, что еще будут красные дни.

Одолевают чахоточные бедняки. Если бы я был губернатором, то выслал бы их административным порядком, до такой степени они смущают мое сытое и теплое спокойствие!

Видеть их лица, когда они просят, и видеть их жалкие одеяла, когда они умирают,-- это тяжело. Мы решили строить санаторию, я сочинил воззвание; сочинил, ибо не нахожу другого средства⁴. Если можно, пропагандируйте сие воззвание через нижегородские и самарские газеты, где у вас есть знакомства и связи⁵. Может быть, пришлют что-нибудь. Третьего дня здесь в приюте для хроников, в одиночестве, в забросе умер поэт "Развлечения" Епифанов⁶, который за 2 дня до смерти попросил яблочной пастилы, и когда я принес ему, то он вдруг оживился и зашипел своим больным горлом, радостно; "Вот эта самая! Она!" Точно землячку увидел.

Вы давно уже мне ничего не писали. Что сие значит? Мне не нравится, что Вы долго жили в Петербурге -- там легко заболеть. Ну, будьте здоровы и веселы, да храпит Вас бог. Жму Вам крепко руку.

Ваш А. Чехов.

"Нижегородский листок", 1899, No 330, 1 декабря (отрывок); Письма, т. 5, с. 489--491; Акад., т. 8, с. 311--312.

¹ Вышедший в 1899 г. том III "Очерков и рассказов" Горького (изд. А. Чарушникова и С. Дороватовского), с надписью: "Дорогому Антону Павловичу от автора. М. Горький".

² "В овраге".

³ Издатель С. П. Дороватовский в телеграмме от 12 ноября и письме от 17 ноября 1899 г. просил у Чехова разрешения приложить его портрет к книге Е. А. Соловьева "Писатели-современники (Чехов, Баранцевич, Горький)". Чехов ответил согласием, однако издание не было осуществлено.

⁴ О воззвании Чехова см. коммент. к его письму Немировичу-Данченко от 24 ноября 1899 г. Текст воззвания см. Акад., Соч., т, 16.

⁵ Горький напечатал воззвание под заголовком "От А. П. Чехова" в "Нижегородском листко". Горький привел отрывок из настоящего письма, касающийся смерти Епифанова, с собственным комментарием и призывом к сбору средств на постройку санатория в Ялте (см.: Акад., т. 8, с. 587).

⁶ Из писем С. А. Епифанова к Чехову 1898--1899 гг. видно, что Чехов выплачивал ему ежемесячное пособие, а в октябре 1899 г. помог переселиться в Ялту.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

13 декабря 1899 г. Н. Новгород

Дорогой Антон Павлович!

Присланную Вами бумажку я напечатал в "Листке" и затем разослал оный по знакомым в Питер, Москву, Самару, Смоленск. Здесь в "Листок" плохо дают, до сей поры дали только 35 р. Но я сам пойду по некоторым из местных богачей и немножко сорву с них. Боюсь, что поступил неловко, напечатав в местной газете выдержку из Вашего письма о смерти Епифанова. Простите, коли так. Я рассчитывал, что этот звук щипнет людей за сердце, но, кажется, ошибся.

Как Вы живете, как здоровье?

Когда же Маркс выпустит в свет Ваши книги? Говорят, что суворинские издания уже разошлись и в магазинах отказывают требующим Ваши книги.

Был недавно в Москве и узнал там, что Вольф скупил мои книжки. Не понимаю, хорошо это или дурно. Я продал свои 3 т.¹ по 4000 = 12 000 за 1800 р.-- скажите, это хорошо или дешево? Говорят, что дешево. Но мне не верится в это, ибо оба издателя люди, кажется, хорошие.

Сегодня был у меня Телешов -- какой он здоровый! Кроме этого впечатления, я ничего не вынес из встречи с ним. Завидую его здоровью, ибо мое -- трещит по всем швам. Простите за вопрос: но не находили ли Вы, бывая в Питере, что тамошние литераторы очень зависимы от публики, что они побаиваются ее, что они, пожалуй, слитком любят популярность и главным образом на почве этой любви ненавидят друг друга?

Я все не могу еще развязаться с питерскими впечатлениями². Они были какими-то сырыми, липкими и как бы облепили мне душу. Вы можете себе представить душу одетой в сырую, тяжелую, грязную тряпку? Из таких тряпок, которыми подтирают грязь на полу? Это бывает, однако. Что Вы пишете и скоро ли кончите? Я скоро начну еще одну большую ахинею³. Буду изображать в ней мужика -- образованного, архитектора, жулика, умницу, с благородными идеями, жадного к жизни, конечно, И скоро пришлю Вам фотографию всей моей фамилии.

Какой у меня сын славный, Антон Павлович! Кабы Вы приехали посмотреть на него! А может случиться, что Вы увидите его и другим путем, ибо весьма вероятно, что зимою я принужден уже буду ехать в Ялту.

Пока -- до свидания! Всего доброго! Деньги присылать, какие есть?

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 183--184; Горький, т. 28, с. 107--108.

¹ Речь идет о втором издании "Очерков и рассказов" Горького (изд. Л. Чарушникова и С. Дороватовского).

² О своей поездке в Петербург Горький сообщал Чехову в письме, посланном около 19 октября 1899 г. (Горький, т. 28, с. 96-97).

³ Две главы из неоконченной повести Горького, напечатанные под заглавием "Мужик" в журнале "Жизнь" (1900, март, апрель). Сохранилась запись В. С. Миролюбова, отражающая отношение Чехова к этому произведению Горького (1900, март, после 16): "Чехов говорит, что Горький не хочет кончать "Мужика". "Я прочитал начало,-- все говорят одним языком, надо ему бросить такого рода писание. Критика наша не понимает и хвалит, хвалит" (ЛН, с. 519).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

2 января 1900 г. Ялта

2 янв.

Драгоценный Алексей Максимович, с Новым годом, с новым счастьем! Как поживаете, как себя чувствуете, когда приедете в Ялту? Напишите поподробней. Фотографию получил, она очень хороша, спасибо Вам большое.

Спасибо и за хлопоты насчет нашего попечительства о приезжих. Деньги, какие есть или будут, высылайте на мое имя или на имя Правления Благотворительного общества -- это все равно.

Повесть в "Жизнь" уже послана¹. Писал ли я Вам, что Ваш рассказ "Сирота" мне очень понравился и что я послал его в Москву превосходным чтецам? На медицинском факультете в Москве есть профессор А. Б. Фохт, который превосходно читает Слепцова². Лучшего чтеца я не знаю. Так вот, я ему послал Вашего "Сироту". Писал ли я Вам, что мне очень понравился в Вашем третьем томе "Мой спутник"? Это такой же силы, как "В степи". Я бы на Вашем месте из трех томов выбрал лучшие вещи, издал бы их в одном рублевом томе -- и это было бы нечто в самом деле замечательное по силе и стройности. А теперь в трех томах как-то все переболталось, слабых вещей нет, но впечатление такое, как будто эти три тома сочинялись не одним, а семью авторами -- признак, что Вы еще молоды и не перебродили.

Черкните два-три словечка. Жму крепко руку.

Ваш А. Чехов.

Средин Вам кланяется. Мы, т. е. я и Средин, часто говорим о Вас. Средин Вас любит. Его здоровье ничего себе.

Письма, т. 6, с. 1--2; Акад., т. 9, с. 8--9.

¹ "В овраге".

² Чехов слышал рассказы В. А. Слепцова ("Спевка", "В вагоне 3-го класса" и др.) в исполнении своего университетского учителя, профессора медицинского факультета Московского университета А. В. Фохта 2 мая 1899 г. (см. об этом воспоминания Г. И. Россолимо -- Чехов в восп., с. 665).

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

После 5 января 1900 г. Н. Новгород

С Новым годом!

Живу я -- нелепо, как всегда, чувствую себя отчаянно взвинченным, в Ялту поеду в конце марта, в апреле, если не захвораю раньше. Ужасно хочется жить как-нибудь иначе -- ярче, скорее,-- главное -- скорее. Недавно видел на сцене "Дядю Ваню"¹ -- изумительно хорошо сыграно было! (Я, впрочем, не знаток игры и всегда, когда мне нравится пьеса -- ее играют дивно хорошо.)

Однако -- этот "Дядя" имеет в самом себе силу заставлять и дурных актеров хорошо играть. Это -- факт, ибо -- есть пьесы, которые никак нельзя испортить игрой, и есть пьесы, которые от хорошей игры -- портятся. Недавно я видел "Власть тьмы" в Малом театре. Раньше я смеялся, слушая эту вещь, и она мне даже, нравилась немножко, а теперь -- я нахожу ее противной, карикатурной и уж никогда не пойду смотреть ее. Сему обязан -- игре хороших артистов, беспощадно оттенивших в ней все грубое, нелепое. То же и в музыке: элегию Эрнста и плохой скрипач хорошо сыграет, а у виртуоза какая-нибудь дрянненькая пьеска -- станет прямо-таки гадкой. Читал "Даму" Вашу². Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро -- насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время -- факт! Дальше Вас -- никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете. После самого незначительного Вашего рассказа -- все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И -- главное -- все кажется не простым, т. е. не правдивым. Это верно. (В Москве есть студент, Георгий Чулков,-- знаете, он весьма удачно подражает Вам, и, ей-богу, пожалуй, он -- талантливый малый.) Да, так вот,-- реализм Вы укокошите. Я этому чрезвычайно рад. Будет уж! Ну его к черту!

Право же -- настало время нужды в героическом: все хотят -- возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а было выше ее, лучше, красивее. Обязательно нужно, чтобы теперешняя литература немножко начала прикрашивать жизнь, и, как только она это начнет,-- жизнь прикрасится, т. е. люди заживут быстрее, ярче. А теперь -- Вы посмотрите-ка, какие у них дрянные глаза -- скучные, мутные, замороженные.

Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками -- возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни -- черт бы ее побрал! На меня эта Ваша "дама" подействовала так, что мне сейчас же захотелось изменить жене, страдать, ругаться и прочее в этом духе. Но -- жене я не изменил -- не с кем, только вдребезги разругался с нею и с мужем ее сестры, моим закадычным приятелем³. Вы, чай, такого эффекта не ожидали? А я не шучу -- так это и было. И не с одним мною бывает так -- не смейтесь. Рассказы Ваши -- изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, и -- уж поверьте! -- чуткий нос всегда поймает среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах "настоящего", действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе. Ну, будет, однако, а то Вы подумаете, что я это комплименты говорю.

Насчет отдельной книжки моих хороших рассказов -- это Вы великолепно удумали. Я устрою это, хотя решительно не согласен с тем, что "Спутник" -- хороший рассказ. Так ли нужно было написать на эту тему! А все-таки Вы мне, пожалуйста, перечислите те рассказы, которые один другого стоят. Ну -- "В степи", "Изергиль", "На плотах", "Спутник" -- а потом? "Челкаш"? Хорошо. "Мальва"?

Вы относитесь ко мне очень курьезно, т. е. не курьезно, а как-то удивительно нелепо. Т. е. это не Вы, должно быть, а я к Вам. Престранное впечатление производят на меня Ваши письма -- не теперь, когда я ужасно развинтился, а вообще. Очень я их люблю и прочее в том же духе. Вы простите за всю эту канитель, но дело, видите ли, в том, что всякий раз, когда я пишу Вам, мне хочется наговорить Вам чего-нибудь такого, отчего Вам было бы и весело, и приятно и вообще легче жилось на этой довольно-таки дрянной земле. За сообщение о Средине -- спасибо. Он тоже -- чертовски хорошая душа. Только я никак не могу понять -- за что он любит Тимковского. Вот задача! Поклонитесь ему, Средину.

Да, говорят, что Вы женитесь на какой-то женщине-артистке с иностранной фамилией. Не верю. Но если правда -- то я рад. Это хорошо -- быть женатым, если женщина не деревянная и не радикалка. Но самое лучшее -- дети. Ух, какой у меня сын озорник! И очень умный -- вот увидите, весной привезу его. Только научился у меня ругаться и всех ругает, а отучить я его не могу. Очень смешно -- но неприятно,-- когда маленький двухлетний шарлатан кричит матери во все горло:

-- "Сию минуту пошла прочь, анафема!"

Да еще чисто так выговаривает: ан-нафем-ма!

Однако -- до свидания! Жму руку. "Фома" мой что-то все не выходит. Читали Вы, как Вас немцы хвалят? А недавно кто-то в Питере написал, что "Дядя" лучше "Чайки"⁴. Быть может? Это дело мудреное.

Пишите, пожалуйста.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 185--187; Горький, т. 28, с. 112--114.

¹ Спектакль Художественного театра.

² Рассказ "Дама с собачкой".

³ Богдановичем А. Е.

⁴ Очевидно, П. Перцов в статье "Дядя Ваня" (Письмо из Москвы)" ("Новое время", 1899, No 8561, 28 декабря).

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

21 или 22 января 1900 г. Н. Новгород

Ну, вот и был я у Льва Николаевича¹. С той поры прошло уже восемь дней, а я все еще не могу оформить впечатления. Он меня поразил сначала своей внешностью: я представлял его не таким -- выше ростом, шире костью. А он оказался маленьким старичком и почему-то напомнил мне рассказы о гениальном чудаке -- Суворове. А когда он начал говорить -- я слушал и изумлялся. Все, что он говорил, было удивительно просто, глубоко и хотя иногда совершенно неверно -- по-моему,-- но ужасно хорошо. Главное же -- просто очень. В конце, он все-таки -- целый оркестр, но в нем не все трубы играют согласно. И это тоже очень хорошо, ибо -- это очень человечно, т. е. свойственно человеку. В сущности -- ужасно глупо называть человека гением. Совершенно непонятно, что такое -- гений?! Гораздо проще и яснее говорить -- Лев Толстой -- это и кратко и совершенно оригинально, т. е. решительно ни на что не похоже и притом -- как-то сильно, особенно сильно. Видеть Льва Николаевича -- очень важно и полезно, хотя я отнюдь не считаю его чудом природы. Смотришь на него -- и ужасно приятно чувствовать себя тоже человеком, сознавать, что человек может быть Львом Толстым. Вы понимаете? -- за человека вообще приятно. Он очень хорошо отнесся ко мне, но это, разумеется, не суть важно. Не важно и то, что он говорит о моих рассказах, а важно как-то все это, все вместе: все сказанное, его манера говорить, сидеть, смотреть на вас. Очень это слитно и могуче-красиво. Я все не верил, что он атеист, хотя и чувствовал это, а теперь, когда я слышал, как он говорит о Христе, и видел его глаза,-- слишком умные для верующего,-- знаю, что он именно атеист, и глубокий. Ведь это так?

Просидел я у него более трех часов, а потом попал в театр к третьему акту "Дяди Вани". Опять "Дядя Ваня". Опять. И еще я нарочно поеду смотреть эту пьесу, взяв заранее билет. Я не считаю ее перлом, но вижу в ней больше содержания, чем другие видят,-- содержание в ней огромное, символистическое, и по форме она вещь совершенно оригинальная, бесподобная вещь. Жаль, что Вишневский не понимает дядю, но зато другие -- один восторг! Впрочем, Астров у Станиславского немножко не такой, каким ему следует быть. Однако все они -- играют дивно! Малый театр поразительно груб по сравнению с этой труппой. Какие они все умные, интеллигентные люди, сколько у них художественного чутья! Книппер -- дивная артистка, прелестная женщина и большая умница. Как у нее хороши сцены с Соней. И Соня -- тоже прекрасно играла. Все, даже слуга -- Григорьев,-- были великолепны, все прекрасно и тонко знали, что они делают и -- ей-богу, даже ошибочное представление Вишневского о дяде Ване можно простить ему за игру. Вообще этот театр произвел на меня впечатление солидного, серьезного дела, большого дела. И как это идет к нему, что нет музыки, не поднимается занавес, а раздвигается. Я, знаете, даже представить себе не мог такой игры и обстановки. Хорошо! Мне даже жаль, что я живу не в Москве,-- так бы все и ходил в этот чудесный театр. Видел Вашего брата, он стоял и хлопал. Никогда не хлопаю артистам -- это обидно для них, т. е. должно быть обидно.

А что, видели вы "Сирано де Бержерак" на сцене? Я недавно видел и пришел в восторг от пьесы.

Дорогу свободным гасконцам!

Мы южного неба сыны,

Мы все под полуденным солнцем

И с солнцем в крови рождены!

Мне страшно нравится это "солнце в крови". Вот как надо жить -- как Сирано. И не надо -- как дядя Ваня и все другие, иже с ним.

Однако -- я утомил вас, наверное? До свидания!

У меня -- плеврит. Кашляю во всю мочь и не сплю ночей от боли в боку. Весной непременно поеду в Ялту лечиться.

Крепко жму руку. Поклонитесь Средину, если увидите, а он пускай поклонится Ярцеву и Алексину.

Ваш А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 189--190; Горький, т. 28. С. 117-118.

¹ Горький познакомился с Л. Н. Толстым по совету Чехова. "Чехов очень убеждает сделать это, говоря, что я увижу нечто неожиданно огромное",-- писал он в апреле 1899 г. Е. П. Пешковой (Горький, т. 28, с. 71). Горький был у Л. Н. Толстого в Москве 13 января 1900 г. Толстой записал в дневнике 16 января: "Был Горький. Очень хорошо говорил. И он мне понравился. Настоящий человек из народа" (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 54, с. 8).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

3 февраля 1900 г. Ялта

3 февр.

Дорогой Алексей Максимович, спасибо Вам за письмо, за строки о Толстом и "Дяде Ване", которого я не видел на сцене, спасибо вообще, что не забываете. Здесь, в благословенной Ялте, без писем можно было бы околеть. Праздность, дурацкая зима с постоянной температурой выше ноля, совершенное отсутствие интересных женщин, свиные рыла на набережной -- все это может изгадить и износить человека в самое короткое время, Я устал, мне кажется, что зима тянется уже десять лет.

У Вас плеврит? Если так, то зачем Вы сидите в Нижнем? Зачем? Что Вам нужно в этом Нижнем, кстати сказать? Какая смола приклеила Вас к этому городу? Если Вам, как Вы пишете, нравится Москва, то отчего Вы не живете в Москве? В Москве -- театры и проч., и проч., а главное -- из Москвы рукой подать за границу, а живя в Нижнем, Вы так и застрянете в Нижнем и дальше Васильсурска не поедете. Вам надо больше видеть, больше знать, шире знать. Воображение у Вас цепкое, ухватистое, но оно у Вас как большая печка, которой не дают достаточно дров. Это чувствуется вообще, да и в отдельности в рассказах; в рассказе Вы даете две-три фигуры, но эти фигуры стоят особнячком, вне массы; видно, что фигуры сии живут в Вашем воображении, но только фигуры, масса же не схвачена. Исключаю из сего Ваши крымские вещи (напр., "Мой спутник"), где кроме фигур чувствуется и человеческая масса, из которой они вышли, и воздух, и дальний план, одним словом -- все. Видите, сколько я наговорил Вам -- и это чтоб Вы не сидели в Нижнем. Вы человек молодой, сильный, выносливый, я бы на Вашем месте в Индию укатил, черт знает куда, я бы еще два факультета прошел. Я бы, да я бы -- Вы смеетесь, а мне так обидно, что мне уже 40, что у меня одышка и всякая дрянь, мешающая жить свободно. Как бы ни было, будьте добрым человеком и товарищем, не сердитесь, что я в письмах читаю Вам наставления, как протопоп.

Напишите мне. Жду "Фому Гордеева", которого я еще до сих пор не прочел как следует.

Нового ничего нет. Будьте здоровы, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 36--37; Акад., т. 9, с. 40--41.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

11 или 12 февраля 1900 г. Н. Новгород

Читали Вы статью Жуковского о Вас в "СПбургских ведомостях", No 34 от 4 февраля?¹ Мне нравится эта статья, я давно ее знаю и безусловно согласен с тем, что "самосознание -- паразит чувства". Согрешил и я заметкой по поводу "Оврага"², но ее у меня испортил сначала редактор, а потом цензор. Знаете -- "В овраге" -- удивительно хорошо вышло. Это будет одна из лучших Ваших вещей. И Вы все лучше пишете, все сильнее, все красивее. Уж как хотите -- не сказать Вам этого -- не могу.

В Индию я не поеду, хотя очень бы это хорошо. И за границу не поеду. А вот пешечком по России собираюсь с одним приятелем. С конца апреля думаем двинуть себя в южные страны, на Дунай пойдем, к Черному морю и т. д. В Нижнем меня ничто не держит, я одинаково нелепо везде могу устроиться. Поэтому и живу в Нижнем. Впрочем, недавно чуть-чуть не переехал на жительство в Чернигов. Почему? Знакомых там нет ни души.

Мне ужасно нравится, что Вы в письмах ко мне -- "как протопоп", "читаете наставления",-- я уже говорил Вам, что это очень хорошо. Вы относитесь ко мне лучше всех "собратий по перу" -- это факт.

Ужасно я удивился, когда прочитал" что Толстой нашел в "Дяде Ване" какой-то "нравственный недочет"³. Думаю, что Энгельгардт что-то спутал. Сейчас эту пьесу здесь репетируют любители. Очень хороша будет Соня и весьма недурен Астров. Пишете Вы еще что-нибудь?

Знаете -- ужасно неприятно читать в Ваших письмах, что Вы скучаете. Вам это, видите ли, совсем не подобает и решительно не нужно. Вы пишете: "мне уже 40 лет". Вам только еще 40 лет! А между тем какую уйму Вы написали и как написали. Вот оно что! Это ужасно трагично, что все русские люди ценят себя ниже действительной стоимости. Вы тоже, кажется, очень повинны в этом. "Фому" Вам вышлет "Жизнь", она хочет переплести его как-то особенно, слышал я. А вы, Антон Павлович, пришлите мне Ваш первый том. Пожалуйста! Там, судя по отзывам, есть масса рассказов, коих я не читал.

Сейчас отправил в Питер на утверждение "Устав Нижегород. о-ва любителей художеств". Устраиваем "О-во дешевых квартир"⁴. Все это -- заплаты на трещину души, желающей жить. До свидания Вам!

Крепко жму руку и желаю написать драму.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 192--193; Горький, т. 28, с. 119--120.

¹ Статья Д. Н. Жуковского "Певец декаданса".

² Статья "По поводу нового рассказа А. П. Чехова "В овраге" ("Нижегородский листок", 1900, No 29, 30 января).

³ Мнение Л. Н. Толстого о пьесе "Дядя Ваня" в постановке Художественного театра приводил Н. А. Эпгельгардт в заметке "У гр. Льва Николаевича Толстого" ("Новое время", 1900, No 8595, 31 января). О посещении Толстым спектакля Художественного театра см. переписку с Немировичем-Данченко, с. 182.

⁴ Горький был в числе учредителей Нижегородского общества любителей художеств. Он активно участвовал также в создании в Нижнем Новгороде Общества попечения о бедных детях, Общества дешевых квартир и Общества помощи нуждающимся женщинам.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

12 или 13 февраля 1900 г. Н. Новгород

Сегодня Толстой прислал мне письмо¹, в котором говорит: "Как хорош рассказ Чехова в "Жизни". Я чрезвычайно рад ему".

Знаете, эта чрезвычайная радость, вызванная рассказом Вашим, ужасно мне нравится. Я так и представляю старика -- тычет он пальцем в колыбельную песню Липы и, может быть, со слезами на глазах -- очень вероятно, что со слезами, я, будучи у него, видел это,-- говорит что-нибудь эдакое глубокое и милое. Обязательно пойду к нему, когда поеду к Вам. А поеду я к Вам, когда кончу повесть для "Жизни".

Кстати -- огромное и горячее спасибо Вам за "Жизнь". Ее хоть и замалчивают, но Ваш рассказ свое дело сделает. Вы здорово поддержали ее, и какой вещью! Это, знаете, чертовски хорошо с Вашей стороны.

Как ликует этот чудачина Поссе. С него дерут десять шкур, его все рвут, щиплют, кусают. Его ужасно не любят в Питере -- верный знак, что человек хороший. В сущности -- что ему редакторство? 200 р. в месяц? Он мог бы заработать вдвое больше. Честолюбие? Совершенно отсутствует. Ему, видите, хочется создать хороший журнал. Я очень сочувствую этому, мне тоже этого хочется. Мне, признаться сказать, порой довольно-таки тяжко приходится от "Жизни", да ладно. А вдруг действительно удастся создать журнал, да и хороший, чуткий? Надежды очень питают, хотя я и не юноша². Я, знаете, еще буду просить Вас за "Жизнь", не оставьте вниманием! Дайте и еще рассказ, пожалуйста, дайте! Но, бога ради, не думайте, что я материально заинтересован в успехе "Жизни". Нет, я получаю 150 р. за лист и -- все. Был у меня пай, но я от него отказался, ну их к черту! Это был какой-то дурацкий пай, мне его подарили "за трудолюбие" в виде поощрения. Но я поссорился с двумя из пайщиков и возвратил им подарок.

Пишу повесть довольно нелепую³.

Кончу -- поеду в Ялту ненадолго. И Поссе поедет со мной. Вот вы увидите, какой он славный. И тоже нелепый. У него ужасно смешной нос и тонкий, бабий голос. Он вообще похож на Юлию Пастрану. Но это ничего. Есть у меня к Вам просьба: не можете ли Вы указать статей о Вас до 94-го года? Газетных статей? Я посылал в "бюро газетных справок" -- отказали. Говорят, что дают только современные, из текущей жизни. А мне крайне нужно⁴. Не знает ли Иван Павлович⁵ или Ваша сестра? Пожалуйста, если можно, спросите их.

Крепко жму Вам руку и желаю от души всего доброго и славного.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 195--196; Горький, т. 28, с 120--121.

¹ Письмо Л. Н. Толстого к Горькому от 9 февраля 1900 г.

² Горький перефразирует слова из "Оды на день восшествия... Елисаветы Петровны, 1747 года" М. В. Ломоносова.

³ "Мужик".

⁴ Горький собирал материал для статьи о Чехове, которую хотел написать.

⁵ И. П. Чехов.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

15 февраля 1900 г. Ялта

15 февр.

Дорогой Алексей Максимович, Ваш фельетон в "Нижегородском листке" был бальзамом для моей души. Какой Вы талантливый! Я не умею писать ничего, кроме беллетристики, Вы же вполне владеете и пером журнального человека. Я думал сначала, что фельетон мне очень нравится, потому что Вы меня хвалите, потом же оказалось, что и Средин, и его семья, и Ярцев -- все от него в восторге. Значит, валяйте и публицистику, господь Вас благословит!

Что же мне не шлют "Фомы Гордеева"? Я читал его только урывками, а надо бы прочесть все сразу, в один присест, как я недавно прочел "Воскресенье". Все, кроме отношений Нехлюдова к Катюше, довольно неясных и сочиненных,-- все поразило меня в этом романе силой, и богатством, и широтой, и неискренностью человека, который боится смерти, не хочет сознаться в этом и цепляется за тексты из Священного писания.

Напишите же, чтобы мне прислали "Фому".

"Двадцать шесть и одна" -- хороший рассказ, лучшее из того, что вообще печатается в "Жизни", в сем дилетантском журнале. В рассказе сильно чувствуется место, пахнет бубликами.

"Жизнь" напечатала мой рассказ с грубыми опечатками {Например, "табельные" вместо "заговенье", (Примеч. А. П. Чехова.)}, невзирая на то, что я читал корректуру. Раздражает меня в "Жизни" и провинциальные картинки Чирикова, и картина "С Новым годом!", и рассказ Гуревич¹.

Только что принесли Ваше письмо. Так не хотите в Индию? Когда в прошлом есть Индия, долгое плавание, то во время бессонницы есть о чем вспомнить. А поездка за границу отнимает мало времени, она не может помешать Вам ходить пешком по России.

Мне скучно не в смысле Weltschmorz {мировой скорби (нем.).}, не в смысле тоски существования, а просто скучно без людей, без музыки, которую я люблю, и без женщин, которых в Ялте нет. Скучно без икры и без кислой капусты.

Очень жаль, что Вы, по-видимому, раздумали приехать в Ялту². А здесь в мае будет Художественный театр из Москвы. Даст 5 спектаклей и потом останется репетировать. Вот приезжайте, на репетициях изучите условия сцены и потом в 5--8 дней напишете пьесу, которую я приветствовал бы радостно, от всей души.

Да, я теперь имею право выставлять на вид, что мне 40 лет, что я человек уже немолодой. Я был самым молодым беллетристом, но явились Вы -- и я сразу посолиднел, и уже никто не называет меня самым молодым. Крепко жму руку. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Только что получил фельетон Жуковского.

Письма, т. 9, с. 52--54; Акад., т. 9, с. 52--54.

¹ В первом номере "Жизни" за 1900 г. были напечатаны "Провинциальные картинки" Е. Н. Чирикова, картина "С Новым годом!", изображающая босяка, рассказ "Седок" Л. Я. Гуревич.

² Горький приехал в Ялту 16 марта 1900 г.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Первая половила июля 1900 г. Мануйловка

С драмой тихо, дорогой Антон Павлович. Никак не могу понять, зачем существует 3-й акт? По размышлению моему выходит так: акт первый -- завязка, второй -- канитель, третий -- развязка. Однако все же я сочиняю¹, хотя держу в уме совет Щеглова: прежде всего напиши пятиактную трагедию, через год перестрой ее в 3-актную драму, сию, еще через год, в одноактный водевиль, засим, тоже через год, водевиль сожги, а сам женись на богатой бабе и -- дело будет в шляпе. Впрочем, это, кажется, не Щеглов рекомендует, а кто-то другой.

Одолевают меня китайские мысли². Очень хочется в Китай! Давно уже ничего не хотелось с такой силой. Вам тоже хочется ехать далеко -- поедемте! Право! Хорошо бы!....

А про Якубовича я и забыл, так что если б Вы не написали,-- я б и не ответил ему на письмо. Сейчас написал отказ в категорической форме, сославшись на недостаток времени, хотя следовало прямо сказать, что в предприятиях партийного характера участвовать не склонен³. Но -- жаль обижать их, ибо на такую формулировку они всенепременно обидятся.

Хорошо здесь жить⁴, знаете. По праздникам я с компанией мужиков отправляюсь с утра в лес на Псел и там провожу с ними целый день. Поем песни, варим кашу, выпиваем понемногу и разговариваем о разных разностях. Мужики здесь хорошие, грамотные, с чувством собственного достоинства, крепостного права не знали и к панам относятся хорошо, по-человечески. Просто. В пятницу вечером еду с ними ловить рыбу волоком и ночуем в лесу на сене. Субботу и воскресенье будем жить в лесу. И пить будем, и гулять будем, а смерть придет -- умирать будем! Хорошо! А все ж таки -- что-то грустное есть в мужиках, в деревне, в хохлацкой песне.

Я очень ревностно забочусь о том, чтобы мне не сосало сердца -- а сосет. Бог знает отчего, не пойму.

Читал я мужикам "В овраге". Если б Вы видели, как это хорошо вышло! Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Костыль понравился им -- черт знает до чего! Так что один мужик, Петро Дерид, даже выразил сожаление, что мало про того Костыля написано. Липа понравилась, старик, который говорит "велика матушка Россия". Да,славно все это вышло, должен я сказать. Всех простили мужики -- и старого Цыбукина, и Аксинью, всех! Чудесный Вы человек, Антон Павлович, и огромный Вы талантище.

Купаюсь я каждый день, играю в городки, очень поздоровел. Желаю этого Вам от всего сердца. Жму руку.

До свидания!

Отвечайте про Китай.

Ваш А. Пешков.

Хорошки, Полтавской, Кобелякского уезда, в Мануйловку.

Письма Горького к Чехову, с. 199--200. Горький и Чехов, с. 74--75.

¹Во время гастролей Художественного театра в Крыму весной 1899 г. Горький обещал К. С. Станиславскому и Вл. И. Немировичу-Данченко написать для театра пьесу. Над ней Горький работал летом 1900 г. В письме к Чехову от второй половины августа 1900 г. Горький писал: "Сим извещаю Вас, дорогой Антон. Павлович, что драма М. Горького, доведенная им, в поте лица, до третьего акта, благополучно скончалась. Ее разорвало со скуки и от обилия ремарок. Разорвав ее в мелкие клочки, я вздохнул от удовольствия и в данное время сочиняю из нее повесть" (Горький, т. 28, с. 126--127). Возможно, сюжет этой ненаписанной драмы Горький перенес в повесть "Трое", которую начал печатать в ноябре 1900 г.

² В Китае в 1899--1901 гг. происходило антиимпериалистическое "ихэтуаньское" ("боксерское") восстание; в июне 1900 г. войска повстанцев вступили в Пекин. Горький собирался ехать в Китай корреспондентом, об этом он писал Чехову в начало июля 1900 г. (Горький, т. 28, с. 123).

³ П. Ф. Якубович (Мельшин) обратился к Чехову и Горькому с просьбой дать свои произведения в предполагавшийся сборник в честь 40-летия литературно-критической деятельности Н. К. Михайловского. Основное место в сборнике отводилось произведениям народников и близких к ним писателей. Сборник ("На славном посту. 1860--1900". СПб., 1901) вышел без участия Чехова и Горького (подробнее см.: Акад., т. 9, с. 88--89, 350--351, 355--356).

⁴ Лето 1900 г. Горький с семьей проводил на хуторе Мануйловке Полтавской губ.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

12 июля 1900 г. Ялта

12 июль.

Милый Алексей Максимович, Ваше приглашение в Китай удивило меня. А пьеса? Как же пьеса? Вы кончили, стало быть? Как бы ни было, в Китай ехать уже поздно, так как, по-видимому, война приходит к концу¹. Да и поехать туда я могу только врачом. Военным врачом. Если война затянется, то поеду, а пока вот сижу и пишу помаленьку².

Получили мое письмо? Ответили Назарьевой?³

У нас ничего нового, только жарища и духота почти невыносимые.

Екатерине Павловне и Максиму поклон нижайший и привет. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 89; Акад., т. 9, с. 93.

¹ В подавлении "ихэтуаньского" восстания участвовали военные силы США, Великобритании, Франции, Германии, Италии, Японии, Австро-Венгрии и России. В июле -- августе 1900 г. иностранные войска овладели городами Тяньцзинь и Пекин, Окончательно восстание было подавлено в сентябре 1901 г.

² Летом 1900 г. Чехов начал работу над пьесой "Три сестры".

³ О просьбе писательницы К. В. Назарьевой выслать ей портрет Горького Чехов писал Горькому 7 июля 1900 г.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 11 и 15 сентября 1900 г. Н. Новгород

Барынино письмо¹ прочитал внимательно,-- храбрая барыня и ловко меня распатронила! А впрочем -- ну ее к мужу!

Газеты зря кричат. Драму я не написал и не пишу, пока. Пишу повесть² и скоро ее кончу, а как только кончу -- начну драму³. Начну сначала и в новом роде. Неуспеха -- не боюсь, был хвален со всех сторон, и хоть силен был звон, а я не оглушен. Прекрасно чувствую, что скоро начнут лаять столь же неосновательно и громко, как и хвалили.

Но все это -- неинтересно, дорогой и уважаемый Антон Павлович. А вот "Снегурочка" -- это событие! Огромное событие -- поверьте! Я хоть и плохо понимаю, но почти всегда безошибочно чувствую красивое и важное в области искусства. Чудно, великолепно ставят художники эту пьесу, изумительно хорошо! Я был на репетиции без костюмов и декораций, но ушел из Романовской залы⁴ очарованный и обрадованный до слез.

Как играют Москвин, Качалов, Грибунин, Ольга Леонардовна, Савицкая!⁵ Все хороши, один другого лучше, и -- ей-богу -- они как ангелы, посланные с неба рассказывать людям глубины красоты и поэзии.

20-го еду в Москву на первое представление, еду во что бы то ни стало. Я нездоров, уже в Москве схватил плеврит сухой в правом легком, но это пустяки. Вам, по-моему, не следует ехать в Москву,-- захвораете. Но ради "Снегурочки" -- стоит поехать хоть на Северный полюс, право. И если бы вы приехали к 20-му -- то-то хорошо было б!

Будучи в Москве, был я у Марии Павловны, был и у Книпперов. Понравились мне все они -- ужасно! Дядя офицер -- такая прелесть! просто восторг, ей-богу. И мать тоже, и студент. Ночевал также у артиста Асафа Тихомирова -- милейший парень! Видел писательницу Крандиевскую -- хороша. Скромная, о себе много не думает, видимо, хорошая мать, дети -- славные, держится просто, Вас любит до безумия и хорошо понимает. Жаль ее -- она глуховата немного, и, говоря с ней, приходится кричать. Должно быть, ей ужасно обидно быть глухой. Хорошая бабочка. Сижу я на репетиции в театре, вдруг являются Поссе, Пятницкий, Бунин и Сулержицкий. Пошли в трактир и имели огромнейший разговор про Вас. Знаете -- Бунин умница. Он очень тонко чувствует все красивое, и когда он искренен -- то великолепен. Жаль, что барская неврастения портит его. Если этот человек не напишет вещей талантливых, он напишет вещи тонкие и умные.

Вся эта публика в восторге от "Снегурочки". Поссе и Пятницкий приедут из Питера к 20-му. Это -- законно. Видели бы Вы, как хорош бобыль -- Москвин, царь -- Качалов и Лель -- Ольга Леонардовна! Она будет иметь дьявольский успех -- это факт! Его разделят с нею и все другие, но она -- ошарашит публику пением, кроме красивой и умной игры. Музыка в "Снегурочке" -- колоритна до умопомрачения, даром что ее кривой Гречанинов писал. Милый он человек! Любит народную песню, знает ее и прекрасно чувствует.

Художественный театр -- это так же хорошо и значительно, как Третьяковская галерея, Василий Блаженный и все самое лучшее в Москве. Не любить его -- невозможно, не работать для него -- преступление, ей-богу!

Я, знаете, преисполнен какой-то радостью от "Снегурочки" и хотя видел в Москве вещи ужасно грустные, но уехал из нее -- точно в живой воде выкупался. Видел я, например, женщину редкой духовной и телесной красоты⁶, давно я ее знаю -- дивная женщина! И вот она уже девятый месяц лежит в постели полумертвая и полуумная от того, что жизнь -- грязна, лжива и нет в ней места для хороших людей. Женщина эта заболела оттого, что огромная масса других женщин сносит легко,-- от несоответствия мечты с действительностью. Жалко мне ее так -- что если б надо было убить человека для ее здоровья и счастья -- я бы и убил.

Больше писать не буду, ибо хочется ругаться и стало грустно. Жена кланяется Вам и благодарит за портрет.

Будьте здоровы! Крепко жму руку. Просить Вас приехать в Москву к 20-му -- не смею. Но хочется мне этого -- ужасно. Нет, уж поезжайте за границу. Пьесу кончили?

Купил Ваш 2-й том⁷. Сколько там нового для меня! Если б Вы высылали мне корректуры следующих томов! Это облегчило бы мне мою задачу⁸.

Всего доброго!

Ваш А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 203--205; Горький, т. 28, с. 130--132.

¹ Очевидно, о содержании этого письма неизвестной адресатки, пересланного ему Чеховым, Горький писал В. Ф. Боцяновскому 5 ноября 1900 г.: "Недавно какая-то дама написала мне, что произведениями моими я причиняю зло, а добру не способен отдать честь. Ишь ведь она какая, дама-то! И на что бы ей именно у меня добру учиться?" (Горький, т. 28, с. 139).

² Повесть "Трое".

³ Пьесу "Мещане".

⁴ Помещение на М. Бронной улице, которое Художественный театр снимал для репетиций.

⁵ В. Ф. Грибунин играл Мизгиря, М. Г. Савицкая -- Весну.

⁶ З. К. Смирнова; о ней Горький писал Чехову также в письме от начала октября 1900 г. (Горький, т. 28, с. 134).

⁷ Второй том собрания сочинений Чехова в издании А. Ф. Маркса вышел в 1900 г.

⁸ Горький собирался написать статью о Чехове. Он писал Л. В. Средину 26 августа 1900 г.: "Чехова ругают? Это ничего! Я берусь раздавить всех его хулителей разом, пусть только выйдет собрание его сочинений. Тупорылые ценители искусства -- просто плесень, а чтобы понимать Чехова, надо быть, по меньшей мере, порядочным человеком. Не сердитесь, дядя! У меня готов план статьи о Чехове. Будь у меня под рукой должный материал -- я бы уже писал о Чехове... Н-да! О Чехове можно писать с громом, с треском, с визгом от злобы и наслаждения. Мы и будем писать. Теперь это моя сладкая мечта" (Горький и Чехов, с. 447--148). В. 1905 г. Горьким была написана статья-воспоминание "А. П. Чехов".

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

11 или 12 октября 1900 г. Н. Новгород

Был в Москве, но книжку Данилова¹ нигде не нашел. Может, Вы мне пришлете, а я Вам возвращу ее, прочитав?

Был в Ясной Поляне². Увез оттуда огромную кучу впечатлений, в коих и по сей день разобраться не могу. Господи! Какая сволочь окружает Льва Николаевича! Я провел там целый день с утра до вечера и все присматривался к этим пошлым, лживым людям. Один из них -- директор банка³. Он не курил, не ел мяса, сожалел о том, что он не готтентот, а культурный человек и европеец, и, говоря о разврате в обществе, с ужасом хватался за голову. А я смотрел на него, и мне почему-то казалось, что он пьяница, обжора и бывает у Омона. Мы вместе с ним поехали ночью на станцию, дорогой он с наслаждением запалил папиросу и начал препошло посмеиваться над вегетарианцами. С ним была дочь его -- девушка, лет 17, красивая и, должно быть, очень чистая. На станции в ожидании поезда, повинуясь неотвязному убеждению моему в его лживости, я заговорил об Омоне и -- поймал вора! Да, он бывает в кабаках и даже спасал девицу из омонок, даже дал ей якобы 900 крон ради спасения ее. Врет, мерзавец! Не для спасения дал! Как скверно, фальшиво он рассказывал об этом! И все при дочери, при девушке. Другой был тут, какой-то полуидиот из купцов, тоже жалкий и мерзкий. Как они держатся! Лакей Льва -- лучше их, у лакеев больше чувства собственного достоинства. А эти люди -- прирожденные рабы, они ползают на брюхе, умиляются, готовы целовать ноги, лизать пятки графа. И -- все это фальшиво, не нужно им. Зачем они тут? Все равно как скорпионы и сколопендры, они выползают на солнце, но те, хотя и гадкие, сидят смирно, а эти извиваются, шумят. Гадкое впечатление.

Очень понравилась мне графиня. Раньше она мне не нравилась, но теперь я вижу в ней человека сильного, искреннего, вижу в ней -- мать, верного стража интересов детей своих. Она много рассказывала мне о своей жизни -- не легкая жизнь, надо говорить правду! Нравится мне и то, что она говорит: "Я не выношу толстовцев, они омерзительны мне своей фальшью и лживостью". Говоря так, она не боится, что толстовцы, сидящие тут же, услышат ее слова, и это увеличивает вес и ценность ее слов.

Не понравился мне Лев Львович. Глупый он и надутый. Маленькая кометочка, не имеющая своего пути и еще более ничтожная в свете того солнца, около которого беспутно копошится. Статьи Льва Николаевича "Рабство нашего времени", "В чем корень зла?" и "Не убий"⁴ -- произвели на меня впечатление наивных сочинений гимназиста. Так все это плохо, так ненужно, однообразно и тяжело и так не идет ему. Но когда он, Лев Николаевич, начал говорить о Мамино -- это было черт знает как хорошо, ярко, верно, сильно! И когда он начал передавать содержание "Отца Сергия"⁵ -- это было удивительно сильно, и я слушал рассказ, ошеломленный и красотой изложения, и простотой, и идеей, и смотрел на старика, как на водопад, как на стихийную творческую силищу. Изумительно велик этот человек, и поражает он живучестью своего духа, так поражает, что думаешь -- подобный ему -- невозможен. Но -- и жесток он! В одном месте рассказа, где он с холодной яростью бога повалил в грязь своего Сергия, предварительно измучив его,-- я чуть не заревел от жалости, Лев Толстой людей не любит, нет. Он судит их только, и судит жестоко, очень уж страшно. Не нравится мне его суждение о боге. Какой это бог? Это частица графа Толстого, а не бог, тот бог, без которого людям жить нельзя. Говорит он, Лев Николаевич, про себя: "Я анархист". Отчасти -- да. Но, разрушая одни правила, он строит другие, столь же суровые для людей, столь же тяжелые,-- это не анархизм, а губернаторство какое-то. Но все сие покрывает "Отец Сергий".

Говорилось о Вас отечески-нежным тоном. Хорошо он о Вас говорит. Поругал меня за "Мужика" -- тоже хорошо. В Москве слышал я, что Вы скоро там будете. Когда именно?

Слышал от многих людей, что 39-е представление "Дяди Вани" прошло поразительно хорошо. Говорят Вишневский играл без крика и шума, и так, но Лужский в сцене с ним побледнел со страха, а потом заплакал от радости⁶. И плакала публика и актеры. Мне, наконец, хочется переехать в Москву ради этого театра. Ну, до свидания!

Крепко нему руку. Поклонитесь ялтинцам. Пришлите Данилова.

Ваш А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 215--217; Горький, т. 28, с. 136--138.

¹ Книга И. А. Данилова "В тихой пристани" (1893).

² Горький вместо с В. А. Поссе побывал в Ясной Поляне 8 октября 1900 г.

³ A. Н. Дудаев.

⁴ Статьи Л. Н. Толстого "Рабство нашего времени" и "Не убий" написаны в 1900 г.; напечатаны в Англии в издании "Свободного слова". Там же напечатана статья Толстого "Где выход?", которую, по-видимому, Горький называет "В чем корень зла?".

⁵ Повесть "Отец Сергий" писалась Толстым с перерывами в 1890--1891, 1895, 1898 гг., напечатана после смерти писателя, в 1911 г.

⁶ А. Л. Вишневский исполнял в "Дяде Ване" роль Войницкого, В. В. Лужский -- роль Серебрякова.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

16 октября 1900 г. Ялта

16 окт.

Милый Алексей Максимович, посылаю Вам Данилина¹. Когда прочтете, пошлите его по адресу: "Таганрог. Городская библиотека". И внизу под адресом напишите: "от А. Чехова".

Ну-с, сударь мой, 21-го сего месяца уезжаю в Москву, а оттуда за границу. Можете себе представить, написал пьесу. Но так как она пойдет не теперь, а лишь в будущем сезоне², то я не переписал ее начисто. Пусть так полежит. Ужасно трудно было писать "Трех сестер". Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец, и все три -- генеральские дочки! Действие происходит в провинциальном городе, вроде Перми, среда -- военные, артиллерия.

Погода в Ялте чудесная, свежая, здоровье мое поправилось. В Москву даже не хочется ехать отсюда, так хорошо работается и так приятно не испытывать в заднем проходе зуда, который был у меня все лето. Я даже не кашляю и даже ем уже мясо. Живу один, совершенно один. Мать в Москве.

Спасибо Вам, голубчик, за письма, большое спасибо. Я прочел их по два раза.

Кланяйтесь Вашей жене и Максимке, душевный им привет. Итак, до свидания в Москве. Надеюсь, не надуете, увидимся.

Да хранит Вас бог!

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 102--104; Акад., т. 9, с. 133.

¹ Описка Чехова. Надо: Данилова.

² Пьеса "Три сестры" впервые поставлена МХТ 31 января 1901 г.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

18 марта 1901 г. Ялта

18 март 1901.

Милый Алексей Максимович, где Вы? Давно уже жду от Вас письма, по возможности длинного, и никак не дождусь. Ваши "Трое" читаю с большим удовольствием¹ -- имейте сие в виду,-- с громадным удовольствием.

Скоро у вас весна, настоящая, русская, а у нас уже крымская весна в самом разгаре; здешняя весна, как красивая татарка -- любоваться ею можно, и все можно, но любить нельзя.

Я слышал, что в Петербурге и потом в Москве Вы были невеселы. Напишите же, в чем дело; я мало, почти ничего не знаю, как и подобает россиянину, проживающему в Татарии, но предчувствую очень многое².

Итак, позвольте ждать от Вас письма.

Поклонитесь Вашей жене, ей и Максимке желаю всего хорошего, главное -- здоровья.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 134--135; Акад., т. 9, с. 231--232.

¹ Повесть Горького "Трое" печаталась в журнале "Жизнь" (1900, No 11, 12; 1901, No 1-4).

² В феврале -- марте 1901 г. Горький был в Петербурге. Там он стал свидетелем разгона полицией и войсками грандиозной студенческой демонстрации 4 марта 1901 г., состоявшейся у Казанского собора. Демонстрации в Петербурге предшествовали студенческие волнения в университетских городах России. Особой силы протесты студентов достигли после того, как в декабре 1900 г. за организацию сходки 183 студента Киевского университета были отданы в солдаты (см. статью В. И. Ленина "Отдача в солдаты 183-х студентов" -- Полн. собр. соч., т. 4, с. 391--396). Горький был захвачен этими событиями; он писал В. Я. Брюсову 5 февраля 1901 г.: "Настроение у меня -- как у злого пса, избитого, посаженного на цепь... Я, видите ли, чувствую, что отдавать студентов в солдаты -- мерзость, наглое преступление против свободы личности и идиотская мера обожравшихся властью прохвостов. У меня кипит сердце, и я бы был рад плюнуть им в нахальные рожи человеконенавистников, кои будут читать Ваши "Северные цветы" и их похваливать, как и меня хвалят" (Горький, т. 28, с. 152, 153).

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 21 и 28 марта 1901 г. Н. Новгород

Я давно собирался написать Вам, дорогой и любимый Антон Павлович, да теперь, видите ли, такое у меня настроение, что я решительно не могу сосредоточиться на чем-либо. Каждый день напряженно ждешь чего-нибудь нового, каждый день слышишь невероятные разговоры и сообщения, нервы все время туго натянуты, и каждый день видишь десяток, а то и больше людей, столь же возбужденных, как и сам ты¹. Вчера наш губернатор привез из Питера несколько точных известий. Вяземский выслан², против 43-х и 39-ти литераторов, подписавших письмо, осуждающее действия полиции 4 марта³, предполагается возбудить дело о подстрекательстве к сопротивлению властям, в войсках гвардии сильное недовольство последними распоряжениями, а особенно участием отряда лейб-гвардии казаков в бою 4-го. Существует закон, кой запрещает войскам подчиняться команде лиц, к составу войск не принадлежащих, вы, наверное, читали циркуляры Драгомирова, часто напоминающего войскам своего округа о существовании этого закона. А четвертого казаками командовал Клейгельс. Исееву товарищи предложили выйти из полка. Вообще, надо сказать по совести, офицерство ведет себя очень добропорядочно. При допросе арестованных за 4-е число их спрашивали, главным образом, о том, какую роль в драке играл Вяземский и кто те два офицера, которые обнажили шашки в защиту публики и дрались с казаками. Одного из этих офицеров я видел в момент, когда он прорвался сквозь цепь жандармов. Он весь был облит кровью, а лицо у него было буквально изувечено нагайками. О другом очевидцы говорят, что он бил по башкам казаков обухом шашки и кричал: бейте их, она пьяные! они не имеют права бить нас, мы публика! Какой-то артиллерист-офицер на моих глазах сшиб жандарма с коня ударом шашки (не обнаженной). Во все время свалки офицерство вытаскивало женщин из-под лошадей, вырывало арестованных из рук полиции и вообще держалось прекрасно. То же и в Москве, где офицера почти извинялись пред публикой, загнанной в манеж, указывая на то, что они-де обязаны повиноваться распоряжениям полиции, вследствие приказа командующего войсками, а не по воинскому уставу. Роль Вяземского такова: в то время, когда Н. Ф. Анненский бросился на защиту избиваемого Пешехонова, Вяземский тоже бросился за ним и закричал Клейгельсу, чтобы он прекратил это безобразие. А когда избитый Анненский подошел к нему, Вяземский подвел его к Клейгельсу и наговорил последнему резкостей, громко упрекая в зверстве, превышении власти и т. д. Туган и Струве из тюрьмы выпущены. Арестованных из Питера высылают. На пасхе в Петербурге ждут новых беспорядков. Того же ожидают в Киеве, Екатеринославе, Харькове, Риге и Рязани, где публика, вкупе с высланными студентами, устроила уже скандал во время молебна о здравии Победоносцева⁴. У нас тоже возможны беспорядки. Здесь до 70 человек иногородних студентов, полуголодных, битых, возбужденных и возбуждающих публику. Очень прошу вас, дорогой Антон Павлович, пособирайте деньжат для голодающих студиозов, ибо здесь источники иссякают. Теперь в Ялте съезд, собрать сотню-другую, я думаю, можно. В Москве и Питере собрано много, туда посылать бесполезно.

Сейчас получил письмо из Владимира. Земцам, подписавшим телеграмму Анненскому, предложено удалиться с занимаемых ими должностей. Говорят, что то же будет и с нашими. Нам, нижегородцам, должно еще влететь за посланную нами телеграмму с выражением сочувствия Союзу⁵, эта телеграмма к передаче адресату не была разрешена, о чем меня известили официальным путем. Несмотря иа репрессии и благодаря им -- оппозиционное настроение сильно растет.

Следственное производство по делу о 4-м марта установило точные цифры избитых: мужчин 62, женщин 34, убито -- 4, технолог Стеллинг, медик Анненский, курсистка и старуха задавлена лошадьми. Полиции, жандармов и казаков ранено 54. Это за время минут 30--40, не больше! Судите же сами, какая горячая была схватка! Я вовеки не забуду этой битвы! Дрались -- дико, зверски, как та, так и другая сторона. Женщин хватали за волосы и хлестали нагайками, одной моей знакомой курсистке набили спину, как подушку, досиня, другой проломили голову, еще одной -- выбили глаз. Но хотя рыло и в крови, а еще неизвестно, чья взяла.

Ну, пока до свиданья! Очень хотел бы видеть Вас, Крепко жму руку. Пожалуйста, похлопочите насчет денег. Кланяйтесь знакомым. Наши староверы послали царю петицию о веротерпимости, подписав ее в числе 49 473 человек. Начальство очень ищет инициатора и сочинителя. Вообще у начальства хлопот -- много. Надеюсь -- будет еще больше. Жизнь приняла характер напряженный, жуткий. Кажется, что где-то около тебя, в сумраке событий, притаился огромный черный зверь и ждет, и соображает -- кого пожрать. А студентики -- милые люди, славные люди. Лучшие люди в эти дни, ибо бесстрашно идут, дабы победить или погибнуть. Погибнут или победят -- неважно, важна драка, ибо драка -- жизнь. Хорошо живется!

Ну, до свидания, до свидания, дорогой мой Антон Павлович, дай Вам боже здоровья, охоты работать, счастья, ибо никогда не поздно быть счастливым. Всего, всего доброго, хороший Вы человек. А "Три сестры" идут -- изумительно!⁶ Лучше "Дяди Вани". Музыка, не игра. Об этом напишу после, когда немного приду в себя.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 218--221; Горький, т. 28, с. 157-159.

¹ Это письмо Горький написал по возвращении из Петербурга, где после демонстрации 4 марта происходили массовые аресты и ссылки. Вскоре, в ночь с 16 на 17 апреля, Горький был арестован и заключен в нижегородскую тюрьму. Он обвинялся в приобретении в Петербурге мимеографа для печатания воззваний к сормовским рабочим, в составлении опровержения правительственного сообщения о событиях 4 марта и участии в нижегородском студенческом революционном кружке.

² Л. Д. Вяземский за вмешательство в действия полиции 4 марта получил от царя строгий выговор.

³ 39 членов Союза взаимопомощи русских писателей обратились к министру внутренних дел с резким протестом против насилий, учиненных полицией и войсками 4 марта. Второй протест -- "Письмо русских писателей в редакции газет и журналов", -- подписанный 43 писателями, включая Горького, распространялся путем переписывания и гектографирования. Среди писателей и общественных деятелей были произведены аресты.

⁴ Молебны служились в связи с неудавшимся покушением на К. П. Победоносцева, совершенным Н. К. Литовским в Петербурге 8 марта 1901 г.

⁵ Союзу взаимопомощи русских писателей, который был закрыт 12 марта по распоряжению петербургского градоначальника,

⁶ "Три сестры" были показаны Художественным театром во время гастролей в Петербурге в феврале -- марте 1901 г.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

28 мая 1901 г. Пьяный Бор

28 мая, Пьяный Бор.

Милый Алексей Максимович, я черт знает где, на Пьяном Бору¹, и буду сидеть здесь до 5 часов утра, а теперь только полдень!! Долгополов взял билеты до Пьяного Бора, между тем нужно было брать только до Казани и здесь пересаживаться на пароход, идущий в Уфу. Сижу на пристани, в толпе, рядом кашляет на пол чахоточный, идет дождь -- одним словом, этого я Долгополову никогда не прощу.

Напишите же мне в Аксеново, как Ваши дела, как чувствует себя Екатерина Павловна.

Моя супружница шлет вам привет и низко кланяется.

Сидеть здесь, в Пьяном Бору,-- о, это ужасно, это похоже на мое путешествие по Сибири... Днем еще ничего, а каково-то будет ночью!

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 144; кад., т. 10, с. 33.

¹ После венчания 25 мая 1901 г. Чехов и О. Л. Книппер-Чехова выехали в санаторий на ст. Аксеново в Башкирии. По пути они заехали на сутки в Нижний Новгород, где Горький в это время отбывал домашний арест.

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

27 июня 1901 г. Н. Новгород

Дорогой Антон Павлович!

Письмо Ваше от 18-го¹ получил только сегодня, 27-го. Всю корреспонденцию я получаю через жандармское правление распечатанной и прочитанной, письма и телеграммы задерживают дней по пяти. Будете писать -- пишите на имя жены, пожалуйста. Мои письма тоже пропадают в огромном большинстве, так что я не надеюсь, дойдет ли до Вас и это. По поводу предложения Маркса -- решительно отказываюсь иметь с ним дело, какие бы условия он ни предложил. Мало того: Средин сказал мне кое-что о тех условиях, на которых Вы продали Марксу свои книги², и я предлагаю Вам вот что -- пошлите-ка Вы этого жулика Маркса ко всем чертям. Пятницкий, директор "Знания", говорит, что Маркс, печатая Ваши книги по 40 000 в одно издание, давно уже покрыл сумму, выплаченную Вам. Это грабеж, Антон Павлович! И не того же ради Вы силу свою растрачиваете, чтобы этот немец плодами ее пользовался. А посему я от лица "Знания" и за себя предлагаю Вам вот что: контракт с Марксом нарушьте, деньги, сколько взяли у него, отдайте назад и даже с лихвой, коли нужно. Мы Вам достанем, сколько хотите. Затем отдайте Ваши книги печатать нам, т. е. входите в "Знание" товарищем и издавайте сами. Вы получаете всю прибыль и не несете никаких хлопот по изданию, оставаясь в то же время полным хозяином Ваших книг. "Знание" ставит на них только свою фирму и рассылает с ними свои каталоги -- вот та польза -- и огромная,-- которую оно получает от издания Ваших книг под своей фирмой. Вы останетесь, говорю, полноправным хозяином, и, повторяю, вся прибыль -- Ваша. Вы могли бы удешевить книги, издавая их в большем против Маркса количестве. Вас теперь читают в деревнях, читает городская беднота, и 1.75 за книгу для этого читателя дорого. Голубчик -- бросьте к черту немца! Ей-богу, он Вас грабит! Бесстыдно обворовывает! Подумайте, я за одно издание 17 000 получил, уверяю вас!

"Знание" может прямо гарантировать Вам известный, определенный Вами, годовой доход, хоть в 25 000. Подумайте над этим, дорогой Антон Павлович! А как бы это славно было: вы, я, Пятницкий и Поссе. Но -- будет об этом.

Вот что, Антон Павлович,-- давайте издадим альманах³. У Вас, говорит Средин, есть готовый рассказ⁴, да я напишу, да Бунин, Андреев, Вересаев, Телешов, Чириков и еще кто-нибудь. Гонорар -- кто какой получает -- включим в цену сборника, а прибыль разделим поровну, т. е. если прибыли будет 2 000, а листов в сборнике будет 10, по 200 р. за лист. Написавши 2 листа -- 400 р., написавши 1/2 л. = 100 р. да еще обычный гонорар Ваш 700, мой 200 и т. д. Альманах издает "Знание" в кредит, издание -- хорошее, поместим снимки с хороших картин, напечатанные за границей. Как Вы думаете насчет этого?

У меня живет Средин с женой, а дом конопатят, и целый день у нас -- адский шум. Но это не мешает нам жить. Средин приобрел около 5 ф. веса, я чувствую себя очень сносно. У жены побаливает печень, дочь -- орет, Максимка -- озорничает, а пьеса -- пока не подвигается вперед. Завтра, вероятно, приедет Алексин, собирается заехать Нестеров, был Н. К. Михайловский. Разнообразно и душеполезно.

Приятель мой, Петров-Скиталец, автор страшных стихов, все еще сидит в тюрьме⁶, это камень на сердце моем. Познакомился с одним из жандармов -- славный парень, а жена его --представьте-ка! -- в некотором роде воспитанница моя -- я водился с ней, когда она была девочкой лет 4--7. Теперь -- поразительно красива, умница, добрая и очень тяготится дрянной службой мужа.

Дорогой и любимый мой, будьте добры, отнеситесь серьезно к тому, что писал я Вам о Марксе и "Знании". Поверьте, что все это отнюдь не фантазии мои, а солидное дело. Осуществить его легко, если немец не связал Вас договором по рукам и ногам. Согласитесь: зачем Вам обогащать его? Вы на большие деньги могли бы затеять какое-нибудь большое, хорошее дело, от которого сотням и тысячам будет польза, а не одному этому михрютке жадному. Жду ответа. А относительно договора -- рекомендую показать его Пятницкому, а не адвокату.

Ольге Леонардовне -- целую милые ее лапы и желаю счастья, множество счастья! равно и Вам. Жена просит кланяться. Меня гонят в Швейцарию. Крепко жму Вашу руку, чудесный Вы человек. Пишите на жену.

А. Пешков.

Средины просят поклониться Вам.

Письма Горького к Чехову, с. 223--225; Горький, т. 28, с. 165--167.

¹ 18 июня 1901 г. в письме к Горькому Чехов передал ему полученное от А. Ф. Маркса предложение "приобрести право собственности на сочинения М. Горького".

² См. переписку с Ал. Чеховым, т. 1, с. 120.

³ Издание этого альманаха не состоялось.

⁴ Неясно, о каком рассказе идет речь.

⁵ С. Г. Скиталец (Петров) был посажен в нижегородскую тюрьму одновременно с Горьким по делу о приобретении ими мимеографа.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

24 июля 1901 г. Ялта

24 июль 1904.

Простите, милый Алексей Максимович, не писал Вам так долго, не отвечал на Ваше письмо по законной, хотя и скверной причине -- похварывал! В Аксенове чувствовал себя сносно, даже очень, здесь же, в Ялте, стал кашлять и проч. и проч., отощал и, кажется, ни к чему хорошему не способен. В Вашем последнем письме есть один пункт, на который, вероятно, Вы ждали ответа, именно, насчет моих произведений и Маркса. Вы пишете: взять назад. Но как? Деньги я уже все получил и почти все прожил, взаймы же взять 75 тыс. мне негде, ибо никто не даст. Да и нет желания затевать это дело, воевать, хлопотать, нет ни желания, ни энергии, ни веры в то, что это действительно нужно.

Я читаю корректуру для Маркса, кое-что переделываю заново¹. Кашель как будто стал отпускать. Супруга моя оказалась очень доброй, очень заботливой, и мне хорошо.

В сентябре поеду в Москву и проживу там до средины ноября², если позволив погода, а потом в Крым или куда-нибудь за границу. Очень, очень бы хотелось повидаться с Вами, очень! Напишите, куда Вы уезжаете, где будете до осени и осенью и не будет ли случая повидаться с Вами.

И когда Вы пришлете мие окончание "Троих"?³ Вы обещали, не забудьте! Дядюшка моей Оли, немец-доктор⁴, ненавидящий всех нынешних писателей, в том числе и Льва Толстого, вдруг оказывается в восторге от "Троих" и -- славословит Вас всюду. Где Скиталец? Это чудесный писатель, будет досадно и обидно, если он изведется.

Черкните мне хоть одну строчку, милый человек, не поленитесь. Привет Вашей жене и детишкам, дай им бог всего хорошего.

В Ялте чудесная погода, идут дожди.

Крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего, главное -- успеха и здоровья. Обнимаю Вас.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. О, с. 158--159; Акад., т. 10, с. 52--53.

¹ Чехов читал в это время корректуру шестого тома своих сочинений.

² Чехов пробыл в Москве с 17 сентября по 26 октября 1901 г.

³ Журнал "Жизнь", в котором печаталась повесть Горького "Трое", был закрыт в мае 1901 г., и конец повести не увидел света на страницах журнала. Полностью повесть "Трое" была напечатана осенью 1901 г. в V томе "Рассказов" М. Горького (изд. "Знание").

⁴ К. И. Зальца.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Не ранее 15 сентября 1901 г. Н. Новгород

Дорогой Антон Павлович!

Департамент полиции предписал мне немедленно выехать из Нижнего в один из уездных городов губерний по моему выбору¹. Срока, на который высылают меня,-- не назначено, а потому -- и еще по некоторым соображениям -- я могу, кажется безошибочно, быть уверенным, что весной меня отправят года на два в Вятку или Архангельск. Сие обстоятельство жить мне не мешает, ничуть меня не беспокоит, и вообще -- черт с ними!

Но пока, до весны, я предпочел бы пожить в Крыму, а не в Сергаче или в Лукоянове и с этой целью подал просьбу -- разрешить мне поездку в Крым². Так что -- может быть, скоро увидимся.

Драму пишу во всю мочь³ и чувствую, что она не выходит у меня. Дал слово Немировичу прислать ему в конце сентября и хочу слово сдержать.

Пока -- до свидания! Ольге Леонардовне -- поклон! Если видите Льва Николаевича⁴ -- передайте ему мое сердечное пожелание здоровья!

Ваш А. Пешков.

Пишите, пожалуйста, на жену, а то мои письма все еще просматриваются жандармами и задерживаются. Останусь здесь, наверное, до октября, чтобы успеть распродать вещи и собраться в путь.

А. П.

Письма Горького к Чехову, с. 228; Горький, т. 28, с. 175--176.

¹ Высылая Горького из Нижнего Новгорода, губернское жандармское управление сообщало перед этим департаменту полиции: "Представляется во всяком случае необходимым запретить Пешкову проживание в пределах Нижегородской губернии, как районе фабрично-заводском, где влияние его среди рабочих вообще может выражаться в форме весьма нежелательной для общественной безопасности и порядка" (цит. по сб.: Горький и Чехов, с. 252). В. И. Ленин писал в связи с этим в статье "Начало демонстраций", напечатанной в газете "Искра" 20 декабря 1901 г.: "Европейски знаменитого писателя, все оружие которого состояло -- как справедливо выразился оратор нижегородской демонстрации -- в свободном слове, самодержавное правительство высылает без суда и следствия из его родного города" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, с. 369).

² Горькому было дано разрешение жить в Крыму (кроме Ялты) до апреля 1902 г.

³ Пьесу "Мещане".

⁴ Л. Н. Толстой жил в это время в Крыму, в Гаспре.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

24 сентября 1901 г. Москва

24 сент. 1901.

Милый Алексей Максимович, я в Москве и письмо Ваше получил здесь, в Москве. Мой адрес: Спиридоновка, дом Бойцова. Перед отъездом из Ялты я был у Льва Николаевича¹, виделся с ним; ему Крым нравится ужасно, возбуждает в нем радость, чисто детскую, но здоровье его мне не понравилось. Постарел очень, и главная болезнь его -- это старость, которая уже овладела им. В октябре я опять буду в Ялте, и если бы Вас отпустили туда, то это было бы прекрасно. В Ялте зимою мало людей, никто не надоедает, не мешает работать -- эта во-первых, a во-вторых, Лев Николаевич заметно скучает без людей, мы бы навещали его².

Кончайте, голубчик, пьесу. Вы чувствуете, что она не выходит у Вас, но не верьте Вашему чувству, оно обманывает. Обыкновенно пьеса не нравится, когда пишешь ее, и потом не нравится; пусть уж судят и решают другие. Только Вы никому не давайте читать, никому, а посылайте прямо в Москву -- Немировичу или мне для передачи в Художественный театр. Затем, если что не так, то изменить можно во время репетиций; даже накануне спектакля.

Нет ли у Вас окончания "Троих"?

Посылаю письмо, совершенно ненужное. Я получил такое же³.

Ну, господь с Вами. Будьте здоровы и, буде сие возможно в Вашем положении арзамасского обывателя,-- счастливы. Поклон и привет Екатерине Павловне и детям.

Ваш А. Чехов.

Пишите, пожалуйста.

Письма, т. 6, с. 166--167; Акад., т. 10, с. 83.

¹ Чехов был в Гаспре у Толстого 12 сентября 1901 г. А. Б. Гольденвейзер писал в своем дневнике: "Вчера (12-го) при мне здесь был Чехов. Вид у него плохой: постарел и все кашляет. Говорит мало, отрывочными фразами, но как-то всегда в самую точку. Трогательно и хорошо рассказывал, как они о матерью живут вдвоем зимой в Ялте. Лев Николаевич был Чехову очень рад" (А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого, М., Гослитиздат, 1959, с. 97).

² С ноября 1901 г. по апрель 1902 г. Чехов и Горький неоднократно посещали Толстого в Гаспре.

³ Вероятно, письма от переводчика М. Феофанова по поводу права на перевод произведений Горького на немецкий язык.

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

25 или 26 сентября 1901 г. Н. Новгород

Дорогой мой Антон Павлович!

Если б я раньше знал, что Вы в Москве! Я попросил бы Вас, не можете ли Вы приехать сюда, на денек? Ужасно хочется видеть Вас, и к тому же драму я кончил, хотелось бы, чтобы Вы послушали ее. В пятницу ко мне хотел приехать Немирович¹, если б и Вы могли!

Ну, драма вышла крикливой, суетливой и, кажется, пустой, скучной. Очень не нравится она мне. Непременно зимой же буду писать другую. А эта не удастся -- десять напишу, но добьюсь чего хочу. Чтобы стройно и красиво было, как музыка.

Очень захватила меня эта форма письма. Сколько злился я, сколько порвал бумаги. И хоть ясно вижу теперь, что все это -- зря, однако буду писать еще. Конца "Троих" -- не имею. Разгром "Жизни"² был так свиреп, что не осталось даже листочков, и я должен был просить типографию, в которой печатался журнал, чтобы мне прислали хоть один оттиск. Прислали -- цензурный, весь в помарках. Я отправил его "Знанию".

"Трое" уже напечатаны, в октябре поступят в продажу. Напишу, чтобы немедля прислали вам.

Я подал прошение министру внутренних дел, чтобы он отпустил меня в Ялту, до весны. И вместе с тем заявил местным властям, что до получения от министра ответа -- из Нижнего я никуда не поеду и что если им угодно -- пусть отправляют этапным порядком в Арзамас. Пока что -- вняли и не трогают.

Думаю, однако, что если министр в Ялту не пустит, то они стесняться не станут и я пройдусь до Арзамаса пешком. Ничего не имею против.

Хворает у меня жена, и очень это беспокоит меня, но в общем -- живу недурно, последнее время много работал, в конце августа канителился с Шаляпиным³. Очень он понравился мне -- простой, искренний, славный парень!

Как Вы здоровы? Поглядел бы на Вас! Очень хочется.

Питаю надежду, что скоро увидимся в Ялте. Если б Вы заглянули сюда! И зову Вас, и -- боюсь звать! Ибо, во-первых, дорога утомит Вас, пожалуй, а во-вторых,-- противное впечатление должна произвести на вас обстановка, в которой я живу. Шумно, бестолково. А все-таки, может, приедете с Немировичем? Обрадовали бы страшно!

Крепко жму руку Вашу, славный Вы человек.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 230--231; Горький, т. 28, с. 178-179.

¹ Вл. И. Немирович-Данченко приезжал к Горькому в Нижний Новгород, чтобы познакомиться с пьесой "Мещане". Горький писал К. П. Пятницкому: "...я -- Ваш Алешка -- с честью выдержал предварительное испытание на чин драматурга! (Берегись, Вильям Шекспир!) Говорю -- с честью,-- не стыдясь -- ибо уполномочен моим экзаменатором сказать больше. Вл. Немирович-Данченко клятвенно уверял меня, что пьеса -- удалась и что сим делом заниматься я способен" (Горький, т. 28, с. 180).

² Прекращению журнала "Жизнь" в мае 1901 г. предшествовал обыск в редакции.

³ Ф. И. Шаляпин летом 1901 г. выступал с концертами в городском театре Нижнего Новгорода.

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

22 октября 1901 г. Москва

22 окт. 1901

Милый Алексей Максимович, дней пять прошло, как я читал Вашу пьесу, не писал же Вам до сих пор по той причине, что никак не мог добыть четвертого акта, все ждал и -- не дождался. Итак, я прочитал только три акта, но этого, думаю, достаточно, чтобы судить о пьесе. Она, как я и ждал, очень хороша, написана по-горьковски, оригинальна, очень интересна, и если начать с того, что говорит о недостатках, то пока я заметил только один, недостаток непоправимый, как рыжие волосы у рыжего,-- это консерватизм формы. Новых, оригинальных людей Вы заставляете петь новые песни по нотам, имеющим подержанный вид, у Вас четыре акта, действующие лица читают нравоучения, чувствуется страх перед длиннотами и проч. и проч. Но все сие не суть важно и все сие, так сказать, утопает в достоинствах пьесы. Перчихин -- как живой! Дочка его очаровательна, Татьяна и Петр -- тоже, мать их великолепная старуха. Центральная фигура пьесы -- Нил сильно сделан, чрезвычайно интересен! Одним словом, пьеса захватит с первого же акта. Только, храни Вас бог, не позволяйте играть Перчихина никому, кроме Артема, а Нила пусть играет непременно Алексеев-Станиславский. Эти две фигуры сделают именно то, что нужно. Петра -- Мейерхольд. Только роль Нила, чудесную роль, нужно сделать вдвое-втрое длинней, ею нужно закончить пьесу, сделать ее главной. Только не противополагайте его Петру и Татьяне, пусть он сам по себе, а они сами по себе, все чудесные, превосходные люди, независимо друг от друга. Когда Нил старается казаться выше Петра и Татьяны и говорит про себя, что он молодец, то пропадает элемент, столь присущий нашему рабочему порядочному человеку, элемент скромности. Он хвастает, он спорит, но ведь и без этого видно, что он за человек. Пусть он весел, пусть шалит хоть все четыре акта, пусть много ест после работы -- и этого уже довольно, чтобы он овладел публикой. Петр, повторяю, хорош. Вы, вероятно, и не подозреваете, как он хорош. Татьяна тоже законченное лицо, только нужно во-1) чтобы она была на самом деле учительницей, учила бы детей, приходила бы из школы, возилась бы с учебниками и тетрадками и во-2) надо бы, чтобы в 1 или во 2 акте говорили бы уже, что она покушалась на отравление; тогда, при этом намеке, отравление в 3-м акте не покажется неожиданностью и будет уместно. Тетерев говорит слишком много, таких людей надо показывать кусочками, между прочим, ибо, как-никак, все-таки сии люди суть эпизодические везде -- и в жизни, и на сцене. Елену заставьте обедать в 1 акте со всеми, пусть сидит и шутит,-- а то ее очень мало, и она неясна. Ее объяснение с Петром резковато; на сцене оно выйдет слишком выпукло. Сделайте ее женщиной страстной, если и не любящей, то влюбчивой.

До постановки осталось еще много времени¹, и Вы успеете прокорректировать Вашу пьесу еще раз десять. Как жаль, что я уезжаю! Я бы сидел на репетициях Вашей пьесы и писал бы Вам все, что нужно.

В пятницу я уезжаю в Ялту. Будьте здоровы и богом хранимы. Нижайший поклон и привет Екатерине Павловне и детям. Крепко жму Вам руку и обнимаю Вас.

Ваш А. Чехов.

Письма, т. 6, с. 172--174; Акад., т. 10, С. 95--96.

¹ Премьера "Мещан" состоялась 26 марта 1902 г. во время гастролей Художественного театра в Петербурге; 25 октября 1902 г. этой пьесой открылся сезон в Москве.

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 23 и 28 октября 1901 г. Н. Новгород

Спасибо за письмо, Антон Павлович!

Я очень обрадовался, когда прочитал его, и особенно ужасно доволен Вашими указаниями! Дело в том, видите ли, что пьеса мне не нравится, совсем не нравится, но до Вашего письма я не понимал -- почему? -- а только чувствовал, что она -- груба и неуклюжа¹.

А теперь я вижу, что действительно Тетерев слишком много занимает места. Елена -- мало, Нил -- испорчен резонерством. А хуже всех -- старик. Он -- ужасно нехорош, так что мне даже стыдно за него.

Но -- вскорости я увижу Вас! Мне разрешили жить до апреля в Крыму -- кроме Ялты. Выезжаю отсюда около 10 числа и поселюсь где-нибудь в Алупке или между ею и Ялтой. Буду -- потихоньку от начальства -- приезжать к Вам, буду -- так рад видеть Вас! Я, знаете, устал очень за это время и рад отдохнуть. Затеваю еще пьесу.

Написал Ярцеву письмо с просьбой подыскать мне какую-нибудь квартиру, заканчиваю здесь свои делишки, распродаю имущество и -- еду!

А пока -- всего доброго Вам, всего хорошего! Писать не буду больше, потому что голова у меня болит и в ней какая-то путаница.

Крепко жму руку. Поклонитесь всем знакомым.

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 232--233; Горький, т. 28, С. 190.

¹ Горький не внес изменений в пьесу "Мещане". Он писал К. П. Пятницкому 1 или 2 октября 1901 г.: "...пьеса мне не нравится. Очень не нравится! В ней нет поэзии, вот что" В ней много шума, беспокойства, много нерва, но -- нет огня. Я, однако, не буду ее трогать -- черт с ней! Я написал ее в 18 дней и больше не дам ей ни одного часа, ибо -- овчинка не стоит выделки. К черту!" (Горький, т. 28, с. 180).

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 17 и 25 июля 1902 г. Арзамас

Дорогой друг Антон Павлович!

Прочитав пьесу¹, пожалуйста, возвратите мне ее поскорее, ибо я еще должен кое-что поправить.

Очень хочется быть на репетициях, прошу Владимира Ивановича и Константина Сергеевича похлопотать об этом у московского генерал-губернатора².

Очень кланяюсь Ольге Леонардовне и крайне опечален ее болезнью. Я так рассчитываю на нее, хорошо бы, если б она взялась играть Василису!³

Прочитав, Вы сообщите,-- кроме того, как найдете пьесу,-- и о том, кому бы, по Вашему мнению,-- кого играть.

Крепко жму руку!

А. Пешков.

У меня Алексин.

Славный это парень, как жаль, что Вы мало знаете его! Хорошая душа!

Вот что: сапожник из села Борисполя, Полтавской губернии, просит Вас прислать ему книжку Вашу, в которой напечатан рассказ "Хамелеон". Он, сидя в вагоне, слышал, как публика, читавшая этот рассказ и другие,-- хвалила Ваши произведения, и вот, не зная Вашего адреса, написал мне, чтобы я попросил вас послать ему книжку и Ваш портрет. Бедный он, большая семья. Пошлите ему, а?

Книжки, данные Вами мне, я отдал Татариновой переплести и до сей поры не могу получить, несмотря на письма, телеграммы и прочее.

Черт знает что такое!

А. П.

Письма Горького к Чехову, с. 241--242; Горький, т. 28, С. 265--266.

¹ Пьеса, получившая позднее название "На дне"; работу над ней Горький закончил 15 июня 1902 г. В Любимовку, где Чехов и О. Л. Книппер-Чехова жили на даче К. С. Станиславского, пьесу 25 июля привез А. Н. Алексин.

² На репетициях пьесы "На дне" в Художественном театре Горький бывал осенью 1902 г. уже по окончании арзамасской ссылки.

³ О. Л. Книппер-Чехова играла в пьесе роль Насти. О ее игре Горький писал Л. В. Средину 12 января 1903 г.: "Эх, как Ольга Леонардовна в моей пьесе играет: геииально-с. Да" (Горький и Чехов, с. 259).

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

29 июля 1902 г. Любимовка

29 июль 1902.

Дорогой Алексей Максимович, пьесу Вашу я прочел. Она нова и несомненно хороша. Второй акт очень хорош, это самый лучший, самый сильный, и я, когда читал его, особенно конец, то чуть не подпрыгивал от удовольствия. Настроение мрачное, тяжкое, публика с непривычки будет уходить из театра, и Вы во всяком случае можете проститься с репутацией оптимиста. Жена моя будет играть Василису, распутную и злющую бабу, Вишневский ходит по дому и изображает татарина -- он уверен, что это его роль. Луку -- увы! -- Артему нельзя давать, он повторится в ней, будет утомляться; зато городового отделает чудесно, это его роль, сожительница -- Самарова. Актер, который очень удался Вам, роль великолепная, ее надо отдать опытному актеру, хотя бы Станиславскому. Барона сыграет Качалов¹.

Из IV акта Вы увели самых интересных действующих лиц (кроме актера) и глядите теперь, чтобы чего-нибудь не вышло из этого. Этот акт может показаться скучным и ненужным, особенно если с уходом более сильных и интересных актеров останутся одни только средние. Смерть актера ужасна; Вы точно в ухо даете зрителю, ни с того ни с сего, не подготовив его. Почему барон попал в ночлежку, почему он есть барон -- это тоже недостаточно ясно.

Около 10 августа я уезжаю в Ялту (жена остается в Москве), потом, в августе же, возвращусь в Москву и проживу здесь, если не произойдет чего-нибудь особенного, до декабря. Увижу "Мещан"², буду на репетициях новой пьесы. Не удастся ли и Вам вырваться из Арзамаса и приехать в Москву, хотя бы на неделю? Я слышал, что Вам разрешат поездку в Москву, что за Вас хлопочут.

В Москве переделывают Лианозовский театр в Художественный, работа кипит, обещают кончить к 15 октября, но едва ли спектакли начнутся раньше конца ноября и даже декабря. Мне кажется, постройке мешают дожди, неистовые дожди.

Я живу в Любимовке, на даче у Алексеева, и с утра до вечера ужу рыбу. Речка здесь прекрасная, глубокая, рыбы много. И так я обленился, что самому даже противно становится.

Здоровье Ольги поправляется, по-видимому. Она Вам кланяется и шлет привет сердечный. Передайте от меня поклон Екатерине Павловне, Максимке и дщери.

"Мысль" Л. Андреева -- это нечто претенциозное, неудобопонятное и, по-видимому, ненужное, но талантливо исполненное. В Андрееве нет простоты, и талант его напоминает пение искусственного соловья. А вот Скиталец воробей, но зато живой, настоящий воробей.

В конце августа мы увидимся, как бы то ни было.

Будьте здоровы и благополучны, не скучайте. Был у меня Алексин, говорил о Вас хорошо.

Ваш А. Чехов.

О том, что пьесу получили обратно, напишите строчку. Мой адрес: Неглинный пр., д. Гонецкой.

С названием не спешите, успеете придумать³.

Письма, т. 6, с. 236--238; Акад., т. 11, с. 12--13.

¹ В спектакле Художественного театра "На дне" роли исполняли: О. Л. Книппер-Чехова -- Насти, А. Л. Вишневский -- Татарина, И. М. Москвин -- Луки, Е. П. Муратова -- Василисы, М. А. Самарова -- Квашни, М. А. Громов -- Актера, К. С. Станиславский -- Сатина, В. И. Качалов -- Барона.

² Чехов был на представлении "Мещан" в Художественном театре 25 октября 1902 г. Это был первый спектакль в новом здании театра в Камергерском пер. (ныне -- пр. Художественного театра).

³ О колебаниях Горького в выборе названия для пьесы Л. Н. Андреев писал в августе 1902 г. Н. К. Михайловскому: "Был я в Арзамасе у Горького и слушал его новую драму "В ночлежном доме", или "На дне" (он еще не остановился на том или другом заглавии)" (Горький и Чехов, с. 259). Первое издание пьесы вышло в декабре 1902 г. в Мюнхене под названием "На дно жизни"; затем Горький вернулся к названию "На дне".

A. M. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

Между 1 и 8 августа 1902 г. Арзамас

За четвертый акт -- не боюсь. И -- ничего не боюсь, вот как! В отчаянность пришел.

Ах, если б меня пустили в Москву!

До чертиков хочется видеть Вас и быть на репетиции Вашей пьесы. И своей¹. И видеть всех людей,-- людей, которые ходят быстро, не носят галстухов, от которых глаза слепнут, и говорят о чем-нибудь еще, кроме солонины, поведения докторовой жены, игры в 66 или 666. Надоело мне здесь. В голове у меня звонят 36 колоколен, а грудь -- хрипит, как немазаная телега. Аппетит -- отвратительный. Пью мышьяк.

Жду Немировича², кой хотел приехать числа 10-го. Не знаете ли, где Шаляпин? Хоть бы он мне денег взаем дал, я бы выпросился у губернатора на ярмарку и кутнул бы во славу божию и в честь древнего города Нижнего. Теперь я -- не пью, кроме молока, никаких противных жидкостей.

Если меня отсюда осенью не выпустят, я влюблюсь в горничную податного инспектора, что живет против нас, увлеку ее на самую высокую из колоколен и -- брошусь вниз оттуда, вместе с ней, конечно. Это будет -- трагическая смерть М. Горького. Или -- здесь есть дама, которая ходит в конфедератке, с хлыстом в руке и собакой на цепи; при встрече с "поднадзорным" она делает страшно презрительное лицо и отвертывается в сторону. Так вот, я возьму эту даму за левую ногу и выкупаю ее в вонючем пруде "Сороке", а потом заставлю съесть годовой экземпляр "Московских ведомостей" -- без объявлений казенных -- уж бог с ней! Всякую тварь жалеть надобно. Это будет "зверский поступок М. Горького". Вообще -- я "дам пищу газетам", если меня отсюда не уберут.

Дождь идет, черт его дери! Собаки воют, вороны каркают, петухи поют, колокола звонят, а людей -- нет! По улицам ходят одни попы и ищут -- кого бы похоронить, хоть за 30 к.? Горничная податного инспектора -- единственная интересная женщина на все 10 000 жителей, но она, чертовка, с таким усердием служит Амуру, что ее, наверное, поклонники разорвут на кусочки или Венера оторвет ей нос.

Недавно рядом со мной повесился сапожник. Ходил я смотреть на него. Висит и показывает публике язык, дескать -- что? Я вот улизнул от вас, а вы нуте-ка! поживите-ка! А его квартирная хозяйка -- плачет, он ей одиннадцать рублей с пятиалтынным не отдал.

Ух, скучно! Точно зимой в воде, так и щиплет со всех сторон, так и давит. Супружнице земно кланяюсь. Василису -- она? Я -- рад. Очень я этого желал.

Ну, до свидания!

Крепко жму руку.

Спасибо Вам!

А. Пешков.

Письма Горького к Чехову, с. 243--244; Горький, т. 28, с. 268--269.

¹ В это время в Художественном театре шли репетиции пьесы Чехова "Три сестры" и должны были начаться репетиция пьесы Горького "На дне".

² Вл. И. Немирович-Данченко приезжал к Горькому в Арзамас в августе 1902 г., чтобы познакомиться с его пьесой "На дне".

А. М. ГОРЬКИЙ -- ЧЕХОВУ

16 октября 1903 г. Н. Новгород

Убедительно просим дать наш сборник пьесу¹ предлагаем тысячу пятьсот за лист.

Пешков, Пятницкий.

Горький и Чехов, с. 115.

¹ Речь идет о пьесе "Вишневый сад", которую Горький и К. П. Пятницкий просили дать для сборника "Знание".

ЧЕХОВ -- А. М. ГОРЬКОМУ

17 октября 1903 г. Ялта

17 окт. 1903.

Милый Алексей Максимович, я теперь, точно сутяга, всю мою жизнь во всем должен ссылаться на пункты. В договоре моем с Марксом пункт I) я сохраняю только право обнародования их (т. е. моих произведений) однократным напечатавшем в повременных изданиях или в литературных сборниках с благотворительной целью; VIII)... обязуется он (т. е. я) уплатить Марксу неустойку в размере пяти тысяч рублей за каждый печатный лист своих произведений... в том случае, если произведений этих в собственность Марксу он не передаст, а воспользуется ими иным, чем указано в первом пункте сего договора, способом.

Стало быть, чтобы напечатать пьесу мою или рассказ, нужно, чтобы Ваш сборник был повременным изданием или литературным сборником с благотворительною целью¹. Имейте сие в виду и решайте сами, как быть. Пьеса моя уже в Москве, послезавтра я буду знать, пойдет она или не пойдет. Если решите, что пьеса может быть напечатана у Вас, то вытребуйте копию из Художественного театра, а потом корректуру пришлите мне в первых числах ноября, когда я буду в Москве и произведу переделки, какие потребуются.

Если же раздумаете насчет пьесы или если постановка ее будет отложена до будущего сезона, то я пришлю рассказ небольшой (за который придется платить штрафу не 10 тысяч, а только 2 1/2 тыс.).

Ваш Максим, увидав одного старого тайного советника, проходившего через двор, сказал ему: "Ты скоро умрешь". Тайный советник -- из бывших губернаторов,

Нового ничего нет. Крепко жму руку. Будьте здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

ПССП, т. XX, с. 324; Акад., т. 11, с. 277--278.

¹ Пьеса Чехова "Вишневый сад" была напечатана в сборнике товарищества "Знание" за 1903 год, кн. 2 (СПб., 1904), На обложке сборника сообщалось об отчислении прибыли в пользу различных обществ и учреждений.

А. П. ЧЕХОВ И И. А. БУНИН

Бунин Иван Алексеевич (1870--1953) -- прозаик, поэт. Впервые выступил в печати в 1887 году. Почетный академик (с 1909 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе (1933). Автор мемуаров о Чехове (см.: ЛН, Библиография воспоминаний о Чехове) и незаконченной книги "О Чехове" (Нью-Йорк, 1955; ЛН; И. А. Бунин. Собрание сочинений, т. 9. М., "Художественная литература", 1967).

Первый обмен письмами между Буниным и Чеховым состоялся в январе 1891 года, когда "начинающий писатель" обратился к "самому любимому... из современных писателей" с просьбой дать отзыв о его опубликованных рассказах и стихах (Акад., т. 4, с. 171, 445). Сохранилось 14 писем Чехова к Бунину, 17 писем и телеграмм Бунина к Чехову. Личное знакомство Бунина с Чеховым произошло в декабре 1895 года в Москве, когда Бунин подарил Чехову журнальный оттиск своего очерка "На хуторе".

Бунин был горячим поклонником Чехова-прозаика. Он писал в книге "Жизнь Арсеньева" (1927--1933), герой которой наделен многими автобиографическими чертами: "Новый рассказ Чехова! В одном виде этого имени было что-то такое, что я только взглядывал на рассказ,-- даже начала не мог прочесть от завистливой боли того наслаждения, которое предчувствовалось". Составив в конце жизни список лучших, по его мнению, произведений Чехова, он включил в него около пятидесяти рассказов и повестей любимого писателя (см. ЛН, с. 677), особенно высоко отзываясь о таких вещах, как "Гусев", "Убийство", "В овраге", "Архиерей" и др. Пьес же Чехова, по его признанию, он "не любил". Чехов не дожил до появления лучших произведений Бунина, но успел оценить такие его рассказы, как "Сосны", "Чернозем" и др. Критика писала о чеховском влиянии на Бунина, с чем оба писателя решительно не соглашались (о соотношении творчества Чехова и Бунина см.: В. Гейдеко. А. Чехов и Ив. Бунин. М., 1976; В. Лакшин. Чехов и Бунин -- последняя встреча.-- "Вопросы литературы", 1978, No 10, с. 166--188).

С весны 1899 года, когда состоялась новая их встреча в Ялте, между Чеховым и Буниным установились дружеские отношения. Чехов и его родные привязались к Бунину. Чехов любил, когда Бунин бывал или гостил у него. Бунин талантливо читал юмористические рассказы Чехова, заставляя самого автора смеяться до слез. В дальнейшем они встречались ежегодно в Ялте и в Москве (см. подробнее: А. К. Бабореко. Чехов и Бунин,-- ЛН, с. 395--406). Переписка Чехова и Бунина лишь в малой степени отражает сердечность их общения, дружелюбно-шутливый тон, сопровождавший отношение Чехова к младшему товарищу по литературе.

И. А. БУНИН -- ЧЕХОВУ

13 января 1901 г. Ялта

Ялта. 13 января 1901.

Глубокоуважаемый Антон Павлович!¹

Вчера узнал, что Вы 17-го именинник, и посылаю вам поздравление. Дай Вам бог всего самого наилучшего, -- это мое постоянное желание относительно Вас. Собирался Вам написать и помимо этого случая, чтобы поблагодарить и Вас за гостеприимство. После Москвы я был в деревне у себя, нашел там северный полюс, занесенный снегом, и метели, сквозь которые тускло видно желтоватое металлическое солнце в широком, морозном кругу, заскучал, задохнулся без воздуху в натопленном доме (гулять совсем нельзя -- обжигает лицо) и опять уехал в Москву, тем более что встретились кое-какие дела. А потом, опять получивши от Марьи Павловны приглашение, с величайшим удовольствием уехал в Ялту. Здесь очень тихо, погода нежная, и я чудесно отдохнул за эти дни в Вашем доме. Не нарадуюсь на синий залив в конце вашей долины. Утром моя комната полна солнца. А у Вас в кабинете, куда я иногда заходил погулять по ковру,-- еще лучше: весело, просторно, окно велико и красиво, и на стене и на полу -- зеленые, синие и красные отсветы, очень сильные при солнце. Я люблю цветные окна, только в сумерки они кажутся грустными, и в сумерки кабипет пуст и одинок, а Вы далеко. Мы с Марией Павловной часто вспоминали Вас. Мария Павловна и Евгения Яковлевна очень беспокоились, не получая от Вас писем. Вчера Мария Павловна уехала и, так как я решил побыть в Ялте еще, попросила меня не переезжать в Ялту, а побыть пока у Вас. И вот я пока у Вас еще. Сегодня Евгения Яковлевна получила письмо от Вас и очень рада. На дворе у Вас идет работа,-- турки утрамбовывают его камнем. Слышал от Марии Павловны, что Вы работаете,-- очень желаю настоящего настроения и равновесия. Я тоже кое-что скребу и читаю. А за всем тем живу тихо и благородно. Кланяюсь Вам, крепко жму руку.

Ив. Бунин.

"Новый мир", 1956, No 10, с. 200; ЛН, с. 408.

¹ Письмо послано в Ниццу, где Чехов жил с 14 декабря 1900 г. М. П. Чехова пригласила Бунина, приехавшего в Ялту, пожить у них в доме. Чехов писал Е. Я. Чеховой 8(21) января 1901 г.:. "Очень радуюсь тому, что Бунин гостит у нас, жалею, что меня нет дома".

И. А. БУНИН -- ЧЕХОВУ

30 января 1901 г. Ялта

Ялта. 30 янв. 1901.

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Будьте добры -- передайте, пожалуйста, прилагаемую записочку Софье Павловне Бонье¹. Я не знаю ее адреса. Так как знаю от Евгении Яковлевны, что Вы живы, здоровы, работаете и в тепле, то не спрашиваю Вас, как Вы живете, а только желаю Вам и впредь всего лучшего. Но на днях я уезжаю в Одессу и буду очень рад получить от Вас хоть несколько слов: Софиевская, 5. Не сочтите за бесцеремонность мое пребывание у Вас до сих пор,-- я хотел переехать в город, но Евгения Яковлевна обижается². Несколько дней была бурная зима,-- совсем как у вас в темные мартовские дни, когда "сын за отцом приходит", т. е. валит мокрый снег. Теперь уже стаяло -- солнечный прохладный день. Но горы, точно в Швейцарии. У вас здесь все благополучно. Евгения Яковлевна жива, здорова и радуется Вашим письмам. Все кажется ей, что вдруг Вы приедете с пароходом. Даже несколько раз оставляла Вам супу.

Крепко жму Вашу руку, от всей души -- дай Вам бог всего лучшего.

И. Бунин.

Сб. "На родной земле". Орел, 1958, с. 305; ЛН, с. 408--409,

¹ С. П. Бонье в это время из Ялты уехала в Ниццу.

² Бунин вспоминал в незаконченной книге о Чехове: "В начале февраля Марья Павловна уехала в Москву, а я остался до приезда Антона Павловича с мамашей, с которой у меня была большая дружба и которая мне много рассказывала об Антоше, В каждом ее слове чувствовалось обожание" (ЛН, с. 650).

ЧЕХОВ -- И. А. БУНИНУ

14 марта 1901 г. Ялта

Курск. Московская ул., дом Исакова -- это адрес С. П. Бонье, милый Иван Алексеевич! Поживаю я недурно, так себе, чувствую старость. Впрочем, хочу жениться. О Вас все мы, Ваши ялтинские знакомые, вспоминаем с большим удовольствием и долго жалели, что Вы от нас уехали¹. От "Скорпиона" получил корректуру², но в крайне неряшливом виде, с одной копеечной маркой, так что пришлось штраф платить; публикует "Скорпион" в своей книге тоже неряшливо, выставляя меня первым -- и я, прочитав это объявление в "Русских ведомостях"³, дал себе клятву больше уже никогда не ведаться ни со скорпионами, ни с крокодилами, ни с ужами.

А когда мы увидимся? После Пасхи, вероятно, приеду в Москву ненадолго, остановлюсь в "Дрездене".

Крепко жму руку, желаю всяких благ.

Ваш душевно А. Чехов.

14 марта.

Сборник товарищества "Знание" за 1904 г., кн. 3. СПб., 1905, с. 265 (частично); Письма, т. 6, с. 133--134; Акад., т. 9, с. 228--229.

¹ Чехов вернулся в Ялту 15 февраля 1901 г. и на следующий день пригласил Бунина. 20 февраля он писал О. Л. Книп-пер: "Здесь Бунин, который, к счастью, бывает у меня каждый день".

² Московское издательство "Скорпион" в 1901--1905 гг. издавало альманах "Северные цветы". В выпуске альманаха на 1901 год, который собирал и редактировал В. Я. Брюсов, печатался рассказ Чехова "Ночью", переделанный им из рассказа "В море" (1883).

³ Объявление в газете "Русские ведомости" от 8, 11, 16 и 19 марта 1901 г. (No 66, 69, 74, 77).

ЧЕХОВ -- И. А. БУНИНУ

20 апреля 1901 г. Ялта

Новый рассказ А. П. Чехова

Северные цветы

Альманах к-ва "Скорпион", Ц. 1 р. 50 к.¹

Во-первых, я никогда не писал рассказа "Северные цветы", а во-вторых, зачем Вы ввели меня в эту компанию, милый Иван Алексеевич? Зачем?

Зачем?

Ваш А. Чехов.

20 апр.

Письма, т. 6, с. 323 (с неверной датой); Акад., т. 10, с. 13.

¹ Эти строки -- наклеенная на письмо газетная вырезка.

И. А. БУНИН -- ЧЕХОВУ

30 апреля 1901 г. Лукьяново

Почт. ст. Лукьяново, Тульской губ.

Ефремовск., уезда. 30 апреля 1901.

Дорогой и глубокоуважаемый Антон Павлович! Убедительно прошу Вас -- не сердитесь на меня. Только сейчас получил Ваше письмо и тотчас отвечаю Вам, потому что чувствую себя неприятно. Альманах вышел дурацкий, но мог ли я предполагать, что "Скорпионы" поступят так по-мальчишески, составят его чуть не из пародий и будут даже объявления составлять нелепо. Ведь издавали они пока все чудесные вещи. Альманах хотели сделать на редкость... Наговорили мне с три короба... Я, ей-богу, ничего подобного не ожидал! Я напишу им, чтобы они хоть Ваше имя оставили в покое. Пожалуйста, не сердитесь.

Я уже, как видите, в деревне. Холод у нас собачий. Теперь льет дождь -- тоже холодный. Однако сад зеленеет, и поет соловей... От жены Горького получил письмо -- Горький сидит¹. Но Вы, вероятно, уже знаете это... А больше у меня и новостей нет. Живу совершенно как в скиту, и на душе очень чисто, и радуюсь, что много пишу стихов. Дай бог не сглазить. Убедительно прошу -- хотя изредка пишите мне. От всей души желаю Вам всего хорошего,-- так, как мог бы себе пожелать. Поклонитесь Вашим.

Преданный Вам Ив. Бунин.

P. S. Посылаю Вам книгу стихов на соискание Пушкинской премии. Потрудитесь, дорогой Антон Павлович, послать, куда следует -- я решительно не знаю², "Песнь о Гайавате" вам будет тоже на днях доставлена. Не сочтите все это за нахальство и простите за беспокойство. Если Вам неприятно это -- оставьте втуне.

ЛН, с. 411.

¹ См. переписку с Горьким, с. 347--348.

² Бунин послал Чехову свою книгу "Листопад. Стихотворения" (М., изд. "Скорпион", 1901). Чехов передал просьбу Бунина в письме А. Ф. Кони 6 мая 1901 г. За книгу "Листопад" и стихотворный перевод поэмы Г. Лонгфелло "Песнь о Гайавате" Бунину в октябре 1903 г. была присуждена половина Пушкинской премии.

ЧЕХОВ -- И. А. БУНИН

15 января 1902 г. Ялта

15 янв. 1902.

Милый Иван Алексеевич, здравствуйте! С Новым годом, с новым счастьем! Желаю Вам прославиться на весь мир, сойтись с самой хорошенькой женщиной и выиграть 200 тысяч по всем трем займам.

Я хворал месяца полтора, теперь считаю себя здоровым, хотя покашливаю, почти ничего не делаю и все жду чего-то, должно быть, весны.

Писал ли я Вам насчет "Сосен"?¹ Во-первых, большое спасибо за присланный оттиск, во-вторых, "Сосны" -- это очень ново, очень свежо и очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона.

Итак, будем ждать Вас!! Приезжайте поскорее, буду рад очень. Крепко, крепко жму руку, желаю здравия.

Ваш А. Чехов.

На приглашение "Южного обозрения" я ответил, что ничего не имею против, но в настоящее время ничего не пишу, прошу извинить, а когда напишу, то пришлю. Я всем отвечаю так².

Письма, т. 6, с. 194; Акад., т. 10, с. 169--170.

¹ Рассказ Бунина, опубликованный в журнале "Мир божий" (1901, No 11).

² Произведения Чехова в этой газете не появлялись.

ЧЕХОВ - И. А. БУНИНУ

26 октября 1902 г. Москва

Милый Жан! Укрой свои бледные ноги!¹

ПССЛ, т. XIX, с. 367; Акад., т. 11, с. 65.

¹ Надпись на открытке с фотографией писателя А. И. Емельянова-Кохановского. На той же стороне открытки надпись рукой Бунина: "Это письмо прислал мне в шутку Чехов. Ив. Бунин". Чехов обыгрывает однострочное стихотворение В. Я. Брюсова "О, закрой свои бледные ноги". О пародировании Чеховым этого стихотворения вспоминал также А. Н. Тихонов-Серебров (Чехов в восп., с. 650).

А. П. ЧЕХОВ И А. И. КУПРИН

Куприн Александр Иванович (1870--1938) -- писатель; впервые выступил в печати в 1889 году. В феврале 1901 года в Одессе познакомился с Чеховым, возвращавшимся из-за границы. Весной 1901 года, когда Куприн приехал в Ялту и поселился в обстановке, неблагоприятной для работы, Чехов предложил ему приходить и заниматься у него дома. "Вы будете внизу писать, а я вверху,-- говорил он со своей очаровательной улыбкой.-- И обедать будете также у меня. А когда кончите, непременно прочтите мне или, если уедете, пришлите хотя бы в корректуре" (Чехов в восп., с. 561). Между писателями установилось дружеское общение.

В декабре того же года началась переписка между ними. Сохранилось 9 писем Чехова к Куприну, 19 писем Куприна к Чехову. После смерти Чехова Куприн посвятил его памяти ряд статей и выступлений; его воспоминания "Памяти Чехова" впервые опубликованы в третьей книге сборника "Знание" в 1904 году.

Комментируя в своих воспоминаниях письма Чехова, Куприн писал: "К молодым, начинающим писателям Чехов был неизменно участлив, внимателен и ласков... Читал он удивительно много и всегда все помнил и никого ни с кем не смешивал. Если авторы спрашивали его мнения, он всегда хвалил, и хвалил не для того, чтобы отвязаться, а потому что знал, как жестоко подрезает слабые крылья резкая, хотя бы справедливая критика и какую бодрость и надежду вливает иногда незначительная похвала... Впрочем, при некотором доверии и более близком знакомстве, и в особенности по убедительной просьбе автора, он высказывался, хотя и с осторожными оговорками, но определеннее, пространнее и прямее... К тем из писателей, с которыми у него возникала хоть какая-нибудь духовная связь, он всегда относился бережно и внимательно. Никогда он не упускал случая сообщить известие, которое, он знал, будет приятно или полезно... Все это, конечно, мелочи, но в них сквозит так много участия и заботливости, что теперь, когда нет уже больше этого изумительного художника и прекрасного человека, его письма приобретают значение какой-то далекой, невозвратимой ласки" (Чехов в восп., с. 560, 562).

Исследователи отмечают, что быстрое сближение с Куприным объяснялось не только внимательным отношением Чехова к молодому таланту, но и тем, что по направлению писательской работы и по ее приемам Куприн ближе других младших современников стоял к Чехову. Чехова также интересовал тот разнообразный и пестрый жизненный опыт (учение в кадетском корпусе и военном училище, офицерская служба, поездки по заводам и шахтам, занятия спортом, зубоврачебным делом, актерство в провинции и т. д.), который Куприн принес с собой в большую литературу (см. подробнее: И. В. Корецкая. Чехов и Куприн.-- ЛН, с. 363--378).

А. И. КУПРИН -- ЧЕХОВУ

Декабрь 1901 г. Петербург

Многоуважаемый Антон Павлович!

Приехав осенью в Москву, я хотел было, по вашему совету, попробовать поступить в Художественный театр, но когда увидел, сколько туда нахлынуло к этому времени особ обоего пола, жаждущих того же самого, то сконфузился и испугался своей смелости. Нечто подобное я видел только один раз в своей жизни -- именно на экзамене в Академию Генерального штаба, где на 60 вакансий явилось около 1000 человек.

Зато я основательно смотрел и слушал три ваши пьесы. Я их так люблю и так в них вчитался, что на сцене Художественного театра они меня совсем не удовлетворили. Я и в самом деле думал, что у них идет реформа сценического искусства, а реформа эта, оказывается, коснулась только чисто внешней стороны, декоративной. Правда, в этом много сделано прекрасного: столовая в III действии "Чайки" поставлена до того хорошо, что при поднятии занавеса внезапно чувствуешь, как будто ты сам в ней сидишь. В последнем действии в "Дяде Вайе" стук уезжающих экипажей, а в "Трех сестрах" пожар за сценой -- великолепны {Что, например, за прелесть они сделали из офицера академии, который только показывается на сцене, не говоря ни слова! (Примеч. А. И. Куприна.)}. И многое другое.

Но и здесь кое-где есть пересол. Так, например, в "Чайке" суматоха при отъезде Нины, Аркадиной и Тригорина в дверях до того преувеличена, что производит водевильное впечатление. Паузы в последнем акте "Дяди Вани" слишком длинны: даже выдержанная и выдрессированная публика Художественного театра начинает кашлять и двигаться на стульях; в "Чайке" (в первом действии), артисты без всякой нужды предоставляют публике удовольствие любоваться ракурсами их спин в сидячем, ходячем и стоячем положении (мне кажется, что в этом можно наблюдать некоторую умеренность и вовсе не стесняя свободу актера двигаться, как ему угодно, на сцене). И так далее.

Совершенно неправильно ходячее мнение, будто режиссерская власть Художественного театра, повышая игру маленьких актеров и кладя узду на больших, стремится дать общее, среднее, ровное впечатление. Талант все-таки выделяет роль из общего фона. Астров -- Станиславский прямо удивителен (хотя, замечу в скобках, в его манере держаться на сцене есть что-то явно хозяйское, что я почти в такой же мере наблюдал у другого властного администратора -- H. H. Соловцова, артиста и человека несравненно менее культурного, чем Станиславский), О. Л. Книппер в "Чайке" превосходит все, что можно требовать и ожидать от артиста. Москвин из маленькой роли артиллерийского офицерика делает чудо: именно такой милый, веселый, картавый подпоручик есть во всякой артиллерийской бригаде. Очень хорош Соленый¹.

Но самое-то главное в том, что прославленная реформа совсем не коснулась среднего и маленького актеров. Видно, что они стараются, дай им бог доброго здоровья; я готов верить и тому, что на репетициях для них чертят, мелом на полу кружки, куда становиться ногами. Но, в конце концов, они остались теми же актерами, каких много и на сцене императорских театров, и в Харькове, и в Проскурове. Та же актерская читка, с неправильными делениями фраз: "пришел, человек, увидел и (пауза) погубил ее, как эту чайку", с полным отсутствием простоты в интонациях, с неожиданными актерскими вздохами в сторону, с напыщенным и неестественным благородством жестов и т. д. И эта шаблонная игра совершенно заслоняет собою все попытки новаторов довести сцену до иллюзии настоящей жизни. Для этого, вероятно, нужно, чтобы в каждом актере при таланте Станиславского сидела душа В. И. Данченко.

Простите, Антон Павлович,-- я заболтался и только сейчас вспомнил о главной причине этого письма. Видите ли: мне, кажется, удастся издать книжку моих рассказов (именно тех, что были в толстых журналах). Скажите, очень ли вы рассердитесь, если на первой странице будет напечатано, что книжка эта посвящена вам?² Передайте мой сердечный привет Евгении Яковлевне.

Ваш А. Куприн.

P. S. Мой адрес: Невский проспект, д. No 67, кв. 5, Александру Ивановичу Куприну.

У нас в Петербурге теперь две горячие новости. Первая та, что на Невском около Филиппова офицер Миллер зарубил саблей студента Медико-хирургической академии Петрова, а другая -- образование Религиозного общества под председательством преосвященного Сергия, с благословения обер-прокурора св. Синода и митрополита и при непременном участии Мережковского, Розанова, В. С. Миролюбова и еще каких-то двух лиц, кажется, из Иисусовой пехоты ³.

А. К.

ЛН, с. 380--382.

¹ И. М. Москвин играл в "Трех сестрах" поручика Родэ; роль Соленого исполнял А. А. Санин.

² Ответ Чехова на настоящее письмо не сохранился; в письме от 29 декабря 1901 г. Куприн писал ему: "Следуя Вашему совету о том, что книжка должна быть издана как можно проще, я ее оставлю без посвящения, хотя -- признаюсь -- мне всегда была приятной мысль поставить вперед дорогое для меня литературное имя. Впрочем, и сама книжка только в проекте, и, значит, об этом теперь нечего и говорить" (ЛН, с. 383). Издание не состоялось.

³ По поводу участия В. С. Миролюбова в Религиозно-философском обществе Чехов писал ему 17 декабря 1901 г.: "Читал в "Новом времени" статью городового Розанова, из которой между прочим узнал о Вашей новой деятельности. Если бы Вы знали, голубчик мой, как я был огорчен!.. Что у Вас, у хорошего, прямого человека, что у Вас общего с Розановым, с превыспренно хитрейшим Сергием, наконец, с сытейшим Мережковским?" Сходное отношение к Религиозно-философскому обществу и участию в нем Миролюбова Куприн выразил в своем письме к Чехову от февраля 1902 г.: "Его религиозные наклонности тянут его к Религиозно-философскому обществу, но в этом обществе он находит только одно мракобесие отцов церкви, истерические кривлянья Мережковского и ехидное смирение Розанова..." (ЛН, с. 384).

ЧЕХОВ -- А. И. КУПРИНУ

22 января 1902 г. Ялта

22 янв. 1902.

Дорогой Александр Иванович, сим извещаю Вас, что Вашу повесть "В цирке"¹ читал Л. Н. Толстой и что она ему очень понравилась. Будьте добры, пошлите ему Вашу книжку² по адресу: Кореиз Таврической губ.-- и в заглавии подчеркните рассказы, которые Вы находите лучшими, чтобы он, читая, начал с них. Или книжку пришлите мне, а уж я передам ему.

Рассказ для "Журнала для всех" пришлю, дайте только "очухаться" от болезни.

Ну-с, будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего. Виктору Сергеевичу³ привет и нижайший поклон.

Ваш А. Чехов.

Сборник т-ва "Знание" за 1904 г., вып. 3. СПб., 1905, с. 34 (с пропуском); Чехов, Лит. архив, с. 134; Акад., т. 10, с. 177.

¹ Повесть напечатана в январском номере журнала "Мир божий" за 1902 г.

² А. И. Куприн. Миниатюры (Очерки и рассказы). Киев, 1897.

³ В. С. Миролюбову.

ЧЕХОВ -- А. И. КУПРИНУ

1 ноября 1902 г. Москва

1 окт. 1902.

Дорогой Александр Иванович, "На покое"¹ получил и прочел, большое Вам спасибо. Повесть хорошая, прочел я ее в один раз, как и "В цирке"; и получил истинное удовольствие. Вы хотите, чтобы я говорил только о недостатках, и этим ставите меня в затруднительное положение... В этой повести недостатков нет, и если можно не соглашаться, то лишь с особенностями ее некоторыми. Например, героев своих, актеров, Вы трактуете по старинке, как трактовались они уже лет сто всеми, писавшими о них; ничего нового. Во-вторых, в первой главе Вы заняты описанием наружностей -- опять-таки по старинке, описанием, без которого можно обойтись. Пять определенно изображенных наружностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность. Бритые актеры похожи друг на друга, как ксендзы, и остаются похожими, как бы старательно Вы ни изображали их. В-третьих, грубоватый тон, излишества в изображении пьяных...

Вот и все, что я могу сказать Вам в ответ на Ваш вопрос о недостатках, больше же ничего придумать не могу.

Скажите Вашей жене², чтобы не беспокоилась, все обойдется благополучно. Роды будут продолжаться часов 20, а потом наступит блаженнейшее состояние, когда она будет улыбаться, а Вам будет хотеться плакать от умиления. 20 часов -- это обыкновенный maximum для первых родов.

Ну-с, будьте здоровы. Крепко жму руку. У меня так много посетителей, что голова ходит кругом, трудно писать. Художественный театр в самом деле хорош;³роскоши особенной нет, но удобно.

Ваш А. Чехов.

Сборник т-ва "Знание" за 1904 г., вып. 3. СПб., 1905, с. 33-- 4 (частично); "Октябрь", 1944, No 7-8, с. 131; Акад., т. 11, с. 67--68.

¹ Рассказ напечатан в ноябрьском номере "Русского богатства" за 1902 г.

² М. К. Давыдова (Куприна-Иорданская).

³ Имеется в виду новое здание Московского Художественного театра, построенное к началу театрального сезона 1902 г.

А. И. КУПРИН -- ЧЕХОВУ

6 декабря 1902 г. Петербург

Вы меня очень обрадовали, многоуважаемый Антон Павлович, написав, что обезьянки Вам понравились¹. Мне приятно будет думать, что благодаря им Вы, может быть, лишний раз вспомните о человеке, который предан Вам всей душой.

Жена очень Вам кланяется. Время ей в середине декабря, но можно ожидать со дня на день. Она к этому готовится спокойно и радостно, но временами на нее находит страх, и тогда она поплакивает. Сегодня ночью она во сне стонала, и я разбудил ее нарочно. Оказывается, ей снилось, будто в редакцию ворвалась какая-то худая, высокая, черная женщина с огромными, в пол-лица, страшными глазами. У нее были длинные руки, и она все смеялась и мяла жене живот, а когда ее вытолкнули за дверь, то она опять смеялась и грозила пальцем. Я успокоил жену, но сам не мог заснуть, а вот теперь под утро пишу Вам.

Дела мои литературные так хороши, что боюсь сглазить. "Знание" купило у меня книгу рассказов². Не говоря уже об очень хороших, сравнительно, материальных условиях,-- приятно выйти в свет под таким флагом.-- Кстати, я познакомился с Горьким,-- он у нас обедал вместе с Пятницким. Знаете, в нем есть что-то аскетическое, суровое, проповедническое. Все рассказывает о молоканах, о духоборах, о сормовских и ростовских беспорядках, о раскольниках и т. д. И при этом глаза у него смотрят точно не от мира сего. Не совершается ли в нем тот переворот, который толкает многих русских писателей на путь подвижничества, пророчества и чудачества?

Большое впечатление произвело в Петербурге Ваше письмо в Академию³. О нем нет разногласия: все единодушно находят его чрезвычайно сдержанным и очень сильным. На днях в одном обществе, где был и Боборыкин, это письмо читали вслух. Маститый романист, говорят, чувствовал себя при этом не совсем ловко.

Мне бы очень интересно было, Антон Павлович, чтобы Вы прочитали два моих рассказа: один в декабрьской книжке "Мира божьего", а другой в январе в "Журнале для всех"⁴. Если бы позволили, я прислал бы оттиски. То, что Вы писали мне о рассказе "На покое",-- очень верно, хотя и прискорбно для меня.

Кое-что, сообразно с Вашим взглядом, я исправил, только этого очень мало и впечатление остается то же.

Был здесь в Петербурге Федоров. Кажется, не повезло ему, бедному, с пьесами в этом году⁵. И это очень жаль. Он такой милый, искренний и пылкий человек и славный товарищ. И особенно меня трогает его глубокая привязанность к Вам.

Знаю, что Вы не любите, но не могу удержаться, чтобы не спросить: не пишете ли чего? Такой праздник, когда Вас читаешь!

Ваш А. Куприн.

6 декабря.

ЛН, с. 386-387.

¹ О получении от Куприна подарка -- вырезанных из слоновой кости обезьянок -- Чехов сообщал в письме от 18 октября 1902 г.

² В 1903 г. издательство "Знание" выпустило книгу Куприна "Рассказы".

³ Журнал "Освобождение" (Штутгарт) напечатал в No 10 за 1902 г. письмо-заявление Чехова на имя А. Н. Веселовского от 25 августа 1902 г.-- отказ от звания почетного академика в связи с аннулированием выборов А. М. Горького в академики.

⁴ Рассказы "Болото" и "Трус".

⁵ Постановки пьес А. М. Федорова "Старый дом" и "Стихия" в Александрийском театре не имели успеха.

ЧЕХОВ -- А. И. КУПРИНУ

7 февраля 1903 г. Ялта

Дорогой Александр Иванович, в "Словаре русского языка", издаваемого Академией наук¹, в шестом выпуске второго тома, который (т. е. выпуск) я сегодня получил, наконец показались и Вы. Так, на странице 1868 Вы найдете слово "зарокотать", а возле него -- "Один за другим, в разных местах длинной колонны глухо зарокотали барабаны. Куприн. Ночлег".

И еще после слова "зарябиться" (стр. 1906):"На воду тотчас же легло... пятно, в середине которого зарябилось яркое отражение огня. Куприн. Булавин".

И еще есть одно место, только я забыл страницу.

Я поздоровел, плеврит уже прошел, но в комнате моей холодно (на дворе мороз), а это противно. Пишу помаленьку².. Надеюсь, что у Вас все благополучно, что жена Ваша и младенец³ пребывают в добром здоровье. Крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

7 февр. 1903.

Ваша Лидия уже улыбается?

Чехов, Лит. архив, с. 137--138; Акад., т. 11, с. 145.

¹ Выпуски академического "Словаря русского языка" под редакцией Я. К. Грота и Л. Л. Шахматова выходили в 1891--1916 гг.

² В это время Чехов работал над рассказом "Невеста".

³ В телеграмме к Чехову от 5 января 1903 г. Куприн сообщал о рождении дочери Лидии.

А. П. ЧЕХОВ И С. П. ДЯГИЛЕВ

Дягилев Сергей Павлович (1872--1929) -- театральный и художественный деятель конца XIX -- начала XX века. Вместо с А. Н. Бенуа основал творческое содружество "Мир искусства" (1898--1924), был редактором одноименного литературно-художественного журнала (1899--1904). Переселившись с осени 1906 года в Париж, стал активным популяризатором русского искусства за рубежом (выставки русского искусства, "русские исторические концерты", "русские сезоны" в Париже в 1907--1914 гг., "Русский балет С. П. Дягилева" в Париже в 1911--1929 гг.). Известны 3 письма Чехова к Дягилеву, 17 писем Дягилева к Чехову, относящиеся к 1899--1904 годам.

Переписка Дягилева с Чеховым началась раньше их личного знакомства. Почти в каждом своем письме Дягилев предпринимает попытку привлечь Чехова к сотрудничеству в журнале "Мир искусства", видя в нем писателя и человека, "близкого нам, ценимого нами". А. И. Урусов писал в октябре 1899 года Чехову о Дягилеве, "который с группой молодых писателей и художников ("Мир искусства") исповедует культ Чехова более, чем где-либо" (Из архива Чехова, с. 218). Ставя задачи создания "настоящей художественной жизни" (под лозунгами "чистого" искусства и "преображения" жизни искусством), мирискусники стремились привлечь Чехова к своему движению, понимая, как писал Дягилев Чехову, что "ни одно истинно литературное явление в России теперь не может быть вне Вас", "без Вас это дело немыслимо". Стремясь вызвать сочувствие Чехова к задачам "Мира искусства", Дягилев пишет о своем журнале как о центре, способном "объединить все искренне ищущее и столь гонимое отовсюду".

Разумеется, мирискусники явно преувеличивали свою близость к Чехову: авторитет крупнейшего писателя современности им был необходим прежде всего как знамя. Чехов с неизменной доброжелательностью отзывался о дягилевском журнале. Он понимал всю неоднозначность нового явления в русском искусстве. Практика "Мира искусства", особенно его художественной части, была шире чисто эстетских деклараций. Внимание мирискусников к проблемам мастерства, неприятие ими рутины в искусстве, утверждавшаяся в журнале высокая издательская культура не могли не вызвать сочувственного отношения Чехова. Среди художников, сотрудничавших в "Мире искусства", были близкие Чехову Левитан и Серов. В беседах с Дягилевым Чехов, очевидно, не мог не почувствовать убежденность своего собеседника в высоком назначении отечественного искусства, веру в то, что богатства русской культуры способны повлиять на развитие европейского и мирового искусства.

Чехов с симпатией относился к Дягилеву, но от сотрудничества в его журнале твердо отказывался: "Таково мое мнение, и мне кажется, что я не изменю его". Надо знать чеховскую манеру: никогда не отвечать отказом, если была хоть какая-то надежда выполнить просьбы, с которыми к нему обращались многочисленные издатели, актеры, режиссеры,-- чтобы оценить твердость его отказа Дягилеву. Такая твердость Чехова объяснялась его решительным неприятием направления литературно-критических публикаций "Мира искусства".

Современные исследователи отмечают, что решение Дягилева доверить литературный отдел журнала Д. В. Философову, Д. С. Мережковскому, В. В. Розанову "оказалось серьезной ошибкой, поскольку отдел, публикуя, в частности, пространные сочинения мыслителей-идеалистов, стал теснить художественный... Именно из-за их религиозно-мистических разглагольствований журнал претерпел больше всего упреков в декадентство" ("Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве", т. 1. М., 1982, с. 16). Некоторые удачные публикации критического отдела "Мира искусства" (например, рецензия Философова на постановку "Чайки" в Александрийском театре в 1902 г.) не могут заслонить того, что в целом Чехову было решительно чуждо "новое религиозное миропонимание", которое проповедовалось на страницах журнала петербургского религиозно-философского общества "Новый путь" и которое Мережковский думал сделать идейной основой "обновленного" "Мира искусства".

Резкая оценка Чеховым религиозно-мистических собраний (см. переписку с Куприным, с. 375), его непреклонный отказ участвовать в одном предприятии с идейным главой "тенденциозного мистицизма" Мережковским существенно дополняют характеристику литературно-общественной позиции Чехова.

Следует отметить, что и для Дягилева, всегда ставившего искусство в центр своих интересов и равнодушного к философскому и религиозному теоретизированию, Мережковский был в достаточной мере чужд, о чем он писал Чехову 26 июля 1903 г.: "Что касается Вашей принципиальной розни с Мережковским и "Новым путем", то уверяю Вас, что я сам слишком большой приверженец эстетизма, чтобы принять взгляды поборников нового мистического движения" (Из архива Чехова, с. 214). В 1904 году Дягилев и художники "Мира искусства" порвали отношения о Мережковским и его окружением.

Другой момент расхождения Чехова с мирискусниками -- в отношения к Горькому. Переписка Чехова с Дягилевым, как и с другими литераторами, режиссерами, актерами, показывает, что даже выдающимся деятелям искусства было совсем не просто понять значение и роль Горького; в определенных кругах художественной интеллигенции деятельность Горького вызывала неприятие; словечки "горькиада", "огоркить" и т. п. стали бранными в эстетском кругу. Но Чехов предпочел "огоркить" свой "Вишневый сад", передав его для публикации в горьковский сборник "Знание". О переговорах с Чеховым о его возможном участии в "Мире искусства" З. Гиппиус писала со слов Дягилева: "Чехов сказал нам, что один не пойдет, а только с Горьким, со всеми Горчатами и Чехятами..." ("Литературный процесс и русский журнал конца XIX -- начала XX века. 1890--1904. Буржуазно-либеральные и модернистские издания". М., "Наука", 1982, с. 170).

С. П. ДЯГИЛЕВ -- ЧЕХОВУ

23 декабря 1902 г. Петербург

Многоуважаемый Антон Павлович!

Посылаю Вам последний номер "Мира искусства". Быть может, Вас заинтересует статья Философова о "Чайке"¹. Был бы рад, если бы Вы ее прочли. Очень жалею, что не пришлось вновь повидаться с Вами в Москве. Нас прервали на выставке в самый интересный момент: "возможно ли теперь в России серьезное религиозное движение?" Ведь это, другими словами, вопрос -- быть или не быть всей современной культуре? Надеюсь как-нибудь вновь свидеться и начать беседу на прерванном месте. Сегодня как раз вышла первая книжка "Нового пути". Начало -- робкое, хотя и много талантливого. Удивительно получаемое впечатление от "пристегнутости" литературы к проповеднической философии. Они вышли из литературы, сознательно отрясая ее прах, а вместе с тем боюсь, что им не отделаться от религиозно-философского дилетантизма². Вы считаете, что Мережковский -- парниковое растение. Я его очень люблю и искренно боюсь, когда он сам себя пересаживает из одного грунта в другой. Их главная ошибка, впрочем, как мне кажется, в том, что переделывать им надо не искусство, а общество: если искусство отвлеченно и, так сказать, "беспринципно", то не оно в этом виновато. Пока в обществе не будет религиозного сознания -- в искусстве оно проявиться не может, а потому отрясать прах от эстетизма нелепо. Они испугались литературы, как "греха", эстетизма, как "дьявола", слишком для них же обольстительного. Боюсь за их "тенденциозный мистицизм",-- может ли он дать настоящее искусство? Простите, что так разболтался. Напишите же, ради бога, обещанного "Левитана"³. Ждем, ждем -- не дождемся. Не собираетесь ли снова в Москву?

Жму Вашу руку.

Искренно преданный Серг. Дягилев.

Из архива Чехова, с. 211.

¹ Статья Д. В. Философова о "Чайке" ("Мир искусства", 1902, No 11) была написана в связи с успешным возобновлением пьесы на сцене Александрийского театра.

² Прочитав первый номер журнала петербургского религиозно-философского общества "Новый путь", Чехов писал А. С. Суворину 14 января 1903 г.: "...могу сказать только одно: я полагал раньше, что религиозно-философское общество серьезнее и глубже". Об отрицательном отношении Чехова к религиозно-философскому обществу см. переписку с А. И. Куприным, с. 375.

³ 24 июля 1900 г. Дягилев обратился к Чехову с просьбой написать о И. И. Левитане в специальный номер "Мира искусства", посвященный памяти художника (Из архива Чехова, с. 207--208). В сентябре 1900 г. Чехов ответил согласием, однако этот замысел остался неосуществленным. Специального номера журнала, посвященного Левитану, Дягилеву выпустить не удалось.

ЧЕХОВ -- С. П. ДЯГИЛЕВУ

30 декабря 1902 г. Ялта

30 декабря 1902.

Многоуважаемый Сергей Павлович.

"Мир искусства" со статьей о "Чайке" я получил, статью прочел -- большое Вам спасибо. Когда я кончил эту статью, то мне опять захотелось написать пьесу, что, вероятно, я и сделаю после января.

Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию, и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь, скажу только, что религиозное движение, о котором вы пишете, -- само по себе, а вся современная культура -- сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура -- это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего бога, т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре. Теперешняя культура -- это начало работы, а религиозное движение, о котором мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает. Впрочем, история длинная, всего не напишешь в письме.

Когда увидите г. Философова, то, пожалуйста, передайте ему мою глубокую благодарность. Поздравляю Вас с Новым годом, желаю всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

"Весы", 1905, No 11, с. 4--5; Акад., т. 11, с. 106.

С. П. ДЯГИЛЕВ -- ЧЕХОВУ

3 июля 1903 г. Петербург

Добрейший Антон Павлович.

Все эти дни обдумывал наш разговор с Вами¹ и все больше убеждаюсь, что судьба будущего журнала и вообще всего дела зависит от Вашего к нему отношения. Это не фраза -- вот почему: обновление "Мира искусства" может быть только от прилива к нему новых сил, мы сами уложили в него столько сил, что одни продолжать дело не можем. Нам совершенно необходима помощь, подмога человека, стоящего вне нашей кружковщины и вместе с тем близкого нам, ценимого нами -- такой человек -- Вы. Согласитесь, что ни одно истинно литературное явление в России теперь не может быть вне Вас. Но я больше скажу, нам нужно не только Ваше участие, но Ваш интерес к делу, без которого Вы будете лишь сотрудником, но не руководителем. Есть неутолимая жажда эстетико-литературного издания, центра, могущего объединить все искренне ищущее и столь гонимое отовсюду. Неужели нам нельзя соединиться хотя бы ввиду оппозиции, так дружно нас преследующей. Вы жалуетесь на недостаток времени, но, дорогой мой, ведь это дело стоит траты времени. Наконец, нельзя ли было бы наш новый журнал² разбить на несколько отделов. Общее наблюдение и ведение я взял бы на себя, так же как и отдел современных пластических искусств; отдел беллетристический Вы взяли бы на себя; отдел старинного искусства взял бы Бенуа; отдел критики взял бы Мережковский; театральный отдел взял бы Философов. Таким образом, работа разбилась бы, и каждый отвечал бы полностью за свой отдел. Думаю, что из совокупности всех этих сил вышло бы настоящее живое дело. На совместной работе с художниками я многому научился и надеюсь, что сумел бы объединить все отделы в одно целое, имеющее крайне любопытную физиономию. Сознайтесь, что задача необыкновенно интересная. Вам приходило в голову рекомендовать нам литературного редактора, но думаю, что эта мысль несчастливая: кроме Вас, люди в совместную работу ни с кем не пойдут, я это хорошо вижу. Попробуем, может быть, из нашей американской затеи и выйдет настоящая художественная жизнь. Я на это сильно надеюсь, и ужасно хочется хорошей встряски. Соглашайтесь, и приступим к организации дела. Напишите, что думаете, на чем порешили. Мой привет Вашей супруге.

Жму Вам руку.

Преданный Сергей Дягилев.

Из архива Чехова, с. 212--213.

¹ Встреча и разговор Чехова с Дягилевым могли состояться в конце июпя 1903 г., когда Дягилев приезжал в Москву.

² Дягилев предполагал прекратить с января 1904 г. издание "Мира искусства" и открыть новый литературно-художественный журнал. "Мир искусства" продолжал издаваться в течение 1904 г. под редакцией Дягилева и А. Н. Бенуа.

ЧЕХОВ -- С. П. ДЯГИЛЕВУ

12 июля 1903 г. Ялта

12 июля 1903 г.

Многоуважаемый Сергей Павлович. Я немного запаздываю ответом на Ваше письмо, так как получил его не в Наро-Фоминском¹, а в Ялте, куда приехал на этих днях и где пробуду, вероятно, до осени. Я долго думал, прочитав Ваше письмо, и, как ни заманчиво Ваше предложение или приглашение, все же я должен в конце концов ответить Вам не так, как хотелось бы и мне, и Вам.

Быть редактором "Мира искусства" я не могу, так как жить в Петербурге мне нельзя, а журнал не переедет для меня в Москву, редактирование же по почте и по телеграфу невозможно, и иметь во мне только номинального редактора для журнала нет никакого расчета. Это во-первых. Во-вторых, как картину пишет только один художник и речь говорит только один оратор, так и журнал редактируется только одним человеком. Конечно, я не критик и, пожалуй, критический отдел редактировал бы неважно, но, с другой стороны, как бы это я ужился под одной крышей с Д. С. Мережковским, который верует определенно, верует учительски, в то время как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего. Я уважаю Д. С. и ценю его, и как человека и как литературного деятеля, но ведь воз-то мы если и повезем, то в разные стороны. Как бы ни было -- ошибочное мое отношение к делу или нет, я всегда думал и теперь так уверен, что редактор должен быть один, только один, и что "Мир искусства", в частности, должны редактировать только Вы один. Таково мое мнение, и мне кажется, что я не изменю его.

Не сердитесь на меня, дорогой Сергей Павлович; мне кажется, что Вы, если бы проредактировали журнал еще лет пять, согласились бы со мной. В журнале, как в картине или поэме, должно быть одно лицо и должна чувствоваться одна воля. Это и было до сих пор в "Мире искусства", и это было хорошо. И надо бы держаться этого.

Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку. В Ялте прохладно или, по крайней мере, не жарко, я торжествую.

Низко Вам кланяюсь.

Ваш А. Чехов.

"Весы", 1905, No 11, с. 5--6; Акад., т. 11, с. 234.

¹ В Наро-Фоминском, имении М. Ф. Якунчиковой под Москвой, Чехов отдыхал с 25 мая по 7 июля 1903 г.

С. П. ДЯГИЛЕВ -- ЧЕХОВУ

12 августа 1903 г. Петербург

Дорогой Антон Павлович. Фразу Вашу "не искушайте меня без нужды"¹ я понимаю скорее как "не приставайте ко мне без нужды". Ну, хорошо, что же делать. Но ведь и Вы меня искушаете, говоря в каждом письме, что "Мир искусства" хороший журнал и что его не надо закрывать. Не знаю, на что решимся и что предпримем в будущем, раз что задуманное большое дело не выгорает. Во всяком случае, во-первых, напоминаю Вам давнишний долг -- статью о Левитане и, во-вторых, все же "пристаю" к Вам с просьбою дать нам что-либо и помимо этой "несбыточной статьи". Дайте нам повесть или драму, ибо, в какую бы форму мы ни выродились, мы во всяком случае не будем себя лишать возможности и удовольствия помещать беллетристику интересных и дорогих нам сотрудников. Дайте что-нибудь в средине осени или к концу года, в этом будет и поддержка с Вашей стороны журнала, которому Вы симпатизируете, и нам большое удовольствие, наконец, напечатать что-либо Ваше. Неужели Ваше пребывание в Москве зимою не устроилось? Как это досадно. Опять Вы оторваны от нас хотя бы и благословенным Крымом.

Жму Вашу руку.

Ваш С. Дягилев.

P. S. Прочтя письмо, вижу, что забыл упомянуть о гонораре. Конечно, Ваш обычный гонорар Вы не потеряете, сотрудничая в "Мире искусства".

С. Д.

Из архива Чехова, с. 215.

¹ Фраза из несохранившегося письма Чехова (цитата из стихотворения Е. А. Баратынского "Разуверение", 1821).

С. П. ДЯГИЛЕВ -- ЧЕХОВУ

22 ноября 1903 г. Петербург

Дорогой Антон Павлович.

Ольга Леонардовна меня не поняла. Она упрекала меня, что мы за Вами "мало ухаживаем и Вам мало пишем", на что я сказал, что, наоборот, надоел Вам своими письмами, которых за лето и осень было не менее пяти. Вот и все! Но разве мы действительно за Вами мало ухаживаем? Зачем не отдали нам Ваш "Вишневый сад", а вместо того "огоркили" себя?¹ Мы бы постарались издать его, как следует быть напечатанным такому произведению. Ведь в наше время разучились "любить книгу", а мы относимся со сладострастием к каждой запятой. В 1904 году мы будем существовать приблизительно в том же виде, только Бенуа будет вторым редактором по части старого искусства. Дайте же нам что-нибудь, хотя бы и рассказ, ведь Ваш рассказ -- не просто рассказ, его мы облюбуем для первой книжки. Конечно, хорошо бы о Левитане -- да долго ждать -- откликнитесь же на наши мольбы. В Москве познакомился с Л. Андреевым, Ну, как человек, он не очень-то (ради бога, между нами), уж слишком некультурен, очень, правда, мил, но все же зачем креститься при имени Горького, во-первых, а затем, хорошо он о своем творчестве лепечет: "мистического туманчика пустил", "так неясно фигурки нарисовал" -- просто потеха, под конец даже про журнал "Фершел" стал говорить,-- да, в поддевке рискованно ходить, очень уж надо быть большим человеком, чтобы на это иметь право. "Новый путь" будет выходить, но как, не знаю, денег совсем нет, все без гонорара, религиозные собрания ныне вряд ли разрешат. На днях ждем сюда Метерлинка -- интересно познакомиться. Пока до свиданья, дорогой Антон Павлович, на премьеру "Вишневого сада", если буду жив,-- непременно приеду. Жму руку.

Ваш С. Д.

Из архива Чехова, с. 216.

¹ Чехов передал "Вишневый сад" в горьковский сборник "Знание".

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

В указатель вошли имена, встречающиеся в тексте писем, вступительной статье и примечаниях; из имен, упоминаемых лишь в примечаниях и вступительной статье, в указатель введены только лица чеховского окружения. Аннотации содержат лишь сведения, необходимые для понимания текста писем; общеизвестные имена и имена адресатов не аннотируются.

Абаринова Антонина Ивановна (1842--1901), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 247.

Абрамова Мария Морщевна (1865--1892), драматич. актриса и антрепренер; в сезон 1889/1890 г. содержала частный театр в Москве -- I: 257, 359.

Авелан Федор Карлович (1839-?), адмирал -- II: 75, 77, 82.

Авилова Л. А. -- I: 6, 17, 20, 38; II: 89--115, 312.

Адашев Александр Иванович (наст. фам. Платонов; 1871--1934), актер Моск. Художественного театра -- II: 161, 162, 286.

Адурская Антонина Федоровна (1870--1948), актриса Моск. Художественного театра -- II: 291, 292.

Аксаков Иван Сергеевич (1823--1886), поэт, публицист, сын С. Т. Аксакова -- I: 315.

Аксаков Константин Сергеевич (1817--1860), публицист, критик, поэт, сын С. Т. Аксакова -- I: 315.

Александр I (1777--1825), российский император с 1801 г. -- I: 392.

Александр III (1845--1894), российский император с 1881 г.-- I: 73, 76, 207, 211, 251, 400-403.

Александр Игнатьевич -- см. Иваненко А. И.

Александр Николаевич, приказчик в лавке И. Е. Гаврилова -- I: 74, 75.

Александров Владимир Александрович (1856--?), драматург, член комитета Общества русских драматических писателей и оперных композиторов -- I: 365.

Александров Николай Григорьевич (1870--1930), актер Моск. Художественного театра -- II: 194, 196, 288, 292.

Алексеев -- см. Станиславский К. С.

Алексеева Елизавета Васильевна (1841--1904), мать К. С. Станиславского -- II: 210, 270.

Алексеева М. -- см. Лилина М. П.

Алексеева Ольга Павловна (1875--1966), актриса Моск. Художественного театра -- II: 185, 290.

Алексин Александр Николаевич (1863--1925), ялтинский врач -- II: 329, 350, 359, 361.

Альбов Михаил Нилович (1851--1911), писатель, сотрудник журy. "Северный вестник" -- I: 160, 370, 387.

Альтшуллер Исаак Наумович (1870--1943), ялтинский врач, лечивший Чехова -- II: 218, 276, 278, 280, 291.

Амфитеатров Александр Валентинович (1862--1938), беллетрист, фельетонист "Нового времени" -- I: 122, 242.

Андреев Леонид Николаевич (1871--1919), писатель -- I: 35; II: 191, 260, 261, 273, 275, 350, 361, 389.

Андреева Александра Михайловна (1881--1906), жена Л. Н. Андреева -- II: 275.

Андреева Мария Федоровна (урожд. Юрковская, в первом браке -- Желябужская; 1872--1953), в 1898--1906 гг. актриса Моск. Художественного театра -- I: 180; II: 162, 178, 185, 189, 195-197, 203, 205, 206, 223, 251, 280, 281, 288-290.

Андрей Егорович, почтмейстер в г. Воскресенске -- I: 141.

Анна Васильевна -- см. Богуцкая А. В.

Анненский Николай Федорович (1843--1912), общественный деятель, публицист, экономист-статистик -- II: 346.

Анненский, студент-медик -- II: 347.

Д'Аннунцио Габриеле (1863--1938), ит. писатель -- I: 178; II: 243.

Антуан (Antoine) Андре (1858--1943), фр. режиссер, актер, теоретик театра -- I: 394, 410.

Аполлонский Роман Борисович (1865--1928), актер петерб. Александрийского театра -- II: 160.

Апухтин Алексей Николаевич (1840--1883), поэт -- II: 53.

Арди Николай Иванович (1834--1890), актер петерб. Александрийского театра -- I: 415.

Арнольд Евгения Юрьевна, издательница-редактор журн. "Будильник", жена А. Д. Курепина -- I: 152, 153, 231.

Арсений -- см. Щербаков А. Е.

Арсеньев Константин Константинович (1887--1919), литературный критик, публицист, почетный академик -- I: 313.

Артем Александр Родионович (наст. фам. Артемьев; 1842--1914), актер Моск. Художественного театра -- II: 162, 164, 170, 171, 186, 194, 203, 205, 357, 360.

Аршаулов П. П., помощник иркутского полицмейстера и литератор -- I: 225--227.

Астрономка -- см. Кундасова О. П.

Астырев Николай Михайлович (1857--1894), общественный деятель, литератор -- I: 239, 240.

Атава -- см. Терпигорев С, Н.

Ашкинави Михаил Осипович (псевд. Мишель Делин, М. De-line; 1851--?), фр. корреспондент петерб. газ. "Новости" -- I: 266, 267.

Баженов Николай Николаевич (1857--1923), моск. врач-психиатр--II: 272, 273.

Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788-1824) -- I: 241.

Баллас Евгений Николаевич ("Барцал", "Буцефал", 1862 -- после 1924), студент-медик, знакомый Л. С. Мизиновой -- II: 18-21, 27, 28.

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867--1942), поэт -- II: 260, 261.

Баранов Николай Александрович, актер Моск. Художественного театра -- II: 275.

Баранов Николай Михайлович (1837--1901), в 1885-1897 гг. нижегородский губернатор -- I: 233.

Баранцевич Казимир Станиславович (1851--1927), писатель -- I: 160, 163, 304, 305, 339-341, 343, 405, 412; II: 322.

Барцал Антон Иванович (1847--1927), оперный артист и режиссер моcк. Большого театра -- II: 18, 19.

Басов Николай Арсеньевич, ржевский домовладелец, дальний родственник Л. С. Мизиновой -- II: 28, 29.

Баттисгини Маттиа (1856--1928), ит. певец -- II: 98.

Батюшков Федор Дмитриевич (1857--1920), историк западной литературы, критик; с 1902 г. редактор жури, "Мир божий" -- I: 314, 316, 317; II: 275, 295.

Бацевич Леопольд Феликсович (1849--?), горный инженер -- I: 234.

Бегичев Владимир Петрович (1828--1891), директор моск. императорск. театров, драматург -- I: 149.

Безобразов Павел Владимирович (1859--1919), историк -- I: 376.

Беленовская Мария Дормидонтовна (Марьюшка; 1826 -- 1906), бывшая кухарка, оставленная жить в доме Чехова -- I: 210; II: 264.

Белинский Виссарион Григорьевич (1811--1848) -- I: 386.

Белоголовый Николай Андреевич (1834--1895), литератор, врач, общественный деятель -- I: 374.

Белоусов Иван Алексеевич (1863--1930), поэт и переводчик -- I: 333, 334.

Бенуа Александр Николаевич (1870--1960), художник, историк искусства, художественный критик--II: 381, 386, 387, 389.

Беранже Пьер Жан (1780-- 1857), фр. поэт -- I: 145.

Бернар Сара (1844--1923), фр. драматич. актриса -- I: 171; II: 253.

Бертенсон Лев Бернгардович (1850--1925), петерб. врач-терапевт -- I: 207, 285.

Бетховен Людвиг ван (1770--1827) -- I; 390.

Бибиков Виктор Иванович (1863--1932), писатель -- II: 21.

Бижон Эмили (m-lle Émêlie), француженка, гувернантка детей А. С. Суворина -- I: 114, 215.

Билибин Виктор Викторович (псевд. И. Грэк; 1859--1908), писатель-юморист, драматург; сотрудник редакции журн. "Осколки" -- I: 13, 61, 65, 69, 71--74, 134, 139, 143, 150, 152, 156, 159.

Билибина Вера Павловна, первая жена В. В. Билибина -- I:69, 72.

Бильдерлинг Александр Александрович (1848--?), генерал, помощник начальника Генерального штаба -- I: 268, 269.

Боборыкин Петр Дмитриевич (1836--1921), писатель -- I: 92, 359, 360, 366, 375, 420; II: 112, 125, 126, 150, 151, 272, 273, 373.

Богданов Николай Антонович (1840--1898), художник, сотрудничал в журн. "Осколки", "Развлечение", "Стрекоза" -- I: 135.

Богданович Адам Егорович (1862--1940), историк и этнограф, родственник Горького -- II: 326, 328.

Богданович Петр Кириллович (1858--1903), ялтинский врач -- II: 282.

Богданович (урожд. Волжина), жена А. Е. Богдановича, сестра Б. П. Пешковой -- II: 326.

Боголепов Николай Павлович (1847--1901), проф. римского права в Моск. ун-те -- I: 123.

Богуцкая Анна Васильевна, жена П. М. Свободина -- I: 408.

Бойцов Петр Самсонович, моск. домовладелец -- II: 353.

Бомарше Пьер Огюстен Карой де (1732--1799), фр. драматург -- II: 155, 156.

Бонье Софья Павловна (?-- 1921), член ялтинского Попечительства о нуждах приезжих больных, знакомая Чехова -- II: 238, 367, 368.

Борнгаупт Лев Вильгельмович (1874 -- после 1916), врач-хирург, муж тетки О. Л. Книппер -- II: 262, 263.

Бородавкин, петерб. купец, сосланный на Сахалин -- I: 228.

Боткин Сергей Петрович (1832--1889), врач-терапевт, проф. петерб. Военно-медицинской академии -- I: 285, 374.

Браз Осип (Иосиф) Эммануилович (1872--1936), художник, пейзажист и портретист -- I: 174, 176, 178; II: 85, 122.

Брандт Федор Федорович (1802--1879), зоолог, проф. петерб. Медико-хирургической академии -- I: 229.

Брюсов Валерий Яковлевич (1873-1924) -- II: 345, 369, 371.

Будаевские, помещики Тверской губернии -- I: 416.

Буква -- см. Василевский И. Ф.

Бунин И. А. -- I: 5, 12, 35, 38; II: 89, 91, 218, 267, 275, 287, 316, 317, 339, 350, 365-371.

Бурджалов Георгий Сергеевич (1869--1924), актер Моск. Художественного театра -- II: 162, 289.

Буренин Виктор Петрович (1841--1926), беллетрист, драматург, литературный критик, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 13, 60, 72, 75, 77, 85-- 87, 89--91, 93, 95, 97, 99, 112, 119, 122, 154, 183, 194, 200, 240, 246, 247, 276, 280, 286, 299, 334-336, 338, 355, 357, 380, 391; II: 97, 98, 191.

Бурже Поль Шарль Жовеф (1852--1935), фр. писатель -- I: 215-217.

Бушев, владелец дачи в Ялте, где Чехов жил осенью 1898 г. -- II: 55.

Былим-Колосовский Евгений Дмитриевич, владелец имения Богимово Калуж. губ. -- II: 21-23.

Бьёрнсон Бьёрнстьерне Мартиниус (1832--1910), норв. писатель -- I: 257, 259, 261; II: 72.

Вагнер Николай Петрович (1829--1907), зоолог и писатель, проф. Петерб. ун-та -- I: 229.

Вальяно Григорий Ставрович, актер и режиссер "Нового театра" Лентовского -- I: 144.

Варгунин Иван Павлович, петерб. книгоиздатель -- I: 412.

Вареников Иван Аркадьевич ("Варэников"), помещик, сосед Чехова по Мелихову -- I: 420; II: 28, 30.

Варламов Константин Александрович (1848--1915), актер петерб. Александрийского театра -- I: 402; II: 160.

Варя -- см. Эберле В. А.

Василевский Ипполит Федорович (псевд. Буква; 1850--1920), редактор журнала "Стрекоза" -- I; 110, 139,

Васильев Александр Логинович, владелец книжного магазина в Москве -- I: 156, 158.

Васильев Василий Иванович (1861 -- после 1903), врач, ординатор психиатрической больницы в с. Покровско-Мещерское Подольск, уезда Моск. губернии -- II: 262.

Васильев Николай Михайлович (1862 -- после 1924), врач в Ростове-на-Дону -- II: 121.

Васильев Федор Александрович (1850--1873), художник-пейзажист -- I: 181.

Васильева Ольга Родионовна (1882--?), знакомая Чехова, переводила его произведения на англ. язык -- II: 256, 257.

Васнецов Виктор Михайлович (1848--1926), художник -- I: 266, 267.

Вата -- см. Иванова В. Н.

Вейнберг Павел Исаевич (1846--1904), эстрадный рассказчик, брат П. И. Вейнберга -- I: 327, 328.

Вейнберг Петр Исаевич (1831--1908), поэт, переводчик, историк литературы, театральный деятель -- I: 363, 375, 423; II: 187.

Вердер, нем. генерал, председатель петерб. колонии германских подданных -- I: 251.

Вересаев Викентий Викентьевич (наст. фам. Смидович; 1867--1945), писатель -- II: 107, 305, 306, 308, 309, 350.

Верн Жюль (1828-1905) -- I: 59.

Вернер Евгений Антонович ("Собачий воротник", ум. в 1890-е), поэт, писатель, журналист, редактор-издатель журн. "Вокруг света", "Друг детей", "Сверчок" -- I: 93, 137, 155, 156, 158, 386, 387.

Вернер Михаил Антонович (?--1890-е), писатель, брат Е. А. Вернера, редактор-издатель (совместно с братом) журн. "Вокруг света", "Друг детей", "Сверчок" -- I: 93, 155, 156, 158.

Веселитская Лидия Ивановна (псевд. В. Микулич; 1857--1936), писательница -- I: 254, 431, 432.

Веселовская Александра Адольфовна, переводчица, жена А. Н. Веселовского -- II: 176, 177.

Веселовский Александр Николаевич (1838--1906), проф. всеобщей литературы Петерб. ун-та; председатель Отделения русского языка и словесности Академии наук -- I: 309, 310, 312, 313, 315; II: 168, 176, 290, 379.

Вильгельм II (1859--1941), герм. император и прусский король в 1888-1918 гг. -- I: 251, 258.

Винокуров-Чигорин Николай Алексеевич, учитель земской школы в Гурзуфе -- II: 271.

Вишневский Александр Леонидович (наст. фам. Вшнневецкий; 1861--1943), актер Моск. Художественного театра -- I: 26, 29, 30; II: 124, 161--164, 167, 170, 171, 174--176, 178, 180, 181, 186, 189, 194, 197, 203, 205, 208, 209, 222, 223, 227, 230, 237, 246, 255, 256, 258, 261, 275, 280, 285-287, 290, 329, 342, 343, 360, 361.

Владимир, вел. кн. (1847--1909), брат Александра III -- I: 402.

Владимиров Александр Ефимович, моск. домовладелец -- II: 56.

Владиславлев Михаил Петрович (1827--1909), певец, солист моск. Большого театра -- I: 149.

Водовозова Мария Ивановна (1869--1954), общественная деятельница, сотрудничала в петерб. журн. "Начало" -- II: 309.

Волжина Мария Александровна (1848--1939), мать Е. П. Пешковой -- II: 319.

Волков Гаврила Гаврилович, владелец петерб. банкирской конторы, имевшей отделение в Москве -- I: 80.

Володя -- см. Нардов В. Л.

Володя, двоюродный брат Л. С. Мизиновой -- II: 28, 48, 51.

Вольтер (наст. фам. и имя Франсуа Мари Аруэ; 1694--1778) -- I: 190, 192, 259, 260.

Вольф (?) Дмитрий Матвеевич, брат П. М. Свободина -- I: 408, 411.

Вольф (?) Зинаида Матвеевна, сестра П. М. Свободина -- I: 408.

Вольф Маврикий Осипович (1825--1883), основатель книгоиздательской и книготорговой фирмы "Товарищество М. О. Вольф" в Петербурге -- I: 156; II: 323.

Волынский А. (наст. фам. и имя Флексер Аким Львович; 1833--1926), литературный критик -- II: 314, 320.

Воронцов Василий Павлович ("Веье", псевд. В. В., 1847--1918), публицист, экономист -- I: 343-345.

Воронцов-Дашков Илларион Иванович (1837--1916), министр имп. двора; в его ведении находились ими. театры -- I: 362.

Врубель Михаил Александрович (1856--1910), художник -- I: 180.

Всеволожский Иван Александрович (1835--1909), театральный деятель; в 1881-- 1899 гг. директор имп. театров -- I: 362, 409; II: 71.

Вяземский Василий Васильевич (1811--1892), помещик Серпуховского уезда Моск. губернии -- I: 421.

Вяземский Леонид Дмитриевич (1848--1909), генерал-лейтенант, с 1899 г. член Гос. совета -- II: 345, 346.

Гааз Фридрих Иосиф (Федор Петрович; 1780--1853), с 1830 г. старший врач моск. тюремных больниц, много сделавший для улучшения содержания заключенных -- I: 259.

Гаврилов Иван Егорович (1838--?), моск. купец, у которого в 1877--1891 гг. служил конторщиком П. Е. Чехов -- I: 46, 74, 75, 86, 101.

Гаевский Виктор Павлович (1826--1888), литератор и библиограф, один из учредителей Литературного фонда (Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым) -- I: 357.

Гайдебуров Павел Александрович (1841--1893), литератор, публицист, издатель-редактор газ. "Неделя" -- I: 247,

Галкин-Враской Михаил Николаевич (1834--1916), в 1879--1896 гг. начальник Главного тюремного управления при мин-ве внутренних дел -- I:114, 219, 227, 368.

Гамбаров, неустановленное лицо -- II: 54.

Гарин Николай Григорьевич (наст. фам. Михайловский; 1852--1906), писатель, инженер-путеец -- II: 283.

Гарин-Виндинг Дмитрий Викторович (псевд. Д. Гарин; ум. в 1922 г.), драматич. актер и писатель -- I: 109; II: 86.

Гаршин Всеволод Михайлович (1855--1888), писатель -- I: 195, 241, 297, 300, 305, 337--341, 345, 347, 353.

Гаршин Евгений Михайлович (1860--1931), литературный критик, владелец книжного магазина в Петербурге, брат В. М. Гаршина -- I: 388.

Гаршина Екатерина Степановна (1828--1897), мать В. М. и Е. М. Гаршиных -- I: 388,390.

Гауптман Герхардт (1862-- 1946), нем. писатель, драматург -- II: 117, 155, 173, 183, 225, 231, 255, 257.

Гей Богдан Вениаминович (наст. фам. Гейман), зав. иностранным отделом газ. "Новое время" -- I: 72, 97, 220.

Геймбрук Ольга Васильевна, баронесса, была сослана на Сахалин за уголовное преступление -- I: 228.

Гейне Генрих (1856--1897) -- I: 49, 402; II: 44.

Гельцер Екатерина Васильевна (1876--1962), балерина Моск. Большого театра -- II: 188, 190.

Гембрук -- см. Геймбрук О. В.

Георгиевский Сергей Михайлович (1851--1893), ученый-китаист, проф. Петерб. ун-та -- I: 93.

Герсон Александр Максимович (1851--1888), актер и литератор, сотрудничал в "Московском листке" и "Зрителе" -- I: 158.

Герцен Александр Иванович (1812-1870) -- I: 386.

Герmе Софья Владимировна, знакомая семьи Книппер, дочь историка В. И. Герье -- II: 251.

Гете Иоганн Вольфганг (1749-1832) -- I: 12, 49, 50, 327; II: 225, 287.

Гиляров-Платонов Никита Петрович (1824--1887), издатель-редактор газ. "Современные известия" -- I: 93.

Гиляровский Владимир Алексеевич ("Гиляй", 1853--1935), писатель, поэт и журналист -- I: 76, 93, 143, 151, 237, 344, 433; II: 319, 320.

Гиппократ (460--377 до н. э.), древнегреческий врач -- I: 343.

Глазунов Александр Ильич (1826--1889), петерб. книгоиздатель и книготорговец -- I: 156, 158.

Глама-Мещерская Александра Яковлевна (1856--1942), актриса моск. театра Корша -- I: 94, 95.

Гнедич Петр Петрович (1855--1925), беллетрист, драматург и театральный критик -- I: 169, 402.

Говоров, таганрогский домовладелец -- I: 62.

Говоруха-Отрок Юрий Николаевич (1851--1896), сотрудник газ. "Московские ведомости" -- I: 417, 418.

Гоголь Николай Васильевич (1809-1852) -- I: 11, 25, 214, 232, 260, 281, 290, 291, 296, 307, 308, 352, 397; II: 64, 140, 195, 219.

Голике Гулъда Мартыновна, жена Р. Р. Голике -- I: 70.

Голике Роман Романович (1849--?), соиздатель журн. "Осколки" и владелец типографии-- I:17,65, 69--72, 161, 162.

Голицын Дмитрий Петрович (псевд. Муравлин; 1860--1917), член Гос. совета, беллетрист -- I: 160, 201.

Голохвастов Павел Дмитриевич (1839--1892), литератор, в 1880-е гг. служил мировым судьей в Звенигородском уезде -- I: 142.

Гольдони Карло (1707--1793), ит. писатель, драматург -- II: 155, 156.

Гольдштейн, корреспондент газ. "Новое время" -- I: 375.

Гольцев Виктор Александрович ("Гольц", 1850--1906), журналист, редактор журн. "Русская мысль" -- I: 199, 244, 417, 419, 425, 428, 431, 432; II: 45, 50, 53, 59, 62, 69, 71, 92, 93, 101, 140, 149-151, 153, 154, 156, 182.

Гонецкая Вера Ивановна (1863--?), моcк. домовладелица -- II: 361.

Гончаров Иван Александрович (1812-1891) -- I: 11, 17, 34, 35, 214, 274, 357, 414; II: 142.

Горбунов Иван Иванович (псевд. Горбунов-Посадов; 1864--1940), педагог, публицист, один из руководителей изд-ва "Посредник" -- I: 265, 840.

Горбунов Иван Федорович (1831--1895), писатель, актер, мастер устных рассказов -- I: 45, 157, 422, 423, 440.

Горев Федор Петрович (1850--1910), актер петерб. Александрийского театра, с 1882 г. -- Моск. Малого театра -- I: 203, 204.

Горева Елизавета Николаевна (1859--1917), драматич. актриса; в 1889--1891 гг. содержала свой театр в Москве -- I: 358-360.

Горький А. М. -- I: 5, 23--26, 28, 29, 35, 36, 38, 39, 265, 273, 300, 307--311, 314, 317, 318; II: 88, 91, 107--110, 115, 136, 140--143, 188--190, 193, 195,196, 217, 219, 238--240, 260-268, 274--276, 281, 282, 294--364, 370, 378, 379, 383, 389.

Гославский Евгений Петрович (1861--1917), беллетрист, драматург -- II: 45, 172, 173--175, 181.

Готберг Яков Матвеевич (псевд. Вишневецкий), сотрудник газ. "Новое время" -- I: 86.

Градовский Григорий Константинович (1842--1915), сотрудник "Новостей и биржевой газеты" -- I: 348.

Грессер Петр Аполлонович (1833--1892), с 1882 г. петерб. градоначальник -- I: 75, 76.

Гречанинов Алексей Тихонович (1864--1956), композитор -- II: 339.

Грибоедов Александр Сергеевич (1795-1829) -- I: 160, 249, 315, 364, 412; II: 145, 227.

Грибунш Владимир Федорович (1873-1933), актер Моск. Художественного театра -- II: 194, 196, 203, 205, 288, 290, 338, 340.

Григорович Д. В. -- I: 7, 11, 12, 36, 38, 45, 60, 67, 92, 97, 98, 157, 170, 184, 192, 201, 212, 241, 242, 250, 274-298, 302, 327, 362, 363, 366, 381, 406, 409, 423, 430; II: 36, 71.

Григорьев Аполлон Александрович (1822--1864), литературный критик, поэт -- I: 383.

Григорьев Михаил Григорьевич, актер Моск. Художественного театра (1899--1900) -- III 329.

Громов Михаил Аполли-нарьевич (?--1918), актер Моск. Художественного театра -- II) 186, 194, 196, 203, 206, 361.

Грот Яков Карлович (1812-- 1893), председатель Отделения русского языка и словесности Петерб. Академии наук, о 1889 г. -- вице-президент Академии наук -- I: 90, 93; II: 380.

Грузинский -- см. Лазарев А. С.

Гумбольт Александр (1769--1859), нем. естествоиспытатель, географ и путешественник -- I: 218, 221.

Гуревич Любовь Яковлевна (1866--1940), писательница, критик, издательница журн. "Северный вестник" -- I: 370} II: 334, 335

Гюго Виктор (1802--1885)-- I: 176; II: 142, 229.

Давыдов Владимир Николаевич (1849--1925), актер моск. театра Корша и петерб. Александрийского театра -- I: 88, 94, 95, 155, 157, 202, 210, 212, 254, 289, 291, 296, 297, 329, 331, 387, 397; II: 71, 160, 228.

Давыдов Всеволод Васильевич (1881--1955), основатель и редактор журн. "Зритель", владелец типографии -- I: 89, 130, 131.

Давыдов Гавриил Иванович (1784--1809), путешественник, лейтенант флота -- I: 220.

Давыдов Денис Васильевич (1784--1839), поэт и военный писатель -- I: 241.

Давыдов Карл Юлъевич (1838--1889), виолончелист, композитор -- II: 10.

Давыдова М. К. -- см. Куприна М. К.

Далматов Василий Пантелеймонович (1852--1912), актер, драматург, фельетонист; играл в моск. театре Корша, в петерб. Александринском театре - I: 203, 210, 256, 406.

Даль Николай Владимирович (1860 -- после 1908), моcк. врач -- II: 58.

Далькевич M. M., художник-карикатурист, сотрудник журн. "Осколки" -- I: 73, 146, 159.

Данилов И. А. (наст. фам. и имя Фрибес Ольга Александровна; 1881--1922), беллетристка -- II: 341, 343, 344.

Дарвин Чарлз Роберт (1809-1882) -- I: 13, 58, 86.

Девяткин А. В., служащий Николаевской железной дороги -- I: 153.

Деманж (Dêmange), фр. адвокат -- I: 257, 258.

Дерид Петра, крестьянин села Мануйловка -- II: 336.

Дерулед Поль (1846--1914), фр. поэт и полит, деятель -- I: 266.

Дестомб Клавдия Ивановна, актриса петерб. театра Литературно-артистического кружка -- II: 53.

Дешанель Поль Евгений Луи (1855--1922), фр. полит. деятель, в 1898--1901 гг. председатель палаты депутатов -- I: 268, 269.

Джанумов Сергей Калистратович, моск. домовладелец -- II: 22.

Диккенс Чарлз (1812--1870) -- I: 281, 390; II: 142.

Диоген из Синопа (ок. 404--323 до н. э.), древнегреч. философ -- I: 231, 232.

Дмитриев Андрей Михайлович (псевд. Зритель; ум. в 1886 г.), писатель, журналист и переводчик -- I: 131, 139.

Доде Альфонс (1840--1897), фр. писатель -- I: 97, 209, 211.

Доде Эрнест (1837--1921), фр. историк и писатель, брат А. Доде -- I: 97.

Долгополое Нифонт Иванович (1857--1922), нижегородский врач, знакомый Чехова -- II: 348.

Долженко Алексей Алексеевич (1865--1942), сын Ф. Я. Долженко -- I: 46, 73, 108.

Долженко Федосъя Яковлевна (урожд. Морозова; 1829--1891), сестра Е. Я. Чеховой -- I: 46, 49, 55, 62, 73, 108.

Домашева Мария Петровна (1875--1952), актриса петерб. театра Литературно-артистического кружка, с 1899 г. -- Александрийского театра -- I: 116, 117, 252.

Дороватовский Сергей Павлович (1854--1921), издатель, сотрудник и пайщик журн. "Жизнь" -- I: 265; II: 322, 324.

Достоевский Федор Михайлович (1821-1881) -- I: 6, 7, 11 22, 54, 59, 267, 274, 296, 297, 319, 378, 399, 409, 440; II: 219, 385

Драгомиров Михаил Иванович (1830--1905), проф. Академии Генерального штаба, в 1901 г. киевский генерал-губернатор -- II: 345.

Дрейфус Альфред (1859--1935), офицер фр. генерального штаба -- I: 14, 120, 185, 257-260, 267, 269; II: 165, 296.

Дрейфус, глава одесской фирмы по экспорту хлеба -- I: 243, 244.

Дроздова Мария Тимофеевна (1871--1960), художница, по друга М. П. Чеховой -- II: 242, 265.

Дрюмон Эдуард Адольф (1844--?), фр. писатель, редактор парижской газ. "Libre parole" -- I: 258.

Дузе Элеонора Гекки (1858--1924), ит. драматич. актриса -- I: 259; II: 161.

Дунаев Александр Никифорович (1850--1920), один из директоров моск. торгового банка -- II: 341, 343.

Дьяков Александр Александрович (псевд. Житель; 1845 -1895), публицист, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 13, 185 338_t 341, 380.

Дьяконов Петр Иванович (1855=1908), врач, хирург,

проф. Моск. ун-та -- I: 252, 254, 256.

Дьяченко Виктор Антонович (1818-1876), драматург -- I: 408.

Дюжикова Антонина Михайловна (1853--1918), актриса пе-терб. Александрийского театра -- II: 160.

Дюковский Михаил Михайлович (1860--1902), инспектор моcк. Мещанского училища, знакомый семьи Чеховых -- I: 62, 193, 195.

Дюма Александр (отец) (1802--1870) -- I: 247.

Дюпати де Клам (Paty de Clam), военный следователь по делу Дрейфуса -- I: 258, 260.

Дягилев С. П. -- I: 26, 38, 169; II: 381--390.

Евреинова Анна Михайловна (1844--1919), редактор-издатель "Северного вестника" -- I: 201, 275, 324, 325, 327, 328, 332, 339, 341, 345, 348, 355, 357, 358, 361, 366, 369, 370, 383.

Егоров Егор Константинович (1826--?), содержатель трактира в Москве -- I: 143.

Ежов Николай Михайлович (псевд. Дон Кихот Ламанчский; 1862--1942), писатель и журналист -- I: 158, 176, 195--197, 199, 222, 242, 272, 273; II: 83, 138, 139.

Езучевская, Езучевский, владельцы дачи в Царицыно -- II: 292, 293.

Екатерина II (1729--1796), российская императрица с 1762 г. -- I: 359; II: 92.

Елизавета Маврикиевна, вел. кн. (1865--1927), супруга вел. кн. Константина Константиновича -- II: 177.

Елпатьевский Сергей Яковлевич (1854--1933), писатель и врач -- I: 314.

Епифанов Сергей Алексеевич (?--1899), литератор, сотрудник моск. юмористических журн. -- II: 322, 323.

Еракита, таганрогский маклер -- I: 60, 62.

Ермолова Мария Николаевна (1853--1928), актриса Моск. Малого театра -- I: 7, 8, 30, 201, 368.

Жанна Д'Арк (ок. 1412--1431), народная героиня Франции -- I: 171.

Желябужская -- см. Андреева М. Ф.

Житель -- см. Дьяков А. А.

Жуковский Василий Андреевич (1783-1852) -- I: 312, 313.

Жуковский Дмитрий Евгеньевич, один из пайщиков журн. "Жизнь" -- II: 311.

Жуковский Дмитрий Николаевич (псевд. Декадент), сотрудник газ. "Санкт-Петербургские ведомости" -- II: 331, 332, 335.

Жулева Екатерина Николаевна (1830--1905), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 423.

Загаров Александр Леонидович (наст. фам. Фессинг; 1877--1941), актер, режиссер Моcк. Художественного театра -- II: 162, 194, 196.

Закревский Игнатий Платонович (1889--1906), юрист и судебный деятель -- I: 259, 261.

Зальца Александр Иванович (дядя Саша, ум. в 1905 г.), капитан, дядя О. Л. Книппер -- II: 231, 234, 236, 257, 339.

Зальца Карл Иванович (?-- 1907), земский врач, дядя О. Л. Книппер -- II: 352.

Заньковецкая Мария Константиновна (1860--1934), укр. актриса -- I: 89, 189.

Захарьин Григорий Антонович (1829--1897), врач-терапевт, с 1869 г. проф. и директор терапевтической клиники Моск. ун-та -- I: 154, 285.

Званцева Елизавета Николаевна (1868--1922), художница, знакомая О. Л. Книппер -- II: 263.

Зембулатов Василий Иванович (1858--1908), товарищ Чехова по таганрогской гимназии и Моск. ун-ту -- I: 58.

Зилоти Мария Ильинична, сестра пианиста и дирижера А. И. Зилоти -- II: 125, 128, 130.

Золя (Зола) Эмиль (1840--1902) -- I: 14, 116, 117, 249, 257--261, 281, 410.

Зубов Николай Николаевич (1826--1890), актер театра М. А. Абрамовой -- I: 415.

Ибсен Генрик (1828--1906) -- I: 249; II: 173, 183, 190, 193, 209, 246, 257.

Иваненко Александр Игнатьевич (ок. 1862 -- после 1926), музыкант, знакомый семьи Чеховых -- I: 246, 422; II: 8, 32, 33, 56.

Иванов Иван Иванович (1862--1929), историк литературы и критик, член Театрально-литературного комитета, проф. Моск. ун-та -- II: 161, 168, 176, 179.

Иванов Михаил Михайлович (1849--1927), музыкальный критик и композитор, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 122.

Иванов-Классик Алексей Федорович (наст. фам. Иванов; 1841--1894), поэт -- I: 423.

Иванова Валентина Николаевна (Вата), племянница А. В Линтваревой -- I: 190, 192, 342, 343, 374.

Иванюков Иван Иванович (1844--1912), ученый-экономист и литератор -- II: 140.

Игнатов Илья Николаевич (1858--1921), критик и публицист газ. "Русские ведомости" -- II: 166, 176, 179, 272, 273.

И. Грэк -- см. Билибин В. В.

Икскуль фон Гильденбандт Варвара Ивановна ("Баронесса Выхухоль", 1854--1929), меценатка, издательница дешевых книг для народа -- I: 227, 229; II: 275.

Ильинская Мария Васильевна (1856--1932), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 402; II: 293.

Иогансон Софья Михайловна (1816--1897), помещица Старицкого уезда Тверской губер нин, сестра бабушки Л. С. Мизиновой -- II: 13, 17, 32, 33, 47

Исаков, курский домовладе лец -- II: 368.

Исеев М. Г., командир лейб-гвардии казачьего полка -- II: 345.

Кавелин Константин Дмитриевич (1818--1885), историк, правовед и социолог, публицист -- I: 399.

Каллаш Владимир Владимирович (1866--1918), историк литературы и педагог; в 1900-е гг. секретарь Общества любителей российской словесности -- II: 289, 290.

Калужский -- см. Лужский В. В.

Карбасников Николай Павлович (Карабасников; 1852--1919), петерб. книгоиздатель и книгопродавец -- I: 156, 158.

Карпов Евтихий Павлович (1857--1926), в 1896--1900 гг. главный режиссер петерб. Александрийского театра -- I: 255; II: 118, 148, 149, 179, 180, 293.

Картамышев Василий Петрович (?--1894), редактор газ. "Сибирский вестник" -- I: 225.

Катенин Павел Александрович (1792--1853) драматург -- I: 412.

Катков Михаил Никифорович (1818--1887), реакц. публицист, издатель-редактор газ. "Московские ведомости" и журн. "Русский вестник" -- I: 64, 142, 143, 183, 205.

Катык А. Я., моск. домовладелец -- I: 124.

Качалов Василий Иванович (наст. фам. Шверубович; 1875--1948), актер Моск. Художественного театра -- II: 185, 186, 190, 203, 205, 274, 276, 286, 338, 339, 360, 361.

Кашкин Николай Дмитриевич (1839--1920), музыковед, критик, проф. Моск. консерватории -- II: 9.

Кеннан Джордж (1845--1924), амер. журналист, в 1884--1886 гг. обследовал каторжные тюрьмы и места ссылки русских революционеров в Сибири -- I: 218, 221.

Киреев Сергей Никифорова (1836--?), житель Каширы, отставной солдат -- I: ИЗ.

Кирилл (ок. 827--869), просветитель, создатель славянской азбуки -- I: 144, 145.

Кирхгоф Клара Васильевна, моск. домовладелица -- II: 149.

Киселев Александр Александрович (1838--1911), художник, академик живописи -- I: 172.

Киселев Алексей Сергеевич (?--1910), владелец имения Бабкино, где семья Чеховых проводила лето в 1885--1887 гг. -- I: 148, 149.

Киселев Павел Сергеевич (?--1906), брат А. С. Киселева -- I: 148.

Киселева Мария Владимировна (урожд. Бегичева; 1850--1921), детская писательница, жена А. С. Киселева -- I: 10, 11, 149, 387; II: 91.

Киселевский Иван Платонович (1839--1898), актер петерб. Александрийского театра и моск. театра Корша -- I: 94, 95, 155, 210.

Кист М. О., владелец гостиницы в Севастополе -- II: 235.

Кичеев Петр Иванович (1845--1902), театральный рецензент газ. "Московский листок" -- I: 58, 59, 95.

Клейгельс Николай Васильевич (1850--1911), генерал-майор, в 1899--1902 гг. петерб. градоначальник -- I: 123; II: 345, 346,

Клеопатра (69--80 до и. э.), египетская царица -- I: 343.

Клименков Иван Степанович, моск. домовладелец -- I: 66, 186.

Книппер Ада Константиновна (1896--î), племянница О. Л. Книппер -- II: 245, 251.

Книппер Анна Ивановна (урожд. Зальца; 1850--1919), преподаватель, с 1900 г. проф. Моск. консерватории по классу пения, мать О. Л. Книппер -- II: 246, 255, 339.

Книппер В. Л. -- см. Нардов В. Л.

Книппер Елена Ивановна, (Элла, Эля, 1880--?), жена В. Л. Нардова -- II: 243, 264.

Книппер Елена Юлъевна (Луиза, Лулу), жена К. Л. Книппера -- II: 221, 245, 292.

Книппер Константин Леонардович (1866--1924), инженер-путеец, брат О. Л. Книппер -- II: 220, 221, 245, 292.

Книппер Ольга Леонардовна (в замужестве Чехова; 1868-1959) -- I: 19, 22, 23, 25, 28--32, 36, 38, 39, 182, 311--314, 317-319, 433, 441; II: 15, 87, 130, 132, 161--164, 166, 167, 169-171, 175, 176, 178, 185, 186, 188--196, 203, 205, 208, 209, 212, 214--293, 296, 329, 338, 339, 348, 350--353, 359--361, 363, 368, 374, 387, 389.

Книпперы, семья -- II: 339.

Князь -- см. Шаховской С. И.

Ковалевский Александр Онуфриевич (1840--1901), зоолог, академик, проф. Петерб. ун-та -- I: 229.

Ковалевский Максим Максимович (1851--1916), юрист, историк и социолог -- 1$ 259, 375; II: 52, 54, 55.

Козиенко Лариса Филипповна (в замужестве Вольф (?), мать П. М. Свободина -- I: 394, 416.

Козиенко Филипп, дед П. М. Свободина -- I: 394, 416.

Козьма Прутков -- коллективный псевдоним писателей А. К. Толстого (см.) и братьев А. М. и В. М. Жемчужниковых.

Кока -- см. Плещеев Н. А.

Колесов Федор Иванович (1834--1904), управляющий книжным магазином изд-ва "Новое время" в Петербурге -- I: 261, 263.

Коломнин Алексей Петрович (1848--1900), зять А. С. Суворина, присяжный поверенный, заведующий финансовой частью изд-ва "Новое время" -- I: 79, 80, 232, 239, 262, 440.

Коломнин Петр Петрович, управляющий типографией изд-ва "Новое время", брат А. П. Коломнина -- I: 80, 84.

Кольцов Алексей Васильевич (1809--1842), поэт -- I: 187, 290.

Комиссаржевская В, Ф. -- I: 26, 29, 38, 39, 255, 438, 439; II: 73, 116-134, 149, 160, 169.

Кондаков Никодим Павлович (1844--1925), археолог и историк византийского искусства, академик -- I: 266, 309; II: 253, 268.

Кондратьев Алексей Михайлович (1846--1913), режиссер Моск. Малого театра -- II: 168, 224.

Кондратьев Иван Максимович (1841--1924), с 1883 г. секретарь Общества русских драматических писателей и оперных композиторов -- I: 365.

Кони А. Ф. -- I: 38, 255, 257, 423, 434-441; II: 116, 187, 370.

Коновицер Ефим Зиновьевич (?--1916), моск. адвокат, соиздатель газ. "Курьер" -- II: 45, 56, 59.

Кононович Владимир Осипович, генерал-майор; в 1888--1893 гг. начальник острова Сахалин -- I: 227.

Константин Константинович, вел. кн. (1858--1915), президент Академии наук в 1889--1915 гг. -- I: 124, 310, 316, 409, 410; II: 177.

Корнеев Яков Алексеевич (1845--1911), врач, владелец дома, в котором семья Чеховых жила в 1886--1890 гг. -- I: 293, 323.

Королев Александр Александрович, помощник присяжного поверенного -- I: 415.

Короленко В. Г. -- I: 10, 12-- 14, 22, 36, 38, 40, 91, 234, 240, 259, 260, 267, 289, 294, 299-319, 324, 328-332, 334, 339, 345, 347, 358, 360, 377; II: 108, 137, 268, 302, 303.

Коротнев Алексей Алексеевич (1854--1915), зоолог, проф. Киевского ун-та -- I: 375.

Корш Нина Федоровна (1876--?), дочь Ф. А. Корша -- II: 56, 311.

Корш Федор Адамович (1852--1923), драматург и переводчик, владелец театра в Москве -- I: 88, 92-95, 106, 155-157, 179, 197, 199, 301, 329, 348, 393; II: 37, 50, 56, 63, 75, 76, 78, 82, 85.

Косминская Любовь Александровна (1880--1946), актриса Моск. Художественного театра -- II: 195, 197.

Костомаров Николай Иванович (1817--1885), историк, этнограф, писатель, литературный критик -- I: 145.

Кочетов Евгений Львович (1845--1905), журналист, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 88.

Кошева Бронислава Эдуардовна, актриса моск. театра Корша -- II: 78.

Кошеверова Мария Васильевна (?--1938), актриса Моск. Художественного театра -- II: 242.

Краевский Андрей Александрович (1810--1889), издатель и журналист -- I: 403.

Крамсаков Иван Федорович, учитель таганрогской гимназии -- I: 63.

Крандиевская Анастасия Романовна (1866--1939), писательница -- II: 275, 339.

Красовская Елизавета Фоминична (1822--1898), с 1882 г. актриса моск. театра Корша -- II: 78.

Крашенинников Степан Петрович (1711--1755), ученый, исследователь Камчатки, академик Петерб. Академии наук -- I: 220.

Крейц, моcк. домовладелец -- I: 177.

Кривенко Василий Силыч (1854--1931), журналист и театральный критик, управляющий конторой гр. Воронцова, в ведении которого находились имп. театры -- I: 362.

Крылов Виктор Александрович (1838--1906), драматург, начальник репертуарной части петерб. имп. театров -- I: 102, 191, 408.

Крылов Иван Андреевич (1769--1844) -- I: 189, 192, 229, 410; II: 302.

Кувшинчиков Дмитрий Павлович (1835--?), моск. полицейский врач -- I: 168; II: 26, 96.

Кувшинникова Софья Петровна ("Сафо"; 1847--1907), художница -- I: 168, 172, 173, 193, 195; II: 19, 22, 23, 26, 29, 46, 80, 96, 97.

Кугель Александр Рафаилович (1863--1928), театр, критик, издатель и редактор журн. "Театр и искусство" -- I: 253; II: 71, 176.

Кудрина Наталья Николаевна, актриса моск. театра Корша -- II: 78.

Куманин Федор Александрович (1855--1896), основатель и издатель журн. "Артист", "Театральная библиотека", "Театрал", автор переводов и театральных рецензий -- II: 36, 37, 40.

Кундасова Зоя Петровна (1874--?), младшая сестра О. П. Кундасовой -- II: 20.

Кундасова Ольга Петровна ("Астрономка"; ок. 1865--1943), математик, близкая знакомая семьи Чеховых -- I: 237, 239, 246, 253; II: 20, 23, 59, 262, 275.

Куприн А. И. -- I: 35, 38, 192; II: 108, 372--380, 384.

Куприна Лидия Александровна (1903--1924), дочь А. И. и М. К. Куприных --II: 380.

Куприна Мария Карловна (урожд. Давыдова, во втором браке Иорданская; 1879--1965), первая жена А. И. Куприна, издательница журн. "Мир божий" -- II: 377, 378, 380.

Курепин Александр Дмитриевич (1847--1891), журналист и драматург, в начале 80-х годов редактировал журн. "Будильник" -- I: 52, 231.

Курпин Петр Иванович (1858--1934), врач-статистик Моск. губернского санитарного бюро, друг Чехова со студенческих лет -- II: 140, 141.

Курочпин Василий Степанович (1831--1875), поэт, журналист, общественный деятель -- I: 126, 145.

Курочкин Владимир Степанович (?--1885), писатель -- I: 145.

Курочкин Николай Степанович (1830--1884), поэт, журналист, общественный деятель, по образованию врач -- I: 126, 145.

Кусмауль Адольф (1822--1902), нем. врач -- I: 374.

Кюба П. (Cubat), основатель фирмы, владевшей рестораном и гастрономическими магазинами в Петербурге, названными по его имени -- II: 279.

Лавров В. М. -- I: 17, 38, 255, 306, 383, 396, 417, 418, 420, 422-433; II: 29, 30, 45, 56, 62, 69, 72, 149.

Лаврова Софья Федоровна (1869--1944), жена В. М. Лаврова -- I: 433.

Ладожский Н. -- см. Петерсен В. К.

Ладыженский Владимир Николаевич (1859--1932), писатель, журналист, земский деятель -- II: 50, 252.

Лазарев Александр Семенович (псевд. Грузинский; 1861-- 1927), писатель -- I: 15, 158, 197, 222, 287.

Лазаревский Борис Александрович (1871--1936), секретарь военно-морского суда в Севастополе, писатель -- II: 293.

Ландсберг Карл Христофо-рович (1856--?), гвардейский офицер, сосланный на Сахалин -- I: 228.

Лебедев Александр Игнатьевич (1830--1898), художник-график, автор рисунков к темам Чехова в "Осколках" -- I: 157.

Левина Наталья Александровна (наст. фам. Гандурина), актриса Моск. Художественного театра (1898--1899) -- II: 161, 162.

Левинский Владимир Дмитриевич (1849--1917), издатель-редактор журн. "Будильник" -- I: 61, 74.

Левитан Адольф Ильич (1858--1933), художник, брат И. И. Левитана -- I: 153, 168.

Левитан И. И. -- I: 37--39, 73, 168--182, 237; II: 12, 19-24, 26, 27, 29, 38, 78, 96, 122, 213, 223, 224, 270, 382, 384, 388, 389.

Лейкин Н. А. -- I: 5, 8--10, 18, 38, 39, 45, 58, 60, 61, 65, 69, 71, 72, 75, 108, 126-167, 191, 214, 256, 274, 414, 417, 418; II: 89, 95.

Лейкин Федор Николаевич, приемный сын Н. А. Лейкина -- I: 152, 156, 162, 163, 166, 167.

Лейкина Любовь Ивановна, мать Н. А. Лейкина -- I: 147.

Лейкина Прасковья Никифоровна, жена Н. А. Лейкина -- I: 147, 152, 156, 162, 163, 166, 167.

Леман Анатолий Иванович (1859--1913), литератор -- I: 304, 305, 337, 338, 340.

Леметр Жюлm Франсуа Эли (Лемэтр; 1853--1914), фр. писатель и критик -- II: 310.

Ленская Лидия Николаевна, жена А. П. Ленского -- I: 193.

Ленский Александр Павлович (1847--1908), актер и режиссер Моск. Малого театра -- I: 180, 193, 201, 203, 353, 411, 413; II: 151, 154.

Лентовский Михаил Валентинович (1843--1906), актер, режиссер, антрепренер -- I: 52, 53.

Леонидов, неустановленное лицо -- I: 147.

Леонидов Леонид Миронович (1873--1941), актер, режиссер, педагог; с 1903 г. в Моск. Художественном театре -- II: 194, 196, 198, 208, 209, 288, 292.

Леонтьев Иван Леонтьевич (Жан, псевд. Щеглов; 1896 -- 1911), писатель и драматург -- I: 5, 20, 26, 27, 34, 35, 185, 190, 193, 202, 235--237, 239, 244, 253, 254, 289, 320, 325--331, 333, 337-339, 346, 347, 357, 359,368, 375, 376, 384, 418; II: 106, 335, 336.

Леонтьева Полина Яковлевна, конторщица в редакции газ. "Новое время" -- I: 243, 244.

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814--1841) -- I: 49, 153, 234, 236, 242, 281, 315, 385; II: 6, 26, 85, 111, 142.

Лесков Николай Семенович (1831-1895) -- I: 45, 141, 250.

Лешковская Елена Константиновна (1864--1925), актриса Моск. Малого театра -- I: 203; II: 45, 161.

Ливен Андрей Александрович (1839--1913), бывш. товарищ министра государственных имуществ, в 1900 г. жил в Ялте -- I: 180.

Ливен Герман Эмилъевич (?--1899), студент -- II: 316, 317.

Лизавета, прислуга в доме Ал. П. Чехова -- I: 98.

Лика -- см. Мизинова Л. С.

Лилина Мария Петровна (в замужестве Алексеева; Маруся, 1866--1943), актриса Моск. Художественного театра, жена К. С. Станиславского -- II: 87, 161, 162, 164, 167--169, 185, 186, 189, 194--198, 203--206, 209, 210, 230, 237, 238, 251, 268, 270, 278, 280, 281, 288.

Линтварев Георгий Михайлович (Жорж, 1805--1943), пианист, сын А. В. Линтваревой -- I: 189, 192, 343, 347, 354, 356, 357, 370, 374.

Линтварев Павел. Михайлович (1861--1911), земский деятель, сын А. В. Линтварозой -- I: 189, 192, 343, 350, 352.

Линтварева Александра Васильевна (1833--1909), помещица, владелица усадьбы Лука возле г. Сумы Харьковской губ., где Чеховы жили летом в 1888-1890 гг. -- I: 159, 187, 188, 192, 213, 304.

Линтварвва Антонина Федо-роена, жена П. М. Линтварева -- I: 343.

Линтварева Елена Михайловна (1859--1922), врач, дочь А. В. Линтваревой -- I: 188, 189, 192; II: 5.

Линтварева Зинаида Михайловна (1857--1891), врач, дочь А. В. Линтваревой -- I: 188, 192.

Линтварева Наталья Михайловна (ок. 1863--1943), учительница, дочь А. В. Линтваревой -- I: 189, 192, 342.

Линтваревы -- I: 192, 195, 343, 344, 345, 347, 352, 353, 356, 368, 393, 394, 403, 404.

Липсперов Абрам Яковлевич (1856--1910), редактор-издатель газ. "Новости дня" и журн. "Русский сатирический листок" -- I: 147.

Лисенко Наталья Андреевна (1884 -- после 1917), ученица школы Моск. Художественного театра -- II: 195, 197.

Литвинов Иван Михайлович (1844--1906), цензор драматических сочинений в Главном управлении по делам печати -- II: 67--71.

Лихачев, сотрудник газ. "Новости и биржевая газета" -- I: 339.

Луговой -- см. Тихонов А. А,

Лужский Василий Васильевич (наст. фам. Калужский; 1869--1932), актер, режиссер Моск. Художественного театра--II: 87, 161, 162, 164, 167, 169, 185, 186, 194, 195, 197, 203, 205, 208, 211, 263, 286, 287, 290, 342, 343.

Лысцов (?) Борис (1896--?), внебрачный сын В. А. Гольцова -- II: 45, 151.

Лысцова Софья Валентиновна, служащая конторы журн. "Русская мысль", мать внебрачного сына В. А. Гольцева Бориса -- II: 151.

Лялин Василий Сергеевич (псевд. Петербуржец; 1854--1909), журналист, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 122.

Макарий (Булгаков Михаил Петрович; 1816--1882), ученый-богослов и церковный истории, митрополит Московский и Коломенский -- I: 246.

Маклаков Василий Алексевич (1869--1957), полит. деятель, присяжный поверенный -- II: 244.

Маклакова Лидия Филипповна (псевд. Нелидова; 1851--1936), писательница -- I: 390.

Маковский Николай Егорович (1842--1886), художник -- I: 188.

Максимов Сергей Васильевич (1831--1901), писатель, этнограф -- I: 423.

Малкиель Мария Самойловна, сестра С. М. Малкиель, знакомая Чеховых -- II: 56, 223.

Малкиель Софья Самойловна, детская писательница, знакомая Чеховых -- II: 24, 56.

Малошийченко Николай Федосеевич, житель г. Александрия Херсонской губ. -- II: 260.

Малышев Василий Павлович, инспектор народных, училищ, дядя братьев И. и Л. Третьяковых -- I: 58, 59.

Малькомес Карл, владелец книгоиздательства в Штутгарте -- I: 249.

Мамай (?--1380), татарский хан, правитель Золотой Орды, предпринял несколько походов в русские земли -- I: 20, 150, 249.

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (наст. фам. Мамин; 1852-1912) -- I: 250; II: 73, 89, 302, 342.

Мамонтов Анатолий Иванович (1850--?), моск. книгоиздатель и книгопродавец, владелец типографии -- I: 156.

Мамонтов Савва Иванович (1841--1913), крупный промышленник, театр, деятель, в 1885 г. открыл в Москве частный оперный театр -- II: 50--52, 211.

Мамонтов Сергей Саввич (1867--1915), писатель и драматург, корреспондент газ. "Русское слово", сын С. И. Мамонтова -- II: 212.

Мамуна Клара Ивановна, знакомая Чеховых -- II: 19, 28, 30.

Мамышев Василий Семенович, судебный следователь в Звенигороде, родственник А. С. Суворина -- I: 199.

Манохин Николай Федорович (1855--1915), актер моcк. Большого театра, преподаватель танцев -- II: 210.

Маркевич Болеслав Михайлович (1822--1884), писатель -- I: 142, 143, 148, 149.

Марков Андрей Андреевич (1856--1922), математик, академик -- I: 310.

Маркова Елена Коистантиновна (Нелли, 1865--1923), сестра М. К. Марковой, знакомая Чеховых -- I: 66.

Маркова Маргарита Константиновна (в замужестве баронесса Спенглер), знакомая Чеховых -- I: 66.

Маркони Франческа (1855--1916), ит. оперный артист -- II: 98.

Маркс Адольф Федорович (1835--1904), петерб. книгоиздатель -- I: 25, 26, 29, 44, 118, 120-122, 124, 181, 263, 269, 273, 383; II: 56, 104-107, 174, 198, 323, 340, 349-351, 363, 364.

Маркс Карл (1818--1883) -- I: 189; II: 52.

Мартынов Николай Авенирович, художник -- II: 291.

Маруся -- см. Лилина М. П,

Марьюшка -- см. Беленовская М. Д.

Маслов Алексей Николаевич (псевд. Бежецкий; 1852--?), писатель и журналист -- I: 79, 86, 107, 195, 220--222.

Мачтет Григорий Александрович (1852--1901), писатель -- I: 22, 154, 160, 426; II: 61.

Медведева Надежда Михайловна (1832--1890), актриса Моск. Малого тлггра -- I: 203.

Мезенцев Никфлай Владимирович (1828--1878), генерал-адъютант, в 1876--1878 гг. шеф жандармов и главный начальник Третьего отделения -- I: 315.

Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874--1940), актор и режиссер Моск. Художественного театра -- I: 28; II: 87, 117, 101, 102, 164, 167, 172, 173, 185, 203 205, 223, 232, 357.

Мельников Петр Иванович (Петруша), режиссер Моск. частной русской оперы, муж В. А. Эберле -- II: 50-52.

Менделеев Дмитрий Иванович (1834--1907) -- I: 20, 217.

Меньшиков Михаил Осипович (1859--1918), публицист, критик -- I: 261, 262, 265.

Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866--1941), писатель, литературный критик -- I: 244, 335, 348, 349, 369, 372, 375; II: 375, 376, 382--384, 386, 387.

Метерлинк Морис (1862--1949), белы, писатель, драматург и поэт --II: 272, 274, 390.

Мефодий (815--885), просветитель, создатель славянской азбуки -- I: 144, 145.

Мизинова Лидия Александровна (1844--?), пианистка, преподавательница музыки, мать Л. С. Мизиновой -- II: 39, 58.

Мизинова Л. С. -- I: 38, 171-173, 175-177, 244, 267, 425; II: 12-59, 61, 62, 64, 65, 72, 75, 77, 223.

Микешин Михаил Осипович (1836--1896), скульптор и художник-иллюстратор, академик живописи -- I: 82.

Миллер, офицер -- II: 375.

Минский Николай Максимович (наст. фам. Виленкин; 1855-1937), поэт -- I: 244, 340.

Миров -- см. Миролюбов В. С.

Миролюбов Виктор Сергеевич (Миров; 1860--1939), литератор, редактор "Журнала для всех" -- I: 275; II: 38, 270, 297-- 299, 324, 375, 376.

Михайлов Михаил Адольфович, актер петерб. театра Литературно-артистического кружка -- I: 256.

Михайлов -- см. Шеллер А. К.

Михайловский Н. К. -- I: 21, 36--38, 180, 207, 304, 308, 324, 336--339, 341, 347, 351, 361, 377-380, 424; II: 89, 151, 187, 311, 318, 337, 350, 361.

Михайловский Николай Николаевич (?--1923), актер Моск. Художественного театра (1900--1902) -- II: 262, 263.

Михеев Василий Михайлович (1859--1908), писатель и журналист -- I: 176.

Михневич Владимир Осипович (1841--1899), литературный критик, сотрудник "Новостей и биржевой газеты" -- I: 200, 423.

Мичурина-Самойлова Вера Аркадьевна (1866--1948), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 406.

Моисеев, владелец дома в Таганроге, где семья Чеховых жила до 1874 г. -- I: 63.

Мольер (наст. фам. и имя Поклен Жан Батист; 1622--1673) -- I: 412.

Монтеверде Петр Августинович (псевд. Амикус; 1838-1916), журналист -- I: 81, 147.

Мопассан Ги де (1850--1893) -- II: 217, 303, 316.

Морозов Михаил Абрамович, староста моcк. Успенского собора -- II: 50.

Морозов Савва Тимофеевич (1862--1905), фабрикант, миллионер, меценат, председатель Правления товарищества Моск. Художественного театра и оcновной его пайщик -- I: 22; II: 181, 183, 189, 196, 197, 275, 286.

Морозов Сергей Тимофеевич, фабрикант, владелец имения Успенское, меценат, коллекционер живописи -- I: 176--179.

Москвин Иван Михайлович (1874--1946), актер Моск. Художественного театра -- II: 161, 190, 194, 196, 203, 209, 249, 269, 274, 286, 290, 338, 339, 361, 374, 375.

Муравлин -- см. Голицын Д. П.

Муратова Елена Павловна (1874--1921), актриса Моск. Художественного театра -- II: 196, 197, 292, 361.

Мусина-Пушкина Дарья Михайловна (в браке -- Глебова), актриса петерб. Александринского театра -- II: 44, 119, 293.

Мустафа, дворник на даче Чехова в Ялте -- II: 225.

Мюр и Мерилиз, владельцы крупного универсального магазина в Москве -- II: 86, 260.

Надежда Ивановна -- см. Средина Н. И.

Наденька -- см. Терновская Н. А.

Наденька -- см. Хрущова-Сокольникова Н. Г.

Надсон Семен Яковлевич (1862--1887), поэт -- I: 13, 22, 74, 75, 86, 89, 153, 154, 240.

Назарьева Капитолина Валериановна (1847--1900), писательница -- I: 163; II: 337, 338.

Найденов Сергей Александрович (наст. фам. Алексеев; 1858--1922), писатель, драматург -- II: 273, 275.

Нани С. П., переводчик -- II: 123.

Нардов Владимир Леонардович (наст. фам. Книппер; 1876--1942), певец, артист Большого театра, брат О. Л. Книппер -- II: 234, 243, 257, 264.

Нарышкина Елизавета Алексеевна (1840--?), фрейлина, председатель женского благотворительного попечительства о ссыльнокаторжных и Общества попечения о семьях ссыльных -- I: 434, 435.

Наср-Эддин (1831--1896), персидский шах с 1848 г. -- I: 100.

Невежин Петр Михайлович (1841--1919), писатель, драматург -- II: 153.

Незлобин Константин Николаевич (1857--1930), антрепренер, режиссер, актер -- II: 161,

Некрасов Николай Алексеевич (1821--1878) -- I: 126, 399; II: 271, 272.

Нелидов Владимир Александрович (1869--1929), заведующий репертуарной частью Моск. Малого театра, театральный критик -- II: 224.

Нелли -- см. Маркова Е. К.

Немирович-Данченко Василий Иванович (1844--1936), писатель, брат Вл. И. Немировича-Данченко -- II: 73, 147.

Немирович-Данченко Вл. И.-- I: 24--27, 30, 31, 38-40, 246, 262, 397; II: 17, 62, 66, 87, 133, 135, 137, 144--201, 204, 213, 215, 217, 223--225, 227, 228, 230--232, 244, 245, 247, 248, 251, 253, 255, 259, 262, 264, 268, 272, 273, 275, 276, 286-291, 313, 318, 322, 323, 337, 353--356, 359, 362, 363, 375.

Немирович-Данчепко Екатерина Николаевна (1858--1938), жена Вл. И. Немировича-Данченко -- I: 180; II: 66, 147-149, 152, 153, 156-158, 163, 164, 175, 178, 180, 237, 238.

Несветевич, генерал -- I: 423.

Нестеров Михаил Васильевич (1862--1944), художник -- II: 350.

Неупокоев Аркадий Ильич (1848--1906), конторщик, затем управляющий типографией Суворина -- I: 120, 122.

Никитенко Соня, знакомая Ал. П. Чехова -- I: 63.

Николаева Мария Петровна (1869--1941), актриса Моск. Художественного театра -- II: 164.

Николаевский, помощник присяжного поверенного -- I: 415.

Николай II (1868--1918), российский император в 1894--1917 гг. -- I: 123, 251, 310, 317, 318; II: 347, 348.

Никулина Надежда Алексеевна (1845--1923), актриса Моск. Малого театра -- I: 200, 203, 204.

Нилус Петр Александрович (1869--1943), художник, портретист -- II: 267.

Ницше Фридрих (1844--1900), нем. философ, филолог и писатель -- II: 123.

Новиков Николай Иванович (1744--1818), просветитель, писатель, журналист, книгоиздатель -- I: 315.

Нордау Макс (1849--1923), нем. писатель и философ -- I: 248, 249.

Нотович Осип (Иосиф) Константинович (1849--1914), журналист, с 1877 г. издатель-редактор газ. "Новости и биржевая газета" -- I: 348.

Оболенский Леонид Егорович (1845--1906), критик, публицист, редактор журн. "Русское богатство" -- I: 92, 418.

Оболенский ("Стива"), хозяин имения в Тульской губ.-- 213, 215.

Озерова Людмила Ивановну актриса петерб. Михайловского театра -- I: 252, 253.

Окрейц Станислав Станислав вович (1834--?), издатель журн, "Луч" -- I: 74, 75.

Ольга Петровна -- см. Кундасова О. П.

Омон Шарль, владелец театра фарсов и кабаре в Москве -- I: 179; II: 138, 266, 341.

Омутова Евгения Викторовна, актриса моск. театра Корша -- II: 50.

Островская Надежда Николаевна (1842--1918), детская писательница, сестра А. Н. и П. Н. Островских -- I: 222.

Островский Александр Николаевич (1823--1886) -- I: 160, 213, 325, 394, 408; II: 123, 153, 155, 156, 183, 239.

Островский Илья Давыдович, зубной врач в Ялте -- II: 293.

Островский Петр Николаевич (1839--1906), инженер, литературный критик, брат А. Н. Островского -- I: 221, 222, 325--328, 330, 331, 334-336, 359, 363, 376.

Остроумов Алексей Александрович (1844--1908), врач, в 1880--1903 гг. профессор клиники госпитальной терапии Моск. ун-та -- I: 114, 115, 272; II: 91, 120, 188.

Павловская Эмилия Карловна (1853--1935), оперная актриса и преподавательница пения -- II: 49, 51, 58.

Павловский Иван Яковлевич (псевд. Иван Яковлев; 1852-- 1924), журналист, парижский корреспондент газ. "Новое время" -- II: 138.

Падарин Николай Михайлович (1867--1918), актер Моск. Малого театра -- II: 83.

Пазухич Алексей Михайлович (1851--1919), журналист, сотрудничал в газ. "Московский листок" -- I: 9, 93, 138.

Паисий, в прошлом монах, С 1888 г. таганрогский архимандрит, знакомый М. Е. Чехова -- I: 191, 192.

Пальмин Лиодор Иванович (1841--1891), поэт и переводчик -- I: 66, 127, 134-136, 138, 139, 142, 144, 147, 150, 153, 166, 202, 213.

Панафидин Николай Павлович, дядя Л. С. Мизиновой, владелец усадьбы Курово-Покровское Тверской губ. -- I: 171.

Попов Николай Захарович, петерб. художник, автор карандашного портрета Чехова (1903 г.) -- II: 283.

Пастернак Леонид Осипович (1862--1945), художник -- I: 180.

Пастухов Николай Иванович (1822--1911), издатель газ. "Московский листок" -- I; 51, 144, 158.

Пасхалова Анна Александровна (1867--1944), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 406.

Перцов Петр Петрович (1868--1947), литератор-- II: 327, 328.

Петербуржец -- см. Лялин В. С.

Петерсен Владимир Карлович (псевд. Н. Ладожский; 1842--1906), журналист, сотрудничал в газ. "Новое время" и "Санкт-Петербургские ведомости" -- I: 86, 87, 93, 107, 282, 284.

Петр Васильевич -- см. Петров П. В.

Петров, студент Медико-хирургической академии в Петербурге -- II: 375.

Петров Григорий Спиридонова (1867--1925), священник, церковный проповедник и публицист -- II: 317, 318.

Петров Петр Васильевич, муж Е. М. Петровой -- I: 46, 47; II: 32.

Петрова Екатерина Михайловна (1846--1930), двоюродная сестра Чехова -- I: 46, 47.

Петровичев Петр Иванович (1874--1947), художник -- I: 182.

Петровский, студент, гостивший в 1888 г. в имении Линтваревых -- I: 343.

Петруша -- см. Мельников П. И.

Пешель Оскар (1826-1875), нем. географ -- I: 225, 227,

Пешехонов Алексей Васильевич (1807--1933), полит. деятель, представитель либерального народничества, статистик, публицист, сотрудник журн. "Русское богатство" -- II: 346.

Пешков А. М. -- см. Горький А. М.

Пешков Максим Алексеевич (1897--1934), сын А. М. Горького -- II: 310, 313, 324, 327, 338, 344, 350, 352, 357, 361, 364.

Пешкова Екатерина Алексеевна (1901--1906), дочь А. М. Горького -- II: 350, 352, 354, 357, 361.

Пешкова Екатерина Павловна (1878--1965), жена А. М. Горького -- II: 311, 315, 326, 327, 338, 340, 344, 348-355, 357, 361, 370.

Пикар (Picquart) Жорж (1854--1914), полковник, начальник разведывательного бюро фр. генерального штаба -- I: 258, 260.

Пименовна, таганрогская повариха -- I: 56, 59.

Пинеро Артур Уинг (1855--1934), англ. писатель, драматург -- II: 177.

Писарев Модест Иванович (1844--1905), актер петерб. Александринского театра -- I: 422, 438; II: 124.

Писательница -- см. Шаврова Е. М.

Писемский Алексей Феофилактович (1821--1881) -- I: 246.

Плещеев Александр Алексеевич (1858--1944), журналист, драматург, театр, критик, сын А. И. Плещеева -- I: 321, 340, 341; II: 40.

Плещеев А. Н. -- I: 5, 8, 10, 11, 13, 19, 21, 22, 33, 35, 36, 38, 157, 188--191, 201, 219, 221, 242, 244, 245, 275, 290, 303, 305, 320--378, 381, 382, 389, 408, 434; II: 35, 89, 145.

Плещеев Николай Алексеевич (1863--?), сын А. Н. Плещеева, офицер -- I: 338, 340, 344, 373, 374.

Плещеева Елена Алексеевна (I860--?), дочь А. Н. Плещеева -- I: 327, 349.

Победоносцев Константин Петрович (1827--1907), крайний реакционер, член Гос. совета, в 1880--1905 гг. обер-прокурор Синода -- I: 119; II: 177, 346, 348.

Погожее Владимир Петрович, управляющий конторой имп. театров в Петербурге -- I: 362, 363, 410, 413.

Поливанов, моск. домовладелец -- I: 47.

Полонский Я. П. -- I: 38, 90, 92, 280, 294, 381--392.

Помялова Александра Ивановна (1862--?), актриса Моск. Художественного театра -- II: 194.

Помяловский Николай Герасимович (1835--1963), писатель -- I: 160.

Попов Лазарь Константинович (псевд. Эльпе; 1851--1917), журналист, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 13, 86, 87, 380.

Попов, владелец фотографии в Москве -- I: 271.

Порфирьев Василий Иванович, художник, автор иллюстраций на темы Чехова в "Осколках" -- I: 131, 132, 136, 144, 145.

Поссе Владимир Александрович (1864--1940), журналист в общественный деятель, организатор и редактор журн. "Жизнь", "Новое слово", один из основателей изд-ва "Знание" -- II: 303, 304, 307, 309, 311, 312, 333, 339, 343, 350.

Постников Роман Кириллович, бывший работник Чеховых в Мелихове -- II: 260, 261.

Посьет Константин Николаевич (1819--1899), генерал-адъютант, в 1874--1888 гг. министр путей сообщения -- I: 73.

Потапенко И. П. -- I: 38, 242-246, 250, 253-255; II: 13, 15, 36, 38, 40-42, 46, 60-74, 77, 84, 85, 89, 100, 116, 142, 302.

Потапенко Мария Андреевна, жена И. Н. Потапенко -- II: 40, 64, 65, 70, 72.

Потемкин Владимир Петрович (1878--1946), редактор моск. газ. "Курьер" -- II: 288.

Потемкин Григорий Александрович (1739--1791), государственный и военный деятель, дипломат, генерал-фельдмаршал -- I: 12, 76, 359; II: 106.

Потехин Алексей Антипович (1829--1908), драматург, театральный деятель; в 1886--1890 гг. руководитель труппы и заведующий репертуарной частью петерб. Александрийского театра -- I: 210, 211, 280, 403, 406, 407, 409.

Потоцкая Мария Александровна (1861--1940), актриса петерб. Александрийского театра -- II: 190.

Похлебина Александра Алексеевна, пианистка, преподавательница музыки -- II: 19, 48, 56.

Правдин Осип Андреевич (1849--1921), актер Моск. Малого театра и петерб. Александрийского театра -- I: 203; II: 45, 71.

Пресное Денис Иванович, моск. книготорговец и издатель лубочных книг -- I: 156, 158.

Пржевальский Николай Михайлович (1839--1898), путешественник, исследователь Центральной Азии -- I: 93, 94, 199.

Прокофьев Василий Алексеевич, журналист, сотрудник газ. "Новое время" -- I: 86.

Прокудин, житель г. Воскресенска -- I: 141.

Протопопов Михаил Алексеевич (1848--1915), литературный критик -- I: 347.

Путилин Иван Дмитриевич (1830--1893), в 1850--1880-е гг. начальник петерб. сыскной полиции -- I: 423.

Путята Николай Аполлонович (1851--1890), журналист и переводчик, фактический редактор журн. "Европейская библиотека", "Мирской толк", "Свет и тени" -- I: 51, 322, 324, 328.

Пушкарев Николай Лукич (1842--1906), поэт, драматург, переводчик, издатель журн. "Европейская библиотека",

"Мирской толк", "Свет и тени" -- I: 52.

Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837) -- I: 7, 15, 22, 23, 34, 37, 74, 75, 90-92, 142, 153, 154, 184, 266, 267, 274, 292, 315, 316, 353, 381, 385, II: 37, 85, 97, 104, 105, 111, 370.

Пчельников Павел Михайлович (1851--1919), в 1882--1898 гг. управляющий моск. конторой имп. театров -- II: 136.

Пыляев Михаил Иванович (1842--?), литератор, театральные критик -- I: 423.

Пюви де Шаванн (Шовис де Шовань; 1824--1898), фр. художник-модернист -- I; 171.

Пятницкий Константин Петрович (1864--1938), литератор, с 1898 г. один из основателей и руководителей иэд-ва "Знание" -- I: 26; II: 115, 339, 349, 356, 358, 363, 378.

Раевская Евгения Михайлович (1854--1932), актриса Моск. Художественного театра -- II: 101, 170, 171, 242.

Расстрыгин, неустановленное лицо -- I: 193.

Рафаэль Санти, (1483-- 1524) -- I: 293.

Рачинский Сергей Александрович (1833--1902), ботаник, педагог -- I: 235, 236.

Рейнболъд Герман, капель-мейстер Русского купеческого общества для взаимного вспомоществования -- I: 136.

Ремезов Митрофан Нилович (?) (1835--1901), писатель и переводчик, сотрудник журн. "Русская мысль" -- I: 428, 431; II: 62, 69, 71.

Репин Илья Ефимович (1844-1930) -- I: 240, 347; II; 63.

Ржевская Любовь Федоровна, директриса частной моск. женской гимназии и пансиона -- II: 13, 50.

Римский-Корсаков Николай Андреевич (1844--1908) -- II: 9.

Розанов Василий Васильевич (1856--1919), философ, литературный критик, публицист газ. "Новое время" -- I: 13; II: 312, 375, 376, 382.

Роксанова Мария Людомировна (1874--1958), актриса Моск. Художественного театра -- II: 57, 88, 161--164, 167, 260, 317.

Рокшанин, Николай Осипович (псевд. Н. Р., Рок; 1858--1903), журналист и театральный критик -- I: 249; II; 176, 179.

Романов Леонтий Иванович, содержатель трактира в Петербурге -- I: 254.

Россолимо Григорий Иванович (1860--1928), врач-невропатолог, проф. Моск. ун-та, однокурсник Чехова по медицинскому факультету -- II: 325.

Рубини Джованни Батиста (1795--1854), ит. певец -- I: 286.

Рубинштейн Антон Григорьевич (1829--1894), композитор, основатель Русского музыкального общества и первой русской консерватории -- I: 65.

Рыбицкий Владимир Антонович, председатель ялтинской земской управы, домовладелец -- I: 181.

Рыкалова Надежда Васильевна (1824--1914), актриса Моск. Малого театра -- I: 203.

Рюкерт Фридрих (1788--1866), нем. поэт и ученый -- I: 49.

Саблин Владимир Михайлович (1872--1916), книгоиздатель, журналист, переводчик -- II: 83, 85.

Саблин Михаил Алексеевич (1842--1898), статистик и общественный деятель, соиздатель газ. "Русские ведомости" -- II: 38, 85.

Савва Иванович -- см. Мамонтов С. И.

Савина Мария Гавриловна (1854--1915), актриса петерб. Александрийского театра -- I: 25, 202, 204, 210, 212, 401, 406, 437; II: 133, 276, 277.

Савицкая Мария Георгиевна (1868--1911), актриса Моск. Художественного театра -- II; 462, 185, 186, 203, 205, 338, 340.

Садовская Ольга Осиповна (1849--1919), актриса Моск. Малого театра -- I: 203.

Садовский Михаил Провович (1847--1910), актер Моск. Малого театра -- I: 203.

Садовский Панас, имеется в виду либо Николай Карпович Садовский (1856--1933), либо Панас Карпович Саксаганский (1859--1940), наст. фам. обоих -- Тобилевич, укр. актеры -- I: 189.

Сазонов Николай Федорович (1843--1902), актер петерб. Александрийского театра -- I; 210, 409, 438; II: 160.

Салаев, один из владельцев петерб. книгоиздательской и книготорговой фирмы "Братья Салаевы" -- I: 156.

Салтыков (Щедрин) Михаил Евграфович (1826--1889) -- I; 126, 131, 183, 290, 346, 356, 357, 399, 402.

Самарова Мария Александровна (1852--1919), актриса Моск. Художественного театра -- II: 162, 170, 171, 185, 189, 205, 223, 360, 361.

Сандер (Sandherr), шеф бюро справок при военном мин-ве Франции -- I: 258.

Санин Александр Акимович (наст. фам. Шенберг; 1809--1956), актер и режиссер Моск. Художественного театра -- I: 29; II: 162, 176, 179, 183, 186, 203, 205, 223, 224, 245, 247, 249, 262, 374, 375.

Сапунов Николай Николаевич (1880--1912), художник -- I: 182.

Светлов Николай Владимирович (?--1909), актер моск. театра Корша -- I: 93, 94, 348, 353.

Свободин Владимир Павлович, сын Свободина -- I: 400, 422.

Свободин Михаил Павлович (1879--1905), сын Свободина, впоследствии поэт -- I: 393, 398-400, 403, 407, 420, 422, 423.

Свободин П. M. -- I: 38, 247, 275, 354, 356, 366, 372, 393--423, 425, 427, 429.

Свободина Елена Павловна (Леля), дочь Свободина -- I; 420, 422.

Селиванов Гавриил Парфентьевич, чиновник таганрогского коммерческого банка, в 1876 г. приобрел дом Чеховых -- I: 46.

Семашко Мариан Ромуальдович, виолончелист Большого театра, знакомый Чехова -- I: 356, 357; II: 8--11, 23, 28.

Семен Гаврилович, служащий купца И. Е. Гаврилова -- I: 58.

Серафим (1760--1833), монах Саровской пустыпи -- I: 319.

Сергеенко Петр Алексеевич (псевд. Бедный Йорик, Пуп; 1854--1930), литератор, публицист -- I: 10, 30, 118, 121, 124, 242, 245--247, 250, 262--265; II: 60, 61, 63, 66, 68, 109, 150, 153.

Сергий (Стратогородский Иван Николаевич; 1867--?), архимандрит, ректор Петерб. духовной семинарии -- II: 375.

Сетов Иосиф Яковлевич (1835--1894), певец, композитор, антрепренер -- I: 136, 137.

Сетова Н. И., дочь И. Я. Сетова, опереточная певица -- I: 137.

Сибирякова, вдова сибирского золотопромышленника, миллионерша -- I: 356, 375.

Сизов Владимир Ильич (1840--1904), археолог и художественный критик, сотрудник газ. "Русские ведомости" -- II: 291.

Симов Виктор Андреевич (1858--1935), театральный художник, в 1898--1912 гг. работал в Моск. Художественном театре -- II: 188, 194, 203, 211, 280.

Синани Исаак Абрамович (?--1912), ялтинский книготорговец, знакомый Чехова -- II: 163, 164, 223, 225.

Скальковский Константин Аполлонович (1843--1906), литератор, горный инженер -- I: 376.

Скиталец Степан Гаврилович (наст. фам. Петров; 1869--1941), писатель -- II: 275, 350--352, 361.

Склифосовский Николай Васильевич (1836--1904), врач-хирург, проф. Моск. ун-та -- I: 252.

Слепцов Василий Алексеевич (1836--1876), писатель -- I: 390; II: 325.

Случевский Константин Константинович (1837--1904), писатель, поэт и критик -- I; 266, 267.

Смагин Александр Иванович (? -- после 1930), полтавский помещик, родственник Линтваревых -- I: 342, 343, 374; II: 26.

Смагин Сергей Иванович, полтавский помещик, брат А. И. Смагина -- I: 342, 343.

Смагина Елена Ивановна, сестра А. И. и С. И. Смагиных -- I: 343.

Смагины -- I: 342--344, 356.

Смирнов, владелец книжного магазина в Петербурге -- I: 156.

Смирнова Зинаида К. (ум. в 1900 г.), знакомая А. М. Горького -- II: 339, 340.

Соболевский Василий Михайлович (1846--1913), издатель, редактор газ. "Русские ведомости" -- I: 110; II: 293.

Соборнов-Райский Сергей, провинциальный актер, трагик -- I: 406.

Соковнин Николай Михайлович (?--1903), знакомый Чехова -- I: 118, 359, 397.

Соколовский Николай Николаевич (Николаша, 1864--1920), проф. Моск. консерватории, друг семьи Книппер -- II: 229.

Сокольников Г. -- см. Хрущов-Сокольников Г. А.

Сократ (ок. 469--399 до н. п.), древнегреч. философ -- I: 190, 192, 246, 247, 412, 413.

Солдатенков Кузьма Терентьевич (1818--1901), моск. книгоиздатель -- I: 252.

Соловцов Николай Николаевич (1857--1902), актер, режиссер, с 1891 г. антрепренер театра в Киеве -- II: 161, 244, 253, 266, 267, 374.

Соловьев Владимир Сергеевич (1853--1900), поэт, философ, литературный критик -- I: 415, 417.

Соловьев Евгений Андреевич (псевд. Андреевич; 1867--1905), литературный критик -- II: 312, 313, 318--320, 322.

Соловьев Михаил Петрович, в 1896 г. начальник Главного управления по делам печати -- II: 71.

Соловьев Сергей Петрович, драматург и переводчик -- I: 48.

Соловьева Анна Аркадьевна ("Соловьиха"), секретарь редакции журнала "Осколки", вторая жена В. В. Билибина -- I: 71.

Соловьева Анна Ивановна ("Соловьиха"), служащая редакции журнала "Осколки" -- I: 71.

Соломко Сергей Сергеевич (1867--1928), художник -- I: 233, 234.

Сорохтин Николай Павлович, художник, до 1892 г. владелец имения Мелихово -- I: 235, 236, 420.

Средин Леонид Валентинович (1860--1909), ялтинский врач, близкий знакомый Чехова -- II: 221, 225, 241, 319, 325, 327, 329, 334, 340, 349, 350, 360.

Средина Зинаида Леонидовна, дочь Л. В. Средина -- II: 241.

Средина Надежда Ивановна₁мать Л. В. Средина -- II: 232.

Средины -- II: 221, 222, 224, 225, 334, 351.

Стаматич Николай, таганрогский житель, маклер -- I: 56, 59.

Станиславский К. С. -- I: 23, 26, 27, 38, 40, 317, 433, 440; II: 57, 87, 146, 147, 153, 155, 160-- 165, 167-170, 172, 173, 177, 178, 180, 183--186, 189, 190, 194--197, 200-214, 217, 224, 227, 228, 230, 235, 237-239, 244-247, 258, 263--266, 268, 270, 274, 276, 278, 280, 285--292, 296, 317, 329, 337, 357, 359-361, 374, 375.

Старицкий, полтавский домовладелец -- I: 311, 314.

Стасов Владимир Васильев вич (1824--1906), художественный и музыкальный критик, историк искусства и литературы -- I: 240, 242, 265.

Стасюлевич Михаил Матвеевич (1826--1911), историк, журналист, редактор-издатель журн. "Вестник Европы" -- I; 383.

Стахович Михаил Александрович (1861--1923), помещик, предводитель дворянства Орловской губ., публицист -- I; 255.

Стеллинг, студент-технолог -- II: 347.

Степанов, неустановленное лицо -- I: 58.

Стороженко Николай Ильич (1836--1900), историк литературы, с 1872 г. профессор Моск. ун-та, в 1901 г. председатель Театрально-литературного комитета -- II: 168, 170, 275.

Стриндберг Юхан Август (1849--1912), шведский писатель -- II: 317, 318.

Струве Петр Бернгардович (1870--1944), публицист и экономист, фактический редактор журн. "Начало" -- I: 272; II: 308, 309, 346.

Ступин Александр Дмитриевич (?--1915), моск. издатель и книготорговец -- I: 152, 156.

Ступишина, моск. домовладелица -- II: 148, 150, 153, 155, 139,

Суворин Алексей Алексеевич (1802--1937), журналист, с 1888 г. фактический редактор газ. "Новое время", сын А. С. Суворина от первого брака -- I: 72, 96, 97, 118, 185, 197, 199, 222, 226, 230--232, 234, 243, 255, 368; II: 190.

Суворин А. С. -- I: 6, 8, 11--23, 25--27, 33--35, 37, 38, 43, 45, 60, 67, 70--72, 74, 75, 78--80, 83, 84, 86--92, 96-98, 102, 104, 108, 112, 114--124, 139, 140, 156--158, 163, 169, 179, 183--276, 279, 280, 292, 294, 299, 301, 320, 321, 332, 337, 340, 344, 351, 355, 357, 361, 372-374, 379, 381, 382, 384, 389, 391, 393, 397--403, 412, 417, 440; II: 6, 7, 10, 15, 22, 23, 41--43, 60, 64, 68--70, 72, 75, 76, 78, 97, 105, 108, 138, 139, 151, 178, 179, 190, 215, 217, 233, 282, 313, 315--318, 323, 384.

Суворин Борис Алексеевич (1879-1940), сын А. С. Суворина от второго брака -- I: 96, 191, 203, 215, 226, 236, 249, 260, 265, 267, 271.

Суворин Валериан Алексеевич (?--1887), сын А. С. Суворина от первого брака -- I: 80.

Суворин Михаил Алексеевич (1860--1936), сын А. С. Суворина от первого брака -- I: 118, 185, 199, 214, 250.

Суворина Анастасия Алексееана (1877? -- после 1922), дочь А. С. Суворина от второго брака -- I: 191, 199, 203, 215, 226, 236, 249, 260, 265, 267, 271.

Суворина Анна Ивановна (1858--1936), вторая жена А. С. Суворина -- I: 191, 193, 199, 203, 210, 215, 225, 226, 228, 230, 232, 236, 246, 247, 249, 255, 260, 265, 267, 271, 273.

Суворина Евгения Константиновна, жена А. А. Суворина -- I: 230.

Суворины -- I: 388; II: 99.

Суворов Александр Васильевич (1729--1800), полководец, генералиссимус -- II: 328.

Судьбинин Серафим Николаевич (1867--1944), актер Моск. Художественного театра -- II: 185, 186, 203, 205.

Сулержицкий Леопольд (Лев) Антонович (1872--1916), литератор, художник и режиссер, театральный деятель -- I: 26; II: 211, 240, 242, 339.

Сумбагов -- см. Южин А. И.

Сумбатова Мария Николаевна (?--1938), жена А. И. Южина -- II: 139.

Сутугина Анна Егоровна, кухарка в доме Книппер -- II: 255.

Сушков Владимир Дмитриевич (1855--1903), писатель, печатался в "Московском листке", "Осколках", "Стрекозе" -- I: 137.

Сытин Иван Дмитриевич (1851--1934), издатель и книготорговец -- I; 254, 256, 261; II: 260.

Таганцев Николай Степанович (1843-1923), проф. Петерб. ун-та, председатель Литературного фонда -- I: 324.

Таня, прислуга в доме Ал. П. Чехова -- I: 69.

Тарабрин Георгий Яковлевич (1853--?), врач, ординатор таганрогской больницы -- I: 113.

Татаринова Фанни Карловна (1863--1923), ялтинская жительница, издательница газ. "Ялтинский листок" -- II: 233, 276, 277, 359.

Татищев Сергей Спиридонова (1846--1906), журналист, сотрудник "Нового времени" и "Русского вестника" -- I: 200.

Тауш фон, начальник берлинской тайной полиции -- I: 258, 260.

Тейтель, неустановленное лицо -- II: 288.

Телешов Николай Дмитриевич (1867--1957), писатель -- I: 334; II: 260, 261, 272, 273, 323, 350.

Теляковский Владимир Аркадьевич (1860--1932), управляющий моск. конторой ими. театров, с 1901 г. директор петерб. и моcк. имп. театров -- II: 168, 224.

Терентьева Мария Федоровна (?--1957), учительница мелиховской школы -- II: 221.

Терновская Надежда Александровна, дочь ялтинского протоиерея -- II: 225, 226, 232.

Терпигорев Сергей Николаевич (псевд. Атава; 1841--1935), писатель -- I: 88, 412, 413.

Тестов Пеан Яковлевич, владелец ресторана в Москве -- I: 158; II: 72.

Тизенгаузен Елена Самсоновна, жена Вас. И. Немировича-Данченко -- II: 281.

Тимковский Николай Иванович (1863--1922), писатель, драматург -- II: 311--313, 327.

Тимофеев Владимир Федорович (1858--1923), проф. химии Харьковского технологического ин-та -- I: 194, 195.

Тимофей, кучер Н. А. Лейкина -- I: 159.

Тихомиров Иосафат (Асаф), Александрович (1872--1908), актер и режиссер Моск. Художественного театра -- I: 433; II: 87, 164, 205, 262, 263, 339.

Тихомиров Лев Александревич (1852--1923), член комитета "Народной воли", в 1882 г, эмигрировал -- I: 207, 211.

Тихонов Алексей Алексеевич (псевд. Луговой; 1853--1914), писатель -- II: 152, 153.

Тихонов Владимир Алексеевич (1857--1914), журналист, драматург, брат А. А. Тихонова -- I: 191, 211; II: 89, 94, 190.

Тишков Василий Петрович (1855 -- после 1916), врач-психиатр, старший ординатор военного госпиталя в Ташкенте -- I; 360, 375.

Толстая Софья Андреевна (1844--1919), жена Л. Н. Толстого -- I: 306; II: 188, 191, 202-204, 218, 341, 342.

Толстая Татьяна Львовна (в замужестве Сухотина; (1864--1950), старшая дочь Л. Н. Толстого -- I: 269, 306.

Толстой Алексей Константинович (псевд. Козьма Прутков, совм. с А. М. и В. М. Жемчужниковыми; 1817--1875), писатель, поэт и драматург -- I: 84; II: 155, 167, 173, 183, 215, 225, 228, 250.

Толстой Дмитрий Андреевич (1823--1889), министр внутренних дел -- I: 93.

Толстой Лев Львович (1869--1940), сын Л. Н. Толстого -- II: 342.

Толстой Лев Николаевич (1828-1910) -- I: 6, 11, 19, 22, 35, 113, 114,178, 183, 189, 191, 215, 225, 230-232, 238, 242, 244, 245, 248, 249, 251, 252, 261--263, 265, 269, 273, 274, 286, 290, 301, 306, 309, 311, 314, 352, 367, 378, 408, 410; II: 5, 89, 91, 108, 110--115, 482, 183, 202, 217, 256, 257, 261, 262, 267, 268, 295, 297, 313, 314, 328, 330--334, 341--343, 352, 376.

Торо Генри Давид (1817-- 1862), амер. писатель и натуралист -- I: 301.

Третьяков Иван Валентинович (или Владимирович; 1855-- ?), университетский товарищ Ал. П. Чехова -- I: 57--59.

Третьяков Леонид Валентинович (или Владимирович; 1857--1889), университетский товарищ Ал. П. Чехова -- I: 57--59.

Третьяков Павел Михайлович (1832--1898), художественный деятель, основатель Третьяковской галереи, с 1893 г. действительный член Петерб. Академии художеств -- I: 174, 178.

Трефолев Леонид Николаевич (1839--1905), поэт, переводчик -- I: 150.

Трояновский Иван Иванович (1855--1928), врач, любитель живописи, коллекционер -- I: 181.

Трубачев Сергей Семенович (1865--1907), в 1889 г. студент Петерб. ун-та, впоследствии историк литературы -- I: 398, 399.

Туган-Барановский Михаил Иванович (1865--1919), экономист, историк, один из представителей "легального марксизма" -- II: 308, 346.

Тургенев Иван Сергеевич (1818-1883) -- I: 6, 7, 11, 23, 33, 57, 133, 138, 192, 274, 281, 286, 290, 292, 315, 320, 323, 324, 390, 392, 399, 412; II: 148, 188, 211, 219.

Тычинкин Константин Семенович, заведующий типографией газ. "Новое время" -- I: 118, 120--122, 124, 255.

Урусов Александр Иванович (1843--1900), судебный деятель, литератор и театральный критик -- I: 369; II: 381.

Успенский Глеб Иванович (1843--1902), писатель -- I: 290, 305, 306, 323, 336, 339, 361, 377, 379.

Фаусек Виктор Андреевич (1861--1910), зоолог -- I: 229, 338, 360, 370, 375.

Федор Александрович -- см. Куманин Ф. А.

Федоров Александр Митрофанович (1868--1949), писатель, драматург -- II: 21, 273, 274, 378, 379.

Федоров Михаил Павлович (1839--1900), номинальный редактор газ. "Новое время" и книжное серии "Дешевая библиотека" -- I: 72, 75, 76, 80, 223. Федоров-Юрковский Федор Александрович (наст. фам. Юрковский; 1842--1915), режиссер петерб. Александрийского театра, отец М. Ф. Андреевой -- I: 204, 210--212.

Федорова Мария Дмитриевна, секретарь редакции журн. "Северный вестник" -- I: 341.

Федотов Александр Филиппович (1841--1895), актер, драматург и переводчик -- I: 418, 419; II: 155.

Федотова Гликерия Николаевна (1846--1925), актриса Моск. Малого театра -- I: 57, 59, 203, 269, 433; II: 224, 225.

Фейгин Яков Александрович (псевд. -- ин.; ум. в 1915 г.), журналист, театральный рецензент, редактор газ. "Курьер" -- II: 176, 179.

Феликсов Николай Андреевич, инспектор народных училищ -- I: 431, 432.

Фессинг -- см. Загаров А. Л.

Фидлер Федор Федорович (1859--1917), литератор, переводчик произведений русских поэтов на немецкий язык -- II: 66, 67.

Филе Сашечка -- см. Южин А. И.

Филиппов Дмитрий Иванович (1855--?), купец, владелец булочных в Москве и Петербурге -- II: 375.

Филиппов Тертий Иванович (1825--1899), государственный контролер и писатель -- I: 255, 423.

Философов Дмитрий Владимирович (1872--1940), литературный критик, публицист -- II: 382-386.

Фирганг Владимир Карлович, моск. домовладелец -- I: 230, 231, 437; II: 9, 23.

Флеров Сергей Васильевич (псевд. Васильев С.; 1841--1901), театральный критик -- II: 176, 179.

Фонвизин Денис Иванович (1744 или 1745-1792), писатель -- I: 75, 76.

Фофанов Константин Михайлович (1862--1911), поэт -- I: 290.

Фохт Александр Богданович (1848--1930), патолог и терапевт, проф. Моск. ун-та -- II: 325.

Франко Иван Яковлевич (1856--1916), укр. писатель, публицист, философ и общественный деятель -- II: 314, 315.

Халютина Софья Васильевна (1875--1960), актриса Моск. Художественного театра -- II: 162, 194--196, 291, 292.

Харитоненко Иван Герасимович (1820--1891), владелец фабрики в Сумском уезде -- I: 188.

Харкеевич Варвара Константиновна (?--1932), основательница и начальница ялтинской женской гимназии -- II: 37, 238, 279, 281.

Харлампидис -- учитель, зпакомый Ал. П. Чехова -- I: 124, 125.

Харченко Гавриил Алексеевич (Гаврюшка, 1857--?), мальчик в лавке П. Е. Чехова -- I: 63, 64, 118, 120.

Хвостов Николай Александрович (1776--1809), морской офицер -- I: 220.

Хелиус, товарищ Н. П. Чехова -- Г. 46, 47.

Хилков Михаил Иванович (1834--1909), гос. деятель, министр путей сообщения -- I; 119.

Хитрово (возможно -- Прасковья Егоровна) -- I: 390.

Хлебников Иван Петрович, владелец моск. предприятия по изготовлению ювелирных изделий -- II: 46.

Хлопов Николай Афанасьевич (1852--1909), писатель -- I: 337, 338.

Холев Николай Иосифович (1858--1899), адвокат и литератор -- I: 116, 117.

Хотяинцева Александра Александровна (1865--1902), художница, знакомая семьи Чеховых -- I: 174; II: 55, 84, 85, 263.

Хрущов-Сокольников Гавриил Александрович (1845--1890), поэт и переводчик, печатался в журн., "Будильник", "Мирской толк" и "Свет и тени" -- I: 51, 52.

Хрущова-Сокольникова Анна Ивановна (1847--1888), гражданская жена Ал. П. Чехова -- I: 46, 47, 52, 56, 58, 71, 73, 76, 77, 85.

Хрущова-Сокольникова Надежда Гаврииловна (Наденька), дочь Г. А. и А. И. Хрущовых-Сокольниковых -- I: 52.

Худеков Николай Сергеевич, издатель-редактор "Петербургской газеты", сын С. Н. Худекова -- II: 115.

Худеков Сергей Николаевич (1837--1928), журналист, издатель-редактор "Петербургской газеты" -- I: 60, 65, 147, 150, 151, 153, 166, 202, 275, 357; II: 89, 94.

Худекова Надежда Алексеевна, жена Худекова С. Н. -- II: 94, 95, 99.

Худековы -- I: 166; II: 94, 102.

Цензор -- см. Литвинов И. М.

Цинзерлинг Август Федорович, владелец книжного магазина в Петербурге -- I: 92.

Цукки Вирджиния (1847--1930), ит. балерина -- I: 207.

Чайковский Модест Ильич (1850--1916), драматург, брат и биограф П. И. Чайковского -- I: 368; II: 5-7, 282.

Чайковский П. И. -- I: 38, 189, 413; II: 5--11, 53, 282.

Черман Аполлон Николаевич (ум. в 1911 г.), писатель -- I: 115.

Черневский Сергей Антонович (1837--1901), режиссер, с 1898 г. -- главный режиссер Моск. Малого театра -- II: 83, 84.

Чернышевский Николай Гаврилович (1828-1888) -- I: 290,

Чернявский (или Черневский) Иван Родионович (ок. 1850--1890), драматич. актер и театральный педагог -- I: 415.

Чертков Владимир Григорьевич (1854--1936), общественный деятель, публицист, издатель, близкий друг Л. Н. Толстого -- I: 239, 269.

Чехов Ал. П. -- I: 6--10, 12, 13, 19, 26, 37-39, 43-125, 127, 132-135, 145, 146, 184, 185, 194, 195, 262, 267, 275, 293, 295, 299, 323, 338, 345, 379, 381, 420; II; 10, 29, 61, 351.

Чехов Антон Александрович (Тося; 1886--1921), сын Ал. П. Чехова -- I: 62, 65, 66, 77, 82, 87, 91,. 98, 101, 103, 104, 107, 113, 116, 117, 121; II: 29.

Чехов Егор Михайлович (1798-1879), дед Чехова -- I: 15, 20, 194.

Чехов Иван Павлович (1801--1922), брат Чехова, педагог -- I: 46, 61, 73, 77, 194, 195, 236, 372, 420, 422; II: 8, 23, 24, 26, 64, 80, 241, 256, 270, 329, 333, 334.

Чехов Митрофан Егорович (1832--1894), дядя Чехова -- I: 45, 53, 62; II: 41.

Чехов Михаил Александрович (1891--1955), сын Ал. П. Чехова, впоследствии драматический актер -- I: 108, 113, 116, 117, 121; II: 29.

Чехов (Чохов) Михаил Михайлович (1851--1909), сын M. E. Чехова, двоюродный брат Чехова -- I: 101.

Чехов Михаил Павлович (1865--1936), брат Чехова, литератор -- I: 7, 13, 36, 38, 45, 57--59, 68, 73, 77, 116, 164, 305, 347, 368, 394, 395, 401, 403; II: 6, 17, 19, 28, 30, 64, 69, 95, 116, 282.

Чехов Николай Александрович (1884--1921 (?), сын Ал. П. Чехова -- I: 62, 77, 82, 83, 87, 91, 98, 101, 103, 104, 107, 113, 116, 117, 121; II: 29.

Чехов Николай Павлович ("Косой", 1858--1889), брат Чехова, художник -- I: 19, 35, 45--47, 51--57, 59, 61, 66, 68, 73, 78, 82, 99, 102, 104, 105, 112, 146, 149, 159, 168, 194, 195, 214, 215, 354--356, 402, 404.

Чехов Павел Егорович (1825-1898), отец Чехова -- I; 20, 29, 47, 51, 55, 56, 59, 60, 62-64, 68, 73, 75, 82, 83, 101, 102, 113, 115, 193, 194; II: 54, 55, 62, 64, 76, 84, 163, 164.

Чехова Евгения Михайловна (род. в 1898 г.), дочь М. П. Чехова -- I: 38, 116, 117.

Чехова Евгения Яковлевна (урожд. Морозова; 1835--1919),, мать Чехова -- I: 45, 46, 50--52, 55, 62, 63, 73, 83, 87, 99, 101--103, 105, 112, 115, 182, 193, 237, 283, 368; II: 56, 64, 95, 110, 163, 221, 237, 246, 252, 258, 268, 278, 284, 344, 354, 367, 368, 375.

Чехова Людмила Павловна (1841-1917), жена M. E. Чехова -- I: 62.

Чехова Мария (1883--1884), дочь Ал. П. Чехова -- I: 52, 58, 59, 62.

Чехова Мария Павловна (1863--1957), сестра Чехова -- I: 6, 17, 35, 36, 37, 39, 40, 50--52, 57, 59, 61, 62, 64, 66, 73, 77, 79, 87, 91, 93, 120, 122, 144, 172--176, 178, 182, 186, 193, 203, 210, 255, 273, 275, 297, 305, 319, 321, 325, 355, 368, 401, 430, 434; II: 12, 13, 15, 17, 19, 21--25, 30, 31, 36, 39, 41, 42, 45, 48, 49, 53, 56--58, 62, 64, 65, 72, 75, 77, 82--84, 86, 87, 89--91, 95, 127, 137, 148, 149, 155, 157, 163, 168, 171, 173, 175, 181, 186, 220, 221, 223, 224, 229--231, 233, 234, 237, 240--242, 246, 250--252, 254, 255, 258--260, 263--266, 268, 270, 271, 279, 281, 285, 287, 291, 333, 339, 366--368.

Чехова Наталья Александровна (?--1918), вторая жена Ал. П. Чехова -- I: 99--104, 107, 113, 114, 116--117, 121.

Чехова Ольга Германовна (1871--1950), жена М. П. Чехова -- II: 69.

Чехова Софья Владимировна (1872--1919), жена И. П. Чехова, учительница -- II: 64.

Чеховы -- II: 28, 30, 76, 220.

Чириков Евгений Николаевич (1864--1932), писатель -- II: 107, 191, 305, 306, 309, 334, 335, 350.

Членов Михаил Александрович (1871--1941), врач, проф. Моск. ун-та -- II: 265, 275.

Чмырев Николай Андреевич (1852--1886), сотрудник газ. "Московский листок" -- I: 55, 59.

Чеховы, семья Мих. Е. Чехова (Чохова) -- I: 46, 101.

Чулков Георгий Иванович (1879--1939), студент Моск. ун-та, впоследствии поэт, литературовед, критик -- II: 326.

Чюмина Ольга Николаевна (1864--1909), писательница, поэтесса, переводчица -- II: 280, 281.

Шаврова Елена Михайловна (в замужестве Юст; 1874--1937), писательница и актриса -- I: 27, 33; II: 19, 20, 56, 58, 59, 91, 317, 318.

Шаляпин Федор Иванович (1873--1938) -- II: 355, 356, 362.

Шапиро Константин Александрович (?--1900), петерб. фотограф -- I: 104, 236, 397, 398, 440.

Шаповалов Лев Николаевич (1871--1954), архитектор -- I: 181, 182; II: 175.

Шапошников Александр Константинович, банковский служащий в Севастополе или Ялте -- II: 283, 284.

Шахматов Алексей Александрович (1864--1920), языковед, академик Петерб. Академии наук -- I: 313; II: 380.

Шаховской Сергей Иванович (1865--1908), владелец усадьбы Васькино, земский начальник -- II: 32, 83, 227.

Шевченко Тарас Григорьевич (1814--1861) -- I: 189.

Шевырев Иван Михайлович, неустановленное лицо -- I: 76.

Шекспир Вильям (1564---1616) -- I: 12, 65, 215, 244, 341, 394, 408; II: 105, 111, 136, 137, 155, 156, 193, 196, 285, 356.

Шелапутин Павел Григорьев вич, моск. богач и домовладелец -- I: 234.

Шеллер Александр Константинович (псевд. А. Михайлов; 1838--1900), писатель -- I: 22, 208.

Шенберг -- см. Сапин А. А,

Шереметев Александр Дмитриевич (1859--?), шеф пожарной дружины в Петербурге, в 1842--1896 гг. издатель-редактор журн. "Пожарный" -- I: 109, 110.

Шерер-Кесткер Огюст (1883--1899), фр. полит, деятель и ученый, вице-президент сената -- I: 259.

Шестаковский -- см. Шостакорский п. А.

Шехтель Федор (Франц) Осипович (1859--1926), архитектор, с 1902 г. академик, знакомый Чехова с начала 80-х годов -- I: 35, 78, 93, 152, 168, 170; II: 138, 139, 206.

Шешков Акиндин Алексеевич (1846--?), моск. домовладелец -- I: 267; II: 222, 313.

Шишкин Иван Иванович (1832--1898) -- I: 240.

Шляпкин Илья Александрович (1858--1918), литературовед, книговед -- I: 412.

Шопенгауэр Артур (1788--1860), нем. философ-идеалист -- I: 188.

Шостаковский (Шестако-ский) Петр Адамович (1853--1916), основатель Моск. филармонического общества, пианист и дирижер -- II: 33.

Шпажинский Ипполит Васильевич (1848--1917), писатель, драматург -- II: 153.

Штакельберг, знакомый Л. С. Мизиновой -- II: 28.

Штиглиц Александр Людвигович (1814--1884), финансовый деятель, меценат, в 1876 г. основал в Петербурге Художественное училище -- II: 319.

Штраух Максим Августович (1856--1904), моск. врач-гинеколог -- II: 280.

Шубинский Сергей Николаевич (1837--1915), историк, редактор журн. "Исторический вестник" -- I: 251.

Щеглов -- см. Леонтьев И. Л.

Щепкина. Александра Петровна (1856--1930), актриса Моск. Малого театра -- II: 83--85.

Щепкина-Куперник Т. Л. -- I: 38; II: 12, 13, 37, 39, 75-88, 138.

Щербак Александр Викторович (1848--1894), журналист -- I: 229--231.

Щербаков Арсений Ефимович, работник на даче Чехова в Ялте -- II: 260.

Щуровский Владимир Андреевич (1852--?), врач-терапевт, проф. Моск. ун-та -- I: 441; II: 258.

Эберле Варвара Аполлоновна, певица и режиссер Моск. частной русской оперы -- II: 38--41, 43, 49--52, 59.

Эльпе -- см. Попов Л. К.

Эмпедокл из Агригента (ок. 490--430 до н. э.), древиегреч. философ-материалист, врач, поэт, оратор, полит, деятель -- I: 430.

Энгельгардт Николай Александрович (1867--1942), публицист и критик, сотрудник газ. "Новое время" -- II: 331, 332.

Эрисман Федор Федорович (1842--1915), врач-гигиенист, проф. Моск. ун-та -- II: 188.

Эрнст Генрих Вильям (1814--1865), нем. композитор и скрипач -- II: 326.

Эртель Александр Иванович (1855-1908), писатель -- II: 63, 302.

Эстергази Фердинанд (1847--?), фр. офицер, виновный в преступлении, приписанном А. Дрейфусу, нем. шпион -- I: 258, 260.

Эфрос Евдокия Исааковна (в замужестве Коновицер; 1861--1943), подруга М. П. Чеховой -- I: 66, 87, 93.

Эфрос Николай Ефимович (1867--1923), журналист, театральный критик, секретарь редакции газ. "Новости" -- II: 176, 179, 192, 193, 271, 273, 285, 287.

Южин А. И.-- I: 26, 38, 203, 211, 221, 270, 353; II: 40, 45, 50, 53, 84, 135--143, 145, 148--150, 154, 160, 164, 180, 224, 296.

Юнкер Эрнест Фридрих (1834--?), владелец банкирской конторы в Москве -- I: 331; II: 65.

Юрасов Николай Иванович, русский вице-консул в Меyтоне -- I: 375.

Юрьев Сергей Андреевич (1821--1888) -- публицист, философ, председатель Общества любителей российской словесности -- I: 354, 355.

Юст -- см. Шаврова Е. М.

Яворская Лидия Борисовна, (в замужестве Барятинская; 1871--1921), актриса моск. театра Корша -- II: 36, 37, 39, 63, 77--79, 253, 254.

Якобсон Юлий Вильгельм Леопольд (1868 -- после 1916), петерб. врач, акушер и гинеколог -- II: 280.

Якубович Петр Филиппович (псевд. Л. Мельшин; 1860--1911), революционер, народоволец, писатель -- I: 306, 307; II; 108, 109, 336, 337.

Янова Мария Степановна, сестра художника А. С. Янова, знакомая Чеховых -- I: 66.

Янова Надежда Степановна, сестра художника А. С. Янова, знакомая Чеховых -- I: 66.

Ярон, Марк Григорьевич, журналист, автор и переводчик опереточных либретто -- I: 54.

Ярцев Григорий Федорович (1858--1918), художник и врач, владелец дачи в Ялте, знакомый Чехова -- II: 319, 329, 334.

Ясинский Иеропим Иеронимович (1850--1931), писатель -- I: 256, 340, 426; II: 94, 95.

Adam, m-me, неустановленное лицо -- II: 44.

Antoine -- см. Антуан А.

Deline Michel -- см. Ашкинази M. О.

DХmange -- см. Деманж.

EmХlie -- см. Бижон Э.

Impacatus, неустановленное лицо -- I: 347.

Pati de Clam -- см. Дюпати де Клам.

Picquart -- см. Пикар Жорж,

Sandherr -- см. Сандер.

Оставить комментарий Чехов Антон Павлович (yes@lib.ru) Год: 1904 Обновлено: 23/01/2013. 965k. Статистика. Переписка: Эпистолярий Переписка Иллюстрации/приложения: 1 штук.	Скачать FB2 Оценка: *7.8011** Ваша оценка:
Аннотация: П. И. Чайковский, Л. С. Мизинова, И. Н. Потапенко, Т. Л. Щепкина-Куперник, Л. А. Авилова, В. Ф. Комиссаржевская, А. И. Южин, Вл. И. Немирович-Данченко, К. С. Станиславский, О. Л. Книппер-Чехова, А. М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн, С. П. Дягилев

Чехов Антон Павлович Переписка А. П. Чехова (Том второй)

Чехов Антон Павлович
Переписка А. П. Чехова (Том второй)